Святая молитва есть мост, соединяющий два берега одной великой реки Божией, молитва — златая нить, протянувшаяся от земли к Небу. Это луч, пронзающий тьму и устремленный в Царство Света. Это огонь, пожигающий терния страстей, и елей, врачующий по милости Милующего Творца. Такую «молитву, которая исходит от чистого сердца и возносится горе превыше ангельских сил» (по слову преп. Исаака Сирина), обрел и совершал из года в год на протяжении всей своей жизни архимандрит Иов (Кундря). К нему в село Малая Уголька, расположенное наверху Карпатских гор, как в оазис, стремились попасть со всех концов России алчущие и жаждущие правды Божией.
Отец Иов (Иван Георгиевич Кундря) родился 18 мая 1902 года в селе Иза (Хустский район Закарпатской области) в благочестивой семье русин, издревле хранивших веру православную. С 1772 года — на основании соглашения между тремя монархиями — до 1919 года Закарпатская Русь была в составе Австро-Венгрии. Власти преследовали местное население за решительный отказ от унии. Верующие собирались на молитву по ночам, тайно, в частных домах. Православные христиане лишались всех прав, монастыри разоряли, священников истребляли. Случалось, что монахов и монахинь закапывали живыми в землю. Спасаясь от преследований, многие уходили в леса, ведя в уединении подвижническую жизнь. Принять крещение в Православной Церкви в те годы значило подписать себе смертный приговор. Священники и монахи таили свой сан от окружающих.
Одного из таких служителей Божиих скрывал Георгий Кундря. Его шестилетний сын Иван со своим другом носил гонимому за веру иноку пищу. Благоговея перед монахом, мальчики попросили однажды разрешения поцеловать крест на его груди и в ответ услышали: «Если его поцелуешь, так уж и быть монахом. Если надумаете стать монахами, тогда и поцелуете крест». Оробевшие поначалу дети думали не долго: придя в следующий раз, приложились ко кресту. Через шесть лет, в 1914 году, двенадцатилетний Иван Кундря окончательно сделал свой выбор и был пострижен в мантию с именем Иов.
С 1914 по 1925 год несколько раз пытался молодой инок попасть в один из монастырей Афона, и каждый раз постигала его неудача. Оказалось, что прежде надо идти в Афины, затем — в Фессалоники. Там объявили, что желающему остаться на Афоне необходимо внести денежный вклад, и назвали огромную сумму. Он возвратился в Закарпатье, окончил школу виноградарей, несколько лет трудился на земле от темна до темна, не тратя на себя ни единой копейки. Собрав необходимые деньги, пройдя все кордоны и заслоны, вновь появился о. Иов на Афоне — и вновь последовал отказ.
В 1925 году он отправился на Святую Гору в очередной раз, с попутчиками-единомышленниками. В Фессалониках греческие власти путников не пропустили, но архимандрит Св.-Пантелеимонова монастыря о. Мисаил благословил их на подвиг — открыть монастырь в Закарпатье. Вместе с благословением он вручил им частицу мощей святого вмч. Димитрия Солунского. По возвращении они продали свое имущество, купили в Хустском районе урочище Городилово и основали там малый скит во имя Пресвятой Троицы. Много времени (с 1925 по 1939 год) и сил потратил о. Иов, чтобы открыть монастырь в Городилове. Построил вместе с послушниками храм, кельи, хозяйственные помещения, развел виноградник и огороды.
В те годы Закарпатье входило в состав Чехословакии и явных гонений на православие не было. Кровавые и страшные времена наступили в 1938 — 1939 годах, когда Закарпатье захватили венгерские фашисты. В 1939 году о. Иова арестовали и посадили в тюрьму города Станислава (ныне Ивано-Франковск), из которой он вышел в 1940 году. В это время десятки тысяч русин двинулись через карпатские перевалы на восток, к русским братьям. Пошел с народом, со своей паствой и о. Иов, хотя понимал, что ни гитлеровский Запад, ни сталинский Восток не пощадят идущих с иконой Спасителя православных русин. Гитлер объявил, что рейх заслал к русским через Карпаты сорок тысяч диверсантов и шпионов, и Сталин отдал приказ отправить беженцев в Заполярье. Так о. Иов после долгого и мучительного этапирования оказался в воркутинских лагерях, где находился до 1942 года.
В заключении он был повторно осужден и приговорен к расстрелу. Приговор не успели привести в исполнение. По рассказам о. Иова, сидя в камере смертников, он усиленно молился свт. Николаю: просил чудотворца об одном — чтобы не дал умереть без причастия. Неожиданно ему объявили, что расстрел заменяется отправкой на фронт. Закарпатских беженцев, которые не погибли в лагерях, отправили в 1942 году воевать. Они сражались в 1-м Чехословацком отдельном батальоне (сформирован по договоренности с советским правительством генералом Свободой в 1942 году на территории Приволжского военного округа в Бузулуке. Вместе с этим батальоном, в 1943 году переименованным в 1-ю Чехословацкую отдельную бригаду, о. Иов прошел тяжелый военный путь до Праги. Был сапером. В конце войны подпоручика Кундрю отправили в Москву охранять здание Чехословацкого посольства. В свободное время ходил он в Филипповскую церковь на Арбате, побывал в Троице-Сергиевой лавре, где встретился с архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким), знакомым еще по лагерю и тюрьме.
Спустя десятилетия после войны не забывал Л. Свобода поздравить с праздником Победы воина-монаха. Портрет генерала с дарственной надписью стоял у о. Иова на столе рядом с фотографией свт. Луки.
