Король Матиуш Первый

Вступление

Самое знаменитое художественное произведение талантливого польского писателя, педагога и врача Януша Корчака. Захватывающее действие повести-сказки происходит в стране, где властвуют дети.

1

А было это так…

Доктор сказал, что, если король в три дня не выздоровеет, будет очень плохо. Доктор сказал так:

— Король тяжело болен, и, если в три дня не выздоровеет, будет плохо.

Все очень опечалились, а старший министр надел очки и спросил:

— Так что же случится, если король не выздоровеет?

Доктор не хотел сказать ясно, но все поняли, что король умрет.

Старший министр очень опечалился и созвал министров на совет.

Собрались министры в большом зале, уселись в удобных креслах за длинным столом. Перед каждым лежал на столе лист бумаги и два карандаша: один — обыкновенный, а другой — с одного конца — синий, с другого — красный. А перед старшим министром стоял еще и колокольчик.

Министры закрыли двери на ключ, чтобы никто не мешал, зажгли электрические лампы и ничего не говорили.

Старший министр позвонил в колокольчик и сказал:

— Мы должны посоветоваться, что делать. Король болен и не может управлять.

— Я думаю, — сказал военный министр, — что нужно позвать доктора. Пусть скажет ясно, можно вылечить короля или нет.

Военного министра очень боялись все остальные министры, так как он всегда носил саблю и револьвер; поэтому его слушались.

— Хорошо, позовем доктора, — сказали министры.

Сейчас же послали за доктором, но доктор не мог прийти, потому что как раз в это время ставил королю двадцать четыре банки.

— Ничего не поделаешь, надо ждать, — сказал старший министр, — а пока давайте решать, что мы будем делать, если король умрет.

— Я знаю, — сказал министр юстиции. — По закону, после смерти короля на престол вступает и управляет его старший сын. Поэтому его называют наследником трона. Если король умрет, на трон сядет его старший сын.

— Но у короля только один сын.

— А больше и не надо.

— Да, но сын короля — это маленький Матиуш; как же он может быть королем? Матиуш еще не умеет писать.

— Что делать, — ответил министр юстиции. — В нашем государстве еще не было такого случая, но в Испании, в Бельгии и в других государствах случалось, что король умирал и оставлял маленького сына. Й это малое дитя должно было стать королем.

— Да, да, — сказал министр почты и телеграфа, — я даже видел почтовые марки с изображением такого маленького короля.

— Но, уважаемые господа, — сказал министр просвещения, — это ведь невозможно, чтобы король не умел ни писать, ни считать, чтобы он не знал ни географии, ни грамматики.

— Я тоже так думаю, — сказал министр финансов. — Как же король сможет делать подсчеты, как сможет приказывать, сколько нужно напечатать новых денег, если не знает таблицы умножения?

— Хуже всего, господа, — сказал военный министр, — что такого маленького короля никто не будет бояться. Как он справится с солдатами и генералами?

— Я думаю, — сказал министр внутренних дел, — что такого маленького короля не только солдаты, но вообще никто не будет бояться. У нас будут постоянно забастовки и бунты. Я ни за что не могу ручаться, если вы сделаете Матиуша королем.

— Я не знаю, что будет, — сказал весь красный от злости министр юстиции. — Знаю одно: закон велит, чтобы после смерти короля на трон сел его сын.

— Но Матиуш слишком мал! — крикнули министры хором.

И наверно возникла бы ужасная ссора, но в эту минуту открылись двери, и в зал вошел иностранный посол.

Может показаться странным, что иностранный посол вошел на совещание министров, когда двери были заперты на ключ. Должен вам сказать, что, когда пошли позвать доктора, забыли запереть двери. Некоторые даже говорили потом, что это была измена, что министр юстиции нарочно оставил двери открытыми, зная, что должен прийти посол.

— Добрый вечер! — сказал посол. — Я пришел сюда от имени моего короля и требую, чтобы королем стал Матиуш Первый, а если вы с этим не согласитесь, будет война.

Старший министр очень испугался, но сделал вид, что это ему совершенно безразлично, написал на листе бумаги синим карандашом: Хорошо, пусть будет война — и подал эту бумагу иностранному послу.

Тот взял бумагу, поклонился и сказал:

— Отлично, я сообщу об этом моему правительству.

В эту минуту в зал вошел доктор, и все министры начали его просить, чтобы он спас короля, так как может быть война и несчастье, если король умрет.

— Я уже дал королю все лекарства, какие знаю, поставил банки и больше ничего не могу сделать. Но можно позвать других докторов.

Министры послушали совета и пригласили знаменитых докторов, чтобы посоветоваться, как спасти короля. Они послали в город все королевские автомобили, а сами тем временем велели королевскому повару подавать ужин, так как были очень голодны: они не знали, что совещание будет продолжаться так долго и не пообедали дома.

Повар поставил серебряные тарелки, налил в бутылки лучшего вина, так как хотел остаться при дворе и после смерти старого короля.

Итак, министры едят себе и пьют и уже заметно повеселели, а в зале тем временем собрались доктора.

— Я считаю, — сказал старый доктор с бородой, — что королю надо сделать операцию.

— А я считаю, — сказал другой доктор, — что королю надо поставить согревающий компресс и что ему надо полоскать горло.

— И принимать порошки, — сказал знаменитый профессор.

— По-моему, капли лучше, — заметил другой. Каждый из докторов привез с собой толстую книгу и уверял, что именно в его книге правильно написано, как лечить такую болезнь;

Уже было поздно, и министрам очень хотелось спать, но они должны были ждать, что скажут доктора. И такой шум стоял в королевском дворце, что маленький сын короля, наследник трона Матиуш, уже дважды просыпался.

«Надо посмотреть, что там происходит», — подумал Матиуш, Встал с постели, быстро оделся и вышел в коридор.

Он остановился перед дверями, но не для того, чтобы подслушивать, — просто в королевском дворце ручки на дверях были так высоко, что маленький Матиуш не мог сам открыть двери.

— Хорошее вино у короля! — кричал министр финансов. — Выпьем еще, господа! Если Матиуш станет королем, вино все равно не будет ему нужно, потому что детям нельзя пить вино.

— И сигары нельзя курить детям. Значит можно взять немного сигар домой! — громко кричал министр торговли.

— А если будет война, господа, ручаюсь вам, что от этого дворца ничего не останется, ведь Матиуш не сумеет защитить нас.

Все засмеялись и закричали:

— Пьем за здоровье нашего защитника, великого короля Матиуша Первого!

Матиуш не понимал, о чем они говорили, хотя знал, что отец болен и что министры часто собирались на совещания. Но почему смеются над ним, Матиушем, почему называют его королем и что это должна быть за война, — он не понимал.

Сонный и испуганный, пошел он дальше по коридору и через двери зала совещаний услышал другой разговор:

— А я вам говорю, что король умрет. Можете давать ему порошки и лекарства, — ничего не поможет. Уверяю вас, что король не проживет и недели.

Матиуш не слушал больше. Бегом помчался он по коридору, миновал еще две большие комнаты и, запыхавшись, добежал до спальни короля.

Король лежал на кровати очень бледный и тяжело дышал, а возле короля сидел тот славный доктор, который лечил Матиуша, когда Матиуш бывал нездоров.

— Папочка, папочка, — крикнул Матиуш со слезами, — я не хочу, чтобы ты умер!

Король открыл глаза и грустно посмотрел на сына.

— И я не хочу умирать, — сказал он тихо, — не хочу тебя, сынок, одного оставлять на свете.

Доктор посадил Матиуша на колени, и больше никто не сказал ни слова.

А Матиуш вспомнил, что однажды уже сидел так у кровати. Тогда отец держал его на коленях, а на кровати лежала мама, такая же бледная, и так же тяжело дышала.

«Папа умрет, как мамочка умерла», — подумал Матиуш.

И страшная печаль сдавила ему грудь, а вместе с ней гнев и обида на министров, которые там смелются над ним, Матиушем, и над смертью его отца.

«Уж я им отплачу, когда буду королем», — подумал Матиуш.

2

Похороны короля были очень торжественными. Фонари были затянуты черным крепом. Звонили колокола. Оркестр играл похоронный марш. Ехали пушки, шли войска. Специальные поезда должны были привозить цветы из жарких стран. Все были очень огорчены. А газеты писали, что весь народ оплакивает любимого короля.

Матиуш печальный сидел в своей комнате, потому что хотя и должен был стать королем, но потерял отца, и теперь у него не было никого на свете.

Матиуш помнил свою маму; это она назвала его Матиушем. Хотя мама его была королевой, но совсем не была гордой, играла с ним, складывала с ним кубики, рассказывала сказки, показывала в книжках картинки. С отцом Матиуш виделся реже, так как король часто выезжал к войскам или в гости, принимал разных королей или бывал на совещаниях.

Но и король, бывало, найдет для Матиуша свободную минутку, поиграет в кегли, выедет с ним на прогулку — король на коне, а Матиуш на пони — в длинные аллеи королевского сада. А что будет теперь? Всегда этот нудный воспитатель-иностранец, у которого такое лицо, как будто он только что выпил стакан крепкого уксуса. И разве это так уж приятно быть королем? Пожалуй, нет. Если бы действительно была война, тогда можно, по крайней мере, драться. Но что королю делать в мирное время?

Грустно было Матиушу, когда он сидел одинокий в своей комнате, и грустно было, когда через решетку королевского сада смотрел на веселые игры детей дворцовых служащих на королевском дворе.

Играли семь мальчиков, чаще всего в солдаты. И всегда командовал ими, муштровал и вел их в атаку один очень веселый мальчик. Имя его было Фелек. Так его звали другие мальчики.

Много раз хотел Матиуш позвать его и, хотя бы через решетку, немного поговорить с ним, но не знал, полагается ли ему, и не знал, что сказать и как начать разговор.

Тем временем на всех улицах были расклеены громадные объявления, что Матиуш стал королем, что он приветствует своих подданных, что министры остаются те же самые, и что они будут помогать юному королю в работе.

Во всех магазинах были выставлены фотографии Матиуша. Матиуш на пони. Матиуш в матросском костюме. Матиуш в военном мундире, Матиуш во время смотра войск. В кино тоже показывали Матиуша. Во всех иллюстрированных журналах, в стране и за границей, была масса портретов Матиуша.

И, надо сказать правду, Матиуша любили все. Старшие жалели его, — такой маленький и потерял обоих родителей. Мальчики радовались, что нашелся между ними хоть один такой, которого все должны слушаться, перед которым даже генералы должны стоять смирно, а взрослые солдаты брать ружья на караул. Девочкам нравился этот маленький король на изящной лошадке. А уж больше всех любили его сироты.

Когда еще была жива королева, она всегда посылала в сиротские дома конфеты. После ее смерти король приказал, чтобы конфеты продолжали посылать. И хотя Матиуш об этом не знал, от его имени давно посылались детям сласти и игрушки. Уже значительно позднее Матиуш понял, что, если есть в бюджете такая графа, можно много сделать людям приятного, даже не подозревая об этом.

Через какие-нибудь полгода после вступления Матиуша на престол произошел случай, принесший ему большую популярность. Это значит, что все о нем говорили, но не потому, что он был королем, а потому, что сделал что-то, что всем понравилось.

Расскажу, как это было.

Матиуш через своего доктора испросил позволение прогуливаться по городу пешком. Долго Матиуш убеждал доктора, чтобы хоть раз в неделю он водил его в сад, где играют все дети.

— Я знаю, что в королевском саду хорошо, но одному даже в самом красивом саду скучно.

Наконец, доктор обещал и через маршала двора обратился в дворцовое управление, чтобы опекун короля на совещании министров испросил для короля Матиуша разрешение на три прогулки с двухнедельным перерывом между ними.

Может показаться странным, что королю так трудно совершить обычную прогулку. Добавлю еще, что маршал двора только потому и согласился, что доктор незадолго до этого вылечил его от болей в желудке, после того как он съел несвежую рыбу. Дворцовое управление уже давно старалось получить деньги на строительство конюшни, которой должен был пользоваться также и королевский опекун, а министр внутренних дел согласился назло министру финансов, потому что за каждую королевскую прогулку полиция получала три тысячи дукатов, а санитарное ведомство — бочку одеколона и тысячу монет.

Дело в том, что перед каждой прогулкой короля Матиуша двести садовников и сто уборщиц основательно занимались садом. Подметали, красили скамейки, аллеи поливали одеколоном и вытирали пыль с деревьев и листьев. Доктора смотрели, чтобы было чисто, так как грязь и пыль вредны для здоровья. А полиция смотрела, чтобы во время прогулок в саду не было хулиганов, которые бросают камни, толкаются, дерутся и очень кричат.

Король Матиуш развлекался отлично. Одет он был просто, и никто не догадывался, что это король. Никому даже в голову не приходило, что король может прогуливаться в обыкновенном саду.

Король Матиуш дважды обошел кругом сад и попросил разрешения сесть на скамейку на площадке, где играли дети. Но только он сел, как к нему подошла девочка и спросила:

— Мальчик, вы не хотите поиграть с нами? Она взяла Матиуша за руку, и они начали играть.

Девочки пели разные песенки и кружились в кругу. А потом, перед началом новой игры, девочка снова начала с ним разговаривать:

— Есть у вас сестричка?

— Нет.

— А кто ваш папа?

— Мой папа умер: он был королем.

Девочка, вероятно, думала, что Матиуш шутит, потому что рассмеялась и сказала:

— Если бы мой папа был королем, он купил бы мне куклу до самого потолка.

Король Матиуш узнал, что отец девочки капитан пожарной охраны, что зовут ее Иренкой и что она очень любит пожарных, которые разрешают ей иногда ездить на лошади.

Матиуш охотно бы остался подольше, на срок его прогулки истекал ровно в четыре часа двадцать минут сорок три секунды.

С нетерпением ждал Матиуш следующей прогулки, но шел дождь, и взрослые опасались за его здоровье.

В следующий раз с Матиушем было такое происшествие: играл он так же с девочками, когда подошло несколько мальчиков, и один закричал:

— Глядите, мальчик играет с девочками! — и все начали смеяться.

И король Матиуш заметил, что, действительно, он один играет с девочками.

— Пойдем лучше играть с нами, — сказал мальчик.

Матиуш внимательно посмотрел на него.

Ах, это был Фелек, тот самый Фелек, с которым Матиуш так давно хотел познакомиться.

Теперь Фелек внимательно посмотрел на него и закричал во весь голос:

— Глядите, как он похож на короля Матиуша!

Матиушу стало очень стыдно, так как все начали смотреть на него, и ему захотелось как можно скорее убежать к адъютанту, который тоже, чтобы его не узнали, был одет в обычный костюм. Но в спешке, или от смущения, он упал и содрал на коленке кожу.

На заседании совета министров было решено, что нельзя больше разрешать королю ходить в сад. Сделают все, что король пожелает, но в обыкновенный сад ходить он не может, так как там невоспитанные дети, которые его задевают и смеются над ним, а совет министров не может разрешить, чтобы над королем смеялись, ибо этого не позволяет королевская честь.

Матиуш очень огорчился и, вспоминая о веселых часах, проведенных им в обыкновенном саду, вспомнил желание Иренки.

«Она хочет куклу до самого потолка».

Эта мысль не давала ему покоя.

«Ведь я король, значит, имею право приказывать. А между тем я должен всех слушать. Учусь читать и писать так же, как и все дети. Я должен мыть уши, шею и чистить зубы так же, как и все дети. Таблица умножения такая же для королей, как и для всех. Так зачем мне быть королем?»

Матиуш взбунтовался и во время аудиенции громко потребовал от старшего министра, чтобы купили самую большую куклу, какая только есть на свете, и послали Иренке.

— Ваше королевское величество, позвольте заметить… — начал старший министр.

Матиуш сразу догадался, что за этим последует: этот несносный человек будет долго говорить, скажет множество непонятных вещей, и, в конце концов, с куклой ничего не выйдет. Матиуш вспомнил, как однажды этот самый министр так же начал что-то объяснять его отцу. Тогда отец топнул ногой и сказал: «Я требую этого беспрекословно».

Так и Матиуш топнул ногой и очень громко сказал:

— Господин министр, я требую этого беспрекословно.

Старший министр удивленно взглянул на Матиуша, записал что-то в блокнот и буркнул:

— Я представлю требование вашего величества на рассмотрение совета министров.

Что говорилось на заседании совета министров, никто не знает, так как оно происходило при закрытых дверях. Было, однако, постановлено купить куклу, и министр торговли два дня бегал по магазинам и осматривал самые большие куклы. Но такой большой куклы нигде не было. Тогда министр торговли вызвал на совещание всех промышленников, и один фабрикант взялся в четыре недели сделать за большие деньги такую куклу на своей фабрике. А когда кукла была готова, выставил ее в окне своего магазина с надписью: Поставщик двора его королевского величества изготовил эту куклу для Иренки, дочки капитана пожарной охраны.

Сейчас же газеты поместили фотографию пожарной команды во время тушения пожара, фотографию Иренки и куклы. Говорили, что король Матиуш очень любит смотреть на пожар и на то, как ездит пожарная команда. Кто-то написал в газету письмо, что готов сжечь свой дом, если обожаемый король Матиуш так любит пожары. Много девочек написали письма королю Матиушу, что тоже очень хотят иметь такую куклу. Но секретарь двора не читал Матиушу этих писем, так как ему это строго запретил рассерженный старший министр.

Перед магазином в течение трех дней стояли толпы людей, разглядывающих королевский подарок, и только на четвертый день по распоряжению префекта полиции кукла была снята с витрины, чтобы толпа не мешала проезжать трамваям и автомобилям.

Долго говорили о кукле и Матиуше, который послал Иренке такой прекрасный подарок.

3

Матиуш вставал в семь часов утра, сам мылся и одевался, сам чистил ботинки и стелил постель. Такой обычай ввел еще прадед Матиуша, храбрый король Павел Победитель. Умывшись и одевшись, Матиуш выпивал рюмку рыбьего жира и начинал завтрак, который должен был продолжаться ровно шестнадцать минут тридцать пять секунд. Так завтракал великий дед Матиуша, добрый король Юлиуш Добродетельный. Потом Матиуш шел в тронный зал, где было очень холодно, и принимал министров. В тронном зале не было печки, так как прабабка короля Матиуша, мудрая Анна Набожная, когда была еще маленькая, чуть не угорела, и, в память ее счастливого спасения, было решено ввести в дворцовый церемониал условие, по которому в тронном зале не должно было быть ни одной печи в течение пятисот лет.

Матиуш сидел на троне и стучал зубами от холода, а министры говорили ему, что происходит в его стране. Это было очень неприятно, потому что известия были невеселые.

Министр иностранных дел рассказывал, кто сердится и кто, наоборот, хочет дружить с их государством, и Матиуш почти ничего из этого не понимал.

Военный министр делал подсчет, сколько разрушено крепостей, сколько испорчено пушек, так что из них совсем нельзя стрелять, и сколько заболело солдат.

Министр путей сообщения заявлял, что нужно купить новые паровозы.

Министр просвещения жаловался, что дети плохо учатся, опаздывают в школу, что мальчики курят тайком и вырывают листы из тетрадок. Девочки обижаются и ссорятся, мальчики дерутся, бросаются камнями и бьют стекла.

А министр финансов все сердился, что нет денег, и говорил, что не хочет покупать ни новых пушек, ни новых машин, так как это слишком дорого стоит.

Потом Матиуш шел в парк и в течение часа мог бегать и играть. Но одному ему не очень-то было весело.

Поэтому он довольно охотно возвращался, чтобы сесть за уроки. Учился Матиуш хорошо, — он знал, что иначе трудно быть королем. Он очень скоро научился подписывать свое имя с очень длинным росчерком. Кроме того, он должен был учить французский и разные другие языки, чтобы иметь возможность разговаривать с другими королями, когда поедет к ним с визитом.

Матиуш учился бы еще охотней и лучше, если бы мог получать ответы на разные вопросы, которые приходили ему в голову.

Долгое время раздумывал Матиуш, можно ли изобрести такое увеличительное стекло, которое могло бы на расстоянии зажечь порох. Если бы Матиуш изобрел такое стекло, он объявил бы войну всем королям и накануне сражения взорвал бы все неприятельские пороховые погреба. Он выиграл бы войну, потому что только у него одного был бы порох. И тогда сразу стал бы великим королем, хотя он такой маленький. Но учитель, услышав об этом, только пожал плечами, скривился и ничего не ответил.

В другой раз Матиуш спросил, нельзя ли сделать так, чтобы отец, умирая, отдавал сыну свой ум. Отец Матиуша, Стефан Разумный, был очень умен. И вот теперь Матиуш сидит на том же самом троне и носит ту же самую корону, но должен с самого начала учиться всему и даже не знает, будет ли он когда-нибудь знать столько, сколько его отец. А так с короной и троном он получил бы храбрость от прадеда Павла Победителя, набожность от бабки и все знания отца.

Но и этот вопрос не встретил доброжелательного приема.

Долго, очень долго думал Матиуш, нельзя ли где-нибудь достать шапку-невидимку. Как бы это было хорошо: наденет Матиуш такую шапку и сможет всюду ходить, никто его не увидит. Сказал бы, что у него болит голова, ему позволили бы днем лежать в кровати, выспался бы хорошенько, а ночью надел бы шапку-невидимку и пошел в город, ходил бы по столице, осматривал витрины магазинов, пошел бы в театр.

Матиуш только раз был в театре на парадном представлении, когда еще папа и мама были живы, теперь ничего почти не помнит, так как был очень маленький, но знает, что было прекрасно.

Если бы у Матиуша была шапка-невидимка, он вышел бы из парка на королевский двор и познакомился с Фелеком. И по дворцу мог бы всюду ходить, пошел бы на кухню посмотреть, как готовятся кушанья, пошел бы в конюшню, к лошадям, в разные помещения, куда сейчас ему входить запрещено.

Может показаться странным, что королю так много запрещено. Так вот, должен вам сказать, что при королевских дворах очень строгий этикет. Этикет — это значит, что так всегда поступали короли, и новому королю нельзя делать иначе, потому что, если бы он хотел что-нибудь сделать иначе, он потерял бы честь и все перестали бы его бояться и уважать, так как это означало бы, что он не уважает своего великого отца-короля или деда и прадеда-короля. Если король хочет что-то сделать иначе, он должен спросить церемониймейстера, который следит за дворцовым этикетом и знает, что в таких случаях делали короли.

Я уже говорил, что завтрак короля Матиуша продолжался шестнадцать минут тридцать пять секунд, потому что так делал его дед, и что в тронном зале не было печки, потому что так хотела его прабабка, которая давно умерла, и уже нельзя было у нее спросить, не позволит ли она сейчас поставить печку.

Иногда король может кое-что немного изменить, но тогда происходит длительное совещание, как это было с прогулкой Матиуша. Так неприятно о чем-нибудь просить и потом долго ждать ответа.

Король Матиуш был в худшем положении, чем другие короли, — ведь этикет был составлен для взрослых королей, а Матиуш был ребенком. Поэтому пришлось кое-что изменить. Так, например, утром и перед сном вместо вкусного вина Матиуш должен был пить рыбий жир, который ему совсем не нравился. А вместо того, чтобы читать газеты, он просматривал только картинки, так как читал еще не очень хорошо.

Все было бы иначе, если бы у Матиуша был ум отца-короля и волшебная шапка-невидимка. Тогда он действительно был бы королем. А так он сам часто не знал, не лучше ли было ему родиться обыкновенным мальчиком, ходить в школу, вырывать листы из тетрадок и бросаться камнями.

Однажды Матиушу пришло в голову, что, если он научится писать, он напишет письмо Фелеку — и, может быть, Фелек ему ответит. Таким образом получится так, как будто он с Фелеком разговаривает.

С той поры король Матиуш взялся за дело серьезно. Все дни он писал, переписывал из книжек рассказы и стихи. И если бы ему позволили, он даже не ходил бы в королевский сад, а только писал и писал с утра до вечера. Но он не мог этого сделать, так как придворный этикет и церемониал требовал, чтобы король прямо из тронного зала выходил в сад. И уже двадцать лакеев стояли наготове, чтобы открыть королю двери. Если бы Матиуш не вышел в сад, эти двадцать лакеев остались бы без всякого дела и им было бы очень скучно.

Может быть, кто-нибудь скажет, что это не работа — открывать двери. Так скажет тот, кто не знает придворного этикета. Должен заметить, что у этих лакеев не было свободной минуты. Каждый из них утром принимал холодную ванну, потом парикмахер их причесывал, брил им усы и бороды, одежда должна была быть чистая, чтобы на ней не было ни пылинки, потому что триста лет тому назад, когда царствовал король Генрих Вспыльчивый, однажды на королевский скипетр с одного из лакеев прыгнула блоха, за что этому неряхе палач отрубил голову, а маршал двора еле избежал смерти. С той поры особый надзиратель проверял чистоту лакеев, которые в семь минут двенадцатого, тщательно умытые и одетые, стояли в коридоре и ждали до семнадцати минут второго, чтобы их осмотрел сам церемониймейстер. Они должны были быть очень внимательны, так как за незастегнутую пуговицу им грозило шесть лет тюрьмы, за плохую прическу — четыре года каторжных работ, за недостаточно ловкий поклон — два месяца заключения на хлебе и воде.

Обо всем этом Матиуш уже немного знал, так что ему даже в голову не приходило не выйти в парк; а впрочем, кто знает: может быть, можно было найти где-нибудь в истории случай, когда король вовсе не выходил в сад, и разрешить Матиушу поступать так же. Но тогда ему было бы ни к чему уметь писать, потому что как бы тогда он передал Фелеку свое письмо через решетку?

Матиуш был способный мальчик, и у него была большая сила воли. Он сказал:

— Через месяц я напишу Фелеку первое письмо.

И, несмотря на все препятствия, он так долго писал и писал, что через месяц, уже без посторонней помощи, письмо Фелеку было готово.

Дорогой Фелек! — писал Матиуш. — Я уже давно смотрю, как вы весело играете во дворе. Я тоже хотел бы играть с вами. Но я король и поэтому не могу. Но Ты мне очень нравишься. Напиши мне, кто Ты, я хочу с Тобой познакомиться. Если Твой папа военный, может быть, он позволит Тебе иногда приходить в королевский сад.

Матиуш, король

Сильно билось сердце Матиуша, когда он подозвал к решетке Фелека и передал ему свое письмо.

И еще сильнее билось его сердце, когда на другой день таким же образом он получил ответ.

Король! — писал Фелек. — Мой отец — военный, он взводный командир придворной стражи, и я очень хочу попасть в королевский сад. И я Тебе, король, верен и готов пойти за Тебя в огонь и в воду и защищать Тебя до последней капли крови. Когда бы Тебе ни понадобилась моя помощь, свистни только, и я явлюсь по первому зову.

Фелек

Матиуш положил письмо на самое дно ящика, под книги, и начал старательно учиться свистеть.

Матиуш был острожен, он не хотел себя выдать. Если он потребует, чтобы Фелека впустили в сад, сейчас же начнутся совещания: а зачем, а откуда он знает, как его зовут, а где они познакомились? А что будет, если их выследят и, в конце концов, не позволят? Сын взводного. Уж хоть бы поручика! Сыну офицера, может быть, позволили бы, а так, наверно, не согласятся.

«Нужно еще подождать, — решил Матиуш. — А пока я научусь свистеть».

Не так-то легко научиться свистеть, если нет никого, кто бы мог показать, как это делается. Но у Матиуша была сильная воля, поэтому он научился.

И свистнул.

Свистнул только на пробу, чтобы убедиться, что он умеет. И каково же было его удивление, когда через минуту перед ним предстал — вытянувшись в струнку — Фелек, собственной персоной.

— Как ты сюда попал?

— Перелез через решетку.

В королевском саду росли густые кусты малины. Там-то и спрятался король Матиуш со своим другом, чтобы посоветоваться, что делать дальше.

4

— Слушай, Фелек, я очень несчастный король. С того времени, как я научился писать, я подписываю все бумаги. Считается, что я управляю целым государством, а на самом деле я делаю то, что мне приказывают. А приказывают мне делать самые скучные вещи и запрещают все, что приятно.

— А кто же вашему величеству запрещает и приказывает?

— Министры, — сказал Матиуш. — Когда был жив папа, я делал только то, что он приказывал.

— Ну да, тогда ты был королевским высочеством, наследником трона, а папа твой был королевским величеством, королем, но теперь…

— Теперь в сто раз хуже. Этих министров целая куча.

— Военные или гражданские?

— Один только военный.

— А остальные гражданские?

— Я не знаю, что значит гражданские.

— Гражданские — это такие, которые не носят мундиров и сабель.

— Ну да, гражданские.

Фелек положил в рот полную горсть малины и глубоко задумался. После чего нерешительно спросил:

— В королевском саду есть вишни?

Матиуша удивил этот вопрос, но, так как он питал к Фелеку большое доверие, он признался, что есть и вишни, и груши, и обещал, что будет через решетку передавать их Фелеку, сколько тот пожелает.

— Часто видеться мы не можем, потому что нас могут выследить. Будем делать вид, что мы друг друга совершенно не знаем. Будем переписываться. Письма будем класть на ограде (рядом с письмом могут лежать вишни). Когда эта тайная корреспонденция будет положена, ваше королевское величество свистнет, и я все заберу.

— А когда у тебя будет готов ответ, ты свистнешь, — обрадовался Матиуш.

— Королю не свистят, — объяснил Фелек. — Но я могу крикнуть кукушкой. Буду издалека куковать.

— Отлично, — сказал Матиуш. — А когда ты снова придешь?

Фелек долго что-то взвешивал и, наконец, ответил:

— Я не могу без разрешения сюда приходить. Мой отец взводный, и у него острое зрение. Отец не позволяет мне даже приближаться к ограде королевского сада, он много раз меня предупреждал: «Смотри, Фелек, чтобы тебе никогда не втемяшилось в голову лезть за вишнями в королевский сад, помни так же твердо, как то, что я твой родной отец: если тебя там поймают, я сдеру с тебя кожу и живого из рук не выпущу».

Матиуш смутился. Это было бы ужасно. Он с таким трудом нашел друга. И вот, по его вине, с этого друга могут содрать кожу! Нет, действительно, это уж слишком большая опасность.

— Ну, а как же ты теперь вернешься домой? — спросил обеспокоенный Матиуш.

— Пусть ваше величество удалится, а я уж как-нибудь это сделаю.

Матиуш признал совет благоразумным и вышел из малинника. И это было как раз вовремя, так как иностранный воспитатель, обеспокоенный отсутствием короля, разыскивал его в королевском саду.

Матиуш и Фелек действовали теперь сообща, хотя и разделенные решеткой. Матиуш часто вздыхал в присутствии доктора, который каждую неделю взвешивал его и обмеривал, чтобы знать, как растет маленький король и когда он вырастет; он жаловался на одиночество и раз даже напомнил военному министру, что очень хотел бы учиться военному делу.

— Может быть, господин министр знает какого-нибудь взводного, который мог бы давать мне уроки?

— Конечно, стремление вашего величества учиться военному делу весьма похвально, но почему, однако, это должен быть взводный?

— Может быть даже сын взводного? — сказал обрадованный Матиуш.

Военный министр нахмурил брови и записал требование короля.

Матиуш вздохнул: он знал, что ему ответят.

— О требовании вашего величества я доложу на ближайшем заседании совета министров.

Ничего из этого не выйдет; пришлют ему, наверно, какого-нибудь старого генерала.

Однако случилось иначе.

На ближайшем заседании совета министров обсуждался только один вопрос: королю Матиушу объявили войну сразу три государства.

Война!

Недаром Матиуш был правнуком храброго Павла Победителя — кровь в нем заиграла.

Ах, если бы иметь стекло, зажигающее неприятельский порох на расстоянии, и шапку-невидимку!

Матиуш ждал до вечера, ждал назавтра до полудня. И напрасно. О войне сообщил ему Фелек. Извещая о предыдущем письме, Фелек прокуковал только три раза; на этот раз он прокуковал наверно раз сто. Матиуш понял, что письмо будет содержать необычайное сообщение. Однако не знал, что уж настолько необычайное. Войны уже давно не было, так как Стефан Разумный умел ладить с соседями, и хотя большой дружбы между ними не было, но и открытой войны ни сам он не объявлял, ни они не осмеливались объявить ему.

Ясно: враги воспользовались тем, что Матиуш маленький и неопытный. Но тем сильнее жаждал Матиуш доказать, что они ошиблись, что король Матиуш, хоть он и мал, сумеет защитить свою страну. Письмо Фелека сообщало:

Три государства объявили Вашему Величеству войну. Отец мой всегда говорил, что при первом же известии о войне напьется с радости. Жду этого, потому что нам необходимо увидеться.

И Матиуш ждал. Он думал, что еще в этот же день его вызовут на чрезвычайное заседание совета и что теперь он, Матиуш, законный король, возьмет управление государством в свои руки. Какое-то совещание действительно состоялось этой ночью, но Матиуша не вызвали.

А назавтра иностранный воспитатель занимался с ним как обычно.

Матиуш знал придворный этикет, знал, что королю нельзя капризничать, упираться и злиться, тем более в такую минуту, и не хотел чем-либо умалить королевское достоинство. Только брови его были сдвинуты и лоб наморщен. И когда во время урока он взглянул в зеркало, ему пришла в голову мысль, что он выглядит почти как король Генрих Вспыльчивы».

Матиуш ждал часа аудиенции.

Но когда церемониймейстер заявил, что аудиенция отменена, Матиуш — спокойный, но очень бледный, — сказал решительно:

— Я требую, чтобы немедленно вызвали в тронный зал военного министра.

Слово «военного» Матиуш сказал так значительно, что церемониймейстер сразу понял, что Матиуш уже знает обо всем.

— Военный министр на заседании.

— Тогда и я буду на заседании, — ответил король Матиуш и направился в сторону зала заседаний.

— Ваше величество, извольте минутку подождать. Ваше величество, извольте сжалиться надо мной. Этого делать нельзя. Я несу за все ответственность. — И старик громко заплакал.

Матиушу стало жаль старика, который действительно знал точно, что может делать король, а чего ему делать не полагается. Не раз сидели они у камина в долгие вечера, и приятно было слушать рассказы о короле-отце и королеве-маме, о придворном этикете, иностранных балах, о парадных представлениях в театрах или о военных маневрах, в которых принимал участие король.

У Матиуша совесть была нечиста. Эта переписка с сыном взводного была большой провинностью, а тайное похищение вишен и малины для Фелека мучило Матиуша сильнее всего. Конечно, сад принадлежал ему, конечно, он рвал ягоды не для себя, но делал это украдкой, и кто знает, не запятнал ли этим рыцарской чести своих великих предков.

У Матиуша было доброе сердце, его тронули слезы старика. И может быть, Матиуш снова совершил бы ошибку, дав заметить свое волнение, но вовремя опомнился и, только еще больше наморщив лоб, холодно сказал:

— Жду десять минут.

Церемониймейстер выбежал. Заседание министров было прервано.

— Откуда Матиуш узнал? — кричал взволнованный министр внутренних дел.

— Что намерен делать этот сосунок? — крикнул в возбуждении старший министр.

Но министр юстиции призвал его к порядку.

— Господин председатель, закон запрещает на официальных заседаниях отзываться таким образом о короле. Частным образом вы можете говорить, что хотите, но наше совещание является официальным. Вы можете так думать, но не говорить.

— Совещание прерывается, — пробовал защищаться перепуганный председатель.

— Следовало оповестить заранее, что вы прерываете совещание. Однако вы этого не сделали.

— Забыл, прошу прощения.

Военный министр посмотрел на часы:

— Господа, король дал нам десять минут. Четыре минуты прошло. Итак, не будем ссориться. Я человек военный и должен выполнять королевский приказ.

Бедный председатель имел основания бояться: на столе лежал лист бумаги, на котором отчетливо было написано синим карандашом:

Хорошо, пусть будет война.

Легко было тогда притворяться смелым, но трудно теперь отвечать за неосторожно написанные слова. Что сказать, если король спросит, почему он тогда так написал? А ведь все началось с того, что после смерти старого короля не хотели признать Матиуша.

Об этом знали все министры и даже немного радовались, потому что недолюбливали старшего министра за то, что он слишком любил распоряжаться и был страшно гордый.

Никто не хотел ничего советовать, каждый думал, как поступить, чтобы гнев короля за утайку такого важного события обрушился на другого.

— Осталась минута, — сказал военный министр, застегнул пуговицу, поправил ордена, подкрутил ус, взял со стола револьвер — и через минуту уже стоял, вытянувшись, перед королем.

— Итак, война? — тихо спросил Матиуш.

— Так точно, ваше величество.

У Матиуша камень упал с сердца, потому что, должен вам сказать, и Матиуш провел эти десять минут в большом волнении.

«А может быть, Фелек только так написал? А может быть, это неправда? Может быть, он пошутил?»

Краткое «так точно» рассеивало все сомнения. Война, и большая война. Хотели обойтись без него. А Матиуш только одному ему известным способом раскрыл эту тайну.

Спустя час мальчишки кричали во весь голос:

— Экстренное сообщение! Кризис кабинета министров!

Это означало, что министры поссорились.

5

Кризис кабинета министров был такой: председатель делал вид, что он оскорблен и отказывался быть старшим министром. Министр путей сообщения сказал, что не может возить войска, потому что у него нет необходимого количества паровозов. Министр просвещения сказал, что учителя, наверное, пойдут на войну, значит, в школах еще больше будут бить стекла и портить парты, следовательно, и он отказывается.

На четыре часа было назначено чрезвычайное совещание.

Король Матиуш, пользуясь замешательством, пробрался в королевский сад и громко свистнул раз и второй, но Фелек не показывался.

«С кем бы посоветоваться в такую важную минуту? — Матиуш чувствовал, что на нем лежит большая ответственность. — Что делать?»

Король Матиуш так огорчился, что даже заплакал. Наконец, он прислонился к стволу березы и задремал.

И приснилось ему, что отец его сидит на троне, а перед ним стоят, вытянувшись, все министры. Внезапно большие часы тронного зала, заведенные последний раз четыреста лет тому назад, зазвонили, напоминая церковный колокол. В зал вошел церемониймейстер, а за ним двести лакеев несли золотой гроб. Тогда король-отец сошел с трона и лег в этот гроб; церемониймейстер снял корону с головы отца и возложил ее на голову Матиуша. Матиуш хотел сесть на трон, но смотрит — там снова сидит его отец, уже без короны и такой странный, как будто это не он, а только его тень.

Отец сказал: «Матиуш, церемониймейстер отдал тебе мою корону, а я тебе отдаю мой ум».

И тень короля взяла в руки свою голову, — у Матиуша даже сердце забилось, что же теперь будет!

Но кто-то тронул Матиуша, и он проснулся.

— Ваше величество, скоро четыре часа.

Матиуш поднялся с травы, на которой спал; он чувствовал себя гораздо лучше, чем тогда, когда вставал с постели. Не знал Матиуш, что не одну ночь проведет он так под открытым небом, на траве, что надолго распрощается со своей королевской постелью.

И так, как ему и снилось, церемониймейстер подал Матиушу корону. Ровно в четыре часа в зале заседаний король Матиуш позвонил в колокольчик и сказал:

— Господа, совещание начинается.

— Прошу слова, — отозвался старший министр.

И начал длинную речь о том, что не может больше работать, что жаль ему оставлять короля одного в такую тяжелую минуту, но что он вынужден уйти, так как болен.

То же самое сказали четыре других министра. Матиуш ничуть не испугался, только сказал:

— Все это очень неприятно, но сейчас война и нет времени на болезни и усталость. Вы, господин старший министр, знаете все дела, значит, должны остаться. Когда я выиграю войну, тогда поговорим.

— Но в газетах писали, что я ухожу.

— А теперь напишут, что вы остаетесь, потому что такова моя просьба.

Король Матиуш хотел сказать: «Таково мое приказание», но, по-видимому, ум отца подсказал ему в такую важную минуту заменить слово «приказание» словом «просьба».

— Господа, мы должны защищать отечество, должны защищать нашу честь.

— Значит, ваше величество будет сражаться с тремя государствами? — спросил военный министр.

— А что же вы хотите, господин министр, чтобы я просил их о мире? Ведь я правнук Павла Победителя.

Министрам понравилась такая речь. А старший министр был доволен, что король его просит. Он еще немного упирался для вида, но в конце концов согласился остаться.

Совещание продолжалось долго, а когда окончилось, мальчишки на улицах кричали:

— Чрезвычайный выпуск! Кризис ликвидирован!

Это означало, что министры помирились.

Матиуш был немного удивлен, что на заседании ничего не говорилось о том, как он, Матиуш, будет держать речь перед народом, как будет ехать на белом коне во главе храбрых войск. Говорили о железных дорогах, о деньгах, сухарях, сапогах для армии, о сене, овсе, волах и свиньях, как будто речь шла не о войне, а о чем-то совсем другом.

Матиуш много слышал о давних войнах, но ничего не знал о современной войне. Он должен был вскоре ее узнать, должен был понять, для чего эти сухари и сапоги и что общего имеют они с войной.

Назавтра, в обычное время, явился его иностранный воспитатель, чтобы начать занятия.

Однако не прошло и половины урока, как Матиуша позвали в тронный зал.

— Уезжают послы государств, которые объявили нам войну.

— А куда они едут?

— Домой.

Матиушу казалось странным, что они могут так спокойно уезжать, однако он предпочитал, чтобы это было так, чем если бы их посадили на кол или подвергли пыткам.

— А зачем они пришли?

— Проститься с вашим величеством.

— Мне надо принять обиженный вид? — спросил он тихо, чтобы не услышали лакеи, так как иначе они потеряли бы к нему уважение.

— Нет, ваше величество, лучше проститься с ними любезно. Впрочем, они это сделают сами.

Послы не были связаны, ни на ногах, ни на руках у них не было цепей.

— Мы пришли проститься с вашим королевским величеством. Нам очень неприятно, что начинается война. Мы сделали все, чтобы не допустить ее. К сожалению, нам это не удалось. Мы вынуждены вернуть вашему королевскому величеству полученные ордена, ибо нам не полагается носить ордена государства, с которым наши правительства ведут войну.

Церемониймейстер принял от них ордена.

— Благодарим ваше величество за гостеприимство в вашей прекрасной столице, откуда мы уносим самые приятные воспоминания. Мы не сомневаемся, что это маленькое недоразумение скоро кончится и прежняя сердечная дружба снова соединит наши правительства.

Матиуш встал и спокойным голосом ответил:

— Скажите вашим правительствам, что я искренне рад, что вспыхнула война. Постараемся возможно быстрее вас победить, — а условия мира поставить мягкие. Так делали мои предки.

Один из послов слегка улыбнулся, последовал низкий поклон, церемониймейстер трижды ударил об пол серебряным жезлом и возгласил:

— Аудиенция окончена.

Речь короля Матиуша, повторенная всеми газетами, вызвала восторг. Перед королевским дворцом собралась огромная толпа. Приветствиям не было конца.

Так прошло три дня. И король Матиуш напрасно ждал, когда, наконец, его позовут. Ведь не для того же существует война, чтобы короли учились грамматике, писали диктовки и решали арифметические задачки.

Опечаленный ходил Матиуш по саду, когда услыхал знакомый крик кукушки.

Минута — и в его руке драгоценное письмо от Фелека.

Еду на фронт. Отец напился, как и обещал, но вместо того, чтобы лечь спать, начал готовиться в дорогу. Не нашел манерки, складного ножа и пояса для патронов. Он подумал, что это взял я, и здорово меня отлупил. Сегодня или завтра ночью удеру из дому. Был на железной дороге. Солдаты обещали взять меня с собой. Может быть, ваше величество захочет дать мне какое-нибудь поручение, жду в семь часов. Не мешало бы иметь на дорогу колбасы, лучше копченой, фляжку водки и немного табака.

Неприятно, когда король должен потихоньку красться из дворца, как воришка. А еще хуже, когда такому путешествию предшествует экскурсия в столовую, где пропадает бутылка коньяка, почти целый батон колбасы и большой кусок лосося.

«Война, — думал Матиуш. — Ведь на войне можно даже убивать».

Матиуш был очень грустный, а Фелек сиял.

— Коньяк еще лучше водки. Ничего, что нет табака. Я насушил себе листьев, а потом буду получать обычную солдатскую порцию. Не пропадем. Жаль только, что главнокомандующий — шляпа.

— Как это, шляпа?… Кто такой?

Матиушу кровь ударила в голову. Опять его обманули министры. Оказывается, что войска уже неделя как в дороге, что уже состоялись два не очень удачных сражения, а во главе войска старый генерал, о котором даже отец Фелека, правда, немного пьяный, сказал, что он остолоп. А Матиушу сказали, что он поедет на фронт, может быть, всего один раз, и то в такое место, где ему ничего не будет угрожать. Матиуш будет учиться, а народ будет его защищать. Когда приведут раненых в столицу, Матиуш навестит их в госпитале, а когда убьют генерала, Матиуш будет на похоронах.

«Как же это? Значит, не я буду защищать народ, а народ будет защищать меня? А как же королевская честь? А что о нем подумает Иренка? Значит, он, король Матиуш, только для того и король, чтобы учиться грамматике и дарить девочкам куклы до потолка. Нет, если так думают министры, то они плохо знают Матиуша».

Фелек доедал пятую горсть малины, когда Матиуш тронул его за плечо и сказал:

— Фелек.

— Слушаю, ваше величество.

— Хочешь быть моим другом?

— Слушаю, ваше величество.

— Фелек, то, что я тебе сейчас скажу, — тайна. Помни об этом и не выдай меня.

— Слушаю, ваше величество;

— Сегодня ночью я убегаю с тобой на фронт.

— Слушаю, ваше величество.

— Давай поцелуемся.

— Слушаю, ваше величество.

— И говори мне «ты».

— Слушаю, ваше величество.

— Я уже не король. Я, постой, — как бы мне себя назвать? Я Томек Палюх. Ты для меня — Фелек, я для тебя — Томек.

— Слушаю, — сказал Фелек, торопливо глотая кусок лосося.

Решено: сегодня в два часа ночи Матиуш будет у решетки.

— Слушай, Томек, если нас будет двое, то провизии должно быть больше.

— Хорошо, — ответил Матиуш неохотно: ему казалось, что в такую важную минуту не следовало думать о желудке.

Иностранный воспитатель поморщился, когда увидел на щеке Матиуша следы малины от поцелуя Фелека, но так как и до дворца дошла уже военная суматоха, он ничего не сказал.

Неслыханная вещь: кто-то стянул вчера из королевского буфета только что начатую бутылку коньяка, превосходную колбасу и половину лосося. Эти деликатесы иностранный педагог выговорил себе заранее, когда принимал должность воспитателя наследника трона, еще при жизни старого короля. И вот сегодня он был впервые лишен всего этого. Повар очень хотел бы возместить ему эту потерю, но нужно было написать новое требование, на котором дворцовое управление должно было поставить штамп, подписать которое должен был придворный эконом, — и только тогда, по приказу начальника погребов, можно было получить новую бутылку. Если же кто-нибудь из них и захочет задержать разрешение до окончания следствия, — прощай, милый коньяк, на месяц, а то и дольше.

Воспитатель сердито налил королю его рюмку рыбьего жиру и на пять секунд раньше, чем того требовал регламент, дал Матиушу знак идти спать.

6

— Томек, ты здесь?.

— Здесь. Это ты, Фелек?

— Я. Черт побери, еще где-нибудь наткнемся на стражу.

С трудом удалось Матиушу влезть на дерево, с дерева на ограду, а с ограды спрыгнуть на землю.

— Король, а неуклюжий, как баба, — пробурчал Фелек, когда Матиуш с небольшой высоты скатился на землю и издалека послышался крик дворцового часового:

— Кто там?

— Не отзывайся, — шепнул Фелек.

Падая на землю, Матиуш поцарапал себе кожу на руке: это была первая рана, полученная им на войне.

Они потихоньку проскользнули через дорогу к оврагу и там, ползя на животе, под самым носом у караула, добрались до тополиной аллеи, которая вела к казармам. Казармы они обошли с правой стороны, ориентируясь по свету большой лампы казарменной тюрьмы, потом перешли мостик и уже по ровной дороге вышли прямо на центральный военный вокзал.

То, что увидел здесь Матиуш, напомнило ему рассказы о давних временах. Да, это был лагерь. Куда ни посмотри, всюду горели костры, а возле них солдаты готовили ужин, разговаривали или спали.

Матиуш не удивлялся, с каким знанием дела Фелек вел его к своему отряду. Матиуш думал, что все мальчики некороли такие. Однако, Фелек был исключением даже среди очень отважных. В толкотне, когда каждый час новый поезд привозил новые войска, когда отряды все время меняли места, то приближаясь к путям, то выбирая более подходящее место для постоя, заблудиться было очень легко. И Фелек даже останавливался раза два в нерешительности. Он был тут днем, но с того времени многое изменилось. Несколько часов тому назад здесь стояли пушки, но их уже погрузили на поезд. А тем временем прибыл полевой госпиталь. Саперы перекочевали к полотну железной дороги, а их место заняли телеграфисты. Часть лагеря была освещена большими прожекторами, а часть тонула во мраке. В дополнение к этим неприятностям пошел дождь, а так как трава была вытоптана, ноги начали утопать в липкой грязи.

Матиуш не смел остановиться, чтобы не потерять Фелека; он задыхался, так как Фелек скорее бежал, чем шел, толкая проходящих солдат, которые в свою очередь толкали его.

— Кажется мне, что это должно быть где-то здесь, — сказал он вдруг, осматриваясь. Он прищурился; внезапно взгляд его упал на Матиуша.

— Ты не взял пальто? — спросил он.

— Нет, пальто мое висит в королевской гардеробной.

— И рюкзака не взял? Ну, знаешь, чтобы так идти на войну, надо быть простофилей, — вырвалось у Фелека.

— Или героем, — ответил обиженный Матиуш. Фелек прикусил язык: он забыл, что Матиуш как-никак король. Но он был очень сердит на то, что идет дождь, что куда-то ушли знакомые солдаты, которые обещали спрятать его в своем вагоне, и что он не предупредил Матиуша, что нужно взять в дорогу.

Фелек хотя и получил затрещину от отца, но зато у него манерка, складной нож и пояс, без которого ни один рассудительный человек на войну не пойдет. А Матиуш, вот ужас, — в лакированных туфлях и с зеленым галстуком. Этот галстук, плохо завязанный в спешке и вымазанный грязью, придавал лицу Матиуша такой жалкий вид, что Фелек рассмеялся бы, если бы не тревожные мысли, которые, может быть, слишком поздно пришли ему в голову.

— Фелек, Фелек! — послышалось вдруг.

К ним приближался огромного роста детина, тоже доброволец, но уже одетый в шинель — почти настоящий солдат.

— Я ждал тебя. Наши уже на вокзале, через час погружаемся. Скорей!

«Еще скорей!» — подумал король Матиуш.

— А это что за кукла с тобой? — спросил парень, указывая на Матиуша.

— Да, видишь ли, потом тебе расскажу. Это длинная история; я должен был его взять.

— Ну, не знаю. Если бы не я, тебя самого бы не взяли. А ты еще привел этого щенка.

— Не ругайся, — сердито ответил Фелек. — Благодаря ему у меня целая фляжка коньяка, — добавил он шепотом, так, чтобы Матиуш не слышал.

— Дай попробовать.

— Это мы еще посмотрим.

Долго шли в молчании три добровольца. Самый старший был сердит на то, что Фелек его не послушался, Фелек — огорчен, что попал в дурацкое положение, а Матиуш так обижен, так смертельно обижен, что, если бы он не вынужден был молчать, он ответил бы этому проходимцу так, как на оскорбление отвечают короли.

— Слушай, Фелек, — вдруг остановился провожатый, — если ты не отдашь мне коньяк, иди туда один. Я тебе устроил место, ты обещал слушаться. Что же будет потом, если ты уже сейчас упрямишься?

Началась ссора, и, может быть, дело дошло бы до драки, но в этот момент взлетел на воздух ящик ракет, по-видимому по неосторожности кем-то обсыпанный порохом. Два испуганных артиллерийских коня понесли. Произошло замешательство, чей-то стон прорезал воздух, еще минута, и их провожатый лежал в луже крови с раздробленной ногой.

Фелек и Матиуш стояли растерянные. Что делать? Они были готовы к смерти, к ранам и крови, но позднее, на поле боя.

— Почему здесь дети болтаются, что это за порядки? — заворчал какой-то человек, по-видимому доктор, отталкивая их в сторону. — Уж верно я угадал: доброволец. Сидеть бы тебе дома, соску сосать, сопляк, — бормотал он, разрезая штанину раненого вынутыми из рюкзака ножницами.

— Томек, бежим! — крикнул Фелек, заметив издалека военный патруль, проходящий возле носилок, на которые санитары собирались положить несчастного добровольца.

— Оставим его? — спросил несмело Матиуш.

— А что? Пойдет в госпиталь. К военной службе непригоден.

Они спрятались в тени палатки. Через минуту место, где лежал раненый, опустело, остался только сапог, шинель, которую бросили санитары, кладя раненого на носилки, да кровь, смешанная с грязью.

— Шинель пригодится, — сказал Фелек. — Отдам, когда поправится, — добавил он в оправдание. — Пошли на вокзал, мы уже потеряли десять минут.

В отряде шла перекличка, когда они с большим трудом протиснулись на перрон.

— Не расходиться! — приказал молодой поручик. — Сейчас я вернусь.

Фелек рассказывал, что приключилось с добровольцем, и не без тревоги представил Матиуша.

— Что скажет поручик? — беспокоился Матиуш.

— Поручик выбросит его из вагона на первой же станции. О тебе, Фелек, мы уже говорили, и то он морщился. Эй, вояка, сколько тебе лет?

— Десять.

— Ничего не выйдет. Если хочет, пусть лезет в вагон; но поручик его выкинет, и нам еще достанется.

— Если меня поручик выкинет из вагона, я пойду пешком! — крикнул возмущенно Матиуш.

Его душили слезы. Он, король, который должен был покинуть свою столицу на белом коне, во главе войска, осыпаемый из окон цветами, удирает потихоньку, как вор, чтобы исполнить свой священный долг защиты страны и подданных, ~~ и вот одно за другим сыплются на него оскорбления.

Коньяк и лосось быстро прояснили лица солдат.

— Королевский коньяк, королевский лосось, — хвалили они.

Не без радости наблюдал Матиуш, как солдаты пили коньяк воспитателя.

— Ну, братишка, опрокинь и ты шкалик; посмотрим, умеешь ли воевать.

Наконец-то Матиуш пьет то, что пили короли.

— Долой рыбий жир! — воскликнул он.

— Хе, хе, — да ты революционер, — не расслышав, сказал молодой капрал. — Тебе не нравится режим? Уж не считаешь ли ты короля Матиуша тираном? Будь осторожней, сынок, за такое одно «долой» можно получить пулю туда, куда не следует.

