Я плакал о всяком печальном

Глава 1. Отрасль благого корня

   Я — странник на земле: странствование начинаю с колыбели, оканчиваю — гробом.
    Святитель Игнатий Ставропольский
   На берегу реки Сваны, в Кромском уезде Орловской губернии, на холмах раскинулось село Высокое, окруженное живописными лугами и перелесками. Все побывавшие в тех местах дивились необычайной красоте окрестностей и села с церковью в честь Покрова Божией Матери. По местным преданиям, некогда там были разбойничьи станы, затем окрестности стали вотчинной собственностью одной из ветвей бояр Колычевых, из которых происходил священномученик Филипп (Феодор Степанович Колычев; 1507—1569), митрополит Московский. Здесь, в селе Высоком издревле нес свое служение древний священнический род Амфитеатровых; именно здесь родился и Валентин Николаевич Амфитеатров, будущий прославленный московский пастырь.
   Родоначальником Амфитеатровых был протопоп Никита, имевший сыновей — священников Георгия Амфитеатрова и Григория Монастырева. Различные фамилии, вероятно, были ими получены в духовной семинарии, где, как известно, было в обычае изменять фамилии учащихся на новые, связанные с какими-либо священными понятиями — Воскресенский, Антиминсов, Смирнов (то есть смиренный). Подобно тому, как в святом Крещении дается новое имя, это как бы символизировало начало новой жизни, служения Господу.
   Одним из сыновей священника Георгия Никитича Амфитеатрова был великий святитель, митрополит Киевский Филарет (Феодор Георгиевич Амфитеатров; 1779—1857), один из известнейших подвижников благочестия XVIII-XIX вв. ныне причисленный к ликам Украинских и Сибирских святых. Все исследователи, писавшие о представителях рода Амфитеатровых, отмечают редкое множество известных духовных лиц и церковных деятелей, явившихся в нем. К этому роду принадлежали: архиепископ Казанский Антоний (1815—1879), племянник и воспитанник свт. Филарета, Иоанн, архиепископ Полтавский, Виталий, епископ Томский, профессор Московской Духовной Академии Егор Васильевич Амфитеатров, профессор Киевской Духовной Академии, основоположник российской гомилетики Иаков Косьмич Амфитеатров. Несомненно, что в такой семье были не только глубоки традиции православия и церковности, но и силен дух благочестия. Дети жили и воспитывались в особо благодатной атмосфере.
   Протоиерей Валентин Амфитеатров был сыном прот. Николая Амфитеатрова, который приходился племянником святителю Филарету и братом архиепископу Антонию. Другим дядей прот. Николая был известный литератор Семен Егорович Раич, учитель Лермонтова и Тютчева. Супруга о. Николая, мать прот. Валентина — Анна — также происходила из священнического рода.
   Валентин Николаевич Амфитеатров родился 1 сентября (ст. ст.) 1836 года, в день церковного новолетия. Один из жизнеописателей о. Валентина замечает, что апостольское чтение этого дня как нельзя лучше отражало образ жизненного подвига будущего пастыря: «Облекитесь, как избранники Божии, святые и возлюбленные, в утробы щедрот, благость, смиренномудрие, кротость и долготерпение. Выше же всего стяжите любовь, которая есть союз совершенства» (Кол. 3:12-14).
   Вот какие переживания были связаны впоследствии у о. Валентина с днем его рождения и с его небесным покровителем, мч. Валентином: «Вспомнил родимый день моего существования на земле, под покровом сильного во веки и христианина — великодушного страстотерпца, под святым знаменем имени которого пятьдесят лет протекло из моей грешной жизни. Слава Богу, я знамени Его не изменил и не уронил, при всей немощности моего личного бытия».
   Как пишет духовная дочь и жизнеописательница пастыря новомученица Анна (Зерцалова), родители батюшки тоже были озарены Божией благодатью и сам отец Валентин называл свою мать святой женщиной. О его отце, прот. Николае мы немного узнаем из следующего рассказа.
   Однажды, давая после молебна крест, отец Валентин неожиданно для окружающих заговорил с одной монахиней и стал приглашать ее к себе домой. В ответ на удивленные вопросы слышавших это, монахиня рассказала: «Я с его родителями с детства знакома: наши дома были рядом, и я девочкой играла с ним. С тех пор я потеряла его из виду и только теперь разыскала по фамилии, однако же он меня сам узнал. Отец его много народу принимал, он был человек святой жизни: отовсюду приходили к нему хромые, увечные, больные; и он со всеми ними возился — сам, бывало, самовар ставит, засучит рукава и хлопочет над ними, растирает их, так что многие получали тогда исцеления. Бывало, до тех пор не отпустит от себя страждущего, пока не оправит его совсем. К нему стекалось множество народа даже из разных губерний, и он их поил и лечил разными травами. Я знала и близких его отца: Филарета, митрополита Киевского, Платона, Антония, Казанского епископа,— все они были великие святые люди».
   Ни в каких биографических источниках не упоминается о братьях или сестрах о. Валентина. Можно предположить, что их или не было, или они скончались в раннем возрасте.
   О детских и отроческих годах праведного пастыря, к сожалению, известно очень мало, тогда как именно в те годы сложилось твердое основание будущего здания добродетелей подвижника. Вот что сам отец Валентин говорил в одной из проповедей: «Когда я вспоминаю о попечениях своих родителей над моей нравственностью, то и теперь, под сединами, помню и прославляю душой их любовь. Благодарно вспоминаю своих добрых наставников, просветивших мою душу и осветивших бездну пороков, в которую я мог бы впасть».
   Из жития святителя Филарета Киевского известно, что его дед, прот. Никита, особенно после выхода за штат, любил сам заниматься обучением внуков, любимым из которых был будущий святитель Филарет. В тех же традициях, в подлинном церковном духе воспитывали всех детей в роду Амфитеатровых, уча их примерному благочестию. Вот, например, какой факт узнаем мы из проповеди отца Валентина в неделю по Просвещении: с четырехлетнего возраста будущий пастырь и духоносец знал наизусть молитву: «Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих Ти ся». «Вот дивная молитва,— говорит о. Валентин,— каждый, вероятно, знает ее наизусть, она короткая, но глубоко трогает сердце. Живя семьдесят лет, я все время твердил и твержу ее».
   Отец Валентин рассказывал о том, что родители его заботились, чтобы в малолетстве он причащался Святых Таин ежедневно. Следовательно, еще ими было заложено в будущем пастыре то отношение к Таинству Святого Причащения, которое он старался воспитать в своих духовных чадах и проповедать среди пасомых. Отрочество и юношество праведника проходило в бедности: «Я учился с сальным огарком и нуждался часто в самом необходимом»,— рассказывал батюшка.
   В 1847 году отрок Валентин был отдан в Орловскую духовную семинарию, на среднее отделение, а через шесть лет переведен в семинарию в Киев, где в то время был митрополитом святитель Филарет. Затем в 1854 году Валентин Николаевич поступает в Московскую Духовную Академию, которую оканчивает через четыре года.
   Еще с того времени будущий пастырь особенно полюбил московские святыни. Через много лет в одной из проповедей отец Валентин скажет, что служение в Москве было ему великим даром от Бога, особенно — служение возле старинных святынь, гробниц патриархов и русских царей, и святого царевича-страстотерпца Димитрия. Началось же его служение Богу на земле Калужской.
   Портрет святителя Филарета (Амфитеатрова), принадлежавший прот. Валентину
   8 июня 1858 года по определению Московского Академического правления Валентин Николаевич был назначен инспектором и учителем Калужского духовного училища, а 1 сентября того же года ему было присвоена степень кандидата богословия. В следующем 1859 году он был перемещен в Калужскую духовную семинарию учителем всеобщей и русской истории и греческого языка.
   Село Высокое существует доныне, но храм в годы гонений был разрушен.
   Интересно, что составитель жизнеописания свт. Филарета, архим. Сергий (Василевский) неоднократно ссылается на воспоминания племянника святителя, прот. Николая Амфитеатрова. По всей видимости, это и есть отец прот. Валентина. Доктор богословия, архиеп. Антоний (Я. К. Амфитеатров) является автором «Догматического богословия Православной Церкви», служившего учебным пособием для всех семинарий.
   Свящ. Афанасий Гумеров. Благодатный пастырь. М., 1998. С. 3.
   Значение имени Валентин — «сильный».
   Письма прот. Валентина Амфитеатрова к Екатерине Михайловне и архимандриту Серапиону Машкиным. Сергиев Посад, 1914. С. 25.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 150.
   Духовные поучения. Проповеди прот. В. Н. Амфитеатрова..., записанные с его слов одной из его духовных дочерей. М., 1916.
   Духовные поучения. М., 1916. С. 248.

Глава 2. К жатве Божией

   Исповедали Господа презрением и попранием начал мира те угодники Божии, которые подвизались среди мира, к которым с такой справедливостью можно отнести слова Евангелия: «Они в мире, но не от мира» (Ин. 17:11,14). Богом установленное, богоугодное исповедание человеком Бога есть знамение избрания Богом того человека.
    Святитель Игнатий Ставропольский
   Как известно, после десятилетий кровавых гонений на веру, в нашей Церкви много новообращенных христиан, порой крещеных во младенчестве, но пришедших в Церковь уже взрослыми людьми. Большинство из нас, будучи таковыми неофитами, в свое время мечтали стяжать благодатные дарования, и даже, может быть, дары чудотворения и прозорливости. Ведь, казалось бы, как хорошо помогать людям, подавая советы и исцеляя болезни! Не сразу новоначальному христианину становится понятно, что любое служение людям — это тяжелый труд. Благодатных же даров для служения им удостаивается такой человек, который имеет великое самопожертвование и уже исполнил для людей то, что в его человеческих силах. Несением сугубых трудов и скорбей такие люди сподобляются даров вышеестественных. Как говорит святоотеческое изречение, молиться по-настоящему — это кровь проливать. Благодатные дары от Бога получают те, кто думал не о славе чудотворцев, а бескорыстно, порой незаметно со стороны в повседневной жизни самоотверженно трудился для своих ближних. К сожалению, мы забываем о том, что такие «чудеса» как раз в наших силах.
   Несомненно, будущий великий пастырь и утешитель скорбящих отец Валентин с юности сознательно, целенаправленно стремился исполнять Евангельские заповеди, служить Богу и людям, хотя и неизвестно, когда именно благочестивый юноша избрал для себя путь священства. При всей его любви к знаниям, он никогда не ставил земную, внешнюю ученость выше знания духовного, приобретаемого тщательным изучением учения Святых Отцов и исполнением его на деле. Не знаем, помышлял ли он о монашестве, но известно, что холостых белых священников в синодальный период рукополагать было не принято, поэтому прежде рукоположения ему необходимо было найти достойную спутницу и помощницу. Это произошло через два года после окончания Валентином Николаевичем Духовной Академии.
   Еще во время преподавания в училище Валентин Николаевич стал дружен с одним из своих учеников — благочестивым юношей Александром, сыном священника Иоанна Филипповича Чупрова — и стал бывать в его доме. У Александра Ивановича было три сестры, одна из них, Елизавета, и стала супругой Валентина Амфитеатрова. Бракосочетание состоялось 17 июля 1860 года, и вскоре после этого Валентин Николаевич принял священный сан.
   14 сентября 1860 года было совершено рукоположение его во диакона, а уже на следующий день — в сан иерея. Хиротонию совершил архиепископ Тульский Алексий (Ржаницын). Таким образом, как потом говорил сам отец Валентин, он пробыл диаконом один день, совершил одну Божественную Литургию. Впоследствии, служа многие годы в храме «Нечаянной Радости» без диакона, отец Валентин, как бы в возмещение, понес двойной труд. Благодатный пастырь всегда чтил дни своих хиротоний, дарил в эти дни детям серебряные монеты и шутил: «Вот это от диакона», а на следующий день; «А это уже от священника».
   Внутреннее переживание отцом Валентином принятия великого таинства священства приоткрыто для нас в одной из его проповедей, сказанной во обличение греха нерадения:
   «Помню, когда мне предложена была степень священства, я горячо произносил обеты, соединенные с этой степенью. Я желал быть тем, чем должен быть настоящий священник. Даже больше, чем мне предлагали, чего от меня требовал формальный закон: я изучал священническую ставленную грамоту на память, от слова до слова, по совету рукополагавшего меня архиерея, но я ее дополнял и усугублял. Мне хотелось быть, как говорит пророк, рукой безрукому, «ногой хромому, глазами слепому»« (Иов 29:15).
   Когда я мнил быть должным священником, то диавол молчал и только злобствовал, выжидая для себя удобной минуты. Потом стал мало-помалу нашептывать в мысли житейские попечения, от которых суживались более и более обеты самоотвержения. Стали посещать иные мысли, и говорили они мне о том, что надо брать пример с живых лиц, славных в мире сем, а не с тех, которых жизни, мысли и дела утверждены на заповеди Иисуса Христа. «Живи, как другие, иди за мной. Будешь сыт, будешь жизнерадостен», — таким образом диавол уносит из нашего сердца не только желание добра, но и данные обеты». Таково было смиренное видение себя великим праведником, но его пастырский подвиг показал, что он вполне преодолел все соблазны.
   Служение отца Валентина началось в храме Благовещения Пресвятой Богородицы, куда он был назначен сразу после рукоположения, и впоследствии вся его пастырская деятельность проходила под кровом чудотворных икон Божией Матери, очевидно являвшей ему Свое особенное покровительство и попечение. Отец Валентин всю жизнь имел к Матери Божией особое усердие. Через четыре года, 5 августа 1864 года, за свое ревностное служение молодой священник был переведен в Лихвинский кафедральный собор, одновременно назначен благочинным г. Лихвина и цензором проповедей, а через месяц — законоучителем Лихвинского уездного училища. Затем некоторое время он был смотрителем духовного училища в г. Мещовске Калужской губернии. Духовные власти неоднократно объявляли отцу Валентину благодарность за служение Церкви Божией и удостаивали его церковных наград. В 1866 году отец Валентин был возведен в сан протоиерея епископом Калужским Григорием (Миткевичем).
   К сожалению, эти скупые строки — все, что известно о юности и начале священнического служения великого праведника предгрозовых времен России. Мы можем только предполагать, каким образом совершался его духовный рост, как отец Валентин укреплялся в добродетелях и в нем начинала действовать благодать Духа Святаго. Знаем только, что это было бы невозможно без огромного труда, самоотвержения, глубокого смирения и тщательного исполнения Евангельских заповедей.
   Калужский образ Божией Матери, полученный о. Валентином в благословение
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 48. О том же см. Духовные поучения. М., 1916. С. 148.

Глава 3. «Один из лучших людей, встреченных в жизни»...

   «Будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести. Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1 Кор. 9:19,22).
   Отец Валентин горячо любил свою семью, которая служила ему утешением и поддержкой. По рассказам его дочерей, с матушкой Елизаветой они вполне понимали друг друга и были единодушными людьми. Детей родилось четверо: в 1862 году — сын Александр, затем дочери Александра (1864—1942), Любовь (1869—1932) и Вера (1876—1948).
   Брат матушки Елизаветы, Александр Иванович Чупров, на всю жизнь остался ближайшим другом пастыря. Александр Иванович был видным ученым и общественным деятелем — профессором политической экономии и статистики Московского Университета, талантливым лектором и публицистом. Как пишет известный юрист и общественный деятель А. Ф. Кони, Чупров имел «почетное имя среди европейских ученых, был организатором и насадителем такого сложного и обширного дела, как русская земская статистика». Тем не менее, при всех своих научных интересах и занятиях, Александр Иванович был глубоко православным человеком, являясь близким духовным другом отца Валентина. Будучи человеком светским, Александр Чупров, так же, как и его друг-священник, сознательно посвящал себя служению ближнему на своем поприще:
   «Чупрова часто упрекали в бесполезной трате сил и времени, указывая на утомительные для него и часто разорительные материально приемы посетителей. В определенные дни и часы недели к нему мог прийти всякий имевший до него нужду: магистрант — за указаниями, студент — за советом, труждающийся и обремененный — за материальной и нравственной помощью, соскочивший с житейских рельсов человек и даже нищий — за милостыней, и, вообще, всякий, кому казалось, что Александр Иванович непременно сумеет ему пособить в беде, горе, недоумении или недостатке. Со всеми равно приветливый, несмотря на усталость, внимательный и участливый, несмотря на массу собственной работы, терпеливый в ответе на назойливость и благодушный перед наивными вымогательствами, он отдавал себя в распоряжение пришедших самым широким и великодушным образом с неизменной доброй улыбкой на прекрасном светлом чисто русском лице. Сохранились рассказы, как во дни его приемов на дворе у крыльца его скромной квартиры его поджидали «бывшие люди» и никогда не уходили от него с пустыми руками. Особенно сказывалась его доброта в нежном отношении к детям вообще».
   Эта христианская любовь и самоотвержение прежде всего и сближали известного ученого с пастырем овец Христовых. Именно А. И. Чупрову в тяжелые и скорбные дни своей жизни поверяет отец Валентин свои горестные переживания, именно с ним делится мыслями о будущем России, о ее значении. Несколько таких писем мы поместим ниже, по времени их написания.
   А вот с какой любовью в свою очередь пишет пастырю А. И. Чупров:
   «Хоть и нечасто приходится мне писать тебе, но, поверь, мысль моя постоянно с тобою. Вот и теперь, с тех пор, как я поселился в Дрездене, ты не выходишь у меня из головы. Тридцать лет тому назад, в первые месяцы моей командировки, первое письмо, написанное по моем приезде в немецкий город, было адресовано к тебе. То было время, полное светлых надежд, и кому же мне было поверить их, как не тебе, взлелеявшему во мне с самых юных лет эти надежды. Я делился с тобой лучшими душевными движениями, хорошо зная, что никто иной не способен в такой степени оценить и разделить их, как ты. И какими же милыми, живыми письмами отвечал ты на мои духовные запросы! Сколько дружеского участия, возбуждающего поощрения, заключалось в твоих бисерных строках! Вспомнилась мне эта наша переписка, и мне снова со всею яркостью представилось, как много значил ты в истории духовного развития, какими неизгладимыми чертами сказалось на мне твое влияние» (1902 г.).
   Приведем здесь и отзыв А. Ф. Кони о прот. Валентине, в котором раскрываются глубокое участие пастыря к людям, с которыми он общался:
   «Преданным другом моей матери был известный в Москве протоиерей Валентин Николаевич Амфитеатров, один из лучших людей, встреченных мною в жизни. Долгое время живым связующим между мною и Чупровым звеном был именно о. Валентин. Его сердечное участие к нам обоим скрепляло нашу взаимную симпатию, покоившуюся на единстве взглядов на многое в общественной жизни России и на одинаковой оценке ее внутреннего положения в период восьмидесятых и девяностых годов.
   Я остался бы за границей и еще долее, — писал мне Чупров в 1900 г., — но сильно начинал тосковать, не видя долго Валентина Николаевича. Мне отрадно, что Вы не упускаете случая его повидать и доставить старику эту радость». Упомянув об Амфитеатрове, я не могу воздержаться, чтобы не сказать о нем нескольких слов благодарного воспоминания, тем более, что в очень трудные минуты моей жизни я нашел у него то глубокое понимание душевной скорби и умение отнестись к ней с бережным врачеванием, которые, к несчастью, редко встречаются у людей, облеченных одинаковым с ним саном.
   Все, что так украшало наше общественное самосознание в первой половине шестидесятых годов, нашло себе отражение в пылком сердце и восторженной душе Амфитеатрова. Он с умилением вспоминал ту благородную борьбу, которую вел В. А. Арцимович в качестве калужского губернатора с не хотевшим сдаваться крепостным правом, за всеми перипетиями которой о. Валентин — в то время молодой священник в Калуге — следил с неослабевающим сочувствием и верою в будущность России. Из этого времени вынес он отзывчивость к нуждам народа, скорбь о невежестве, в котором последний неповинен, и чуткую радость по поводу каждого явления, так или иначе связанного с общественным благом. Высокий ростом, с добрыми горящими темными глазами, с прерывистой при волнении речью, он был настоящим служителем деятельной любви по отношению к ближним и дальним, к алчущим духовно и нищим материально».
   Такие теплые отношения связывали о. Валентина с двумя русскими учеными и общественными деятелями.
   Отец Валентин был широко образованным человеком: пройдя семинарский и академический курсы, хорошо зная древние языки, он изучил в совершенстве около десяти новых иностранных языков; обладал познаниями в самых разных областях жизни, был знаком с последними достижениями педагогики, медицины, социологии, был в курсе всего нового в литературе и искусстве. «Масса иностранных книг и изданий покупалась и прочитывалась им, так что составилась у него большая всесторонняя библиотека — собрание весьма важных и ценных экземпляров духовной и научной литературы, — пишет Анна Зерцалова. — Батюшка с любовью относился к своим книгам, сохранял их и берег, даже впоследствии, слабый и больной, он ощупывал их пальцами и говорил: «Это все друзья мои». Невозможно понять, как батюшка успевал все!» Отец Валентин хорошо знал и светскую литературу и, как практически все в роду Амфитеатровых, писал стихи.
   Разносторонние познания и интересы, а, главное, данный от Бога дар духовного пастырства, позволяли о. Валентину находить общий язык с людьми самых разных социальных положений, профессий, возрастов и разной духовной высоты. Эти люди говорят о нем по-разному, и, наверное, не все они в равной степени могли понять высокодуховного пастыря. Но он сам старался послужить им тем, чем мог, каждому предлагая соответствующую духовную пищу и стараясь «для всех быть всем» (1 Кор. 9:22).
   А. Ф. Кони. На жизненном пути. Т. 2. СПб., 1913. С. 139.
   А. Ф. Кони. На жизненном пути. Т. 2. СПб., 1913. С. 142.
   А. Ф. Кони. На жизненном пути. Т. 2. СПб., 1913. С. 146—147.
   А. Ф. Кони. На жизненном пути. Т. 2. СПб., 1913. С. 143—144.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 15—16.

Глава 4. Град, стоящий на верху горы

   «И как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, то, имеешь ли пророчество — пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение — пребывай в служении; учитель ли — в учении; утешающий — во утешении; раздаватель ли — раздавай в простоте; начальник ли — начальствуй с усердием; благотворитель ли — благотвори с радушием» (Рим. 12:6-8).
   Несомненно, что особенным промыслом Божиим светильник веры и благочестия отец Валентин был из Калужской епархии переведен в сердце России — Москву,— где смог наиболее потрудиться для спасения ближних, и в особенности — отходящих от пути Божия людей образованных.
   До своего перемещения в Москву протоиерей Валентин был некоторое время настоятелем храма Поливановской учительской семинарии близ Москвы и преподавал в ней закон Божий. Кроме новомученицы Анны, на это указывают и архивные материалы о Поливановской семинарии. В 1871 году о. Валентин был приглашен Московским губернским земством на должность законоучителя в Московской учительской семинарии, затем через два года был перемещен на ту же должность в Московское казенное реальное училище, за преподавательскую деятельность в которых пастырь также имел церковные награды — камилавку и наперсный крест.
   Здесь начинается главный период служения отца Валентина, когда уже явными для всех стали не только праведная жизнь пастыря, но и его благодатные дарования. Духовной Консисторией в 1874 году протоиерей Валентин был назначен настоятелем храма свв. равноапостольных Константина и Елены, расположенном в Тайницком саду, в юго-восточном углу Кремля, у кремлевской стены. Нужно заметить, что назначение это состоялось по воле святителя Иннокентия (Вениаминова, 1797—1879), митрополита Московского и Коломенского, просветителя Америки и Дальнего Востока. По милости Божией, у отца Валентина были благочестивые покровители и друзья, но и дьявол часто возбуждал неприязнь к нему в людях недуховных, как это мы увидим в дальнейшем.
   «Печальное время переживала тогда столица, — пишет новомученица Анна. — Святые храмы, несокрушимые оплоты Православия по-прежнему стояли в ней, как незыблемые стены, святые иконы красовались драгоценными сияющими ризами, угодники Божии почивали в храмах нетленными мощами, но народ погибал от своих пороков и заблуждений. Дух маловерия и распущенности, как самая лютая зараза, повсюду входил в нетвердые головы. Толстой и другие лжеучители своей пагубной пропагандой вкрадывались в молодые неопытные сердца, подрывая в них основы веры и благочестия. Забыт был Господь, забыты были правила нравственности и чести; забыты были власть и порядок; страсти и пороки вырвались на свободу. И вот приезжает в Москву пастырь, молодой и ревностный. Любящей душой оплакивает он это развращение и решается всего себя отдать на служение спасению ближних».
   Храм святых Константина и Елены, находившийся у подножия Кремлевского холма и несколько удаленный от жилых домов, до назначения в него прот. Валентина фактически не имел прихода. По этой причине никакого дохода его духовенство не имело, и священники тяготились служением там. Однако, когда о. Валентину предложили это место, он с радостью принял его, за что многие прониклись к нему большим уважением. Об этом рассказывал служащий дворцового ведомства Сергей Васильевич Гурьянов, который именно по этой причине начал посещать батюшку и стал его духовным сыном.
   В первое время новому настоятелю нередко приходилось служить в почти пустом храме. Несмотря на то, что в нем издавна находился чудотворный образ Божией Матери «Нечаянная Радость», храм не был известен и посещаем, и лишь немногие благочестивые окрестные жители знали о благодатном образе. Однако с приходом о. Валентина все побывавшие в храме стали отмечать установившуюся там особую атмосферу искренности, сердечности и теплоты. Батюшка свято верил в силу и всемогущество молитвы. «Молитва, — говорил о. Валентин, — необходима для каждого человека. Будем же молиться, праведны мы или грешны».
   Именно с прославления чудной иконы и начал ревностный пастырь возрождение храма. Образ Царицы Небесной был поставлен на видное место и пред ним стали ежедневно совершаться молебные пения с акафистом. Вскоре икона прославилась многочисленными чудесами: исцелениями слепоты, паралича и других болезней, и по некоторым свидетельствам, обновилась. Со временем Константино-Еленинский храм стали чаще называть по имени святого образа — храмом «Нечаянной Радости»; и так повелось до самого его разорения безбожниками в 1928 году.
   В храме «Нечаянной Радости» был еще один особенный чтимый образ — икона Спасителя «Пастырь Добрый». Эту икону отец Валентин особенно любил, носил с собой ее изображение, и впоследствии этот образ был помещен во второй книге новомученицы Анны о его пастырской деятельности — «Истинный пастырь Христов».
   Чудеса Божией Матери и ревностное, благоговейное служение отца Валентина вскоре привлекли в забытый храм множество православных, так что даже в будние дни в нем стало тесно. Слух о священнике из храма свв. Константина и Елены быстро распространился по всей Москве, а затем и за ее пределами. Очевидно, что причина такого огромного стечения народа была не в одном только ревностном благоговейном служении. Несомненно, здесь действовала благодать Божия.
   Отец Валентин нес такие пастырские и литургические труды, которые для современного человека, по его душевной и телесной слабости, уже практически невозможны и непостижимы. Да и сто с лишним лет назад вряд ли они были бы осуществимы без особого действия Божией благодати. Уже само по себе ежедневное служение Божественной Литургии является достаточно серьезным и редким подвигом. Между тем, протоиерей Валентин на протяжении восемнадцати лет ежедневно служил Литургию без диакона, после чего, как уже упоминалось, совершалось моление с акафистом пред чудотворным образом с поименным поминовением всех прихожан и их сродников, а затем панихида. Батюшка прочитывал сотни записок о болящих, скорбящих, озлобленных, о упокоении умерших, и, когда он читал имена, чувствовалось, что он горячо молится за каждого человека. Порой по просьбам прихожан молебствий и панихид совершалось несколько. Во время Литургии отец Валентин также поминал множество записок и с горячей любовью и верой молился о живых и усопших, стоя на коленях в алтаре.
   Ежедневное служение, начинавшееся в девятом часу, заканчивалось в третьем. После этого множество людей всякого возраста, сословия и звания обращалось к пастырю за наставлением и советом, открывало ему душу. Тем не менее, как вспоминает его современник, известный церковный писатель Е. Поселянин, пастырь уходил домой «голодный до той поры, но добрый, радостный и оживленный».
   Отец Валентин часто молился со слезами. Те, кто присутствовали на чтении им акафиста Божией Матери «Нечаянной Радости», говорили, что никогда не слышали ничего подобного. Батюшка как бы действительно разговаривал с Матерью Божией. «Умилительные, полныя любви и сострадания к людям слова этого акафиста вызывали невольно у всех слезы покаяния и сокрушения в своей греховной жизни, немощи и заблуждениях. Нет слов передать то благоговейное настроение, которое охватывало человека дивной силой батюшкиного служения», — вспоминала мц. Анна. Батюшка особенно четко и внятно выговаривал каждое слово, был ли то возглас, или чтение Евангелия, или перечисляемые на поминовении имена. Воздевая руки на великом славословии и пред Святыми Дарами, он горячо молился вслух.
   Вот как вспоминает о службах о. Валентина Е. Поселянин:
   «Отец Валентин все время подпевал своим высоким, почти дискантовым голосом; записки “О здравии” или к панихидам прочитывал, сколько бы их ни было, внимательно, громко, без пропусков. И, конечно, богомольцы этим утешались. Нигде больше я не слыхивал, чтобы на отпустах произносилось столько имен святых, сколько называл о. Валентин. Переименование русских святых он начинал всегда так: “святаго равноапостольнаго просветителя России Великаго Князя Владимира Киевскаго и бабки его святыя равноапостольныя Великия Княгини Российския Ольги”. Помнится, всегда с удовольствием выслушивал я этот длинный список святых имен, и сверкали в мозгу при этих именах светозарные люди, которых этот тепло веровавший человек как бы скликал на помощь.
   Как при ектениях, так особенно при произнесении молитвы Богоматери, о. Валентин вставлял свои прошения и слова, ни в каких молитвенниках не имеющиеся. Вообще в служении его было много своеобразных черт. Читая на молебне Евангелие, он всегда перекладывал его на головы склонившегося пред Евангелием народа. За великим входом народ толпился на солее, так как о. Валентин всегда прикасался к головам краем потира».
   Несмотря на продолжительность богослужения, присутствующие в храме не отягощались скукой и сном, но проникались молитвенным настроем пастыря. То же самое бывало замечено и на богослужениях, совершаемых другими святыми старцами и подвижниками. Казалось бы, служба чрезмерно долгая, но молящиеся, с явной помощью благодати Божией, не устают и не замечают, как проходят часы. Присутствовавшие на службах отца Валентина единогласно свидетельствовали, что его служение было особенно истовым и благодатным, и плоды его молитвенной помощи во всех скорбях и печалях являлись незамедлительно. Привлекали прихожан и мудрые проповеди пастыря.
   «Как между молебнами и панихидами, так и в особенности по окончании всех их, к о. Валентину подходил народ. У кого умерло единственное дитя, и родители не могли найти себе места от горя. У кого жена злого характера. Там женщина покинута любимым человеком. Парень собирается жениться и просит благословения. Немощи и грехи человеческие, громадный груз разнообразных дел и отношений житейских — все это кипело вокруг этого священника. Искали и в чисто мирских интересах Божия благословения; еще же более того искали удовлетворения жгущей душу жажде духовной. И о. Валентин своим художественно метким языком и ласкающим голосом разговаривал с этим теснившимся к нему людом, подавая советы от сердца и ума, только что просветившегося за Трапезой Господней».
   К о. Валентину шли люди, обремененные скорбями, бедностью, порой не имеющие крова и приюта, шли омрачаемые заблуждениями, нуждающиеся в совете и вразумлении. И батюшка утешал, успокаивал, вразумлял, поддерживал: «Кого наставит, кому поможет деньгами, кого устроит, даст приют и убежище, этого исцелит, того исправит, вразумит. С утра до ночи трудился пастырь, ни в церкви, ни дома не зная покоя и отдохновения». Батюшка и сам, бывало, подходил к своим духовным чадам и заговаривал с ними о том, о чем было нужно для их духовной пользы.
   Сам его внешний облик, светлый и одухотворенный, отражал его духовное устроение и внушал благоговение. Отец Валентин был высокого роста, статный, с волнистыми, ниспадающими на плечи темно-каштановыми волосами. Особое впечатление производили на всех глаза пастыря — темные, глубокие и как бы проникающие в душу. Создавалось впечатление, что о. Валентин видит человека насквозь. От его взгляда трудно было скрыться. Батюшка требовал от духовных чад правды и искренности во всем. Ласковый и любящий взгляд его сияющих глаз согревал страждущих, давая надежду и успокоение. Но когда пастырь обличал упорствующих во грехе, требовал христианского поведения, он становился грозным и непреклонным.
   Продолжительность богослужений, совершаемых о. Валентином, уже в те времена стала редкой и непривычной для приходских храмов, где в отличие от святых обителей богослужение сокращалось. Все праведные пастыри и подвижники благочестия того времени были поборниками продолжительного, благоговейного богослужения, считая молитву важнейшей основой духовной жизни. Святой праведный Алексей (Мечев), Московский чудотворец, чье пастырское служение началось на три десятилетия позже, прежде всего позаботился об устройстве в своем храме уставных служб. Продолжительно и с глубоким вниманием служил св. прав. Иоанн Кронштадтский. Другой современник прот. Валентина замечательный вологодский блаженный — диакон Александр Воскресенский печально замечал священникам его города, немного сокращавшим богослужение: «Давида-то забываете».
   В церкви «Нечаянной Радости» о. Валентину никто не препятствовал служить так, как он считал нужным. Дьячок очень чтил его и не тяготился тем, чтобы побыть подольше в храме. Никто не мешал пастырю и заниматься духовным окормлением огромного множества самых разных людей. Храм был возрожден и жил необыкновенно насыщенной и благодатной жизнью. Многочисленные прихожане получали назидание и большую духовную радость от общения с пастырем.
   Старостой Константино-Еленинского храма был человек глубоко благочестивый — Лаврентий Иванович Швецов, дедушка преподобномученика Никона (Беляева), оптинского старца. Лаврентий Иванович всегда был желанным гостем в доме о. Валентина. Его внук, будущий прмч. Никон, советуясь с духовными лицами о вступлении в монастырь, побывал и у протоиерея Валентина, когда тот был уже очень болен. Приведем полностью воспоминания прмч. Никона об этом посещении:
   «Когда мы (с братом) сказали маме о нашем желании, то мама, хотя и предполагала, но все же была поражена и решила съездить посоветоваться с о. Валентином. Я с ней поехал. Когда мама объяснила о. Валентину цель нашего приезда, он ответил, что теперь никому советов не дает, а в особенности в таком деле, “о котором он и не может советовать”. “Я никогда не был монахом, — сказал он, — как я буду советовать?” Затем, кажется, начал молитвенно желать нам всего хорошего и прощаться.
   Тогда я, обращаясь к нему, сказал: “Благословите, батюшка, меня на монашество”, — кажется, я так сказал, но если и не сказал слова “на монашество”, то подумал это, и о. Валентин мог думать, что я не просто прошу благословения, а на монашество. На мою просьбу он встал и благословил меня со словами: “Бог Вас благословит. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа”. Слова он говорил медленно, с любовью, и крестное знамение положил на меня широкое и также медленно, и, наконец, поцеловал, насколько помню, в лоб. Это было как-то странно для меня, неопределенно, и по получении благословения я тотчас же и забыл о нем. А теперь я чувствую, что это было именно благословение на монашескую жизнь».
   Замечательные воспоминания о благодатном пастыре отце Валентине оставил В. Н. Зверев, попавший к батюшке еще мальчиком и до его кончины продолжавший время от времени посещать его. Рассказывая о том, как семья его родителей познакомилась с о. Валентином, автор изображает следующую умилительную картину русской жизни:
   «Как и у большинства москвичей, живших достаточно, у нас в доме не переводились люди обездоленные и огорченные, нуждающиеся в помощи. Среди таковых были “хронические”, становившиеся как бы нашими пенсионерами. Были временно попавшие в затруднение. Были больные и престарелые. Были и просто выскочившие из колеи, неудачники и пьяницы. По зимам на нижнем этаже в сопредельных с кухней помещениях пережидали месяцами холода и стужу странники, калики перехожие, исчезавшие с теплом по святым местам и возвращавшиеся в насиженные углы в положенные сроки со своими повествованиями... Весь этот люд искал утешения в церкви и был усерднейшим посетителем храмов Божиих.
   Многие из них сводили близкое знакомство со священством и получали немалое удовлетворение, находя у последнего понимание, любовь и поддержку. Эти люди и принесли к нам весть о том, что у “Нечаянной Радости” предстоит пред Богом пастырь исключительно редких качеств и отзывчивости. К этим сведениям присоединилось известие, что о. Валентин служит необыкновенно хорошо, говорит доходящие до сердца проповеди и с любовным вниманием вникает в чужое горе и радуется чужими радостями, как своими собственными. Наши присные — в семье нашей чувство рода не было изжито, и большая, разросшаяся семья моих дедов жила сплоченно и душевно, всячески и везде поддерживая друг друга, — присные наши не преминули убедиться в этом и навсегда прилепились к о. Валентину. Они же показали нам дорогу к “Нечаянной Радости”. И отцы наши, и мы, дети, приобщились к ее приходу».
   Даже дети чувствовали особенно благодатную атмосферу храма, где служил прот. Валентин. Батюшка умел и им преподать назидание, заинтересовать их, научить любить Божий храм и оставлять ради него детские забавы:
   «Знакомство с о. Валентином сложилось исподволь. Мы постоянно бывали за его богослужением. Говели, приобщались. Старшие любили его проповеди и беседы. Мы с братом оценили приветливый уголок и маленький старинный храм, стоявший в глубине откоса, под самими стенами Кремля, в тени раскиданных по откосу насаждений. Забираясь в церковь спозаранку, мы принимали добровольное участие в уборке храма. На Страстной неделе чистили со служителями подсвечники, лампады, паникадила и хоругви. Попутно узнавали происхождение отдельных памятников старины и с великим вниманием прислушивались к речам постоянно находившихся в церкви прихожан. Разговоры вращались главным образом в сфере душевных неудач, неудач житейских, семейных раздоров и понесенных несправедливостей. Обо всем этом говорилось пространно, без ожесточения, большей частью с великой печалью. Не всегда понимая, мы знакомились с жизнью и нечувствительно проникались мыслью, что все умствования человеческие ничто перед правдой Божией».
   В. Н. Зверев замечательно обрисовал богослужения и порядок жизни прихода о. Валентина. Удивительно, что автор, хотя и пишет здесь по воспоминаниям детства, описывает явные действия Божией благодати:
   «Круг прихожан храма «Нечаянной Радости» разрастался. Помимо москвичей, хлынула провинция. Все старались, хоть раз в год, отговеть у о. Валентина. Имевшие возможность являлись на службу ежедневно, и мы знали многих и многих, приобщавшихся постоянно. Все дорожили вдохновенно-проникновенной службой батюшки и с неослабным вниманием выслушивали его проповеди.
   Многие просили и помощи. Небогатый о. Валентин часто отдавал последнее, не стесняясь порой вручить просившему все, что у него накопилось на блюде после исповеди. Исповедников бывало так много, что, случалось, исповедь заканчивалась глубокой ночью, и сборы порой бывали значительны. Средств о. Валентина, разумеется, на всех хватить не могло. Отказываясь принимать предлагаемые ему состоятельными людьми деньги, он направлял руку таковых жертвователей, прося использовать средства по его указанию. Это привело к тому, что целый ряд лиц добровольно отдал свои силы и время на выяснение обстоятельств прибегавших к помощи батюшки нуждавшихся. Незаметно сотрудники эти сплотились в тесный кружок, особенно близкий о. Валентину.
   С течением времени было с совершенной точностью отмечено, что о. Валентину присущ дар провидения, прозорливости. Он необыкновенно легко понимал душевное состояние к нему обращавшихся, часто затруднявшихся даже высказаться, и, к смущению таковых, часто отвечал на даже еще не поставленные вопросы. По своей природной деликатности о. Валентин старался, чтобы это было возможно менее заметно, но у всех, с ним соприкасавшихся, составлялось убеждение, что от о. Валентина и его проницательности ничего утаенным остаться не может. О действенной силе его молитв было известно давно. К отцу Валентину постоянно стремились болящие, особенно безнадежные. Многие из них были ему обязаны облегчением их страданий и исцелением.
   Обращаясь к собственным воспоминаниям, должен остановиться на том ни с чем не сравнимом утешении, которое даже мы, дети, получали за службами о. Валентина. Кроткая благообразная фигура батюшки, с большой белой бородой, слегка согнутая в плечах, — он был большого роста, — за службой совершенно преображалась. Среди голубоватых волн расходившегося по алтарю ладана, лик о. Валентина приобретал вдохновенное выражение, граничившее с восторгом. Взором и мыслью отрешаясь от всего земного в предстоянии своем пред Богом, о. Валентин всей душой переживал счастье богообщения. Напряжение сил за Литургией у него было таково, что лицо его покрывалось испариной и дрожали руки. Перед выходом со св. Чашей к причастникам о. Валентин иногда должен был присесть тут же, в алтаре, чтобы успокоиться и собраться с силами.
   Мальчиками, часто стоя в приделе, сообщавшемся с главным алтарем, куда о. Валентин любил допускать ребятишек, мы с великим вниманием смотрели на священнодействие и как будто сами уставали с батюшкой. Пресуществление Даров приводило нас в совершенный трепет. Мне памятно и чувство облегчения, с которым мы взирали на разверзаемые царские врата, и волнение, с которым мы ждали появления батюшки со св. Чашей. Молитва перед Причастием, читаемая о. Валентином, прерывалась всхлипываниями и рыданиями готовившихся причаститься Св. Таин богомольцев. Отходившие к столику с теплотой положительно сияли. Пережитое мгновение красило самые некрасивые лица и заставляло всех причастников сплачиваться тесным кругом у солеи в ожидании слова и отпуста. Зная и разделяя чувство молящихся, о. Валентин часто предлагал благодарственный молебен, проходивший с необыкновенным подъемом.
   Из приведенных воспоминаний явственно видно, с каким благоговением относился о. Валентин к святой Литургии и Таинству святого Приобщения, с каким молитвенным напряжением их совершал, по благодати Божией испытывая высокие духовные состояния и переживания. Все святые угодники Божии, особенно святители и пастыри, придавали Божественной Литургии совершенно особенное значение в духовной жизни; они часто говорили об этом и горько сетовали, что многие христиане не понимают важности частого присутствия при этом великом Таинстве. Характерно, что св. прав. Иоанн Кронштадтский, совершавший Литургию ежедневно, неустанно писал и проповедовал о ее великом значении. Для него, как и для о. Валентина, духовный подвиг заключался в несении пастырского служения посреди мира, и совершение Литургии являлось одним из важнейших деланий.
   Кроме общения с многочисленной паствой в храме, отец Валентин принимал обращавшихся к нему и дома. Собственного дома батюшка никогда не имел и для всей семьи снимал квартиру. В первые годы пребывания в Москве отец Валентин жил на Воздвиженке, а потом — в доме Рыбаковых на Воронухиной горе близ Бородинского моста.
   «На берегу Москвы-реки, за Смоленским рынком, стоит маленький одноэтажный домик. Простенький, невидный, он теряется среди прилегающих к нему грандиозных строений фабрики Рыбаковой. Толпа фабричных проходит туда и сюда, полная дневной суеты и волнений. Иногда с говором и шумом спешит она по домам, совсем не помышляя о том, что проходит мимо жилища великого пастыря, который своей праведной жизнью, своими великими пастырскими трудами стяжал себе вечную славу.
   Скромен, прост был домик снаружи, скромна, проста была и самая обстановка его; прислуга тоже была незамысловатая, обыкновенная. Как будто все было обыкновенно и просто, и, однако, всегда ощущался страх и трепет при одном приближении к этому жилищу добра, возрождения и спасения», — так описывала дом пастыря новомученица Анна.
   Летом для всего семейства батюшка снимал дачу по Можайскому тракту в Мазилове и Немчиновке, над речкой Сетунью, в доме у диакона церкви, или в Очаково.
   Супруга отца Валентина Елизавета Ивановна, всегда имевшая слабое здоровье, в 1880 году заболела чахоткой и скончалась. На руках еще молодого священника осталось четверо детей. Младшая, Вера, которой было тогда около четырех лет, говорила потом, что едва помнила мать. Бремя заботы о детях приняла на себя сестра матушки Елизаветы — Мария Ивановна Чупрова. Благочестивая женщина самоотверженно заменила племянникам мать, и воспитывала их строго. Духовная же сторона воспитания лежала больше на отце, который теперь более сосредоточился на духовной жизни и всецело посвящал себя служению пастырскому.
   Можно было бы составить целые тома книг благодатных исцелений и чудес, которые так изобильно источал наш премудрый и лювеобильный пастырь, отец Валентин Амфитеатров. Но все эти случаи, такие разнообразные и разновидные, сияют прежде всего жертвенной любовью и состраданием подвижника; горячим желанием не только облегчить земные страдания человека, но, главное — помочь возжечь светильник веры и любви ко Господу, чтобы с ним непостыдно предстать перед вратами вечности.
   Новомученица Анна (Зерцалова)
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 15.
   С. Б. Нестеров. Была в Поливанове учительская семинария. Земля Подольская. 2001.
   См. П. Паламарчук. Сорок сороков. Т. I. М., 1992. С. 93—94.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 5—6.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 232.
   Духовные поучения. М., 1916.
   Светильник Православия. М., 1912.
   Е. Поселянин. Памяти ревностного пастыря. Церковные ведомости. 1908. № 44. С. 2171—2173.
   Например, св. прав. Иоанном Кронштадтским, архим. Серафимом (Тяпочкиным).
   Е. Поселянин. Памяти ревностного пастыря. Церковные ведомости. 1908. № 44. С. 2172.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Краткое описание выдающейся пастырской деятельности прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 17.
   Вологодское чудо. Жизнеописание блж. диакона Александра Воскресенского. М. 2002. С. 7.
   Дневник иеромонаха Никона (Беляева). СПб. 1994. С. 92. В событии ухода Николая Беляева в монастырь прослеживается еще одна духовная связь с о. Валентином. Как пишет будущий прмч. Никон в своем дневнике, его уход в монастырь был неожиданным для него самого, был великой милостью Божией. Преподобный старец Варсонофий Оптинский, духовный наставник о. Никона, считал, что тот попал в святую обитель по молитвам его очень благочестивого дедушки, того самого, который до самой своей смерти был старостой в храме «Нечаянной радости». Именно в праздник этого образа Николай и его брат были приняты в Оптинский скит, и Николай, по его словам, — именно «нечаянно». См. там же. С. 80—81.
   Зверев В. Н. Памяти о. Валентина Амфитеатрова. Православная жизнь. № 9, 1950. Джорданвилль. С. 8—17.
   В. Н. Зверев. Памяти прот. Валентина Амфитеатрова. Православная жизнь. №9, 1950. Джорданвилль.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 7, 11.

Глава 5. Пастырь добрый

   Тот есть пастырь добрый, который учит, и то, чему учит, сам делом показывает. Потому пастырям не только должно учить, но и самим являть пример добрых дел. Пастырь добрый подобен вождю, который и путь указует людям, и сам идет впереди, как о Начальнике пастырей, Спасителе нашем, написал Лука святой: «Иисус делал и учил от начала» (Деян. 1:1). Двояко учит тот, кто учит и живет благочестиво: словом и житием своим учит, потому что учение свое подтверждает делом и житием своим.
   Святитель Тихон Задонский
   «Если ты пастырь, то наставь, убеди, укрепи, ободри, раньше всех встань, позже всех ляг — заботься о своей пастве, молись за нее горячо, долго молись, а о себе помолись после; если ты служишь, то служи благоговейно, со страхом и верой», — так говорил протоиерей Валентин Амфитеатров в одной из своих проповедей. Несомненно, что и сам он по мере возможности, и даже сверх обыкновенных человеческих сил следовал этому идеалу.
   В чем же состояла и как совершалась пастырская деятельность о. Валентина, и каким средствам духовного воспитания батюшка уделял особое внимание?

«Источника бессмертнаго вкусите»

   Частое Причащение жизни, сказал Василий Великий, что иное значит, как не частое оживление? Частое Причащение что иное значит, как не обновление в себе свойств Богочеловека, как не обновление себя этими свойствами? Обновление, постоянно поддерживаемое и питаемое, усваивается. От него и им истребляется ветхость, приобретенная падением, смерть вечная побеждается и умерщвляется вечною жизнию, живущею во Христе, источающеюся из Христа; жизнь — Христос — водворяется в человеке.
    Святитель Игнатий Ставропольский
   Одним из важнейших средств исправления и возрождения души отец Валентин считал частое Причащение Святых Животворящих Таин Христовых и Таинство исповеди.
   «Многие, вижу, не часто причащаются: это дело диавола, он мешает частому принятию Тела Христова. И очевидно, что тот, кто не часто причащается, дает большую власть над собой диаволу, и диавол волю над ним принимает и ведет его на все злое», — писал свт. Иоанн Златоуст. О том же говорили свт. Василий Великий, Димитрий Ростовский, Тихон Задонский, прп. Серафим Саровский, свт. Иннокентий Херсонский, митр. Московский Платон и другие Святые Отцы и благочестивые проповедники. Едва ли можно найти хотя бы одного святого, который не упоминал бы о важности причащения. Однако в XIX веке в России была уже общепринятой практика редкого — вплоть до одного раза в год — причащения Святых Таин. То же касалось и Таинства покаяния. Такая практика не имела никакого основания в Церковной истории и учении Святых Отцов Православной Церкви и, думаем, возникла из нерадения. Однако она твердо укоренилась, и иной подход к этому вопросу считался неким новшеством, едва ли не ересью.
   Так, известно, что будущий великий российский святитель Игнатий (Брянчанинов), старший современник о. Валентина, во время учебы в Инженерном училище подвергся серьезным притеснениям со стороны начальства и даже подозрениям в политической неблагонадежности не за что иное, как за свой обычай еженедельно прибегать к Таинствам исповеди и Причастия. Для чиновников, формально исполнявших церковные обряды, духовный настрой юноши казался чем-то странным. Вернее сказать, диавол тщался воспрепятствовать святому обычаю, что мы увидим и в жизнеописании московского благодатного пастыря прот. Валентина.
   Отец Валентин, также как св. прав. Иоанн Кронштадтский и другие современные ему подвижники благочестия, прилагал все усилия к искоренению подобного рода человеческих измышлений, которым бездумно следовал простой народ, и, в частности, являлся ревнителем частого причащения. Таинство покаяния батюшка считал главным средством исцеления души и тела и освобождения от греха.
   С первых лет своего служения батюшка всячески располагал свою паству к частому участию в Таинствах: «Кого кротко, ласково вразумлял, исправлял, кого строго наказывал, обличал при всех за лень и нерадение», — пишет новомученица Анна. Например, отец Валентин разрешал причаститься в большой праздник Спасителя или Божией Матери, если человек причащался в воскресенье и прошло только несколько дней: «Попостись, помолись, и со смирением и верой подходи к Чаше». В особых случаях — больным, заблудшим — советовал причащаться ежедневно. Многие родители, следуя человеческим преданиям, приобщали младенцев только с промежутком в шесть недель. Порой с большим трудом батюшке удавалось убедить приобщать младенцев так часто, как удается бывать в храме, даже ежедневно, по заповеди Спасителя: «не возбраняйте детям приходить ко Мне, ибо таковых есть царствие небесное» (Мф. 19:14). Видя, что при частом Причащении у детей проходят ранее непонятные и неизлечимые болезни, родители начинали понимать силу великих Таинств и сами становились более ревностными христианами.
   По причине огромного множества людей, посещавших службы батюшки и стремившихся попасть к нему на исповедь, отцу Валентину порой приходилось исповедовать с утра до позднего вечера по семнадцать часов подряд! Ради того, чтобы все желающие имели возможность причаститься, он был готов до изнеможения принимать исповедь; порой был вынужден исповедовать даже во время Литургии. Великим постом, особенно по пятницам, исповедь длилась порой до полуночи или до часу ночи. Вместе с тем, батюшка требовательно относился к подготовке к Святым Таинствам, требовал полного и искреннего покаяния во всех грехах, даже давних, с этой целью часто подвергал приходящих испытанию временем и не брал на исповедь иногда более года.
   При совершении Таинства очевидно являлись благодатные дары пастыря. Известно, что св. прав. Иоанн Кронштадтский, провидя духом грехи кающихся, совершал общую исповедь (ему одному это было официально разрешено Священным Синодом) и, отлучая недостойных, причащал все остальное множество людей, исповедовать которых индивидуально он физически не мог успеть. Отец Валентин поступал следующим образом. Из огромной толпы стремящихся попасть к нему людей он сам вызывал на исповедь того, кого считал нужным. Иногда — тех, кто нуждался в особом врачевании духовном, иногда — по другим известным ему причинам. «Сотни людей рвались в исповедальню, но батюшка брал не по очереди: иной и впереди стоит, да остается, а другой и далеко стоит, да попадет. Напрасно многие стремились попасть ему на глаза. “Вот этого-то или эту-то мне нужно”,— скажет батюшка и выберет кого-нибудь из толпы», — пишет мц. Анна. Тех, кого он не мог принять, отец Валентин часто направлял к другим духовникам.
   «“Я тех беру, кого мне Сам Господь велит взять”, — вот что иногда говорил батюшка, наводя этими словами такой трепет на собравшихся, что невольно они начинали каяться и с самым искренним сокрушением обращались к Господу. Не раз приходилось видеть, как кто-нибудь с рыданием умолял батюшку взять его на исповедь. Но батюшка, при всем своем сострадании к скорбящим, резко отвергал просьбу: “Разве я могу это сделать, если Господь не велит?”». Это было сильнейшим средством привести человека в покаяние и сокрушение, умилостивляющие Господа, и, бывало, в следующий раз батюшка уже охотно и ласково брал на исповедь тех, кому ранее отказывал.
   Тайна благодатного врачевания душ немного приоткрыта нам в воспоминаниях об исповедях у батюшки его духовных детей. Первым его вопросом кающемуся был вопрос: «Всех любишь? Всех прощаешь?» — чем сразу отсекалось мелочное и второстепенное, и обращалось внимание на главное, о котором мы часто забываем. Далее отец Валентин задавал вопросы или просто выслушивал кающегося. Если пастырь видел немирное и сварливое устроение души, он отстранял от исповеди, допуская к ней лишь искренне от сердца простивших всем и все.
   «И что это были за исповеди! — вспоминает мц. Анна. — Какую, бывало, блаженную отраду ощущаешь после такого благодатного врачевания души! Даст, бывало, батюшка на исповеди какое-нибудь наставление, и вся душа воспламенится огнем веры и умиления, какая-то особенная любовь и радость охватит всю душу, захочется жить, помогать ближним, утешать, захочется трудиться, приносить пользу. Всякое горе, скорби исчезают, кажется, ничего бы не желалось так, как постоянно пребывать в этом святом храме, вечно быть около батюшки, слушать его спасительные речи».
   Подобно многим прославленным старцам, отец Валентин на исповеди часто вообще не расспрашивал о грехах, но сам перечислял все грехи человека, которого видел впервые, и отпускал, иногда налагая епитимью. Многим говорил: «Я знаю день твоего рождения и день твоей кончины».
   «Вот то-то ты делал, вот в том-то неисправен», — скажет батюшка, и человек чистосердечно должен был сознаться, что он, к стыду своему, даже забыл о многих своих грехах, а пастырь их все напомнил ему. Батюшка многим, в первый раз пришедшим к нему на исповедь, описывал их жизнь с самого их детства до настоящего времени, и притом так верно и подробно, что они в остолбенении не могли выговорить ни слова, пораженные дивным провидением пастыря.
   «Наверное, папа твой теперь часто думает: “Бедная моя Нюта, как ей тяжело живется”, — вот что сказал мне однажды батюшка на исповеди. И слово “Нюта”, которым ласково называл меня покойный мой отец, так было неожиданно и знаменательно для меня, так напомнило мне дорогое беззаботное детство, что невольно привело мою душу в умиление, слезы и восторженное уважение к прозорливцу пастырю, сразу порвало оболочку греховной тяжести».
   «Сколько при исповеди требовалось от пастыря трудов и усилий, чтобы умягчить душу грешника, довести ее до сознания своей греховности и возбудить стремление к добродетельной жизни! Глубоко вкоренившиеся страсти, пороки, распущенность, жестокость, гордость, лихоимство — эти ужасные корни приходилось вырывать со страшным трудом. Израненная пороками душа мало-помалу начинала освобождаться от них, излечиваться от мучительных ран. Проникнутая доселе гордостью и высокомерием, она начинала понимать небесную красоту смирения и послушания; человек, раньше работавший греху, теперь становился усердным рабом Христовым».
   Искренно кающимся батюшка порой говорил: «Я ваши грехи на себя приму».
   Вот что рассказывал певчий хора Архангельского собора (куда был позже переведен отец Валентин) своему внуку Серафиму Ивановичу Лисицыну: «Во время Причащения Святых Таин батюшка Валентин причащал не всех, а некоторым говорил: “Потом, потом, потом...”, — и посылал встать возле певчих. Люди недоумевали, но шли, так набиралось несколько человек. Отец Валентин потом подходил к ним и каждому говорил, что не мог причастить его, потому что тот забыл покаяться на исповеди, которую вел другой священник, в таком-то грехе. А греху этому много лет, и причастник давно забыл о нем. Человек вспоминал — да, действительно, был такой грех, и каялся в нем. После этого отец Валентин причащал его Святых Таин».
   Отец Валентин обличал грехи и в простых беседах. Рассказывали и многое другое о его прозорливости и высоких духовных состояниях, которых, как можно предполагать, удостаивался батюшка. Вспоминают, что во время служения пастырь порой, будучи в духовном созерцании, говорил: «Вот, сейчас здесь стоят все наши умершие. Давайте все вместе молиться, чтобы помочь им».
   Таинство Святого Приобщения отец Валентин преподавал и страждущим, как первейшее врачевство, и часто безнадежные больные поправлялись с помощью небесного лекарства.

Врач и утешитель

   «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (2 Кор. 1:4-5).
   Как происходило общение о. Валентина с его паствой?
   После богослужения, и даже еще только проходя к алтарю перед службой, батюшка выслушивал множество обращавшихся к нему людей: ищущих духовного совета, скорбящих, больных, нищих, потерявших пропитание или жилье.
   Новомученица Анна так описывает обычное начало труженического дня батюшки:
   «Вот толпа собралась в церкви. Чинно, по порядку, все со страхом и благоговением дожидаются его. Какая разнородная толпа! Прибежало детство-мальчишество, ухарски выставившись вперед; пришла степенность, зрелость, плотно разместившись на виду; приползла старость, дряхлость, кряхтя и пристроившись в уголке. Молоденькие девушки скромно, смиренно дожидаются, слегка перебрасываясь между собой краткими словечками. Болезненные, скорбящие, уныло, с нетерпением ждут батюшку-утешителя, зная по опыту, как он одним благословением, одним ласковым словом сразу снимает многолетние тяжкие скорби и страдания. “Батюшка едет!” — торжественно-радостно раздается в толпе. Все толкутся и смешиваются в массу, беспорядочно стремящуюся вперед.
   Пастырь медленно начинает проходить среди множества людей. Трудно ему идти среди тесно сжавшейся многочисленной толпы, среди общего гула просьб и обращений. Вот несчастная мать просит с горячими неутешными слезами за непутевого сына; вот бедная вдова изнывает в безысходной крайности с малолетними детьми; вот страдалица-жена, брошенная мужем, изнемогает в семейной неурядице; там девушки-сироты, предоставленные бурям житейской сумятицы; тут бездольные, безместные бывшие рабочие; тут и гордые, еще не смирившиеся богачи, знатность. Все спешит, толкается и осаждает пастыря, который кротко-любяще благословляет и утешает собравшуюся толпу.
   Каждое слово полно вдохновения, веры и любви. Сироты как будто получают ласку и наставление родителей, вдовы-нищенки — достаток и убежище, безработные — место и деятельность, немощные — здравие и силы.
   Вот батюшке подают записки с просьбой помолиться за болящих, за усопших. Некоторые записки батюшка принимает охотно, другие же — с тяжелым вздохом. Что это за больные, о которых предстоит ему молиться? Это большей частью безнадежные, опасные, умирающие больные. Неизлечимый рак, скоротечная чахотка, острые воспалительные боли — все это приносилось пастырю со всех концов Москвы, даже из других ближних и дальних городов России. Трудные, опасные операции, мучительные переломы, дифтерит — все это стояло перед пастырем и горячо просило о помощи и облегчении. И пастырь с величайшим чувством сострадания бережно собирал все подаваемые записки и нес их в алтарь. Облачившись, он выходил к Царским вратам, начинал молиться и испрашивать у Господа благословение на предстоящее служение. Всею пламенной душой призывал он Господа, прося Его утешить и облегчить душевные страдания горемычной братии...».
   Нередко о. Валентину приходилось увещевать толпу: «Пустите, пустите»,— строго говорил батюшка, но это не всегда достигало цели. Однако, если пастырь провидел, что кто-либо имеет особую, неотложную нужду, он властно раздвигал толпу и подходил к страдающему человеку, утешал его, разрешал вопросы и помогал, чем мог. Бывало, батюшка хмурился и сердился, что его не слушаются и не дают ему пройти, но вот подходит к нему какая-нибудь несчастная горемыка, забитая судьбой и нуждой, и снова лицо батюшки сияет лаской и утешением...
   Порой причиной больших страданий человека были не болезни и нищета, а сложные отношения с близкими. И здесь помощь благодатного пастыря была действенна: «Множество чудес совершал пастырь и в области житейских невзгод. Там бесконечные ссоры, распри, неурядицы поднимались широкой волной и ложились тяжелым гнетом на сердца людей. Отцы, матери, дети, падчерицы, пасынки, зятья, невестки — все восставало и шло друг против друга: надо было их всех расставить по местам и дать должное направление. Случалось, какие-нибудь ничтожные мелочи, сплетни приводили в великое смятение целые семьи; там напрасные доносы и жалобы доставляли душевное страдание несчастным людям; здесь обман и коварство приводили к гибели неопытных людей,— все это спешило для неотложного врачевства к пастырю с надеждой получить там мир душевный, счастье и отраду измученному сердцу. “Не плачь, деточка,— бывало, успокаивает пастырь измученного человека,— я грехи твои на себя возьму”».
   Если отец Валентин видел, что его общение с каким-либо человеком принесет добрые плоды, он готов был уделять ему массу времени и сил: как писала мц. Анна, «так возиться с каждым человеком, как возился батюшка, вряд ли кто сможет». Часто, приняв человека под свое руководство, отец Валентин продолжал заботиться о нем до самой своей смерти, устраивая и его земную жизнь, для каждого подбирая подходящий род занятий и следя за успехами в труде. Беря кого-либо под свою духовную опеку, батюшка начинал заботиться о родных, близких и даже знакомых этого человека.
   Одним из направлений деятельности батюшки было просвещение людей, православных по рождению, но далеких от Церкви по своей жизни. Таких было немало как среди интеллигенции и аристократов, порой впадавших в гордость по причине учености или увлекавшихся светской жизнью, так и среди простого народа, часто невежественного в вопросах веры и, спустя столько веков после Крещения Руси, все еще допускавшего суеверия и ходившего к «бабкам» и гадателям. Также и известные пороки пьянства и безделья лишали жизни в Боге, здоровья и благополучия тысячи русских людей.
   Разными путями приводил Господь таких заблудших к благодатному пастырю, готовому им помочь. Иногда за них ходатайствовали родственники или друзья; иногда Господь попускал им сокрушительные скорби, понуждавшие обратиться к единственному Подателю благополучия и войти в храм; или же, случайно попав на богослужение, совершаемое о. Валентином, маловерующие и равнодушные бывали привлечены его благоговейным служением, мудрой проповедью, или чувствовали действие на душу Божией благодати. Под влиянием мудрого слова, искреннего внимания батюшки к каждому человеку, при помощи Божией благодати людям открывалось богатство духовной жизни и они становились ревностными христианами. Далее отец Валентин руководствовал каждого, по мере его произволения, к более серьезной духовной жизни.
   Пастырские приемы, употребляемые отцом Валентином в общении с людьми разных сословий, возрастов и состояний, бывали различны. Приходившие к нему часто впоследствии узнавали, что с разными людьми батюшка говорил по-разному: более просто обращался с людьми простыми и крепкими в вере, с людьми же образованными говорил на их языке и каждый раз рассматривал настрой человека.
   Отец Валентин несомненно обладал дарами прозорливости и исцеления, но всячески старался это скрывать, за исключением случаев, когда это было необходимо для укрепления в вере и добродетелях. Обращавшимся к нему порой казалось, что для батюшки нет ничего невозможного, так как ему постоянно помогала благодать Божия. Помощь, подаваемая по молитвам о. Валентина, вызывала самое горячее его почитание:
   «По окончании службы народ не расходился, ожидая выхода батюшки из церкви, — вспоминает В. Н. Зверев. — При его выходе все наперебой бросались за благословением. Целовали о. Валентину руки, хватались за рясу. Бежали за извозчиком, и я несколько раз был свидетелем того, как восторженная толпа выпрягала лошадь и везла на себе о. Валентина до его квартиры. Отец Валентин жил неподалеку от Кремля, на Воздвиженке, в одном из домов, что напротив архива Министерства иностранных дел. Помню и смущение, и негодование постоянного батюшкиного извозчика, вынужденного в таких случаях сидеть на козлах с пустыми вожжами.
   Усердие бывает и не по разуму: многие возымели обыкновение гоняться за, так называемым, первым благословением, в погоне за которым нещадно оттирали друг друга и создавали при выходе батюшки невозможную толкотню, в коей и самому о. Валентину приходилось трудно. В таких случаях его выручал нам всем хорошо известный Александр Федорыч — причетник, мужчина атлетической комплекции и примерной решительности. Иные делали еще хуже — проталкивались к батюшке не раз и не два, и, отирая пот, с удовлетворением похвалялись тем, что им сегодня удалось “благословиться и дважды, и трижды...”» Многих обращавшихся к нему отец Валентин принимал и дома, другие приходили к подъезду, с вопросами, нуждами, за благословением.
   «Смиренное сознание своего ничтожества, греховности, духовного слабосилия — все это с великим трепетом ощущалось при входе в домик о. Валентина в ожидании его ответа или приема, — вспоминает мц. Анна. — Приходившим с делом менее важным батюшка передавал ответ на кухню. Для более серьезной духовной беседы он сам выходил к посетителям, которые, при одном виде благодатного пастыря-молитвенника нередко падали ему в ноги.
   Один уже светлый, лучезарный вид пастыря, в последнее время согбенного от великого бремени скорбей и страданий, говорил красноречивее всяких слов. Слабый, сильно похудевший, с потухающими глазами, он являлся могучей духовной силой, когда начинал произносить дивные слова утешения и назидания. “Деточка, я молюсь за всех вас”, — бывало, скажет батюшка, и уже понимаешь, что значат эти дивные слова».
   Отец Валентин и сам приезжал в семьи духовных чад:
   «Среди своей неустанной деятельности батюшка все-таки находил возможность посещать своих духовных детей. Что это были за радостные посещения! Болен ли был кто, помолвка ли где или другое семейное торжество — сейчас же, бывало, соберется батюшка, и иногда во вьюгу-непогоду едет, хотя бы и на край Москвы, чтобы укрепить своим пастырским присутствием и благословить радостных хозяев. Ни одно важное дело в семьях его духовных детей не совершалось без благословения: непременно заранее дают знать батюшке, и он лично или заочно спешил укрепить его своей молитвенной помощью и благословением. И летом не оставлял батюшка своей паствы, приезжал с дачи и служил в соборе. Кажется, чего бы лучше: взять отпуск, отдохнуть. Но батюшка говорил: “Там, в будущей жизни отдохнем, а здесь будем трудиться”».
   Как можно было заметить, в частности, из назидательных воспоминаний В. Н. Зверева, у некоторых лиц по человеческой немощи почитание батюшки выражалось иногда в не совсем здравых формах и приобретало характер экзальтированности. К сожалению, это нередко случается в среде почитателей праведных людей, при всей скромности последних и их нежелании быть объектами почитания. Главные свойства святости — смирение и любовь — не так заметны, глубоко сокровенны, порой, совсем не замечаются людьми мирского настроя. Между тем, явные чудеса и исцеления видны всем, поражают всех. Поэтому получается, что вокруг подвижников, обладающих благодатными дарами, собираются не только близкие им по духу, но и не очень духовные люди, привлеченные чудесами и проявляющие ревность не по разуму. Эта восторженность, к сожалению, возникает как раз тогда, когда нет внимательного и тщательного исполнения заповедей и советов духовного отца. Делание послушания — это большой труд; гораздо легче только хвалить и ублажать пастыря, не трудясь над исполнением его слов и называя при этом себя самым преданным духовным чадом.
   По тем же духовным причинам возникают и недостоверные, восторженные рассказы о святых людях, которые не только не способствуют прославлению праведников, но и бросают тень на их светлую память. Стараясь приводить лишь не вызывающие сомнений рассказы, мы хотим обратить внимание благочестивого читателя на сам нелегкий жизненный путь пастыря, приведший его к славе небесной, и на те случаи, которые наиболее отражают его чудный и удивительный духовный облик.

«Всех привлеку к себе...»