После демобилизации о. Иов вернулся на родину, и в 1946 году епископ Ужгородский и Мукачевский Нестор (Сидорук; † 1951) рукоположил его во иеродиакона, затем во иеромонаха. В том же 1946 году о. Иов получил благословение на восстановление сожженного немцами монастыря в Городилове и намеревался отдать этому делу все свои силы. Но во времена хрущевских гонений только-только восстановленную обитель закрыли. После этого служил о. Иов в двух других православных монастырях, которые разорили один за другим: жгли книги, оскверняли храмы. Некоторое время он окормлял паству родного села Иза, а в 1962 году перешел в приход села Малая Уголька, где поселился со своим келейником Михаилом в небольшом домике рядом с церковью во имя святого вмч. Димитрия Солунского. К о. Иову шли по любому вопросу: как и где строиться, какой использовать материал, по садовым и огородным делам. Хотя он был по специальности виноградарем, но и плотник, и столяр, и жнец, и швец искали у него совета и наставления. Когда же давление на Церковь усиливалось, воин Христов прикреплял на грудь полный ряд орденов и медалей и ехал в Мукачево на укрощение партийно-чиновничьей клики. За усердные многолетние труды на благо Церкви Христовой в 1966 году ко дню Святой Пасхи Святейший Патриарх Алексий возвел о. Иова в сан архимандрита.
Паствой его к тому времени были не только русины Малой Угольки. Свет, возжженный Господом наверху Карпатских гор, достигал всех концов земли Русской; семена веры Христовой, посеянные щедрой рукой старца в сердцах человеческих, дали обильные всходы. За сотни тысяч верст ехали к нему духовные чада. Особенно много их было в Москве: врачи и писатели, преподаватели и инженеры, геологи и артисты. Четверть века длился в Угольке молитвенный подвиг о. Иова; изо дня в день отправлял он службы полного богослужебного круга, в любую погоду обходил разбросанный по горным перевалам приход, причащая больных и умирающих, утешая страждущих. Скончался архимандрит Иов 28 июля 1985 года и погребен, согласно завещанию, в ограде храма святого вмч. Димитрия.
† † †
Некоторое представление о закарпатском оазисе молитвы дают выдержки из писем схимонахини Феофаны Ольге Николаевне Вышеславцевой. Письма свои м. Феофана не датировала. Скорее всего, они были посланы в конце (19)70-х годов. Матушка Феофана в молодые годы жила с родными в Полтаве и обращалась к владыке Феофану (Быстрову) за духовным руководством. О ней мне Ольга Николаевна говорила с восторгом. Их многое объединяло. Обе Ольги (до монашества), они познакомились, будучи уже в пожилом возрасте, в Москве, где м. Феофана была проездом. Всю жизнь она работала врачом в Питере. Когда вышла на пенсию, уехала в Закарпатье, чтобы жить в монастыре (кажется, в Мукачевском). Там она встретила о. Иова. Когда его перевели на приход, м. Феофана поехала с ним, так как считала необходимым следить как врач за его некрепким здоровьем.
Ольга Николаевна приехала в Угольку к о. Иову в 1967 году. Остановилась в хатке м. Феофаны и ее «сестер» — местных жительниц, помогавших м. Феофане справляться с бытовыми работами по обслуживанию многочисленных паломников из Москвы и из более далеких мест. Позже в записной книжке Ольги Николаевны об этом времени появится запись: «Два месяца без малого, июнь и июль 1967 года, в Угольке. Земля и Небо, Горка (где стоял храм, в котором служил о. Иов) и под горкой. Откровение на Горке и горечь «внизу». Все как сон. 29.10.68 г.».
Узнавать подробности, расспрашивать Ольгу Николаевну мне всегда казалось неудобным, я только слушала то, что она сама рассказывала, а позже читала письма, присланные ей м. Феофаной. Обычно они изобиловали врачебными советами, что и как принимать в разных случаях, благодарностями за посылочки и просьбами найти какое-нибудь лекарство. Но иногда вдруг прорывалось иное — высокое, по-настоящему интересное, что я себе и выписала. Эти скупые отрывки хотя и не дают полного представления о жизни в закарпатской Угольке, но достаточно зримо передают ощущение духовной атмосферы, исполненной необыкновенного напряжения и силы, — в которой происходит преображение христианской души и совершается наше спасение.
1. «Чем глубже я погружаюсь в страх и радость литургической тайны, тем явственнее постигаю звучание хвалы Творцу, разлитое в природе. Иногда мне кажется, что вся Уголька — леса, горы, небо — это огромный храм, где все время звучит музыка Баха. Конечно, это — мгновения, но ими потом можно жить весь день, и все окрашивается и осмысливается совсем по-другому». 2. «Всюду скорби и недоумения, а причина одна: люди в своей жизни, мыслях, чувствах так далеко ушли от Бога, от вечных истин — основ нормальной жизни общества. И хочется всем дать почувствовать бездну и безысходность подобного существования. Но это еще не самое трудное. Труднее убедить человека, который подходит к Богу с полной уверенностью, что Божество есть только для того, чтобы охранять его интересы тут на земле, и что все можно купить своими деньгами и чужой молитвой, оставляя сердце свое совсем в стороне от Господа. Вот от таких бесед и встреч я совсем изнемогаю». 3. «У нас дома тоже царит дух мирской суеты, а это хуже всего». 4. «Какое утешение стоять на Горке и в самые глубокие минуты, когда о[тец] архимандрит провозглашает: «Свят Господь Бог наш», ощущать, как душа наполняется радостью, торжеством, умилением от сознания святости и величия Господа! Я… так люблю все славословящее имя Господне! Для меня в каждой фразе славословия и плач о своем ничтожестве, и умиление, и радость». 5. «Он (о. Иов) глубоко снисходительный и добр как священник, а в жизненном общении он оч[ень] скрытный, оч[ень] глубоко таит свое духовное богатство. Но бывают минуты, когда он приоткрывает себя, и тогда становится прямо страшно от глубины и высоты его духа. Это бывает очень-очень редко. После этого он всякими, иногда странными поступками, словами хочет заставить забыть все виденное. Вообще в быту это оч[ень] своеобразный, иногда тяжелый характер. Я часто говорю: «Конечно, Вы, о[тец] архим[андрит], земной ангел, но не дай Бог, чтобы у небесных Ангелов был Ваш характер». Он неизменно отвечает: «И все Вы, матушка, выдумываете». Глубоко уверена, что Господь ему даровал право быть выше наших норм и требований. Если бы не эта вера, то иногда было бы совсем трудно. Служить ему — великое счастье, но оч[ень] трудно. И все протесты меркнут и смолкают перед очевидной силой его молитвы». 