1) Земля производит скорпионов, страшных животных в малом объёме. Сколько их родов, столько и ядов, сколько пород, столько и опасностей, сколько цветов, столько и пагуб. Никандр их описал и составил им рисунки. Но общее их свойство — язвить хвостом. Я называю хвостом ту нижнюю часть тела, которой они наносят раны. Узлы в скорпионе, вооружённые внутри небольшой ядовитой жилой, натягиваются, как лук, и подобно камнемёту пускают загнутую стрелу. Отсюда-то и военная машина, метающая стрелы оттого, что сжимает их, получила название скорпиона. Эта стрела, будучи вместе и стрела и канал, к концу утончёна, чтобы вернее поражать, и вливает яд свой в рану. Лето есть самое опасное для этого время. Дуновение южного и африканского ветра споспешествует лютости животного. Относительно лекарств: Природа нам некоторые из них доставляет, Магия употребляет заколдованные перевязи, Медицина предлагает железо и питья; иные пьют воду прежде прижигания, и тем ускоряют благодетельное его действие. Не говорю ничего о плотском совокуплении в это время: оно истощает силы, и потом производит несносную жажду.
Предоставим язычникам подобные средства. Наше прибежище есть вера, разве только кто, увлекаясь неверием, вместе со знамением креста дерзнёт заговаривать яд и дробить нечистое животное. Часто случалось нам оказывать неверующим услуги подобного рода: небо благоволило ниспослать нам эту силу, которую первый освятил Апостол «Павел», презревши угрызение ехидны.— Но как вера и без того утверждена на незыблемых основаниях: то какая цель настоящей статьи? Цель та, чтобы обратить других к твёрдой вере тогда, как вооружаются против неё собственные наши скорпионы: племя, правда не многочисленное, но жестокое, разделённое на многие роды, одарённое одинаковым жалом, подвластное одному и тому же врагу, действующее всегда в жаркое время года, то есть, во время гонений на Христиан. В те дни, когда вера изнемогает, и Церковь, подобно горящей купине, окружена пожирающим пламенем, в эти дни Гностики выходят из своих берлог, Валентиниане наиболее скрывают извилистые свои пути, все порицатели мученичества источают свой яд и мятутся, имея одно только желание — обрести жертву, пронзить и умертвить её. Им слишком хорошо известно, что Религия имеет в рядах своих множество служителей простых и мало просвещённых, других, худо утверждённых в вере, а большую часть Христиан легкомысленных, расположенных всегда обратиться в ту сторону, в какую угодно. Какое удобнейшее можно избрать время к уловлению в свои сети этих неопытных или малодушных людей, как не то, когда страх владеет душой каждого, или, в особенности, когда варварские казни венчают веру мучеников?
Тогда, поджавши хвост, они (еретики) начинают возбуждать человеческую чувствительность, или просто бьются, как рыба об лёд. «Как,— восклицают они,— невинность подвержена подобным мучениям, секта, на которую никогда никто не жаловался»? Подумаешь, что это говорит брат родной или, по крайней мере, какой-либо сострадательный язычник. Но подождите: они ещё не то скажут: «погибнуть, и притом без всякой причины! Да и какая быть может причина смерти Христиан»? Затем они начинают вонзать глубже жало своё: «эти легковерные души не ведают, на каком основании, в каких изречениях, где, когда и перед кем надлежит исповедовать веру свою». Несчастный! Объяви лучше прямо, что умереть за Бога есть не только простота и бесполезность, но совершенное безумие. Они продолжают: «кто спасёт меня, когда приносит меня в жертву Тот, кто должен спасти? Иисус Христос, умерши за нас однажды, не освободил ли нас от гибели? Положим, что Он и требует возмездия; но неужели ожидает Он собственного спасения от моей смерти? Имеет ли Бог надобность в крови моей, Бог, не хотящий крови ни козлов, ни волов? Не сказал ли Он, что предпочитает покаяние смерти грешника? Как оправдает Он таковое изречение, когда желает смерти грешника»?
Эти возгласы и множество других, им подобных, исходя беспрерывно из злобных уст еретиков, не способны ли произвести если не утрату веры, то, по крайней мере, робость в исповедании её, если не совершенную смерть, то, по крайней мере, сильное смущение? Но ты, читатель, если вера твоя ещё не оскудела, порази проклятием скорпиона богохульника, и заставь его умереть во сне своём. Но берегись. Если он пустит яд свой в рану: то яд не замедлит проникнуть в самую внутренность, и разольётся по всему телу. Что же за тем последует? Все прежние благородные чувства притупятся; кровь застынет около сердца; дух угаснет под бременем плоти; человек получит отвращение к имени христианскому; душа сама по себе станет изрыгать блевотину. Таким образом, после первых его угрызений, слабость наша не преминет вскоре отвергнуть веру, изнемогающую от заразы ереси или от светских прелестей. Ныне находимся мы среди лета, то есть, факелы гонения воспламенены руками самого Киноцефала. Из Христиан одни подвергнуты пыткам, другие обречены на сожжение, иные погибли от меча, прочие истерзаны зубами хищных зверей. Некоторые, будучи посажены в темницы, и претерпев биение и строгание железными клещами, жаждут венца мученичества, цену которого уже знают.
Между тем, нас, робких зайцев, предназначенных для ловли, ересь не перестаёт осаждать издалека, шествуя по обычному своему пути. Поэтому, настоящие обстоятельства должны понудить нас противопоставить скорпионам нашего края действительное лекарство, которое, впрочем, смягчим мы по возможности. Пей, любезный читатель: напиток не горек. Если Слово Господне слаще мёда из сотов: то знай, что оттуда взято предлагаемое мной тебе лекарство. Если млеко и мёд истекают из обетов Господних: то это млеко и мёд суть мученичество и возмездие за него. Горе превращающим горькое в сладкое и сладкое в горькое! Порицатели мученичества! Вы-то, желая, чтобы средство спасения было средством осуждения, превращаете сладкое в горькое так, как свет во тьму, и, предпочитая бедствия настоящей жизни блаженству будущей, заменяете горькое сладким так, как свет тьмою.
2) Но прежде, нежели станем рассуждать о славе мученичества, рассмотрим его, как долг или обязанность прежде, нежели убедимся, что оно полезно, докажем, что оно нужно. Хотел ли Бог, чтобы было мученичество? Повелел ли Он его? Для разрешения вопроса примем в основание божественный авторитет, дабы порицатели мученичества не прежде признали выгоды его, как когда будут побеждены. Приличнее обуздывать ересь строгостью, нежели кротостью: надобно вооружённой рукой укрощать злобу, противящуюся убеждениям. Нет сомнения, что открыться могут некоторого рода предубеждения благости в пользу такого учреждения, основателем которого признаётся Сам Бог. Противники наши да обождут несколько времени ссылок на Евангельские тексты. Я намерен сперва объяснить закон, служащий им корнем; я хочу, чтобы воля Божья, так сказать, ключом била из тех мест, где я обретаю Самого Бога.
«Аз есмь Господь Бог твой», говорит Он, «изведый тя от земли Египетския, от дому работы. Да не будут тебе бози инии, разве Мене. Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею. Да не поклонишися им, ниже послужиши им: Аз бо есмь Господь Бог твой».
Далее в той же главе сказано:
«Вы видесте, яко с небесе глаголах к вам. Не сотворите себе сами богов сребрянных, и богов златых не сотворите самым себе» (Исх. 20:2-4, 22-23).
Во Второзаконии Господь говорит:
«Слыши, Израилю: Господь Бог ваш Господь един есть: и возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и от всея силы твоея».
И в другом месте:
«Вонми себе, да не забудеши Господа Бога твоего, изведшаго тебе от земли Египетския, от дому работы. Господа Бога твоего да убоишися, и Тому единому послужиши, и к Нему прилепишися, и именем Его кленешися. Да не ходите в след богов иных, богов языческих, иже окрест вас: яко Бог ревнив Господь Бог твой посреде тебе: да не разгневается яростию Господь Бог твой на тя, потребит тя от лица земли».
Предлагая народу Своему благословение и проклятие, Он говорит:
«Благословение» (даётся вам), «аще послушаете заповедей Господа Бога вашего, елики Аз заповедаю вам днесь, и клятву, аще не послушаете заповедей Господа Бога вашего, елики Аз заповедаю вам днесь, и совратитеся с пути, его же заповедах вам, идущее послужити богом иным, их же не весте».
Надлежит истребить их без пощады:
«Пагубой погубите вся места, в них же служиша тамо языцы богом своим, яже вы приимете, на горах высоких и холмех, и под древом сеновным. И да раскопаете требища их, и сокрушите столпы их, и дубравы их ссечете, изваяние богов их сожжете огнем, и погубите имя их от места того».
При вступлении народа Его в обетованную землю и при потреблении чуждых народов, Он возобновляет Свои предостережения:
«Внемли себе, да не взыщеши последовати им, по потреблении их от лица твоего, не взыщи богов их, глаголя: якоже творят языцы сии богом своим, сотворю и аз» (Втор. 6:4-5, 12-15. 9:27-28. 12:2-3, 30).
Следующее повеление замечательно:
«Аще востанет в тебе пророк или видяй соние, и даст тебе знамение или чудо, и приидет знамение или чудо, еже рече к тебе, глаголя: идем, да послужим богом иным, их же не весте. Да не послушаете глагол пророка того, или видящаго сон мой: яко искушает Господь Бог твой вас, еже уведети, аще любите Бога вашего всем сердцем вашим и всею душею вашею. Во след Господа Бога вашего ходите, и Того бойтеся и заповеди Его сохраните, и гласа Его послушайте, и Тому служите и к Нему прилепитеся. И пророк той или видяй сон да умрет: глагола бо еже прельстити тя от Господа Бога твоего».
Через несколько строк там же я читаю:
«Аще помолит тя брат твой от отца твоего или от матере твоея, или сын твой, или дщерь твоя, или жена твоя, яже на лоне твоем, или друг твой равен души твоей, отай глаголя: идем и послужим богом иным, их же не видел еси ты и отцы твои, от богов языков, иже окрест вас, близ сущих тебе, или дальних от тебе, от конца земли: до конца земли:- да не соизволиши ему, и не послушаеши его, и да не пощадит его око твое, и не возлюбиши его, ниже прикрыеши его: возвещая да возвестиши о нем, рука твоя да будет на нем в первых убити его, и руки всех людей послежде, и побиют его камением, и умрет, яко взыскал есть отвратити тебе от Господа Бога твоего».
Следует описание участи городов, если по строгому изысканию окажется, что:
«Сотворися мерзость сия в вас. Убивая да убиеши вся живущыя во граде оном убийством меча, проклятием проклените его вся яже в нем, и зажжеши град огнем и вся корысти его всенародно пред Господем Богом твоим; и будет пуст во веки, не возградится посем, и да ничто же прилепится от проклятия руце твоей, да отвратится Бог от ярости гнева Своего».
Ненависть Его к идолам внушила Ему изречь множество проклятий за многобожие и нарушение заповедей Его:
«Проклят человек, иже сотворит изваяние и слияние, мерзость Господеви, дело рук художника, и положит е в сокровении.— Проклят всяк человек, иже не пребудет во всех словесех закона» (Втор. 13:1-5, 6-10, 14-17. 27и 26).
В книге Левит подтверждается то же самое:
«Не последуйте идолом, и богов слияных не сотворите себе: Аз Господь Бог ваш.— Мои сынове Израилевы раби суть, отроцы Мои сии суть, их же изведох из земли Египетския: Аз Господь Бог ваш.— Не сотворите себе образов рукотворенных, ниже изваянных, ниже столпа поставите себе, ниже камене поставите в земли вашей во знамение, во еже покланятися ему: Аз есмь Господь Бог ваш» (Лев. 19:4. 25:55. 26:1).
Таковы первые узаконения, изречённые Богом устами Моисея. Они относятся не только к древним Евреям, но и к тем людям, которых Бог Израильский извёл из Египта мира сего, наводнённого суевериями, и извлёк из дома рабства человеческого. Впоследствии Пророки не преставали в один голос повторять слова того же Бога, подтверждавшего и освящавшего первый закон Свой беспрерывным воспоминанием одних и тех же наставлений. Ничего не было понятнее того запрещения, на которое Он паче всего настаивал: «не сотвори себе кумира, ниже поклонися ему». Псалмопевец тоже засвидетельствовал: «идоли язык», говорит он, «сребро и злато, дела рук человеческих: очи имут, и не узрят; ушы имут, и не услышат; ноздри имут, и не обоняют; руце имут, и не осяжут; нозе имут, и не пойдут; не возгласят гортанем своим. Подобни им да будут творящии я, и вси надеющиися на ня» (Пс. 113:12-16).
3) Должен ли верховный Бог сносить, чтоб имя и честь Его опозориваемы были ложью? Может ли Он не воспрещать людям, освобождённым Им от ига суеверия, возвращаться постыдным образом снова в рабство Египетское? С другой стороны, имеет ли Он право требовать, чтобы дети, Им усыновлённые, удалялись от служения Ему? Вопросы эти не подлежат исследованию. Никто не должен требовать от нас объяснения, желает ли Бог, чтобы закон, Им изданный, был соблюдаем, и отмщает ли Он за пренебрежение к такому закону, на исполнение которого изъявил Он Свою волю. К чему и закон, если бы Бог не требовал, чтобы люди Ему повиновались! Тщетно настаивал бы Он на том, когда бы нарушителей не восхотел наказывать.— Мне остается доказать, что предыдущие узаконения относились именно к тем суевериям, которые Бог уничтожал или за которые наказывал. Вопрос о мученичестве приобретёт через то всю свою достоверность.
Моисей находился на горе с Богом, когда народ, не вытерпев долгого его отсутствия, столь для него необходимого, потребовал, чтобы изваяны были ему боги, которых бы должен он был скорее обратить в прах. Народ многократно на том настаивал. Аарон повелел Израильтянам растопить в огне золотые украшения, висевшие у жён их в ушах. Так-то променяли они на смертный приговор слово Божье, которое есть наилучшее украшение для ушей человеческих. Покорствующий огонь превратил металл в безумное животное, как бы в явный укор Израильтянам: «идеже сокровище ваше, ту и сердце ваше», то есть, оно у них было в Египте, который между прочими суевериями обоготворял вола Аписа. Три тысячи человек были за это умерщвлены от своих родных и ближних, потому что они первые были участниками в возмущении и нанесли оскорбление Богу, который был для них более, нежели отец, более, нежели ближние; а потому они первые подверглись и казни.
В книге Чисел упоминается, что «Израильтяне живя в Саттиме, осквернишася блужением со дщерьми Моавли, и призваша я в требы кумир своих: и ядоша людие требы их, и поклонишася кумиром их, и причастися Израиль Веельфегору» (Числ. 25:1-3). За это второе идолопоклонство, осквернённое блудом, двадцать четыре тысячи умерших были жертвой правосудия Божьего.
По смерти Иисуса Навина Израильтяне «оставиша Господа Бога своего, и послужиша Ваалу и Астартом. И разгневася яростию Господь на Израиля, и отдаде их в руки врагов их. И не возмогоша противостати перед лицем врагов своих. И рука Господня бяше на них во злая, и озлоби их зело. И возстави им Господь судии. Но и судей не послушаша И бысть егда умираше судия, и отвращахуся, и паки растлевахуся паче отец своих, идуще в след богов иных, служити им и поклонятися им. И разгневася яростию Господь на Израиля, и рече: понеже остави род сей завет Мой, его же заповедах отцем их, и не послушаша гласа Моего, и Аз не приложу изгнати мужа от лица их от сих языков, их же остави Иисус Сын Навин на земли и умре» (Кн. Суд. 2:12-16, 19-21). Из книги судей и из книг царств видно, что Бог часто давал Израилю чувствовать гнев Свой посредством этих соседних народов, содержа их, так сказать, в запасе, а равно посредством кровавых войн, отвода людей в плен и содержания в узах, каждый раз когда Израиль удалялся от Бога, особливо же, когда впадал в идолопоклонство.