— Король Матиуш не тиран, — живо запротестовал Матиуш.

— Мал еще, неизвестно, что из него вырастет.

Матиуш хотел еще что-то сказать, но Фелек ловко перевел разговор на другую тему.

— Так вот я и говорю, идем мы втроем, а тут как грохнет — я думал бомба с самолета. А это ящик с ракетами. Потом такие звезды посыпались с неба!

— А на кой дьявол нужны им ракеты?

— Чтобы освещать дорогу, когда нет прожекторов.

— А там рядом стоит тяжелая артиллерия, кони перепугались и — на нас. Мы оба в сторону, а тот не успел.

— И здорово его ранило?

— Крови было много. Его тут же унесли.

— Вот она, война, — вздохнул кто-то. — Есть у вас там еще коньяк? Что же это поезда не видать?

В эту минуту, пыхтя, подошел поезд. Шум — суматоха — беготня.

— Никому не садиться! — крикнул, подбегая, поручик. Но его голос потерялся в шуме.

Матиуша и Фелека солдаты бросили в вагон, как два пакета. Снова где-то какие-то две лошади упирались, не желая входить в вагон. Какие-то вагоны должны были отцепить или прицепить, поезд дрогнул — что-то стукнуло — машинист снова дал задний ход.

Кто-то вошел в вагон с фонариком, стал выкрикивать фамилии. Потом солдаты выбежали с котелками за супом.

Матиуш как будто бы все видел и слышал, но глаза у него слипались. Когда поезд, наконец, тронулся, Матиуш не знал. Когда он проснулся, мерный стук колес указывал на то, что поезд шел уже полным ходом.

«Еду», — подумал король Матиуш. И снова заснул.

7

Поезд состоял из тридцати товарных вагонов, в которых ехали солдаты, нескольких открытых платформ с повозками и пулеметами и одного пассажирского вагона для офицеров. Проснулся Матиуш с легкой головной болью. Кроме того, болела ушибленная нога, спина и глаза. Руки были грязные и липкие, при этом его мучил зуд.

— Вставайте, разбойники, суп остынет.

Не привыкший к солдатской пище, Матиуш с трудом проглотил несколько ложек.

— Ешь, брат, ничего другого не получишь, — уговаривал его Фелек, но безрезультатно.

— У меня болит голова.

— Слушай, Томек, только не вздумай разболеться, — шепнул опечаленный товарищ. — На войне можно быть раненым, но не больным.

И Фелек начал вдруг чесаться.

— Старик был прав, — сказал он, — уже паразиты кусаются. А тебя не кусают?

— Кто? — спросил Матиуш.

— Кто? Блохи. А может что и похуже. Старик мне говорил, что на войне меньше досаждают пули, чем эти зверюшки.

Матиуш знал историю несчастного королевского лакея и подумал:

«Интересно, как выглядит насекомое, которое тогда так разгневало короля?» Но долго раздумывать не было времени, потому что капрал вдруг закричал:

— Прячьтесь, поручик идет!

Их втолкнули в угол вагона и прикрыли попоной.

Когда проверили их одежду, оказалось, что тому и другому чего-нибудь не хватало. Но в вагоне был один солдат — портной, любящий свое ремесло, и он охотно взялся от скуки перешить для добровольцев солдатскую форму.

Хуже было с сапогами.

— Слушайте, мальчики, вы действительно думаете воевать?

— Для того и едем.

— Так-то оно так, да походы больно тяжелые. Сапоги для солдата — это первое дело после ружья. Пока ноги здоровы, ты вояка, а как натер их — калека. Кончено дело. Никуда.

Так они ехали, толкуя о том о сем. Остановки были длительные. То их задерживали на станциях по часу и дольше, то ставили на запасный путь, чтобы пропустить более важные составы, то возвращали обратно на станции, которые они уже проехали, то останавливали в двух верстах от вокзала, так как путь был закрыт.

В соседнем вагоне солдаты пели, кто-то играл на гармонике. Даже танцевали на остановках. А для Матиуша и Фелека время тянулось особенно томительно, потому что их не выпускали из вагона.

— Не высовывайтесь, поручик увидит.

Матиуш чувствовал себя таким усталым, как будто он перенес не одно, а пять больших сражений. Он хотел уснуть и не мог: его мучил зуд. В вагоне было душно, но выйти было опасно.

— Знаете, почему мы так долго стоим? — пришел с новостью один солдат, веселый, живой, который все где-то вертелся и каждый раз приходил с какой-нибудь новостью.

— Ну что? Верно, неприятель взорвал мост или путь поврежден?

— Нет, наши хорошо стерегут мосты.

— Значит, угля не хватило, железная дорога не предвидела, что должен быть запас для стольких поездов?

— Может быть, какой-нибудь шпион повредил паровоз?

— И не поэтому. Все составы задержаны потому, что будет проезжать королевский поезд.

— А кто же, черт побери, будет в нем ехать — ведь не король же Матиуш?

— Его еще там не хватало!

— Хватало, не хватало, а он король — и все тут.

— Короли теперь на войну не ездят.

— Другие, может быть, не ездят, а Матиуш мог бы поехать, — вмешался вдруг Матиуш, хотя Фелек дергал его за шинель.

— Все короли одинаковы. Раньше, может быть, было иначе.

— Что мы знаем, как было раньше. Может быть так же лежали под периной, а раз никто не помнит, значит, врут.

— Зачем им врать?

— Ну, скажите, сколько королей убили на войне и сколько солдат?

— Но ведь король один, а солдат много.

— А тебе что, мало одного? И с одним-то наплачешься.

Матиуш не верил своим ушам. Он так много слышал о любви народа к королю, а в особенности войск. Еще вчера думал, что должен скрываться, чтобы от непомерной любви они не причинили ему вреда, а теперь видит, что, если бы он открыл им, кто он такой, это не вызвало бы никакого восторга.

Странно: армия едет драться за короля, которого не любит.

Матиуш боялся, чтобы чего-нибудь не сказали про отца.

Но нет, его даже похвалили.

— Покойник не любил войн. Сам не хотел драться, и народ к войне не принуждал.

Это замечание принесло некоторое облегчение наболевшему сердцу Матиуша.

— Да и в самом деле, что королю делать на войне? Поспит на траве — тут же насморк получит. Блохи ему спать не дадут. От запаха солдатского сукна голова разболится. И кожа у них нежная, и нос нежный.

Матиуш был справедливый мальчик, он не мог не признать, что они правы.

Вчера он спал на траве, — и действительно, у него насморк. И голова болит, и кожа невыносимо чешется.

— Ну, ребята, довольно — ничего хорошего не придумаем. Лучше давайте песню споем повеселей.

— Едем! — крикнул кто-то.

И действительно, поезд вскоре тронулся. Как ни странно, но так уж получалось, что каждый раз, когда кто-нибудь говорил, что поезд будет стоять долго, поезд внезапно трогался, солдаты вскакивали на ходу, и не один, замешкавшись, отставал в дороге.

— Учат нас не зевать, — догадался кто-то.

Приехали на большую станцию. Оказалось, что будет проезжать какая-то важная персона. Флаги, почетный караул, какие-то дамы в белом и двое детей с большими букетами.

— Королевским поездом едет на фронт сам военный министр.

Снова поставили поезд на соседний путь, где он стоял всю ночь, которую Матиуш проспал как убитый. Голодный, усталый и грустный спал Матиуш, и ничего ему не снилось.

С рассвета чистили и мыли вагоны, поручик бегал и сам за всем следил.

— Нужно вас спрятать, мальчики, а то будет вам крышка, — сказал капрал.

И Фелек с Матиушем были переведены в убогую избушку стрелочника. Добрая жена его занялась вояками. К тому же она была любопытна и решила, что от маленьких скорее что-нибудь узнает.

— Ох, дети, дети, — вздыхала она, — зачем это вам было надо? Не лучше ли ходить в школу? Откуда и куда вы едете?

— Уважаемая госпожа хозяйка, — нахмурясь, ответил Фелек, — отец наш — взводный. Он так нам на прощанье сказал: «У хорошего солдата ноги для похода, руки для ружья, глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, а язык для того, чтобы его держать за зубами, пока их не откроет ложка с солдатским супом. Солдат одним ружьем защищает одну голову. А одним глупым языком может погубить не одну свою голову, а целый отряд». Откуда и куда едем — это военная тайна. Ничего не знаем и ничего не скажем.

Добрая женщина даже рот раскрыла:

— Кто бы мог этого ожидать! Малыш, а говорит как старик. Вы правы: много шпионов околачивается возле войска. Наденет такой солдатский мундир и начинает выпытывать все, а потом — айда к врагу.

И от большого уважения она не только напоила их чаем, но и дала колбасы.

Матиушу завтрак показался очень вкусным, тем более, что он перед этим как следует умылся.

— Королевский поезд, королевский поезд! — раздался возглас.

Фелек и Матиуш влезли на лестницу, которая стояла возле домика стрелочника, и смотрели.

— Идет.

Красивый пассажирский поезд с большими окнами подошел к станции. Оркестр заиграл гимн. В окне вагона стоял хорошо известный Матиушу военный министр.

Глаза министра встретились на минуту с глазами Матиуша. Матиуш вздрогнул и быстро нагнулся: что бы было, если бы министр узнал его?

Но министр не мог узнать Матиуша: во-первых, потому, что мысли его были заняты очень важными делами, а во-вторых, потому, что уже после побега Матиуша, который председатель совета министров ото всех скрыл, — о чем будет идти речь позднее, — с ним прощался в столице поддельный Матиуш.

Министр иностранных дел предупреждал, что ему надо быть готовым к войне с одним, а драться придется с тремя королями.

У военного министра было о чем подумать: «Легко сказать — иди и дерись, когда на тебя идут целых трое. Что с того, что он побьет одного или двух, если третий его положит».

Солдат, может быть, и хватило бы, но ни ружей нет в достатке, ни пушек, ни одежды. И министру пришел в голову такой план: напасть внезапно, разбить первого врага, взять у него все, что он приготовил для войны, и тогда уже приняться за второго.

Матиушу было неприятно, когда он смотрел, как войска отдавали министру честь, как ему подавали цветы, и оркестр играл без перерыва.

«Это все полагается мне», — подумал он.

Но так как Матиуш был мальчик справедливый, он сам тут же все себе объяснил: «Да, легко ходить и отдавать честь, слушать музыку и брать букеты. Но скажи мне, мой Матиуш, знал ли бы ты, куда посылать войска, если даже не знаешь географии?»

Ну что знает Матиуш? Знает несколько рек, гор и островов, знает, что земля круглая и вращается вокруг своей оси. А военный министр должен знать все крепости, все дороги, должен знать каждую тропинку в лесу. Прапрадед Матиуша выиграл большое сражение потому, что, когда неприятель вел на него войска, он спрятался в лесу, переждал, пока неприятель в него углубится, а сам заросшими тропками зашел с тыла и разбил его наголову. Неприятель думал, что встретит войско прапрадеда спереди, а он неожиданно ударил с тыла и еще спихнул его в болото.

А знает ли Матиуш свои леса и болота?

Теперь он узнает их. Если бы он сидел в столице, он знал бы только свой королевский сад. А так он увидит все свое государство.

Солдаты были правы, когда смеялись над Матиушем. Матиуш еще очень маленький и мало ученый король. Может быть, это и плохо, что война так скоро началась. Вот бы ей начаться года через два или хотя бы через год!

8

Теперь мы должны рассказать вам, что происходило во дворце, когда заметили исчезновение короля. Входит утром в королевскую спальню старший лакей и не верит глазам: окно открыто, постель разбросана, а Матиуша и след простыл.

Умный был королевский лакей: запер спальню на ключ, побежал к церемониймейстеру, который еще спал, разбудил его и сказал на ухо.

— Господин церемониймейстер, король исчез.

Церемониймейстер совершенно секретно сообщил об этом по телефону старшему министру. Не прошло и десяти минут, как с бешеной скоростью подкатили три автомобиля: старшего министра, министра внутренних дел, префекта полиции.

— Короля украли.

Это совершенно ясно. Неприятелю было очень важно украсть короля. Армия узнает, что короля нет, не захочет драться, и неприятель без боя овладеет столицей.

— Кто знает, что короля нет?

— Никто не знает.

— Это хорошо.

— Мы должны только выяснить, увезли Матиуша или убили. Господин префект полиции, прошу вас это выяснить. Через час жду ответа.

В королевском парке был пруд. Может быть, Матиуша утопили? Из министерства морского флота привезли костюм водолаза. Костюм водолаза — это такой железный колпак с окошками и трубкой, через которую накачивается воздух. Префект полиции надел на голову этот колпак и спустился на дно пруда, где долго ходил и искал. А сверху матросы накачивали для него воздух. Но Матиуша он так и не нашел.

Во дворец вызвали доктора и министра торговли. Все делалось в строжайшем секрете, но ведь надо было что-то сказать, так как слуги понимали, что случилось нечто важное, если министры с самого утра бегают как угорелые.

Итак, сказали, что Матиуш нездоров и доктор прописал ему на завтрак раков. И поэтому префект полиции лазил в пруд.

Иностранному воспитателю было сказано, что урока не будет, так как Матиуш лежит в постели. Присутствие доктора убедило всех, что это именно так.

— Ну хорошо, сегодня мы можем быть спокойны, ~~ сказал министр внутренних дел, — но что мы будем делать завтра?

— Я премьер-министр, и голова у меня пока на плечах. Завтра вы в этом убедитесь.

Приехал министр торговли.

— Вы помните ту куклу, которую Матиуш приказал купить для маленькой Иренки?

— Отлично помню. Разве мало пришлось мне выслушать от министра финансов упреков за то, что я трачу деньги на глупости?

— Так поезжайте сию же минуту к фабриканту и скажите, что к завтрашнему дню должна быть сделана по фотографии Матиуша такая кукла, чтобы никто, абсолютно никто ее не узнал и все думали бы, что это живой Матиуш.

Префект полиции вылез из пруда и для отвода глаз вынес десяток раков, которые тотчас же были отосланы с большим шумом на королевскую кухню. А доктор написал под диктовку рецепт:

Rp.

раковый суп ех 10 раков dosis una

S. Через два часа по столовой ложке.

Когда поставщик двора его величества услышал, что сам министр торговли ждет его в кабинете, он от радости стал потирать руки:

— Опять Матиушу что-то пришло в голову.

Заказ был ему тем более нужен, что с момента начала войны почти все отцы и дяди уехали на фронт и было не до кукол.

— Господин фабрикант, срочный заказ. Кукла должна быть готова завтра.

— Это будет трудно. Почти все мои рабочие ушли на войну, остались только работницы и больные. К тому же я завален работой, — ведь почти каждый отец, уходя на войну, покупает детям куклы, чтобы они не плакали, не грустили и слушались старших.

Фабрикант врал. Никто из его рабочих не пошел на войну, так как он платил им так мало, что все они от голода были больны и непригодны к военной службе; Никаких заказов у него не было. А сказал он так потому, что хотел содрать, за куклу подороже.

У него даже глаза засмеялись, когда он узнал, что эта кукла должна изображать Матиуша.

— Видите ли, король должен часто показываться. Ему придется ездить в коляске по городу, чтобы не думали, что он боится войны и прячется. А для чего ребенка все время возить по городу? Может пойти дождь, он может простудиться. А вы понимаете, что именно теперь надо заботиться о здоровье короля.

Фабрикант был неглуп, он догадался, что ему только так говорят, что тут кроется какая-то тайна…

— Значит непременно завтра?

— Завтра, в девять утра.

Фабрикант взял перо, будто бы что-то подсчитывал — Матиуша ведь надо сделать из самого лучшего фарфора, — он не знает, хватит ли его у него. Да, это должно стоить очень дорого. И рабочим надо заплатить за секретность. А тут еще машина испортилась. Сколько может стоить починка? Ну — и эти заказы надо будет отложить. Считал — долго считал.

— Господин министр торговли, если бы не война, — я ведь понимаю, что сейчас большие расходы на армию и пушки, — если бы не война, вы заплатили бы в два раза больше. Итак, пусть будет, но уж это крайняя цена…

И он назвал такую сумму, что министр даже застонал.

— Но это же грабеж!

— Господин министр, вы оскорбляете национальную промышленность.

Министр позвонил по телефону старшему министру, так как сам не решался заплатить такие деньги. Но, боясь, чтобы кто-нибудь не подслушал их разговор, вместо «кукла» сказал «пушка».

— Господин старший министр, очень дорого хотят за эту пушку.

Старший министр догадался, о чем идет речь, и сказал:

— Не торгуйтесь, только скажите, чтобы она, когда дернешь за шнурок, отдавала честь.

Телефонистка очень удивилась, что это за новые пушки, которые должны отдавать честь.

Фабрикант заволновался.

Ему придется еще добавить своих денег. Это не его дело. Пусть обратятся к королевскому механику или к часовому мастеру. Он солидный промышленник, а не фокусник. Матиуш будет закрывать глаза, но отдавать честь не будет — и баста. В конце концов он согласился.

Вспотевший и голодный возвращался министр торговли домой.

Вспотевший и голодный вернулся префект полиции во дворец.

— Я уже знаю, как украли Матиуша. Я все обстоятельно осмотрел.

Было так: когда Матиуш спал, ему набросили на голову мешок и унесли в королевский сад, туда, где растет малина. В малиннике есть протоптанное место. Там Матиуш упал в обморок. Чтобы он пришел в себя, ему дали малины и вишен. Там обнаружено шесть вишневых косточек. Когда Матиуша переносили через ограду, он должен был защищаться, потому что на коре дерева имеются следы голубой крови. Чтобы запутать погоню, его посадили на корову. Префект сам видел следы коровьих ног. Потом дорога ведет в лес, где нашли мешок. А потом, вероятно, где-нибудь спрятали живого Матиуша, а где, префект не знает, потому что у него было мало времени и он не мог никого спросить, чтобы не выдать тайны. Надлежит следить за иностранным воспитателем, он очень подозрителен. Спрашивал, может ли он проведать Матиуша.

— А вот косточки от вишен и мешок.

Старший министр положил мешок и косточки в ящик, запер его на ключ и опечатал красным сургучом, а сверху написал по-латыни: corpus delicti, — это значит «вещественные доказательства».

Потому что так уж принято, что, если кто-нибудь чего-нибудь не знает и не хочет, чтобы знали другие, он пишет по-латыни.

На следующий день военный министр отдавал последний рапорт, а кукла-Матиуш ничего не говорила и только отдавала честь.

На всех углах улиц вывесили объявления, что жители столицы могут спокойно работать, ибо король Матиуш ежедневно в открытой машине будет выезжать на прогулку.

9

План военного министра удалец прекрасно, Три врага думали, что войска Матиуша пойдут сразу на всех. А тем временем он собрал солдат в одно место, со всей силой ударил на одного и разбил его. Взял большие трофеи и раздал ружья, сапоги и солдатские мешки всем, кому их не хватало.

Матиуш прибыл на фронт как раз тогда, когда шел дележ военной добычи:

— А это что за вояки? — удивился главный интендант войска, то есть тот, кто выдает одежду и еду.

— Мы такие же вояки, как и все, — сказал Фелек, — только немного поменьше.

Каждый выбрал себе пару сапог, револьвер, ружье и мешок. Теперь Фелек жалел, что взял у отца пояс и складной нож и совершенно зря получил по затылку. Но кто может предвидеть, какие неожиданности принесет война.

Недаром говорили, что главнокомандующий поступил не слишком умно. Вместо того, чтобы взять трофеи, отойти и окопаться, он пошел вперед. Забрал каких-то пять или шесть городов, совершенно ему не нужных, и только тогда приказал рыть окопы. Но было уже слишком поздно, так как на помощь неприятелю шли два других.

Так говорили потом, но отряд Матиуша ничего не знал, потому что на войне все держится в секрете. Пришел приказ идти туда-то и туда-то, пришел приказ делать то-то и то-то. Иди и делай, ни о чем не спрашивай и не болтай.

Когда они вошли в побежденный чужеземный город, Матиушу все очень понравилось. Спали в больших удобных комнатах, правда, на полу, но это все же лучше, чем тесная хата или поле.

С нетерпением ждал Матиуш первого сражения, потому что за это время видел и слышал много интересных вещей, а настоящей войны не видел. Какая обида, что он опоздал!

В городе стояли только одну ночь, на другой день двинулись дальше.

— Остановиться и рыть.

Матиуш совершенно не знал современной войны. Он думал, что армия только дерется, отнимает лошадей и идет все дальше и дальше, топча врага. Но что солдаты роют рвы, вбивают перед этими рвами колья с колючей проволокой и сидят в этих рвах целыми неделями, Матиушу даже и не снилось. Не очень-то охотно принялся он за работу.

Он был усталый и слабый, все кости у него болели; драться — это королевское дело, но рыть землю — это любой сделает лучше него.

А тут приходит приказ за приказом, чтобы торопиться, потому что неприятель приближается. Уже были слышны издалека пушечные выстрелы.

Как-то раз примчался на машине полковник саперов, кричал, сжимал кулаки, грозил, что расстреляет тех, кто плохо роет.

— Завтра будет сражение, а они ничего не сделали!

— А эти двое здесь зачем? — крикнул он со злостью. — Что это за Валигора и Вырвидуб?

И весь гнев полковника мог бы обрушиться на двух добровольцев, но по счастью над головами послышалось жужжание самолета.

Полковник посмотрел в бинокль на небо, быстро повернулся, сел в машину и поспешно уехал. А тут бух-бух-бух, одна за другой упали три бомбы. Правда, никого не ранило, но все попрятались в окопы, так как там было безопаснее.

Бомбы и орудийные снаряды так устроены, что в них есть много пуль и кусочков железа. И как только снаряд разорвется, все это разлетается в разные стороны, ранит и убивает. А кто сидит внизу, в окопах, у того все это пролетает над головой. Разве уж только снаряд угодит в самый окоп. Но это случается редко, потому что орудия стреляют на расстоянии нескольких километров и трудно попасть с такого расстояния именно в этот окоп.

Эти три бомбы многому научили Матиуша. Он уже не дулся и не бунтовал; молча взял лопату и работал до тех пор, пока его усталые руки сами не опустились, и он, как колода, свалился, подкошенный тяжелым сном, на самое дно окопа. Солдаты не будили его, но сами работали всю ночь при свете ракет. А с рассветом обрушилась на них первая атака врага…

Показались четыре неприятельских всадника. Это были вражеские разведчики. По всадникам начали стрелять, один упал с лошади, должно быть, убитый, а трое ускакали.

— Сейчас будет сражение! — кричал поручик.

— Лежать в окопах, только ружья выставить и ждать! — прозвучал приказ.

Действительно, вскоре показался неприятель. Начали стрелять с обеих сторон. Но отряд Матиуша был укрыт в окопах, а те шли через открытое поле. Неприятельские пули пролетали над головами сидящих в окопах солдат, и слышно было только их свист и жужжание, тогда как вражеские солдаты то и дело падали, сраженные пулями. Теперь Матиуш понял, что справедливо сердился вчера полковник саперов, и еще понял, что на войне каждый приказ должен быть выполнен быстро и без лишней болтовни.

Да, штатские могут слушаться или не слушаться, мешкать и рассуждать, но военный знает только одно: приказ должен быть выполнен без промедления, каждое поручение — точно. Вперед — так вперед, в тыл — так в тыл, рыть — так рыть.

Сражение продолжалось весь день. Наконец, неприятель понял, что ничего не достигнет, потому что только теряет людей, а подойти не может, так как мешают проволочные заграждения, и отошел решил окопаться. Но одно дело рыть спокойно, когда никто не мешает, а другое — рыть под огнем, когда отовсюду падают пули.

Ночью ежеминутно пускали ракеты, так что все было видно, и хотя стреляли меньше, так как измученные солдаты по очереди спали, бой продолжался.

— Мы не отступили, — говорили довольные солдаты.

— Мы не отступили, — сообщал поручик по телефону в штаб. Так как к ним уже успели протянуть телефон.

Каковы же были их удивление и гнев, когда назавтра был получен приказ отступать.

— Почему? Мы вырыли окопы, задержали врага, можем обороняться.

Если бы Матиуш был поручиком, он наверно не послушался бы приказа. Это, должно быть, какая-то ошибка. Пусть полковник придет сюда, пусть посмотрит, как хорошо они сражаются. У тех много убитых, а у них только один раненый в руку, потому что, когда он стрелял из окопа, он слишком высоко поднял руку и ее оцарапала вражеская пуля. Каким образом полковник издалека может знать, что тут происходит?

Была минута, когда Матиуш готов был крикнуть:

«Я король Матиуш! Пусть полковник приказывает, что хочет, а я не позволяю отступать! Король главнее полковника».

Если он не сделал этого, то только потому, что не был уверен, что ему поверят и не поднимут на смех.

И еще раз убедился Матиуш, что в армии рассуждать нельзя, а нужно немедленно выполнять приказы.

Неприятно было бросать с таким трудом вырытые окопы, оставлять даже часть запасов хлеба, сахара и солонины. Неприятно было возвращаться через деревню, где удивленные жители спрашивали:

— Почему удираете?

Уже в дороге догнал их конный вестовой с письмом, чтобы шли быстро, без отдыха.

Легко сказать — без отдыха, но после двух бессонных ночей, когда одну ночь рыли, а другую сражались, идти без отдыха нельзя. При этом было мало провизии, а вдобавок все были злы и опечалены. Идти вперед — хочется, последние силы напрягаешь и мчишься, но возвращаться, да еще неохотно, — тут силы иссякают быстро.

Идут — идут — идут — идут, — а тут вдруг с двух сторон — выстрелы, справа и слева.

— Понимаю! — крикнул поручик. — Мы ушли слишком далеко вперед, а неприятель зашел с тыла. Полковник был прав, когда приказал быстро отступать. Нас бы взяли в плен.

— Хорошенькая история, теперь мы должны прорываться, — со злостью сказал один солдат.

Ох, как было тяжело! Теперь неприятель сидел в окопах и стрелял с двух сторон, а они должны были удирать.

10

Теперь Матиуш понял, почему на заседании совета министров говорили о сапогах, овсе для лошадей и сухарях. Если бы у них не было в мешках сухарей, они умерли бы с голоду, потому что три дня они ели одни сухари. Спали по очереди, только по несколько часов. А ноги у них были такие израненные, что кровь булькала в сапогах.

Тихо, как тени, пробирались они лесами, а поручик все смотрел на карту — нет ли поблизости оврага или зарослей, чтобы спрятаться.

То и дело появлялись вражеские разведчики: посмотреть, в какую сторону они удирают, и дать знать своим, чтобы те продолжали их преследовать.

Если бы вы видели Матиуша! Он высох за эти дни, как щепка, сгорбился и стал еще меньше. Многие солдаты побросали ружья, но Матиуш упорно держал свое ружье в одеревеневших пальцах.

Как можно за несколько дней столько пережить!

«Папочка, папочка, — думал Матиуш, — о, как трудно быть королем, который ведет войну. Легко было сказать: „А мы не боимся, я одержу над вами победу, как мой великий прадед“. Легко говорить, но трудно делать. Ох, каким я был тогда легкомысленным ребенком! Я думал только о том, как буду на белом коне покидать столицу, а народ будет бросать цветы под копыта моего коня. Я не думал о том, сколько людей убьют».

А люди падали от пуль, и, может быть, Матиуш только потому остался в живых, что был маленький.

Как же обрадовались они, когда, наконец, встретили свои войска. И не только войска, но уже готовые, вырытые окопы.

«А теперь будут над нами смеяться», — подумал Матиуш.

Но вскоре убедился, что даже на войне существует справедливость.

Когда, уже в окопах, они выспались и поели, им приказали отойти в резерв. Новые солдаты заняли окопы и начали стрелять, а они прошли еще пять миль в тыл — и там их задержали в небольшом городке.

Здесь на площади встретил их полковник саперов, но теперь он вовсе не был сердит, только сказал:

— Ну, что, молодцы, поняли теперь, для чего нужны окопы?

О, и как еще поняли!

Потом отделили тех солдат, которые бросили свои ружья, от тех, которые вернулись с ружьями. И к этим последним генерал обратился с такой речью:

— Честь вам и хвала за то, что сохранили оружие. Настоящие герои узнаются не в успехе, а в поражении.

— Смотрите, эти два малыша здесь! — воскликнул полковник. — Да здравствуют храбрые братья Валигора и Вырвидуб!

С той поры Фелек стал Валигорой, а Матиуш — Вырвидубом. И уже иначе их не называли:

— Эй, Валигора, принеси-ка воды!

— Ты, Вырвидуб, подбрось дровишек в огонь!

И отряд полюбил своих малышей.

Тут, на отдыхе, они узнали, что военный министр поругался с главнокомандующим, и только король Матиуш их помирил. Матиуш ничего не знал о кукле, которая заменила его в столице, и очень удивлялся, что о нем говорили так, как будто он был дома. Матиуш был еще очень молодой король и не знал, что такое дипломатия.

Ну, отдохнули, подкормились и засели в окопах. И началась так называемая позиционная война. Это значит, что и они, и враждебная сторона стреляли друг в друга, но пули перелетали над головами, потому что солдаты сидели под землей.

По временам, когда становилось уж очень скучно, шли в атаку — то те, то эти, — и тогда или одни, или другие подвигались на несколько миль либо вперед, либо в тыл.

Солдаты ходили из окопа в окоп, играли, пели, дулись в карты, а Матиуш усердно учился.

Учил Матиуша поручик, которому тоже было скучно. Поставит утром часовых, чтобы следили, не идет ли неприятель в атаку, позвонит в штаб, что все в порядке, и целый день ему нечего делать.

Итак, он охотно согласился учить маленького Вырвидуба. Это были чудесные уроки. Сидит Матиуш в окопе и учит географию, поют жаворонки, — иногда только раздастся выстрел. Тихо и приятно.

И вдруг — точно собаки завыли!

Начинается!

Это маленькие полевые орудия.

А тут: бух-бух — как залает большая пушка.

И начнется! Ружья квакают как лягушки — тут свистит, там шипит, там гудит, и раз за разом: бац-бац, бух-бух!

Так продолжается полчаса-час. Иногда снаряд попадет в окоп и там взорвется — уложит несколько человек, нескольких покалечит. Но товарищи, уже привыкшие к этому, посмотрят и только скажут:

— Жаль, хороший был парень.

— Царство ему небесное, — перекрестится кто-нибудь.

Доктор перевяжет раненых и ночью отошлет в полевой госпиталь. Ну что ж — война.

Не избежал раны и Матиуш. Ему было очень неприятно идти в госпиталь. Такая маленькая рана, даже кость не задета. Но доктор уперся и отослал.

Лежит Матиуш на кровати — первый раз за четыре месяца. Ах, какое блаженство! Матрац, подушка, одеяло, белоснежная простыня, полотняное полотенце, белый столик возле кровати, кружка, тарелка, ложка, немножко похожая на те, которыми он ел в королевском дворце.

Рана заживала быстро, сестры и врач были очень добрые, и Матиуш чувствовал бы себя прекрасно, если бы не одна страшная опасность.

— Смотрите, как он похож на короля Матиуша, — сказала однажды жена полковника.

— Правда! И мне показалось лицо его знакомым, только не мог вспомнить.

И решили его сфотографировать для газеты.

— Ни за что на свете!

Напрасно ему объясняли, что, может быть, король Матиуш пришлет ему медаль, когда, просматривая картинки, увидит такого маленького солдата.

— Глупенький, пошлешь отцу свою фотографию, вот он обрадуется!

— Нет и нет!

Достаточно было у Матиуша этих фотографий. В общем, он перепугался не на шутку. А вдруг узнают, догадаются.

— Оставьте его в покое, он не хочет. А может быть, он прав. Еще король Матиуш обидится, ему будет неприятно, что в то время, когда он разъезжает по столице в автомобиле, его ровесники получают раны.

«Что это, к дьяволу, за Матиуш, о котором все говорят?» — Матиуш подумал «к дьяволу», так как давно уже забыл этикет и научился солдатским выражениям.

«Как хорошо, что я удрал на фронт», — подумал король Матиуш.

Матиуша не хотели выписывать из госпиталя, очень просили, чтобы он остался, говорили, что пригодится: будет подавать раненым чай, помогать на кухне.

Матиуш возмутился.

Нет, ни за какие сокровища! Пусть тот расфуфыренный Матиуш в столице раздает подарки в госпиталях и ходит на похороны офицеров, он — настоящий король — снова пойдет в окопы. И вернулся.

11

Где Фелек? — Нет Фелека. Фелеку надоела служба в окопах. Живой был мальчик, ни минуты не мог усидеть на месте. А тут сиди в окопе по целым неделям и головы не высунь, а то сейчас же начнут стрелять, и поручик ругается.

— Нагнешь ты свою глупую голову или нет? — кричит поручик. — Подстрелят дуралея, а потом вози его по госпиталям, делай перевязки. И без тебя хватает хлопот.

Два раза покричал, а на третий посадил его в карцер на три дня на хлеб и на воду. А было это так.

В неприятельских окопах сменился отряд. Старый отряд пошел на отдых, а новый ночью занял его место. Окопы их были теперь так близко друг от друга, что одним было слышно, что кричат другие. И начали они оскорблять друг друга.

— Ваш король сопляк! — кричат из неприятельского окопа.

— А ваш — старый сморчок!

— Сами вы сморчки. Сапоги у вас дырявые!

— А вы — голодные глотки, бурду пьете вместо кофе.

— А ты приди, попробуй!

— Как возьмем вашего в плен, так зубами застучит, как волк!

— А вы голодранцы!

— А вы славно от нас удирали!

— А мы вам напоследок всыпали!

— Стрелять не умеете. Вам только ворон бить!

— А вы умеете?

— Конечно, умеем.

Рассердился Фелек, выскочил из окопа, повернулся спиной к ним, нагнулся, подобрал шинель и крикнул:

— А ну, стреляйте!

Грянуло четыре выстрела, но пули пролетели мимо.

— Эх, вы, стрелки!

Солдаты смеялись, но поручик очень рассердился и посадил Фелека в карцер.

Это была глубокая яма, обложенная досками.

Нужно вам сказать, что солдаты натащили из разбитых хат досок и сделали себе в окопах стены, пол и даже навесы, чтобы их не мочил дождь и не было грязи.

Только два дня просидел Фелек в деревянной клетке под землей, поручик простил его. Но и этого было слишком много.

— Не хочу служить в пехоте.

— А куда пойдешь?

— В авиацию.

Как раз в государстве Матиуша не хватало бензина. А без бензина трудно самолетом возить большие тяжести. Так что пришел приказ брать на самолеты только легких солдат.

— Иди ты, сарделька, — смеялись солдаты над одним толстяком.

Посоветовались, решили — пойдет Фелек. Кто же может быть легче, чем двенадцатилетний мальчик? Пилот будет управлять самолетом, а Фелек будет сбрасывать бомбы.

Матиуш огорчился, что Фелека нет, но отчасти был рад этому.

Фелек один знал, что Томек — король. Правда, Матиуш сам просил, чтобы он называл его Томском. Но, как-никак, было не совсем хорошо, что Фелек считал его ровней. И если бы еще ровней, так нет! Матиуш был младше, и Фелек относился к нему покровительственно. Фелек пил водку и курил, а когда кто-нибудь хотел угостить Матиуша, сейчас же говорил:

— Ему не давайте, он маленький.

Матиуш не любил ни пить, ни курить, но он сам хотел отказаться и поблагодарить и не хотел, чтобы Фелек отвечал за него.

Когда по ночам солдаты уходили в разведку, Фелек всегда устраивал так, что брали его.

— Не берите Томека, — какой вам от него толк? Разведка была опасна и трудна. Надо было тихо ползти на животе до проволочных заграждений неприятеля, перерезать их ножницами или искать укрытых вражеских часовых. Иногда нужно было лежать тихо целый час, потому что, как только в неприятельском лагере слышали шорох, сейчас же пускали ракеты и стреляли в смельчаков. Солдаты жалели Матиуша, он был моложе и нежнее, и чаще брали Фелека. А Матиушу было это неприятно.

Теперь он остался один и оказывал отряду большие услуги: носил часовым патроны, пролезал под проволокой в неприятельские окопы, а дважды даже пробрался, переодетый, на их сторону.

Переоделся Матиуш пастушком, пробрался через проволоку, ушел мили за две, сел перед разбитой хижиной и притворился, что плачет.

— Чего плачешь? — заметил его какой-то солдат.

— Как же мне не плакать, хату нашу спалили, мамка куда-то ушла, а куда — не знаю.

Привели Матиуша в штаб, напоили кофе. Неловко было Матиушу.

Вот добрые люди, накормили, да еще какой-то старый кафтан дали, так как, переодетый в лохмотья, он дрожал от холода. Вот добрые люди, а он, Матиуш, их обманывает — пришел шпионить.

И Матиуш решил про себя, что, раз уж так, он ничего не расскажет. Пусть говорят, что он глупый, что ничего не знает, и пусть его больше не посылают. Не хочет он быть шпионом. Но тут позвали его к штабному офицеру.

— Как тебя зовут, малыш?

— Меня зовут Томек.

— Так вот, слушай, Томек. Можешь остаться с нами, если хочешь, пока твоя мама не вернется. Получишь одежду, солдатский котелок, суп и деньги. Но ты должен прокрасться к ним и разузнать, где у них арсенал.

— Что такое арсенал? — притворился. Матиуш. И тут его повели и показали, где находятся пушечные снаряды, где бомбы и гранаты, где порох и патроны.

— Теперь знаешь?

— Знаю.

— Ну, так пойдешь, посмотришь, где все это у них спрятано, а потом вернешься и расскажешь.

— Хорошо, — согласился Матиуш. Офицер был доволен, что ему все так легко удалось. Он даже дал Матиушу целую плитку шоколада.

«Значит, так, — подумал с облегчением Матиуш. — Уж если я должен быть разведчиком, то предпочитаю делать это для своих».

Его проводили к окопам и отпустили. А чтобы не было слышно шагов, для маскировки постреляли в воздух.

Возвращался Матиуш довольный, грыз шоколад, то крался на четвереньках, то полз на животе.

Вдруг — бах-бах — в него стреляли свои. Они могли его убить, потому что заметили, что кто-то подкрадывается, а кто — не знали.

— Дать три ракеты! — крикнул поручик. А сам взял бинокль, взглянул и вдруг даже затрясся от страха.

— Не стрелять! Кажется, Вырвидуб возвращается.

И Матиуш беспрепятственно вернулся к своим и рассказал все, что видел. Поручик тут же позвонил в штаб артиллерии. Сейчас же начали стрелять в пороховые склады неприятеля. Двенадцать снарядов не попали, но тринадцатый, по-видимому, угодил прямо в пороховой склад, потому что грохнуло так, что даже небо стало красным, и такой дым пошел, что можно было задохнуться.

В неприятельских окопах началась паника. Поручик поднял Матиуша на руки и три раза сказал:

— Ай да молодец, ай да молодец, ай да молодец!

Солдаты еще больше полюбили Матиуша. Потому что в награду им дали бочонок водки, а так как у неприятеля не было теперь пороха, то они целых три дня могли спать спокойно. И поручик даже позволил выходить ненадолго из окопов, распрямить спину. А те сидят и злятся, что ничего не могут сделать.

И снова все пошло по-старому. Днем Матиуш учится у поручика, иногда подчищает окопы, потому что земля от дождя все время оползает, — то постоит на карауле, то немного постреляет. И много раз думал Матиуш: «Удивительное дело! Я хотел изобрести такое увеличительное стекло, чтобы взорвать неприятельский пороховой склад. И хоть не совсем, но отчасти мое желание исполнилось».

Так окончилась осень и наступила зима.

Выпал снег. Прислали теплую одежду. Было бело и тихо.

12

Опять Матиуш узнал важную вещь. Ведь не могли же войска сидеть только в окопах. Что бы тогда было? Как бы кончилась война? Тихо было на фронте, зато огромная работа шла в столице. Нужно было приготовить все, чтобы, собрав войска в один кулак, всей силой ударить по неприятелю и прорвать фронт. Потому что, если хоть в одном месте прорвать линию обороны, неприятель должен удирать всюду, так как через этот прорыв входят войска и начинают стрелять с тыла.

К концу зимы поручик стал уже капитаном, а Матиуш получил медаль. Как он радовался! Отряд их дважды был отмечен за отличную службу.

Сам генерал приехал к ним в окопы и читал приказ:

Именем короля Матиуша благодарю отряд за взрыв пороховых складов и за отличную службу на пользу отечеству и родному народу. Даю вам секретное поручение — прорвать линию фронта, как только станет тепло.

Это была большая честь.

Начались секретные приготовления. Привезли много пушек и снарядов. А в тылу собралась конница и ждала.

Каждый день смотрели солдаты на солнце — когда же, наконец, станет тепло. Потому что им было уж очень скучно.

Так, бедные, ждали, так готовились. И не знали, сколько им придется вытерпеть. Капитан придумал такой хитрый маневр: не бросать в бой сразу всех, а в первый день послать в атаку только часть солдат, чтобы шли только для виду и сейчас же возвратились. Тогда неприятель подумает, что они слабые. И только на другой день бросить все силы и прорвать линию окопов.

Так он и сделал.

Послал часть войск в атаку. Перед атакой приказал артиллерии долго стрелять по проволочным заграждениям, чтобы их прорвать и открыть дорогу для пехоты.

— Вперед!

Ох, как приятно было выбежать из этих несносных окопов, мокрых рвов, бежать что есть силы и кричать: «Ура — вперед!» Испугался неприятель, когда увидел, что они кинулись на него, выставив штыки, даже стрелял мало и невпопад. Уже дошли до заграждений, которые были разбросаны. И тут капитан дал сигнал к отступлению. Но Матиуш и еще несколько солдат или не слыхали приказа, или пошли немного дальше и, окруженные вражеским караулом, попали в плен.

— Ага, испугались, — издевались солдаты. — Летели, летели, шуму наделали, а как до нас добежали, — сразу удирать. И не так уж вас много.

Так говорили неприятельские солдаты, — им было стыдно, что они струсили и со страху даже не стреляли.

Во второй раз шел Матиуш в штаб. Только тогда, в первый раз, он был переодет и шел как военный разведчик, а сейчас был в солдатской шинели и шел как пленный.

— А, мы, кажется, знакомы, птенчик! — крикнул со злобой неприятельский офицер. — Это ты был у нас зимой, это из-за тебя были взорваны наши пороховые склады. Хо-хо! Уж теперь-то ты от нас не уйдешь. Возьмите солдат в лагерь военнопленных, а мальчишка за шпионаж будет повешен.

— Я солдат! — крикнул Матиуш. — Вы можете меня расстрелять, но не вешать.

— Какой ты умный! — крикнул офицер. — Смотрите, чего ему захотелось! Теперь, может, ты и солдат, но тогда был Томеком и предал нас. И мы тебя повесим.

— Не имеете права, — настаивал Матиуш. — Я тогда тоже был солдатом, а пришел сюда переодетым и нарочно сел перед сожженной хатой.

— Ну, довольно болтать. Отвести его под усиленной охраной в тюрьму. Завтра полевой суд рассмотрит это дело. Если, действительно, ты был тогда солдатом, то, может быть, выйдет по-твоему, хотя я предпочел бы для тебя веревку, а не пулю.

На другой день состоялся полевой суд.

— Обвиняю этого мальчика в шпионаже, — говорит офицер на суде, — зимой он здесь околачивался, высматривал, где находятся наши пороховые склады, и донес неприятельской артиллерии. Двенадцать раз они стреляли и не попали, а на тринадцатый раз попали и взорвали пороховые склады.

— Так это было, признаешь себя виновным? — спросил седой судья-генерал.

— Нет, это было иначе. Не я высматривал, где ваши пороховые склады, а этот офицер сам повел меня, показал мне все и приказал идти посмотреть, где у нас пороховые склады и донести ему. И за это дал мне шоколад. Разве не так?

Офицер густо покраснел, потому что он нарушил устав — он никому не имел права говорить, где находятся склады боеприпасов.

— Я был солдатом, и меня послали в разведку, а ваш офицер хотел сделать из меня шпиона, — смело продолжал Матиуш.

— А откуда я мог знать? — начал оправдываться офицер.

Но генерал не дал ему договорить.

— Стыдно, господин офицер, что такой малыш вас надул. Плохо вы поступили и за это будете наказаны. Но и этого парня простить нельзя. Что вы скажете, господин адвокат?

Адвокат начал защищать Матиуша:

— Господа судьи, обвиняемый, который выдает себя то за Вырвидуба, то за Томека Палюха, — невиновен. Он был солдатом и должен был повиноваться. Он пошел в разведку, потому что его послали. Считаю, что он, как и другие, должен быть послан в лагерь военнопленных.

Генерал заметно обрадовался, ему было жаль мальчика. Но он ничего не сказал: военный не должен показывать, что ему жаль кого-то, а тем более — неприятельского солдата.

Он только склонился над книгой, где были написаны все военные законы, и искал, что там написано о военных шпионах.

— Вот, есть, — сказал он наконец. — Шпионов гражданских, которые изменяют за деньги, следует сразу вешать, шпионов военных можно немедленно расстреливать или, если адвокат не согласен, следует отсылать все бумаги в верховный суд и с расстрелом подождать.

— Тогда я требую, — сказал адвокат, ~~ чтобы дело было послано в верховный суд.

— Хорошо, — согласился генерал и все судьи. И Матиуша снова отвели в тюрьму. Тюрьма Матиуша была обыкновенной деревенской избой, — ведь в поле, на фронте, нет больших каменных домов с решетками на окнах. Такие «удобства» имеются только в городах. Матиуша отвели в эту избу, где под окнами и перед дверями стояло по два солдата с заряженными револьверами и ружьями. Сидит Матиуш и думает о своей судьбе. Но все-таки не теряет надежды.

«Меня должны были повесить и не повесили. Может быть, и от пули увернусь. Уж столько пуль возле меня пролетело».

С аппетитом съел он ужин, довольно вкусный, потому что приговоренных к смерти кормят хорошо: таков уж закон. А Матиуш считался осужденным на смерть.

Сел Матиуш у окна и стал смотреть на летающие в небе самолеты: «Наши это или неприятельские?» — подумал он.

И вдруг как ухнут сразу три бомбы, и все недалеко от тюрьмы Матиуша.

Что было потом, Матиуш не помнит, потому что снова посыпался град бомб. Одна ударила в избу — раздался треск, послышались крики и стоны. Кто-то взял Матиуша на руки, но голова его поникла. Потом что-то ужасно захохотало, а когда, наконец, он пришел в себя, он увидел, что лежит на широкой кровати в какой-то красиво обставленной комнате.

13

— Как вы себя чувствуете, ваше королевское величество? — спросил его, отдавая честь, тот самый старый генерал, который зимой приколол ему медаль за взрыв пороховых складов.

— Я Томек Палюх, Вырвидуб, простой солдат, господин генерал, — крикнул Матиуш, вскочив с кровати.

— Уж будто! — рассмеялся генерал. — Сейчас проверим. Эй, позвать сюда Фелека. Вошел Фелек в мундире летчика.

— Скажи, Фелек, кто это?

— Это его королевское величество, король Матиуш Первый.

Матиуш не мог больше запираться. Да теперь это было и не нужно. Наоборот, военная обстановка требовала, чтобы громко, на всю армию, на всю страну, крикнуть, что король Матиуш жив и находится на фронте.

— Ваше королевское величество, вы можете уже принять участие в совещании?

— Могу, — ответил Матиуш.

И генерал рассказал, как вместо Матиуша сделали куклу, как эту куклу каждый день возили в машине по столице, как старший министр во время аудиенции даже сажал ее на трон, а кукла, если дернуть ее за шнурок, кивала головой и отдавала честь.

В машину куклу вносили на руках, потому что король Матиуш — как писали в газетах — дал слово, что нога его до тех пор не ступит на землю, пока эта земля не будет освобождена от последнего вражеского солдата.

И долго этот фокус удавался, и люди верили, хоть странно им было, что король Матиуш всегда одинаково сидит на троне и в карете, никогда не улыбается и ничего не говорит, только иногда кивает головой и отдает честь. Некоторые подозревали, а многие достоверно знали об исчезновении короля Матиуша.

В штабе неприятеля тоже начали кое о чем догадываться, предупрежденные своими шпионами, но не показывали вида. Была зима, а зимой солдаты мало воюют, большей частью сидят в окопах.

Только когда враги узнали, что войска Матиуша хотят прорвать фронт, они начали всерьез вести разведку и раскрыли тайну.

И вот, накануне наступления, они подкупили какого-то бродягу, который со всей силы бросил камень в куклу-Матиуша.

Матиуш разбился. Фарфоровая голова рассыпалась, и только рука куклы продолжала отдавать в воздухе честь. И тут одни пришли в отчаяние, другие начали сердиться, что их надувают, и грозить революцией, а третьи только смеялись.

Когда назавтра, после пробной атаки, в которой король Матиуш попал в плен, должно было начаться генеральное наступление, над войсками внезапно появились самолеты, только вместо бомб они бросали прокламации.

Солдаты! — было написано там. — Генералы и министры вас обманывают. Матиуша уже нет. С начала войны по столице ездит фарфоровая кукла, которую сегодня разбил какой-то бродяга. Расходитесь по домам, перестаньте драться.

С трудом удалось убедить солдат, чтобы они еще немного подождали, что, может быть, это ложь. Но никто уже не хотел идти в наступление.

И тогда-то Фелек все рассказал.

Генералы обрадовались, позвонили капитану, чтобы тот немедленно прислал Матиуша в штаб. И как же все перепугались, когда узнали, что Матиуш в пробной атаке попал в плен.

Что делать?

Сказать взбунтовавшимся солдатам, что Матиуш в плену? Раз обманутые, они не захотят этому поверить. На чрезвычайном совещании постановили атаковать неприятеля и в суматохе украсть Матиуша.

Самолеты разделили на четыре отряда. Один должен был напасть на лагерь военнопленных, другой — на тюрьму, третий — на пороховые склады, а четвертый — на штаб.

Так и сделали. Забросали бомбами дом, где были все офицеры. Так что никто не мог отдавать приказы. Бросили много бомб туда, где, как им казалось, находятся пороховые склады, но безрезультатно, потому что пороховых складов там не было. А третий отряд напал на лагерь военнопленных, искал Матиуша, но не нашел его. И только четвертый отряд нашел Матиуша в обморочном состоянии и с большим трудом доставил в свой штаб.

— Задание выполнили отлично, господа. А сколько потеряли самолетов?

— Мы посылали тридцать четыре самолета, а вернулось пятнадцать.

— Сколько продолжалась атака? — спросил Матиуш.

— С момента вылета до возвращения прошло сорок минут.

— Хорошо, — сказал он. — Итак, завтра генеральное наступление.

Офицеры от радости даже захлопали в ладоши.

— Вот неожиданность! Прекрасно! Солдаты на всей линии узнают этой же ночью, что король Матиуш жив, находится среди них и сам поведет их в наступление. Наши парни здорово обрадуются и будут драться как львы.

И тут же затрещали телефоны и телеграфы по всему фронту.

Ночью вышли чрезвычайные бюллетени всех газет.

Два обращения написал Матиуш: одно к солдатам, другое к народу. О революции никто уже не думал, только молодежь и дети устроили кошачий концерт перед дворцом старшего министра.

Сейчас же собрался совет министров и огласил свое обращение, где было сказано, что все это было сделано умышленно, чтобы обмануть врага.

В войсках был такой боевой дух, что солдаты не могли дождаться утра и то и дело спрашивали, который час. И, наконец, ринулись в наступление.

С Матиушем воевали три короля. Одного разбили наголову и взяли в плен, другому нанесли такое поражение, что раньше чем через три месяца он не мог бы снова воевать, потому что у него захватили почти все пушки и взяли в плен больше половины солдат. Так что оставался только один король, находившийся в резерве.

Когда битва кончилась, снова собрали совещание. На нем присутствовали главнокомандующий и военный министр, который экстренным поездом успел приехать в столицу.

— Преследовать врага или нет?

— Преследовать! — крикнул командующий войсками. — Если мы сумели справиться, когда их было трое, тем более побьем одного.

— А я говорю — нет, — сказал военный министр. — Мы уже были научены, когда слишком далеко пошли за неприятелем.

— Это было другое дело, — сказал главнокомандующий.

Все ждали, что скажет Матиуш.

Матиушу ужасно хотелось немного погнать побежденных, которые хотели его повесить. Ведь преследует обычно кавалерия, а Матиуш ни разу еще в этой войне не сидел на лошади. Он столько слышал о том, как короли побеждали, сидя верхом на коне. А он только ползал на животе да сидел, сгорбившись, в окопе. Хоть бы немного поездить по-настоящему, на коне.

Но Матиуш помнил начало войны. Они продвинулись тогда слишком; далеко и чуть не проиграли войну. Помнил Матиуш, как о главнокомандующем говорили, что он болван.

И еще помнил Матиуш, как он обещал отъезжающим послам, что постарается быстро их победить и поставить мягкие условия мира.

Долго думал Матиуш, и все ждали в молчании.

— Где наш венценосный пленник? — спросил он вдруг.

— Он здесь, неподалеку.

— Приведите его.

Ввели закованного в кандалы вражеского короля.

— Снять кандалы! — крикнул Матиуш. Приказ был выполнен в ту же минуту, и стража приблизилась к пленному, чтобы он не убежал.

— Побежденный король, — сказал Матиуш, — я знаю, что такое неволя. Дарю тебе свободу. Ты разбит, поэтому прошу тебя остатки твоих войск убрать из моей страны.

И короля отвезли на автомобиле к самым окопам, и он перешел к своим.

14

На другой день пришла бумага, подписанная всеми тремя королями.

Король Матиуш, — писали они, — ты отважный, разумный и благородный. Зачем нам драться? Мы хотим с тобой дружить. Мы возвращаемся к себе на родину. Ты согласен?

Король Матиуш согласился. Мир был заключен.

Порядочные солдаты все радовались, радовались их жены, матери и дети. Возможно, были и недовольные: те, кто на войне грабит и крадет, но таких было немного.

Радостно приветствовали Матиуша, когда королевским поездом возвращался он в столицу.

На одной станции он велел задержать поезд, вышел из вагона и отправился к доброй стрелочнице.

— Сударыня, я пришел к вам на кофе, — сказал Матиуш с улыбкой.

Стрелочница от радости не знала, что делать.

— Какое счастье, какое счастье! — твердила она, а у самой слезы так и лились из глаз.

В столице его ждал автомобиль, но Матиуш потребовал белого коня.

Обрадовался церемониймейстер, схватился за голову.

— Ах, какой этот Матиуш умница! Именно на коне должен король возвращаться с войны, а не на колесах.

Матиуш иноходью проехал весь город, изо всех окон глядели на него жители, главным образом дети.