6. «…Меня всегда удивляет, когда к принятию священства подходят только с точки зрения своего желания «служить Богу» в очень широком значении этой фразы и совершенно забывают, что это служение требует и специальных знаний, и навыков. Почему капитаном даже речного парохода не назначают человека без спец[иальных] знаний, а [миссию] капитана [на] такой глубокой чудной реке, как церковное служение (глубина церковного устава, традиций, таинств, дух[овного] руководства), без знаний может брать на себя человек только потому, что он желает служить Богу. Конечно, могут возникнуть большие трудности». 7. «…Кто не был на служении литургии Преждеосвящ[енных] Даров отцом архим[андритом], тот не знает силы его молитвенной отдачи. Когда-то мне была дарована большая, страшная радость во время этого служения, и сколько я ни буду жить, она будет повторяться в этот момент». 8. «Вчера у нас неожиданно было большое церковное торжество. Пришел к нам из соседнего села хор, такой простенький, деревенский, но пел так молитвенно; особенно трогательно и умилительно пели: «О Тебе радуется…» — это одно из моих любимейших песнопений». 9. «…Никогда так предельно ясно не выражена была сила благодати Божией на нем (о. Иове), как в эти дни (на Страстной нед[еле]). Почти без еды, совершенно без сна и отдыха исповедовал сотни, ходил по горам ночами исповедовать тех, кто не мог это совершить днем, ходил шатаясь, а когда начиналось богослужение — окрылялся и был точно помолодевшим и сильным. У меня все время было ощущение холодка (не холода души, а холодка благоговения перед совершающимся чудом силы Духа Святаго!)». 10. «Я живу точно раздвоена: и реагирую на все нужды, и что-то делаю, а в душе все время хорал голосов славословия Кресту и Страданию». 11. «Детским душам нужен дух семьи». 12. «Был такой случай в воскресенье: ночь я провела без сна, ждала вызова к о[тцу] архим[андриту], утром пришлось вести утреню (очень сложную), пришла домой на перерыв в полном изнеможении и пожалела себя. М. говорит: «Приходила женщина с ребенком, просит посмотреть, что с ним». Я взмолилась: «Не могу, пусть придет после литургии», — чтобы полежать хотя бы 30 м[инут]. После литургии пришла женщина, и я шла к ней с чувством противления (мне 80 лет, я не работаю, пусть едут в больницу). Увидела пятилетнюю девочку, синюю, умирающую, задыхающуюся, с такими измученными глазенками, и почувствовала себя виноватой в этих часах страдания и могущей быть смерти. Не хочу говорить, сами поймете, как рванулась моя душа к Господу с молитвой о прощении и помощи. Слава Богу, Он меня услышал. Ребенка удалось спасти (беда в том, что на другой день был День Победы и отправлять ребенка в больницу было бесполезно). И вот эти два дня я ясно чувствовала руку Господню, направляющую меня на правильное решение для ребенка. Сейчас девочка, милостью Божиею, вне опасности, а я, окаянная, окрыляемая милостью Господней, лежу ниц перед величием Его милосердия. И еще поняла, как страшно могла быть наказана (смертью ребенка) за жаление себя. Ежедневное умирание безо всякого колебания для других — вот наш удел. Ежедневно Крест и смерть — и буди имя Господне благословенно». 13. «Помните исторические слова о[тца] архим[андрита]: «Монашество — это просто и всегда везде просто»… и еще: «После монашества (т. е. после пострижения) жить прежней жизнью нельзя», т. е. если не внешне, то внутренне [необходимо] совершенно изменить свое отношение к окружающей среде». 14. «Не люблю, не признаю, не уважаю никаких самочинных нововведений в нашу церковную жизнь, не освященных и утвержденных власть имущими. О[тец] Таврион другого мнения, и нам трудно найти общий язык. Вот почему мне так всегда жаль и тревожно за души молодежи, попавшей к подобным руководителям. Как часто широта отрицания обрядов (как привыкли говорить наши модные водители душ) приводит к полной сумятице и прежде всего уничтожает первую основу Богопознания. Помните у апостола: «Все мне позволено, но не все полезно». По-моему, это прежде всего относится к смелости мышления о том, что неизмеримо выше и глубже необлагодатствованного человеческого мышления». 15. «…Радость от скорби и благодарение за нее есть единственное верное общение нас грешных с Господом. Когда-то, в дни далекой молодости, в моей душе еще не ясно обозначалось такое отношение к скорбям, и я пыталась высказать это одному духовнику (это было уже после потери вл[адыки] Феофана Быстрова), и он слушал меня, а потом сказал: «Этого принять нельзя, это какой-то духовный садизм». Помню, как долго я чувствовала боль [от] такого ответа и долго ни с кем не заводила таких разговоров, но в глубине души верила в истинность своих переживаний». 16. «…Когда я на рассвете поднимаюсь на Горку и вижу огоньки изб и в них людей, совершенно не понимающих того, какое великое чудо совершается в храме, меня охватывает тревога. Если мне открыто то, чего не знают многие, значит на меня ложится обязанность быть как бы их представительницей пред Господом. И это чувство обостряет желание молиться о всех. И так во многом. Живу в Угольке по Божьему благословению и по благословению старцев. Живу, чтобы охранять, как мне было сказано. Охранять не только для себя, а для всех, кто чувствует дух Угольки, для всех, кому дорог «заповедник чистой молитвы», в настоящем и прошлом совершаемой. Центр сегодняшней Угольки — о[тец] архим[андрит] с его мистической связью с великим прошлым этого места. Сознание своей ответственности и дает мне силы с помощью Божией пережить многое, перетерпеть, смириться, молиться. Для себя лично давно уже не жду того, чего хотелось». 