   Кто же составлял паству прот. Валентина? В храм «Нечаянной Радости», а затем в Архангельский собор стекались люди всех сословий, возрастов и состояний. Отец Валентин был одним из тех старцев, которых Господь предуготовил на служение не только смиренным простым людям, но и образованным классам, интеллигенции, порой подверженным превозношению. Именно за общение с удалившимися от Церкви людьми высших сословий пастырь терпел поношения и даже гонения. Но нет никаких сомнений в том, что окормление и этой паствы было ему вручено Богом, и его труды не остались бесплодными. Господь дал Своему служителю и необходимые для этой деятельности таланты. Как уже упоминалось, благодаря своему воспитанию, широкому разностороннему образованию и живому интересу к современной ему науке и культуре, батюшка вполне был готов к общению с самыми разными людьми, мог разговаривать с интеллигенцией на ее языке, и это общение было плодотворным.
   В круг близких знакомых батюшки входили, кроме экономиста-социолога А. И. Чупрова и известного юриста и общественного деятеля А. Ф. Кони, историк профессор Н. В. Сперанский, выдающийся педагог А. Д. Алферов, адвокаты С. П. Остроумов, С. П. Ордынский и многие другие ученые и общественные деятели.
   Насколько много больных телесно исцелялось по молитвам отца Валентина, вызывая удивление опытных врачей, настолько же много «черствых, окаменелых, озлобленных сердец согревались, обновлялись силой его пастырского слова и благословения», — свидетельствует мц. Анна. Проникнувшись доверием и уважением к батюшке, оставляли свои заблуждения и неверы, и еретики, и заблудшие. «И все тихо, незаметно совершал пастырь: он избегал славы и искренно считал себя самым обыкновенным, простым человеком. Многие не понимали его, осуждали, видя его особенные, непонятные для них действия, а он между тем незаметно продолжал свое великое дело: из шатких, расслабленных душ, благодаря его неустанному труду и любвеобилию, созидались крепкие христианские души, воспламененные горячей любовью ко Господу».
   Вот что говорил сам пастырь, вразумляя заблудших:
   «Случается так, что люди, получившие высшее образование, являются не религиозными. Странно: человек становится ученее, умнее, еще более должен быть предан религиозности. Оказывается — напротив. Происходит же это от гордости, от самомнения. Многие говорят: зачем я пойду в церковь, разве я монах, разве я ханжа? Не монах он и не ханжа, а не что иное, как невежда. Некоторые только в юности своей сохраняют веру, а потом мало-помалу отступают от нее. Тот дар благодати, который преподается человеку в Крещении и укрепляется в нем первоначальным обучением и воспитанием, утрачивается ими. И все потому, что в человеке является гордость, сомнение, невежество — что одно и то же. Да, такие люди являются невеждами, они даже не знают первоначальной Священной Истории. Если они и учили ее, то забыли, и у них в большинстве случаев не имеется даже Библии — священной книги, необходимой для каждого христианина».
   Однако отец Валентин обличал и врачевал с любовью, тогда как некоторые духовные лица были склонны по неразумной ревности изгонять из храмов и подвергать тяжелым прещениям утративших церковность людей.
   Отступая от хронологического повествования, скажем здесь несколько слов об одном из представителей так называемой либеральной интеллигенции, за общение с которой о. Валентина порицали. Известный адвокат Сергей Павлович Ордынский был духовным сыном батюшки, близким другом его семьи и крестным внука о. Валентина, С. В. Викторова. Супруга С. П. Ордынского Надежда была духовной дочерью о. Валентина и с большим вниманием и благоговением относилась к его советам. После октябрьского переворота, в период показательных сталинских судебных процессов, когда никто не брался защищать так называемых «вредителей», С. П. Ордынский осмелился выступать адвокатом по Шахтинскому делу. Неизвестно, насколько ему удалось смягчить судьбу невинно осужденных, но, вероятно, положительные последствия его защиты были. За это Ордынский сам был брошен в тюрьму. Отсидев срок, он был отпущен и скончался на пороге тюрьмы от сердечного приступа.
   Из подобных примеров можно видеть, что не так мала была в России прослойка вполне церковной интеллигенции — людей глубоко православных и одновременно высоко-культурных. Далеко не все это сословие была вольнодумным, как пытались и пытаются представить это лже-интеллигенты, особенно те, кто составил в XX веке «пролетарскую интеллигенцию». Какой была интеллигенция православная, хорошо видно по семье самого батюшки, по тем людям, с которыми он общался, и по их потомкам, которые живы и сейчас, и сохранили веру, пройдя через десятилетия гонений.
   Всю паству прот. Валентина невозможно описать и исчислить. К ней принадлежали, как называет их новомученица Анна, «важные дамы-попечительницы: княгиня Наталья Борисовна Шаховская, Мария Михайловна Петрово-Соловово и другие, которые при своих крупных связях в обществе были деятельными помощницами батюшки». О том, каким образом отец Валентин привел княгиню Шаховскую на этот путь, сообщает мц. Анна в своей неиздававшейся машинописной тетради «Великий подвижник — отец Валентин» и в книге «Истинный пастырь Христов»:
   «Княгиня Наталья Шаховская в первый раз приехала к батюшке во всем блеске своей пышности и богатства. Экипаж ее был запряжен четверкой лошадей: она гордо держала себя, как бы желая дать понять батюшке, что она особа высокопоставленная и требует особенной чести и уважения. Но батюшка не придал никакого значения ее титулу и богатству, и даже с некоторым пренебрежением сказал: «Я никого не принимаю на четверках, а только разве на извозчиках».
   Это так поразило княгиню, что она уже больше не кичилась своим титулом и знатностью, и стала приезжать в простеньком экипаже, запряженном в одну лошадь. Постепенно она поняла, насколько духовен батюшка, и что для него ничего не значат знатность и сановитость, а имеют вес только смирение, послушание и преданность воле Божией. Княгине пришлось перевоспитывать себя и долго бороться с собой. С большим вниманием относясь к каждому слову и замечанию о. Валентина, она со временем стала его подлинной духовной дочерью.
   Княгиня Наталья Борисовна стала основательницей общины «Утоли моя печали» в Лефортове — общины сестер милосердия, которые своим благочестием и умелым, истинно христианским уходом за больными прославились на всю Россию. Эта бедная и незначительная община при молитвенном и деятельном участии о. Валентина стала одним из первоклассных благотворительных учреждений. Как рассказывала сама княгиня, порой неизвестно откуда появлялись архитекторы и подрядчики, которые сами просили безвозмездно принять их услуги, как посильную лепту на дело благотворительности; появлялись мастера, рабочие, материалы.
   Теперь княгиня Шаховская, презревшая свою знатность, богатство и титулы, пренебрегшая мирским почетом и надевшая белый апостольник, являла собой образец благочестия и смирения. Ее высокий, разносторонний ум давал ей возможность быть полезной собеседницей батюшки, а ее обширные связи с высокопоставленными лицами делали ее дельной помощницей батюшки при его попечениях о несчастной бездольной, неустроенной братии. В своих болезнях она первым делом всегда прибегала к батюшке и нередко получала исцеление по его молитвам. Княгиня часто причащалась и под руководством батюшки достойно трудилась для спасения души. Дочь княгини баронесса Дельбиг, приезжая из Италии, всегда считала за счастье повидаться с батюшкой».
   Вот как описывает далее паству батюшки новомученица Анна:
   «Многочисленные знатные господа и дамы: Зверевы, Корниловы, Пупышевы, Беклемишевы, Ясунинские и многие другие — вся эта почетность, знатность и богатство, все наперебой спешили быть полезными батюшке. Будучи попечителями и попечительницами в разных приютах и благотворительных учреждениях, своими трудами они много утешали дорогого для них пастыря, оказывая ему услуги в заботах о горемычной бедноте.
   Знать, духовенство, высшее и низшее купеческое сословие: Второвы, Терентьевы, Чуевы, Савостьяновы, Цыркины, Панковы, Абросимовы, Авдеевы, Самохины, мелкие лавочники, ремесленники, слесари, столяры — целая артель мужичков... Нескончаемая вереница всевозможных личностей, возрастов, званий!»
   Многие обеспеченные люди с великой радостью были готовы благотворить самому пастырю, но он, будучи совершенным бессребреником, принимал какие-либо суммы только для раздачи нуждающимся, и тотчас их раздавал. Нередко и сам о. Валентин брался хлопотать за своих пасомых перед сильными мира сего:
   «Невозможно бывало смотреть без слез, как батюшка кланяется перед какой-нибудь значительной личностью, прося за несчастного главу семьи, который, давно лишившись места и прожив последние крохи, стоял на краю гибели. Еще бы несколько дней такой безысходной крайности, и несчастный неудачник с отчаяния впал бы в пьянство и порок — но милость Божия послала ему покровителя — батюшку, который спас его от погибели и поставил на твердую почву благополучия».
   Из числа духовенства, кроме служившего в Архангельском соборе иерея Платона Воскресенского, о. Валентина почитали священник дорогомиловской церкви о. Илия, диакон (впоследствии священник) церкви «Взыскания погибших» в Палашевском переулке о. Димитрий Ренский и многие другие.
   Отец Валентин духовно окормлял множество людей торговых, целые семьи купеческого сословия, потомки которых до наших дней чтят память праведного пастыря и молитвенно обращаются к нему во всяких нуждах. По молитвам батюшки торговые дела заметно приходили в порядок. Многие приводили к пастырю детей, родственников и знакомых, а после кончины батюшки их внуки и правнуки неукоснительно посещают его могилу. Таковыми были семейства Сахаровых, Климановых, Монаховых и другие, потомки которых живы и сейчас. С помощью благочестивых купеческих семей отец Валентин создал в своей пастве целую хорошо организованную систему материальной взаимопомощи, о чем ниже мы скажем подробнее.
   Но все-таки большинство духовных чад и прихожан батюшки составлял простой народ. Среди него было множество престарелых, больных, увечных, сирот, вдов и оставленных мужьями жен. Были люди, преданные тяжким порокам, порой преступники. О самых немощных благодатный пастырь прилагал наибольшее попечение.
   Отец Валентин всячески избегал людской славы и не боялся подвергнуться дурной молве за дела, в исполнении которых видел волю Божию. Большую часть паствы отца Валентина составляли женщины: особенно вдовы и молодые девушки. Как существам более слабым не только в физическом, но и духовном отношении, пастырь уделял им большее внимание, заботясь об их нравственности. Естественно, злоязычная молва пользовалась этим для своих обычных клевет, которым всегда подвергались духовники, окормлявшие лиц женского пола и, в особенности, устроители женских монашеских общин, такие как прп. Серафим Саровский, прп. Варнава Гефсиманский, прп. Зосима Верховский, греческий святитель Нектарий Эгинский и многие другие.
   Злобные наветы доходили до батюшки; иногда он говорил близким ему людям: «А про меня-то что говорят...» Однако, не смущаясь клеветой и насмешками, отец Валентин никак не ограничивал свою пастырскую деятельность по отношению к женщинам и девицам, видя волю Божию на это общение. Порой, чтобы не терять времени, для духовной беседы батюшка брал девушку к себе в пролетку, пренебрегая косыми взглядами и пересудами ради духовной пользы своих чад.
   Говорит Священное Писание: «все, хотящие благочестиво жити о Христе, гонимы будут» (2 Тим. 3:12), и в том или ином виде клеветы, зависть, насмешки и злоба преследуют всех праведных людей. О том, что терпит человек, преследуемый завистниками, отец Валентин говорит в одной из бесед, зная это, очевидно, не понаслышке:
   «От злословия, зависти и сплетников, дьявольских помощников, никто, никогда и нигде укрыться не может. Прячься от них куда угодно, закройся как хочешь, удаляйся всеми возможными средствами, затвори туго-туго дверь своей квартиры, пускай в свой дом с молитвой и страхом Божиим гостя, безмолвствуй в своей келье, удаляйся в пустыню, стой даже у престола и жертвенника Божиего, но глаза завистливых людей везде тебя увидят, везде подсмотрят, везде заметят за тобою что-либо худое; не за тобою только, но за дочерью твоею, за сыном твоим, за другом, за книгою, которую читаешь, за блюдом трапезы твоей, за ночью, которую ты проводишь...
   И везде заметят что-либо худое — доброго никогда не заметят. Какие же страшные у них глаза! Какое адское всезнание! Не только действительное, но и небывалое видят! Если часто посещаешь храм и благочинно молишься — лицемер, если убегаешь, не желая встречи с ними даже в святом храме — ленивец! В твоих устах улыбка — им соблазн, в твоих руках монета — твое корыстолюбие, твоя помощь людям — житейский расчет, твоя искренность — коварный умысел. Что же нам делать в отношении завистников? Уйдем под гору — они быстрее ручьев скатываются туда с горы. Велят взойти на гору — всходим, но враги достигают нас ближе и всемерно желают схватить, чтобы бросить в преисподнюю.
   На последователей Христовых выдумывают клеветы утонченные, злоречия облагороженные, лжи благовидные. Сколько изобретено ненавистных прозвищ, которыми клеймят Христовых праведников! У современных книжников они чествуются именами фарисеев, лицемеров, фанатиков, святош.
   Что же нам делать? Есть верное средство — терпение. Пока не пригвоздила нас смерть, ускоренная завистью, будем терпеть, а зависть презирать, за одержимых же ею творить посильные молитвы».
   Диавол восстанавливал против духовного руководителя ревнивых мужей; девушки страдали от деспотизма родителей, которые часто, будучи вполне светскими людьми, совершенно не понимали духовных стремлений своих детей.
   Многим молодым девушкам, ранее всецело увлеченным светской жизнью, благодаря общению с благодатным пастырем, открывалось богатство жизни духовной; и они всецело посвящали себя Богу. Вдов пастырь удерживал от второго, часто неблагочестивого супружества. Таким образом, многих он привел к служению Богу в девстве или целомудренном вдовстве, и после кончины батюшки они продолжали свои дела благочестия.
   «Не будучи в монастырях и общинах, они совершают монашеские правила и своими чистыми любвеобильными душами откликаются на небесный призыв к духовной неустанной борьбе, на призыв их горячо любимого пастыря, который постоянно духом — среди них и радуется за них, видя, что его неустанные заботы не пропали даром, а принесли обильные прекрасные плоды».
   Вот что рассказывает внучка духовных детей о. Валентина Н. А. Монахова-Огнева:
   «Была у батюшки на послушании Наталья Васильевна Ширяева. Она очень рано осталась вдовой с маленьким сыном, и была настолько красивой, что посыпалось множество предложений. Она пошла к батюшке за советом. А он говорит: “А мы замуж не пойдем. У тебя Жених будет, знаешь, какой? Он Светлый и Премудрый, и мы с тобой будем служить Господу”. “Батюшка, они меня одолели!” — “Ничего, ты знаешь, красота — она преходящая... У тебя есть сын, ты должна жить для Бога и воспитывать сына”.
   Сначала Наталье Васильевне было трудно послушаться. Ее все знакомили то с одним, то с другим женихом, и она думала, что батюшка и не знает. Но когда она приходила, батюшка говорил: “Ну, иди теперь еще познакомься... Было трое, теперь, может быть, еще пять? Я же тебе сказал, как тебе нужно жить? У тебя будет совсем другая жизнь...” И запретил ей приходить к нему. Наконец, начались тяжелые скорби, и Наталья Васильевна пришла к батюшке: “Батюшка, прости ради Бога!” — Батюшку почему-то больше попросту называли на “ты”. “Хорошо, больше никого не смотрим, будешь мне во всем помогать”. И с тех пор, как о. Валентин сказал это, у Натальи Васильевны отошли мысли о замужестве. Много лет она помогала батюшке, носила от него милостыню нуждающимся. Дома у нее был ткацкий станок, и она ткала платки и раздавала бедным духовным детям о. Валентина.
   Мы знали ее в старости: это была милейшая старушка, еще очень красивая. Мы очень ее любили. Она была настолько сострадательной, что все время носила с собой еду для голодных животных и не могла видеть, как извозчики бьют лошадей. Наталья Васильевна была тем человеком, который во время разорения могилы о. Валентина сберег батюшкин крест, ставший для всех нас большой святыней. Она увезла сломанный крест на извозчике к себе домой и затем поставила над могилой любимого батюшкой своего сына Михаила (он рано умер от туберкулеза), при храме св. пророка Илии в Черкизово, где сейчас похоронена и она сама».
   Однако, бывало и так, что людям обоего пола, стремившимся к жизни монашеской, батюшка, провидя иное определение Божие о них, благословлял вступить в брак. Впоследствии же становилось ясно, что он был прав.
   Вот несколько семей духовных детей батюшки, о которых повествует новомученица Анна в своей первой книге «Краткое описание выдающейся деятельности прот. Валентина Амфитеатрова».
   Одной из ближайших и самых преданных семей духовных чад батюшки были Рыбаковы — его домохозяева — мать-вдова и ее дети. Это семейство особенно отличалось послушанием духовному отцу. Дочери были глубоко смиренными и непорочными девушками. Мать много занималась благотворительностью, чему о. Валентин был очень рад.
   «Петр Петрович Кознов, бывший церковный староста Архангельского собора, пользовался тоже особенной милостью батюшки, который часто принимал его и подолгу беседовал с ним, — пишет мц. Анна.— Супруга Петра Петровича, светская развитая барыня, тоже часто приезжала к батюшке, и пользовалась расположением его дочерей.
   Вот семья Илларионовых: отец, мать, еще довольно молодая женщина, и одиннадцать детей. Когда их было еще девять, батюшка называл их “девять чинов Ангельских”. Малютки, едва начав говорить, слышали имя батюшки и поминали его на молитве. Как отрадно было смотреть, когда мать приведет, бывало, своих деток в собор к батюшке, и он с любовью ласкает их, оделяет гостинцами и деньгами! Одно время самый маленький мальчик Серафим, вероятно, от недоглядки няньки, вдруг стал получать сильную сутулость. Мать с ужасом следила, как маленький уродливый горбик заметно прибавлялся. Она спешит к батюшке и просит помочь горю. Батюшка утешает ее, благословляет, и что же? Мало-помалу ребенок выпрямляется и растет здоровым мальчиком. Также и другие дети нередко заболевали, но скоро являлась молитвенная помощь батюшки».
   Таких маленьких подопечных у о. Валентина было множество, и он с большой любовью занимался с ними, особенной заботой окружая сирот. И дети, чувствуя его любовь, неудержимо стремились к нему.
   «Никому не нужная маленькая сиротка Саша пристраивается в семью Илларионовых и воспитывается наравне с родными детьми, пользуясь общей лаской и любовью. Бедный мальчик Коля Крулев, способный и старательный, но всеми брошенный ребенок, определяется в реальное училище, оберегается батюшкой при всех житейских невзгодах и выводится в люди помощником землемера, кормильцем матери»,— пишет мц. Анна.
   Все дела, вся жизнь паствы о. Валентина были мудро устроены и организованы. Перечисляя десятки семей, облагодетельствованных пастырем и духовно, и материально, мц. Анна замечает, что, конечно же, все такие случаи не могли быть ей известны и, может быть, это лишь небольшая часть.
   Слесарь Павел Фролов был горьким пьяницей, но под влиянием батюшки истрезвился и умер в вере и покаянии. Его жена, молодая женщина, осталась без средств. Батюшка выдал ее замуж вторично, и своей примерной жизнью она привлекла своего второго мужа ко благочестию. Ее мать, женщина нетрезвая, также была приведена батюшкой в раскаяние и умерла в надежде на Божие милосердие. Старшего сына Петю, слабенького мальчика, которому трудно давалось учение, батюшка отправил в Полтаву, где он был устроен помощником в прибыльном деле и со временем стал кормильцем матери.
   Один легковой извозчик рассказывал, что двугривенный, данный ему батюшкой, принес ему целое состояние и благоустройство.
   Отцу Валентину удавалось через своих духовных чад привлечь к благочестивой церковной жизни многих их знакомых и, таким образом, его благотворное влияние простиралось широко и касалось не только тех людей, с которыми он непосредственно общался.
   Пелагея Алексеевна Чулковская из Тулы, узнав батюшку, стала часто бывать в Москве, затем по его благословению переехала туда, чтобы постоянно иметь возможность советоваться с ним. Она постоянно обращалась к батюшке с различными просьбами и вопросами от многих своих земляков, и едва не вся Тула узнала о необыкновенном пастыре. Батюшка либо сам отвечал письмами, либо устно давал краткие ответы Пелагее Алексеевне и она передавала их просителям.
   Одной из помощниц батюшки стала супруга о. Платона Воскресенского — матушка Елизавета Васильевна. Она стала духовной дочерью о. Валентина еще до перевода его в Архангельский собор, при следующих обстоятельствах. Будучи очень сострадательной, Елизавета Васильевна часто сокрушалась, что не может помогать бедным деньгами, так как они с супругом жили довольно скромно. Когда она впервые попала на исповедь к о. Валентину, батюшка ответил ей на ее тайные мысли: «Вы не думайте, что людям можно помогать только деньгами, нет, можно облегчить жизнь другого лаской, советом, приветом». Пораженная рассудительностью и прозрением батюшки, Елизавета Васильевна искренне предала себя в послушание ему. Видя в ней начала самоотверженной любви, отец Валентин стал готовить ее к благотворительному служению ближним, и под его руководством она стала не только передавать материальные средства, но и оказывать людям реальную духовную помощь. Другим делом Елизаветы Васильевны было посещение больных, за что батюшка называл ее «сестрой милосердия». Каждую неделю она сообщала батюшке о всем сделанном и тот давал необходимые указания для дальнейших трудов.
   Через матушку Елизавету было духовно просвещено целое село Красково (по Рязанской железной дороге), где благочестие пришло в совершенный упадок и крестьяне фактически не жили церковной жизнью. По промыслу Божию, с благословения о. Валентина матушка Елизавета сняла там дачу (причем батюшка предвидел даже, какая на это потребуется сумма). Между тем хозяйка дачи уже два года страдала тяжелой болезнью, не получая никакого облегчения от врачей. По совету Елизаветы Васильевны, она поехала в собор к батюшке, поговорила с ним, причастилась Святых Таин и стала постепенно поправляться.
   Этот случай сильно повлиял на всех жителей села. Елизавета Васильевна стала привозить в Красково из Москвы святую воду, под руководством батюшки стала убеждать поселян в необходимости возможно частого приобщения Святых Таин, учила их подавать записки на проскомидию, что им было незнакомо, и вообще наставляла в благочестии. Матушке Елизавете удалось так подействовать на крестьян, что они стали часто приобщаться и многие начали посещать о. Валентина.
   Елизавета Васильевна входила и в житейские нужды крестьян, которые начали охотно обращаться к ней со своими немощами и скорбями; приходской храм стал наполняться причастниками, прекращалось пьянство. Великое Таинство Причастия порой поднимало с одра болезни безнадежных больных.
   Вот примеры просветительской и благотворительной деятельности матушки Елизаветы под руководством о. Валентина.
   Елизавета Васильевна убедила часто причащаться тяжело больную соседку по даче, которая, будучи уже недалека от смерти, не готовилась к ней. Просили и батюшку молиться об этой женщине, и она действительно укрепилась в благочестии. По переезде в Москву больная постоянно причащалась, часто беседовала с пастырями, и, достойно подготовившись, мирно отошла ко Господу. Ее светлая кончина склонила ко благочестию и ее родственников.
   Однажды матушку Елизавету попросили помочь совершенно безумной и, возможно, бесноватой девушке. Благодаря многолетнему материнскому уходу за ней матушки, по молитвам о. Валентина, она пришла в себя, стала разумно разговаривать, молиться в храме и причащаться.
   Другой помощницей о. Валентина была Юлия Адольфовна, которой было поручено посещение бедных, обращавшихся к батюшке за помощью и советами. Она посещала такие семьи, разузнавала о том или другом несчастии, привозила от батюшки денежную помощь, утешение, ответы на вопросы. Бывала она и в пышных богатых домах, и везде с большой радостью встречали батюшкину посланницу. Помогала она о. Валентину и с его огромной корреспонденцией и по его поручению отвечала на некоторые письма.
   Для помощи в судебных делах, в случаях тяжб, лихоимства, хищничества, среди духовных чад батюшки были присяжные поверенные Н. С. Капустин и Владимиров, которые с полной готовностью бесплатно принимали бедных клиентов, присылаемых о. Валентином. Для воспитания и обучения неспособной, ленивой детворы у батюшки имелись лучшие учителя и учительницы, которым с помощью молитв и советов батюшки удавалось перевоспитывать самых безнадежных учеников.
   Фельдшерица Надежда Николаевна Мешкова, служившая в городской клинике, знала многих докторов и помогала о. Валентину организовывать медицинскую помощь его подопечным. По просьбе батюшки Надежда Николаевна помещала в клиники многих больных, наблюдала за ними и заботилась о них, будучи всегда готова по просьбе пастыря ехать даже ночью на край Москвы. Не задумываясь, она спускалась в мрачные, ветхие подвалы, к самым жалким и несчастным беднякам, сама лечила их, ухаживала за ними, снабжала бесплатными лекарствами. Бывало, целыми месяцами Надежда Николаевна безвозмездно служила беспомощным больным. В серьезных случаях она привозила докторов: проф. Филатова, который знал батюшку и с радостью исполнял его просьбы, приват-доцента Александрова, доктора Калинина и других. Доктор Калинин был настолько благочестивым и сердечным человеком, что отправляясь к опасно больным, заставлял жену и детей молиться за них. Врач Елена Петровна Вениаминова, сердечная христианка, лечила сложные женские болезни. С молитвенной помощью батюшки ей удавалось спасать безнадежно больных женщин.
   Среди чад батюшки был и хороший живописец, чудесно исцеленный им от тяжкой болезни. Он писал иконы по поручению о. Валентина и будучи благочестивым человеком, создавал глубоко одухотворенные образы.
   Характерной чертой пастырской деятельности прот. Валентина было то, что он сумел сделать всю свою огромную разнообразную паству как бы единым целым: объединить не только одной духовной целью — спасением души, не только совместной молитвой и частым Причащением, но и теснейшей взаимопомощью, служением каждого тем, на что он был способен. Судьи, присяжные поверенные, адвокаты, доктора, фельдшера, учителя, служащие казенных и частных учреждений, ремесленники и рабочие были с величайшей радостью готовы по указанию о. Валентина послужить ближним всем, чем могут. Батюшка, зная, кто в чем имел нужду, знакомил людей между собой, и они были рады сделать что-то ради батюшки, хорошо зная, что им воздастся сторицей. Новомученица Анна сравнивает эту организованность с хорошо отлаженным механизмом, где каждый винтик и рычаг был на своем месте и служил общему делу.
   Особенно ярко пастырская деятельность о. Валентина раскрывается в рассказах тех его пасомых, которых батюшка руководствовал на протяжении десятилетий.

Батюшкины старушки

   Христианская премудрость есть Христос Сын Божий, как говорит святой Павел: «бысть нам премудрость от Бога» (1 Кор. 1:30). Он нам открывает тайну познания Небесного Отца. Христианин препростой, который научен догматам святой веры, намного мудрее Платона и Аристотеля, и прочих языческих мудрецов. Кто из них уразумел то, что простой христианин верою познал? Премудрость христианская не в едином только познании Бога состоит, но заключает в себе и непорочное житие христианское. Не знает тот и Бога, кто воли Божией не творит, хотя устами и исповедует Его, и много о Нем разглагольствует.
   Святитель Тихон Задонский
   Наиболее преданные чада отца Валентина, которых он руководствовал ко спасению по двадцать и более лет и делал их своими помощниками, чаще были из людей простых. Одной из самых близких помощниц была Александрушка, которая пришла к батюшке уже в пожилом возрасте. По известным только о. Валентину причинам, он долго испытывал ее таким образом: запретил показываться ему на глаза и даже входить в храм, где он служил. Рассказывают, что возможной причиной такого наказания были немирные отношения и ссоры Александрушки с близкими. Батюшка говорил ей: «Вот когда эта гордыня, и все это у тебя пройдет, тогда я тебя приму. Стой там в конце храма, а приобщаться можешь ходить в другой храм».
   Александрушка с большим смирением стояла на паперти, не смея ослушаться батюшку. Отец Валентин, хотя и не подавал вида, конечно, жалел ее, молился и внимательно наблюдал за ней, хватает ли у нее сил выдерживать испытание. Так прошел год, и наконец, батюшка встретил ее с большой любовью, стал постоянно принимать ее и давать ей поручения. Александрушка была очень простой старушкой. На протяжении двадцати лет она знала батюшку и была свидетельницей многих совершенных им чудес и исцелений. Отец Валентин посылал ее с разными поручениями в семьи своих духовных детей, которые очень почитали и уважали ее.
   Другой батюшкиной помощницей была Дуняша, или тетя Дуня, как все ее называли. Она была помоложе. Батюшка посылал ее в бедные семьи, передавая через нее ответы на вопросы, советы или указания, материальную и нравственную поддержку и помощь.
   Рассказывает Нина Андреевна Монахова-Огнева:
   «Близким человеком к батюшке была тетя Дуня — она была большим другом нашей семьи. В молодости она была очень красивой, и рано овдовела. В горе тетя Дуня пришла к батюшке, одетая в траур, рассказала о смерти мужа, ожидая, что батюшка что-то посоветует, может быть, наложит на нее какой-то особый пост по случаю траура. А батюшка говорит:
   — Пойди в магазин, купи красного материала, сшей себе платье и одень красный платок.
   — Батюшка, еще сорока дней нет по смерти мужа, что люди скажут?
   — Нет, сделай то, что я тебе сказал, и, когда сделаешь, придешь, покажись мне.
   Вероятно, таким неординарным путем о. Валентин хотел научить ее смирению.
   Тетя Дуня пришла во всем красном, вся в слезах. Все на нее смотрят. А батюшка говорит: “Вот, теперь хорошо. И будешь ходить в храм каждый день, потому что ты мне будешь очень нужна”. Тетя Дуня придет в храм, встанет на паперти — ведь такой срам, а батюшка — он очень хорошо видел — машет ей рукой. Бывало, она придет в черном, тогда отец Валентин отругает и прогонит. В следующий раз уже приходилось слушаться. И так продолжалось целый год. А потом батюшка сказал: “Вот теперь снимай. Теперь я вижу, какой ты стала. Можешь одеваться, как хочешь”. Тетя Дуня думала, что, может быть, еще замуж выйдет, но батюшка сказал, что этого не будет. До самой смерти о. Валентина она во всем ему помогала. Он передавал через нее тяжко больным просфоры, иконочки, слова утешения.
   Батюшка был в курсе всего, что происходило с его духовными детьми. Бывало, говорят ему:
   — Батюшка, умирает такая-то.
   — Нет, нет, она не умрет. Вот сегодня туда Евдокия пойдет, понесет ей просфорочку, иконочку, ей будет чуть лучше.
   — Батюшка, она же не глотает воду!
   — Ничего. Вот через два дня я приду, приобщу ее, и мы с ней поговорим.
   Тетя Дуня идет. В некоторых домах люди еще не понимали смысла ее посещений: не хотели пускать «какую-то тетку», хотя и знали, что она пришла от батюшки. Приходилось терпеть унижения. Вернувшись, тетя Дуня хочет, бывало, пожаловаться батюшке, а он говорит:
   — Ну, что, поругали? Ничего, это тебе все нужно. Это мы все с тобой переживем. А как больная?
   — Плохо, батюшка, она глаз не открывает.
   — А я послезавтра поеду к ней.
   Батюшка приезжает. Готовит Причащение. Подходит, читает молитвы. Больная открывает глаза. Батюшка высылает всех из комнаты, исповедует, причащает ее и просит приготовить чашку бульона. Больная выпивает и засыпает, а со временем идет на поправку.
   Дуняша стала большим другом моей бабушки Анисьи и дедушки Алексея — духовных детей о. Валентина. Когда дедушка устроил свечной завод, она помогала ему советами, при том, что была простой деревенской женщиной. Часто говорила: “А нужно пойти и посоветоваться с батюшкой”. Поступят так, и дело устроится».
   Круг близких духовных чад батюшки сложился уже в годы его служения в храме «Нечаянной Радости». Приведем несколько удивительных историй пастырского попечения батюшки над семьями его духовных детей на протяжении десятилетий, взятых нами из книг и неопубликованных рукописей новомученицы Анны (Зерцаловой). В них мы увидим на живых примерах, как отец Валентин приводил людей ко благочестию и, по мере их произволения, руководил в духовной жизни. Здесь же открывается удивительная любовь и забота батюшки, без которых помощь не могла бы иметь такого всесильного действия.

«Вот мои сиротки…»

   Мария Феодоровна, дочь богатых помещиков Ярославской губернии, была очень красивой, изнеженной и совершенно светской барышней. Выйдя замуж за красивого молодого купца Виктора Куманина, она поселилась в Москве. Проводя жизнь в пустых удовольствиях и веселье, супруги беспечно растрачивали состояние, которое было весьма большим. Таким же легкомысленным и изнеженным вырос и первенец-сын.
   И вот однажды, прихватив значительную сумму денег, не спросясь родителей, он уехал. Девять месяцев мать терзалась неизвестностью и, наконец, по совету крестной сына, пришла к о. Валентину. Однако сказанное ей: «Терпи, неси крест до гроба своей жизни», — было для нее пустым звуком. Она страшно мучалась. При следующей встрече о. Валентин ласково сжал ладонями ее голову и сказал: «Много ты страдала, всего не упомнишь; голова слабая, ветер подул, и все прошло...». Может быть, батюшка таким образом указывал на ее легкомыслие и нескорое обращение к жизни благочестивой.
   Наконец, сын вернулся, и Куманины в великой радости вновь окунулись в суету и удовольствия, и храм был забыт, хотя батюшка и советовал Марии Феодоровне бывать там почаще. Так прошло десять лет, и на беспечных супругов обрушились болезни. Скоротечная чахотка и водянка быстро превратили прежнего силача и лихого охотника Виктора Куманина в хилого страдальца.
   Теперь Мария Феодоровна снова вспомнила о батюшке и бросилась к нему за помощью. Между тем, ее супруг четыре года не говел сам и не пускал в храм детей. По молитвам о. Валентина, этот ожесточенный циник неожиданно, как бы против своей собственной воли, согласился пойти к батюшке. Приехав в храм, где Куманины уже ожидали его, отец Валентин взял Виктора Климентьевича за руку и со словами: «Виктор-победитель, иди врага побеждать», — повел в церковь. Действием благодати Божией, заблудший человек пришел в глубокое слезное раскаяние, стал рыдать, с благословения батюшки причастился. На следующий же день Виктор Климентьевич привел в храм детей, и сам стал регулярно причащаться у о. Валентина. Однако, как и предвидел батюшка, он был на пороге смерти. В глубоком покаянии и смирении, он вскоре скончался мирной христианской кончиной.
   Мария Куманина осталась с пятерыми детьми, и, хотя состояние еще было немалым, но для его поддержания нужно было вести торговлю, чего она не умела делать. Старший сын женился, завел собственное дело, но ничем не помогал матери-вдове. Когда после похорон мужа со всеми детишками она подходила ко кресту, отец Валентин собрал их всех вокруг себя и сказал стоявшей поблизости княгине Шаховской: «Вот мои сиротки, — и прижав наперсный крест к сердцу, добавил, — они у меня здесь».
   Батюшка взял всю осиротевшую семью под свое пастырское попечение и стал заботиться о нравственном воспитании детей. Он не благословил Марии Феодоровне уехать из Москвы в имение, и хотя оказывал семье материальную помощь, но в такой мере, чтобы матери и подрастающим дочерям приходилось трудом своих рук добывать себе пропитание и научиться самим обеспечивать себя. Глубоко сострадая их трудностям, отец Валентин, однако, не хотел, чтобы за счет помощи других они жили безбедно и оставались в праздности.
   Неоднократно батюшка исцелял и мать, и дочерей от тяжелых болезней, и после кончины батюшки, приучившись к труду, они жили благополучно, благодаря его за помощь.

«Я твой друг, твой отец, твой хранитель…»

   Одной из духовных дочерей прот. Валентина, которую он руководствовал на протяжении десятилетий, была Марфа Евдокимовна Суханова, чья жизнь до встречи с батюшкой была глубоко трагична. Рассказ о ней приведен в машинописной книге мц. Анны «Великий подвижник — отец Валентин».
   Отец Марфы Евдокимовны умер, когда ей было полтора года, а через пять с небольшим лет после этого умерла и мать ее. Мать очень любила ее, жалела, и перед смертью подозвала к себе, крепко сжала в объятиях и так и замерла с ней: насилу разжали ее холодеющие руки и освободили девочку.
   Тяжела была жизнь сиротки! Хотя тетки и старшие сестры принимали ее и заботились о ней, но не жалели ее и заставляли непосильно работать. Много горя видела она, много слез выплакала во время своей девичьей жизни, но наконец Бог сжалился над ней и послал ей хорошего мужа. Он был гораздо старше Марфы, но любил ее и берег, как самый любящий отец. Довольно хорошо и спокойно прожила она с ним почти пять лет. Но муж неожиданно заболел нервной болезнью и сошел с ума, громом поразила бедную женщину ужасная болезнь мужа. Марфа металась туда и сюда, не знала, что с собой делать и была близка к отчаянию. Спустя некоторое время муж скончался.
   За две недели до болезни мужа ей встретился странник, который сказал: «Черная туча заходит над тобой и разразится сильным громом, а когда случится это, то иди в церковь “Нечаянной Радости” около Спасских ворот, там служит священник, который один только может помочь тебе».
   Отправив мужа в больницу, Марфа вспомнила слова странника и пошла в храм «Нечаянной Радости». Отец Валентин служил обедню. После службы она подошла к нему и сказала: «Батюшка, у меня ужасное горе». Отец Валентин возразил: «Я знаю твое горе и помогу тебе. Тебе надо приобщаться Святых Таин». На другой день взял ее на исповедь.
   — Ропщешь на Бога? — спросил батюшка.
   — Ропщу,— созналась Марфа Евдокимовна.
   — На что же ты ропщешь?
   Только хотела она поведать батюшке свое горе, как он прервал ее и сказал:
   — Погоди, я сам тебе скажу: осталась ты сиротой одного году и четырех месяцев после смерти отца и семи лет после смерти матери, и пошла по мытарствам: по теткам, сестрам, братьям,— всякий обижал сироту, мучил непосильной работой. Наконец, сжалилась Матерь Божия над сиротой: послала мужа, не муж он был тебе, а отец...
   Марфа Евдокимовна в страхе слушала слова батюшки и не понимала, как это он, так мало знавший ее, верно и подробно мог описать всю ее жизнь. «Кто это мог сообщить ему?» — волновалась она. Вдруг батюшка проговорил: «Да и того Господь отнял у тебя: он сошел с ума». Не выдержала несчастная женщина, и как подкошенная упала к ногам пастыря. Тогда батюшка нагнулся к ней, поднял ее и сказал: «Прости меня, дитя мое, что я растравил самую больную твою рану: больше не буду. Видишь, я, протоиерей, в полном облачении, прошу у тебя прощения...»
   Многоскорбная женщина была совершенно поражена, но, тем не менее, она далеко не сразу изменила свою жизнь и встала на путь послушания прозорливому старцу. Хотя Марфа Евдокимовна часто стала ходить в церковь «Нечаянной Радости» и любила молиться, но она была молода, красива, ей так хотелось пожить, повеселиться, а батюшка все толкует: «Молись, да молись». Средств у нее не было; она не знала, как жить и что делать. «Нет, так не проживешь»,— решила она.
   Однажды, в тоске по поводу своей неудачной жизни Марфа Евдокимовна долго сидела на скамейке в Александровском саду, затем побрела куда глаза глядят и в Охотном ряду зашла в церковь св. великомученицы Параскевы. Долго рыдала она перед образом «Неопалимая Купина», долго жаловалась на свою горькую долю и просила Царицу Небесную указать ей путь ко спасению. Вдруг слышит, что кто-то ее зовет. Оглядывается — батюшка приехал на извозчике и подзывает ее к себе. В крайнем замешательстве, Марфа Евдокимовна не трогается с места. Тогда батюшка снова настойчиво требует, чтобы она подошла к нему. Она с трепетом подходит.
   — Где ты была? — строго спрашивает батюшка.— Говори, где ты была? Я нарочно для тебя приехал, ты мне в сердце кинжал вонзила.
   — Я? — смутилась вдова.— Я только посидела на скамейке в Александровском саду.
   — А ты знаешь, кто сидит в Александровском саду? Разве можно молодой женщине сидеть на бульваре? Ты разве не знаешь, что может с тобою случиться? Дай мне сейчас же слово перед образом Царицы Небесной, что ты никогда не будешь гулять ни в Александровском саду, ни на бульварах! Ты погибнуть хочешь? Я тебя спасаю, спасаю, а ты бродишь неизвестно где, сейчас же дай мне слово никогда этого не делать.
   Испуганная Марфа Евдокимовна дала батюшке слово. Тогда батюшка, успокоенный, уехал домой.
   Точно тяжелый камень свалился с ее души: ни тоски, ни ропота — ничего не осталось. Успокоенная и возрожденная, пошла она домой и с новыми силами принялась за подвиг молитвы и целомудренного вдовства.
   Но все-таки Марфе хотелось жить в довольстве и покое — а тут все трудности бедность, лишения. Чувствуя, что ропотом она оскорбляет Бога, она очень смущалась. Однажды постояв на службе, под наплывом мрачных удручающих мыслей Марфа Евдокимовна пришла в сильное уныние и считала себя уже погибшей. В такой душевной тоске и тревоге она отправилась в Хамовники, в церковь свт. Николая, где находится чудотворная икона «Споручница грешных». Церковь была заперта, Марфа Евдокимовна вышла на открытую паперть и упала в горьких слезах перед образом Царицы Небесной «Нечаянная радость», висевшем на паперти, и здесь в рыданиях умоляла Владычицу мира простить ее, несчастную, не отвергнуть беспомощную, одинокую, и не дать погибнуть в грехах и беззакониях.
   Долго-долго молилась она, но, наконец, душа ее упокоилась, как бы просветилась искренним, горячим собеседованием с Царицей Небесной. Оттуда Марфа Евдокимовна вернулась в храм «Нечаянной Радости» к вечернему богослужению, которое должен был совершать о. Валентин. Пришла заплаканная и встала в уголок, чтобы не показываться батюшке и не смущать его своими слезами. Приехал батюшка, все бросились за благословением, но он, взволнованный, раздвинул народ и сказал: «Пустите, пустите, я долго терпел, больше не могу». Он быстро направился в дальний угол, где у Распятия стояла скорбная вдова.
   Батюшка подошел к ней и сказал: «Почему это ты забрела в Хамовники и так плакала перед образом Царицы Небесной “Нечаянная Радость”? Скажи, о чем ты плакала? Погоди, я сам тебе скажу: ты плакала о том, что ты одинока, что у тебя нет защитника, ты молила Царицу Небесную спасти тебя. И вот твоя молитва услышана: Сама Владычица идет к тебе на помощь. Дай мне руку и пойдем со мной к образу Царицы Небесной; давай помолимся, и знай, что ты теперь не одна: Царица Небесная дает тебе друга. Даю перед образом клятву, что я теперь буду хранить тебя, буду спасать: я твой друг, твой отец, твой хранитель. Теперь помни, что тебе нечего унывать и приходить в отчаяние, потому что с тобой всегда Господь, Царица Небесная и я. Довольна ли ты теперь? Давай помолимся: “Все упование на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим!..”» Потом батюшка благословил Марфу три раза, поцеловал ее в голову и пошел служить.
   Марфа была глубоко утешена, однако, прошло время, и она снова стала думать о хорошей жизни, богатом муже, светской суете. Тут еще на беду стали свататься за нее женихи. Стал ухаживать за ней один важный доктор. Марфа Евдокимовна на высоте блаженства. Скорей бежит она к батюшке и, захлебываясь, говорит:
   — Батюшка, доктор... доктор!!!
   — Что — «доктор»? — спрашивает удивленный пастырь.
   — Доктор за меня сватается, богатый хороший, благословите меня замуж.
   — Что ты, Марфа,— возражает пастырь,— чтобы я тебя, чистую голубицу, отдал в руки такого негодяя? С нынешнего дня ты его больше никогда не увидишь!
   Страшно разобиженная, вдова ушла в слезах от батюшки, ропща, что он лишает ее такого семейного счастья. И что же! Марфа Евдокимовна никогда больше не видела этого доктора, хотя он и жил близко от нее. И после оказалось, что он действительно был негодным человеком. Сватались и другие женихи, но батюшка всем отказывал. Отец Валентин, нередко молодым вдовам благословлявший выйти замуж вторично, здесь, очевидно, видел иную волю Божию и требовал от Марфы Евдокимовны чистого вдовства. Однако беспокойная женщина никак не могла понять этого, и никак не могла смириться со своей долей. Батюшка же внимательно наблюдал за ней, и несколько раз более прямо указывал ей волю Божию.
   Однажды отец Валентин приехал ко всенощной, остановился на горке и пошел пешком в церковь. Марфа Евдокимовна встречает его, а он, такой радостный, благословляет ее и говорит:
   — Знаешь, Марфа, я тебе нынче покажу Жениха твоего!
   Марфа Евдокимовна в восторге — ей только того и надо: она целует руку батюшке и спрашивает:
   — Что, батюшка, он красивый?
   — Краше Его и нет никого.
   — А богат он?
   — Да у Него все богатства мира...
   Растаяла наша вдова, не знает, как и благодарить батюшку. Его кругом обступают, просят благословения, а он говорит:
   — Пустите, разве вы не видите, что я с невестой иду?
   Полы его рясы мешают ему, он наступает на них, спешит, и все держит Марфу за руку и ведет в церковь. Она целует все ему руку, а батюшка говорит:
   — Подожди благодарить, может, еще не понравится...
   Привел батюшка Марфу на паперть, а на паперти справа изображен Спаситель с десятью прокаженными. Пастырь подвел вдову к иконе, опустил на колени перед Спасителем и сказал:
   — Ну, Марфа, вот тебе и Жених, а ты будь Варварой, невестой Христовой прекрасной... Ты у меня просила жениха красивого — Он краше всех сынов Израилевых; ты просила богатого — у Него сокровища всего мира; другого у меня для тебя не будет...
   Марфа Евдокимовна в недоумении смотрит на батюшку, наконец еле-еле выговаривает:
   — Батюшка, да ведь это Спаситель?!
   — Так что ж? Не угодил я тебе? Ну, как хочешь, а больше жениха не будет!
   Батюшка пошел служить, а Марфа Евдокимовна, страшно обиженная, забилась в уголок и даже не хотела смотреть на батюшку. Во время всенощной о. Валентин опять подошел к ней и сказал:
   — Ну что же, недовольна мной, не потрафил я тебе; а больше ни за кого не отдам, и останешься со Христом, молиться до гробовой доски. Когда я умру, вспомнишь меня, поблагодаришь, что у тебя нет детей...
   Впоследствии это сбылось: до старости оставшись в честном вдовстве и дожив до страшных времен гонений, Марфа Евдокимовна благодарила батюшку, видя кругом ужасное непочтение детей к родителям, видя страшное развращение нравов буйной молодежи.
   Отец Валентин явил Марфе много случаев прозорливости, чтобы укрепить ее веру и побудить предаться воле Божией. Так, однажды он сказал ей на исповеди: Марфа, я тебе давно знаю, я тебя еще тогда знал, когда ты у тетки в разных башмаках ходила.
   И действительно: живя у тетки, как сирота, она должна была довольствоваться теми обносками, которые та давала ей после своих дочерей, и часто приходилось ей носить разные башмаки: бывало, один черный, а другой — желтый; так что, от стыда, чтобы не заметили другие, при ходьбе она нагибалась, чтобы прикрыть башмаки платьем.
   Однажды батюшка исповедовал поздно вечером. Он долго не брал Марфу Евдокимовну на исповедь, так что она не знала, что ей делать. Надо было возвращаться к тетке на Мещанскую пешком, так как денег не было ни копейки. Но как опасно молодой женщине идти ночью в такую даль! И как явиться ночью к тетке, у которой она жила в большой строгости и которая следила за каждым ее шагом? Взволнованная, Марфа стоит и ждет, когда возьмет ее батюшка. Наконец, он взял ее исповедовать и сказал:
   — Смущаешься, Марфа, что поздно идти?
   — Смущаюсь, не знаю, как теперь ночью дойду...
   А он, как бы не слушая ее, говорит:
   — Ишь, на горке извозчик, пожалуйте, 30 копеек, мигом домчал... а там взять палочку постучать в окно... Сидит дожидается...
   Ничего не поняла она, исповедалась и побежала на горку к Спасским воротам. И что же! Вдруг в муфте зазвенели деньги: не понимает она, откуда взялись? Все двугривенные, много их оказалось. Взошла на горку — стоит извозчик, сам предлагает: «Пожалуйте, довезу». Согласился за 30 копеек довезти на Мещанскую, быстро ехал, мигом домчал до дому. Постучала Марфа Евдокимовна в окно, окно отворилось. И что же — там двоюродная сестра ее Маша, и говорит: «Что же Марфуша, я все дожидаюсь тебя, сейчас отворю дверь». Впустила ее она, а тетка спала и не узнала о ее позднем возвращении.
   Однажды на исповеди батюшка сказал:
   — Знаешь, Марфа, я тебе поклон привез.
   — От кого, батюшка? — спрашивает она.
   — Знаешь, кто ночью приходил ко мне? Твоя мать Екатерина.
   А Марфа Евдокимовна и не говорила ему имени своей покойной матери.
   — Да вот, твоя мать ночью явилась ко мне. Хочешь, я опишу тебе ее? Простая, полная женщина в русском вкусе, черноволосая, глаза твои, черные. Она явилась ко мне и сказала: «Протоиерей Валентин, спаси мою дочь, дай мне слово, что ты спасешь ее! Когда я умирала, она лежала на моей груди, дай мне слово, а то я возопию перед Престолом Всевышнего...» Я дал ей слово, что я спасу тебя и принесу тебя, как пальму ко Господу, тогда видение исчезло...
   Марфа Евдокимовна была вне себя от страха; она не понимала, правду ли говорит батюшка или шутит с ней. Но когда батюшка описал, во что ее мать была одета и сказал, что на ней было платье с прошивками, саван с широкими кружевами (родные ее не раз говорили, в чем была положена мать во гроб), тогда у нее уже не осталось никаких сомнений.
   Много раз батюшка давал понять Марфе, что, хотя она и не живет в монастыре, но должна всецело посвятить себя на служение Богу. Так, однажды, в храме по окончании службы батюшка попросил дьячка Александра Петровича выслать весь народ из церкви. Дьячок всех удалил, а Марфе позволил остаться, чтобы получить благословение. Батюшка вышел на амвон и спросил: «Ну, что Александр Петрович, все ушли?» — «Все, батюшка». Тогда батюшка сошел с амвона и произнес: «Ну хорошо, а если кто остался, тот будет вечно во храме живущим».
   Марфе эти слова показались страшными. Ей казалось невозможным вечно быть в храме и молиться. Она заметалась, желая проскользнуть в какие-нибудь двери. Батюшка, увидев ее, как бы удивился и спросил: «Как же ты, Марфа, очутилась здесь?» «Я сейчас уйду, батюшка»,— заволновалась она. Тогда батюшка торжественно произнес: «Знай же: если сейчас Господь оставил тебя во храме, то будешь во храме живущей до гробовой доски, никуда из храма не уйдешь, так угодно Господу...» Марфа Евдокимовна поняла, что спорить с батюшкой невозможно, и тот радостно благословил ее.
   Конечно, без средств, в одиночестве вдове жилось очень тяжело, но батюшка никогда не оставлял ее советами, утешением и молитвенной помощью, убеждая в то же время не бояться скорбей и трудностей.
   Если Марфа Евдокимовна надолго уезжала куда-нибудь, то он настоятельно требовал приехать в Москву, боясь, чтобы она не уклонилась с прямого пути и не придумала бы какой-нибудь выходки. Но такая бдительность пастыря надоела ей. «Что это: все молись, да молись», — роптала она. Марфа отлично знала, что должна слушаться батюшку, но это было для нее тяжело, и однажды она впала в такое искушение, что решилась совсем освободиться от его духовной опеки. Будучи еще молода и недурна, она снова стала наряжаться, прихорашиваться. Наденет хорошее платье, вышитый галстук, голову причешет по моде гребенками и идет на дорогу, где проезжал батюшка (он в это время ездил в Мазилово к дочерям, которые жили на даче). Бывало, Марфа важно прохаживается, батюшка едет мимо и, увидев, подзывает ее к себе, но она не слушается и отходит. Он показывает ей на небо, но Марфа качает головой: «Не хочу, мол, не надо...» Так продолжалось недели две, батюшка сильно волновался, видя, что это для нее опасно.
   В это время Марфа Евдокимовна узнала, что батюшку переводят в Архангельский собор. Напуганная такой неожиданной переменой, боясь потерять возможность бывать на столь благодатных богослужениях, а может быть, и общаться с батюшкой, она быстро пришла в покаяние: прочь это глупое кичение и игру с пастырем! Прежняя Марфа прибежала в горьких слезах в церковь и, рыдая, стала молить Царицу Небесную оставить все по-прежнему и не переводить пастыря в Архангельский собор.
   Батюшка, видя ее в храме, с радостью подходит к ней и говорит:
   — Как я рад, Марфа, опять ты в храме.
   — Батюшка! — с плачем прерывает она его. — Нельзя ли все оставить по-прежнему? Если бы Вы опять служили в этой церкви? Здесь было так хорошо молиться с Вами.
   — Нет, Марфа, так нужно, пойдем в гору и мы, и там будем славить Бога, нам и там будет хорошо.
   Переход батюшки в другой храм так подействовал на Марфу, что она больше не покушалась так дерзко поступать по отношению к нему.
   Отец Валентин был внимателен к жизни всех духовных детей и даже их родных и знакомых. У сестры Марфы, Ираиды, был сын Михаил, сильно пьющий и буйный, так что во время своего пребывания у сестры Марфа Евдокимовна все бранила его и гневно упрекала за недостойное поведение. Вместе со своей сестрой она так резко обращалась с ним, так старалась уколоть его за его неправедную жизнь, что он, бывало, все убегал от них, чтобы не слышать укоров.
   И вот однажды, приехав из Раменского, где жила сестра с сыном, Марфа подошла к батюшке, а он и говорит ей:
   — Где ты была, Марфа?
   — В Раменском, дорогой батюшка.
   — Как ты себя чувствовала там?
   — Хорошо, батюшка.
   — Да, хорошо,— с укором заметил батюшка,— сестра бранила сына, а ты помогала ей: ведь вы обе его в болото толкали. Он утопал, а вы его все глубже топили; разве так делают: человек погибает, а вы издеваетесь над ним!
   И так укорил ее пастырь, что Марфа Евдокимовна испугалась и не знала, что сказать в свое оправдание.
   — Смотри же, не смей больше этого делать,— продолжал вразумлять ее пастырь.— Надо быть с ним ласковой, доброй, надо вынимать из болота, спасать, а не в болото вталкивать.
   Когда, приехав в следующий раз к сестре, Марфа Евдокимовна стала ласково разговаривать с племянником, он так поразился такой перемене, что даже спросил ее, что с ней. Ее ласка так подействовала на него, что он не знал, чем и угостить ее, чем утешить, и стал понемногу исправляться и вести себя приличнее.
   Когда Ираида пришла на исповедь к батюшке и жаловалась, что сын пьет и буянит, батюшка сказал, что он в будущем искупит свое дурное поведение: будет слабым, больным и много лет будет сидеть дома. И действительно: вскоре после смерти матери от пьянства с ним случился паралич. Умирая, мать оставила ему домик. Пятнадцать лет Михаил был в расслаблении, не мог ничего делать, но все-таки по заборчику ходил в храм Божий и там горячо молился Богу. Поплатившись за непутевую и греховную жизнь своим здоровьем и благополучием, он, по молитвам великого пастыря, искупил свои проступки страдальческим подвигом болезни и убожества.
   Однажды Марфа Евдокимовна раздумывала, куда поехать: к родным в Кунцево или в Клин, к больному дяде Дмитрию Платоновичу. Подходит она к батюшке за советом, а он и говорит: «Надо в Клин к больному: он нам отца заменил». Действительно, при замужестве Марфы Евдокимовны Дмитрий Платонович устроил ее свадебный стол и дал ей хорошее приданое. Дядя был очень рад приезду племянницы, но он уже доживал последние дни, и через неделю тихо скончался на ее руках. После его кончины Марфе пришлось жить с его одинокой вдовой в глухом имении и утешать ее в горести.
   Марфа Евдокимовна очень любила дочь своей племянницы Наденьку, которая двух лет опасно заболела: у нее был заворот кишок. Доктора сказали, что смерть неизбежна, и Марфа Евдокимовна горько плакала. Батюшка велел принести девочку в собор и три дня подряд приобщать ее Св. Таин, а на четвертый день показать ему. Как только больная девочка в первый раз приобщилась Св. Таин, так сразу легко стала принимать пищу, щечки у нее порозовели и ее перестало тошнить.
   Когда племянница Марфы Евдокимовны должна была разрешиться от бремени, она ужасно страдала и могла умереть: ребенок никак не мог родиться. Наконец, совершенно измучившись, она подозвала к себе мужа и двух сыновей, стала прощаться с ними и все просила молиться за нее, так как она умирает.
   Марфа Евдокимовна, видя ее при смерти, воскликнула: «Дуня, да проси же скорей батюшку: он может спасти тебя!» Больная неожиданно оживилась и громко закричала: «Батюшка, батюшка, отец Валентин, спаси меня!!!» И что же? Младенец, как бы побуждаемый сверхъестественной силой, с удивительной быстротой стал выходить на свет Божий, так что находящаяся при этом акушерка вне себя закричала: «Скорей, скорей поливайте водой и родильницу, и младенца — сейчас произошло что-то необыкновенное...»
   Когда все понемногу успокоились, акушерка стала расспрашивать Марфу Евдокимовну: «Скажите, пожалуйста, кто это — батюшка отец Валентин? Ведь совершилось такое чудо, какого мне еще не приходилось видеть на моей практике. Такой быстрый процесс мог прорвать сосуды и внутренности, но все обошлось благополучно: это особенное милосердие Божие...» Марфа Евдокимовна постаралась вкратце рассказать акушерке, кто такой отец Валентин и какие он совершает дивные дела и исцеления. Больная вскоре после этого поправилась и благодарила Господа за свое спасение.
   Когда после этого Марфа Евдокимовна пришла к батюшке, он спросил: «Скажи, Марфа, кто это в Дорогомилово так кричал, так звал меня на помощь? Я услыхал и скорей бросился помогать». Больная же действительно жила в Дорогомилове.
   До самой кончины батюшки находясь под его духовным попечением, после его смерти Марфа Евдокимовна бережно хранила память о нем и во всех скорбях всегда просила его молитвенного предстательства. После своей кончины Марфа Евдокимовна Суханова была похоронена на Ваганьковском кладбище недалеко от могилы своего духовного отца.

Новомученица Анна (Зерцалова)

   Кто же была первая жизнеописательница батюшки, чьи книги являются почти единственным печатным источником биографических сведений о прот. Валентине, и как ее саму батюшка руководил в духовной жизни?
   Анна Ивановна Зерцалова попала к батюшке совсем юной девушкой, и он фактически привел ее к Богу. Приведем здесь назидательную историю ее обращения к Богу, в которой ярко проявляются черты пастырской деятельности о. Валентина.
   «...Я была дочерью высоконравственных родителей-христиан: маленькое семечко веры было посажено еще ими, но вспаханная почва была мало удобрена и плохо охранялась от колючих посторонних ростков», — так писала она о своей семье. Родители, любившие и баловавшие дочь, весьма заботились о ее светском воспитании и образовании, но не давали достаточной духовной пищи. Исполняя по внешности церковные обряды, девушка увлеклась вольнодумными научными идеями.
   «Гимназия гласно выдала мне приличный аттестат на звание домашней учительницы, а негласно опутала мою мысль густой паутиной черствости и маловерия. В 18 лет я была уже отжившей старушкой: ни целей, ни стремлений. По окончании гимназии я усиленно занялась светской литературой. Прочитав многое из лучшей романической беллетристики, я погрузилась в философию, начала углубляться в тяжелые теории Дарвина, Канта, Бокля и других.
   Я не понимала тогда, что, предаваясь подобному чтению, я больше и больше удалялась от Бога; я не понимала, что все их спутанные антихристианские идеи, имевшие целью якобы расширить кругозор человека, могли быть лишь гибельными для меня. Голова моя буквально путалась в хаосе разнообразных идей и мыслей и представляла из себя жалкую сырую камеру, куда без разбора стали сваливать всевозможный мусор. О внутреннем, истинном духовном свете в этом хаосе и помину не было; из меня все более и более получался холодный истукан, вертевшийся только среди интересов обыденной жизни.
   Не знаю, что бы дальше было со мной, если бы спасительная десница Божия не указала мне иной путь, иные радости и интересы. Одна из моих подруг по гимназии как-то случайно сказала мне, что в Кремле, в церкви «Нечаянной Радости» есть очень хороший священник и что многие ходят к нему. Это было сказано вскользь, мимоходом, но, видимо, Самому Господу угодно было спасти погибающую душу; мне вдруг сразу захотелось пойти в указанную церковь — получить благословение батюшки. Вскоре же я отправилась туда. Но первое впечатление было какое-то странное: я увидела обыкновенного священника средних лет, и только.
   По примеру прочих, я по окончании всенощной подошла к нему под благословение и, так как мне в то время предлагали поехать домашней учительницей в другой город, я сразу же обратилась к нему за советом: «Батюшка, благословите меня поехать на место». «Я Вас в первый раз вижу: что я Вам могу сказать?» — послышались строгие отрывистые слова, которые невольно поразили меня, показав мне, насколько внимателен был пастырь, который среди своих многочисленных богомольцев мог сразу заметить лицо, вновь пришедшее к нему. Чем дальше, тем больше чувствовала я к нему благоговейный страх.
   Прежде индифферентная к храму Божьему, я теперь стала стремиться туда: видимо, благодать коснулась моей онемевшей, застывшей души. Ледяной покров скуки и томления быстро стал таять под благотворными лучами благодати; искра Божия вновь вспыхнула, человек возродился, с глаз точно спала мучительная повязка. Какое чудное, полное, счастливое было тогда состояние души! Я ясно увидела свою бездеятельность, очерствелость и ужаснулась ей. Меня поразило, что я могла так бесцельно проводить свою молодость, безжалостно тратить свои молодые жизненные силы, когда всюду нужна энергичная живая деятельность, когда всюду слышится благой любящий призыв Спасителя к помощи и взаимному утешению. «Наг был, болен был» (см. Мф. 25:36) — точно молотом застучали эти великие слова по моей сердечной наковальне, призывая к широкому, неутомимому труду».
   Таково было обращение Анны Ивановны к Богу и духовной жизни. Однако, будучи очень застенчивой, она еще не решалась подходить к батюшке с вопросами, и, понимая это, он сам заговорил с ней.
   «В Великий Четверг, после всенощной, батюшка впервые обратился ко мне ласково, по-отечески заботливо: «Испостилась, девочка, бледненькая какая стала». Кажется, простые слова, но они были сказаны с такой лаской и заботой, что наполнили мою душу несказанным счастьем и радостью. Я росла без ласки родителей — они как-то своеобразно любили меня и никогда не ласкали — дикая, неприветливая, необщительная.
   Так как мне предлагали хорошее выгодное место, я решилась опять обратиться за советом к батюшке и добиться от него указания. 13 мая 1891 года я пошла к обедне, и после молебна подошла к нему опять с теми же словами: «Батюшка! Можно ли поехать на место»? А батюшка вдруг взял меня за руку выше локтя и вместо ответа сказал мне знаменательные слова: «Место, место, посадили цветочек в горшочек, ухаживали за ним, поливали его, и вот появились, наконец, первые листочки; смотрите, крепко берегите свои молодые листочки; пока еще поправить можно, а после и поправить нельзя будет»...
   Я была очень обрадована таким неожиданным наставлением и, еще неопытная в духовном общении, побоялась беспокоить батюшку вторичным вопросом, а потому, согласно желанию родителей, поехала в Ярославскую губернию, в одно семейство, куда меня и рекомендовали в качестве учительницы. Кто бы мог подумать, что, отправляясь в хорошо рекомендованную семью, я попаду под молниеносные стрелы самого ужасного, самого ярого атеизма?..»
   Еще по дороге с юной неопытной девушкой случился ряд опасных неприятностей и искушений. И вот она живет в семье вольнодумцев:
   «Сколько деликатных намеков и насмешек приходилось мне выслушивать по поводу моего обособленного религиозного настроения! Сколько тонких ядовитых стрел пущено было в меня с намерением наставить меня в духе их излюбленного либерализма. Всевозможные антирелигиозные сочинения выбирались главою семьи, с целью исправить мою, с их точки зрения, отсталость и извращенность, и по вечерам устраивались долгие изнурительные чтения, на которых просили меня обязательно присутствовать. О, как ужасны были эти чтения! Молодой неопытной девушке трудно было устоять на принципах веры и истины, и, если бы не слова дорогого батюшки: «Крепко берегите свои молодые листочки», — слова, постоянно сиявшие мне и подкреплявшие меня в неравной изнурительной борьбе — то я, пожалуй, пополнила бы число заблудших овец на радость злобнаго искусителя.
   Святой храм был от имения за шесть верст; приходилось ходить пешком, так как из семьи никто не ездил; меня тоже старались отучить от непризнаваемаго ими «хождения» в храм. Пост, не соблюдаемый никем, тоже заставлял меня выделяться и быть у всех бельмом на глазу. «Крепко берегите свои молодые листочки», — постоянно звучало у меня в ушах и, осмеянная, униженная, «притча во языцех», я твердо стояла на камне духовного делания и горячо молила Господа простить окружающим их заблуждения, просветить их помраченные умы светом Божественной благодати.
   Видя во мне нежелательное для нее настроение, моя хозяйка не позволяла мне воспитывать ее детей, так что, помимо уроков, я была совершенно свободна. Не имея настоящего дела, я завела школу: собирала деревенских детей и занималась с ними. Это было для меня большим развлечением, так как в обществе детей я освобождалась от тяжелых нравственных ударов и колкостей.
   И в то же время эта школа грамоты неожиданно сделалась для меня якорем спасения: прежнее предубеждение и неприязненное отношение ко мне исчезло. Мое дело, чуждое материального расчета, значительно расположило в мою пользу моих хозяев; сами добрые и отзывчивые к нуждам других, они всячески стали способствовать прочному устройству этой школы. Их отношение ко мне настолько изменилось, что и постные, и скоромные кушанья с великой предупредительностью стали готовиться по моему вкусу и желанию. Лошади для поездки в храм всегда были к моим услугам; даже восьмилетняя ученица отпускалась со мной — это было особенное небывалое доверие. Моих религиозных воззрений больше не касались, и осторожно обходили их, как бы жалея меня и каясь в нанесенных мне обидах.
   Как мне пришлось узнать впоследствии, мое дело не рухнуло бесследно, но положило основание обширному училищу, вполне узаконенному и обеспеченному средствами.
   Я искренно полюбила детей, но все-таки дух окружающих людей, чуждых веры и любви ко Господу, так был мучителен для меня, что я решилась написать маме, попросить ее сходить к батюшке и спросить: позволит ли он мне оставить то место. Батюшка разрешил мне приехать в Москву».
   К большому огорчению хозяев, уже не желавших отпустить Анну Ивановну, мать срочно вызвала ее в Москву под предлогом своей болезни. Впоследствии, бывая в Москве, эти люди с большой радостью встречались с Анной Ивановной и остались ее друзьями.
   «Оказалось, что я приехала 8 декабря, ко дню празднования образа Божией Матери «Нечаянная Радость». Робкая и несмелая от природы, я больше действовала через мою маму, которая попросила батюшку «принять ее дочь, жившую у неверующих», и он, к моей величайшей радости, пообещал со мной поговорить.
   С замиранием сердца я пошла ко всенощной. Подхожу к святому Евангелию и говорю батюшке о его позволении прийти к нему. «Хорошо», — ласково сказал пастырь,— после всенощной подойдите к южным дверям, я поговорю с Вами». Между тем служба кончилась; я стою в сторонке и не смею подойти. Тогда батюшка сам вышел из южных дверей алтаря и сказал: «Тут, кто-то хотел поговорить со мной; кому-то я нужен...»
   Батюшка долго разговаривал со мной, расспрашивал, что я кончила, чем хочу заняться и в заключение сказал: «Напишите записочку, по каким предметам Вы хотели бы заниматься, и завтра передайте мне; у меня много знакомых, я попрошу для Вас уроков».
   Я была несказанно счастлива. С этого времени почти двадцать лет батюшка руководствовал меня в духовной жизни, и постоянно давал мне учеников, посылая ко мне всех своих духовных чад, искавших домашнюю учительницу.
   Заниматься приходилось с утра до позднего вечера. Были уроки и в богатых семьях, были уроки и бесплатные; последние я сама выпрашивала у батюшки, потому что батюшка не любил навязывать добро, а радовался добровольному желанию человека; любил тайное, невидное дело помощи и сострадания, а не кричащую рекламу показной благотворительности.
   Мне поручались худенькие хрупкие девочки, с нежным мягким характером послушания и почтения. Вручались и забияки-мальчуганы, своевольные, озорные, непослушные. Насколько были приятны и легки занятия с первыми, настолько они были тяжелы с последними... Частое приобщение Святых Таин было большой помощью в развитии моих учеников. Что не смогла я с ними сделать, батюшка восполнял своими молитвами. Часто давал мне батюшка мудрые советы, указывая, как приспосабливаться к детской натуре, как возбуждать и развивать ее восприимчивость: «Это ребенок живой, впечатлительный; преподавание должно быть наглядное, интересное, так-то и так надо заниматься. А это более скрытный, замкнутый характер, надо на него действовать лаской и любовью...»
   Таким образом о. Валентин устроил внешние обстоятельства жизни Анны Ивановны. Духовно же воспитывая ее, батюшка часто бывал строг и много обличал ее, а часто, напротив, утешал, в скорбях и болезнях подавал благодатную помощь. В воспоминаниях мц. Анны об общении с батюшкой есть замечательные примеры его внимательности и любви к каждому человеку:
   «В Великую Субботу, подходя ко кресту, моя мама с жалобой на меня обратилась к батюшке: “Батюшка! Дочка моя вчера постилась, почти ничего не ела, побраните ее”. “Где она?” — спросил батюшка. Я подошла ко кресту. “На тебе, кушай,— сказал батюшка и подал мне две просфоры,— а ужо подойди ко мне, я буду исповедовать, и в Светлую обедню тебя приобщу”. Величайшее несказанное счастье охватило меня. Приобщаться в Светлый день — что могло быть блаженнее этого?
   Я пришла задолго до службы; батюшка уже исповедовал; исповедников было очень много. Вот уже и двенадцатый час, а моя очередь далека, нечего и думать дойти до батюшки; с горькой тоской приходилось сознать, что не мне, недостойной, быть участницей на Светлой Трапезе Христа... Кончена исповедь. Батюшка идет начинать полунощницу, быстро проходит среди оставленных несчастливцев, вдруг взор его случайно падает на меня: “Пойдемте, я Вас исповедую, я Вам обещал”,— произнес батюшка и, вернувшись, повел меня в исповедальню...»
   Вот один из случаев проявления прозорливости о. Валентина, свидетельницей которого была новомученица Анна. Вместе с матерью она должна была поехать на лето к родственникам. Благочестивая девушка настояла на том, чтобы взять у о. Валентина благословение на поездку, не сомневаясь, что он не будет ничего иметь против. Однако, батюшка вовсе уклонился от встречи с ней. Боясь гнева матери, уже готовой к отъезду, чтобы добиться ответа, Анна Ивановна даже попыталась вспрыгнуть на ходу на подножку батюшкиной пролетки. Но тот, строго глядя на нее, не сказал ни слова и вообще не благословил ее. В смятении Анна Ивановна поспешила к Иверской, и, усердно помолившись, отправилась домой. К ее удивлению, мама спокойно согласилась отложить поездку на два дня, чтобы дождаться батюшкиного благословения.
   «Пришла я заранее, встала в сторонке, боясь новой неудачи. Тихо, неспешно идет пастырь, “сострадая” направо и налево. Вдруг, посмотрев в мою сторону, он отстраняет толпу и, подойдя ко мне, старательно, ласково благословляет меня: “Вот теперь можно ехать, теперь благословляю, теперь поезжайте”. Я была потрясена явной прозорливостью и глубокой заботой батюшки. Всю всенощную я молила Господа, чтобы Он не лишил меня общения с этим благодатным старцем, тем более, что уезжала на долгое время, и в мое отсутствие все могло бы случиться. Однако после молебна, давая крест, батюшка снова сказал мне сам: “Поезжайте, не бойтесь! Здесь все будет цело, и будет, и преизбудет!”
   В тот же вечер на позднем поезде мы отправились в имение. Мы приехали в Мценск, откуда нам предстоял путь на лошадях. Раздумывая, как бы достать хороших лошадей, мы к величайшему своему удивлению, услышали от жандарма, что нас разыскивает кучер, присланный из имения, куда мы направлялись. Ничего не понимая, мы направляемся к нему, и что же узнаем?
   Посланный своим господином ко времени, указанном в мамином письме, он добрался до незначительной речки Скниги, которую всегда переезжали вброд, и принужден был увидеть крайне неприятное зрелище: река, переполненная продолжительными ливнями, разлилась. Ему пришлось промедлить два дня — именно те дни, на которые задержал нас батюшка, не дав благословения. Кучер явился как раз вовремя, к приехавшему из Москвы поезду. Даже мама была потрясена этим случаем...»
   Однако вскоре Анну Ивановну ждали тяжелые испытания. Ее родственники — и прежде всего мать,— люди светские, восстали на нее за ее строгоцерковный образ жизни: «Фи, какая гадость, ханжа, психопатка, какой позор благородной семье!» Тонкие насмешки, одни других острее и жесточе, сыпались на мою голову», — таково было в семье отношение к строгому соблюдению постов и частому посещению храма. Как пишет сама мц. Анна, ее юношески-ревностное и не совсем разумное поведение, видимо, поспособствовало тому, что дьявол возбудил в ее маме сильную вражду к батюшке. Отец Валентин был вынужден отказать девушке в приеме и запретил ей подходить к нему, требуя от нее послушания матери, а порой и потому, что услужливые знакомые семьи тотчас донесли бы матери, если бы он ее принял. По причине запретов матери, горячо любившей дочь, но не вполне правильно понимавшей свой материнский долг, два года Анна Ивановна не имела возможности обращаться к батюшке с вопросами или для исповеди, тайком бывая на его службах и проповедях, и не имела свободы и в других храмах причащаться так часто, как ей хотелось бы. Девушка пришла в тягостное духовное состояние.
   «Началось усиленное показывание меня пастырям, как небывалое чудище XIX века. Не очень-то приятная выставка часто оканчивалась для меня очень благополучно: не знакомая ни с какими старцами, я, представая перед ними в качестве преступницы, удостаивалась видеть их и получать их благословение.
   Так была придумана мамой поездка в Троице-Сергиеву Лавру. Я с радостью согласилась, но каково же было мое недоумение, когда, приехав со мной к Черниговской Божией Матери, она предложила мне пойти к старцу иеромонаху Варнаве. Каково же было слышать мне, когда мама, подходя к отцу Варнаве, во всеуслышание объявила: «Батюшка, спасите мою дочь: она все молится, постится, отец Валентин ее испортил...» — и так далее! Эта странная речь возбудила общее волнение, слышались осуждающие голоса: «Ишь, что говорит! Да Вы бы должны радоваться этому, а то, на-кось, спасите! Да что, Ваша дочь, завертелась, что ли? А то, ишь ведь, зачем Бога любит!» — перебрасывался простой народ, солидарный с моими взглядами.
   Отец Варнава позвал нас с мамой в свою келью, посадил меня рядом с собой, а мама с плачем упала ему в ноги. Узнав, в чем дело, он старался успокоить маму, а когда она стала настойчиво просить вразумить меня, прямо отрезал ей: «У нее есть свой великий наставник, он ее лучше меня научит, а Вы простите ему, не сердитесь на него». Потом дал ей образок Успения Пресвятой Богородицы, а мне киевскую просфору, несколько раз благословил нас, и, показывая мне на образок, подтвердил: «Смотри это Успение». Уже впоследствии я поняла, что он возвещал мне о кончине мамы... Провожая ее, он снова сказал: «А на батюшку отца Валентина Вы напрасно сердитесь, он добру учит...» Маму неприятно поразило это посещение...»
   В какой-то период Анна Ивановна в глубоком унынии оставила свои занятия с детьми. «Со всех сторон присылались требования отчета в непонятном манкировании уроков, требовалось объяснение моего молчания. Эти требования и сон, виденный мною, будто бы о. Иоанн Кронштадтский, о котором я только слышала, убеждает меня не бросать занятий — все это заставило меня заняться делом...»
   Следующим «вразумителем» рассерженная родительница тоже выбрала св. прав. Иоанна Кронштадтского. «Препятствий было множество, однако все было преодолено, и я нежданно-негаданно удостоилась подойти к великому молитвеннику, светильнику всей России. Это произошло так. Мама срочно вызвала меня с одного из уроков для некоего очень важного дела. Бежим по Никитской и видим у одного подъезда торжественное ожидание. Подкатывают две кареты, генеральша Дюгамель выходит навстречу дорогому гостю... Я подбегаю, мама тоже. Ласковый батюшка Иоанн Кронштадтский раскрывает свою шубку, обеих нас прижимает к своей груди, как бы умоляя оставить ужасный разлад». Выслушав длительные слезные жалобы матери, мудрый пастырь утешил и ее, и дочь, так что находившаяся в тяжелом и мрачном духовном состоянии девушка ободрилась.
   Здесь мы видим замечательное свидетельство об отношении к о. Валентину еще одного святого старца — прп. Варнавы Гефсиманского. В печальных же обстоятельствах жизни Анны Ивановны явно видны козни дьявола, который, как пишут Святые Отцы, более всего ненавидит откровенные отношения духовного ученика с наставником и всячески старается их разрушить. Со временем, после ранней кончины отца Анны Ивановны, ее мать смягчилась и разрешила ей обращаться к отцу Валентину.
   Здоровье девушки было сильно подорвано трудами и переживаниями, и батюшка советовал ей летом выезжать на дачу, часто при этом принуждая принять от него денежную помощь. Часто дача снималась в Немчиновке, где жил и сам батюшка, и многие его духовные чада. Там, к великой радости Анны Ивановны, была возможность часто видеть пастыря и обращаться к нему с вопросами, на батюшкины же службы все его духовные дети вместе ездили в Москву.
   Новомученица Анна рассказывает, что в течение десяти лет продолжалось строгое духовное воспитание: батюшка часто при всех грозно обличал ее, подолгу не принимал на исповедь, но она все терпела, и не стыдилась подходить к батюшке, хотя и приходилось переносить бесчестия. «Многих людей батюшка подолгу испытывал, прежде чем принять на исповедь. Меня батюшка почти сразу принял, взял скоро на исповедь, но зато после так долго, так томительно испытывал продолжительными, мучительными наказаниями, что вся моя натуришка, гордая, самолюбивая, надменная, буквально истолклась в мелкий порошок. Полнейшее сознание своего величайшего недостоинства, своей духовной слабости и бессилия — вот последствие батюшкиной науки»,— вспоминала она.
   С годами у Анны Ивановны заболели глаза и стало резко падать зрение. Уже становилось почти невозможно проводить уроки; по вечерам на улице Анна Ивановна двигалась наощупь. По молитвам батюшки, после принятия Святых Христовых Таин или после посещения батюшкой дома Зерцаловых зрение заметно улучшалось, однако потом падало вновь и полного исцеления не происходило. «Совсем погибающее зрение сломило во мне всякую гордость и самоуправство. Ламповый свет немножко позволял мне видеть предметы, но на улицах я ничего почти не различала... Наконец, стало страшно ходить одной, я спотыкалась и падала со ступенек и уступочек, а потому мне стали давать на последнем вечернем уроке горничную, которая провожала меня до конки... Как мучительно совестно было мне, гордой барышне, быть в таком неловком положении: слепая и беспомощная, я возбуждала во всех жалость, что так ужасно для гордого сердца».
   Глаза были воспалены и мучительно болели, что могло привести к серьезным осложнениям, а может быть, и смерти, однако Анна Ивановна стыдилась пойти лечиться и считала, что, если Господь захочет, то исцелит ее Сам. Отец Валентин грозно потребовал пойти в больницу и начать лечиться. Под страхом изгнания от батюшки, Анна Ивановна наконец решилась обратиться к врачу:
   «Доктор ужаснулся, видя у меня вместо глаз бесформенную, изгнившую массу, без век и ресниц. Как тут браться за лечение? Однако батюшка убеждает его взяться. Глубоко уважая батюшку, он решается приняться за невозможное. Начинается прижигание глазной материи и вычищение струпьев, и раз от раза происходит чудесное превращение. Один глаз, слава Богу, совсем поправился, другой не мог хорошо видеть из-за появившегося на зрачке пятнышка.
   Зрение постепенно возвращалось, но как привыкнуть к чтению? Строки и буквы прыгали во все стороны. Вдруг батюшка поручил мне прочесть молитвы из своего молитвенника. В крайнем смущении, ничего не разбирая, я стояла сконфуженная, но стыд был так велик, что я стала усиленно напрягать глаза, направляя их в одну точку. И о чудо! Строчки стали ровнее, буквы встали на места, и мой робкий голос стал боязливо читать молитвы...» При содействии Божией благодати, Анна Ивановна вылечилась, хотя болезнь была уже на очень тяжелой стадии.
   Таким образом происходило духовное воспитание будущей новомученицы. Как она вспоминает, несколько раз батюшка говорил о ней неясные тогда ни для кого слова: «Вот мой автор...» После блаженной кончины праведника, Анна Ивановна предпримет большие труды по изданию книг о нем; об этом, а также о последних тяжелых годах ее жизни и мученической кончине мы подробно напишем ниже.
    Новомученица Анна (Зерцалова)

«Увидите, что так и будет...»