4) Если же известно, что идолопоклонство с самого начала воспрещаемо было узаконениями, беспрерывно повторяемыми и сопровождавшимися угрозами, если многочисленные и страшные примеры доказывают, что оно никогда не оставалось безнаказанным, и что пред Богом нет преступления столь дерзкого, как это отступление от закона: то мы сами должны заключить, что цель угроз и мщений Божьих за него, есть достаточный авторитет в пользу мученичества, и что надлежит не только принимать его без опасения, но и переносить мужественно. Воспретить идолопоклонство значило открыть дверь к исповеданию священного имени Божьего; без чего что сталось бы с этой великодушной преданностью и обречением себя на жертву? Божественный авторитет заблаговременно уготовал то, чему надлежало исполниться. Таким образом, если мы ныне подвергнуты пытке: то не иной кто, как Бог, привёл нас в это положение. Скорпион заражает ядом рану, отрицая таковую волю Его и богохульствуя против неё, с тем намерением, чтоб или внушить иного бога с другой волей, или отнять доверие к воле нашего Бога, или же, по крайней мере, воспротиворечить святой Его воле, не имея возможности её отвергнуть. Мы уже в других местах оградили существование нашего Бога, производя борьбу с каждой ересью особо. Теперь, ограничиваясь одной статьёй, мы постановляем за правило, что воля Бога Израилева, этого единого Бога, отверзает врата к мученичеству; причём или устраняет ересь или казнит её, когда возникнет. Если, наконец, нужно будет нечто и претерпеть для исполнения этого правила: то одно из условий к соблюдению его должно состоять в том, что я обязан перенести всё, касающееся до нарушения правила. Что же это такое? То, что мне надлежит подвергнуться всяким оскорблениям, ожидающим меня, как скоро я остерегаюсь от ереси. Кто возлагает на меня правило, Тот, без сомнения, возлагает и повиновение к Себе. Кто требует покорности, Тот даст и средства и способы. Верховный мой Законодатель говорит мне: «да не будут тебе бози инии разве Мене». Ни словом, ни делом не сотвори себе иного Бога. Не поклоняйся никому, кроме Того, Кто тебе это повелевает, какого бы рода ни было поклонение. Он велит мне ещё бояться Его, дабы Он меня не оставил, и любить Его всеми силами существа моего, даже с пожертвованием за Него моей жизни. Я дал клятву умереть под Его знамёнами. Враги Его вызывают меня на брань. Согласиться с ними значит оподлить себя подобно им. Нет! Я сохраню веру на поле сражения. Какая нужда, буду ли я ранен, пронзён, убит! Кто может обречь на смерть своего защитника, как не Тот, Который заранее предназначил его к столь геройскому самоотвержению?
5) Ты знаешь теперь волю Бога моего. Изветы против неё мы отразили. Для усиления наших доводов, рассмотрим ещё качество этой воли. Излишне было бы распространяться о том, что Бог мой благ: мы доказали уже то в статье против «Маркиона». Впрочем, довольно наименовать Бога, чтобы, несомненно, веровать, что Он благ. Полагая Бога злым, ты должен избрать одно из двух: или отвергнуть существо злого Бога или приписать благость Тому, кому присваиваешь божество. Во всяком случае, окажется благой воля Бога, который не может иначе быть Богом, как будучи благим. Благость законоположения, постановленного волей Божьей, служит тому новым доказательством: дело идёт о мученичестве. Благая вещь не может истечь от кого иного, кроме как от благого же существа. Я утверждаю, что мученичество есть благо пред Богом, воспрещающим и наказывающим идолопоклонство. Противник идолопоклонства есть мученик. Да и кто может противоборствовать злу, как не благо? Иной подумает, что мы хотим отвергнуть взаимные противности блага и зла. Совсем нет. Но мученичество есть другого рода: оно сражается с идолопоклонством не со слезами, но при сверхъестественной и особенной благодати, и освобождает нас от идолопоклонства. Кто не решится признать за благо то, что нас избавляет от зла? Что означает отвращение к идолопоклонству и к мученичеству, как не ненависть к смерти и к жизни? Жизнь заключается в мученичестве, как смерть в идолопоклонстве. Ты именуешь жизнь злом; следовательно, ты должен называть смерть благом. Но какая превратность мыслей у большей части людей? Отвергают они то, что спасает; приемлют то, что губит; подвергаются явно опасности, лишают себя лекарства с жестоким упрямством, находят сноснее умереть, нежели постараться излечиться. Посмотри, что, в самом деле, происходит со многими: они устраняются от помощи, которая могла бы доставить им жизнь, иные по безумию, другие по робости, некоторые по лживому стыду. Человеческая медицина имеет также свои неприятности: резание, прижигание, прикладывание пластырей, Но я не назову злом ни того, ни другого, ни третьего, потому что боль, ими производимая, приносит мне пользу. Я не только не стану отвергать этих операций потому, что они меня мучают, но буду домогаться их именно потому, что мучают. Выгоды от операции смягчают суровость её. Больной кричит, вертится, испускает вздохи под руками медика. Всё это — правда, но он же наполнит дарами те самые руки, на которые только что перед тем жаловался. Вчера они были жестоки, а сегодня искусны и благодетельны. То же самое бывает и с мученичеством. Если оно и кажется грозным, то для того только, чтобы спасти. Неужели не позволительно Богу излечивать для вечности каждую из наших болезней огнём и мечём?
Подивись тут также мудрости медика. Он противополагает свирепству болезни лекарства, сообразные её свойству, когда, следуя методу, противному на вид, облегчает он наши страдания посредством наших же страданий. Действительно, он останавливает воспаление посредством сильнейшего воспаления, тушит жар горячки возбуждением жажды, уменьшает распространение желчи горькими питиями, надрезанием жилы удерживает бегущую кровь. А ты, ты мечтаешь обвинять Бога, и притом Бога, ревнивого, когда Он хочет вступить в борьбу со зловредным началом, то есть, с идолопоклонством, хочет прийти к нам на помощь, воздать оскорбление за оскорбление, попрать смерть смертью, отразить заклание закланием, устранить муки муками, разрушить казни казнями, доставить жизнь, причиняя смерть, облегчить плоть, с виду уязвляя её, спасти жизнь, желая её как бы исторгнуть? То, что ты именуешь неустройством, есть домостроительство божественной премудрости. Строгость, которую ты порочишь, есть истинная благодать. Бог вознаграждает вечностью минутные испытания. Воздай славу Богу, оказывающему суровость единственно для блага твоего. Ты к счастью своему впал в руки Его: Он может обозреть болезни твои. Болезнь всегда предшествует врачу. Человек подверг себя гибели. Он имел от Господа, как от милосердого врача, полезное предуведомление жить по закону, то есть, вкушать от всех плодов, исключая плодов указанного ему дерева. Докучливое запрещение! Законодателю было это хорошо известно. Человек, слепо покорствуя внушениям того, кого предпочёл, нарушил правило воздержания, и поднёс запрещённый плод к устам своим. Пресытившись ослушанием, он, так сказать, созрел к смерти, и тем заслужил совершенную гибель, сам того пожелавши. Но Господь, допустив первому брожению греха пасть и действию его переработаться по времени, составил мало помалу против него лекарства, которые не иное что суть, как догматы веры, как наука бороть порок, обрезывать слово смерти посредством слова жизни, и истреблять чувство ослушания чувством повиновения. Ты сам теперь видишь, что когда верховный этот Врач повелевает умереть, то творит только то, что прогоняет дебелость смерти. О человек! Зачем отрекаешься ты исцелиться ныне смертью, когда прежде не боялся погубить себя ею? Зачем не хочешь принести себя в спасительную жертву, когда желал низвергнуться в пропасть, приводящую в ничтожество? Как можно до такой степени небречь противоядием и алкать яда?
6) Если правда, что Бог предлагает нам мученичество для испытания, дабы человек этим оружием побеждал древнего врага и торжествовал над тем, кому столь легко уступил некогда победу над собой: то щедроты всесильного Бога в этом случае не преминули обнаружиться ещё более, нежели прежде строгость Его. Для Него мало было исторгнуть человека верой из когтей сатаны. Он восхотел, чтобы человек торжественно попрал сатану ногами на тот конец, дабы жертва не только была освобождена от врага, но и низринула победителя. Тот, кто призвал нас к спасению, считает Себе за удовольствие призвать нас и к славе. К радости свободы Он присоединил утеху приобретения венца.
Посмотри, с каким усердием города наши празднуют сражения и торжественные бои, которые с давнего времени изобрело греческое суеверие, поддерживаемое страстью к удовольствию. Свидетелем тому может служить Африка. Все окрестные селения доселе оглушают рукоплесканиями своими Карфаген, удостоенный некогда пифических игрищ на древнем своём поприще. Таким образом, во все времена люди полагали, что для возбуждения соревнования, придачи силы телу и возвышения голоса, приличествует предлагать атлетам целью награду, назначать для них судьями зрителей, выставлять приманкой удовольствие. Этой ценой искупаются все изнурения, все язвы. Люди дозволяют себя бить, крутить, терзать, рвать в куски, обагрять кровью. Бывает ли хотя один, который бы вздумал упрекать судей в допущении людей оказывать друг другу такое насилие? Вне поприща они могут требовать удовлетворения за обиду; но здесь удары и язвы исчезают под ослепительным обаянием венков и рукоплесканий, наград и публичных отличий, изображений и статуй, надежды пережить себя в памяти людей и мечтательного бессмертия своего имени. Слышал ли ты когда атлета, жалующегося на свои раны? Верно никогда, потому что он сам их ищет. Венок скрывает его язвы, пальма укрощает его кровь: он напыщен более победой своей, нежели язвами, нанесёнными телу его. Скажи: неужели и за этим сочтёшь ты оскорблённым столь радостного бойца? Но что я говорю? Сам изувеченный упрекает ли в своём несчастье судью, председящего над игрищами?— Неужели же не приличествует Богу предлагать Свои сражения, Свои игрища; открывать для нас эту арену, где Он нас выставляет на позорище людям, Ангелам и всем небесным силам; испытывать, кто какую имеет крепость души и плоти; предназначать одному пальму, другому честь и славу, тому право гражданства, а этому другие награды; иных же осуждать, и тех, кого наказал Он, отвергать с бесчестьем? Не вздумаешь ли ты ещё назначать для Бога время, образ действия и место, где Он должен судить Свое семейство, как будто премудрость и предвидение не входят в атрибуты судии?
Но что сказать, если Бог предлагает нам мученичество не для борьбы, а для преуспеяния в вере нашей? Не должна ли была вера иметь пред глазами как бы надежду свыше, посредством которой могла бы собираться с силами своими, ограничивать свои желания и постоянно восходить вверх, так как и земные власти стараются возвышаться со степени на степень? С другой стороны, каким образом могли бы быть «в дому Отца» семейства «обители многи», если бы различие заслуг не было приемлемо в уважение? Каким, также, образом «звезда от звезды во славе отстоять» бы могла, если бы лучи не были различного рода? Если же вера долженствовала шествовать с высоты на высоту, от славы к славе, то и победы её должны были искупиться трудовой ценой изнурения, страдания, мучения и самой смерти. Но рассмотри также, каково и вознаграждение. Жертвуя всем тем, что для нас всего дороже, телом и душой, из которых первое есть дело рук Божьих, второе — вдуновение Создателя, человек кладёт только капитал свой в кассу, чтобы получать проценты на проценты, тратит, чтобы приобрести более и более: какова цена, такова и награда. Бог предвидел заранее, что среди испытаний человеческой бренности, нападений врага, сетей мира и искушений всякого рода, вера, вышедши из купели возрождения, подвержена будет величайшим опасностям. Сколько несчастных могло бы погибнуть по получению уже спасения! Сколько гостей в осквернённых ризах могло бы явиться на брачный пир! Сколько нерадивых могло бы забыть возжечь свои светильники! Сколько заблудших овец надлежало бы отыскивать по долинам, горам и дебрям, и приносить на раменах! Для этого-то Бог приблизил к нам, как сугубую надежду и последнее убежище, борьбу мученичества, уготовал нам кровавую баню, обеспеченную со стороны безопасности, баню, блаженство которой Псалмопевец воспевает так: «блажени, их же оставишася беззакония, и их же прикрышася греси. Блажен муж, ему же не вменит Господь греха» (Пс. 31:1-2). Действительно, в чём можно обвинить мучеников, положивших самую жизнь свою в этой очистительной бане? По прикрытию множества грехов, душа их, любя Бога всеми силами своими, которые употребляет в борьбе мученичества, предаёт себя добровольно за Бога: любовь именно и составляет мученичество. Лекарства, советы, суды, зрелища: неужели всё это кажется тебе и теперь жестокостью Создателя моего?— Неужели Бог алчет крови человеческой?— Алчет, могу я отвечать с уверенностью, если человек алчет царствия Божьего, если человек алчет спасения, не подверженного никакой опасности, если человек алчет вторичного возрождения. Нельзя никому завидовать в возмездии, где мера награды и казни одинакова для всех.
7) Пусть скорпион ереси ещё попытается метать свои стрелы, пусть ещё вопиёт, что Бог человекоубийца. Я с ужасом отражу ядоносное дыхание богохульства сектатора, но, тем не менее, основываясь на свидетельстве самого даже разума, не откажусь от Бога, который под именем премудрости устами «Соломона» объявил Себя более, нежели как бы человекоубийцей: «закла премудрость», говорит Он, «своя жертвенная» (чад своих) (Притч. Сол. 9:2). О, заклание, исполненное премудрости, порождающее чад её для жизни; заклание, исполненное разума, вводящее их в обладание славой! О, прелестное детоубийство, мнимое преступление, совершаемое с неслыханным искусством! О, святая жестокость, закалающая для того, чтобы жертва никогда не умерла! Что же после этого следует? «Премудрость во исходех поется». Да и в самом деле, не поются ли вне (во исходех») гимны и в честь мучеников? Премудрость в стогнах дерзновение водит; ибо закалает чад своих единственно для их счастья. «На краех стен проповедуется» (Там же 1:20—21), как-то, в то время, когда, по словам «Исайи», она взывает: «Аз есмь Господень, Аз Иаковль, Аз Израилев». О добрая мать! Как бы я желал считаться между чадами её, чтобы быть от неё закланным! Зачем не могу я быть заклан, чтобы сделаться чадом её! Но довольствуется ли она одним закланием, не требует ли также и мучения чад своих? Я слышу, как Бог негде говорит: «очищу их, яко сребро, и испытаю, яко злато»:- очистит и испытает без сомнения в горниле казней и терзаний мученичества, которые суть как бы пробный камень веры.
Апостол также не не ведал, о каком Боге проповедовал, когда сказал: «иже убо Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его, како убо не и с Ним вся нам дарствует» (Римл. 8:32). Ты видишь сам: божественная премудрость заклала собственного Сына, Сына своего первородного, единственного, дабы Он жил, или лучше сказать, дабы привести к жизни всех человеков. А как премудрость есть сам Христос, предавший Себя за грехи наши: то я могу прямо сказать, что Премудрость сама себя заклала. Слова заключают в себе две вещи: звук и смысл: не довольно того, чтобы телесное ухо их слышало; надобно, чтоб и духовное ухо их проникало. Кто не понимает действий Божьих, тот вопиет против жестокости. Но мы можем как угодно их не понимать, а священные тексты дело своё делают, и дерзость суждений останавливают. «Кто бо разуме ум Господень, или кто советник Ему бысть, или кто прежде даде Ему» (Римл. 11:34), кто открыл Ему путь разумения? Между тем, мир для укрощения гнева богов своих, издавна приносил им человеческие жертвы, как то: Скифы Диане, Галлы Меркурию, Африканцы Сатурну. Даже и в наше время Латиум (Рим) все площади города окропляет кровью человеческой в честь своего Юпитера. Жалуется ли кто на это? Не говорит ли всё собрание, что тут скрывается нечто тайное, или что воля богов непостижима? Если бы наш Бог потребовал Себе мученических жертв и приношений: то кто бы стал упрекать Его в гибельной Религии, в плачевных обрядах, в алтарях, обращённых в костры, и во множестве жрецов, трупами окружённых? Не счёл ли бы себя напротив того каждый счастливым, что сам может послужить Богу пищей?
8) Я останавливаюсь на одном предмете, и ограничиваюсь только разысканием того, предписано ли от Бога мученичество, дабы ты уверился в мудрости предписания, если сознаёшься, что оно действительно есть предписание Божье; ибо Бог ничего не предписывает без мудрости. «Честна пред Богом смерть преподобных» Его (Пс. 115:6). Так воспел Псалмопевец. Не думаю, чтоб он разумел тут смерть обыкновенную, общую дань, которой все мы подвержены, а ещё менее смерть позорную, заклеймённую нечестием и праведным осуждением, но верно смерть, пренебрегаемую ради засвидетельствования Религии, славную борьбу, где мученик жертвует собой, чтобы пребыть верным правде и клятве своей, такую борьбу, какую «Исайя» описал: «видите, како праведный погибе, и никто же не приемлет сердцем; мужие праведнии вземлются, и никто же разумеет; от лица бо неправды взяся праведный; будет с миром погребение его» (Ис. 57:1-2). Здесь всё заключается: и возвещение о мучениках, и их награда.