17. «Он (архим. Иов) единственный, вероятно, на всем земном шаре человек, сумевший сохранить всю свою детскую чистоту чувств до семидесяти пяти л[ет] такой многогранной жизни. Нужно было видеть его лицо, такое смущенное, виноватое, когда он мне признался, что смущается писать таким «великим людям» (московским интеллигентам), потому что не знает русского языка. Всю силу убежденности в правоте употребила я на то, чтобы доказать, что В. И. и Вам нужны его мысли, а как они будут выражены — не имеет никакого значения и не уменьшит Вашего глубокого доверия к нему». 18. «О[тец] архим[андрит] стал похож на себя (подлечили). Все время ничто так не угнетало нас, его окружающих, как резкое изменение его облика. Жаловаться он не привык и до этого года всегда властвовал над своими недугами. Мы к этому привыкли, а вот в этом году сдал, и так больно было наблюдать за его бессилием и упадком энергии. Сейчас он по-прежнему энергичен, обслуживает всех приходящих и, конечно, уверяет, что совсем здоров». 19. «О[тец] архим[андрит] как ребенок, не умеет беречь себя, и приходится с большим трудом оберегать его от рискованных походов на высокую гору в дожди и т. п.» 20. «За свою почти тридцатилетнюю близость с о[тцом] архим[андритом] я не помню, чтобы его слова были сказаны впустую». 21. «У нас (в праздники) поет народ, поет очень своеобразно и по мелодии и по ударениям. Русским всегда трудно. Наше радостное «Христос воскресе» они тянут как самую минорную весть». 22. «…Как жаль, как нужно плакать о людях, которые так несчастны и так ничего не хотят знать». 23. «У меня в сознании всегда звучат слова моей первой игумении, когда она на всякий праздник снимала [сестер] со всех обязательных правил и ставила условие — чтобы ни один человек не ушел обиженным или неудовлетворенным». 24. «Особенность нашего хозяина (архим. Иова) в том, что он всегда легко и весело находит выход из любого положения». 25. «Еще одну радость послал мне Господь: при всей своей немощи иногда я могу быть нужна людям». 26. «…Выбралась свободная минутка, и я пошла в лес. Стояла около хорошенького молодого дубка. Он был весь в листве. И вот на моих глазах в одно мгновение с каким-то звенящим тихим шорохом у него спала вся листва, и его голенькие ветки потянулись вверх. Поразил меня и этот звук, и вид оголенного дерева. Только такому, оголенному, можно тянуться ввысь…» 27. «Всегда считаю, что потерпела поражение, если после горести, обиды или какой-либо неудачи потускнеет во мне радость и благодарение. Больше всего боюсь терять это состояние духа». 28. «Так сложились обстоятельства, что мне одной пришлось провести все чтение вечерни и повечерия (каноны повечерия — мое любимое). Начала как автомат, а потом живая благодать слов, воспоминания святых, общение с ними наполнили меня такой бодростью, радостью, крепостью, обновили меня как «орлю». Шла домой с переполненной душой благодарности Господу». 29. «Начинаются предпразднства, и пойдут чудные стихиры. Постараемся быть превыше плоти и расстояния и вместе впитывать в души святость и свежесть, которые внесли в обветшавший мир эти чудные события. А сейчас даже в нашем захолустье сильно чувствуется обветшалость общества человеческого. А в голове у меня слова Спасителя о том, что когда человек рождается в мир, тогда радость большая. И ведь в каждом таком обветшавшем существе есть этот человек, надо только докопаться и разбудить его…» 30. «Не будем же мы откладывать на черный день (речь о деньгах). На черный день есть у нас Господь. Это я внушила, с Божией помощью, и сестрам. Вот почему включились мы в добывание лекарств и рассылку их во все стороны». 31. «Важно найти дорогу в душу скорбящего, уверить в неизменной благости Божией, в том, что любая скорбь принесет радость и есть проявление любви Божией. И человек как-то укрепляется». 32. «Слава Богу, сейчас о[тец] архим[андрит] немного окреп и начал геройствовать. Под проливным дождем, когда реки превратились в грозные потоки, на тракторе «Беларусь» поехал освящать престол. Вода чуть не перевернула трактор, два человека свалились в воду, но, слава Богу, о[тец] архим[андрит] уцелел. Приехал и, зная, что я огорчена, ходил этаким павлином, делая вид, что совсем здоров. И только вчера, потеряв голос, стал послушным. Продул его ветер, заболел[и] глаз и висок». 33. «Пока явно со мной творятся чудеса. Дома я почти ничего не вижу, все как в тумане. А на Горке спокойно, правда с напряжением, читаю…» 34. «Все сильнее во мне звучит голос совести: надо какими угодно методами знакомить людей с тем прекрасным церковным миром, который от них скрыт. И как мы обязаны возвратить людям то богатство, которое даровано нам Господом (познание Его и во всем нашем православном служении Господу через Церковь и в Церкви). Когда-то в юности вл[адыка] Феофан сказал мне, как важно в каждый обычай, обряд вдохнуть тот молитвенный порыв, при котором он впервые начинался. Тогда все из мертвого станет живым в Духе». 35. «Глубоко уверена, что ежедневное совершение Евхаристии прогонит уныние, вызовет благодатный приток духовных сил и все приведет к лучшему. О[тец] архим[андрит] вполне одобрил мое мнение. Вспомните, в воспоминаниях о. Алексея Мечева есть место, когда он в период упадка духа и полного уныния обратился к о. Иоанну Кроншт[адтскому] и о. Иоанн посоветовал ему ежедневное служение литургии хотя бы в абсолютно пустом храме. Как это постепенно укрепило дух о. Алексея и привело к созданию крепкой дружной общины». 36. «Все-таки какое это счастье жить среди природы и чувствовать ее хвалу Вседержителю. Иногда я после литургии спускаюсь с Горки, и мне кажется, что оттуда, с пологих гор и леса, идет обратная волна молитв литургии. Каждая литургия — это задержка крушения мира, отражение темной силы, силящейся поглотить мир». 37. «Вот уже восемнадцать лет (из них шестнадцать при мне) ежедневно одним человеком совершается литургия за всех, и совершается не как-либо наспех, а с полным суточным богослужебным кругом и подготовкой. Служил о[тец] архим[андрит] и при двустороннем воспалении легких. Хотелось бы написать, как на прошлой неделе служили мы вдвоем с о[тцом] архим[андритом] на рассвете в пустом храме. Кругом вились за окном клубы тумана, и было чувство полного отрешения от всего земного, точно находились мы в преддверии грядущего».