   Фельдшерица Надежда Николаевна Мешкова, так много помогавшая о. Валентину, до встречи с ним была неверующим человеком.
   Придя к батюшке, с сознанием своего достоинства она возвестила:
   — Знаете, батюшка, тринадцать лет я уже не говела; я не верю в Бога, и никто не может разубедить меня в этом.
   А батюшка на это ответил ей:
   — А с этих пор Вы будете верующей: возлюбите Бога, всегда будете ходить в храм Божий, будете часто приобщаться Св. Таин и умрете в монастыре.
   — Что это Вы говорите, батюшка? — с иронией возразила Надежда Николаевна. — Никогда этого не может быть, я ничему не верю.
   — Вот увидите, что это так будет.
   И действительно: при благодатном содействии пастыря Надежда Николаевна переродилась: стала ревностной христианкой, с великой верой и любовью приступала к Таинству Св. Приобщения, горячо отзывалась на всякое доброе дело, так что батюшка пользовался ее помощью и часто посылал ее к своим больным, как опытную фельдшерицу. Прожив много лет в трудах на благо ближних, она тихо скончалась в монастыре, потому что батюшка в то время уже потерял зрение, и ей захотелось конец своей жизни провести в монастыре».
   Известнейший русский церковный композитор С. В. Рахманинов в юности был далеким от Церкви человеком и даже не участвовал в св. Таинствах. Когда он решил сочетаться браком, перед венчанием было необходимо исповедоваться. Рахманинову посоветовали пойти к о. Валентину, и после исповеди он совершенно переменился. Пастырь разрешил все его сомнения, и Рахманинов говорил, что если бы раньше знал о. Валентина, то давно пошел бы к нему.
   «Ярко и многогранно раскрывается личность о. Валентина в воспоминаниях его современников в словах его глубоких проповедей, в свидетельствах о его бескорыстной помощи словом и делом всем нуждающимся. Как живой предстает пред нами образ пастыря-подвижника, человека большой духовной силы, имеющего безграничные веру и любовь, стремящегося всеми силами своей души укреплять православную веру в своих пасомых, преображать их души, изгонять все пагубное и злое, насаждать добро и человеколюбие».
   Л. Н. Викторова
   Духовные поучения. Проповеди прот. В. Н. Амфитеатрова, бывшего настоятеля Московского Архангельского собора, записанные с его слов одной из его духовных дочерей. М., 1916. С. 120.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 17.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 44.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 55.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 43—44.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 40—42.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 59.
   В. Н. Зверев. Памяти прот. Валентина Амфитеатрова. Православная жизнь. №9, 1950. Джорданвилль.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 12.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 68.
   Духовные поучения. М., 1916.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910; Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. 1928.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 102—127.
   Там же. С. 103—104.
   Прославлен как местночтимый святой в Московской епархии.
   Прот. Валентин Амфитеатров. О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 186—187
   Новомученица Анна (Зерцалова). Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. 1928.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 56.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 63.
   По всей видимости, имеется ввиду проф. Нил Федорович Филатов (1847—1902), один из основоположников педиатрии, создатель научной школы.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 56—60.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 18—36.
   Храм вмц. Параскевы Пятницы в Охотном ряду, о котором упоминалось в летописях еще шесть веков назад, был снесен Москоммунхозом в 1928 г., на его месте было построено здание Совета Труда и Обороны, позднее — Совет Министров, а ныне — Государственная Дума.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. 1928 г.
   О своем общении с батюшкой новомученица Анна рассказывает во второй части книги «Светильник Православия» — «Как я обрела веру».
   Преподобный Варнава Гефсиманский прославлен в соборе Радонежских святых.
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. 1928.
   Рассказ С. В.Викторова, внука прот. Валентина.

Глава 6. На новом поприще

   Чудно приходит к праведникам посреди их бедствий мысль благодарения Богу. Она исторгает их сердца из печали и мрака, возносит к Богу, в область света и утешения. Бог всегда спасает прибегающих к Нему с простотою и верою.
   Святитель Игнатий Ставропольский
   В 1891 году на Московскую кафедру был назначен Преосвященный Леонтий (Лебединский), бывший до этого епископом Варшавским. В отличие от своих предшественников, Владыка Леонтий не благоволил к протоиерею Валентину, возможно, смущаясь его общением с представителями, как тогда говорили, либеральной интеллигенции.
   Мы не имеем документальных свидетельств о том, как относился обер-прокурор Священного Синода того времени К. П. Победоносцев к прот. Валентину. Этот великий русский государственный деятель и защитник самодержавия действительно был глубоко верующим православным человеком и ревнителем блага церковного, и неоднократно подвергался несправедливым нападкам и клевете революционно настроенных современников. В отличие от своих предшественников, порой вообще индифферентных к религии, Победоносцев сделал многое для Православной Церкви: он добивался уважения к священнослужителям, широко заботился об их материальном благополучии, учреждал пенсии и жалования, был создателем церковноприходской школы и других духовно-просветительных и благотворительных учреждений, необычайно развил церковное книгоиздательство и строительство.
   Однако, будучи человеком светским, Константин Петрович имел свои заблуждения. В частности, он сам перевел и способствовал многократному изданию книги Фомы Кемпийского «О подражании Христу»; считая, что «каждый верует, как ему сроднее», был противником прославления прп. Серафима Саровского, не понимая некоторых явлений духовной жизни. Вот что пишет исследователь, опираясь на свидетельства современников Победоносцева:
   «Создав себе идеал пастыря Церкви, стойкого в вере, в исторических национальных традициях, скромного и тихого, К. П. Победоносцев относился достаточно отрицательно и порою недружелюбно к тем представителям нашей Церкви, деятельность которых почему-либо сложилась шумно и слишком на общественном виду. Он далеко не всегда с ожидаемым сочувствием и полным одобрением относился к таким деятелям русской Церкви, как о. Иоанн Кронштадтский или архиеп. Волынский Антоний. Та популярность и как бы боевая позиция, которую оба названных духовных лица заняли в нашей современной жизни, не совсем приходились ему по вкусу и не во всем встречали его поддержку и сочувствие...»
   Можно предположить, что по тем же причинам Победоносцев не совсем понимал и деятельность прот. Валентина. Известно, что после назначения митр. Леонтия, о. Валентин начал терпеть притеснения. По всей видимости, непонимание вызывал обычай частого причащения и окормление отцом Валентином многочисленной паствы. Батюшке угрожало даже удаление из Москвы.
   «Когда в Москву был назначен митрополитом Варшавский архиепископ Леонтий, начались преследования о. Валентина, и размеры прежней благотворительной деятельности его должны были сократиться», — пишет А. Ф. Кони.
   Вот пронзительные строки, написанные о скорбных для него событиях самим пастырем в письме к А. Ф. Кони 30 сентября 1892 года: «Со мной поступили, как если бы поступили с работником, который нашел болото, осушил его, очистил, культивировал и начал видеть результаты своих восемнадцатилетних забот, — и вдруг у этого работника взяли бы ниву и прогнали с нее. И это с грубостию жестокой, в присутствии посторонних, с резкими жестами. В ответ на мою просьбу оставить меня при старом деле мне было сказано: “Бесповоротно! Если отказываешься, отчислю! Мне недосуг много говорить”. Окружающие насмешливо смотрели на меня и были довольны, что неожиданно приобрели анекдот, а на оскорблявшего меня устремили свои глаза подобострастно, льстиво, и, может быть, даже благоговейно. До сих пор мне слышатся эти слова, произнесенные звучным голосом и в повелительном тоне, обычном в обращении с уличными нарушителями порядка. Но Ваше письмо закалило меня против огня. Теперь буду искать дверей для своего выхода тверже и спокойнее, но, несомненно, что ближайшей дверью будет вечность...»
   Вместе с духовными чадами и прихожанами своего храма отец Валентин в скорби молился перед чудотворной иконой Владычицы. Благодаря ходатайству почитателей пастыря из придворного духовенства Москвы и Санкт-Петербурга, дело окончилось даже повышением отца Валентина, поскольку он был назначен настоятелем Кремлевского собора Архангела Михаила и всех Небесных Сил Бесплотных. Но и этот перевод из возрожденного пастырем храма «Нечаянной Радости», где восемнадцать лет он трудился на ниве Божией, был для него скорбным. Рассказывают, что после последней своей Литургии в Константино-Еленинском храме батюшка со слезами молился перед чудотворным образом Божией Матери. Паства вслед за духовным отцом перешла в Архангельский собор.
   «Дверь, — замечает А. Ф. Кони, — после многих испытаний нашлась в среде придворного духовенства, — и в Архангельском соборе Московского Кремля о. Валентин мог продолжать дело своей жизни. Однако пережитое оставило на нем след, его силы надломились...»
   Тем не менее, праведный пастырь, несомненно, видел во всем промысл Божий и пресекал ропот и осуждение духовных властей, возникавшие в пасомых: «Когда батюшку из церкви “Нечаянной Радости” переводили в Архангельский собор, муж Марии Петровны, Василий Филиппович, был этим очень недоволен и все сетовал на митр. Леонтия, что такое перемещение сделалось по его распоряжению. Батюшка, благословляя его во время вечерни, произнес: “Напрасно ты обижаешься на митрополита Леонтия; совсем он не виноват в этом”. Потом Марии Петровне сказал: “Скажи мужу, чтобы он не бранил митр. Леонтия, митрополит тут не причем”». И всем духовным чадам батюшка говорил: «Не скорбите: я буду настоятелем, будете приходить ко мне, как и прежде».
   В величавом и строгом соборе все было иначе, чем в небольшой церкви «Нечаянной Радости». Старинные темные иконы, тонущие во мраке скудно освещенного храма, многочисленные гробницы Царей и князей, обилие посетителей-иностранцев, приходящих осматривать исторические достопримечательности — все это вносило какую-то холодность и официальность. В целом собор находился в запустении, не имел постоянного прихода, богослужение совершалось небрежно. Находившиеся в соборе великие святыни: чудотворный образ Матери Божией «Благодатное Небо», мощи св. страстотерпца царевича Димитрия, мучеников блгв. князя Михаила Черниговского и боярина Феодора, и еще не прославленного в то время благоверного князя Димитрия Донского — тоже были позабыты и не были почитаемы.
   «Небрежность, невнимательность церковнослужителей собора к своим обязанностям так глубоко укоренилась здесь, что требовались большие усилия для приведения всего в подобающее состояние. Монотонная служба, лишенная благоговения и усердия, небрежность причта — все это делало собор не храмом молитвы и умиления, а местом посещения туристов».
   Чтобы придать церковным службам тот молитвенный настрой, тепло и простоту, к которым отец Валентин привык в храме «Нечаянной Радости», чтобы восстановить должное почитание святынь, потребовались многие, неустанные труды. Прежде всего собор был тщательно убран. Быстро исчезла нависшая повсюду паутина, была стерта пыль и плесень, обновлена живопись, тщательно выметен сор. Чудотворный образ Божией Матери «Благодатное Небо» был ярко освещен. Перед ним стали ежедневно совершаться торжественные молебны. Отец Валентин организовал обновление живописи и украшение покровов и пелен. Это было поручено живописцу из духовных чад батюшки.
   В Архангельском соборе священники служили по чреде. Батюшка служил целую неделю, а следующие две были не его. Он приезжал в собор в 8 часов утра и начинал утреню, во время которой исповедовал. Каждый день перед началом служения отец Валентин с благоговением прикладывался к мощам св. страстотерпца Димитрия, которого очень почитал, затем к мощам благоверного князя-мученика Михаила и боярина Феодора. Видя это, народ также проникался благоговением к святыням.
   «Сделали батюшку в соборе главным, окружили почетом, — пишет новомученица Анна. — Собор, дотоле мало кем посещаемый, вдруг наполнился множеством молящихся: вся батюшкина паства перешла вместе с ним. Начались вновь продолжительные службы, но пастырь увидел, что обстановка здесь совсем иная, чем в “Нечаянной Радости”. В соборе было четыре дьячка, которые привыкли служить наскоро: и вдруг приходилось теперь вычитывать и петь не спеша, с благоговением, так как батюшка строго следил за правильным исполнением церковной службы. Начался тайный ропот, недовольство, пришлось бороться, покорять недовольных и усмирять их лаской и любовью. Не высокомерно, а смиренно, кротко обращался батюшка со своими подчиненными, как бы подчиняясь сам всем, и таким образом он мало-помалу укротил недовольные сердца и расположил их к себе.
   Сначала на о. Валентина смотрели искоса, относились с недовольством, но потом полюбили его и стали почитать. Младший из священников — Платон Андреевич Воскресенский — очень полюбил батюшку, проникся к нему полным доверием и стал обращаться к нему за духовной помощью и советами. При продолжительных службах, когда у батюшки было много причастников, он помогал ему: вынимал просфоры и исповедовал». Отец Платон, кроткий и смиренный пастырь, стал духовником о. Валентина.
   Другой священник — отец Александр — не так скоро проникся уважением к новому настоятелю, но батюшка подолгу беседовал с ним, приводя его к смирению, и, видимо, достиг взаимопонимания.
   «В соборе все было “на аристократический лад”. Здесь был прекрасный хор, но с театральными напевами. Старостой был Кузьмичев, который с презрением смотрел на простой бедный люд, перешедший вместе с пастырем из церкви “Нечаянной Радости”, и говорил: “Что это такое? К чему вся эта дрянь перебралась к нам вместе с настоятелем? Я всех их выгоню — этот ведь собор, а не простой храм”.
   Эти тяжелые слухи дошли до батюшки. Тогда о. Валентин в порыве праведного гнева взошел на амвон и сказал: “Тут кто-то хочет прогнать мой народ, но пусть он знает, что хочет вырвать у меня сердце. Я глава этого храма, и этот народ мой, и всегда будет со мной, а кто замышляет против меня, тот сам скоро вылетит из храма”. И действительно: староста скоро был удален из собора. Удален был и театральный хор со своими виртуозными напевами, а святой собор при трудах светильника-пастыря стал процветать и славиться чудесной помощью, подаваемой по молитвам батюшки. Когда не стало строптивого старосты, о. Валентин с радостью сказал: “Слава Богу, я избавился от самого главного своего врага...”»
   Однако полной свободы окормлять многочисленную паству у батюшки не было: «Нет-нет, да и явится начальство в лице благочинного, который терпеть не мог оригинальности, и свысока, по-начальнически относился к батюшке. Придет, бывало, он ненароком в собор, и увидит, что большинство женщин толпится на амвоне, дожидаясь благословения батюшки. С удивлением посмотрит он на такое вольное нарушение благочиния храма и сделает батюшке замечание. И терпит, бывало, за нас дорогой пастырь. Крикнет на нас, чтобы мы разошлись, не толпились,— но все хотят получить благословение, не слушаются, а начальство волнуется и раздражается.
   Но батюшка не унывал. Все стремились к нему, как к целебному источнику: лишь только после службы покажется он из алтаря, как волна его духовных детей течет к нему. «Пустите, пустите»,— просит он, бывало, то с угрозой, то с досадой, но ничего не поделаешь: толпа еще больше теснится и прибывает».
   В книге «Истинный пастырь Христов» новомученица Анна сообщает такой факт. До назначения о. Валентина в Архангельский собор, о. Платона Воскресенского сильно притесняли. Его супруга, уже хорошо знавшая батюшку, горячо молилась об облегчении тяжелого положения мужа. Вскоре батюшка был переведен в Архангельский собор. «Сняв с о. Платона бремя клевет и нападок, он возложил это бремя на себя и понес тяжелую ношу: враг всячески старался помешать деятельности пастыря, на него сыпались мерзкие клеветы, доносы митр. Сергию, который многократно вызывал пастыря к себе для объяснений». (Митрополит Сергий (Ляпидевский), известный церковный писатель, занимал Московскую кафедру после митр. Леонтия, с 1893 по 1898 год). Защита о. Платона стала одним из нескольких поводов для неких несправедливых претензий к о. Валентину, о которых упоминает новомученица Анна и в результате которых поговаривали даже об удалении батюшки из собора.
   При всей своей обширной пастырской деятельности, 27 сентября 1892 года батюшка был назначен миссионером Москвы, что налагало на него новые обязанности.
   Однажды в Архангельском соборе случился пожар: 3 марта 1893 года загорелось в алтаре, как раз за чудотворной иконой «Благодатное Небо». По этому поводу батюшка сказал в проповеди: «Случилось несчастие, которое низкоустная и печатная молва стараются объяснить по-своему; люди узнали, почему это случилось, нашли даже виновников совершившегося, но, как бы они ни рассуждали, никогда истины не найдут. При случившемся несчастии образ Пречистой Богородицы находился под действием всепоглощающего пламени, а между тем, ни одна черточка его не пострадала, и он теперь предстал еще более лучезарным и блестящим перед вашими глазами. Алтарь не сгорел, престол не сгорел, не сгорело ни одной вещи в алтаре, ни одной книги церковной, ни одной бумаги, и все только благодаря тому, что корабль нашел себе тихое пристанище — Владычицу «Благодатное Небо». А между тем все эти святые иконы могли быть уничтожены, испепелены, эти своды могли рухнуть, и погребенные здесь Цари и Великие Князья восплакали бы. И всякий, кому дорог этот святой образ, кому дорог этот святой храм, кто сокрушался и скорбел душой за него, поймет, от какого несчастия, от какой скорби избавила всех Пресвятая Владычица — «Благодатное Небо». Как произошло это чудесное событие? Одно можно сказать, что произошло оно благодатно. Это могут сказать все служители и все частные лица».
   Несправедливые притеснения батюшки прекратились с передачей Архангельского собора из епархиального в придворное ведомство и причислением причта к составу придворного духовенства, по указу Государя св. страстотерпца царя Николая от 13 января 1895 года. Собор стал богаче, благолепно украсился, стал лучше жить причт.
   Как настоятель придворного собора, отец Валентин участвовал в больших церковных торжествах: «20 октября 1894 года скончался благочестивейший государь император Александр III. Царственные останки его направлялись с юга России в северную столицу. Во время этого торжественного шествия тела монарха первопрестольная Москва удостоилась принять его. Гроб был поставлен в Архангельском соборе, несметная толпа стекалась отовсюду, чтобы поклониться телу дорогого царя-миролюбца. Батюшка встречал тело монарха, присутствовал при нем и с высшими духовными властями провожал его в дальнейший путь.
   После вступления на престол Государя Императора Николая II Москва в мае 1896 года праздновала коронование его и Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Батюшка встречал в соборе коронованную августейшую чету и сопровождал Государя Императора и Государыню Императрицу при их поклонении святыням собора.
   Батюшка участвовал также в крестном ходе по случаю освящения памятника Государю Императору Александру II в Кремле».
   Как рассказывала дочь батюшки Вера Валентиновна, будучи настоятелем придворного собора, о. Валентин, несомненно, был лично знаком и общался с будущим новомучеником Государем Императором Николаем. Жаль, что об этом общении высоко-духовных людей ничего неизвестно. Однако знакомство с царем для некоторых являлось и поводом к зависти.
   Вот как описывает обстановку Архангельского собора В. Н. Зверев: «Службы о. Валентина в обстановке усыпальницы Князей Великих и Царей наших стали еще торжественней. Батюшка постоянно служил соборне с другими священниками — о. Платоном, крупным, благообразным и импозантным, и о. Александром, маленьким, тщедушным и смиренным священником. Имя златокудрого и голосистого о. диакона у меня не сохранилось в памяти. Его облик и манера служить много содействовали благолепию службы.
   ...Не могу не вспомнить дней Великого поста, когда массы желавших исповедаться толпились в молчаливом сумраке между гробницами неосвещенного храма и понемногу просачивались в правый придел, где находится гробница Грозного. В приделе места было мало. Большая его часть была занята надгробиями наших венценосцев и их сродников. Исповедники толпились перед глухим иконостасом, ставили свечи в огромные подсвечники, вздыхали, переминались с ноги на ногу и изредка обменивались немногословными речами.
   В середине иконостаса одна из больших икон — их было, помнится, четыре,— в тяжелом, кованом окладе помещалась на незаметной двери. Время от времени эта дверь бесшумно распахивалась, и из находившегося за ней тайничка выходил побывавший у батюшки кающийся. За таковым входил следующий, и дверь, обитая зеленым сукном, бесшумно захлопывалась. Тайничок был не так велик, но после тесноты в приделе оставлял впечатление простора, света и воздуха. Неподалеку от окна — узкого и высокого, стоял аналой. На подоконнике грудами лежали маленькие Евангелия в разноцветных переплетах, иконки и крестики, которыми о. Валентин благословлял при случае.
   По древним церквам и соборам московским такие тайнички не редкость. Они бывали устраиваемы и между стен; бывали расположены и в куполах, и между церковными главами, в выступах постройки. Ко многим из них ходы были забыты и за давностью заделаны, и их находили случайно. В 1917 году в одном из таких тайничков была чудесным образом обретена икона Божией Матери, невиданного дотоле письма, получившая название Державной...»
   При всей своей занятости, отец Валентин уделял немалое время общению с детьми и очень тонко и без навязчивости умел привить им любовь к Богу и добродетели.
   «К этому времени отношения семей наших к о. Валентину вылились в близкое знакомство. Одни безоговорочно и радостно предались его руководству, другие сохраняли свою независимость, но все сходились на единодушном признании его великих достоинств. Нас, детей, о. Валентин любил приласкать по-стариковски и баловал подарками, даря иконочки, маленькие Евангелия и книги. Любил он иногда и побеседовать с нами, и многое, сказанное как будто случайно, незаметно западало в душу. Вспоминаю, как однажды, подарив нам с братом сборник наших русских былин в великолепном голубом с золотом переплете, батюшка сказал, усмехаясь: «Вот вы, детки, переплетом любуетесь. Правда, красиво: и золото, и рисунок... А вы лучше хорошенько самые былины прочтите, повнимательней: там сокровища языка нашего, русского. С этим богатством никакое золото не сравнится...» Перед нами открылся неведомый нам дотоле мир русского эпоса, и вскоре мы с братом наизусть распевали древние сказания про старину стародавнюю, инстинктом восприняв красоту родного слова.
   В другой раз о. Валентин подарил мне «Дон-Кихота», по-французски, в полном издании. «Вот ты, я знаю, любишь посмеяться... Здесь найдешь немало веселого и смешного,— сказал он мне.— Но запомни, что я тебе скажу: не смейся никогда над Дон-Кихотом. Это был добрый-добрый и хороший человек...»
   В соборе о. Валентин любил знакомить детей с историей и происхождением находившихся там святынь и предметов церковного обихода. Показывал он нам и дарохранительницу, стоявшую на престоле под стеклянным колпаком, привезенную на Русь еще Софией Палеолог, и старинное Евангелие с коваными крышками, усыпанными драгоценными камнями. Показывал и дары боголюбивых ревнителей, жертвовавших драгоценности. Осталось в памяти обилие таковых на громадной иконе Царицы Небесной, помещавшейся по левую сторону врат Царских перед обитым красным сукном клиросом...
   Объяснял нам о. Валентин и содержание и смысл икон древних, сообщая особенности их написания и случаи, коим они были обязаны помещению их в соборе. В таких случаях за толпой нас, мальчишек, часто двигались за батюшкой и большие группы заходивших между службами посетителей, с благодарностью ловивших пояснения о. Валентина. Батюшка любил проводить свободное время в храме и приходил туда задолго до службы».
   Вот как описывает батюшка свой труженический день в письме к Е. М. Машкиной от 17 апреля 1896 года:
   «Если сердце Ваше чистое всмотрится в мое краткое слово, то найдет уверение в искреннем желании Вас всегда видеть. Но я не живу, а движусь в эти месяцы. Дух не перевести: часы времени бегут, не слушаясь даже моей тоски, досады и плача. Сего дня был занят с ранней зари, и теперь мчится перо мое среди людей, явившихся ко мне по необходимым делам. Сегодня была архиерейская служба, сегодня было заседание... Завтра служу за своего расхворавшегося священника, а в час дня заседание в Дворцовой Конторе, в 3 часа пополудни еще — и еще неотложное. Нет, в этот приезд я Вас не увижу».
   И в другом письме: «Вы пожаловали в Москву в такие дни, когда я решительно не буду иметь одного часа, чтобы к Вам явиться, и не могу указать свободного получаса, в который я был бы уверен, что буду дома, чтобы принять дорогую, достопочтенную гостью. Сегодня, завтра и в понедельник и так далее до понедельника будущей недели весь я не свой: по часочкам все рассчитано время. Только в церкви в указанное время Вы можете меня увидеть».
   Особенно напряженными были во дни Великого поста: «Явиться к Вам не мог и не могу, и по недосугу и усталости, которая в Четыредесятницу донимает и дух, и плоть еще решительнее, нежели в другие дни года. «Сегодня, в пятницу, мои самые трудовые часы, от утра до вечера. Буду целодневно в соборе с молящимися».
   Отцу Валентину приходило множество писем и телеграмм с просьбами о молитвенной помощи — не только со всей России, но и из-за границы. Все их батюшка прочитывал.
   Если это было нужно для духовной пользы, какие бы обстоятельства ни препятствовали, Господь предоставлял возможность духовного общения пасомых с пастырем: «Однажды, по случаю приезда Государя, не было доступа в Кремль, только и пускали в Успенский собор по случаю храмового праздника, но всем нам с Божией помощью удалось пробраться в Архангельский собор на службу. Приедет батюшка в собор, благословляет, а сам как будто удивляется, спрашивает: «как это вы сюда попали?» Помню, знаменательно произнес тогда батюшка, благословляя радостную толпу: “Если Царь Небесный разрешил вам собраться здесь, то царь земной запрещать не будет”».
   Некоторые исследователи (И. К. Смолич) считают, что К. П. Победоносцев намеренно поставлял на высокие церковные должности слабых иерархов, однако это опровергает следующий исторический факт: будущий священномученик митр. Киевский Владимир (Богоявленский) был назначен Экзархом Грузии, а затем митрополитом Московским и первоприсутствующим членом Священного Синода благодаря К. П. Победоносцеву, которому рассказали о его прекрасных качествах как архиерея, и, что примечательно, рассказал не кто иной, как А. Ф. Кони, в то время — сенатор: «Будучи командирован в Самару по поводу происходивших там холерных беспорядков, А. Ф. Кони в одно из воскресений посетил кафедральный собор. Сенатор был удивлен и восхищен богослужением, которое совершал местный архиерей, и проповедью, сказанной им по завершении богослужения. Возвратившись в столицу, Кони при встрече с Победоносцевым высказал недоумение: «Как можно держать такого выдающегося архиерея на какой-то захолустной кафедре». Победоносцев внимательно отнесся к услышанному и вскоре Владыка занял четвертое по значению место в списке иерархов Православной Церкви. ...Архиепископ Владимир в течение почти шести лет являлся Экзархом Грузии, не заслужив никаких нареканий. Это имело большое значение в 1898 году при выборе К. П. Победоносцевым кандидата на Московскую митрополичью кафедру» (С. Фирсов. Русская Церковь накануне перемен. М., 2002. С. 431).
   Тайный правитель России. Сост. Т. Ф. Прокопов. М., 2001. С. 23. Далее исследователь приводит письмо самого архиеп. Антония, который, несмотря на часто неблагоприятное отношение к нему К. П. Победоносцева, относился к нему с глубоким уважением и был возмущен газетной травлей бывшего обер-прокурора.
   На жизненном пути. СПб., 1912. Т. 2. С. 144.
   На жизненном пути. СПб., 1912. Т. 2. С. 145
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 79.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 31.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 49—50.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Великий подвижник — отец Валентин». Машинопись. 1928.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 50—52.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 61.
   Московские церковные ведомости. 1895 г., январь.
   Духовные поучения. М., 1916. С. 89—90
   Московские церковные ведомости. 1895 г., январь.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 69—70.
   В. Н. Зверев. Цит. соч. С. 14.
   В. Н. Зверев. Цит. соч. С. 13.
   Письма прот. Валентина Амфитеатрова к Е. М. Машкиной. Сергиев Посад, 1914. С. 25.
   Там же.
   Письма прот. Валентина Амфитеатрова к Екатерине Михайловне и о. Серапиону Машкиным. Сергиев Посад, 1914. С. 36.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 52.

Глава 7. «Горе мне, если не благовествую»...

   Проповедь слова Божия действует с большей силой, чем молитва, ибо большее чудо — обратить грешного на путь покаяния словом учения, чем воскресить мертвого. При воскрешении мертвеца восстает плоть, которая снова умирает, а в воскресении грешника восстает душа и живет вечно.
   Святитель Григорий Двоеслов
   В Архангельском соборе наиболее раскрылась проповедническая деятельность прот. Валентина. Батюшка, как пишут его дочери, «не оставлял без проповеди почти ни одного воскресного и праздничного дня», а Великим постом по субботам говорил поучения причастникам. С 1896 по 1902 год прот. Валентин являлся участником великопостных воскресных бесед, устроенных благочинным соборных и придворных церквей Н. В. Благоразумовым и произносившихся каждым из соборных и придворных священников поочередно.
   Из этих воскресных бесед дочерьми о. Валентина был составлен сборник, вышедший под названием «Духовные беседы, произнесенные в Московском Архангельском соборе в 1896—1902 гг.» (М., 1909) (в сборник также вошло десять слов о Кресте Господнем). В общей сложности дочери батюшки Любовь Валентиновна и Вера Валентиновна издали четыре сборника его проповедей. К первой и второй годовщинам блаженной кончины пастыря вышли в свет поучения на Воскресные евангельские чтения — «Воскресные Евангелия. Сборник проповедей» (М., 1910) и великопостные поучения — «Великий пост. Духовные поучения» (М., 1910). Четвертый сборник назывался «Духовные поучения» и был издан в Москве в 1911 году.
   Новомученица Анна в 1916 году издала пятый сборник проповедей батюшки, с тем же названием «Духовные поучения. Проповеди прот. В. Н. Амфитеатрова, произнесенные в Архангельском соборе, записанные с его слов одной из его духовных дочерей». В него вошли слова на разные дни записанные ею в храме со слов проповедника. Кроме того, ряд великопостных поучений, записанных новомученицей Анной, не был ею издан и остался в ее рукописях с названием «Новый Великий пост». В настоящее время эти поучения опубликованы в составе сборника «О Кресте Твоем веселящеся» (М., 2002).
   Если великопостные воскресные духовные беседы отец Валентин сам предполагал впоследствии издать, хотя и не успел полностью подготовить их к публикации, то остальные проповеди, как пишут в предисловиях к ним дочери пастыря, он не готовил к изданию, и они сохранились в виде предварительных записей. По этой причине в них часто не указаны имена Святых Отцов и духовных писателей, которых в изобилии цитирует пастырь, прекрасно начитанный в духовной литературе.
   Вот как пишет о проповеднических трудах батюшки новомученица Анна: «Проповеди говорил батюшка очень часто: в воскресенье после Литургии; по субботам Великим постом — причастникам, и на всенощной под большие праздники. Чудные проповеди говорил батюшка. Это была такая живая речь поучения и наставления, такая мольба о покаянии и исправлении, такая красота выражений и сравнений, что великое умиление и потрясение охватывало души слышавших. В проповедях обличался весь ужас пороков, восхвалялось терпение, смирение и послушание. Гордость, как самый ужасный бич духовной жизни, возбуждала особенное внимание батюшки: это зло он всячески старался уничтожить в своих чадах. Многие получали в проповедях ответы на свои мысли, недоумения и замешательства, а многим ясно раскрывалось, как им поступить в их затруднительных случаях и обстоятельствах».
   Слушать отца Валентина стекалось множество людей. Все, о чем говорил пастырь, было понятно и близко каждому. По прошествии многих десятилетий со времени составления этих поучений очевидно, что все они актуальны и поныне. Круг затронутых им вопросов был очень широк.
   Прежде всего, отец Валентин проповедовал истинную и незыблемую Христову веру. Именно в XIX веке в России начался расцвет экуменизма — учения о возможности спасения пребывающих в ереси — и религиозного индифферентизма, хотя то время все же нельзя сравнить с нашим секулярным временем, когда настоит нужда в разъяснениях элементарных отличий Православия от ереси. Тогда все же были немыслимы открытая проповедь лжеучений и экспансия западных ересей, подобные современным, и священник-еретик был из ряда вон выходящим явлением. Однако защищать Православие нужно было и тогда. Вот что отец Валентин говорит о значении истинной веры, призывая пасомых быть православными, правоверующими, правомыслящими:
   «Вера для человека составляет величайшее, ни с чем не сравнимое сокровище. Она — дар живой и небесный. Тысячекратно счастлив тот, кто сохранил веру; жалок и беден тот, кто ее расточил, потерял или легкомысленно уничтожил. Чтобы не потерять веру, требуется от человека зоркая осторожность. Затворами и оградой веры служат разнообразные христианские установления, правила и обычаи.
   В не очень далекие времена, на нашей памяти, не быть за обедней в воскресный и праздничный день считалось не только грехом, но стыдом и позором. В праздник все шли в церковь; не только взрослые, но и немощные старцы; младенцев несли туда на руках. Присутствие в храме Божием для наших предков составляло обязательнейшее из дел. Но теперь совсем иное. Немногие семьи могут заявить, что они неопустительно присутствуют на воскресных и праздничных богослужениях. То же можно сказать и о соблюдении постов...
   «В Кремле ныне совершался торжественный чин христианского богослужения. Люди всей Церковью — иноки, священники, миряне, мужи и женщины — ублажали святое Православие.
   Едва ли в других местах обитаемого мира слово «Православие» находит в себе столько сочувствия, пользуется таким всенародным значением, как в нашем Отечестве. «Церковь Православная», «мир православный», «Русь Православная» — это именословные понятия, сердцу понятные и отрадные. За охранение их русский христианин ратовал и готов ратовать во всю глубину и широту русской силы, русской мысли, русской жизни. История обручила их ему навсегда кольцом самых величественных событий. Она сочетала глубочайшую древность с отдаленнейшим потомством во единое тело государственное и во единое тело Христово».
   «...Грешат против правила о клятве лжеумствователи, которые для утверждения своих заблуждений искажают некоторые тексты Св. Писания, толкуя и разъясняя их с явным ущербом и подрывом учения Православной Церкви, утвержденного всеми Вселенскими Соборами. В этом отношении они следуют гибельному примеру сатаны, когда, искушая Господа нашего Иисуса Христа, он имел дерзость привести Ему известные слова из 90-го псалма, чтобы побудить Его броситься с церковной кровли (Лк.4:11)».
   Особенно о. Валентин убеждает и заповедует хранить истинную веру в своей последней беседе 31 марта 1902 года, посвященной евангельскому чтению о проклятой смоковнице:
   «Без веры разумная душа жить не может, потому что, как учит св. апостол Павел, «без веры угодить Богу невозможно» (Евр. 11:6); без истинной веры человек не в состоянии выполнить своего назначения на земле, подобно тому, как земледелец не может собрать плодов на песчаной, каменистой почве, как учил св. Кирилл Иерусалимский.
   Святые Отцы и учители Церкви на семи Вселенских Соборах истинную нашу веру обнесли крепкой, несокрушимой оградой боговдохновенного библейского слова. По милости Божией, в настоящее время каждый член Православной Церкви с самого раннего возраста жизни укреплен в сознании необходимости веры. Все мы, здесь присутствующие, в состоянии открыто исповедовать перед всем обществом верующих Символ веры с такою же точностью, как он был произнесен нашими воспреемниками у св. купели нашего Крещения.
   Нет ни одного богослужения в Православной Церкви, при котором бы она с материнской заботливостью не внушала каждому из нас убедительного совета «иметь веру Божию» (Мк. 11:23). Все проповеднические собеседования, произносимые с церковных амвонов, дают вам один совет: «благочестивые христиане, «имейте веру Божию»«. И я сегодня, вспоминая чудные слова Господа нашего Спасителя, скажу вам и повторю: братие и сестры, «имейте веру Божию».
   Печально звучат слова Евангелия: «Горе миру от соблазна и тем, от кого он приходит» (Мф. 18:7). Соблазн искажает, увечит веру Божию. Безотрадно, но необходимо признаться, что и среди членов христианской Церкви часто вера Божия колеблется в умах, убеждениях и взглядах на судьбу мира и человека. Кому из нас не известно, что многие охвачены суеверием... Очевидно, у таких верующих нет признаков Божией веры. Не буду говорить о прискорбных явлениях, какие производят в наше время так называемые ученые сектанты, не стану упоминать даже о так называемом индифферентизме духовном, то есть равнодушии к Божественному слову, к истории Церкви, к богослужениям ее, общественным и домашним, равнодушии к семейным обязанностям отцов, матерей, супругов, сыновей, дочерей, господ и слуг. Всею этой религиозно-нравственной беспорядочностью завладел соблазн, стремящийся обеднить истинную веру в Единого Бога Отца, Сына и Св. Духа, во единое Крещение и прочие Таинства, в бессмертие души и вечную жизнь.
   Уклонитесь же, православные и правоверующие читатели, от увлекающих вас если не словом, то примером отступления от учения святой нашей веры. Имейте веру Божию. Тот, кто ее имет, может, по словам Спасителя, творить великие дела, может даже гору передвинуть с занимаемого ею места; может совершить великие чудеса (см. Ин.14:12; Мф.17:20). Если потребуете от меня доказательств и примеров, то я сошлюсь на св. Библию, даже ближе — на историю нашего русского народа, даже еще ближе — на святой наш Кремль, созданный крепкою рукою людей, имевших веру Божию. Дерзаю указать еще на более поразительный пример, находящийся у нас всех перед глазами. Вот они безмолвные могилы, памятники и гробницы почивающих здесь Царей, князей; из них, как видите, здесь три свв. мученика, своею кровью, имуществом и жизнью доказавших, что они имели веру Божию, за что при них и оставлена дивная сила быть незабвенными в памяти русского народа и всего православного человечества. Имейте же веру, веру Божию!»
   Как и все подвижники и высоко-духовные люди, отец Валентин особенно любил и почитал Всемощную Заступницу христиан — Пресвятую Владычицу Богородицу. Ее пречудным добродетелям и силе Ее молитвенного предстательства батюшка посвятил многие проповеди. Вот как говорит он о величии и силе заступления Матери Божией:
   «За всех Владычица молится: и за старых, и за малых, и за слепых, и за больных, и за немощных. За всех молится и всем желает спастись. И многие чувствуют эту благодать. У многих нет родной матери, но у них есть Заступница — Матерь Божия, подающая отраду и утешение страдающим. Если у тебя скорбь и печаль, обратись к Божией Матери. Давайте же обратимся к Ней с молитвой, чтобы Она даровала нам спасение в будущей жизни, а в земной жизни даровала бы нам благочестие!»
   Отец Валентин неустанно говорил о любви к ближнему, беспощадно бичевал лень, жадность, зависть, недоброжелательство и равнодушие.
   «Нам необходимо исцеление; мы можем теперь сознаться, что мы больны, больны неверием, больны сомнениями, а главное, больны своими страстями, которые губят нас». Сердцем христианства называл батюшка человеколюбие во всех его проявлениях. «Но как многие лишены этого чувства!» — сетовал он. Отец Валентин неоднократно подчеркивал, что надо заботиться не только о физических нуждах человека, но главным образом, думать о его духовных потребностях. Если человек идет к тебе за помощью, то, значит, что-то влечет его к тебе, и ты сам должен привлечь его своей любовью. С горечью говорил отец Валентин о том, что хотя благотворительность и «сильно распространена сегодня, но любовь к ближнему от этого ничуть не продвинулась вперед, так как наша благотворительность мертва»; призывал не отворачиваться «от пришибленных голодом, холодом, нуждой — это все подобные тебе существа, иначе вера твоя будет ничтожна».
   Отец Валентин учил хранить чистоту души. Он восклицал с горечью: «Мы знаем, как охранять наш дом, но не знаем, как сохранить душу!» Пастырь указывал, что оградой души является чистая совесть и, если ее у человека нет, то он не может называться христианином. Убеждая паству в том, что крепость веры и духовное очищение невозможно без реальных дел благочестия и помощи ближним, о. Валентин сам деятельно обучал ее милосердию.
   Проповеди прот. Валентина, как и его частные наставления, показывают редкое знание аскетической жизни, которое возможно лишь тогда, когда проповедник сам деятельно исполняет заповеди Христовы и следует учению Святых Отцов. Отец Валентин не просто поучает делам внешнего благочестия, а дает глубокие аскетические наставления о хранении ума и сердца, трезвении, отсечении воли, учит тщательному исполнению заповедей Божиих, настоящему, не поверхностному послушанию, которое, как это ни странно, является редким подвигом в среде современных христиан:
   «Со святого Животворящего Креста Спаситель наш поучает нас прежде всего исполнению Его заповедей: «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня» (Ин.14:21). Итак, вот в чем христианское назначение: быть послушным и покорным в исполнении заповедей Спасителя. Ставший на путь послушания человек вполне отвергает себя; он перестает любить себя, чтобы крепче и сильнее любить Господа; он не делает того, что внушает своя воля, что подсказывает прихоть, но все свои мысли, все свои чувствования и намерения, даже весь свой физический труд сообразует с волей Божией. Взирая на Крест Спасителя, христианин прежде всего должен истребить в себе порочные наклонности. Порок сам собой не уничтожится: нужно усилие, нужна работа над собой; безустанная нужна работа, чтобы вырвать с корнем сорное, ядовитое растение из сердца».
   «Послушание — славная, но весьма нелегкая добродетель; она же и необходимая — как исключительное средство самоисправления. У каждого из нас гордый дух и своенравный характер — это страшная закваска зла для всей жизни человека. Ее нельзя уничтожить ничем иным, как послушанием. Отчего в нас самообольщение, отчего мы рассеянны и ленивы? Оттого, что не поднялись и не позаботились стать на степень послушания в лествице духовного усовершенствования».
   По сложившейся практике, проповеди на богослужениях чаще носят характер истолкования Священного Писания, по крайней мере, проповеди пастырей не из монашествующих. Между тем, отцу Валентину удавалось в своих поучениях преподать именно аскетические духовные знания, и преподать их прекрасным образным языком, понятным и для простеца, приятным и для слуха аристократа.
   Примеры такого изложения отцом Валентином аскетических понятий приводит один из исследователей его пастырской деятельности:
   «Проповедь на 40-е зачало Евангелия от Марка (Мк.9:17-31) раскрывает перед слушателями схему развития греха и средства его искоренения:
   «Бесноватый — это тот человек, которым вдруг овладевает порочный помысел, помысел отвратительный, преступный, а он дает остаться этому помыслу день, другой, и, конечно, помысел этот окончательно обосновывается в нем и переходит в желание, желание переходит в намерение, а намерение — в действие. ...Во-первых, нужно углубляться внутрь себя и стараться искоренить все злое в себе и исправить себя; во-вторых, нужна горячая молитва к Спасителю, исполненная твердой, крепкой, истинной веры в Спасителя, и, наконец, принятие Его Святых Таин, которые Он даровал нам для спасения».
   Так проповедь батюшки представляет пути духовного исправления. Мы видим, как отец Валентин простым, наглядным языком изложил классическую схему развития греха в человеке, взятую из аскетических творений Святых Отцов: прилог — сочетание — сосложение — пленение — борьба — решение — дело (см. «Лествица» прп. Иоанна Лествичника. Сл. 15. гл. 73; прп. Филофей Синайский. 40 глав о трезвении. Гл. 34. Добротолюбие, т. III).
   ...В одной из проповедей батюшка говорит:
   «Господь, обращаясь ко всем, сказал: «Бдите, вам говорю, бдите» (Мк.13:37)... Итак, бдите, если хотите быть православными: бдите над умом своим, чтобы он не обременялся никакими ненужными знаниями, но чтобы он просвещался светом истинной веры и Православия; бдите над волей вашей, чтобы она не осквернялась никакими греховными помыслами и поступками; бодрствуйте над сердцем своим, так как оно может быть и небом, и адом; бодрствуйте также над воображением своим, так как оно может представлять пылающий костер, который испепеляет наш дух, наше спасение. Бодрствуйте также над памятью своей, чтобы вам не вспоминались ваши порочные, недостойные поступки, которые представляли бы для вас особую прелесть. Бодрствуйте также над телами вашими, чтобы они не пользовались излишним сном или излишней пищей. Будьте правомыслящие, правоверные и православные, и Господь мало чем умалит вас от Ангелов (Пс.8:6)».
   В указанном отрывке, вообще говоря, речь идет о двух непростых вопросах аскетики: 1) учении о трех силах души (ум, воля и чувство); 2) учении о внутренней брани (борьба с помыслами). Однако сложные, аскетические по сути вопросы излагаются языком, доступным для простых прихожан, многие из которых не читали «Добротолюбия». Глубина мыслей Святых Отцов преподносится в ясной и понятной форме».
   Одной из важных частей аскетического учения Святых Отцов Церкви, одним из основных христианских нравственных преданий является учение о тесном пути, или крестоношении: «Желающий быть подражателем Христу, чтобы при посредстве этого получить звание сына Божия, рожденного Духом, прежде всего должен переносить благодушно и терпеливо все случающиеся с ним скорби, как то: телесные болезни, обиды и поругания от человеков и наветы от невидимых врагов» (прп. Макарий Великий). Ныне это учение особенно важно, поскольку, по предсказанию Отцов, в последние времена иноки и все христиане спасаются преимущественно терпением скорбей. Другие делания: особый пост, произвольные труды и великие телесные подвиги, бдения и так далее, по причине оскудения душевных и телесных сил, у нас отняты.
   «Некогда Святые Отцы египетского Скита пророчески беседовали о последнем роде. «Что сделали мы?» — говорили они. Один из них, великий авва Исхирион, отвечал: «Мы исполнили заповеди Божии». Спросили его: «Что сделают те, которые будут после нас?» «Они, — сказал авва, — будут исполнять делание вполовину против нас». Еще спросили его: «А что сделают те, которые будут после них?» Авва Исхирион отвечал: «Они отнюдь не будут иметь монашеского делания, но им попустятся скорби, и те из них, которые устоят, будут выше нас и отцов наших». То же относится и ко всему христианству в целом.
   Святитель Игнатий Ставропольский обращает внимание христиан на то, что дьявол намеренно наводит на них по внешности небольшие, но утонченные, изматывающие скорби: «Современные, по наружности слабые скорби и напасти стремятся, подобно древним сильным скорбям и напастям, отвлечь человека от Христа, уничтожить на земле истинное христианство, оставив одну оболочку для удобнейшего обмана».
   Для правильного перенесения скорбей необходимо иметь духовное назидание. Все святые и подвижники благочестия, близкие нам по времени, в своих наставлениях уделяют большое внимание терпению скорбей: запрещают вдаваться в скорби самочинно, не зависящее же от нас наставляют переносить с благодарением, учат терпению и смирению, утешают.
   Важнейшей стороной пастырской деятельности о. Валентина всегда было утешение страждущих и всевозможная помощь им. В проповедях и частных наставлениях он также уделяет много внимания святоотеческому учению о крестоношении и постоянно учит правильному перенесению скорбей, учит безропотному терпению, преданию себя воле Божией:
   «Мы, христиане, подражая Божией Матери, свою волю погрузим в волю Всевышнего и будем от Него ждать указаний и помощи на все доброе...»
   «Отчего в Спасителе такое чудное спокойствие среди самых тяжких страданий? От всецелой преданности Его воле Бога Отца. Он страдал, Он молил как Человек, чтобы чаша страданий была пронесена мимо Него. Но наступила минута, которую Он завершил молитвой: «не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк.22:42). После этого Спаситель уже не молился о мимонесении предопределенной Ему чаши страданий...
   Господь показал этот образец, чтобы и мы искали спокойствия в совершенной преданности воле Божией. А потому Он требует от нас самоотвержения, говоря: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (Мф.16:24). Он как бы говорит: “Кто хочет достигать предписанного в Евангелии совершенства, тот отрекись от своей воли и живи так, как Бог велит, потому что без воли Божией «и волос с головы вашей не пропадет» (Лк.21:18). Не обращай внимания на приятное и неприятное для твоего самолюбия. Не надейся на сильных покровителей и не сердись на своих видимых врагов. Приятное даруется тебе, чтобы ты не унывал, а неприятное — чтобы ты не забывался. Сильные мира могут оказать тебе поддержку, если дозволит это Бог, а притеснители могут душить тебя, позорить, вредить, пока попустит им Бог. Возведи ум и сердце горе, к Богу, — сам поверишь, что решительно всем управляет Бог. Без воли Божией можно делать зло, но и самое зло ведет к тому, чтобы яснее и милее стало добро».
   «Крест истинных крестоносцев — благодушное перенесение незаслуженных страданий. Когда пред нами находится больной человек, призывающий имя Божие без ропота; когда пред нами вдовы и сироты, утратившие близких сердцу и покорные воле Божией, — это Христовы крестоносцы. Когда вы видите пред собой людей обворованных, обманутых явными и тайными врагами, когда мы видим людей, чью честь и невинность попирают озлобление и клевета, — эти мученики горя суть Христовы крестоносцы. И сами мы Христовы крестоносцы в то время и в том случае, когда наше сердце любит добро».
   В своих поучениях отец Валентин не упоминает имени святителя Игнатия Ставропольского, который был его старшим современником и чьи творения во второй половине XIX века были уже изданы. Однако проповеди батюшки о крестоношении глубоко созвучны таким произведениям свт. Игнатия, как «Чаша Христова», «Крест свой и Крест Христов», помещенным в первом томе его творений, главам пятого тома, посвященным терпению скорбей и другим. Скорее всего, о. Валентин был знаком с книгами святителя, имеющими особое значение для нашего времени, и просто не называет его имени, как и многих других Святых Отцов и духовных писателей, чьи творения использует. Во всяком случае, очевидно, что оба подвижника опираются на одно и то же святоотеческое учение, сердечно исповедуют его и научают ему ближних. Примечательно, что святой родственник о. Валентина, свт. Филарет (Амфитеатров), был одним из немногих архипастырей, состоявших в духовной дружбе со свт. Игнатием, редко находившим понимание в среде высоких духовных лиц.
   Об оскудении благочестия, предсказанном святыми, нередко говорит и сам о. Валентин, видя, как оно слабеет даже сравнительно со временем его детства.
   Отца Валентина хочется назвать златословесным проповедником. Насколько красноречив, например, следующий отрывок:
   «Возвысив голос до повелительной властности, у гроба, как Владыка смерти, воскликнул наш Спаситель: «Лазарь! Гряди вон!» — Чудо: мертвец из недр пещеры услышал голос своего Господа! Лазарь встал... идет... Идет в своем погребальном одеянии. И ясно видят все, что Лазарь воскрес. Лазарь безмолвен. На голове его саван, полотенце... Из-под убруса блестит оживший взор. Он глядит на Иисуса; в его глазах, в выражении лица — благодарные слезы, умиление и молитва. И многие из Иудеев, пришедших к Марии, увидев, что сотворил Иисус, уверовали в Него. «Некоторые же из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус» (Ин.11:45-46).
   Нужно ли уяснять пред вами низость, нравственную растленность доносчиков, подслушивателей, усердствующих и вменяющих себе в честь почтительнейше, хотя и лживо или анонимно, донести о случившемся иудейскому синедриону? Я со своей стороны желал бы, искренно признаюсь, чтобы каждый доносчик, опорочивающий устно или письменно честь своего ближнего, испытывал на себе презрение от Бога и людей впредь до раскаяния...»
   «Иное достоинство слова из духовной опытности, и иное достоинство слова красноречивого. Слово от духовной опытности — сокровищница надежды, а ученость без опытного знания — залог стыда. Говорящий о добродетели из своих опытов преподает слово слушателям, как бы кто раздавал подаяние из имения, приобретенного на свои деньги: он сеет слово в сердца внимающих ему как бы из собственного стяжания»,— пишет прп. Исаак Сирин. Красноречие о. Валентина никогда не являлось просто упражнениями в риторском искусстве: во внешнюю красоту слов облекались живые мысли и переживания — плоды собственного духовного опыта, способные назидать слушателей, а не развлекать их слух замысловатой ученой речью. В ярких и выразительных поучениях всегда был глубокий смысл. Часто чувствуется, что эти слова были сказаны «со властию», были осолены солью (Лк.4:32; Кол.4:6) собственного духовного труда и деятельного понимания святоотеческого учения.
   Протоиерей Валентин на одном из церковных торжеств в Архангельском Соборе
   Отец Валентин, будучи духовно и светски образованным человеком, несомненно, обладая даром слова, составил ряд трудов по истории богословия, множество толкований и поучений. К сожалению, была опубликована лишь небольшая часть его сочинений: при жизни — два выпуска «Очерков библейской истории» (М., 1893 и 1895), и уже после кончины — третий выпуск (Юрьев, 1910 г.). Издать остальные труды помешала грянувшая революция и последующие годы гонений на Церковь.
   К великому сожалению, остальные рукописи работ прот. Валентина, хранившиеся в доме его дочерей, погибли во время пожара в 1970 году.
   Прот. Валентин Амфитеатров. Духовные беседы. М., 1909. Предисловие.
   В наши дни переизданы с теми же названиями (М., 1998). В 2002 году вышел в свет сборник «О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди», включающий в себя «Великий пост», «Духовные беседы», десять слов о Кресте Господнем, а также никогда не издававшиеся великопостные поучения из рукописей мц. Анны (Зерцаловой).
   После революции не переиздавался; в настоящее время готовится к выпуску в издательстве им. свт. Игнатия Ставропольского.
   Переизданы с названием: «Проповеди», М., 1995.
   Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 25
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 23—24.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 79.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 293—294
   Духовные поучения. М., 1916. С. 235.
   Там же.
   Духовные поучения. М., 1916. С. 179—180.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 54—55.
   Там же. С. 79.
   Иерей Андрей Овчинников. Пастырская деятельность прот. Валентина Амфитеатрова. Диссертация. МДА, Сергиев Посад, 2000. С. 78—81.
   См. Творения свт. Игнатия Ставропольского. Т. V. М., 1998. С. 124, 136, 151 и далее.
   Алфавитный Патерик. Житие прп. Иоанна Колова; Достопамятные сказания о жизни пустынных отцов, буква «И».
   Приношение современному монашеству. М., 2001. С. 193.
   Духовные поучения. М., 1911.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 47, 65.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 203.
   Слово 1.

Глава 8. Великое чудо добродетели

   «Станем любить не словом или языком, но делом и истиною.»(1 Ин.3:18).
   «А Вы верите в чудеса?» — с таким вопросом обратился к правнучке протоиерея Валентина Е. Н. Викторовой и ее супругу молодой человек, встретившийся с ними возле могилы пастыря в 90-х годах прошедшего столетия. Юноша, внешне выглядевший как достаточно обеспеченный предприниматель, ставил на могиле свечи и молился. Он рассказал о следующем случае. Они с другом, люди, далекие от Церкви, задумали некое предприятие. По совету знакомых, для успеха пошли на могилку о. Валентина. Придя на Ваганьковское кладбище, молодые люди растерялись: где искать нужную могилку? Спросить было не у кого. Блуждая по кладбищу, они встретили несколько сутулого старца, который спросил, что они ищут. Они ответили, старик повел их на могилу и сказал: «Давайте вместе помолимся». Когда же он стал молиться и встал сбоку, молодые люди слушали и крестились, и увидели на кресте фотографию этого же самого старца. Обернувшись, увидели, что старец исчез... Дела молодых людей устроились, и они часто приходят на Ваганьковское поблагодарить отца Валентина.
   Ныне описано множество как прижизненных, так и посмертных чудес протоиерея Валентина Амфитеатрова, как чудес, происходивших в светлые времена православной России, так и чудес времен кровавых гонений, и нынешних, совсем недавних проявлений благодати, силу которых испытали на себе наши современники. Однако, как говорит прп. Пахомий Великий, самое высокое видение — это благочестивый святой человек. Поэтому нам хотелось бы уделить наибольшее внимание духовному облику праведного пастыря, жившего в недалекие от нас времена, его христоподражательным добродетелям, то есть, чуду преображения души человека и уподобления его Богу.

Черты богоподобной души

   Видишь, что огонь всегда идет вверх, и сколько ни препятствуют ему, никак не изменяет действия своего, но всегда в высоту стремится, потому что таково его естество. Этот пример показывает, что истинная к Богу любовь такое же действие имеет. Ибо возгоревшееся ею сердце всегда к центру своему, прелюбезному Существу стремится, и чем бы ни возбраняли ему, удержаться не может: ни красота, ни сласть, ни слава, ни страх, ни меч, ни смерть не сильны ему учинить препятствия. Такой человек на земле ногами, а на небесах сердцем, на земле телом, а на небесах духом обращается; с человеками живет, но духом Богу любезному предстоит и поклоняется Ему.
   Святитель Тихон Задонский
   Основанием для праведной жизни и всех добродетелей является правая вера, без которой невозможно правильное понимание и, тем более, исполнение заповедей Божиих. Несомненно, отец Валентин, воспитанный в семье, имевшей самые глубокие православные корни и нерушимый дух церковности, всю жизнь ревностно следуя учению Святой Церкви и стяжав живую веру исполнением заповедей, непорочно содержал и проповедовал Православие. Это ясно видно в проповедях батюшки, которые мы уже цитировали; доказывает это и его высоко-духовная добродетельная жизнь и данные ему дары Духа Святаго.
   Из многих приведенных здесь случаев, особенно из примеров многолетнего пастырского руководства мы видим удивительную любовь отца Валентина — качество, которое свидетельствует о достижении вершины добродетелей. «Немощи и слабости людские, физические боли, душевные потрясения возбуждали всегда такое сострадание в батюшке, что он готов был все взять на себя, лишь бы не видеть чужого горя; все прощал он людям, одного только требуя от них: чтобы в них не гас огонек веры и любви ко Господу», — пишет новомученица Анна. Именно сострадание подвигает святых к таким молитвенным трудам, которые совершают чудеса. Невозможны были бы и такие обширные пастырские труды для ближних без того самоотвержения, которое было свойственно о. Валентину.
   Основанием же для любви, согласно учению Святых Отцов, служат добродетели смирения и послушания. Вот как проявлялись эти святые качества в батюшке по воспоминаниям современников:
   «Наш дорогой пастырь при жизни своей, несмотря на свою величайшую мудрость и провидение, не был среди масс ликующего народа, не был среди всеобщих восторгов поклонения перед его поражающей духовной деятельностью. Он не хотел приписывать силе своих молитв чудесные исцеления от болезней, а больше посылал больных к докторам, чтобы тихо, незаметно совершать свою подвижническую просветительскую миссию».
   Одной рабе Божией, Софье Анисимовне, которая однажды горячо убеждала свою знакомую в праведности о. Валентина, встретив ее в храме, батюшка неожиданно сказал: «Сонечка, ты меня все хвалишь; мне это очень тяжело, не надо так».
   Рассказывая о том, как складывались отношения прот. Валентина с причтом Архангельского собора, новомученица Анна замечает очень важную черту батюшки: будучи настоятелем, он, тем не менее, сам был как бы на послушании у других. Так люди праведные, даже занимая начальственное положение и не находясь в подчинении, стараются сохранить делание послушания, которое является основой духовной жизни, стремятся всеми силами исполнять волю Божию через исполнение воли ближних во всем, что не противно совести и не повредит делу. Для людей, не понимающих смирения и послушания, такое поведение порой кажется юродством. Люди же духовные ценят всякую возможность послужить ближним, и любую должность, пусть даже самую высокую, рассматривают как свое послушание, как служение людям, а через них — Богу.
   Мы не знаем, кто был духовником о. Валентина в юности; ясно лишь, что основа его добродетелей была заложена еще в его благочестивой семье, тем более, что в семьях духовенства был особый уклад жизни, основанный на строгой церковности, и, можно сказать, началах аскетизма. Во всяком случае, судя по тому, как праведный пастырь обучал послушанию своих духовных чад, этот подвиг был ему знаком не понаслышке.
   Святости всегда присуще незлобие к врагам. «Любвеобильный батюшка не гневался, не раздражался на своих недругов, он прощал им, молился за них. Слышно было, как он со слезами молилися за всех обидящих и ненавидящих братий своих, умоляя Господа озарить их светом истины; и паству свою приучал к смирению и незлобию, строго наказывая за озлобление и злопамятность».
   «Рукотворенный храм Божий при всяком молитвословии окуривается фимиамом: по этой причине воздух в храме постоянно преисполнен газами, исходящими от сожигаемого фимиама... Так и нерукотворенный Божий храм, созданный и воссозданный Богом, христианин, в особенности же инок, должен быть постоянно преисполнен чувством покаяния», — пишет свт. Игнатий, еп. Ставропольский. По учению Святых Отцов, всю жизнь любого христианина должно обнимать делание покаяния. Даже святые люди нуждаются в нем, даже праведник по немощи согрешает, «не всегда усматривая грех, тонко и неприметно возникающий из падшего естества, тонко и неприметно приносимый и влагаемый падшими духами», поэтому «покаяние соделывается его неотъемлемым достоянием, его постоянным оружием, его неоцененным сокровищем».
   Люди святые каются уже не в грехах, подобных нашим, а в тончайших уклонениях от всесвятых заповедей Евангелия, в недостатке, в несовершенстве своих добродетелей. «Дар зрения грехов своих, своего падения, общения падшего человека с падшими ангелами, непостижимо обиловал в великих преподобных Отцах и, несмотря на множество духовных даров, ясно свидетельствовавших об их святости, возбуждал их к непрестанному покаянию и плачу, к непрестанному омовению себя слезами».
   Нередко подобные покаянные переживания звучат в проповедях прот. Валентина, в его беседах, письмах: «Утешен и присылкой изображения Всесвятаго Учителя. Взирая на оное, беру в мою грешную душу блаженства Его Нагорной речи. Стою пред Ним, и сердце слышит благоволение и укор, вызывающие и сокрушение о грехах, и сладость надежды всепрощения».
   Имеющий изобильные благодатные дары, отец Валентин неизменно видит себя грешником, недостойным действия в нем Духа Святаго:
   «Мне делается страшно, когда я подумаю, а что если бы спросили меня: хочешь ли ты, старый священник, принять Духа Святаго? Я испугался бы. Гость Он желанный, нет больше радости принять Его, но куда я приму Его? Сам я грязен, нечистоплотен, куда я приглашу Такого Гостя? Господи, научи меня, как Ты научил святых апостолов Твоих...»
   Батюшка старался скрывать свою прозорливость, например, обличая сокровенные помыслы человека и при этом обращаясь не к нему, а к кому-либо стоявшему рядом, как бы невзначай:
   «Родственник одной духовной дочери батюшки отдал квартиру каким-то толстовцам, и, поскольку ей приходилось встречаться с ними, они очень смущали ее кощунственными словами о Церкви и Таинствах. Однажды женщина пришла в собор. После службы выходит батюшка, благословляет народ и, обращаясь к стоявшей рядом с этой женщиной барышне, говорит: «Вот как толстовцы-то учат: пей, ешь, лежи, спи, и спасешься». Эти слова так поразили женщину, что чад пагубных заблуждений, хотя и слегка коснувшийся ее души, сразу рассеялся.
   Однажды та же женщина разговаривала с другой духовной дочерью батюшки, и та между прочим высказала сожаление о продолжительности Петровского поста (в тот год он был длинный) и жалобно заметила: «То-то бы я молочка похлебала». Батюшка, проходя мимо них, неожиданно обратился к стоявшей тут же своей духовной дочери, высокой ростом: «Ты-то велика, а Петровки-то еще больше тебя; то-то бы молочка похлебала»...
   Еще один интересный случай рассказала та же женщина. Ее муж был грубым и резким человеком. Она много раз пыталась привести его в храм к батюшке, но бывало, что он в середине пути оставлял ее и уходил. Однажды муж все-таки пришел и подошел ко кресту. Батюшка, желая поощрить его к дальнейшему посещению храма, радостно сказал ему: «Спасибо, что пришел помолиться».
   Один из важных признаков человека духовного и доброго пастыря — любовь к молитве. Из приведенных воспоминаний мы уже знаем, что о. Валентин был ревнителем продолжительного, истово совершаемого богослужения. Знаем, что сам он молился с глубоким вниманием и благоговением, часто — со слезами, что приводило в молитвенный настрой и всех присутствовавших за богослужением. Молитвы батюшки за ближних умилостивляли Бога и совершали чудеса. Вот как сам он высказал стремление своей души к богообщению. Однажды, возвращаясь от обедни, батюшка говорил: «Жалко расстаться со службой; так и представляется, как сияет престол и все в алтаре, — так бы и не расстался». Нередко о. Валентин говорил о совершенно исключительном значении для духовной жизни самой Литургии: «Литургия! Как спасительна она для всех; если бы у нас отнята была возможность слушать Литургию, то мы были бы хуже магометан».
   Заповедуя своим пасомым поститься и трудиться только в меру их сил, сам батюшка был постником: вкушал всегда очень мало, а когда служил всенощную, ничего не вкушал до позднего вечера.
   Так, будучи человеком духовным, достигнув высоты добродетелей, отец Валентин мог и словом, и примером учить тому же своих пасомых.

Особенности духовного руководства

   Пастырский подвиг о. Валентина очень ценен тем, что батюшке удавалось насаждать в своей пастве, среди мирян, основы аскетической жизни, прежде всего — подвига послушания. Эта, казалось бы, одна из самых первых и нетрудных добродетелей, даже в то время понималась правильно не всегда. Делания внешние: пост, посещение богослужений, благоговейное стояние на них, бдения, поклоны — бывают заметны и понятны любому новоначальному христианину. Послушание же в святоотеческом понимании, как труд внутренний: отказ от своих мнений, желаний, намерений, для того, чтобы исполнять волю Божию через послушание более опытному человеку — духовному отцу — многим бывает неизвестно или понимается поверхностно. «Нужно жить своим умом, что там понимает какой-то батюшка»,— говорят иногда люди вполне церковные.
   Если Святая Русь по своему благочестию была подобна некоей монашеской обители, то в последние богоотступнические времена святоотеческие взгляды на духовную жизнь, заповеди Святых Отцов о борьбе со страстями, о делании молитвы, стали повсеместно оставляться и забываться даже в монашеской среде: «Ослабела жизнь иноческая, как и вообще христианская; ослабела иноческая жизнь потому, что она находится в неразрывной связи с христианским миром». Оставляется с оскудением благочестия и подвиг послушания.
   Но в святых обителях, по крайней мере, всегда читается святоотеческая литература, всегда есть ревностные люди, стремящиеся следовать евангельским заповедям, и живы понятия: старец, послушник, послушание, откровение помыслов. Среди же людей светских порой неизвестны даже сами эти слова — не только в наши дни; так было и в XIX веке, и раньше.
   Между тем, о. Валентин находил такие слова, такие пастырские подходы к людям совершенно разных возрастов и социальных положений, что они обучались началам глубокого послушания, проводили серьезную духовную жизнь, учились внимательно и усердно молиться за долгими благоговейными службами. Батюшка был одним из немногих старцев, совершавших свое служение среди мира и воспитывавших свою паству на таких принципах духовной жизни. В проповедях и личном общении о. Валентину удавалось преподать заповеди Святых Отцов и некнижным простецам, и людям, увлеченным светской жизнью, далеким по своим понятиям от Евангелия. Как вспоминают духовные чада, батюшка грозно обличал непослушание, небрежное отношение к благословленным делам.
   Новомученица Анна пишет, что при жизни батюшки «всякое недоразумение приносилось на его суд, решалось и устранялось им, все мелкие и крупные дела разбирались его благодатным умом и духовно сортировались направо и налево». Живя на даче, батюшка придумал для нее такое послушание: он и его духовный сын — помещик М. Н. Маслов — выписывали разные газеты и после прочтения менялись друг с другом, передавая их через Анну Ивановну. Таким образом, у нее была возможность часто видеть батюшку и задавать ему свои вопросы. Жаль, что воспоминания современников редко посвящены тому, как о. Валентин разрешал жизненные вопросы; чаще говорится о чудесной помощи по молитвам батюшки, тогда как, очевидно, он давал назидательные и неординарные ответы на вопросы. Вспоминают, что близкие духовные чада о. Валентина не предпринимали никаких дел без совета с ним.
   Отец Валентин, как и другие современные ему высоко-духовные пастыри, свидетельствовал, что настоящие послушники среди духовных чад редки. Однажды он сказал Анне Ивановне: «Мои духовные дети — это как в школе ученики: у учителя бывают нерадивые ученики, так и у меня; всех я учил, наставлял, а многие не сохранили моего учения, разметали его, и остались ни с чем». Батюшка говорил своей помощнице, старушке Дуне: «Много тысяч было у меня духовных детей, а под конец моей жизни останется тридцать, много сорок человек».
   Часто новомученица Анна и другие современники о. Валентина пишут о его любвеобильности, снисходительности, умении при помощи благодати Божией ласковым словом, сердечным участием и готовностью помочь снять с человека самое тяжкое бремя скорбей, пастырским вниманием и заботой убедить проводить благочестивую жизнь. Однако по отношению к своим духовным чадам подлинный духовник не может избежать строгих, порой грозных обличений. Для исцеления уже укоренившихся страстей и пороков, увы, бывают бессильны мягкие увещания и становятся необходимыми сильные врачевства — духовная «хирургия». «Настоящая любовь — сурова», — пишет свт. Игнатий Ставропольский.
   По характеру о. Валентин был очень эмоциональным, пламенным. Мог порой быстро от радостно-вдохновенного состояния перейти к праведному гневу и обличениям. Батюшка мог горячо разгневаться в исповедальне и даже прогнать оттуда пришедшего на исповедь. Одного господина, с большой важностью и достоинством вошедшего в алтарь для исповеди, батюшка молча выслал оттуда, хотя тот и остался очень обиженным.
   Одна посетительница, долго ожидавшая батюшку у его подъезда, вдруг услышала, как тот гневно говорит молодому человеку в богатой шубе: «Уйдите, уйдите, я не хочу Вас видеть», — между тем как тот обнимал ноги батюшки и умолял простить его. Женщина с ужасом подумала: «Вот каких батюшка гонит, а я-то что...» — между тем, батюшка подошел к ней, благословил и заговорил с ней с большой любовью.
   «Горе было тому, в ком батюшка замечал своеволие и упорство: бывало, так и обличит при всех провинившегося. Чтобы смирить гордость и кичливость человека, батюшка при всех, бывало, начнет пробирать его и выставлять на вид темные качества и дурные свойства его характера, а случалось, что иного непокорного гнал вовсе из своего храма и запрещал показываться ему на глаза. Ничего не было тяжелее такого изгнания!» Многие после этого насовсем уходили, другие решались терпеть обличения ради общения с батюшкой и возможности молиться на его службах. Видя смирение человека, батюшка прощал его.
   «Завистник, лжец были посрамлены, принижены; скупость, лихоимство — осуждены, затоптаны; злость, бессердечие — вырваны, уничтожены. Духовная гордость — помощница губителя дьявола — разобрана во всех своих видах. «Не смейте подходить ко мне, не смейте бывать в этом храме» — то было такое ужасное наказание для любящих батюшку! Эти-то уроки обличения и наказания были настолько спасительны, что сразу вырывали глубокие долголетние корни самых тяжелых, самых губительных пороков. Пьянство, воровство, ложь, обман, лихоимство, злоба — излечивались такими глубоко вразумительными уроками. «Если так поступишь, то не смей ходить ко мне», — и довольно! Соблазнительное желание сейчас же исчезало, уступая место покорности и послушанию».
   Один из пастырских приемов батюшки заключался в следующем: видя, что согрешивший человек слишком слаб, чтобы понести обличение, отец Валентин в его присутствии очень резко ругал за тот же грех другого, даже порой ни в чем подобном не виноватого. Тем самым пастырь испытывал и более духовно-сильного, и приводил в покаяние более слабого. Так, например, было, когда одна его духовная дочь Мария Петровна задумала причаститься без исповеди, а батюшка обличил в том же самом стоящую рядом женщину, и обе они со слезами покаялись.
   Анна Щукина с детства полюбила молитву и ревностную благочестивую жизнь. Однако в одно время она, как бы утомившись, начала предаваться лени и нерадению. И вот, придя к батюшке, она слышит, как тот говорит стоящей перед ней женщине: «Лучше побеждать, чем быть побежденной». Женщина с удивлением смотрит на о. Валентина, а Анна Васильевна отлично понимает, кому это говорится.
   Ругая кого-либо, батюшка наблюдал и за тем, как реагируют на это другие его духовные чада: огорчался, если видел в них осуждение или даже злорадство, радовался, если видел сочувствие. Из скорбного письма прот. Валентина о нападках на него митрополита, видно, что даже в такой унизительной ситуации он внимателен к реакции окружающих и скорбит об их бесчувствии.
   Многих усилий и многих молитв стоило батюшке вырвать человека из сетей порока. Для тех же, кто начал жить благочестиво, возникала опасность впадения в духовную гордость. Вставших на путь духовной жизни христиан диавол начинал искушать с другой стороны: толкать на самочинную духовную деятельность и уводить с пути послушания и смирения. «И вот пастырь стада Христова, внимательно следивший за всеми проявлениями такой неправильной духовной ревности, вовремя и умело останавливает такое парение к небесам, так сказать, «схватывает за ногу» и спускает на стезю смирения несмысленных ревнителей, уясняет им их ревность не по разуму, отрезвляет от ложного понимания духа евангельских истин и одностороннего увлечения буквой закона». Для этого батюшка также обличал публично самоуправство, гордость, самоволие и самочиние.
   Отец Валентин, истинный молитвенник, имел особый дар привлекать и других ко внимательной, усердной молитве. Все, кто писали о нем, отмечают, что на совершаемых им службах молитвенным настроем проникались все находящиеся в храме. Пришедшим к батюшке в тяжелом, подавленном состоянии, обращавшимся со скорбью или болезнью он прежде всего говорил: «Давай помолимся», — и начинал усердно молиться. Одной своей духовной дочери, внимательно молившейся за службой, батюшка поощрительно сказал: «Как хорошо ты сегодня помолилась! Глядя на тебя, и я-то помолился». Действенность молитв самого пастыря лучше всяких слов убеждала всех в силе и могуществе горячей молитвы.
   Вот замечательные примеры из непубликовавшейся машинописной книги новомученицы Анны, характеризующие о. Валентина как пастыря.
   «Насколько милосерден был батюшка и насколько велико было коварство злобных людей против него, может показать следующий случай. Один крестьянин внушил своей соседке, простой деревенской женщине, что в Кремле в Архангельском соборе есть священник, который гадает на картах и предсказывает. У нее случилось какое-то большое несчастье, и вот, чтобы помочь горю, она собралась в Москву и пришла в Архангельский собор.
   Батюшка служил обедню. По окончании ее народ собрался группами, чтобы проводить батюшку, который был еще на амвоне. Вдруг странная деревенская женщина в нагольном тулупе обращается к толпе и спрашивает: «Где тут священник, про которого мой сосед баит, что он гадает на картах или оракулах?» Такой непонятный деревенский жаргон возбуждает любопытство и недоумение в толпе: все теснятся к женщине, начинают тормошить, бранить ее, говоря: «Что ты, дура, врешь? Никакого тут нет священника, который гадает...». А она — знай свое: «А мой сосед баит, там в Кремле есть священник, который гадает на картах или оракулах, а у меня сильное горе, я и пришла к нему погадать...»
   Можно представить себе, в каком ужасе были духовные дети батюшки: какая-то глупая женщина смеет по наговору наглого соседа принимать его за гадальщика! Надо поскорее эту дуру вытолкнуть из собора! И вот все дружно начинают толкать женщину к паперти, чтобы избавить батюшку от такой странной посетительницы. Они уже близко к паперти и спешат, чтобы отзвук пошлой речи не коснулся слуха пастыря. Но тут, стоя на амвоне, батюшка увидел, что его духовные дети творят что-то неподобное. Как возможно, чтобы человек, приехавший к нему издалека, да еще с великим горем был выгнан из храма? Раздается полустрогий, полуласковый голос: «Детки, кого вы там тормошите?» Батюшка сошел с амвона и стал подходить к толпе. Тогда поспешили объявить ему, что пришла какая-то деревенская женщина и говорит сама не знает что.
   Батюшка серьезно приказывает: «Оставьте ее: я сам поговорю с ней»,— и спрашивает женщину: «Скажи, что тебе нужно?» А она опять свое: «Мой сосед баит, что в Кремле священник гадает на картах или оракулах, вот и я приехала погадать». Тогда батюшка серьезно, без тени обиды, спрашивает: «А карты у тебя есть?» Велика была любовь батюшки к людям, он тонко понимал человеческое сердце, видя перед собой лишь страдающего человека.— «Нет, кормилец, я думала, что у тебя они есть...» — «Вот видишь, и у меня их нет, значит, я не гадаю», — возражает ей благой пастырь. Потом он похлопал женщину по спине и убежденно сказал: «Я горе твое знаю и тебе помогу, а соседа твоего Господь накажет...»
   Эта женщина через некоторое время опять пришла в собор поблагодарить батюшку за оказанную ей дивную помощь, и сообщила, что сосед ее действительно был наказан: у него сгорел овин с хлебом.
   «Графиня Толстая в первый раз пришла к батюшке в шелках и бархате, как подобает аристократке. Батюшка ласково принял ее, долго беседовал с ней, потом отпустил ее и пошел в алтарь. В это время графиня оказалась в толпе, где ее со всех сторон толкали. Она в ужасе заметалась, не зная, как выбраться: «Боже мой, я так не могу, это невозможно!» — взывала испуганная барыня, боясь за свой наряд. Как это ее, привыкшую к почету и уважению, могут мять и толкать какие-то люди-невежи? Батюшка вышел из алтаря и сказал: «Простите, графиня, здесь у меня титулы не признаются, мои все без титула...»
   Здесь мы видим полное нелицеприятие и нечеловекоугодие батюшки; однако не всегда он поступал таким образом, зная, что при первой встрече не всякий человек готов смиряться и воспринимать воспитательные уроки. Обычно отец Валентин с большой мудростью и осторожностью начинал свое общение с богатыми и знатными людьми, зная, что человека, привыкшего к почестям, непривычная для него строгость может навсегда оттолкнуть от Церкви. «Батюшка умело, даже с почтением подходил к богатым, отдавая должное их званию и положению. Одна бедная женщина Мария, недавно узнавшая батюшку, смутилась таким ласковым обращением пастыря с богатыми и подумала: “Видно, этот батюшка только и любит богатых, а до бедных ему и дела нет”. Неожиданно после службы батюшка подходит к ней, благословляет и говорит: “Я и бедных, и богатых одинаково люблю”».
   Примечательные черты духовного облика батюшки мы видим в воспоминаниях В. Н. Зверева:
   «Однажды за исповедью мне пришло в голову спросить о. Валентина, почему он приносимые ему деньги приказывает класть на блюдо, на подоконник, а не убирает их просто в карман? Он весело рассмеялся. Из кармана, деточка, (его любимое слово, с которым он обращался и к детям, и к взрослым) доставать неловко. Не мои это деньги... Да еще и случай у меня такой был: клал я прежде деньги в карман. Бывало, наберется много. И вот пришел кто-то исповедываться. Как всегда, отпускаю ему грехи, накрываю кладущего земной поклон епитрахилью... проводил. За ним следующий, другой, третий. Наконец, понадобилось кому-то дать денег,— я в карман, а кармана-то и нет больше. Сам не заметил, как отрезали!.. С тех пор вот я и поставил блюдо».
   Незлобивость, кротость и снисходительность о. Валентина, не говоря о его доброте и сердечной деликатности, были безграничны. При надобности он умел быть твердым, но, насколько было заметно, твердость эта была им применяема больше к самому себе. Себе батюшка не давал поблажки. Как бы он себя ни чувствовал, службу Божию он отправлял неукоснительно, и я не слышал примера, чтобы он отказал в приеме кому бы то ни было. Принимал же он нуждавшихся в нем не только в храме, но и у себя на дому, куда многие неделикатно стремились попасть со своими надобностями.
   Вот еще интересный пример духовного врачевания благодатным пастырем:
   «Маша Шишкова причастилась у батюшки Святых Таин. После службы она встретилась с одной девушкой, которая потрясла весь ее дух соблазнительными рассуждениями о святой вере. На другой день о. Валентин вдруг сам спросил ее: «Деточка, как ты день-то провела вчера? Что с тобой было?» — взял за руку и велел снова причаститься. Все смятение ее сразу прошло, на душе стало отрадно и покойно. Батюшка сказал ей: «Ни с кем не спорь о религии».
   Отец Валентин не любил принуждать кого-либо к делам благочестия или к проведению более строгой жизни: «Он обращался к доброй воле человека»,— пишет новомученица Анна. Батюшка никогда не требовал от своих чад непосильного аскетического подвига, хорошо понимая, что люди становятся все более немощными и душевно, и телесно, и для многого уже просто не имеют здоровья. Так, если человек был серьезно болен, батюшка «приказывал нарушать пост, властью священнической снимая этот долг с человека. Разрешая есть скоромное, он часто прибавлял: “Я это на себя возьму”».
   Одна духовная дочь батюшки, Пелагея Ивановна, зная, что о. Валентин многим болящим разрешает постом вкушать скоромное, неверно поняла это и сама в Петровский пост выпила молока. Однако, придя на исповедь, рассказала об этом батюшке. Тот вразумил ее следующим образом: «Ну, что же,— сказал он, — ты ведь у меня не монахиня, не игуменья...» Потом вывел ее к собравшимся исповедницам и, воздев руки вверх, вдохновенно сказал: «Апостолы Петре и Павле, простите рабу сию Пелагею, се, пост ваш нарушила». — «И мы нарушили...» — послышались робкие боязливые заявления собравшихся. Пастырь, слыша желаемое общее признание, опять стал молиться: «Святые апостолы Петре и Павле, простите рабам сим, что они пост ваш нарушили...» Так батюшка мягко обличил грех и одновременно еще раз понудил своих духовных чад усердно помолиться.