Дети больше всех бросали ему цветы и громче всех кричали:

— Ура! Да здравствует король Матиуш! Ура, ура, ура!

Матиуш держался бодро, но чувствовал себя очень усталым. Наступление, плен, побег, совещание, снова битва, путешествие, а теперь эти крики, — все это так утомило его, что у него шумело в голове и рябило в глазах.

А тут еще какой-то паренек подбросил в воздух шапку, и она упала прямо на голову коня. А конь был из королевских конюшен, породистый и очень норовистый. Конь шарахнулся в сторону, и Матиуш упал на землю.

Сейчас же его перенесли в карету и галопом доставили во дворец. Матиуш ничего себе не повредил, даже не упал в обморок, а только крепко заснул. И спал, спал, спал до вечера, а потом до утра и еще до полудня.

— Жрать давайте, к дьяволу! — крикнул Матиуш так, что лакеи от страха побелели как бумага.

Через минуту на кровати, около кровати, под кроватью стояло сто блюд с яствами.

— Убрать сию же минуту эти заморские деликатесы! — крикнул Матиуш. — Хочу колбасы с капустой и пива.

Батюшки, в дворцовом буфете ни кусочка колбасы! Но, к счастью, одолжил капрал дворцовой охраны.

— Ах вы, мамины сынки, нюни, баловни, любимчики, неженки, белоручки! — сыпал Матиуш всю свою солдатскую науку. — Уж я теперь за вас возьмусь!

Уплетает Матиуш колбасу так, что за ушами трещит, а сам думает: «Теперь будут знать, что вернулся настоящий король, которого все должны слушаться».

Матиуш знал, что после победной войны он должен будет начать еще более серьезную борьбу со своими министрами.

Еще на фронте дошли до него слухи, что министр финансов кипит от злости.

— Хорош победитель, — говорил он. — Почему не потребовал контрибуции? Всегда так было — кто проиграет, тот платит. Благородный? Прекрасно, — пусть теперь сам хозяйничает, когда в казне пусто. Пусть платит фабрикантам за пушки, сапожникам за сапоги, поставщикам за овес, горох, крупу. Пока была война, все ждали, а теперь — плати, когда не из чего.

Взбешен был и министр иностранных дел.

— С тех пор, как свет стоит, еще не заключали мира без министра иностранных дел! Что же я, только для парада? Служащие надо мной смеются.

Министру торговли фабрикант не давал покоя.

— Плати, — говорит, — за фарфоровую куклу.

И у старшего министра совесть была не слишком чиста, и префект полиции немного побаивался, что тогда объяснил побег Матиуша не очень умно.

Матиуш кое-что знал, об остальном догадывался и решил навести порядок.

Хватит этого самоуправства министров. Или они будут его слушаться, или — вон из дворца. Теперь он не будет просить старшего министра, когда ему захочется болеть.

Матиуш доел колбасу, облизал губы, сплюнул на ковер и приказал вылить на себя ведро холодной воды.

— Это солдатское купание, — сказал он довольный. Он надел корону на голову и вошел в зал совещаний. Там был военный министр.

— А где остальные?

— Не знали, что ваше королевское величество желает с ними совещаться.

— Может быть, они думали, что по возвращении с войны я засяду за уроки с иностранным воспитателем? А они будут делать, что захотят?… К дьяволу, очень ошибаются… Господин министр, назначаю совещание на два часа. Когда соберемся в зале, в коридор потихоньку должен войти взвод солдат. Офицер должен стоять у дверей и слушать, а как только я хлопну в ладоши, он должен войти с солдатами в зал. Вам могу сказать правду: если они захотят сделать так, чтобы все было по-старому, как перед войной, я прикажу — сто тысяч чертей — их арестовать! Но это тайна.

— Слушаю, ваше королевское величество, — поклонился министр.

Матиуш снял корону и вышел в дворцовый сад. Он так давно здесь не был.

— Ах, да, — воскликнул он, — я совсем забыл о Фелеке! — Он свистнул и тут же услышал сигнал кукушки.

— Иди, Фелек, не бойся. Теперь я уже настоящий король, и мне не нужно ни перед кем оправдываться.

— Ну да, а что скажет мой отец?

— Скажи отцу, что ты — королевский фаворит, и я запрещаю ему трогать тебя даже пальцем.

— Если бы ваше величество изволили это написать…

— С удовольствием, пойдем в мой кабинет.

Фелек не стал ждать, чтобы ему повторяли это дважды.

— Господин государственный секретарь, прошу вас написать бумагу, что я назначаю Фелека своим фаворитом.

— Ваше величество, при дворе не было такой должности.

— Раньше не было, теперь будет. Такова моя королевская воля.

— Может быть, ваше величество изволит отложить написание этого указа до заседания совета министров? Промедление небольшое, а все же будет соблюдена формальность.

Матиуш готов был уступить, но Фелек незаметно потянул его за рукав.

— Я требую, чтобы указ был написан немедленно, к дьяволу! — крикнул Матиуш.

Секретарь почесал в затылке и написал две бумаги. На одной было написано:

Я, король Матиуш, требую безотлагательно, чтобы немедленно написанная и для подписи поданная, а после этого скрепленная печатью была вручена мне бумага о назначении Фелека придворным королевским фаворитом. В случае невыполнения немедленно этой моей воли и этого моего категорического приказа, виновный подвергнется наисуровейшему и наистрожайшему наказанию. О чем и довожу до сведения господина государственного секретаря и собственной своей подписью подтверждаю.

Секретарь объяснил, что только после подписания этой бумаги будет иметь право выдать ту, вторую.

Король Матиуш подписал, после чего секретарь выдал скрепленное печатью назначение Фелека фаворитом.

Потом они пошли в королевскую гостиную, осматривали игрушки, книжки, разговаривали, вспоминали свои военные приключения; потом пообедали. Потом пошли вместе в сад, куда Фелек позвал со двора своих ровесников, и замечательно там веселились до самого заседания совета министров.

— Я должен идти, — грустно сказал Матиуш.

— Если бы я был королем, я бы никогда ничего не был должен.

— Не понимаешь ты этого, Фелек: мы, короли, не всегда можем делать то, что нам хочется.

Фелек пожал плечами в знак того, что он остается при своем мнении, и довольно неохотно, хотя и с указом, подписанным самим королем, вернулся домой, зная, что его встретит строгий взгляд отца и хорошо знакомый вопрос:

— Где шатался, щенок? Бреши давай.

Что наступало обычно после этого вопроса, Фелек тоже знал; но на сей раз все должно было быть иначе.

15

Начались жалобы и нарекания. Министр финансов говорил, что у него нет денег. Министр торговли говорил, что торговцы много потеряли из-за войны и не могут платить налогов. Министр путей сообщения говорил, что вагоны столько должны были возить на фронт, что совершенно испортились и нужно их ремонтировать, а это будет стоить дорого. Министр просвещения говорил, что дети за время войны очень распустились, потому что отцы уехали, а матери не могли с ними справиться, так что учителя требуют, чтобы им увеличили жалованье, а также вставили в школах разбитые стекла. Поля из-за войны не засеяны, товаров из-за войны мало. И так одно и то же целый час.

Старший министр выпил стакан воды, что он делал всякий раз, когда собирался долго говорить. Матиуш ужасно не любил, когда старший министр пил воду.

— Господа, наше совещание выглядит странно. Если бы кто-нибудь, не зная в чем дело, услышал все это, он подумал бы, что война окончилась для нас несчастливо, что мы побеждены. А ведь мы победители. До сих пор бывало так, что побежденные платили контрибуцию, что тот, кто побил врагов, обогащался. И это было правильно, потому что та страна выигрывает войну, которая не скупится на пушки, на порох, на провизию для армии. Мы затратили больше всех, и мы выиграли. Наш героический король Матиуш сам мог оценить, что армия имела все необходимое. Но почему мы должны платить? Они нас затронули, они с нами начали войну, мы им простили, — и в этом наше великодушие, доброта. Но почему они не должны возместить нам военные расходы? Не хотим ничего чужого, но дайте нам то, что нам следует. Героический король Матиуш, преисполненный благородства, заключил с врагами мир. И это было шагом столь же разумным, сколь и великодушным. Но мир, заключенный без контрибуций, создал необычайные финансовые затруднения. Мы с этим справимся, потому что у нас есть опыт, потому что мы прочитали много мудрых книжек, потому что мы осторожны, потому что много умеем и, если король Матиуш окажет нам то же доверие, каким пользовались мы перед войной, если пожелает принять наши советы…

— Господин старший министр, — прервал его Матиуш, — хватит этой брехни. Здесь дело не в совете, а в том, что вы хотите управлять, а я должен быть фарфоровой куклой. Так вот, я вам говорю-к дьяволу, сто тысяч чертей, я не согласен!

— Ваше величество…

— Хватит. Не согласен, и баста. Я король — и королем останусь.

— Прошу слова, — вмешался министр юстиции.

— Пожалуйста, только покороче.

— По закону: добавление пятое к параграфу 777555, книга XII, том 814, Свод законов и предписаний, страница пятая, строка четырнадцатая, читаем:

Если наследнику престола нет еще полных двадцати лет…

— Господин министр юстиции, меня это не интересует.

— Понимаю, ваше величество желает обойти закон. Я готов назвать закон, который это предвидит; Имеется параграф 105, том 486.

— Господин министр юстиции, меня это не интересует.

— И на это есть закон. Если король пренебрегает законами, заключенными в параграфах…

— Перестанете вы, холера вас забери…

— И о холере есть закон. В случае вспышки эпидемии холеры…

Потеряв терпение, Матиуш хлопнул в ладоши. В зал вошли солдаты.

— Арестуйте этих господ! — крикнул Матиуш. — Отведите их в тюрьму.

–: И на это есть закон! — вскричал обрадованный министр. — Это называется военная диктатура… Ой, это уже беззаконие! — крикнул он, когда солдат штыком ткнул его в ребро.

Министры, белые как мел, шли в тюрьму. Военный министр остался да свободе, поклонился военным поклоном и вышел.

Воцарилась гробовая тишина. Матиуш остался один. Заложив руки за спину, он долго ходил по залу. И каждый раз, когда проходил мимо зеркала, смотрел в него и думал: «Я немного похож на Наполеона».

— Что тут делать?

На столе осталась куча бумажек: может быть, подписать их, все подписать, что в них написано? Почему на одних написано «разрешаю», на других «отложить» или «запретить»?

Может быть, не всех министров следовало арестовать? Может быть, вообще не следовало этого делать? Что-то теперь будет?

И за что, собственно? Что плохого они сделали? По правде говоря, Матиуш сделал глупость. Почему он так поспешил с заключением мира?

Он мог посоветоваться с министрами, наверно, министр финансов сказал бы о контрибуции. Кто мог знать, что есть какие-то контрибуции? Да, что правда, то правда. Почему должен платить тот, кто победил? И, в конце концов, они сами начали.

А может быть, написать королям? Их целых три, им легче заплатить, чем ему одному.

Но как пишутся такие бумаги? Как он говорил, этот министр: том 814. Сколько же этих книжек? А Матиуш прочитал только два сборника рассказов и биографию Наполеона. Это очень мало.

Все более тяжелые мысли мучили Матиуша, когда вдруг через открытое окно он услыхал голос кукушки. Наконец-то он не один.

— Слушай, Фелек, что бы ты сделал на моем месте?

— Я бы на месте вашего величества продолжал веселиться в саду, а на их совещания не ходил бы совсем. Я бы делал, что мне нравится, а они пускай делали бы, что им нравится.

Матиуш подумал, что Фелек наивный мальчик и не понимает, что король должен управлять для счастья народа, а не играть в городки. Но он не сказал ему этого.

— Нехорошо получилось, Фелек. Они уже сидят в тюрьме.

— Пускай сидят, если такова воля вашего королевского величества.

— Вот, смотри, сколько здесь неподписанных бумаг! А если я их не подпишу, не будет ни железных дорог, ни фабрик, ничего.

— Ну так надо подписать.

— Нет, погоди. Слушай: я без них ничего не знаю, даже старые короли не могут обойтись без министров.

— Ну, так можно их выпустить.

Матиуш от радости чуть не бросился Фелеку на шею. Так просто, а ему не приходило в голову. Действительно, ничего плохого не случилось. Можно их в любую минуту выпустить. Но он поставит им условия. Им не будет разрешено так распоряжаться. Они должны будут его слушаться. Нет, так не будет, чтобы он, король, вынужден был смотреть с завистью через решетку на игры ребят или красть что-нибудь из буфета или из собственного сада, чтобы угостить приятеля. Он тоже хочет играть. Хочет, чтобы его учителем был добрый капитан, под чьим начальством пробыл он всю войну. Что же, в конце концов, в этом плохого? Хочет быть веселым мальчиком, как каждый, хочет, чтобы его не мучили.

Фелек не мог оставаться долго, потому что у него были какие-то важные дела в городе; он пришел только занять немного денег — какие-нибудь пустяки: только на трамвай и, может быть, на папиросы и шоколад.

— С большим удовольствием. Возьми, Фелек.

И Матиуш снова остался один.

Церемониймейстер почему-то его избегал, воспитатель куда-то спрятался, а лакеи двигались бесшумно, как тени.

И вдруг Матиушу пришла в голову мысль: а что, если они все считают его тираном? Его охватил страх.

Это было бы ужасно. Ведь Матиуш был правнуком Генриха Вспыльчивого, который убивал людей, как ворон.

Что тут делать, что делать? Хоть бы Фелек пришел или еще кто-нибудь. В комнату тихо вошел старый доктор. Матиуш искренне обрадовался.

— У меня важное дело, — начал несмело доктор. — Однако боюсь, что ваше величество мне откажет.

— А что, разве я тиран? — спросил Матиуш, внимательно глядя доктору в глаза.

— Нет, почему тиран. Просто я пришел с трудным делом.

— С каким?

— Я хотел бы просить несколько небольших льгот для арестованных.

— Говорите смело, доктор. Заранее на все согласен. Я на них совсем не сержусь. Я готов выпустить их из тюрьмы, только они должны мне обещать, что не будут слишком распоряжаться.

— Вот это настоящие королевские слова! — вскричал обрадованный доктор.

И начал смело читать просьбы арестованных.

— Старший министр просит подушку, матрац и перину, потому что не может спать на соломе, так как у него болят кости…

— А я спал на земле, — сказал Матиуш.

— Министр здравоохранения просит щетку и зубной порошок. Министр торговли просит белый хлеб, потому что не может есть черный тюремный хлеб. Министр просвещения просит книжку для чтения. Министр внутренних дел просит порошков, потому что от неприятностей у него начались боли в желудке.

— Ну, а министр юстиции?

— Он ничего не просит, потому что прочел в 745 томе Свода законов, что заключенные министры только после трех дней пребывания в тюрьме имеют право обращаться к королевской милости, а они сидят только три часа.

Матиуш приказал послать всем министрам дворцовую постель, велел отправить им немедленно королевский обед, а вечером ужин с вином. А министра юстиции велел под стражей привести к себе.

Когда пришел министр юстиции, Матиуш любезно предложил ему кресло и спросил:

— Будет ли это законно, если я завтра выпущу вас из тюрьмы?

— Не совсем, ваше королевское величество, но военная диктатура признает ускоренную процедуру; если мы это так назовем, все будет формально.

— Господин министр, а если я их выпущу, могут они посадить меня в тюрьму?

— Не имеют права, с другой стороны, том 949 оговаривает сторону закона, так называемого покушения на правительство.

— Не понимаю, — признался король Матиуш. — Сколько надо времени, чтобы понять все это?

— Наверно, лет пятьдесят — ответил министр. Матиуш вздохнул. Корона всегда казалась ему тяжелой, но сейчас она его так тяготила, как будто была артиллерийским снарядом.

16

С министров сняли кандалы, ввели их в тюремную столовую, сюда же прибыли министр юстиции и военный министр, стража с обнаженными саблями заняла свои места, и совещание началось. Матиуш ночью составил такой план:

— Вы будете заниматься взрослыми, а я буду королем детей. Когда мне исполнится двенадцать лет, буду управлять детьми до двенадцати лет, когда мне будет пятнадцать — до пятнадцати. А сам, как король, могу делать, что захочу. Остальное останется по-старому. Я сам маленький и знаю, что нужно для малышей.

— И мы были когда-то маленькими, — сказал старший министр.

— Ну хорошо, а сколько вам лет?

— Сорок три, — сказал старший министр.

— А почему вы управляете теми, кто старше вас? Господин министр путей сообщения молодой, а ведь в поездах ездят и старики.

И министры ответили:

— Это правда.

— Что вы скажете на это, господин министр юстиции, можно так сделать?

— Ни в коем случае, — сказал министр юстиции, — по закону (том 1349) дети являются собственностью родителей. Есть только одна возможность.

— Какая? — спросили все с любопытством.

— Король Матиуш должен назваться: король Матиуш Первый Реформатор (том 1764, страница 377).

— Что это значит?

— Это значит, что он король, который изменяет закон. Когда король скажет: «Хочу издать закон такой-то или такой-то», то я скажу: «Нельзя, потому что уже есть иной закон». А когда король скажет: «Хочу ввести такую-то или такую-то реформу», я скажу: «Отлично».

Все согласились. Но труднее всего было с Фелеком.

— Он не может быть фаворитом.

— Почему?

— Потому что этого не позволяет этикет.

На заседании не было церемониймейстера, так что министры не могли хорошенько объяснить, что такое придворный этикет. Одно только знали наверняка, что короли могут иметь фаворитов, но только после смерти. Это не значит, что король Матиуш, боже сохрани, должен был бы умереть, но бумага эта должна быть у Фелека, во что бы то ни стало отобрана.

— Да, эта бумага незаконная, — подтвердил министр юстиции. — Фелек может приходить к королю, может быть его сердечным другом, но это не может быть написано да еще вдобавок скреплено печатью.

— Ну хорошо, — сказал Матиуш, чтобы их испытать, — а если я не уступлю и оставлю вас и дальше в тюрьме?

— Это уже совсем другое дело, — улыбнулся министр юстиции. — Король может все.

Матиуш удивился, — из-за какой-то глупости, из-за какой-то бумажки столько людей согласны сидеть в заключении!

— Ваше величество, — сказал министр юстиции, — вы не обижайтесь — закон и это предвидит; есть и об этом замечание в 235 томе. Король может и при жизни назначать фаворитов, но тогда должен называться не Реформатором…

— А как? — спросил Матиуш встревожено, потому что начал уже догадываться.

— Он должен называться Тираном.

Матиуш встал, тюремная стража настороженно подняла сабли. Наступила глубокая тишина. Все даже побледнели от страха, ожидая, что скажет король Матиуш. Даже тюремные мухи перестали жужжать. А Матиуш громко и отчетливо сказал:

— С сегодняшнего дня я называюсь королем Матиушем Реформатором. Господа, вы свободны.

Тюремный сторож тут же отнес кандалы в кладовую, потому что они были не нужны, тюремная стража спрятала сабли, а ключник открыл тяжелые железные двери. Министры весело потирали руки.

— Сейчас, господа. Я должен провести какую-нибудь реформу. Пусть завтра каждый школьник получит в школе фунт шоколада.

— Слишком много, — сказал министр здравоохранения. — Самое большее четверть фунта.

— Хорошо, пусть будет четверть фунта.

— Во всем государстве пять миллионов школьников, — сказал министр просвещения. — Если шоколад должны получить шалопаи и лодыри…

— Все, — вскричал Матиуш, — все без исключения!

— Такое количество шоколада могут приготовить наши фабрики только в девять дней.

— А поезда могут развезти по всей стране за неделю.

— Как видите, ваше величество, приказ может быть выполнен только через три недели.

— Ну, ничего не поделаешь, — сказал Матиуш, а про себя подумал: «Как хорошо, что у меня опытные помощники. Без них я даже не знал бы, сколько потребуется шоколада, без них не знал бы, кто должен его сделать. Мне бы в голову не пришло, что нужно развозить его по всей стране».

Но вслух Матиуш этого не сказал. Даже сделал вид, что немного недоволен, и добавил:

— Итак, прошу, чтобы завтра же было объявлено об этом в газетах.

— Простите, пожалуйста, — сказал министр юстиции. — Все это очень хорошо, но это не реформа. Это только королевский дар школьникам. Если бы король Матиуш издал закон, что каждый ученик будет получать ежедневно от государства шоколад, тогда другое дело. Это была бы уже реформа. Атак это — угощение, подарок, сюрприз.

— Ну, пусть будет угощение, — согласился Матиуш, потому что уже устал и боялся, что они еще будут болтать. — Совещание окончено. До свидания, господа.

Матиуш поехал в королевском автомобиле во дворец, быстро вбежал в сад и свистнул Фелеку.

— Видишь, Фелек, теперь я уже настоящий король. Все хорошо.

— Ваше величество, но мне-то не очень.

— Почему? — спросил удивленный Матиуш.

— Потому что отец так меня отлупил за эту бумагу, что у меня шрапнель перед глазами летала.

— Отлупил тебя, говоришь? — удивился Матиуш.

— Ну да. «Право короля, — говорит, — давать тебе милости, а мое отцовское право, щенок ты этакий, ребра тебе пересчитать. Во дворце ты королевский, а дома ты отцовский. А отцовская рука вернее, чем королевская милость».

Матиуш был осторожен. Он уже знал, что ничего не следует делать наспех. В жизни, как на войне: «Если хочешь победить, должен хорошо приготовиться к нападению». Поспешил с этим указом и сделал глупость. Себе натворил хлопот, и Фелеку досталось. А теперь стыд и срам для его королевской чести. Как же так: он, король, дает бумагу, а какой-то взводный бьет за нее сына.

— Слушай, Фелек, мы немного поспешили. Помнишь: я хотел подождать. Я должен объяснить тебе одну вещь, — и Матиуш рассказал, как получилось с шоколадом. — Короли не могут делать все, что захотят.

–. Ну да, ваше королевское величество…

— Слушай, Фелек, называй меня впредь по имени. Ведь мы вместе воевали, благодаря тебе я вырвался из плена.

Посоветовавшись, они решили, что с глазу на глаз будут называть друг друга по-старому.

— Идет, Валигора.

— Идет, Вырвидуб.

Теперь уже легче было Матиушу отобрать злополучный указ.

— Хочешь, дам тебе за эту бумагу коньки, две биты, альбом с марками, увеличительное стекло и магнит?

— А старик опять меня изобьет.

— Право, Фелек, будь терпеливым, сам видишь, что короли не могут так сразу. Короли должны подчиняться закону.

— А что это такое?

— Я сам еще хорошенько не знаю. Это какие-то книжки или что-то такое…

— Ну да, — сказал грустно Фелек, — ты все время на совещаниях и понемногу учишься всему, а я что?…

— Не беспокойся, дорогой Фелек, увидишь, все будет хорошо. Если я могу раздать пяти миллионам детей шоколад, то и для тебя смогу сделать много хорошего. Только это должно быть сделано по закону. Ты не знаешь, как я долго теперь не могу заснуть по вечерам. Лежу, лежу и все думаю, думаю. И мучаюсь, что бы тут сделать такое, чтобы всем было хорошо. Теперь будет легче. Что же я мог придумать для взрослых? Папиросы им дать? — У них есть деньги, сами могут себе купить. Водку дать — напьются, и что хорошего?

— Я не знаю, — сказал Фелек, — ты так сразу думаешь обо всем. Я бы приказал сделать себе в парке качели, карусель с музыкой.

— Видишь, Фелек, ты не король, ты этого не понимаешь. Хорошо, пусть будет карусель, но не одна. На ближайшем совещании скажу, чтобы во всех школах устроить качели и карусель с музыкой.

— И кегли, и тир.

— Ну, вот, видишь…

17

Как только министры вышли из тюрьмы, они сейчас же отправились в кондитерскую пить кофе со сливками и есть пирожное с кремом. Хотя они и получили свободу, но вид у них был невеселый. Они видели, что с Матиушем им будет нелегко.

— Прежде всего, нужно будет занять денег.

— Д нельзя ли напечатать новые деньги?

— Сейчас нельзя, потому что мы слишком много напечатали во время войны. Надо немного подождать.

— Как тут ждать, когда нужно столько платить.

— Так вот, я и говорю, что мы должны занять у иностранных королей.

Съели по четыре пирожных с кремом, выпили кофе со сливками и разошлись по домам.

На другой день старший министр пошел к королю на аудиенцию и сказал, что нужно занять много денег у более богатых королей. Это очень трудное мероприятие, так как надо написать иностранным королям очень умное письмо, и поэтому они ежедневно будут собираться на два совещания.

— Хорошо, — сказал Матиуш, — вы совещайтесь, а я с сегодняшнего дня начинаю брать уроки у моего капитана.

Приехал военный министр и с ним капитан, с которым Матиуш сердечно поздоровался, даже спросил, нельзя ли произвести его в майоры, но оказалось, что нельзя, потому что капитан еще недавно был поручиком, а, следовательно, был слишком молод.

— Вы будете учить меня всему, а иностранный воспитатель — только иностранным языкам.

И Матиуш начал учиться с таким рвением, что даже забыл об играх. Капитан жил далеко, поэтому Матиуш предложил, чтобы он поселился вместе с семьей во дворце. У капитана был сын Стасек и дочь Еленка. Они вместе занимались и вместе играли. Фелек тоже ходил на уроки, но много пропускал: он не очень-то любил учиться.

Теперь Матиуш редко ходил на совещания.

— Жаль времени, — говорил он, — скучно, и не очень я во всем этом разбираюсь.

В королевский сад охотно приходили дети. Отец Фелека, который до вступления в армию был столяром, сделал для них качели, так что они качались, играли в прятки, в мяч, в пожарных, катались на лодках по королевскому пруду, ловили рыбу. Королевский садовник был недоволен этими порядками и ходил жаловаться в дворцовое управление. Уже несколько стекол по неосторожности было разбито. Но никто ничего не мог сказать, потому что Матиуш был теперь королем-реформатором и вводил собственные порядки.

Уже был заказан на осень печник, чтобы поставить в тронном зале печь, так как Матиуш заявил, что не желает мерзнуть во время аудиенций.

Когда шел дождь, играли в комнатах. Лакеи были недовольны, что ребята топчут полы и им приходится постоянно их натирать. Но так как сейчас меньше обращалось внимания на то, все ли пуговицы на их ливреях застегнуты, времени у них было больше. К тому же раньше они очень скучали, потому что во дворце было тихо, как в могиле. Зато теперь здесь был смех, беготня, игры, в которых нередко принимал участие веселый капитан, а иногда и старый доктор расходился так, что начинал вместе с ними танцевать или скакать через веревочку. Вот это уж действительно было смешно.

Отец Фелека, кроме качелей, смастерил им тележку, а так как у нее было только три колеса, тележка часто переворачивалась. Не беда. Так было даже веселей.

Раздача шоколада детям в столице происходила так: дети были выведены изо всех школ и выстроены в два ряда на улицах: ехали грузовики, и солдаты раздавали с них шоколад. А когда кончили, Матиуш проехал по всем улицам, а дети ели, смеялись и кричали:

— Да здравствует король Матиуш!

А Матиуш каждый раз вставал, посылал им воздушные поцелуи, размахивал шляпой, махал платком и нарочно вертелся, улыбался, двигал руками и головой, чтобы не подумали, что опять их обманывают и возят фарфоровую куклу.

Но никто этого не думал. Все были уверены, что это настоящий Матиуш. Кроме детей на улицах стояли отцы и матери, тоже обрадованные, потому что дети теперь лучше учились, так как знали, что король их любит и помнит о них.

К этим торжествам министр просвещения добавил еще от себя сюрприз — воспитанным и прилежным школьникам были розданы билеты в театр. И вот, вечером Матиуш, капитан, Фелек, Еленка и Стасек заняли королевскую ложу, а весь театр был полон детей.

Когда Матиуш вошел в ложу, оркестр заиграл гимн. Все встали, и Матиуш все время стоял вытянувшись, потому что так велит этикет. Дети теперь весь вечер видели своего короля, только были немного огорчены, что он хоть и в военном мундире, но без короны.

Министров на спектакле не было, они как раз заканчивали составление послания с просьбой об иностранном займе, так что у них не было времени. Только министр просвещения забежал на несколько минут и сказал довольный:

— Это я понимаю. Теперь получили награду те, которые ее действительно заслужили.

Матиуш вежливо его поблагодарил, и день закончился очень приятно.

Зато на следующий день Матиуш должен был выполнить неприятные обязанности.

Приехали все министры и послы иностранных государств, — им должно было быть торжественно вручено письмо о займе.

Матиуш должен был сидеть спокойно и слушать то, что они писали целых три месяца. Тем труднее было Матиушу теперь, когда он уже отвык от заседаний, и как раз назавтра после так приятно проведенного дня. Послание состояло из четырех частей. В первой части министры писали от имени Матиуша, как часто предки Матиуша помогали другим государствам и тоже одалживали деньги, когда у тех их не было. Это была историческая часть письма о займе.

Потом шла очень длинная часть географическая. Здесь указывалось, сколько земли принадлежит Матиушу, сколько у него городов, сколько лесов, сколько угольных шахт, соляных копей и нефти, сколько живет людей, сколько различных фабрик, сколько зерна, картофеля и сахара в год выращивается в государстве Матиуша. Это была часть географическая.

Третья часть письма была экономическая. Здесь министры хвалились, что страна Матиуша богата, что денег много, ежегодно большие налоги пополняют казну, поэтому заем оплатить он сможет, пусть короли не беспокоятся. Если Матиуш хочет занять, то только для того, чтобы вести хозяйство еще лучше, чтобы иметь еще больше денег. Поэтому в четвертой части писалось, какие новые железные дороги и новые города будут в государстве Матиуша, сколько будет построено новых домов и новых фабрик.

Чтение было бы даже интересным, но столько в нем было разных цифр — миллионов и десятков миллионов, что послы посматривали на часы, а Матиуш начал зевать.

Когда, наконец, бумагу прочли, послы сказали:

— Мы отошлем это послание нашим правительствам; наши короли хотят жить в дружбе с Матиушем и наверно согласятся одолжить ему денег.

Тут подали Матиушу золотое перо, усыпанное драгоценными камнями, и он приписал:

Ваши Королевские Величества! Я вас победил и не взял никакой контрибуции, а теперь прошу, чтобы вы мне одолжили денег. Так что не будьте свиньями и одолжите.

Король Матиуш Первый Реформатор

18

Иностранные короли пригласили Матиуша в гости. Они писали, что очень просят короля Матиуша приехать к ним, а также капитана, доктора, Стасека и Еленку.

Король Матиуш может быть уверен, что не пожалеет. Мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы он хорошо провел время и получил все, чего захочет.

Матиуш ужасно обрадовался. Он был только в одном иностранном городе, да и то во время войны, а теперь ему предстояло увидеть три столицы, три иностранных дворца и королевские сады, и его очень интересовало, как там все устроено. В одной столице, говорят, замечательный зоологический сад, где собраны звери со всего света. В другой, говорят, есть такой высокий дом, что, как сказал Фелек, он почти достает до неба. А в третьей — магазины с такими красивыми витринами, что можно смотреть на них целый год и не надоест.

Министры были очень недовольны, что их не пригласили, но ничего не могли поделать. Только министр финансов умолял Матиуша, чтобы он не брал у них денег и ничего не подписывал, потому что его непременно обманут.

— Вы не бойтесь, — сказал Матиуш. — Моложе был — не дал им себя обмануть, а теперь тем более не дам.

— Ваше величество, они теперь притворятся друзьями, ведь война уже кончилась, но будут всегда соблюдать свою выгоду.

— Точно я этого не знаю! — сказал Матиуш. Но в душе был рад, что его предупредили, и решил ни за что не подписывать никаких бумаг. И в самом деле, ему казалось странным, почему не пригласили никого из министров.

— Буду осторожен, — добавил он.

Все завидовали Матиушу, что он едет так далеко. Укладывали сундуки, портные приносили новые костюмы, сапожники — новые сапоги. Церемониймейстер бегал по всему дворцу, чтобы не забыть чего-нибудь. Еленка и Стасек даже прыгали от радости.

Наконец подъехали два автомобиля, в один сел король Матиуш и капитан, в другой — доктор, Еленка и Стасек. Под приветственные крики проехали город; на вокзале их ждал королевский поезд и все министры.

Матиуш ехал уже однажды с войны королевским поездом, но тогда он был очень усталый и не мог как следует все разглядеть. Теперь было совершенно по-другому. Он ехал для собственного удовольствия, так что мог ни о чем не думать. Ему ведь полагался отдых после такой тяжелой войны и такой работы. Весело смеясь, рассказывал он, как, укрытый попоной, прятался от поручика, своего теперешнего учителя. Говорил о супе, о блохах, которые его донимали, о встрече с военным министром, когда с лесенки над хлевом он смотрел на поезд, в котором сейчас едет.

— Вот здесь стояли мы целый день. Вот с этой станции нас вернули обратно.

Королевский поезд состоял из шести вагонов. Один был спальный. У каждого была своя комната с удобной кроватью, умывальником, столиком и стулом. Второй вагон — столовая. Посредине стояли стол и стулья, на полу красивый ковер, везде цветы. В третьем вагоне была библиотека, и на этот раз кроме книжек там были самые красивые игрушки короля. В четвертом была кухня, в пятом ехала дворцовая служба: повар и лакеи, а в шестом были сундуки, полные вещей.

Дети то и дело выглядывали в окна и веселились. Останавливались на больших станциях, когда нужно было долить воды в паровоз. Вагоны шли так легко, что не было ни шума, ни малейшей тряски.

Вечером легли, как обычно, а утром проснулись уже за границей.

Как только Матиуш умылся и оделся, явился посол иностранного короля с приветствием. Он сел в поезд ночью и не хотел беспокоить короля Матиуша, но не спал от самой границы, так как теперь Матиуш находится под его опекой.

— Когда я буду в столице вашего короля?

— Через два часа.

Матиуш был рад, что королевский посол не говорил с ним на иностранном языке, потому что, хотя Матиуш уже понимал и говорил на нескользких иностранных языках, все же приятнее было говорить на своем.

Трудно описать, какой прием ждал Матиуша. Он въезжал в столицу чужой страны не как победитель города, его крепостей и стен, а как победитель сердец всего народа. Старый седой король этого государства со своими взрослыми детьми и внуками ожидал его на вокзале. На вокзале было столько зелени и цветов, как будто это был прекраснейший сад, а не железнодорожная станция. Из веток и цветов была сплетена надпись: Добро пожаловать, долгожданный юный друг! Были произнесены четыре длинные приветственные речи, в которых Матиуш был назван добрым, мудрым и смелым королем. Предсказывали, что царствовать он будет так долго, как не царствовал еще ни один король. На серебряном подносе поднесли ему хлеб и соль. На грудь ему повесили высший орден Льва с огромным брильянтом. Старый король поцеловал его так сердечно, что Матиушу вспомнились покойные родители и навернулись слезы на глаза. Оркестр, знамена, триумфальные арки. На балконах ковры и флаги.

Его на руках внесли в машину. На улицах было столько народа, что казалось, сюда съехались люди со всего света. Школьников распустили на три дня, поэтому все дети были на улице.

Так Матиуша еще никогда не приветствовала даже его собственная столица.

Когда приехали во дворец, на площади собралась огромная толпа. Люди не хотели расходиться, требовали, чтобы Матиуш вышел на балкон.

— Пусть он скажет нам что-нибудь! — кричала толпа.

Уже был почти вечер, когда Матиуш, наконец, показался на королевском балконе.

— Я ваш друг! — крикнул он.

Грянул орудийный салют, зажглись фейерверки и бенгальские огни. Ракеты рассыпали в небе красные, синие и зеленые звезды. Было очень красиво.

И начались балы, театры, поездки за город, где были красивые высокие горы и замки в старых лесах, потом охота, потом смотр войск, снова торжественный обед, снова театр.

Внуки и внучки старого короля хотели отдать Матиушу все свои игрушки. Он получил двух прекрасных коней, маленькую пушку из настоящего серебра и новый волшебный фонарь с очень интересными картинами.

Но вот наступило самое прекрасное: весь двор поехал на автомобилях к морю, где был разыгран морской бой. Первый раз в жизни Матиуш плыл на адмиральском корабле, который в честь юного гостя был назван его именем.

Так в течение десяти дней принимали Матиуша, и он с удовольствием остался бы подольше, но должен был ехать к другому королю, тому самому, которого Матиуш освободил из плена. Этот король был беднее, так что Матиуша приняли гораздо скромнее, но еще более сердечно. У этого короля было много друзей среди королей, и он пригласил их вместе с Матиушем. Здесь Матиуша ждали очень интересные балы, на которых присутствовали африканцы, китайцы и австралийцы. Одни были желтые, с косичками, другие — черные, в носу и ушах носили украшения из раковин и слоновой кости. Матиуш подружился с этими королями; от одного из них он получил четырех красивых попугаев, которые говорили как люди, от другого получил крокодила и питона в огромной стеклянной клетке, а от третьего — двух изумительно потешных дрессированных обезьянок, которые выделывали такие смешные штуки, что Матиуш смеялся каждый раз, когда смотрел на них. Здесь увидел Матиуш самый большой в мире зоологический сад, где были птицы пингвины, похожие на людей, белые медведи, зубры, большие индийские слоны, львы, тигры, волки, лисы и всякие зверюшки вплоть до самых маленьких — как наземные, так и морские. Здесь были всевозможные рыбы и разноцветные птицы. Одних только обезьян пятьдесят пород.

— Это все подарки моих африканских друзей, — сказал король.

И Матиуш решил во что бы то ни стало пригласить их в свою столицу, чтобы тоже завести такой сад. Ведь если эти звери так нравятся ему, они, конечно, понравятся и другим детям.

Ну, пора уезжать. А жаль. Что же покажет ему третий король? Это в его столице тот самый большой дом, о котором говорил Фелек.

19

У третьего короля Матиуша приняли очень скромно, хотя и радушно. Матиуша это удивило, ему стало даже немного неприятно.

«Скупой он, что ли?» — подумал Матиуш.

Дворец даже не был похож на королевский замок, он почти не отличался от красивейших домов города. На одном лакее были даже не первой свежести перчатки, а на скатерти была хоть и маленькая, но все же дырка, ловко заштопанная шелком.

Матиуш еще больше удивился, когда король провел его в свою сокровищницу. Столько было в ней золота, серебра и драгоценных камней, что Матиуш даже глаза зажмурил.

— Ваше королевское величество страшно богаты.

— О нет, — сказал король, — если бы я хотел раздать все это гражданам моего государства, на каждого пришлось бы по одной монетке.

И так он это приятно сказал, что у Матиуша даже сердце дрогнуло.

Этот король был самый молодой из всех трех, но какой-то грустный.

Если вечером они не были в театре, король играл на скрипке, но так грустно, что все время хотелось вздыхать.

«Какие разные бывают короли», — подумал Матиуш. И сказал:

— Говорят, у вашего величества есть громадный дом, но уж очень, очень большой.

— Ах, да. Я не показывал его вашему величеству, потому что это здание парламента. Поскольку в вашей стране нет народовластия, я полагал, что вам это не будет интересно.

— А я бы очень хотел увидеть этот… этот… парламент.

Матиуш не понял, о чем говорил король, и снова подумал: «Странно. Мне столько рассказывали, что делали короли сто, двести, тысячу лет тому назад, а почему-то не говорят, что делают короли теперь и какие они. Если бы я их знал раньше, может быть, не дошло бы до войны».

Король снова начал играть на скрипке, а Матиуш, Еленка и Стасек слушали.

— Почему ваше королевское величество играет так грустно?

— Потому, что жизнь не весела, друг мой. А уж, пожалуй, самая печальная жизнь у короля.

— У коро-ля-а-а? — удивился Матиуш. — А те два такие веселые.

— И они печальные, дорогой Матиуш, только при гостях притворяются, потому что таков обычай, так велит этикет. Разве могут быть веселыми короли, только что проигравшие войну?

— Ах, вот почему ваше величество так огорчается.

— Я еще меньше всех. Я даже доволен.

— Довольны? — еще больше удивился Матиуш.

— Да, потому что я не хотел этой войны.

— Тогда зачем же вы воевали?

— Должен был — не мог иначе.

«Странный какой-то король, — подумал Матиуш, — не хочет воевать, а объявляет войну и радуется, что проиграл. Очень странный король».

— Выигранная война — это большая опасность, — говорил король, как бы рассуждая сам с собой. — Тогда легче всего забыть, для чего существует король.

— А для чего существует король? — наивно спросил Матиуш.

— Во всяком случае, не для того, чтобы носить корону. Для того, чтобы дать счастье своим подданным. А как дать счастье? Вводятся разные реформы.

«Ого, это интересно, — подумал Матиуш. — А реформы — это самое трудное, да, это самое трудное».

И на этот раз скрипка заиграла так грустно, точно заплакала от горя.

Долго этой ночью размышлял Матиуш, ворочался с боку на бок, а в ушах все звучала грустная мелодия скрипки. «Спрошу его. Он мне посоветует. Это, должно быть, добрый человек. Я король-реформатор, а не знаю, что такое реформы. А он говорит, что это что-то очень трудное». То вдруг начинал сомневаться: «Может быть, он врет. Может быть, они договорились между собой, чтобы именно этот третий дал мне подписать какой-нибудь акт».

Матиуша очень удивляло, почему с ним не говорят ни о займе, ни о чем другом. Ведь короли съезжаются для того, чтобы говорить о политике, о разных важных вещах. А тут — ничего подобного. Может быть, они не хотят с ним говорить, потому что он маленький? Тогда почему этот король разговаривает с ним как со взрослым?

Матиуш полюбил грустного короля, но все же не вполне ему доверял. Потому что короли рано становятся недоверчивыми.

Желая скорее уснуть, Матиуш начал напевать вполголоса грустную песенку, как вдруг услышал в соседней комнате шаги.

«Может быть, меня хотят убить?» — промелькнуло у него в голове, — он слыхал и о таких случаях, когда королей заманивали, чтобы тайно их уничтожить. Может быть, это не пришло бы ему в голову, если бы долгие раздумья и грустная мелодия не расстроили его.

Матиуш быстро нажал выключатель настольной лампы и сунул руку под подушку, где лежал револьвер.

— Ты не спишь, Матиуш?

Это был король.

— Не могу уснуть.

— Значит, и у маленьких королей мрачные мысли прогоняют сон? — с улыбкой сказал король, садясь возле кровати.

Он замолчал и только смотрел на Матиуша. И Матиуш вспомнил, что часто вот так же смотрел на него отец. Матиуш не любил, когда отец так смотрел на него. Но теперь ему было приятно.

— Да, да, Матиуш, ты очень удивился, когда я тебе сказал, что я не хотел с тобой воевать, а воевал. Потому что ты еще думаешь, что короли могут делать, что пожелают.

— Я вовсе так не думаю. Я знаю, что многое нам велит делать этикет, а многое — закон.

— А, значит, ты знаешь. Да, мы сами издаем плохие законы, а потом должны им подчиняться.

— А разве нельзя издавать хорошие законы?

— Можно, даже нужно. Ты молод, Матиуш. Учись и издавай хорошие, умные законы.

И король взял руку Матиуша и положил ее на свою руку, как бы сравнивая свою большую с его маленькой рукой, потом очень нежно ее погладил, нагнулся и поцеловал.

Матиуш страшно смутился, а король начал говорить быстро и тихо:

— Слушай, Матиуш. Мой дед дал народу свободу, но от этого лучше не стало. Его убили злые люди, а народ все равно не стал счастливым. Мой отец поставил большой памятник свободе. Завтра ты его увидишь: он красив, но что из того, когда продолжаются войны, когда столько бедняков и несчастных. Я приказал построить громадное здание парламента. И что же? Все остается, как было.

Вдруг он сделал движение, как будто что-то вспомнил.

— Знаешь, Матиуш, мы всегда плохо делали, что проводили реформы для взрослых, попробуй ты для детей, может быть, тебе удастся. Но пора спать, дитя мое. Ты приехал повеселиться, а я тебе мешаю спать. Спокойной ночи!

Когда на следующий день Матиуш попытался вернуться к этому разговору, король уже не хотел говорить. Зато он объяснил ему подробно назначение парламента. Это было, действительно, громадное и красивое здание, внутри напоминающее театр или храм. За столом на возвышении сидели мужчины, — так же, как и в его дворце во время совещаний. Только тут было очень много кресел, и в них сидели разные господа; время от времени кто-нибудь из них вставал, входил как бы на амвон и говорил так, как говорят проповедь. А вокруг были ложи, и в этих ложах сидели разные министры. Сбоку, у большого стола, сидели те, кто пишет в газеты. А выше публика. Как раз, когда они вошли, какой-то человек говорил очень сердито, обращаясь к министрам.

— Мы не позволим! — кричал он и стучал кулаками. — Если вы нас не послушаете, вы не будете больше министрами. Нам нужны умные министры!

Другой говорил, что министры очень умные и новых не надо. Потом все поссорились, начали кричать. Какой-то человек крикнул: «Долой правительство!», другой: «Стыдитесь!» А когда Матиуш выходил уже из зала, кто-то крикнул: «Долой короля!»

— Почему они поссорились?

— Потому что им плохо живется.

— А что будет, если в самом деле выбросят министров?

— Выберут других.

— Ну, а тот, который крикнул: «Долой короля!»?

— Он всегда так кричит.

— Он сумасшедший?

— Нет. Просто не желает короля.

— А разве могут прогнать короля?

— Конечно, могут.

— А что тогда будет?

— Выберут кого-нибудь другого.

Это было очень интересно, почти так же, как смотреть на двух маленьких обезьянок, подарок негритянского царя Бей-Бина.

20

А тем временем газеты в столице Матиуша целый месяц писали о том, как принимают Матиуша иностранные короли, как его любят, уважают, какие ему поднесли хорошие подарки. Министры, пользуясь этой дружбой, рассчитывали занять много денег и надеялись, что это им в скором времени удастся. Они решили оттянуть возвращение Матиуша домой, так как боялись, чтобы он в последнюю минуту чего-нибудь не испортил.

Хорошо еще, что иностранные короли не обиделись на приписку Матиуша на письме о займе; с тех пор, как стоит свет, ни один даже самый большой король, даже король-реформатор, не писал на официальном документе: Только не будьте свиньями.

И вот, министры устроили так, чтобы Матиуш еще целый месяц находился за границей, будто он очень устал и должен отдохнуть.

Матиуш обрадовался и сказал, что хотел бы поехать к морю. И поехали: Матиуш, капитан, Стасек, Еленка и доктор. Только на этот раз Матиуш переоделся в штатское платье, ехал обычным поездом и жил в обычном отеле, а не во дворце. И называли его теперь не королем, а князем. И это все называлось, что король живет у моря — инкогнито. Потому что есть такой закон, что король может ехать за границу только по приглашению, а если хочет пожить там самостоятельно, должен притворяться, что он не король.

Матиушу это было безразлично, так даже было приятнее, ведь теперь он мог играть со всеми детьми и быть таким, как все.

Жили замечательно: купались в море, собирали раковины, строили из песка замки, крепости и валы. Катались на лодке по морю, ездили верхом, собирали ягоды в ближайшем лесу и сушили грибы.

Время шло так быстро еще и потому, что Матиуш начал прерванные уроки, а так как учился он — как я много раз уже говорил — охотно и любил своего учителя, эти три часа, когда он занимался, совсем не портили ему настроение.

Матиуш сердечно полюбил Стасека и Еленку. Это были очень хорошо воспитанные дети, почти никогда с ним не ссорились или уж очень редко и на короткий срок. Однажды они с Еленкой поссорились из-за гриба. Это был громадный боровик. Матиуш сказал, что он первый увидел, а Еленка сказала, что она. Матиуш даже уступил бы ей, потому что один гриб, в особенности для короля, не имеет никакого значения. Но зачем хвалиться и говорить неправду?

— Когда я увидел гриб, я крикнул: «О-о-о — смотрите!» И показал пальцем. А ты тогда только подбежала.

— Я его сорвала.

— Просто ты была ближе, но я первый увидел.

Еленка рассердилась, бросила гриб и растоптала его ногами.

— Не нужен мне этот гриб.

Но тотчас же поняла, что поступила плохо, очень смутилась и начала плакать.

«Какие эти девочки странные, — подумал Матиуш, — сама растоптала, а теперь плачет».

В другой раз Стасек сделал очень красивую крепость с большой башней. Трудно из песка сделать высокую башню, песок должен быть очень мокрый, а для этого надо копать его очень глубоко. Стасек изрядно намучился, хотя в середину он воткнул палку, чтобы лучше держалось. Он хотел, чтобы морская волна ударила в его крепость. А Матиушу пришла в голову другая мысль, и он крикнул:

— Я возьму твою крепость!

Он прыгнул на нее с разбега и свалил. Стасек очень рассердился, но должен был признать, что королю трудно удержаться, когда он видит крепость. Поэтому он только немножко подулся, и вскоре они помирились. Иногда капитан рассказывал, как он сражался в африканских пустынях с дикими племенами. Или доктор рассказывал о том, что болезнь похожа на врага, который нападает на человека; что в крови есть маленькие белые кровяные шарики, которые точно солдаты бросаются на инфекцию и тут или побеждают — тогда человек выздоравливает, или бывают побеждены — тогда человек умирает. Есть у человека железы, очень похожие на крепости. Там множество коридоров, рвов и засад, а как втянут инфекцию в такую железу, она там заблудится, и тогда эти кровяные солдатики бросаются и убивают ее.

Они подружились с рыбаками, которые их научили, как узнавать по небу, будет ли буря и какая — большая или не особенно.

Интересно было слушать и приятно было играть, но иногда Матиуш убегал куда-нибудь далеко в лес или же отделялся от остальных, делая вид, будто идет искать ракушки, садился и долго думал, что он сделает, когда вернется домой.

А может быть, сделать так, как у грустного короля, который играет на скрипке? Может быть, так лучше, когда управляет весь народ, а не только король и министры? Ведь король может быть маленький, а министры могут быть не очень умные или нечестные. Что делать тогда? Вот он посадил в тюрьму министров, остался один и не знал, что делать, а так — пошел бы в парламент и сказал бы: «Выберите новых, лучших министров».

Матиуш часто думал об этом и очень хотел бы с кем-нибудь посоветоваться. Однажды, когда на прогулке он остался наедине с доктором, он спросил, как будто между прочим:

— Все дети такие же здоровые, как я?

— Нет, Матиуш. (Теперь доктор не называл его королем, потому что Матиуш жил на море инкогнито.) Нет, Матиуш, есть очень много детей слабых и больных. Много детей живут в нездоровых, сырых и темных квартирах, не выезжают в деревню, мало едят, часто бывают голодными и болеют.

Матиуш уже знал темные и душные квартиры и знал голод. Он вспомнил, как иногда предпочитал спать на холодной земле во дворе, чем в душной крестьянской хате. Вспомнил Матиуш, как к ним в лагерь приходили худые бледные дети и просили немного супа из солдатского котла и как жадно они его ели. Он думал, что так бывает только во время войны. А между тем узнает, что и без войны детей часто мучают холод и голод.

— А нельзя ли сделать так, — спросил Матиуш, — чтобы все имели хорошенькие домики с садиками и питательную пищу?

— Это очень трудно.

— А я могу так сделать?

— Разумеется, можешь. Король многое может сделать. Например, король, который играл на скрипке, построил много больниц, детских домов, у него больше детей, чем у всех других, выезжает летом в деревни. Он издал такой закон, по которому каждый город должен построить дома, куда посылают слабых детей на все лето.

— А как у меня?

— Нет, у нас такого закона еще не издали.

— Ну, так я его издам, — сказал Матиуш и топнул ногой. — Мой милый доктор, помоги мне, ведь опять министры будут говорить, что трудно, что им не хватает того или другого, а я ведь не знаю, правду ли они говорят или обманывают.

— Нет, Матиуш, они правы, это нелегко.

— Я знаю. Я хотел дать шоколад на следующий день, а они сказали, что смогут дать через три недели. Они дали только спустя два месяца. Но все же дали.

— Шоколад легче дать.

— Но если королю со скрипкой было легко, почему мне должно быть трудно?

— Ему тоже нелегко.

— Ну, что ж. Пусть будет трудно, но я сделаю это во что бы то ни стало.

Как раз в это время солнце садилось за морем, такое большое, красное и красивое. Матиуш думал, как сделать, чтобы все дети в его стране могли смотреть на солнце, на море, кататься на лодке, купаться и собирать грибы.

— Ну, хорошо, — сказал еще Матиуш, когда они возвращались с прогулки, — если этот король такой добрый, то почему тогда кто-то крикнул: «Долой короля!»?

— Всегда найдутся недовольные. На свете нет ни одного человека, которого бы все хвалили.

Вспомнил Матиуш, как солдаты на фронте высмеивали королей или говорили о них разные вещи. Если бы Матиуш не был на войне, он подумал бы, что его действительно все любят так сильно, что при виде его готовы от радости подбрасывать шапки.

После этого разговора Матиуш стал учиться еще прилежнее и часто спрашивал, когда же они вернутся домой.

«Нужно начать вводить мои реформы› — думал он. — Я король, и не должен быть хуже тех, кто посылает детей на лето в деревню».

21

Матиуш вернулся в столицу как раз тогда, когда все было готово, чтобы получить от иностранных королей деньги. Нужно было только, чтобы король подписал обязательство, где говорилось, когда и как заем будет выплачен.

Король Матиуш подписал, и сейчас же главный государственный кассир выехал с мешками и сундуками за иностранным золотом и серебром.

Нетерпеливо ждал Матиуш денег, так как хотел ввести три реформы:

1. Построить в лесах, в горах и у моря много домов, чтобы дети бедняков могли выезжать на целое лето в деревню.

2. Сделать во всех школах качели и карусели с музыкой.

3. Устроить в столице большой зоологический сад, где будут львы, медведи, слоны, обезьяны, змеи и птицы.

Но Матиуша ждало разочарование. Когда деньги пришли, оказалось, что министры ничего не могут дать на реформы Матиуша, так как между ними заранее было распределено, кто сколько возьмет на свои расходы.

Выяснилось, что столько-то должно быть израсходовано на новые мосты, столько-то — на железные дороги, столько-то — на строительство новых школ, столько-то — на оплату военных долгов.

— Если бы ваше королевское величество сказали нам раньше, мы бы заняли больше, — говорили министры.

А про себя думали: «Как хорошо, что Матиуша не было на совещаниях. Ведь столько денег, сколько нужно на его реформы, иностранные короли ни за что бы не одолжили».

«Ну, ладно. Вы меня обманули, но я знаю, что мне делать». И Матиуш взял и написал обо всём королю, который играл на скрипке:

Я хочу ввести такие же самые реформы, какие Вы, Ваше Королевское Величество ввели у себя. И мне нужно много денег. Министры заняли для себя, а теперь я хочу занять для себя.