С самого начала всегда правда подвержена была насилию. Как скоро люди начали чтить Бога, Религия сделалась предметом зависти. Кто был благоугоден Богу, тот был убит, и убит братом своим. Нечестие, поспешая к человекоубийству, сначала пролило собственную кровь. Праведники погибли: почему и Пророкам не погибнуть? «Давид» спасается бегством. «Илия» сохраняет жизнь свою потому только, что скрылся. «Иеремия» побит камнем. «Исайя» перепилен пилой. «Захария» умерщвлён между притвором и алтарем, оставив на камне неизгладимый знак пролитой им крови. Сам Предтеча, заключивший закон и Пророков, человек, бывший более Пророка, наименованный Ангелом, был позорным образом обезглавлен в награду бесстыдства. Во все времена люди, одушевляемые Духом Божьим, охотно позволяли Ему вести себя на муки, дабы примером своим оправдать своё учение. Когда целый город (Вавилон) из слепого повиновения спешил поклониться истукану царя своего, три пленных отрока Израильских не позабыли, чего требовала от них вера, умеющая быть свободной в самых цепях, умеющая бороться с идолопоклонством. Они помнили то, что «Иеремия» написал об этом пленении: «Ныне узрите в Вавилоне боги сребряны и златы и каменны и древяны на раменах носимы, показующыя страх языком. Блюдитеся убо, да не и вы иноплеменником уподобитеся, и страх приимет вас от них, видевше народ напреди и позади кланяющся им. Рцыте убо во уме: тебе лепо есть кланятися Владыко» (Посл. Иерем. 4-5). Посему-то отроки, отразив мужественно угрозы царя, отвечали ему с уверенностью, Богом им внушённой: «не требе нам о глаголе сем отвещати тебе. Есть бо Бог наш на небесех, Ему же мы служим, силен изъяти нас от пещи, огнем горящия, и от руку твоею избавити нас, царю. Аще ли ни, ведомо да будет тебе, яко богам твоим не служим, и телу златому, еже поставил еси, не кланяемся» (Дан. 3:16-18).
О венец мученичества, хотя и не кровавого! Они довольно страдали, довольно сгорали от огня. Бог для засвидетельствования того, что их доверие не было тщетно, удостоил их Своего покрова. Посмотрите также и на Даниила. Он поклонялся только истинному Богу. Халдеи негодуют, клевещут на него, и предают его в снедь хищным зверям. Свирепые львы, к которым спущен был пленник, конечно бы не пощадили его, если бы не оправдались возвышенные чувства Дария о божестве. Впрочем, каждому Пророку, каждому служителю Божьему, принуждаемому к идолопоклонству, и не повинующемуся, надлежало непременно пройти сквозь горнило скорбей. Не требовала ли самая справедливость, чтоб эти великодушные мужи для большего удостоверения современников или потомков своих в проповедуемой ими истине, запечатлевали её своей кровью и смертью? Да и кто согласился бы умереть, если бы не был уверен, что умирает за истину? Таким образом, не должно нисколько сомневаться: предписания, примеры, древность,— всё доказывает, что мученичество есть долг и залог веры.
9) Чтобы лишить древность таинственного значения, остаётся только постановить, будто Христианство есть новость, введённая чуждым Богом, не имеющая никакой связи с первым законом; такая новость, где Премудрость не умеет закалать чад своих. «Божество,— говорят еретики,— имеет совсем другое свойство во Христе: воля и учение Его также отличны. У Него нет мученичества, или Он хотел, чтоб оно понимаемо было иначе. Это так справедливо, что Он никогда своих слушателей не увещал пренебрегать этой опасностью. Он не обещает возмездия за эти страдания, потому что и страданий этих не желает».
Для этого-то, видно, Христос и проповедь Свою начал между прочим следующим изречением: «блажени изгнани правды ради, яко тех есть царствие небесное». Слова эти, без сомнения, относятся ко всем вообще людям. Потом, обращаясь как бы особенно к Своим Апостолам, Он говорит: «блажени есте, егда поносят вам и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех: тако бо изгнаша Пророки, иже (беша) прежде вас» (Матф. 5:10-12). Не значило ли это предсказать им, что они будут закланы по примеру Пророков?
Положим впрочем, что это условное гонение касалось только одних Апостолов. Но когда Апостолы предали нам вполне исповедание веры, когда они распространили имя христианское, сообщили дары Духа Святого, когда они суть наследственные ученики и составляют прямые отрасли Апостольского семени: то мы связаны тем же самым законом, каким были связаны и Апостолы. Они были мученики: должны и мы быть мучениками. Иисус Христос в другом месте сказал им: «се Аз посылаю вас, яко овцы посреде волков: будите убо мудри, яко змия, и цели, яко голубе. Внемлите же от человек; предадят бо вы на сонмы, и на соборищах их биют вас. И пред владыки же и цари ведени будете Мене ради, во свидетельство им и языком». Когда же прибавляет Он: «предаст брат брата на смерть и отец чадо, и востанут чада на родители и убиют их»: то явно, что Он другим людям, а не Апостолам, назначил испытать это нечестие, которому Апостолы не подвергались. Ни один из них не был предан ни отцом, ни сыном, как то с нами случается. Иисус Христос обращается потом опять к Апостолам: «и будете ненавидими всеми имене Моего ради», тем же более ненавидимы будем мы, долженствуя преданными быть от родных наших.
Таким образом, смешивая постановления, касавшиеся то до Апостолов, то до каждого из верующих, Он для всех тех, в ком имя Его пребывает, как в святилище, утвердил всеобщий закон исповедовать имя Его даже до смерти: «претерпевый до конца, той спасен будет». Претерпеть; но какие страдания? Гонение, измену, заклание. Претерпеть,— значит устоять до конца. Потом прибавляет Он тут же: «несть ученик над учителя своего, ниже раб над господина своего». Причина тому ясная. Когда Учитель и Господь подвергся гонению, измене, закланию; то тем более служители и ученики должны испытать ту же участь, дабы не были они сочтены какого либо высшего естества, если освободятся от скорби нечестия, а особенно, когда довольно для славы их и того, что с ними поступлено будет так, как с их Учителем и Господом, который поощряет их к терпению ещё следующими словами: «не убоитеся от убивающих тело, души же не могущих убити; убойтеся же паче могущаго и душу и тело погубити в геенне». Кто суть те, которые могут убить только тело, как не вышеупомянутые владыки и цари? Это, вероятно, люди. Но кто верховный владыка души как не Бог? Кто может угрожать нам мстительным огнём геенны, как не Бог же, «без воли которого ни едина от сих» (птиц), «падет на земли», то есть ни одна из сущностей человека, ни тело ни душа? «Вам и власи главнии вси изочтени суть: не убойтеся же», потому что Он к тому присовокупляет: «мнозех птиц лучши есте вы». Это значит обещать нам, что мы не вотще и не без пользы «падем на земли», когда возлюбим быть закланы лучше от людей, нежели от Бога. «Всяк, иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех. А иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех» (Матф. 10:16-18, 21, 22, 24, 28, 29, 30, 31, 32, 33).
Здесь, по крайней мере, всё кажется ясно в отношении как к определению исповедания веры, так и к отречению от неё. Человек, преданный Христианству, признаёт себя за ученика Христова. Кто принадлежит Иисусу Христу, тот в Нём и пребывает. Христос в нём находится, и он во Христе. Следовательно, кто исповедует или отвергает, что он Христианин, тот уже исповедует или отвергает Самого Христа, в нём сущего. За этим напрасно станешь ты говорить: «хотя я и отвергся, что я Христианин, но Христом не буду отвержен, потому что лично я Его не отвергся». Отвержение веры твоей, тем не менее, будет злочестиво; ибо отрекаясь быть Христианином, то есть, отрекаясь от Христа, в тебе сущего, ты отрекаешься собственно и от Него. Но этого ещё мало. Он платит презрением за презрение. Иже «аще», говорит Он, «постыдится Мене пред лицем человеков, постыжуся его и Аз пред лицем Отца Моего, иже на небесех». Отступничество есть чадо стыда. Лицо или чело есть как бы святилище души. Благоговение к Богу умирает внутри прежде, нежели внешность ослабеет.
10) Но думать с некоторыми людьми, что не здесь, то есть, не в пределах этого мира, не в течение настоящей жизни, не пред лицом людей всякого рода, надлежит исповедать веру: думать так значит порицать божественное домостроительство обо всех вещах, какие должны мы испытать в продолжение здешней нашей жизни и под державой властей этого мира. Чего доброго? Души, может быть, оставив тело и пройдя все небесные мытарства, подвергшись исследованию качества заслуг своих для узнавания, в каких обителях им жить, и будучи спрошены насчёт таинственных лекарств ереси, должны, может быть, будут засвидетельствовать веру свою пред какими-либо высшими силами, пред лицом истинных людей, может быть пред Валентиновыми Телетами, Акинетами и Абаскантами. Что касается людей, между которыми мы живём, прибавляют еретики: то сам Демиург наш считает их не заслуживающими этого имени. Что они суть в его глазах? Капля воды, падающая в сосуд, прах, ветром носимый, не иное что, как уничижение и ничтожество. Он уподобляет их иногда животным, лишённым разума».
Я согласен, что так отзывается о людях в иных местах и св. Писание; но подаёт ли это вам повод заключать, что есть другие люди, кроме нас? Мы существуем. Стало быть, Писание могло сравнивать нас с тем, с чем считало за приличное, уважая, однако же, собственность и единство нашего рода. Из того, что жизнь наша сделалась развращённой, из того, что, будучи признана достойной презрения, сравнена она с презренными вещами, не следует ещё, чтоб естество наше до того изменилось, что заслуживает получить другое наименование. Скажу ещё более. Человеку сохраняется целость естества его даже и в то время, когда беспорядки его порицаются; да и Христос не знает иных людей, кроме тех, о которых говорит: «кого Мя глаголют человецы быти, Сына человеческого» (Матф. 14:13)? «Яко же хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде» (Луки 6:31). Ответствуйте! Сохранил ли Христос естество тех, свидетельства которых требовал, и на которых изрёк правосудный приговор? Если спрошу я у ереси, где мнимые её небесные люди: то легче Арат (греческий поэт) может указать мне Персея, Цефею, Эригону и Ариадну, превращённых в созвездия. Кто бы воспрепятствовал Господу предуведомить меня чисто и ясно, что люди должны исповедовать веру свою только там, где Он явно назначил быть собственному будущему Своему исповеданию и прославлению, если бы на то была Его воля? Почему не сказал Он прямо: кто исповедает Меня перед людьми на небесах, того и Я исповедаю перед Отцом Моим на небесах? Если Он хотел говорить об исповедании пред лицом неба: то неминуемо должен бы был устранить от меня всякое недоумение об исповедании на земле, которое будто бы было Ему не угодно; ибо я не знаю других людей, кроме жителей земли, а сверх того, никто ещё не видал человека на небе. Впрочем, как поверить, что поднявшись ввысь по исходу от этой жизни, подвергнусь я испытанию там, куда не могу допущен быть, не бывши испытан, и что во второй раз допрашиваем и истязаем буду там, куда не могу войти иначе, как в качестве избранного? Небо открыто для Христианина прежде, нежели он вступит в путь к небу, потому, что путь этот доступен только для того, для кого открыто небо. К нему достигнуть значит войти в него.
«Ты возражаешь: не думаю ли я согласно с Римским суеверием учредить Янусов, Форкулов, Ламентин, и ввести другие смешные призраки для охранения дверей неба»?
Если ты когда-нибудь читал у «Давида» царя: «возмитеся» (откройтесь) «врата вечная», «и внидет царь славы» (Пс. 23:9); если ты когда-нибудь слышал, как Пророк «Амос» восклицает: «сотворяяй на небо восход Свой, призываяй воду морскую и проливаяй ю на лице земли: Господь Бог имя Ему» (Ам. 9:6): то ведай, что восход этот проложен уже для нас стопами Господа Нашего, и что дверь нам открыта торжеством Христовым. Нет уже испытаний, которым надлежало бы подвергнуться. Дело идёт уже не о суде, а о признании, не о допросе, а о принятии.
«Но небо,— говоришь ты,— и доныне закрыто».
Вспомни, что Господь здесь ещё вручил ключи к небу Апостолу «Петру», а в лице его и Церкви. Кто будет на земле допрошен и исповедает веру свою, тот их получит. Сатана утверждает, что исповедание наше будет происходить на небе, дабы убедить нас отречься здесь от веры. Подлинно преполезное наставление для моего судьи! Это будут превосходные ключи, какие принесу я с собой, явившись к Богу со страхом и боязнью от тех людей, которые «убивают тело, души же не могут убити»! Чудесное поощрение к нарушению правила веры! Я славно воспротивлюсь на небе, после того как не мог воспротивиться на земле; легко перенесу грозный взор вышних сил, после того как трепетал от взгляда сил нижних; наконец, буду непременно принят, после того, как уже исключён.
Остается тебе сказать решительно, что надобно каждому быть здесь отступником, потому что исповедание веры ожидает нас на небе. Где находится одна из двух вещей, там встречается и целое. Все противности идут одинаково. Из этого следует, что на небе должно существовать и гонение, потому что гонение есть неизбежный элемент всякого исповедания, равно как и всякой противности. О, ты, дерзновеннейший из еретиков! Зачем ещё колеблешься? Зачем не переносишь в небесные пределы гонения на Христиан? Зачем ненависть, нас преследующую, не помещаешь у того престола, где Христос восседает одесную Отца Своего? Всего лучше учреди там же на небе и Иудейскую синагогу, которая покусилась первая объявить войну Апостолам и их бичевать; приведи туда также народы, вопиющие в своём амфитеатре: доколе существует это третье поколение? Нам нужно иметь побольше братьев, отцов, сынов, тещ, невесток и даже служителей, которые бы нас предавали, как то предсказали Пророки. Все ли тут? Пусть ещё предстанут цари, владыки, вооружённые силы, перед которыми будем мы защищать свое дело. Устрой, сверх того, на небе мрачную темницу, в которую бы не проникали солнечные лучи, а если б и проникали, то не освещали бы её. Обрати в оковы земные пояса и ось мира в станок.
Надобно ли побить камнем Христианина? Град ожидает только твоих повелений. Сжечь его? Гром в твоих руках. Заклать? Орион простирает уже грозные свои мышцы. Предать в снедь хищным зверям? Север спускает двух своих Медведиц, зодиак своих Волов и Львов.
«Претерпевый до конца, той спасен будет». Таким образом, конец, заклание, страсти, исповедание веры: всё это совершится на небе. Где же будет плоть, присутствие которой необходимо для столь многоразличных подвигов? Где будет тело, которое одно может быть убито руками человеческими? Таково должно быть заключение здравого ума, хотя бы он забавлялся даже и иронией; ибо желать гонения значит то же, что соединять с ним всю неизбежную его свиту, дабы мученичество могло служить свидетельством веры. Действительно, исповедание проистекает от гонения, а гонение совершается через исповедание. Здесь на земле ненависть вооружается против имени Христианского, здесь на земле остервеняется гонение, здесь на земле измена нас предаёт, допросы принуждают богохульствовать, палачи свирепствуют. Каждое из этих деяний относится и к исповеданию и к отступничеству. Если всё прочее происходит здесь на земле: то в другом месте исповедания нет. Если исповедание бывает в другом месте: то, что делает всё прочее здесь на земле? Но на небе ничего подобного быть не может. Следовательно, на небе нет исповедания. Если ересь мечтает, что на небе допросы и исповедание происходят иначе, нежели на земле, то она должна определить различные к тому приёмы, которые бы не имели ничего общего с подвигами, обозначенными в св. Писании. Мы со своей стороны могли бы на этот счёт сказать ей следующее: это точно твоё дело, лишь бы только допросы и исповедания здесь на земле, проистекающие из элементов гонения, сохранили в точности качество своих наименований, так чтобы можно было веровать, как написано, и понимать, как сказано. Что до меня касается: то я всё это домостроительство ограждаю авторитетом самого Господа, который означенному исповеданию не определил другого места, кроме земли. Объяснив то, что относится к исповеданию и отступничеству, зачем потом сказал Он: «не мните, яко приидох воврещи мир на землю: не придох воврещи мир, но меч. Придох бо разлучити человека на отец своего, и дщерь на матерь свою, и невестку на свекровь свою; и врази человеку домашнии его» (Матф. 10:34-36)? Тогда действительно может происходить, что «предаст брат брата на смерть и отец чадо, и востанут чада на родители и убиют их; претерпевый же до конца, той спасен будет» (Там же 10:21—22). Это так справедливо, что этот меч Господний, посланный на землю, а не на небо, определяет именно землю местом подвижничества для исповедания, которое претерпевши до конца, должно подвергнуться смерти.
