Однажды святому Апостолу некто сказал: «многия тя книги в неистовство прелагают» (Деян. 26:24). В сих словах явно обнаружилось безумие тех, коим показалась буйством проповедуемая Павлом премудрость. Чуждые истинной веры, они не могли понять премудрости Божией, т. е., Христа Иисуса. Я, хотя по милости Божией не похож на тех, коим, по причине собственнаго их неверия, великий Учитель казался безумствующим; но, пользуясь твоею любовию, которая при нашем единомыслии в вере еще теснее соединяет меня с тобою, употреблю тоже слово, хотя не в том же смысле, и скажу тебе: о Север, возлюбленныи мой Север! чрезмерная любовь твоя ко мне почти лишает тебя ума. Ты, по излишней нежности ко мне, как дед к своему внуку, юному не по возрасту, но по разуму, кажешься мне потерявшим разсудок (если только твое благоразумие дозволит сказать это).
В самом деле, что мне отвечать тебе на ту просьбу, которою ты просил, чтоб я снял с себя портрет и прислал к тебе? Тою самою любовию, по которой ты ищешь утешения в суетных изображениях, умоляю тебя сказать мне, какой ты хочешь получить от меня портрет — земнаго ли человека, или небеснаго? Я знаю, что ты любишь то небесное изображение, которое Царь небесный возлюбил в тебе самом. И не другой какой нужен тебе образ, как тот, который ты сам носишь, по которому любишь ближняго, как самаго себя, и не хочешь ни в чем преимуществовать предо мною, дабы не было между нами никакого неравенства.
Но, беден я и жалок! Ибо доселе еще ношу в себе нечистый образ земный, и по своим земным чувствованиям и делам более похожу на перваго, нежели на втораго Адама. Как дерзну я изобразить себя, когда небесный образ мой покрыт нечистотами земными? Со всех сторон объемлет меня стыд: я стыжусь изобразить себя таким, каков есмь, и не смею представить таким, каков не есмь; ненавижу себя в том положении, в котором нахожусь, и не забочусь поставить себя в то положение, которое люблю. И потому, что пользы мне бедному — ненавидеть порок и любить добродетель, когда я делаю более то, что ненавижу, и не стараюсь, по своей лености, исполнять то, что люблю! Сие-то и обезсиливает меня во внутренней моей борьбе: дух противоборствует плоти, а плоть духу, и закон плоти законом греха превозмогает над законом ума.
Несчастен я! Ибо не уврачевал древом креста ядоноснаго вкушения от убийственнаго древа, — и потому во мне остается оный прародительский яд, корым Адам заразил весь род свой, так что я, по естественной доброте, имевши прежде очи отверстыми для невинности и заключенными для неправды, в последствии ослепился вкушением запрещенной снеди, и, потеряв зрение, начал черпать гибельную мудрость из древа познания добра и зла. И если бы по крайней мере сим окончилось поползновение непозволенной прихоти, чтобы я, чрез невинное вкушение приобретши познание добра и зла, стал охотнее избирать добро; особенно же, слыша совет Бога, внушающаго, чтобы я, из предложенных мне на выбор жизни и смерти, скорее простер руку к воде и избрал дар жизни. Но от безумия во мне родилась дерзость, по которой я, узнавши уже добро, предпочел ему зло. Какое после сего могу я получить прощение в грехе, когда уже не могу извиняться незнанием? Нет; я узнал добро, и между тем делал зло; тогда как легко мог делать доброе, если бы только, по причине развращения воли, не вознерадел о спасении души, — развращения, по которому я возлюбил безполезное и отвратился от спасительнаго.
И так, поистине я потерял оныя невинныя очи, кои не видели греха, и напротив, в наказание за свое нечестие, приобрел те, коими познается грех. Св. Писание говорит, что прародители наши и видели и вместе не видели. Так, жена видела, что древо добро в снедь и приятно для глаз; следовательно она имела глаза. Но тоже Св. Писание прибавляет, что когда они вкусили от древа, то отверзлись им очи; следовательно прежде они были слепы. Отсюда вывожу, что хотя собственно в одном и том же месте не могут совместиться слепота и зрение; но конечно есть в нас некотораго рода слепота даже тогда, когда мы видим, и напротив есть своего рода зрение даже тогда, когда мы слепы. Я думаю что в сем-то отношении Господь сказал: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят и видящии слепи будут» (Иоан. 9:39). Ибо Он пришел в мир сей взыскать погибших и просветить ослепленных. И в сем-то Враче нуждающийся восклицает с Пророком: «просвети тму мою, Боже» (Пс. 17:29)!