Долго ждал Матиуш и уже думал, что вовсе не получит ответа, но как-то раз, во время урока, ему сказали, что на аудиенцию явился посол этого короля. Матиуш тотчас же догадался, в чем дело, и быстро пошел в тронный зал.

Посол попросил, чтобы все вышли, так как то, что он должен сообщить — тайна, которую он может сказать только королю. Когда все вышли, посол сказал, что деньги могут быть одолжены при условии, что Матиуш даст конституцию, чтобы управлял весь народ.

— Потому что если мы одолжим деньги лично Матиушу, мы можем их потерять, но если одолжим всему народу — то это совсем другое дело. Только, — сказал посол, — министры, наверно, не согласятся.

— Должны согласиться, — сказал Матиуш. — Как же может быть иначе? Они же согласились, чтобы я был королем-реформатором.

Но министры согласились удивительно быстро. Министры боялись, чтобы Матиуш не посадил их снова в тюрьму, и рассуждали так: «Если надо будет что-то сделать, мы скажем, что так хочет весь народ, а мы не можем не согласиться. Мы должны делать только то, что велит народ. А весь народ Матиуш не может посадить за решетку».

Начались совещания. Из городов и деревень съезжались в столицу самые умные люди. И совещались, совещались целые дни и целые ночи. Потому что очень трудно было решить, как сделать, чтобы весь народ сказал, чего он хочет и что нужно сделать.

В газетах так много писали об этом парламенте, что даже не оставалось места для картинок. Но теперь Матиуш уже хорошо читал, и картинки интересовали его меньше.

Свои особые совещания устраивали банкиры, которые считали, сколько нужно будет денег, чтобы выстроить для детей дома в деревнях, карусели и качели.

Съехались купцы из всех стран света, чтобы договориться, какие нужны звери, птицы и змеи для зоологического сада. Их совещания были самые интересные, и Матиуш всегда на них присутствовал.

— Я могу продать четырех красивых львов, — говорит один.

— У меня самые дикие тигры, — говорит другой.

— У меня красивейшие попугаи, — говорит третий.

— Самое интересное — змеи, — говорит четвертый. — У меня самые ядовитые змеи и крокодилы. Мои крокодилы большие и долго живут.

— У меня есть дрессированный слон. Когда он был молодой, он выступал в цирке. Он ездил на велосипеде, танцевал и ходил по канату. Теперь он для этого староват, так что я могу продать его по дешевке. Дети получат большое удовольствие, потому что он сможет их возить, а ведь они очень любят ездить на слонах.

— Прошу не забывать о медведях, — говорит специалист по медведям. — Могу продать четырех обыкновенных и двух белых медведей.

Эти торговцы дикими зверями все были смелые охотники, и между ними был один настоящий индеец и два негра. И дети всей столицы с любопытством смотрели на них и радовались, что король покупает столько интересных зверей.

Однажды на совещание явился негр, — такой черный, какого еще не видали в этих краях.

Все прочие негры были одеты обыкновенно и говорили на европейских языках; они немного жили в Африке и немного в Европе. А у этого слова нельзя было понять. Он был почти голый, весь костюм его состоял из ракушек, а в волосах у него было столько разных украшений из слоновой кости, что казалось удивительным, как такая тяжесть может держаться на голове.

В государстве Матиуша жил один очень старый профессор, который знал пятьдесят языков. Тут же послали за ним, чтобы он перевел — что же хочет этот невероятно черный негр. Потому что обыкновенные негры тоже не могли его понять, а может быть, не хотели переводить, чтобы не навредить себе.

Так как негритянский князь — да, это был настоящий князь — сказал:

— Великий, как баобаб, могущественный, как море, быстрый, как молния, и ясный, как солнце, король Матиуш! Я привез тебе расположение моего властелина, — чтобы он жил семь тысяч лет и дождался ста тысяч праправнуков! В лесах моего властелина больше зверей, чем звезд на небе и муравьев в муравейнике. Наши львы больше съедают людей в день, чем весь королевский двор за месяц. А королевский двор состоит из короля, его двухсот жен и тысячи детей, — чтобы они жили пять тысяч лет без одного года. Великолепный король Матиуш, не верь этим обманщикам, у которых львы без зубов, тигры без когтей, слоны старые, а птицы крашеные. Мои обезьяны умнее их, а любовь моего короля к Матиушу превосходит их глупость. Они требуют от тебя денег, моему королю золото не нужно, в его горах достаточно золота. Он только хочет, чтобы ты позволил ему приехать к тебе в гости на две недели, так как ему очень интересно посмотреть ваши земли, а белые короли не желают его принимать, говорят, что он дикий и им не подобает с ним дружить. Если бы ты, Матиуш, поехал к нему в гости, ты бы убедился, что все, что я говорю, — истинная правда.

Торговцы дикими зверями, видя, что их дела плохо, сказали:

— А известно ли вашему королевскому величеству, что это посол из страны людоедов? Мы не советуем вашему величеству ни к нему ехать, ни к себе его пускать.

Матиуш попросил профессора, чтобы он спросил, действительно ли этот король людоед.

— О, ясный, как солнце, король Матиуш! Я говорил, что львы в наших лесах больше съедают людей за один день, чем весь королевский двор за; месяц. Одно только скажу тебе, о, белый, как песок, король Матиуш, что ни тебя, ни кого-нибудь, из твоих подданных мой король не съел бы. Мой король гостеприимный и предпочел бы съесть всех своих двести жен и тысячу детей, — чтобы они жили пять тысяч лет без одного года! — чем откусить хотя бы один палец на твоей руке.

— Ну, хорошо, еду, — сказал Матиуш.

А торговцы дикими зверями тут же уехали, рассерженные, что у них ничего не вышло.

22

Старший министр вернулся домой такой злой, что жена боялась его даже спросить, что случилось. За обедом он молчал, а дети сидели тихо, боясь, чтобы им не влетело. Старший министр обычно выпивал перед обедом рюмку водки, а вовремя обеда пил только вино.

Но сегодня он отодвинул от себя вино и выпил пять рюмок водки.

— Мой дорогой. — начала несмело жена, чтобы не рассердить его еще больше, — я вижу, что у тебя опять неприятности во дворце. Все это так отражается на твоем здоровье!

— Это неслыханно! — вспылил, наконец, старший министр. — Ты знаешь, что делает Матиуш?

Министерша глубоко вздохнула.

— Ты знаешь, что делает Матиуш? Матиуш едет в гости к королю лю-до-е-дов. Понимаешь? К самому дикому племени во всей Африке. Там не был еще ни один из белых королей. Понимаешь? Его там съедят. Наверняка съедят. Я в отчаянии.

— Но разве нельзя его отговорить?

— Отговаривай сама, если хочешь. Я не собираюсь вторично сидеть в тюрьме. Он упрямый и легкомысленный.

— Ну хорошо, а что было бы, если бы его, не дай бог, съели?

— Ах, дорогая, пойми, что нам сейчас нужно сделать так, чтобы управлял весь народ, и король должен подписать бумагу, — это называется манифест, — и должно быть торжественное открытие первого парламента. Кто же подпишет манифест, кто откроет парламент, когда Матиуш будет в брюхе этого дикаря? Через год могут его съесть, но сейчас он абсолютно необходим.

У министров была еще одна забота: пустить Матиуша одного в такое опасное путешествие было нельзя, а ехать с ним никто не хотел.

А Матиуш не на шутку готовился в дорогу.

По всему городу разнеслась весть, что король едет в страну людоедов. Взрослые качали головами, а дети ужасно завидовали.

— Ваше величество, — сказал доктор, — быть съеденным — очень нездорово. По всей вероятности, они захотят зажарить ваше величество на вертеле, а так как белок от жары свертывается, ваше королевское величество…

— Милый доктор, — сказал Матиуш, — я уже должен был быть убит, расстрелян и повешен и как-то избежал этого. Может быть, этот дикий князь говорит правду, может быть, они гостеприимны и не сварят меня. Я так решил и обещал, а короли должны держать слово.

Наконец, было решено, кто поедет с Матиушем: старый профессор, который знал пятьдесят языков, капитан, но без детей, потому что их мать очень за них боялась, а в последнюю минуту присоединились еще Фелек и доктор.

Доктор не знал африканских болезней, поэтому он купил толстую книгу с описанием этих болезней и положил в чемодан все лекарства, которые были необходимы. Уже в последний момент приехали английский моряк и французский путешественник и попросили, чтобы Матиуш взял их с собой. Багажа взяли мало, так как теплая одежда была не нужна, и к тому же на верблюдах нельзя везти слишком много тюков.

Итак, сели в поезд и поехали. Едут, едут, едут, едут, наконец, доехали до моря. Пересели на корабль и поплыли. На море настигла их большая буря, началась морская болезнь, и доктор впервые применил свои лекарства. Доктор был очень сердит.

— И зачем только я стал королевским доктором? — жаловался он капитану корабля. — Будь я обыкновенным доктором, я сидел бы себе в удобном кабинете, ходил бы в больницу, а теперь я должен мотаться по свету. И вообще быть съеденным в моем возрасте — вещь очень неприятная.

Зато капитан становился все веселей. Он вспоминал, как убежал из родительского дома в Иностранный легион и сражался с неграми. Он был тогда молодым и веселым парнем.

Больше всех радовался Фелек.

— Когда ты ехал к белым королям, ты меня не взял с собой, взял только капитанских куклят. А как пришлось ехать к людоедам, они тебя бросили, а Фелек поезжай!

— Но, Фелек, — оправдывался смущенный Матиуш, — ты не был приглашен, а этикет предписывает брать только приглашенных. Стасек и Еленка тоже хотели ехать со мной, только им мама не разрешила.

— Я не сержусь, — сказал Фелек.

Прибыли в порт, сошли с корабля и еще два дня ехали по железной дороге. Тут уже росли пальмы, бананы и разные деревья, финиковые и фиговые, и Матиуш все время восхищенно вскрикивал. А негритянский князь только улыбался, и его белые зубы при этом так сверкали, что даже становилось страшно.

— Это еще не африканский лес, вы еще увидите, что такое настоящий лес.

Но вместо леса они увидели пустыню. Ничего вокруг, только песок и песок. Как в море вода, так здесь песок.

В последней деревне был еще небольшой отряд белых солдат и несколько магазинов, принадлежащих белым. Им было сказано, что это путешественники, которые направляются в страну людоедов.

— Ну что ж, хотите, так поезжайте, — сказал командир отряда. — Много было таких, которые туда ехали, но мы что-то не помним, чтобы кто-нибудь возвращался.

— А может быть, нам удастся, — сказал Матиуш.

— Попробуйте, но чтобы после вы не имели ко мне претензий, что я вас не предупреждал. Это очень дикие люди, те, к которым вы едете.

Негритянский князь купил трех верблюдов и поехал вперед, чтобы все приготовить, а им велел ждать, когда он вернется.

— Слушайте, — сказал офицер белого гарнизона, — вы меня не проведете, я тертый калач. Вы не простые путешественники. Едут с вами два каких-то маленьких мальчика, какой-то старичок. И этот дикарь, который с вами приехал, должно быть, какая-то важная персона. У него в носу такая ракушка, какую может носить только тот, кто принадлежит к королевской семье.

Ну, видят они, скрывать нечего, и все ему рассказали.

Этот офицер уже слышал о Матиуше, так как раз в несколько месяцев в гарнизон вместе с почтой доставляли газеты.

— Да, тогда другое дело. Может быть, вам удастся. Надо сказать правду, они очень гостеприимны, и говорю наперед: или вы совсем не вернетесь, или получите уйму подарков. У них столько золота и брильянтов, что они не знают, куда их девать, и за каждую чепуху — за мешочек пороха, зеркальце или трубку — дают несколько горстей золота.

Путешественники приободрились. Старый профессор весь день лежал на солнце, потому что доктор сказал, что это очень полезно для его больных ног. Вечером он ходил в негритянские шалаши и там разговаривал и записывал новые выражения, которых наука еще не знала.

Фелек так объедался фруктами, что доктор должен был дать ему из своей аптечки ложку касторки. А англичанин с французом время от времени брали Матиуша на охоту. Матиуш научился ездить на верблюдах. Это было очень приятно.

23

Однажды ночью вбегает в их палатку перепуганный негр-слуга и громко кричит, что на них наступило нападение — их предали!

— Ой, я несчастный, пошел в услужение к белым! Мой мне этого не простят, они меня убьют! Ой, я несчастный, что мне делать?

Все вскочили со своих походных кроватей, хватают оружие, у кого какое было, — и ждут.

Ночь темная. Ничего не видно. Только откуда-то издалека, из пустыни, приближается какой-то шум, точно движется большая толпа. Странно, что из гарнизона белых никто не стреляет и не видно никакого замешательства.

Начальник гарнизона хорошо знал обычаи диких племен и сразу догадался, что это не нападение, он только не мог понять, что это такое, и выслал гонца, чтобы тот все разузнал.

Оказалось, что это шел караван за королем Матиушем.

Впереди — королевский верблюд, огромный, с изящной беседкой на спине. За ним шествовали сто красиво украшенных верблюдов и огромный отряд пеших негритянских воинов, составляющих боковую стражу каравана.

И что бы было, если бы офицер гарнизона не был таким опытным!

Он мог бы начать стрелять, и это было бы ужасно. Матиуш сердечно его поблагодарил за то, что он так умно распорядился, и дал ему орден. На другой же день, рано утром, они отправились в дорогу.

Путешествие было трудным. Стояла нестерпимая жара. Негры к ней привыкли, но белым было трудно дышать.

Матиуш сидел в своей беседке. Два негра обмахивали его большими опахалами из страусовых перьев. Караван шел медленно, а проводник беспокойно оглядывался вокруг, не идет ли на них смерч. Потому что тогда начинается ужасный ветер, который осыпает путешественников раскаленным песком. Бывали случаи, когда засыпало песком целый караван и все погибали.

В течение всего дня путешественники молчали и только по вечерам, когда становилось прохладнее, чувствовали себя немного лучше. Доктор давал Матиушу какие-то охлаждающие порошки, но это не очень-то помогало. Матиуш был закален войной, ему пришлось пережить не одну тяжелую минуту, но это жаркое путешествие было самым трудным из всего, что ему пришлось испытать. У него болела голова, губы потрескались, язык сделался сухой, как дерево. Матиуш загорел и похудел, глаза от белого сверкающего песка покраснели и воспалились, а на коже появились красные пятна, которые страшно чесались. Спал он плохо, по ночам его мучили кошмары: то ему снилось, что его съедают людоеды, то, что его сжигают на костре. Ах, насколько приятнее вода в сравнении с песком, как приятно плыть на корабле! Но что делать, возвращаться нельзя, ведь над ним стали бы смеяться.

Дважды караван останавливался в оазисах. Какое это было счастье — смотреть на зеленые деревья и пить холодную воду, а не противную, теплую и вонючую — из кожаных мешков.

В первом оазисе они отдыхали два дня, но во втором должны были просидеть пять дней, потому что верблюды так устали, что не могли идти дальше.

— Еще только четыре восхода и четыре захода солнца проведем в пустыне и будем дома! — радовался негритянский князь.

За эти пять дней все хорошо отдохнули. Накануне отъезда негры почувствовали себя настолько окрепшими, что разожгли костры и начали плясать дикий военный танец.

Последние четыре дня путешествия уже не были такими трудными, потому что пустыня кончалась, и песок не был такой горячий. Уже попадались то тут, то там колючие кустики, и даже встречались люди.

Матиуш хотел познакомиться с этими людьми, но ему не позволили, так как это были разбойники. Они не тронули караван потому, что он был большой, а они нападали только на небольшие группы людей.

Наконец-то!

Вдалеке показался лес, потянуло прохладой. Путешествие окончилось. Что же их ожидает? Они избежали смерти в горячих песках, но, может быть, теперь погибнут от руки диких негров?

Начало было отличное. Король людоедов выехал навстречу со всем своим двором. Впереди шел оркестр, но он был такой ужасный, что чуть не лопнули барабанные перепонки. Вместо труб были какие-то рога и пищалки, вместо барабанов — какие-то котлы. Шум был невообразимый; к тому же негры орали так страшно, что после тишины пустыни можно было сойти с ума.

Прием начался с богослужения. Была принесена деревянная колода, на которой были вырезаны какие-то ужасные изображения зверей. На лице у жреца тоже была страшная маска. Снова что-то рычали, и переводчик объяснил, что это король людоедов поручает Матиуша милости своих богов. Когда по окончании богослужения/Матиуш сошел со своего слона, король и все его сыновья начали кувыркаться через голову и подпрыгивать, и это продолжалось полчаса, после чего король обратился к Матиушу с такой речью:

— Мой белый друг, благодарю тебя, что ты приехал. Я самый счастливый человек на свете, что могу тебя созерцать. Прошу тебя и умоляю, дай знак рукой, что ты согласен, и я тотчас же погружу это копье в свое сердце и удостоюсь наивысшей чести — быть съеденным своим дорогим гостем.

Сказав это, он приложил острие длинного копья к своей груди и стал ждать. Матиуш сказал через переводчика, что ни в коем случае не согласен на это, что хочет с ним дружить, разговаривать и играть и вовсе не желает его есть.

Тогда король, его двести жен и все черные дети начали громко плакать, ходить на четвереньках и с печальным видом кувыркаться через голову в знак того, что ими пренебрегает их белый друг, что он их не любит, раз не хочет их есть и, может быть, не верит, что они вкусные и пригодные для еды.

Матиушу ужасно хотелось смеяться над этими странными обычаями, но он принял серьезный вид и ничего не говорил.

Рассказывать подробно, что Матиуш видел и делал при дворе короля людоедов, нет никакой надобности, потому что все это описал ученый профессор в толстой книге под заглавием: «Сорок девять дней в дикой стране людоедов при дворе короля Бум-Друма. Написал участник путешествия и переводчик короля Матиуша Реформатора».

Бедный король Бум-Друм старался изо всех сил, чтобы сделать пребывание Матиуша при своем дворе приятным, но его игры и развлечения были такие дикие, что Матиуш только смотрел на них с любопытством, а иногда ему даже было неприятно.

От многих развлечений и забав Матиуш вовсе отказался.

Например, у Бум-Друма было старое ружье, которое торжественно вынули из сокровищницы и дали Матиушу, чтобы он выстрелил из него в цель: в старшую дочь Бум-Друма. Матиуш отказался стрелять, и Бум-Друм обиделся. Снова все начали кувыркаться с печальным видом. А что хуже всего, обиделся жрец.

— Он притворяется нашим другом, а не хочет с нами брататься, — сказал жрец. — Я знаю, что мне делать.

И вечером в раковину, из которой Матиуш пил вино, он налил потихоньку яд.

Это был страшный яд, тому, кто его выпивал, тотчас же все начинало казаться красным, потом голубым, потом зеленым, дотом черным, и тут он умирал.

И вот, сидит Матиуш, как ни в чем не бывало, в королевском шатре на золотом кресле за золотым столом, и говорит:

— Почему это все стало красным? И людоеды красные, и все вокруг красное.

Только услышал это доктор, как тут же вскочил и стал в отчаянии размахивать руками: он читал в книжках о таком яде и помнил, там было написано, что от всех африканских болезней есть лекарство, а от него нет. У доктора не было средства помочь.

А Матиуш, ничего не подозревая, весело говорит:

— А теперь все стало голубым, как красиво!

— Профессор, ~~ крикнул доктор, — скажите этим дикарям, что Матиуша отравили!

Профессор быстро перевел. Король людоедов схватился за голову, жалобно перекувырнулся и вылетел из шатра как стрела.

— На, пей, белый друг! — крикнул он, подавая Матиушу в миске из слоновой кости какой-то напиток, невероятно горький и кислый.

— Какая гадость! Не хочу, — крикнул Матиуш. — Ох, как у меня зелено в глазах! И золотой стол — зеленый, и доктор — зеленый…

Бум-Друм подхватил Матиуша, положил на стол, вложил ему между зубами стрелу из слоновой кости и силой влил в рот горький напиток.

Матиуш вырывался, плевался, но проглотил и был спасен.

Действительно, у него перед глазами уже начали вертеться черные круги. Но их было только шесть, а остальные все были еще зеленые. И Матиуш остался жив и только спал трое суток, не просыпаясь.

24

Старшему жрецу людоедов было очень стыдно, что он хотел отравить Матиуша. Но Матиуш ему простил. И в награду жрец обещал показать ему интереснейшие магические фокусы, которые он мог показывать только три раза в жизни.

Все уселись перед шатром, перед ними разложили тигровые шкуры, и чернокнижник начал свои фокусы. Среди них было много таких, которых Матиуш не понимал. Некоторые ему объяснили.

Например, жрец вынул из коробки какого-то маленького зверька и положил его на руку. Этот зверек, что-то вроде маленькой змейки, обвился вокруг его пальца, высунул тонкий как нитка язычок, издал странное шипение и, присосавшись, как пиявка к пальцу, стал хвостом кверху. Жрец оторвал его и показал на пальце каплю крови. Матиуш видел, что дикари смотрят на этот фокус, как на самое большое искусство, хотя были другие фокусы, гораздо интереснее. Тогда Матиушу объяснили, что этот зверек — одно из самых опасных созданий, страшнее леопарда и гиены, потому что от его укуса через секунду наступает смерть.

Потом жрец входил в огонь, и огонь вылетал у него изо рта и из носа.

Потом он играл на пищалке, а сорок девять громадных змей танцевали. Потом он начал дуть на громадную пальму, которой было сто лет, и эта пальма начала медленно гнуться и гнулась до тех пор, пока не сломалась. Потом он провел в воздухе палочкой линию между двумя деревьями и прошел по ней, как по доске. Потом бросил в воздух шар из слоновой кости, а когда он падал, подставил голову, и шар попал ему в голову и исчез в ней бесследно. Потом жрец начал вертеться колесом очень быстро и долго, а когда остановился, все видели, что у него две головы и два лица, одно лицо смеялось, а другое — плакало. Потом взял маленького мальчика, отрезал ему мечом голову, положил в коробку и начал плясать вокруг коробки дикий танец. А когда пнул ее ногой, в коробке кто-то начал играть на пищалке; жрец открыл коробку, и там как ни в чем не бывало лежал этот мальчик. И потом он вышел из коробки и начал делать гимнастику. То же самое сделал жрец с птицей: он пустил ее высоко в небо и выстрелил из лука; птица упала, пронзенная стрелой, а потом вырвала клювом стрелу, подлетела к жрецу, подала ее и долго еще над ним летала.

И Матиуш подумал, что стоило быть отравленным, чтобы увидеть столько фокусов.

Матиуш объехал всю страну своего странного друга. Он много путешествовал на верблюдах и на слонах. В огромных красивых лесах он видел много негритянских деревень. Каменных домов там совсем не было, только шалаши. В шалашах было очень грязно, животные и люди жили там вместе. Много было больных. А ведь так легко было их вылечить! Доктор давал неграм, лекарства, и они были ему очень благодарны. В лесах попадались трупы негров, растерзанных дикими зверями или умерших от укусов ядовитых змей.

Матиушу было очень жаль этих бедных людей, которые были так к нему добры.

Почему же они не построят железную дорогу, не проведут электричество, почему у них нет кино, почему не построят себе удобные дома, почему не купят ружья, чтобы защищаться от диких зверей? Ведь у них столько золота и брильянтов, что дети играют ими, как стеклышками.

Бедные негры мучаются потому, что белые братья не хотят им помочь и боятся их. И Матиушу пришла в голову мысль, что, как только он вернется домой, он сейчас же напишет в газету, что те, кто не может найти работу, могут ехать работать к неграм, строить им каменные дома и железные дороги.

Матиуш думал, как помочь людоедам. Но он думал и о том, чтобы достать деньги на свои реформы.

Как раз они осматривали место добычи золота, и Матиуш попросил короля Бум-Друма, чтобы тот одолжил ему немного золота. Бум-Друм рассмеялся: ему золото совсем не нужно, он может дать Матиушу столько, сколько его верблюды смогут увезти.

— Я своему другу должен одолжить? — Нет, белый друг может брать все, что ему нравится. Бум-Друм любит маленького белого друга и хочет ему служить до конца жизни.

Когда Матиуш уже готовился в дорогу, король людоедов устроил большой праздник дружбы. Это было так.

Раз в году все негры собирались в столице, и из них выбирали тех, которые должны быть в течение этого года съедены королевским двором. Те, которых выбрали, очень радовались, а те, которых король браковал, были очень опечалены. Отобранные на съедение танцевали дикий танец радости, а неотобранные ходили на четвереньках (это был траурный танец) и тоже пели, но так грустно, как будто плакали.

А потом король острой ракушкой оцарапал себе палец, то же самое сделал Матиуш, и король людоедов слизал каплю крови со среднего пальца Матиуша, и то же самое должен был сделать Матиуш. Матиушу была неприятна эта церемония, но, наученный горьким опытом, когда его чуть не отравили, он не противился и делал все, что от него требовали. После этого обмена крови были еще другие церемонии: Матиуша бросили в пруд, где было много змей и крокодилов, и король Бум-Друм прыгнул в пруд и вытащил Матиуша. Потом Матиуша натерли каким-то жиром, и он должен был прыгнуть в горящий костер. Но тут же за ним прыгнул Бум-Друм и так быстро вытащил его из огня, что у него только волосы подпалились, а сам он даже не обжегся. Потом Матиуш должен был прыгнуть на землю с очень высокой пальмы, а Бум-Друм схватил его так ловко, что Матиуш не ушибся.

Профессор объяснил Матиушу все эти действия; это означало, что если бы Матиуш очутился в пустыне без воды, то друг дал бы ему собственную кровь, чтобы он мог напиться и не умереть от жажды; что, где бы ни угрожала Матиушу опасность, в воде, хоть бы там были самые большие крокодилы, в огне или в воздухе, брат его Бум-Друм, рискуя жизнью, бросится ему на помощь.

— Мы, белые, говорил профессор, — все пишем на бумаге, а они писать не умеют, так что таким способом они заключают договоры.

Матиушу было жаль оставлять своих друзей. Он решил убедить иностранных королей, что людоеды, хотя и дикие, но очень хорошие люди. Было бы хорошо, если бы все короли с ними подружились и помогли им. Но чтобы сделать это, нужно было ввести одну реформу: отучить негров быть людоедами.

— Брат Бум-Друм, — сказал Матиуш, когда они беседовали в последний вечер. — Я тебя очень прошу, перестань быть людоедом.

Матиуш долго объяснял, что нехорошо есть людей, что Бум-Друм обязательно должен ввести реформу, запрещающую это делать, тогда сюда приедет много белых, которые помогут навести им порядок, и неграм будет приятно жить в их прекрасной стране.

Бум-Друм печально выслушал Матиуша и ответил, что однажды один король уже хотел так сделать, но его за это отравили, что это очень трудная реформа, но что он еще подумает. После этой беседы Матиуш вышел ненадолго прогуляться в лес. Светила луна. Было красиво и тихо. Вдруг Матиуш услыхал какой-то шорох.

Что бы это могло быть? Какая-нибудь змея или тигр? Он продолжал идти и снова услышал шорох: кто-то за ним идет. Матиуш вынул револьвер и стал ждать.

Это оказалась маленькая негритянка, дочь короля людоедов, веселая Клю-Клю. Матиуш узнал ее, потому что луна ярко светила, и очень удивился.

— Чего ты хочешь, Клю-Клю? — спросил Матиуш по-негритянски. Он уже научился немного говорить на их языке.

— Клю-Клю кики рец — Клю-Клю кин брун.

Она долго еще что-то говорила, но Матиуш ничего не понял. Запомнил только одно:

— Кики, рец, брум, буз, кин.

Клю-Клю была очень печальна и плакала; Матиушу стало жаль маленькую Клю-Клю: наверно, у нее какие-то неприятности. Он дал ей свои часы, зеркальце и хорошенький флакончик, но Клю-Клю не перестала плакать.

Что же это означало?

Только когда Матиуш вернулся, профессор перевел ему слова Клю-Клю; они означали, что Клю-Клю очень любит Матиуша и хочет вместе с ним ехать.

Матиуш попросил профессора, чтобы он объяснил Клю-Клю, что она не может ехать одна, что ее папочку, короля Бум-Друма, возможно, пригласят в Европу, и тогда, наверно, она сможет приехать с ним.

И Матиуш уже больше не думал о маленькой Клю-Клю, тем более, что перед отъездом было очень много дел. На пятьсот верблюдов были погружены ящики с золотом и драгоценными камнями, фрукты и напитки, а также всевозможные африканские деликатесы, вина и сигары в подарок министрам. Он договорился, что через три месяца пришлет клетки для отправки в его зоологический сад диких зверей, и предупредил, что, может быть, пришлет самолетом разные вещи, так что пусть не пугаются, если прилетит белый человек на большой птице из железа. Рано утром они сели на верблюдов и отправились в путь. Дорога была трудная, но все были закалены, так что на обратном пути пустыня их утомила гораздо меньше.

25

Тем временем министры Матиуша составили конституцию и стали ждать. Ждут, ждут, а Матиуш все не возвращается. Куда пропал, неизвестно. Кораблем добрался до Африки, по железной дороге доехал до последнего негритянского селения, находящегося у самой пустыни. Там он со своими спутниками жил в палатках, и офицер белого гарнизона разговаривал с ними. Потом пришли верблюды от короля людоедов, а что было дальше, никто не знал.

И вдруг приходит телеграмма, что король Матиуш жив, что он уже сел на корабль и возвращается домой.

— Матиушу все сходит с рук, — говорили с завистью иностранные короли.

— Счастливый этот Матиуш, — говорили министры и тяжело вздыхали, так как понимали, что если им было трудно справиться с Матиушем, когда он вернулся с войны, то насколько же труднее будет сейчас, когда он возвратится из страны людоедов.

— Когда Матиуш вернулся с войны, он посадил нас в тюрьму, а сейчас кто знает, чему он там научился, еще, чего доброго, съест.

А Матиуш возвращался очень довольный своей поездкой. Он загорел, вырос, у него был прекрасный аппетит. Не зная, о чем говорили между собой министры, он решил пошутить.

Когда собрались на королевский совет, король Матиуш спросил:

— Железные дороги исправлены?

— Исправлены, — говорит министр.

— Это хорошо, а то иначе я бы приказал сварить вас в крокодиловом соусе. А новых фабрик много построено?

— Много, — говорит министр промышленности.

— Это хорошо, потому что иначе я сделал бы из вас жаркое, начиненное бананами.

У министров были такие испуганные лица, что Матиуш расхохотался.

— Господа, — сказал он, — вы не должны меня бояться. Не только я сам не стал людоедом, но, надеюсь, мне удастся убедить и моего друга Бум-Друма, чтобы он оставил свой дикий обычай есть людей.

И тут Матиуш начал рассказывать о своих приключениях, и министры наверно сочли бы все это за выдумку, если бы вместе с Матиушем не прибыл целый поезд золота, серебра и драгоценных камней. Они совсем перестали хмуриться, когда Матиуш раздал им подарки короля Бум-Друма: отличные сигары и великолепные африканские вина.

Быстро был прочитан манифест, где Матиуш призывал к управлению весь народ. Отныне в газетах всегда будут писать, что министры и король собираются сделать, потом каждый может написать или сказать в парламенте, нравится это ему или нет. И весь народ, наконец, скажет, хочет ли он, чтобы министры делали так, или нет.

— Ну, хорошо, — сказал Матиуш, — а теперь прошу записать, что я хочу сделать для детей. Теперь у меня уже есть деньги, и я могу заняться детьми. Итак, каждый ребенок получает на лето два мяча, а на зиму — коньки. Каждый ребенок каждый день после школы получает одну конфету и одно пирожное. Девочки будут ежегодно получать куклы, а мальчики — перочинные ножи. Качели и карусели должны быть во всех школах. Кроме того, в магазинах к каждой книжке, к каждой тетради должны давать в придачу красивые цветные картинки. Это только начало, потому что я думаю ввести еще много других реформ. Пожалуйста, сосчитайте, сколько это будет стоить и сколько понадобится времени, чтобы все сделать. Через неделю прошу дать мне ответ.

Можно себе представить, какая радость была в школах, когда об этом узнали дети. Уже то, что Матиуш давал, было много, а ведь писали, что это только начало и будет гораздо больше.

Кто умел писать, написал королю Матиушу, что просит еще то-то и то-то. В королевскую канцелярию приходили целые мешки детских писем. Секретарь вскрывал письма, читал и выбрасывал. Так всегда делалось при королевских дворах. Но Матиуш об этом не знал. Однажды он увидел, как лакей несет корзину с бумагами на королевскую помойку.

«Может быть, там есть какая-нибудь редкая марка», — подумал Матиуш; он собирал марки, у него даже был целый альбом.

— Что это за бумаги и конверты? — спросил он.

— А я разве знаю? — ответил лакей. Посмотрел Матиуш, а это все письма к нему!

Он тут же приказал принести эти письма в свою комнату и вызвал секретаря.

— Что это за бумаги, господин секретарь? — спросил его Матиуш.

— Это ничего не значащие письма вашему королевскому величеству.

— И вы приказываете их выбрасывать?

— Так всегда делалось.

— Плохо делалось! — вспылил Матиуш. — Если письмо написано мне, то я один могу знать, важно это письмо или нет. Прошу моих писем не читать, а отсылать прямо мне. А я уж буду знать, что с ними делать.

— Ваше величество, королям приходит очень много всяких писем, а если бы узнали, что короли их читают, то накопились бы такие груды писем, что нельзя было бы справиться. И так десять служащих ничего другого не делают, только читают письма и отбирают те, которые находят важными.

— А какие письма важные? — спрашивает Матиуш.

— Важные все письма от иностранных королей, от различных фабрикантов, от великих писателей.

— А какие не важные?

— Вашему королевскому величеству больше всего пишут дети. Что кому придет в голову, садится и пишет. А у некоторых такие каракули, что даже прочитать трудно.

— Ну, хорошо: если вам трудно читать письма детей, я сам буду их читать, а этих служащих можете перевести на другую работу. Я тоже ребенок, если вы хотите знать, а выиграл войну с тремя взрослыми королями и совершил путешествие, на которое никто не мог отважиться.

Королевский секретарь ничего не ответил, только низко поклонился и вышел. А Матиуш принялся читать.

У короля Матиуша был такой характер, что когда он за что-нибудь брался, то делал это с жаром. Час проходил за часом, а Матиуш все читал и читал.

Уже несколько раз церемониймейстер заглядывал в замочную скважину королевского кабинета, чтобы узнать, что там делает Матиуш, почему он не идет обедать? Но, видя короля, склоненного над бумагами, боялся войти. Матиуш быстро убедился, что один он не справится. Некоторые письма были написаны очень неясно, эти Матиуш стал сразу же откладывать. Но были очень красиво написанные и очень интересные письма. Какой-то мальчик написал Матиушу, что он сделает, когда получит коньки. Другой описывал, что ему снилось. Третий сообщал, какие у него красивые голуби и кролики, и что он хочет двух голубей и одного кролика подарить королю Матиушу, но не знает, как это сделать. Одна девочка сочинила стишок о короле Матиуше и прислала ему этот стишок с красивым рисунком. Другая девочка писала про свою куклу, которая очень обрадовалась, что скоро у нее будет маленькая сестричка. Много писем было с рисунками. Один мальчик прислал Матиушу в подарок целый альбом под названием «Король Матиуш в стране людоедов», рисунки были не очень похожи, но такие красивые, что Матиуш с удовольствием их рассматривал.

Но больше всего было писем с просьбами. Один просил пони, другой — велосипед, третий — фотографический аппарат, четвертый спрашивал, нельзя ли было бы вместо мячика получить настоящий футбольный мяч. Одна девочка писала, что ее мама больна, что они бедные и не могут купить лекарства. Какой-то мальчик писал, что у него нет ботинок, и он не может ходить в школу; он даже прислал свой табель, чтобы Матиуш видел, что учится он хорошо, только у него нет ботинок.

«Может быть, лучше, вместо кукол и мячей, выдавать детям ботинки?» — подумал Матиуш: он еще на войне научился ценить сапоги.

Долго читал Матиуш и вдруг почувствовал, что ужасно проголодался. Он позвонил и попросил принести ему ужин в кабинет, потому что у него нет времени, у него срочная работа.

Матиуш сидел над письмами до поздней ночи. Снова церемониймейстер заглядывал в замочную скважину, — почему король не идет спать? И ему, и всем лакеям очень хотелось спать, но они не могли лечь спать раньше короля. Письма с просьбами Матиуш складывал отдельно.

«Ведь нельзя же оставить без лекарства мать этой девочки. Нельзя не дать ботинок прилежному ученику».

У Матиуша уже глаза заболели от чтения. Он уже отбрасывал, не читая, все письма, неясно написанные. Но и это было неправильно. Еще так недавно Матиуш сам писал неясно, однако подписывал важные бумаги. У какого-нибудь ребенка может быть к нему важное дело, и пишет он так, как умеет, и не виноват, что еще не умеет хорошо писать.

«Эти служащие, — подумал Матиуш, — могут мне переписывать начисто неясно написанные письма».

Но когда прошло еще несколько часов, а на столе все еще лежало писем двести, если не больше, Матиуш понял, что он не справится.

«Пожалуй, завтра кончу», — подумал Матиуш и очень печальный направился в королевскую спальню.

Матиуш понимал, что дело плохо. Если ежедневно он будет читать столько писем, то ни на что другое у него не останется времени. А бросать письма в мусорную яму — это ужасное свинство. Но почему их так много?

26

На другой день Матиуш встал очень рано, выпил только стакан молока и направился в свой кабинет. Уроков не было, и он читал письма до самого обеда. Он был такой усталый, как после трудного военного похода или путешествия по пустыне. И когда, голодный, он мечтал об обеде, — в кабинет вошел государственный секретарь, а за ним четверо людей.

— Сегодняшняя корреспонденция вашего королевского величества, — сказал секретарь.

Матиушу показалось, что секретарь усмехнулся. Это так его рассердило, что он топнул ногой и крикнул:

— Что это такое, сто людоедов и один крокодил! Вы хотите, чтобы я ослеп?! Ведь такого мешка писем ни один король не может прочесть. Как вы смеете шутить над королем? Я вас посажу в тюрьму.

Но чем больше Матиуш кричал, тем больше понимал, что неправ, только ему не хотелось в этом признаться.

— Ваши служащие — дармоеды, они ничего не желают делать! Умеют только бросать письма в мусорную яму или давать мне для прочтения.

По счастью, в эту минуту вошел старший министр и приказал унести мешок с письмами, а секретарю велел подождать в соседней комнате, пока он поговорит с королем о том, как быть с королевской корреспонденцией.

— Господин старший министр, я не могу разрешить, чтобы письма, написанные мне, выбрасывались непрочитанными на помойку. Разве я не должен знать, в чем нуждаются дети моей страны? Разве хорошо, что мальчик из-за того, что у него нет ботинок, не может ходить в школу? Это несправедливо, и я очень удивляюсь, что министр юстиции допускает такие вещи. Правда, мой друг король Бум-Друм тоже ходит без ботинок, но у них жаркий климат, и они еще дикари.

Долго продолжалось совещание короля Матиуша со старшим министром. Вызывали и секретаря, который в течение двадцати лет просматривал адресованные королю-отцу и даже еще королю-деду письма и имел большой опыт.

— Ваше королевское величество, при жизни короля-деда ежедневно приходило сто писем. Это были хорошие времена. Во всем государстве тогда умели писать только сто тысяч жителей. С того времени, как король Павел Разумный построил школы, научились писать два миллиона жителей. И тогда стало приходить ежедневно от шестисот до тысячи писем. Я один уже не мог справиться и взял пять помощников. А когда милостивый наш, ныне правящий король Матиуш подарил дочке капитана пожарной охраны куклу, начали писать письма дети. Мы ежедневно получаем от пяти до десяти тысяч писем. Больше всего писем приходит по понедельникам, потому что в воскресенье дети не ходят в школу и у них много свободного времени, а так как они любят короля, они ему пишут. Я хотел просить разрешения взять еще пять служащих, так как мои пять помощников не могут справиться, но…

— Знаю, знаю, — сказал Матиуш. — Но что за польза от чтения, если потом эти письма идут на помойку?

— Письма должны быть прочитаны, так как есть книга, в которую вносится каждое письмо под номером и, если можно его прочесть, записывается — кто о чем пишет.

Матиуш хотел увериться, правду ли говорит секретарь, и спросил:

— А среди вчерашних писем, которые лакей нес на помойку, была просьба о ботинках?

— Не помню, но это можно проверить.

Двое служащих принесли огромную книгу и там, действительно, под номером 47 358 624 137 было записано имя, фамилия и адрес того мальчика, а в графе содержания письма было записано: просьба о ботинках, чтобы ходить в школу.

— Я служу в течение двадцати лет, и в моей канцелярии всегда был порядок.

Матиуш был справедлив. Он подал секретарю руку и сказал:

— Сердечно вас благодарю.

Тогда придумали такой способ.

Письма будут прочитываться, как это делалось до сих пор, служащими. Наиболее интересные письма будут отбираться для Матиуша, но чтобы писем было не больше ста. Письма с просьбами будут прочитаны отдельно, и двое служащих будут проверять, правда ли то, что в них написано.

— Этот мальчик пишет, что ему очень нужны ботинки. А может быть, он лжет. Король пошлет ему ботинки, а он, может быть, их продаст и купит себе разную чепуху.

Матиуш должен был признать, что это соображение разумно. Он помнил, как на войне в их отряде был один солдат, который продавал сапоги и покупал водку, а потом снова приходил за сапогами, уверяя, что они у него разорвались.

Очень жаль, что людям нельзя верить, но что поделаешь?

— Можно сделать так: когда служащие удостоверятся, что это правда, королевская канцелярия вызовет ребенка на аудиенцию, и ваше величество вручит ему лично то, о чем он просил.

«Это хорошая мысль, — подумал Матиуш. — Я хочу принимать во время аудиенций не только иностранных послов и министров, но и детей».

Итак, теперь Матиуш знал, что ему, как королю детей, следует делать. Утром до двенадцати у него будут уроки. В двенадцать королевский завтрак. Потом час аудиенции для послов и министров; потом, до обеда, чтение писем. После обеда аудиенция для детей, потом заседание с министрами до самого ужина. А потом спать.

Когда план дня был составлен, Матиушу стало грустно. Ведь ни одного часочка не оставалось у него на игры. Но что делать? Он — король, хоть и маленький, а король должен заботиться не о себе, а обо всех.

Может быть, немного позже, когда он даст всем то, что им нужно, у Матиуша будет и для себя немного свободного времени.

«Ведь я же путешествовал. Видел столько интересного, был месяц на море, был в стране людоедов, теперь могу уже не развлекаться, а взяться за королевскую работу».

Сказано — сделано.

Утром Матиуш учился, потом ему читали письма. Читал служащий очень быстро, а так как долго сидеть на одном месте Матиушу было трудно, он слушал, расхаживая по кабинету с заложенными за спину руками. Доктор посоветовал, чтобы в те дни, когда тепло и хорошая погода, чтение писем происходило в королевском саду. И это было приятно.

Аудиенции были очень многолюдны. Приходили иностранные послы спрашивать, когда соберет Матиуш первый парламент, потому что они хотят приехать и посмотреть, как народ начнет управлять. Приходили министры с фабрикантами, которые брались построить качели и карусели во всем государстве, спросить короля, как он желает, чтобы это было сделано. То приезжали со всего света разные люди — объявить, что их короли хотят жить в дружбе с королем Матиушем.

Если король Матиуш дружит с Бум-Друмом, королем людоедов, то, наверно, и ими не пренебрежет, потому что хоть они и дикари, но уже перестали есть людей.

— У нас уже тридцать лет не едят людей, — говорит один.

— У нас последнего человека съели сорок лет тому назад. И это был исключительный случай. Он был большой лентяй, притом шалопай, так что от него никакой пользы не было. А так как он был жирный, то, когда его пятый раз судили за то, что он ничего не хочет делать, все единогласно решили, что его надо съесть.

Король Матиуш был теперь уже более осторожен, сам ничего не обещал, велел все записывать, что они говорили, и сказал, чтобы пришли за ответом через неделю, потому что он должен посоветоваться с министром иностранных дел, что вообще все выяснится только на совещании совета министров.

Аудиенции для детей были очень приятными. В тронный зал по очереди впускали мальчиков и девочек, и Матиуш вручал им то, о чем они просили в письмах. Каждый ребенок имел свой номер, и на приготовленном пакете стоял тот же самый номер. Потому что никого не пускали на аудиенцию, пока служащий не удостоверялся, что то, о чем просят, действительно необходимо, и пока, по приказу Матиуша, это не было куплено в магазине. Таким образом, был образцовый порядок, и каждый уходил довольный.

Один получил теплое пальто, другой книжки, которые были нужны для занятий, а купить их было не на что; девочки часто просили расчески и зубные щетки. Кто хорошо рисовал, получал краски. Один мальчик очень просил скрипку, потому что давно уже играл на губной гармонике, и это ему надоело. Он даже сыграл Матиушу на гармонике и очень обрадовался, когда получил новую скрипку в красивом футляре.

Иногда дети на аудиенции просили что-нибудь новое, о чем не писали в письме, и это Матиуша очень сердило.

Одна девочка, которой Матиуш дал новое платье на свадьбу тети, попросила куклу до самого неба.

— Ты глупая, — сказал Матиуш, — а если будешь слишком много хотеть, то не получишь и платья.

Вообще Матиуш теперь был уже опытным королем, и одурачить его было не так легко, как раньше.

27

Однажды, во время послеобеденной аудиенции, Матиуш услышал какой-то необычный шум в приемной. Сначала он не удивился, потому что дети, освоившись, сидели в ожидании аудиенции не так уж тихо. Но этот шум был иной. Казалось, кто-то ссорился. Матиуш послал лакея узнать, что там происходит. Лакей вернулся и доложил, что какой-то взрослый упорно требует, чтобы его пропустили к королю. Это заинтересовало Матиуша, и он приказал его впустить.

Вошел длинноволосый молодой господин с портфелем под мышкой и, даже не поклонившись, начал громко говорить:

— Ваше королевское величество, я журналист, это значит, что я пишу в газеты. Вот уже месяц я стараюсь попасть на аудиенцию, но меня не пускают. Мне говорят «завтра», но завтра снова говорят, что король устал, и опять велят прийти завтра. Сегодня я притворился, будто я отец одного из детей; думал, что так скорее попаду. Но лакеи меня узнали и не захотели впустить. А у меня очень важное дело и даже несколько дел, и я уверен, что ваше величество пожелает меня выслушать.

— Хорошо, — сказал Матиуш, — подождите, пока я закончу с детьми, потому что это их часы, а потом я поговорю с вами.

— А не позволите ли вы, ваше величество, остаться мне в тронном зале? Я не буду мешать. А завтра я напишу в газеты, как происходит аудиенция у короля, это очень интересно для тех, кто, читает газеты.

Матиуш приказал дать журналисту стул, тот сел и все время что-то записывал в свой блокнот.

— Пожалуйста, говорите, — сказал Матиуш, когда последний мальчик вышел из тронного зала.

— Король, — начал журналист, — я не отними много времени. Буду краток.

Но вопреки этому заявлению, журналист говорил очень долго и интересно. Матиуш слушал внимательно и, наконец, прервал:

— Я вижу, дело действительно важное. Я приглашаю вас поужинать со мной, а потом мы пройдем в кабинет, и вы закончите.

До одиннадцати часов говорил журналист, и Матиуш ходил по кабинету, заложив за спину руки, и внимательно слушал. Матиуш впервые видел человека, который пишет в газеты, и должен был признать, что это умный человек и, хотя и взрослый, совершенно не похож на его министров.

— Вы только пишете или также рисуете?

— Нет, в редакции каждой газеты есть люди, которые пишут, и другие, которые рисуют. Если; бы вы, ваше величество, пожелали посетить нашу газету, мы были бы счастливы.

Матиуш давно уже не выезжал из дворца, так что охотно воспользовался приглашением и назавтра же поехал в редакцию.

Это был большой дом, украшенный в честь Матиуша флагами, коврами и цветами. На первом этаже стояли огромные машины, на которых печатали газету. Выше была контора, откуда газеты посылали на почту и продавали. Отдельно был магазин, где принимали объявления и плату за них.

Еще выше была редакция, где за столами сидели люди, которые писали то, что тотчас же внизу печатали. Сюда приносили телеграммы со всего света, звонил телефон, бегали перемазанные мальчики и несли исписанную бумагу в типографию, там писали, тут рисовали, там гудела машина. Совсем как на войне во время наступления. На серебряном подносе подали Матиушу свежую газету, где была его фотография, изображавшая, как во время аудиенции он принимает детей, — и все было напечатано, что говорили дети Матиушу и что Матиуш им отвечал.

Матиуш целых два часа провел в редакции, и ему все очень понравилось, особенно же то, что здесь все так быстро делается. Теперь он не удивлялся, что в газете написано обо всем, что случилось: какие были пожары, какие кражи, кто попал под машину и что делают короли и министры во всем мире.

Журналист был прав, газеты знают все. Как быстро сообщили газеты, что делал Матиуш, когда поехал в гости к иностранным королям, как быстро они оповестили о начале войны и как сразу же узнали, что Матиуш возвращается из страны людоедов.

— А почему вы не знали тогда, что я удрал на фронт, а тут была только фарфоровая кукла?

— О, мы прекрасно это знали, но мы не все пишем. В газетах пишется только то, что нужно, а остальное мы знаем только для себя. Народ не должен знать всего, и за границей обо многом не должны знать.

Вечером Матиуш снова долго разговаривал с журналистом. Значит, так.

Все, что делает Матиуш, это не реформа. Матиуш не реформатор, но может им стать. Матиуш хочет сделать так, чтобы управлял весь народ. Тогда надо сделать два парламента: в одном будут управлять взрослые, в другом — дети. Пусть дети также выберут своих депутатов и пусть скажут, что они предпочитают — шоколад, куклы, перочинные ножи или что-нибудь другое. Может быть, они предпочтут конфеты, а может быть, ботинки, а может быть, захотят получать деньгами, и каждый купит себе то, что ему нравится.

Дети, так же, как и взрослые, должны иметь свою газету, и чтобы она выходила ежедневно. В эту газету они должны писать, что они просят короли для них сделать, а не так, чтобы король делал то, что придет ему в голову. Потому что король не может знать, кто чего хочет, не может знать всего, а газета все знает. Например, тогда не все дети получили шоколад, потому что в деревнях чиновники сами его съели, и дети даже не знали, что им полагается шоколад, и все потому, что у них нет своей газеты.

Это было для Матиуша так ясно, что ему казалось, что он сам давно уже об этом думал. Четыре вечера подряд он советовался с журналистом, все обдумал и на ближайшем совете министров попросил слова.

— Господа министры! — начал Матиуш и выпил воды, так как собирался говорить долго. — Мы решили, что управлять страной должен весь народ, чтобы весь народ мог сказать, что ему нужно. Но вы забыли, господа, что народ — это не только взрослые, но также и дети. У нас несколько миллионов детей, и они тоже должны управлять. Пусть будут два парламента: один — для взрослых, и там будут депутаты взрослых и министры взрослых, а другой — для детей, и там дети будут депутатами и министрами, Я король и взрослых, и детей, но если взрослые находят, что для них слишком маленький, пусть выберут себе взрослого короля, а я останусь королем детей.

Матиуш четыре раза пил воду и говорил очень долго, и министры поняли, что это не шутка, что сейчас дело идет не о шоколаде, не о коньках или качелях, а об очень важной реформе-

— Я знаю, что это трудно, — закончил Матиуш свою речь. — Все реформы трудны: Но надо начать. Если мне не удастся сделать все, как надо, мои реформы завершит мой сын или внук.

Министры склонили головы. Так долго и так умно Матиуш никогда еще не говорил. Это правда — дети тоже народ, следовательно, и имеют право управлять. Но как это сделать? Сумеют ли они, не слишком ли они глупые?

Сказать, что дети глупые, министры не могли, ведь Матиуш тоже был ребенком. Ну, что ж: надо будет попробовать.

Газету для детей учредить можно; Матиуш привез много золота, так что деньги есть. Но кто будет писать в эту газету?

— Журналист у меня уже есть. Министром будет Фелек.

Для Матиуша было очень важно доказать Фелеку, что он продолжает быть его другом, так как Фелек часто его поддразнивал и говорил:

— Господская милость до порога. На войне под пулями хорош был Фелек. А на балы, в театр или на море собирать ракушки — лучше Стасек и Еленка. Но в страну людоедов снова поехал Фелек, ведь там опасно, так что мамочка не отпустила Стасека и Еленку. Ну, что ж, ведь я сын простого взводного, а не господина капитана. Может быть, опять появится какая-нибудь опасность, и снова Фелек будет нужен.

Очень неприятно, если вас обвиняют в том, что вы слишком горды или, хуже того, неблагодарны.

И вот сейчас появилась возможность убедить Фелека, что он ошибается, что Матиуш помнит о нем не только в беде. Притом Фелек постоянно бегал с детьми, его видели на всех улицах, уж он-то хорошо знает, что нужно детям.

28

Бедный Матиуш! Он так хотел быть настоящим королем, так мечтал сам управлять, так хотел понять все. Его желание исполнилось. Но Матиуш не знал, сколько работы, сколько забот и огорчений падет на его голову.

Внутри страны все шло хорошо. Начали строить в лесах дома для детей, таким образом, строители, каменщики, столяры, печники, кровельщики, слесари и стекольщики получили работу и были довольны, потому что много зарабатывали. Работали кирпичные заводы, лесопильни, стекольные заводы, была выстроена специальная фабрика коньков, прибавились четыре большие фабрики конфет и шоколада. Были сделаны специальные клетки для диких зверей и вагоны для перевозки их по железной дороге; трудно и дорого было сделать вагон для слонов и верблюдов; специальный вагон надо было придумать для жирафа, у которого очень длинная шея. За городом садовники устроили зоологический сад. Были выстроены два больших дома, куда со всей страны депутаты должны были собираться на совещания, чтобы решать, как управлять, какие издавать законы.

Одно здание парламента было предназначено для взрослых депутатов, а другое — для детей. В детском парламенте все было устроено так же, как и у взрослых, только ручки у дверей были ниже, чтобы даже самые маленькие депутаты могли сами открывать двери; стулья были низкие, чтобы у детей ноги не болтались в воздухе, окна были ниже, чтобы дети могли смотреть на улицу, когда совещание будет не очень интересным.

Все были довольны — ремесленники и рабочие тем, что получили работу, фабриканты — что получили заказы, дети — что король о них думает. Дети читали свою газету, где каждый писал, что хотел, и те, которые не умели читать, теперь успешно учились, потому что хотели знать, что происходит, а также писать в свою газету.