Наставления

   Главной заповедью отца Валентина духовным чадам была христианская любовь. Это он неоднократно подчеркивает в своих проповедях и частных беседах. «Любовь, общую любовь и сострадание имейте друг ко другу — вот что постоянно заповедовал батюшка. «Всех любишь? Всех прощаешь?» — любил он спрашивать на исповеди, и до конца своей страдальческой жизни смирял гордость и надменность, и всюду старался водворять мир, любовь и согласие».
   Батюшка обращал особенное внимание пасомых на то, что любовь к ближним должна быть деятельной, а не пустыми разговорами. «Наша благотворительность мертва, — сетует он, — люди не хотят сделать что-либо для ближнего». Поэтому одной из главных своих задач он считал научение пасомых этой деятельной любви, в частности, через хорошо организованную систему взаимопомощи.
   «Батюшка прежде всего следил, чтобы все жили деятельно, а потому всем приготавливал дела и занятия; праздности он больше всего боялся, потому что праздный, рассеянный ум не способен внимательно молиться, горячо обращаться ко Господу. Пастырь заботился, чтобы одиноких девушек пристроить в трудящиеся семьи и таким образом приучить к деятельной жизни»,— пишет мц. Анна.
   В личных беседах, как и в проповедях, батюшка далеко не всегда упоминает имена аскетических писателей, на учении которых он основывается. Однако можно заметить, что он преподает пасомым многое из этого учения: его советы и заповеди не ограничиваются внешними делами благочестия; простыми словами батюшка учит молитвенному деланию, трезвению, внимательной жизни, хранению чувств, благодушному перенесению скорбей, в чем деятельно выражается покаяние, смирение и вера, отречению от своей воли и преданию себя воле Божией.
   По милости Божией, мы имеем немало записанных и уже опубликованных проповедей прот. Валентина. Однако духовных советов и наставлений батюшки, преподанных им в личных беседах, его ответов на жизненные вопросы, к сожалению, известно совсем немного. Вот некоторые наставления из личных бесед с духовными чадами, записанные мц. Анной и помещенные, главным образом, в книге «Светильник Православия» и других.

О исповеди и причащении

   Случалось, что отец Валентин допускал до Святого Причастия не постившихся как должно, говоря: «Я все приму на себя». «И вообще, не любил батюшка одного наружного пощения, одной внешней молитвы, — вспоминает мц. Анна. — Так, бывало, рассердится и заволнуется, когда услышит, что кто-нибудь принимает на себя непосильный, лицемерный пост. “Не животом, не едой спасайте свои души, — бывало, скажет батюшка. — Господу нужно наше горячее сердце, а не наружное пощение и лицемерное хождение по церквам. Это все ханжество и заблуждение. Пусть в тебе любовь будет, да милосердие, а не наружная пустая набожность». Батюшка требовал внутренней чистоты, милосердия, послушания, кротости, смирения и покаяния”».
   Большинство наставлений и советов батюшки новомученица Анна приводит со слов духовной дочери пастыря Прасковьи Михайловны Сотниковой. Жаль, что они были пересказаны по памяти, и потому достаточно кратки, переданы разговорным языком и, может быть, не всегда точно:
   «Исповедь должна быть внутренняя, от сердца, а не только наружная. Помнить надо, что Сам Господь прощает грехи. Понимаете ли, что значит исповедь? Вот сейчас вы каетесь, священник прощает и дает совет — это одна сторона, а вторая сторона — сама благодать прощает; это самое главное. Вы сейчас как блудный сын: Отец принимает в Свои объятия и прощает.
   Надо чаще приобщаться, чтобы избавиться от страстей. Я очень люблю тех, кто часто приобщается, — это мои друзья. «Жаждущий да грядет»,— сказал Господь. Древние христиане приобщались каждый день. Как они готовились? Милосердием.
   Нужно рассуждать: люблю ли я Господа? Когда подходишь к Святым Дарам, скажи Господу: «Все Ты мне заменяешь и всех. Кроме Тебя нет ничего и никого у меня. В Тебе, Господи, и мать, и отец, и муж — все; Ты радость и утешение». Нужно молиться: остави нам долги наша.
   Что значит желать причащения? Все равно, что жаждать пить; и нельзя сразу, а нужно пить понемногу, иначе будет во вред. Также и причащение: нужно с рассуждением, подумать: люблю ли я Господа? Если не променяешь Его ни на что: ни на деньги, ни на отца, ни на кого другого — то любишь. Если не желаешь никому зла — можно причащаться. Чем привлечь Христа? Верой, любовью, чистотой, хождением в храм, приобщением.
   Как готовиться? Главное — смирение; приступать, как разбойник, как жена кровоточивая, как прп. Мария Египетская. Господа принимать надо со смирением и кротостью, и с радостью. Господь сказал: «на кого воззрю: только на кроткого и смиренного, и трепещущего пред словами Моими» (Ис.66:2).
   Не смущайся, что я тебя благословил покушать накануне Причастия после исповеди: это не значит недостойно причаститься. Если бы ты с гордостью шла причаститься, я бы сказал: нельзя, будет в осуждение, нужно быть чистой. Нужно каждый день быть готовой к Причащению, быть готовой к смерти.
   Господь сказал по воскресении: «Радуйтесь!» — после причащения надо радоваться, не надо сокрушения. Вы теперь мудрые девы, возлюбите Господа — Жениха своего, а о земном даже мыслить не надо; это все земля, нужно больше думать о будущем.
   Когда стоят со Святыми Дарами и приобщают народ, нельзя сидеть: Сам Господь присутствует. Нужно уйти в другой придел и там, по немощи, можно посидеть».

О праздниках и святых

   «Крещение Господне — день, особенный среди всех дней, кроме Великой Пятницы. Освящение воды, всего водного естества; пройдут, осветят и исцелят вас; надо веровать и надеяться.
   Праздник Преображения нужно проводить уединенно и просить у Господа света, чтобы Он коснулся лучом благодати, проник в сердце».
   Об Успении: «Вот какой праздник Божией Матери! Проси у Нее, чтобы Она дала тебе все хорошее, молись Ей, чтобы Она спасла тебя от всего худого, дай обещание ради Ее праздника не оскорбляться ни на что, что бы ни приключилось».
   На Рождество Божией Матери: «Препоручи все скорби Ей, а если Ей угодно, еще больше Она пошлет, и все с радостью нужно принимать, ради спасения и будущей жизни. Проси Бога и Пречистую, чтобы быть тебе чистой и целомудренной».
   В день «Нечаянной Радости»: «Какой сегодня праздник Божией Матери! Она не отвращает лица Своего от всякого грешника кающегося; как о всех печется!»
   «Когда бываешь в церкви и слушаешь слово Божие, всегда думай: «Может быть, в последний раз слышу». Надо быть благодарной всегда, не только на словах.
   Не ропщи, что долгая служба, постное кушанье; надо назидаться святым Писанием, читать и слушать в церкви; надо не перед людьми показывать, что постишься, а в душе».
   «Святой Иоанн Богослов поможет, когда плоть одолевает, потому что он был девственник. Бога проси, чтобы Он тебя поручил ему, как Божию Матерь.
   На память св. Марии Магдалины очень хорошо приобщаться. У нее было искушение: ее все упрекали, осуждали, а она ничего и никому худого не делала. А потом она получила воздаяние, как надеялась, веровала и любила. Сколько она жертвовала мира! А ты не миро, а сердце чистое и сокрушенное неси Господу.
   Не надо унывать, когда кто что скажет или побранит, надо вспомнить мучениц Екатерину и Варвару, иначе отгонишь Духа Святаго. Надо на все смотреть с хорошей стороны, надо найти что-нибудь хорошее во всяком грешнике».

Молитва и добродетели

   В числе других кратких молитв, о. Валентин советовал читать следующие: «Отче, согреших на небо и пред Тобою, несмь достоин нарещися сын Твой, сотвори мя единаго от наемник Твоих»; «Се раба Господня, да будет ми по глаголу Твоему».
   «Не надо из-за лени оставлять молитву, или чтение, или работу. Если не докончено какое дело, надо докончить, не сегодня, так завтра.
   Нужно сердце сторожить, чтобы мысли не входили. Если приходят, то нужно молиться: «Сердце чисто созижди во мне, Господи». Как от вора оберегаются, так нужно стеречь и запирать свое сердце. Порой враг врывается хитростью, сначала — под благовидной беседой. Нужно вслушиваться и все рассматривать, к чему ведут мысли. Греховные мысли — скорее отгонять, молитвой со слезами, покаянием, причащением.
   Когда идут с выносом Святых Даров, всегда поминай присных.
   Надейся на Господа и от Него помощи ищи. Он никогда не оставит. Нужно больше молиться Божией Матери, прибегать к Ней: Она наша Заступница; проси Ее, чтобы Она тебе напоминала, что узок путь в царствие небесное.
   Когда молишься, нужно забыть все, кроме Господа и святых: ничего не видеть и не слышать; не нужно заботиться, что о тебе подумают, и не нужно смотреть, кто как молится.
   В церкви разговаривать грешно; но если спрашивают, нужно ответить. Что же делать? Нужно утешить человека.
   Из церкви нужно выходить с миром. Если взволнуетесь от чего, нужно помолиться Царице Небесной, приложиться к Ее святой иконе и уносить мир в дом.
   Крестное знамение на себе полагать надо со вниманием и поклоны творить; за трапезой сидеть со страхом и воздерживаться в словах. Не нужно слушать разные разговоры, кроме бесед о Боге, о будущем, о спасении души.
   Не надо бояться грома, это грех. Нужно помолиться Богу, прочитать «Царю Небесный» три раза, подумать: какое величие Божие, а я — такое малое создание, и Бог меня хранит. С Богом везде хорошо; что Ему угодно, то Он делает.
   Нужно почаще думать о смерти своей.
   Нужно не пресыщаться, а кушать всегда с голодом.
   Нужно заповеди иметь в сердце; каждую неделю просматривать совесть, по заповедям ли живешь, а не только наизусть знать и при этом не исполнять.
   Будьте, как древние христиане: они были дружелюбны, имели ко всем любовь нелицемерную, имели все общее, молились единодушно.
   Как исцеленный не хотел уходить от Господа, так и нам нужно быть всегда в присутствии Божием, не забывать, что Бог все видит и слышит: так никогда не согрешишь.
   В полночь читай «Милосердия двери отверзи нам...»
   Хорошим людям не страшен будет Суд: они будут радоваться, что все страсти кончатся. Гордость — как трудно с ней бороться! А там ее не будет. Здесь — страсти плотские, ложь и прочее, а там — только радость и утешение. И нам надо надеяться, что будем одесную Господа, потому что мы верующие; а кто проклят — будем за того молиться, чтобы и он был наш, а не отверженный.
   Проси, чтобы Господь покрыл одеждой оправдания все прежние грехи, проси, чтобы дал сосредоточенную молитву.
   Раздражаться — великий грех, особенно постом. Кто нам наденет терновый венец? А вот надевают обстоятельства. Нужно все, что бы ни было, переносить, ничего не говоря, будто ничего не видишь и не слышишь; на все нужно наложить пост: на глаза, уши, на чувства.
   Будь как пепел, зола; унизь себя до земли, никому ничего не говори, не оставляй послушания.
   Нужно сирот и вдов утешать; сама знаешь, как одинокой тяжело жить. Нужно нам с тобой быть для всех утешением; чтобы, где бываем — радовались бы нам, и желали бы видеть нас, и любили бы за то, что с плачущими плачем».
   Указывая на лоб и на грудь, батюшка сказал: «Вот где спасение! Когда бывают искушения, увидишь или услышишь что-то неподобное, надо святой воды ложечку принять и помолиться: «Боже, очисти мя, грешную»; или «Царю Небесный» прочитать».
   Подарил книгу «Училище благочестия», велел каждый день читать: «Научитесь быть добродетельной».
   «Начиная однажды панихиду, батюшка обратился ко всем собравшимся в соборе и сказал: “Знайте, что все, кого мы будем сейчас поминать, здесь с нами, радуются и благодарят нас, а кто достоин, тот может и видеть их. Помните, что если мы здесь будем поминать и молиться за своих дорогих усопших, то они с радостью и любовью встретят нас на том свете”».

Утешения в скорбях

   Как отмечалось выше в главе о проповедях, отец Валентин уделял большое внимание обучению своих пасомых терпению скорбей. Очевидно, что батюшка обладал и даром утешения, и общение с ним, его молитвы помогали в самых тяжких утратах и горестях:
   «Если будут отца бранить или выгонять — все терпи ради Господа; и Его гнали, негде Ему было главы преклонить. Если будешь терпеть, будешь в числе мудрых дев; пойдешь за Богородицей и будешь сопровождать Ее.
   При скорбях нужно чаще повторять: Господь Просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся.
   Надо надеяться на промысл Божий и читать псалом 138.
   Если у нас бывают неприятности, все нужно принимать, как от руки Божией за прежние грехи. Знай, что все на пользу; все нужно с радостью переносить. Ты каждый день вкушаешь просфоры; будь так же чиста, как просфора. Нужно так жить: видеть, как бы не видишь, слышать, как бы не слышишь. Нужно помнить, что ты ради Бога все оставила.
   Скорби для нас дороже всякого наслаждения.
   После скорби молись перед сном хорошенько за обидящих и ненавидящих.
   Не надо, чтобы было по-нашему, а чтобы было по-Божьему; надо радоваться, когда не по-нашему, надо все переносить, как Господь все терпел и смирялся».
   Когда Прасковью Михайловну понесла лошадь и она очень испугалась, батюшка сказал:
   «Много жалеешь жизнь, боишься смерти и болезни; не смерти бойся, а того, как предстать на Суд. Когда покаешься и причастишься, нечего бояться. Как мы ничтожны! Сейчас были на краю могилы, а Бог Всемогущ, все в Его руках. Как хорошо с Господом, везде: и в пропастях, и в вертепах, и на море,— везде весело, нескучно. Возьми в пример святую, имя которой носишь: она все оставила. Кто идет путем Господним, у тех бывают скорби: все у них отнимается, дружба разрывается. Все нужно принимать, как от руки Божией, а то — чем же спасаться? Добрыми делами трудно, тогда скорби надо переносить».
   Маша Шишкова жила одно время с одной больной, которая очень досаждала ей и выводила ее из терпения. Намучившись с ней, Маша решилась оставить ее и пошла за благословением на это к батюшке, который был уже болен и находился дома. Только хотела она сообщить о своем намерении, как батюшка сказал: “Мне и солнце перестало светить, а вы и немножко потерпеть не хотите”.
   Мальчику из бедной семьи батюшка сказал: «Не бойся бедности, бедность — не порок».
   «Болезни у нас за грехи; поскорбеть — ничего, только роптать не надо. Полечиться хорошо — все от Бога, только не надо забывать Врача Духовного; самое главное лекарство — причащение, соборование, молитва пресвитера.
   Пусть тело болит за прежние грехи, только бы душа была здорова, не смущалась бы: все, дескать, не так, не по-нашему.
   Когда нездоровится, всегда помни, что Господь с тобою.
   Нужно беречь здоровье, не нужно утомлять себя; нужно разок в неделю отдохнуть, вы очень слабы. Хуже, если свалитесь на шесть недель. В будущем ответите Господу, что отдыхая, слушались духовника, посланника Его; а что ответите, если не берегли здоровья?
   На болезнь роптать не надо; всем свой крест: кому болезни, кому сиротство, бедность, и кто чем подвизается, тем достигает царствия небесного».

О болезнях и лечении

   В случаях, когда женщине грозила смерть от родов, батюшка всячески призывал надеяться на Бога, прилагая и свои горячие молитвы о благополучном исходе дела. Об одном таком случае также рассказала мц. Анне Прасковья Михайловна. Однажды она встретила в храме «Нечаянной Радости» простую деревенскую женщину, ждавшую ребенка, и разговорилась с ней. Оказалось, что все врачи настаивали на операции, предсказывая в противном случае смерть матери или ребенка. Та очень боялась, так как имела уже семерых детей. Соседка посоветовала ей пойти в храм к о. Валентину и проводила ее туда. Не успели женщины рассказать батюшке, в чем дело, как тот ласково сказал: «Бог милостив, деточка, не беспокойся, Бог милостив». И, уезжая, еще раз крикнул из пролетки: «Не беспокойся, деточка, Бог милостив». Через пять дней Прасковья Михайловна встретила соседку больной и та сказала: «Слава Тебе, Господи, все благополучно! Помучилась денька два, а все-таки все обошлось хорошо по батюшкиным святым молитвам».
   Другой женщине, которой предстояли опасные роды, батюшка советовал пить святую воду и чаще причащаться. Благополучно родилась здоровая девочка.
   Показательно, что уже в то время среди церковных людей бытовало пренебрежение к лечению земными врачевствами, что особенно распространилось впоследствии, в наши «времена неофитов». Уже св.прав.Иоанн Кронштадтский имел нужду обличать это заблуждение, называя самоубийцей того, кто сознательно не лечится. Преданные этому предрассудку удивлялись, что отец Валентин, при жизни имея благодатный дар исцеления, тем не менее, направлял больных к своим знакомым врачам, не отвергал и даже сам знал медицину, порой давал лекарства и указывал естественные средства лечения. Как мы видели, например, из дневников новомученицы Анны, отец Валентин грозно потребовал, чтобы она лечилась у врача, видя на это волю Божию и обличая гордую мысль, что Господь должен исцелить ее Сам.

Духовная дружба

   Хотя в Святой Церкви имеется множество путей святости, и подвиги разных святых порой сильно отличаются друг от друга, но во всех угодниках Божиих действует единый Святой Дух, и все святые, близкие Богу, близки и друг другу по духу. Монашество, как Божие установление, как высшее проявление христианства и путь к духовному совершенству, не может быть чуждо и не близко какому-либо святому человеку.
   Проводя подвижническую жизнь, хотя и не будучи в монашеском постриге, отец Валентин, однако, не мог не почитать монашество. Были у него и духовные друзья из числа монахов-подвижников. Среди них — один из известнейших и глубоко почитаемых в Москве старцев — афонский иеросхимонах Аристоклий (†1918). Сохранились фотографии и живописный портрет, на которых оба подвижника изображены вместе. Перед смертью отец Валентин многим своим духовным чадам благословил обращаться к старцу Аристоклию. Отец Аристоклий постоянно служил панихиды по своему почившему другу. Знаменательно, что ныне готовится прославление в лике святых обоих подвижников, может быть, оно состоится приблизительно в одно и то же время.
   После кончины о. Валентина, его дочь Любовь с одним из своих сыновей иногда посещали старца Аристоклия на Афонском подворье, в его маленькой келье со множеством икон. Однажды старец подвел мальчика к резному столику и сказал: «А вот у меня здесь сокровище»,— и открыл резной ларец, в котором были частицы одежды, иконы, вещи и, по всей видимости, частицы мощей святых. Дочери о. Валентина поддерживали духовную связь с его другом-подвижником о. Аристоклием, и он всегда был почитаем среди потомков батюшки.

Взгляд на монастыри

   В существующих биографических источниках об о. Валентине нам не встретилось случаев, когда батюшка посылал своих духовных чад поступать в монастыри, хотя очень многих склонял к благочестивой, целомудренной или девственной жизни в миру. Думается, что это не случайно. Как писал свт. Игнатий (Брянчанинов), еп. Ставропольский, и как отмечалось другими святыми и подвижниками благочестия, российские монастыри в XVIII-XIX вв. находились в большом упадке, «многие пристани обратились в пучины».
   Кроме того, есть основания предполагать, что благодатный московский пастырь провидел грядущую катастрофу, которая должна была совершенно уничтожить монастыри. Вероятно, по этим причинам он указывал своим чадам, как проводить ревностное христианское жительство в миру, и сам руководствовал их в духовной жизни, не посылая в монашеские обители. Своего духовного сына Ипатия Ставрова, имевшего монашеское устроение, батюшка направил не в монастырь, а к своему духовному другу, старцу Аристоклию. Вот один чудесный случай, несколько открывающий взгляд о. Валентина на современные ему монастыри:
   «Леночка Иванова летом 1910 года поехала помолиться к прп. Тихону Калужскому. Приехала она оттуда сильно взволнованная и стала проситься у матери отпустить ее туда в монастырь, говоря, что она все хворает в миру, а в монастыре ей будет легче жить.
   Но мать ее еще при жизни батюшки видела, что он не любил отпускать в монастырь неопытную пылкую молодежь, зная, насколько велик и ответственен подвиг монашества. Поэтому женщина стала уговаривать свою дочь оставить свое намерение и продолжать хотя и мирскую, но скромную и деятельную жизнь. Однако никакие просьбы, слезы и уговоры матери не помогали. Сбитая с толку, расстроенная девушка все твердила свое, не слушая никаких доводов и резонов.
   Тогда мать стала молитвенно обращаться к своему дорогому пастырю, чудеса которого при его жизни она видела неоднократно, и просить его вразумить дочь и указать: угодно ли Господу ее своевольное намерение. И вот, в одну ночь Леночка видит во сне батюшку: будто бы она стоит поодаль от него, а к нему подходит его младшая дочь Вера и просит у него благословения пойти в монастырь. Но батюшка очевидно недоволен и взволнован ее просьбой, и говорит: «Нет, в монастырь я тебя не благословлю: мне тебя жаль; нет, нет, тебе не надо идти в монастырь». Слыша такой строгий решительный отказ пастыря, Леночка стоит, не трогается с места и не решается просить пастыря о том, от чего он строго отклоняет свою дочь.
   Когда девочка проснулась, точно гора свалилась с ее плеч; у нее проходит желание идти в монастырь, и мать, видя ее такой веселой, в недоумении спрашивает ее, уж не открыл ли ей чего во сне батюшка. Леночка передает ей свой сон, и мать ее, видя такое дивное заступничество дорогого пастыря, не знает, как и благодарить его за его попечение о них».
   В этом рассказе очень показательно, что, считая необходимым уйти в монастырь, девушка смущалась и не имела душевного мира, а когда сон убедил ее в противоположном, она успокоилась и обрадовалась, потому что именно такой была для нее воля Божия.
   Конечно же, и в те времена кого-то Господь призывал уходить в святые обители, и именно монашествующие в годы безбожных гонений явили изобильный плод мученичества и исповедничества. Да и в уже известном нам рассказе преподобномученика Никона (Беляева) отец Валентин, по всей видимости, одобрил его намерение вступить в монастырь. Однако своих духовных чад батюшка преимущественно наставлял к благочестивой, ревностно-христианской жизни в миру.

«Не лишайте себя лучей надежды…»

   Образ о. Валентина будет раскрыт неполно, если не упомянуть о его переписке с Е. М. Машкиной, тем более, что писем благодатного пастыря другим лицам (кроме нескольких — родным) почти не сохранилось. Эта переписка была опубликована о. Павлом Флоренским, поскольку о. Павел интересовался личностью о. Серапиона (Машкина) — сына Екатерины Михайловны Машкиной.
   К сожалению, архим. Серапион известен в церковно-исторической литературе не с лучшей стороны: он сочувствовал социалистическим идеям и даже, по некоторым данным, состоял в социал-демократической партии (хотя при жизни о. Валентина он и писал, что в нем нет «прямого социализма»). Возможно, его нездоровый духовный настрой и явился следствием непослушания о. Валентину и другим духовным людям.
   Сами письма о. Валентина к нему о. Серапион уничтожил (кроме тех, что сохранились у матери). Из письма же о. Серапиона к о. Валентину мы узнаем, например, что только ради просьбы благодатного пастыря он согласился принять царскую награду, которую не хотел принять по причине нелепых предрассудков и гордости. В начале знакомства с этой семьей отец Валентин убедил будущего о. Серапиона не ехать на Афон и поступить в Духовную Академию, которую тот, будучи убеждаем батюшкой, и закончил. Позже пастырь писал, что не радуется о возведении о. Серапиона в сан архимандрита, и считает, что тот должен заниматься миссионерством. При этом отец Павел в своих комментариях сообщает следующее:
   «Духовник Глинской пустыни, о. Домн, давал о. Серапиону подобный же совет. Он совершенно ясно предсказал о. Серапиону, что никогда о. Серапион не дойдет до высших степеней церковной иерархии, не будет епископом и кончит жизнь не в самостоятельном монастыре. Точно так же и относительно сочинения его он предсказал, что при жизни о. Серапиона оно не будет напечатано, но что «явится миру» после смерти. Отец Домн не советовал ему постригаться. «Ты должен быть миссионером, миссионерствуй так, ты способен, просвещай, а постригаться не надо»,— говорил о. Домн.— Когда же произошли нестроения в Знаменском монастыре, где настоятельствовал о. Серапион, и он вынужден был удалиться на покой, мать его, Екатерина Михайловна, и брат Александр говорили: «Вот как сбывается предсказание о. Домна!». Сбылась и вторая часть предсказания: о. Серапион умер, не напечатав своего сочинения».
   Это печальное замечание мы должны были сделать ради прояснения отношений благодатного пастыря к архим. Серапиону.
   Главная тема писем о. Валентина к Е. М. Машкиной — утешение в скорбях, и это утешение — действенное, написанное со властью и имеющее дух святоотеческих писаний. Предлагаемое в них врачевство от скорби — это взгляд в небо и вечность. В письмах ясно проявляется великая любовь и глубокое смирение благодатного пастыря. Вот несколько примеров:
   «Глубоко почитаемая мной
   Екатерина Михайловна!
   Простите долгое молчание. Проходили дни и недели, и в памяти и сердце моем не было часов забвения Вас. Памятую и помню, жалею и молюсь о Вас.
   Не писал положительно потому, что так бедно и сумрачно на горизонте душевном, что не находил слов утешения для Вас. Писать фразами способен скородум, говорящий и живущий ими. Вы меня, кажется, знаете, что я даю значение слову, как и делу.
   Что же делать, как не молчать, если я не вижу для Вас блестящей радости, а вижу лишь проносящиеся облака быстро убегающего земного счастья?
   Сегодня пишу, потому что вчера Спаситель сошел с небес, чтобы нам доставить не земную радость, не деньги и славу земную, не земной рай, но небо. Там — радости, счастье, блаженство. От всего сердца говорю Вам, дорогая Екатерина Михайловна, как приветствие и благожелание: «Христос на земли,— возноситесь». Живите себе тихонько в Беляеве и Курских местах, и Христос с Вами!
   Всегда Ваш усердный слуга,
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   26 декабря 1893 г.»
   «Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Буду истинно утешен, если моей старческой рукой написанные строчки найдут Вас пред наступлением нового лета Господня.
   Хотелось мне, чтобы они сказали Вам жизнерадостные упования на милосердие Божие, укрепив Вас в готовности исполнять волю Божию. Спросите: как исполнять? Так же, как Ангелы на небесах ее исполняют. Они не спрашивают: зачем, для чего, почему? Они не ропщут, но всегда готовы то делать, что Бог велит. Да будут же слова молитвы Господней: «Да будет воля Твоя на небеси и на земли"- девизом Вашей жизни в наступающий гражданский новый год.
   Господа ради, удалите всей силой воли, сохранившейся в Вашей душе, от себя уныние! Ободрите себя мыслью, что если утро и день жизни были пасмурны, то вечер ее, по милости Божией, можем провести спокойно: другим — дни, недели, месяцы и годы, а Вам и мне — впереди утешительной должна быть вечность.
   Христос с Вами!
   29 декабря 1894 г.»
   «...Не знаю причины, Вами указанной, Вашего нездоровья, захваченного в церкви. Вы вынесли исцеление и силою спасительных Таинств отразили худшую болезнь: в этом я убежден.
   Однако не для спора начертываю строки эти, а чтобы, согласно доброму желанию Вашему, откликнуться Вам в Курск и донести, что в Москве и в Лавре помнят, поминают Вас и молятся за Вас. В числе таковых буду и я, нижеподписавшийся, не на последнем месте...»
   «...Ваши труды по хозяйственному наблюдению своего фамильного очага не принадлежат к игривым движениям инстинкта, как Вы изобразили деятельность свою летом нынешнего года. Честь и хвала Вашей энергии! Дай, Господи, чтобы огнем ее согревалось и освящалось фамильное счастие милых Вашей душе людей. Выше нет любви, когда мать свое время, свои силы физические и нравственные сокровища души приносит в пользу своих детей. Это тот долг, который столь вдохновенно выражен учением нашего вселюбящего Христа Спасителя.
   Все это Вы знаете, а я упомянул здесь, имея в виду по любви о Христе утвердить Вас в дыхании, пока день идет».
   В конце книги мы приведем письма отца Валентина Екатерине Михайловне на духовные темы, опустив те, что касаются денежных и имущественных вопросов. Отметим лишь примечательный факт, открывающийся из них: при всей своей занятости, отец Валентин с самой трогательной заботой принимал на себя хлопоты по улаживанию дел Екатерины Михайловны, которую глубоко уважал. В частности, не имея своих средств, он делал для нее займ на значительную сумму, причем нередко приходилось слышать огорчительные отказы; содействовал ей в продаже имения, знакомил с влиятельными людьми, подыскивал для нее управляющего. Вот например, какого рода заботы порой брал на себя батюшка:
   «...Между 11 и 12 часами ожидаю о. Серапиона, а сейчас ночной темнотой направляюсь взять микстуру для Вашего покоя. Пошли его, Господи, Вам на долгие годы. Христос с Вами! Верный слуга Ваш, протоиерей Валентин». (Письмо от 2 ноября 1897 года).
   Возможно, в каких-либо архивах доныне хранятся никому не известные письма о. Валентина другим лицам. Будем надеяться, что когда-нибудь духовно-назидательное наследие батюшки будет ими восполнено.

Благотворительность

   Быть милосердным всякий может — вот сущность заповедей Господа нашего Иисуса Христа. Не рублями, но и копейкой можно послужить другому; не хлебом — стаканом воды оказать одолжение; не делом — лаской, советом можешь утешить нуждающегося. И за это — награда твоя от Господа, и награда иногда большая, нежели за пост и молитву.
   Протоиерей Валентин Амфитеатров
   Многие благочестивые духовники считают своим долгом заботиться не только о духовных нуждах своих чад, но и о телесных. Ведь люди приходят к духовнику и для того, чтобы рассказать о своих многочисленных скорбях и несчастьях. Отец Валентин, по своему милосердию и чувству пастырского долга, всегда старался помочь нуждающимся, чем только мог.
   Батюшка принимал участие и в общественных организациях благотворительного характера. Со времени основания в 1880 году Братства прп. Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Московской Духовной Академии, он был его действительным членом.
   Сам же батюшка был бессребренником и раздавал все: он не мог видеть бедности, нищеты и несчастий. «Все доходы батюшки, все приносимые пожертвования шли на помощь и поддержку бесчисленной бедствующей братии». Отец Валентин кормил и одевал тысячи сирот и вдов, давая им ежемесячные пособия. Ни один бедный не уходил от отца Валентина без помощи, так что старая нянюшка, жившая в семье пастыря более сорока лет, считала, что беднота бежит к батюшке «за рубликом», а потому с пренебрежением урезонивала «попрошаек», упрекая их за лень и праздность. Но людям не менее дороги были благословение и нравственная помощь их духовного отца.
   Хотя в то время было принято оставлять деньги принимающему исповедь священнику, батюшка часто отказывался их брать, у многих бедных людей не брал за исповедь никогда, и вместо этого сам щедро оделял деньгами. Особенно обильно подавал он милостыню к Рождеству и Пасхе. Часто бедные оделялись красивой, прочной материей, из которой потом шили скромные платья. Узнав о том, что глава семьи заболевал и лишался места, батюшка немедленно старался обеспечить несчастных деньгами, а затем и устроить отца на хорошее место. Если оставались без средств вдовы с детьми, батюшка немедленно находил для матери подходящее место, а детей устраивал в учебные заведения, оплачивая их содержание.
   Умерла одна бедная прачка; после нее осталась девочка Маня. Узнав об этом, батюшка сказал: «Бог дал нам дочку». С тех пор с великой заботливостью постоянно следил за ней; определил ее в Варваринский приют, где она жила до 17 лет, научилась хорошо шить гладью. Из приюта батюшка определил ее на место, потом выдал замуж и наделил приданым.
   Отец Валентин старался, чтобы никто из посторонних не знал о его милостынях, и больше действовал через других людей.
   Все, кто получал какую-либо поддержку от о. Валентина, с радостью сами стремились помочь другому, и с умножением его паствы ширилась благотворительная деятельность. Батюшка организовал среди своих пасомых целую четко продуманную и отлаженную систему оказания разносторонней помощи нуждающимся. Духовные дети и почитатели отца Валентина принадлежали к разным сословиям, имели различные профессии, а также отличались друг от друга по уровню образования и материального благосостояния. Были среди них и княгини, и простые работницы фабрики, и известные врачи, и видные юристы, и представители купечества, и скромные учителя, и нищие. При этом вся батюшкина паства представляла собой как бы одну большую семью, в которой каждый по мере сил и возможностей вносил свою лепту в дело материальной взаимопомощи.
   Сиротам подыскивались глубоко верующие семьи, готовые принять их к себе. Если осиротевшие молодые девушки ютились в жалких комнатах у хозяев-пьяниц, батюшка и их пристраивал в хорошие богатые семьи, где из любви к пастырю искренне заботились о них. Бездомных, опустившихся, сбившихся с пути людей, потерявших работу, устраивали на фабрики, в мастерские, в торговые предприятия и магазины. Тяжелобольным посылались опытные врачи или их устраивали в больницы; если они не могли заплатить, то бесплатно или на средства самого пастыря. Нуждающимся в постоянном уходе посылали сиделок.
   В семьи, где дети были недостаточно развиты, а потому не посещали учебные заведения, подыскивались опытные педагоги и репетиторы. Многих батюшка устраивал к супругам Алферовым — известным педагогам, которые первыми начали разрабатывать прогрессивные системы обучения. Они были духовными детьми батюшки и очень его любили. Беззащитным перед законом нанимались известные адвокаты.
   Все это делалось исключительно добровольно и бесплатно. Милостыня служила благодеянием и для тех, кто ее подавал, деятельно уча их чуткости и состраданию. Сам отец Валентин направлял всю благотворительную деятельность, внимательно следил за тем, кому и какую надо оказать помощь, указывал, что и как надо сделать, и, что было в его силах, делал сам.
   Евфимии Захаровне Кучеровой, которую зверски избивал и даже пытался убить муж-изверг, батюшка помог выхлопотать развод, и много поддерживал и утешал ее после тяжелых душевных потрясений.
   Две сироты Вера и Катя под влиянием о. Валентина из светских барышень стали скромными, духовно-настроенными девушками. Поскольку они не имели надежного крова, батюшка пристроил их к одной фельдшерице, которая по его просьбе с радостью взяла их к себе и нянчилась, как с родными детьми. Когда младшая из девушек опасно заболела чахоткой, которая уже сразила ее близких, батюшка стал усиленно молиться за нее, часто брать на исповедь и приобщать Святых Таин. Девушка выздоровела. Известно много случаев, когда по молитвам батюшки выздоравливали уже угасавшие от туберкулеза молодые девушки.
   Девушка-сирота Маша Чудинова была больна душевно: ей все время казалось, что за ней гонятся, и она в страхе бежала в храм к батюшке. Вряд ли ее могла ожидать иная будущность, кроме сумасшедшего дома. Однако отец Валентин пристроил ее в одну семью, жившую недалеко от храма — к Адриану Ксенофонтовичу Цыркину, и сам низко кланялся ему, прося любить и жаловать несчастную Машу. Частое присутствие в храме и причащение Святых Христовых Таин, гостеприимный приют и батюшкины молитвы совершили чудо: болезнь прошла, исчез безотчетный страх, и Маша была устроена служанкой в хорошую семью.
   Однажды она сильно заболела, так что с большим трудом дошла до собора и в изнеможении опустилась на ступени паперти. Потом, сильно промерзнув, через силу вошла в собор и упала ниц у образа Казанской Божией Матери. Тут батюшка сам подошел к ней, благословил ее, после чего она встала и затем во время службы почувствовала себя совсем здоровой.
   Духовная и благотворительная деятельность батюшки продолжалась до последнего дня его жизни. Когда он был уже совсем слепой и больной, дочери выносили его к посетителям на руках. Тем не менее, батюшке зачитывали все записки, все просьбы, и сообщали о присылаемых духовными чадами деньгах, и пастырь давал указания, как ими распорядиться, кого куда устроить и так далее. До самой последней минуты своей жизни батюшка продолжал эту деятельность, а после его кончины святое дело продолжили многочисленные духовные дети.
   О многом батюшка заботился на многие годы вперед и, по всей видимости, он предвидел страшные для России времена. Отец Валентин сознательно стремился к тому, чтобы после его смерти сохранились и плоды его духовного назидания, и созданные им связи взаимопомощи между людьми. Под его руководством сложилась прочная дружба среди семейств его духовных чад, которая помогла им выжить и сохранить веру и благочестие в самые страшные годы гонений. Держась вместе, батюшкины пасомые не были духовно одиноки и материально беспомощны. А их благочестие в свою очередь послужило к проповеди святой веры в богоотступническом мире, так же, как книги и устные рассказы о батюшке и его служении ближним.
   Вот какие черты духовного облика батюшки и особенности его пастырской деятельности мы смогли усмотреть в книгах и воспоминаниях о нем. Закончим эту главу отзывами о батюшке современных ему святых и подвижников благочестия, чье мнение имеет несомненный авторитет:
   Отец Иоанн Кронштадтский, уже признанный теперь всеми великий светильник Русской Церкви, говорил об о. Валентине москвичам, которые обращались к нему за советами: “Что вы бегаете ко мне, у вас в Москве есть свой великий пастырь, отец Валентин, который лучше меня, к нему и обращайтесь”.
   Преосвященный Иосиф Воронежский, который, живя на покое, двадцать семь лет нес крест слепоты и отличался великим духовным разумом и прозорливостью, благословляя однажды одного господина на отъезд в Москву, сказал ему: «Около Спасских ворот есть маленькая церковка, в которой служит великий пастырь — отец Валентин, ему и открывай свою душу». Потом, когда через несколько лет сей старец опять разговаривал с тем же господином, то сказал ему, что батюшка отец Валентин весь отдался попечению о своих близких и прибавил: «Как бы ему не надеть такой же схимы, как у меня»,— т. е. слепоты.
   Многих своих духовных чад батюшка руководствовал на протяжении более чем двадцати лет. Преподобномученик Никон Оптинский (Беляев) называл подвиг отца Валентина именно старчеством.
   Служение Богу и по Божией воле — людям — от юности было главной жизненной целью прот. Валентина Амфитеатрова. Неоднократно повторяет он в своих поучениях цитату из Книги праведного Иова Многострадального о любви к ближним, словами из которой мы и назвали его жизнеописание, поскольку они ярко отражают суть духовных стремлений батюшки.
   «Как же пребывать в Господе? Очень просто: посредством живой и пламенной веры и любви к Нему, пламенной молитвы, доброй мысли, прекрасных желаний, безупречных действий и в особенности чрез Причащение Св. Тела и Крови Его. И еще завет Иисуса Христа, данный пред Его кончиной нам, Его детям. Этот завет Он произнес троекратно: «Заповедь новую даю вам,— да любите друг друга. Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас» (Ин.13:34), «Сие заповедую вам, да любите друг друга» (Ин.15:17). Видите, как Ему, любвеобильному, угодно, чтобы между нами была братская любовь! Если мы подлинно ученики Христовы, если мы не фальшиво называемся Его духовными чадами, то должны любить друг друга такой любовью, какой Он нас возлюбил. Ученикам Христовым неприлично ссориться и враждовать друг против друга. Неужели проповеднику нужно объяснять, как следует любить друг друга людям?
   Прочтем изъяснение человеколюбия одного праведника, который жил только верою в Иисуса Христа, жил во времена патриархальные, не в просвещенной стране, а в Аравии: «Я плакал о всяком печальном, я воздыхал, видя человека в бедствии, я не отказал нищим в просьбе, не томил я глаз вдовы. Я не ел мой хлеб один, а ели со мной бедняки и сироты. Немощные согревались шерстью овец моих, я помогал убогому, был оком слепому и ногой хромому, нищим был отцом или другом, вникал в дела человека незнакомого...» (Иов.31:16)
   Видя осуществление с Божией помощью своих духовных целей, отец Валентин не мог не радоваться. «Однажды батюшке сказали о его пастве: “Батюшка, как Вас все любят!” — и он радостно ответил: “Да, слава Богу! А то — для чего и жить-то”».
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 68.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 68.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 217.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 69.
   Приношение современному монашеству. М., 2001. С. 346, 349.
   Приношение современному монашеству. М., 2001. С. 346, 349.
   Письма прот. Валентина Амфитеатрова к Екатерине Михайловне и о. Серапиону Машкиным. Сергиев Посад, 1914. С. 26.
   Духовные поучения. М., 1916. С. 217.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 222.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 60.
   Духовные поучения. М., 1916. С. 252.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 249.
   Творения свт. Игнатия Ставропольского. Т. I. М., 1996. С. 564.
   Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись.
   Светильник Православия. М. 1912.
   Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 29—31.
   Новомученица.Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912.
   Новомученица.Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912.С. 37—38.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 10.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. 1928 г.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 247—248.
   Памяти о. Валентина Амфитеатрова. Православная жизнь, № 9, 1950. Джорданвилль.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 220.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 248
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 248—249.
   Краткое описание... М., 1910. С. 8.
   Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 50—60.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 294.
   Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 182—183.
   Письма прот. Валентина Амфитеатрова к Екатерине Михайловне и архим. Серапиону Машкиным, Сергиев Посад, 1914.
   По-видимому, тот же духоносный старец Домн (Аггеев, †1908) был духовником Казахстанского преподобномученика Серафима (Богословского). Он упоминается в книге о Казахстанских новомучениках «Крест на Красном обрыве». М., 2002. С. 20.
   Иерей Андрей Овчинников. Пастырская деятельность прот. Валентина Амфитеатрова. Диссертация. МДА, Сергиев Посад, 2000.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись. Тетрадь 1. С. 80.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 232.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М. 1914. С. 59.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 203—204.
   По всей видимости, имеется в виду Преосв. Иосиф (Богословский, 1802—1892), архиеп. Воронежский. «Библиографический указатель русских духовных писателей» (Загорск. 1961) сообщает о нем: «Московской Академии 6 курса, в 1828 г., инспектор Московской семинарии (1849), ректор московской семинарии (1834), епископ Дмитровский (1849), архиеп. Воронежский (1853—1864)». Преосвященный Иосиф был большим ревнителем благочестия и монашества, в частности, его стараниями была сохранена от закрытия и запустения женская Задонская обитель, впоследствии — Задонский Богородице-Тихонов монастырь.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М. 1914. С. 75.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 336—337.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 74.

Глава 9. Чудесная помощь при жизни

   Как правило, духовные чада батюшки бывали облагодетельствованы им и благодатным образом, и материально. Поэтому в этой главе мы встретим как чудеса благодати Божией, так и чудесные проявления любви, чуткости и самоотвержения Божьего угодника.

Се, здрав еси...

   Новомученица Анна пишет, что случаев благодатных исцелений отцом Валентином от самых тяжелых и смертельных недугов были тысячи. Приведем наиболее примечательные примеры из ее книг и рукописей.
   Духовная дочь батюшки Акилина Петровна около десяти лет страдала нестерпимыми болями под ложечкой, которые продолжались по три часа. Однажды во время исповеди батюшка неожиданно коснулся ее больного места и проговорил: «Деточка, у тебя здесь болит». «Болит, батюшка»,— поспешила ответить Акилина Петровна. Он еще раз коснулся рукой больного места, потом взял с аналоя крест, а правой рукой указывая на крест проговорил: «Деточка, молись, молись». Акилина Петровна ответила: «Молюсь, батюшка, молюсь». Батюшка во второй раз повторил: «Молись, молись Кресту». Исповедь кончилась, и какова же была ее радость: боль прекратилась и уже больше не повторялась.
   Второй священник Архангельского собора, Платон Андреевич Воскресенский, и его семья глубоко почитали отца Валентина и неоднократно по его молитвам получали благодатную помощь.
   Отец Платон как-то опасно заболел, так что требовалось немедленное созвание врачебного консилиума. Супруга его, Елизавета Васильевна, стала умолять батюшку помочь мужу. Отец Валентин тотчас отозвался: «Я попрошу докторшу Е. П. Вениаминову хорошенько разузнать о болезни Вашего мужа и сам приду навестить его». Батюшка вскоре же пришел к о. Платону, который в то время жил на Воздвиженке, в одном дворе с ним. Подойдя к больному, о. Валентин взял его за руку и стал пробовать пульс. Затем успокоил его и жену, попросил переставить его кровать в более просторную комнату, где было больше воздуха. Больной тут же почувствовал себя лучше, а в скором времени выздоровел и возобновил служение.
   Однажды матушку Елизавету Воскресенскую уложила в постель внутренняя болезнь. Узнав об этом, отец Валентин прислал сказать ей, чтобы она дожидалась опытную докторшу Вениаминову. Однако матушка не выдержала, и решилась утром ехать в собор. При этом решении болезнь вдруг прекратилась, хотя и оставалась страшная слабость. С великими усилиями матушка добралась до храма, где о. Валентин полусердито встретил ее: «На Вас, матушка, лица нет, а Вы явились сюда».— «Я очень соскучилась по храму и больше не могла оставаться дома»,— ответила матушка. Отец Валентин взял ее на исповедь, и после Святого Причащения матушка почувствовала себя хорошо. А в проповеди отец Валентин заметил, что истинные христиане так дорожат храмом Божиим, что стремятся в него даже с одра болезни, и по вере своей получают чудесное исцеление.
   Постепенно выздоровела после Святого Причастия в соборе и опасно больная дочь о. Платона, Екатерина.
   Приведем полностью письмо духовной дочери прот. Валентина, Сиры Феодоровны Беляковой, помещенное в машинописной книге новомученицы Анны:
   «Не могу умолчать о чудесном исцелении по молитвам св. великомученика Пантелеимона и батюшки отца Валентина, надо мною, грешной девицей Сирой Феодоровной Беляковой. Слезы благодарности к святому вмч. Пантелеимону и умиления наполняют мое сердце. На девятнадцатом году жизни я заболела нервной болезнью, которая продолжалась тринадцать лет и два месяца. Болезнь началась так. За всенощной сделался со мной обморок, и с тех пор стали появляться нервные явления: потеря аппетита и сна, стесненное дыхание, а по временам я теряла сознание. Истратив большие средства на лечение, я не получила никакого облегчения и дважды лежала по три месяца в нервном отделение клиники на Девичьем Поле, но потом доктор заявил, что помочь мне нельзя, и меня выписали из клиники.
   Мне было очень плохо: ходить я совсем не могла, а если предстояло поехать куда-нибудь к родным, то со мной делалось сильное сердцебиение, я находилась в сильно-нервном состоянии. Болезнь была очень изнурительная. Более всего я скорбела о том, что не могу бывать в храме Божием, хотя он был в близком расстоянии от нас, но я не могла сойти даже с крыльца.
   Первое облегчение в своей болезни я получила по молитвам досточтимого протоиерея о. Валентина: я просила свою знакомую сходить в Архангельский собор и отдать батюшке письмо, в котором я просила его помолиться об избавлении от этой болезни. Знакомая, отстояв обедню, хотела отдать батюшке письмо, но за толпой не могла к нему подойти. Она стояла около дверей. Вдруг батюшка раздвигает толпу и направляется к ней. Она подала ему письмо. Тогда батюшка, как передавала мне знакомая, перекрестил его, и положил в карман. В это самое время я почувствовала переворот в моей болезни: мне стало легче. Потом с трудом привезли меня к батюшке на исповедь, и я приобщилась Св. Таин. Я почувствовала радостное облегчение.
   Потом в продолжение нескольких лет я исповедовалась и приобщалась Св. Таин у дорогого пастыря, хотя вначале с трудом я добиралась до Архангельского собора, но потом состояние мое все улучшалось, только не могла я свободно ходить одна, чувствовала некоторые нервные явления. Тогда моя мама посоветовала мне сходить на двенадцать молебнов вмч. Пантелеимону. Я это исполняла в продолжение двух лет. Каждый раз, как я посещала часовню св. вмч. Пантелеимона, моя болезнь ослабевала, и я чувствовала себя спокойной и радостной. Отстояв одиннадцать молебнов, я избавились от тяжкой болезни. Это было в 1919 году, 11 августа. Завершив двенадцатый раз и отслужив благодарственный молебен, я принесла хвалу и благодарение Дивному во святых Своих Богу, Пречистой Его Матери и св. великомученику Пантелеимону, явившему мне великую милость.
   Приписываю совершившееся благодатное исцеление молитвам достопочтимого батюшки, истинного пастыря о. Валентина, вся жизнь которого сияла обилием благодати Божией и многоразличными чудесами, изливающимися по его святым молитвам. Слава Богу, дивно соединившему Церковь небесную с Церковью земной!»
   «Вся последующая жизнь этой рабы Божией,— пишет новомученица Анна,— хотя полная нужды и лишений, озарялась горячей верой в Господа и Его святых угодников. Она и теперь посещает могилку батюшки, и, будучи духовно воспитана его наставлениями и чтением священных книг, она часто назидает и своих знакомых и утешает их, привлекая своей кротостью и смирением, а также духовными уроками нравственности и богоугодной жизни».
   Елизавета Феодоровна Гончарова просила новомученицу Анну поместить в ее записках следующие случаи благодатной помощи о. Валентина.
   «В 1897 году сын мой Анатолий, младенец девяти месяцев, по недосмотру няни вылез из детского стулика на стол и упал затылком на пол. Через два часа у него открылась рвота. Известный доктор Веллинг, осмотрев его, сказал, что у него сотрясение мозга, прописал порошки, но рвота все продолжалась. Прошло несколько времени, и с малюткой стало твориться что-то неладное: в голове у него был сильный жар, доктор определил, что это воспаление мозга и младенец проживет не более двух недель, а если и останется жив, то будет идиотом.
   О, какое горе поразило нас, его родителей! Я как сейчас помню, что, когда все в доме заснули, я не могла забыться ни на минуту: такое было состояние, что я была готова хоть всю ночь молиться... Я упала перед божницей на колени, и молилась долго без слов. Рыдания душили меня, и слез были целые потоки. После молитвы стало на сердце легко, и меня вдруг осенила мысль ехать завтра в собор к батюшке.
   Наутро я поехала с больным малюткой в собор к обедне — радостная надежда не покидала меня. Вот стали подходить к св. Чаше, поднесла и я своего больного сына и, захлебываясь от слез, произнесла: «Батюшка, это безнадежно больной младенец Анатолий», — а наш дорогой батюшка и говорит: «Не плачь, мать, он будет здоров...» Причастил его и дунул на него... Когда я принесла младенца домой, то ему стало лучше, и скоро он выздоровел. В школе учился прекрасно, окончил высшее четырехклассное училище первым учеником.
   Второй случай исцеления того же сына Анатолия. Когда ему было пять лет, я заметила на мизинце его правой руки опухоль и через некоторое время появилось выделение гноя. Немедленно обратились к хирургу, главному доктору Басманной больницы. Осмотрев руку, доктор сказал, что у мальчика нарыв на кости в суставе мизинца (нагноение кости) и посоветовал немедленно отнять палец, причем прибавил: «Если пожалеете отнять палец, то придется после отнять кисть руки, так не кончится».
   Что было делать? И вот я пишу слезное письмо батюшке, прося святых молитв. Сестра моя Сира принесла письмо батюшке в дом Рыбаковых. Выходит Вера Валентиновна и говорит: «Папа помолится; а Вы действуйте так, как Вам скажет доктор...» На другой день везу его к доктору, который раньше назначил операцию. Доктор осмотрел палец, пожал плечами и сказал: «Первый случай в моей практике, чтобы разрушение кости остановилось». Теперь операция была не нужна: нарыв кончился, а на месте болезни осталась ямочка, как бы в знамение совершившегося чуда. «Дивен Бог во святых Своих, Бог Израилев!» (Пс.67:36)
   Еще случай исцеления сына моего Николая. Когда было ему три года, в октябре месяце 1900 г., он заболел тифозной горячкой. Доктор велел немедленно отделить детей — а их было четверо. Отправить их было некуда. В этот же день поехала я с младенцем в собор. Служил батюшка Валентин. Я подала записку о болящем младенце Николае и просфору. И вот, когда батюшка по обыкновению вычитывал записки о здравии, слышу: «болящего младенца Николая...» Этот возглас проник в самое мое сердце. Потом батюшка причастил его Св. Таин и благословил. Мальчик мой совсем ожил, а когда я его привезла домой, то он и в постель не лег, а стал играть в игрушки. Куда же девалась горячка?! «Дивны дела Твои, Господи!» (Пс.138:14)
   В 1901 году я поехала с ребятишками на дачу к своей маме, а муж мой остался в Москве на службе. Недели через две приезжает он ко мне совсем больной и говорит: «Едем скорей в Москву, я чувствую себя очень плохо, надо обратиться к врачу». Я оставила детей на попечение матери и сестры и поехала с ним.
   Когда приехали мы в Москву, муж сказал, что у него нет денег на доктора, и что скорее надо идти в контору на Знаменке, товарищество Попова, и взять там денег вперед. Было тяжело оставлять мужа одного в таком болезненном состоянии, но делать было нечего. Сослуживцы мужа очень сожалели, что он заболел, и выдали мне нужную сумму денег. Я отправилась обратно через Кремль, надеясь хоть издали увидать батюшку, который в тот день служил.
   Обедня кончилась, вижу, батюшка садится в пролетку, окруженный своей паствой, как пчелками, а я стою на мостовой, где он должен проехать, и думаю: хоть бы одно словечко сказать про больного мужа. Лошадь быстро поскакала, но какая-то дама, стоявшая впереди меня, бросила в пролетку записку и деньги, и они упали на мостовую. Батюшка велел остановиться, я же тем временем подбежала и сказала о своей беде. Он крепко взял мою руку и сказал: «Иди, деточка, домой с Богом». Так мне сделалось на сердце радостно; я не шла домой, а летела. В это время на Спасских часах пробило одиннадцать. Прихожу домой, а муж мой сидит, улыбается, и говорит: «Мне теперь совсем хорошо, в 11 часов вдруг сделалось легко». Я ему все рассказала, и мы вместе возблагодарили Господа за Его милости.
   А вот еще случай батюшкиной помощи. Это было в 1908 году. По многочисленности нашей семьи — у нас было в то время пятеро детей — мы очень нуждались в средствах; хотя муж мой все время состоял на службе, но денег не хватало. Тяжело было у меня на душе... Вот пишу я письмо батюшке, прошу его святых молитв, чтобы устроились наши дела, а слезы так и капают на письмо. И дорогой наш батюшка не замедлил все удивительно устроить.
   На другой день приходит к нам на квартиру Саша — духовная дочь батюшки, которую я раньше не знала,— и спрашивает: «Где тут живет портниха? Нужно сшить богатой невесте приданое». Мы и на квартиру переехали несколько дней назад, и меня никто еще здесь не знал. Она дала мне адрес Прасковьи Ал. Смирновой, у которой сватовство началось с благословения батюшки. Много мне было заказано работы, и все я сделала одна, без помощниц, и в этот месяц заработала 130 рублей. Дела наши поправились.
   С Прасковьей Ал. я была в очень хороших отношениях: она принимала меня как родную, мы с дочерью были на свадьбе. Она передала мне замечательный случай из своей жизни. Прасковья Ал. была вдовой и жила очень бедно. У нее была жилица, которая, умирая от чахотки, поручила ей своих двух девочек и умоляла ее заменить им мать. Прасковья Ал. обещала умирающей матери исполнить ее просьбу. Она взяла девочек на свое попечение, воспитывала их и, чтобы прожить с ними, брала всякую работу.
   Средств у бедной женщины не было, а был только один выигрышный билет майского розыгрыша. Этот билет она отдала о. Валентину на особое хранение. Прасковья пользовалась благорасположением батюшки: она слушалась его советов, часто ходила молиться в собор и дорогой пастырь несколько раз приходил в ее убогую квартирку, утешал и ободрял ее и сироток.
   «Однажды, — рассказывала Прасковья Ал. — настал критический момент: ни денег, ни работы. Я и надумала продать билет перед выигрышем подороже; иду я к батюшке, объясняю ему, а он вдруг стал такой строгий, не дал мне билета и прогнал меня, говоря: “Иди, иди, не дам тебе”. Мне стало грустно, я погоревала. Спустя два дня, 2 мая вечером, вдруг слышу голос батюшки: “А где тут моя Паша живет?..” Батюшка входит и поздравляет меня с выигрышем: “Вот, все приставала ко мне: дай, да дай, я и прогнал тебя, а ты выиграла семьдесят пять тысяч! Это тебе за то, что ты сирот не оставила”».
   Как очевидна и скора бывает Божия помощь, когда человек из милосердия, по воле Божией принимает на себя даже самые большие труды и заботы! Как можно заметить, отец Валентин особенно заботился о несчастных детях-сиротах, и сколько их было устроено его молитвами и хлопотами! Благодетели же часто еще здесь получали явное воздаяние Божие и благодатную помощь свыше.
   Юлия Адольфовна — одна из близких батюшкиных помощниц в различных делах — рассказывала, что у нее была невралгия: страшная боль правой стороны головы и правой челюсти, так что нельзя было даже есть. Она пришла к батюшке в собор, он провел рукой по ее правой щеке, и она почувствовала, что боль притупилась и через некоторое время совсем прошла.
   В другой раз у Юлии Адольфовны заболел большой палец на руке, стал сильно нарывать и даже чернеть. Была нестерпимая боль; она не знала, что и делать. С трудом собралась и пошла к батюшке домой, держа палец открытым на морозе, чтобы боль немного утихла. Батюшка был болен; вышла Вера Валентиновна, и больная сказала ей: «Я не смею беспокоить батюшку; скажите только, что у меня страшная боль в пальце, не знаю, что и делать». Вера Валентиновна доложила батюшке, и Юлию Адольфовну позвали в коридорчик. Батюшка с трудом вышел; узнав, что с ней, вдруг взял ее больной палец и крепко сжал его, так что Юлия Адольфовна чуть не вскрикнула. Батюшка серьезно сказал ей: «Да, непременно надо к доктору». Однако уже по пути домой женщина не ощущала никакой боли и недоумевала, куда же делся нарыв? За послушание она пошла к доктору, и тот сказал, что все прошло и палец скоро заживет.
   Однажды сильно захворала дочь Юлии Адольфовны Оля. Батюшка сказал матери: «Ничего, придя домой, натрите ее французским скипидаром». Но, придя домой, Юлия Адольфовна нашла дочь совершенно здоровой.
   Варвара Елеазаровна, в девичестве Смородинова, рассказывала, что сын ее Миша, учась в школе, был таким робким и боязливым, что каждый раз плакал, идя туда. Мать не знала, что с ним и делать; если он уже боялся учиться в школе, то как же потом отдавать его в училище, а ей очень хотелось этого. Матушка Е. В. Воскресенская посоветовала ей сходить с Мишей в Архангельский собор к батюшке и приобщить его, что она и исполнила. Когда Варвара Елеазаровна подняла сына к Св.Чаше, батюшка неожиданно обращается к мальчику и говорит: «Это хорошо, что ты подходишь ко Господу и не плачешь; в училище идешь — плачешь, а к Господу идешь — не плачешь, это хорошо». Потом спрашивает: «Как его зовут?» — и сразу же сам произносит: «Михаил». С тех пор мальчик стал отлично учиться.
   «Живо припоминаю радость господина М. Н. Маслова, — рассказывает новомученица Анна о том, что происходило у нее на глазах,— который долго мучился зубной болью: у него было сильное воспаление надкостницы, угрожала фистула. После неудачи медицинской помощи, он обратился к батюшке и стал жаловаться на мучительную боль. Батюшка попросил его раскрыть рот и пальцем несколько раз провел по воспаленной десне. Что же! Боль утихла, и г. Маслов радостный возвратился домой.
   На моих глазах был еще вот какой случай исцеления. Привел какой-то мужичок в собор совершенно согнутую женщину: она не могла даже поднять головы, которая пригнулась к ногам. Невозможно было без жалости смотреть на нее. Подвел ее мужичок к батюшке, тот немного нагнулся к ней и громко сказал: “Погляди на меня”. Казалось, батюшка требовал невозможного. Он еще раз повторил: “Погляди на меня”, — и больная, как бы по действию какой-то силы, начинает поднимать голову и смотрит на пастыря, а он несколько раз благословляет ее и отсылает с миром домой. Еще два или три раза мне пришлось ее видеть в соборе, и каждый раз все больше и больше разгибались ее сведенные члены, и тело приняло, наконец, хотя и наклонное, но почти нормальное положение.
   Одной больной надо было сделать операцию, по причине опасной внутренней болезни. Она посылала к батюшке попросить его святых молитв, и батюшка прислал ей просфору. И вот что рассказывала сама больная: “Только я съела кусочек просфоры, так вдруг точно что внутри упало мне в ноги, боль утихла, и я стала поправляться”. Достаточно окрепнув, она поехала в собор благодарить батюшку; он взял ее на исповедь, причастил Святых Таин, и больная совершенно выздоровела».
   Прасковья Филимоновна рассказывала следующее. «У одной женщины нога была подогнута так, что она ходила на костылях. Женщина видит во сне, что какой-то священник отслужил для нее молебен, помолился за нее, и нога ее исцелилась. Она долго ходила по всем церквам и все разыскивала пастыря, которого видела во сне. Приходит она в церковь “Нечаянной Радости” и, к крайнему восторгу своему видит, что здесь служит именно тот пастырь, который явился ей во сне и исцелил ногу.
   После молебна она подошла к батюшке и сказала ему: “Я Вас видела во сне, и Вы исцелили мою больную ногу”, — и стала просить его святых молитв. Тогда батюшка, встав перед образом Царицы Небесной, сказал ей: “Помолимся”, — и так он горячо молился, что даже плакал. Потом сказал женщине: “Дай костыль”. Она подала ему. Он поставил его около образа Царицы Небесной “Нечаянная Радость”, и вдруг женщина чувствует, что кто-то по ноге ее так сильно ударил, что она даже вскрикнула, и при этом нога ее опустилась на пол. Она почувствовала, что может стоять и передвигаться. Не помня себя от радостного удивления, она хочет все-таки взять костыль, боясь оступиться, но костыль куда-то исчез, и она, заручившись тоненькой палочкой, бодро идет домой. С тех пор не осталось и признаков прежней хромоты.
   Две монахини привели в Архангельский собор девушку, которой должны были отнять ногу. Батюшка служил в это время вечерню и после стал давать крест. Бедная девушка едва могла стоять, нога страшно болела, и слезы ручьями лились из глаз. Она подошла на костылях ко кресту, и батюшка сурово обратился к ней, говоря: “Что это ты нюни распустила?”. Больная поспешила оправдаться и сказала, что у нее сильно болит нога. “Какое место?” — спрашивает батюшка. Она показала выше колена; тогда он трижды сильно ударил ее рукой по больному месту и сказал: “Неправда, у тебя здесь и не болит!” — и велел солдату дать ей святого масла.
   Прасковья Филимоновна, не поняв действий батюшки, подошла к больной и стала расспрашивать, больно ли батюшка ее ударил по ноге? Но больная, однако же, с радостью возвестила ей, что не только не почувствовала никакой боли, но ей стало легко на сердце, а то раньше оно сильно замирало. Она пришла в монастырь, помазала ногу святым маслом, нога стала крепнуть, так что через два дня она пришла в монастырь с костылем, а через три дня полностью выздоровела. Она была одинока, не имела пристанища и средств к жизни. Батюшка дал ей два рубля и благословил торговать деревянным маслом. Торговля пошла очень удачно, так что на выручаемые деньги она могла жить и иметь пропитание.
   Одна знакомая рассказала Прасковье Филимоновне, что с ней случился паралич: отнялись рука, нога и язык, и она ничего не могла промолвить. И вот, под самое Рождество, во сне пришел к ней батюшка, положил руку на голову и запел: “Рождество Твое, Христе Боже наш” и “Дева днесь Пресущественнаго раждает”, и она стала подпевать ему, так что даже домашние слышали, как она пела во сне. А когда проснулась, к изумлению родных, вдруг стала говорить и рассказала о явлении ей батюшки. На другой же день после этого она пошла в собор, чтобы поблагодарить исцелителя.
   Дочь Прасковьи Филимоновны, Анюта, четырнадцати лет сильно захворала горлом, которое распухло, так что она не могла ни дышать, ни говорить. Мать пришла к батюшке домой на Воздвиженку и сказала, что у дочери сильно заболело горло и что, может быть, надо пригласить доктора. “Конечно, позовите доктора, — поспешил посоветовать ей батюшка. — А сначала дайте ей вот этот апельсин”. Прасковья Филимоновна возразила, что девочка совсем не может глотать. Тогда батюшка велел по возвращении домой выжать сок апельсина на ложечку и дать ей, потом ложку молока, а за доктором непременно послать.
   Мать так и сделала: придя домой, выжала сок из апельсина и дала больной. Как только девочка проглотила сок, вскрикнула, и после того выпила ложечку молока. Пришел доктор и, осмотрев горло девочки, с удивлением спросил: “Чем вы прорвали нарыв?” Больная стала поправляться».
   Духовная дочь батюшки Ольга Ивановна страдала внутренней болезнью. Она была так сильно больна, что ее с трудом поворачивали на простыне. Больная послала прислугу свою Марфушу в собор к батюшке, чтобы попросить благословения лечь в больницу, но так как огромная толпа теснилась, подходя ко кресту, девушка никак не могла подойти к батюшке. Вдруг слышит, что батюшка с амвона громко говорит: «Марфуша, Ольгу Ивановну не надо в больницу, я завтра сам к ней приеду».
   На другой день Марфуша, увидев в окно, что едет батюшка, бросилась сказать об этом хозяйке. Ольга Ивановна, бывшая до тех пор почти без движения, вруг поднялась с подушки, села и завернулась в простыню. Батюшка подошел к больной, благословил, посмотрел все рецепты и сказал: «Да, болезнь очень серьезная». Потом помолился и сказал Ольге Ивановне: «Приходи в собор, причастись», — простился со всеми и уехал. На другой день больная действительно встала и отправилась в собор, но еще еле стояла и была безжизненная и желтая, как воск, а когда приобщилась Святых Таин, стала оживленной, радостной, вернувшись домой, даже не легла на постель и вскоре совсем выздоровела.
   Мальчик Алексей Булаткин заболел дифтеритом. Мать бросилась к батюшке домой, но он в то время жил на даче. Вышедшая к ней няня пообещала послать ему телеграмму, однако, когда мать возвратилась домой, она застала сына уже сидящим на постели, здоровым и веселым.
   Однажды отец Валентин спросил Прасковью Михайловну о ее крестнице: «А у Мани что?» — «Ничего, слава Богу!» — говорит Прасковья Михайловна. Однако батюшка продолжает: «Завтра молиться будем!» И что же? На другой день пришла мать крестницы и просит съездить к батюшке, потому что у дочери сильные припадки. Когда Прасковья Михайловна все рассказала батюшке, тот сказал: «Ничего, Бог милостив, давай помолимся». Надел епитрахиль и начал молиться со слезами. Дал для больной святой воды, образочек и платок, которым вытирают уста причастникам. Велел напоить святой водой, приложить образочек и покрыть платком, после чего припадки не повторялись.
   Вера Ивановна Попова периодически страдала сильными головными болями. Она ходила молиться в Благовещенский собор, но однажды опоздала к обедне, и ей сказали, что она еще может застать обедню в церкви «Нечаянной Радости», так как там богослужение совершалось позднее, чем в других храмах. Она так и сделала. Отстояла обедню, молебен, после молебна подходит ко кресту. Батюшка вдруг остановил ее, дал выпить святой воды, а оставшуюся в кружке вылил ей на голову, хотя она ничего и не говорила ему о своих болях. Боль вскоре прекратилась. Через неделю женщина опять пришла в церковь «Нечаянной Радости». Батюшка, проходя мимо нее, вдруг обратился к ней и спросил: «Что, боли нет»? Пораженная Вера Ивановна ответила, что нет. «Ну, вот и хорошо», — сказал батюшка и, как будто ничего не произошло, пошел дальше.
   Духовная дочь батюшки Дуняша рассказывала, что ее приемный отец Поликарп опасно заболел сердцем. Такая была сильная боль, что он на крик кричал. Пошла Дуняша в собор к батюшке. Подошла под благословение и сообщила про болезнь отца. «Что у него болит? — Спросил батюшка.— Сердце?» Батюшка вынес просфору больному и ничего не сказал. Дуняша, однако же, не успокоилась и, провожая батюшку, продолжала спрашивать снова и снова: «Батюшка, что же теперь делать? Так ли пройдет или послать за доктором»? Наконец батюшка со вздохом говорит ей: «Ох, как ты мне тяжело делаешь; иди домой, так все пройдет». Приходит она домой, а Поликарп уже совсем здоров и занимается своим делом.
   Авдотья Степановна Яковлева, придя к батюшке на исповедь, рассказала, что у нее сильно болят ноги, она не знает, что и делать. Батюшка слегка коснулся ее ног, и они мгновенно сделались крепкими и здоровыми.
   При Архангельском соборе, где столько лет служил о. Валентин, находилась часовня св. мч. Уара — целителя детей. В этой часовне также совершались благодатные исцеления. Даже издалека матери привозили туда больных детей и получали чудесную помощь. При соборе имелась книга для записи этих случаев.
   Однажды в часовню пришла приезжая женщина с пятилетним слепорожденным мальчиком. Она испробовала уже все врачебные средства; ни на ее родине, ни в Москве доктора не сумели помочь. Когда отчаявшаяся мать уже ехала на вокзал, с ней в конке разговорилась одна духовная дочь о. Валентина и посоветовала ей обратиться к помощи св. мч. Уара в часовне при Архангельском соборе. Был вечер, приезжим пришлось переночевать, а утром мать горячо молилась в соборе святому мученику помочь несчастному ребенку. Когда они отправились домой, сели в вагон и поезд тронулся, мальчик вдруг закричал: «Мама, я вижу!»
   Когда они в величайшей радости возвратились домой, все были потрясены чудом, и приходской священник посоветовал матери еще раз съездить в Москву и отслужить благодарственный молебен св. мч. Уару. Через неделю женщина исполнила это, и служители собора были поражены, так как совсем недавно видели мальчика слепым.
   Замечательное собрание случаев прозорливости и чудесной помощи батюшки представляет жизнь супругов Васильевых, чей рассказ приведен новомученицей Анной в книге «Светильник Православия».
   «Алексея Васильевича Васильева стал уговаривать приятель перейти служить на другое место. Батюшка был против этого, сказав: “И камушек на одном месте обрастает”. Но Алексей Васильевич не послушался, поскольку ему было трудно на прежнем месте. Вскоре он заболел.
   Незадолго до этого, на святках, его супруга Елизавета Дмитриевна пришла в собор, укутанная по болезни в черный платок, и встала возле мощей св. царевича Димитрия. Батюшка исповедовал на амвоне и все поглядывал на нее. Вдруг он оставил исповедников, подошел, взял ее за руку и сказал: “Я все глядел на тебя и думал, что это за старушонка стоит (а она была совсем молодой)? Потом вижу, что это моя. Скажи, зачем ты нарядилась во все черное, или у тебя горе? Сейчас не надо ходить во всем черном, а вот впереди у нас с тобой большое горе, и много будет траура”. У Елизаветы Дмитриевны мелькнула мысль о стареньких дедушке с бабушкой, но батюшка стал спрашивать, есть ли у нее фотография ее мужа, и попросил сняться с ним вместе и подарить ему карточку.
   И вот на масленице Алексей Васильевич стал прихварывать. Супруга поспешила попросить батюшку молиться за него. Батюшка велел показать ему выписанные больному рецепты и через Н. Н. Мешкову направил больного к хорошему доктору. Тот, осмотрев Алексея Васильевича, написал батюшке, что он безнадежен: у него чахотка, одного легкого уже нет, а другое заражено. Прочитав, батюшка сказал Елизавете Дмитриевне: “Вот доктор пишет, что он безнадежен, а мы с ним жить еще будем; я завтра приеду его причастить”. Приехав, батюшка сказал еще: “В больницу его не примут, а в неизлечимую его жалко класть. Ты сама за ним ходи, он выздоровеет: доктора ошибаются”.
   Шло время; Елизавете Дмитриевне было очень тяжело: больной требовал самого тщательного ухода, впереди было неминуемое вдовство, помощи ждать было неоткуда. В порывах душевного страдания, она бежала к батюшке, и тот находил средства утешить и успокоить ее. Так, однажды она прибежала на вокзал Смоленской дороги, откуда батюшка должен был ехать на дачу, и встала в уголке. Батюшка приехал, его обступила толпа, однако он сам направился к Елизавете Дмитриевне и отечески утешил ее, так что она вернулась полная сил и надежды.
   Летом супруги жили в своем домике в Звенигороде. Елизавета Дмитриевна приезжала к батюшке, и он продолжал молиться о ее муже. Осенью больного привезли к доктору Богданову. Тот, осмотрев Алексея Васильевича, хотел прочитать лекцию студентам о его болезни. В это время больному стало очень плохо: он стал трястись, лицо приняло синеватый оттенок. Врачи, посовещавшись, посоветовали срочно причастить и пособоровать больного, так как ночью он должен скончаться. Елизавета Дмитриевна отвезла его на квартиру и в слезах бросилась к батюшке, который тогда был уже болен и принимал дома.
   Дав прежде женщине успокоиться, батюшка повел ее в приемную комнату и, став перед образами, начал горячо молиться. Затем, может быть, получив сердечное извещение о исполнении просимого, стал утешать Елизавету Дмитриевну и сказал: “Жаль, что не могу его причастить, поскольку сам болен, но скажи, что я буду за него молиться и приду к нему. Причастить надо, а соборовать не надо; умереть он не умрет, но еще поживет и поработает; он нам здесь еще нужен”.
   Елизавета Дмитриевна вышла от батюшки с полной верой; больного немедленно причастили, он заснул, а супруга пошла молиться в часовню Иверской Божией Матери. Возвращается, а муж проснулся такой веселый, и говорит: “Какой я сон сейчас видел! Будто бы пришел ко мне батюшка, дал мне кусочек просфоры; один кусочек упал, батюшка говорит: это твоя болезнь упала. А другой кусочек положил мне в рот и сказал: «Не унывай, ты выздоровеешь», потом благословил меня. У меня теперь ноги получше — не так ломят (они перед этим у него совсем отнялись)”.
   К Рождеству Алексей Васильевич стал вставать на ноги. Чудесным образом он начал выздоравливать и возвращаться к жизни, тогда как врачи приговорили его к близкому концу и выписали ему такую бумагу: “Страдает бронхиальной астмой и туберкулезом легких, и совершенно не способен к работе. 30 октября 1902 года, доктор медицины Н. Богданов”. Устами науки была предсказана близкая смерть, однако молитвами батюшки безнадежно больной непостижимым образом вернулся к жизни.
   Здоровье Васильева крепло; менее года спустя супруги вернулись в Москву, Алексей Васильевич поступил на службу и стал полноценным работником, только иногда страдал приступами астмы. Доктор Богданов и все врачи были поражены и спрашивали, чем он лечился. Еще спустя десять лет после этого Алексей Васильевич продолжал жить и благоденствовать, чувствуя себя довольно здоровым.
   Елизавета Дмитриевна очень сокрушалась, что не имеет детей. Батюшка как-то сказал: “У тебя будет дитя, но только великое дитя”. В деревне, где жили супруги, одна женщина воспитывала девочку-подкидыша из Воспитательного дома. Девочка была несчастной и заморенной: вся в болячках и струпьях, невозможно было смотреть на нее. Воспитывавшая ее женщина сама была больна и вскоре скончалась на руках Елизаветы Дмитриевны, умоляя ее взять дитя на воспитание. Супруги были в крайней нерешительности. Но девочка была совершенно бесприютна и, когда Елизавета Дмитриевна поманила ее, сама бросилась ей на руки. Написали батюшке, прося благословения, и он ответил, что взять девочку к себе — долг Елизаветы Дмитриевны. И вот мало-помалу принятая девочка стала выздоравливать, росла умненькой и поступила учиться в церковную школу.
   Дедушка Елизаветы Дмитриевны В. И. Бабакин совсем ослеп, у него была катаракта. Операция не помогла. Когда сообщили батюшке, тот сказал, что надо оперировать еще раз. Обратились к профессору Крюкову; тот не верил в успех дела, но, узнав о благословении батюшки Валентина, взялся, и старик стал видеть, хотя и только четвертью глаза.
   Однажды, идя в собор ко всенощной, супруги Васильевы поспорили между собой. Елизавета Дмитриевна так рассердилась, что намеревалась после службы не разговаривать с мужем. Когда она после молебна подошла ко кресту, батюшка задержал ее. Тут подошел и Алексей Васильевич. Батюшка спрашивает супругу: “Это твой родной?” Она в недоумении отвечает: “Да”. Батюшка обращается к мужу: “Она твоя родная?” — “Да”. Тогда батюшка говорит княгине Шаховской, стоявшей рядом: “Ваше Сиятельство, ведь они оказались родные. Ну, поцелуйтесь”,— говорит он супругам. Они поцеловались и позабыли, что по дороге поссорились, и пошли домой мирно, рассуждая о прозорливости пастыря.
   Алексей Васильевич играл на гармони, и однажды всю Святую неделю наигрывал духовные песнопения. Екатерина Дмитриевна очень смущалась, что он играет святые песнопения на гармонии. Когда они оба были в соборе, батюшка вышел из алтаря, благословил Елизавету Дмитриевну, дал ей просфору и сказал: “Что ты ворчишь на него? Пускай играет: «Хвалите Господа в тимпанах и гуслях» (Пс. 150:3-4)”. Потом батюшка подошел к Алексею Васильевичу и сказал: “Царь Давид играл и нам с тобой велел хвалить имя Господне”. Когда супруги возвращались домой, выяснилось, что ни один из них не говорил пастырю о размолвке по поводу игры на гармони».
   Примечательно отношение отца Валентина к игре на музыкальном инструменте. В наше время, когда в Церкви много недавно обратившихся к Богу людей, многим свойственна юношеская ревность, бывающая порой «не по разуму». Такие христиане порой принимают на себя подвиги выше сил не только в отношении тела, но и в отношении души, отвергают любые проявления жизни культурной, требуют от себя и других отказа от самого безобидного отдыха. По учению же Святых Отцов, высшая добродетель — это рассуждение, и нужно вовремя давать отдых как своему телу, так и душе. Для большинства христиан непосильно непрестанное пребывание в сосредоточенной молитве и созерцании, поэтому допустим безгрешный отдых для души. Это мы видим и на примере самого прот. Валентина, который, будучи настоящим молитвенником, имел дома светские книги, разговаривал с пасомыми и друзьями и о литературе, и о политике, и об искусстве.