Подлинно, Господь милостив и человеколюбив. Каким же образом свет, явившийся для того, чтобы просветить мрак слепоты человеческой, возставить падших, разрешить связанных, каким, говорю, образом сей свет видящих делает слепыми? В Евангелии повествуется об Иисусе Христе, что Он многим слепым даровал прозрение и ни у кого не отнимал очей; между тем в Законе сказано: «Аз убию и жити сотворю» (Втор. 32:39). Равным образом и в Евангелии об Нем же написано: «се лежит Сей на падение и на востание многим» (Лук. 2:34). В таком же смысле надобно понимать и оное изречение: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят и видящии слепи будут». Господь пришел, и с Его пришествием древняя мимоидоша, и се быша вся нова. Таким образом исполнилось сказанное: «Аз убию и жити сотворю». Он умертвил ветхаго нашего человека, пригвоздив его ко кресту, совлекши с него плоть, и, проведши его чрез все начала и власти, даровал ему торжество в Себе самом, и оживил новаго нашего человека воскресением из мертвых, возведши его горе и посадив на небесах. Так-то Он пришел просветить слепых и видящих сделать невидящими, — т. е., закрыть очи, отверстыя на преступление, и отверсть те, кои прежде не видели ничего добраго. Для меня полезны как сия слепота, по которой я не вижу греха, так и зрение, которое позволяет мне созерцать святость.
И так молись обо мне, любезный брат, дабы и то и другое даровал мне Господь, дабы, т. е., и поразил меня слепотою, которая бы мне не давала видеть суеты, и вместе просветил мою слепоту, дабы я мог видеть истину. Да умертвит Он во мне ветхаго человека с деяньми его, и да процветет о Христе плоть моя и обновится яко орля юност моя. В сем-то и состоит истинная перемена, когда мы сами изменяемся в новаго человека, созданнаго по Богу и носящаго на себе образ небесный, и вместе отлагаем того человека, который заразился грехами. Молю Бога, чтобы Он уничтожил во мне земный образ, носимый нами в мирской жизни, и вместо того возстановил и украсил во мне свой образ, который бы мне не стыдно было носить, и с которым я смело мог бы сказать: «исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век» (Псал. 72:26)! Ибо когда происходит спасительная перемена с моим внутренним человеком, — исчезает сердце мое и плоть моя, т. е., действия воли и плоти моей; тогда я, свободный от уз телесных, с очищенным сердцем смело могу взывать к Богу: Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век! О, если бы исполнилось надо мною оное изречение Симеона, т. е., если бы Иисус Христос был мне на падение и на востание, — на падение внешнему моему человеку, и на востание — внутреннему, дабы пал во мне грех, упорно стоящий, когда душа падает, и востал бы во мне тот безсмертный человек, который пал, когда грех усилился! Стояние внешняго человека есть падение внутренняго; и на оборот, в той мере, как ослабевает наш внешний человек, внутренний со дня на день обновляется. Посему-то великий учитель и говорит: «егда немоществую, тогда силен есмь» (2 Кор. 12:10).
И так благодарение Господу, что Он начертал мой образ более живыми и прочными красками, не на скрижалях тленных и не на мягком воске, но на плотяных скрижалях сердца твоего, где ты будешь постоянно созерцать меня, напечатленнаго в душе твоей, и блюсти меня в единении веры и благодати не только здесь, но и в будущем веке. Если же любовь твоя непременно желает иметь видимое утешение, то ты можешь, по находящимся в душе твоей чертам, сколько позволит память, сказать какому нибудь живописцу, чтобы он написал мое изображение, хотя с кого либо из предстоящих, на меня похожаго. Конечно, живописец, по неопытности своей, не понявши твоих слов, может написать меня и неверно; но, поелику ты всегда представляешь и объемлешь меня в душе своей: то какое бы лице неискусный живописец ни изобразил под моим именем; в твоей душе всегда буду представляться я, а не другой кто либо.
В самом деле, что мне отвечать тебе на ту просьбу, которою ты просил, чтоб я снял с себя портрет и прислал к тебе? Тою самою любовию, по которой ты ищешь утешения в суетных изображениях, умоляю тебя сказать мне, какой ты хочешь получить от меня портрет — земнаго ли человека, или небеснаго? Я знаю, что ты любишь то небесное изображение, которое Царь небесный возлюбил в тебе самом. И не другой какой нужен тебе образ, как тот, который ты сам носишь, по которому любишь ближняго, как самаго себя, и не хочешь ни в чем преимуществовать предо мною, дабы не было между нами никакого неравенства.
Но, беден я и жалок! Ибо доселе еще ношу в себе нечистый образ земный, и по своим земным чувствованиям и делам более похожу на перваго, нежели на втораго Адама. Как дерзну я изобразить себя, когда небесный образ мой покрыт нечистотами земными? Со всех сторон объемлет меня стыд: я стыжусь изобразить себя таким, каков есмь, и не смею представить таким, каков не есмь; ненавижу себя в том положении, в котором нахожусь, и не забочусь поставить себя в то положение, которое люблю. И потому, что пользы мне бедному — ненавидеть порок и любить добродетель, когда я делаю более то, что ненавижу, и не стараюсь, по своей лености, исполнять то, что люблю! Сие-то и обезсиливает меня во внутренней моей борьбе: дух противоборствует плоти, а плоть духу, и закон плоти законом греха превозмогает над законом ума.