Родители и учителя были довольны, что дети стали прилежнее. И драк в школах теперь было меньше, потому что каждый хотел, чтобы его любили, чтобы его выбрали в депутаты.

Теперь Матиуша любили не только войска, но почти все. Все удивлялись, как такой маленький король так быстро научился хорошо управлять. Народ не знал, сколько у Матиуша было забот. Хуже всего было то, что иностранные короли все больше и больше ему завидовали.

— Что он вообразил? — говорили они. — Мы уже давно управляем, а Матиуш хочет сразу быть первым. Не трудно быть добродетельным за чужой счет. Бум-Друм дал ему золото, и Матиуш распоряжается. И где это видано, чтобы белый король дружил с людоедами?

Обо всем этом Матиуш знал от своих шпионов, и министр иностранных дел предостерегал его, что может быть война. Матиуш очень не хотел войны. Не хотел отрываться от работы. Что бы тогда было? Ремесленники снова были бы отправлены на войну, и дома остались бы незаконченными. А Матиуш хотел, чтобы уже этим летом дети выехали в деревню, а осенью собрались оба парламента: взрослых и детей.

— Что же делать, чтобы не было войны? — спрашивал Матиуш, расхаживая большими шагами по кабинету, заложив за спину руки.

— Надо, чтобы иностранные короли поссорились между собой и чтобы самые сильные из них подружились с Матиушем.

— Ах, это было бы замечательно. Я думаю, что грустный король, тот, который играет на скрипке, мог бы с нами подружиться. Он мне говорил тогда, что вовсе не хотел со мной воевать, я его меньше всех побил, потому что он был в резерве, и он сам мне советовал, чтобы я ввел реформу для детей.

— Это очень важно, то, что вы говорите, ваше королевское величество, — сказал министр иностранных дел. — Да, он может с нами подружиться, но два других останутся навсегда нашими врагами.

— Почему? — спросил Матиуш.

— Один недоволен, что у нас будет управлять народ.

— Но это его не касается!

— Очень даже касается: ведь если об этом узнает его народ, он тоже захочет управлять, не захочет быть самым отсталым, не позволит ему всем распоряжаться. И у него будет революция.

— Ну, а другой?

— Другой? Гм, с ним можно договориться. Он злится на то, что дикие короли теперь любят нас больше, чем его. Раньше черные и желтые короли присылали ему подарки, а теперь присылают нам. Но с ним можно договориться, можно предложить ему, чтобы он дружил с желтыми королями, а мы будем дружить с черными.

— Хорошо, нужно будет попробовать. Я не хочу войны, — решительно сказал Матиуш.

В тот же вечер король Матиуш сел писать письмо грустному королю, который играл на скрипке.

Мне донесли шпионы, что иностранные короли завидуют тому, что Бум-Друм присылает мне золото, и что, по всей вероятности, они опять на меня нападут. Так что прошу Ваше Королевское Величество стать моим другом и с ними поссориться.

Много писал Матиуш о своих реформах, просил совета, что делать дальше. Писал о том, сколько у него работы, как трудно быть королем. И просил, чтобы грустный король не огорчался, если кто-нибудь в парламенте крикнет: «Долой короля!», потому что этот человек ведь может быть чем-нибудь недоволен, например тем, что король не сделал чего-то, чего тому хотелось, но зато другие довольны.

Была уже поздняя ночь, когда Матиуш положил перо. Он вышел на балкон королевского дворца и долго смотрел на свою столицу. На улицах горели фонари, но в окнах домов было темно, все уже спали.

И Матиуш подумал: «Все дети спят спокойно, только я один не сплю и должен ночью писать письма, чтобы не было войны, чтобы спокойно закончить дома в деревне, чтобы дети могли выехать туда на лето. Каждый ребенок думает только о своих занятиях и игрушках, а у меня даже нет времени учиться, потому что я должен думать обо всех детях моего государства».

Матиуш вошел в комнату, где были его игрушки. Они лежали забытые и запыленные.

— Мой миленький паяц, — сказал Матиуш своему паяцу, — ты, наверно, сердишься, что я так давно с тобой не играл. Что делать? Ты деревянный паяц, и, если тебя не сломать, ты лежишь себе и ничего тебе не нужно. А я должен думать о настоящих людях, которым нужно очень много.

Матиуш лег, погасил свет и собирался уже заснуть, как вдруг вспомнил, что не написал еще письмо другому королю о том, чтобы он дружил с желтыми королями из Азии, а Матиушу оставил его африканских друзей.

Что тут делать? Надо, чтобы оба письма были отправлены одновременно. Откладывать нельзя, — что будет, если война начнется раньше, чем эти письма будут получены?

Матиуш встал, хотя у него от усталости болела голова, и писал до самого утра длинное письмо другому иностранному королю.

И так после бессонной ночи снова работал он целый день. И этот день был для Матиуша очень трудным.

Были получены телеграммы из приморского города, что король Бум-Друм прислал целый корабль диких зверей и золота, но король соседней страны не разрешает, чтобы все это провозили через его государство.

Пришли послы иностранных королей, сказали, что они не хотят, чтобы через их государства возили подарки людоедов, что, если один раз Матиушу разрешили, это не значит, что всегда так будет, что Матиуш слишком много себе позволяет, что если Матиуш однажды их победил, то это еще ничего не значит, так как они купили теперь новые пушки и совершенно не боятся Матиуша.

Вообще послы говорили так, как будто хотели поссориться, и один даже топнул ногой, так что церемониймейстер должен был сделать ему замечание, что этикет не позволяет топать, когда говорят с королем.

Матиуш сначала покраснел от гнева — ведь в его жилах текла кровь Генриха Вспыльчивого, а когда они сказали, что не боятся Матиуша, готов был крикнуть: «И я вас тоже не боюсь! Можем попробовать и увидим, чья возьмет!»

Но через минуту Матиуш побледнел и начал говорить так, будто бы не понимал, чего они хотят:

— Господа послы, вы напрасно сердитесь. Я вовсе не хочу, чтобы ваши короли меня боялись. Сегодня ночью я написал вашим королям письма, где пишу, что хочу с ними дружить. Прошу вас передать эти письма. Тут только два письма, но я сегодня же напишу и третье. Если вы не хотите пропускать подарки Бум-Друма через ваши страны бесплатно, я охотно заплачу. Я не знал, что это причиняет вашим королям неприятности.

Послы не знали, что написал Матиуш их королям, так как конверты были заклеены и запечатаны королевской печатью, поэтому ничего больше не сказали, только пробурчали что-то под нос и удалились.

А у Матиуша было совещание с журналистом, потом другое — с Фелеком, потом — с министрами. А еще аудиенция, а еще подписывание бумаг. А еще смотр войск. Так как была как раз годовщина битвы, которую королевское войско выиграло во времена Витольда Победителя.

Вечером Матиуш был такой усталый и бледный, что доктор очень огорчился.

— Нужно беречь здоровье, — сказал доктор, — вы, ваше величество, мало едите и мало спите. Вы, ваше величество, растете, и можете заболеть чахоткой, и будете харкать кровью.

— Я уже вчера харкал кровью, — сказал Матиуш.

Доктор еще больше забеспокоился, осмотрел Матиуша, но выяснилось, что это не чахотка, что у Матиуша выпал зуб, поэтому у него шла кровь.

— Где этот зуб? — спросил церемониймейстер.

— Я выбросил его в корзину для бумаг.

Церемониймейстер ничего не сказал, но подумал: «Хорошие наступили времена! Королевские зубы выбрасывают на помойку!» Так как в придворном этикете было сказано, что королевские зубы должны быть оправлены в золото и сложены в ящик, выложенный брильянтами, а ящик должен храниться в сокровищнице.

29

Нужно во что бы то ни стало устроить съезд королей: во-первых, Матиуш был у них с визитом, значит, теперь должен пригласить их к себе. Во-вторых, нужно торжественно, в присутствии всех королей, открыть первое заседание парламента. Дальше, нужно показать им новый зоологический сад. И, что самое главное, нужно договориться, хотят они быть с ним в дружбе или нет.

Посылались письмо за письмом, телеграмма за телеграммой, министры уезжали и приезжали, дело было очень важное: или дружба с королями и спокойная работа, чтобы все было хорошо и чтобы всем было хорошо, чтобы было много работы и за работу хорошая плата, чтобы все было дешевое и хорошее, — или новая война.

Заседания происходили днем и ночью. То же самое было во дворце Матиуша, то же самое во дворцах иностранных королей.

Однажды пришел посол и сказал:

— Мой король хочет жить в согласии с королем Матиушем.

— А почему ваш король готовит новые войска и строит новые крепости? Кто не хочет вести войну, тот не строит новых крепостей.

— Мой король проиграл одну войну, — сказал посол, — так что теперь должен остерегаться, но это вовсе не означает, что он хочет напасть на короля Матиуша.

Однако шпионы доносили, что этот первый король угрожает больше всех. Собственно говоря, не столько сам король хотел воевать — он был старый и усталый, — как его старший сын, наследник престола. Шпионы Матиуша даже подслушали один разговор короля с сыном.

— Отец, ты уже стар и немощен, — говорил сын. — Лучше будет, если ты отдашь мне трон, уж я с Матиушем справлюсь.

— А что плохого сделал тебе Матиуш? Он очень приятный мальчик, и мне очень нравится.

— Нравится, нравится!.. Но он написал письмо грустному королю, чтобы тот от нас отделился, чтобы он дружил с ним. Другому королю он хочет отдать всех желтых королей, а себе оставить Бум-Друма и черных африканских королей. А кто тогда будет у нас, кто тогда будет присылать нам золото да подарки? Как только мы останемся одни, они подружатся с Матиушем и втроем нападут на нас. Мы должны построить две новые крепости и увеличить количество солдат.

Сын старого короля все знал, потому что у него тоже были свои шпионы, которые ему обо всем доносили. Старый король должен был согласился увеличить количество войск и построить еще одну крепость. Он боялся, что, если будет война и он снова ее проиграет, сын его скажет:

— Я же говорил тебе, что так будет! Нужно было отдать мне трон и корону, тогда бы этого не случилось.

И так продолжалось всю осень и зиму — было совершенно неизвестно: кто с кем будет дружить.

Только когда Матиуш послал письма, что приглашает всех в гости, короли должны были сказать правду — хотят они приехать или нет.

Ответ на приглашение пришел такой:

Конечно, мы охотно приедем, но ставим условие, чтобы Матиуш не приглашал Бум-Друма. Мы, белые короли, не хотим сидеть за одним столом с людоедами. Нагие хорошее воспитание и наша королевская честь не позволяют нам брататься с дикарями.

Бедного Матиуша очень обидел; такой ответ, ведь это означало, что он плохо воспитан и лишен чувства чести. Министр иностранных дел советовал сделать вид, что он этого не заметил и не понял, но Матиуш ни за что не хотел на это согласиться.

— Не хочу притворяться, что; я не понимаю. Нет, так нет. Они оскорбили не только меня, но и моего друга, который присягнул мне в верности, который готов пожертвовать жизнью, чтобы спасти меня в случае опасности в воде, в огне и в воздухе, который в доказательство того, как он меня любит, хотел, чтобы я его съел! Да, он дикий, очень дикий, но он хочет исправиться. Он мой настоящий друг, он мне доверяет, и ни он ко мне, ни я к нему шпионов не посылаем. А белые короли фальшивые и завистливые. И я им все это напишу.

Министр иностранных дел испугался не на шутку.

— Ваше королевское величество, вы не хотите войны, а такой ответ — это верная война; Можно им написать, но иначе.

Снова Матиуш не спал всю ночь, вместе с министрами обдумывал ответ. Итак:

Король Матиуш именно для того подружился с Бум-Друмом, чтобы Бум-Друм перестал быть людоедом, Бум-Друм обещал Матиушу, что больше не будет есть людей. Если Бум-Друм не сдержал слово, то только потому, что боится, чтобы его не отравили жрецы, так как негритянские жрецы не хотят, чтобы народ перестал быть диким. В общем, Матиуш готов проверить, перестал ли Бум-Друм быть людоедом, и дать белым королям ответ.

Заканчивая письмо, Матиуш писал:

И уверяю Ваши Королевские Величества, что и мне дорога моя честь и честь моего черного друга, и я готов защищать эту честь ценою своей крови и жизни.

Это означало, что иностранные короли должны быть осторожнее, что Матиуш не позволит себя оскорблять и что, хотя он и не хочет этого, готов начать новую войну. Иностранные короли написали:

Хорошо, если Бум-Друм перестал быть людоедом, мы готовы приехать к Матиушу одновременно с ним.

Иностранные короли, а собственно только первый, хотели протянуть время, так как его новые крепости еще не были готовы. Они думали так: «Если Матиуш напишет, что Бум-Друм уже не людоед, мы напишем, что черные короли лгут, что они вероломные, что верить им нельзя, так что приехать к Матиушу отказываемся».

Они не ожидали, что Матиуш подстроит им новый фокус!

Как только Матиуш получил ответ, он заявил:

— Лечу на самолете к королю Бум-Друму. Хочу удостовериться, что он уже не ест человеческое мясо.

Напрасно министры отговаривали Матиуша от такого рискованного путешествия — ветер может бросить самолет на землю, пилот может заблудиться, может не хватить бензина, наконец, может что-нибудь испортиться в моторе.

Даже владелец завода, который должен был сделать этот самолет и рассчитывал немало на этом заработать, отговаривал Матиуша:

— Я не могу ручаться, что у самолета, находящегося в течение пяти дней в воздухе, не будет никаких повреждений. Самолеты обычно летают в холодных странах; мы еще не знаем, не испортится ли что-нибудь от жары. Может сломаться какой-нибудь винтик, а в пустыне ведь нет механика, который мог бы исправить поврежденный самолет.

В общем, самолет не сможет поднять никого, кроме пилота и Матиуша. А как Матиуш будет объясняться с Бум-Друмом без профессора, который знает пятьдесят языков?

Матиуш кивал головой, что да, действительно, он понимает, что это очень трудное и опасное путешествие, что он действительно может погибнуть в песках пустыни, что без профессора будет очень трудно объясниться с Бум-Друмом; но, в конце концов, сказал, что решил лететь и полетит.

Он попросил владельца завода не жалеть денег и вызвать самых лучших мастеров, достать самые лучшие инструменты и материалы и сделать самолет как можно лучше и как можно скорее.

Владелец завода отложил все заказы, самые лучшие механики работали в три смены днем и ночью. Главный инженер завода так много вычислял, что, в конце концов, сошел с ума и должен был два месяца провести в больнице. А Матиуш ежедневно приезжал на завод в королевском автомобиле и по нескольку часов сидел там и тщательно осматривал каждую трубку и каждый винтик.

Какое впечатление произвело это известие в стране и за границей, легко себе представить. В газетах ни о чем другом не писали, только о королевском путешествии. Матиуша называли «Королем Воздуха», «Королем Пустыни», «Матиушем Великим», «Матиушем Безумным».

— Ну, теперь-то ему конец, — говорили завистники.

— Дважды Матиушу везло, но этот номер ему не пройдет.

Долго искал Матиуш летчика. Явились двое: один пожилой человек без ног и без одного глаза, а второй — Фелек.

Этот безногий пилот был именно тем старшим механиком, который собирал самолет. Он летал еще тогда, когда самолёты не были так совершенны, как теперь, и часто падали. Он падал семь раз; в четырех случаях он только сильно расшибся, но ничего не повредил, на пятый — потерял глаз, на шестой — ему раздробило ноги, а на седьмой ‹ ~ сломало два ребра и было такое сотрясение мозга, что он целый год лежал в больнице и потерял дар речи. Он и теперь говорил плохо. Последний случай отбил у него охоту летать, но он очень любил самолеты и поступил на завод, чтобы делать их и хотя бы смотреть на них, если уж сам летать не может.

Но с королем Матиушем он полетит: руки у него крепкие, а один хороший глаз вполне сойдёт за два.

Фелек понял, что не может сравниться с таким опытным пилотом, и уступил ему, тем более что думал, как все остальные, что в это путешествие легко отправиться, но трудно из него возвратиться.

Итак, «безумный» Матиуш отправился в путь со своим безногим товарищем.

30

Сидит себе офицер белого гарнизона у телеграфиста, курит трубку и болтает о том о сем.

— Вот собачья жизнь, сидишь тут в этой негритянской деревне у самой пустыни — и света божьего не видишь. С того времени, как тут был король Матиуш, по сей день постоянно провозят через нашу деревню клетки с дикими зверями и мешки с золотом от короля Бум-Друма, так что стало еще хуже. Такие дикие звери будут жить в столице Матиуша среди белых людей, а я — человек, и должен до самой смерти сидеть в этой пустыне! Раньше хоть негры бунтовали, так что с ними иногда воевали. А теперь, как подружились с королем Матиушем, сидят тихо, не нападают на нас. Черт знает, зачем мы здесь? Еще год или два такой жизни, пожалуй, и стрелять разучишься.

Телеграфист хотел что-то сказать, но тут затрещал телеграф.

— Какая-то телеграмма.

Аппарат стучал, а на белой бумажной ленте начали появляться буквы.

— Ого, интересная новость!

— А что такое?

— Еще не знаю. Вот: Завтра в шестнадцать часов король Матиуш приедет поездом, чтобы лететь через пустыню самолетом к королю Бум-Друму. Самолет этот также прибудет поездом. Когда будут выгружать самолет, надо сломать какое-нибудь колесико, чтобы король Матиуш не мог лететь. Совершенно секретно.

— Понимаю, — сказал капитан, — наверно, нашим королям не нравится дружба Матиуша с Бум-Друмом. Это очень неприятный приказ. Сами не хотели дружить с людоедами и Матиушу мешают. Это большое свинство, Но ничего не поделаешь: я офицер и приказ должен выполнить.

Он сейчас же позвал верного солдата и приказал ему переодеться носильщиком.

— На станции все носильщики негры, и Матиуш, увидав одного белого, наверно, наймет его присмотреть за дикарями, чтобы ничего не испортили. Тут-то ты и должен вывинтить колесико, чтобы испортить самолет.

— Слушаю! — сказал солдат, переоделся носильщиком и пошел на станцию.

Приехал Матиуш, Негры его обступили. Матиуш показывает жестами, что надо выгрузить машину, только очень осторожно, чтобы чего-нибудь не испортить. Боится Матиуш, что его не поймут. И вдруг появляется белый человек, Матиуш очень обрадовался.

— Я хорошо заплачу вам, — сказал он, только вы им все объясните и следите за ними.

Тем временем прибегает капитан, будто бы только сию минуту он узнал о приезде Матиуша.

— Что? Самолетам? Хо-хо, прекрасное путешествие. Как — уже завтра? Пусть король останется у нас на несколько дней. Отдохнет. Ну, пойдемте, господа, завтрак ждет.

Матиуш охотно согласился, но летчик ни за что не хотел идти.

— Я предпочитаю проследить своим единственным глазом, чтобы они ничего тут не натворили.

— Я за ними послежу, — говорит переодетый носильщиком солдат.

Но безногий летчик уперся. Нет и нет. Пока самолет не снимут с платформы и не соберут, он не двинется ни на шаг.

Ну, что же делать, если он такой упрямый. Выгружают негры — отдельно крылья, отдельно ящик с мотором, отдельно пропеллер — и все это собирают под наблюдением пилота. Переодетый носильщик пробует от него избавиться, но это ему не удается. Пришлось угостить его усыпляющей сигарой. Пилот только несколько раз затянулся и Уснул.

— Пусть летчик поспит. Он очень утомлен путешествием. Да и вы заработались, — сказал белый носильщик неграм, — вот вам деньги, идите, выпейте водки.

Негры ушли. Пилот спал, а солдат тем временем отвинтил самое важное колесико, без которого самолет не мог летать, и зарыл это колесико под фиговой пальмой в песке.

Через час летчик проснулся — ему было немного стыдно, что он заснул во время работы, — и закончил сборку самолета, который негры покатили на колесах; до самого лагеря.

— Ну, что? — тихо спросил солдата офицер.

— Все в порядке, — ответил солдат. — Отвинченное колесико зарыто под пальмой, может быть, принести?

— Нет, не надо, пусть там лежит.

Еще солнце не взошло, когда Матиуш начал готовиться в дорогу. Взял запас воды на четыре дня, немного еды и два револьвера. Залили бензин, взяли масла, чтобы смазать мотор. И ничего больше. Самолет нельзя было перегружать.

— Можно лететь.

Но что это? Мотор не работает. Что бы, это могло быть? Ведь пилот сам его укладывал, сам собирал.

— Нет колесика! — крикнул летчик, — Кто мог отвинтить колесико?

— Какое колесико? — спросил офицер.

— Тут, тут было колесико. Без этого колесика нельзя лететь.

— А вы не взяли запасного колесика?

— Что же я, сумасшедший? Я взял только то, что могло в дороге сломаться или испортиться, а колесико ни сломаться, ни испортиться не могла.

— Может быть, его забыли привинтить?

— Как это! Я сам его привинтил, еще на заводе. Я вчера его видел, когда вынимали мотор из ящика. Это кто-то сделал умышленно.

— Если это колесико блестящее, могли взять негры, они очень любят блестящие вещи.

Матиуш, опечаленный таким невезением, молча стоял у самолета, и вдруг он заметил возле крыла машины, в песке, что-то блестящее.

— Что это там блестит? Ну-ка посмотрите. Каково же было всеобщее удивление, когда этим блестящим предметом оказалось именно потерянное колесико.

— Что за дьявольская страна! — крикнул пилот. — Какие странные вещи творятся здесь! Сколько живу на свете, никогда не засыпал во время работы, а вчера первый раз в жизни уснул. Многое портилось и ломалось в моих самолетах, но никогда еще не отвинчивалось именно это колесико, которое крепче всего привинчено. И как оно здесь очутилось?

— Надо торопиться, — сказал Матиуш, — мы и так потеряли целый час.

Не меньше их был удивлен офицер, но больше всех — солдат, который, теперь уже в обычном своем костюме, стоял неподалеку.

«Это проделка черных дьяволов — негров», — подумал он. Так оно и было.

Когда негры пошли в кабачок, они начали говорить об этой странной машине, которую выгружали из поезда.

— Совсем как птица. Говорят, что белый король полетит на ней к людоеду Бум-Друму.

— Чего только не выдумают эти белые, — качали они головами.

— А для меня, — сказал один старый негр, — не так удивительна белая птица, как этот белый носильщик. Тридцать лет работаю у белых, а не помню, чтобы когда-нибудь белый пожалел черного рабочего и дал ему деньги раньше, чем тот кончит работу.

— И откуда он взялся? Разве он приехал вместе с ними?

— Даю слово, это кто-то из здешних, переодетый носильщиком. Он слишком хорошо для белого говорит на нашем языке.

— А разве вы не заметили, что этот безногий механик уснул, когда белый носильщик дал ему сигару? Наверно, это была усыпляющая сигара.

— Тут что-то не так, — решили все.

Закончив работу, белый носильщик ушел, а негры сели неподалеку от пальмы, под которой было зарыто колесико. И вдруг один из них закричал:

— Смотрите, на песке следы! Там что-то закопали. Я помню, что до прихода поезда песок под пальмой был нетронутым.

Начали рыть, нашли колесико и тотчас же обо всем догадались.

Что делать? Белые хотят подложить Матиушу свинью, а негры любят Матиуша. Они немало заработали денег с того времени, как начали снимать с верблюдов тяжелые клетки, ящики и мешки и погружать в вагоны этого дышащего огнем дракона, которого белые называют «поезд».

Что же делать? Подойти и отдать Матиушу колесико? Но офицер белого гарнизона может их строго за это наказать. Посоветовались и решили прокрасться ночью в лагерь и подбросить колесико.

Так и сделали. И вот, благодаря помощи добрых негров, Матиуш, хоть и с трехчасовым опозданием, смог отправиться в дорогу.

31

Заблудились!

Кто сам не пережил этого, тот не понимает, сколько ужаса заключено в этом слове. Если ты заблудился в лесу, то у тебя кругом хоть деревья, ты можешь набрести на шалаш или на сторожку лесничего. В лесу у тебя ягоды, ручей — можешь напиться воды, заснуть под деревом. Если заблудится корабль, на корабле есть люди, они могут развеселить, утешить, есть запас еды, виднеются какие-нибудь острова. Но вот так, вдвоем, заблудиться в воздухе, над пустыней, — это, пожалуй, самое страшное, что может ждать человека. Ни спросить, ни посмотреть, даже ни заснуть хоть ненадолго, чтобы освежиться.

Сидишь на этой странной птице и думаешь — вот она мчится как стрела, но неизвестно куда, мчится, пока есть бензин и масло, и упадает замертво, когда запас их кончится. А вместе со смертью этого великана — конец надеждам, тебя ждет смерть в раскаленных песках пустыни.

Два дня тому назад они пролетели над вторым оазисом, сегодня в семь часов утра должны были пролететь над третьим, а в четыре часа дня быть в стране Бум-Друма. Часы их маршрута были подсчитаны двадцатью учеными профессорами, и подсчитаны точно, с учетом силы ветра. Направление у них было прямое, ведь в воздухе нет надобности обходить какие-либо препятствия.

Что же случилось?

В семь часов утра они должны были пролетать над третьим, и последним, оазисом, а между тем уже без двадцати минут восемь, а под ними все песок и песок.

— Долго мы можем еще держаться в воздухе?

— Самое большое шесть часов. Бензина, может быть, хватило бы и на дольше, но масла эта бестия столько выпивает, что не знаешь, как быть. Жарко ей, хочется пить, ничего удивительного.

Они понимали эту жажду, потому что запас питьевой воды тоже был на исходе.

— Пейте вы, ваше величество, — мне меньше нужно воды, потому что ноги мои остались дома и вода им уже не нужна. Ох, и трудно мне будет после падения ползком возвращаться домой, чтобы отыскать свои ноги.

Казалось, он шутил, но Матиуш видел, что у храброго летчика в глазах стояли слезы.

— Семь часов сорок пять минут.

— Семь часов пятьдесят минут.

— Восемь часов.

А оазиса все не видно.

Если бы была буря или гроза, не жалко было бы погибать. Но все шло так хорошо! На десять секунд раньше пролетели первый оазис, с опозданием на четыре секунды пролетели второй. Летят с той же самой скоростью, ну, хоть бы на пять минут опоздали. А то — на целый час!

Уже почти у цели, уже сегодня должно было закончиться это последнее опасное путешествие Матиуша. Все зависело от этого путешествия. И что же?

— Может быть, изменить направление? ~~ советует Матиуш.

— Направление изменить легко. Мой самолетик послушный, стоит пальцем пошевелить. Как он прекрасно идет! Это не его вина, что так случилось. Не горюй, мой птенчик. Изменить направление — но почему — и какое выбрать? Я думаю, надо лететь дальше. Может быть, это опять какая-нибудь дьявольская проделка, как с колесиком. Как это оно могло пропасть и тотчас же отыскаться? Опять мотор хочет пить. На тебе, дурень, рюмку масла, но помни, что пьянство всегда влечет за собой несчастье, а тебя в особенности ожидает горькая доля.

— Оазис! — вскрикнул вдруг Матиуш, который не отрывал глаз от подзорной трубы.

— Тем лучше, — сказал пилот, такой же спокойный в удаче, как был спокоен минуту назад в беде.

— Оазис, так оазис. Опоздание на час пять минут. Ничего страшного. У нас запас на три часа больше, чем нужно. Все потому, что ветер нам мешает. А ну-ка, напьемся сейчас вместе. — Летчик налил себе кружку воды и чокнулся с масленкой.

— Твое здоровье, братишка.

— Твое здоровье, братишка.

И, обильно залив масла в машину, сам выпил целую кружку воды.

— Ваше величество, извольте дать мне на минуту подзорную трубу, посмотрю и я одним глазом на это диво. Хе, хе, хорошенькие деревца у Бум-Друма. А вы, ваше величество, уверены, что Бум-Друм перестал быть людоедом? Быть съеденным — это еще не самое плохое, если знаешь, что тебя, по крайней мере, похвалят, что ты вкусный. Но я жесткий и жилистый, притом бульон из сломанных ребер не очень-то питательный.

Матиуш не мог надивиться, как этот молчаливый человек, который почти ничего не говорил всю дорогу в поезде, вдруг стал веселым и разговорчивым.

— Ваше величество, а вы уверены, что это тот самый оазис? Может быть, мы опять наткнемся на проклятые пески, так уже лучше сесть здесь?

Матиуш не был уверен, — ведь сверху все выглядит иначе. Но садиться нельзя, здесь они могут встретить разбойников или попасть в лапы диких зверей.

— Может быть, мы немного снизимся, чтобы рассмотреть получше?

— Хорошо, — сказал Матиуш.

Они летели очень высоко, чтобы было не так жарко, — приходилось экономить масло. Но сейчас можно было не экономить, до конца путешествия оставалось несколько часов.

Самолет заворчал, дрогнул — и начал опускаться.

— А это что? — удивился Матиуш. И тут же крикнул:

— Вверх, как можно скорее вверх!

И в ту минуту около десятка стрел вонзились в крылья самолета.

— Ты не ранен? — с беспокойством спросил Матиуш.

— Ничуть, — сказал летчик. — Хорошо же нас принимают, нечего сказать.

Еще несколько стрел прожужжало рядом с самолетом, и путешественники снова поднялись высоко.

— Теперь я уверен, что это тот самый оазис. Разбойники слишком далеко в лес не заходят, потому что им там нечего делать. Они кочуют невдалеке от лесов Бум-Друма и располагаются в ближайшем оазисе.

— Значит, мы будем возвращаться не самолетом, а на верблюдах?

— Очевидно, Бум-Друм отправит нас, как и в первый раз. В стране Бум-Друма, пожалуй, можно было бы получить масло, но бензина там, разумеется, нет.

— Если так, — сказал летчик, — можно рискнуть. Порядочный машинист, если опоздал, едет быстрее, чтобы прибыть вовремя. И я так сделаю: пущу машину с самой большой скоростью, чтобы прибыть точно по расписанию. Может быть, это мой последний полет, так уж я воспользуюсь случаем.

И пустил мотор с такой скоростью, что уже через минуту и оазис, и разбойники остались далеко позади.

— А стрелы не вредят? — спросил Матиуш.

— Нисколько: пусть себе болтаются.

Летят, летят, летят, летят. Мотор, хорошо смазанный, работает как надо. Опять начинают попадаться то кусты, то низкие деревья.

— Хо, хо, моя лошадка уже чувствует конюшню, — шутит летчик.

Выпили последнюю воду, доели остатки еды, чтобы не приезжать голодными. Ведь неизвестно, сколько будет продолжаться торжественная церемония встречи, пока их накормят.

И вообще, нехорошо приезжать в гости голодными, а то негры могут подумать, что они сюда приехали специально для того, чтобы их накормили.

Начали осторожно спускаться, снизили скорость, так как Матиуш уже издалека заметил серый песок лесов Бум-Друма.

— Ну, хорошо, — говорит пилот, — а есть там в лесу какая-нибудь полянка, ведь мы не можем сесть на деревья? Правда, однажды я сел в лесу, собственно говоря, не столько я сел, сколько самолет меня высадил. Тогда-то я и потерял глаз. Я был тогда еще молод, и самолеты были молодые и непослушные.

Как раз перед дворцом, то есть перед королевским шатром Бум-Друма, была большая поляна. И теперь, пролетев уже совсем низко над лесом, самолет искал эту поляну.

— Немного правее! — крикнул Матиуш, глядя в подзорную трубу. — Слишком далеко, надо вернуться. Левее, меньше круг, хорошо.

— Вот, вижу, вижу, да, поляна, но что это?

— Вверх! — крикнул перепуганный Матиуш. Снова поднялись выше. До их ушей донесся снизу такой крик, как будто орал весь лес.

Вся поляна перед королевским шатром была полна людей. Голова к голове.

— Что-то случилось. Или Бум-Друм умер, или у них какой-то праздник.

— Да, но мы ведь не можем опуститься им на головы.

— Мы должны подниматься и опускаться до тех пор, пока они не поймут, что надо разойтись, иначе мы их раздавим.

Семь раз поднимались они вверх и снижались, пока дикари не поняли, что большая птица хочет сесть на поляне, отошли назад к деревьям, и самолет спокойно сел.

Только Матиуш ступил на землю, как к нему подбежало какое-то лохматое существо и изо всех сил обхватило его за шею.

Когда Матиуш немножко постоял и у него уже не кружилась голова и перед глазами не мигало, он увидел у своей щеки курчавую голову негритянского ребенка; а когда ребенок поднял голову и посмотрел ему в глаза, Матиуш сразу же узнал королевскую дочь, милую Клю-Клю.

32

Матиуш не понимал, что происходит. Все случилось так быстро, что ему казалось, что он видит это во сне. Сначала Матиуш увидел Бум-Друма, связанного веревками. Бум-Друм лежал на костре, а около него стояли черные жрецы. Все жрецы были страшные, но один был особенно страшный: у него было два крыла, две головы, четыре руки и две ноги. Так он был одет. В одной руке он держал какую-то доску, на которой было что-то нарисовано или написано кровью, а в другой руке держал зажженный фонарь. Матиуш догадался, что Бум-Друма должны сжечь. Тут же стояли связанные его двести жен, и каждая держала в руке отравленную стрелу, острием направленную в собственное сердце. Дети Бум-Друма ужасно плакали, ходили на четвереньках или с жалобным видом кувыркались. Одна только маленькая Клю-Клю тянула Матиуша за руку в сторону отца и что-то говорила, но что — Матиуш не понимал. Матиуш на всякий случай вынул револьвер и выстрелил в воздух.

В эту самую минуту Матиуш услышал позади себя крик. Это крикнул летчик, замахал руками в воздухе, посинел и упал замертво на землю.

Тогда дикари начали орать так, что Матиуш подумал, что они сошли с ума. А жрец с двумя головами разрезал веревки Бум-Друма, начал танцевать какой-то дикий танец, потом вошел на костер, на котором только что лежал Бум-Друм, и дотронулся зажженным факелом до хвороста.

Хворост, по-видимому, был пропитан каким-то легко воспламеняющимся составом, потому что тут же вспыхнуло сильное пламя, и Матиуш и Клю-Клю едва успели отскочить в сторону, так как тоже могли загореться.

Самолет стоял недалеко от костра, одно крыло его загорелось, раздался треск, и он взорвался. Тут жены Бум-Друма схватили Матиуша на руки и посадили на золотой трон. А потом Бум-Друм и все младшие короли и князья клали головы на ступени трона, брали правую ногу Матиуша и трижды ударяли ею себе по шее, говоря при этом какие-то слова, которых Матиуш не понимал.

Тело мертвого летчика завернули в материю, пропитанную такими ароматными маслами, что у Матиуша закружилась голова.

«Что все это значит?» — спрашивал себя Матиуш.

Случилось что-то необычайное, но что? Похоже на то, что Матиуш спас жизнь Бум-Друму и всем его женам. Кажется, Матиушу не угрожает теперь никакая опасность. Но разве можно быть в чем-нибудь уверенным в стране этих странных людей?

Откуда явилось такое множество негров? Что они собираются делать? Они уже разожгли в лесу несколько тысяч костров и танцевали, играли и пели. Каждый оркестр играл свое, каждое племя пело свои песни.

То, что тут были не только подданные Бум-Друма, Матиуш узнал по одежде. Одни, по-видимому, были из лесов, так как одежда их состояла из растений и птичьих перьев, другие носили на спине панцири громадных морских черепах, третьи были в обезьяньих шкурах, четвертые совсем голые, только в носу и в ушах у них болтались украшения.

Матиуш не был труслив, он не раз смело смотрел смерти в глаза. Но один, вдали от дома, среди стольких тысяч дикарей, один-одинешенек… Нет, это было уже слишком даже для мужественного сердца Матиуша. А когда он вспоминал славного товарища, который погиб столь таинственным образом, его охватила такая жалость, что он громко заплакал.

Матиуш занимал отдельный шалаш, сделанный из львиных и тигровых шкур, и думал, что может свободно выплакаться, что его никто не слышит. Но он ошибся. Маленькая Клю-Клю не спала, маленькая Клю-Клю не отходила от Матиуша ни на шаг. Он увидел ее при свете громадного брильянта. Клю-Клю плакала вместе с ним. Положив свою маленькую ручку на его голову, она заливалась горькими слезами.

О, как жалел Матиуш, что он не знал языка людоедов. Клю-Клю рассказала бы ему обо всем. Она что-то говорила, говорила очень медленно и по нескольку раз повторяла одно и то же слово, надеясь, что так Матиуш поймет. Показывала ему что-то жестами. Но из всего этого Матиуш догадался о двух вещах: что Клю-Клю является самым верным его другом на свете и что Матиушу не угрожает никакая опасность — ни сейчас, ни в будущем.

Несмотря на усталость, Матиуш не спал всю ночь.

Только под утро крики немного затихли, и Матиуш уснул. Но его снова разбудили, снова посадили на трон, и каждая группа негров подносила ему подарки. Матиуш улыбался, благодарил, но понимал, что во всем мире не найдется столько верблюдов, чтобы перевезти все это через пустыню. К тому же иностранные короли перед самым его отъездом заявили, что будут пропускать через свои государства только клетки с дикими зверями, и ничего больше, сколько бы Матиуш ни предлагал им денег.

«Как жаль, подумал Матиуш, — что в моем государстве нет своего порта и своих кораблей».

И, если уж хотите знать, Матиуш подумал ещё о том, что, если бы вспыхнула новая война, и он снова бы ее выиграл, иностранному королю пришлось бы отдать ему один морской порт, чтобы Матиуш не зависел от их милости.

Матиуш охотно остался бы еще с неделю, чтобы отдохнуть, но не мог; а что будет, если без него вспыхнет война? Как справится он с чтением писем? Ведь он должен был ежедневно читать по сто писем и ста детям давать во время аудиенции все, что им необходимо.

— Надо возвращаться, — сказал Матиуш Бум-Друму, показал на верблюда и махнул рукой на север.

Бум-Друм понял.

Потом Матиуш показал, что хочет взять домой тело храброго летчика. Бум-Друм понял.

Когда развернули пропитанную благовониями ткань, Матиуш увидел своего мертвого товарища: он был теперь совершенно белый и твердый, как мрамор. Его положили в ящик из черного дерева и показали Матиушу жестами, что он может его взять.

В другой ящик положили остатки сожженного самолета. Матиуш знаками показал, что этого он не возьмет. К его удивлению, Бум-Друм так этому обрадовался, точно сожженный самолет был чем-то необыкновенно важным.

Ну хорошо, но Матиуш не знал самого главного: ест ли еще Бум-Друм людей или нет? Не было иного способа узнать этого, как только взять Бум-Друма с собой. И Матиуш взял Бум-Друма. И уже знакомой дорогой тронулся королевский караван через пустыню.

И только в своем кабинете, в своей столице, понял Матиуш все странные вещи, свидетелем которых он был в стране людоедов. Профессор, который знал пятьдесят языков, все объяснил Матиушу.

Давным-давно, когда один из предков Бум-Друма захотел перестать есть людей и был за это отравлен, верховный жрец диких сделал такое предсказание.

Настанет время, когда людоеды изменятся. Будет так: однажды вечером покажется огромная птица, у которой будет железное сердце, а в правом крыле десять отравленных стрел. Эта птица семь раз облетит поляну королевской столицы и снизится. У этой птицы будут огромные крылья, четыре руки, две головы, три глаза и две ноги. Одна голова и две руки этой птицы будут отравлены одной из десяти стрел и умрут. Дважды раздастся гром. Тогда верховный жрец будет сожжен. Треснет железное сердце громадной птицы. И останется от нее только кусок мрамора, горсть пепла и белый человек, который станет королем всех черных королей. И тогда негры перестанут быть людоедами и начнут учиться у белых разным искусствам и мудрости. А пока птица не покажется, ничего нельзя менять. И каждый король, который захочет что-нибудь изменить раньше этого, должен погибнуть от огня или яда.

Бум-Друм выбрал огонь. И как раз тогда, когда должно было произойти торжественное сожжение Бум-Друма и отравление его двухсот жен, появился самолет с двумя путешественниками. Матиуш вызвал два грома, а летчик — то есть две руки и один глаз птицы — погиб, уколовшись по неосторожности одной из десяти отравленных стрел разбойников. Верховный жрец добровольно сжег себя, огромная птица сгорела, а Матиуш стал королем не только всех людоедов, но и всех черных королей. Итак, отныне людоеды уже никогда не будут есть людей; они хотят учиться читать и писать, не будут продевать в нос ракушки и кости и одеваться будут так, как все люди.

— Это прекрасно! — воскликнул Матиуш. — Пусть Бум-Друм пришлет сюда сто негров, наши портные научат их шить одежду, наши сапожники научат их шить сапоги, а наши каменщики — строить дома. Пошлем им граммофоны, чтобы они научились красивым мелодиям, пошлем трубы, барабаны и флейты, потом скрипки и рояли. Научим их нашим танцам и подарим им зубные щетки и мыло.

— Когда негры привыкнут мыться, может быть, они не будут такими черными. Хотя, по правде говоря, это совсем не мешает.

— Я знаю, что я сделаю, — воскликнул Матиуш, — я устрою в столице Бум-Друма беспроволочный телеграф! Тогда можно будет вести с ними дела, потому что каждый раз ездить так далеко очень трудно.

И Матиуш вызвал королевских мастеров и приказал сделать для Бум-Друма двадцать костюмов, двадцать пар сапог и двадцать шляп. Парикмахер остриг ему волосы. И Бум-Друм на все соглашался. Ему было только немножко не по себе, когда он съел тюбик зубной пасты и кусок душистого мыла, которое было дано ему для мытья. С той поры четыре лакея следили за Бум-Друмом, чтобы он снова не сделал какой-нибудь оплошности.

33

На другой же день после приезда Матиуша старший министр созвал совещание, но Матиуш просил, чтобы его отложили. Как раз выпал красивый пушистый снег, в королевском саду собралось около двадцати мальчиков; были между ними и Фелек, и Стасек. Они играли так весело, что у Матиуша сжималось сердце, когда он смотрел на эту игру.

— Господин старший министр, — сказал Матиуш, — я только вчера возвратился из трудного и опасного путешествия. Я все устроил хорошо. И разве мне нельзя, хоть я и король, один денек отдохнуть? Ведь я маленький мальчик и люблю играть. Если нет ничего особенно важного и можно один день подождать, то я предпочел бы, чтобы совещание было завтра, а сегодня я буду весь день играть с мальчиками. Такой хороший снег, наверно, уже последний в этом году.

Старшему министру стало жаль Матиуша, потому что хотя Матиуш и не просил у него разрешения, а только интересовался, можно ли, но так вышло, что Матиуш просит его разрешения поиграть.

— Один день можно подождать, — сказал министр.

Матиуш даже подпрыгнул от радости. Он надел коротенькую меховую курточку, чтобы ничто ему не мешало, и через минуту уже играл с мальчиками в снежки. Сначала в Матиуша не бросали снежками, не знали, можно ли. Но Матиуш заметил, что в него не целятся, и крикнул:

— Это не игра! Я в вас бросаю, а вы нет. Это не дело. Вы не бойтесь, я сумею защититься. Снежки — это не отравленные стрелы.

Ну, ладно. Разделились на две партии. Эти нападают, те защищаются. Шум поднялся такой, что даже лакеи выбежали посмотреть, что творится. Но заметили короля, удивились, ничего не сказали и ушли.

Никто не узнал бы короля, если бы не знали его в лицо. Матиуш был весь в снегу, потому что несколько раз падал и получил не один снежок в спину, в голову и в ухо. Защищался он яростно.

— Слушайте! — крикнул вдруг Матиуш. — Договоримся так: в кого попадает снежок, тот будет считаться убитым и уже в сражении участвовать не будет. Тогда, по крайней мере, мы будем знать, кто выиграл.

Получилось нехорошо — слишком быстро все оказались убитыми. Тогда решили, что убитым будет считаться тот, в кого трижды попадет снежок. Правда, некоторые обманывали и даже после третьего удара продолжали сражаться. Но все же стало лучше, меньше было шума, лучше лепили снежки и внимательнее целились. Потом опять изменили условие: убитым считался тот, кто упал.

Чудесная была игра.

Потом вылепили из снега огромную бабу, сунули ей в руки метлу, сделали ей глаза из угольков, а нос из моркови. Матиуш то и дело бегал на королевскую кухню.

— Господин повар, дайте, пожалуйста, два уголька.

— Господин повар, дайте, пожалуйста, морковку, мы делаем нос снежной бабе.

Повар был сердит, потому что за Матиушем вбегали другие мальчики, а так как в кухне было жарко, снег таял, и на полу оставались следы.

— Двадцать восемь лет работаю королевским поваром, но такого хлева в моей кухне еще не помню, — ворчал повар и сердито погонял поварят, чтобы те вытирали пол.

«Жаль, что в стране Бум-Друма нет снега, — подумал Матиуш. — Я научил бы негритянских детей лепить снежных баб».

Когда баба была готова, Фелек предложил кататься на санях. При дворе имелись четыре пары саней, предназначенных для королевских детей, и четыре пони. Запрягли пони.

— Сами будем править, — сказал Матиуш конюхам. — Будем ездить наперегонки: кто первый; объедет раз вокруг парка.

— Идет, — согласились мальчики.

И Матиуш уже сел в сани, когда вдруг увидел старшего министра, который быстро к ним приближался.

— Наверно, за мной, — вздохнул опечаленный Матиуш.

Так оно и было.

— Простите, тысячу раз простите, ваше королевское величество. Мне очень неприятно, что я вынужден прервать игру вашего величества.

— Что же делать. Играйте без меня, — сказал Матиуш мальчикам. — Так что же случилось?

— Приехал наш самый главный шпион, — шепотом сказал министр. — Этот шпион привез такие новости, о которых он не мог написать в письме, так как боялся, что письмо может попасть в чужие руки. Мы должны немедленно посовещаться, потому что через три часа он снова уезжает за границу.

В это время как раз перевернулись первые сани, потому что пони давно не запрягали, и он был такой злой, что вместо того, чтобы идти вперед, прыгнул в сторону. С грустью смотрел Матиуш, как мальчики с хохотом вылезали из сугроба и, отряхнувшись, стали устанавливать сани. Но что поделаешь?

Матиушу было очень интересно увидеть настоящего шпиона, потому что до сих пор он только слышал о них.

Матиуш думал, что введут какого-нибудь босого мальчика или деда с мешком за спиной, а вместо этого увидел очень элегантного господина. В первую минуту он даже подумал, что это министр земледелия, которого знал хуже других, так как министр хозяйничал в деревнях и редко приезжал на совещания.

— Я шеф шпионов у первого иностранного короля, — сказал элегантный господин. — Я приехал предупредить ваше королевское величество, что сын этого короля вчера закончил строительство крепости. Но это еще не самое плохое. В прошлом году он втайне построил в лесу огромный пушечный завод и совершенно готов к войне. У него в шесть раз больше пороху, чем у нас.

— Вот негодяй! — воскликнул Матиуш. — Я в лесу строил дома для детей, чтобы они могли на лето выезжать в деревню, а он делал в лесу снаряды и пушки, чтобы напасть на мое государство и уничтожить то, что я выстроил.

— Одну минуту, это еще не все, — продолжал шеф шпионов своим приятным тихим голосом. — Он хотел сделать нечто похуже. Зная о том, что ваше королевское величество собирается выслать иностранным королям приглашение на торжественное открытие парламента, он подкупил нашего секретаря, и тот вместо приглашения должен был выслать ноту, объявляющую им войну.

— Ах, негодяй! Я сразу заметил, когда был у них в гостях, что он меня ненавидит.

— Я еще не кончил. О, он очень хитер, этот сын старого короля. Если бы секретарю не удалось подменить письма, были приготовлены две такие же бумаги с поддельной подписью короля Матиуша, ко двору грустного короля и короля — друга желтых королей. А теперь, ваше королевское величество, позвольте мне его оправдать.

— Но как же вы можете оправдать такого вероломного разбойника?

— Что же, он заботится о своей стране так же, как мы заботимся о своей. Мы хотим быть первыми, и они этого хотят. Сердиться не следует, нужно только быть начеку.

— Так что же мне делать?

— Ваше величество, подпишите приглашения иностранным королям, и я тайно увезу эти письма. Завтра после заседания вы посоветуетесь, как и когда пригласить иностранных королей, будто письма еще не высланы. Секретарю нужно дать возможность подменить письма и только в последнюю минуту их вскрыть, а его арестовать.

— А как же быть с крепостью и пушечным заводом?

— Ах, глупости, — улыбнулся шеф шпионов. — Крепость и завод будут взорваны. Я приехал к вашему величеству как раз для того, чтобы получить на это разрешение.

Матиуш побледнел.

— Как? Ведь войны еще нет! Другое дело, во время войны взрывать неприятельские пороховые склады. Но так: приглашать к себе в гости, как ни в чем не бывало, и вдруг причинить ему такой вред!

— Я понимаю, — продолжал шеф шпионов. — Ваше величество думает, что это неблагородно, некрасиво. Если ваше величество не разрешит, я этого не сделаю. Но вряд ли это будет хорошо. У него в шесть раз больше пороха, чем у нас.

Матиуш взволнованный ходил по кабинету.

— А как же вы это сделаете? — спросил он.

— Помощник главного инженера этого завода нами подкуплен. Он знает точно, где что находится. Там есть одно небольшое здание — склад досок. Об этом никто не будет знать. Там свалено много стружек, стружки загорятся, и будет пожар.

— Ну, так его погасят!

— Не погасят, — улыбнулся шеф шпионов и сощурил глаза. — Потому что так уж странно получится, что как раз лопнет главная водопроводная труба, и во всем заводе не будет ни капли воды. Ваше величество, вы можете быть спокойны.

— А рабочие погибнут? — снова спросил Матиуш.

— Пожары обычно бывают ночью, так что много рабочих не погибнет. А в случае войны погибло бы людей в сто, в тысячу раз больше.

— Знаю, знаю, — сказал Матиуш.

— Ваше королевское величество, мы должны это сделать, — несмело вмешался старший министр.

— Я знаю, что должны, — с гневом сказал Матиуш. — Так зачем же вы спрашиваете, разрешаю ли я?

— Нам иначе нельзя.

— Должны, нельзя… Хорошо, сожгите завод, но крепость не трогайте.

Матиуш быстро подписал приглашение на открытие парламента трем иностранным королям и пошел в свою комнату.

Матиуш сел у окна и смотрел, как Стасек, Фелек и другие мальчики весело возятся с санями. Он подпер голову руками и подумал: «Теперь я понимаю, почему грустный король так грустно играет на скрипке. И понимаю, почему он тогда не хотел, а вынужден был вести со мною войну».

34

Когда должно было состояться последнее заседание, на котором уже подписанные приглашения будут вложены в конверты и запечатаны королевской печатью, Матиуш волновался и с нетерпением ждал государственного секретаря, чтобы увидеть, как он будет класть в конверты фальшивые письма с объявлением войны вместо приглашения в столицу Матиуша на открытие парламента. Его очень удивило, что сам секретарь не явился, а явился его помощник.

— Значит, дома будут готовы? — спросил Матиуш.

— Непременно будут готовы.

— Отлично.

Итак, порядок будет такой. Торжества будут продолжаться неделю. В первый день — богослужение, смотр войск, парадный обед и большое представление в театре.

На второй день — открытие парламента взрослых. На третий — открытие детского парламента. На четвертый день — открытие зоологического сада. На пятый — большое шествие детей, выезжающих на все лето в деревню, в дома, которые Матиуш выстроил для них в своих лесах.

На шестой день — большой прощальный бал для иностранных королей. А на седьмой — отъезд гостей.

Матиуш добавил еще к программе четвертого дня открытие памятника храброму летчику, который погиб во время их последнего путешествия, и большое гулянье для черных королей. На всех увеселениях будут присутствовать депутаты обоих парламентов, и Фелек-министр будет сидеть по левую руку от Матиуша, а старший министр — по правую. Это значит, что министр взрослых и министр детей совершенно равны перед королем, и к Фелеку также все будут обращаться: «Господин министр».

Когда все обсудили, Матиуш подписал приглашения иностранным королям: белым — на белой бумаге, желтым — на желтой, а черным — на черной. Белым королям приглашения были написаны черными чернилами, желтым — красными, а черным королям — золотыми. Приглашения черным королям должен был отвезти Бум-Друм; приглашения желтым королям должен был переслать их приятель — белый король. Но было заранее договорено, что белый король задержит эти приглашения у себя. Тогда желтые короли обидятся на Матиуша и не будут с ним дружить. Церемониймейстер принес ящик с королевской печатью. Приглашения по очереди вкладывали в конверты, и помощник государственного секретаря запечатывал их красным и зеленым сургучом.

Матиуш смотрел внимательно. Прежде его смешила вся эта церемония запечатывания писем, он находил ее излишней и злился, что она так долго длится. Но теперь он понял, как это важно.

Уже были запечатаны все письма, кроме последних трех. Министрам надоела эта церемония, они закурили сигары и тихонько разговаривали, хотя регламент запрещал разговаривать во время запечатывания писем королевской печатью. Они не знали, что должно случиться. Знал обо всем только Матиуш, старший министр да министр юстиции. Позже министр иностранных дел очень обижался, что ему ничего не сказали.

Помощник государственного секретаря побледнел, но руки его ничуть не дрожали. И когда он должен был вложить приглашения белым королям, он вдруг начал кашлять и, сделав вид, будто не может найти носового платка, стал шарить по карманам. И тут он так ловко вынул из кармана, вместе с платком, подложные письма, а настоящие спрятал, что заметить это смогли только те, кто обо всем знал.

— Ваше величество, прошу прощения, — сказал он кротко, — но в моем кабинете выбито стекло, и я простудился.

— О, это ничего, — сказал Матиуш, — это моя вина, стекло выбил я, когда мы играли в снежки.

И помощник был очень доволен, что ему так ловко удалось подменить письма. Но тут вдруг министр юстиции объявил:

— Господа министры, прошу внимания. Отложите ваши сигары.

Все сразу же догадались, что произошло нечто важное. А министр юстиции надел на нос очки и обратился к помощнику государственного секретаря:

— Именем закона вы арестованы как шпион и изменник. Согласно параграфу 174 вы будете повешены.

У того даже глаза вылезли на лоб; он вытер со лба пот, но продолжал притворяться спокойным.

— Господин министр, я ничего не знаю, я ничего не понимаю. Я болен, у меня кашель. В моем кабинете выбили стекло. Я должен идти домой и лечь в постель.

— Нет, братец, ты у меня не уйдешь. Уж в тюрьме тебя вылечат.

Тут входят пять тюремных стражников и надевают ему цепи на руки и на ноги.

— Что случилось? — спрашивают удивленные министры.

— Сейчас увидите. Ваше королевское величество, извольте сломать печати на этих письмах.