«Не отчаивайтесь!»

   Семья батюшкиных духовных детей Комлевых была хорошо известна новомученице Анне, которая преподавала уроки их детям. Вот что она записала о них со слов матери семейства.
   «Пелагея Комлева жила с мужем и детьми в гостинице «Петергоф». Однажды ее муж пошел на службу и не вернулся домой в обычное время, а в час ночи она получила телеграмму, что он больше к ней не вернется... У нее было двое детей — девочка восьми лет и мальчик четырех, а денег было всего 2 рубля. Женщина пришла в отчаяние. Срок, на который был снят номер, кончался, платить было нечем. Женщине посоветовали обратиться к о. Валентину и попросить его святых молитв и совета.
   Пелагея батюшку совсем не знала, но все-таки пошла к нему. Батюшка дал ей образок св. Николая Чудотворца (мужа ее звали Николай), и не велел выезжать из номера, сказав: «Живи как жила; он скоро вернется: пошатается и опять придет, а я буду молиться».
   Целый месяц муж пропадал, однако хозяин гостиницы не требовал денег за номер, хотя и знал, что муж бросил Пелагею. Наконец муж вернулся. Разыскав семью, он приехал и попросил у жены прощения. Он сознался, что собирался совсем ее бросить с детьми, но в дороге на него напала тоска: в каждом скрипе колес ему чудился плач его детей, и всюду преследовал его отчаянный взгляд его жены. В дороге этот человек сильно заболел, и когда оправился, окончательно решил вернуться к семье. Пелагея поняла, что это произошло по молитвам батюшки, потому что трудно было поверить, чтобы такой гордый, непреклонный человек, как ее муж, мог отказаться от своих намерений.
   Однажды Пелагея уехала с мужем в Нижний Новгород. Так как ей с ним было очень трудно, она решила по приезде в Москву с ним разойтись и написала об этом батюшке. Однако о. Валентин не позволил ей уходить от мужа и обещал и в дальнейшем не оставлять ее своими советами и молитвой. Вернувшись в Москву, Пелагея стала постоянно обращаться к батюшке и видела от него столько внимания и заботы, что, хотя ее семейная жизнь была очень тяжела, все покрывалось состраданием батюшки. Через некоторое время муж бедной женщины опять вздумал погулять, но вдруг заболел; душа его была отозвана в загробный мир и там видела уготованное ей наказание. По молитвам батюшки, он тогда остался жить и приносить покаяние.
   Во время войны этот человек уехал во Владивосток с санитарным поездом и там заболел брюшным тифом. Врачи признали его положение безнадежным, дали его жене телеграмму и выслали его деньги и вещи. Пелагея пошла к батюшке, а батюшка сказал: «Веруй, будет жив и вернется через три недели». Действительно, через три недели он приехал домой.
   Уже после кончины батюшки Пелагея от одной скорбной вести о сыне сильно заболела глазами и совсем ослепла. Она пришла в отчаяние, зная, что без зрения ее жизнь будет невыносимой. В Алексеевской больнице главный врач Грауман, осмотрев глаза, сказал, что зрение не восстановится и операция бесполезна. Вдруг женщина видит во сне батюшку, который говорит: «Пойди на могилку и возьми песочку с нее, налей воды и этим промой глаза». Она так и сделала, и зрение мало-помалу стало возвращаться. Через месяц глаза совсем поправились, и она стала по-прежнему хорошо видеть».
   Отец Прасковьи Михайловны Сотниковой обанкротился и лишился всего состояния. Его квартира со всеми вещами должна была отойти к его племяннику, который проявил крайнюю жестокость и немилосердно стал вывозить все вещи. Однако более всего бедный Михаил Николаевич сокрушался о святой иконе Воскресения Христова, поскольку она была родительским благословением. Очень переживая, он решился просить отбиравших имущество оставить одну только святую икону, но те и слышать не хотели.
   Прасковья Михайловна поспешила к батюшке Валентину и, рыдая, рассказала о горе. Пастырь утешал ее и говорил: «Ну, что же так сокрушаешься? Ведь Бог же с тобой остался!» Тогда Прасковья сказала, что отец больше всего горюет об иконе — родительском благословении. Узнав, какая именно икона, батюшка решительно говорит: «Скажи папаше, что я ему икону оставлю», — и дважды повторяет это. Затем, после службы сев в пролетку, еще раз кричит Прасковье Михайловне, что оставит икону.
   Придя домой, женщина рассказала об этом отцу; они входят в прежнюю квартиру и видят, что все вещи увезены, даже лампада от иконы снята, но икона висит на стене, хотя она была большой и не заметить ее было трудно. Пораженный чудом милосердия Божия, Михаил Николаевич берет икону и со словами: «Я теперь счастливее всех», — несет в свою комнату. Оказалось, что увозившие вещи каким-то образом забыли об иконе, а когда, спохватившись, вернулись за ней, ее уже забрал настоящий владелец. Так Господь утешил благочестивого бедняка, говорившего, что легче лишиться двухсот тысяч рублей, чем видеть, как вывозят из квартиры иконы и вещи.

«Видя будущее, как настоящее…»

   Многие люди были свидетелями того, что отец Валентин провидел будущее, по откровению Божию видел душевное состояние людей, обличал сокровенные помыслы и несознаваемые грехи. Господь открывал благодатному пастырю то, что было необходимо для помощи пришедшему к нему человеку, страждущему немощами и теснимому бедами.
   «Одна няня пришла на исповедь к батюшке и все волновалась, так как ей не позволяло время задерживаться, а батюшка все ее не брал. Она потеряла терпение и подумала: «Подожду еще пять минут, и больше нельзя будет дожидаться; уйду». Проходит пять минут, она уж собирается уходить, вдруг батюшка отворяет дверцу исповедальни, вызывает ее из народа, берет на исповедь и затем говорит: «Иди, иди, скорей домой, тебя детки ждут и никак не дождутся». Пришла она домой в восторге и весь вечер ахала: «Какой батюшка великий — о чем я столько лет скорбела, он сам на исповеди все рассказал и все скорби снял».
   Одному человеку по имени Онуфрий, когда он подошел ко кресту, батюшка неожиданно сказал: «Что это ты за обедней не был?» — «Как же, батюшка, я раньше Вашего пришел в церковь». — «Нет, не был: ты был в пути». Оказалось, что незадачливый молитвенник всю службу думал о предстоящей покупке сапог.
   Один раз на паперти Архангельского собора после службы батюшка говорит одной своей духовной дочери: «Матрена Арефьевна, а кто у тебя Евстафий?» — «Брат родной, батюшка, а что?» — спешит ответить она, недоумевая, почему батюшка спросил о нем. — «Ничего», — ответил пастырь. Придя домой, Матрена Арефьевна нашла телеграмму о смерти брата Евстафия.
   Одна женщина, брошенная мужем с тремя детьми, дошла до такой крайности, что решилась покончить с собой. С младенцем на руках она пришла к Москве-реке, но некая сила не давала ей исполнить безумное намерение. Однако, доведенная до отчаяния, женщина не уходила, и все прохаживалась около реки, выбирая удобный момент. Это привлекло внимание местного городового, который, наконец, решительно обратился к ней с вопросом, почему она все бродит около воды. Несчастная честно рассказала ему обо всем. Городовой, верующий и сердечный человек, стал утешать ее и уговаривать одуматься: «Что ты, да сходи приобщись, и Господь утешит тебя!» Женщина спросила, в каком храме можно причаститься, так как был мясоед, и городовой указал ей на церковь «Нечаянной Радости», говоря, что там служит великий пастырь, у которого всегда бывает много причастников.
   Женщина пришла на исповедь к батюшке и обо всем ему рассказала. «Что ты! Господь с тобой, — ласково вразумляет ее пастырь. — Ведь у тебя два крыла, ты еще высоко будешь летать, и мы богатой рукой еще заживем с тобой». Уже начав приходить в себя, женщина спрашивает, что батюшка имел в виду. Он объяснил, что два крыла — двое ее сыновей. Женщина говорит, что у нее не двое, а трое сыновей, и вступает с батюшкой в спор. Однако, вскоре после этого младший мальчик заболел и умер, двое же других, по молитвам батюшки, определились в учение к Густаву Листу и стали получать ежедневно по сорока копеек, потом дошли до дела и получали прекрасное жалование. Они оказались примерными сыновьями, покоили мать, так что она стала жить прилично, имея хорошую квартиру и прислугу».
   В этом рассказе привлекает внимание также и удивительная картина жизни Православной России: городовой, глубоко верующий человек, утешает отчаявшуюся женщину и советует ей приобщиться!
   Внуки о. Валентина рассказывали еще один подобный случай. Другая оставленная мужем женщина, фамилия которой была Вениаминова-Зернова, собираясь покончить с собой, шла по набережной. Увидев свет в окнах Константино-Еленинского храма, она решила зайти туда, и, войдя в храм, встала в уголке. Отец Валентин сам подошел к ней и сказал: «Вы задумали недоброе. Остановитесь. Все устроится». Действительно, через некоторое время муж вернулся. Спасенная женщина стала часто обращаться к пастырю, остановившему ее от гибельного шага и предсказавшему избавление от несчастья.
   Если батюшка, приобщая ребенка, покрывал лицо его святым потиром, это был несомненный знак того, что ребенок скоро умрет. Нередко к батюшке приводили одержимых, и он помогал им.
   Ан. Ал. Кудашева рассказывала следующее. Попав на исповедь к о. Валентину, она прониклась большим благоговением к нему и полюбила бывать на службах в Архангельском соборе. Однако ее муж был очень недоволен ее частым отсутствием и запретил ей ходить в собор. Отец Валентин сказал, что это искушение, и обещал помолиться. Действительно, муж совершенно переменился: не только не запрещал, но и сам посылал супругу в собор.
   Ан. Ал. стала стараться всякое дело предпринимать только с благословения батюшки. Так, она очень любила ходить пешком к прп. Сергию. Бывало, соберет всех детей, которых было пятеро человек, нашьет им сумочки, положит съестных припасов, и вся ее умная детвора бежит радостно по Троицкому шоссе. Перед таким трудным путешествием Ан. Ал. всегда ходила к батюшке за благословением, и он охотно отпускал ее. Так продолжалось четыре года.
   На пятый год, когда состоялась коронация будущего страстотерпца св. царя Николая II, семейство также собиралось на богомолье. Однако батюшка неожиданно сказал: «Нет, нельзя идти». — «Как? — удивилась Ан. Ал. — Я уже совсем собралась...» — «А я-то не собрался...» — возразил батюшка. После обедни он служил панихиду. Ан. Ал. осталась, положила на панихиду свое поминание, но не столько молилась, сколько роптала на батюшку и думала: «Ведь я собралась, все готово, я и пойду без его благословения...» Вдруг батюшка подошел к ней и сказал: «Долго ты будешь мешать мне служить? «Пойду, да пойду», — сейчас же дай мне слово, что ты не пойдешь!» Ан. Ал. растерялась от грозного обличения батюшки: куда тут идти, всякое желание пропало у нее, и она дала слово, что не пойдет. Оказалось, что по случаю восшествия на престол Государя Императора была амнистия заключенным, и по окрестным лесам ходило много бродяг, совершавших грабежи и бесчинства».
   «Одна особа жила гражданским браком. Она пришла в церковь «Нечаянной Радости»; батюшка, проходя мимо нее, резко сказал: «Уйди, блудница». Она поразилась, так как ничего не говорила батюшке о своей жизни. Вторично, когда она стояла около образа Божией Матери, батюшка снова подошел к ней и сказал: «Отойди, блудница». Это так на нее подействовало, что она горячо стала молиться Богу и потом вступила в законный брак.
   Другая особа, тоже состоявшая в гражданском браке, пришла к батюшке на исповедь и хотела покаяться, но не могла высказать свой грех. Тогда пастырь берет у нее свечку, зажигает ее перед образом и говорит: «Пусть также возгорится душа твоя, как эта свеча». У женщины подступили к горлу слезы, она зарыдала и все открыла батюшке. Тот сказал: «Пришли его ко мне». «Батюшка, он не пойдет», — ответила она. — «Непременно пришли», — настаивал батюшка. Действительно, этот человек пришел к о. Валентину, батюшка вразумил его, и он соединился законным браком с этой особой. По молитвам пастыря, они стали жить счастливо и спокойно».
   Одна из немаловажных сторон духовного окормления — утешить человека, впавшего в уныние. Вот что просила записать новомученицу Анну духовная дочь батюшки, девица Соня Ушакова.
   Батюшка однажды долго не брал ее на исповедь; она очень этим огорчалась. Однажды за обедней она обратила внимание на евангельское чтение о сеятеле. Идя домой, девушка размышляла, какому зерну подобны качества ее души, и сильно заскорбела. Вдруг слышит, как окликает ее батюшка, проезжая мимо, подзывает ее к себе и говорит: «Так не надо думать; помни одно, что ты — зерно, мною посеянное, которое должно взойти...» После этого она совсем успокоилась.
   Марья Степановна решилась попросить батюшку помолиться за мать, у которой было помешательство (она бродила по городу и однажды, выйдя за город, чуть не утонула в болоте). Мария приготовила записку о здравии, рубль денег, и положила в карман. Когда она пришла в храм, батюшка уже исповедовал. Зная, что иначе к нему теперь не пробиться, она встала на исповедь. Батюшка взял ее исповедовать, и на исповеди она совсем позабыла про записку, рассказывая свои грехи. Вдруг батюшка прерывает ее и говорит: «А что у тебя в кармане: записка, что ли»? Тут только вспоминает она, зачем пришла; достает записку и деньги, и просит батюшку помолиться за мать. Батюшка отдает деньги назад и обещает помолиться. И что же! Помешательство у старушки совсем прошло; она стала вполне здоровой. Спокойно начала жить с дочерьми и не предпринимала больше никаких «экскурсий».
   Матрена Андреевна Руднева, рано оставшись без мужа с двумя маленькими детьми, не имея никаких средств, устроилась в Бахрушинский вдовий дом. Вдова впала в такую тяжкую скорбь, что не могла ни работать, ни делать что-либо, хотя была хорошей портнихой, только все ходила на кладбище. С большим трудом соседка уговорила ее пойти к батюшке причаститься. Отец Валентин сам потребовал ее из толпы к себе, хотя она и всячески избегала попадаться ему на глаза и хотела потихоньку уйти из собора. Батюшка велел ей молиться преподобному Савве, а сам пошел молиться за нее в алтарь. Неожиданно в душу скорбящей вдовы снизошли мир и радость, она полностью вернулась к жизни. Батюшка перечислил ее грехи и сказал: «Я все знаю; вот сегодня приобщимся и полетим домой». Действительно, причастившись Святых Таин, она как на крыльях полетела домой.
   Матрена Андреевна стала часто ходить в собор с детьми, стала усердно работать, и жизнь семейства совсем переменилась. Но однажды батюшка сказал: «Крест возвращается и надолго». Опасно заболела дочь Тоня; врачи не могли понять болезни. И вот, когда служил батюшка, больная девочка стала настойчиво просить отвести ее в храм. Батюшка сам нашел ее в храме, дал образочек, причастил, и она пошла домой совсем здоровая. Многие годы батюшка поддерживал и утешал вдову и ее деток, хотя и немало выпало на их долю скорбей и болезней.
   Однажды, подойдя к северным дверям алтаря, отец Валентин сказал Рудневым непонятные для них слова: «Какой дифтерит, какая скарлатина». И в тот год много детей в их доме умерло от дифтерита и скарлатины; Тоня тоже заболела, но по молитвам батюшки выздоровела. Много и других случаев прозорливости и молитвенной помощи явил этой семье о. Валентин.
   Имеются воспоминания о том, что о. Валентин запретил своим духовным чадам идти на раздачу подарков в день коронации св. царя страстотерпца Николая II, где случилась Ходынская катастрофа, и даже выходить в тот день из домов.

Последствия непослушания

   Одна богатая женщина, имевшая сто тысяч капитала, в первый раз придя к батюшке, с достоинством возвестила ему: «Знаете, батюшка, я разошлась с мужем, не хочу больше жить с ним, но я имею большие средства и могу жить самостоятельно». «Нищая», — бросил ей в ответ батюшка. «Что Вы говорите? — крайне оскорбившись, возразила она. — Я очень богата и не хочу зависеть от мужа». — «Будете нищей, и только муж один сжалится над Вами и будет кормить Вас».
   Но неугомонная, самохвальная особа не хотела слушать пастыря и с гордостью упорствовала. Что же случилось? Банк, где лежали ее деньги, «лопнул», и она действительно оказалась нищей, и только оставленный ею муж сжалился над ней и поддерживал ее скудное существование».
   А. И. Вардашкина многократно настойчиво просила у батюшки благословения поехать в Киев, но батюшка не разрешал. Наконец, видя ее неотступность, сердито благословил ее. Однако, как только ослушница добралась до места, у нее так разболелись ноги, что лишь спустя долгое время она смогла вернуться в Москву, так и не побывав ни в одном храме, и долго еще проболела.
   Одна молодая женщина, давно знавшая батюшку, овдовев, приехала из Риги с двумя детьми, почти без средств. На лето ее приглашали к себе две родственницы: одна — в Лопасню, другая — в Верею. Когда она спросила совета батюшки, тот сказал: «Лучше в Лопасню: в Верее мосты худые, там нехорошо. Только перед отъездом придите мне сказаться». Женщина недоумевала: какие же в Верее худые мосты, там только один мост в самом городе. И родные настаивали и требовали, и уговорили ее поскорее поехать в Верею, с курьерским поездом, так что зайти к батюшке она не успела.
   Приехала женщина в Шелковку, однако вещи ехали с другим поездом, и их пришлось ждать до вечера. Как ехать ночью? Начальник станции поручился, что даст хорошего ямщика, и женщина согласилась. Ехать пришлось темным лесом. Вдруг ямщик слезает с козел, привязывает колокольчик, затем сворачивает с шоссе и едет проселком, говоря, что так ближе. Впоследствии он признался, что хотел избежать проезда через шлагбаум, чтобы не платить за него. Вдруг лошади проваливаются среди какой-то осоки и экипаж начинает погружаться. Не помня себя, женщина выскакивает с одним ребенком из экипажа, но тоже увязает в осоке, а кругом хлещет вода. В страхе женщина молится и просит помощи батюшки и, долго увязая выше колен, наконец, выбирается на крепкую почву. Между тем лошади продолжают погружаться, ямщик мечется, не находя, чем обрезать постромки, чтобы освободить коренника. У несчастной путешественницы нашелся нож, постромки были обрезаны, и лошади чудом вывезли коляску, где оставался другой ребенок и вещи.
   Оказалось, что ямщик недоглядел в темноте, и вместо моста через реку Тарусу, попал прямо в осоку, где могла увязнуть вся тройка с экипажем и людьми. Сильно простудившись, по приезде на место женщина тяжело заболела и все лето была в опасности, дети тоже все время хворали. Тут только она поняла слова батюшки. Когда же они вернулись в Москву, батюшка встретил их словами: «Ну, что, утопыши мои приехали...»
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. М., 1928. С. 180—181.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910.
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. М., 1928. С. 154.
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. М., 1928. С. 155.
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. М., 1928. С. 120—175.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 104, 107.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 182—183.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 120—123, 142.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 48—49.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 226—232.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910. С. 86.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 209—215.
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. 1928.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 48.
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. М., 1928. С. 184.
   Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 93—95
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. М., 1928. С. 157—158.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 226—232.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 226—232.
   Светильник Православия. М., 1912. С. 12—13.
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. 1928.
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. 1928.
   Там же
   Новомученица Анна (Зерцалова). Истинный пастырь Христов. М., 1910.

Глава 10. Во Христе нет смерти

   Бог весьма часто попускает добродетельным быть искушенными и предоставляет возбуждаться против них многому злу со всех сторон. Он уязвляет тело их, как тело Иова, вводит их в нищету, в оставление человеками, уязвляет их в то, что ими приобретено. Только к душам их не приближается вред. Невозможно, чтобы в то время, когда мы шествуем путем правды, не встретилось с нами сетование, чтобы тело не болело в недугах и болезнях, и пребывало неизменным, если мы возлюбим жить в добродетели.
   Преподобный Исаак Сирин
   Прежде чем перейти к повествованию о последних годах жизни о. Валентина, расскажем о близких ему и в родственном, и в духовном отношении людях, которые были его поддержкой в эти годы, а также и о всей его семье.
   Печальным исключением в ней был старший из детей о. Валентина — сын Александр, причинявший отцу большое горе. Как предвещал Господь во святом Евангелии, нередко слово Божие разделяет братьев и сестер, родителей и детей (Мф.10:34-36). Приближались безбожные времена, и русская молодежь часто подвергалась тлетворному влиянию духа времени, несмотря на все старания благочестивых и праведных родителей. Еще в юности увлекшись безбожными и вольнодумными учениями, Александр Амфитеатров отошел от Церкви, хулил самодержавие, и в зрелые годы был известным памфлетистом и клеветником на Царствующий дом. Глубоко страдая, отец Валентин неоднократно обличал его, даже публично, но все было напрасно.
   Александр был сослан, затем жил за границей. Вернувшись после революции в Россию, он увидел, что творится в стране, и, ни в коей мере не принимая большевистских порядков, эмигрировал снова. Тогда уже он, вероятно, понимал, что и сам в какой-то степени спопособствовал крушению Православной державы. Человек талантливый и высоко образованный, Александр Амфитеатров был известным литератором в эмигрантских кругах. По обнародованным недавно воспоминаниям, приближаясь к концу жизни, он каялся, со слезами слушая книгу В. А. Никифорова-Волгина «Земля-именинница». Будем надеяться, что не погибла для жизни вечной и эта отрасль отца Валентина. Супруга Александра Амфитеатрова и ее сын почитали батюшку и поддерживали общение с ним.
   В отличие от Александра, все дочери отца Валентина были глубоко благочестивыми. Старшая, Александра Валентиновна, была замужем за крупным ученым-юристом Е. В. Пассеком. У них была хорошая семья, и батюшка вполне одобрял это замужество. Они с супругом жили в Юрьеве, регулярно навещая семью отца и проводя вместе с ним на даче каждое лето.
   Младшие дочери Любовь и Вера жили с батюшкой, и о. Валентин, видимо, хотел бы видеть их обеих на духовном пути. Они родились, когда их отец уже довольно долго был в священном сане; и, вероятно, не случайно получили такие имена, потому что вера и любовь были одними из самых частых тем проповедей о. Валентина. Когда скончалась супруга батюшки Елизавета Ивановна и отец Валентин особенно сосредоточился на жизни духовной, Любовь и Вера были еще детьми. Они воспитывались достаточно замкнуто, очень мало касаясь мирской жизни. В ранней юности вместе со старшей сестрой они еще иногда бывали в опере и театре, а затем перестали выезжать даже изредка.
   Еще совсем молодыми, девушки начали помогать отцу в переписывании его проповедей и книг, приеме посетителей, составлении ответов на бесчисленные письма из самых разных уголков России. Батюшка посылал дочерей в семьи к больным и нуждающимся. Вера Валентиновна больше помогала с перепиской, писала под диктовку и по указанию батюшки давала ответы сама, а Любовь больше занималась благотворительностью и часто бывала в домах батюшкиных духовных чад. Отец Валентин очень любил ее и возлагал на нее большие надежды.
   Однако случилось так, что Любовь познакомилась с духовным сыном батюшки Василием Петровичем Викторовым. Это был глубоко-верующий человек, удивительной чистоты и честности, он был очень красив. Приехав в Москву из Тульской области, он работал в садоводчестве Мейера и Иммера, и через свою тетю, духовную дочь о. Валентина, познакомился с батюшкой, стал бывать у него в храме, а затем в доме и помогать его семье.
   Отец Валентин не хотел этого замужества. Любовь Валентиновна даже венчалась с Василием Петровичем у сестры в Юрьеве, поскольку в Москве все знали батюшку и это было бы неудобно. Но о. Валентин, будучи очень любящим человеком, не мог долго сердиться и огорчаться, он примирился и смягчился. Первое дитя супругов родилось мертвым, и перед тем, как должен был родиться второй ребенок, они, по совету батюшки, дали обет назвать его (если родится мальчик) Димитрием, в честь св.страстотерпца царевича Димитрия. По молитвам святого царевича, все разрешилось благополучно. Теперь уже отец Валентин был рад и доволен внуком, возможно, провидя его особое благочестие. Будущая судьба Дмитрия Викторовича была необычна и трагична, о чем будет рассказано ниже.
   Может быть, Любови Валентиновне и был предназначен иной путь, но в ее супружестве был виден промысл Божий. Василий Петрович много сделал для всей семьи, особенно когда батюшка был уже болен и после его кончины. Это был очень благочестивый, очень добрый человек, и они с Любовью Валентиновной прожили хорошую жизнь. Именно Василий Петрович строил Очаковский дом, где батюшка провел последний год своей жизни и где потом его дочери несли свое духовное служение ближним. Василий Петрович, будучи достаточно образованным человеком и прекрасным хозяином, фактически кормил всю семью в тяжелые послереволюционные, а потом военные годы, до старости работая в колхозе и обрабатывая свой участок земли.
   Вера Валентиновна, особенно после замужества старшей сестры, полностью посвятила себя заботам об отце, который уже был тяжело болен, и оставалась рядом с ним до конца.
   Отец Валентин стремился сделать свою семью одним из своего рода духовных центров, которые после его смерти хранили бы веру и благочестие, что в свое время действительно осуществилось. Его благочестивые дети и внуки были необыкновенно дружны между собой, и до сих пор вера, благочестие и любовь свято хранятся среди его потомков. Память о дочерях батюшки благоговейно чтут все знавшие их лично и по рассказам. Многие почитатели батюшки слышали о их высоко-духовной жизни и почитают могилку Веры Валентиновны на Ваганьковском кладбище, хотя, как правило, и не знают о ней ничего определенного. Поэтому в настоящей книге ниже мы предоставим точные свидетельства о духовном облике дочерей батюшки и его потомках.

«Сраженный горем и трудом…»

   Шло время, и здоровье о. Валентина, подорванное скорбями и самоотверженными пастырскими трудами, стало ослабевать. Тяжело заболели ноги, но батюшка мужественно продолжал служить, пока болезнь не обострилась особенно сильно. Отец Валентин тяжело страдал, и доктора уже отчаялись. Глубоко переживая это, вся паства горячо молилась. Однако тогда Господь еще благоволил продлить жизнь пастыря. Ноги стали поправляться, батюшка переехал на дачу, окреп силами и снова принялся за пастырские труды.
   Великим постом отец Валентин особенно изнемогал и, случалось, что он был на грани смерти: «Сотни исповедников, продолжительные службы, а, главное, усиленные молитвы и воздержание изнуряли труженика, — вспоминает новомученица Анна, — так что к концу поста батюшка иногда прерывал служение и оставался дома на шестой и седьмой неделе. Однажды на пятой неделе Великого поста пастырь заболел и не приезжал в собор. Загоревала паства. Многие еще не успели поговеть, рассчитывая на последние недели. На Страстной батюшке сделалось совсем плохо с сердцем, так что домашние опасались за его жизнь. В Великую Пятницу он позвал к себе меня с моей подругой, поставил перед иконой Божией Матери “Нечаянная Радость”, которая находилась в его приемной комнате, сам встал на колени и долго молился. Потом стал прощаться с нами, намекая на то, что оставляет нас и что увидимся только в будущей жизни. В смятении и скорби мы отправились в храм, где можно было провести ночь по случаю чина погребения Господня. Едва дождавшись утра, я пошла справиться о здоровье батюшки. Прошла Великая Суббота, а в Светлое Христово Воскресенье батюшке, слава Богу, стало лучше. Говорили, что он очень страдал до Светлой заутрени: ему было тяжело дышать, все просил открыть форточку и дожидался радостного благовеста. Когда ударили к Светлой заутрене, батюшке стало лучше и он буквально воскрес».
   При всем терпении и сострадании к людям, отец Валентин порой совершенно изнемогал от того, что народ в храме безжалостно теснил и давил его. Батюшке не давали выйти из собора, причем не помогали ни мольбы, ни угрозы. «Все рвутся за благословением, все толкаются, стремясь поцеловать руку или хотя бы прикоснуться к одежде, не думая о том, как себя чувствует пастырь после пятичасового предстояния на молитве». Его силы были уже на исходе.
   Последнюю беседу в храме отец Валентин произнес 31 марта (ст. ст.) 1902 года. Она была посвящена евангельскому чтению о проклятой смоковнице: «Это такая была чудная, знаменательная проповедь, что потрясла сердца всех слушателей, — вспоминает новомученица Анна. — Батюшка постепенно раскрывал весь ужас и пагубность бесплодной жизни и бездеятельности — духовной спячки человека — и как на единственные верные средства ко спасению, указывал на веру и горячую молитву».
   Особенное внимание в этой последней беседе о. Валентин уделил необходимости хранения истинной веры и явления на деле ее плодов:
   «Наш Спаситель взалкал. Он, подающий Всем жизнь и радость, искал зрелого плода на красивом по внешности дереве и не нашел. И теперь, и всегда, и ныне, и присно наш Спаситель алчет правды, добра, истины и духовной красоты. Он зрит и на нас, грешных. Он, Сердцеведец, и в каждом из нас, сугубо одаренных силами и способностями духа, ищет плодов. Имеющим эти плоды веры Он обещает величайшую награду. И теперь, как некогда в Нагорной проповеди, Он говорит с небес нашей совести: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны нищии духом, ибо есть царство небесное» (Мф.5:6,3).
   И те из нас, кто возрастил в себе под влиянием благодати Божией плоды веры, надежды и любви христианской, да будут блаженны. Святая мать наша Церковь им благовествует: «Радуйтесь и веселитесь: вас ожидает счастье в будущей жизни, за гробом, на небесах».
   Но где же эти многоплодные, достойные блаженной вечности создания? Среди нас воцаряется в ответ на этот вопрос общее молчание. И я, многогрешный, смиренно и стыдливо умолкаю. С благоговением ко Господу Богу я дерзаю произнести краткую молитву, которую вы будете слушать многократно сегодня после моей краткой, но сердечной беседы с вами: «Иисусе Сладчайший, спаси мя! Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя! Аллилуия!» Аминь». (После духовной беседы за вечерней читался акафист Иисусу Сладчайшему).
   Так была окончена последняя беседа батюшки, произнесенная им в храме. Событие проклятия Господом Иисусом Христом смоковницы произошло после Его торжественного входа в Иерусалим, в Страстной понедельник. Начиналась и «страстная седмица» жизни проповедника, рассказавшего в своей последней беседе об этом Евангельском чтении.
   Незаметно подкралась тяжелая неизлечимая болезнь. «Еще с августа 1901 года батюшка стал жаловаться, что зрение его слабеет; особенно беспокоил один глаз, который стал быстро тускнеть и атрофироваться. Лучистые глаза батюшки стали гаснуть, и сами окулисты не могли объяснить этого. Кто говорил, что это от переутомления, кто — от нервного потрясения, кто объяснял это малокровием, истощением организма от усиленной деятельности...»
   Вот что писал сам батюшка своему сердечному другу А. И. Чупрову о своем состоянии, а также и о проблемах духовных и общественных, которые, несмотря ни на что, волновали его:
   «Верный друг и брат, Александр Иванович!
   Такое воззвание смело употребляю по прочтении твоего ко мне последнего письма. С давних пор ни от кого не получал я отрады, какую принял от твоих ласковых слов. Каждое из них во мне воспоминало благодарное чувство к невозвратному прошлому. В моем вечере жизни твои благожелательные и дружеские мысли — светлый, теплый луч незаходимого света. Многократное спасибо.
   Моя жизнь протекает печально. С 15 марта нынешнего года и доселе я больной и хилый старик. Как видишь, я уже не способен стал писать письма собственноручно. Это письмо из моих уст переносит на бумагу моя дочь Вера. С 25 августа левый глаз мой отказался служить, а правый глаз утратил глазомер и близкую зоркость: печатную книгу читаю не без усилий. При рукописании дрожит кисть правой руки. Присоедини к этому моему горю представление о моем слабом организме: шаг в ногах тупой, в сердце частое сотрясение, в ушах шум, подобный двум паровозам, готовым к отправлению груза. Голова екзематически раздражена. Сон неправильныый. Такова физика моего тела. Душевный строй — также без аккорда: душа окружена угнетающими мыслями за будущую судьбу моих детей; их жизненную дорогу я не могу считать верным путем к земному счастью. При всем том не подумай, чтобы я стоял над пропастью отчаяния. Я всегда верил и верую, как в истину непреложную, в прогресс возмездия человеку: рано или поздно, здесь, на земле, или там, после земной юдоли, человек свое получит.
   Страницы в твоем письме о твоем благополучии, о душевном мире, развитии твоего умственного и нравственного горизонта, клянусь, составляют утешение в моей жизни. Поистине, добрый Ангел внушил тебе мысль о переселении в теплый край из нашего, с его холодной атмосферой.
   По вопросам, всегда интересующим тебя и меня, в социальной индивидуальной народной жизни я не смею ничего сказать. Наблюдая жизнь среди знакомых и знаемых, вижу, что поклонение золотому тельцу растет не днями только, но и часами. Пред этим холодным металлом, увы, преклоняются люди науки. Не выдавая за непреложную истину, сообщу только как слышанное от людей интеллигентных, моложе меня и тебя возрастом: они ходят с понурой головой, признавая за истину, что приятная жизнь лишь у тех, у кого есть золото.
   Прими, родной мой, привет с наступающим гражданским Новым годом. Молю Бога, чтобы ты переплыл в жизнерадостности долголетний океан надежд и упований, здоровья, сил душевных и телесных, утешения родительского, благородных стремлений принести пользу русской ученой корпорации. К моим благожеланиям присоединяются твои любящие сестры и дочь моя, Вера. Напомни, к слову, своей старшей дочери, что я ей желаю быть светлой отрадой для отца и меня, купавшего ее во имя добра, истины, красоты.
   Сегодня посетил меня Анатолий Феодорович Кони; и он сказал мало утешительного о Питере... Кони дружески тебе кланяется.
   Это письмо устно диктовал, а потому извини и грамматическую, и логическую бессвязность».
   Собственноручная подпись:
   «Любящий тебя до гроба Валентин».
   Батюшку лечило множество докторов. Домашние также просили его непременно лечиться, и он во всем слушался медицинских советов. Отец Валентин ездил в Харьков к знаменитому окулисту, где пытались его лечить электричеством, что плохо сказалось на его здоровье. Весь стол в кабинете был заставлен лекарствами, однако болезнь глаз оказалась неизлечимой.
   «Всегда милый и мне дорогой
   Александр Иванович!
   Прими сердечный привет с великими праздничными днями. Для меня эти дни полны удручающего страха: совершенно теряю зрение. Искал исцеления у пяти врачей; к одному из них, Гиршману, по неотступному настоянию любящих меня лиц ездил в Харьков: вернувшись оттуда, ищу осуществления своим надеждам у известного тебе врача, Гологина. Он и Гиршман утешительно не отняли у меня надежд видеть солнце дня, видеть дорогих мне существ. Прости мое краткое письменное объяснение в неизменно честной до конца дней моей жизни любви к тебе.
   О семейных невзгодах, меня постигших, нет желания даже тебе, моему верному спутнику трудовой жизни, говорить и, тем более, писать. Скорби так велики, что языком их не выскажешь, письменным словом не выразишь. Любящими поводырями слепца остаются дочь моя Вера и твои сестры; одна из них проводила меня в Харьков и оттуда возвратила в Москву, приложив поистине христиански-гуманное попечение о больном человеке.
   У нас начинается сезон приятных, весенних дней, прелести которых я только чувствую слухом и воображением, так как глаза мои находятся равнодушными и к дню и к ночи. Сестры твои здоровы; они и Верочка вместе со мной тебя целуют, мысленно произнося: «Христос воскресе, наш незабвенный Александр Иванович».
   Сегодня навестил меня из Петербурга Н. А. Зверев. И он мрачно определяет бестолковое направление. Ты, кажется, близко знаешь Плеве. Нет ли возможности перевести нашего изгнанника из Азиатской России в Европейскую, в какой-либо из губернских городов? О полном прощении изгнанный на пять лет, по его словам, не мечтает. Скажу беспристрастно, что он не принадлежит к преступникам. Его преступление — легкомыслие. Он и семья его разорены.
   Всеми любящими и благодарными чувствами души тебе и Ольге Александровне желаю жизнерадостности. Всей душой тебя любящий, сраженный горем и трудом
   (собственноручная подпись): Валентин».
   Вот что сообщает новомученица Анна о жизни о. Валентина в это тяжелое время и об одном из духовных детей, с которым он много общался в последние годы:
   «Днем обыкновенно читали батюшке газеты или книги, а по вечерам приезжал к нему его друг — так о. Валентин сам называл его, — бывший помещик Митрофан Николаевич Маслов, который больше двадцати шести лет пользовался духовным руководством батюшки. Прежде он был предводителем дворянства и вообще видным лицом в городе Козлове Тамбовской губернии. Умный и развитой, он умел развлечь батюшку, сообщая новости общественной жизни. Отец Валентин любил этого барина и внимательно следил за его жизнью, потому что ему стоило многих трудов вытащить его из трясины светской суеты. С великим трудом тот был в свое время поставлен на крепкую почву духовной жизни, сделавшись из фата настоящим христианином. Батюшка так строго наблюдал за Митрофаном Николаевичем, что лучше, бывало, другим откажет, а ему — в ночь-полночь всегда открыты двери, когда нужно — приходи, обращайся со всеми своими делами и сомнениями. В прежние годы батюшка ездил кататься с ним, а летом брал с собой на дачу. Вся жизнь Митрофана Николаевича была полна батюшкой, он слушался его беспрекословно, с готовностью исполнял всякое желание батюшки, многократно перечитывал его письма. Он помогал многим бедным, стесняя себя во всем, жил для других, согревая их лаской и приветом. Чтобы послужить батюшке, он был готов на все, и сын не может так любить отца, как он любил отца духовного и благоговел перед ним».. Так этот преданный батюшке духовный сын старался чем мог послужить ему и в последние годы.
   «Милый, дорогой дядя! — писала Чупрову Вера Валентиновна. — Папино здоровье все в одном положении. Он свыкся с болезнью и, мне кажется, теперь меньше страдает. На улучшение его зрения нет надежды, но ему этого сказать совершенно невозможно, потому что он живет и дышит только одной надеждой увидеть. Радость и развлечение составляют молитвенные собрания, на которые он собирает своих духовных детей, и народу к нему ходит так же много, как и прежде — целый день. Остальное время проводит в чтении газет и книг исторического содержания. Вечером он пишет на машинке, почти не делает ошибок, но не хочет писать больше, чем полчаса в день. Около получаса диктует мне. Предмет его работы — его мемуары; по-моему, выходит хорошо».
   Болезнь прогрессировала, и вскоре наступила полная слепота. Вряд ли здоровый человек может представить, что это такое. Еще в те годы, когда ничто не предвещало грядущего несчастья, о. Валентин говорил в проповеди на Евангельское чтение об исцелении слепого: «Слепой был именно страдалец: он страдал ужасно, так как у него не было самого важного из пяти чувств — зрения — и он чувствовал, что его физические силы как бы скованы цепью, ум его тоже был почти без деятельности и мог только ограничиться умственным созерцанием».
   Отец Валентин считал потерю зрения для себя самым страшным: «Лучше не было бы у меня рук, ног, но только бы осталось зрение», — говорил он. Огромной скорбью была для батюшки невозможность служить и, главное, совершать Божественную Литургию. Да и вообще, будучи чрезвычайно деятельным, энергичным человеком, отец Валентин страдал от того, что не мог обходиться без посторонней помощи и очень ограниченно мог заниматься письменными трудами.
   Невольно бросается в глаза совпадение следующих фактов. Среди чудес о. Валентина особенно много исцелений от слепоты и болезней глаз. При этом именно крест слепоты был возложен Господом на самого чудотворца в последние годы его жизни. По всей видимости, отец Валентин предвидел уготованное ему испытание. Незадолго до потери зрения он говорил часто обращавшейся к нему рабе Божией Прасковье Михайловне: «Родителей надо любить. Мы не знаем, как слепому плохо и как расстаться с родителями плохо». Прасковья Михайловна не поняла этих слов, но через некоторое время в одну и ту же неделю батюшка лишился зрения и умер ее отец.
   «Лишившись зрения, батюшка видимо стал ослабевать физически; не было уже той телесной крепости и бодрости, как прежде. «Такой шум в голове, точно паровик там шипит», — жаловался батюшка. Его беспокоил и порок сердца с частыми сердечными приступами. Статный и величественный в соборе, он стал худеть и стариться».
   Однако подвижник не был сломлен испытаниями и, смиренно предавая себя воле Божией, продолжал исполнять свой долг пред Богом и людьми, сколько было сил. Через близких и доверенных лиц о. Валентин продолжал оказывать духовную и материальную помощь всем нуждающимся. Как и прежде, непрерывным потоком текли к нему страждущие, просящие благословения, мудрых советов и указаний.
   «Слабый, сильно похудевший, с потухшими глазами, батюшка являлся могучей духовной силой, когда начинал произносить дивные слова утешения и назидания. Многочисленные толпы скорбящих, угнетенных, обездоленных неудержимо устремились к благодатному домику за отрадой и поддержкой, сильно смущая этим старую няню, не успевавшую докладывать, не успевавшую удовлетворять всех, жаждавших повидать пастыря или хотя бы получить заочно его милостивое слово и мудрое указание. Верная хранительница батюшкиного покоя пыталась увещевать посетителей, упрекая за злоупотребление добротой пастыря, но ничего не помогало.
   И вот изнуренный, согбенный пастырь выходил к народу. 11 и 12 часов были часами общего приема: тут бедные, богатые, низшие, высшие, малые, взрослые — все могли стучаться к пастырю. Никому не отдавалось особого предпочтения: здесь самый последний нищий ставился в ряды представительных посетителей, встречая ласку, привет и участие. Самый недостойный грешник был для батюшки дороже всех сокровищ». Дочери пастыря называли ему имена пришедших. Впрочем, наверное, нередко батюшка провидел, кто и с какими нуждами придет к нему.
   «Если не видел он внешними очами, то сразу обозревал приходивших внутренним духовным оком, видел, кто и с каким делом приходил, сразу утешал, помогал, приносил облегчение. Кто же не мог придти сам, тот обращался письменно, и никакие письма и телеграммы не оставались без ответа и помощи. Страждущие и больные получали выздоровление, скорбящие и несчастные — радость и успокоение. А какое множество бедных и неимущих по-прежнему питалось на средства старца-благодетеля! Целые семьи кормились им».
   На протяжении шести лет до своей кончины отец Валентин, слепой и больной, продолжал духовно окормлять и материально устраивать сотни людей.
   Превозмогая болезни, он часто ездил молиться в храм: или ко всенощной под большие праздники, или к обедне. Иногда выбирал отдаленные храмы, так что многие из его духовных детей с радостью встречали его в своем приходском храме. По смирению, отец Валентин даже не проходил в алтарь, а вставал где-нибудь сзади, в уголке и там молился.
   В хорошую погоду отец Валентин любил выехать покататься на извозчике, и тогда многие решались подходить к крыльцу попросить благословения. Вера Валентиновна всегда сопровождала отца. Однажды их увидела из окна конки Марфа Евдокимовна Суханова, которая очень скорбела, что давно не видит батюшку. Не помня себя от радости, она соскочила с конки на всем ходу. Видя это, Вера Валентиновна сказала: «Папочка, Марфа на всем ходу спрыгнула с конки». Батюшка велел остановить лошадь, благословил Марфу и попенял ей, что она могла сломать себе ногу. Приезжая с прогулки, иногда совсем больной и усталый, батюшка все же останавливался благословить народ. «Кто тут стоит?» — бывало, спросит он дочь или няню, и ему назовут пришедших, а он — сейчас же руку в карман и достает денег, чтобы помочь нуждающимся.
   Вера Валентиновна постоянно была рядом с отцом, почти никуда не отлучаясь и предупреждая малейшее его желание, помогала в разборе писем и приеме посетителей, читала ему вслух, что он очень любил.
   Друзья о. Валентина глубоко переживали за него. «Я очень тронут был приветом, который передал мне от Вашего имени Валентин Николаевич, — писал А. И. Чупров А. Ф. Кони из Италии в 1902 году. — Как хорошо, что Вы помните и посещаете больного старца, доставляя тем ему великое утешение. У меня слезы навертываются при мысли о тяжких недугах, которые приходится переносить ему. Всего более достойна жалости потеря зрения. Чтение, и во всю жизнь, и особенно в последние скорбные годы, составляло единственную его радость. И вдруг лишиться этого рессурса! Последнее письмо, полученное мною от него, уже написано не им самим, а его дочерью, под его диктовку, и каким горем проникнуто оно! Невыразимо тяжко, что я лишен пока возможности попасть в Москву, чтобы повидаться с этим лучшим другом моим и наставником от юных дней».
   В 1903 году он пишет снова: «Давно уже к моим чувствам примешан элемент глубочайшей скорби о судьбе несчастного Валентина Николаевича. Он окончательно лишился зрения. Мне страшно будет увидеть его! Письма его — сплошной вопль скорби...»
   «Но и слепой, чутко и жадно прислушивался Амфитеатров к шуму житейского прилива и отлива, — замечает А. Ф. Кони, — и в тревожные годы, пережитые нами, его благородное сердце билось в согласии с сердцами людей, желавших многострадальной Родине мирного и коренного обновления».
   Бывала у о. Валентина супруга сосланного Александра Амфитеатрова — Александра Николаевна с сыном. В то время она очень бедствовала материально и пыталась найти преподавательскую работу через объявления в крупных журналах. В этом ей помог А. И. Чупров и, благодаря его в письме, Александра Николаевна замечает: «Валентин Николаевич слепой производит на меня удручающее впечатление, особенно, когда он один без помощи Верочки ходит ощупью по своему кабинету. Очень его тогда жалко бывает. Володя мой часто дедушку навещает и нравится дедушке» (18 октября 1902 г.).
   Вот что вспоминает В. Н. Зверев о последних годах жизни батюшки и своей последней встрече с ним:
   «Уже взрослым, бывая в Москве, я часто посещал батюшку, любившего порасспросить меня обо всем понемножку, и видел, что здоровье его начало сдавать. Одолевавшие его немощи он переносил стоически и по-прежнему отправлял службы. День ото дня это становилось труднее. Оплывшие ноги отказывались... Зрение стало слабеть. Батюшка справлялся и с этим. Наконец, он ослеп окончательно и должен был уйти на покой. Велико было горе оставленной им паствы. Велико горе было и самому о. Валентину лишиться возможности до конца служить Богу. Однако, приняв кротко обрушившееся на него испытание, батюшка не потерял ни ясности духа, ни присущей ему добродушной веселости. Он удалился на жительство в Воронухину Гору, поместившись в маленьком деревянном домике, выходившем на набережную Москвы-реки, с видом на Дорогомилово. Оттуда он сохранял связь с оставшимися ему верными до гроба духовными детьми; вел огромную переписку и по-прежнему принимал всех притекающих.
   Не могу воздержаться от желания рассказать здесь о нашем последнем свидании.
   Вернувшись как-то из заграничной поездки, проездом через Москву, я отправился повидать батюшку. Стояла весна. В маленьком домике с цветущей сиренью палисадника все окна были настежь. Отца Валентина я застал полулежащим в большом кресле. Он был слаб, но по-прежнему бодр духом. Посещение мое его порадовало. Отпустив бывших у него и на сей раз посетителей, он усадил меня за стол, поил чаем, расспрашивал обо всех родных и о моем путешествии, и вспоминал, как он знал нас с братом еще маленькими. Вера Валентиновна хлопотала около больного отца, поправляла ему подушки и старалась предупреждать его желания.
   Одна из особенно любимых батюшкой его помощниц, горбатенькая Анна Илларионовна Головина, состоявшая при нем до его кончины как бы его представительницей в общении с внешним миром, хорошо и мне известная, явилась было с докладом обо всем сделанном. Отец Валентин отложил деловые разговоры, увлекшись беседою об отце Серафиме Саровском...
   За беседой я обратил внимание на то, что с улицы, где нескончаемой вереницей растянулись вдоль набережной подводы ломовых извозчиков, в раскрытые окна доносилась бессмысленная ругань толпившихся ломовиков. Ссоры не было, люди орали во все горло. Мне показалось это оскорбительным и было как-то стыдно перед о. Валентином за этих болванов.
   — Отчего бы, батюшка, не закрыть окна, — предложил я.
   — Это ты, деточка, про ломовых? Не обращай внимания. В глупости вслушиваться не стоит. А гвалт этот самый я даже люблю. Весна. Люди веселы, здоровы... ну, и дерут горло. Так... от полноты бытия. Бог с ними!
   Отец Валентин задумался.
   — Вот я часто думаю, — заговорил он опять, — что люди всегда недовольны настоящим, а того не замечают, что жизнь такова, как она есть, и есть счастье... Послушай этот гвалт. Солнце. Рекой пахнет. Смолой, мокрым канатом... Люди сыты. При деле. Дома, видимо, у всех благополучно. Пусть их веселятся. Дай им Бог здоровья!..
   Прощаясь и попросив благословения, я поблагодарил батюшку за все, чем он украсил наше детство и молодость. Отец Валентин был тронут и сказал как-то нерешительно:
   — Вот! Вы уж теперь большие... Не любят молодые, чтобы их учили... но вы с братом поймете. Не забывайте Бога! Всегда благодарите Бога... За все, за все. Не огорчайтесь выше меры в несчастии. Не прилепляйтесь чересчур к благам мира сего. Берегите свободу духа. Не стоит быть рабами вещей. Да не стыдитесь исповедовать Бога Живаго. И сохранит вас Господь.
   Отец Валентин прослезился и горячо меня обнял. Я тогда не думал, что вижу его в последний раз».
   А годы, когда от христиан потребовалось исповедничество, действительно приближались. На время предсмертной болезни о. Валентина пришлись кровавые события 1905 года — тревожные предвестники рокового октябрьского переворота. Ценное свидетельство о том, как встретил батюшка эти трагические дни, оставила новомученица Анна в своих дневниках. Производит большое впечатление то, как воспринимали православные люди, патриоты своей Родины, выросшие в свободной, здравой, прекрасной стране «героическую» «первую русскую революцию»:
   «Наступил 1905 год. Ноябрь и декабрь этого года были настолько мятежны, что окончательно подкосили силы батюшки. Низкая измена сплела тонкие сети коварных замыслов самочиния и самоначалия и, подобрав мерзких коварных предателей, пыталась разрушить законную монаршую власть, чтобы погубить всю Россию и сделать из нее гнездо всякого беззакония, распущенности и разврата.
   Выискались беззаконные смельчаки, которые, уничтожив блюстителей порядка самой зверской безжалостной расправой, открыли себе дорогу к мятежному своеволию, и вдруг в один ужасный день, вооружившись пилами и топорами, дерзко пошли по главным улицам Москвы, спиливая телеграфные столбы и разрушая телеграфные сети. Проделка им удавалась как нельзя лучше, и испуганные жители столицы в немом ужасе смотрели, как небольшая кучка каких-то выскочек победоносно шла днем по городу и производила свою предательскую работу. Дело все больше и больше запутывалось.
   Ловкие интриганы, зная, что против них могут выступить войска, устраивали путы из проволоки, чтобы нельзя было проехать верховым. Москву объявили на военном положении, не позволяли выходить позднее 7 часов вечера, и тут-то началась самая гнусная стрельба, началось уничтожение всего благоустройства и порядка города. Появилось какое-то новое правительство, которое разъезжало по городу, требуя покорности и сдачи! Во главе выступил еврей Бауман, который в силу захваченной им самим власти, разъезжал и кричал: «Я бог, я царь». И вот, по милости Божией, нашелся храбрый дворник, который, не вынося такого богохульства, призвав на помощь Бога, схватил толстую дубину и как-то вспрыгнув в сани к «правителю», два раза ударил его этой дубинкой, приговаривая: «Вот тебе Бог, вот тебе Царь». Господь помог ему: он убил мятежника и благополучно скрылся в народе, так что никто и не схватил его.
   Это привело в смятение бунтовщиков, однако они устроили пышные похороны Баумана и повезли его тело на Ваганьковское кладбище. И так все были испуганы, что никто не решился преградить им дорогу. Хотя всем и ужасно было видеть, как богоборца несут хоронить на православное кладбище, но за гробом шла такая толпа, что ничего нельзя было сделать.
   Дело принимало все более и более мрачный характер; уже думалось, что Россия погибает. Мятежники захватывали все больше и больше улиц и переулков. Чтобы напугать жителей и заставить их скорей сдаться, они повсюду поджигали дома, а если в домах скрывались защитники, они громили их выстрелами и заставляли сдаваться. У Никитских ворот погиб весь многоэтажный дом, где в подвале спрятались испуганные жители. Враги, узнав об этом, подожгли дом и стали со всех сторон стрелять в него, а несчастные люди, боясь выбежать, все погибли в пламени. И вот, как будто не было ниоткуда ни спасения, ни освобождения!
   Батюшка горячо молился о прекращении такого небывалого, неслыханного доселе бедствия! Одна его духовная дочь в это время пришла к нему, и он спросил: «Что там, говорят, Пресня горит?!» — «Да, батюшка», — спешит она подтвердить ему о всеобщем ужасе и беспорядках. — «Ну, это еще ничего, — успокаивает ее праведник, — теперь-то мы еще умолим Господа, а вот придет время, когда уже и умолить нельзя будет». Это батюшка предсказывал о нашем теперешнем ужасном времени...
   Вскоре пришли храбрые семеновцы, которые одни не участвовали в предательской измене, и начальник их Дубасов сразу все привел в законный порядок. Он велел расставить пушки, которые загремели по Пресне, как главному притону мятежников, и подлые изменники, почуяв законную власть, как трусливые крысы, разбежались. Засияли храмы, раздался торжественный благовестный звон, и надолго все утихло и успокоилось...»
   Так, молитвами русских святых, отшедших и живых подвижников благочестия была тогда помилована Россия, однако неотвратимо приближались страшные времена. Отец Валентин, по всей видимости, имел предвидение о них и тревожился о будущем своих пасомых. Новомученица Анна приводит следующее потрясающее пророчество батюшки: «После этого безбожного бунта он часто говорил своим духовным детям: “Молитесь хорошенько за Государя — он мученик, без него Россия вся погибнет!”» Эти, ранее неизвестные пророческие слова о. Валентина ясно показывают его духовную связь со св.страстотерпцем царем Николаем; показывают и то, что в смутное время, когда многие великие умы недооценивали и недопонимали масштабы приближающейся катастрофы, церковный пастырь, просвещаемый Божией благодатью, как нельзя точнее еще за двенадцать лет предсказал ее... Он сам не дожил девяти лет до революции, измученный болезнями и скорбями.
   Силы быстро оставляли больного старца. Вскоре он уже не мог без посторонней помощи выходить к посетителям. Кроме изнурительных болезней, случались скорби и другого характера:
   «Добрый, неизменно любимый
   Александр Иванович.
   Своим добрым, великодушным сердцем не откажи принять мое благожелательное приветствие со днем наступающего твоего новолетия. Оно, как и во все годы твоей полезной жизни, всегда было свидетельством моих неизменных благожеланий. От лет юности и до старости мысль о тебе не отходила от меня: моя душа видела тебя, утешалась твоей деятельностью на пользу добра, истины, красоты, умственного и нравственного совершенства. Ты был всегда слуга и работник любви, доброго и честного. Желаю, чтобы и дальнейшие годы твоей жизни свет разума озарял людям пример добрых дел: «так да просветится свет ваш пред людьми, и да видят они добрые ваши дела и прославят Отца нашего Небесного» (Мф.5:16).
   Я доживаю дни своей жизни в борьбе с болезнями и трудами безпомощно, хотя дети мои, знакомое общество сочувствуют моим бедам. Беды и напасти не прекращают нападать на меня, впрочем, нападения идут не от разбойников, но исключительно от сродников. Несомненно, ты осведомлен о печали достойных поступках Натальи Ивановны Чупровой. Она утратила порядочную репутацию в Москве: бессовестно обманула доверие к ней очень многих лиц. Денежные ее долги превышают 160 тысяч рублей, и таким образом многих из моих знакомых она привела к бедности. В русских газетах ее имя печатается в списке несостоятельных должников. Магазин товаров, принадлежавший ей, закрыт для торговли, обобрала и моих дочерей, и внука Владимира. Обо всем этом твоя милая дочь, Ольга Александровна, и твоя родственница, Юлия Егоровна, знают. Прошу тебя также убедиться в том, что я ни в каких обстоятельствах жизни, равно как и мои дочери, на тебя не обижаюсь, и все мы просим не присылать нам никакой денежной помощи. В противном случае всякая лепта будет возвращена обратно. Бога ради благоволи к нам сердцем по-прежнему,— сердцем любящим.
   Поздравляю твоих детей с дорогим именинником. Они ко мне были внимательны, добросердечны, искренны.
   Любящий тебя во веки веков,
   Валентин. 1906 г.»
   Неправильно будет удивляться, казалось бы, безутешной скорби, звучащей в письмах отца Валентина. Иногда, может быть, бессознательно, мы представляем себе святых своего рода сверхлюдьми с железными нервами, которые невозмутимы и непоколебимы в боли и скорбях. В действительности же они, как и все, чувствуют боль и страдание, так же, как и Господь переживал перед Крестом и на Кресте величайшие душевные и телесные муки. Да и если бы святому не был нужен крестный труд предания себя воле Божией, в чем бы тогда заключался подвиг терпения скорбей? В этом смысле любой святой причастен мученическому подвигу, хотя не всем окружающим и не всегда это бывает понятно.
   Несомненно, все святые и праведные люди всецело предают себя воле Божией, но при этом боль остается болью, хотя в тяжелых скорбях всегда есть благодатная сторона. Из воспоминаний современников видно, как изможденный болезнями отец Валентин преображался во время бесед с людьми, нуждающимися в его помощи. То же самое вспоминали и о прп. Нектарии Оптинском, последние годы которого проходили в глубоко скорбных обстоятельствах. В невыносимых скорбях особенно сияет красота души истинного христианина и, тем более, человека благодатного.
   У о. Валентина учащались сердечные приступы, каждый из которых мог кончиться смертью. Особенно сильными они были по ночам, так что докторам едва удавалось помочь ему. Последствиями приступов были крайняя слабость и изнеможение. Изредка о. Валентин вставал и ходил по дому в своей излюбленной лиловой рясе, держась за стулья. Однако пастырь не отказывал в приеме никому из все умножавшихся посетителей. Особенно заботился о любимой им семье его домохозяев Рыбаковых и преданных старушках.
   «Бывало, домашние с великим трудом поднимут батюшку с его кушетки, оденут, умоют и выведут в залу. Посадят на кресло, и он, едва поднимая ручку для благословения, все-таки промолвит несколько слов, особенно лаская своих старушек-питомиц, для духовного воспитания которых он положил столько стараний. Хотя на несколько минуток, а примет их батюшка».
   В последние годы летом батюшка отдыхал на даче в Очаково. Там, как и в других местах, снимали дом рядом с храмом (как правило, у священнослужителей), и поблизости вскоре начинали селиться духовные чада. В Очаково батюшка снимал квартиру у о. Алексия Величкина, священника приходского храма свт. Димитрия Ростовского. Отец Валентин любил свои родные места, часто избирал для отдыха местность, похожую на Орловскую губернию, и Очаково ему особенно полюбилось.
   Отец Валентин никогда не имел собственного дома. Подобно своему святому родственнику, свт. Филарету (Амфитеатрову), он не оставил своим потомкам материального имущества; наследством было только богатство благочестия. В последние годы жизни батюшки было решено построить дом для семьи его дочери — Любови Валентиновны — для чего была куплена земля в Очаково, недалеко от храма. Церковь стояла на горе и была отделена от села речкой, перегороженной запрудой и образовавшей небольшой пруд. Рядом был погост, возле храма склонялись старые ивы. Дом был окончен за год до смерти о. Валентина. На первом этаже для батюшки устроили особенную длинную и узкую комнату, чтобы он мог сам ходить, держась рукой за стулья, поставленные вдоль стен. Там был устроен целый иконостас. Василий Петрович посадил возле дома липовые аллеи, кленовые и березовые рощи, яблоневый сад.
   Вера Валентиновна вспоминала, что и в Очаково к батюшке приезжало множество посетителей. И здесь он всех принимал, а если не мог принять, прочитывал записочку и давал указания своим родным и помощникам: куда пойти, что сделать и чем помочь просителю.
   Последние месяцы жизни батюшка провел в Москве. Он уже совсем не мог вставать. Ноги сильно распухли и были обуты в широкие туфли. К верующим его уже стали выносить в кресле. Но уже и голову он был не в силах долго держать прямо. Тогда вынесли кушетку в залу, и батюшка, благословив и отпустив народ, сейчас же ложился. Пастырь находил в себе силы лишь сказать несколько слов утешения и благословить пришедших.
   В июле около батюшки собралась вся семья. Приехала старшая дочь Александра, а младшие Любовь и Вера почти неотлучно были при нем. «Пробовали они его уговорить повременить и собраться с силами, но батюшка хотел до самого конца своей жизни принимать народ, так как для него служило утешением то, что его помнят и приходят навестить. Многих он даже благодарил за то, что пришли к нему, а некоторых просил: «Не оставляйте меня, не покидайте меня!»
   Духовные дети батюшки считали, что тяжкие его болезни были попущением Божиим по их грехам, чтобы привести их в совершенное покаяние, чтобы и после кончины пастыря паства пребыла в твердом благочестии.

«Приходите ко мне на могилку…»

   Чувствуя, что приближаются последние дни, отец Валентин прощался с паствой, еле слышно говоря и с трудом поднимая руку для благословения. Последний раз он принимал посетителей за два дня до кончины. 20 июля 1908 года, в праздник святого пророка Илии, отца Валентина не стало. Ночь накануне была особенно тяжелой, приезжал доктор, вызванный по телефону, затем стало как будто получше, в одиннадцатом часу опять приехал доктор Корнилов, и в это время батюшка тихо скончался.
   Думается, что день кончины о. Валентина был неслучаен. Среди его проповедей есть несколько посвященных св. пророку Илии, из которых видно, что батюшка особенно почитал великого пророка:
   «По милости Божией, мы дожили и в этот год до дня славной памяти одного из великих и замечательнейших пророков древности. ...Откуда в святом Илии взялось такое изумительное мужество, такая смелая, благородная отвага — одному, одинокому, решиться на борьбу, можно сказать, с тысячами?! Откуда?
   Пророк Божий смиренно дает ключ к решению этого вопроса. В своей уединенной молитве, свидетелем которой была его совесть и небо, он взывал: «Горе! Горе! Сыны Израилевы оставили Тебя, Господа Вседержителя, а я приложил свое усердие, ревностью поревновал». Эта любовь к Божиему закону, крепкая, как истина, в течение целой его жизни не давала ему покоя, постоянно его порывала, как воздух в пространство, на дело народной проповеди и заставляла презирать все опасности в неравной борьбе с нечестием и пороками.
   Святой пророк — учитель священников ревностных и укоритель недостойно носящих этот сан. Священнику нужно, как служителю алтаря, стоять на стезе безукоризненного благочестия, ему нужно наблюдать, чтобы горел светильник веры, чтобы во всех сословиях не было к ней охлаждения».
   Так говорил о. Валентин о святом, который особенно прославлен своей великой ревностью по Богу, и пример которого, очевидно, был особенно близок батюшке.
   Скорбная весть о кончине праведника быстро распространилась по всей Москве. У дома стали собираться духовные чада и все чтившие батюшку. Облаченного в белую священническую ризу, о. Валентина положили на стол. Началась первая панихида.
   Велика была скорбь паствы, лишившейся пастыря и наставника, не просто мудрого, а облагодатствованного еще при жизни. Тем более тяжела была такая потеря в преддверии страшных времен, приближение которых, может быть, кто-то уже смутно предчувствовал или догадывался о нем, видя повсеместный упадок благочестия. Однако, разлучаясь на земле, все знавшие и чтившие почившего пастыря обрели на небесах великого предстателя и молитвенника. Это было засвидетельствовано благодатной отрадой и утешением, непостижимо вливавшимися в сердца верующих, как это всегда бывает при погребении праведных людей.
   «Торжественное пение на панихидах, величие проводов благодатного пастыря в мир славы и блаженства, многочисленная толпа, с трепетом подходящая к дорогим останкам — все это создавало особенно благоговейную атмосферу. Бывало, заноет сердце, но сейчас же точно кто запретит тебе предаваться тоске и отчаянию», — вспоминала новомученица Анна.
   Вечером 22 июля о. Валентина, облаченного во все белое, при огромном стечении народа перенесли в приходскую церковь свт. Николая на Щепах, близ Смоленского рынка. Постоянно служились панихиды.
   «Все переулки на пути движения с телом батюшки в храм были заполнены народом: все толпились вперед, всем хотелось повидать гроб великого служителя Божиего!
   Многие молитвенно обращались к почившему, прося его молитв и заступничества пред Господом. Добрый священник приходского храма после окончания всенощной, видя печаль людей, безмолвно стоящих у гроба, несколько раз поднимал воздух, давая всем повидать дорогое лицо батюшки.
   С 4-х часов утра народ опять стекался ко гробу; началась ранняя обедня, затем — панихиды, во время которых продолжалось прощание. Не только простой народ, но и видные богатые господа приносили чистые платки или ватку и с благоговением прикладывали к руке батюшки, чтобы хранить потом как святыню. Двое Преосвященных и множество духовенства приехало к отпеванию, которое началось после поздней Литургии».
   Вот как пишет об этом церковная хроника того времени:
   «Отпевание было совершено 23 июля после заупокойной Литургии, которую совершал Преосвященный Анастасий, еп. Серпуховской, в сослужении придворного и прочего многочисленного духовенства. Самое отпевание совершали Преосвященные епископы Трифон Дмитровский (Туркестанов, †1934) и Анастасий Серпуховской, в сослужении настоятеля Антиохийского Патриаршего подворья о. архимандрита Игнатия и прочего духовенства. Стечение молящихся было так велико, что не только храм и обширный церковный двор, но и прилегающие к ним переулки были переполнены почитателями и почитательницами памяти почившего.
   По окончании отпевания гроб с телом пастыря в преднесении хоругвей и запрестольных икон, при колокольном звоне, был обнесен вокруг храма, после чего Преосвященный Анастасий совершил у церковных ворот литию, и процессия, сопровождаемая о. архимандритом Игнатием и прочим духовенством, направилась к Ваганькову кладбищу. При следовании процессии, в попутных храмах производился колокольный звон и выходило духовенство, которое совершало пред гробом литии»
   Народ заполнил все улицы и переулки от Кудринской площади до Ваганьковского кладбища. Гроб попеременно несли на руках. «Это было всеобщее торжество и ликование!» — свидетельствует новомученица Анна. Похоронная процессия преобразовалась в праздничный крестный ход, с которым сочеталась и прекрасная ясная солнечная погода.
   На Ваганьковском кладбище, рядом с могилкой супруги батюшки, была приготовлена необычайно глубокая могила для него. Так завещал сам отец Валентин перед смертью. Гроб в последний раз высоко подняли и опустили в могилу. С левой стороны от нее была могила сестры супруги батюшки — Марии Ивановны Чупровой, после смерти сестры воспитывавшей ее детей. Батюшкин дубовый крест стоял посередине, он был несколько больше двух других, поставленных позже на соседних могилах, и имел следующую надпись на медной доске: «Под крестом моя могила, на Кресте — моя Любовь».
   Будучи всегда человеком простым и скромным, о. Валентин и здесь остался верен себе, завещав похоронить его без почестей, венков и речей рядом с его супругой и другими родственниками. «Не было почестей и пышного катафалка, но огромное стечение народа лучше всего свидетельствовало о значении жизненного подвига батюшки, — вспоминает новомученица Анна. — Казалось, что все, сделанное батюшкой, не по силам одному человеку: так много было выведенных им из пропасти порока, исцеленных от болезней телесных и душевных». Окончилась земная жизнь праведного пастыря, но не окончилось его служение и благодатная помощь всем обращавшимся к нему. Вместе с тем, не окончилось и дело духовного назидания пасомых, чья вера укреплялась многочисленными чудесами и чье благочестие поддерживалось примером и наставлениями близких батюшки и его духовных детей.
   Число посещавших могилу верующих росло с каждым днем. Сейчас всем известен предсмертный завет батюшки его пастве. Как прп. Серафим Саровский, и другие святые старцы и подвижники, отец Валентин говорил: «Когда умру, идите на мою могилку и поведайте мне все, что вам нужно, и я услышу вас, и не успеете еще вы отойти от нее, как я все исполню и дам вам. Если кто даже и за версту от моей могилки обратится ко мне, то и к тому я отзовусь». По вере молящихся эти слова всегда подтверждались и сбываются доныне.
   Примечательно, что, указав на свою могилу, как на видимую связь, укрепляющую веру, пастырь засвидетельствовал и то, что расстояние не является препятствием для молитвенного обращения. По молитвам праведников и святых, Господь помогает и тем, кто по воле Божией совершает паломничества в святые места, и тем, кто не имеет возможности побывать там.
   «Кончина ревностнейшего пастыря о. Валентина Амфитеатрова, пользовавшегося в Москве громадной известностью, освежила в памяти моей заветный тип прежних московских священников, — вспоминал Е. Поселянин. — Я застал еще в юности моей представителей великой филаретовской эпохи, и теперь один за другим проходят пред мысленным взором моим эти устойчивые почтенные люди, полные духовности, полные высокого достоинства и задушевно приветливые в обращении, далекие от всякой суеты мирской, носившие и в душе, и во внешнем образе своем печать какой-то помазанности.
   Эти люди заставляли многострунную лиру веры дрожать умиленными неземными звуками. В них Православие светило отрадным утешительным светом. От престола Божия шли они к народу, и к престолу Божию этот народ вели. Да будет светла их неукоризненная память, и да покоятся они от трудов своих до того заветного дня, когда на Страшном Суде Его скажут Царю Царей, указывая на земную паству свою, в которой согревали мысль о Боге и живое чувство вечности: «Се мы и дети, яже нам дал еси, Господи!» (Ис.8:18). К числу таких достойнейших представителей московского духовенства принадлежал и о. протоиерей Валентин Амфитеатров. Деятельность его была столь широка, что оставила по себе заметный след и глубокую память».
   В. Н. Зверев вспоминал: «Смерть о. Валентина последовала летом, помнится, во время жатвы. Большинство его знавших в тот же час покинули свои дела и заботы и срочно устремились в Москву, чтобы отдать последний долг любимому пастырю. В поездах, шедших тогда в Москву, со всех концов России ехало с той же целью многое множество народу. Боголюбивая Москва и провинция достойно проводили прах о. Валентина к месту его последнего упокоения. Долгие годы могила батюшки привлекала к себе несчетную семью его духовных детей, служа местом общения осиротевшей паствы».
   Архиереи, принявшие участие в погребении о. Валентина, глубоко чтили его, как и многие другие духовные лица. С большой торжественностью отмечались и позднее дни поминовения о. Валентина. 1 сентября 1910 года, в день рождения пастыря, в храме Ваганьковского кладбища соборно служили заупокойную Литургию Преосвященный Трифон (Туркестанов), архимандрит Чудова монастыря (впоследствии — архиепископ) Арсений (Жадановский), архимандрит Антиохийского подворья Антоний, афонский иеромонах Аристоклий и множество духовенства. Богослужение было высокоторжественным, пел прекрасный хор. По окончании Литургии Владыка Трифон произнес слово о духовных заслугах почившего пастыря, и, по совершении панихиды, все духовенство и народ крестным ходом пошли на могилу для совершения литии. Несметное множество народа пришло почтить память батюшки и в день его ангела 24 апреля 1911 года. Так же было и все последующие годы, несмотря на поругание могилы и препятствия, чинимые безбожными властями.