11) Мы таким же образом докажем, что всё прочее приспособляется также и к мученичеству. «Иже любит жизнь свою паче Мене, несть Мене достоин», то есть, недостоин тот Христианин, который пожелает лучше жить, отвергшись Меня, нежели умереть, исповедав Меня. «Обретый душу свою, погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю». Стало быть, Христианин может сохранить жизнь свою, когда будет стараться искупить её отступничеством; но он погубит в аде эту жизнь, которую думал отступничеством приобрести. Мученик, умирающий во исповедании веры, теряя временную жизнь, обрящет жизнь вечную. Судьи и Игемоны, чтобы принудить нас к клятвопреступлению, говорят нам: спасите жизнь свою, не губите себя. Но слова Христовы нс могут быть иные, как сообразные с участью Христианина.
«Егда предают вы, и пред, владыки и цари ведении будете, не пецытеся, како или что возглоголете». Тут Иисус Христос даёт служителям Своим наставление, и уведомляет их, что Дух Святой устами их отвечать будет. Велит ли Он нам посетить брата нашего в темнице? Этот брат, о котором велит Он заботиться, есть исповедник. Утверждает ли Он, что Бог отомстит за избранных Своих? Это относится к мести за страдания мученика, Им утешаемого. Что значит также притча о семени, иссохшем на бесплодной земле, как не жестокость гонения? Если из всего, в притчах сказуемого, не должно ничего принимать в естественном смысле: то слова, в них содержащиеся, без сомнения скрывают какое-либо таинство, и заключают в себе одну вещь, тогда как смысл их относится к другой вещи, подобно как это бывает в аллегории, в притче или в гадании.
Какими бы суетными умствованиями ни тщеславились наши Скорпионы, каковы бы ни были стрелы, которыми они производят раны, я желаю, чтобы мне предоставлено было одно только доказательство. Мы ссылаемся на самые происшествия. Согласны ли они буквально со священным Писанием? Писание, конечно, хотело обозначить совсем другую вещь, когда этих происшествий в нём нет. Что написано, то неминуемо должно произойти. Стало быть, что написано, то произойдёт, если между тем не произойдёт что-либо другое. Но вот все люди возненавидели нас по причине нашего имени, как написано; ближние предают нас, как написано; нас ведут на суд к властям, допрашивают, мучают и убивают, как написано. Господь объявил о том точно так же. Если бы объявил Он иначе, не в том смысле: то почему происшествия не исполняются иначе, то есть, исполняются не так, как, по мнению еретиков, Он объявил? Но нет! Они исполняются именно так, как Он объявил; а объявил Он так, как они исполняются; ибо им нельзя бы было исполняться иначе, нежели как Он объявил, да и Сам Он не объявил бы их иначе, нежели как желал, чтоб они исполнялись. Таким образом, св. Писание обозначает только то, о чём гласят происшествия. Если же предсказанные происшествия не исполняются: то, каким образом исполнятся происшествия не предсказанные? Исполняющиеся происшествия были бы не предсказаны, если бы предсказание и происшествия находились в противоречии. Но теперь, когда происшествия согласуются со словами и слова с происшествиями, еретики хотят нас уверить, что слова имеют совсем другой смысл. Что же произошло бы, если бы происшествия приняли иное направление? Отвергнуть происшествия и принять гадания, значило бы ниспровергнуть веру. На столь жалкое смешение понятий я ответствую, что если происшествия, исполняющиеся согласно тому, как написано, не те самые, какие возвещает предсказание: то надобно исключить те происшествия, которые не должны исполниться согласно тому, как написано, дабы они не подверглись той же участи, как и первые. Когда происшествия и слова находятся в противоречии: то происшествия могут показаться не предсказанными, если предсказаны иначе, нежели как должны исполниться. Как не отказаться от веры в предсказания, изобличаемые во лжи происшествиями? Стало быть, еретики, верящие предсказаниям, происшествиями не оправдываемыми, верят тому, что не предсказано.
12) Затем, кто лучше в состоянии понимать внутренний смысл св. Писания, как не школа Самого Иисуса Христа, как не ученики, избранные Господом для преподавания нам всякого рода познаний, ученики, которых Он поставил нашими учителями и наставниками во всём? Кому удобнее мог Он открыть истинный смысл слов Своих, как не тем, которые были свидетелями славы Его во время преображения, то есть, «Петру», «Иоанну», «Иакову», а потом и «Павлу», которого восхитил до третьего неба прежде ещё мученичества его? Божественные мужи эти могли ли писать что-либо иначе, нежели как чувствовали, писать одно, а мыслить другое, могли ли быть Апостолами лжи, а не истины? Апостол «Пётр» говорит избранным пришельцам Понта так: «кая похвала, аще согрешающе мучими терпите? Но аще добро творяще и страждущс, терпите, сие угодно пред Богом. На сие бо и звани бысте, зане и Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его». Также в другом месте: «возлюбленнии, не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся. Но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся веселящеся. Аще укоряеми бываете о имени Христове, блажени есте, яко славы и Божий дух на вас почивает: онеми убо хулится, а вами прославляется. Да не кто убо» от вас постраждет яко убийща, или яко тать, или яко злодей или яко чуждопосетитель: аще ли же яко Христианин, да не стыдится, да прославляет же Бога в части сей» (1 Пет. 2:20-21, 4:12-16).
Послушаем также Иоанна Богослова: «мы должни есмы»,— говорит он,— «по братии душы полагати... Страха несть в любви; но совершенна любы вон изгоняет страх, яко страх муку имать: бояйся же, не совершися в любви» (1 Иоан. 3:16, 4:18).
Какой тут предлежит нам страх, как не страх, внушающий отступничество? Какая на священном языке быть может совершенная любовь, как не любовь, рассеивающая страх и поддерживающая мужество исповедника? Какими ужасами должен быть наказан страх, как не ужасами, имеющими объять клятвопреступника, который погибнет с телом и душой в адском пламени? «Умирай за братию», говорит нам Апостол, «а кольми паче за Иисуса Христа». Апокалипсис слишком хорошо приготовил его к подобным советам. Там Дух Святой Ангелу Смирнской церкви написал: «се имать диавол всаждати от вас в темницы, да искуситеся, и имети будете скорбь до десяти дней. Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота» (Апок. 2и далее). Такое же увещание сделано Ангелу Пергамскому, когда «свидетель верный Антипа убиен бысть там, идеже живет сатана». Такое же увещание дано и Ангелу Филадельфийскому, которого «Господь соблюдёт от годины искушения, хотящия приити на всю вселенную, за то, что он соблюл слово Его и не отвергся имени Его». Каждому победоносцу обещана награда: одному «ясти от древа животнаго», другому «не вредитися от смерти вторыя», третьему «вкушати от манны сокровенные, и имети камень бел и на камени имя ново написано, его же никто же весть, токмо приемляй». Иной получает «жезл железный пасти языки и звезду утреннюю». Этот «облечется в ризы белыя, и имя его не изгладится от книги животных». Тот будет «столпом в церкви Божией, и напишется на нем имя Бога и имя града Божия нового Иерусалима». Этому дастся «сести с Господом на Престоле Его». Кто же суть блаженные эти победоносцы, как собственно не мученики? Кто сражается, тот побеждает; кто проливает кровь свою, тот сражается. Между тем, души мучеников покоятся под алтарём, питаясь надеждой, что будут отмщены, и, облекшись в белые одежды, выжидают, «дондеже скончаются и клеврети их и братия их, имущии избиени быти, яко же и тии». Действительно, «се народ мног, его же исчести никто же может, от всякаго языка и колена, стоят пред престолом и пред Агнцем, облечены в ризы белы и финицы в руках их. Сии суть, иже приидоша от скорби великия, и испраша ризи своя и убелиша ризы своя в крови Агнчи».
Одежда души есть плоть. Скверны её омываются крещением, а пятна убеляются мученичеством. В этом-то смысле и Пророк «Исайя» обещает, что красное и червлёное сделается подобным снегу и чистейшей волне. Что касается до великого Вавилона, пьяного, по слову Апостола, «кровьми святых»: то сомневаться не должно, что он удовлетворяет пьянство своё из чаши мученичества; но из того также следует, что кто трепещет перед исповедничеством, тот подвергнется наказанию. Кто отступает, тот включён будет в число отверженных: но что я говорю? тот будет поставлен во главе их. «Страшливыи и невернии», говорит св. «Иоанн», «имут часть свою в озере горящем огнем и жупелом». Такова казнь, предназначенная страху, который «изгоняет» только «любовь», как он же в послании своём пишет.
13) Павел», из гонителей сделавшийся Апостолом, и первым проливший кровь свою за церковь, променяв меч на перо, железо на плуг, «с утра вениамин волк хищник, а на вечер дающий пищу», по словам «Иакова»: «Павел», говорю, с каким жаром превозносит мученичество, которого и сам жаждет! Послушаем, как он к Солунянам пишет: «яко самем нам хвалитися о вас в церквах Божиих, о терпении вашем и вере, во всех гонениих ваших и скорбех, показание праведного суда Божия, во еже сподобитися вам царствия Божия, его же ради и страждете» (2 Сол. 1:4-5). То же самое пишет он и к Римлянам: «Не точию же, но и хвалимся в скорбех, ведяще, яко скорбь терпение соделовает; терпение же искусство, искусство же упование, упование же не посрамит» (Рим. 5:3-4). Также в другом месте: «Аще же чада есмы, то и наследницы, наследницы Богу, снаследницы же Христу; понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся. Непщую бо, яко недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас. Чаяние бо твари откровения сынов Божиих чает» (Там же 8:17—19). Вот почему он впоследствии присовокупляет: «кто ны разлучит от любве Божия? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч, яко же есть писано: яко тебе ради умерщвляеми есмы весь день, вменихомся яко же овцы заколения? Но во всех сих препобеждаем за возлюблшаго ны. Известихся бо, яко ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая, возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. 8:35-39). Извещая Коринфян о своих страданиях, он делает о терпении как бы некоторое определение: «в трудех множае, в ранах преболе, в темницах излиха, в смертех многащи. От Иудей пять краты четыредесять разве единыя приях, трищи палицами биен бых, единой каменми наметан бых» и пр. (2 Кор. 11:23-25).
Если всё это кажется тебе более неприятностями в жизни, нежели мученичеством: то послушай далее. «Тем же благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе» (Там же 12:10). В одной из предыдущих глав он изъясняется тем же образом: «во всем скорбяще, но не стужающе си; нечаеми, но не отчаяваеми; гоними, но не оставляеми; низлагаеми, но не погибающе; всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов в теле нашем явится». Потом присовокупляет: «аще внешний наш человек и тлеет», то есть, тлеет плоть от жестокости гонений, «обаче внутренний обновляется по вся дни», то есть, обновляется душа надеждой на обещания. «Еже бо ныне легкое печали нашея по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделовает нам, не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо» (как то неприятности в жизни), «временна»: «невидимая же» (как то награды), «вечна» (Там же 4:8—18). В послании к Солунянам он благодарит Бога, что они не только «прияли слово Божие», но и «пострадали от своих сплеменник о Христе» Иисусе (1 Сол. 2:13-14). К Филиппийцам пишет: «аще и жрен бываю о жертве и службе веры вашея, радуюся и сорадуюся всем вам: такоже и вы радуйтеся и сорадуйтеся мне» (Фил. 2:17). Слышишь ли ты? Он не только превозносит счастье мученичества, но и требует, чтоб оно сопровождалось взаимной радостью. Равным образом посмотри, как он поздравляет себя в послании к Тимофею, чувствуя, что приближается уже к цели своих желаний! «Я уже жрен бываю, и время моего отшествия наста. Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды», то есть, венец мученичества, «его же воздаст ми Господь в день он» (2 Тим. 4:6-8). Выше он достаточно уже поучил возлюбленного своего ученика: «верно Слово», говорит он; «аще бо с Ним умрохом, то с Ним и оживем; аще терпим, с Ним и воцаримся; аще отвержемся, и Той отвержется нас; аще не веруем, Он верен пребывает, отрещися бо Себе не может… Не постыдися убо страстию Господа нашего Иисуса Христа, ни мной юзником Его» (Там же 2:11—13). Ещё выше он сказал: «не даде нам Бог духа страха, но силы и любве и целомудрия». Действительно мы страждем с силой и целомудрием, оживотворяемыми любовью Божьей, когда страждем невинно. Что значит в устах Апостола поощрение нас к терпению, как не приготовление к скорбям? Впрочем, удалять нас от идолопоклонства, не значит ли вырывать из рук его венец мученичества?
14) Павел» между прочим пишет к Римлянам: «всяка душа властем предержащим да повинуется; несть бо власть, аще не от Бога: сущыя же власти от Бога учинены суть... Князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым. Хощеши ли не боятися власти, благое твори, и имети будеши похвалу от него: Божий бо слуга есть, тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся; не бо всуе меч носит; Божий бо слуга есть, отмститель в гнев злое творящему» (Рим. 13:1-4). Стало быть, он повелевает тебе покоряться властям не для того, чтобы подать тебе случай избегнуть мученичества, но чтобы увещать тебя жить добропорядочно, потому что власти суть орудия правосудия и исполнители божественного суда, совершаемого здесь на земле над преступниками. «Воздадите убо всем должная: ему же урок, урок, а ему же дань, дань» (Там же); то есть, «воздадите Кесарева Кесареви и Божия Богови»; человек же принадлежит единственно Богу. «Пётр» также сказал: «царя чтите» (1 Петр. 2:17). Но каким образом надобно чтить его? Чтить, доколе он остается в пределах власти своей, доколе не посягает на божественные почести. Мы также любим отца своего и мать свою, лишь бы только не были они сравниваемы с Богом. Впрочем, не позволяется любить душу свою более Бога.
15) Что же? Разве Апостольские Послания разноречивы? Разве мы столь просты, разве мы невинные голуби, что охотно по сторонам блуждаем? Пусть и так будет. Лишим букву настоящего её смысла. Однако же нам известны страдания Апостолов: они составляют сами собой открытое учение. Чтобы в том убедиться, стоит только пробежать книгу Апостольских деяний: более ничего не нужно. Я нахожу в ней везде темницы, оковы, бичевания, избиение камнем, сверкание мечей, толпы ругающихся Иудеев, скопища беснующегося народа, трибунов поносящих, царей допрашивающих, проконсулов, изрекающих судебные приговоры. Тут не для чего было употреблять в пособие и имя Кесаря. «Пётр» распят, «Стефан» побит камнём, «Иаков» умерщвлён, «Павел» обезглавлен: вот происшествия, написанные кровью. Не хочет ли еретик в подкрепление этой книги иметь другие доказательства? Летописи империи заговорят, как древние стены Иерусалимские. Я открываю жизнеописание Кесарей. «Нерон» первый окровавливает в Риме колыбель веры. Тогда-то «Пётр», пригвождённый к кресту, препоясан был чужой рукой; «Павел», восприняв имя Римского гражданина, возродился новой жизнью через мученическую достославную смерть свою. Повсюду, где встречаю я подобные страдания, я научаюсь страдать. Кого мне избрать в учители мученичества, слова ли Апостолов, или авторитет их смерти? Для меня всё равно, лишь бы только находил я, что слова их оправданы их подвигами. Верно, не подвергли бы они себя страданиям, если бы были того мнения, что страдать не должно. Когда «Агав» предсказал «Павлу», что его свяжут в Иерусалиме, то все ученики молили его со слезами не ходить в этот город. Тщетное моление! Будучи верен ежедневным поучениям своим, Апостол отвечает им с твёрдостью: «что творите, плачуще и сокрушающе ми сердце? Аз бо не точию связан быти хощу, но и умрети во Иерусалиме готов есмь за имя Господа Иисуса» (Деян. Ап. 21:13). Тогда они умолкли, сказавши: «воля Господня да будет», будучи без сомнения убеждены, что мученичество состоит в воле Божьей. Поэтому-то ученики Павловы хотя и жалели об Апостоле, но не отговаривали его от исповедничества. Если бы какой-либо «Продик» или «Валентин» вздумал шептать ему на ухо, что не нужно здесь исповедовать Господа перед людьми, что особливо не должно полагать, будто Бог жаждет крови человеческой, и что Христос не требует в возмездие мученичества, ожидая от него как будто бы собственного спасения: то, конечно, услышал бы он из уст служителя Божьего то самое проклятие, какое Господь изрёк сатане: «иди за Мною сатано, соблазн Ми еси» (Матф. 16:23); «писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши» (Там же 4:10). Да падут же ныне эти самые слова на главу сектатора за то, что он, спустя долгое время после этого изречения, посеял тайно в сердца слабых людей яд свой, который будет иметь на них пагубное влияние по мере того, как они небречь станут омокать уста свои в спасительном питии, предлагаемом нами им во имя веры, и составляющем предохранительное лекарство или противоядие.