Матиуш вскрыл конверты и показал поддельные бумаги. Там было написано:

Теперь, когда все дикие короли мои друзья, вы совершенно мне не нужны, Я уже один раз вас победил, попробую второй, И тогда вы будете меня слушаться. Объявляю вам войну.

А пятый тюремный стражник вынул из кармана помощника секретаря вместе с носовым платком смятые приглашения белым королям.

Арестованному было приказано подписать протокол, что все это правда. Был вызван по телефону государственный секретарь, который и явился тотчас же, перепуганный насмерть.

— Ах, мерзавец! — кричал он. — Я хотел прийти сам, а он так меня просил, так просил, сказал, что хочет меня заменить; купил мне билет в цирк, будто бы в цирке такое хорошее представление, а я, дурак, ему поверил.

На суд приехали сразу пять генералов.

— Обвиняемый, говорите правду, это может облегчить вашу участь. Если же станете вилять, будет плохо.

— Буду говорить правду.

— Как давно вы занимаетесь шпионажем?

— Три месяца.

— Почему вы стали шпионом?

— Я проиграл в карты крупную сумму и не мог отдать. А карточные долги, как известно, нужно платить в течение двадцати четырех часов… Вот я и взял казенные деньги.

— Вы их украли.

— Я думал, что смогу их отдать, думал, что отыграюсь.

— Ну и что дальше?

— Я снова стал играть в карты, чтобы отыграться, и проиграл еще больше.

— Когда это было?

— Полгода тому назад.

— А что было потом?

— Потом я все время боялся, что будет ревизия, и меня посадят в тюрьму. И вот я поехал к иностранному королю и стал его шпионом.

— Сколько он вам платил?

— По-разному: за важные сведения я получал много, за маловажные — мало. Но за сегодня я должен был получить очень много денег.

— Господа генералы-судьи, — сказал министр юстиции. — Этот человек совершил три преступления: первое преступление — похищение государственных денег. Второе — то, что он шпион. А третье — это то, что он хотел, чтобы началась война, в которой снова погибло бы столько невинных, Я требую для него смертной казни, согласно параграфу 174. Обвиняемый не является военным, так что нет надобности его расстреливать, а достаточно повесить. Что касается государственного секретаря, то он тоже отвечает за своего помощника. Я сам люблю ходить в цирк, но на такое важное заседание он должен был явиться лично, а не присылать шпиона. Это большая небрежность, и за это ему следует дать полгода тюрьмы.

Судьи удалились на совещание, а Матиуш подошел к старшему министру и шепотом спросил:

— Почему наш шпион говорил, что это должен сделать секретарь, а не его помощник?

— Ах, сведения шпионов не могут быть абсолютно точными. Шпион не может слишком много спрашивать, это привлекло бы внимание. Он должен быть очень осторожен.

— А как умно он посоветовал, чтобы не спешить с арестом, а подождать, пока будет заседание, — удивился Матиуш. — Меня все время подмывало его арестовать.

— О нет, так делать нельзя. Лучше всего прикинуться, что ничего не знаешь, и захватить изменника на месте преступления. Чтобы он уже никаким образом не мог вывернуться.

Церемониймейстер трижды ударил серебряной тростью о стол, и генералы вошли в зал.

— Объявляю приговор: государственный секретарь приговаривается к месячному тюремному заключению, а его помощник к повешению.

Приговоренный стал так громко плакать и просить о помиловании, что Матиушу стало его жаль.

Матиуш вспомнил, как его самого судил военный суд, и он остался жив только потому, что судьи поспорили, расстрелять его или повесить.

— Вашему королевскому величеству принадлежит право помилования. Смертную казнь можно заменить пожизненным заключением.

Матиуш написал на приговоре:

Заменяю пожизненным заключением.

И угадайте, в котором часу пошел Матиуш спать?

В три часа ночи.

35

Матиуш не успел еще позавтракать, когда пришел журналист.

— Я первый хотел принести вашему величеству сегодняшнюю газету. Думаю, что вы, ваше величество, останетесь ею довольны.

— А что там нового?

— Пожалуйста, прочтите.

На первой странице был такой рисунок: Матиуш сидит на троне, а тысячи детей с букетами в руках стоят перед троном на коленях. Под рисунком были стихи, восхвалявшие Матиуша до того, что даже называли его самым великим королем от сотворения мира и самым великим реформатором. Называли его сыном солнца и братом богов.

Матиушу не понравились ни стихи, ни рисунок, но он ничего не сказал, так как видел, что журналист всем этим очень гордится.

На второй странице была фотография Фелека и статья: Первый в мире ребенок-министр. И опять хвалили Фелека, что он такой умный и деловой, что как Матиуш побеждал взрослых королей, так Фелек победит взрослых министров.

Взрослые не умеют управлять, — было написано там. — Потому что они не умеют бегать и им даже не хочется. Потому что они старые и у них болят кости.

И так вся страница.

И это Матиушу не очень понравилось, так как незачем хвалиться, когда еще неизвестно, что будет. И на старых тоже нехорошо так нападать. С того времени, когда Матиуш начал по-настоящему управлять, он жил с министрами в согласии, охотно слушался их советов и многому от них научился.

А дальше в газете была интереснейшая новость: Пожар в королевских лесах.

— Самый большой лес иностранного короля горит, — сказал журналист.

Матиуш кивнул головой в знак того, что видит, и очень внимательно прочитал, что было об этом написано. Рабочие, которые рубили лес, бросили папиросу, и возник страшный пожар.

— Однако странно, — сказал журналист, — я понимаю, что летом сухой лес может загореться, но сейчас, когда совсем недавно лежал снег? И говорят, был какой-то грохот, А ведь когда горит лес — никакого грохота не бывает.

Матиуш кончил завтракать и ничего не ответил.

— Что думает об этом ваше величество? — спросил журналист. — Подозрительный пожар.

Журналист сказал это каким-то тихим и очень приятным голосом, и Матиуш, сам не зная почему, подумал: «Нужно быть осторожным».

А журналист закурил папиросу и начал снова о чем-то другом.

— Вчера, говорят, суд приговорил государственного секретаря к месячному заключению? Я не поместил этого в нашей газете, потому что детей мало интересует, что происходит со взрослыми. Если бы в их министерстве были какие-нибудь непорядки, тогда другое дело. Ваше величество, вы даже не знаете, каким счастливым был выбор Фелека на должность министра. Солдаты радуются, что сын взводного стал министром. Газетчики знают Фелека, потому что Фелек еще перед войной продавал иногда газеты. Ну, и все дети радуются. А за что же бедный государственный секретарь угодил за решетку?

— За беспорядки в канцелярии, — ответил Матиуш уклончиво, потому что — странная вещь — ему вдруг пришло в голову, что журналист — шпион.

Журналист ушел, а Матиуш долго еще думал о нем: «А, все это мне только кажется. Я просто не выспался, и потом, за последние дни я столько наслушался о шпионах, что готов подозревать каждого».

И Матиуш забыл об этом, так как перед приездом королей у него было очень много работы.

Совещания с церемониймейстером продолжались без конца. Наспех обновляли летний дворец в парке для черных королей. Отдельно построили небольшой дворец на случай приезда кого-нибудь из желтых королей. Белые короли будут жить во дворце Матиуша.

Прибывали клетки с дикими зверями. Все спешили, чтобы зоологический сад был открыт вовремя.

Тут еще строительство домов для детей, строительство двух огромных зданий для парламентов.

Начались выборы депутатов по всей стране. В малый парламент, то есть детский, как его называли, было решено выбирать депутатов не моложе десяти и не старше пятнадцати лет. Младшие классы в каждой школе выбирали одного депутата, и старшие классы — тоже одного депутата. Было много волнений, потому что оказалось, что школ много и все депутаты не поместятся в одном зале. Теперь приходило столько писем, что Матиуш долгие часы проводил в своем кабинете. Письма были важные, с разными вопросами:

Можно ли выбирать девочек в депутаты? Разумеется, можно.

Можно ли выбирать депутатов, которые еще не очень хорошо пишут?

Где будут жить депутаты, которые приедут из деревни и разных городов?

Будет ли открыта для депутатов школа, чтобы они могли учиться и не теряли год, когда будут заседать в столице?

Государственному секретарю заменили тюрьму домашним арестом. Это означало, что он сидел дома, и ему не разрешалось в течение месяца выходить на прогулку; он только приезжал к Матиушу в канцелярию, потому что без него Матиуш не мог справиться с делами.

Церемониймейстер составлял порядок торжеств: какие и где будут установлены триумфальные арки в честь иностранных королей, на каких улицах должен играть оркестр, какие привезти цветы. Нужно было докупить тарелки, ножи, вилки. Нужно было купить автомобили. А как будут короли сидеть в театре и за обедом? Чтобы важные короли имели лучшие места, чтобы не посадить рядом королей, которые друг друга недолюбливают. Привезены вина, фрукты и цветы из жарких стран. Выкрашены грязные дома. Исправлены мостовые. Матиуш не спал, не ел, только работал.

— Ваше величество, пришел подрядчик.

— С вашим величеством хочет поговорить садовник.

— Пришел министр иностранных дел.

— Приехал посланник желтого короля.

— Какие-то два человека желают видеться с вашим королевским величеством.

— Чего они хотят? — спросил выведенный из терпения Матиуш, которого уже третий раз отрывали от обеда.

— Хотят поговорить о фейерверках.

Матиуш, злой и голодный, прошел в свой кабинет, потому что он теперь редко принимал в тронном зале. Не было времени на церемонии.

— Чего вы хотите, господа? Только прошу вас говорить коротко, так как у меня нет времени.

— Мы слышали, что должны приехать дикие короли, так что нужно им показать что-нибудь такое, что бы им понравилось. Зоологический сад их не заинтересует, они достаточно видели диких зверей у себя дома. Театр они не понимают…

— Ну, хорошо, хорошо, — догадался Матиуш, — значит, вы хотите устроить фейерверк?

— Совершенно верно.

На всех правительственных домах будут установлены ракеты. В королевском парке будет построена высокая башня. Кроме того, будут сооружены мельница и нечто вроде водопада, и вечером все это загорится. С верхней части башни будут взлетать красные ракеты, которые, падая, будут превращаться в зеленые и синие шары, ниже будут вертеться маленькие огненные мельницы и расцветать зеленые и красные цветы. А водопад будет сверкать огненным дождем.

— Вот рисунки, ваше величество, извольте взглянуть.

Пиротехники принесли сто двадцать рисунков, на которых было видно, как все это будет выглядеть. Матиуш осматривал, а его обед тем временем остывал.

— А сколько все это будет стоить? — спросил Матиуш. Он вспомнил, что на последнем заседании министр финансов говорил о необходимости нового займа.

— Как же так? — удивился Матиуш. — Ведь у нас было столько золота.

— Совершенно верно, но реформы вашего королевского величества очень дорого стоят.

И началось вычисление: столько-то стоит строительство домов для детей, столько-то два громадных здания для парламентов, столько-то тратится в месяц на шоколад, столько-то на куклы и коньки.

— Если нам хватит денег на прием иностранных королей, это будет еще очень хорошо.

— А может не хватить? — не на шутку перепугался Матиуш.

— Ничего страшного. Можно будет собрать новые налоги. Теперь все хорошо зарабатывают, так что могут часть денег отдать государству.

— Ах, — вздохнул Матиуш, — если бы у нас был собственный порт и свои корабли, Бум-Друм прислал бы нам столько золота, сколько бы мы пожелали.

— Есть выход, — вмешался военный министр. — Не надо жалеть денег на пушки, на ружья и крепости, так и порт найдется. Да, пушки важнее шоколада и кукол.

Матиуш покраснел. Это правда, несколько новых крепостей были бы очень кстати. Военный министр на совещаниях постоянно толковал о том, что должен получить для армии часть золота Бум-Друма. Но Матиуш был занят другими делами и каждый раз просил его немного подождать.

С тяжелым сердцем согласился Матиуш на фейерверк.

— Ничего не поделаешь. Потом будем экономить. Ведь нужно показать что-нибудь интересное и черным королям.

А когда поздно ночью Матиуш лежал в постели, он подумал: «Может быть, я плохо сделал, что не разрешил шпиону взорвать и крепость? Все-таки на одну крепость было бы меньше. Если хотят войны, то пусть будет война». Но теперь Матиуш был умнее; он сказал бы: «Я тебя победил, и ты должен мне отдать один порт и десять кораблей».

36

Матиуш знал, как принимают гостей иностранные короли — ведь он был у них с визитом. Было хорошо. Но прием, который Матиуш приготовил для своих августейших друзей, был совершенно необычайный.

Это признали все короли. Многое было приготовлено заранее, а много сюрпризов Матиуш придумал уже во время пребывания у него королей. Что ни день, то что-нибудь новое: то охота, то поездка, то представление в цирке с дрессированными зверями, то состязание борцов.

Первыми приехали черные короли. Батюшки, сколько с ними было хлопот! Если бы не славный Бум-Друм, который взялся следить за порядком в предназначенном для них летнем дворце, с ними невозможно было бы справиться.

Хуже всего было то, что они из-за каждого пустяка затевали драку. Дрались они диким образом. Царапались, кусались, и разнять их было невозможно. То объедались деликатесами, которые им готовил королевский повар, и потом плакали, что у них животы болят, а когда доктор велел им один день не есть, скандалили, ломали стулья и били стекла. К тому же они то и дело пугались. Король Люм-Бо так испугался, когда увидел себя в зеркале, что ему надо было дать капли, чтобы он успокоился. Король Ду-Нко вместо того, чтобы сойти с лестницы, съехал по перилам, упал и сломал себе ногу. Король Муп со злости откусил лакею палец. А сколько было наставлено шишек, трудно и сосчитать. Король Пу-Бу-Ро привез двадцать жен, которые вовсе не были приглашены. Король Дуль-Ко-Цын привез колбасу, сделанную из четырех негров. Эту колбасу у него отняли, и, конечно, снова скандал. Король Бра-Пут влез на дерево и сидел там пять часов, а когда его хотели снять, плевался, пинался и кусался. Пришлось вызвать пожарных, которые направили на него такую сильную струю воды, что он упал в специально натянутую сетку.

Бум-Друму было очень стыдно за своих земляков, он боялся, что они испортят весь праздник. Пока они дерутся у себя во дворце — это еще полбеды. Но что будет, если им взбредет в голову устроить скандал на парадном представлении или во время парадного обеда?

Нужно было что-то для них придумать: или розги, или карцер.

Матиуш долго противился, но понял, что иначе Бум-Друму не справиться.

В одной из комнат королевского дворца был музей. Там были различные орудия, которыми наказывал своих подданных Генрих Вспыльчивый: шила для выкалывания глаз, клещи для вырывания ногтей и ломания пальцев, страшные пилы для отрезания рук и ног, разные железные приборы, ремни и палки. У человека волосы вставали на голове дыбом, когда он видел все это. Матиуш не любил этот музей. А еще в глубине сада был вырыт глубокий колодец без воды, куда бросали осужденных на голодную смерть.

Бум-Друм решил этим воспользоваться. Накануне приезда белых королей он привел дикарей к этому колодцу, потом повел в музей пыток и долго с ними говорил.

О чем он говорил, Матиуш не знал, но, должно быть, он их сильно припугнул, потому что на улице и на торжествах они вели себя вполне прилично.

Только два раза Бум-Друму пришлось наказать диких королей. Один получил десять ударов плетью за то, что откусил палец белому лакею, а другой сидел целый день в железной клетке за скандал, устроенный ночью.

А было это так.

Захотелось ему ночью играть на пищалке. Он говорил, что, если короли устали, пусть они спят, а он спать не хочет. Когда хотели отнять у него пищалку силой, он прыгнул на шкаф и начал бросать оттуда на головы разные вазы и статуэтки, которые там стояли. А хуже всего было то, что он выскочил из окна в парк и на террасе зимнего дворца поднял такой шум, что разбудил всех белых королей. Короли рассердились, что им не дают спать, и пошли к Матиушу с жалобой.

— Мало того, что мы с этими обезьянами должны сидеть за одним столом и смотреть, как они едят лапами, без вилок, вытирают свои приплюснутые носы пальцами и портят воздух так, что даже есть невозможно, так еще ночью у нас нет покоя.

Матиуш долго успокаивал их, уверяя, что дикари исправятся, что Бум-Друм тоже был дикарем, а за два месяца научился мыться душистым мылом и даже употребляет зубочистки.

Была уже опасность, что белые короли уедут, и с трудом удалось их уговорить не делать этого, пообещав, что они будут есть отдельно и что только наименее дикие негры будут сидеть с ними за одним столом.

Ведь между черными королями было три совершенно порядочных и образованных, которые даже носили брюки и воротнички и умели заводить граммофон.

Может быть, белые короли не уступили бы так быстро, но одни ждали охоты, другие — состязаний борцов, и все — черные, желтые и белые — ждали фейерверка.

Желтых королей приехало только двое. Король Кито-Сиво был совсем как белый, носил очки и говорил на европейских языках. А король Цинь-Дань, хотя и не был похож на белых, тоже не был дикий, так как знал этикет. С ним была другая забота. Он желал здороваться и прощаться с каждым. Казалось бы, в этом нет ничего плохого, но надо знать, как он здоровался. Сначала он отвешивал каждому королю четырнадцать вступительных поклонов, потом двенадцать обыкновенных, десять этикетных, восемь церемонных, потом шесть торжественных и четыре дополнительных. Следовательно, всех поклонов было 14+12+10+8+6+4, что продолжалось сорок семь минут; вступительные поклоны — по полминуты, а все другие — по минуте.

— Пять тысяч лет делали так мои предки, значит, и я буду так делать.

— Да, но так можно здороваться с одним или двумя королями, а не с такой массой.

«Удивительно устроен мир, — подумал Матиуш, — одни недостаточно вежливы, а другие слишком. И как это все примирить?»

Король Цинь-Дань приехал с двумя учеными, которым удалось убедить Цинь-Даня, что с черными королями, — а их было больше всех, — вообще не стоит здороваться. А белым можно отвешивать поклоны не лично, а перед их портретами. Итак, были сфотографированы все белые короли, и Цинь-Дань ежедневно, утром и вечером, отвешивал в своей комнате поклоны их портретам. Как только он кончал кланяться одному, лакеи тотчас ставили фотографию другого, и так далее. Цинь-Дань постоянно опаздывал к завтраку, хотя вставал на два часа раньше, а ложился на два часа позже, чем остальные короли.

Что касается черных королей — хоть с этими был покой. Одни, здороваясь, два раза высовывали язык, другие — четыре раза, третьи всовывали средний палец правой руки в левую ноздрю, а четвертые ударяли себя пятками в спину, подпрыгивая вверх три, а некоторые шесть раз.

Матиуш очень удивился, когда Бум-Друм рассказал ему, что в прошлом столетии в течение пятнадцати лет шла война между двумя черными королями только из-за того, что один король, здороваясь, всовывал палец правой руки в левую ноздрю, а другой поступал наоборот. Весь народ взбунтовался. В спор вступили жрецы и другие короли. Одни говорили — надо так, другие — не так. Началась борьба. Жгли шалаши и целые деревни, убивали женщин и детей, брали в плен, бросали на съедение львам. Пока не вспыхнула эпидемия, и не начался голод, так что дольше воевать уже не могли, и каждый остался при своем мнении. И теперь короли этих стран не здоровались и за столом сидели далеко друг от друга.

Я сказал: сидели за столом. И это было нелегкое дело. Славный Бум-Друм немало попотел, пока смог им растолковать, что стулья служат для того, чтобы на них сидеть, а не для того, чтобы разбивать ими головы…

Но кто действительно получил удовольствие, так это дети, живущие в столице. Школы были закрыты, потому что все равно никто не приходил на уроки.

Дикие короли не любили ездить, на автомобилях, они ходили по городу пешком. И за каждым — толпа мальчишек. Полиции тоже досталось. После торжеств префект полиции жаловался, что он похудел на семь килограммов.

— Вы только подумайте! Расползлись эти чудища по городу, а ты следи, чтобы какой-нибудь оболтус не бросил в них камнем, чтобы их не переехали, ну, и чтобы они кого-нибудь не съели, им это очень даже просто.

Матиуш должен был дать ему орден. Вообще, во время торжеств Матиуш раздал много разных орденов: черные короли прикрепили ордена к носу, а белые повесили на грудь. И все были очень довольны.

Матиуша ждала еще одна неприятность. Черным королям не понравилась охота. И ничего удивительного: как могла понравиться охота на зайца и серну людям, которые привыкли убивать слонов, тигров и крокодилов? Может быть, и белым королям одно понравилось больше, другое меньше, но они были хорошо воспитаны и делали вид, что им все нравится. А дикие короли были плохо воспитаны и, возможно, даже думали, что Матиуш над ними подшутил. Они подняли такой страшный шум и так свирепо начали потрясать своими стрелами и копьями, которыми вооружились перед этой злополучной охотой, что белые короли сели в автомобили и хотели удрать, а Бум-Друм бегал как угорелый и махал руками, успокаивая возбужденных, пока ему это наконец не удалось.

Охота, однако, закончилась без происшествий. Белые короли даже подстрелили двух кабанов и одного медведя и думали, что черные короли, наконец, поймут, что и в Европе водятся опасные звери. Король, убивший медведя, до конца охоты держался вместе с черными, как их коллега, и хвалился, показывая жестами, что он умеет стрелять и что, вообще, он отличный охотник. Он осматривал их луки и стрелы и даже сказал, что хочет ночевать в летнем дворце. А на другой день за завтраком сказал, что черные — очень милые люди, что от них можно многому научиться — и даже, кто знает, не вкуснее ли еда, когда ее берешь руками, а не острыми и холодными вилками.

37

Случилась неслыханная вещь: дочь Бум-Друма, маленькая и смелая Клю-Клю, приехала к Матиушу в клетке с обезьянами. А произошло это так.

Зоологический сад был уже совсем готов. Все звери были размещены по своим клеткам. В среду должно было состояться торжественное открытие сада, а в четверг его должны были передать детям. Но ждали еще один ящик с тремя такими редкими обезьянами, каких не было пока ни в одном зверинце белых королей.

Этот ящик должны были распаковать во время торжеств. Открыли его так, чтобы обезьяны могли сразу вбежать в клетку. И вот, собрались все, стоят и смотрят. Как только оторвали доску, сейчас же одна, за ней другая обезьяна выпрыгнули в клетку. Но третьей все нет. Ящик немного отодвинули от клетки, и вдруг из него выпрыгивает маленькая Клю-Клю, бросается Бум-Друму в ноги и что-то говорит ему по-негритянски.

Бум-Друм страшно рассердился и, хотя он не был уже таким диким, хотел ударить непослушную Клю-Клю. Но Матиуш взял ее под свою защиту.

Клю-Клю дурно поступила, что убежала из дому. Клю-Клю очень дурно поступила, что ночью сама открыла ящик, выпустила одну обезьянку и заняла ее место. Но Клю-Клю уже была наказана. Потому что даже для негритянского ребенка шесть недель находиться в ящике с обезьянами — вещь очень неприятная. А ведь Клю-Клю была не просто черным ребенком, а дочкой короля, привыкшей к удобствам. К тому же, в ящике она не могла пользоваться даже теми удобствами, которыми пользовались обезьяны, ведь она не могла подходить к окошку ящика, через которое им подавали пищу, так как боялась, чтобы ее не заметили в дороге и не отослали домой.

— Король Бум-Друм, друг мой Бум-Друм, — сказал растроганный Матиуш, — ты можешь гордиться своей дочерью. Ни на что подобное не решилась бы не только девочка, но ни один белый мальчик.

— Могу тебе подарить эту упрямую девчонку, которую ты так защищаешь, — сказал рассерженный Бум-Друм.

— Отлично, — согласился Матиуш, — пусть она останется в моем дворце, пусть учится, а когда станет королевой, будет такой же реформаторшей среди черных, как я среди белых.

Странная вещь: спустя час после этого приключения Клю-Клю вела себя так, как будто была здесь уже очень давно. А когда старый профессор, который знал пятьдесят языков, обратился к ней по-негритянски и объяснил, что хочет сделать с ней Матиуш, она сразу ответила:

— Я тоже так думала. Мой золотой, львиный, крокодиловый профессор, только, пожалуйста, сразу же начни меня учить вашему языку, потому что я не могу сказать, что думаю, а планы у меня очень важные, и я не люблю ни ждать, ни откладывать.

Оказалось, что Клю-Клю уже знает сто двенадцать европейских слов, которым научилась во время пребывания Матиуша в Африке.

— Это поразительно, однако, какая способная эта малышка, — удивлялся профессор. — Удивительная у нее память.

Клю-Клю не только помнила слова, но помнила также, от кого их слышала. Оказалось, что, сидя в клетке, она научилась многим словам от моряков.

— Фу, Клю-Клю, — говорил профессор, — откуда у тебя такие выражения? Ты, верно, не понимаешь, что они означают.

А Клю-Клю:

— Эти три слова сказал носильщик, когда брал на плечи клетку. А эти четыре слова он сказал, когда споткнулся и чуть не упал. Так говорил надсмотрщик, когда давал нам есть. А так кричали моряки, когда были пьяные.

— Это грустно, Клю-Клю, что такими словами встретили тебя белые, — сказал профессор. — Ты должна их быстро забыть. Мы, белые, умеем красиво говорить друг с другом. Я охотно буду тебя учить, милая, отважная, бедная Клю-Клю.

До самого конца торжеств Клю-Клю была в центре внимания. Во всех витринах теперь больше всего было фотографий Клю-Клю. Мальчики громче кричали и выше бросали шапки, когда в автомобиле появлялась Клю-Клю. А когда во время открытия детского парламента Клю-Клю обратилась к депутатам на их языке: «От имени моих черных соотечественников, негритянских детей, приветствую этот первый в мире детский парламент», — грянула такая буря аплодисментов, и всех охватил такой восторг, что даже Фелек, при всей его энергии, долго не мог навести порядок. Выведенный из терпения, он крикнул одному из депутатов, который орал как безумный:

— Эй, ты, слышишь, если сейчас же не перестанешь, получишь в зубы!

Эта фраза Фелека произвела очень плохое впечатление на белых королей, но они не подали виду.

Я охотно описал бы подробно все развлечения и торжества, но тогда не хватило бы места на описание более важных вещей, так как ведь не о забавах же следует писать в книге о короле-реформаторе. Мои читатели должны помнить, что Матиуш не просто так пригласил к себе гостей, дело шло о серьезных политических вопросах.

Среди гостей был и старый король со своим сыном, заклятым врагом Матиуша. Был и другой король, друг желтых. Тут был и грустный король, с которым Матиуш уже несколько раз вел длинные беседы.

— Дорогой Матиуш, — говорил грустный король, — я должен признать, что ты начал очень смело, что твои реформы очень интересные и важные. Пока все идет хорошо, даже замечательно. Но запомни: реформы окупаются тяжелой работой, слезами и кровью. Ты только начинаешь. Не обольщайся, что так будет всегда. Не слишком-то доверяй своим силам.

— О, я знаю, — ответил Матиуш, — это очень трудно. — И рассказал, сколько он работает, сколько ночей не спал и сколько раз ел обед холодным.

— Хуже всего, что у меня нет своего порта, — жаловался Матиуш, — и мне чинят препятствия с перевозкой золота.

Грустный король задумался и сказал:

— Знаешь, Матиуш, я думаю, что старый король дал бы тебе один из своих портов.

— Да где там! Этого ему не разрешит сын.

— А я думаю, что разрешит.

— Но он же меня ненавидит. Завидует мне, не доверяет.

— Да, все это правда. Но, несмотря на это, он согласится.

— Почему? — удивился Матиуш.

— Потому что он тебя боится. На мою дружбу он не может рассчитывать, — усмехнулся грустный король. — Другой король доволен, что ты уступаешь ему желтых королей.

— Ведь не могу же я забрать себе всех, — пробурчал Матиуш.

— Ну да, разумнее не желать властвовать над всем миром. Но были, есть и будут такие, кто пытался и будет пытаться это сделать. Может быть, и ты, Матиуш, попытаешься.

— Никогда!

— Люди меняются; успех их портит.

— Но не меня.

В эту минуту вошел старый король с сыном.

— О чем вы здесь беседуете, ваши королевские величества?

— Да вот, Матиуш жалуется, что у него нет порта. У Матиуша есть горы, леса, города, поля, но нет ни моря, ни кораблей, А теперь, когда он подружился с африканскими королями, порт ему просто необходим.

— И я так думаю, — ответил седой король. — Но это поправимо. В последней войне Матиуш победил и прервал войну, не требуя от нас награды. Это было очень благородно с его стороны. Теперь очередь за нами, мы должны показать, что умеем быть благородными. Не правда ли, мой сын, ведь мы без всякого ущерба для себя можем уступить Матиушу часть нашего моря и один порт?

— А за корабли Матиуш нам заплатит, — быстро заключил сын. — У него ведь богатые друзья.

— С величайшим удовольствием, — обрадовался Матиуш.

Немедленно был вызван министр иностранных дел и государственный секретарь, написана соответствующая бумага, которую подписали все короли. Церемониймейстер принес ящик, и Матиуш дрожащей рукой приложил печать.

Пора было кончать с делами, так как уже зажигали фейерверк.

Да, тут было на что посмотреть. Весь город вышел на улицы. Парк был полон — здесь и депутаты, и военные, и гражданские чиновники. Особые места занимали журналисты, съехавшиеся со всего света, чтобы описывать эти чудеса в своих газетах. На балконах, у окон и на террасе дворца собрались короли. Часть диких королей влезла на крышу, чтобы лучше видеть. Вот зажглась башня. Бенгальские огни, ракеты, зеленые, красные шары взлетели к небу. Огненные змеи, мельницы, каждый раз другого цвета. А когда засверкал водопад, раздался всеобщий крик восторга. И все это среди гула и выстрелов.

— Еще, еще! — кричали африканские короли, удивленные и очарованные, называя Матиуша «Королем Стоцветного Неба и Укротителем Огня».

Но нужно было рано лечь спать, так как на следующее утро был назначен отъезд.

Сто оркестров играло на улице, когда королевские автомобили отвозили гостей на вокзал. На десяти королевских поездах покинули белые, черные и желтые короли гостеприимную столицу Матиуша.

— Мы одержали большую дипломатическую победу, — потирая руки, сказал старший министр на обратном пути.

— Что это значит? — спросил Матиуш.

–. Вы гений, — сказал старший министр. — Ваше королевское величество, даже не подозревая о том, сделали великую вещь. Побеждать можно не только на войне, победить и чего-то за это потребовать. Дипломатическая победа — получить без войны то, что нужно. У нас есть порт, а это самое важное.

38

Матиуш вставал в шесть часов утра. Иначе он не успел бы всего сделать. Теперь план дня так изменился, что учился он только два часа. Прибавились заседания парламента, а кроме чтения писем, Матиуш должен был прочитывать две газеты: для взрослых и для детей, чтобы знать, что происходит в его государстве.

Поэтому-то однажды, когда в восемь часов утра в королевской спальне было еще тихо, во дворце не на шутку забеспокоились.

— Матиуш, должно быть, заболел.

— Я думаю, этого давно следовало ожидать.

— Ни один из взрослых королей не работает так много.

— Последнее время он очень плохо выглядел.

— И почти ничего не ел.

— И ему нельзя было сделать никакого замечания, он сейчас же сердился.

— Да, он стал очень раздражительный в последнее время.

— Надо послать за доктором.

Приехал перепуганный доктор и без доклада, прямо в пальто, вошел, даже скорее вбежал, в королевскую спальню.

Матиуш проснулся, протер глаза и беспокойно спросил:

— Что случилось, который час?

Доктор без всяких предупреждений начал быстро говорить, так как боялся, чтобы Матиуш его не прервал:

— Дорогой, любимый Матиуш, мое милое дитя, я знаю тебя с колыбели. Я стар. Жизнь мне не дорога. Прикажи меня повесить, расстрелять, посадить в тюрьму, мне все равно. Твой отец, умирая, доверил тебя моей опеке. Не позволю тебе встать с постели, и баста. А того, кто придет морочить тебе голову, я прикажу спустить с лестницы. Матиуш, ты хочешь в год сделать то, что другие короли делают в двадцать лет. Так нельзя. Посмотри, как ты выглядишь. Не как король, а как ребенок самого последнего нищего. Если префект полиции похудел, так ведь он толстяк, и это для него даже полезно. Но тебе, Матиуш, худеть нехорошо, ведь ты растешь. Ты заботишься обо всех детях. Завтра выезжают в деревню двадцать тысяч детей. Почему же ты сам должен чахнуть? Ну, посмотри на себя. Это для меня такой позор, такой позор. Ах, я, старый растяпа…

Доктор подал Матиушу зеркало.

— Ну погляди, Матиуш, погляди.

И старый доктор заплакал.

Матиуш взял зеркало. Правда! Белый, как бумага. Губы бледные, под глазами синие круги, шея длинная, худая.

— Заболеешь и умрешь, — сказал со слезами доктор, — и не докончишь своего дела. Ты уже болен.

Матиуш отложил зеркало и закрыл глаза. И ему было удивительно приятно, что доктор ни разу не назвал его королем, что не позволяет ему встать с постели и велит спустить с лестницы всех, кто явится к нему по делу.

«Как это хорошо, что я болен», — подумал Матиуш и удобно вытянулся в постели.

Матиуш думал, что он только устал. Поэтому ему не хотелось есть, хотя он был голоден. Поэтому он не мог заснуть по вечерам, а ночью видел плохие сны. То ему снилось, что черные короли бросились на детей и их едят. То — что ему на голову падает огненный дождь и обжигает его. То — что ему отрезали обе ноги и вынули один глаз. То — что он сидит в дворцовом колодце, осужденный на голодную смерть. У него часто болела голова, а на уроках он отвлекался и ничего не понимал, так что ему было стыдно перед Стасеком и Еленкой, а больше всего перед черной Клю-Клю, которая после трех недель занятий уже сама читала газеты, писала диктовки и умела показать на карте дорогу от столицы Матиуша до государства ее отца Бум-Друма.

— А что бывает, когда король болеет, кто тогда управляет? — спросил Матиуш тихим голосом.

— Летом все равно парламенты распускаются на каникулы. Деньги есть, нужно их только привезти. Порт есть, корабли есть. Дома для детей в лесу выстроены. Остальное сделают служащие и министры. А ты, Матиуш, поедешь на два месяца отдохнуть.

— Но я ведь должен поехать в порт, который получил. Я должен осмотреть корабли.

— А я не позволю, и тебя прекрасно заменят министр торговли и старший министр.

— Я должен присутствовать на маневрах.

— А будет присутствовать военный министр.

— А письма детей?

— Их будет читать Фелек.

Матиуш вздохнул. Нелегко согласиться на заместителей, когда человек привык все делать сам. Но, действительно, у Матиуша не было сил.

Матиушу принесли завтрак в кровать, потом маленькая Клю-Клю рассказывала ему интересные негритянские сказки. Потом он играл с маленьким паяцем, которого очень любил. Потом рассматривал смешные картинки в детских книжках. Потом принесли ему в постель яичницу из трех яиц, стакан горячего молока и булку со свежим маслом. И только после всего этого доктор разрешил ему одеться и сесть на балконе в удобном кресле.

Сидит Матиуш, сидит и ни о чем другом не думает, никаких у него забот, ничто его не тревожит. И ни у кого нет к нему никаких дел. Ни у министра, ни у церемониймейстера, ни у журналиста. Сидит Матиуш и слушает, как красиво поют в парке птички. И так он слушал, слушал, пока не заснул, и спал долго, до самого обеда.

— А теперь съедим супчик, — улыбнулся доктор. — После обеда проедемся в колясочке по парку. Потом снова подремлем. Потом ванна и — в кроватку, бай-бай. А потом ужин и опять спать.

И Матиуш спал, спал, охотнее всего спал. Ему теперь реже снились плохие сны. Он больше ел. В течение трех дней он прибавил в весе полтора килограмма.

— Вот это я понимаю, — радовался доктор, — через неделю, если так пойдет, я снова буду называть тебя, Матиуш, ваше королевское величество. А теперь это не король, а худышка, бедный сиротка, который заботится обо всех на свете, и у которого нет никого, кто бы позаботился о нем.

Через неделю доктор подал ему зеркало.

— Уже почти король, не так ли?

— Еще нет, — ответил Матиуш, которому было удивительно приятно, что с ним говорят так ласково, обращаются как с ребенком и не называют королевским величеством.

Матиуш снова стал живым и веселым, с трудом загонял его доктор на несколько часов в постель.

— А что пишут в газете?

— В газете пишут, что король Матиуш болен и, как все дети в его государстве, завтра уезжает на все лето в деревню отдыхать.

— Завтра? — обрадовался Матиуш.

— Да, в полдень.

— А кто едет?

— Я, капитан с детьми, ну, и, пожалуй, Клю-Клю, потому что с кем она здесь останется?

— Ну, разумеется, Клю-Клю должна поехать с нами.

Только две бумаги подписал Матиуш перед отъездом: распоряжение, что заменять его на время отъезда будут старший министр — по делам взрослых граждан — и Фелек — по делам детей.

Две недели Матиуш ничего не делал, только играл. Играми руководила Клю-Клю. Охота, военные походы: Клю-Клю прекрасно строила из веток шалаши и научила этому их. Одни игры происходили на земле, а другие на деревьях. Сначала Клю-Клю не умела ходить в туфлях.

— Что за дикий обычай, — жаловалась она, — носить на ногах одежду!

Потом ее раздражало платье.

— Почему у вас мальчики иначе одеваются, чем девочки? Это совершенно дикий обычай. Поэтому у вас девочки такие неловкие. Ни на дерево не могут влезть, ни через забор перепрыгнуть. Всегда это дурацкое платье путается в ногах.

— Но, Клю-Клю, ты лазишь по деревьям лучше, чем наши деревенские мальчики, не говоря уже о Матиуше и Стасеке.

— Разве это деревья! — смеется Клю-Клю, — Это палки, они годятся для двухлетних детей, а не для такой, как я, взрослой девочки.

Однажды дети удивлялись, как ловко белка перепрыгнула с дерева на дерево.

— И я так умею, — живо сказала Клю-Клю, и прежде чем Матиуш, Стасек и Еленка успели понять, что она хочет сделать, Клю-Клю сбросила платье и сандалии, прыгнула за белкой, и начались гонки. Белка скачет с ветки на ветку, а Клю-Клю за ней. Минут пять продолжалась эта погоня, пока усталая белка не прыгнула на землю. Клю-Клю прыгнула за ней. Дети думали, что она убьется, но, падая, она так ловко цеплялась за ветки и их отталкивала, что, в конце концов, упала на руки и схватила белку. Она схватила ее за шею так, что белка не могла ее укусить.

— Она очень ядовитая, эта ваша северная обезьянка?

— Ничуть. У нас только змеи ядовитые. Клю-Клю подробно расспросила, как выглядит змея, внимательно рассмотрела ее на картинке и пошла в лес. Целый день искали Клю-Клю. Нет и нет. Только к вечеру вернулась она растрепанная, исцарапанная и голодная, но принесла в стеклянной банке трех живых змей.

— Как ты их поймала? — спросил удивленный Матиуш.

— Так, как ловят всех ядовитых змей, — ответила она простодушно.

Деревенские дети сначала боялись Клю-Клю, но потом очень ее полюбили.

— Хоть и девка, а лучше другого парня. Господи, какие же у них должны быть парни!

— Совсем такие же, ничуть не лучше, — объяснила Клю-Клю. — Это только у белых девочки носят длинные волосы и платья и поэтому ничего не могут делать.

39

Но Клю-Клю не только лучше всех бросала камни, стреляла из лука, собирала грибы и орехи. Я уж не говорю о ботанике, зоологии, географии и физике, в которых Клю-Клю была самой способной ученицей. Достаточно было увидеть ей один раз на картинке какое-нибудь растение или насекомое, чтобы узнать его на лужайке или в лесу. Однажды она узнала, что какое-то растение растет на болоте, тут же побежала к деревенским мальчикам, чтобы расспросить, где тут болото.

— Далеко, мили две будет.

Далеко? — Может быть, но не для Клю-Клю. Прокрадется Клю-Клю в буфет, отломит краюху хлеба, кусок сыра, и след ее простыл.

Вечер, ночь — а Клю-Клю все нет.

Она ночует в лесу, а утром возвращается и несет с триумфом букет болотных цветов, и еще лягушек и тритонов, ящериц и пиявок.

Ее гербарий был самый богатый, ее коллекция насекомых, мотыльков и камней самая большая. В ее аквариуме родилось больше улиток и больше плавало рыб. И всегда она веселая. Улыбается и показывает свои белые крепкие зубки. Но Клю-Клю умела быть и серьезной.

— Ах, Матиуш, когда я смотрела на фейерверк и огненный водопад, я думала — какое было бы счастье, если бы черные дети могли посмотреть на все эти чудеса. У меня к тебе, Матиуш, большая просьба.

— Какая? — спрашивает Матиуш.

— Разреши, чтобы в твою столицу приехало пятьдесят черных детей, чтобы они могли учиться так же, как я, а потом вернулись в Африку и научили бы всему этому других черных детей.

Матиуш ничего не ответил, потому что решил сделать Клю-Клю сюрприз. И в этот же вечер написал письмо в столицу:

Дорогой Фелек! Когда я уезжал, на крыше устанавливали беспроволочный телеграф. Работа должна была быть окончена первого августа. По беспроволочному телеграфу мы должны были сноситься с Бум-Друмом. Итак, прошу тебя, чтобы ты послал Бум-Друму первую телеграмму о том, чтобы он отправил к нам пятьдесят негритянских детей, для которых я открываю школу в моей столице. Только прошу тебя, не забудь.

Матиуш.

И только Матиуш послюнявил конверт, чтобы его запечатать, как открылись двери.

— Фелек! Как хорошо, что ты приехал. Как раз я собирался послать тебе письмо.

— Я приехал с важной миссией, официально, — сказал с серьезным видом Фелек.

Он вынул золотой портсигар и предложил Матиушу сигару.

— Пусть ваше величество попробует — первый сорт, мировое курево, годится для королевского носа.

— Я не курю, — сказал Матиуш.

— То-то и оно, — сказал Фелек. — Это плохо. Король должен себя уважать, и вот именно по этому вопросу я приехал с миссией ратифицировать мой контрпроект. Мой ультиматум таков: во-первых, я уже не Фелек, а барон Феликс фон Раух. Мой парламент не детский парламент, а Прогресс-парламент, сокращенно Пропар. Дальше, раз и навсегда надо покончить с этим «Матиушем». Вашему королевскому величеству уже двенадцать лет, вы должны торжественно короноваться и называться впредь Императором Матиушем Первым. Иначе все реформы пойдут насмарку.

— У меня был другой проект, — защищался Матиуш. — Я хотел, чтобы взрослые выбрали себе короля, а я остался бы Матиушем, королем детей.

— Концепция вашего королевского величества может быть кодифицирована в своей примитивной форме, — сказал Фелек, — не смею навязывать особе короля мой мораторий: однако же, что касается моей персоны, то я официально желаю быть бароном фон Раухом, министром Пропара.

Матиуш согласился.

Дальше Фелек потребовал собственную канцелярию, два автомобиля и жалованье в два раза больше, чем жалованье старшего министра.

Матиуш согласился.

Дальше Фелек потребовал графский титул для журналиста Прогаза, то есть детской газеты, которая должна будет называться Прогресс-газета, сокращенно Прогаз.

Матиуш согласился.

Фелек привез с собой уже приготовленные заранее бумаги на подпись. Матиуш подписал.

Матиушу был очень неприятен весь этот разговор, и он согласился бы на все, лишь бы скорее его кончить. Матиушу было теперь так хорошо, он так отвык от заседаний и совещаний, и так хотелось не думать ни о том, что было, когда он так много работал, ни о том, что его ожидает, когда кончатся каникулы, — он хотел, чтобы Фелек как можно скорее уехал.

В этом ему помог доктор, который, узнав о приезде Фелека, вбежал сердитый в комнату Матиуша.

— Фелек, я же тебя просил, чтобы ты не забивал голову королю!

— Господин доктор, попрошу говорить со мной другим тоном и называть меня, как полагается.

— А как полагается тебя называть? — спросил удивленный доктор.

— Барон фон Раух.

— С каких пор?

— С момента, когда его королевское величество милостиво пожаловали мне этот титул вот этим официальным актом.

И Фелек указал на лежащую на столе бумагу, на которой еще не высохла свежая подпись Матиуша.

Долгая служба при дворе научила доктора дисциплине. Он тут же переменил тон и спокойно, но твердо сказал:

— Господин барон фон Раух, его королевское величество находится в отпуске для поправления здоровья, и я отвечаю за результат лечения. В связи с этим я требую, чтобы вы, барон фон Раух, немедленно отправились туда, где раки зимуют.

— Ты ответишь мне за это, — сказал угрожающе Фелек, взял бумаги, папку и убрался не солоно хлебавши.

Матиуш был очень благодарен доктору, тем более что Клю-Клю выдумала новую игру: ловить лошадей при помощи лассо.

Бралась длинная и крепкая веревка, к концу ее привязывался оловянный шарик. Дети становились за дверями королевской конюшни, будто они охотники. Конюх выпускал из конюшни десять пони. Дети набрасывали на них лассо, потом садились на пони верхом и уезжали.

Клю-Клю не умела ездить на лошади, потому что в ее стране ездят на верблюдах и слонах. Но она быстро этому научилась. Только не любила ездить по-дамски и не выносила седла.

— Седла хороши для стариков, которые любят удобства. А я, когда еду на лошади, хочу сидеть на лошади, а не на подушке.

Много удовольствий получили в это лето деревенские дети, так как почти во все игры они играли вместе. И Клю-Клю не только научила их новым играм, новым сказкам и песенкам, научила делать луки, строить шалаши, плести корзинки и шляпы, искать и сушить грибы. Клю-Клю, которая два месяца тому назад еще не умела говорить, стала учительницей пастухов — она учила их читать.

О каждой новой букве Клю-Клю говорила, что она похожа на какое-нибудь насекомое.

— Как же это? Знаете всех мушек, червяков, насекомых, травы, знаете их сотни, а каких-то несчастных тридцать букв не можете запомнить! Можете, только вам кажется, что это что-то трудное. Это так же, как когда первый раз плаваешь, или садишься на лошадь, или встаешь на лед. Нужно только сказать себе: это легко. И будет легко.

И пастухи говорили: читать легко. И начинали читать. А их матери даже в ладоши хлопали от удивления.

— Ну и молодец эта черная девчонка! Учитель целый год надрывал горло, бил ребят веревкой, таскал за уши и за чубы, и — ничего, молчали, как капустные кочерыжки! А она только сказала, что буквы — это мухи, и научила.

— А как она корову доила, любо-дорого посмотреть.

— А у меня теленок заболел. Такая маленькая, а только посмотрела и говорит: «Этот телок сдохнет через три дня». Я и без нее знала; потому что разве он первый у меня сдох? А она: «Если у вас растет, говорит, такая трава, то я могу теленка спасти». Я пошла с ней, потому что мне интересно было. Ищет, ищет, то понюхает, то погрызет. Нет, говорит, нужно будет вот эту попробовать, потому что у нее горечь похожа на ту. Насобирала, подсыпала горячей золы, все это смешала, да так ловко, как аптекарь, — потом всыпала в молоко и дает. А теленок будто понимает, пьет, хотя горько, невкусно. Мычит, а пьет и облизывается. И что вы скажете? Выздоровел, Ну, разве не диво?

Когда кончилось лето, и женщины, и мужчины, и дети с сожалением провожали Матиуша — потому, что он король, капитанских детей — потому, что вежливые, доктора — потому, что он лечит и многим из них помог, но больше всего жалели, что уезжает Клю-Клю.

— Умный, веселый и славный ребенок, жаль, что такая черная.

— Хотя, когда привыкнешь, кажется недурненькой, — добавляли они.

40

С тяжелым сердцем возвращался Матиуш в столицу. И встреча не была приятной. Уже на вокзале заметил Матиуш, что в столице что-то не ладно. Вокзал был окружен войсками. Меньше было флагов и цветов. У старшего министра был озабоченный вид. Явился и префект полиции, который раньше никогда не приезжал встречать Матиуша.

Сели в машины и поехали, но другими улицами.

— Почему мы не едем по красивым улицам?

— Потому что там шествие рабочих.

— Рабочих? — удивился Матиуш и вспомнил веселое шествие детей, выезжающих на лето в дома, которые он им выстроил. — А куда они уезжают?

— Они не уезжают, они только недавно вернулись. Это те, которые строили дома для детей. Они уже построили эти дома, и теперь у них нет работы. Вот они и бунтуют.

И вдруг Матиуш увидел это шествие. Рабочие шли с красными знаменами и пели.

— Почему у них красные знамена? Ведь национальные знамена не красные.

— У рабочих во всех государствах одинаковые красные знамена. Они говорят, что красное знамя — это знамя рабочих всего мира.

Матиуш задумался.

«А может быть, сделать так, чтобы у детей всего мира — у белых, черных и желтых — тоже было знамя одного цвета? Какой бы выбрать цвет?»

Машина как раз проезжала через печальную серую узкую улицу. Матиуш вспомнил зеленый лес, зеленую лужайку в деревне — и сказал вслух:

— Нельзя ли сделать так, чтобы дети во всем мире имели свое зеленое знамя?

— Можно, — сказал старший министр и как-то неприятно скривился.

Грустный ходил Матиуш по своему дворцу, и грустная ходила Клю-Клю.

— Нужно приняться за работу, нужно приняться за работу, — повторял Матиуш, но ему ужасно не хотелось.

— Барон фон Раух, — доложил лакей. Вошел Фелек.

— Завтра первое после каникул заседание Пропара, — сказал Фелек, — наверно, ваше королевское величество захочет что-нибудь им сказать.

— А что же я им скажу?

— Обычно короли говорят, что их радует, что народ выскажет свою волю, и желают парламенту успеха в работе.

— Хорошо, я приеду, — согласился Матиуш. Поехал он неохотно. Уж наверно, там будет крик, масса детей, и все будут на него смотреть…

Но когда Матиуш увидел приехавших со всех концов страны детей советоваться, как управлять, чтобы всем было хорошо и весело, когда он узнал, по одежде, деревенских детей, с которыми недавно так весело и дружно играл, — он почувствовал прилив новой энергии и сказал, очень хорошую речь.

— Вы являетесь депутатами, — сказал Матиуш. — До этого я был один. Я хотел так управлять, чтобы вам было хорошо. Но очень трудно угадать одному, что нужно каждому. Вам легче. Одни знают, что нужно малышам, другие — что нужно старшим детям. Думаю, что когда-нибудь дети всего мира съедутся так же, как недавно съехались короли, и тогда все дети — белые, черные и желтые — скажут, что им нужно. Например, черным детям не нужны коньки, потому что у них нет льда. У рабочих, — продолжал Матиуш, — уже есть свое красное знамя. Может быть, дети выберут себе зеленое знамя, потому что дети любят лес, а лес зеленый…

И так Матиуш говорил долго, долго, а депутаты слушали. И ему было приятно.

Потом встал журналист и сказал, что выходит ежедневная газета для детей, чтобы они могли читать интересные новости, а кто хочет, может в нее написать. И спросил, хорошо ли им было в деревне.

И тут начался такой шум, что невозможно было разобрать, кто что говорит. В зал вошла полиция, вызванная Фелеком. Стало немного тише.

Фелек сказал, что тех, кто будет шуметь, выставят за дверь. Он предложил, чтобы говорили по очереди.

Первым начал говорить один мальчик, босой, в потертой курточке.

— Я депутат и хочу сказать, что нам совсем не было хорошо. Не было никаких игр, еда была плохая, а когда шел дождь, то с потолков лилась вода, так как крыши были дырявые.

— И белье не меняли! — крикнул кто-то.

— Нам помои давали на обед!

— Как свиньям.

— Не было никакого порядка.

— И запирали за любой пустяк в чулане. Снова начался такой крик, что пришлось прервать заседание на десять минут.

Из зала выставили четырех депутатов, которые шумели больше всех. И журналист в нескольких словах объяснил, что сразу трудно все хорошо устроить, что на будущий год будет лучше. И просил, чтобы депутаты сказали, чего они хотят.

Снова шум.

— Я хочу держать голубей, — кричит один.

— А я собаку!

— Чтобы у каждого ребенка были часы!

— И чтобы детям разрешали говорить по телефону.

— И чтобы нас не целовали.

— И чтобы нам сказки рассказывали.

— Колбасу!

— Орехи!

— Чтобы нам разрешали поздно ложиться спать.

— Чтобы у каждого ребенка был собственный велосипед.

— Чтобы у каждого был свой шкафчик.

— И больше карманов. У моего отца тринадцать карманов, а у меня только два. У меня ничего не помещается, а если потеряю носовой платок, так они кричат.

— Чтобы у каждого была труба.

— И револьвер.

— Чтобы ездить в школу на машинах.

— Чтобы совсем не было девчонок и маленьких детей.

— Хочу быть волшебником.

— Чтобы у каждого была своя лодка.

— Чтобы каждый день ходить в цирк.

— Чтобы каждый день была елка.

— И первое апреля. И новый год.

— Чтобы у каждого ребенка была своя комната.

— Чтобы давали душистое мыло.

— И духи.

— Чтобы каждому ребенку разрешалось раз в месяц разбить стекло.

— И курить!

— Чтобы не было контурных карт.

— И диктовок!

— Чтобы один раз в году взрослым целый день не разрешалось никуда ходить, только детям.

— Чтобы везде королями были дети.

— Чтобы взрослые ходили в школу.

— Чтобы вместо шоколада давали апельсины.

— И ботинки.

— Чтобы люди были ангелами.

— Чтобы у каждого ребенка была своя машина.

— Корабль.

— И дом.

— И поезд.

— Чтобы у детей были деньги, чтобы они могли все покупать.

— Чтобы там, где есть маленький ребенок, была обязательно корова.

— И лошадь.

— Чтобы у каждого было десять акров земли.

Так продолжалось целый час, а журналист только улыбался и все записывал. Деревенские дети сначала стеснялись, но потом тоже начали говорить.

Матиуша утомило это заседание.

— Ну, хорошо, все записано, но что делать дальше?

— Нужно их воспитать, — сказал журналист. — Завтра я напишу в газету отчет и объясню, что можно и чего нельзя сделать.

В это время по коридору проходил тот самый мальчик, который хотел, чтобы совсем не было девочек.

— Господин депутат, — спросил его журналист, — почему вам мешают девочки?

— Потому что на нашем дворе есть одна девочка, так с ней невозможно справиться. Сама задирает, а если ее тронешь, сразу начинает реветь и бежит жаловаться. И так она со всеми. Так что мы решили с ней покончить.

Журналист остановил другого депутата.