Отец Иов (Иван Георгиевич Кундря) родился 18 мая 1902 года в селе Иза (Хустский район Закарпатской области) в благочестивой семье русин, издревле хранивших веру православную. С 1772 года — на основании соглашения между тремя монархиями — до 1919 года Закарпатская Русь была в составе Австро-Венгрии. Власти преследовали местное население за решительный отказ от унии. Верующие собирались на молитву по ночам, тайно, в частных домах. Православные христиане лишались всех прав, монастыри разоряли, священников истребляли. Случалось, что монахов и монахинь закапывали живыми в землю. Спасаясь от преследований, многие уходили в леса, ведя в уединении подвижническую жизнь. Принять крещение в Православной Церкви в те годы значило подписать себе смертный приговор. Священники и монахи таили свой сан от окружающих.
Одного из таких служителей Божиих скрывал Георгий Кундря. Его шестилетний сын Иван со своим другом носил гонимому за веру иноку пищу. Благоговея перед монахом, мальчики попросили однажды разрешения поцеловать крест на его груди и в ответ услышали: «Если его поцелуешь, так уж и быть монахом. Если надумаете стать монахами, тогда и поцелуете крест». Оробевшие поначалу дети думали не долго: придя в следующий раз, приложились ко кресту. Через шесть лет, в 1914 году, двенадцатилетний Иван Кундря окончательно сделал свой выбор и был пострижен в мантию с именем Иов.
С 1914 по 1925 год несколько раз пытался молодой инок попасть в один из монастырей Афона, и каждый раз постигала его неудача. Оказалось, что прежде надо идти в Афины, затем — в Фессалоники. Там объявили, что желающему остаться на Афоне необходимо внести денежный вклад, и назвали огромную сумму. Он возвратился в Закарпатье, окончил школу виноградарей, несколько лет трудился на земле от темна до темна, не тратя на себя ни единой копейки. Собрав необходимые деньги, пройдя все кордоны и заслоны, вновь появился о. Иов на Афоне — и вновь последовал отказ.
В 1925 году он отправился на Святую Гору в очередной раз, с попутчиками-единомышленниками. В Фессалониках греческие власти путников не пропустили, но архимандрит Св.-Пантелеимонова монастыря о. Мисаил благословил их на подвиг — открыть монастырь в Закарпатье. Вместе с благословением он вручил им частицу мощей святого вмч. Димитрия Солунского. По возвращении они продали свое имущество, купили в Хустском районе урочище Городилово и основали там малый скит во имя Пресвятой Троицы. Много времени (с 1925 по 1939 год) и сил потратил о. Иов, чтобы открыть монастырь в Городилове. Построил вместе с послушниками храм, кельи, хозяйственные помещения, развел виноградник и огороды.
В те годы Закарпатье входило в состав Чехословакии и явных гонений на православие не было. Кровавые и страшные времена наступили в 1938 — 1939 годах, когда Закарпатье захватили венгерские фашисты. В 1939 году о. Иова арестовали и посадили в тюрьму города Станислава (ныне Ивано-Франковск), из которой он вышел в 1940 году. В это время десятки тысяч русин двинулись через карпатские перевалы на восток, к русским братьям. Пошел с народом, со своей паствой и о. Иов, хотя понимал, что ни гитлеровский Запад, ни сталинский Восток не пощадят идущих с иконой Спасителя православных русин. Гитлер объявил, что рейх заслал к русским через Карпаты сорок тысяч диверсантов и шпионов, и Сталин отдал приказ отправить беженцев в Заполярье. Так о. Иов после долгого и мучительного этапирования оказался в воркутинских лагерях, где находился до 1942 года.
В заключении он был повторно осужден и приговорен к расстрелу. Приговор не успели привести в исполнение. По рассказам о. Иова, сидя в камере смертников, он усиленно молился свт. Николаю: просил чудотворца об одном — чтобы не дал умереть без причастия. Неожиданно ему объявили, что расстрел заменяется отправкой на фронт. Закарпатских беженцев, которые не погибли в лагерях, отправили в 1942 году воевать. Они сражались в 1-м Чехословацком отдельном батальоне (сформирован по договоренности с советским правительством генералом Свободой в 1942 году на территории Приволжского военного округа в Бузулуке. Вместе с этим батальоном, в 1943 году переименованным в 1-ю Чехословацкую отдельную бригаду, о. Иов прошел тяжелый военный путь до Праги. Был сапером. В конце войны подпоручика Кундрю отправили в Москву охранять здание Чехословацкого посольства. В свободное время ходил он в Филипповскую церковь на Арбате, побывал в Троице-Сергиевой лавре, где встретился с архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким), знакомым еще по лагерю и тюрьме.
Спустя десятилетия после войны не забывал Л. Свобода поздравить с праздником Победы воина-монаха. Портрет генерала с дарственной надписью стоял у о. Иова на столе рядом с фотографией свт. Луки.
После демобилизации о. Иов вернулся на родину, и в 1946 году епископ Ужгородский и Мукачевский Нестор (Сидорук; † 1951) рукоположил его во иеродиакона, затем во иеромонаха. В том же 1946 году о. Иов получил благословение на восстановление сожженного немцами монастыря в Городилове и намеревался отдать этому делу все свои силы. Но во времена хрущевских гонений только-только восстановленную обитель закрыли. После этого служил о. Иов в двух других православных монастырях, которые разорили один за другим: жгли книги, оскверняли храмы. Некоторое время он окормлял паству родного села Иза, а в 1962 году перешел в приход села Малая Уголька, где поселился со своим келейником Михаилом в небольшом домике рядом с церковью во имя святого вмч. Димитрия Солунского. К о. Иову шли по любому вопросу: как и где строиться, какой использовать материал, по садовым и огородным делам. Хотя он был по специальности виноградарем, но и плотник, и столяр, и жнец, и швец искали у него совета и наставления. Когда же давление на Церковь усиливалось, воин Христов прикреплял на грудь полный ряд орденов и медалей и ехал в Мукачево на укрощение партийно-чиновничьей клики. За усердные многолетние труды на благо Церкви Христовой в 1966 году ко дню Святой Пасхи Святейший Патриарх Алексий возвел о. Иова в сан архимандрита.