КОНЕЦ
Предоставим язычникам подобные средства. Наше прибежище есть вера, разве только кто, увлекаясь неверием, вместе со знамением креста дерзнёт заговаривать яд и дробить нечистое животное. Часто случалось нам оказывать неверующим услуги подобного рода: небо благоволило ниспослать нам эту силу, которую первый освятил Апостол «Павел», презревши угрызение ехидны.— Но как вера и без того утверждена на незыблемых основаниях: то какая цель настоящей статьи? Цель та, чтобы обратить других к твёрдой вере тогда, как вооружаются против неё собственные наши скорпионы: племя, правда не многочисленное, но жестокое, разделённое на многие роды, одарённое одинаковым жалом, подвластное одному и тому же врагу, действующее всегда в жаркое время года, то есть, во время гонений на Христиан. В те дни, когда вера изнемогает, и Церковь, подобно горящей купине, окружена пожирающим пламенем, в эти дни Гностики выходят из своих берлог, Валентиниане наиболее скрывают извилистые свои пути, все порицатели мученичества источают свой яд и мятутся, имея одно только желание — обрести жертву, пронзить и умертвить её. Им слишком хорошо известно, что Религия имеет в рядах своих множество служителей простых и мало просвещённых, других, худо утверждённых в вере, а большую часть Христиан легкомысленных, расположенных всегда обратиться в ту сторону, в какую угодно. Какое удобнейшее можно избрать время к уловлению в свои сети этих неопытных или малодушных людей, как не то, когда страх владеет душой каждого, или, в особенности, когда варварские казни венчают веру мучеников?
Тогда, поджавши хвост, они (еретики) начинают возбуждать человеческую чувствительность, или просто бьются, как рыба об лёд. «Как,— восклицают они,— невинность подвержена подобным мучениям, секта, на которую никогда никто не жаловался»? Подумаешь, что это говорит брат родной или, по крайней мере, какой-либо сострадательный язычник. Но подождите: они ещё не то скажут: «погибнуть, и притом без всякой причины! Да и какая быть может причина смерти Христиан»? Затем они начинают вонзать глубже жало своё: «эти легковерные души не ведают, на каком основании, в каких изречениях, где, когда и перед кем надлежит исповедовать веру свою». Несчастный! Объяви лучше прямо, что умереть за Бога есть не только простота и бесполезность, но совершенное безумие. Они продолжают: «кто спасёт меня, когда приносит меня в жертву Тот, кто должен спасти? Иисус Христос, умерши за нас однажды, не освободил ли нас от гибели? Положим, что Он и требует возмездия; но неужели ожидает Он собственного спасения от моей смерти? Имеет ли Бог надобность в крови моей, Бог, не хотящий крови ни козлов, ни волов? Не сказал ли Он, что предпочитает покаяние смерти грешника? Как оправдает Он таковое изречение, когда желает смерти грешника»?
Эти возгласы и множество других, им подобных, исходя беспрерывно из злобных уст еретиков, не способны ли произвести если не утрату веры, то, по крайней мере, робость в исповедании её, если не совершенную смерть, то, по крайней мере, сильное смущение? Но ты, читатель, если вера твоя ещё не оскудела, порази проклятием скорпиона богохульника, и заставь его умереть во сне своём. Но берегись. Если он пустит яд свой в рану: то яд не замедлит проникнуть в самую внутренность, и разольётся по всему телу. Что же за тем последует? Все прежние благородные чувства притупятся; кровь застынет около сердца; дух угаснет под бременем плоти; человек получит отвращение к имени христианскому; душа сама по себе станет изрыгать блевотину. Таким образом, после первых его угрызений, слабость наша не преминет вскоре отвергнуть веру, изнемогающую от заразы ереси или от светских прелестей. Ныне находимся мы среди лета, то есть, факелы гонения воспламенены руками самого Киноцефала. Из Христиан одни подвергнуты пыткам, другие обречены на сожжение, иные погибли от меча, прочие истерзаны зубами хищных зверей. Некоторые, будучи посажены в темницы, и претерпев биение и строгание железными клещами, жаждут венца мученичества, цену которого уже знают.
Между тем, нас, робких зайцев, предназначенных для ловли, ересь не перестаёт осаждать издалека, шествуя по обычному своему пути. Поэтому, настоящие обстоятельства должны понудить нас противопоставить скорпионам нашего края действительное лекарство, которое, впрочем, смягчим мы по возможности. Пей, любезный читатель: напиток не горек. Если Слово Господне слаще мёда из сотов: то знай, что оттуда взято предлагаемое мной тебе лекарство. Если млеко и мёд истекают из обетов Господних: то это млеко и мёд суть мученичество и возмездие за него. Горе превращающим горькое в сладкое и сладкое в горькое! Порицатели мученичества! Вы-то, желая, чтобы средство спасения было средством осуждения, превращаете сладкое в горькое так, как свет во тьму, и, предпочитая бедствия настоящей жизни блаженству будущей, заменяете горькое сладким так, как свет тьмою.
2) Но прежде, нежели станем рассуждать о славе мученичества, рассмотрим его, как долг или обязанность прежде, нежели убедимся, что оно полезно, докажем, что оно нужно. Хотел ли Бог, чтобы было мученичество? Повелел ли Он его? Для разрешения вопроса примем в основание божественный авторитет, дабы порицатели мученичества не прежде признали выгоды его, как когда будут побеждены. Приличнее обуздывать ересь строгостью, нежели кротостью: надобно вооружённой рукой укрощать злобу, противящуюся убеждениям. Нет сомнения, что открыться могут некоторого рода предубеждения благости в пользу такого учреждения, основателем которого признаётся Сам Бог. Противники наши да обождут несколько времени ссылок на Евангельские тексты. Я намерен сперва объяснить закон, служащий им корнем; я хочу, чтобы воля Божья, так сказать, ключом била из тех мест, где я обретаю Самого Бога.
«Аз есмь Господь Бог твой», говорит Он, «изведый тя от земли Египетския, от дому работы. Да не будут тебе бози инии, разве Мене. Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею. Да не поклонишися им, ниже послужиши им: Аз бо есмь Господь Бог твой».
Далее в той же главе сказано:
«Вы видесте, яко с небесе глаголах к вам. Не сотворите себе сами богов сребрянных, и богов златых не сотворите самым себе» (Исх. 20:2-4, 22-23).
Во Второзаконии Господь говорит:
«Слыши, Израилю: Господь Бог ваш Господь един есть: и возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и от всея силы твоея».
И в другом месте:
«Вонми себе, да не забудеши Господа Бога твоего, изведшаго тебе от земли Египетския, от дому работы. Господа Бога твоего да убоишися, и Тому единому послужиши, и к Нему прилепишися, и именем Его кленешися. Да не ходите в след богов иных, богов языческих, иже окрест вас: яко Бог ревнив Господь Бог твой посреде тебе: да не разгневается яростию Господь Бог твой на тя, потребит тя от лица земли».
Предлагая народу Своему благословение и проклятие, Он говорит:
«Благословение» (даётся вам), «аще послушаете заповедей Господа Бога вашего, елики Аз заповедаю вам днесь, и клятву, аще не послушаете заповедей Господа Бога вашего, елики Аз заповедаю вам днесь, и совратитеся с пути, его же заповедах вам, идущее послужити богом иным, их же не весте».
Надлежит истребить их без пощады:
«Пагубой погубите вся места, в них же служиша тамо языцы богом своим, яже вы приимете, на горах высоких и холмех, и под древом сеновным. И да раскопаете требища их, и сокрушите столпы их, и дубравы их ссечете, изваяние богов их сожжете огнем, и погубите имя их от места того».
При вступлении народа Его в обетованную землю и при потреблении чуждых народов, Он возобновляет Свои предостережения:
«Внемли себе, да не взыщеши последовати им, по потреблении их от лица твоего, не взыщи богов их, глаголя: якоже творят языцы сии богом своим, сотворю и аз» (Втор. 6:4-5, 12-15. 9:27-28. 12:2-3, 30).
Следующее повеление замечательно:
«Аще востанет в тебе пророк или видяй соние, и даст тебе знамение или чудо, и приидет знамение или чудо, еже рече к тебе, глаголя: идем, да послужим богом иным, их же не весте. Да не послушаете глагол пророка того, или видящаго сон мой: яко искушает Господь Бог твой вас, еже уведети, аще любите Бога вашего всем сердцем вашим и всею душею вашею. Во след Господа Бога вашего ходите, и Того бойтеся и заповеди Его сохраните, и гласа Его послушайте, и Тому служите и к Нему прилепитеся. И пророк той или видяй сон да умрет: глагола бо еже прельстити тя от Господа Бога твоего».
Через несколько строк там же я читаю:
«Аще помолит тя брат твой от отца твоего или от матере твоея, или сын твой, или дщерь твоя, или жена твоя, яже на лоне твоем, или друг твой равен души твоей, отай глаголя: идем и послужим богом иным, их же не видел еси ты и отцы твои, от богов языков, иже окрест вас, близ сущих тебе, или дальних от тебе, от конца земли: до конца земли:- да не соизволиши ему, и не послушаеши его, и да не пощадит его око твое, и не возлюбиши его, ниже прикрыеши его: возвещая да возвестиши о нем, рука твоя да будет на нем в первых убити его, и руки всех людей послежде, и побиют его камением, и умрет, яко взыскал есть отвратити тебе от Господа Бога твоего».
Следует описание участи городов, если по строгому изысканию окажется, что:
«Сотворися мерзость сия в вас. Убивая да убиеши вся живущыя во граде оном убийством меча, проклятием проклените его вся яже в нем, и зажжеши град огнем и вся корысти его всенародно пред Господем Богом твоим; и будет пуст во веки, не возградится посем, и да ничто же прилепится от проклятия руце твоей, да отвратится Бог от ярости гнева Своего».
Ненависть Его к идолам внушила Ему изречь множество проклятий за многобожие и нарушение заповедей Его:
«Проклят человек, иже сотворит изваяние и слияние, мерзость Господеви, дело рук художника, и положит е в сокровении.— Проклят всяк человек, иже не пребудет во всех словесех закона» (Втор. 13:1-5, 6-10, 14-17. 27и 26).
В книге Левит подтверждается то же самое:
«Не последуйте идолом, и богов слияных не сотворите себе: Аз Господь Бог ваш.— Мои сынове Израилевы раби суть, отроцы Мои сии суть, их же изведох из земли Египетския: Аз Господь Бог ваш.— Не сотворите себе образов рукотворенных, ниже изваянных, ниже столпа поставите себе, ниже камене поставите в земли вашей во знамение, во еже покланятися ему: Аз есмь Господь Бог ваш» (Лев. 19:4. 25:55. 26:1).
Таковы первые узаконения, изречённые Богом устами Моисея. Они относятся не только к древним Евреям, но и к тем людям, которых Бог Израильский извёл из Египта мира сего, наводнённого суевериями, и извлёк из дома рабства человеческого. Впоследствии Пророки не преставали в один голос повторять слова того же Бога, подтверждавшего и освящавшего первый закон Свой беспрерывным воспоминанием одних и тех же наставлений. Ничего не было понятнее того запрещения, на которое Он паче всего настаивал: «не сотвори себе кумира, ниже поклонися ему». Псалмопевец тоже засвидетельствовал: «идоли язык», говорит он, «сребро и злато, дела рук человеческих: очи имут, и не узрят; ушы имут, и не услышат; ноздри имут, и не обоняют; руце имут, и не осяжут; нозе имут, и не пойдут; не возгласят гортанем своим. Подобни им да будут творящии я, и вси надеющиися на ня» (Пс. 113:12-16).
3) Должен ли верховный Бог сносить, чтоб имя и честь Его опозориваемы были ложью? Может ли Он не воспрещать людям, освобождённым Им от ига суеверия, возвращаться постыдным образом снова в рабство Египетское? С другой стороны, имеет ли Он право требовать, чтобы дети, Им усыновлённые, удалялись от служения Ему? Вопросы эти не подлежат исследованию. Никто не должен требовать от нас объяснения, желает ли Бог, чтобы закон, Им изданный, был соблюдаем, и отмщает ли Он за пренебрежение к такому закону, на исполнение которого изъявил Он Свою волю. К чему и закон, если бы Бог не требовал, чтобы люди Ему повиновались! Тщетно настаивал бы Он на том, когда бы нарушителей не восхотел наказывать.— Мне остается доказать, что предыдущие узаконения относились именно к тем суевериям, которые Бог уничтожал или за которые наказывал. Вопрос о мученичестве приобретёт через то всю свою достоверность.
Моисей находился на горе с Богом, когда народ, не вытерпев долгого его отсутствия, столь для него необходимого, потребовал, чтобы изваяны были ему боги, которых бы должен он был скорее обратить в прах. Народ многократно на том настаивал. Аарон повелел Израильтянам растопить в огне золотые украшения, висевшие у жён их в ушах. Так-то променяли они на смертный приговор слово Божье, которое есть наилучшее украшение для ушей человеческих. Покорствующий огонь превратил металл в безумное животное, как бы в явный укор Израильтянам: «идеже сокровище ваше, ту и сердце ваше», то есть, оно у них было в Египте, который между прочими суевериями обоготворял вола Аписа. Три тысячи человек были за это умерщвлены от своих родных и ближних, потому что они первые были участниками в возмущении и нанесли оскорбление Богу, который был для них более, нежели отец, более, нежели ближние; а потому они первые подверглись и казни.
В книге Чисел упоминается, что «Израильтяне живя в Саттиме, осквернишася блужением со дщерьми Моавли, и призваша я в требы кумир своих: и ядоша людие требы их, и поклонишася кумиром их, и причастися Израиль Веельфегору» (Числ. 25:1-3). За это второе идолопоклонство, осквернённое блудом, двадцать четыре тысячи умерших были жертвой правосудия Божьего.
По смерти Иисуса Навина Израильтяне «оставиша Господа Бога своего, и послужиша Ваалу и Астартом. И разгневася яростию Господь на Израиля, и отдаде их в руки врагов их. И не возмогоша противостати перед лицем врагов своих. И рука Господня бяше на них во злая, и озлоби их зело. И возстави им Господь судии. Но и судей не послушаша И бысть егда умираше судия, и отвращахуся, и паки растлевахуся паче отец своих, идуще в след богов иных, служити им и поклонятися им. И разгневася яростию Господь на Израиля, и рече: понеже остави род сей завет Мой, его же заповедах отцем их, и не послушаша гласа Моего, и Аз не приложу изгнати мужа от лица их от сих языков, их же остави Иисус Сын Навин на земли и умре» (Кн. Суд. 2:12-16, 19-21). Из книги судей и из книг царств видно, что Бог часто давал Израилю чувствовать гнев Свой посредством этих соседних народов, содержа их, так сказать, в запасе, а равно посредством кровавых войн, отвода людей в плен и содержания в узах, каждый раз когда Израиль удалялся от Бога, особливо же, когда впадал в идолопоклонство.
4) Если же известно, что идолопоклонство с самого начала воспрещаемо было узаконениями, беспрерывно повторяемыми и сопровождавшимися угрозами, если многочисленные и страшные примеры доказывают, что оно никогда не оставалось безнаказанным, и что пред Богом нет преступления столь дерзкого, как это отступление от закона: то мы сами должны заключить, что цель угроз и мщений Божьих за него, есть достаточный авторитет в пользу мученичества, и что надлежит не только принимать его без опасения, но и переносить мужественно. Воспретить идолопоклонство значило открыть дверь к исповеданию священного имени Божьего; без чего что сталось бы с этой великодушной преданностью и обречением себя на жертву? Божественный авторитет заблаговременно уготовал то, чему надлежало исполниться. Таким образом, если мы ныне подвергнуты пытке: то не иной кто, как Бог, привёл нас в это положение. Скорпион заражает ядом рану, отрицая таковую волю Его и богохульствуя против неё, с тем намерением, чтоб или внушить иного бога с другой волей, или отнять доверие к воле нашего Бога, или же, по крайней мере, воспротиворечить святой Его воле, не имея возможности её отвергнуть. Мы уже в других местах оградили существование нашего Бога, производя борьбу с каждой ересью особо. Теперь, ограничиваясь одной статьёй, мы постановляем за правило, что воля Бога Израилева, этого единого Бога, отверзает врата к мученичеству; причём или устраняет ересь или казнит её, когда возникнет. Если, наконец, нужно будет нечто и претерпеть для исполнения этого правила: то одно из условий к соблюдению его должно состоять в том, что я обязан перенести всё, касающееся до нарушения правила. Что же это такое? То, что мне надлежит подвергнуться всяким оскорблениям, ожидающим меня, как скоро я остерегаюсь от ереси. Кто возлагает на меня правило, Тот, без сомнения, возлагает и повиновение к Себе. Кто требует покорности, Тот даст и средства и способы. Верховный мой Законодатель говорит мне: «да не будут тебе бози инии разве Мене». Ни словом, ни делом не сотвори себе иного Бога. Не поклоняйся никому, кроме Того, Кто тебе это повелевает, какого бы рода ни было поклонение. Он велит мне ещё бояться Его, дабы Он меня не оставил, и любить Его всеми силами существа моего, даже с пожертвованием за Него моей жизни. Я дал клятву умереть под Его знамёнами. Враги Его вызывают меня на брань. Согласиться с ними значит оподлить себя подобно им. Нет! Я сохраню веру на поле сражения. Какая нужда, буду ли я ранен, пронзён, убит! Кто может обречь на смерть своего защитника, как не Тот, Который заранее предназначил его к столь геройскому самоотвержению?