Чудеса, совершившиеся после блаженной кончины прот. Валентина

   Будем ревностными сынами Церкви Православной и по вере, и по жизни. Это будет лучший надгробный венок нашему дорогому отцу и пастырю.
   Новомученица Анна (Зерцалова)
   Сира Феодоровна Белякова, чей рассказ о прижизненной помощи батюшки мы уже приводили, в лето батюшкиной кончины жила вместе с братом и матерью за городом, вблизи станции Обираловки по Нижегородской дороге. Ходя по болотам за ягодами и грибами, она так сильно заболела лихорадкой губ, что не могла даже есть. Врачи и лекарства не помогали. В это время Сира Феодоровна узнала из газет о кончине о. Валентина, и со скорбью поспешила в Москву. Она успела поклониться гробу батюшки в храме и получила кусочек ваты, приложенной к голове почившего, которые раздавали при гробе. Приложив вату к больным губам, Сира Феодоровна выздоровела, и к вечеру уже могла свободно есть.
   Рассказывают, что такие чудеса и исцеления при гробе батюшки были многочисленны. После же погребения, на могиле праведника они стали совершаться в изобилии. Не только телесные болезни исцелялись там: люди, потерявшие близких, помолившись на могиле, чувствовали облегчение, унылые утешались, маловерные укреплялись в вере. Приведем очень небольшую часть рассказов о таких чудесных событиях на могиле о. Валентина, главным образом, из машинописной книги Новомученицы Анны «Великий подвижник — отец Валентин».
   Старушка Александрушка рассказывала, что в ее дворе жил отрок, не владевший ни руками, ни ногами, висевшими как плети. Александрушка рассказала родителям о чудесах о. Валентина, дала почитать книгу о них и посоветовала съездить на могилку. После этого мальчик стал бегать и свободно владеть руками. То же произошло и с сыном одного Ваганьковского певчего, который был прикован к постели, а после того, как мать стала привозить мальчика на могилку батюшки лежать, он стал свободно бегать.
   «У Анисьи Павловны Климановой очень болели зубы; ни днем ни ночью она не знала покоя, даже во рту все пересохло — ничего не могла есть. Совсем измучившись, она отправилась на могилу батюшки, попросив священника отслужить панихиду. Потом взяла с могилы листочек, приложила его к больной щеке, и вдруг почувствовала, что по щеке что-то потекло. Боль в зубах стала утихать и вскоре совсем прекратилась.
   Внучка Анисьи Павловны Нина долго не могла ходить, даже не ступала на ножки. Поехали они к батюшке на могилку, и вдруг девочка сама попросилась спустить ее с рук, тут же на могилке встала на ножки и пошла, и с тех пор стала хорошо ходить.
   За старшую дочь Анисьи Павловны, Анну Алексеевну, сватались два жениха. Анисья Павловна увидела во сне батюшку, и он сказал: «Ни за того, ни за другого не отдавай, а когда нужно будет, я через свою дочку скажу». И вскоре старушка Дуня, преданная духовная дочь батюшки, посватала ей хорошего жениха — Петра Гавриловича. Дело скоро уладилось, и молодые стали жить счастливо.
   Валентин, сын Михаила Алексеевича Климанова, заболел глазами. Лечил его хороший доктор-еврей, но глазки ребенка все больше слепли. Его бабушка, Анисья Павловна, глядя на младенца, все плакала и приговаривала вслух: «Батюшка, дорогой батюшка, спаси Валю...»,— так что доктор недоумевал, слушая эти слова. Сестра отца несколько раз ездила на могилку батюшки и просила его помочь в ужасном горе. В это время в дом пришла одна знакомая, принесла листиков с могилки батюшки и приложила к воспаленным глазкам младенца. И что же? Зрение постепенно стало улучшаться, и через некоторое время мальчик прекрасно стал видеть, так что доктор-еврей был поражен таким чудом и заявил сестре отца: «Видно, по вашим молитвам зрение возвратилось, а то мальчик непременно должен был ослепнуть...»
   Юлия Платоновна Бабкова, с молодых лет болевшая удушьем, при жизни батюшки однажды была у него, спрашивала совета о своей жизни, и батюшка утешил ее. Переехав в Москву уже после кончины пастыря, она бывала на даче в Красково. Там хорошо знали батюшку, и, обратив внимание на то, что Юлия Платоновна подает просфору о его упокоении, познакомили ее со старушкой Дуней, которая посоветовала больной женщине ездить к батюшке на могилку. Женщина исполнила совет и постепенно полностью исцелилась.
   При жизни Господа и св. апостолов порой даже бесы свидетельствовали о их святости. Подобное явление произошло и на могилке о. Валентина: бесноватая женщина билась и кричала: «И что это ты пришел сюда мучить нас; зачем лег на мирское кладбище; отправлялся бы к своему Иоанну Кронштадтскому. А то вот пришел сюда, измучил нас, всю Пресню перемутил».
   «Одна духовная дочь батюшки, будучи в бедственном положении, все роптала, что батюшка после своей кончины ничего ей не оставил, тогда как других старушек наградил некоторой суммой денег. И вот во сне она видит батюшку, который с горестью говорит:
   — Что же ты, Марфа, все ропщешь, что я тебе ничего не оставил?
   — Да, батюшка, — сердито отвечает она ему, — ничего не оставили!
   — А крест-то, ведь я тебе его оставил!
   — А на что мне Ваш крест-то, батюшка?
   — Ах, — с упреком возражает пастырь, — что может быть лучше Креста?»
   Так, утешив свою ропщущую духовную дочь, о. Валентин, очевидно, указал ей на таинство крестного пути — не только единственно-спасительного, но и отрадного.
   Накануне дня памяти о. Валентина с матушкой Елизаветой Васильевной Воскресенской случился сердечный приступ в лавке: слезы текли ручьями, она едва добралась до дома и все время чувствовала удушье. Заснув, она увидела батюшку и сказала ему, что вчера чуть не умерла. Тогда батюшка благословил ее. Проснувшись, женщина почувствовала себя здоровой и поспешила на его могилку.
   Ксения Исидоровна Сафосова была брошена мужем и осталась без средств к жизни. Она послала в Москву письмо и деньги с просьбой отслужить панихиду на могиле батюшки, и, когда это было сделано, муж вернулся, и они зажили счастливо.
   Раб Божий Александр, находясь в Киеве, заболел склерозом сердца. После сильного приступа доктор сказал, что надежды нет и больной должен умереть. Была послана телеграмма в Москву с просьбой отслужить панихиду на могиле батюшки. Когда это было исполнено, больной вскоре выздоровел.
   Из Киева приходило много писем с просьбой отслужить панихиду, и помощь Божия по молитвам о. Валентина приходила незамедлительно. У сестры милосердия А. Н. Демидюк в 1915 году заболели ноги, так что в течение трех недель она не могла ходить. Когда она стала просить батюшку о помощи, ей стало немного легче. Тогда она отправилась на могилку, с трудом дошла до нее, попросила священника отслужить панихиду. Там ей стало легче и вскоре ноги у нее совсем окрепли. Через год женщина заболела внутренней болезнью. Была сделана операция, но болезнь осложнилась, и больная около месяца была в большой опасности. Когда она стала просить батюшку о помощи, в тот же день ей стало легче. Также, когда у нее не было работы, после посещения могилки по молитвам о. Валентина работа находилась».
   Одна барыня, приехавшая из Калуги на могилку батюшки, рассказала, что у нее умирает сын, и что во сне ей явился незнакомый старец и сказал: «Поезжай в Москву на Ваганьковское кладбище и помолись на моей могилке»,— при чем назвал себя.
   У столяра Петра Тимофеевича Кузнецова в июле 1910 года появились симптомы холеры. Один из его мастеров отправился на могилку батюшки, взял листиков с липы, растущей рядом, обварил их горячей водой и дал пить больному. Больной тотчас исцелился.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 68—72.
   Там же. С. 53.
   О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. С. 299.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. С. 72—73.
   Речь идет о сосланном Александре Амфитеатрове.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 80—82.
   Духовные поучения. М., 1911.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 61—62.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 74, 78.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Светильник Православия. М., 1912. С. 52—54.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 75.
   Там же. С. 78
   Великий подвижник отец Валентин. Машинопись. М., 1928.
   Кони А. Ф. На жизненном пути. СПб., 1912. Т.2. С.145.
   Зверев В. Н. Памяти о. Валентина Амфитеатрова. Православная жизнь. № 9. 1950. Джорданвилль. С. 16.
   Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись. С. 96.
   Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись. С. 96.
   См. 2 Кор. 11; 26.
   Н. И. Чупрова подделала векселя, и о. Валентин должен был выплатить по ним значительную сумму, однако он никаким образом не предал огласке ее поступки и не попытался изобличить подлог.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 83.
   Древнее село Очаково упоминается еще в Московской летописи. В XVIII в. принадлежало поэту Хераскову, составителю второго Российского гимна «Коль славен». В начале XX в. им владел дворянин Илья Константинович Ефремов, сыновья которого, офицеры Константин и Николай погибли после октябрьского переворота: один умер в больнице, другой — в ссылке. В Очаково имелась церковно-приходская школа. Здесь особенно почитались иконы Божией Матери Донская и Толгская, некогда спасшие село от смертоносной язвы. С ними ежегодно совершались крестные ходы. В конце 20-х гг. торжества были запрещены безбожными властями, Очаковский храм был разграблен и закрыт. Позже он открывался ненадолго и снова был закрыт перед войной. С октября 1992 г. храм действует. Настоятель, о. Димитрий, глубоко почитает прот. Валентина, на дни поминовения батюшки приезжает служить панихиду на его могиле.
   Духовные поучения. М., 1911. С. 215—218.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 90.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 91.
   Московский Церковный Вестник. 1908, август. №13. С. 798.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 86—87.
   Памяти ревностного пастыря. Церковные ведомости. 1908. № 44. С. 2171.
   В. Н. Зверев. Цитированное сочинение.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 189.
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. М.,1928. С. 154.
   Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Амфитеатрова. М., 1910. С. 129. Аналогичный случай произошел на могиле батюшки в день его памяти в 2002 году.
   Подвижник веры и благочестия. М., 1914.
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. М.,1928.
   Истинный пастырь Христов. М., 1910

Глава 11. История издания книг о прот. Валентине Амфитеатров...

   После блаженной кончины праведника его духовные чада чувствовали глубокое сиротство. Новомученица Анна (Зерцалова) поселилась у своей знакомой вблизи кладбища и продолжала преподавать многочисленные уроки на дому, с большой любовью занимаясь с детьми. Подвижница ежедневно ходила к Божественной Литургии, а потом на могилку батюшки, прося благословения на дела и занятия, затем шла на уроки. Живя вместе с духовной дочерью батюшки Марфой Евдокимовной в квартире уехавших на время знакомых, Анна Ивановна услышала от нее множество рассказов о батюшкиных советах и помощи, и стала тщательно записывать ее и свои воспоминания, и рассказы других людей. Работала по ночам — по недостатку времени и желая пока скрыть этот труд. Работа осложнялась тем, что писательнице подолгу приходилось жить на разных квартирах — в домах, где она вела уроки.
   Тем не менее, наконец была составлена первая книга о деятельности о. Валентина. Анне Ивановне, неопытной в деле издания книг, пришлось понести большие труды для ее публикации. Приведем здесь историю напечатания книг новомученицы Анны, в которой ясно виден промысл Божий, содействовавший этому изданию, несмотря на многочисленные препятствия. Показателен здесь также рассказ о препонах, воздвигнутых цензурой, которая часто не столько ограждала православных от соблазнов, сколько напрасно задерживала, а порой и вовсе не допускала издания многих действительно назидательных и душеполезных книг.
   «...У меня составилась довольно порядочная рукопись чудес и проявлений мудрости батюшки, но при дневном освещении я обнаружила, что она вся испещрена чернилами разного цвета,— вспоминает новомученица Анна в своих неопубликованных дневниках.— Я стала скорее переписывать ее и переписала чисто и отчетливо. Мне посоветовали отнести ее к Московскому Владыке Трифону, который отчасти был знаком с духовной деятельностью батюшки. Он просмотрел мою рукопись и одобрил, но сказал, что для издания ее необходимо утвердить в Московском Цензурном комитете.
   Я отнесла рукопись, и мне велели прийти за ней через две недели. Когда я пришла, ко мне вышел цензор, священник Богословский, и сказал, что в моей рукописи описаны совершенно необыкновенные события и что сам он не может ее разрешить; ее надо отдать для проверки в Синод, а для этого надо покрупнее переписать и оставить слева поля. Считая своим долгом рассказать о батюшке, я опять терпеливо переписала рукопись. Теперь мне сказали зайти через три недели, так как рукопись передадут в Синод для проверки. Однако через три недели ко мне вышел тот же цензор и сказал: «Мы все читали Вашу рукопись, и порешили, что отдавать ее в Синод нельзя, так как Вы описываете такие великие чудеса, которые мог совершать только преподобный отец Серафим, а не обыкновенный священник, а потому разрешить Вашу рукопись для печати мы не можем», — и возвратил мне мою рукопись.
   Уныло побрела я восвояси. Что делать? Вдруг благая мысль пришла мне в голову: а батюшка-то, что же я забыла попросить его? Я поспешила на могилку и стала горячо просить батюшку научить меня, к кому обратиться за разрешением. После этого вижу такой сон: будто бы батюшка служит в Архангельском соборе и после обедни выходит к Царским дверям; народ столпился во множестве, я стою позади всех. Вдруг батюшка протягивает руку, дает мне серебряный рубль и говорит: «Ты меня просила насчет своих записок?» «Да, батюшка, просила», — отвечаю я смущенная. «Хорошо, я тебе все устрою!» Я проснулась радостная, с верой, что батюшка действительно все устроит.
   Я снова пошла к Преосвященному Трифону. Он принял меня милостиво и спросил, разрешил ли Цензурный комитет мою рукопись. «Нет, Владыко», — поспешила я сообщить ему. «Вот странно, — возразил Владыка, — пустые книжонки они живо разрешают, а вот дельную нужную рукопись они не могут разрешить. Ну, в таком случае посылайте рукопись в Петербург в Духовно-Цензурный комитет — главному цензору».
   Анна Ивановна не смогла узнать ни имени главного цензора, ни адреса Цензурного Комитета, однако посланная рукопись сверх ожидания благополучно дошла.
   «Дня через три получаю письмо от главного цензора архимандрита Александра, где он меня благодарит и выражает радость, что наконец-то нашелся человек, взявшийся прославить отца Валентина, которого он свято чтил, так как слышал о его великой духовной деятельности еще будучи в Академии. Архимандрит Александр просил меня дать ему некоторое время для поправки моей рукописи, так как книги о духовной деятельности отца Валентина должны будут разойтись по всей России, потому они должны быть точны и ясны и в духовном, и в литературном отношении. Потом он прибавил, что по отпечатании 1000 книг в типографии, нужно выслать пятнадцать книг в Духовно-Цензурный комитет, и послать по одной книге в четыре Духовных Академии: Московскую, Санкт-Петербургскую, Киевскую и Казанскую. Кроме того, архим. Александр просил меня в конце рукописи указать, где находится Ваганьковское кладбище и каким трамваем туда можно проехать.
   Вскоре рукопись была исправлена и выслана мне. Оставалось только отдать ее в хорошую типографию. Но случилось такое обстоятельство, из-за которого все дело могло бы погибнуть. Служащий типографии Кушнерева, с которым меня познакомили, пообещал все хорошо устроить, однако, взяв 50 рублей задатка, пропал на несколько недель. Оказалось, что он деньги пропил, рукопись оставил у себя, и в пьяном виде мог бы даже уничтожить ее. Случайно я встретила его в одном переулке; рукопись, к счастью, оказалась цела. Он очень смутился, попытался оправдаться и снова обмануть меня, но по моему настоянию, все-таки проводил меня в типографию Филатова. Типография была очень маленькая, плохенькая, но я, не знакомая с делом печатания, не знала, куда мне обратиться, а потому стала просить служащих взять мою рукопись и приступить к печатанию. Я внесла сумму задатка и оставила рукопись.
   Кончался Рождественский пост, и наступали праздники. Снова пришлось отложить печатание до января. Цензор опять прислал мне письмо и удивлялся, что я так медлю с высылкой книг в цензурный комитет, и обещал, что в благодарность за мой труд вышлет мне книгу о деятельности протоиерея Иоанна Кронштадтского, которую он сам составил, так как был духовным сыном сего пастыря (вскоре он это исполнил). Наконец наступил январь. В типографии обещали скоро приступить к работе, но просили меня приходить корректировать, так как корректора у них не было. Началось печатание; оно шло медленно, весь январь и февраль, и притом с ошибками, так как наборщики были неумелые...»
   Так было положено начало дела; затем у типографии возникли трудности материального характера, которые были улажены по ходатайству духовных детей батюшки Илларионовых. Наконец, работа была окончена, были разосланы требуемые экземпляры, получено разрешение на выпуск в свет и книга «Краткое описание выдающейся деятельности прот. Валентина Амфитеатрова...» повсюду разошлась.
   «Книга была напечатана на хорошей бумаге и произвела повсюду необыкновенное впечатление. Все бросились раскупать ее, и она быстро распространилась по всей России, потому что цензор велел мне поместить ее на комиссию во все главные книжные магазины Москвы и даже переслать в Петербург в магазин Тузова. Со всей России присылались мне письма с благодарностью, что я познакомила всех с таким великим светильником, про которого они прежде ничего не слышали, но теперь горячо уверовали в него, начали обращаться к нему и по его молитвам и ходатайству стали получать от него великую помощь и отраду. Книга стала пользоваться всеобщей известностью, все увидели, что ее разрешил главный цензор Санкт-Петербургского Духовного комитета, который пользовался всеобщим уважением и почетом как любимый духовный сын отца Иоанна Кронштадтского. Вот как мудро устроил все отец Валентин, направив мою рукопись в Санкт-Петербург. Я была никому неизвестной издательницей, но о распространении моей книги стал заботиться сам архимандрит Александр.
   Из самых дальних уголков России присылались мне письма и деньги с просьбой отслужить панихиду на могилке батюшки, а потом сообщались случаи его помощи и чудесного исцеления. Присылались даже экстренные телеграммы при опасных болезнях; я все с великой радостью исполняла, причем вскоре же получала извещение, что даже опасные смертельные болезни приостанавливались при одном только отправлении мне телеграмм с просьбой отслужить панихиду по батюшке.
   Когда шло издание первой книги, одной батюшкиной духовной дочери приснился следующий сон. Будто бы она приходит в батюшкин домик, в зале батюшка лежит в гробу, она подходит ко гробу, вдруг батюшка поднимается и благословляет ее. «Батюшка, — с удивлением спрашивает она, — Вы живы?» Он отвечает: «Для кого я умер, а для тебя — жив». Она видит рядом с гробом роскошный букет восковых цветов. Батюшка замечает ее восторг и говорит: «Этот букет мне сделала учительница А. И.; она мне делала его по ночам».
   А я как раз составляла и переписывала свою рукопись по ночам, о чем не знала эта женщина...
   Я стала ходить к другим духовным детям батюшки и собирать материал для второй книги. Теперь его духовные дети с радостью рассказывали мне о известных им событиях, в которых проявлялась чудесная помощь или прозорливость пастыря. Долго мне пришлось ходить и записывать, так как, составив записи, я потом переписывала и ходила проверять их. Получилась обширная рукопись, над которой пришлось много поработать, поскольку там рассказывалось о целых семьях, облагодетельствованных батюшкой. Надо было все умело и толково разместить, и не поместить ничего лишнего...»
   Так была подготовлена следующая книга — «Истинный пастырь Христов», дополненная рядом литографических изображений чудотворных икон Божией Матери. Цензор архим. Александр вновь охотно откликнулся и внес в рукопись свои исправления. С помощью денежных ссуд духовных чад батюшки, она была прекрасно издана в хорошей типографии Ефимова. Тысяча экземпляров разошлась очень быстро. Непростая и хлопотная деятельность по составлению и изданию книг полностью занимала Анну Ивановну и не позволяла ей унывать в духовном одиночестве.
   Архимандрит Александр пожелал лично познакомиться с Анной Ивановной, для чего пригласил ее в покои настоятеля Чудова монастыря, где с большой любовью принял ее и просил продолжать труды по прославлению о. Валентина, которого он очень почитал. Отец Александр считал, что для духовной пользы и утешения православных необходимо как можно шире распространять назидательное повествование о духовности и благодатной помощи батюшки, тем более что сам праведный пастырь при жизни всячески избегал прославления. Прощаясь, архимандрит Александр просил Анну Ивановну всегда обращаться к нему за помощью.
   «Многие духовные дети батюшки стали просить меня прийти к ним и записать те случаи его прозорливости и помощи, которые не изданы были мною в двух первых книгах. Я с радостью опять принялась за составление третьей рукописи, и опять я стала ходить по знакомым и собирать материал. Мало помалу составилась третья книга — «Светильник Православия». В конце книги я поместила случаи из своей жизни в виде дневника под заглавием: «Как я обрела веру». Архимандрит Александр опять не отказал мне проверить мою рукопись и составилась довольно большая книга, которая служила дополнением к двум первым.
   Но так как и эта книга очень скоро разошлась и из напечатанных 1000 книг у меня на руках осталось очень немного, то я стала из трех книг выписывать более замечательные случаи батюшкиных деяний и составила новую рукопись «Подвижник веры и благочестия», которая опять была одобрена архимандритом Александром и выпущена в свет в двойном количестве и по удешевленной цене. Но и на эту книгу нашлось много желающих».
   Таким образом были изданы четыре книги, которые доныне являются одним из немногих печатных источников, содержащих сведения о жизни и пастырской деятельности о. Валентина. В эти же годы дочерьми о. Валентина было выпущено в свет четыре сборника его проповедей, о чем подробно говорится в главе о проповеднической деятельности батюшки, а новомученица Анна в 1916 издала еще один — пятый сборник с названием «Духовные поучения».
   В благотворительных и просветительских целях Любовь Валентиновна и Вера Валентиновна содержали богадельню в Матросской тишине и учредили стипендию имени прот. Валентина Амфитеатрова в Духовной Академии, где он сам учился.
   Память о праведном пастыре и чудотворце жила в сердцах знавших его. Однако приблизились страшные времена гонений на веру и благочестие, не позволившие продолжить издание трудов о. Валентина, воздвигшие препятствия к его почитанию и ввергшие в тяжелые искушения близких почившего праведника и его паству, как и всех верующих. В своих проповедях и наставлениях батюшка старался внушить каждому, что Господь не требует от человека непосильнаго подвига или страдания, так как вполне сообразуется с немощными духовными силами его, но требует от него любви и преданности Себе. Требует от человека сознания, что он ничто, и что своими силами он не может совершить ничего доброго, и если и оказывается в его делах нечто полезное для других, то это только благодаря благодати Божией, которая осеняет деятельность человека при условии его смирения и послушания воле Божией.
   Все дело нашего духовного воспитания состоит в том, чтобы до конца своего земного странствования сохранить горячую беспредельную веру в Господа и безграничную любовь к Нему, чтобы не колеблясь и с радостью пойти даже на подвиг мученический, если Ему угодно будет потребовать этого от нас.
   Из послереволюционных дневников
   новомученицы Анны (Зерцаловой)
   Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись.
   Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись.

Глава 12. В пламени искушений

   Наша Православная Русь была величественной, могущественной страной, но как съежилась, исказилась она теперь под натиском невероятного нечеловеческого попрания святыни! Где же дивные порывы героизма и самопожертвования при малейшем враждебном налете на неприступный столп веры и благочестия? Где Минины и Пожарские, которые не щадили жизни своей, лишь бы сохранить святость Православия и защитить его от гибельного натиска еретиков? Все исчезло как дым, и остались только буйные вихри неверия и кощунства.
   Новомученица Анна (Зерцалова)
   Блаженная кончина прот. Валентина последовала за несколько лет до октябрьского переворота 1917 года, обрушившего на христиан страшные испытания.
   Наверное, все святые, особенно жившие незадолго до нашего времени, имели особенное значение для верующих в годы кровавых гонений. К любимым угодникам Божиим взывали невинные страдальцы в тюрьмах, лагерях, на грани смерти, в голоде, болезнях, в своих домах — под вечно гнетущим страхом ареста, обыска, выселения и всевозможных унижений. В наши свободные времена становятся известными бесчисленные случаи чудесной помощи Божией и действий Его всемогущего промысла, хранящего верных. Благодаря немногим живым свидетелям, мы имеем подробные рассказы о благодатной помощи по молитвам прот. Валентина в те времена; о духовной помощи, подаваемой страдающим людям его родными дочерями, а также о кощунственном поругании безбожниками его могилы. Становятся известными и примеры страданий за веру людей, состоявших с о. Валентином в духовном общении.

Мученическая кончина Анны Ивановны Зерцаловой

   По вполне понятным причинам, до наших дней дошло совсем немного воспоминаний тех, кто застал светлые времена Великой России, а затем неожиданно оказался в страшном водовороте большевизма. «Новые порядки» казались им настоящим безумием: люди не могли поверить, что эти порядки установились всерьез и надолго. Боль и недоумение тех, кто писал об этом, дают нам возможность ощутить удушливую атмосферу тех страшных времен, несравнимых с веками свободы и благополучия, несравнимых и с нашими временами, когда по милости Божией, имеется реальная свобода верить, жить церковной жизнью и высказывать свои мысли. Дневники новомученицы Анны — один из документов, свидетельствующих о том, как воспринимали люди «старой России» те явления, которые стали потом как бы единственно возможным законным порядком в «самой свободной стране мира»:
   «Мы живем в такой ужасный томительный век, какого не было с первых времен христианства, потому что тогда, по крайней мере, было открытое гонение на христиан, а теперь какое-то подпольное, тайное, всецело основанное на клеветах и доносах, на лжи и коварстве. Голод, дороговизна, питание самое скудное, люди чахнут, гибнут и, главное, изнуряются непосильной работой, которую возложили на всех новые правители, восхваляя серый физический труд и унижая умственный. Затоптаны в грязь все чудные писатели, с которыми так радостно и свободно жилось на свете, потому что они прославляли все чистое, светлое, небесное... Но это необходимо для наших правителей: на этом в Советах все зиждется и крутится. Бога устранили, все духовное отбросили; утешайтесь разгульными песнями да плясками! Совесть заглохла, полный разврат и самочиние; схоронят с музыкой, знаменами, а дальше что?
   ...Когда предатель Керенский, взяв власть в свои руки, дерзнул свергнуть Монаршего Владыку с престола, уже тогда все закружилось в сатанинской пляске. Началось яростное уничтожение прежних блюстителей порядка, зверская распря показала всем, кто предательски захватил бразды правления, началось страшное издевательство над всеми начальствующими и безбожная расправа с ними. Высшие ответственные должности заняли вышедшие из острогов политические преступники, и покрылась позором еще недавно сильная Православная Русь, так как «мудрые правители» прежде всего позаботились вынести из всех учреждений и школ святые иконы, в школах уничтожить преподавание Закона Божия, а в типографиях запретить печатание духовных книг и журналов.
   Прекрасная Синодальная типография была уничтожена, и чудные листки синодальных изданий часто валялись на улицах или служили в лавках оберточной бумагой. Какими словами можно описать этот ужас? Это кощунственное поругание Священного Писания должно было бы поднять тысячные толпы защитников, которые разогнали бы гнусных безбожников, осмелившихся поднять руки на божественные книги. Но у нас никто не восстал на защиту религии, а потому наглость пошла дальше и больше: начали рушиться храмы, были содраны ризы с икон, и удержать дерзких безбожников уже не стало никакой возможности. Народ, испуганный таким небывалым яростным напором, хотя изнывал в страданиях, но не решался подняться на защиту святыни».
   «Стынет кровь, немеет язык при слухах о тех ужасных зверствах, кощунствах и беззакониях, которые густым мраком окутали нашу страну. Но чувствуется, что скоро, скоро чаша гнева Божия прольется на преступный народ... «Бог поругаем не бывает» (Гал.6:7)! Сколь велико и непостижимо Его милосердие, столь ужасен и грозен Его гнев, который мигом стирает с лица земли огромные города и селения... Да разве возможно, чтобы Господь оставил без наказания такие ужасные глумления над Святыней, перед которой со страхом и благоговением склонялось прежде всякое человеческое существо, а теперь наглый язык дерзает издавать такие неподобные звуки кощунства и отрицания?
   Все это сделало из нашей страны, столь высоко прежде стоявшей под знаменами Православия, нечестивый Вавилон, обреченный Грозным Судьей на казнь и погибель. Невозможно смотреть на те негодные журналы и объявления, которые переполнили все киоски и стены, а потому и верующий народ виновен перед Господом, и не избежит гнева Его, так как прячется в своих уголках и не идет на защиту имени Христова!»
   Так писала новомученица Анна, потрясенная беззакониями, совершающимися у нее на глазах. Но голгофа, уготованная в те годы наиболее ревностным христианам, уже ожидала и ее...
   Перед революцией Анна Ивановна жила в квартире своей знакомой рядом с Ваганьковским кладбищем, продолжая преподавать уроки на дому, для чего нужно было ездить из конца в конец Москвы. «Батюшка говорил, что благословение его на уроки всегда будет со мной», — писала она в своих дневниках.
   В это время возникла мысль устроить богадельню для немощных старушек из духовных детей батюшки, которые нуждались в помощи. У самых ворот Ваганьковского кладбища продавался домик с чайным заведением, владелица которого и предложила Анне Ивановне устроить в нем приют. Однако суммы, необходимой для покупки домика, взять было негде.
   Одно время Анне Ивановне обещал помочь один ее знакомый помещик, желавший поучаствовать в создании благотворительного учреждения. Однако вскоре она видит следующий сон: «Будто бы я иду в приемную батюшки, в его обитель на небе, и со страхом думаю: “Я и здесь-то батюшке не даю покоя”. Вдруг служитель открывает дверь в его приемную и докладывает: “Батюшка, Анна Ивановна”. “Проси”, — слышу я громкий голос пастыря. Я вхожу, батюшка сидит на кресле, посередине, я опускаюсь на колени и прошу благословения. Батюшка благословляет и говорит: “Анна Ивановна, что, Ваш знакомый нас не обманет?” “Нет, — спешу я уверить батюшку, — он велел мне даже поставить на книгах номер моего будущего домика”. Батюшка как-то печально посмотрел на меня, благословил и отпустил. Что же случилось? Через некоторое время этот помещик попросил меня зайти. Когда я пришла, он стал извиняться, говоря, что он не может теперь выручить меня деньгами, так как началась война с Японией и денежные акции его пали».
   Когда Анна Ивановна уже окончательно потеряла надежду на покупку домика, ей совершенно неожиданно предложила помощь помощница духовная дочь батюшки тетя Дуня, которая, живя очень скромно, имела некоторые средства на благотворительность, хотя никто и не предполагал, что они могут быть значительными. В 1914 году после больших хлопот домик был куплен. Чайная при домике была открыта, Анна Ивановна трудилась в ней вместе с другой духовной дочерью батюшки Марией Петровной, и средства от чайной шли на содержание старушек.
   К сожалению, это благотворительное предприятие просуществовало недолго, так как диаволу удалось поссорить устроивших его женщин. Однако после этого, уже в советское время, на протяжении еще целых десяти лет в дни памяти о. Валентина при домике устраивались поминальные трапезы, на которые стекалось множество народа. За чаем беседовали и вспоминали батюшку. Даже в голодные годы духовным детям батюшки удавалось закупить достаточно продуктов, и многие с радостью жертвовали на это деньги в память о батюшке. До поры до времени власти не запрещали эти чаепития, но постепенно стала очевидной необходимость проводить их тайно. Затем новомученицу Анну стали притеснять нечестивые жильцы, которые постепенно захватывали ее домик.
   Несомненно, деятельность Анны Ивановны, жившей при самом кладбище, не осталась незамеченной властями, тем более, что, постоянно бывая на могиле батюшки, она раздавала верующим машинописные листочки с описанием чудес о. Валентина и рассказывала о нем. В 1929 году, когда «воинствующие атеисты» начали нападки на могилу батюшки как место стечения паломников, в кощунственной статье о могиле упоминалась и «некая Анна», которая продает там фотографии и книги о батюшке.
   Последние годы жизни новомученицы были особенно скорбными. В 1932 году власти отобрали у Анны Ивановны дом. Ее вызвали в ГПУ, допрашивали, судили за ее деятельность на кладбище, отобрали паспорт и потребовали, чтобы она выехала из Москвы и поселилась не ближе ста километров от нее. Но ехать было некуда. Пожилая женщина не решалась отправиться в далекий неизвестный путь, считая невозможным для себя уехать из Москвы, где она прожила всю жизнь и где была могилка ее духовного отца и благодатного утешителя. Новомученице Анне пришлось скитаться по городу бездомной и почти совсем одинокой, преподавая задаром, чтобы только иметь ночлег. Большинство уроков было уже в безбожных семьях, и в своих дневниках она постоянно жалуется на крайнюю грубость, жестокость и невосприимчивость учеников.
   Немногие решались помогать преследуемой властями женщине. Одной из семей, дававших приют, покой и заботу бездомной Анне Ивановне, была семья Монаховых. Рассказывает ныне покойная Валентина Андреевна Монахова-Викторова:
   «Анна Ивановна приходила учить нас закону Божию и немецкому языку. Помню, зимой она идет от калитки в черной тужурочке, черном платочке, маленькая, немножко сгорбленная старушка. Мы, дети, очень радовались ей. Она часто приносила нам русские детские игры. Мама обязательно поила ее рыбьим жиром, по причине ее слабого зрения, и сразу же ставила самовар, кормила Анну Ивановну селедочкой с картошечкой, и начинались занятия. Она рассказывала нам, учила с нами наизусть тропари и молитвы. Потом оставалась ночевать. Анна Ивановна вставала затемно, обязательно шла в храм к обедне, а потом на могилку к батюшке. Это были тридцатые годы, и мы были одними из последних, кто видел Анну Ивановну до ее ареста...»
   В дневниках, относящихся к этому времени, новомученица Анна пишет о своем крайне тягостном душевном состоянии. Она чрезвычайно страдала телесно и душевно, но в самые тяжкие минуты ей неизменно вспоминался один разговор с о. Валентином: «Батюшка перед концом своей жизни однажды сказал мне: “Не ропщешь на Господа?” — “Нет, дорогой батюшка”, — поспешила я уверить его. “Будем бороться, и победим врага” — ответил он. Как ни было мне невыносимо тяжело и безотрадно, я все таки постоянно вспоминала слова батюшки, которые светили мне лучезарным огоньком, облегчали мою тоску и укрепляли измученную ослабленную волю и энергию».
   Как-то батюшка предсказал будущей новомученице, что она «уйдет в никуда». В одно туманное утро она исчезла. Только в наше время стало точно известно, как именно она приняла мученичество.
   Анна Ивановна была арестована 27 октября 1937 года и заключена в Бутырскую тюрьму. На допросах ее постоянно расспрашивали о ее деятельности по составлению и изданию книг о прот. Валентине и совершенных им чудесах, по распространению фотографий. Вот отрывок из следственного дела:
   «...— Назовите следствию лиц, которые способствовали вам в прославлении священника Валентина Амфитеатрова.
   — После смерти свящ. Валентина Амфитеатрова я поставила своей задачей издать отдельной книгой его жизнеописание. Об этом узнали многочисленные его почитатели, и они помогли мне при составлении этой книги. Большинство из лиц, принимавших участие в выпуске этих книг, к настоящему времени умерло.
   — Следствие требует от вас показаний в отношении лиц, которые размножали вам его фотографии и перепечатывали ваши рукописи на машинке в последнее время. Назовите их фамилии.
   — Назвать фамилии лиц, которые помогали мне в размножении фотографий свящ. Валентина Амфитеатрова, а также перепечатывали последнюю, пятую книгу, я, Зерцалова Анна Ивановна, отказываюсь.
   — Ваше отношение к советской власти?
   — К советской власти я отношусь безразлично. Но я не согласна с советской властью в вопросах, касающихся религии. А именно: советская власть, как я считаю, проводит гонения на Церковь и верующих, закрывает без согласия верующих церкви, высылает безвинно духовенство. Все это вызывает недовольство не только у меня, но и у большинства верующих».
   Нельзя не обратить внимание на мужественные ответы новомученицы, ведь нередко самые порядочные люди бывали сломлены пытками и оговаривали себя и других.
   21 ноября следствие было закончено. Анну Ивановну обвинили в том, что она «является активной участницей контрреволюционной церковно-монархической группировки, в контрреволюционных целях прославляла могилу умершего попа Амфитеатрова Валентина, на которую организовывала паломничества верующих, и инсценировала “чудеса”».
   Новомученица Анна была расстреляна на Бутовском полигоне 27 ноября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле. Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года причислил Анну Зерцалову к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских. Так достойно завершилась жизнь одной из близких духовных дочерей прот. Валентина.

Пристанище духовной поддержки

   После блаженной кончины пастыря семья его родных дочерей стала настоящим духовным центром — пристанищем духовной помощи и поддержки для всех, кто обращался к ним.
   Вся семья поселилась в Очаковском доме: Вера Валентиновна, Любовь Валентиновна с Василием Петровичем, их сыновья Дмитрий, Сергей и Николай Викторовы. К дочерям батюшки стали постоянно приходить духовные дети отца Валентина, не только чтобы почтить его память, а чтобы получить живой, реальный и действенный духовный совет, особенно в страшные тридцатые годы и во время войны. Не хватало тогда и пастырского руководства, поскольку тысячи пастырей, и в первую очередь самых благочестивых, томились в тюрьмах и лагерях.
   В Очаковском доме находилась и чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость» из храма свв. равноапп. Константина и Елены, поскольку сам храм в 1928 году был уничтожен.
   Вот что рассказал ныне покойный Сергей Васильевич Викторов, внук о. Валентина (запись 14 сентября 1998):
   «Это было в самом начале революции. Утром к нам прибегает сосед, который хорошо к нам относился, и говорит: “Василий Петрович, я знаю, у тебя охотничье ружье есть, — прячь, ищут оружие”. Через некоторое время прибегает соседка: “Отбирают оружие и иконы”». — Вот чего они боялись!..
   Был ноябрь месяц. Подъезжает автомобиль, выходит группа людей: главный — не русский (его фамилия оказалась Штендер), остальные — русские и какой-то азиат. Главный, в фуражке и с саблей, говорит: «Если есть оружие, серебро, золото, и что-то еще — сдавайте; мы дадим расписку». Мы сказали, что ничего нет. Начался обыск. Все перевернули, ничего не нашли.
   Но тут главный из пришедших увидел икону «Нечаянной Радости», и, показывая на нее саблей, спрашивает: «Серебряная?» Тетя говорит: «Оклад? — не знаю...» И тут произошло что-то странное. Он посмотрел икону, повертел в руках, и говорит милиционеру — русскому, простому рябоватому парню: «Максимов, мы сейчас дальше поедем, а ты на обратном пути заезжай сюда, забери эту икону, у нее оклад серебряный. Мы оклад возьмем, а икону выбросим».
   Мой отец Василий Петрович, как член церковного совета, в свое время подписался под коллективным заявлением жителей села о том, чтобы не закрывать храм, так как ни у кого оружия нет. Теперь ему предъявили это заявление с его подписью и забрали отца с собой.
   Мы думаем: ну все, с папой надо прощаться. Прошла ночь. Никто, конечно, не спал.
   Утром вернулся милиционер: «Мне у вас велено икону взять». — «Ну, что ж, берите». Вдруг он неожиданно для всех нас снимает шапку, смотрит на икону, крестится широким русским крестом и говорит: «Не-е-ет. Я ее не возьму. Я ее не возьму...» Потом спрашивает тетю: «Действительно, оклад из серебра?» — Она говорит: «Да». «Ну и пусть они пропадают со своим окладом! — он махнул рукой.— Никому не говорите, что я заезжал. Я скажу, что оклад медный». И ушел. А потом вдруг появился папа. Их возили в Кунцево, в райсовет.
   Икону потом отдали на хранение отцу Исайе Ставрову, люди передавали ее друг другу. Потом она попала в Сокольники и сейчас находится в храме Илии Обыденного». Таким образом Господь сохранил эту замечательную святыню, перед которой любил молиться о. Валентин.
   Так в жизнь батюшкиной семьи начал вторгаться новый государственный режим. В Очаковском доме скрывали от гонений многих христиан, рискуя собственным благополучием и свободой. Долго жили там Княгиня Шаховская с дочерью: муж дочери был расстрелян. Многие из тех, кто посещал Очаково, оставались на несколько дней или недель.
   Но по милости Божией Василий Петрович не был репрессирован. Он сам отдал все хозяйство в колхоз, предвидя, что произойдет в противном случае. Сам работал в колхозе, был сторожем. Василий Петрович, Любовь Валентиновна и Вера Валентиновна всегда старались всячески помогать жителям села. У кого сгорел дом, пала корова, было много детей — всем давали деньги, поддерживали. Крестьяне очень любили их за доброту и постоянную бескорыстную помощь. Когда Очаково обыскали, отобрали ценные вещи и объявили семью лишенцами, произошла весьма редкая в то время вещь: жители села вступились за них, написали властям, что они никогда никого не притесняли и, наоборот, помогали во всем. Как ни удивительно, но ходатайство подействовало. Несмотря на то, что Амфитеатровы-Викторовы не только были верующими людьми, но к ним на глазах у всего села приходило множество людей, никто не доносил и их не преследовали. По промыслу Божию, в Очаковском доме никто не был арестован. Господь хранил его по молитвам о. Валентина.
   К Любови Валентиновне и Вере Валентиновне приезжало множество людей. С ними поддерживали связь многие семьи духовных чад отца Валентина: Климановы, Монаховы, Кузьмины, Илларионовы и многие другие. Часто бывали А. К. Цыркин — доверенное лицо батюшки, который устраивал его похороны, и Анна Ивановна Зерцалова. Приезжало духовенство из числа почитателей и друзей о. Валентина. Из них известно имя прот. Василия Некрасова. Люди шли из Москвы пешком, что было, конечно, небезопасно. Чтобы получить билет на поезд, или, как тогда говорили, паровик, нужно было иметь справку о том, куда едешь. Где же было ее взять? По Можайскому шоссе до Поклонной горы, потом по тропинке через перелески до Очаково было километров двенадцать. Путь проходил мимо дачи Сталина, однако, никогда никто из охраны не трогал людей, идущих в батюшкин дом, хотя их проходило и много. Посетителей принимали в комнате о. Валентина.

Иеромонах Исайя (Ставров)

   Другом Очаковского дома был духовный сын о. Валентина иеромонах Исайя, доныне многими почитаемый как старец и подвижник благочестия. Отец Исайя, в миру Ипатий Иванович Ставров, родился во второй половине 60-х годов XIX века. Юношей он работал в садоводстве Мейера и Иммера, где и познакомился с будущим зятем о. Валентина Василием Петровичем Викторовым. Василий Петрович привел его в Архангельский собор, и так Ипатий Иванович стал духовным сыном о. Валентина.
   Видя монашеское устроение души Ипатия Ивановича, о. Валентин направил его к своему духовному другу известному старцу иеросхим. Аристоклию, и он стал келейником старца, постоянно находился при нем на Московском Афонском подворье. При этом Ипатий Иванович до кончины о. Валентина продолжал у него исповедоваться. Впоследствии о. Исайя рассказывал, что, живя несколько лет вместе со старцем Аристоклием на Афоне, он побывал однажды в келье одного известного пустынника и неожиданно увидел там портрет о. Валентина. Заметив, что он очень обрадовался, пустынник спросил его о причине этого. Узнав, что пришедший был духовным сыном о. Валентина, пустынник сказал: «Блажен ты, чадо, что был духовным сыном такого великого светильника».
   Ипатий Иванович имел благословение о. Валентина на принятие монашества, но это совершилось уже после кончины батюшки, в 1919 году, в Москве. После пострига и последующего рукоположения в священный сан, о. Исайя служил на Афонском подворье.
   Всю жизнь о. Исайя глубоко чтил память о. Валентина и имел к нему большую веру. Всем, кто приходил к о. Исайи за духовной помощью, он советовал молитвенно обращаться к о. Валентину и посещать его могилку, что неизменно приносило благие плоды. Вот рассказ одной рабы Божией, познакомившейся с о. Исайей во время его служения на Афонском подворье:
   «Когда покойного мужа моей сестры взяли как контрреволюционера, то сестра в горе бросилась в церковь на Афонском подворье. Я подвела ее к о. Исайи. Он тотчас ее успокоил: «Что это Вы, раба Божия, так скорбите, — сказал он, — разве Вы не знаете чудеса и милости Царицы Небесной и не веруете во Всемогущество Божие? При том же Вы так близко живете от могилки великого светильника и сильного покровителя — батюшки отца Валентина! Разве Вам не известны его чудеса и помощь? Сходите к нему на могилку, и он Вас утешит». Она так и сделала, и на второй же день ее муж был освобожден, тогда как других не отпускали даже на поруки. После этого муж этой женщины был проникнут великой верой и благодарностью батюшке.
   Но враг рода человеческого ни на минуту не дремлет и всячески старается отторгнуть нас от Господа. Позднее муж сестры впал в неверие, получил ответственную должность и работал в Кремле. До сих пор не могу понять: выслуживался ли он перед советской властью или же искренно переменил свои убеждения, но в том же духе стал воспитывать и сына своего. Но велика помощь Господа: он сильно заболел и страдал ужасно. Когда же я принесла ему святого масла и крест от о. Исайи, он встретил меня умоляющим взором покаяния, а когда я стала читать ему Евангелие, то он всех умолял, чтобы не мешали ему слушать дивные слова Самого Господа. Милосердный Господь помог приобщить его Святых Христовых Таин. Через несколько времени этот человек попал в больницу, сестра перед смертью еще приобщила его Святых Таин, и он спокойно сложил руки.
   Сестра осталась совершенно одна в беспомощном положении и не знала, где похоронить мужа. Стоит она на могилке отца Валентина и молится со слезами, вдруг подходит к ней старенький священник и говорит: «Пойдем со мной». Она послушно пошла. Он прошел немного, остановился близ могилки, постучал палочкой и сказал: «Места не дают, а вот ему место, только не скорби и не падай духом, но надейся на милосердие Божие, Царица Небесная утешит тебя». И действительно, на этом самом месте и похоронили сестрина мужа.
   Когда хотели занять под клуб зал, соседний с моей комнатой, а заодно и мою комнату, то я со скорбью пришла к отцу Исайе. Он дал мне портрет о. Валентина и сказал: «Этот портрет — мой любимый, береги его, как свое око». И что же вы думаете: при внесении этого благодатного портрета в комнату в соседнем зале провалился потолок, после чего я еще несколько лет оставалась спокойно жить на старом месте».
   Отец Исайя часто бывал в Очаково и постоянно поддерживал общение с Любовью Валентиновной, Верой Валентиновной и Василием Петровичем. Когда в 1921 году Любовь Валентиновна тяжело заболела воспалением легких, послали за о. Исайей и просили соборовать. Однако он сказал: «Что Вы, Вера Валентиновна, зачем соборовать, молебен о здравии надо служить!» Молебен был отслужен, и Любовь Валентиновна постепенно выздоровела.
   Когда повсюду стали закрываться храмы, Святейший Патриарх Тихон благословил о. Исайю служить на дому. У него была домовая церковь под Москвой. После кончины святого исповедника Патриарха Тихона и выхода печально известной Декларации митрополита Сергия, многие соблазнились слабой позицией Патриаршего Местоблюстителя и подпали искушению церковного раскола. Отец Исайя (Ставров) продолжал служить у себя на дому и, по всей видимости, был в то время «непоминающим». Достоверно известно, что Вера Валентиновна, при всей сложности обстановки державшаяся единственно верных позиций, постоянно увещевала и убеждала о. Исайю, и говорила близким: «Хотя отец Исайя и святой жизни, правды нет в разделении церковном».
   Однако о. Исайя принимал у себя и «поминающих», и «непоминающих», и ни в коей мере не запрещал обращавшимся к нему посещать храмы. Он скрывался, жил нелегально в Валентиновке, затем — в Ильинке, был мало кому известен, но знавшие его считали его высоко-духовным человеком. Дважды отца Исайю арестовывали, но он был уже сильно болен, и его отпускали. Достоверно известно, что, умирая в 1958 году, он заповедал отпевать себя пастырю Русской Православной Церкви протоиерею Александру Ветелеву и благословил своих духовных чад окормляться у него. Он бы не сделал этого, находясь на позициях раскола.
   Глубоко уважаемый пастырь Александр Ветелев, талантливый проповедник, преподаватель МДА, очень почитал прот. Валентина. Благодаря своему благочестию, этот пастырь имел большой авторитет и в глазах людей, разорвавших каноническое единство с Церковью, и неоднократно возвращал таковых на верный путь.

Дочери пастыря

   При жизни Любови Валентиновны приезжавшие в Очаково за советом, в основном, обращались к ней, как к старшей. Любовь Валентиновна была похожа на мать: светловолосая, с узким лицом, тихая и молчаливая, а Вера Валентиновна походила на отца: темноволосая, с темными глазами.
   Часто Любовь Валентиновна примиряла враждующих супругов и немирные семьи. Одна женщина, оставленная мужем, имела двоих детей, сына и дочь, при этом пила запоем. Любовь Валентиновна пригласила ее к себе и уговорила отдать детей ей. Мальчика, Дмитрия, она отправила к сводной тетке Василия Петровича, где его вырастили и воспитали благочестивым человеком, а девочку пристроила в близкую Амфитеатровым благочестивую семью.
   Часто приходила Александра Кузьмина (из рода Сахаровых). В свое время она вышла замуж вопреки благословению батюшки. К ней сватались два жениха, и за одного из них, Василия, батюшка не благословил выходить. Но тот был богат, красив, и Александра, одна из первых красавиц в московских купеческих кругах, нарушила запрет. Муж оказался кутилой, растратил наследство и пил, она мучилась с ним всю жизнь. Со своими скорбями после смерти батюшки она приезжала к Любови Валентиновне, которая утешала ее как могла и старалась помочь. Муж был очень недоволен этими ее отлучками и, наконец, дошел до такого негодования, что поехал в Очаково «разбираться» среди ночи. Постучал, потребовал Любовь Валентиновну. Она невозмутимо вышла к нему: «Я Любовь Валентиновна. Ну, что же, давайте поговорим». Пригласила в батюшкину комнату, поставила чай, и они беседовали всю ночь. Сын Любови Валентиновны рассказывал, что никогда не слышал, чтобы она с кем-нибудь разговаривала таким строгим и жестким голосом, как с тем человеком. Уже утром Василий вышел от нее, благодарил, просил прощения, и жизнь в семье в общем наладилась.
   Ныне здравствующий диакон Алексий Скороспелов, многие годы бывший старостой храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, рассказал следующий случай. Когда его мать приехала к Любови Валентиновне, та сказала ей: «Как Ваша дочка? — у нее была дочь младенец Мария. — Я очень за нее тревожусь. Вот ведь сейчас ходит менингит», — и дала в подарок детскую ложечку. Через несколько дней девочка заболела менингитом и Господь забрал ее.
   Летом 1932 года Любовь Валентиновна стала сильно болеть: обострились ее давние недуги, в сентябре она слегла. За три дня до кончины ее посетил настоятель Очаковского храма иеромонах Елеазар и, видя ее состояние, посоветовал готовиться к кончине. На следующий день он совершил соборование и напутствовал умирающую Святыми Тайнами. Скончалась Любовь Валентиновна 26 сентября 1932 года в возрасте 63-х лет и была погребена на Очаковском погосте, за алтарем храма. В 1972 году при посохинских перестройках Москвы кладбище было кощунственно разрыто и уничтожено, и останки Любови Валентиновны родные перенесли на Ваганьковское кладбище в могилу к ее супругу Василию Петровичу.
   После кончины Любови Валентиновы посетителей стала принимать Вера Валентиновна.
   Вспоминает правнучка о. Валентина Любовь Николаевна Викторова:
   «По сути Вера Валентиновна отказалась от всего в жизни: сначала она всю себя посвятила служению больному и слепому отцу, а после кончины батюшки отдала всю свою жизнь помощи семье сестры, да и всем, кто нуждался в укреплении, совете и поддержке. Хотя она воспитывалась в городе и в юности даже выезжала в театры, она занялась хозяйством и делала все: доила козу, готовила, воспитывала племянников и внуков. Наша бабушка Любовь Валентиновна была очень слабого здоровья, с больными легкими, двое из ее детей умерли, и Вера Валентиновна все взяла на себя. И после кончины сестры она продолжала вести все нелегкое хозяйство до тех пор, пока не перестала вставать с постели.
   Вера Валентиновна была высокого роста, но я ее уже помню сгорбленной. Она была очень мудрая, очень верующая, терпеливая, мужественная и спокойная. Мы никогда не слышали от нее никаких вздохов и «охов», хотя она была очень больна. Все ее болезни в пожилом возрасте были теми же, что и у отца Валентина: больные ноги, очень плохое зрение, больное сердце. На моей памяти она сначала еще немного ходила, но потом была уже почти неподвижна. Вера Валентиновна сидела на диване и могла только пересаживаться по нему, однако делала все, что было возможно: готовила нужное к обеду — ей принесут картошку, она почти на ощупь чистит и режет ее, складывает, говорит: «Принесите еще вот то-то». Пять лет она была прикована к постели, в конце жизни уже почти только лежала.
   Когда мы, дети, утром приходили к бабе Ваве, как мы называли Веру Валентиновну, она всегда лежала радостная, со светлым лицом — у нее почти не было морщин. У нее постоянно был на груди деревянный крест отца Валентина, к нему мы прикладывались прежде всего, потом подходили приложиться к портрету свт. Филарета (Амфитеатрова), который висел на стене.
   Я всегда удивлялась: какая она стойкая! Все ноги у нее были в язвах, были страшные сердечные приступы, а потом настала и слепота. При этом никогда у нее не было плохого настроения, уныния, она всегда была бодрой, ровной и доброжелательной. Все переживалось внутри. Вера Валентиновна всегда была настроена так: «Бог даст, все будет хорошо». Ее крепкая вера давала ей такие силы. Придешь, спросишь: «Баба Вава, как ты себя чувствуешь?» Она всегда говорит: «Ничего, хорошо! Любочка, дай мне вот такой-то акафист, он лежит на такой-то полке, в таком-то месте». А Вера Валентиновна уже ничего тогда не видела, тем не менее, она берет этот акафист, листает, и шевелит губами...
   Когда речь заходила о ее самочувствии, бабушка отмахивалась: «Ну, это тема не интересная!» — и переводила разговор на что-то другое. Во время войны в доме было очень холодно. Печки были плохие, топить было особенно нечем, а диван Веры Валентиновны стоял фактически в проходной комнате, ногами к дверям в коридор. Оттуда сильно дуло, и она отморозила ногу, лежа на своем диванчике, потому что она не двигалась, и кровообращение было плохое. И бабушка никому не говорила об этом и не жаловалась. Мы узнали об этом только от дяди — Дмитрия Васильевича, поскольку он был медик и делал ей перевязки. Она не хотела, чтобы кто-то ее жалел, и всегда старалась сохранять самостоятельность.
   Вера Валентиновна, несомненно, была глубоко верующим человеком, но в ней не было какого-то нарочитого постоянного выражения этого вовне, не было никакой показной набожности. Не было такого, чтобы она все время крестилась, говорила только о духовном и тому подобное. Я знала, например, что она помнит наизусть многие акафисты, хотя она и это старалась скрыть. Все было очень просто и естественно; она могла и пошутить над собой, и посмеяться, сочинить забавный стишок; имела большое чувство юмора. Но, несомненно, вера была главным в ее жизни.
   Как и сам о. Валентин, Вера Валентиновна была очень скромным человеком, чуждым всякой гордости, не любила ничем хвастаться, и об отце говорила достаточно скупо: если спросят — рассказывала, но никогда никому не навязывала почитания батюшки. У нас в доме этого не было, хотя все мы знали, каким необыкновенным человеком был о. Валентин, считали его особым покровителем нашей семьи, всегда надеялись на его молитвы.
   Вера Валентиновна, вне всякого сомнения горячо любившая и почитавшая отца, посвятившая заботе о нем всю свою жизнь, тем не менее, была сдержанной, никогда не говорила о нем с восторженностью и крайне не любила проявлений экзальтации в почитателях батюшки; могла даже несколько одернуть, когда о нем говорили слишком восторженно или прямо называли святым. Нам она рассказывала что-то об отце тогда, когда для этого был повод. Да ведь и времена были такие, что детям говорили не все, чтобы они где-нибудь не рассказали чего-то лишнего. Очень страшно было. Стольких людей вокруг расстреляли! Среди них было много наших знакомых, в частности, духовные дети батюшки знаменитые педагоги Алферовы...
   Когда к Вере Валентиновне приходили за советом, она никогда не говорила жестко: «Вот, сходите к папе, он вас исцелит, сделайте так-то и так-то». Она говорила как бы исподволь: «А что, если вам вот то-то сделать? А помните такую-то строчку из молитвы?» — или: «На Ваганьково можно сходить...»
   Прасковья Ивановна Мосева, духовная дочь о. Валентина, которая долго прожила в Очаково, в старости начала терять зрение. Вера Валентиновна как-то между прочим сказала ей: «А может быть, Вам сходить к папе на могилу?» Через некоторое время она была у нас, и сидит, шьет. «Прасковья Ивановна, ну как Ваше зрение?» — «Ой, я и забыла Вам сказать! Ведь я же сходила на кладбище, взяла песочек, и, видите, я уже шью, и без очков вдеваю нитку!» Прасковья Ивановна всегда была одета в какой-то платочек, темное пальтишко, носила валенки, приходила чинить нам одежду, тогда как она была прекрасно воспитана, знала не один иностранный язык. Вероятно, она была дворянского происхождения, но в те годы это приходилось скрывать.
   Люди часто приходили помочь нашей семье, что-нибудь для нас сделать. Но дедушка Василий Петрович не хотел принимать это как некое услужение и всегда обязательно старался отплатить чем-то добрым: насыпал корзиночку картошки — особенно в голодные годы — обязательно сажал за стол. И все уходили очень тронутые приемом и утешенные душой.
   Уклад жизни в доме был очень строгий, и я думаю, что он был точно таким, как при жизни о. Валентина. Старались никого не осуждать и всем помогать. Много молились, обязательно — утром и вечером, включая детей. Очень скромно жили. Кушали почти всегда все постное, очень редко — мясо. Помню, что в тарелки нам клали вареную свеклу, жиденький суп, что-то на второе, тоже в основном, овощное. Всегда долго молились перед этим. Вели очень строгий образ жизни, строго одевались. Да и время было такое...
   Для племянницы Василия Петровича, молодой девушки Лизы, которая жила у нас после разорения властями ее семьи, это порой было тяжело: конечно, ей хотелось приодеться. Помню, как ей говорили: «Лиза, нужно думать не об этом. Нужно молиться и трудиться». Помню такой забавный случай и пример снисходительности Веры Валентиновны. Узнав, что кто-то продает хороший материал, она выкроила из хозяйства деньги, и Лиза его купила. Но не знали, как и сказать об этом Василию Петровичу. Наконец, улучив момент, Вера Валентиновна сказала. Василий Петрович позвал Лизу, и посмотрев на сшитое платье, добродушно сказал: «Ну, что ж, это стоило купить...»
   Вера Валентиновна была очень доброй, но воспитывала нас строго. Нам говорили, что мы не должны просто играть и бегать, нужно в чем-то и помогать. Нам поручали довольно серьезные домашние дела: я стирала, лет в 8 уже ходила на колодец за водой. Нам не разрешали бегать: мы играли тихонько, и как только начинали шуметь, нам стучали в потолок с первого этажа. Вера Валентиновна много цитировала различные молитвословия, но не любила давать нарочитых наставлений, навязчиво поучать даже нас, детей. Она учила нас молитвам, читала с нами акафисты, духовные стихотворения — до сих пор помню многое из поэмы А. К. Толстого «Иоанн Дамаскин» — «Какая радость в жизни сей земной печали непричастна?..» Много рассказывала о музыке. Она делала все это очень легко, и нам самим это нравилось, было интересно.
   Мы были полностью ограждены от влияния внешнего мира. Дом стоял отдельно от деревни, на горке. Мой брат Дима пошел сразу в четвертый класс, я — во второй, а до того мы учились дома, и сверстников у нас не было. Но нас всецело, как могли, развивали наши бабушки Любовь Валентиновна и Вера Валентиновна, родители и дяди Сергей Васильевич и Дмитрий Васильевич. Со слуха пели нам оперы, устраивали вечера с декламацией, ставили спектакли. Помню, как однажды Вера Валентиновна с больными ногами поднялась к нам на второй этаж и сидела «в партере». Нам старались создать очень теплую и одухотворенную обстановку, лишь бы мы были изолированы от воздействия окружающего мира, который в те безбожные годы, наверное, ничего хорошего нам принести не мог. Потом в школе мы учились хорошо, были дисциплинированными, и нас никак не притесняли, возможно, потому, что наша семья всем помогала. Часто приходили к нам за книгами, которых у нас было множество. Каждый раз, когда речь заходила о вступлении в пионеры, я оказывалась «больной», и так никогда и не была ни в пионерах, ни в комсомоле.
   Когда Вера Валентиновна уже почти не могла ходить, еле-еле передвигалась по дому, однажды она поняла, что может уже больше никогда не попасть в церковь. Очаковский храм был закрыт, поэтому она решилась идти к исповеди и причастию в Сетуньскую церковь, километра за три, и сказала об этом домашним. Василий Петрович, конечно же, сказал: «Ни в коем случае, это невозможно». Утром в доме поднялся переполох: оказалось, что Вера Валентиновна все-таки ушла. Василий Петрович схватил стул и побежал ее догонять, чтобы она хотя бы посидела, поскольку дорога шла полем, и негде было даже присесть... В тот раз Вера Валентиновна все-таки добралась до храма, а после, действительно, уже не могла туда попасть.
   Такой твердый характер был у нее: если она считала, что должна что-то сделать, то добивалась этого, хотя и очень спокойно. Я никогда не слышала, чтобы она повысила голос, хотя говорила и твердо. В серьезных вещах она была очень принципиальной, а в чем-то малом была очень доброй и снисходительной.
   Людей к ней приходило очень много, в том числе зимой, в мороз. Я застала это и хорошо помню, как каждый день приезжали люди, семьями и по одному, утром одни, за ними другие, вечером — третьи... Очень часто бывала Зинаида Семеновна Илларионова — одна из тех девятерых детей, которых батюшка называл «девять чинов Ангельских». Всех гостей приветливо встречали, поили чаем. Затем приехавший садился к диванчику Веры Валентиновны и они тихо беседовали. Приехавший рассказывал о своей жизни, скорбях и трудностях, а Вера Валентиновна старалась рассудить о том, что происходит, часто говорила: «Не надо отчаиваться. На все воля Божия, положитесь на волю Божию. Мы ничего сами не решаем. Нужно молиться»; советовала сходить на могилку к о. Валентину.
   Супруга нашего дяди Сергея Васильевича Валентина Андреевна (дочь Монаховых) рассказывала, что советы Веры Валентиновны всегда очень утешали и поддерживали ее. Однажды, когда ей было лет 19—20, зимой, в мороз, она допоздна засиделась у Веры Валентиновны. Было уже темно; она дошла до Кунцева — километра четыре — по пустому шоссе, ни одна машина не останавливалась. Почувствовав, что замерзает, Валентина Андреевна стала молитвенно призывать батюшку, думая, что, наверное, и Вера Валентиновна за нее молится, и в это время остановилась машина и ее довезли почти до дома.
   Очаковский храм свт. Димитрия Ростовского был закрыт в конце 20-х годов, потом ненадолго открывался и был закрыт окончательно перед началом войны. Последними священниками его были пожилой иеромонах Елеазар (Колодкин), к которому Амфитеатровы и Викторовы обращались как к духовнику, и о. Андроник, впоследствии служивший в Москве.
   В 1937 или 38-м году, когда власти решили закрыть Очаковский храм, родственница Василия Петровича, которая работала телефонисткой, случайно услышала телефонный разговор об этом. В страхе она бросилась к Вере Валентиновне: «Церковь едут закрывать! Надо скорее предупредить старосту и о. Елеазара, их арестуют!» Однако Вера Валентиновна сказала, что не надо никого предупреждать, и добавила: «Ничего с нами не будет; Бог не допустит». Действительно, приехав, власти закрыли храм, не разоряя его, и не тронули ни священника, ни старосту.
   После закрытия храма о. Елеазар часто бывал у нас. Это был замечательный, очень добрый священник. Он не был арестован, жил у сестры старосты храма и очень бедствовал. Наша семья, как и другие люди в селе, часто приглашала его обедать. На лето о. Елеазар устроился сторожить морковку в колхозе, и дедушка ему так, спроста, и говорит: «Отец Елеазар, ну Вы теперь можете хоть морковку скушать!» Но о. Елеазар оторопел: «Как, Василий Петрович??? Как я могу морковку скушать? Я поставлен ее стеречь!» Василий Петрович смутился: «Ну, простите, о. Елеазар, я думал, одну-то морковку можно...»
   Когда о. Елеазар умер и его обмывали, оказалось, что все его тело было в язвах. Он никогда не жаловался, всегда был очень добрым, ласковым, придет, погладит нас по головке...
   Позже, в войну, во время страшных бомбардировок 1941 года, Вера Валентиновна и Василий Петрович не желали уходить в убежища, оставались дома и молились, надеясь на Бога.
   В первый год войны, осенью на церковной колокольне и в нашем доме был устроен военный наблюдательный пост, поскольку дом был на холме. В доме постоянно находилось двое солдат. Они очень привязались к нашей семье, помогали, чем могли, подкармливали из своей походной кухни и особенно жалели детей. Один из них часто беседовал с Верой Валентиновной, и, когда уезжал на передовую, Вера Валентиновна благословила его и дала ему маленькую медную иконочку Божией Матери, велев зашить ее в одежду. Когда кончилась война, этот солдат, живой и здоровый, заехал к нам. Он сказал, что еще не был дома, а прежде всего поехал к Вере Валентиновне, так как считает, что только по ее молитвам остался жив. Однажды, когда он чуть не замерз, его спасла только зашитая в гимнастерке икона и благословение.
   Когда Василий Петрович заболел в январе 1947 года и был направлен в больницу в Москву, Вера Валентиновна неожиданно для всех стала с большой любовью прощаться с ним, как бы с отходящим в вечную жизнь. Все удивлялись, тем более, что и операция прошла легко и он начал выздоравливать. Однако перед самым возвращением домой, Василий Петрович внезапно заболел воспалением легких и скончался в больничной палате. После этого Вера Валентиновна пожелала переехать в Москву к племяннику Сергею Васильевичу и прожила там последний год своей жизни. Не желая, чтобы ее несли, она сама добиралась до автобуса, хотя почти не могла ходить.
   Когда мы спросили: «Баба Вава, зачем же ты от нас уезжаешь?» Она тихонько сказала мне: «Любочка, а ведь старые люди на новом месте долго не живут...» Говорила она также, что исполнила дело своей жизни. Наверное, она и сама хотела, чтобы ее земная жизнь прекратилась. Когда я, бывая у нее, спрашивала, как она себя чувствует, она, таким спокойным голосом, отвечала: «К сожалению... лучше». Меня это несколько обескураживало: «Почему?» — «Ну, так. На все воля Божия...»
   Через год после переезда Вера Валентиновна заболела воспалением легких, потом как будто начала выздоравливать, и с сожалением сказала об этом мне. «А ты хотела бы, чтобы тебе стало хуже?» — спросила я. Она ответила: «Да, пожалуй...» И на следующий день она умерла, совершенно неожиданно для близких. Она спокойно лежала, закрыв глаза, и вдруг стала задыхаться. Хотели послать за священником, чтобы причастить ее, и в это время она скончалась. Сразу же пригласили совершить первую панихиду о. Андроника, служившего в Москве у Рогожской заставы. А вечером тело почившей перенесли в храм Николы в Хамовниках, и я была потрясена огромным стечением людей на заупокойную службу и отпевание. Откуда могли так быстро узнать? Отпевание очень торжественно совершали четыре священника; настоятель, узнав, кто была почившая, сам пожелал отпевать ее.
   Внук отца Валентина Дмитрий Васильевич Викторов, наш дядя, был необыкновенным человеком, как говорят, не от мира сего. Я хорошо его знала (мне было лет 13, когда его не стало), он был моим крестным. Он совершенно не обращал внимания на житейскую сторону жизни, совершенно не интересовался женщинами, полностью был предан тому, что было связано с церковью, с молитвой. Очень хотел быть священником. Много молился дома и вычитывал церковные службы, когда в храм нельзя было попасть.
   Почитатели прот. Валентина часто спрашивают: неужели в его семье не было священников — продолжателей его дела? Может быть, таким преемником батюшки и должен был стать Дмитрий Викторов, но в связи с тяжелым временем гонений на Святую Церковь его мать и Вера Валентиновна, чье мнение в семье было очень значимо, не дали ему на это своего согласия. А, может быть, изначально Господом был предуготован ему особый путь. Не имея священного сана, Дмитрий, несомненно, стал провозвестником слова Божия и исповедником имени Христова».

Последуя мученикам

   Первенец Любови Валентиновны и Василия Петровича, названный по благословению батюшки Дмитрием в честь невинного страдальца убиенного святого царевича Димитрия, родился 18 марта 1905 года. Высокий ростом, темноволосый, он был несколько похож на о. Валентина. Все в семье, видя его недетскую любовь к молитве, уединению и чтению, считали его человеком необычным. Отец Исайя (Ставров) говорил, что ему уготована особая судьба.
   В 20-е годы Дмитрий видел сон, как будто бы он стоит один в поле, и вдруг небо потемнело, и с визгом и хохотом на землю стало падать множество бесов. В их вое различались слова: «Наши годы, наше время...» Об этом он сам рассказывал своему брату Сергею Васильевичу.
   Дмитрий дважды просил разрешения у матери и тети принять священный сан, но они не советовали этого делать. Он был чтецом и носил стихарь, по благословению отца Василия Некрасова из храма Спаса на Песках, по праздникам читал на службах в Очаковском храме, пока он был открыт. После закрытия вычитывал службы дома, хорошо зная устав и церковнославянский язык. В доме была устроена молельня, куда собирались слушать службу все родные и знакомые. Дмитрий был начитан в Священном Писании и творениях Святых Отцов. Писал стихи духовного содержания. Он был знаком и имел общение со многими священниками; его близким духовным другом был прот. Сергий Фелицын, настоятель храма Кунцевского женского монастыря в Сетуни, впоследствии арестованный и расстрелянный в 1937 году.
   Дмитрий получил прекрасное образование в гимназии Алферовых; хорошо знал языки, но, по особенностям того времени, работал писарем на складе химикатов в Очаково. Однако и здесь полюбивший его начальник посоветовал ему уйти с работы во избежание возможных преследований за веру. Тогда, немного зная медицину, Дмитрий стал работать фельдшером, по первому зову в любое время приходя к больным не только своего, но и других сел, помогал с устройством в больницы. Порой приходилось просиживать ночами у постели страждущих. Его христианская любовь и кротость привлекали к нему людей. Несмотря на открытое исповедание им веры, к нему тянулись, в том числе молодежь и дети. Дмитрий давал им духовные книги и произведения хороших русских писателей. Особенно любил детей и всегда был ими окружен, уча их закону Божию и молитвам, устраивал с ними спектакли по прочитанным книгам. В Очаковский дом часто приходили такие «ученики»; их называли «Димины овцы».
   Когда началась война, Дмитрий, как и все мужчины семьи Викторовых, ушел на фронт и прошел всю войну от первых до последних дней. Вернувшись, вновь продолжил свою проповедь, особенно среди детей и юношей. Однако, он говорил, что проповедовать стало труднее, «народ после войны озлобился». Однажды Дмитрий, придя домой вечером, сказал: «Они много делают плохого, и если будут так поступать, то я с ними не буду иметь дела». Через несколько дней в дом зашел некий Витя, имевший связь с преступниками, и спросил, дома ли Дмитрий. Когда спросили, зачем он ему нужен, пришедший с вызовом сказал: «А вы не беспокоитесь за него?..» На следующий день, 17 октября 1945 года Дмитрий забежал в дом и сказал, что скоро вернется, но больше не вернулся никогда.
   Утром следующего дня Дмитрий Васильевич был найден около железнодорожной станции, искалеченный и без сознания. Его повезли в медицинскую часть Киевского вокзала, но по дороге невинный страдалец скончался.
   Одна женщина рассказала, что накануне вечером видела, что ватага озлобленных и пьяных подростков тащит по шоссе человека. Было темно, шел снег, подойти к ним она побоялась. Утром же, увидев на станции, как искалеченного Дмитрия Васильевича везут в Москву, поняла, что убийцы тащили его. Также работница станции видела ночью, что возле рельсов лежит человек и гребет под себя снег. Подумав, что это пьяный, она не подошла к нему.
   При осмотре тела убитого Дмитрия Васильевича врачи обнаружили у него обильное кровоизлияние у основания черепа, продавление мозга. Оцарапанные руки говорили о том, что его тащили по земли за ноги.
   Было возбуждено уголовное дело, однако убийц не нашли.
   При жизни Дмитрий Васильевич говорил, что боится умереть без покаяния и причащения. Может быть, он имел какое-то предчувствие насильственной смерти. Но нет никаких сомнений, что это была настоящая мученическая кончина за проповедь Христовой веры. Достойно замечания и то, что Дмитрий Васильевич, пройдя всю войну, вернулся живым. И вскоре после этого его убивают в родном селе, в мирное время. Видимо, Господь благоволил даровать ему именно мученическую кончину за Христа. В гроб Дмитрия Васильевича положили в стихаре. На похоронах плакало все село.