Паствой его к тому времени были не только русины Малой Угольки. Свет, возжженный Господом наверху Карпатских гор, достигал всех концов земли Русской; семена веры Христовой, посеянные щедрой рукой старца в сердцах человеческих, дали обильные всходы. За сотни тысяч верст ехали к нему духовные чада. Особенно много их было в Москве: врачи и писатели, преподаватели и инженеры, геологи и артисты. Четверть века длился в Угольке молитвенный подвиг о. Иова; изо дня в день отправлял он службы полного богослужебного круга, в любую погоду обходил разбросанный по горным перевалам приход, причащая больных и умирающих, утешая страждущих. Скончался архимандрит Иов 28 июля 1985 года и погребен, согласно завещанию, в ограде храма святого вмч. Димитрия.
† † †
Некоторое представление о закарпатском оазисе молитвы дают выдержки из писем схимонахини Феофаны Ольге Николаевне Вышеславцевой. Письма свои м. Феофана не датировала. Скорее всего, они были посланы в конце (19)70-х годов. Матушка Феофана в молодые годы жила с родными в Полтаве и обращалась к владыке Феофану (Быстрову) за духовным руководством. О ней мне Ольга Николаевна говорила с восторгом. Их многое объединяло. Обе Ольги (до монашества), они познакомились, будучи уже в пожилом возрасте, в Москве, где м. Феофана была проездом. Всю жизнь она работала врачом в Питере. Когда вышла на пенсию, уехала в Закарпатье, чтобы жить в монастыре (кажется, в Мукачевском). Там она встретила о. Иова. Когда его перевели на приход, м. Феофана поехала с ним, так как считала необходимым следить как врач за его некрепким здоровьем.
Ольга Николаевна приехала в Угольку к о. Иову в 1967 году. Остановилась в хатке м. Феофаны и ее «сестер» — местных жительниц, помогавших м. Феофане справляться с бытовыми работами по обслуживанию многочисленных паломников из Москвы и из более далеких мест. Позже в записной книжке Ольги Николаевны об этом времени появится запись: «Два месяца без малого, июнь и июль 1967 года, в Угольке. Земля и Небо, Горка (где стоял храм, в котором служил о. Иов) и под горкой. Откровение на Горке и горечь «внизу». Все как сон. 29.10.68 г.».
Узнавать подробности, расспрашивать Ольгу Николаевну мне всегда казалось неудобным, я только слушала то, что она сама рассказывала, а позже читала письма, присланные ей м. Феофаной. Обычно они изобиловали врачебными советами, что и как принимать в разных случаях, благодарностями за посылочки и просьбами найти какое-нибудь лекарство. Но иногда вдруг прорывалось иное — высокое, по-настоящему интересное, что я себе и выписала. Эти скупые отрывки хотя и не дают полного представления о жизни в закарпатской Угольке, но достаточно зримо передают ощущение духовной атмосферы, исполненной необыкновенного напряжения и силы, — в которой происходит преображение христианской души и совершается наше спасение.
1. «Чем глубже я погружаюсь в страх и радость литургической тайны, тем явственнее постигаю звучание хвалы Творцу, разлитое в природе. Иногда мне кажется, что вся Уголька — леса, горы, небо — это огромный храм, где все время звучит музыка Баха. Конечно, это — мгновения, но ими потом можно жить весь день, и все окрашивается и осмысливается совсем по-другому». 2. «Всюду скорби и недоумения, а причина одна: люди в своей жизни, мыслях, чувствах так далеко ушли от Бога, от вечных истин — основ нормальной жизни общества. И хочется всем дать почувствовать бездну и безысходность подобного существования. Но это еще не самое трудное. Труднее убедить человека, который подходит к Богу с полной уверенностью, что Божество есть только для того, чтобы охранять его интересы тут на земле, и что все можно купить своими деньгами и чужой молитвой, оставляя сердце свое совсем в стороне от Господа. Вот от таких бесед и встреч я совсем изнемогаю». 3. «У нас дома тоже царит дух мирской суеты, а это хуже всего». 4. «Какое утешение стоять на Горке и в самые глубокие минуты, когда о[тец] архимандрит провозглашает: «Свят Господь Бог наш», ощущать, как душа наполняется радостью, торжеством, умилением от сознания святости и величия Господа! Я… так люблю все славословящее имя Господне! Для меня в каждой фразе славословия и плач о своем ничтожестве, и умиление, и радость». 5. «Он (о. Иов) глубоко снисходительный и добр как священник, а в жизненном общении он оч[ень] скрытный, оч[ень] глубоко таит свое духовное богатство. Но бывают минуты, когда он приоткрывает себя, и тогда становится прямо страшно от глубины и высоты его духа. Это бывает очень-очень редко. После этого он всякими, иногда странными поступками, словами хочет заставить забыть все виденное. Вообще в быту это оч[ень] своеобразный, иногда тяжелый характер. Я часто говорю: «Конечно, Вы, о[тец] архим[андрит], земной ангел, но не дай Бог, чтобы у небесных Ангелов был Ваш характер». Он неизменно отвечает: «И все Вы, матушка, выдумываете». Глубоко уверена, что Господь ему даровал право быть выше наших норм и требований. Если бы не эта вера, то иногда было бы совсем трудно. Служить ему — великое счастье, но оч[ень] трудно. И все протесты меркнут и смолкают перед очевидной силой его молитвы». 6. «…Меня всегда удивляет, когда к принятию священства подходят только с точки зрения своего желания «служить Богу» в очень широком значении этой фразы и совершенно забывают, что это служение требует и специальных знаний, и навыков. Почему капитаном даже речного парохода не назначают человека без спец[иальных] знаний, а [миссию] капитана [на] такой глубокой чудной реке, как церковное служение (глубина церковного устава, традиций, таинств, дух[овного] руководства), без знаний может брать на себя человек только потому, что он желает служить Богу. Конечно, могут возникнуть большие трудности». 