5) Ты знаешь теперь волю Бога моего. Изветы против неё мы отразили. Для усиления наших доводов, рассмотрим ещё качество этой воли. Излишне было бы распространяться о том, что Бог мой благ: мы доказали уже то в статье против «Маркиона». Впрочем, довольно наименовать Бога, чтобы, несомненно, веровать, что Он благ. Полагая Бога злым, ты должен избрать одно из двух: или отвергнуть существо злого Бога или приписать благость Тому, кому присваиваешь божество. Во всяком случае, окажется благой воля Бога, который не может иначе быть Богом, как будучи благим. Благость законоположения, постановленного волей Божьей, служит тому новым доказательством: дело идёт о мученичестве. Благая вещь не может истечь от кого иного, кроме как от благого же существа. Я утверждаю, что мученичество есть благо пред Богом, воспрещающим и наказывающим идолопоклонство. Противник идолопоклонства есть мученик. Да и кто может противоборствовать злу, как не благо? Иной подумает, что мы хотим отвергнуть взаимные противности блага и зла. Совсем нет. Но мученичество есть другого рода: оно сражается с идолопоклонством не со слезами, но при сверхъестественной и особенной благодати, и освобождает нас от идолопоклонства. Кто не решится признать за благо то, что нас избавляет от зла? Что означает отвращение к идолопоклонству и к мученичеству, как не ненависть к смерти и к жизни? Жизнь заключается в мученичестве, как смерть в идолопоклонстве. Ты именуешь жизнь злом; следовательно, ты должен называть смерть благом. Но какая превратность мыслей у большей части людей? Отвергают они то, что спасает; приемлют то, что губит; подвергаются явно опасности, лишают себя лекарства с жестоким упрямством, находят сноснее умереть, нежели постараться излечиться. Посмотри, что, в самом деле, происходит со многими: они устраняются от помощи, которая могла бы доставить им жизнь, иные по безумию, другие по робости, некоторые по лживому стыду. Человеческая медицина имеет также свои неприятности: резание, прижигание, прикладывание пластырей, Но я не назову злом ни того, ни другого, ни третьего, потому что боль, ими производимая, приносит мне пользу. Я не только не стану отвергать этих операций потому, что они меня мучают, но буду домогаться их именно потому, что мучают. Выгоды от операции смягчают суровость её. Больной кричит, вертится, испускает вздохи под руками медика. Всё это — правда, но он же наполнит дарами те самые руки, на которые только что перед тем жаловался. Вчера они были жестоки, а сегодня искусны и благодетельны. То же самое бывает и с мученичеством. Если оно и кажется грозным, то для того только, чтобы спасти. Неужели не позволительно Богу излечивать для вечности каждую из наших болезней огнём и мечём?
Подивись тут также мудрости медика. Он противополагает свирепству болезни лекарства, сообразные её свойству, когда, следуя методу, противному на вид, облегчает он наши страдания посредством наших же страданий. Действительно, он останавливает воспаление посредством сильнейшего воспаления, тушит жар горячки возбуждением жажды, уменьшает распространение желчи горькими питиями, надрезанием жилы удерживает бегущую кровь. А ты, ты мечтаешь обвинять Бога, и притом Бога, ревнивого, когда Он хочет вступить в борьбу со зловредным началом, то есть, с идолопоклонством, хочет прийти к нам на помощь, воздать оскорбление за оскорбление, попрать смерть смертью, отразить заклание закланием, устранить муки муками, разрушить казни казнями, доставить жизнь, причиняя смерть, облегчить плоть, с виду уязвляя её, спасти жизнь, желая её как бы исторгнуть? То, что ты именуешь неустройством, есть домостроительство божественной премудрости. Строгость, которую ты порочишь, есть истинная благодать. Бог вознаграждает вечностью минутные испытания. Воздай славу Богу, оказывающему суровость единственно для блага твоего. Ты к счастью своему впал в руки Его: Он может обозреть болезни твои. Болезнь всегда предшествует врачу. Человек подверг себя гибели. Он имел от Господа, как от милосердого врача, полезное предуведомление жить по закону, то есть, вкушать от всех плодов, исключая плодов указанного ему дерева. Докучливое запрещение! Законодателю было это хорошо известно. Человек, слепо покорствуя внушениям того, кого предпочёл, нарушил правило воздержания, и поднёс запрещённый плод к устам своим. Пресытившись ослушанием, он, так сказать, созрел к смерти, и тем заслужил совершенную гибель, сам того пожелавши. Но Господь, допустив первому брожению греха пасть и действию его переработаться по времени, составил мало помалу против него лекарства, которые не иное что суть, как догматы веры, как наука бороть порок, обрезывать слово смерти посредством слова жизни, и истреблять чувство ослушания чувством повиновения. Ты сам теперь видишь, что когда верховный этот Врач повелевает умереть, то творит только то, что прогоняет дебелость смерти. О человек! Зачем отрекаешься ты исцелиться ныне смертью, когда прежде не боялся погубить себя ею? Зачем не хочешь принести себя в спасительную жертву, когда желал низвергнуться в пропасть, приводящую в ничтожество? Как можно до такой степени небречь противоядием и алкать яда?
6) Если правда, что Бог предлагает нам мученичество для испытания, дабы человек этим оружием побеждал древнего врага и торжествовал над тем, кому столь легко уступил некогда победу над собой: то щедроты всесильного Бога в этом случае не преминули обнаружиться ещё более, нежели прежде строгость Его. Для Него мало было исторгнуть человека верой из когтей сатаны. Он восхотел, чтобы человек торжественно попрал сатану ногами на тот конец, дабы жертва не только была освобождена от врага, но и низринула победителя. Тот, кто призвал нас к спасению, считает Себе за удовольствие призвать нас и к славе. К радости свободы Он присоединил утеху приобретения венца.
Посмотри, с каким усердием города наши празднуют сражения и торжественные бои, которые с давнего времени изобрело греческое суеверие, поддерживаемое страстью к удовольствию. Свидетелем тому может служить Африка. Все окрестные селения доселе оглушают рукоплесканиями своими Карфаген, удостоенный некогда пифических игрищ на древнем своём поприще. Таким образом, во все времена люди полагали, что для возбуждения соревнования, придачи силы телу и возвышения голоса, приличествует предлагать атлетам целью награду, назначать для них судьями зрителей, выставлять приманкой удовольствие. Этой ценой искупаются все изнурения, все язвы. Люди дозволяют себя бить, крутить, терзать, рвать в куски, обагрять кровью. Бывает ли хотя один, который бы вздумал упрекать судей в допущении людей оказывать друг другу такое насилие? Вне поприща они могут требовать удовлетворения за обиду; но здесь удары и язвы исчезают под ослепительным обаянием венков и рукоплесканий, наград и публичных отличий, изображений и статуй, надежды пережить себя в памяти людей и мечтательного бессмертия своего имени. Слышал ли ты когда атлета, жалующегося на свои раны? Верно никогда, потому что он сам их ищет. Венок скрывает его язвы, пальма укрощает его кровь: он напыщен более победой своей, нежели язвами, нанесёнными телу его. Скажи: неужели и за этим сочтёшь ты оскорблённым столь радостного бойца? Но что я говорю? Сам изувеченный упрекает ли в своём несчастье судью, председящего над игрищами?— Неужели же не приличествует Богу предлагать Свои сражения, Свои игрища; открывать для нас эту арену, где Он нас выставляет на позорище людям, Ангелам и всем небесным силам; испытывать, кто какую имеет крепость души и плоти; предназначать одному пальму, другому честь и славу, тому право гражданства, а этому другие награды; иных же осуждать, и тех, кого наказал Он, отвергать с бесчестьем? Не вздумаешь ли ты ещё назначать для Бога время, образ действия и место, где Он должен судить Свое семейство, как будто премудрость и предвидение не входят в атрибуты судии?
Но что сказать, если Бог предлагает нам мученичество не для борьбы, а для преуспеяния в вере нашей? Не должна ли была вера иметь пред глазами как бы надежду свыше, посредством которой могла бы собираться с силами своими, ограничивать свои желания и постоянно восходить вверх, так как и земные власти стараются возвышаться со степени на степень? С другой стороны, каким образом могли бы быть «в дому Отца» семейства «обители многи», если бы различие заслуг не было приемлемо в уважение? Каким, также, образом «звезда от звезды во славе отстоять» бы могла, если бы лучи не были различного рода? Если же вера долженствовала шествовать с высоты на высоту, от славы к славе, то и победы её должны были искупиться трудовой ценой изнурения, страдания, мучения и самой смерти. Но рассмотри также, каково и вознаграждение. Жертвуя всем тем, что для нас всего дороже, телом и душой, из которых первое есть дело рук Божьих, второе — вдуновение Создателя, человек кладёт только капитал свой в кассу, чтобы получать проценты на проценты, тратит, чтобы приобрести более и более: какова цена, такова и награда. Бог предвидел заранее, что среди испытаний человеческой бренности, нападений врага, сетей мира и искушений всякого рода, вера, вышедши из купели возрождения, подвержена будет величайшим опасностям. Сколько несчастных могло бы погибнуть по получению уже спасения! Сколько гостей в осквернённых ризах могло бы явиться на брачный пир! Сколько нерадивых могло бы забыть возжечь свои светильники! Сколько заблудших овец надлежало бы отыскивать по долинам, горам и дебрям, и приносить на раменах! Для этого-то Бог приблизил к нам, как сугубую надежду и последнее убежище, борьбу мученичества, уготовал нам кровавую баню, обеспеченную со стороны безопасности, баню, блаженство которой Псалмопевец воспевает так: «блажени, их же оставишася беззакония, и их же прикрышася греси. Блажен муж, ему же не вменит Господь греха» (Пс. 31:1-2). Действительно, в чём можно обвинить мучеников, положивших самую жизнь свою в этой очистительной бане? По прикрытию множества грехов, душа их, любя Бога всеми силами своими, которые употребляет в борьбе мученичества, предаёт себя добровольно за Бога: любовь именно и составляет мученичество. Лекарства, советы, суды, зрелища: неужели всё это кажется тебе и теперь жестокостью Создателя моего?— Неужели Бог алчет крови человеческой?— Алчет, могу я отвечать с уверенностью, если человек алчет царствия Божьего, если человек алчет спасения, не подверженного никакой опасности, если человек алчет вторичного возрождения. Нельзя никому завидовать в возмездии, где мера награды и казни одинакова для всех.
7) Пусть скорпион ереси ещё попытается метать свои стрелы, пусть ещё вопиёт, что Бог человекоубийца. Я с ужасом отражу ядоносное дыхание богохульства сектатора, но, тем не менее, основываясь на свидетельстве самого даже разума, не откажусь от Бога, который под именем премудрости устами «Соломона» объявил Себя более, нежели как бы человекоубийцей: «закла премудрость», говорит Он, «своя жертвенная» (чад своих) (Притч. Сол. 9:2). О, заклание, исполненное премудрости, порождающее чад её для жизни; заклание, исполненное разума, вводящее их в обладание славой! О, прелестное детоубийство, мнимое преступление, совершаемое с неслыханным искусством! О, святая жестокость, закалающая для того, чтобы жертва никогда не умерла! Что же после этого следует? «Премудрость во исходех поется». Да и в самом деле, не поются ли вне (во исходех») гимны и в честь мучеников? Премудрость в стогнах дерзновение водит; ибо закалает чад своих единственно для их счастья. «На краех стен проповедуется» (Там же 1:20—21), как-то, в то время, когда, по словам «Исайи», она взывает: «Аз есмь Господень, Аз Иаковль, Аз Израилев». О добрая мать! Как бы я желал считаться между чадами её, чтобы быть от неё закланным! Зачем не могу я быть заклан, чтобы сделаться чадом её! Но довольствуется ли она одним закланием, не требует ли также и мучения чад своих? Я слышу, как Бог негде говорит: «очищу их, яко сребро, и испытаю, яко злато»:- очистит и испытает без сомнения в горниле казней и терзаний мученичества, которые суть как бы пробный камень веры.
Апостол также не не ведал, о каком Боге проповедовал, когда сказал: «иже убо Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его, како убо не и с Ним вся нам дарствует» (Римл. 8:32). Ты видишь сам: божественная премудрость заклала собственного Сына, Сына своего первородного, единственного, дабы Он жил, или лучше сказать, дабы привести к жизни всех человеков. А как премудрость есть сам Христос, предавший Себя за грехи наши: то я могу прямо сказать, что Премудрость сама себя заклала. Слова заключают в себе две вещи: звук и смысл: не довольно того, чтобы телесное ухо их слышало; надобно, чтоб и духовное ухо их проникало. Кто не понимает действий Божьих, тот вопиет против жестокости. Но мы можем как угодно их не понимать, а священные тексты дело своё делают, и дерзость суждений останавливают. «Кто бо разуме ум Господень, или кто советник Ему бысть, или кто прежде даде Ему» (Римл. 11:34), кто открыл Ему путь разумения? Между тем, мир для укрощения гнева богов своих, издавна приносил им человеческие жертвы, как то: Скифы Диане, Галлы Меркурию, Африканцы Сатурну. Даже и в наше время Латиум (Рим) все площади города окропляет кровью человеческой в честь своего Юпитера. Жалуется ли кто на это? Не говорит ли всё собрание, что тут скрывается нечто тайное, или что воля богов непостижима? Если бы наш Бог потребовал Себе мученических жертв и приношений: то кто бы стал упрекать Его в гибельной Религии, в плачевных обрядах, в алтарях, обращённых в костры, и во множестве жрецов, трупами окружённых? Не счёл ли бы себя напротив того каждый счастливым, что сам может послужить Богу пищей?
8) Я останавливаюсь на одном предмете, и ограничиваюсь только разысканием того, предписано ли от Бога мученичество, дабы ты уверился в мудрости предписания, если сознаёшься, что оно действительно есть предписание Божье; ибо Бог ничего не предписывает без мудрости. «Честна пред Богом смерть преподобных» Его (Пс. 115:6). Так воспел Псалмопевец. Не думаю, чтоб он разумел тут смерть обыкновенную, общую дань, которой все мы подвержены, а ещё менее смерть позорную, заклеймённую нечестием и праведным осуждением, но верно смерть, пренебрегаемую ради засвидетельствования Религии, славную борьбу, где мученик жертвует собой, чтобы пребыть верным правде и клятве своей, такую борьбу, какую «Исайя» описал: «видите, како праведный погибе, и никто же не приемлет сердцем; мужие праведнии вземлются, и никто же разумеет; от лица бо неправды взяся праведный; будет с миром погребение его» (Ис. 57:1-2). Здесь всё заключается: и возвещение о мучениках, и их награда.