— Почему вы, господин депутат, не хотите, чтобы вас целовали?

— Если бы у вас было столько теток, сколько у меня, вы бы не спрашивали. Вчера были мои именины, так они меня так обслюнявили, что меня стошнило пирожным с кремом. Если взрослые так любят лизаться, пускай сами целуются, а нас оставят в покое, потому что мы это ненавидим.

Журналист записал.

— А вы, господин депутат. Действительно у вашего отца столько карманов?

— Ну, посчитайте. В брюках два кармана сбоку и один сзади. В жилетке четыре маленьких карманчика и один внутренний. В пиджаке два внутренних, два по бокам и один на груди. Для зубочистки у отца отдельный карман, а у меня для «чижика» и то нет кармана. А еще у них ящики, письменные столы, шкафы, полки. И потом еще хвалятся, что они ничего не теряют и что у них порядок.

Журналист записал.

В это время мимо проходили два депутата, которым, видимо, очень надоедали маленькие дети. Почему?

— А кто должен их нянчить и качать?

— И во всем ему уступать, потому что он маленький.

— И велят подавать пример. Если малыш что-нибудь сделает, не на него кричат, а на меня. «От тебя научился!» А разве я велел ему обезьянничать?

Журналист записал и это.

41

Журналист написал в газете, что ни один парламент в мире не может сделать, чтобы люди были ангелами и волшебниками, что каждый день не может быть новый год и нельзя ежедневно ходить в цирк. Должны быть и мальчики, и девочки, и маленькие дети, и взрослые.

Написано было осторожно, чтобы не обидеть депутатов, не было таких выражений, как «плели глупости», «бессмыслица» или «нужно надрать уши». Газета писала только, что можно сделать, а чего нельзя.

Итак, карманы? Это можно. Портным будет дано распоряжение, чтобы шили на несколько карманов больше.

Ну, и так далее.

Клю-Клю прочитала газету и возмутилась.

— Мой дорогой Матиуш, разреши мне пойти на заседание. Уж я им скажу. Почему в вашем парламенте нет девочек?

— Есть, но они ничего не говорят.

— Так я скажу за всех. Тоже выдумали: на каком-то одном дворе есть несносная девчонка, так уж совсем не должно быть девочек! А мало ли несносных мальчишек? Так и мальчиков не должно быть? Не понимаю, как белые люди, которые придумали столько умных вещей, могут быть такими глупыми и дикими.

Едет Клю-Клю с Матиушем, а сердце у нее бьется, и не потому, что она боится, а просто обдумывает про себя все, о чем должна там сказать. Все смотрят на Клю-Клю, а она сидит в королевской ложе, возле Матиуша, как ни в чем не бывало.

Фелек открыл заседание.

Он позвонил в колокольчик и сказал:

— Заседание объявляю открытым. Повестка дня: пункт первый — о том, чтобы у каждого ребенка были часы. Пункт второй — о том, чтобы детей не целовать. Пункт третий — о том, чтобы у детей было больше карманов. Пункт четвертый — о том, чтобы не было девочек.

По вопросу о часах записалось пятнадцать ораторов.

Один депутат сказал, что детям нужны часы, потому что они должны приходить в школу вовремя и опаздывать им нельзя. Взрослые скорее могут обойтись без часов, потому что умеют лучше считать в уме.

— Почему я должен страдать из-за того, что у моих родителей опаздывают часы? — сказал второй оратор. — Когда у меня будут собственные часы, я буду следить, чтобы они хорошо ходили.

— Часы нам нужны не только для школы, — сказал третий депутат. — Если мы опоздаем на обед или ужин — взрослые на нас кричат. А чем мы виноваты, что не знаем который час, ведь у нас нет часов?

— И для игр нам нужны часы. Когда мы бегаем наперегонки или состязаемся, кто дольше простоит на одной ноге, тоже неудобно без часов.

— И когда берем напрокат лодку на час, нас обманывают. Говорят, что уже прошел час, а это вранье, и мы должны платить лишнее.

Фелек позвонил.

— Приступаем к голосованию. Мне кажется, постановление о часах будет принято единогласно.

Однако нашлось девять депутатов, которые не хотели иметь часы. Журналист сейчас же к ним подбежал и спросил, почему.

— Потому что мы начнем их крутить и испортим. Потому что жалко денег, ведь часы можно потерять. Потому что если ходить на руках, то карманные часы выпадут и разобьются. Потому что и не у всех взрослых есть часы, поэтому будут завидовать и мстить. Потому что не нужны. Потому что папа отнимет, продаст, а деньги пропьет.

Фелек снова позвонил.

— Постановление принято большинством голосов против девяти.

Единогласно прошло постановление, гласящее, что дети не желают, чтобы каждый имел право их целовать, не любят, чтобы с ними нежничали, не хотят, чтобы их сажали на колени, похлопывали и гладили. Для родителей можно сделать исключение, но для теток — нет. Выбрали комиссию, которая должна была уточнить текст постановления. И после этого еще раз будет голосование.

По пункту третьему повестки дня постановили, что у девочек должно быть два кармана, а у мальчиков шесть.

Клю-Клю была возмущена. Почему у девочек должно быть в три раза, то есть на четыре кармана меньше, чем у мальчиков? Но она ничего не говорила и ждала, что будет дальше.

Фелек позвонил: вопрос о девочках.

И началось:

— Девчонки плаксы. Девчонки сплетницы. Девчонки ябеды. Девчонки притворяются. Неженки. Девчонки тупицы. Девчонки воображалы. Девчонки обижаются. Девчонки секретничают. Девчонки царапаются.

А бедные девочки-депутатки сидели и только слезы вытирали, И тут из королевской ложи раздался голос Клю-Клю:

— Прошу слова.

Стало тихо.

— В моей африканской стране мальчики и девочки одинаково ловки, одинаково быстро бегают, карабкаются на деревья и кувыркаются. А у вас непонятно, что происходит. Мальчики постоянно ссорятся с девочками, мешают им в играх, а сами не хотят с ними играть. Я вот смотрю и вижу, что не все, конечно, но больше все-таки шалопаев мальчиков, чем девочек.

— Ого-го, — раздались голоса. Фелек позвонил, чтобы не мешали.

— Мальчики невежливы, мальчики дерутся, у мальчиков грязные руки и уши, мальчики портят одежду, мальчики обманывают и лгут.

— Ого-го, — раздались голоса. Фелек позвонил, чтобы не мешали.

— Мальчики вырывают листы из тетрадей и портят книжки. Не хотят учиться. Шумят. Бьют стекла. Пользуются тем, что в Европе девочки слабее, потому что носят платья и длинные волосы…

— Так пусть обрежут себе волосы.

— Пусть наденут брюки. Фелек позвонил.

— …Девочки слабее, поэтому мальчики их обижают. А потом еще притворяются, что не виноваты!

И вдруг разразилась буря. Одни топают, другие свистят. Кричат, один громче другого.

— Смотри на нее: будет нас учить!

— В клетку с обезьянами!

— Королевская невеста!

— Жена Матиуша!

— Матиуш, Матиуш, Кот-Мурка, иди за печку мурлыкать!

— Канарейка! Сядь на жердочку и пой!

Больше всех кричал один мальчик. Он даже вскочил на депутатское кресло и, красный как рак, стал орать. Фелек его знал: темная личность, Антек, карманный вор.

— Антек, — крикнул Фелек, — ей-богу, все зубы тебе выбью!

— Попробуй. Видали его — министр! Барон фон Раух! Фелька-сарделька! Забыл, как ты воровал яблоки у торговок? Баран! Баран!

Фелек бросил в Антека чернильницу и звонок. Депутаты разделились на три группы. Одни удирали со всех ног из зала заседаний, а две оставшиеся группы начали лупить друг друга.

Белый как мел смотрел Матиуш на все это.

А журналист быстро записывал.

— Господин барон фон Раух, успокойтесь. Ничего плохого не случилось. Это кристаллизуются партии, — сказал он Фелеку.

И Фелек действительно успокоился, потому что депутаты совсем о нем забыли и дрались между собой.

Ох, как Клю-Клю подмывало спуститься по карнизу из королевской ложи в зал, схватить депутатское кресло и показать этим безобразникам, как умеют драться африканские девочки. Клю-Клю знала, что все это натворила она, ей было жаль Матиуша, что из-за нее у него такие неприятности. Но она не раскаивалась: пусть знают. И что же ей сказали: что черная? Она об этом знает. В клетку с обезьянами? Ну, была, пусть кто-нибудь из них попробует. Невеста Матиуша? Что же в этом такого? Лишь бы Матиуш захотел на ней жениться. Жаль только, что глупый европейский этикет не разрешает ей принять участие в этой борьбе.

Как они дерутся! И это — мальчики. Тупицы, слюнтяи, увальни. Дерутся уже десять минут, и никто еще не победил. Подпрыгивают и отскакивают, как петухи, а половина ударов — в воздух.

И Клю-Клю не выдержала. Она прыгнула, одной рукой схватилась за перила, потом за железную решетку, легко стала на карниз, оттолкнулась; хватаясь за электрические плафоны, ослабила силу падения, перескочила через стол иностранных журналистов и отмахнулась, как от надоедливых мух, от пятерых мальчиков, нападающих на Антека.

— Хочешь драться?

Антек замахнулся, но пожалел об этом. Он получил только четыре удара, а собственно говоря, не четыре, а один, потому что Клю-Клю ударила одновременно головой, ногой и двумя руками. И Антек лежал на полу с разбитым носом, с одеревенелым затылком, с повисшей как плеть рукой и тремя выбитыми зубами.

«Бедные эти белые: какие у них слабые зубы», — подумала Клю-Клю.

Она подбежала к столу министра, намочила в стакане воды платок и приложила к носу Антека.

— Не бойся, успокаивала она его, — рука не сломана. У нас после такой драки лежат день. Вы нежнее, так что ты, наверно, только через неделю будешь здоров. А за зубы очень извиняюсь. О, наши дети гораздо сильнее, чем белые.

42

Смертельно обиженный вернулся Матиуш во дворец. Никогда, никогда ноги его не будет в детском парламенте. Какая черная неблагодарность! Вот награда за его труды, за его добрые намерения, его путешествия, в которых он чуть не погиб, за его героическую защиту страны.

Волшебниками их сделать, куклы им давать до самого неба, таким глупым! Жаль, что он все это затеял. Крыша у них протекала, еда была нехорошая, игр не было! А в каком государстве у детей есть такой зоологический сад? А мало было фейерверков, военной музыки? Газеты для них издают. Не стоило. Эта же самая газета завтра оповестит весь мир, что его назвали Котом-Муркой и Матиушем-канарейкой. Нет, не стоило.

И Матиуш велел сказать, что ни писем от детей не будет читать, ни послеобеденных аудиенций не будет. Он не хочет больше давать подарков. Хватит!

Матиуш позвонил по телефону старшему министру, у него был к министру очень важный вопрос: он хотел посоветоваться, что делать.

— Пожалуйста, соедините меня с квартирой старшего министра.

— А кто говорит?

— Король.

— Старшего министра нет дома, — сказал старший министр, не подозревая, что Матиуш узнал его по голосу.

— Но ведь вы же со мной говорите! — сказал Матиуш в трубку.

— Ах, это вы, ваше королевское величество, ах, очень извиняюсь, но я не могу прийти, потому что я болен и сейчас лягу в постель. Поэтому и говорю, что меня нет дома.

Матиуш положил трубку.

— Врет, — сказал он, расхаживая в волнении по кабинету. — Не хочет прийти потому, что уже обо всем знает. Меня никто теперь не будет уважать, все будут надо мной смеяться.

Лакей доложил о приходе Фелека и журналиста.

— Просите! — приказал Матиуш.

— Я пришел спросить ваше королевское величество, как мне написать в газете о сегодняшнем заседании Пропара. Можно ничего об этом не писать, но пойдут сплетни. Может быть, написать, что заседание было бурное, что барон фон Раух подал в отставку, это значит, что он обиделся и больше не хочет быть министром. Но король не принял отставки, и барон Раух остается министром, а король дает ему орден.

— А обо мне что вы напишете?

— Ничего. О таких вещах не пишут, это нехорошо. Самое трудное, это что сделать с Антеком. Антек депутат, так что выпороть его нельзя. Депутаты могут подраться между собой, но правительство ничего не может им сделать, так как они неприкосновенны. Вообще, ему уже досталось от Клю-Клю, и, может быть, он успокоится.

Матиуш был очень доволен, что не будет написано в газете, как Антек над ним смеялся, и охотно его простил.

— Завтра заседание начнется в двенадцать.

— Это меня не интересует, я не приду.

— Это плохо, — сказал журналист. — Могут подумать, что ваше величество боится.

— Что же делать? Ведь я обижен, — сказал Матиуш со слезами на глазах.

— Так делегация депутатов придет просить прощения у вашего величества.

— Хорошо, — согласился Матиуш. Журналист ушел, он должен был немедленно написать в газету свой отчет, чтобы завтра утром он был напечатан.

А Фелек остался.

— Я ведь говорил тебе, чтобы ты перестал называться Матиушем.

— Ну и что? — раздраженно прервал его Матиуш. — Ты назвался бароном фон Раухом, а тебя назвали бараном. Это еще хуже, чем меня. Кот — ведь в этом нет ничего плохого.

— Хорошо. Но я только министр, а ты король, и хуже, чтобы король был Котом-Муркой, чем министр — бараном.

Клю-Клю не пошла на заседание, но Матиушу пришлось пойти. Сначала было неприятно, но все так тихо сидели, и речи были такие интересные, что Матиуш, в конце концов, забыл о том, что было вчера.

Депутаты сегодня говорили о красных чернилах и о том, чтобы над детьми не смеялись.

— Когда учителя исправляют тетради, они пишут красными чернилами, а мы должны писать черными. Если красные чернила красивее, мы хотим тоже красиво писать.

— Да, — сказала девочка-депутатка, — и к тетрадям в школе должны давать бумагу на обертку. Потому что обложка может испачкаться. И какие-нибудь картинки, какие-нибудь цветочки, или что-нибудь еще, чем можно было бы украсить тетрадь.

Когда девочка кончила говорить, раздались аплодисменты. Этим мальчики хотели показать, что они вовсе не сердятся на девочек, а вчерашний скандал устроили только несколько сорванцов. А если на несколько сот депутатов есть горсточка оболтусов, то это совсем не так уж много.

Очень много говорили о том, что взрослые смеются над детьми.

— Если их о чем-нибудь спросишь или что-нибудь сделаешь, то они или кричат на нас, или сердятся, или над нами смеются. Так не должно быть. Взрослые думают, что все знают, а это вовсе не так. Мой отец не мог сосчитать, сколько мысов в Австралии и рек в Америке; не знал, из какого озера вытекает Нил.

— Нил не в Америке, а в Африке, — крикнул с места другой депутат.

— Знаю лучше тебя. Только так сказал, для примера. Взрослые ничего не смыслят в почтовых марках, не умеют свистеть на пальцах и поэтому говорят, что это некрасиво.

— Мой дядя умеет свистеть.

— Но не на пальцах.

— А может, и на пальцах? Ты откуда знаешь?

— Отстань, дурак!

Может быть, опять вспыхнула бы ссора, но председатель позвонил в колокольчик и сказал, что депутатов нельзя называть дураками, что за это будут исключать из заседания.

— А что значит «исключать из заседания»?

— Это парламентское выражение. В школе говорят: выставить за дверь.

Так депутаты постепенно учились, как нужно вести себя в парламенте. Под конец заседания вошел один опоздавший депутат.

— Извините, что я опоздал, — сказал он, — но мама меня не пускала, потому что вчера мне поцарапали нос и набили шишку.

— Это злоупотребление. Депутат неприкосновенен, и дома ему не могут запретить идти на заседание. А то что же это будет? Если его выбрали депутатом, он должен заседать. В школе тоже иногда могут поцарапать нос, однако родители не запрещают туда ходить.

Так начался спор между детьми и взрослыми, и это было только начало.

Потому что надо сказать, — и об этом ни Матиуш, ни депутаты еще не знали, — что за границей о детском парламенте начали писать в газетах и дети все чаще разговаривали о нем в школе и дома. И когда им несправедливо ставили отметку или на них сердились, они говорили:

— Если бы у нас были свои депутаты, этого бы не было.

А в маленьком государстве королевы Кампанеллы, в южной Европе, дети на что-то рассердились и устроили забастовку. Кто-то узнал, что дети хотят, как рабочие, иметь свое собственное знамя, что знамя должно быть зеленое, и устроили шествие с зеленым знаменем.

Взрослые очень сердились:

— Новое дело! Мало у нас хлопот с рабочими и их красным знаменем, так теперь еще начнется с детьми. Этого только не хватало.

Матиуша очень обрадовало известие, а в газете была напечатана большая статья под заголовком:

Движение начинается.

Там писали, что в государстве королевы Кампанеллы теплый климат и дети более горячие. Поэтому дети там борются за свои права.

Недалек тот день, когда зеленое знамя будет знаменем детей всего мира. И тогда дети поймут, что они не должны драться, и установится порядок. И все люди будут любить друг друга. И совсем не будет войн. Потому что, если люди научатся не драться, пока они маленькие, они не будут драться и после, когда вырастут.

Король Матиуш, — писалось в газете, — первый сказал, что у детей должно быть зеленое знамя. Король Матиуш это придумал, а сейчас он может стать королем детей не только своего государства, но и всего мира.

Принцесса Клю-Клю поедет в Африку и там все объяснит негритянским детям. Это будет хорошо. Дети получат такие же права, как взрослые, и станут гражданами.

Дети будут слушаться не потому, что они боятся, а потому, что сами захотят, чтобы был порядок.

Много еще интересных вещей писали в газете. И Матиуш очень удивлялся, почему грустный король говорил, что так трудно быть реформатором, что реформаторы чаще всего плохо кончают и только после их смерти люди видят, как хорошо управляли, и ставят им памятники.

— А у меня все идет хорошо, никакая опасность мне не угрожает. Было, правда, и у меня много неприятностей и хлопот, но к этому должен быть готов каждый, кто управляет целым народом.

43

А тут как-то раз собралась молодежь, то есть те, которым исполнилось пятнадцать лет. Собрались, один влез на фонарь и кричит:

— О нас совсем забыли! Мы тоже хотим иметь депутатов. У взрослых свой парламент, у детей свой, а мы что, хуже? Мы не позволим, чтобы такие щенки распоряжались. Если малышам дают шоколад, пускай нам дают папиросы. Это несправедливо.

Как раз в это время депутаты шли на заседание, а молодежь их не пропускала.

— Хороши депутаты, которые еще не знают таблицу умножения и как пишется «корова».

— А некоторые совсем не умеют писать.

— И они должны управлять?

— Долой такое правительство!

Префект полиции позвонил, чтобы Матиуш сидел дома, потому что в городе беспорядки. А тем временем послал конную полицию, чтобы разогнала толпу. Но парни не хотели расходиться, стали кидать в полицию что попало: книжки, завтраки. А некоторые уже начали вытаскивать из мостовой камни. Тогда префект полиции вышел на балкон и закричал:

— Если вы не разойдетесь, я вызову войска! А если кто-нибудь бросит камень в солдат, то на первый раз выстрелю в воздух, а если и это не поможет, буду стрелять в вас.

Ничего не помогло, бунтари еще больше разозлились; выломали двери и ворвались в зал заседаний.

— Не уйдем отсюда, пока не получим такие же права, как и дети.

Все потеряли голову, не знали, что делать. И тут вдруг в королевской ложе появился Матиуш, который не послушался префекта полиции и приехал сам узнать, что происходит.

— Мы хотим иметь такой же парламент, хотим иметь депутатов, хотим получить права!

Сначала они недовольно кричали, потом стали орать так, что невозможно было понять, кто что говорит.

Матиуш стоит и — ни слова. Ждет. Бунтари поняли, что так никакого толка не будет, и сами начали шикать: «Тихо, хватит, перестаньте». Наконец, кто-то крикнул: «Король хочет говорить!» И воцарилась тишина.

Матиуш говорил долго и умно. Он признал, что они правы.

— Граждане, — сказал Матиуш, — вам полагаются права, это так. Но вы скоро уже станете взрослыми и войдете в парламент для взрослых. Я начал с детей, потому что я сам еще маленький и лучше знаю, что нужно детям. Сразу всего сделать нельзя. Сейчас у меня много работы. Когда я вырасту, и мне исполнится пятнадцать лет, и у детей уже будет порядок, я займусь вами.

— А нам тогда не нужна будет эта милость, мы уже будем в парламенте для взрослых.

Матиуш понял, что получилось нехорошо, и сказал так:

— А собственно, почему вы к нам предъявляете претензии? У вас уже усы, и вы курите. Так идете в тот парламент, пусть они вас туда и принимают.

Самые старшие, у которых уже действительно начинали пробиваться усы, подумали: «В самом деле. Зачем нам этот сопливый парламент? Мы уже можем быть в настоящем парламенте».

А те, кто был помоложе, стыдились сознаться, что они не курят, и тоже сказали:

— Ладно.

И ушли, А когда они шли в парламент взрослых, их не пропустили солдаты, которые стояли с винтовками наготове и таким образом задержали шествие. Бунтари хотели вернуться, но сзади тоже стояли солдаты. Пришлось разделиться — одни вошли в улицу направо, а другие — налево. Потом снова разделились, а солдаты сзади все наступают и теснят. И так их разделили на небольшие группы, и тут полиция начала их арестовывать.

Когда Матиуш узнал об этом, он очень сердился на префекта полиции, — ведь выглядело так, будто король их обманул, Префект оправдывался, что иначе было нельзя.

Тогда Матиуш велел расклеить на всех перекрестках объявления, чтобы выбрали трех самых толковых юношей, и те пришли бы к нему на аудиенцию, он с ними поговорит.

Вечером Матиуша пригласили на заседание министров.

— Плохи дела, — сказал министр просвещения. — Дети не хотят учиться, Когда им учитель дает задание, они смеются: «А что вы нам сделаете? А мы не хотим. А мы пожалуемся королю. А мы скажем нашим депутатам». И учителя не знают, что им делать. А старшие и вовсе не хотят слушаться. «Эти молокососы будут командовать, а мы будем подчиняться? Дураков нет; Если у нас нет своих депутатов, может не быть и школ». Прежде маленькие дрались с маленькими, а теперь взрослые надоедают маленьким и дразнят их: «Иди, пожалуйся своему депутату». И таскают их за уши, и бьют. Учителя говорят, что подождут еще две недели, и, если будет так продолжаться, они учить отказываются. Двое уже ушли. Один открыл ларек, торгует газированной водой, а другой — пуговичную фабрику.

— Вообще, взрослые очень недовольны, — сказал министр внутренних дел. — Вчера один господин в кафе сказал, что у детей в головах помутилось, им кажется, что они могут делать все, что хотят, и так шумят, что можно обалдеть. Скачут по диванам, в комнате играют в мяч, шатаются без разрешения по улицам и так ужасно рвут одежду, что, пожалуй, скоро будут ходить как дикари. Этот господин говорил еще и другие вещи, но я не могу этого повторить. Я приказал его арестовать, и теперь он обвиняется в оскорблении короля, то есть вашего величества.

— Я знаю, что делать, — сказал Матиуш, — пусть все, кто учится, будут служащими. Они так же пишут, считают и ходят в школу, как служащие ходят в свои конторы. Поэтому за их работу им следует плата. Будем им платить. Нам все равно, даем ли мы им шоколад, коньки, куклы или деньги. А дети будут знать, что они должны делать то, что им надлежит, иначе они не получат жалованья.

— Можно попробовать, — согласились министры.

Матиуш совсем забыл, что теперь управляет уже не он, а парламент, и приказал написать такой указ и расклеить его на углах улиц.

Рано утром прибежал журналист, он был страшно сердит:

— Если вы, ваше величество, будете все важные сведения расклеивать, для чего тогда газета?

А за ним Фелек:

— Если вы, ваше величество, сами издаете новые законы, для чего тогда депутаты?

— Да, — подтвердил журналист. — Барон фон Раух прав. Король может только сказать, что хочет сделать то-то и то-то, а потом только депутаты скажут, разрешают ли они это сделать. А может быть, они придумают что-нибудь лучше?

Матиуш понял, что поспешил. Что же теперь будет?

— Пусть ваше величество позвонит по телефону, чтобы пока давали шоколад, потому что может быть революция. А мы сегодня же обсудим это дело на заседании с депутатами.

У Матиуша было плохое, предчувствие, и случилось, действительно, нечто очень плохое. Потому что сперва решили, чтобы все дело передать на совещание комиссии. Но Матиуш не согласился.

— Когда комиссия должна что-нибудь решить, приходится долгов ждать. А учителя сказали, что будут ждать только две недели, после чего уйдут.

Журналист подошел к Фелеку и сказал ему что-то на ухо. Фелек улыбнулся очень довольный и, когда Матиуш кончил, попросил слова.

— Господа депутаты, — сказал Фелек. — Я ходил в школу и знаю, что там творится. В течение одного года я стоял за партой несправедливо семьдесят раз, в углу стоял несправедливо сто пять раз, за двери был выставлен несправедливо сто двадцать раз, и вы думаете, что так было только в одной этой школе? Ничего подобного. Я учился в шести разных школах, и везде было то же самое. Взрослые не ходят в школу, поэтому не знают, как там все несправедливо. Я думаю, что если учителя не хотят ждать, не хотят учить детей, то можно издать закон, чтобы они учили взрослых. Когда взрослые увидят, как это приятно, не будут все время усаживать нас за книжки, а учителя тогда увидят, что со взрослыми хуже, потому что они не поддаются воспитанию, — и перестанут на нас наговаривать.

И посыпались жалобы на школу и учителей. Этого несправедливо оставили на второй год, тот сделал только две ошибки, а получил плохую отметку, этот опоздал, потому что у него болела нога, и был поставлен в угол, другой не мог выучить стихотворение, потому что младший брат вырвал эту страницу, а учительница сказала, что он просто выкручивается.

Когда депутаты уже устали и проголодались, Фелек поставил проект на голосование:

— Комиссия обсудит, как сделать, чтобы в школе все было справедливо, и платить ли детям за занятия, как служащим. А тем временем в школы будут ходить взрослые. Кто согласен, пусть поднимет руку.

Несколько депутатов хотели что-то к этому добавить, но большинство присутствующих подняли руку, и Фелек сказал:

— Парламент закон принял.

44

Невозможно описать, что началось твориться в государстве Матиуша, когда люди узнали о постановлении детского парламента.

— Что это за новые порядки! — сердились одни. — Почему дети должны нами распоряжаться? У нас свой парламент, и мы можем не соглашаться. Пускай их парламент решает, что должны делать дети, а указывать, что делать нам, он не имеет права.

— Ну хорошо, мы будем ходить в школы, а кто будет работать? — спрашивали другие.

— А пусть теперь дети делают все, если так распорядились. Увидят, что это не так легко, как им кажется.

— Посмотрим, — говорили более спокойные. — Может быть, все к лучшему. Когда дети убедятся, что ничего не умеют, что без нас обойтись не могут, они будут нас больше уважать.

А безработные даже радовались. Потому что вышел закон, что за учение будет выплачиваться жалованье, что учение — это тоже работа. И вышел закон, что дети будут все делать, а взрослые будут ходить в школу. Было очень много волнений, потому что мальчики в большинстве хотели быть пожарными, а девочки хотели быть продавщицами в магазинах игрушек и в кондитерских. А некоторые, как это всегда бывает, говорили глупости: один мальчик хотел быть палачом, один хотел быть индейцем, а один — сумасшедшим.

— Ведь все не могут делать то же самое.

— Так пусть кто-нибудь другой делает. Зачем мне делать то, чего не хотят другие.

И в семьях было много споров, когда дети отдавали родителям свои книжки и тетради.

— Вы испортили книжки и испачкали тетради, а теперь учительница будет нас ругать, что мы неряхи, — говорит мама.

— Ты потерял карандаш, теперь мне нечем рисовать, и учительница будет сердиться, — говорит отец.

— Завтрак опоздал, напиши мне сейчас же подтверждение, что я из-за завтрака опоздала в школу, — говорит бабушка.

А учительницы очень радовались, что смогут хоть немного отдохнуть, потому что взрослые гораздо спокойнее.

— Мы подадим детям пример, как надо учиться, — говорили взрослые.

А были и такие, которые смеялись надо всем этим, были веселы и радовались этому, как чему-то новому.

— Все равно так долго не продлится, — говорили все.

Очень странно выглядел город, когда взрослые шли с книжками в школу, а дети шли в конторы, на фабрики и в магазины, чтобы там их заменить. Некоторые из взрослых были смущены, даже печальны, другие относились к этому спокойно.

— Ну так что? Мы снова дети. Разве плохо быть ребенком?

Вспоминали прежние времена, встречались товарищи, которые сидели когда-то на одной парте. Вспоминали старых учителей, разные игры и шалости.

— Помнишь старого латиниста? — спрашивает у своего товарища инженер с фабрики.

— А помнишь, как мы раз подрались, — из-за чего это вышло?

— А-а, знаю. Я купил перочинный нож, а ты сказал, что он не стальной, а железный.

— И мы попали в карцер.

Один доктор и один адвокат так увлекались этими разговорами, что совсем забыли, что они уже не маленькие, и начали толкать друг друга в канаву и гоняться друг за другом так, что проходившая мимо учительница должна была сделать им замечание, что на улице надо вести себя прилично, потому что прохожие смотрят.

Но некоторые были недовольны. Одна очень толстая дама, хозяйка ресторана, шла с книжками в школу, но такая сердитая, что просто ужас. И тут ее узнал один механик.

— Смотри, идет эта наседка. Помнишь, как она нас всегда обманывала: доливала в водку воды, а за кусочек селедки брала как за целую селедку. Давай-ка, подставим ей ножку. Уж если дети, так дети. Верно?

Он подставил ей ножку, и она чуть не упала. Тетради ее рассыпались…

— Хулиганы! — закричала толстая дама.

— Я нечаянно.

— Погодите, скажу учительнице, что не даете спокойно пройти по улице.

Зато дети шли очень спокойно и серьезно, и в девять часов уже все конторы и все магазины были открыты.

А в школах сидели взрослые. Старички сели на последние парты, поближе к печке. Надеялись, что во время уроков можно будет немного вздремнуть.

Ну, читают, пишут, считают. Все хорошо. Учительницы экзаменуют — много ли забыли. Только несколько раз учительница сердилась, что они невнимательны. И, действительно, трудно было быть внимательным, ведь каждый думал о том, что делается дома, на фабрике, в магазине, как там хозяйничают дети.

Девочки хотели показать, что хорошо хозяйничают, решили, что первый обед должен быть особенно вкусный. Но это было не так легко, потому что они не все умели готовить.

— Знаешь, может быть, вместо супа дать варенье? Пошли в магазин за продуктами!

— Ах, как дорого! Ни в одном магазине нет таких цен.

— Пойду, куплю где-нибудь в другом месте.

Одни торговались, чтобы показать, что дешево покупают. А те, которые продавали, хотели похвалиться, что много наторговали. Так что торговля шла на славу.

— Пожалуйста, еще десять апельсинов.

— И фунт изюму.

— И швейцарского сыра. Только, чтобы был хороший, а то верну.

— Мой сыр самого лучшего качества, а у апельсинов тонкая корка.

— Это хорошо. Сколько с меня?

Продавец как будто считает, но у него не очень-то получается.

— А сколько у тебя денег?

— Сто.

— Это слишком мало. Столько разных вещей стоит больше.

— Так я потом принесу.

— Ну, хорошо.

— Но, пожалуйста, дай мне сдачи.

— Глупая! Даешь меньше, чем надо, а еще хочешь сдачи.

Нужно признать, что в магазинах и в учреждениях обходились не очень-то вежливо, и частенько слышались такие выражения, как, например: «Дурак. Врешь. Убирайся. Говорят тебе, нет. Не важничай. Смотрите, чего захотела. Отвяжись» и так далее.

И часто слышалось:

— Погоди, вот мама вернется из школы…

Или:

— Погоди, все скажу папе, уроки скоро кончатся.

Больше всего мешали беспризорные, потому что вбегали в магазины, ели и не желали платить.

Полиция как будто бы и была. На перекрестках стояли мальчики, но они не знали, что им делать.

— Ну, что ты за полицейский? Воры вбежали в магазин, схватили горсть чернослива и убежали.

— Куда убежали?

— А я почем знаю?

— Ну, если ты не знаешь, так чем я тебе могу помочь?

— Если ты полицейский, ты должен смотреть.

— Интересно! У тебя один магазин, и то не можешь доглядеть, а у меня десять магазинов, и за всеми надо смотреть.

— Дурак.

— Ну и пусть дурак. Тогда не зови меня.

Полицейский выходит, и сабля у него болтается.

— Тоже претензии: хочет, чтобы арестовали вора, а не знает, куда он убежал. Собачья служба. Стой, как столб, и смотри за всем. И хоть бы яблоко дали, так нет. Заявлю, что больше не хочу быть полицейским, и точка. Пусть делают, что хотят. Могу вернуться в школу, если им не нравится.

Возвращаются родители из школы, дети открывают им двери и спрашивают:

— Ну, что, мамочка, тебя вызывали?

— Папа, ты написал контрольную?

— А с кем ты, бабушка, сидишь на парте?

— А на какой парте?

Некоторые дети, возвращаясь из контор, заходили в школу, чтобы проводить отца или маму домой.

— Ну, что ты делал в конторе? — спрашивал отец.

— А ничего. Сидел за столом, потом немножко посмотрел в окно, потому что кого-то хоронили, потом начал курить папиросу, но она была очень горькая. Потом, там лежали какие-то бумаги, так на всех подписал свою фамилию. Потом пришли какие-то три господина, но говорили не то по-французски, не то по-английски, так я им сказал, что не понимаю. Потом должен был быть чай, но его не было, так что я только съел сахар. А потом звонил по телефону разным товарищам узнать, что они делают, но телефоны перепутал, что ли, — только один мне ответил, что работает на почте, и там очень много писем с заграничными марками.

Обеды в некоторых домах были хорошие, но в некоторых все подгорело или вообще не могли разжечь огонь. Так что пришлось наскоро готовить.

— Надо спешить — говорила мама, — нам на завтра задали много уроков. Учительница сказала, что взрослым надо больше задавать. Это несправедливо. В других школах задают меньше.

— А кого-нибудь ставили в угол?

Мама немножко смутилась, но сказала, что ставили.

— А за что?

— На четвертой парте сидели две дамы, говорят, они когда-то были знакомы, жили вместе на даче или что-то вроде этого, и весь урок они разговаривали. Учительница им дважды сделала замечание, а они — опять за свое, продолжают болтать. Вот учительница и поставила их в угол.

— Они плакали?

— Одна смеялась, а у другой были на глазах слезы.

— А мальчики вас не задирают?

— Так, немного.

— Совсем как у нас, — радовались дети.

45

Сидит Матиуш в кабинете и читает газету, в которой подробно описано, как прошел этот первый день. Газета сообщала, что порядок еще не установлен, что телефонная связь не налажена, что письма на почте еще не рассортированы, что вчера один поезд сошел с рельс, а сколько раненых — неизвестно, потому что телеграф не работает. Что поделаешь, дети еще не привыкли. Каждая реформа требует времени. Ни одна реформа не была проведена без значительных потрясений в хозяйственной жизни страны.

А комиссия все работает над составлением закона о школах, чтобы учителя, дети и родители были довольны.

Однажды вбегает к Матиушу радостная Клю-Клю и, хлопая в ладоши, объявляет:

— Новость! Угадай, какая?

— Что такое? — спрашивает Матиуш.

— Приехало пятьсот черных детей.

Матиуш даже забыл, что в свое время послал по телеграфу королю Бум-Друму приглашение для пятидесяти детей. Но случилось так, что в дороге попугай или какая-то другая птица стукнула клювом и дописала еще один нуль. Вышло, что Матиуш приглашает не пятьдесят детей, а пятьсот. Матиуш оторопел, но Клю-Клю была счастлива.

— Это еще лучше! Если больше детей сразу обучится, можно будет навести порядок во всей Африке.

И Клю-Клю не на шутку взялась за работу. Она выстроила всех детей в парке. Тех, которых знала и в которых была уверена, сделала сотниками — то есть каждый из них брал под свою ответственность сто детей. А те, в свою очередь, выбрали по десять десятников. Каждый десятник получил комнату в летнем дворце, а сотники жили в зимнем дворце Матиуша. Клю-Клю рассказала сотникам подробно, что в Европе можно делать, а чего нельзя. Сотники тут же повторили это десятникам, а десятники — своим десяткам.

— Вот так они и будут учиться.

— А где будут спать?

— Пока могут спать на полу.

— А что будут есть? — спрашивает Матиуш. — Ведь повара ходят в школу.

— Пока могут есть сырое мясо. Ведь им все равно.

Клю-Клю не любила терять время и сейчас же после обеда дала первый урок. Она так понятно объясняла, что после четырех уроков сотники уже кое-то знали и начали учить десятников.

И все было бы хорошо. Но однажды к королю примчался верховой гонец с известием, что дети по неосторожности открыли в зоологическом саду клетку с волками и волки убежали. В городе все так напуганы, что никто не выходит на улицу.

— Даже моя лошадь не хотела идти, я должен был бить ее хлыстом, — сказал гонец.

— А зачем понадобилось выпускать волков?

— Дети не виноваты, — сказал гонец. — Сторожа пошли в школу и не предупредили детей, которые должны были их заменить, что клетки открываются механически. Они по ошибке и открыли.

— А сколько было волков?

— Двенадцать. Один очень опасный. Совершенно не знаю, как его теперь поймать?

— А где эти волки?

— Неизвестно. Они убежали. Люди говорят, что видели их в городе, что они бегают по улицам. Но этому нельзя верить, все так перепуганы, что каждую собаку принимают за волка. Уже пустили слух, что все звери убежали из клеток. Одна женщина клялась, что за ней гнался тигр, гиппопотам и две очковые змеи.

Узнав об этом, Клю-Клю тотчас же спросила, что это за звери — волки, так как в Африке нет волков и она их никогда не видела.

— Они рычат перед тем, как напасть?

— Прыгают?

— Хватают зубами или рвут когтями? Всегда нападают или только когда голодные?

— Храбрые или трусливые?

— Хороший у них слух? А нюх? А зрение?

Матиушу стало стыдно, что он так мало знает о волках, но то, что он знал, то он и рассказал.

— Я думаю, — сказала Клю-Клю, — что они спрятались в саду. Пойду с сотниками и моментально их отыщу. Ах, какая жалость, что не убежали львы и тигры. Это была бы охота!

Пошли — Матиуш, Клю-Клю и еще десять негров. А люди стоят у окон и смотрят. На улице ни души. Пусто. Магазины закрыты. Город точно вымер. Матиушу стало стыдно, что белые такие трусы. Дошли до сада и начали бить в котлы и дуть в пищалки. Шум такой, как будто целое войско идет. А вокруг такой густой кустарник, такие заросли…

— Стой! — крикнула Клю-Клю. — Приготовить луки! Там что-то шевелится.

Клю-Клю выбежала вперед, вскарабкалась на дерево и едва успела схватиться за ветку, как к дереву бросился громадный волчище, встал на задние лапы, царапает когтями ствол и воет, а остальные ему подвывают.

— Это их вожак! — кричит Клю-Клю. — Теперь остальных можете загнать в клетку. Обойдите кусты и с той стороны их пугните.

Так и сделали. Перепуганные волки убегают во всю прыть, негры стреляют в них из луков небольшими стрелами, а барабанщики изо всех сил бьют в свои барабаны. Один с правой стороны, другой — с левой. Не прошло и пяти минут, как одиннадцать волков сидели в клетке.

Клетку тотчас же закрыли. А двенадцатый, увидев, что остался один, тут же скрылся.

Клю-Клю спрыгнула с дерева.

— Скорей! — кричит. — Не давайте ему убежать из сада!

Но было поздно. Волк, как обезумевший, бросился в город. И теперь жители уже действительно видели, как волк бежит по улице, а за ним Клю-Клю и десять негров. Позади всех плелся Матиуш. Разве мог он угнаться за дикарями! Вспотевший, измученный, он еле держался на ногах. Какая-то сердобольная старушка пригласила его к себе и дала молока с булкой.

— Кушай, король Матиуш, — сказала она, — хороший ты король. Мне восемьдесят лет, я разных видала королей. Были похуже, были получше, а такого, как ты, не было. И о нас, стариках, подумал, дал нам школу, такое добро сделал, да еще платишь нам за учение. У меня сын в далеких странах, он пишет мне каждые полгода, и я прячу его письма, а прочитать их не умею. А давать чужим людям, чтобы прочитали, не хочу: может там какой-нибудь секрет есть, и меня могут обмануть, сказать что-нибудь другое. А теперь я смогу узнать, что с ним. Учительница сказала, что если я буду стараться, то через два месяца сама смогу ему написать. Вот обрадуется мой парень.

Матиуш выпил молоко, поцеловал старушке руку, поблагодарил и пошел.

Тем временем волк прыгнул в люк и там спрятался. И Клю-Клю решила туда влезть.

— Что? Не разрешаю! — крикнул Матиуш. — Это подземный канал, там темно. Ты там задохнешься! Или волк тебя растерзает.

Но Клю-Клю настояла на своем. Она взяла в зубы охотничий нож и прыгнула в люк. Даже негры перепугались, потому что в темноте бороться с диким зверем очень опасно.

Матиуш стоял, стоял и вдруг вспомнил, что у него с собой электрический фонарик. Не долго думая, он прыгнул в люк. Такая узкая труба — куда они делись? — Он осветил низкий подземный свод; внизу текла вода, грязь, нечистоты — все, что стекает из канализации. Вонь такая, что можно задохнуться.

— Клю-Клю! — крикнул Матиуш, и эхо ответило со всех сторон, потому что каналы проходят под всем городом. Матиуш не знал, отвечает ли ему Клю-Клю или нет. Он то зажигал фонарик, то гасил, боясь, что его надолго не хватит. И вдруг в одном туннеле, когда Матиуш стоял по колено в воде, он услыхал шум.

Он зажег фонарик. Вот они: Клю-Клю и волк. Клю-Клю ударила волка ножом в горло, а волк схватил ее зубами за руку. Клю-Клю быстро переложила нож в другую руку и снова бросилась на волка. А он отпустил ее руку, нагнул морду и уже готов был вцепиться в нее зубами. Матиуш бросился на волка, даже коснулся фонариком его глаз. В другой руке у него был револьвер. Волк ощерился, ослепленный светом. И тут Матиуш всадил ему пулю прямо в глаз.

Клю-Клю потеряла сознание. Матиуш тащил ее и боялся, что у него не хватит сил, что Клю-Клю утонет в этой грязи. Сам он еле держался на ногах. Это могло бы плохо кончиться, но там наверху негритянские дети не зевали. Клю-Клю, правда, не позволила им сойти, но сколько же могли они так стоять без дела? Они прыгнули в подземную трубу и сразу заметили огонек. И вынесли — сначала Клю-Клю, потом Матиуша и, наконец, убитого волка.

46

— Матиуш, что же ты наделал? — сказал грустный король. — Матиуш, опомнись, тебе грозит большая опасность. Ты можешь погибнуть. Я приехал тебя предостеречь. Боюсь, что слишком поздно. Я бы приехал еще неделю тому назад, но с того времени, как дети стали водить поезда, ваши железные дороги никуда не годятся. От самой границы я вынужден был ехать на крестьянских телегах. Может быть, это и лучше, потому что я проезжал через разные деревни и городишки и знаю, что говорит о тебе народ. Матиуш, все очень плохо, поверь мне.

Грустный король тайком покинул свою страну и поехал спасать Матиуша.

— А что же такое случилось? — спросил Матиуш взволнованный.

— Случилось много плохого, только тебя обманывают. Ты ничего не знаешь.

— Я все знаю, — обиделся Матиуш, — ведь я ежедневно читаю газеты. Дети постепенно привыкают трудиться, комиссия работает. А ни одна реформа не может быть проведена в жизнь без потрясений. Я знаю, что есть еще беспорядки.

— Слушай, Матиуш, ты читаешь только одну газету, только свою газету. Там все врут. Почитай другие газеты.

И грустный король положил на письменный стол пачку привезенных газет.

Матиуш медленно разворачивал газету за газетой. Он читал только заголовки. У него потемнело в глазах:

КОРОЛЬ МАТИУШ СОШЕЛ С УМА

ОН ЖЕНИТСЯ НА АФРИКАНСКОЙ ОБЕЗЬЯНЕ

ЦАРСТВОВАНИЕ ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ

МИНИСТР — ВОР

ПРОДАВЕЦ ГАЗЕТ ФЕЛЕК — БАРОН

ДВЕ КРЕПОСТИ ВЗОРВАНЫ

У МАТИУША НЕТ НИ ПУШЕК, НИ ПОРОХА

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

МИНИСТРЫ ВЫВОЗЯТ ЦЕННОСТИ

ДОЛОЙ КОРОЛЯ-ТИРАНА

— Но это же вранье, — крикнул Матиуш, — одно вранье! Что за царствование черных дьяволов? То, что негритянские дети приехали к нам учиться? Но они приносят пользу! Когда волки убежали из клетки, они, рискуя жизнью, загнали их в клетку. А у Клю-Клю вся рука искусана. Когда некому было прочищать печные трубы, потому что белые дети не хотели этим заниматься, и начались пожары, черные дети стали трубочистами. У нас есть пушки, и у нас есть порох. Я знаю, что Фелек был продавцом газет, но вором он не был. А я не тиран.

— Матиуш, не сердись, это не поможет. Говорю тебе, плохо дело. Хочешь, пойдем в город, и ты сам убедишься.

Матиуш переоделся простым мальчиком, грустный король был тоже в обыкновенном костюме. И они вышли в город.

Они прошли мимо тех же казарм, мимо которых проходил он с Фелеком, когда первый раз ночью убежал из дворца на войну. Какой он был тогда счастливый! Как он ничего не понимал, какой был ребячливый. Теперь он уже все знает и ничего не ждет.

У казармы сидел старый солдат и курил трубку.

— Что тут у вас в армии делается?

— А ничего: дети хозяйничают. Истратили на салюты весь порох, испортили пушки. Нет больше армии. — И он заплакал.

Они подошли к фабрике. У ворот сидел рабочий, он держал на коленях книгу, учил стихи к завтрашнему дню.

— Как тут у вас на фабрике?

— А зайдите, сами увидите. Теперь вход свободный.

Вошли. В конторе разбросаны бумаги, лопнул главный котел. Машины стоят. В цеху слоняется несколько мальчиков.

— Что вы тут делаете?

— Да вот, прислали нас сюда пятьсот человек работать. Ребята сказали: «Дураков нет» — и пошли лоботрясничать. А мы, человек тридцать, приходим. Ничего тут не знаем, все испорчено. Подметаем, прибираем немножко. Родители в школе, дома сидеть скучно. И неприятно получать деньги, когда ничего не делаешь.

Половина магазинов была закрыта, хотя все уже знали, что волков водворили в клетку.

Вошли в один магазин. Продавщицей была очень милая девочка.

— Милая барышня, почему столько закрытых магазинов?

— Потому что все разворовали. Полиции нет, армии нет. Хулиганы ходят по улицам и грабят. У кого были товары, отнесли домой и спрятали.

Зашли на вокзал. Пути загромождал разбитый поезд.

— Что случилось?

— Стрелочник пошел играть в мяч, а начальник станции пошел ловить рыбу. Машинист не знал, где тормоз, и вот результат: сто человек убитых.

Матиуш закусил губу, чтобы не расплакаться.

Неподалеку от вокзала была больница. И тут дети должны были ухаживать за больными, а доктора, когда им меньше было задано уроков, прибегали на полчасика. Но это не очень помогало. Больные стонали, многие умирали без помощи, а дети плакали, потому что им было страшно и они не знали, что делать.

— Ну что ж, Матиуш, пожалуй, вернемся во дворец?

— Нет, я должен идти в мою газету, поговорить с журналистом, — ответил Матиуш спокойно, хоть видно было, что в нем все кипит.

— Я не могу пойти туда с тобой, — сказал грустный король, — меня могут узнать.

— Я скоро вернусь, — сказал Матиуш и поспешил в редакцию.

А грустный король посмотрел ему вслед, покачал головой и пошел во дворец.

Матиуш не шел уже, он бежал. Все сильней сжимал он кулаки и чувствовал, как в нем закипает кровь Генриха Вспыльчивого.

— Подожди, злодей, лгун, обманщик! Ответишь ты мне за все.

Матиуш влетел в комнату журналиста. За письменным столом сидел журналист; Фелек, развалясь на диване, курил сигару.

— А, и ты здесь?! — скорее крикнул, чем сказал Матиуш. — Тем лучше, поговорю с вами обоими. Что вы натворили?

— Ваше королевское величество, извольте присесть, — начал своим тихим сладким голосом журналист.

Матиуш вздрогнул. Теперь он был уверен, что журналист шпион. Сердце давно ему это подсказывало, но сейчас он понял все.

— Получай, шпион! — крикнул Матиуш и навел на него револьвер, с которым не расставался со времени войны. Но шпион молниеносным движением схватил Матиуша за руку. Пуля вошла в потолок.

— Детям не дают револьверы, — сказал с улыбкой журналист и с такой силой сжал руку Матиуша, что у него чуть мясо не отошло от кости. Рука сама открылась, журналист взял револьвер, спрятал его в письменный стол и запер на ключ.

— Теперь мы можем спокойно поговорить. Итак, чем я не угодил вашему королевскому величеству? Тем, что я защищал ваше величество в моей газете? Тем, что успокаивал и объяснял; тем, что хвалил Клю-Клю? За это ваше величество называет меня шпионом и хочет меня застрелить?

— А этот глупый закон о школах?

— Чем же я виноват? Дети так решили большинством голосов.

— Почему вы не написали в газете, что наши крепости взорваны?

— Об этом должен был донести вашему величеству военный министр. Народ не должен знать о таких вещах. Это военная тайна.

— А почему вы так выпытывали про пожар в лесах иностранного короля?

— Журналист должен спрашивать обо всем, потому что из всего того, что знает, он выбирает потом сведения для газеты. Мою газету вы, ваше величество, читали ежедневно. Разве мы плохо освещали события?

— О, очень хорошо, даже слишком хорошо, — горько усмехнулся Матиуш.

Журналист взглянул Матиушу прямо в глаза и спросил:

— Неужели ваше величество и теперь назовет меня шпионом?

— Я тебя назову! — крикнул вдруг Фелек, вскочив с дивана.

Журналист побледнел, с бешенством посмотрел на Фелека, и, прежде чем оба мальчика успели опомниться, уже стоял в дверях.

— Мы еще встретимся, сопляки! — крикнул он и быстро сбежал по лестнице.

Перед подъездом, неизвестно откуда, появился автомобиль. Журналист что-то сказал шоферу.

— Держи его, лови! — кричал Фелек, распахнув окно.

Но было слишком поздно: автомобиль скрылся за углом. Да и кто мог его задержать? Только перед окном собралось несколько зевак посмотреть, что происходит.

Матиуш стоял, пораженный всем происшедшим, и тут Фелек, рыдая, бросился ему в ноги.

— Король, убей меня! Это моя вина! — ревел Фелек. — О, я несчастный! Что я наделал!

47

— Подожди, Фелек, потом поговорим обо всем спокойно — что случилось, того не вернешь. В опасности надо быть спокойным и осмотрительным. Нужно думать не о том, что было, а о том, что будет, что должно быть.

Фелек хотел немедленно во всем признаться Матиушу, но Матиуш не хотел терять ни минуты.

— Слушай, Фелек, телефонная связь прервана. Только ты можешь мне помочь. Ты знаешь, где живут министры?

— Я не знаю! Живут в разных концах города. Но это ничего. Ноги у меня хорошие: два года продавал газеты. Ты хочешь их вызвать?

Матиуш взглянул на часы.

— Сколько тебе нужно на дорогу?

— Полчаса.

— Хорошо. Итак, через два часа они должны быть у меня в тронном зале. Да предупреди, что если кто-нибудь из них скажет, что болен, пусть помнит, что я потомок Генриха Вспыльчивого.

— Придут! Уж я им скажу! — крикнул Фелек.

Он снял ботинки, сбросил свой элегантный пиджак с орденом. На столе стоял пузырек с тушью: Фелек измазал брюки, руки и лицо и босиком пустился созывать министров. А Матиуш поспешил во дворец, потому что перед заседанием совета министров хотел еще раз поговорить с грустным королем.

— Где этот господин, который утром со мной разговаривал? — спросил запыхавшийся Матиуш, как только Клю-Клю открыла ему дверь.

— Этот господин ушел и оставил на столе письмо. С тяжелым сердцем вбежал Матиуш в кабинет, схватил письмо и прочел:

Дорогой, любимый Матиуш! Случилось то, чего я больше всего боялся. Я должен тебя оставить. Дорогой Матиуш, если бы я тебя не знал, я бы предложил тебе уехать вместе со мной в мою страну, но я знаю, что ты не согласишься. Я еду по северному шоссе, если ты захочешь, ты сможешь догнать меня на лошади за два часа. Я подожду тебя в корчме. Если же мы не увидимся, помни, что я твой друг. Верь мне даже тогда, когда тебе будет казаться, что я тебе изменил. Что бы я ни сделал, знай, что это для твоей пользы. Умоляю тебя об одном: это должно остаться тайной. Никто, ни одна душа не должна знать об этом. Письмо немедленно сожги. Жаль мне тебя, милое дитя, бедный, одинокий сирота. Мне бы хотелось оградить тебя хотя бы от части тех горестей, которые тебя ожидают. Может быть, ты все же поедешь co мной? Письмо непременно сожги.

Прочитав письмо, Матиуш быстро зажег свечу и поднес листок к огню. Бумага вспыхнула, съежилась и почернела. Огонь обжигал, Матиушу пальцы, но он не обращал на это внимания.

«Душа моя болит больше, чем пальцы», — подумал он.

Против письменного стола висели портреты его матери и отца.

«Бедный, одинокий сирота», — подумал Матиуш, глядя на портреты покойных родителей.

Но он только глубоко вздохнул. Плакать было нельзя, потому что сейчас он должен надеть корону и глаза его не должны быть красными. В комнату тихо проскользнула Клю-Клю и стала в дверях с таким покорным видом, что, хотя в первый момент ее присутствие раздражало Матиуша, через минуту он мягко спросил:

— Что ты хочешь, Клю-Клю?

— Белый король скрывает от Клю-Клю свои заботы. Белый король не хочет доверить свои тайны Клю-Клю. Но Клю-Клю все знает, и Клю-Клю не оставит белого короля в беде.

Клю-Клю произнесла это торжественно, держа обе руки поднятыми над головой. Точно так присягал ему Бум-Друм.

— Что же ты знаешь, Клю-Клю? — спросил растроганный Матиуш.