Вера не оскудеет

   Интересна судьба и старшей внучки прот. Валентина. Как уже упоминалось, старшая дочь батюшки Александра была замужем за Евгением Вячеславовичем Пассеком, ученым-юристом, ректором Юрьевского (ныне Тарту) Университета. Этот очень умный и образованный человек происходил из древнего дворянского рода и был очень уважаем отцом Валентином.
   Семь лет в семье не было детей. Отец Валентин посоветовал печальным родителям молиться Божией Матери. Стоя пред иконой, висевшей в изголовьи кровати, Александра Валентиновна горячо молилась Пресвятой Богородице, обещая в случае рождения дочери назвать ее в честь Самой Владычицы Девы Марии. Родилась дочь. И, хотя на Руси, в отличие от других православных стран, это было не очень принято, девочку крестили Марией именно в честь Пресвятой Богородицы и праздновали день ее Ангела 21 сентября.
   Конец жизни Е. В. Пассека был трагичен. Многонациональный Юрьев был городом немалых общественно-политических проблем. Во время студенческих волнений в 1905 году Е. В. Пассек стал защищать своих студентов, запретил городовым избивать их, стараясь разрешать все проблемы внутренними средствами, и был за это отдан под суд. Он отказался от адвоката, желая защищаться сам, но в день суда скончался от сердечного приступа. Это было в 1912 году.
   Дочь Пассеков Мария Евгеньевна выросла благочестивым и высоко образованным человеком. Имела степень доктора наук, знала десять иностранных языков, заведовала кафедрой в Институте иностранных языков, преподавала на курсах в МИДе. В этом учреждении готовили послов, поэтому Марии Евгеньевне настоятельно советовали вступить в партию. Она ответила: «Передайте своему секретарю, что Мария Евгеньевна ходит в церковь». Больше к ней с вопросами не подходили. Мария Евгеньевна была замужем за известным профессором, юристом-международником В. Э. Грабарем (братом художника директора Третьяковской галереи И. Э. Грабаря).
   М. Е. Грабарь-Пассек работала также в Институте мировой литературы, занималась переводами, главным образом, с древнегреческого и латинского языков. В качестве «памятников латинской литературы» Мария Евгеньевна в советские времена переводила и издавала отрывки из творений Святых Отцов и сведения о них. Под ее редакцией вышел двухтомник «Памятники средневековой латинской литературы» (М., 1970; М., 1972), в который, в частности, вошли отрывки из творений свт. Амвросия Медиоланского, свт. Григория Великого (Двоеслова), свт. Григория Турского, блж. Августина, блж. Иеронима, замечательная религиозная поэзия средневековых авторов.
   Мария Евгеньевна была удивительным человеком и в то тяжелое время помогала всем, кому могла. К ней все приходили со своими финансовыми трудностями, она раздавала все легко и, можно сказать, весело. Многие злоупотребляли ее милосердием, и после смерти на книжке у нее осталось 38 рублей. Остальное она незадолго до смерти отдала сыну полотера на приобретение кооперативной квартиры. Он обещал постепенно отдавать, но не исполнил этого, а Мария Евгеньевна и не жалела.
   Тяжело заболев, Мария Евгеньевна скончалась в доме своей племянницы.

«Всегда, когда нам было плохо…»

   Одними из близких духовных чад батюшки был разветвленный род Сахаровых. В страшные годы гонений их потомки хранили веру и благочестие, часто обращаясь к помощи молитв почившего праведника.
   Вспоминает Нина Андревна Монахова-Огнева:
   «Моя мама и мой папа происходят из родов почитателей о. Валентина. Мамина мама Анисья Павловна и ее мать, моя прабабушка Прасковья Сахарова были преданными духовными дочерьми батюшки Валентина. Мой дедушка Алексей Михайлович происходил из рода Климановых — другой семьи батюшкиных почитателей. О них часто упоминает Анна Ивановна Зерцалова. А мой отец — Андрей Андреевич — из рода Монаховых, которые тоже все были духовными детьми о. Валентина.
   Прабабушка Прасковья Сахарова была очень верующей, необыкновенной жизни человеком. Батюшка очень ее любил. Жила она достаточно далеко — в Малом Ярославце, и приезжала к батюшке когда только могла. Отец Валентин уделял ей столько внимания, что она считала себя недостойной этого. А батюшка говорил, что она такая молитвенница, что может все вымолить у Бога.
   Прабабушка Прасковья приезжала к батюшке часто и ничего не решала без его благословения. Однако, к концу ее жизни случилось так, что она надолго уехала в деревню. Батюшке говорили, что она болеет, и, как он потом говорил, он молился за нее. И вдруг приезжают и говорят: «Батюшка, а ведь Прасковья-то умерла» — «Как умерла?» — «Да, вот она тяжело болела, умерла, тогда-то ее похоронили.» Батюшка взялся рукой за голову и сказал: «Вы бы лучше меня ударили по голове, чем сказали, что умерла Прасковья». Вот так отец Валентин уважал ее. Поэтому, когда у нас в доме что-нибудь не так, я всегда стараюсь молитвенно к ней обращаться.
   Дочь этой Прасковьи — моя бабушка Анисья Павловна — также ничего не делала без разрешения батюшки, советовалась с ним во всех делах. Она вышла замуж за Алексея Михайловича Климанова; у них родилось восемнадцать человек детей, но почти все они умерли: кто в младенчестве, кто от болезни, кто по несчастью. Сначала Анисья Павловна с детьми жила в деревне под Малым Ярославцем, а дедушка в то время уже работал в Москве. Он был очень способным к коммерции, очень умным и добрейшим человеком, умел работать, хотя и не имел особого образования. Быстро пошел в гору. Он тоже советовался во всех коммерческих делах с батюшкой, который был настолько эрудированным, так разбирался во всем, что мог дать совет и в этой области. Анисья Павловна часто приезжала к батюшке из деревни, но ему не нравилось ее деревенское окружение, ее там не любили; он говорил: там не твое место. Дети умирали. Батюшка сказал ей: «Если ты оттуда не уедешь в Москву, то погибнешь».
   Бабушка Анисья переехала в Москву и стала часто ходить в Архангельский собор, обращаясь к батюшке со всеми скорбями и со всеми вопросами, но на лето ездила с детьми на родину. Однажды она вернулась оттуда сама не своя: ей было плохо, заговаривалась, кричала. Близкие решили отвести ее к батюшке. В храм ее водили трое мужчин. Батюшка как раз кончил служить и вынес крест. Анисья кричала какие-то неподобные слова, махала руками. Люди смутились, но батюшка велел подвести ее, трижды ударил крестом по голове, перекрестил, трижды говоря: «Христос воскресе!», — и велел отпустить ее. Она опустилась на пол, постепенно пришла в себя и подошла к батюшке. «Больше пока туда не езди», — сказал батюшка.
   С бабушкой Анисьей было много случаев исцелений, исполнялись батюшкины предсказания. Отец Валентин часто предупреждал ее о том, что будет. Однажды бабушка Анисья пришла просить благословения поехать в деревню с трехлетним сыном Пашенькой — своим любимцем. А батюшка говорит: «Ехать нельзя ни в коем случае». Она приходит второй раз: «Батюшка, я хочу ехать с Пашенькой». Он с гневом отвечает: «Я же тебе сказал, что ехать ни в коем случае нельзя!» Анисья пришла домой, и думает: «Вот, батюшка не разрешил, ну, я на недельку, на десять дней съезжу, он и не узнает». И уехала. Приехала в деревню, а там — эпидемия дизентерии, дети умирают дворами. Пашенька заболел, и там его похоронили.
   Анисья Павловна возвращается домой, бегом к батюшке в храм. Встала на колени и плачет. Батюшка исповедовал народ; увидел ее: «Ну-ка, иди сюда. Ну, что ж, я знаю: Пашеньку-то похоронила?» Она плачет: «Батюшка, что ж я сделала, как же так, я не послушала тебя», — так просто она с ним говорила. А он стал утешать ее: «Ну, не надо так плакать. Ну, что же. Теперь будем за него Богу молиться. Я ведь знал: вот ты не послушала, не делай никогда того, что запрещают!»
   Бабушка Анисья привила всем своим детям любовь к о. Валентину. Когда моей маме было семь лет, батюшка, первый раз причащая ее, положил ей руку на голову и сказал: «А ведь Ольга будет у нас премудрая!» И действительно: мама, Ольга Алексеевна, была мудрой женщиной, хотя и не имела хорошего образования; давала людям прекрасные советы, была всеми уважаема и любима. Ей было всего девять лет, когда батюшка скончался, но она успела узнать и полюбить его, бывая у него на службах и дома. После кончины батюшки ее «духовно опекала» близкая батюшкина духовная дочь тетя Дуня, большой друг бабушки и дедушки.
   Тетя Дуня познакомила мою маму с моим папой. Сначала дело не ладилось: во время сватовства, за столом они друг другу не понравились. Да и родители невесты были недовольны, поскольку их семья была выше по социальному положению. И вот как-то вскоре после Пасхи мама, нарядная, в праздничном платье идет на могилку к батюшке, а ей навстречу идет тоже весь разодетый будущий мой отец. И тут они друг другу приглянулись. Остановились: «А я уже у батюшки был», — говорит Андрей Андреевич. — «А я вот иду...» — «А я Вас провожу...» Так они у батюшки постояли, потом он маму довез домой, а через несколько дней пригласил в театр, и потом, несмотря на все препятствия, они поженились. Несомненно, все устроилось молитвами о. Валентина.
   Папа с мамой стали жить отдельно от родителей, и им нужно было завести собственное дело. Тетя Дуня, их посаженная мать, посоветовала им открыть обувной магазин. Это были годы НЭПа. Закупили товар, истратили все деньги, все приготовили — покупателей нет. Мама сидит и плачет: «Тетя Дуня, что же делать? Мы прогорели...» А тетя Дуня сидит, улыбается и говорит: «Все будет хорошо»... Вскоре батюшка явился тете Дуне во сне и сказал: «Пусть обуют такой-то приют, и помогут такой-то больнице. И пусть дают все размеры, которые будут нужны, не жалея, сколько нужно». Тетя Дуня сообщила об этом моим родителям, и те тут же стали все готовить, назначили работникам приюта время, когда приходить. Оттуда пришли, забрали больше половины товара. Папа с мамой сидят. Меньше чем через полчаса пошли покупатели, один за другим. Все распродали, поехали снова за товаром, и торговля пошла. В магазине всегда висели иконы и портрет батюшки Валентина.
   Все мы часто бывали в Очаково. Любовь Валентиновна очень любила мою маму Ольгу Алексеевну и всю нашу семью, часто встречалась с мамой и писала ей удивительные письма. Они были настолько исполнены любви, утешения и доброты, что, по-моему, от одних этих писем можно было поправиться и успокоиться. Вот, например, отрывок из ее письма моему отцу: «Уважаемый Андрей Андреевич, в старые времена, по поручению папы, разным лицам, желавшим получить от него утешение, я часто писала следующие слова, которые ныне решаюсь обратить к Вам, думая, что, когда душа неспокойна, Вам будет приятно услыхать их: «Иисусе Благий, изведи всякую тьму из обители сердца моего. Буду к Тебе прибегать во всякой напасти, Тебе веровать; из глубины сердца взывать к Тебе и терпеливо ждать Твоего утешения». Храни Вас Христос. Остаюсь искренне Вам благожелающая Л. Викторова. 1924 г., 18 сентября».
   Как-то мы с мамой поехали в Крым. Однажды, катаясь на лодке, мы чуть не утонули. А потом пришла открытка от Любови Валентиновны, датированная тем днем, когда это произошло, и в ней говорилось: «Не катайтесь на лодке, может произойти несчастье».
   Я помню Любовь Валентиновну неизменно приветливой. Она была невысокого роста, худенькая, при мне уже хромала и ходила с палочкой. Голову она всегда покрывала. Любовь Валентиновна вела огромную переписку, несмотря на то, что в сталинские времена эти письма могли очень повредить ее семье. Часто я присутствовала при их разговорах с мамой, а иногда меня просили пойти погулять. Когда Любовь Валентиновна умерла, нас, всех детей привезли на похороны. Было множество народа. Потом, приезжая в Очаково, мы всегда шли сначала приложиться к ее кресту и поклониться ее могиле.
   За советом и утешением духовные чада о. Валентина теперь ездили к Вере Валентиновне. Среди них было много наших родственников: Монаховы, Сухаревы, Кузьмины, Скороспеловы, Климановы и другие. Вера Валентиновна была очень добрым и отзывчивым человеком. Наша семья не решала семейных дел без ее советов, которые иногда предваряли события.
   Всю жизнь мама не начинала ни одного дела без посещения могилы батюшки и молитвенного обращения к нему, в доме всегда был песочек с могилы. Случалось, что батюшка являлся маме во сне, говорил несколько слов, утешая в тяжких скорбях или предупреждая о приближающемся несчастии и отводя его.
   Был такой случай. Нас, детей, было уже четверо. Маме внезапно стало плохо: она вся побелела, посинела; ее положили, дыхания не чувствовалось. Побежали за врачом, он говорит: «Понять ничего не могу. Она еле дышит. Пусть лежит. Я приду через два часа». Он был очень обеспокоен. Мама не глотала, и лекарство принять не могла. Руки, ноги холодные, к ним положили грелки. Бабушка послала за священником; причастить было нельзя, начали соборовать. Перед соборованием бабушка положила маме на грудь портрет о. Валентина. Все мы, дети, стояли на коленях со свечами, и бабушка Анисья, заливаясь слезами, горячо молилась, стоя на коленях: «Батюшка, дорогой, помоги!» Кончилось соборование, священник старается утешить бабушку... Вдруг мама поднимает руку, берется за портрет и открывает глаза. Смотрит вокруг удивленно: священник, дети со свечами... Ей дали святой воды, потихонечку она стала садиться; мы все — малютки — обрадовались, бросились к ней. Она говорит: «А что случилось? Я бы выпила крепкого чая». Врач, придя, сказал, что не понимает, что было с больной, но что он боялся уже не застать ее в живых.
   Для всех семей моих близких — теток, двоюродных братьев и сестер — батюшка — великий защитник. Всегда, когда нам было ужасно плохо — а плохо было столько раз: и выселяли нас, и раскулачивали, и ссылали, и болезни были — во всех случаях жизни обращались к батюшке Валентину, и он всегда помогал.
   Дедушка Алексей Михайлович был достаточно богатым человеком: имел магазин и свечной завод. Он являлся старостой храма на Софийской набережной, много помогал храму, снабжал его свечами. Когда кончился НЭП, его семью совершенно разорили. Все имущество отобрали, выгнали из дома всех. Дедушку выслали в Архангельск, и там он погиб. Бабушка Анисья переехала к нам в Черкизово, где у мамы с папой был отдельный дом.
   Папа хорошо работал, и мы тоже жили достаточно зажиточно, хотя в семье было много детей. Была прекрасная библиотека, шкафы из красного дерева. Все это было приобретено многим трудом; родители старались заработать, чтобы дать нам хорошее воспитание. В это время начались облавы, «раскулачивание». Каждую ночь мы слышали, как у нас в Черкизово подъезжали машины НКВД то к одному, то к другому дому.
   Потом эта машина остановилась около нас. Это был 1930 год. Мне было лет 8—9, и я все хорошо помню. Открыли дверь, и человек двенадцать молодых парней с наганами, очень грубые и неприятные, разошлись по всем комнатам. Всех подняли, кто в чем был, сказали, что будет обыск. «А что вы ищете?» — «Мы знаем, что ищем», — и весь разговор. Их было много, и смотреть за ними было невозможно. Рылись везде. Мама видела, как у одного из пришедших оттопырены карманы и оттуда торчат ее дорогие чулки...
   Бабушка Анисья не выдержала всего этого и с ней случился, как тогда говорили, удар, то есть, инсульт. Никаких «скорых» тогда не было, но у нас был частный врач, еврей, очень порядочный. Мама звонит ему — было 3 часа ночи — и рассказывает, что вот такое случилось с бабушкой. Он говорит: «Ну что же, я сейчас беру свой чемодан и еду». А она ему: «Вы знаете, а у нас “гости”» — Такие слова были понятны всем. — «Неважно, я сейчас приеду». Приезжает, начинает бабушку колоть. Я прекрасно это помню, поскольку держала лоток, когда врач делал кровопускание. Бабушка приходит в себя; тут подходит мама; на ней — кольца, серьги, золотая цепочка, крест. Доктор тихо говорит ей: «Ольга Алексеевна! Что это на Вас? Быстрее снимайте и давайте сюда». И прячет все за пазуху.— «А как же Вы?» — «А я человек нейтральный, я врач».
   Были добрые люди! К сожалению, этот врач не был православным, но он сделал нам очень много добра.
   Всю ночь пришедшие описывали все в доме, и через три дня приехали машины вывозить наше имущество. Самое ужасное впечатление на меня, маленькую девочку, произвело следующее. Наши книги стояли в шкафах по писателям: Тургенев, Пушкин — все в хороших переплетах. И вот они выгребали книги на пол, несли, роняли, книги падали на улице в снег, по ним ходили... Одна, вторая, третья машины. Увезли все, остались совершенно голые стены. Я удивляюсь, как все это перенесли мама с папой!
   А через день снова приехала машина, и маму с папой увезли на Лубянку. Нас, детей, было тогда четверо. Мы остались с бабушкой Анисьей, которой было уже за семьдесят. Без копейки, в пустом доме — не было даже стола, мы сидели на ящиках. Знакомые и родственники приходить боялись, так как за домом следили. Помню, как бабушка каждый день ставила нас всех на колени перед киотом, где были иконы Спасителя, Божией Матери и Николая Угодника, читала вслух акафист иконе «Нечаянной Радости», которую она, как и батюшка Валентин, особенно почитала, и мы все молились. Ночью соседи тайком приносили нам поесть: кто что — хлеба, сала, молока.
   Моя старшая сестра Валентина носила в тюрьму передачи. Иногда что-то принимали, но, как мы узнали потом, ничего не доходило.
   На Лубянке маму привели в камеру, полную людей, втолкнули ее туда так, что сверточек с вещами выпал из рук. Там, в основном, сидели нормальные люди, но были и уголовницы, женщины легкого поведения. Кто-то, увидев маму, стал кричать на нее и прогонять к параше. И вдруг встала какая-то женщина и сказала: «Не смейте к ней так относиться! Не видите, что она еле на ногах стоит!» Посадила маму на свое место, сказала: «Отдышитесь!» Оказалось, что это была женщина из Черкизово, ходившая с мамой в один храм.
   Каждую ночь водили на допрос. Несколько раз били. А мама — все время прижмет руки к груди и читает: «Богородице, Дево, радуйся...», «Батюшка, помоги!» Следователь допрашивает, требует называть других людей. Мама молчит и читает молитвы; она была такая благообразная, красивая. И следователь как закричит: «Ты что сидишь, как Богородица?» — и бьет наотмашь по щеке... Отца тоже допрашивали каждую ночь, сильно били, а у него было больное сердце.
   22 декабря, в день «Нечаянной Радости», сестра Валя с тетей пошла на службу, в прекраснейший храм свв. апп. Петра и Павла на Преображенке, который потом уничтожил Хрущев. Мы, остальные, болели и были дома. В это время маму вызывает следователь и говорит: «Ну, вот что. Ты здесь ничего не говоришь, так вот мы тебя сейчас отправим в такое место, где ты заговоришь». Что-то пишет и говорит конвоиру: «Пусть берет вещи, и веди ее». Маму ведут по бесконечным коридорам, хлопают бесчисленные двери, они спускаются по этажам, открывается дверь, и вдруг — ясный день (а на Лубянке везде только электричество), и мама видит, что открывают ворота. Конвоир толкает ее: «Что стоишь, выходи!» Мама упала, ничего не может понять... Она села на какой-то приступок, сидит и не понимает, где она. Через полчаса таким же образом выталкивают папу, такого же ошеломленного.
   Не знаю, как они добирались домой без денег и в мороз... Мы сидим, вдруг звонок. Бабушка пошла через двор открывать, и мы слышим, что она причитает и плачет: «Ой, мои дорогие...» Мы выбежали на улицу: идут мама и папа, такие, что страшно смотреть. На Лубянке они пробыли месяц или полтора. Входят, и первым делом падают на колени перед божницей. Валя приходит из церкви, входит: «Ах, Матерь Божия помогла!» 22 декабря — для нас великий праздник!
   Спустя какое-то время у нас снова описали дом и решением суда постановили нас выселить. Все судьи стояли не на нашей стороне. Родители были в отчаянии: ехать некуда. Отец, убитый горем, поехал в Очаково к Вере Валентиновне. Она встретила его очень приветливо и сказала: «Андрей Андреевич, Вы не отчаивайтесь! Есть такая женщина-юрист, она помогла нашим знакомым: Шверина Надежда Дмитриевна; дозвонитесь ей, и она Вас примет. Она дорого не берет, и ничего не возьмет с Вас. Она очень скромный человек, я думаю, Вам нужно немедленно к ней поехать». Отец продолжал возражать, говоря, что и два хороших юриста не смогли бы нас спасти, но Вера Валенталовна настаивала, и отец, не веря, поехал. Юрист сказала: «Я беру Ваше дело защищать». Она была очень верующая, и действительно ничего с нас не взяла (у папы денег совсем не было). Когда шел суд, она в общем-то говорила то же, что и другие раньше говорили, но приводила и свои доводы. Судья была та же, что и раньше, однако теперь она сказала: «А я думаю, что эту большую семью (пятеро детей и больная бабушка) мы уж не будем выгонять из этого старого дома». И нас оставили.
   Многие в нашей семье были репрессированы. Дядю Мишу выслали, затем сажали еще раз. Уйдя от нас молодым, он вернулся совсем больным человеком, ослеп.
   Мой двоюродный дядя, инженер, был обвинен в том, что на собрании что-то сказал против Сталина. А в действительности его вообще не было на этом собрании, он был беспартийный. На следствии на Лубянке он пытался доказать, что был в это время у кого-то на дне рождения. Но никто из его знакомых не решился это подтвердить. Когда его супруга привезла ему на Соловки теплые вещи, он сказал: «Меня так били, что я оговорил себя. Следователь сказал, если признаюсь, отправят в ссылку». Ему отбили легкие и почки. Года три он там болел, и когда жена приехала второй раз, ей сказали: «Похоронен в общей могиле», — и все... Над братскими могилами на Соловках ночью видят столп света. Сколько там праведных людей! Дядя был человеком изумительной культуры. Когда сидели в тюрьме мои родители, он один не боялся приходить к нам, зная, что мы голодные. Это навсегда сохранила моя детская память...
   Мама каждое воскресенье после ранней обедни ездила к батюшке на кладбище и при всякой возможности возили туда детей. Я помню это с очень ранних лет. Добираться приходилось далеко, часа два, трамвай ходил только до Садово-Кудринской площади. И сколько я помню, у батюшки всегда было много народа, а в дни его памяти бывало просто паломничество, и все дорожки были заполнены пришедшими помолиться людьми. Приезжали целыми приходами. Москвичи и приезжие, даже иностранцы очень чтили о. Валентина. До сих пор за границей просят тех, кто едет в Москву, отслужить панихиду, положить цветы, привезти песочек.
   Мы росли, и сами ездили на могилку к батюшке, не начиная ни одного дела, не помолившись там. Перед каждым экзаменом в школе я привозила на могилку к батюшке учебник по предмету, который нужно было сдавать, прикладывала учебник к могиле и уже знала, что хотя бы на тройку, но сдам.
   После школы я хотела пойти в институт, но папа сказал: «Знаешь что, я не могу один всех содержать. Тебе придется поработать...» Меня устроили счетоводом в бухгалтерию. Бывая в Очаково у Веры Валентиновны, я говорила, как мне трудно там работать, сетовала, что все кончают вузы, а я уже никогда не поступлю, но Вера Валентиновна сказала мне: «Нина, а Вы у нас будете маленький доктор, и будете всех лечить. Надо потерпеть недолго». Я очень боялась крови и не понимала, как это может быть. Но случилось так, как предвидела Вера Валентиновна. Началась Великая Отечественная война, меня послали учиться на медсестру, а затем отправили работать в городскую больницу, где я прорабатала всю жизнь.
   Мне приходилось довольно часто ездить в Очаково в войну. Так же часто ездили брат, сестра Валя (потом она вышла замуж за Сергея Васильевича — сына Любови Валентиновны), и мама. Иногда я возила лекарства, бинты. Несмотря на то, что лекарства я возила из больницы, с разрешения старшей медсестры — как бы больным на дом — Вера Валентиновна всегда просила Василия Петровича отдать мне деньги. Вера Валентиновна уже болела и лежала. Василий Петрович был необыкновенно приветлив и ласков, такой светлый, бывало, скажет: «Верочка, посмотри, кто к нам приехал!» Какие бы тяжелые ни были времена, из этого дома никогда не отпускали не покормив необыкновенно вкусным постным супом — хотя порой в нем не было даже морковки — и картошечкой... Всегда я уходила оттуда с огромной радостью и воодушевлением, казалось даже, что окружающие люди начинают относиться к тебе по-другому.
   Когда Веры Валентиновны не стало, это было ужасным горем и потерей для всех знавших ее. Я очень хорошо помню отпевание в храме свт. Николая в Хамовниках. Гроб стоял в главном приделе. Проститься пришло много народу, был полный храм. Каждому на память о великой праведнице давали ватку, приложенную к ручке Веры Валентиновны. Многие плакали. День был хмурым, темным, но как только хор начал отпевание, сверху через окна засияло солнце и лучи упали на гроб и лицо умершей. Вера Валентиновна все отпевание лежала в сиянии солнца, это было радостью и необычно.
   На кладбище гроб несли на руках шестеро мужчин, без головных уборов; было много снега, идти было трудно. Народ заполнил всю Тимирязевскую аллею. Как только траурное шествие поравнялось с могилой отца Валентина, на которой было много снега и были венки из еловых ветвей, то все венки внезапно загорелись, и пламя поднялось на 1,5 метра высоты. Все были очень удивлены.
   Сейчас к могилке Веры Валентиновны идут все, кто бывает у батюшки Валентина, множество людей; несут цветы, ставят свечи. Все несут свои беды и скорби и по молитвам своим получают утешение.
   Многие относились с большим уважением к моей маме, Ольге Алексеевне, близко знавшей дочерей батюшки и заставшей его самого. Ее очень любили соседи по подъезду. Мамин лечащий врач, которая под влиянием мамы стала очень верующей и почитательницей батюшки, всегда говорила: «Какая же необыкновенно светлая старушка Ольга Алексеевна!» Мама всегда была доброй, приветливой, с большой радостью всех встречала. Ей удалось с Божией помощью привести к вере многих своих знакомых. Несомненно, что в такой крепкой вере и благочестии она была воспитана о. Валентином и близкими ему духовно людьми».
   Вспоминает Михаил Андреевич Монахов (сын Ольги Алексеевны Климановой-Монаховой):
   «Животворящей частицей Божией благодати были наделены дочери великого пастыря — Вера Валентиновна, Любовь Валентиновна, ее муж Василий Петрович и внуки подвижника, сверявшие шаги своей жизни с законом Божиим; это не могли не чувствовать люди, знакомые с ними.
   В юности, под конец войны 1941—45 гг. и первые послевоенные годы моя мама Ольга Алексеевна, благословясь, не раз направляла меня, пятнадцати-шестнадцатилетнего сына в Очаково. Я выезжал охотно, ощущая в своем юношеском сердце определенный трепет. Вера Валентиновна с большим участием расспрашивала о моих близких.
   Веру Валентиновну, а по словам встречавшихся с нею моих родных — Любовь Валентиновну и в определенной степени Василия Петровича отличал дар рассуждения, порой доходящий до степени прозорливости, и какая-то неземная простота общения и мудрость. Как и у отца Валентина, в них соединялось человеческое и духовное.
   В начале осени 1945 г. вернулся с фронта старший сын Василия Петровича и внук отца Валентина, Дмитрий Васильевич. Я очень хотел познакомиться с ним и два-три раза при встрече мы ходили по безлюдным улицам поселка и дорогам окрестностей и беседовали на разные темы, особенно о любви и помощи страдающим людям. То был необычный человек, не от мира сего. Очень любил церковь и богослужение, обладал феноменальной памятью и способностью к иностранным языкам. Своей задачей он считал спасение падших и заблудших. Той же осенью, через несколько недель с момента нашего знакомства Дмитрий Васильевич трагически погиб всего в нескольких сотнях метров от отчего дома в результате насильственных действий жестоких людей, олицетворяющих силы зла и сатаны. Умер мученической смертью.
   Из Очакова маме для меня была передана икона Архистратига Михаила — из икон, которыми располагал и пред которыми молился отец Валентин. Этой иконой незадолго до смерти благословил меня отец.
   Останется на всю жизнь в памяти моя последняя встреча с живой Верой Валентиновной в Москве. Она, больная, лежала в постели. Мы были одни, Вера Валентиновна попросила подойти меня поближе, достала находившийся на груди крест отца Валентина с изображением распятого Христа, перекрестила меня и тихо сказала: «Миша, вы на правильном пути». Эти слова много раз я потом вспоминал в разных ситуациях своей жизни...
   И еще одна встреча была с Верой Валентиновной зимой начала 1993 года. На этот раз с ее образом, духом.
   Прошло без малого десять лет со дня смерти моей жены Нины Константиновны. Я никогда не думал, что мне будет так трудно и одиноко без нее. И хотя ее последние перед кончиной слова были: «Миша, женись», — они оказались неосуществленными. Угнетала домашняя обстановка в семье. Взрослый сын, появление которого на свет в свое время так ждали мы с женой, стал бить отца в пьяном угаре. Произошел разлад в его семье, бесконечная смена места работы, а по существу ее отсутствие. Сын поднимал руку и на свою жену, вызывая адекватную ее реакцию. Замкнувшись в безысходности, я стал выпивать, постепенно это приобрело регулярный характер.
   И вот однажды просыпаюсь рано перед рассветом в своей комнате и чувствую запах чистоты воздуха. Проверил: окно закрыто. Накануне и в предшествующие дни я спиртного не пил. Лег. Состояние ожидания. И тут в углу комнаты при свете ночника вижу Веру Валентиновну, на меня не глядящую. А в ушах моих ее слова: «Перестаньте постоянно пить и спаивать сына. Если Вы не опомнитесь, то случится несчастье и Вы погубите сына». Мои плечи словно прилипли к подушке. Образ исчез, а я оставался некоторое время лежащим в оцепенении. Затем уснул. И проснулся со словами ее в ушах.
   Принял ли я к сведению предупреждение Веры Валентиновны? Очевидно, не полностью. Да и обстановка в семье сына мало изменилась...»
   Рассказывает Н. А. Монахова-Огнева:
   «Моего брата Михаила Монахова очень любила Вера Валентиновна. Они много разговаривали, ему она дарила иконы... Шли десятилетия. Похоронив жену после тяжелой болезни, Михаил стал сильно пить вместе с сыном. И вот однажды ему явилась Вера Валентиновна... Утром он в слезах всем близким рассказывал об этом видении. Но, к сожалению, он не перестал пить, и через некоторое время, в 1995 г. он трагически погиб, и сын сбился с пути.
   По словам моей двоюродной сестры В. В. Кузьминой, её старший брат Николай Васильевич, у которого не сложилась жизнь с семьей, стал пить и не мог никак остановиться. Со временем он потерял все: семью, работу, дом. И вот, с последней надеждой он пришел на могилу Веры Валентиновны, которую хорошо знал, т. к. бывал в Очакове. Пошел туда совершенно трезвый. Начал молиться; встал на колени перед могилой и горько плакал о своей судьбе, наклонившись головой к могиле. Через некоторое время он поднимает лицо и вдруг видит у могилы рядом с крестом живую Веру Валентиновну, в ее обычной одежде и платочке. Она укоризненно на него смотрела и ничего не говорила. Потом благословила его. Он плакал и молил ее помочь ему. Это продолжалось 8—10 минут, затем все исчезло. Николай Васильевич почувствовал большую радость и понял, что в жизни у него все изменится. Пить сразу перестал; вскоре удачно женился и жил за городом у жены. Начал работать и так прожил пятнадцать лет до своей кончины.
   Все, что здесь я рассказала, происходило на моих глазах, и мы были счастливые люди, что имели таких покровителей и молитвенников, как батюшка о. Валентин и Вера Валентиновна Амфитеатрова».
   Рассказывает Анна Петровна Фирсова (урожденная Сухарева):
   «Моя семья глубоко чтила и чтит отца протоиерея Валентина. Протоиерей Валентин был духовным отцом моей прабабушки, бабушек и родителей. Без батюшкиного благословения не начинались никакие дела. После кончины отца Валентина молитвенно обращались к нему на его могилке или дома, перед иконами и его портретом.
   Много чудес видела наша семья по молитвам протоиерея Валентина. То, что сохранилось в памяти, хочу описать.
   Внезапно ночью заболел мой брат (ему было лет 6—7). Поднялась высокая температура, мальчик бредил, никого не узнавал, резко изменилось дыхание. Всю ночь моя бабушка Анисья молилась Богу и просила батюшку о его ходатайстве. К утру температура спала, бред прекратился и, когда утром приехал врач, он нашел брата во вполне удовлетворительном состоянии.
   В 13 лет я заболела гриппом, который дал осложнение. От сильного кашля у меня в легком лопнул кровеносный сосуд и пошла горлом кровь. Был созван консилиум, врачи сказали, что положение очень серьезное, легкие не прослушиваются, везти в данный момент на рентген нельзя, возможна скоротечная чахотка, и мама должна быть ко всему готова. Наблюдение за мной и лечение продолжал наш домашний доктор Петр Петрович. Два месяца я пролежала в кровати, кашляя кровью.
   Когда кровотечение прекратилось, мне сделали рентгеновский снимок в туберкулезном диспансере на Палихе. Снимок показал затемнение на легких, образование каверны. Положение было серьезное. Надежды на врачей было мало: они и сами говорили, что в моем возрасте процесс идет очень интенсивно. Оставалась надежда только на милость Божию. И вот снова и снова горячие просьбы, прошения и молитвы родителей перед нашим ходатаем и молитвенником — отцом Валентином. Вскоре мама получает письмо от средней дочери отца Валентина — Любови Валентиновны, в котором она пишет, чтобы родители не падали духом, надеялись на милость Божию и рекомендует обратиться к гомеопату Грузинову.
   Видя в этом промысл Божий, мы с мамой поехали к этому врачу. Когда, по истечении некоторого времени, мне снова сделали рентген и результат показали доктору Петру Петровичу, он сказал мне, что это действительно чудо. Легкие были совершенно чистыми. Так, по молитвам и ходатайству дорогого батюшки я была исцелена.
   На могилке у о. Валентина я бывала с детства, с 1924 года. В основном мы всегда приезжали на Ильин день — день его кончины. Там служили панихиды с утра до позднего вечера. Всегда было очень много народу. Помню, что в каком-то монастыре (в районе Ильинских ворот), где служил священник-грек, по о. Валентину служили заупокойную службу, а оттуда все шествие отправлялось пешком на Ваганьковское кладбище.
   Мои родители и бабушка с дедушкой поддерживали связь с Любовью Валентиновной и Верой Валентиновной. Все наши близкие ездили к ним в Очаково, и в доме ничего не предпринималось без их совета. Я помню, как и меня мама брала туда. Взрослые разговаривали, а мы, дети, ходили по саду. Обычно нас сопровождал Сережа, сын Любови Валентиновны; это, наверное, было для него сущее наказание, потому что посетители приезжали целый день и он должен был всех занимать. Веру Валентиновну чаще всего можно было застать за тяжелой работой: помню, она все трудилась, кормила животных, будучи уже больна.
   Однажды мама была вместе с сестрой Ольгой Алексеевной у Любови Валентиновны. И та спрашивает маму: «Анна Алексеевна! А Ваш муж не будет волноваться?» Та отвечает: «Да нет, Любовь Валентиновна, он знает, что мы поехали к Вам». Но в этот вечер на железной дороге случилось крушение и поезда не ходили. Всю ночь мама с тетей Олей просидели на вокзале, вернулись только утром, а папа уже обзвонил все больницы и морги, и был в ужасном состоянии...
   Анна Ивановна Зерцалова вела у нас уроки, до 1930 года, когда нас выселили из дома. Мы читали с ней Евангелие, жития святых. Однажды, когда на уроке читали о том, как кит проглотил св. пророка Иону — мне было лет 10—12 — я сказала, что этого не могло быть, потому что у кита очень узкое горло. Анна Ивановна очень обиделась на меня и расстроилась, и об этом случае рассказали Любови Валентиновне. Та сказала моей маме: «Я удивляюсь, что Анна Ивановна не нашлась, что ответить. Она должна была сказать: вот в этом-то и есть чудо!..»
   Когда умерла Любовь Валентиновна, мне не удалось побывать на похоронах, но я прекрасно ее помню и люблю, и она много мне помогла. Мы стали ходить к Вере Валентиновне. Она была очень гостеприимной, доброй и радушной, всегда с милой улыбкой, всегда говорила с исключительным теплом. Меня очень трогали их взаимоотношения с Василием Петровичем: они так друг друга оберегали! Так понимали друг друга с одного взгляда! Это была необыкновенная дружба. Василий Петрович был уже старенький, и все работал. Они встречали нас с большой радостью, поили чаем. Однажды Василий Петрович угостил нас картошкой. Насыпал нам с сестрой в сумку, и когда мы приехали, мама бережно отварила ее и мы кушали, как особенную, благословленную пищу.
   Помню, как я приезжала к Вере Валентиновне в войну и она очень утешала меня. Мой муж Шура, с которым мы прожили всего полтора года, был призван на войну на второй день мобилизации. С фронта я получила всего несколько писем, а с октября 1941 года письма перестали приходить. Тяжелое было время: холод, голод, многим знакомым приходили «похоронки». Но теплилась надежда на милость Божию. Я усердно просила батюшку, чтобы он помолился за нас, чтобы он упросил Господа сжалиться над нами.
   Я узнала, что в храме Илии Обыденного находится чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость», перед которой молился отец Валентин. Я просила батюшку, чтобы он, как и при жизни, умолил Царицу Небесную спасти моего мужа. Время шло, вестей никаких, но оставалась надежда на ходатайство батюшки. Однажды с родственницей, у которой тоже пропал близкий человек, мы поехали в Очаково к Вере Валентиновне. С трудом добрались, половину пути шли пешком, потому что с поездов снимали всех не имевших специального пропуска; везде патрули, проверка, стрельба... На душе было тяжело.
   Вера Валентиновна встретила нас с большой любовью и спросила о моих близких. Я со слезами рассказала о своей беде. И вдруг она мне говорит: «Анечка, а Вы помните в акафисте слова: «Радуйся, в час недоумений мысль благую на сердце полагающая»? На душе стало легче, появилась надежда. Окрыленная, я вернулась домой. Посмотрела, оказалось, что это строчка из акафиста Божией Матери «Нечаянной Радости»...
   В марте 1944 г., после трехлетнего перерыва я получила первое письмо, а 12 ноября 1946 г. муж вернулся домой. Он рассказал о пережитом на фронте, о тех опасностях, которым он подвергался и по молитвам батюшки оставался жив. Мы еще больше уверовали в чудеса, которые совершались по молитвам отца Валентина.
   Господи, благодарим Тебя, что ниспослал нам такого молитвенника и ходатая!»

Могила протоиерея Валентина в годы гонений

   Как известно, о. Валентин завещал похоронить его необычно глубоко. Незадолго до кончины он просил своего духовного сына Цыркина А. К., которому поручил устроение всех дел по похоронам, обязательно выкопать могилу почти в два раза глубже, чем это делают обычно. Рассказывают, что на вопрос, зачем нужно хоронить так глубоко, батюшка ответил: «Для того, чтобы меня не взяли».
   После октябрьского переворота некоторое время могила о. Валентина оставалась нетронутой. По-прежнему многочисленные почитатели продолжали приходить на это святое для них место со своими страданиями и бедами. Слава о совершавшихся чудесах ширилась, и поток посетителей могилки не только из Москвы, но и многих других городов увеличивался. С верой брали песочек с могилки, получая по вере своей благодатную помощь в болезнях и всевозможных несчастьях. Сколько раз страждущие с помощью этого песочка бывали избавлены от безнадежных болезней и страшного несчастья — слепоты!
   Несомненно, что в те страшные для верующих людей годы, благодатная помощь Божия была необходима как никогда. И по молитвам почившего праведника она являлась незамедлительно.
   «Много случаев рассказывают на могилке, когда люди, осужденные на дальнюю ссылку, спасались по ходатайству отца Валентина, — пишет новомученица Анна. — Их родные и близкие в ужасе от такой разлуки приходили на могилку батюшки и с рыданиями упрашивали его вступиться за их родных и спасти их от ужасов подневольной ссылки. Батюшка быстро откликался на слезные просьбы, и осужденные на высылку оставались в Москве. Так, одну интеллигентную семью хотели переселить в сырой подвал, т. к. дочь и отец были безработные. В действительности отец прослужил много лет на прохоровской фабрике, по старости был отставлен от службы и получал небольшую пенсию, но по доносу, как бывший владелец железной лавки, был лишен пенсии, а потому и девушка долго не могла найти себе подходящего места. Домком настоятельно посылал ее, как безработную, на полевые работы. Мать приходила в отчаяние, так как ревматизм не позволял ей жить в сыром подвале. Пошли на могилку батюшки, отслужили панихиду, и что же? Вдруг дочери вышло приличное место на заводе, и ее в качестве работницы оставили при прежней квартире.
   Священник, которого приглашали на могилку батюшки служить панихиды, вначале очень интересовался, что это за необыкновенный был пастырь, к которому и по смерти идут за советами и утешением и подолгу стоят на могилке и проливают горючие слезы? И вот как-то он спросил одну барыню, которая часто посещала батюшкину могилку — не духовная ли она дочь его? Барыня ответила, что действительно она была много лет его духовной дочерью. Тогда священник сказал: «Простите меня, что я беспокою Вас, но мне очень хочется знать, не говорил чего батюшка про нашу современную жизнь?» Тогда барыня сказала: «Да, действительно, у нас был разговор с батюшкой о теперешней жизни, и батюшка с содроганием описывал все ужасы ее, говоря, что гнев Божий разразится за беззакония людей, причем сам батюшка из тихого и кроткого сделался строгим и карающим. Но потом, как бы успокоившись, прибавил: “Но не бойтесь, все-таки я буду с вами”».
   Священник Димитрий, живший на кладбище, рассказывал, что однажды, когда он служил панихиду на могилке батюшки, одна мать принесла слепого младенца и положила на могилку. Младенец все ворочался и стонал. По окончании панихиды священник подошел и с жалостью стал смотреть на младенца, и вдруг видит, что младенец раскрыл глазки и с радостью озирается кругом. Он позвал мать, которая бросилась к младенцу и, видя, что он смотрит, разразилась радостными неудержимыми рыданиями. Долго не могла она прийти в себя при виде такого чуда, наконец, мало-помалу успокоилась и попросила священника в благодарность отслужить еще одну панихиду. Она стала рассказывать всем собравшимся на могилке, что ребенок ее родился слепым и что ей посоветовали отнести его на могилку о. Валентина и попросить отслужить панихиду. Все присутствовавшие, конечно, были поражены таким неслыханным чудом и возблагодарили Господа.
   Это рассказывал сам очевидец — всеми уважаемый о. Димитрий. Он сам глубоко чтил батюшку и всегда прибегал к нему в бедах и несчастиях. Когда у него умерла его добрая молодая жена, он был в отчаянии, но батюшка помог ему перенести горе. Потом его хотели выселить с кладбища, он опять обратился к пастырю, и был оставлен, хотя и в худшем помещении.
   Один семейный человек из провинции имел дочь лет двенадцати. Однажды девочка подошла к отцу, а он нечаянно взмахнул ножницами и попал прямо в глаз дочери. Глаз разболелся и повредил второй глаз, и девочка быстро ослепла. Можно понять ужас отца, который сам оказался виновником слепоты своей дочери. Сейчас же бросился он в Москву в глазную клинику, но врач, осмотрев глаза, нашел их безнадежными. Видя отчаяние отца, он позволил ему положить дочь в больницу, говоря, что примет все возможные меры, чтобы помочь девочке. Отцу кто-то указал на могилку о. Валентина, и вот он перед отъездом зашел на могилку, попросил священника отслужить панихиду, а сам неудержимо рыдал, видя, что нет никакой надежды на медицинскую помощь. Со всей горячностью умолял он батюшку не допустить его до отчаяния.
   Дома несчастный человек продолжал плакать и молить батюшку помочь его бедной невинной девочке. Настало время ехать за ней. Отец прежде снова заехал на могилку и отслужил панихиду, и так плакал, что священник сам не мог удержаться от слез, расспросил его и, узнав, в чем дело, стал успокаивать, говоря, что батюшка утешит его, так как всегда приходит на помощь к скорбящим. Врачи в больнице сказали, что сделали все возможное, но медицина не в состоянии помочь. Отец решается свезти девочку на дорогую могилку. Долго плакали и молили батюшку отец и дочь и, наконец, пошли с кладбища. Но вдруг девочка выдернула руку из руки отца и закричала: «Папа, я вижу!» В немом ужасе остановился отец, а девочка радостно смотрит на него светлыми здоровыми глазками и опять кричит: «Папа, я вижу!» Отец долго не мог прийти в себя от радости, наконец, со слезами благодарности с дочерью поспешил домой обрадовать мать. Дома все были потрясены, узнав о чуде, сейчас же отслужили благодарственный молебен Господу и при первой возможности отец с дочерью снова поехали благодарить батюшку. Священник, который видел девочку совершенно слепой, тоже был поражен чудом. Потом отец поехал с дочерью в больницу, чтобы засвидетельствовать о чуде докторам.
   Одного инженера хотели по службе переслать из Москвы куда-то в дальний край; он и жена его были в ужасе, так как приходилось бросать все. Тотчас же отправились они на могилку батюшки просить его заступничества. На службе инженеру уже показали бумагу об этом нежелательном назначении, а потом почему-то вдруг стали медлить и откладывать время отъезда. Оказалось, что бумага с назначением пропала, и инженер остался в Москве. Подобный случай повторился потом еще раз.
   Однажды этот же инженер ушел со службы и позабыл выключить электричество, вспомнив об этом только поздно вечером, когда ехать обратно было нельзя. Он работал в отдельном кабинете, где было много опасных химических веществ, так что такая оплошность могла окончиться очень серьезно. Инженер не спал всю ночь и страшно мучился. Все время он просил батюшку выручить его, и дело обошлось благополучно: электричество каким-то чудом само погасло, и никто не заметил его оплошности».
   Один священник, живший за Крестовской заставой, много раз прибегал к батюшке о. Валентину и всякий раз молитвы не оставались тщетными. За ревностное служение Богу он несколько раз подвергался тюремному заключению, и свое освобождение он приписывал молитвенной помощи батюшки. Однажды этому священнику поручено было обличить одного лжеучителя, который распространял какую-то ересь. Сообщники этого человека, узнав о миссии священника, намеревались поджечь сарай, где он должен был находиться. Однако священник опоздал на поезд и не приехал туда, где его ожидали убийцы.
   Так являлась благодатная помощь на могилке в страшные и тяжкие для всех русских людей годы.
   Когда кладбище и могилка были еще для всех доступны и открыты, могилка была обложена зеленым дерном и на ней все лето и осень цвели многолетние маргаритки, и туда всегда приносили множество цветов. Чудеса не только облегчали страдания людей в этой временной жизни, но и содействовали укреплению веры и проповеди святого Православия в страшные времена воинствующего атеизма. Это, естественно, было невыносимо для дьявола и его послушных орудий — людей, впавших в богоборчество. Начались попытки уничтожить могилу о. Валентина.
   Крест почему-то вызывал у хулителей веры особую ненависть, тем более, что, по рассказам очевидцев, на нем появлялось изображение почившего пастыря. Новомученица Анна пишет, что приходили даже с водой и мылом и пытались уничтожить это изображение, но оно проявлялось вновь, оживляя веру и надежду притекавших к могиле. Наконец, крест сломали и опрокинули на решетку. Верующие спрятали его, устроив на могиле другой крест поменьше.
   В дни праздников безбожники приходили на могилу кощунствовать и спорить с верующими, в результате чего там возникали целые шумные диспуты; со стороны хулителей слышались крики и угрозы. «Науськанные» безбожниками подростки стали приходить туда глумиться и разрушать могильный холмик. Дочерям батюшки сообщили об этом и они решили обложить могилу цементом и запереть оградку. Верующих просили стараться не привлекать внимания властей. Но это лишь на время приостановило кощунственные нападки.
   После одного из особо торжественных дней поминовения батюшки крест снова был сломан и брошен довольно далеко в мусоре, около железнодорожного полотна. Однако духовная дочь батюшки Наталья Васильевна Ширяева увидела во сне батюшку, который указал ей, где находится крест; отыскала его, увезла к себе и впоследствии установила над могилой своего сына, похороненного возле храма св.пророка Илии в Черкизово. По вере людей, и там от креста происходили исцеления. На могиле батюшки был восстановлен первый крест.
   Однако началась новая «кампания» по уничтожению могилы. Притекающие к могилке продолжали брать с нее песок, пробивая отверстия в цементе. Воинствующие безбожники объявили могилу «рассадником антисанитарии». «В августе 1932-го года опять начались толки, что люди приходят на могилку отца Валентина, берут песок и этим якобы распространяют заразу, — пишет в своих дневниках новомученица Анна. — Могилку обтянули колючей проволокой, облили дезинфицирующим раствором, залили известкой, несмотря на то, что могилка была зарегистрирована...»
   Рассказывает Н. А. Монахова-Огнева: «О могиле батюшки ходили разные сплетни, и в газете “Правда” вышла антирелигиозная статья под названием “Золотой песок”. Я видела ее своими глазами. Там говорилось, что неграмотные, невежественные люди ездят на Ваганьково к какому-то священнику Валентину и в ужасных антисанитарных условиях берут от него песок, кладут в воду, пьют и якобы исцеляются от болезней. Чувствовалось, что вокруг могилы создается очень напряженная атмосфера...»
   Поздней осенью 1937 года была окончательно разрушена могила, снова вырван и сломан крест о. Валентина и оба креста на соседних могилах. Была предпринята попытка извлечения останков пастыря. Однако, произведя раскопки на небольшую глубину, осквернители могилы увидели, что, несмотря на сухой грунт, вырытое углубление быстро заполняется водой. Тогда его забросали кусками цемента, кирпичами и комьями земли, а при могиле поставили работника «органов», который не позволял посетителям, включая прямых потомков, приближаться к разоренной могиле. Так был завершен акт кощунства и вандализма.
   Продолжает рассказ Н. А. Монахова-Огнева:
   «Однажды к нам прибежала соседка, большая почитательница батюшки, и со слезами сказала маме, что батюшкину могилу разрушили. Через несколько часов мы с мамой туда приехали. Было холодно, осень. Прежде чем свернуть на батюшкину дорожку, мы увидели, что там стоит высокий мужчина в черном плаще. Завернув, мы увидели, что могилы нет, креста нет, кругом горы песка, торчат куски сломанного старого цемента. Когда “товарищ” в штатском, увидел, куда мы направляемся, он закричал, чтобы мы немедленно уходили: “Сюда идти нельзя”». И всех приходивших прогоняли от могилы.
   После этого около могилы почти всегда дежурил работник “органов”». Увидев его, мы шли на могилки наших родственников и дожидались там, чтобы он куда-нибудь отошел. Многие прибегали; быстро наберут горсточку песочка, положат цветы на развалины... Народ был очень заметный: верующих сразу можно было узнать».
   Прекратить почитание почившего праведника не удалось: люди продолжали приходить на развалины могилы или хотя бы издали поклоняться им. Да и невозможно воспрепятствовать чем-либо благодати Духа Святаго, подаваемой верующим по молитвам угодников Божиих.
   В 1941 году над местом погребения о. Валентина был заложен воинский мемориал. Для этого еще многие могилы поблизости были кощунственно снесены бульдозером, и на их месте, включая место погребения батюшки, были устроены братские могилы воинов, защищавших Москву в годы Великой Отечественной войны, с гранитными стелами с именами погибших. Тогда знавшие батюшку вспомнили его слова о том, что он будет лежать с воинами. Однако теперь определить точно место погребения о. Валентина стало невозможно. Те, кто хорошо помнил расположение могилы, пытались вымерять ее местонахождение шагами, но это было уже трудно. Тогда одна из воинских надгробных плит, находившаяся приблизительно над могилой батюшки, была избрана местом его поминовения. К ней приносили цветы и ставили свечи. И на этой, «условной» могиле батюшки не оскудевала его благодатная помощь.
   Из стихотворений
   Дмитрия Викторова:
   Темнота и злоба — две сестры родные
   Покрывают дружно страшные дела.
   Страсти — это ада голоса земные
   Берегут посевы и проростки зла.
   Тщетны их старанья, ложны их опоры
   Солнце Божьей правды мрак пронзит лучом
   Над хранимой адом полной зла амфорой
   Разразится Неба светозарный гром.
   Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. М., 1928.
   Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись.
   См. об этом: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Т. VI. Тверь, 2002. С. 370.
   Рассказ об этом приводим по изданию: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Т. VI. Тверь, 2002. С. 367—372.
   П. Паламарчук сообщает, что на месте разрушенного храма в Нижнем (Тайницком) саду Кремля в 1950-е — 1960-е годы устраивались детские новогодние елки, а 1989 году было построено здание 9-го Управления КГБ, занимающегося охраной правительства. При этом были уничтожены остатки фундамента Константино-Еленинской церкви. (Сорок сороков. Кремль и монастыри. Т.1. М., 1992. С. 73—74.)
   Новомученица Анна (Зерцалова). Подвижник веры и благочестия. М., 1914. С. 76.
   Новомученица Анна (Зерцалова). Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись.
   То есть, не поминал за богослужением имени Патриаршего Местоблюстителя, который являлся правящим архиереем, что означает разрыв канонического общения.
   См. о нем Н. Н. Соколова. Под кровом Всевышнего. М., С. 30—35.
   В шестом томе сборника игумена Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники, подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия» приводится краткое жизнеописание священномученика Сергия (Фелицына), настоятеля Воскресенского храма с. Сертякино Подольского уезда. Возможно, это тот же самый пастырь.
   Оказалось, что муж Анны Петровны Александр был в немецком плену и бежал к партизанам. Зная историческую правду о годах сталинизма и Великой Отечественной войны, нельзя не признать, что его возвращение домой было настоящим чудом. Как известно, все, выжившие в лагерях немецких (и даже жившие на оккупированных территориях), после освобождения помещались в фильтрационные лагеря, и оттуда, в подавляющем большинстве — в «исправительно-трудовые». Доказать свою невиновность было практически невозможно. Александра, Божией милостью, спасло то, что он до войны был шофером и возил достаточно высокопоставленных лиц. Его знакомые смогли подтвердить его невиновность
   Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись.
   Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись. М., 1928.
   Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись.

Глава 13. Сокровенное является

Неизвестные ранее материалы о прот. Валентине

Письмо прот. Николая Ситникова, настоятеля храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне
   Мое знакомство с именем блаженной памяти протоиерея Валентина Амфитеатрова, известного своей праведной жизнью, произошло следующим образом. Еще в юношеские годы, перед поступлением в семинарию, я любил посещать кладбища, особенно Ваганьковское. Как-то раз, переходя от одной могилы к другой, я оказался недалеко от кладбищенских ворот, почти у самой церкви. Тут я заметил двух женщин среднего возраста, стоявших у какого-то куста, рядом с которым теплилась лампада. Я немедленно решил узнать, чья это могила, обласканная вниманием и христианской любовью. Когда я представился этим женщинам как православный человек, они, доверившись мне, рассказали о старце-священнике, протоиерее Валентине Амфитеатрове, прозорливом чудотворце, который был особо почитаем верующими. Его знала вся Москва и Московская губерния, и до настоящего времени народ помнит его и почитает как святого, прибегая к его молитвенному предстательству.
   После революции 1917 года могилу батюшки пытались лишить имени, «затерять» среди других захоронений. Однако со всей ясностью мы видим здесь то, о чем Господь сказал: «Память праведного будет вечна» (Пс. 111:6). Верующие, православные христиане, сумели воспрепятствовать злонамерениям чекистов надругаться над могилой пастыря; многие тайным образом приходили к нему со своими скорбями, унося затем с собой надежду на его молитвенную помощь.
   С того самого времени, как я узнал о благочестивом пастыре о. Валентине, мне захотелось поминать его келейно; и впоследствии, уже получив сан священства, я поминал и продолжаю поминать его в храме на проскомидии, соответственно прося его святых молитв о мне, грешном.
   Прошло несколько лет, и наш храм посетили две пожилые, незнакомые мне женщины. После богослужения они, представившись как Елизавета Михайловна и Вера Григорьевна, рассказали мне, что у них хранятся вещи, оставшиеся от одного прозорливого священника, святыни, которые они хотели бы передать мне на молитвенную память. Этим старцем оказался протоиерей о. Валентин Амфитеатров, о котором я узнал когда-то на Ваганьковском кладбище. Я стал расспрашивать пришедших о самом батюшке, спросил и о том, каким образом достались им некоторые его вещи? Они пояснили, что у Елизаветы Михайловны долгое время находила приют духовная дочь о. Валентина — Анна Ивановна Зерцалова. Все имеющиеся у них вещи и документы принадлежали именно ей.
   Впоследствии Верой Григорьевной и Елизаветой Михайловной мне были переданы вещи, принадлежавшие прот. Валентину Амфитеатрову, дневники А. И. Зерцаловой, неопубликованные записи проповедей о. Валентина, фотографии.
   У меня установились добрые отношения с этими верующими женщинами, и я узнал, что они длительное время не причащались Святых Христовых Таин, так как со времени возникновения в годы гонений раскола, они не доверяли пастырям Церкви. Мне пришлось долго беседовать с ними, и, по милости Божией, они вернулись в Церковь; Елизавета дважды приняла перед смертью Тело и Кровь Христовы.
   Для более авторитетного подтверждения духовной сути моих бесед с обеими женщинами, они были посланы мною к о. протоиерею Александру Ветелеву, доктору богословия, дабы, укрепленные его разъяснениями, они могли бы без страха стать членами нашей Православной Церкви. Истинность моих слов может в настоящее время засвидетельствовать дочь о. Александра, Ольга Александровна Ветелева, у которой в дальнейшем, до самой своей кончины проживала Вера Григорьевна. Она помогала семье о. Александра по дому и после смерти была отпета в нашем храме — Рождества св. Иоанна Предтечи на Пресне в Москве.
   Часть переданных мне Елизаветой Михайловной и Верой Григорьевной вещей о. Валентина, к сожалению, пропала, так как некоторые из них были украдены в 1982 году, когда ограбили мою квартиру. Рукописи Анны Ивановны Зерцаловой и некоторые фотографии в 1993 г. переданы правнучке о. Валентина, Любови Николаевне Викторовой.
   Знакомясь с жизнью о. Валентина через печатные издания начала ХХ века, через его проповеди и живое слово родственников и иных лиц, вспоминающих его как истинного подвижника благочестия, можно с уверенностью сказать, что и имя его, и деятельность — святы. Поэтому будем надеяться, что о. протоиерей Валентин, милостью Божией и поныне назидающий нас и помогающий всем, к нему прибегающим, со временем займет — для нашей же пользы — соответствующее ему место среди сонма православных русских святых. Бог даст, затеплится и перед его образом неугасимая лампада, призывающая верных Христовых чад к молитве за Православную Церковь и Отечество наше.
Воспоминания Ольги Александровны Ветелевой (дочери прот. Александра Ветелева)
   Я узнала, что правнучка о. Валентина Амфитеатрова, Любовь Николаевна Викторова, пишет воспоминания о своем прадедушке, и мне также захотелось присоединить к ним случаи помощи о. Валентина моему отцу и его семье.
   Начну с рассказа о двух верующих старушках, Вере и Елизавете, которые многие годы не причащались, считая, что все современные священнослужители служат советской власти и потому предатели. Вера всю жизнь прожила на Пресне недалеко от храма св. прав. Иоанна Предтечи. Там ее крестили, и она всю жизнь ходила в свой приходской храм. Но никому из священников при советском строе она не доверяла и потому не исповедовалась и не причащалась в течение многих лет.
   В 1950-х годах в храм назначили нового молодого священника, только что кончившего Духовную Академию, иерея Николая Ситникова. Вера сразу же обратила на него внимание, прониклась к нему доверием. Через некоторое время она обратилась к нему с просьбой: не может ли он порекомендовать ей духовного отца, немолодого, с большим духовным опытом (сам о. Николай казался ей слишком молодым). Отец Николай посоветовал пойти к его учителю по Академии прот. Александру Ветелеву, сказав, где он служит и в какие дни. Вера тут же поехала к нему на Литургию.
   Увидев о. Александра в алтаре, она обратила внимание на то, что с ним служит какой-то священник, очень похожий на отца Валентина Амфитеатрова. Она решила, что это кто-то из местного духовенства, но очень удивилась его сходству с о. Валентином. Мать Веры была духовной дочерью о. Валентина. У нее было несколько его фотографий, после смерти перешедших к Вере, и у Веры также имелась тетрадь с записями духовной дочери о. Валентина — Анны Ивановны Зерцаловой, о чудотворной деятельности о. Валентина. Вера постоянно держала эту тетрадь при себе, часто ее читала и перечитывала. По окончании службы Вера спросила у алтарницы: «Кто служил с о. Александром?» — «Откуда Вы взяли!? Он служил один...»
   Вера была потрясена видением и все это со слезами рассказала о. Александру... Как она нам потом рассказывала, он благоговейно выслушал ее и просил никому об этом не говорить. Поэтому она рассказала об этом только после смерти о. Александра.
   Отец Александр принял генеральную исповедь Веры, и с тех пор она стала его духовной дочерью. Когда заболела моя мама, Вера попросила благословения у о. Александра ухаживать за ней, чем она нам с отцом очень помогла, т. к. я в то время должна была постоянно ходить на работу. Когда мама скончалась, а для похорон места на кладбище у нас не было, то Вера по молитвам о. Валентина похоронила ее без всяких хлопот — даже документы не потребовались — в могилу своего маленького брата, умершего в 1910 году. И потом, когда заболел мой отец, Вера очень помогала мне по уходу за ним до самой его смерти.
   После смерти отца Александра Вера жила у меня, последние годы — болела. Смерть ее была тихая и мирная, среди близких людей. Так о. Валентин, послав нам Веру, очень помог нашей семье, да и ей самой тоже.
   Перед смертью Вера передала мне в дар, как самый драгоценный предмет, тетрадь с записями А. И. Зерцаловой о чудесах, совершенных о. Валентином. Я же подарила это духовное сокровище прямой наследнице о. Валентина — его правнучке Любови Николаевне Викторовой.
   Теперь расскажу о благодатной помощи, полученной нами по молитвам прот. Валентина.
1. Это было в двадцатые годы. Кто-то дал моей матери прочитать книгу об отце Валентине Амфитеатрове. Эта книга произвела на нее сильное впечатление. Мама тут же поехала в Москву (мы тогда жили за городом, в Пушкине) на Ваганьковское кладбище, чтобы поклониться могилке батюшки, а также попросить его молитвенной помощи в то трудное время. Родные мамы эмигрировали за границу, она осталась одна и очень волновалась за свою семью. Всю свою тревогу и страх она излила отцу Валентину, прося его святых молитв за нас. Она обращалась к нему как к живому, и чувствовала, что он ее слышит. Вернулась домой радостная, успокоенная, глубоко уверовав в святость батюшки. С тех пор время от времени она стала ездить к отцу Валентину.   В 1930 году умерла моя маленькая сестра Мария, и несмотря на то, что в те времена на Ваганьковском кладбище было много свободного места, мама похоронила ее рядом с могилой отца Валентина, где было место только для маленького ребенка. Сразу же после смерти младшей дочери тяжело заболела я, старшая, шестилетняя дочь. Врачи объявили несчастной матери, что я безнадежна. Но мама не пришла в отчаяние. Она очень верила в силу молитв отца Валентина и тут же, прямо из больницы побежала на поезд в Москву, чтобы поехать на Ваганьковское кладбище. В те времена на могиле отца Валентина постоянно служились панихиды. Когда мама пришла, на могиле у батюшки какой-то иеромонах с группой молящихся совершал панихиду. Мама стояла рядом у свежей маленькой могилки, усыпанной цветами. На глазах были слезы.
   Окончив панихиду, иеромонах подошел к ней и ласково спросил: «Вы, видимо, недавно похоронили здесь ребенка?» Она ответила, что здесь похоронена младшая дочь, а старшая сейчас умирает в больнице. Иеромонах записал имя болящей дочери, моей матери и отца, пообещав молиться. Потом сказал: «Поезжайте немедленно к чудотворной иконе Матери Божией “Нечаянной Радости” и просите у Божией Матери, просите с верою в исцеление Вашей дочери. Она Сама Мать и потому услышит молитву матери...»
   Мама прямо-таки воскресла от его слов. Поблагодарив священника и попросив у него благословения, она тут же поехала к «Нечаянной Радости». Упав на колени, долго со слезами молилась перед иконой Богоматери. Наконец встала, приложилась к образу и, успокоенная, с великой верой поехала в больницу. Там врачи объявили ей радостную весть, что в таком-то часу ее дочь вдруг пришла в сознание и попросила пить.
   Интересно то, что я, будучи без сознания, явственно услышала у своей кровати разговор врача с медсестрой (или няней): «Вынесите эту девочку из палаты. Она умирает». Эти слова меня очень обрадовали.
   Дело в том, что когда умирала моя маленькая сестра, мама, стараясь утешить меня, говорила: «Ты не грусти, Марочка теперь Ангелочек. Господь взял ее к Себе. Ей хорошо...» Это меня успокоило: «Наша Марочка — Ангелочек! Господь взял ее к Себе...» И когда я услышала свой собственный приговор: «Она умирает», — я очень обрадовалась (до этого момента я не понимала, что умираю). Хорошо помню, что где-то в глубине сознания промелькнула мысль: «Как хорошо! Ведь мне еще нет семи лет, поэтому я тоже буду Ангелочком (очень уж мне захотелось стать Ангелочком!), и Господь возьмет меня к Себе, как и Марочку».
   Далее сознание угасло. Сколько времени продолжалось такое состояние, не знаю. Вдруг как-то отдаленно я стала различать какие-то звуки: скрипнула дверь, заплакал ребенок, чьи-то голоса (явно земные) и т. д. Сознание медленно возвращалось. И первая реакция его была: «Ой, где это я? Что-то на рай не похоже...» Через некоторое время я открыла глаза и окончательно поняла, что я на земле. Мне, маленькому глупому ребенку, даже в голову не пришло, какое тяжелое потрясение пережили бы мои родители, если бы еще и я умерла.
   С этого момента, с Божией помощью, молитвами Пресвятой Богородицы я стала быстро поправляться. Мама была безмерно счастлива, благодаря Господа, Пресвятую Деву, а также нашего дорогого батюшку отца Валентина, который и устроил встречу мамы с иеромонахом на своей могилке. После этого дивного случая мама стала еще больше чтить память отца Валентина, ежедневно поминая его в молитвах и всегда просила его помощи в разных жизненных ситуациях.
   Иеромонах Зосима, с которым мама познакомилась на Ваганьковском кладбище был, оказывается, из Высоко-Петровского монастыря. Он тоже очень чтил батюшку. Вернувшись в 1930 году из ссылки, тотчас же поехал служить панихиду на могилке у о. Валентина. Не имея права жить в Москве, он вынужден был по распоряжению властей немедленно уехать под Волоколамск. Там ему дали приход в деревне. Через семь лет он стал духовным отцом нашей семьи. К сожалению, через два года он умер. Тем не менее, встреча с ним оставила неизгладимый след в нашей жизни.
2. Во время Великой Отечественной войны я жила за городом со своими родителями, учась в институте в Москве. Мой отец, учитель, был уже пожилым и больным человеком. Мама была очень слаба: часто болела бронхитом, страдала от гипертонии и сердечных приступов. Через некоторое время отец тяжело заболел брюшным тифом. Так как мы жили не в коммунальной квартире, то участковый врач разрешил ему лежать дома. Нужен был хороший домашний уход.   Время было голодное. Диетические продукты отсутствовали. Молока не было. Единственное, что можно было достать, и то с большим трудом — это белый хлеб. Из него мы делали сухари. Черный из рациона исключался. Но за белым хлебом надо было через день вечером ездить в Москву, а на следующее утро вставать в шесть часов и бежать занимать очередь в булочную, так как хлеб там быстро кончался.
   Моя мама еле держалась на ногах, и у нее не было сил ухаживать за таким тяжело больным, так что в основном уход был на мне. Несмотря на то, что, ухаживая за папой, я очень тщательно соблюдала гигиену, я все же заболела: появились все те признаки болезни, что и у папы. Я пришла в ужас. Ведь без моего ухода родители погибнут. С температурой я поехала в храм Илии Обыденного к иконе Матери Божией «Нечаянная Радость». Я умоляла Царицу Небесную исцелить меня не ради меня, грешной, но ради родителей моих. И случилось чудо. Из храма я вышла совершенно здоровая. Да и с папой случилось чудо. Ведь ел он только немножко картофельного пюре без масла и немножко сухариков. При таком питании он мог бы и не выжить. Состояние больного все ухудшалось. И тут вдруг посылается помощь: сосед, спаси его Господи, каждый день стал приносить кружку молока, и это спасло папу. Он выздоровел.
   Но это еще не все. Из-за болезни отца я перестала посещать институт и пропустила большую часть семестра. Приближалась сессия, и я, конечно же, не успевала к ней как следует подготовиться. И тут Пресвятая Богородица помогла мне.
   Ко всем экзаменам я чудом успевала кое-как подготовиться и сдавать их. Но на один из предметов был дан, кажется, только один день. Помню, что успела прочитать с начала книги только 76 страниц, да еще открыла учебник наугад где-то в конце и прочитала несколько страничек. А тут еще лабораторные работы: 50 задач, на которых я почти не присутствовала, и потому не имела понятия, как их решать. Еду в общежитие к девочкам в надежде, что они помогут мне хоть в чем-то разобраться. Наугад открываю толстую тетрадь с лабораторными работами и прошу объяснить мне задачу, описание решения которой на этой странице. Девочки понимали, что я ничего не знаю, и потому изо всех сил старались растолковать мне хотя бы эту задачу. «Как же ты собираешься завтра идти на экзамен, когда только одну задачку одолела?» — спрашивали они с тревогой.
   Из общежития я поехала в храм к иконе Божией Матери «Нечаянная Радость». Я просила Пресвятую Богородицу помочь мне, если можно (так как здесь не стоял вопрос жизни и смерти), сдать экзамен хотя бы на тройку. На следующий день в 9 часов утра я уже стояла вместе со всеми перед дверью кабинета, где профессор принимал экзамен нашего курса. Настала моя очередь. Вхожу, мысленно обращаюсь к Божией Матери и тяну билет. Первый вопрос был из тех 76 страниц, которые я успела прочитать. Второй вопрос — это то, что я успела пробежать глазами в конце книги. И, наконец, третий вопрос — задача. Это была та самая единственная задача, решение которой я знала! Подаю экзаменатору зачетку и глазам не верю: пятерка!
   Выхожу из кабинета и вижу устремленные на меня полные сочувствия глаза моих друзей-однокурсников, которые знали, что я так много лекций пропустила из-за болезни отца. Они окружили меня, стараясь как-то поддержать, а может быть, и помочь. Кто-то осторожно взял у меня из рук зачетку, взглянул и молча показал ее другим. «Да это же тебе Бог помог!!!» — воскликнули все в крайнем изумлении.
   О иеромонахе Зосиме (Нилове) см. Монахиня Игнатия Петровская. Монашество последних времен. М., 1998. Старчество в годы гонений. М., 2001.