С самого начала всегда правда подвержена была насилию. Как скоро люди начали чтить Бога, Религия сделалась предметом зависти. Кто был благоугоден Богу, тот был убит, и убит братом своим. Нечестие, поспешая к человекоубийству, сначала пролило собственную кровь. Праведники погибли: почему и Пророкам не погибнуть? «Давид» спасается бегством. «Илия» сохраняет жизнь свою потому только, что скрылся. «Иеремия» побит камнем. «Исайя» перепилен пилой. «Захария» умерщвлён между притвором и алтарем, оставив на камне неизгладимый знак пролитой им крови. Сам Предтеча, заключивший закон и Пророков, человек, бывший более Пророка, наименованный Ангелом, был позорным образом обезглавлен в награду бесстыдства. Во все времена люди, одушевляемые Духом Божьим, охотно позволяли Ему вести себя на муки, дабы примером своим оправдать своё учение. Когда целый город (Вавилон) из слепого повиновения спешил поклониться истукану царя своего, три пленных отрока Израильских не позабыли, чего требовала от них вера, умеющая быть свободной в самых цепях, умеющая бороться с идолопоклонством. Они помнили то, что «Иеремия» написал об этом пленении: «Ныне узрите в Вавилоне боги сребряны и златы и каменны и древяны на раменах носимы, показующыя страх языком. Блюдитеся убо, да не и вы иноплеменником уподобитеся, и страх приимет вас от них, видевше народ напреди и позади кланяющся им. Рцыте убо во уме: тебе лепо есть кланятися Владыко» (Посл. Иерем. 4-5). Посему-то отроки, отразив мужественно угрозы царя, отвечали ему с уверенностью, Богом им внушённой: «не требе нам о глаголе сем отвещати тебе. Есть бо Бог наш на небесех, Ему же мы служим, силен изъяти нас от пещи, огнем горящия, и от руку твоею избавити нас, царю. Аще ли ни, ведомо да будет тебе, яко богам твоим не служим, и телу златому, еже поставил еси, не кланяемся» (Дан. 3:16-18).
О венец мученичества, хотя и не кровавого! Они довольно страдали, довольно сгорали от огня. Бог для засвидетельствования того, что их доверие не было тщетно, удостоил их Своего покрова. Посмотрите также и на Даниила. Он поклонялся только истинному Богу. Халдеи негодуют, клевещут на него, и предают его в снедь хищным зверям. Свирепые львы, к которым спущен был пленник, конечно бы не пощадили его, если бы не оправдались возвышенные чувства Дария о божестве. Впрочем, каждому Пророку, каждому служителю Божьему, принуждаемому к идолопоклонству, и не повинующемуся, надлежало непременно пройти сквозь горнило скорбей. Не требовала ли самая справедливость, чтоб эти великодушные мужи для большего удостоверения современников или потомков своих в проповедуемой ими истине, запечатлевали её своей кровью и смертью? Да и кто согласился бы умереть, если бы не был уверен, что умирает за истину? Таким образом, не должно нисколько сомневаться: предписания, примеры, древность,— всё доказывает, что мученичество есть долг и залог веры.
9) Чтобы лишить древность таинственного значения, остаётся только постановить, будто Христианство есть новость, введённая чуждым Богом, не имеющая никакой связи с первым законом; такая новость, где Премудрость не умеет закалать чад своих. «Божество,— говорят еретики,— имеет совсем другое свойство во Христе: воля и учение Его также отличны. У Него нет мученичества, или Он хотел, чтоб оно понимаемо было иначе. Это так справедливо, что Он никогда своих слушателей не увещал пренебрегать этой опасностью. Он не обещает возмездия за эти страдания, потому что и страданий этих не желает».
Для этого-то, видно, Христос и проповедь Свою начал между прочим следующим изречением: «блажени изгнани правды ради, яко тех есть царствие небесное». Слова эти, без сомнения, относятся ко всем вообще людям. Потом, обращаясь как бы особенно к Своим Апостолам, Он говорит: «блажени есте, егда поносят вам и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех: тако бо изгнаша Пророки, иже (беша) прежде вас» (Матф. 5:10-12). Не значило ли это предсказать им, что они будут закланы по примеру Пророков?
Положим впрочем, что это условное гонение касалось только одних Апостолов. Но когда Апостолы предали нам вполне исповедание веры, когда они распространили имя христианское, сообщили дары Духа Святого, когда они суть наследственные ученики и составляют прямые отрасли Апостольского семени: то мы связаны тем же самым законом, каким были связаны и Апостолы. Они были мученики: должны и мы быть мучениками. Иисус Христос в другом месте сказал им: «се Аз посылаю вас, яко овцы посреде волков: будите убо мудри, яко змия, и цели, яко голубе. Внемлите же от человек; предадят бо вы на сонмы, и на соборищах их биют вас. И пред владыки же и цари ведени будете Мене ради, во свидетельство им и языком». Когда же прибавляет Он: «предаст брат брата на смерть и отец чадо, и востанут чада на родители и убиют их»: то явно, что Он другим людям, а не Апостолам, назначил испытать это нечестие, которому Апостолы не подвергались. Ни один из них не был предан ни отцом, ни сыном, как то с нами случается. Иисус Христос обращается потом опять к Апостолам: «и будете ненавидими всеми имене Моего ради», тем же более ненавидимы будем мы, долженствуя преданными быть от родных наших.
Таким образом, смешивая постановления, касавшиеся то до Апостолов, то до каждого из верующих, Он для всех тех, в ком имя Его пребывает, как в святилище, утвердил всеобщий закон исповедовать имя Его даже до смерти: «претерпевый до конца, той спасен будет». Претерпеть; но какие страдания? Гонение, измену, заклание. Претерпеть,— значит устоять до конца. Потом прибавляет Он тут же: «несть ученик над учителя своего, ниже раб над господина своего». Причина тому ясная. Когда Учитель и Господь подвергся гонению, измене, закланию; то тем более служители и ученики должны испытать ту же участь, дабы не были они сочтены какого либо высшего естества, если освободятся от скорби нечестия, а особенно, когда довольно для славы их и того, что с ними поступлено будет так, как с их Учителем и Господом, который поощряет их к терпению ещё следующими словами: «не убоитеся от убивающих тело, души же не могущих убити; убойтеся же паче могущаго и душу и тело погубити в геенне». Кто суть те, которые могут убить только тело, как не вышеупомянутые владыки и цари? Это, вероятно, люди. Но кто верховный владыка души как не Бог? Кто может угрожать нам мстительным огнём геенны, как не Бог же, «без воли которого ни едина от сих» (птиц), «падет на земли», то есть ни одна из сущностей человека, ни тело ни душа? «Вам и власи главнии вси изочтени суть: не убойтеся же», потому что Он к тому присовокупляет: «мнозех птиц лучши есте вы». Это значит обещать нам, что мы не вотще и не без пользы «падем на земли», когда возлюбим быть закланы лучше от людей, нежели от Бога. «Всяк, иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех. А иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех» (Матф. 10:16-18, 21, 22, 24, 28, 29, 30, 31, 32, 33).
Здесь, по крайней мере, всё кажется ясно в отношении как к определению исповедания веры, так и к отречению от неё. Человек, преданный Христианству, признаёт себя за ученика Христова. Кто принадлежит Иисусу Христу, тот в Нём и пребывает. Христос в нём находится, и он во Христе. Следовательно, кто исповедует или отвергает, что он Христианин, тот уже исповедует или отвергает Самого Христа, в нём сущего. За этим напрасно станешь ты говорить: «хотя я и отвергся, что я Христианин, но Христом не буду отвержен, потому что лично я Его не отвергся». Отвержение веры твоей, тем не менее, будет злочестиво; ибо отрекаясь быть Христианином, то есть, отрекаясь от Христа, в тебе сущего, ты отрекаешься собственно и от Него. Но этого ещё мало. Он платит презрением за презрение. Иже «аще», говорит Он, «постыдится Мене пред лицем человеков, постыжуся его и Аз пред лицем Отца Моего, иже на небесех». Отступничество есть чадо стыда. Лицо или чело есть как бы святилище души. Благоговение к Богу умирает внутри прежде, нежели внешность ослабеет.
10) Но думать с некоторыми людьми, что не здесь, то есть, не в пределах этого мира, не в течение настоящей жизни, не пред лицом людей всякого рода, надлежит исповедать веру: думать так значит порицать божественное домостроительство обо всех вещах, какие должны мы испытать в продолжение здешней нашей жизни и под державой властей этого мира. Чего доброго? Души, может быть, оставив тело и пройдя все небесные мытарства, подвергшись исследованию качества заслуг своих для узнавания, в каких обителях им жить, и будучи спрошены насчёт таинственных лекарств ереси, должны, может быть, будут засвидетельствовать веру свою пред какими-либо высшими силами, пред лицом истинных людей, может быть пред Валентиновыми Телетами, Акинетами и Абаскантами. Что касается людей, между которыми мы живём, прибавляют еретики: то сам Демиург наш считает их не заслуживающими этого имени. Что они суть в его глазах? Капля воды, падающая в сосуд, прах, ветром носимый, не иное что, как уничижение и ничтожество. Он уподобляет их иногда животным, лишённым разума».
Я согласен, что так отзывается о людях в иных местах и св. Писание; но подаёт ли это вам повод заключать, что есть другие люди, кроме нас? Мы существуем. Стало быть, Писание могло сравнивать нас с тем, с чем считало за приличное, уважая, однако же, собственность и единство нашего рода. Из того, что жизнь наша сделалась развращённой, из того, что, будучи признана достойной презрения, сравнена она с презренными вещами, не следует ещё, чтоб естество наше до того изменилось, что заслуживает получить другое наименование. Скажу ещё более. Человеку сохраняется целость естества его даже и в то время, когда беспорядки его порицаются; да и Христос не знает иных людей, кроме тех, о которых говорит: «кого Мя глаголют человецы быти, Сына человеческого» (Матф. 14:13)? «Яко же хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде» (Луки 6:31). Ответствуйте! Сохранил ли Христос естество тех, свидетельства которых требовал, и на которых изрёк правосудный приговор? Если спрошу я у ереси, где мнимые её небесные люди: то легче Арат (греческий поэт) может указать мне Персея, Цефею, Эригону и Ариадну, превращённых в созвездия. Кто бы воспрепятствовал Господу предуведомить меня чисто и ясно, что люди должны исповедовать веру свою только там, где Он явно назначил быть собственному будущему Своему исповеданию и прославлению, если бы на то была Его воля? Почему не сказал Он прямо: кто исповедает Меня перед людьми на небесах, того и Я исповедаю перед Отцом Моим на небесах? Если Он хотел говорить об исповедании пред лицом неба: то неминуемо должен бы был устранить от меня всякое недоумение об исповедании на земле, которое будто бы было Ему не угодно; ибо я не знаю других людей, кроме жителей земли, а сверх того, никто ещё не видал человека на небе. Впрочем, как поверить, что поднявшись ввысь по исходу от этой жизни, подвергнусь я испытанию там, куда не могу допущен быть, не бывши испытан, и что во второй раз допрашиваем и истязаем буду там, куда не могу войти иначе, как в качестве избранного? Небо открыто для Христианина прежде, нежели он вступит в путь к небу, потому, что путь этот доступен только для того, для кого открыто небо. К нему достигнуть значит войти в него.
«Ты возражаешь: не думаю ли я согласно с Римским суеверием учредить Янусов, Форкулов, Ламентин, и ввести другие смешные призраки для охранения дверей неба»?
Если ты когда-нибудь читал у «Давида» царя: «возмитеся» (откройтесь) «врата вечная», «и внидет царь славы» (Пс. 23:9); если ты когда-нибудь слышал, как Пророк «Амос» восклицает: «сотворяяй на небо восход Свой, призываяй воду морскую и проливаяй ю на лице земли: Господь Бог имя Ему» (Ам. 9:6): то ведай, что восход этот проложен уже для нас стопами Господа Нашего, и что дверь нам открыта торжеством Христовым. Нет уже испытаний, которым надлежало бы подвергнуться. Дело идёт уже не о суде, а о признании, не о допросе, а о принятии.
«Но небо,— говоришь ты,— и доныне закрыто».
Вспомни, что Господь здесь ещё вручил ключи к небу Апостолу «Петру», а в лице его и Церкви. Кто будет на земле допрошен и исповедает веру свою, тот их получит. Сатана утверждает, что исповедание наше будет происходить на небе, дабы убедить нас отречься здесь от веры. Подлинно преполезное наставление для моего судьи! Это будут превосходные ключи, какие принесу я с собой, явившись к Богу со страхом и боязнью от тех людей, которые «убивают тело, души же не могут убити»! Чудесное поощрение к нарушению правила веры! Я славно воспротивлюсь на небе, после того как не мог воспротивиться на земле; легко перенесу грозный взор вышних сил, после того как трепетал от взгляда сил нижних; наконец, буду непременно принят, после того, как уже исключён.
Остается тебе сказать решительно, что надобно каждому быть здесь отступником, потому что исповедание веры ожидает нас на небе. Где находится одна из двух вещей, там встречается и целое. Все противности идут одинаково. Из этого следует, что на небе должно существовать и гонение, потому что гонение есть неизбежный элемент всякого исповедания, равно как и всякой противности. О, ты, дерзновеннейший из еретиков! Зачем ещё колеблешься? Зачем не переносишь в небесные пределы гонения на Христиан? Зачем ненависть, нас преследующую, не помещаешь у того престола, где Христос восседает одесную Отца Своего? Всего лучше учреди там же на небе и Иудейскую синагогу, которая покусилась первая объявить войну Апостолам и их бичевать; приведи туда также народы, вопиющие в своём амфитеатре: доколе существует это третье поколение? Нам нужно иметь побольше братьев, отцов, сынов, тещ, невесток и даже служителей, которые бы нас предавали, как то предсказали Пророки. Все ли тут? Пусть ещё предстанут цари, владыки, вооружённые силы, перед которыми будем мы защищать свое дело. Устрой, сверх того, на небе мрачную темницу, в которую бы не проникали солнечные лучи, а если б и проникали, то не освещали бы её. Обрати в оковы земные пояса и ось мира в станок.
Надобно ли побить камнем Христианина? Град ожидает только твоих повелений. Сжечь его? Гром в твоих руках. Заклать? Орион простирает уже грозные свои мышцы. Предать в снедь хищным зверям? Север спускает двух своих Медведиц, зодиак своих Волов и Львов.
«Претерпевый до конца, той спасен будет». Таким образом, конец, заклание, страсти, исповедание веры: всё это совершится на небе. Где же будет плоть, присутствие которой необходимо для столь многоразличных подвигов? Где будет тело, которое одно может быть убито руками человеческими? Таково должно быть заключение здравого ума, хотя бы он забавлялся даже и иронией; ибо желать гонения значит то же, что соединять с ним всю неизбежную его свиту, дабы мученичество могло служить свидетельством веры. Действительно, исповедание проистекает от гонения, а гонение совершается через исповедание. Здесь на земле ненависть вооружается против имени Христианского, здесь на земле остервеняется гонение, здесь на земле измена нас предаёт, допросы принуждают богохульствовать, палачи свирепствуют. Каждое из этих деяний относится и к исповеданию и к отступничеству. Если всё прочее происходит здесь на земле: то в другом месте исповедания нет. Если исповедание бывает в другом месте: то, что делает всё прочее здесь на земле? Но на небе ничего подобного быть не может. Следовательно, на небе нет исповедания. Если ересь мечтает, что на небе допросы и исповедание происходят иначе, нежели на земле, то она должна определить различные к тому приёмы, которые бы не имели ничего общего с подвигами, обозначенными в св. Писании. Мы со своей стороны могли бы на этот счёт сказать ей следующее: это точно твоё дело, лишь бы только допросы и исповедания здесь на земле, проистекающие из элементов гонения, сохранили в точности качество своих наименований, так чтобы можно было веровать, как написано, и понимать, как сказано. Что до меня касается: то я всё это домостроительство ограждаю авторитетом самого Господа, который означенному исповеданию не определил другого места, кроме земли. Объяснив то, что относится к исповеданию и отступничеству, зачем потом сказал Он: «не мните, яко приидох воврещи мир на землю: не придох воврещи мир, но меч. Придох бо разлучити человека на отец своего, и дщерь на матерь свою, и невестку на свекровь свою; и врази человеку домашнии его» (Матф. 10:34-36)? Тогда действительно может происходить, что «предаст брат брата на смерть и отец чадо, и востанут чада на родители и убиют их; претерпевый же до конца, той спасен будет» (Там же 10:21—22). Это так справедливо, что этот меч Господний, посланный на землю, а не на небо, определяет именно землю местом подвижничества для исповедания, которое претерпевши до конца, должно подвергнуться смерти.
11) Мы таким же образом докажем, что всё прочее приспособляется также и к мученичеству. «Иже любит жизнь свою паче Мене, несть Мене достоин», то есть, недостоин тот Христианин, который пожелает лучше жить, отвергшись Меня, нежели умереть, исповедав Меня. «Обретый душу свою, погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю». Стало быть, Христианин может сохранить жизнь свою, когда будет стараться искупить её отступничеством; но он погубит в аде эту жизнь, которую думал отступничеством приобрести. Мученик, умирающий во исповедании веры, теряя временную жизнь, обрящет жизнь вечную. Судьи и Игемоны, чтобы принудить нас к клятвопреступлению, говорят нам: спасите жизнь свою, не губите себя. Но слова Христовы нс могут быть иные, как сообразные с участью Христианина.