— Белые короли позавидовали золоту Матиуша, они хотят победить его и убить. Грустный король жалеет Матиуша, но он слаб, он боится сильных белых королей.

— Молчи, Клю-Клю!

— Клю-Клю будет молчать, как могила, но Клю-Клю узнала грустного короля. Выдать Матиуша может это сожженное письмо, а не Клю-Клю.

— Молчи, Клю-Клю, ни слова больше! — воскликнул Матиуш, сбрасывая пепел сожженного письма на пол и топча его ногами.

— Клю-Клю клянется, что ничего больше не скажет.

Нужно было кончать разговор, потому что в это время лакеи вернулись из школы и, толкая друг друга, вбежали в кабинет.

Матиуш покраснел от гнева.

— Что за крик! — воскликнул он. — С каких это пор королевские лакеи осмеливаются с таким шумом врываться в королевский кабинет? Мало у вас было времени шалить в школе?

Церемониймейстер так смутился, что даже уши у него стали красными.

— Ваше королевское величество, умоляю, простите их. Эти бедные парни в детстве были лишены всяких игр. Сначала они были прислугами и поварятами, потом лакеями. Они всегда должны были вести себя тихо, и поэтому сейчас носятся как сумасшедшие…

— Ну, хорошо, хорошо. Приготовьте тронный зал. Через полчаса заседание.

— Ох, мне столько уроков задали на завтра, — простонал один.

— Я должен нарисовать карту.

— У меня шесть задач и целая страница…

— Не пойдете завтра в школу, — сердито прервал их Матиуш.

Они поклонились и тихо вышли. Только в дверях чуть не подрались. Потому что один толкнул другого, и тот ударился подбородком о ручку двери.

Вбежал Фелек, грязный, вспотевший, в рваных штанах.

— Все сделал, они будут. И начал рассказывать.

Да, в газетах писали правду. Фелек крал деньги и брал взятки. Когда он заменял Матиуша на аудиенции, он выдавал только часть приготовленных подарков, а все, что ему нравилось, брал себе. Тому, кто давал ему деньги или подарки, он давал вещи получше. У него было несколько сообщников, среди них Антек, которые ежедневно приходили и брали эти вещи. Но шпионом он не был. Все это ему советовал журналист. Велел ему назваться бароном, велел потребовать орден. Притворялся другом. А потом вдруг потребовал подделать бумагу, будто Матиуш выгоняет всех министров и отбирает у взрослых все права, потому что должны управлять дети. Фелек не согласился. Тогда журналист надел шляпу и сказал: «Если нет, пойду к королю и скажу, что ты воруешь подарки и берешь взятки». И Фелек испугался. Фелек не понимал, откуда журналист обо всем знает, думал, что журналисты всегда все знают, но сейчас понял, что это шпион. И еще одну бумагу они сфабриковали, какое-то обращение, или что-то в этом роде, к детям всего мира.

Матиуш заложил руки за спину и долго ходил по кабинету.

— Да, много плохого натворил ты, Фелек. Но я тебя прощаю.

— Что? Прощаете? Если ваше королевское величество меня простит, то я знаю, что я сделаю.

— Что? — спросил Матиуш.

— Скажу все отцу: уж он мне устроит такую баню, что я долго буду помнить.

— Не делай этого, Фелек. Зачем? Ты можешь иначе искупить свою вину. Момент серьезный, люди нужны. Ты можешь мне пригодиться.

— Прибыл военный министр, — доложил маршал двора.

Матиуш надел корону, — ох, какую тяжелую корону! — и вошел в тронный зал.

— Господин военный министр, что вы скажете? Только коротко, без вступлений. Потому что мне многое известно.

— Докладываю вашему королевскому величеству, что у нас имеется три крепости (было пять), четыреста пушек (была тысяча) и двести тысяч исправных ружей. Снарядов имеется на десять дней войны (было на три месяца).

— А сапоги, ранцы, сухари?

— Склады целы, только мармелад съеден.

— Ваши сведения точны?

— Совершенно.

— Вы полагаете, война будет скоро?

— Я политикой не занимаюсь.

— Поврежденные пушки и ружья можно быстро исправить?

— Часть из них значительно повреждена, остальные можно исправить, если печи и котлы на заводах в порядке.

Матиуш вспомнил фабрику, которую он посетил, и опустил голову: после этих слов корона стала еще тяжелее.

— Господин министр, какой дух царит в войсках?

— Солдаты и офицеры обижены. Больше всего их мучает то, что они должны ходить в гражданские школы. Когда я получил отставку…

— Это была фальшивая отставка, я об этом ничего не знал. Подпись была подделана.

Министр нахмурил брови.

— Когда я получил эту отставку, ко мне пришла какая-то делегация, или что-то вроде этого, с требованием военных школ. Ну и получила от меня эта делегация! Марш в гражданскую школу, раз дан приказ идти в гражданскую, марш в огонь, марш в самый ад, раз дан приказ!

— Ну, а если бы все пошло по-старому? Простили бы?

Военный министр вынул саблю.

— Ваше королевское величество, начиная с меня и кончая последним солдатом, все как один — с королем-героем во главе — за отечество, за солдатскую честь!

— Это хорошо, это очень хорошо.

«Еще не все потеряно», — подумал Матиуш.

48

Министры опоздали; они и так запыхались, потому что не привыкли ходить пешком. Маршал двора доложил, что они приехали, но на самом деле они пришли, потому что автомобили были испорчены, а шоферы готовили уроки.

Матиуш начал с того, что во всем обвинил шпиона-журналиста. И предложил поразмыслить, что делать дальше.

Тотчас же написали в газету, что дети с завтрашнего дня должны идти в школу, а тот, кто узнает об этом слишком поздно, может опоздать, но прийти должен. Взрослые пусть уж сидят до перемены, а потом должны вернуться к своим занятиям. Безработным будет еще в течение месяца выдаваться плата за учение, а потом, если хотят, могут выехать в страну Бум-Друма, который собрался у себя тоже строить дома, школы и все прочее. Оба парламента тем временем закрываются. Сначала откроется парламент для взрослых, потом видно будет, что делать с молодежью от пятнадцати лет и старше, а когда комиссия выработает регламент, будет открыт также парламент для детей, там дети будут выдвигать свои требования, а потом парламент для взрослых решит, можно ли это осуществить. Дети не могут приказывать взрослым. Принимать участие в голосовании могут только дисциплинированные дети, которые хорошо учатся.

Это постановление подписали Матиуш и все министры.

Потом Матиуш подписал обращение к войскам. Он вспомнил последнюю войну и одержанные победы.

Две самые важные наши крепости взорваны. Итак, пусть героическая грудь солдата будет крепостью против каждого, кто осмелится ступить на нашу землю, — так кончалось обращение, подписанное Матиушем и военным министром.

Министр торговли просил ремесленников, чтобы спешно все починили, чтобы открыли магазины, потому что в городе уныло и некрасиво.

Министр просвещения обещал детям, что их парламент вскоре возобновит свою работу, если они возьмутся за учение, как следует.

А префект полиции ручался, что завтра с самого утра полиция займет свои посты.

— Пока мы ничего не можем сделать, — сказал старший министр. — Мы должны подождать, пока начнут работать телеграф и почта, тогда нам станет ясно, что происходит во всей стране и за границей.

— А что могло случиться? — спросил встревожено Матиуш, потому что ему казалось, что всё пошло очень легко и хорошо. А может быть, грустный король его только напугал?

— Мы не знаем, что могло случиться. Ничего не знаем.

На другой день все было хорошо. После первого урока, на котором была прочитана газета, учителя распрощались со своими учениками, и взрослые пошли домой. Прошло немного времени, пока детям снова не отдали книги и тетради. Но в двенадцать часов дня все было уже как прежде. И нужно признать, что радовались этому все: и взрослые, и дети, и учителя.

Учителя ничего не говорили детям, но были очень довольны, потому что со взрослыми у них было тоже много хлопот. Среди тех, которым еще не было тридцати лет, много было шалунов: они задевали других, смеялись и шумели на уроках; старшие ныли, что им неудобно сидеть, что у них болит голова, что душно, что чернила плохие; а старички спали, и им не было от уроков никакой пользы, а когда учительница на них кричала, они не обращали на это внимания, потому что среди них много было глухих. Молодые устраивали со старыми всякие проделки, старые жаловались, что им не дают покоя. В общем, в школах уже привыкли к детям, так что предпочитали, чтобы все было по-прежнему.

В конторах как будто и сердились, что дети все перевернули вверх дном, но про себя думали, что, может быть, это и к лучшему, — ведь если пропадет какая-нибудь важная бумага, то можно будет свалить на детей. И служащие разные бывают: у одних бумаги в порядке, у других — не очень-то.

Хуже обстояло дело с фабриками и заводами, но безработные охотно помогали; они думали, что когда увидят, как хорошо они работают, их, может быть, оставят.

Было несколько небольших скандалов, но полиция отлично отдохнула, так что взялась с самого утра за работу. Потому что за это время жулики вволю наелись и наворовали, и только боялись, чтобы не раскрылись их делишки. Самые совестливые даже возвратили награбленное.

Когда под вечер королевский автомобиль выехал в город, уже трудно было представить, что здесь творилось вчера.

Итак, Матиуш, ожидал известий. Вечером он узнает обо всем.

Тем временем Клю-Клю снова начала уроки с негритянскими детьми. Матиуш был на уроке и удивлялся, как черные дети быстро все усваивают. Но Клю-Клю объяснила ему, что в сотники она выбрала самых способных и прилежных, что остальные так быстро усваивать не могут. Не знала бедная Клю-Клю, что ее уроки будут прерваны так скоро и так печально.

Первым, как обычно, приехал старший министр. Вчера военный министр явился первым только потому, что привык к походам.

Старший министр нес под мышкой пачку бумаг, а сам был какой-то грустный и смущенный.

— Что такое, господин старший министр?

— Плохо, — вздохнул он. — Но этого нужно было ожидать. Может быть, это и к лучшему.

— Ну что? Говорите скорей.

— Война!

Матиуш вздрогнул. Все собрались на совещание. Старый король отказался от трона и передал королевство сыну. Сын объявил войну и сразу же двинулся со своими войсками по направлению к столице.

— Значит, они перешли границу?

— Два дня тому назад. Уже прошли сорок миль.

Начали читать телеграммы и письма. Это продолжалось долго. Матиуш закрыл усталые глаза, слушал и думал, ничего не говорил.

«Может быть, это и к лучшему». Слово взял военный министр.

— Я еще не знаю, по какой дороге движется неприятель, но думаю, что он идет по направлению к двум взорванным крепостям. Если он будет идти быстро, он может дойти до столицы за пять дней, если медленнее — будет здесь дней через десять.

— Как? Мы не пойдем навстречу?! — воскликнул Матиуш.

— Это невозможно. Народ должен сам себя защищать. Нужно выслать несколько небольших отрядов, хотя жаль людей и оружие. Мое мнение: пусть идут. Генеральное сражение будет на поле перед самой столицей. Или мы выиграем, или…

Он не докончил.

— А может быть, нам помогут два других короля? — вмешался министр иностранных дел.

— На это не будет уже времени, — вставил военный министр. — Впрочем, я в этом не разбираюсь.

Министр иностранных дел долго говорил, что нужно сделать, чтобы эти два короля выступили против первого.

Грустный король, на него можно рассчитывать с уверенностью. Только он не любит воевать, солдат у него немного. Один он ничего не сделает.

Он и в той войне не принимал участия, только стоял в резерве. Он будет делать то же, что тот, который дружит с желтыми королями. Тому Матиуш уступил всех желтых королей, так что, собственно, им не из-за чего воевать. Но кто знает, может быть, он хочет забрать и часть черных? Слово взял старший министр.

— Господа, вы можете не сделать того, что я вам предлагаю. Но не сердитесь. Вот мой совет: послать неприятелю ноту, что мы не хотим войны, чтобы он ясно сказал, что ему надо. Я думаю, что он хочет только получить контрибуцию. Сейчас я вам объясню. Почему он уступил нам без войны порт и дешево продал десять кораблей? Потому что хотел, чтобы Бум-Друм прислал золото. Денег у нас много. Что нам стоит отдать ему половину?

Матиуш молчал. Сжал кулаки и молчал.

— Господин старший министр, — сказал министр финансов. — Я думаю, что он на это не согласится. Зачем ему брать половину золота, если он может взять все? Зачем ему прерывать войну, если он может ее выиграть? Слово имеет господин военный министр.

Матиуш сжал кулаки так, что у него даже ногти вошли в ладонь. И ждал.

— Я думаю, что ноту послать нужно, — сказал военный министр. — Если он ответит, то потом мы ответим, я в этом не разбираюсь. Но знаю, что на это уйдет время, несколько дней, да пусть хоть один день. А тут каждый час дорог. Мы тем временем исправим сто, ну, пусть пятьдесят пушек и тысячи две ружей.

— А если он согласится взять половину золота и прервет войну? — спросил Матиуш тихим и очень приятным, каким-то странным, не своим голосом.

Воцарилась тишина. Все смотрели на военного министра, который побледнел, покраснел, снова побледнел и быстро сказал:

— Тогда помириться. И добавил:

— Мы сами этой войны выиграть не можем. А ждать помощи уже слишком поздно.

Матиуш закрыл глаза и так сидел до конца заседания. Кое-то из министров подумал даже, что он уснул. Но Матиуш не спал, и каждый раз, при составлении ноты, когда говорилось: «Просим неприятельского короля», — губы его вздрагивали.

Когда Матиуш взял перо, чтобы подписать, он только спросил:

— Нельзя ли вместо «просим» написать как-нибудь иначе?

Ноту переписали и слово «просим» заменили словами: «мы бы желали».

Мы бы желали прервать войну. Мы бы желали кончить спор мирным образом. Мы бы желали половиной нашего золота оплатить ваши военные расходы.

Матиуш подписал. Было два часа ночи.

Матиуш, не раздеваясь, бросился на постель, но не мог заснуть. День уже начинался, а Матиуш все еще не спал.

— Победить или погибнуть, — повторял он.

49

Сын старого короля двигался со своими войсками по направлению к взорванным крепостям. И тут военный министр угадал, потому что в этом он разбирался. Но продвигался враг очень медленно, и тут военный министр не угадал.

Молодой король должен был продвигаться медленно, чтобы везде рыть укрепления и окопы. Он вел войну впервые и боялся, чтобы его не окружили, чтобы не сделали так, как в начале той войны сделал с Матиушем его отец, который впустил Матиуша в свою страну, а потом зашел к нему в тыл. Молодому королю следовало быть очень осторожным, чтобы не проиграть эту войну. Потому что тогда все сказали бы: «Старый король был лучше, предпочитаем отца сыну». Он должен был доказать, что он лучше.

Итак, он шел медленно, осторожно, да и, собственно, зачем ему было спешить? Ведь Матиуш не может вести войну, так как его солдаты ходят в школу, а дети портят пушки. Ведь в столице Матиуша сидит и не зевает умный шпион-журналист, следя, чтобы было как можно больше беспорядка и неразберихи. Получилось отлично, — дети, а может быть и шпионы, испортили железные дороги и телеграф. Матиуш не узнает так быстро, что началась война и не сможет выслать вовремя свои войска.

Так думал сын старого короля и не торопился. Пусть войска не устают, им предстоит сражение перед столицей Матиуша. Так как было ясно, что одно сражение должно состояться.

Идут войска, идут, идут, никто их не задерживает. Народ видит, что никто его не защищает, и, негодуя на Матиуша, не только не защищается сам, но даже радуется и приветствует неприятеля, как избавителя.

Айда, дети, в школу, кончилась Матиушева власть…

Вдруг вдалеке показался какой-то человек, размахивающий белым флагом.

Ага, Матиуш уже знает о войне.

Молодой король прочитал письмо Матиуша и расхохотался.

— Ого, щедрый ваш Матиуш, он предлагает мне половину золота! Такой подарок, хо-хо, кто бы не соблазнился?

— Что ответить моему королю? Если половина золота мало, мы можем дать и больше. Прошу передать ответ.

— Ну, так скажи своему Матиушу, что с детьми не договариваются, их — колотят. И больше никаких писем мне не приноси, а то и тебе достанется. Ну, живо, проваливай!

Он бросил письмо Матиуша на пол и стал топтать его ногами.

— Ваше королевское величество, международное право требует давать ответ на королевские письма.

— Ну, если так, тогда я отвечу.

И на письме Матиуша, измятом и запачканном, он написал только два слова.

Дураков нет!

Тем временем вся столица узнала о войне и о письме Матиуша и с нетерпением ждала ответа. И вот, приходит такой ответ.

Все страшно возмутились.

— Какой гордец. Грубиян этакий. Подожди, уж мы тебе покажем!

И город не на шутку начал готовиться к защите.

— Уж мы тебе покажем.

Все как один стали на сторону Матиуша. Забыли об обидах и неудачах и помнили одни его заслуги. И теперь не одна, а все газеты писали о Матиуше-реформаторе, о Матиуше-герое.

На заводах работа шла день и ночь. Солдаты учились на улицах и площадях. Все повторяли слова Матиуша:

— Победить или погибнуть.

Ежедневно поступали новые сведения и слухи; одни плохие, другие хорошие:

— Неприятель приближается к столице.

— Грустный король обещал Матиушу помощь.

— Бум-Друм присылает свое черное войско.

А когда Клю-Клю вывела пятьсот черных детей на улицу, жителей охватил такой восторг, что они забросали ее цветами и носили на руках. Многие даже говорили:

— Хотя Клю-Клю ужасно черная, но все-таки не настолько, чтобы Матиуш не мог на ней жениться.

Тем временем враг действительно приближался.

И, наконец, началось сражение.

В городе слышны были выстрелы. Вечером люди залезали на крыши и говорили, что видят огонь. Это была правда.

На второй день сражения выстрелы были слышны уже менее отчетливо. И все говорили, что это Матиуш победил и теперь гонит врага.

На третий день было тихо.

— Враг, наверно, уже далеко.

Но пришло известие с поля боя, что враг хотя и отошел миль на пять, но не разбит, а залег в окопах, которые на всякий случай приготовил заранее.

Сражение могло быть выиграно, но пушек и пороха у Матиуша было мало. Сражение могло быть выиграно, так как неприятель не ожидал, что столица будет обороняться; но Матиуш должен был очень экономить порох, чтобы не остаться с пустыми руками.

Тем временем к неприятельскому королю явился шпион-журналист.

Молодой король с бешенством набросился на него:

— Что ж ты мне наврал, что у Матиуша нет ни пороха, ни пушек? Если бы я не был так осторожен, я мог бы проиграть войну.

Но шпион рассказал, что произошло: и как Матиуш его разоблачил, и как стрелял в него, и как он еле ноги унес и всю неделю скрывался в подвале, — их, по-видимому, кто-то предал, потому что Матиуш вышел в город и сам увидел, какой страшный повсюду беспорядок. Рассказал о Фелеке, словом — обо всем.

— С Матиушем нам будет трудно: пороху и пушек, правда, у него мало, но защищаться легче, чем нападать. К тому же у них под боком столица и все рядом. А мы должны все привозить издалека. Одни мы не справимся. Друг желтых королей должен прийти нам на помощь.

— Должен, да не обязан! Он меня не очень-то любит. К тому же, если он придет помогать, надо будет с ним делиться.

— Другого выхода нет.

«А может быть, лучше было взять половину золота и кончить войну?» — подумал молодой король.

Но было уже поздно.

Итак, шпион тотчас же выехал в столицу того короля, который был другом желтых королей, и начал его уговаривать, чтобы он выступил против Матиуша.

Но король не согласился.

— Матиуш не сделал мне ничего плохого.

Шпион продолжал его уговаривать.

Он должен выступить, потому что Матиуш и так проиграет войну. Ведь молодой король уже под самой столицей. Если он один прошел такой путь, он и теперь справится. И что тогда? Возьмет все себе. Молодой король не нуждается в помощи, он только хочет, чтобы короли поровну поделились, чтобы не было зависти.

— Ну хорошо: посоветуюсь еще с грустным королем. Или мы выступим оба, или ни один из нас.

— Сколько мне ждать ответа?

— Три дня.

— Я буду ждать.

И вот друг желтых королей пишет грустному королю, что он собирается делать, и вскоре приходит ответ, что грустный король тяжело болен и не может ответить. А тут приходит письмо от Матиуша с просьбой помочь ему, так как на него несправедливо напали.

Вы только посмотрите, какой он: выдавал себя за друга, подарил мне порт и продал корабли. А теперь взорвал две крепости, воспользовался тем, что дети испортили телефон и телеграф, и вошел со своими войсками. А когда я спросил, какие у него претензии, что, может быть, он в шутку подарил мне порт, что я дам ему половину золота, он наговорил глупостей и написал: «Дураков нет». Разве так поступают?

Такое же письмо, только более сердечное, написал Матиуш грустному королю.

А грустный король вовсе не был болен, только, когда он тайно уехал к Матиушу, он велел доктору сказать, что он болен, чтобы никто кроме доктора не входил в его спальню.

И доктор каждое утро входил в пустую спальню и будто бы выслушивал там короля, носил туда разные лекарства, которые тут же выливал, и еду, которую сам съедал.

А когда грустный король вернулся, наконец, из путешествия и уже действительно лег в постель, у него был такой усталый вид, что все поверили, что он перенес тяжелую болезнь. Потому что неприятно и тяжело путешествовать по стране, где идет война, и когда, к тому же, нужно скрываться.

Как только грустный король вошел в свой кабинет и прочитал оба письма, он тут же сказал:

— Приготовить мне королевский поезд. Еду к королю — другу желтых.

Грустный король думал, что уговорит его пойти к Матиушу на помощь; он не знал, на какой подлог решился коварный шпион.

50

Матиуш не сделал тебе ничего плохого, — злобно думал шпион, выходя от короля, — У меня есть три дня. Надо сделать что-то такое, чтобы ты разозлился на Матиуша. Тогда ты иначе заговоришь».

У шпиона в кармане была бумага с подписью Фелека и с подделанной подписью Матиуша. Это было обращение к детям всего мира.

Дети, — писалось в этом обращении, — я, Матиуш Первый, обращаюсь к вам, чтобы вы мне помогли провести мои реформы. Я хочу сделать так, чтобы детям не нужно было слушаться взрослых. Хочу, чтобы дети могли делать, что им захочется. Мы только и слышим: нельзя, или нехорошо, или невежливо. Это несправедливо. Почему взрослым можно все, а нам нет? На нас постоянно сердятся и кричат. Даже бьют. Я хочу, чтобы дети имели такие же права, как и взрослые.

В моем государстве я уже дал детям права, в стране королевы Кампанеллы дети уже взбунтовались. Поднимите мятеж и требуйте прав. А если ваши короли не согласятся, сбросьте этих королей и выберите меня. Я хочу быть королем детей всего мира: белых, желтых и черных. Я дам вам свободу. Помогите мне и устройте революцию во всем мире.

Подписали: Король Матиуш Министр барон фон Раух

Журналист пошел в типографию, велел напечатать большое количество листовок и разбросал их по всему городу, а несколько листовок запачкал грязью, потом высушил, измял и спрятал в карман.

В это время оба короля совещались, что им делать, и уже хотели помочь Матиушу, когда к ним вошел журналист и сказал:

— Смотрите, что выделывает Матиуш; он возмущает детей, он хочет стать королем всего мира. Вот я нашел на улице три листовки. Простите, они немного запачканы.

Короли прочитали и очень опечалились.

— Ничего не поделаешь. Мы должны выступить против Матиуша. Он хочет распоряжаться нашими детьми и желтыми детьми. Этого так оставить нельзя.

У грустного короля в глазах блестели слезы.

— Что Матиуш натворил! Что натворил! Зачем он так написал?

Но делать было нечего.

— Может быть, для Матиуша будет лучше, если я тоже объявлю ему войну. Они его победят, и у них не будет никакой жалости к нему, и тогда я смогу хоть на что-нибудь ему пригодиться.

Когда Матиуш узнал, что и эти оба короля выступили против него, он в первую минуту не хотел верить.

— Значит, и грустный король мне изменил! Ну, что ж, я показал им в той войне, как Матиуш побеждает, теперь покажу, как Матиуш погибает.

Весь город вышел с лопатами, начали рыть рвы, делать насыпи. Вырыли три линии обороны: одну-в двадцати милях от города, а две другие — на расстоянии пяти миль друг от друга.

— Будем отступать шаг за шагом.

Когда молодой король узнал, что войска двух королей идут ему на помощь и находятся уже близко, он начал сражение, потому что хотел быть первым. И, действительно, вскоре он занял первую линию укреплений. Но вторая линия была сильнее, насыпи выше, рвы шире и больше было колючей проволоки.

И тут пришла помощь. И уже три армии, соединившись, ударили на армию Матиуша.

Снова весь день продолжалось сражение. Неприятель понес большие потери, но Матиуш держался крепко.

— Может быть, начнем переговоры о мире? — предложил грустный король, но оба союзника набросились на него.

— Нет, мы должны сокрушить этого гордеца.

И снова с самого утра закипел бой.

— Ага, уже меньше стреляют, — радовался враг. И действительно, в этот день солдаты Матиуша стреляли меньше, потому что был получен приказ: «Беречь порох и пули».

— Что делать? — спрашивает Матиуш.

— Я думаю, — сказал старший министр, — нужно еще раз попробовать заключить мир. Как можно вести войну без пороха?

Но на военном совете присутствовала также Клю-Клю как начальник черного отряда. Отряд этот еще не принимал участия в боях, потому что не был вооружен. Черные дети умели стрелять только из луков, но сначала никак не могли найти подходящего дерева для их изготовления, а когда, наконец, нашли, — начали их делать, и вот только теперь они были готовы.

— Слушайте, — сказала Клю-Клю. — Я советую отойти ночью на третью линию обороны. Этой же ночью кто-нибудь пойдет в лагерь неприятеля и скажет, что Бум-Друм прислал черное войско с дикими зверями. Завтра утром выпустим из клеток львов и тигров и начнем стрелять. А когда хорошенько их напугаем, тогда спросим, хотят они мириться или нет.

— Но это же обман? — тревожно спросил Матиуш.

— Нет, это называется военная хитрость, — сказал министр юстиции.

— Правильно, — согласились все.

А Фелек переоделся в форму вражеского солдата, долго полз на животе, проник в неприятельский лагерь и, как ни в чем не бывало, начал там всем рассказывать о львах и чернокожих воинах.

Но солдаты только хохотали и ничему не верили.

— Вот глупый, тебе, наверно, приснилось.

И потом один другому пересказывали эту глупость.

Идет Фелек, а солдаты его останавливают:

— Эй, приятель, слыхал новость?

— Какую? — спрашивает Фелек.

— Говорят, Бум-Друм с неграми и львами пришел к Матиушу на помощь.

— А, сказки, — говорит Фелек.

— Ничего не сказки. Говорят, слышен рев диких зверей.

— А пускай себе рычат, какое мне дело? — говорит Фелек.

— Подожди, будет тебе дело, когда лев тебя разорвет.

— А что же я, слабее льва?

— Ах ты хвастун! Ты — и лев. Смотрите на него: даже не похож на настоящего солдата.

Идет Фелек дальше и слышит — тут солдаты говорят уже, что Бум-Друм прислал целый корабль ядовитых змей. Уж Фелек сам ничего не рассказывает, только слушает, как другие рассказывают или смеется над ними. А они кричат, что лучше бы он не смеялся, а молился, что он может своим глупым смехом навлечь несчастье.

Подумать только, как солдаты быстро этому поверили!

Но когда солдат несколько дней находится в бою, усталый и взбудораженный, а до дому далеко, да к тому же говорили, что бой будет небольшой, что у Матиуша нет пороха и что он почти не будет защищаться, а на самом деле все совсем не так легко, тут солдат еще больше встревожится и готов поверить любой глупости.

Вернулся Фелек, рассказал все, что видел, и новая надежда вселилась в сердце Матиуша.

— Сколько раз мне везло, может быть, и на этот раз повезет.

Ночью потихоньку солдаты оставили окопы и отошли к городу. Они перенесли клетки со львами и тиграми, возле которых осталась половина негров. Другая половина разошлась по всем отрядам, чтобы враг подумал, что их много.

План был такой.

Неприятельские отряды начнут стрелять по пустым окопам и, увидев, что никто не отвечает, пойдут в атаку. Обнаружив, что в окопах никого нет, обрадуются, начнут кричать «ура» и ликовать, что уже видят столицу и скоро смогут в нее вступить, грабить, есть, пить и развлекаться. И тут-то негры ударят в барабаны и начнут кричать страшным голосом, выпустят диких зверей и стрелами погонят их на врага. Там начнется паника.

И тогда Матиуш во главе конницы двинется на них, а за ним — пехота.

Бой будет ужасный, но тем лучше. Он должен дать им урок.

— Не может не удаться. Самое страшное, когда человек ничего не ожидает, веселится, и беда застает его врасплох.

Я забыл вам рассказать еще о двух вещах: солдаты Матиуша оставили в окопах много водки, пива и вина. А возле клеток положили большие груды соломы, бумаги и хвороста, чтобы зажечь все это, когда откроют клетки, и еще больше раздразнить зверей. К тому же была опасность, что львы могут броситься на войска Матиуша.

Кое-кто советовал выпустить также несколько змей.

— Со змеями лучше не связываться, — сказала Клю-Клю, — у них бывают всякие капризы, и никогда нельзя предвидеть, в каком они будут настроении. А за львов уж будьте спокойны.

51

Но и у неприятеля был свой план.

— Слушайте, — говорит молодой король. — Завтра мы должны быть в городе. Иначе нам придётся плохо. Мы в чужой стране, мы должны все возить по железной дороге издалека, а Матиуш — дома. Очень удобно драться вблизи от своего города, потому что все под носом. Но города опасны тем, что жители боятся войны. Значит, надо их еще больше испугать. Завтра утром самолеты начнут бросать бомбы, и жители города заставят Матиуша сдаться. Войска надо расставить так, чтобы они не могли отступать. Сзади поставим пулеметы, и, если солдаты побегут, мы начнем в них стрелять.

— Как, в своих стрелять?

— Завтра мы должны быть в городе, иначе будет плохо, — повторил молодой король. — А кто бежит с поля боя, тот не свой, а враг.

Войскам было объявлено, что завтра начинается генеральное наступление и последнее сражение.

«Нас трое, а Матиуш один, — гласил приказ. — У Матиуша нет ни пушек, ни пороха. В его столице революция. Его солдаты не хотят сражаться. Они голодные и оборванные. Завтра Матиуш будет взят в плен, а мы войдем в его столицу».

Самолеты получили приказ вылететь с восходом солнца. Были выданы бензин и бомбы.

А сзади войска поставлены пулеметы.

— Для чего? — спрашивали солдаты.

— Потому что пулеметы нужны в обороне, а не в наступлении, — говорили офицеры.

Но солдатам это не понравилось.

Этой ночью никто не спал ни в лагере Матиуша, ни в лагере его врагов.

Одни чистили оружие, другие писали письма домой и прощались с родными.

Стояла глубокая тишина, только потрескивали костры. И в этой тишине громко бились сердца солдат.

Начинался рассвет.

Еще было темно, когда неприятельские пушки начали стрелять по пустым окопам Матиуша. В лагере Матиуша это вызвало только смех.

— Переводите порох, переводите, — говорили, смеясь, солдаты.

Матиуш стоял на холме и смотрел в полевой бинокль.

— Идут.

Одни бегут, другие осторожно ползут — все новые и новые отряды выходят из окопов — сначала боязливо, потом немного смелее. Одних привлекает тишина в окопах Матиуша, а других пугает.

Вдруг в небо взвились двадцать самолетов и — прямо на столицу. Увы, у Матиуша было их только пять, так как дети больше всего интересовались самолетами и совершенно испортили их, когда хозяйничали.

Начался жестокий воздушный бой, было сбито шесть неприятельских самолетов. Но и самолеты Матиуша вышли из строя: некоторые были сбиты, а некоторые вынуждены были приземлиться.

Начало боя было таким, каким его предвидели на военном совете.

Едва неприятель занял передние окопы, как раздался победный крик:

— Ага, убежали. Испугались. У них нет пушек. Ого, как быстро убежали: даже водочку не успели захватить.

И тут и там открывали фляжки.

— Хороша, попробуйте.

Пьют, смеются, галдят, готовятся к ночевке.

— Зачем спешить, когда и тут хорошо.

Но молодой король упорно повторял:

— Мы должны сегодня быть в городе.

Подтащили пушки и пулеметы.

— В атаку!

Неохотно шли солдаты в атаку, в головах у них шумело. Но приказ нужно выполнять. А то, что неприятно, лучше сделать скорей. И вот уже открыто, во весь рост, шли они, а потом бежали на последнюю линию обороны Матиуша.

И тут грохнули пушки, застрочили пулеметы, посыпались пули и — что самое удивительное — стрелы.

И тут в лагере Матиуша раздался дикий крик. Грохнули барабаны, пищалки, литавры.

И тут черные воины выскочили из окопов. Какие-то эти негры маленькие, но, может быть, так кажется издалека? Немного их, но все же достаточно — и в глазах двоится, и в ушах шумит.

И тут вдруг львы и тигры, оглушенные стрелами и обожженные горячим железом, страшными прыжками бросились прямо на атакующего неприятеля. Сто убитых не произвели бы такого впечатления, как один растерзанный львом. Ведь такое зрелище видели солдаты впервые. Как будто клыки дикого зверя хуже, чем пуля.

Что тут творилось, трудно описать. Одни солдаты кинулись, как безумные, прямо на колючую проволоку, бросая ружья на землю. Другие бросились бежать, а в них начали стрелять свои же пулеметы, так что им казалось, что их окружили и бьют с двух сторон. Они падали на землю или поднимали руки.

Неприятельская кавалерия, которая должна была поддерживать наступление, теперь со всей силой обрушилась на своих пулеметчиков, топтала их и рубила.

Дым, пыль, смятение, никто уже ничего не видит и ничего не понимает. Так продолжалось час и два.

Когда потом историки описывали эту битву, каждый писал разное, но все они сходились на одном: подобного сражения еще не было.

— Ах, если бы еще хоть на два часа хватило пуль и пороха, — говорил военный министр.

Но ни пуль, ни пороха не было.

— Кавалерия, вперед! — крикнул Матиуш, вскочив на красивого белого коня.

Да, это был единственный выход: воспользоваться паникой и гнать, гнать неприятеля, захватить все его запасы, отбросить его от города так далеко, чтобы он не мог ни узнать, ни догадаться, что это не войско Бум-Друма, а горсточка негритянских детей и несколько десятков диких зверей из зоологического сада принесли Матиушу победу.

И вдруг, в тот самый момент, когда Матиуш поспешно вскочил на лошадь, он взглянул на город и онемел.

Нет, этого не может быть. Это какая-то страшная ошибка! Это ему только кажется. Увы, это было так.

На всех башнях города развевались белые флаги: столица сдавалась!

Уже мчались в сторону города гонцы с приказом:

— Сорвать эти белые тряпки! Трусов и изменников расстрелять.

Увы, было слишком поздно. Неприятель заметил эти лоскуты позора и неволи.

Если на войне тебе достаточно выпить одну рюмку, чтобы быть пьяным, то достаточно первого свиста пули, чтобы тут же отрезветь.

Страх, надежда, отчаяние, жажда мести ~- все это быстро следует одно за другим.

Солдаты протерли глаза. Что это? Сон или явь? Пушки Матиуша умолкли, львы и тигры лежат, настигнутые пулями. А белые флаги возвещают о том, что город сдается. Что все это значит?

И тут молодой король понял.

— Вперед!

За ним повторили это офицеры, а за ними — солдаты.

Матиуш все видел, но был бессилен.

Возвращаются — выстраиваются в шеренги — подбирают брошенные винтовки. Белые флаги исчезают, но слишком поздно.

Идут — уже перерезают ножницами колючую проволоку.

— Ваше королевское величество… — говорит дрожащим голосом какой-то старый генерал.

Матиуш знает, что он хочет сказать. Соскочив с коня, бледный как полотно, Матиуш медленно и громко говорит:

— Кто хочет погибнуть, пусть идет за мной. Охотников нашлось немного. Фелек, Антек, Клю-Клю и несколько десятков солдат.

— Куда пойдем? — спросили они.

— Туда, где стояли клетки со львами, там будет наша крепость. Там мы будем обороняться, как львы, по-королевски.

— Но мы все не поместимся.

— Тем лучше, — прошептал Матиуш. Поблизости стояло пять автомобилей. Сели, взяв с собой все, что можно, из вооружения и снарядов.

Когда отъехали, Матиуш оглянулся назад: над лагерем развевался белый флаг.

Матиуш задумался — как странно подшутила над ним судьба: он приказал, чтобы город сбросил с себя это пятно позора, а сейчас уже не город, не старики, женщины и дети, испуганные несколькими десятками бомб, а его армия, его войско, беспомощное и бессильное, сдается на милость врага.

— Хорошо, что меня нет между ними, — сказал Матиуш. — Не плачь, Клю-Клю, нас ждет прекрасная смерть. И уж никто не скажет, что короли ведут войны, а гибнут на них только солдаты.

Достойно умереть — это было его единственное желание. И вдруг появилось любопытство:

— Какие похороны устроят мне мои враги?

52

Но и этому желанию Матиуша не суждено было исполниться. Вместо мгновения муки жестокая судьба готовила ему целые часы унижения и боли, а потом годы горького раскаяния. Армия сдалась. Из всего государства Матиуша осталось только одно свободное место: квадрат, где стояла клетка со львами.

Противник пробовал взять эту крепость силой, но тщетно. Пробовал посылать парламентера. Но достаточно было того, что он шел к Матиушу, как это обычно бывает, под защитой белого флага, чтобы именно поэтому получить две смертельные раны: пуля размозжила ему голову, а стрела Клю-Клю пронзила сердце.

— Он убил парламентера.

— Нарушил международное право.

— Совершил преступление.

— Это неслыханная вещь.

— Столица должна быть строго наказана за преступление своего короля.

Но столица еще перед этим сказала:

— Матиуш не наш король.

Когда неприятельские самолеты бомбили город, его богатые и именитые граждане собрались на совет.

— Довольно нами управлял этот упрямый ребенок, довольно тирании этого безумного мальчика. Будет плохо, если он опять победит, лучше пусть его разобьют. Разве можно предвидеть, что придет ему в голову, ему и его Фелеку?

Были и такие, которые защищали Матиуша:

— Как-никак, он сделал и много хорошего. Он ошибался, потому что не имеет опыта, но голова у него светлая, а жизнь дала ему хороший урок.

И кто знает, может быть, сторонники Матиуша победили бы, но в эту минуту упала бомба, и так близко, что в зале заседаний вылетели все стекла.

— Вывесить белые флаги! — крикнул кто-то перепуганный.

Ни у кого не было смелости противостоять этой подлой измене. А что было потом, уже известно.

Вывесили позорные знамена капитуляции и подписали акт, что город отрекается от Матиуша и не желает отвечать за его безумия.

— Пора кончать эту комедию, — крикнул молодой король. — Мы взяли все государство Матиуша, а этот курятник не хочет сдаваться. Господин генерал артиллерии, поставьте пушку и выстрелите два раза по обеим сторонам будки, а если упрямый Матиуш не вылезет, разрушьте выстрелами логово этого злобного волчонка.

— Слушаю! — поклонился генерал артиллерии.

Но в эту минуту раздался громкий голос грустного короля:

— Ваше королевское величество, прошу не забывать, что вы не один. Тут три армии и три короля.

Молодой король закусил губу.

— Это правда, нас трое. Но наши права не одинаковы. Я первый объявил войну, и я принимал главное участие в битве.

— И войска вашего королевского величества первые начали убегать с поля боя.

— Но я их остановил.

— Потому что ваше королевское величество видели, что в случае опасности мы подоспеем на помощь.

Молодой король ничего не ответил. Это правда. Победа дорого ему стоила: половина войск была убита или ранена и вышла из строя. В этих условиях нужно было быть очень осторожным, чтобы два союзника не стали вдруг врагами.

— Итак, что вы хотите сделать? — спросил он неохотно.

— У нас нет надобности спешить. Нет оснований опасаться, что Матиуш, сидя в клетке диких зверей, может причинить нам какой-нибудь вред. Окружим зоологический сад, может быть, голод заставит Матиуша сдаться. А тем временем посоветуемся, что с ним делать, если возьмем его в плен живым.

— Я думаю, что его надо без всяких церемоний расстрелять.

— А я думаю, — ответил твердо грустный король, — что история никогда бы не простила нам, если бы хоть один волос упал с головы этого бедного храброго ребенка. — История справедлива, — крикнул взбешенный молодой король, — и тот, кто несет вину за пролитую кровь, за сотни убитых, не ребенок — а преступник.

Третий король, друг желтых королей, молчал. И два ссорящихся короля очень хорошо знали, что будет так, как он захочет. А друг желтых был умен.

«Зачем дразнить черных королей, с которыми дружен Матиуш? — подумал он. — Убивать Матиуша нет надобности, можно поместить его на необитаемом острове, пусть там сидит. И волки будут сыты, и овцы целы».

И составили такой договор.

Пункт первый: Короля Матиуша нужно взять, в плен живым.

Пункт второй: Он будет сослан на необитаемый остров.

Третий пункт вызвал много споров, потому что грустный король требовал, чтобы Матиушу позволили взять с собою десять человек, кого захочет, а молодой король не соглашался.

Сопровождать Матиуша должны только три офицера и тридцать солдат, по одному офицеру и десяти солдат от каждого из королей-победителей. Два дня союзники не могли прийти к соглашению, наконец, каждый немного уступил.

— Хорошо, — сказал молодой король, — пусть к нему приедут десять друзей, но только через год, И чтобы Матиушу было объявлено, что он присужден к смертной казни, и только в последнюю минуту объявить о помиловании. Нужно, чтобы народ видел, как Матиуш плачет и просит о пощаде, нужно, чтобы этот глупый народ, который так; покорно разрешал водить себя за нос, раз и навсегда понял, что Матиуш вовсе не герой, а наглый и трусливый мальчишка. Иначе через несколько лет народ может поднять восстание и потребовать возвращения Матиуша. А тогда Матиуш будет взрослый, а значит, еще более опасный, чем сейчас.

— Не спорьте так долго, — сказал король, друг желтых, потому что Матиуш тем временем умрет с голода, и весь наш спор будет ни к чему.

Грустный король уступил, И в договор вписали два новых пункта.

Пункт третий: Матиуша будет судить полевой суд. И только в последнюю минуту три короля его помилуют.

Пункт четвертый: Первый год неволи Матиуш проведет один под стражей, а через год ему позволят взять к себе десять человек, которые захотят к нему поехать.

Приступили к следующим пунктам. Сколько кто из королей возьмет себе городов и денег. Что оставить столице, как свободному городу, и так далее.

В это время королям доложили, что какой-то господин просит впустить его на совещание, так как он пришел по очень важному вопросу.

Это был химик, который изобрел усыпляющий газ. Стоит только выпустить этот газ в сад, и Матиуш, уже ослабевший от голода, заснет так крепко, что его можно будет связать и заковать в кандалы.

— Можно испробовать действие моего газа на зверях, — сказал химик.

Сейчас же принесли один баллон, поставили на расстоянии в полмили от королевской конюшни и пустили струю, похожую на струю воды, которая быстро испарилась. Вся конюшня наполнилась дымом. Это продолжалось пять минут.

Когда вошли в конюшню, то увидели, что все лошади спят. И даже мальчик-конюх, который лежал на сене и дремал, ничего не зная об испытании, сейчас спал так крепко, что, хоть его и трясли, и стреляли у него над ухом, он глазом не моргнул. Через час мальчик и лошади проснулись.

Испытание удалось на славу. Итак, было решено сегодня же окончить осаду Матиуша.

И пора уже было это сделать, потому что Матиуш три дня ничего не ел, отдавая все горсточке своих верных друзей.

— Мы должны быть готовы обороняться целый месяц, — говорил он.

Матиуш все еще не терял надежды, что жители столицы пожалеют о том, что они сделали, и уничтожат неприятельские войска.

И когда Матиуш заметил, что по саду снуют какие-то штатские, он подумал, что это делегация: из столицы, и приказал не стрелять.

Но что это?

Дождь, не дождь — какая-то холодная жидкость ударила так сильно в окна, что несколько стекол разбилось. Потом все покрыл не то туман, не то дым. В носу какой-то сладковатый и удушливый запах. Матиуш не мог понять, приятный он, или нет. Он схватился за ружье, потому что начал догадываться о хитрости врага. Но руки его отяжелели. Он напряг зрение, стремясь разглядеть сквозь туман, что там происходит.

–. Внимание! — воскликнул он с усилием.

Он глотал воздух все чаще. Глаза у него закрывались, ружье выпало из рук. Матиуш нагнулся, чтобы поднять его, но уже не мог встать.

Все стало ему безразлично.

Он забыл, где находится.

Он заснул.

53

Пробуждение было горьким. Матиуш испытал неволю. Но тогда враги не знали, что он король. Сейчас было иначе, У Матиуша на руках и на ногах были кандалы. Окна камеры, с толстыми решетками, находились под самым потолком. В тяжелой железной двери было маленькое круглое окошко, через которое то и дело смотрел стороживший его солдат.

Матиуш вспомнил все. Он долго лежал с открытыми глазами. «Что делать?»

Матиуш не принадлежал к людям, которые в несчастье думают только о том, что случилось. Нет, он всегда думал, что нужно сделать, чтобы было иначе.

Но что? Чтобы решить, что делать, нужно ведь знать, что случилось, а он ничего не знал.

Матиуш лежал на полу, на соломенном тюфяке возле стены. Тихо постучал он в стену. Может быть, кто-нибудь отзовется? Постучал раз, второй, но никто не отзывался.

Где Клю-Клю, что стало с Фелеком? Что происходит в городе?

В железной двери скрипнул ключ, и вошли два неприятельских солдата. Один стал у дверей, а другой поставил около Матиуша кружку с молоком и булку. В первый момент Матиуш хотел опрокинуть кружку. Но подумал, что это не имеет смысла. Ничего не поделаешь: он проиграл войну, стал пленником, ему хочется есть, а силы ему нужны.

Он сел и, с трудом двигая железной цепью, потянулся за кружкой. А солдат стоял и смотрел. Матиуш съел булку и сказал:

— Скупые ваши короли. Одна булка — это маловато. Когда они были у меня в гостях, я их лучше кормил, И когда старый король был у меня в плену, я тоже его хорошо угощал. Три короля меня кормят — и только одна маленькая кружка молока и одна булка.

И Матиуш громко рассмеялся.

Солдаты ничего не ответили, так как им было строго запрещено вступать в разговоры. Но они тотчас же рассказали все тюремному надзирателю, а тот спросил по телефону, что делать.

Через час Матиушу принесли три булки и три кружки молока.

— О, это слишком много. Я не хочу обижать моих благодетелей. Их трое, от каждого я беру булку, а одну, пожалуйста, возьмите себе.

Матиуш подкрепился и заснул. Он спал очень долго. И спал бы еще дольше, но ровно в полночь его разбудили:

— Бывшего короля Матиуша Реформатора в двенадцать часов ночи будет судить военный трибунал, — прочитал бумагу с печатями трех королей неприятельский военный обвинитель. — Прошу встать.

— Прошу вас сказать судьям, чтобы приказали снять с меня кандалы, потому что они тяжелые и ранят мне ноги.

Кандалы не ранили Матиуша, так как были даже слишком свободны. Но Матиуш хотел предстать перед судом изящный и стройный, чтобы у него под ногами не путались нелепые цепи, рассчитанные на взрослых узников.

И Матиуш настоял на своем: ему заменили тяжелые железные кандалы тонкими золотыми цепочками.

С гордо поднятой головой, легким шагом вошел он в тот же самый тюремный зал, где так недавно заключал договор со своими арестованными министрами.

Он с любопытством огляделся.

За столом сидели генералы всех трех королей. Короли сидели слева. Справа сидели какие-то штатские господа во фраках и белых перчатках. Кто это такие? Они почему-то все время отворачивались, так что он не мог их разглядеть.

Прочитали обвинительный акт:

1. Король Матиуш выпустил обращение к детям, призывая их взбунтоваться и не слушаться взрослых.

2. Король Матиуш хотел вызвать всемирную революцию, чтобы стать королем всего мира.

3. Матиуш застрелил парламентера, который шел к нему с белым флагом. Так как Матиуш тогда уже не был королем, он отвечает за это перед судом, как обыкновенный преступник. И должен быть повешен или расстрелян.

— Матиуш, что вы можете сказать по этому поводу?

— То, что я выпустил обращение, это ложь. То, что я не был королем, когда застрелил парламентера, — это вторая ложь. А хотел я стать королем всего мира или нет, этого никто не может знать, кроме меня.

— Хорошо. Господа, прошу вас прочитать ваше решение, — обратился председатель к господам во фраках и белых перчатках.

Те, рады не рады, встают, и один из них читает, но видно, как рука у него дрожит, и сам он бел, как бумага.

— Мы, собравшиеся в столице во время сражения, по причине того, что бомбы разрушают город, и даже в зале, где мы совещаемся, при взрыве бомбы вылетели все стекла, мы, жители города, желая спасти наших жен и детей, не хотим, чтобы Матиуш продолжал быть нашим королем. Столищ отбирает у Матиуша трон и корону. Как это ни прискорбно, но больше так продолжаться не может. Мы вывешиваем белые флаги в знак того, что не хотим вести войну, и заявляем, что отныне войну ведет не наш король, а обыкновенный мальчик Матиуш, который и должен отвечать за все. А с себя вину мы снимаем.

Председатель подал Матиушу перо.

— Прошу подписать.

Матиуш взял перо, подумал минуту и в самом низу бумаги написал:

С решением банды изменников и трусов, которые предали страну, не согласен. Я был и останусь королем Матиушем Первым.

После чего громким голосом прочитал то, что было написано.

— Господа генералы-судьи, — обратился Матиуш к своим врагам. — Если вы хотите меня судить, я требую, чтобы вы называли меня королем Матиушем, потому что я им являюсь и буду им при жизни и после смерти. Если же это не суд, а злодеяние, совершаемое над побежденным королем, то позор вам, как людям и как солдатам. Можете говорить, что вам хочется, я отвечать не буду.

Генералы удалились на совещание. Матиуш насвистывал себе под нос какую-то солдатскую песенку.

Вернулись.

— Признаете ли вы, Матиуш, что вы выпустили обращение к детям всего мира? — спрашивает генерал-председатель.

Никакого ответа.

— Ваше королевское величество, признаете ли вы, что выпустили обращение к детям всего мира? — спрашивает генерал.

— Не признаю: обращения такого не выпускал.

— Ввести свидетеля, — приказал судья.

— Да, — сказал журналист, — я могу засвидетельствовать, что Матиуш хотел стать королем детей всего мира.

— Это правда? — спросил судья.

— Правда, — ответил Матиуш. — Я хотел этого. Я бы, наверно, сделал это. Но подпись на обращении подделана. Это шпион подделал мою подпись. Хотя это правда, что я хочу быть королем детей.

Судьи начали рассматривать подпись Матиуша, качали головами, показывая, что не могут различить. Но теперь это не имело уже никакого значения. Ведь Матиуш сам признался.

Обвинитель долго говорил.

— Нужно обязательно казнить Матиуша, иначе не будет ни порядка, ни покоя.

— Не желаете ли вы, Матиуш, чтобы кто-нибудь выступил в вашу защиту?

Никакого ответа.

— Ваше королевское величество, не желаете ли вы, чтобы кто-нибудь взял слово в вашу защиту? — повторил председатель.

— Это совершенно излишне, — ответил Матиуш. — Уже поздно, жалко времени: лучше идти спать.

Матиуш сказал это бодрым голосом. Никто не мог бы узнать по его виду, что творится в его душе. Он решил быть гордым до конца.

Судьи вышли в соседнюю комнату, будто для совещания, и вернулись с приговором:

— Расстрелять.

— Расстрелять.

— Пожалуйста, подпишите, — сказал председатель.

Никакого ответа.

— Ваше королевское величество, подпишите, пожалуйста, что суд состоялся по закону.

Матиуш подписал.

И тут один из тех господ во фраках и перчатках бросился вдруг на колени, обнял ноги Матиуша и в слезах воскликнул:

— Любимый король, прости мою подлую измену! Только сейчас я вижу, что мы сделали! И знаю, что, если бы не наша жалкая трусость, не они, а ты судил бы их, как победитель.

Солдаты с трудом оторвали его от короля. Но, увы, раскаяние запоздало.

— Спокойной ночи, господа судьи, — сказал Матиуш и по-королевски, спокойно и с достоинством вышел из зала.

Двадцать солдат с саблями наголо вели его по коридору, потом через двор в камеру.

Он тотчас же лег на свой тюфяк на полу и притворился, что спит.

Вошел священник, но ему жаль было будить спящего. Он помолился, прочитал обычную молитву о приговоренных к смерти и вышел.

Матиуш притворялся, что спит, а о чем он думал и что чувствовал этой ночью, осталось тайной.
* * *

Ведут Матиуша.

Идет он посередине улицы в своих золотых кандалах. Улицы оцеплены войсками. А за кордоном войск — жители столицы.

День был хороший. Солнце сияло. Все вышли на улицу, чтобы в последний раз посмотреть на своего короля. У многих на глазах были слезы. Но Матиуш не видел этих слез. Жаль, ему было бы легче идти к месту казни.

Те, кто любил Матиуша, молчали, потому что боялись при врагах громко выразить ему свою любовь и уважение. Да и что могли они кричать? Они привыкли кричать: «Ура — да здравствует». Но что же им кричать теперь, когда король идет, осужденный на смерть?

Зато кричали — и очень громко — разные пьяницы и бродяги, которым молодой король нарочно велел выдать водки и вина из королевских погребов Матиуша.

— Ооо, король идет, королек. О, какой маленький! Плачешь, королек Матиуш? Подойди, мы вытрем тебе носик.

Матиуш высоко поднял голову, чтобы все видели, что глаза его сухи, только нахмурил брови. Он смотрел на небо, на солнце.

Он не слышал и не видел, что происходит рядом. Другие мысли теснились в его голове: «Что стало с Клю-Клю? Где Аптек? Почему грустный король ему изменил? Что будет с его страной? Увидится ли он с отцом и матерью, когда пуля лишит его жизни?»

Так прошел он через весь город, так встал у столба на площади, перед вырытой ямой. Бледный и спокойный стоял он, когда взвод солдат заряжал ружья и целился в него.

И так же спокойно в последнюю минуту от выслушал приказ о помиловании:

— Расстрел заменяется ссылкой на необитаемый остров.

Подъехал автомобиль и увез Матиуша обратно в тюрьму: через неделю его увезут на необитаемый остров.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.

При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:

"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).