7. «…Кто не был на служении литургии Преждеосвящ[енных] Даров отцом архим[андритом], тот не знает силы его молитвенной отдачи. Когда-то мне была дарована большая, страшная радость во время этого служения, и сколько я ни буду жить, она будет повторяться в этот момент». 8. «Вчера у нас неожиданно было большое церковное торжество. Пришел к нам из соседнего села хор, такой простенький, деревенский, но пел так молитвенно; особенно трогательно и умилительно пели: «О Тебе радуется…» — это одно из моих любимейших песнопений». 9. «…Никогда так предельно ясно не выражена была сила благодати Божией на нем (о. Иове), как в эти дни (на Страстной нед[еле]). Почти без еды, совершенно без сна и отдыха исповедовал сотни, ходил по горам ночами исповедовать тех, кто не мог это совершить днем, ходил шатаясь, а когда начиналось богослужение — окрылялся и был точно помолодевшим и сильным. У меня все время было ощущение холодка (не холода души, а холодка благоговения перед совершающимся чудом силы Духа Святаго!)». 10. «Я живу точно раздвоена: и реагирую на все нужды, и что-то делаю, а в душе все время хорал голосов славословия Кресту и Страданию». 11. «Детским душам нужен дух семьи». 12. «Был такой случай в воскресенье: ночь я провела без сна, ждала вызова к о[тцу] архим[андриту], утром пришлось вести утреню (очень сложную), пришла домой на перерыв в полном изнеможении и пожалела себя. М. говорит: «Приходила женщина с ребенком, просит посмотреть, что с ним». Я взмолилась: «Не могу, пусть придет после литургии», — чтобы полежать хотя бы 30 м[инут]. После литургии пришла женщина, и я шла к ней с чувством противления (мне 80 лет, я не работаю, пусть едут в больницу). Увидела пятилетнюю девочку, синюю, умирающую, задыхающуюся, с такими измученными глазенками, и почувствовала себя виноватой в этих часах страдания и могущей быть смерти. Не хочу говорить, сами поймете, как рванулась моя душа к Господу с молитвой о прощении и помощи. Слава Богу, Он меня услышал. Ребенка удалось спасти (беда в том, что на другой день был День Победы и отправлять ребенка в больницу было бесполезно). И вот эти два дня я ясно чувствовала руку Господню, направляющую меня на правильное решение для ребенка. Сейчас девочка, милостью Божиею, вне опасности, а я, окаянная, окрыляемая милостью Господней, лежу ниц перед величием Его милосердия. И еще поняла, как страшно могла быть наказана (смертью ребенка) за жаление себя. Ежедневное умирание безо всякого колебания для других — вот наш удел. Ежедневно Крест и смерть — и буди имя Господне благословенно». 13. «Помните исторические слова о[тца] архим[андрита]: «Монашество — это просто и всегда везде просто»… и еще: «После монашества (т. е. после пострижения) жить прежней жизнью нельзя», т. е. если не внешне, то внутренне [необходимо] совершенно изменить свое отношение к окружающей среде». 14. «Не люблю, не признаю, не уважаю никаких самочинных нововведений в нашу церковную жизнь, не освященных и утвержденных власть имущими. О[тец] Таврион другого мнения, и нам трудно найти общий язык. Вот почему мне так всегда жаль и тревожно за души молодежи, попавшей к подобным руководителям. Как часто широта отрицания обрядов (как привыкли говорить наши модные водители душ) приводит к полной сумятице и прежде всего уничтожает первую основу Богопознания. Помните у апостола: «Все мне позволено, но не все полезно». По-моему, это прежде всего относится к смелости мышления о том, что неизмеримо выше и глубже необлагодатствованного человеческого мышления». 15. «…Радость от скорби и благодарение за нее есть единственное верное общение нас грешных с Господом. Когда-то, в дни далекой молодости, в моей душе еще не ясно обозначалось такое отношение к скорбям, и я пыталась высказать это одному духовнику (это было уже после потери вл[адыки] Феофана Быстрова), и он слушал меня, а потом сказал: «Этого принять нельзя, это какой-то духовный садизм». Помню, как долго я чувствовала боль [от] такого ответа и долго ни с кем не заводила таких разговоров, но в глубине души верила в истинность своих переживаний». 16. «…Когда я на рассвете поднимаюсь на Горку и вижу огоньки изб и в них людей, совершенно не понимающих того, какое великое чудо совершается в храме, меня охватывает тревога. Если мне открыто то, чего не знают многие, значит на меня ложится обязанность быть как бы их представительницей пред Господом. И это чувство обостряет желание молиться о всех. И так во многом. Живу в Угольке по Божьему благословению и по благословению старцев. Живу, чтобы охранять, как мне было сказано. Охранять не только для себя, а для всех, кто чувствует дух Угольки, для всех, кому дорог «заповедник чистой молитвы», в настоящем и прошлом совершаемой. Центр сегодняшней Угольки — о[тец] архим[андрит] с его мистической связью с великим прошлым этого места. Сознание своей ответственности и дает мне силы с помощью Божией пережить многое, перетерпеть, смириться, молиться. Для себя лично давно уже не жду того, чего хотелось». 17. «Он (архим. Иов) единственный, вероятно, на всем земном шаре человек, сумевший сохранить всю свою детскую чистоту чувств до семидесяти пяти л[ет] такой многогранной жизни. Нужно было видеть его лицо, такое смущенное, виноватое, когда он мне признался, что смущается писать таким «великим людям» (московским интеллигентам), потому что не знает русского языка. Всю силу убежденности в правоте употребила я на то, чтобы доказать, что В. И. и Вам нужны его мысли, а как они будут выражены — не имеет никакого значения и не уменьшит Вашего глубокого доверия к нему». 18. «О[тец] архим[андрит] стал похож на себя (подлечили). Все время ничто так не угнетало нас, его окружающих, как резкое изменение его облика. Жаловаться он не привык и до этого года всегда властвовал над своими недугами. Мы к этому привыкли, а вот в этом году сдал, и так больно было наблюдать за его бессилием и упадком энергии. Сейчас он по-прежнему энергичен, обслуживает всех приходящих и, конечно, уверяет, что совсем здоров». 