«Егда предают вы, и пред, владыки и цари ведении будете, не пецытеся, како или что возглоголете». Тут Иисус Христос даёт служителям Своим наставление, и уведомляет их, что Дух Святой устами их отвечать будет. Велит ли Он нам посетить брата нашего в темнице? Этот брат, о котором велит Он заботиться, есть исповедник. Утверждает ли Он, что Бог отомстит за избранных Своих? Это относится к мести за страдания мученика, Им утешаемого. Что значит также притча о семени, иссохшем на бесплодной земле, как не жестокость гонения? Если из всего, в притчах сказуемого, не должно ничего принимать в естественном смысле: то слова, в них содержащиеся, без сомнения скрывают какое-либо таинство, и заключают в себе одну вещь, тогда как смысл их относится к другой вещи, подобно как это бывает в аллегории, в притче или в гадании.
Какими бы суетными умствованиями ни тщеславились наши Скорпионы, каковы бы ни были стрелы, которыми они производят раны, я желаю, чтобы мне предоставлено было одно только доказательство. Мы ссылаемся на самые происшествия. Согласны ли они буквально со священным Писанием? Писание, конечно, хотело обозначить совсем другую вещь, когда этих происшествий в нём нет. Что написано, то неминуемо должно произойти. Стало быть, что написано, то произойдёт, если между тем не произойдёт что-либо другое. Но вот все люди возненавидели нас по причине нашего имени, как написано; ближние предают нас, как написано; нас ведут на суд к властям, допрашивают, мучают и убивают, как написано. Господь объявил о том точно так же. Если бы объявил Он иначе, не в том смысле: то почему происшествия не исполняются иначе, то есть, исполняются не так, как, по мнению еретиков, Он объявил? Но нет! Они исполняются именно так, как Он объявил; а объявил Он так, как они исполняются; ибо им нельзя бы было исполняться иначе, нежели как Он объявил, да и Сам Он не объявил бы их иначе, нежели как желал, чтоб они исполнялись. Таким образом, св. Писание обозначает только то, о чём гласят происшествия. Если же предсказанные происшествия не исполняются: то, каким образом исполнятся происшествия не предсказанные? Исполняющиеся происшествия были бы не предсказаны, если бы предсказание и происшествия находились в противоречии. Но теперь, когда происшествия согласуются со словами и слова с происшествиями, еретики хотят нас уверить, что слова имеют совсем другой смысл. Что же произошло бы, если бы происшествия приняли иное направление? Отвергнуть происшествия и принять гадания, значило бы ниспровергнуть веру. На столь жалкое смешение понятий я ответствую, что если происшествия, исполняющиеся согласно тому, как написано, не те самые, какие возвещает предсказание: то надобно исключить те происшествия, которые не должны исполниться согласно тому, как написано, дабы они не подверглись той же участи, как и первые. Когда происшествия и слова находятся в противоречии: то происшествия могут показаться не предсказанными, если предсказаны иначе, нежели как должны исполниться. Как не отказаться от веры в предсказания, изобличаемые во лжи происшествиями? Стало быть, еретики, верящие предсказаниям, происшествиями не оправдываемыми, верят тому, что не предсказано.
12) Затем, кто лучше в состоянии понимать внутренний смысл св. Писания, как не школа Самого Иисуса Христа, как не ученики, избранные Господом для преподавания нам всякого рода познаний, ученики, которых Он поставил нашими учителями и наставниками во всём? Кому удобнее мог Он открыть истинный смысл слов Своих, как не тем, которые были свидетелями славы Его во время преображения, то есть, «Петру», «Иоанну», «Иакову», а потом и «Павлу», которого восхитил до третьего неба прежде ещё мученичества его? Божественные мужи эти могли ли писать что-либо иначе, нежели как чувствовали, писать одно, а мыслить другое, могли ли быть Апостолами лжи, а не истины? Апостол «Пётр» говорит избранным пришельцам Понта так: «кая похвала, аще согрешающе мучими терпите? Но аще добро творяще и страждущс, терпите, сие угодно пред Богом. На сие бо и звани бысте, зане и Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его». Также в другом месте: «возлюбленнии, не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся. Но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся веселящеся. Аще укоряеми бываете о имени Христове, блажени есте, яко славы и Божий дух на вас почивает: онеми убо хулится, а вами прославляется. Да не кто убо» от вас постраждет яко убийща, или яко тать, или яко злодей или яко чуждопосетитель: аще ли же яко Христианин, да не стыдится, да прославляет же Бога в части сей» (1 Пет. 2:20-21, 4:12-16).
Послушаем также Иоанна Богослова: «мы должни есмы»,— говорит он,— «по братии душы полагати... Страха несть в любви; но совершенна любы вон изгоняет страх, яко страх муку имать: бояйся же, не совершися в любви» (1 Иоан. 3:16, 4:18).
Какой тут предлежит нам страх, как не страх, внушающий отступничество? Какая на священном языке быть может совершенная любовь, как не любовь, рассеивающая страх и поддерживающая мужество исповедника? Какими ужасами должен быть наказан страх, как не ужасами, имеющими объять клятвопреступника, который погибнет с телом и душой в адском пламени? «Умирай за братию», говорит нам Апостол, «а кольми паче за Иисуса Христа». Апокалипсис слишком хорошо приготовил его к подобным советам. Там Дух Святой Ангелу Смирнской церкви написал: «се имать диавол всаждати от вас в темницы, да искуситеся, и имети будете скорбь до десяти дней. Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота» (Апок. 2и далее). Такое же увещание сделано Ангелу Пергамскому, когда «свидетель верный Антипа убиен бысть там, идеже живет сатана». Такое же увещание дано и Ангелу Филадельфийскому, которого «Господь соблюдёт от годины искушения, хотящия приити на всю вселенную, за то, что он соблюл слово Его и не отвергся имени Его». Каждому победоносцу обещана награда: одному «ясти от древа животнаго», другому «не вредитися от смерти вторыя», третьему «вкушати от манны сокровенные, и имети камень бел и на камени имя ново написано, его же никто же весть, токмо приемляй». Иной получает «жезл железный пасти языки и звезду утреннюю». Этот «облечется в ризы белыя, и имя его не изгладится от книги животных». Тот будет «столпом в церкви Божией, и напишется на нем имя Бога и имя града Божия нового Иерусалима». Этому дастся «сести с Господом на Престоле Его». Кто же суть блаженные эти победоносцы, как собственно не мученики? Кто сражается, тот побеждает; кто проливает кровь свою, тот сражается. Между тем, души мучеников покоятся под алтарём, питаясь надеждой, что будут отмщены, и, облекшись в белые одежды, выжидают, «дондеже скончаются и клеврети их и братия их, имущии избиени быти, яко же и тии». Действительно, «се народ мног, его же исчести никто же может, от всякаго языка и колена, стоят пред престолом и пред Агнцем, облечены в ризы белы и финицы в руках их. Сии суть, иже приидоша от скорби великия, и испраша ризи своя и убелиша ризы своя в крови Агнчи».
Одежда души есть плоть. Скверны её омываются крещением, а пятна убеляются мученичеством. В этом-то смысле и Пророк «Исайя» обещает, что красное и червлёное сделается подобным снегу и чистейшей волне. Что касается до великого Вавилона, пьяного, по слову Апостола, «кровьми святых»: то сомневаться не должно, что он удовлетворяет пьянство своё из чаши мученичества; но из того также следует, что кто трепещет перед исповедничеством, тот подвергнется наказанию. Кто отступает, тот включён будет в число отверженных: но что я говорю? тот будет поставлен во главе их. «Страшливыи и невернии», говорит св. «Иоанн», «имут часть свою в озере горящем огнем и жупелом». Такова казнь, предназначенная страху, который «изгоняет» только «любовь», как он же в послании своём пишет.
13) Павел», из гонителей сделавшийся Апостолом, и первым проливший кровь свою за церковь, променяв меч на перо, железо на плуг, «с утра вениамин волк хищник, а на вечер дающий пищу», по словам «Иакова»: «Павел», говорю, с каким жаром превозносит мученичество, которого и сам жаждет! Послушаем, как он к Солунянам пишет: «яко самем нам хвалитися о вас в церквах Божиих, о терпении вашем и вере, во всех гонениих ваших и скорбех, показание праведного суда Божия, во еже сподобитися вам царствия Божия, его же ради и страждете» (2 Сол. 1:4-5). То же самое пишет он и к Римлянам: «Не точию же, но и хвалимся в скорбех, ведяще, яко скорбь терпение соделовает; терпение же искусство, искусство же упование, упование же не посрамит» (Рим. 5:3-4). Также в другом месте: «Аще же чада есмы, то и наследницы, наследницы Богу, снаследницы же Христу; понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся. Непщую бо, яко недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас. Чаяние бо твари откровения сынов Божиих чает» (Там же 8:17—19). Вот почему он впоследствии присовокупляет: «кто ны разлучит от любве Божия? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч, яко же есть писано: яко тебе ради умерщвляеми есмы весь день, вменихомся яко же овцы заколения? Но во всех сих препобеждаем за возлюблшаго ны. Известихся бо, яко ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая, возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. 8:35-39). Извещая Коринфян о своих страданиях, он делает о терпении как бы некоторое определение: «в трудех множае, в ранах преболе, в темницах излиха, в смертех многащи. От Иудей пять краты четыредесять разве единыя приях, трищи палицами биен бых, единой каменми наметан бых» и пр. (2 Кор. 11:23-25).
Если всё это кажется тебе более неприятностями в жизни, нежели мученичеством: то послушай далее. «Тем же благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе» (Там же 12:10). В одной из предыдущих глав он изъясняется тем же образом: «во всем скорбяще, но не стужающе си; нечаеми, но не отчаяваеми; гоними, но не оставляеми; низлагаеми, но не погибающе; всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов в теле нашем явится». Потом присовокупляет: «аще внешний наш человек и тлеет», то есть, тлеет плоть от жестокости гонений, «обаче внутренний обновляется по вся дни», то есть, обновляется душа надеждой на обещания. «Еже бо ныне легкое печали нашея по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделовает нам, не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо» (как то неприятности в жизни), «временна»: «невидимая же» (как то награды), «вечна» (Там же 4:8—18). В послании к Солунянам он благодарит Бога, что они не только «прияли слово Божие», но и «пострадали от своих сплеменник о Христе» Иисусе (1 Сол. 2:13-14). К Филиппийцам пишет: «аще и жрен бываю о жертве и службе веры вашея, радуюся и сорадуюся всем вам: такоже и вы радуйтеся и сорадуйтеся мне» (Фил. 2:17). Слышишь ли ты? Он не только превозносит счастье мученичества, но и требует, чтоб оно сопровождалось взаимной радостью. Равным образом посмотри, как он поздравляет себя в послании к Тимофею, чувствуя, что приближается уже к цели своих желаний! «Я уже жрен бываю, и время моего отшествия наста. Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды», то есть, венец мученичества, «его же воздаст ми Господь в день он» (2 Тим. 4:6-8). Выше он достаточно уже поучил возлюбленного своего ученика: «верно Слово», говорит он; «аще бо с Ним умрохом, то с Ним и оживем; аще терпим, с Ним и воцаримся; аще отвержемся, и Той отвержется нас; аще не веруем, Он верен пребывает, отрещися бо Себе не может… Не постыдися убо страстию Господа нашего Иисуса Христа, ни мной юзником Его» (Там же 2:11—13). Ещё выше он сказал: «не даде нам Бог духа страха, но силы и любве и целомудрия». Действительно мы страждем с силой и целомудрием, оживотворяемыми любовью Божьей, когда страждем невинно. Что значит в устах Апостола поощрение нас к терпению, как не приготовление к скорбям? Впрочем, удалять нас от идолопоклонства, не значит ли вырывать из рук его венец мученичества?
14) Павел» между прочим пишет к Римлянам: «всяка душа властем предержащим да повинуется; несть бо власть, аще не от Бога: сущыя же власти от Бога учинены суть... Князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым. Хощеши ли не боятися власти, благое твори, и имети будеши похвалу от него: Божий бо слуга есть, тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся; не бо всуе меч носит; Божий бо слуга есть, отмститель в гнев злое творящему» (Рим. 13:1-4). Стало быть, он повелевает тебе покоряться властям не для того, чтобы подать тебе случай избегнуть мученичества, но чтобы увещать тебя жить добропорядочно, потому что власти суть орудия правосудия и исполнители божественного суда, совершаемого здесь на земле над преступниками. «Воздадите убо всем должная: ему же урок, урок, а ему же дань, дань» (Там же); то есть, «воздадите Кесарева Кесареви и Божия Богови»; человек же принадлежит единственно Богу. «Пётр» также сказал: «царя чтите» (1 Петр. 2:17). Но каким образом надобно чтить его? Чтить, доколе он остается в пределах власти своей, доколе не посягает на божественные почести. Мы также любим отца своего и мать свою, лишь бы только не были они сравниваемы с Богом. Впрочем, не позволяется любить душу свою более Бога.
15) Что же? Разве Апостольские Послания разноречивы? Разве мы столь просты, разве мы невинные голуби, что охотно по сторонам блуждаем? Пусть и так будет. Лишим букву настоящего её смысла. Однако же нам известны страдания Апостолов: они составляют сами собой открытое учение. Чтобы в том убедиться, стоит только пробежать книгу Апостольских деяний: более ничего не нужно. Я нахожу в ней везде темницы, оковы, бичевания, избиение камнем, сверкание мечей, толпы ругающихся Иудеев, скопища беснующегося народа, трибунов поносящих, царей допрашивающих, проконсулов, изрекающих судебные приговоры. Тут не для чего было употреблять в пособие и имя Кесаря. «Пётр» распят, «Стефан» побит камнём, «Иаков» умерщвлён, «Павел» обезглавлен: вот происшествия, написанные кровью. Не хочет ли еретик в подкрепление этой книги иметь другие доказательства? Летописи империи заговорят, как древние стены Иерусалимские. Я открываю жизнеописание Кесарей. «Нерон» первый окровавливает в Риме колыбель веры. Тогда-то «Пётр», пригвождённый к кресту, препоясан был чужой рукой; «Павел», восприняв имя Римского гражданина, возродился новой жизнью через мученическую достославную смерть свою. Повсюду, где встречаю я подобные страдания, я научаюсь страдать. Кого мне избрать в учители мученичества, слова ли Апостолов, или авторитет их смерти? Для меня всё равно, лишь бы только находил я, что слова их оправданы их подвигами. Верно, не подвергли бы они себя страданиям, если бы были того мнения, что страдать не должно. Когда «Агав» предсказал «Павлу», что его свяжут в Иерусалиме, то все ученики молили его со слезами не ходить в этот город. Тщетное моление! Будучи верен ежедневным поучениям своим, Апостол отвечает им с твёрдостью: «что творите, плачуще и сокрушающе ми сердце? Аз бо не точию связан быти хощу, но и умрети во Иерусалиме готов есмь за имя Господа Иисуса» (Деян. Ап. 21:13). Тогда они умолкли, сказавши: «воля Господня да будет», будучи без сомнения убеждены, что мученичество состоит в воле Божьей. Поэтому-то ученики Павловы хотя и жалели об Апостоле, но не отговаривали его от исповедничества. Если бы какой-либо «Продик» или «Валентин» вздумал шептать ему на ухо, что не нужно здесь исповедовать Господа перед людьми, что особливо не должно полагать, будто Бог жаждет крови человеческой, и что Христос не требует в возмездие мученичества, ожидая от него как будто бы собственного спасения: то, конечно, услышал бы он из уст служителя Божьего то самое проклятие, какое Господь изрёк сатане: «иди за Мною сатано, соблазн Ми еси» (Матф. 16:23); «писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши» (Там же 4:10). Да падут же ныне эти самые слова на главу сектатора за то, что он, спустя долгое время после этого изречения, посеял тайно в сердца слабых людей яд свой, который будет иметь на них пагубное влияние по мере того, как они небречь станут омокать уста свои в спасительном питии, предлагаемом нами им во имя веры, и составляющем предохранительное лекарство или противоядие.
КОНЕЦ
Информация о первоисточнике
При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).
Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
В Православной электронной библиотеке
использованы материалы
"Издательства сестричества им. свт. Игнатия Ставропольского";
онлайн-библиотек
pagez.ru,
lib.eparhia-saratov.ru,
wco.ru,
sedmitza.ru,
pravbeseda.ru,
orthlib.ru
и других открытых ресурсов.