Глава 14. Русь возвращающаяся

   «И созиждут пустыни вечныя, запустевшия прежде воздвигнут, и обновят грады пустыя, запустевшия от рода в род. ...Землю свою вторицею наследят, и веселие вечное над главою их. Всяк видях их, познает я, яко сии суть семя благословенное от Бога и веселием возвеселятся о Господе».
   Паримии в день новолетия (Ис. 61).
   По милости Божией, времена гонений на Церковь ушли в далекое прошлое. Более двух десятилетий православные свободно исповедуют свою веру, посещают храмы, учат детей закону Божию. Церковь живет многогранной деятельной жизнью, Православие широко проникает общество. Появилась возможность устроить и место поминовения прот. Валентина Амфитеатрова.
   В 1990 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена правнучками о. Валентина Любовью Николаевной и Евгенией Николаевной Викторовыми была восстановлена символическая могила вблизи предполагаемого места погребения батюшки, чуть выше воинского мемориала. Непосредственное участие в устройстве могилы принял ктитор храма Воскресения Словущего на Ваганькове Ю. И. Сорокин. На могиле был установлен скромный крест из серого камня с портретом и надписью. 3 марта 1991 года могилу освятил настоятель храма Воскресения Словущего прот. Валентин Парамонов с диаконом Александром и здесь стало совершаться поминовение батюшки.
   В 1997 году некоторыми почитателями батюшки была самостоятельно устроена еще одна «могила», непосредственно на воинском мемориале, но, как показала позднейшая экспертиза, и ее местоположение, тем не менее, не соответствует в точности месту погребения батюшки.
   Для того, чтобы устранить возникшие противоречия относительно места погребения прот. Валентина, при Московской Патриархии была создана комиссия, которая в настоящее время проводит научные исследования. Экспертиза с использованием георадара методом подпочвенной локации установила место, где на глубине около трех метров находится объект, который по своим размерам может являться гробом прот. Валентина. Однако, точный результат может дать только вскрытие могилы, которое затруднено по причине ее нахождения под воинским мемориалом.
   Три дня в году: в день рождения о. Валентина 1/14 сентября, день его ангела 24 апреля/7 мая и день кончины — 20 июля/2 августа — при большом стечении народа на могиле батюшки совершаются торжественные панихиды. После них в память о праведном пастыре всем присутствующим предлагается угощение.
   В настоящее время вопрос о прославлении в лике святых прот. Валентина Амфитеатрова Московской Патриархией решен положительно. К сожалению, поскольку имеются препятствия к обретению мощей праведника, это некоторым образом задерживает и его прославление.
   Просим святых молитв всех, кто давно чтит о. Валентина и кто впервые узнал о нем из этой книги, чтобы Господь разрушил все человеческие и дьявольские препятствия ко всероссийскому прославлению батюшки и к открытию его святых мощей, которые могли бы стать источником благодатных исцелений душ и телес всех с верою притекающих к ним.
   Упокой, Господи, душу раба Твоего протоиерея Валентина, и святыми его молитвами помилуй нас!
   Отца Валентина помнила и горячо любила русская эмиграция. Вспоминали о таком замечательном факте: «В России еще пришлось видеть фотографию девочки, по имени Ксения, которая была парализована: по молитвам Батюшки Господь исцелил ее. Только кисть одной руки, на память о случившемся, осталась неисцеленной. Девочка эта потом была учительницей».
   М. К. Батюшка отец Валентин Амфитеатров.
   Православная жизнь. Джорданвилль. 1965 г. № 4.
   Имеется еще одно косвенное свидетельство: верующая женщина, дочь духовных чад о. Валентина, будучи в большой скорби, увидела во сне о. Валентина вблизи его могилы. При этом от могилы шел свет, именно в том месте, на которое впоследствии указало исследование. Сон был очень утешительным. При входе на Ваганьковском кладбище есть еще одно памятное место, посвященное о. Валентину — деревянный крест с массивной гранитной плитой, устроенный историко-патриотическими организациями Москвы

Глава 15. Новые свидетельства о благодатной помощи...

Письмо 1

   Рассказ внука о. Валентина Сергея Васильевича Викторова:
   «Отца Валентина я лично не знал, так как родился три года спустя после его смерти. Но моя мать и старшие члены нашей семьи с детства приучили меня чтить его память, обращаться к нему с просьбами о помощи и во все сложные минуты жизни (болезнь, поступление в школу, в университет, уход на фронт и др.) посещать его могилу на Ваганьковском кладбище. Они же и наши знакомые рассказывали мне много о чудесах, происходящих на его могиле. Я проникся верой в его праведность и святость, и часто обращался к нему с молитвой.
   О чудесных событиях, бывших со мною лично, могу сообщить следующее:
   В 1941 году во время боев в районе Тихвина я, в сильный мороз, был послан один пешком ночью в штаб армии с донесением. Несколько раз я оказывался в зоне минометного обстрела, ложился в ямы и кюветы, весь обмерз и покрылся коркой смерзшегося снега. Я потерял силы и много раз мысленно звал на помощь отца Валентина. Когда я почувствовал, что замерзаю, то на пустынной дороге, по которой шел, я неожиданно встретил патруль, который помог мне и указал место, где стояли наши воинские части.
   В эти же дни случилось так, что я должен был один идти через занесенное снегом, заминированное болото. Крестьяне из полусожженной деревни на краю болота меня отговаривали, но иного пути не было. Я пошел по болоту (около 2—3 км.), без миноискателя, один, призывая на помощь отца Валентина и усердно молясь Богу, и прошел беспрепятственно.
   По специальности я географ и много работал в пустынях Средней Азии. В 1951 г. я был один в песках на маршруте и, видимо, со мною был тепловой удар, так как вода, бывшая со мною, перестала утолять жажду и я был почти без сознания. Я молился и одновременно призывал на помощь о. Валентина, и был чудесно найден шофером, которого обеспокоило мое долгое отсутствие».
   Вот что вспоминал об этом случае Михаил Андреевич Монахов:
   «Моя трудовая жизнь сложилась так, что первую ее половину я работал в геологических экспедициях и партиях — помощником геоботаников, геологов, геологом. В 1951—1952 гг. я вместе с Сергеем Васильевичем участвовал в исследованиях в Средней Азии. Он — руководителем тематической партии, я — одним из ее сотрудников.
   Однажды, работая в песках Каракумов, по моему мнению, за завтраком, перед уходом в маршрут, мы отравились консервами. Я получил в этот день исследовательское поручение, которое должен был выполнить недалеко от лагеря партии в маршруте пешем, а Сергей Васильевич взял на себя сложный и отдаленный маршрут, куда его должны были доставить автомашиной, а затем забрать в конечной точке. В маршруте я почувствовал сердечную слабость, началась рвота, дыхание ослабло. С трудом я вернулся в лагерь, не закончив работы.
   Настал вечер, а Сергея Васильевича не было, хотя машина за ним давно ушла. Очень поздно она появилась, и Сергея Васильевича буквально на руках вынесли из кабины, крайне слабого, еле живого, с буквально черным лицом и впалыми глазами. Спустя время, придя в себя, он рассказал нам следующее. Почувствовав себя плохо еще до середины маршрута, он уже терял надежду на спасение: больной в раскаленных песках Каракумов пять часов просто не выдержит, да и место было не то, куда должна была вечером подойти машина. С трудом прогнав лежащую под кустом газель, он сел на ее место и стал дрожащей рукой писать в дневнике последнее письмо жене, которая была в это время в Москве и ждала ребенка. Лишь много лет спустя я узнал, что в тот день Сергей Васильевич, теряя сознание от сердечной слабости и ослабления дыхания, неустанно молился своему дедушке — отцу Валентину — и просил его помощи. И он помог.
   С Сергеем Васильевичем меня связывает дружба и по сей день. У него прекрасный сын — Алексей Сергеевич, тоже географ, доктор наук, образованный и воспитанный человек, любящий родителей и заботящийся о них. Он является моим крестником.
   Все дети и внуки внуков прот. Валентина воспитаны родителями в духе христианских традиций. Так судьба свела меня на коротком отрезке жизни с замечательными людьми, многих из которых можно считать людьми с большой буквы».

Письмо 2

   Мой дед, Костин Николай Константинович, пел в хоре в Архангельском соборе, когда там был настоятелем прот. Валентин Амфитеатров. Дедушка имел прекрасный голос, исполнял партии первого тенора. В дальнейшем ему с семьей пришлось переехать в Серпухов, где он тоже пел в хоре Свято-Троицкого собора. Там трудилась за свечным ящиком Соколова Варвара Васильевна, дочь псаломщика, которая рассказала моему деду следующий случай.
   Она страдала заболеванием кожи. Кисти рук были покрыты экземой, и никакое лечение не давало результатов. Варвара Васильевна очень страдала от этого, так как при ее работе за свечным ящиком руки были на виду, и ей приходилось их бинтовать, чтобы не производить неприятного впечатления на людей. Однажды ей приснился сон. Какой-то священник, назвавшийся Валентином, сказал: «Поезжай в Москву, иди на кладбище, отслужи панихиду на моей могиле, и будешь здорова». Она ничего не знала об о. Валентине, лицо священника, явившегося ей во сне, было незнакомо.
   Женщина поехала в Москву к своим родственникам, рассказала свой сон и спросила, не знают ли они, кто такой о. Валентин и на каком кладбище он похоронен. Ей сказали, что вся Москва знает о. Валентина Амфитеатрова, что он похоронен на Ваганьковском кладбище, и объяснили, как туда проехать. На следующий день Варвара Васильевна поехала на Ваганьковское кладбище, нашла могилу о. Валентина (могила еще не было разорена) и пригласила священника отслужить панихиду. Вернувшись домой, женщина обнаружила, что болезнь ее прошла, кожа рук совершенно очистилась.
   В дальнейшем, в 30-х годах Варвара Васильевна была репрессирована, на 5 лет сослана на Магадан. Вернувшись из ссылки, она нашла свой дом занятым другими жильцами. Затем она была выслана за 101 километр; устроилась медсестрой в сельской больнице в Тульской области. Прожила там до конца жизни, умерла в 1960 году.
   Лисицин Серафим Иванович, г.Москва.

Письмо 3

   Если Вы внимательно посмотрите на меня, то заметите, что правый глаз у меня несколько меньше чем левый. Это — напоминание о чуде, которое совершилось со мной по молитвам прот. Валентина Амфитеатрова.
   Мои бабушка и папа были глубоко верующими людьми. Мне было лет шестнадцать, когда кончилась война и я вернулась из эвакуации. Когда я училась в техникуме на втором курсе, у меня заболел правый глаз: стал гноиться, слезиться и болеть. Врач в нашей поликлинике назначила мне капли и желтую глазную мазь, которую тогда обычно назначали во всех случаях. Я аккуратно выполняла все предписания, но с глазом становилось все хуже и хуже. По моим настойчивым требованиям, врач отвезла меня в глазную больницу и показала женщине-доценту, которая выписала мне лекарство и капли (не знаю сейчас точно, какие). Я снова аккуратно лечилась, но никакого улучшения не было, и на глазу уже образовалось бельмо.
   Между тем, я пропустила уже месяц занятий в техникуме, а в общей сложности проболела глазом четыре месяца. В конце концов, моя бабушка сказала мне: «Таня, пойдем к о. Валентину. Эти земные врачи ничего не понимают и не знают. Кончится тем, что ты ослепнешь и не сможешь учиться». И мы с бабушкой сходили на могилку на Ваганьковское кладбище и взяли там песочек. На следующее утро пораньше мы поспешили на колонку, взяли там чистой воды, бабушка залила ею песочек и велела мне мазать этой водой больной глаз и делать примочки. Через некоторое время бельмо стало рассасываться, и глаз стал видеть, только остался немного меньше, чем здоровый. Если бы воля Божия была, правый глаз сравнялся бы с левым, но Господь оставил мне этот видимый знак случившегося чуда для укрепления моей веры.
   Еще один потрясающий случай рассказала мне на Ваганьково пожилая женщина, Елена, ныне уже умершая. У нее было трое маленьких детей, мужа не было, в войну они сильно голодали. Ни накормить, ни одеть детей было не на что. И вот женщина дошла до отчаяния и решила наложить на себя руки. В это время ей снится, будто она идет мимо Филипповских памятников (то есть, вблизи от могилы о. Валентина) и из угла выходит старец и спрашивает: «Ты что задумала?» Она призналась, что хочет покончить с собой. Старец говорит: «К тебе домой придет человек, сделай, что он скажет». Скоро, на этих же днях, к ней приходит татарин и предлагает ей торговать меховыми шкурками. Женщина стала их продавать; на получаемый барыш она одела, обула, стала вдоволь кормить детей и имела все необходимое для жизни. Вскоре после этого, когда она была на кладбище, ей показали фото о. Валентина, и она сразу же узнала явившегося ей старца.
   Тетя Лена не побоялась при первом же знакомстве дать мне на время фотографию батюшки, которуя я благодаря этому смогла размножить.
   Еще одна старенькая бабушка, жившая рядом с храмом Знамения Божией Матери, в сороковых годах рассказала мне следующее. Ее совсем маленькой мама всегда брала в храм на службы батюшки, которого очень чтила. Отец Валентин всегда благословлял маленькую девочку и гладил ее по головке. Однажды на глазах девочки произошел следующий случай. После Литургии ко кресту подошла богатая барыня в платье с длинным шлейфом, протянула батюшке большой сверток и сказала: «Батюшка, там такая-то большая сумма денег...» А отец Валентин тут же отдает сверток стоящей рядом женщине с ребенком. Эта женщина была бедной вдовой; на данные батюшкой деньги она устроила первую белошвейную фабрику в Москве и дала образование своим детям.
   Все в моей семье были очень верующими. Мой дедушка был репрессирован, потому что он был дворником, а дежурившие по ночам дворники видели ночные аресты и прочие темные дела. И вот дедушку, Ивана Минаевича Головина, и его друга выслали в Архангельск, затем запретили проживание в Москве. Когда в тридцать восьмом году была перепись населения, в нашу маленькую комнатенку, где мы жили впятером, пришли переписчики. Спросили бабушку, верующая ли она. «Верующая»,— ответила бабушка. Папа, еще молодой мужчина, лежа на печке читал Евангелие (сесть было негде). Когда его спросили о вере, он сказал: «А что Вы спрашиваете? Видите, на мне крест, и я читаю Евангелие?» Так все мы записались верующими.
   Мой отец всегда молился о том, чтобы, где бы он ни жил, Господь принес его кости на его родину — в деревню в Рязанской области. Во время войны, по причине слабого здоровья, он служил в стройбате под Нижним Тагилом. И случилось так, что их роту переводили в другое место и эшелон на время остановился в Рязани. Отец сильно простудился и отпросился на три дня сходить домой, проведать меня. С большим трудом он добрался до нас, но, оказалось, уже больной крупозным воспалением легких. Антибиотиков не было, и на третий день отец умер. Так Господь привел его умереть в родном доме. Разве это не чудо?
   Тем более Господь слышит молитву людей праведных! Они все могут выпросить у Бога!
   Татьяна Ивановна, г.Москва.

Письмо 4

   Я узнала в церкви на Ваганьковском кладбище, что собираются письма об отце Валентине, и поэтому пишу Вам.
   Вся моя семья часто бывает на могиле о. Валентина со своими бедами и болезнями, и всегда незримо получает помощь и благодать. Сильно болели дети, лежали в больницах на операциях, и по молитвам о. Валентина мы всегда получали помощь и утешение.
   Муж мой, Николай Петрович, ныне умерший, был большим почитателем великого пастыря. Когда он был маленький, с ним случился детский приступ, он был без сознания несколько часов, врачи не знали, что делать. А бабушка положила ребенку на головку портрет батюшки и со слезами молила о помощи. И через некоторое время ребенок открыл глаза и сел в кровати. Все видели, что исцеление было чудесным.
   Всякий раз, когда я бываю на могиле о. Валентина, там множество народа, везде свечи и цветы. Каждый приезжает со своим горем, и все по вере получают помощь и утешение.
   Елена Алексеевна, пенсионерка, г. Москва.

Письмо 5

   Я с детства хожу на могилу о. Валентина. Моя бабушка много о нем рассказывала; говорила, что, если очень просить, о. Валентин всегда поможет. И когда бывает очень тяжело на душе, когда я не нахожу выхода в трудном положении, я бросаю все домашние дела и тут же иду на могилку. Постою там, успокоюсь, и возвращаюсь домой совсем другим человеком. И мне кажется, что не так уж все плохо, что выход есть, настроение поднимается, и постепенно все улаживается.
   Вот небольшой пример. У меня есть дачный участок. Муж из чердака хотел там сделать комнатку. Прибил две фанерки, но, не успев больше ничего сделать, умер. Не было ни материала, ни средств, ни сил, чтобы ее доделать, хотя комнатка была очень нужна. Как обычно, поехала я на могилку к о. Валентину, и очень просила, чтобы он послал добрых людей и помог мне в задуманном деле. На следующий день я поехала на участок; сижу на крылечке, подходит наш сторож и спрашивает: «О чем грустишь?» Я ему рассказала все. А он мне отвечает, что есть у него хорошие люди и вечером он их ко мне пришлет. Вечером действительно приходят двое мужчин и спрашивают, что надо делать. Я объяснила. Материал пришлось собирать по всему участку: где слегу нашли, старые доски, древесные плиты. Через неделю получилась отличная комнатка, и свет был проведен, и чуланчики сделаны. Я не поверила своим глазам. И взяли с меня недорого, так что я могла заплатить эту сумму. Когда я их благодарила, один из них сказал: «Эту стройку мы сделали на благотворительных началах. Дальше будем работать иначе». Я уверена в том, что все так хорошо устроилось молитвами отца Валентина.
   Мария Михайловна, пенсионерка, 80 лет,
   г. Москва.

Письмо 6

   По Промыслу Божию, я получила такого великого покровителя, наставника, заступника, хранителя — батюшку о. Валентина. С самого первого шага, который я сделала в поисках его могилы, и до сих пор я имею помощника во всех моих жизненных трудностях.
   По приезде в Москву жизнь моя складывалась очень тяжело. Замужество было неудачным, муж пил и гулял. Но я терпела все, как могла, держала семью; было двое детей — сын и дочь. Прожив с мужем пятнадцать лет, разошлись, я осталась с детьми, здоровье было сильно подорвано (полное истощение нервной системы), совершенно без средств, разутые и раздетые. Моя жизнь каждый день была совершенно невыносимой, были отчаянные минуты, и только материнский долг заставлял меня жить. Я в то время работала в яслях, и вот там, видя мою тяжкую долю, мне и посоветовала наша сотрудница поискать могилу батюшки Валентина на Ваганькове, сказав: «Он тебе во всем поможет». И дала мне почитать книгу о нем.
   Я в то время не была верующим человеком, но душа уже давно искала Бога. Я не была воспитана в вере родителями, хотя родилась в православной русской семье, и душа моя жаждала познаний о вере моего народа, в котором я родилась. Прочитав кое-что из книги о батюшке, я захотела пойти на могилу, но это не сразу удалось. И вот в октябре 1967 года в дождливый день я одна пошла на могилу к батюшке, не зная дороги.
   Пришла на кладбище, а там уже никого нет — спросить не у кого. Иду и плачу, прошу батюшку, чтобы он мне помог его найти. Вдруг идет старушка с палочкой, спрашиваю ее, не знает ли, где такая могила, а она говорит: «Да как же не знать такого великого человека — чудотворца и помощника, всем плачущим отирающего слезы, да вот мы совсем рядом с этой могилой, пойдем». Подвела меня и говорит: «Вот, проси его, как живого бы просила»,— а сама отошла в сторонку.
   Я поговорила с батюшкой, как с живым, а старушка — ее звали Мария Алексеевна — меня подождала, да и дает мне свой адрес и приглашает к себе, чтоб обязательно я к ней пришла. А я одета и обута плохо, вся промокшая от дождя, говорю ей: «Бабушка, как же Вы меня такую рваную к себе-то зовете?» А она мне: «Да ведь мне ж тебя батюшка Валентин дал, чего же мне бояться?» Но я пришла к ней только на следующий год — мы встретились в храме «Всех святых», тоже при необычных обстоятельствах. У меня убежал из дома сын. Я его послала отвезти ягодки сестренке на дачу детского сада, он поехал с товарищем. Этот мальчик из обеспеченной семьи, избалованный, уговорил моего сына съесть ягоды, а когда вернулись домой, я его стала спрашивать о поездке и поняла, что он у сестренки не был. Он мне сказал, что Сережа уговорил его съесть ягоды — сам бы он этого не сделал. Я его стала ругать, ему стало стыдно, он заплакал и убежал из дома, и я его неделю везде искала — и у родных, и в милицию заявляла, но результатов не было, и поэтому я вся в слезах пришла в церковь и молилась перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Это был день св. пророка Илии и день кончины о. Валентина. И в этот же день вечером сын приехал домой. Оказалось, что, провинившись передо мною, он без всякой путевки уехал в пионерский лагерь, потому что раньше был там и его там полюбили. Он сказал мне: «Мама, мне так стало не по себе в лагере, и тебя сильно жаль, что я уехал из лагеря домой, хоть меня оттуда и не пускали, и мне там было очень хорошо».
   И вот там в храме, где я плакала и молилась, мы снова встретились с Марией Алексеевной. С тех пор мы общались с ней больше восьми лет, и это общение очень много мне дало в познании веры.
   И на ее смерть мне тоже указал батюшка. Я очень скорбела в день своего Ангела и поехала на могилу к батюшке, а там мне тоже было очень печально, и слезы лились из моих глаз неудержимо. Оказалось потом, что бабушка умерла в этот день и в эти часы, когда я была на могиле отца Валентина, а опекунша ее мне об этом не сообщила, хотя бабушка просила ее в случае ее смерти сразу сообщить мне. Накануне девятого дня от кончины бабушки я очень о ней волновалась и стала звонить опекунше, чтобы узнать о бабушке, а члены ее семьи мне вдруг говорят: «А бабушка умерла, и мы ее уже похоронили, и уже девятый день». Но это они сделали потому, чтобы все, что было у бабушки, успеть скрыть...
   Отец Валентин дал мне в знакомые еще одну старушку, Ксению Матвеевну. И она мне много рассказывала о батюшке. С ней самой на могиле произошло чудо. В молодости, когда она была без средств на жизнь и без крова (ей совсем некуда было идти), придя на могилу батюшки, она долго молилась, плакала до ночи и даже, как ей показалось, от изнеможения уснула, и ее вдруг разбудила женщина, которая, несмотря на позднее время, не торопилась уходить. Женщина эта оказалась крестницей отца Валентина; она по какому-то внутреннему внушению пришла в такое время на могилку. Она взяла Ксению Матвеевну к себе в дом помогать по хозяйству, так как они с мужем были стары и нуждались в помощи. Ксения Матвеевна помогала им во всем и, прожив с ними всю жизнь, похоронила их обоих и потом умерла сама; и похоронены они тоже на Ваганькове.
   Я все время вижу заботу пастыря обо мне во всей моей жизни, в которой было много тяжкого, едва переносимого горя. Когда я стала укрепляться в вере в Бога, мой сын, отслужив два года в армии, в Германии, погиб перед самой демобилизацией. Его любило командование и все, кто его знал. Но Господь и молитвы батюшки Валентина не дали мне отпасть от веры. Отец Валентин старался утешить меня в моем невыносимом горе. По его молитвам, устроилось торжественное отпевание сына, его соборно отпевали три священника. День рождения моего сына, 7 мая, совпадает с днем Ангела отца Валентина. Вот так все в нашей жизни имеет свое значение.
   Много о чем мне можно было бы еще написать. Во всем, что происходит в моей жизни, я усматриваю Промысл Божий обо мне по молитвам великого угодника Божия праведника батюшки отца Валентина.
   Антонина Александровна, г. Москва.

Письмо 7

   По рассказам моих близких, я узнала об отце Валентине, его благодатной помощи. Хожу на могилку с юности. Когда я вышла замуж, через некоторое время муж оставил меня с двумя маленькими детьми, а вскоре умер отец, и мы с малютками остались совсем беззащитными. И в самые трудные минуты мы всегда шли на могилку к батюшке, просили его заступиться за нас. И помощь всегда приходила к нам, добрые люди шли навстречу.
   Помню, когда дети уже выросли, у старшей дочери были большие неприятности на работе, и ее хотели уволить. И как только бабушка обратилась к батюшке Валентину со словами: «Батюшка, помоги сиротке беззащитной!» — через два дня дочь вызвали к начальству, успокоили и попросили остаться на работе. Вот так по молитвам батюшки люди добреют.
   Младшая моя дочь, десяти лет, Валентина, названная так в память отца Валентина, с удовольствием бывает на могилке батюшки, убирает там, поливает цветы, молится ему и просит помощи учиться на пятерки, затем кладет на крестик пятачки и долго там стоит. Видимо, она чувствует любовь батюшки к ней.
   С нами был такой случай. Мы жили впятером, в двухкомнатной квартире было очень тесно, и долго мы ждали получения другой. Я поехала на могилку к батюшке, молилась на коленях и все просила: «Батюшка, помоги мне с квартирой». И вот уехала в отпуск, а когда возвратилась, дали ордер на квартиру, и мы с детьми смогли переехать.
   Вот так о нас заботится отец Валентин, и я всегда в сумочке ношу его портретик и песочек с могилки и в трудные минуты призываю дорогого батюшку на помощь и безотказно получаю ее.
   Дорогой батюшка Валентин, не оставь нас своими молитвами!
   Вера Сергеевна, 40 лет, служащая,
   г. Москва.

Письмо 8

   Об отце Валентине Амфитеатрове я узнала совсем недавно, но с этого времени изменилась вся моя жизнь.
   У меня были большие семейные и материальные затруднения, к тому же — судебные дела по разделу дома, да еще я сильно болела. С грустью и болью я обратилась за советом к своей посаженной матери Ольге Алексеевне, которую очень люблю и ценю ее советы. Выслушав меня, она посоветовала съездить на могилку отца Валентина, которого я до этого не знала. Разыскав могилку среди братских захоронений, я поставила свечи и долго молилась, прося о помощи. Вернулась я успокоенная и везде в доме посыпала песочек с могилки. Через несколько дней мне звонят из Союза художников и принимают в его члены, написанные мною картины идут на выставку и с успехом продаются, а судебные дела разрешаются в мою пользу.
   Я теперь с каждой своей бедой и радостью еду к батюшке Валентину за благословением и верю в силу его необыкновенной помощи и благодати.
   Валентина, художник, Московская обл.

Письмо 9

   Моя бабушка много рассказывала, какие чудеса совершал батюшка, но мне очень запомнились два случая.
   Это было в 1934 году. Мой отец очень долго не мог устроиться на работу. То зарплата не устраивала, то не было работы по специальности. Совсем потеряв надежду, он поехал на могилку к отцу Валентину. Он очень просил, чтобы тот помог ему устроиться на работу, помолился и поехал домой. Идя по улице, он увидел вывеску «Трест». И каково было его удивление, когда он, зайдя в эту контору, был очень радушно встречен директором, как будто тот его ждал, и принят на работу.
   Еще один случай из рассказа бабушки. Это было в 1944 г. Голод, разруха, папа погиб на фронте, остальные близкие тоже были на фронте. Нам нечего было есть. Бабушка в отчаянии поехала на могилку к отцу Валентину. Она очень просила, чтобы мы не умерли с голоду. Возвращаясь по дорожке кладбища, она нашла деньги, на которые мы смогли прожить некоторое время.
   Очень много можно поведать чудес из жизни моих близких, но хочу рассказать о двух чудесных событиях, которые совершились со мной.
   Это было в 1967 году. Мой муж выпивал и изменял мне, часто не ночуя дома, не давал мне денег, а у меня была маленькая дочка. Я была в полном отчаянии, но так как бабушка с детства прививала мне веру и любовь к батюшке Валентину, то я довольно часто ездила на его могилку. И на этот раз я поехала к батюшке просить, чтобы он вразумил меня: развестись ли с мужем или продолжать жить вместе? Когда я вернулась домой, то муж уже был дома, спал, рядом с ним на стуле висел пиджак, а на полу валялось приглашение в ЗАГС на его свадьбу. Я вначале растерялась, но потом поняла, что дорогой батюшка указал мне на то, что я должна с ним расстаться. И я все с Божией помощью перенесла.
   А второе чудо произошло с моей дочерью. После окончания десятилетки она не поступила в институт: не добрала баллы. На следующий год она должна была снова сдавать экзамены, был большой конкурс, и, естественно, она очень волновалась. И вот, готовясь к экзамену по географии, она под утро задремала. Вдруг слышит сквозь сон ясный мужской голос: «Тебе достанется климат Южной Америки». Очнувшись, она подумала, что ей это приснилось, но решила все-таки повторить этот билет. И каково было ее удивление, когда на экзамене она вытянула этот билет!
   Валентина Михайловна, г. Москва.

Письмо 10

   Впервые имя о. Валентина я услышала в доме моих друзей в 1960 г. Хозяин дома лично знал его и много рассказывал о чудесах, совершаемых им, о помощи, оказываемой им людям и лично ему в трудные минуты их жизни. Я не очень поверила всему сказанному. Но в 1964 г. на мою долю выпало много неприятностей, в основном, личного характера. Мне было очень тяжело, порой просто не хотелось жить. Друзья утешали, помогали, но на душе оставались беспокойство и тоска. И вот однажды я была на Ваганьковском кладбище (не помню по какому поводу), и вдруг вспомнила рассказанное мне об отце Валентине; стала искать могилу батюшки и вскоре нашла ее. Хорошо помню чувство, которое овладело мною, когда я впервые очутилась у могилы. Было ощущение, что кто-то невидимо стоит рядом. Я почему-то была уверена, что это батюшка, и мысленно обратилась к нему в своей печали. Помню, даже плакала. Но когда возвращалась домой, вдруг почувствовала какое-то облегчение, на душе появилось спокойствие. И то, что ранее казалось трагичным, вдруг стало каким-то пустячным и даже не заслуживающим внимания. И на окружающий меня мир я стала смотреть иными глазами. Жизнь потекла для меня в обычном русле, и вскоре я про все позабыла.
   Но в 1970 г. тяжело заболела моя мать. Врачи готовили меня к самому худшему. Я вновь обратилась к батюшке, и совершенно неожиданно появился очень хороший доктор, с которым я начала выводить маму из тяжелого состояния. Совершилось чудо! Болезнь стала отступать, мама выздоровела, прожила после этого еще десять лет и умерла в 85 лет.
   И еще один случай. У моей знакомой Лиды дочь в течение двух лет не могла поступить в институт. Все это время я активно принимала участие в ее поступлении, но увы! Мать девочки была в отчаянии. Я решилась тогда рассказать матери об отце Валентине, привела ее к могиле. После этого она приходила самостоятельно. В результате девочка поступила в институт.
   Я очень часто обращаюсь к батюшке, прихожу на могилку со своими горестями, заботами и сомнениями, и всегда ухожу умиротворенной. По моему глубокому убеждению, это место святое.
   Элеонора Васильевна, г. Москва.

Письмо 11

   Дивная помощь и благодать исходят от могилки батюшки Валентина. Особенно отрадно бывает в памятные дни: день рождения, день Ангела и день кончины, когда настоятель Ваганьковского храма и много священников торжественно служат панихиды, на которые стекается множество людей, почитающих отца Валентина.
   Хочется рассказать об одном случае исцеления. На могилку пришла пожилая женщина с пятилетней девочкой на руках. Она рассказала, что ее внучка не ходит, и ее приносили на могилку посидеть. Бабушка стала горячо молиться за свою внучку. И девочка, немного посидев на могилке, вдруг встала на ножки и, шатаясь, пошла вокруг, сперва неуверенно, потом лучше. А позднее она твердо пошла. Ее бабушка горячо возблагодарила батюшку Валентина за исцеление.
   Дивны дела Твои, Господи!
   Валентина Петровна и Полина Николаевна.

Письмо 12

   Об отце Валентине Амфитеатрове я узнал в 1983 году, когда мой сын, закончив музыкальное училище, стал поступать в Московский институт культуры. На последнем вступительном экзамене, как и у многих абитуриентов, у него была «шпаргалка», которой он даже не воспользовался. Однако ее заметили и сразу же выпроводили сына с экзаменов и вычеркнули из списков поступающих. Трудно сейчас представить, что творилось в душе у него и у меня. Что делать? К кому обратиться за помощью?
   Удрученный, я рассказал о случившемся своему приятелю. Выслушав меня, он задумался, а потом сказал, что в таком деле мне и моему сыну никто не поможет, кроме Всевышнего и отца Валентина. Мой друг рассказал о батюшке, проводил меня на Ваганьковское кладбище и показал «примерную» могилу отца Валентина. Не помню, что тогда было со мной. Я долго стоял у могилы, молился и просил отца Валентина о помощи... На другой день мой сын поехал в институт забирать документы и вернулся домой очень поздно вечером. На вопрос, что случилось и почему он так поздно вернулся, он ответил, что его приняли в институт и теперь он студент. Сын хорошо учился и успешно в 1987 г. закончил институт.
   После этого случая я часто бывал на Ваганьково и видел, как много людей приходит к могиле отца Валентина. Одни обращаются со своими бедами, другие просят заступничества, третьи молятся о здоровье. Однажды при мне пришел полковник с большим букетом роз. Он рассказал, что тяжело болел и врачи не могли ему помочь, а добрые люди привели его к могиле отца Валентина и совершилось чудо. Теперь этот полковник ходит на своих ногах и врачи удивляются его исцелению.
   Я неоднократно обращался к почившему пастырю за помощью и поддержкой и каждый раз получал ее. У меня больное сердце, но благодаря покровительству отца Валентина, я жив и избежал инфаркта. Каждый раз, уходя от его могилы, я получаю внутреннее облегчение и новый заряд успокоения. Иногда я прошу творческого или жизненного совета, и мне трудно представить как, но я его получаю.
   Благодарю тех, кто рассказал об отце Валентине и познакомил меня с этим чудотворцем. Отец Валентин давно ушел из жизни, но своей духовной силой он продолжает помогать людям, исцеляет их души, делает светлее разум, наставляет, лечит и молится за них перед Господом Богом.
   Леонид Яковлевич, художник,
   Московская обл.

Письмо 13

   Моя бабушка мне много рассказывала об отце Валентине и его помощи. Меня еще совсем маленькой привозили к нему на могилку, где я ставила свечи и цветы.
   Я учусь в школе, мне 14 лет. Я знаю, что если сердечно попрошу отца Валентина, то помощь незримо придет. Когда смотришь на его удивительно доброе лицо на фотографии креста, то думаешь, что он сейчас скажет что-то доброе и ласковое. На его могиле удивительно светло, душевно и спокойно. Благодарю Вас за все, дорогой Батюшка!
   Наташа, ученица 9 класса.

Письмо 14

   У меня были большие неприятности дома с мужем (он был военным), детей у нас не было, он и не хотел их иметь и просто издевался надо мной. Однажды в своей скорби я пришла к одной старой больной женщине. Она посоветовала мне обратиться с молитвой к отцу Валентину, сходить на его могилу и взять песочку. Я вернулась домой успокоенная и просветленная. На следующий день неожиданно приезжает мой брат, и, узнав о моем горе, предлагает уехать на Украину и начать новую жизнь. А мужа вдруг переводят из Москвы на Дальний Север. Мы разошлись. Я уехала и стала работать в Киеве, где встретила своего будущего мужа, хорошего человека. Дома я всегда посыпаю песочком от могилки отца Валентина и обращаюсь к нему за помощью. Так же верит и молится ему моя мама.
   Благодарю всех, кто мне рассказал об этой благодатной могилке.
   Врач-терапевт, 40 лет, Украина.

Письмо 15

   «Спустя несколько лет после своего Крещения, я начала работать в храме за свечным ящиком, и как-то однажды подняла у ящика свернутый тетрадный листок. Бросила было его в корзину для бумаг, но, почему-то спохватившись, развернула и прочитала написанную от руки записку. В ней говорилось о том, что, когда умер протоиерей Валентин Свенцицкий, тело его долго не предавали земле, но оно не было подвержено тлению, и что он является таким же великим угодником Божиим, как о. Валентин Амфитеатров в Москве и о. Иоанн Кронштадтский в Петербурге, и еще — что на Ваганьковском кладбище среди братских могил под одной плитой (первые фамилии из списка тоже были обозначены) почивает о. Валентин Амфитеатров, скорый помощник и великий чудотворец. Я узнала тогда его имя впервые, но работавшая в нашем храме монахиня Евпраксия (ныне покойная) дала мне прочитать книгу о нем, и я помню, как потрясло меня, что совсем недавно и рядом совершались настоящие чудеса!
   Как раз в это время очень осложнились обстоятельства нашей жизни, все сплелось в тугой узел неразрушимых трудностей и противоречий. И мы с мужем решили поехать на Ваганьковское кладбище искать могилу о. Валентина. Первая же старушка, к которой мы обратились, объяснила нам дорогу, и мы легко нашли среди братских могил ту самую — усыпанную цветами, с зажженной лампадкой,— которая сама по себе свидетельствовала о славе Божией, пребывающей на этом месте. Нигде не было написано имя о. Валентина, но многие десятки лет люди шли сюда — к нему. В любое время года, когда бы я ни приходила потом, здесь были живые цветы и горела лампадка.
   В тот день мы с мужем тоже принесли цветы, постояли немного, даже не зная, что просить и как молиться. А вечером муж внезапно предложил произвести столь радикальные перемены в нашей жизни, что они совершенно изменили все наши обстоятельства. И поскольку мы ни о чем таком прежде и не помышляли, у нас обоих возникла твердая уверенность, что вразумление пришло нам по молитвам о. Валентина.
   Валентина Павловна, г. Москва.

Письмо 16

   «Впервые об о. Валентине я узнала из статьи в газете «Московский комсомолец» года 3—4 тому назад. Там было сказано, что его могила находится на Ваганьковском кладбище, а вот где именно, сказано не было — надо искать. Я приходила на кладбище, спрашивала у пожилых людей, но никто не знал. Узнала случайно. И вот уже два года я постоянно прихожу сюда. Вначале сама, потом с сыном. Сначала с просьбами (как и все грешные люди), теперь с огромной благодарностью. Батюшка помогает мне бороться с моими болезнями, я практически перестала употреблять лекарства. И он очень помог моему сыну с работой (в течение года после окончания института сын не мог получить работу). Я привела его на могилу к о. Валентину. О чем он просил его, что говорил, я не знаю, но через некоторое время сына пригласили на работу, о которой мы и мечтать не могли. Каждый раз, когда он приезжает в Россию, на следующий день мы идем на могилу о. Валентина и бесконечно благодарим его. Я рассказываю о нем всем знакомым и, если удается, привожу их сюда».
   Галина Михайловна

Письмо 17

   «Уезжая в деревню, я молитвенно попросила благословения на могиле у о. Валентина. Сложность поездки заключалась в том, что автобус от станции до деревни ходит в 7 и 17 часов, а может вообще не выйти на маршрут. Тогда остается попутная машина, которую я однажды ждала в течение пяти часов. Поезд по расписанию прибывает в 5 часов, но накануне случилась авария с товарным поездом, поэтому я приехала на станцию в 8 часов. Все это время я просила о. Валентина, чтобы он задержал автобус.
   На автобусной остановке ни души. Я стала подумывать о попутной машине, как вдруг подъехал нужный мне автобус, причем абсолютно пустой, а в нем обычно бывают пассажиры, даже если он задерживается. Я спросила у водителя: «По другим маршрутам автобусы уже были?» В ответ услышала, что они не вышли на маршрут, а его задержали в парке».
   Нина Георгиевна.

Письмо 18

   «Отправляясь в поездку на своей автомашине в г. Клин, свято веря в помощь отца Валентина, я посыпала в машине песком, привезенным с его могилы. Во время поездки сложилась аварийная обстановка: тройной обгон, мы должны были погибнуть от столкновения со встречной машиной, но в самый последний момент совершилось чудо — нашу машину за 20 см от встречной отвело в сторону, и мы остались живы, на удивление всем свидетелям и инспекторам ГАИ».
   Мария Дмитриевна, врач-кардиолог, г. Москва.

Письмо 19

   «У моего знакомого Юрия Александровича было сложное дело: его привлекли к суду. Но обвинения, которые ему предъявили, были безосновательны, больше действовал сговор против него, желание навредить ему как должностному лицу. У него двое детей, жена умерла. Ему грозило 15 лет с конфискацией имущества. Даже детей не на кого было бы оставить. Он был в отчаянии. Тогда я посоветовала ему сходить на могилу отца Валентина.
   Мы вместе приехали на Ваганьковское кладбище, я показала ему, где находится могилка. Он просил отца Валентина о помощи, я тоже молила батюшку об этом и через пять месяцев судебного процесса его полностью оправдали».
   Полина Владимировна, г. Архангельск.

Письмо 20

   «После внезапной смерти мужа я очень переживала, плакала и не хотела жить. Каждую неделю я приезжала на могилку к отцу Валентину. Однажды я стояла у могилы и совсем дошла до отчаяния, прося батюшку мне помочь. Вдруг на могилу пришел старый человек, поставил свечку и обратился ко мне со словами утешения, успокаивая меня и внушая надежду на жизнь. Своей верой он поддержал меня в трудную минуту.
   На работе ко мне плохо относилась одна сотрудница, неверующая, и вот я, измучившись, посыпала песочком с могилы отца Валентина ее стол, прося его защитить меня. И что же, она пришла, села за свой стол и сказала, что на ее столе «что-то изменилось». И на глазах у всех она стала любезно предлагать мне свою помощь и дружбу.
   У близкого нашей семье человека в дороге в машине пропал бумажник с секретными документами и большой суммой денег. Пропажу он обнаружил на следующий день. Я очень расстроилась, т. к. все это грозило большими неприятностями, и поехала на могилку к отцу Валентину, плакала и только просила: «Батюшка дорогой, помоги!» Через два дня этому человеку надо было явиться к начальству с докладом о пропаже. Он стал собираться и вдруг раздался телефонный звонок: ему сказали о том, что в близлежащем гараже, где он не был, между машинами лежит его бумажник, целый и невредимый.
   Я неоднократно встречала на могилке отца Валентина приезжих из Киева, Санкт-Петербурга и других городов, которые хорошо знают батюшку и ценят его помощь, ставят свечи, цветы, просят его помощи и получают ее. В киевской местной газете в 1991 году была опубликована статья об отце Валентине и его исцелениях, мне ее читали на могилке. Многие просят прислать песочек с могилки, чтобы посыпать дома для благополучия. Часто я встречала здесь супружеские пары, которым посоветовали приехать к батюшке, чтобы примириться. Они снимали кольца, клали их на могилку, ставили свечи и тихо стояли, прося о помощи. Понемногу их лица светлели, и они, постояв, тихо уходили, примиренные.
   От его могилки исходит великая благодать и успокоение, ниспосланные нашим Господом, и поистине это место святое!
   Нина Андреевна, г. Москва.

Письмо 21

   Наша знакомая Валерия Павловна не так давно узнала могилку о. Валентина и всегда благодарила мою мать, которая ее туда направила. Она получала много помощи от батюшки. Вот один пример. Валерию Павловну очень обижал сын и в конце концов выгнал мать из дома. Бедная женщина после работы ходила ночевать к разным знакомым. Но вскоре ее познакомили с одиноким человеком, с хорошей квартирой, за которого она, будучи уже в пожилом возрасте, вышла замуж. И так до конца своих дней она была обеспечена хорошим жильем и не была одинокой.
   Племянница Валерии Павловны рассказала следующее. Она занимала одну комнату плохой коммунальной квартиры. Окна выходили на железную дорогу. Получить другое жилье было делом безнадежным. Женщина очень страдала. Ей посоветовали поехать на могилку к батюшке Валентину и попросить его о помощи. И что же? Вскоре женщине предложили обмен: отдельную квартиру на ее комнату в коммунальной квартире. Теперь она живет в отдельной хорошей квартире и бесконечно благодарит дорогого батюшку Валентина.
   Одна незнакомая мне женщина рассказала на могилке батюшки следующее. Вернувшись после Великой Отечественной войны из эвакуации в Москву, она узнала, что лишилась московской прописки и квартиры. Куда бы она не обращалась, везде отказывали. А начальник паспортного стола сказал ей, чтобы она больше не ходила и не отнимала у него время. Тогда ей посоветовали поехать на могилку к батюшке Валентину. Она приехала, помолилась, положила свой паспорт на могилку, а когда стала уходить, то паспорт оставила. Думает: «Все равно он мне не нужен теперь». И ушла. На другой день приходит снова, а паспорт лежит на том же месте. Взяла его и решила последний раз сходить к начальнику. Входит в кабинет, а начальник посмотрел на нее и говорит: «Я не знаю, что вы со мной сделали. Давайте ваши документы на прописку». И ее прописали в Москве.
   Многие говорили, что едут на могилку измученные своими житейскими невзгодами, ноги еле идут, а возвращаясь — летят как на крыльях.
   Вот что рассказала мне одна старенькая благочестивая женщина Мария, ныне покойная. (Ее похоронили метрах в пятнадцати от батюшкиной могилки). Когда она была еще молодая, ее дочь, лет двух-трех никак не начинала ходить. Она привезла девочку на могилку к батюшке и поставила, и пока сама молилась, девочка пошла.
   Эта благочестивая женщина удостоилась видеть батюшку Валентина после его смерти. Однажды она была со своей знакомой на могилке у своих родственников и вдруг видит, что к ним идет батюшка Валентин от своей могилки и начинает служить панихиду, причем, поминает всех ее умерших родственников. Отслужив панихиду, батюшка обращается к ней и говорит: «Ты ведь Мария Магдалина?» «Нет, батюшка, я Мария»,— отвечает женщина, «Нет, ты Мария Магдалина»,— повторяет батюшка. И тут только она вспоминает, что ее именины действительно в день Марии Магдалины. Затем батюшка ушел в направлении своей могилки.
   Тот крест с могилы о. Валентина, который после разорения могилы сохранила Н. В. Ширяева, стоит сейчас на ее могиле на кладбище при церкви Илии Пророка в Черкизове. И этот крест обладает чудодейственной силой. Я сама не один раз испытала это на себе. Вот один пример. Моя дочь много лет страдала хроническим заболеванием горла. Одна зима была особенно тяжелой. И вот однажды, стоя перед этим крестом, я увидела на нем засохшую веточку растения-аспарагуса, а кругом был снег. Взяла эту веточку и привязала вокруг шеи больной. Болезнь стала утихать и вскоре совсем прошла.
   Серафима Андреевна, г. Москва.

Письмо 22

   Я верующий человек. В дни раздумий и сомнений приходя на могилу к отцу Валентину Амфитеатрову, часто встречаешь там детей, которые сподобляются увидеть лик отца Валентина. Постоишь у могилы, попросишь у батюшки спокойствия и мудрости душевной, и все образуется. Болезнь затихает, и отступает щемящая боль в сердце. Тепло молитв о нас пред Господом отца Валентина — непреходяще. Сколько тех, кто просил разрешения казалось бы неразрешимых вопросов здесь радуются и утешаются!
   Случилась в моей жизни печаль. После венчания муж очень быстро оказался не со мной рядом... Мне было очень тяжело; самые тяжелые мысли приходили в душу, и болезни посетили, каких раньше не было. И вот я стала иногда посещать могилу отца Валентина, приносить оттуда песок и просить батюшку об успокоении душевном. Безотказно молится угодник Божий, и приходит в душу мир душевный. Все образовалось.
   Многих своих знакомых в трудные минуты их жизни я направляла на Ваганьково к отцу Валентину; люди шли и неизменно получали помощь.
   Валентина, художник.

Письмо 23

   Много лет назад моя мама Анастасия Васильевна повела меня на Ваганьковское кладбище. Мы подошли к могиле батюшки протоиерея Валентина, где всегда бывает много народа. Я была замужем, у меня было двое детей. Муж сильно пил, издевался надо мной, бил меня и даже кусал. Его хотели посадить в тюрьму, но я простила его ради детей, надеясь, что он образумится. Но он становился все хуже и хуже. Я очень страдала и не знала, у кого просить помощи. Часто ходила на могилу батюшки протоиерея Валентина, молилась, просила защитить меня от побоев мужа. И я чувствовала, что батюшка помогает мне. Я брала с могилы песок, немножко сыпала в воду, которую давала пить мужу. И когда в очередной раз муж нападал на меня, чтобы избить, у него опускались руки, его как будто кто-то удерживал. Думаю, что это мне помогал батюшка, и я очень благодарна ему. С тех пор я очень часто хожу на его могилу, прошу защиты в тяжелые для меня дни, и каждый раз чувствую его поддержку. Всегда подаю в храме записки о упокоении о. Валентина и его дочери Веры.
   Я очень рада и благодарю Бога и Матерь Божию, что мне пришлось написать несколько слов для того, чтобы помочь в деле канонизации батюшки протоиерея Валентина. Когда он будет прославлен в лике святых, православные смогут молиться ему и заказывать молебны.
   Вера Владимировна, проживающая в г. Москве.

Письмо 24

   В Пасхальные дни я со знакомой женщиной поехала на могилу своих родных на Ваганьковском кладбище. Потом зашли на воинский мемориал. Там было много народа, возлагали цветы, крашеные яйца. Всего больше было людей у одной могилы. Люди пели пасхальные стихиры. Мы со знакомой подошли. Я узнала, что там вместе с воинами похоронен священник о. Валентин Амфитеатров.
   После я стала приходить туда и услышала о многих чудесах, которые там совершались. В 1968 г. у меня на медицинском осмотре обнаружили болезнь в грудной железе. Предстояла операция, от которой я отказалась. Молилась, ходила на могилу к о. Валентину, в церкви служила по нему панихиды. По его молитвам обошлось без операции.
   Раиса Ивановна, проживающая в г. Москве.

Письмо 25

   Художница, проживающая в Москве, привела сына Елисея на могилу отца Валентина. Елисей долго смотрел на портрет о. Валентина, потом поднял глаза и вдруг начал кричать: «Мама, мама! Ну разве ты не видишь, не слышишь? Ну вот они летают! Крылышки белые, вот они летают, нет, не птицы!» Потом сказал матери: «Они улетели».

Письмо 26

   Мне двадцать лет. По характеру работы, я осваиваю компьютер. Однажды меня попросили напечатать некоторые материалы, предупредив о их важности и попросив их не потерять. Содержания документов я не знала, и познакомилась с ним только во время набора. Оказалось, что это свидетельства верующих о молитвенной помощи прот. Валентина Амфитеатрова. По мере прочтения писем, они все больше привлекали мое внимание. Честно говоря, сначала не верилось в чудесную помощь батюшки; на все находилось, по моему мнению, объективное и разумное объяснение. И хотя некоторые рассказы были очень убедительными, сомнения оставались.
   Наконец, почти весь текст был набран. Было поздно, я уже устала. Поразмыслив, где оставить материалы до завтра, решилась положить их в стол.
   На следующий день возможность печатать представилась только после обеда. Но в столе материалов не оказалось, несмотря на то, что никто в мое отсутствие не мог войти в кабинет. Я еще раз проверила стол, вынув каждый ящик, просмотрела документы в сейфе — материалы исчезли. Что же делать? И тут пришла мысль: «Документы содержат сведения о чудесной помощи о. Валентина. Наверно, батюшка хочет, чтобы я пришла к нему, сама почувствовала и поверила в его благодатную помощь». Я пошла на Ваганьковское кладбище, не зная точного местонахождения могилы батюшки, но, пойдя наугад, очутилась у нужного мне воинского мемориала. Сразу же увидела могилу, где было много цветов. Это и была могилка прот. Валентина. Я рассказала батюшке о своих проблемах, попросила помочь найти документы и наставить меня на путь истинный. Необъяснимым образом, на душе стало спокойно, все переживания исчезли и как бы восполнилось то, чего так давно не хватало; почувствовалась помощь и поддержка батюшки.
   Вернувшись на работу, я стала открывать верхний ящик стола, чтобы достать ручку, но что-то мешало. Аккуратно выдвинув одновременно и средний ящик, я неожиданно обнаружила пропавшие материалы. Первой же мыслью было, что это помог о. Валентин. Это полностью укрепило мою веру к нему. Позднее я неоднократно убеждалась в истинности прочитанных мной рассказов, получая помощь в похожих ситуациях. Я часто бываю на могилке батюшки, обращаясь к нему со всеми трудностями и сомнениями, и благодаря за благодатное попечение обо мне.
   Лариса, г. Москва.
   Свидетельства, помещенные в этой главе, были сообщены верующими в 1990-е годы. Сведения о лицах, их передавших, имеются у Л. Н. Викторовой.

Приложение

ИЗ ПЕРЕПИСКИ ПРОТ. ВАЛЕНТИНА С Е. М. МАШКИНОЙ

Письмо 1
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Только сегодня прочитал письмо Ваше от 8 июня. Грустно оно, как плач матери. Можете быть уверены в том, что и во мне оно вызвало скорбные думы.
   Жаль мне Вас прежде всего потому, что летний сезон нынешнего года так нужен Вам для Вашего здоровья, для Ваших сил. Об этом я с Вами лично говорил; об этом я Вас просил. Прошу Вас снова: озаботьтесь провести грядущие дни с заботой о себе лично. Всю свою жизнь Вы не давали себе покоя; все жили, точнее, болели детским благополучием, забывая о себе. Пора же вспомнить о самой себе. Вы живете, двигаетесь ведь одной нервной системой и душевной энергией, которой у Вас много, благодаря любви к Вам Отца Небесного и дарам Его благодати.
   Господа ради, отнеситесь повнимательнее к себе. Прошу и прошу: нехорошо, если книга не имеет конца, по вине автора; еще более неизвинительно, если жизнь человека прерывается несвоевременно. Ободритесь и действуйте! Пройдет двухлетие, тогда Вы соединитесь с о. Серапионом и жизнь духа-разума вступит в Ваше существо.
   О тех, кто портит Вашу жизнь, не скажу ни слова. Они себя осуждают, себя же обворовывают морально. Результат греха — физическое вырождение. «И спросят люди о них,— говорит пророк,— где они, что сталось с их детьми? И скажут: память их погибла с шумом». Так горько за людей, в особенности за Ваших, все же Вашей душе милых, но малодушных. Молюсь, чтобы Пресвятая Богородица вознесла о Вас молитву пред Господом и отерла Ваши материнские чистые слезы.
   Отцу Серапиону кланяюсь: целую его уста и благословляющую руку.
   Искренно любящий Вас о Христе,
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   14 июня 1894 г.
Письмо 2
   Телеграмма, 16 июня 1894 г.:
   Успокойтесь. Лучше питайтесь. Пост уступайте нам. Серапион освящает благочестием.
   Протоиерей Валентин.
Письмо 3
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Сейчас прочитал Ваши печально написанные строки. Даже страшно стало за Вашу борьбу с тяжелыми обстоятельствами. Мне кажется, что Вы, под впечатлением негодования и презрения к разным ползучим гадам-ростовщикам, удешевляете стоимость своей крайне нужной Вам собственности.
   Ничего не понимая в делах продажи и купли, я молюсь, чтобы Христос Вас вразумил и отвращал бы неистово алчные взоры любителей чужой собственности на Ваше благое достояние.
   Не понимаю, зачем Вы спешите в Троицу. Там все стоит благополучно: и молятся, и продают, и покупают,— словом, все так же, как Вы оставили это место; полугород и в то же время полумонастырь, место спасения одним, и искушения — другим.
   Христос с Вами!
   Всегда благожелающий,
   прот. Валентин Амфитеатров. 19 ноября 1894 г.
Письмо 4
   Телеграмма: 20 декабря 1894 г.
   Бодрым терпением приобретаем радость. Напишите свой адрес.
   Прот. Валентин.
Письмо 5
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Ваши искренние строки прочитал пред св. иконой, дополняя их известными мне чувствованиями Вашими религиозными и нравственными.
   Пишу Вам по совершении Божественной Литургии. Господа ради, будьте зорко внимательны к себе, устойчивы в убеждениях, а на искушения, Вас посещающие, не сетуйте. Они указывают в Вашем возрасте на светлый путь, подобно тому, как мы в пасмурное утро невольно обращаемся к Востоку, ища там лучезарного Солнца.
   Вот беда моих последних дней: захворал. Реже стал служить, потому что ноги болят.
   Вам здоровья и душевного и телесного. Христос с Вами!
   Протоиерей Валентин,
   любящий и уважающий Вас, и благожелающий.
   30 января 1895 г.
Письмо 6
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Сердечно рад, узнав из Вашего письма, куда могу адресовать Вам мои тупые строки. Они не вынуждены внешней необходимостью, но они слабое выражение искреннего желания откликнуться благодарно на Ваш привет.
   Сожалею до болезненности о неимении реальной возможности снять с Вас хотя бы одну часть ига, наложенного на Вас суровой действительностью. Утешительно в Вашем положении то, что Вы в течение своей жизни отирали слезы бедствующих, забывая о себе. Сознание столь чистой любви уменьшает горечь печального опыта. Быть не может, чтобы Вы остались одинокой, беспомощной. Нет, этого никогда не будет. У эгоистов результат жизни по большей части — ропот, уныние и отчаяние; у таких же людей, как Вы, живущих впечатлениями непосредственного чувства и беспрерывно верующих в Провидение,— надежда на все прекрасное, живущее, бессмертное. Не отнимайте же у себя лучей надежды, светлых и греющих... и будет Христос с Вами.
   В Московской Духовной Академии большие перемены. Горькими слезами оплакивает она отшествие Антония, благородного и умного. Его, бедного, совсем хотели съесть заживо посредством анонимов злые собаки в образе людей.
   Отца Cерапиона жаль до слез. Уж не перебраться ли ему в Казань? Это следовало бы исполнить немедленно: разумеется, списавшись предварительно с о. ректором Антонием. Я бы весьма советовал, чего бы этот перевод ни стоил. Преемник о. Антония (Храповицкого) — полный ему контраст во всем. Господа ради, немедленно подумайте об этом. Голова моя идет кругом и сердце упало, когда подумал о нашей «Alma mater» и о моем любезном о. Серапионе с братией.
   Не нуждаетесь ли Вы, как хозяйка, в муже и жене, готовых принять услуги в Ваших владениях? (Об этой чете я говорил Вам). Это, впрочем, дело не настоятельное: они — на хорошем месте.
   Есть и старичок управляющий (немец по рождению, но русский во всем, давно принявший православное религиозное вероисповедание). Он рад был бы тридцати рублям — вот оклад жалованья, кроме квартиры. Человек он безусловно честный.
   Христос с Вами!
   Всегда преданный душой Вам и благодарный
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   31 августа 1895 г.
Письмо 7
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Я молюсь, чтобы душа Ваша всегда была светлой, как небо безупречной совести, чтобы и дело Вас не покидало.
   О советах Вы меня не спрашивайте. Кажется, ни одному из них вполне не последовали. Я не в претензии, но в назидании. Я знаю, что моя любовь к Вам и все благожелания должны быть сосредоточены только в молитве, чтобы Ваш лучезарный ум мог внимательно отличать добро от зла, суету от необходимости, ценить человека и в русском, и в немце, и в Курских пределах, и в Московских. Да хранит Вас Иисус Христос целу, здорову и богоугодну.
   Всегда Ваш и тот же протоиерей Валентин.
Письмо 8
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Благодушное терпение святые учители Церкви (они же и великие психологи) признавали первой в житейских делах добродетелью. Ободритесь, Господа ради!
   В первый свободный сего дня час буду у Вас. Теперь же уезжаю к больным, а потом двум-трем назначил время у себя в квартире.
   Христос с Вами!
   Всей душой преданнейший протоиерей
   В. А-в. 13 ноября 1895 г.
Письмо 9
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Не отриньте и моего христианского приветствия с наступающими праздниками Воплощения Бога Слова. От всего сердца желаю Вам материнских радостей и утешений. Да отразится в Вас, богомудрой, материнская радость Пресвятой Приснодевы!
   Буду молиться моею всегдашней о Вас смиренной молитвой: да будет, Господи, благая воля Твоя на благородной рабе Твоей Екатерине! Ей надо много-много сил здоровья, чтобы исполнить свое материнское назначение.
   Христос с Вами!
   Благодарный Вам,
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   21 декабря 1895 г.
Письмо 10
   Многомилостивая и достойно-праведная Екатерина Михайловна!
   За что же мне от Вас ниспосылаются столь щедрые подарки? И все — для чрева! Но Вы ведь знаете, что страсти сластолюбия, чревоугодия, пьянства и объядения не впускаются ко мне от дней колыбели моей.
   Благодарно принимая от Вас великие и богатые милости, позвольте ими поделиться с ближними моими, да и они вкусят от трапезы Вашей во здравии и с благодарностью.
   Поистине, не имею в достаточной степени выражений, которые могли бы Вас удостоверить в одном — в том, что мои благожелательные отношения к Вам всегда были и будут бескорыстными, свободными, озаряемыми благодатным во Святом Духе религиозным родством.
   Переутомление Ваших сил столь заметно, что сегодня моя дочь, встретившая Вас в Москве, передала мне свое печальное впечатление: Вы ей показались усталой, невеселой, хотя отзывчиво-благосклонной и доброй. Господа ради, будьте во всеоружии духовной силы. Да хранит Вас Христос на многия лета!
   Всегда покорный и благодарный Вам
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   11 января 1896 г.
Письмо 11
   Досточтимая и всегда искренно уважаемая
   Екатерина Михайловна!
   Получил письмо Ваше от 24 мая в страшном недосуге и отвечаю, не высвободившись. Но письмо Ваше такое печальное, что некоторые фразы из него предо мной стоят как факелы. За что же, Господи Боже наш, так тяжка жизнь рабы Божией Екатерины, любящей Христа и Церковь? Неужели золоту все еще нужен огонь, чтобы быть чище и ценнее? Но да будет воля Твоя, Господи!
   Как бы ни было, но знайте, что нижеподписавшийся свидетельствует совестью, Вы ему становитесь дороже, когда болезни и крушения обстоятельств мочат Вас дождем материальных недостатков, недохваток. Не боюсь за Вас пред Господом. Праведницу Он не оставит, но она научится и житейскому смыслу — не дарить архиерейских порфир, королевских ваз и т. д.
   Простите! Молюсь за Вас, и Христос с Вами и в Курске, и в Льгове, и везде, где Его имя святится Вашими друзьями и молитвенниками, в их числе и я, грешный Валентин.
   28 мая 1896 г. Москва.
Письмо 12
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   На голос поэзии отвечает сухая грамматическая проза. Умиленной мыслью прошел я через каждое слово Вашего, сейчас мною полученного письма. Письмо Ваше — цветущий оазис среди пустынной степи. Однако не литература письма Вашего вызвала умиление мысли, но поистине детски-благородные чувствования Ваши.
   Морально Вы были и остаетесь ребенком, которого хотя за нетвердо выученный урок оштрафуют оставлением без обеда или лишением праздничного отпуска, но он остается неиспорченно добрым. Во время притеснения дитя плачет, а гроза лишь прошла — оно ее забывает; оно поет хвалу Богу, природе, оно мечтает, оно любит свободу... Вот Вы какова... Милому ребенку я сказал бы от всей моей к нему любви: доучи урок, иначе опять будут слезы и мученье.
   А Вам что сказать: Вы детски, ангельски добры... Страдаете от своей щедрости. На себя и для себя тратите и расходуете меньше Афонских скитов доброго аскета, а других одариваете и деньгами, и вещами, и даже четвероногими бессловесными рабами... Ну что же это? Рассуждайте же, по крайней мере, кому даете: не оставляя голодными друзей, уделяйте лишь остаток излишества лающим псам и воробьям.
   Христос с Вами!
   Протоиерей В. Амфитеатров.
Письмо 13
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Ваша телеграмма ко мне представляет доказательство полного уныния, в которое не впадают люди верующие. В телеграмме слова ужасные: вера в «судьбу» в устах искренней христианки, название «мышью» благородного отражения образа Божия.
   Вы всегда были и будете доброй. Где добро, там и Божественная помощь. Ни один волос не растет на человеческой голове и не падает с нее без воли Отца Небесного. Не устрашайтесь сами и не устрашайте других. Уверен, что ваша крепость пребудет цела, и неприятель отступит, а с течением времени растает, подобно воску от соприкосновения с огнем. Идут к Вам, подобно дождям ежедневным, практические уроки о бережливости, о твердости характера. Надо им, наконец, внять.
   Христос с Вами.
   Всей любовию во Христе всегда,
   грешный Валентин. 15 июня 1896 г.
Письмо 14
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Сейчас получил с почты денежный пакет на сто рублей, предназначенных на поминовение при молитвенных богослужениях. И первое, и второе, и последнее чувствование, вызываемое щедротами Вашего милосердия, — благодарность. Как Вы великодушно цените труд и нужды других, дай Бог, чтобы в той же мере благожелания и молитвы о Вас и о дорогих Вашему сердцу людях были услышаны на высоте милосердного и всемогущего Престола Божия.
   Дороже денег в пакете было письмо Ваше. Оно меня не обрадовало. Сквозной ветер проникает все строчки. Вы почему-то становитесь более и более мнительной относительно нравственного достоинства у других. Можно ли, согласитесь, принимать слова, обращенные с церковной кафедры к тысяче разнородных слушателей, за личный намек на кого-либо из присутствующих? Нужно быть проповеднику дерзким до отчаянности, чтобы он коснулся душевной раны кого-либо из своих слушателей. Проповедник берет темы общего характера и перед слушателями заявляет, как в родном кругу знакомых, и радости, и скорби, близкие их сердцу, как христиан.
   Молюсь, чтобы Господь Своей благодатью обрадовал Вас. Знаю я, что Вы изнурены суровыми обстоятельствами жизни, но знаю, что только сильным духом посылаются страшные искушения. Знаю я, что адмиралу корабля, переплывающему океаны и моря, скучно, обидно, неприятно быть лишь кормчим на пароходе, делающем краткосрочные рейсы в одном и том же направлении. Но есть и утеха спокойнее, яснее, а для самоуглубления внутреннего надежнее. Господа ради, не грустите: поднимайте паруса, сохраняйте якорь и плывите вперед, все вперед к благополучной пристани, где вера, надежда и любовь ожидают с победным венцом тех, кто лелеял их в жизни своих земных странствований.
   Вы не ошиблись, сказав приятный отзыв о Н. B. Решетникове. Он симпатичный и благородный человек. Он, будучи сам очень богатым, делает только добрые дела. Территория имуществ недвижимых в России ему известна всесторонне, как Вам или мне — содержание какой-либо выученной книги. Уверяю, что отношение к Вашему делу у г. Решетникова утверждено не на наживе.
   Надеюсь, что не будете метать в меня искрами гнева за то, что я замедлил свидание с о. Серапионом. Оно для него безнужно, а между тем отвлекает от уединения, от привычного метода жизни. Если что-либо нужно будет, то, разумеется, я не явлюсь проспавшим условный час.
   Большое письмо написал Вам, среди недосуга и хлопот невеселого характера.
   Христос с Вами ныне и присно!
   Благодарный слуга Ваш
   протоиерей Валентин.
   4 февраля 1897 г.
Письмо 15
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Имел счастье получить Ваши строчки. Грустны они. В неясном изложении их узнал лишь одно — что внешние обстоятельства Вас не веселят. Вы все еще не можете привыкнуть к тому, что ничто внешнее не имеет в себе устойчивости. Внешнее Вам менее, нежели тысяче других людей, нужно. Внутренний же Ваш мир совсем был хорош: и светлый ум, и доброе сердце, и сильное воображение. Во внутренней области нужно было бы побольше воли.. Она, да и то только мне кажется, гнется под давлением напора ветра. И за физическое здоровье Ваше я не прихожу в отчаяние. Болезнь Ваша преходяща, как зима в году. С весной снимет со своего лица суровый вид и холодную одежду.
   Протоиерей Валентин Амфитеатров.
Письмо 16
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   В чудные дни весны, какими Господь Бог наделяет нас, курские соловьи утомили свои голоса на прославление милостей Божиих, а Вы и зимой, и весной продолжаете один и тот же мотив печали. Нынешнее Ваше письмо совсем изнурено страхом и безнадежностью. Мне жаль Вас, но что Вам дает мое сочувствие? Я переношу его в молитву Отцу света и жизни... Он и Щедр, и Милостив, и Долготерпелив.
   Своего Герцена (Александра) не влеките к купели: пусть, пусть его пострадает сердцем!..
   Христос с Вами! Искренно уважающий Вас
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   21 мая 1897 г. Москва.
Письмо 17
   Достойно-праведная Екатерина Михайловна!
   И душевного, и телесного здоровья Вам желаю! Посылаю св. просфору и снимок со св. иконы «Отрада и утешение от Пресвятой Богородицы». Да будет нам отрадой Ее возлюбленный Сын, а утешением — Она Сама всем нам.
   Завтра в соборную толпу прибывать не советую. В понедельник же буду у Вас со Святыней.
   Протоиерей Валентин Амфитеатров.
Письмо 18
   Высокочтимая Екатерина Михайловна!
   Благодарю Вас за внимание Ваше ко мне и за искренность, с какой выражаете всегда свои чувствования и взгляды. О том, что я отвечаю Вашим мыслям душой моей, не говорю. Вы знаете это. Я всегда был пред Вами тем, что есть: лести не было в устах моих, хотя невольно приходилось оставлять Вас неутешенной, хотя горечь подавалась из чаши печали не моей рукой.
   Когда я написал эти слова, вспомнилась мне 19 глава из книги Иова. Есть в этой главе стихи, напоминающие мне четыре Ваши письма и два личных разговора. Но довольно об этом.
   О повышении и возведении в сан архимандрита нашего общего друга я также не возрадовался. Вы знаете, что я, упрямый, зарубил себе идеи о миссии. С ними и остаюсь. Компас указывает путь на волнах жизни.
   Вы боитесь за него, а я — также. Завистники носят также иногда рясы, оставляя свободным свой неблагожелательный язык. Горе, говорит св. апостол, и на горе, и под горою,— беды отовсюду.
   Протоиерей Валентин Амфитеатров.
Письмо 19
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Каждое слово в Ваших строчках отозвалось скорбным звуком... Сочувствую Вам искренно, как отец и брат во Христе.
   Посылаю вам св. икону и просфору. И сам бы явился, но, вернувшись из храма после богослужения, устал до изнеможения, а вечером опять и опять к серьезному делу.
   Ваши новости печальны, безутешны. Да просветит Ваш разум Сам Иисус Христос! Знаю, что слова мои ни к чему не послужат, но нахожу необходимым их сказать. Ваше присутствие для него необходимо, необходимо, необходимо (!!!) как присутствие Ангела-Хранителя души и тела, и чести и распоряжений. Вот и все, что я думаю со скорбью.
   Да управит Сам Спаситель Вас в житейском море плавания и, как в Евангелии сказано, даст Вам руку помощи и утишит бурю.
   Ваш слуга, протоиерей Валентин Амфитеатров.
   19 марта 1898 г.
Письмо 20
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   И святые апостолы после смерти Господа Спасителя боялись, трепетали. Они затворились в горнице. Малейший шорох их удручал. Апостолы напоминают нам нас. Бедные, они позабыли о том, что Христос во время бури спас их от потопления. И вот среди боязни и страха, сквозь закрытые двери вошел Христос и сказал им: Мир вам!
   Примените нынешний день, вспоминающий христианам это событие, и скажите вместе с Фомою: Господь мой и Бог мой (Ин. 20; 28)!
   Дай Бог Вам всего, всего хорошего, и Христос да будет с Вами!
   Верный слуга Ваш протоиерей Валентин.
   12 апреля 1898 г.
Письмо 21
   Досточтимая Екатерина Михайловна!
   Откликаюсь Вам всей моей душой, то есть благожеланиями, к каким она способна и привычна.
   Хороша та строчка в Вашем письме, которая не ропщет на физическое недомогание.
   Зная Ваш любяще-материнский характер, вместе с Вами тужу и печалюсь о неудачах, Вас внезапно постигших. Но все же уповаю на милость Божию. Ведь не иной кто, но Сам Божественный и возлюбленный Спаситель сказал: «душа не больше ли тела и пищи, а тело — одежды» (Мф. 6:25)? И другой человек, простой, но богодухновенный, восклицал: «Если не Господь созиждет дом, то всуе трудятся строящие его» (Пс. 126:1)! Стройте же здание своего спасения на вере, уповании и любви.
   Христос с Вами.
   Протоиерей Валентин Амфитеатров.
Письмо 22
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Никогда еще, за все время, как был удостоен Ваших писем, не получал я от Вас столько печальных строк, как сегодня. Все письмо Ваше от 5 сентября переполнено горькими жалобами, не свойственным Вам гневом на людей, апатией к жизни. Я получил эту иеремиаду строк на даче, где, недомогая, отдыхаю около двух недель, не появляясь в Москве, куда нет желания вернуться раньше 20 сентября.
   Что же мне написать Вам по содержанию Вашего письма? На каждую строчку можно написать целые печатные листы воодушевления. Но все это — не то. Примите, Господа ради, к исполнению лишь одну мою строку: поскорее исполните два священных Таинства: исповедь и св. Причащение под руководством какого-либо трезвого, честного и разумного священника. Господа ради, не медлите. «Дух Святой найдет на Тебя и сила Вышнего осенит Тебя» (Лк. 1:35), и Христос будет с Тобой, и посеянное слезами в радости будет пожато.
   Верный слуга Ваш всегда,
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   8 сентября 1898 г.
Письмо 23
   Ваше Высокопреподобие
   Досточтимый о. Серапион!
   Ваше доброе, искреннее письмо прочитал с полным молитвенным вниманием. В ответ письму — уважение, любовь. Под их покровом идет наука. Знание и вера — вот светоч кельи монаха и всякого человека, грядущего к Истине, просвещающая всякого человека, исповедующего благодать и милость.
   От всякого анализа убеждений ближнего пощадите меня. И немощен я, и недосужен. Испрашиваю смиренно Ваших молитв о себе у престола Божия.
   Христос с Вами!
   Верный слуга Ваш,
   протоиерей Валентин Амфитеатров.
   1 октября 1898. Москва.
Письмо 24
   Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
   Простите! Откликаюсь на Ваши строки болеющим горлом, при безголосии и лихорадке.
   Ваше письмо опять и опять повторяло материнские вздохи и стоны. Христос с Вами! Нужно вспомнить христианке и о терпении Иова. Сильному даются нелегкие испытания. Лечение не бросайте. Надо хранить жизнь, как Божий дар. Вы были и должны быть христианкой.
   Только мусульмане идут в жизни с верой в судьбу, а христиане веруют в Промысл Божий.
   Христос с Вами. Не кручиньтесь (так говорят малороссы)!
   Верный слуга Ваш,
   протоиерей В. Амфитеатров.
   23 октября 1898 г.

Библиография

    Труды прот. Валентина Амфитеатрова:
1. Воскресные Евангелия. Сборник проповедей. М., 1910; М., 1997. 2. Духовные поучения. М., 1911. 3. О Кресте Твоем веселящеся. Проповеди. М., 2002. 4. Духовные поучения. Проповеди прот. В. Н. Амфитеатрова, бывшего настоятеля придворного Архангельского собора, записанные с его слов одной из его духовных дочерей. М., 1916. 5. Письма о. прот. Валентина Николаевича Амфитеатрова к Екатерине Михайловне и к о. архим. Серапиону Машкиным. Сергиев Посад, тип. ТСЛ, 1914.    Книги и рукописи новомученицы Анны (Зерцаловой):
6. Краткое описание выдающейся пастырской деятельности бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. В. Н. Амфитеатрова. М., 1910. 7. Истинный пастырь Христов. (Жизнь и деятельность бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. В. Н. Амфитеатрова). М., 1910. 8. Светильник Православия (Пастырская деятельность бывшего настоятеля Московского придворного Архангельского собора прот. Валентина Николаевича Амфитеатрова). М., 1912. 9. Подвижник веры и благочестия. Протоиерей Валентин Амфитеатров. М., 1914. 10. Великий подвижник — отец Валентин. Машинопись, 1928. 11. Мой дневник после смерти батюшки. Рукопись. 12. Дивный пастырь — отец Валентин. Рукопись.    Книги и статьи других авторов:
13. Л. Н. Викторова. Протоиерей Валентин Николаевич Амфитеатров. Машинопись. 14. Сост. свящ. Афанасий Гумеров. Благодатный Пастырь. Протоиерей Валентин Амфитеатров. М., 1998. 15. Свящ. Анатолий Провада. Проповедническая деятельность прот. Валентина Амфитеатрова. Курсовое сочинение по кафедре гомилетики. МДА, Сергиев Посад, 1969—1970 гг. 16. Иер. Андрей Овчинников. Пастырская деятельность прот. Валентина Амфитеатрова. Диссертация. МДА, Сергиев Посад, 2000. 17. Сергий (Василевский), архим. Высокопреосв. Филарет, в схимонашестве Феодосий (Амфитеатров), митр. Киевский и Галицкий, и его время. В 3-х томах. Т. 1 и 2, М., 2000. 18. Кони А. Ф. На жизненном пути. СПб., 1912. Т.2. с.143—147. 19. Поселянин Е. Памяти ревностного пастыря // Церковные ведомости, 1908. № 44, 1 ноября. С. 2171 — 2173. 20. Зверев В. Н. Памяти о. Валентина Амфитеатрова // Православная жизнь (Джорданвилль). 1950. № 9. С. 8—17. 21. Погребение протоиерея В. Н. Амфитеатрова // Московские ведомости. 1908. № 171, 24 июля. С. 2—3.    Письма прот. Валентина к Екатерине Михайловне и о. Серапиону Машкиным. Сергиев Посад, тип. ТСЛ, 1914.
   Ректор МДА, архимандрит, впоследствии епископ Антоний (Храповицкий).
   Речь идет о втором сыне Екатерины Михайловны, Александре Михайловиче.
   9 января 1898 г. о. Cерапион был возведен в сан архимандрита.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).