19. «О[тец] архим[андрит] как ребенок, не умеет беречь себя, и приходится с большим трудом оберегать его от рискованных походов на высокую гору в дожди и т. п.» 20. «За свою почти тридцатилетнюю близость с о[тцом] архим[андритом] я не помню, чтобы его слова были сказаны впустую». 21. «У нас (в праздники) поет народ, поет очень своеобразно и по мелодии и по ударениям. Русским всегда трудно. Наше радостное «Христос воскресе» они тянут как самую минорную весть». 22. «…Как жаль, как нужно плакать о людях, которые так несчастны и так ничего не хотят знать». 23. «У меня в сознании всегда звучат слова моей первой игумении, когда она на всякий праздник снимала [сестер] со всех обязательных правил и ставила условие — чтобы ни один человек не ушел обиженным или неудовлетворенным». 24. «Особенность нашего хозяина (архим. Иова) в том, что он всегда легко и весело находит выход из любого положения». 25. «Еще одну радость послал мне Господь: при всей своей немощи иногда я могу быть нужна людям». 26. «…Выбралась свободная минутка, и я пошла в лес. Стояла около хорошенького молодого дубка. Он был весь в листве. И вот на моих глазах в одно мгновение с каким-то звенящим тихим шорохом у него спала вся листва, и его голенькие ветки потянулись вверх. Поразил меня и этот звук, и вид оголенного дерева. Только такому, оголенному, можно тянуться ввысь…» 27. «Всегда считаю, что потерпела поражение, если после горести, обиды или какой-либо неудачи потускнеет во мне радость и благодарение. Больше всего боюсь терять это состояние духа». 28. «Так сложились обстоятельства, что мне одной пришлось провести все чтение вечерни и повечерия (каноны повечерия — мое любимое). Начала как автомат, а потом живая благодать слов, воспоминания святых, общение с ними наполнили меня такой бодростью, радостью, крепостью, обновили меня как «орлю». Шла домой с переполненной душой благодарности Господу». 29. «Начинаются предпразднства, и пойдут чудные стихиры. Постараемся быть превыше плоти и расстояния и вместе впитывать в души святость и свежесть, которые внесли в обветшавший мир эти чудные события. А сейчас даже в нашем захолустье сильно чувствуется обветшалость общества человеческого. А в голове у меня слова Спасителя о том, что когда человек рождается в мир, тогда радость большая. И ведь в каждом таком обветшавшем существе есть этот человек, надо только докопаться и разбудить его…» 30. «Не будем же мы откладывать на черный день (речь о деньгах). На черный день есть у нас Господь. Это я внушила, с Божией помощью, и сестрам. Вот почему включились мы в добывание лекарств и рассылку их во все стороны». 31. «Важно найти дорогу в душу скорбящего, уверить в неизменной благости Божией, в том, что любая скорбь принесет радость и есть проявление любви Божией. И человек как-то укрепляется». 32. «Слава Богу, сейчас о[тец] архим[андрит] немного окреп и начал геройствовать. Под проливным дождем, когда реки превратились в грозные потоки, на тракторе «Беларусь» поехал освящать престол. Вода чуть не перевернула трактор, два человека свалились в воду, но, слава Богу, о[тец] архим[андрит] уцелел. Приехал и, зная, что я огорчена, ходил этаким павлином, делая вид, что совсем здоров. И только вчера, потеряв голос, стал послушным. Продул его ветер, заболел[и] глаз и висок». 33. «Пока явно со мной творятся чудеса. Дома я почти ничего не вижу, все как в тумане. А на Горке спокойно, правда с напряжением, читаю…» 34. «Все сильнее во мне звучит голос совести: надо какими угодно методами знакомить людей с тем прекрасным церковным миром, который от них скрыт. И как мы обязаны возвратить людям то богатство, которое даровано нам Господом (познание Его и во всем нашем православном служении Господу через Церковь и в Церкви). Когда-то в юности вл[адыка] Феофан сказал мне, как важно в каждый обычай, обряд вдохнуть тот молитвенный порыв, при котором он впервые начинался. Тогда все из мертвого станет живым в Духе». 35. «Глубоко уверена, что ежедневное совершение Евхаристии прогонит уныние, вызовет благодатный приток духовных сил и все приведет к лучшему. О[тец] архим[андрит] вполне одобрил мое мнение. Вспомните, в воспоминаниях о. Алексея Мечева есть место, когда он в период упадка духа и полного уныния обратился к о. Иоанну Кроншт[адтскому] и о. Иоанн посоветовал ему ежедневное служение литургии хотя бы в абсолютно пустом храме. Как это постепенно укрепило дух о. Алексея и привело к созданию крепкой дружной общины». 36. «Все-таки какое это счастье жить среди природы и чувствовать ее хвалу Вседержителю. Иногда я после литургии спускаюсь с Горки, и мне кажется, что оттуда, с пологих гор и леса, идет обратная волна молитв литургии. Каждая литургия — это задержка крушения мира, отражение темной силы, силящейся поглотить мир». 37. «Вот уже восемнадцать лет (из них шестнадцать при мне) ежедневно одним человеком совершается литургия за всех, и совершается не как-либо наспех, а с полным суточным богослужебным кругом и подготовкой. Служил о[тец] архим[андрит] и при двустороннем воспалении легких. Хотелось бы написать, как на прошлой неделе служили мы вдвоем с о[тцом] архим[андритом] на рассвете в пустом храме. Кругом вились за окном клубы тумана, и было чувство полного отрешения от всего земного, точно находились мы в преддверии грядущего».
Информация о первоисточнике
При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).
Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
В Православной электронной библиотеке
использованы материалы
"Издательства сестричества им. свт. Игнатия Ставропольского";
онлайн-библиотек
pagez.ru,
lib.eparhia-saratov.ru,
wco.ru,
sedmitza.ru,
pravbeseda.ru,
orthlib.ru
и других открытых ресурсов.