Несчастен я! Ибо не уврачевал древом креста ядоноснаго вкушения от убийственнаго древа, — и потому во мне остается оный прародительский яд, корым Адам заразил весь род свой, так что я, по естественной доброте, имевши прежде очи отверстыми для невинности и заключенными для неправды, в последствии ослепился вкушением запрещенной снеди, и, потеряв зрение, начал черпать гибельную мудрость из древа познания добра и зла. И если бы по крайней мере сим окончилось поползновение непозволенной прихоти, чтобы я, чрез невинное вкушение приобретши познание добра и зла, стал охотнее избирать добро; особенно же, слыша совет Бога, внушающаго, чтобы я, из предложенных мне на выбор жизни и смерти, скорее простер руку к воде и избрал дар жизни. Но от безумия во мне родилась дерзость, по которой я, узнавши уже добро, предпочел ему зло. Какое после сего могу я получить прощение в грехе, когда уже не могу извиняться незнанием? Нет; я узнал добро, и между тем делал зло; тогда как легко мог делать доброе, если бы только, по причине развращения воли, не вознерадел о спасении души, — развращения, по которому я возлюбил безполезное и отвратился от спасительнаго.
И так, поистине я потерял оныя невинныя очи, кои не видели греха, и напротив, в наказание за свое нечестие, приобрел те, коими познается грех. Св. Писание говорит, что прародители наши и видели и вместе не видели. Так, жена видела, что древо добро в снедь и приятно для глаз; следовательно она имела глаза. Но тоже Св. Писание прибавляет, что когда они вкусили от древа, то отверзлись им очи; следовательно прежде они были слепы. Отсюда вывожу, что хотя собственно в одном и том же месте не могут совместиться слепота и зрение; но конечно есть в нас некотораго рода слепота даже тогда, когда мы видим, и напротив есть своего рода зрение даже тогда, когда мы слепы. Я думаю что в сем-то отношении Господь сказал: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят и видящии слепи будут» (Иоан. 9:39). Ибо Он пришел в мир сей взыскать погибших и просветить ослепленных. И в сем-то Враче нуждающийся восклицает с Пророком: «просвети тму мою, Боже» (Пс. 17:29)!
Подлинно, Господь милостив и человеколюбив. Каким же образом свет, явившийся для того, чтобы просветить мрак слепоты человеческой, возставить падших, разрешить связанных, каким, говорю, образом сей свет видящих делает слепыми? В Евангелии повествуется об Иисусе Христе, что Он многим слепым даровал прозрение и ни у кого не отнимал очей; между тем в Законе сказано: «Аз убию и жити сотворю» (Втор. 32:39). Равным образом и в Евангелии об Нем же написано: «се лежит Сей на падение и на востание многим» (Лук. 2:34). В таком же смысле надобно понимать и оное изречение: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят и видящии слепи будут». Господь пришел, и с Его пришествием древняя мимоидоша, и се быша вся нова. Таким образом исполнилось сказанное: «Аз убию и жити сотворю». Он умертвил ветхаго нашего человека, пригвоздив его ко кресту, совлекши с него плоть, и, проведши его чрез все начала и власти, даровал ему торжество в Себе самом, и оживил новаго нашего человека воскресением из мертвых, возведши его горе и посадив на небесах. Так-то Он пришел просветить слепых и видящих сделать невидящими, — т. е., закрыть очи, отверстыя на преступление, и отверсть те, кои прежде не видели ничего добраго. Для меня полезны как сия слепота, по которой я не вижу греха, так и зрение, которое позволяет мне созерцать святость.
И так молись обо мне, любезный брат, дабы и то и другое даровал мне Господь, дабы, т. е., и поразил меня слепотою, которая бы мне не давала видеть суеты, и вместе просветил мою слепоту, дабы я мог видеть истину. Да умертвит Он во мне ветхаго человека с деяньми его, и да процветет о Христе плоть моя и обновится яко орля юност моя. В сем-то и состоит истинная перемена, когда мы сами изменяемся в новаго человека, созданнаго по Богу и носящаго на себе образ небесный, и вместе отлагаем того человека, который заразился грехами. Молю Бога, чтобы Он уничтожил во мне земный образ, носимый нами в мирской жизни, и вместо того возстановил и украсил во мне свой образ, который бы мне не стыдно было носить, и с которым я смело мог бы сказать: «исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век» (Псал. 72:26)! Ибо когда происходит спасительная перемена с моим внутренним человеком, — исчезает сердце мое и плоть моя, т. е., действия воли и плоти моей; тогда я, свободный от уз телесных, с очищенным сердцем смело могу взывать к Богу: Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век! О, если бы исполнилось надо мною оное изречение Симеона, т. е., если бы Иисус Христос был мне на падение и на востание, — на падение внешнему моему человеку, и на востание — внутреннему, дабы пал во мне грех, упорно стоящий, когда душа падает, и востал бы во мне тот безсмертный человек, который пал, когда грех усилился! Стояние внешняго человека есть падение внутренняго; и на оборот, в той мере, как ослабевает наш внешний человек, внутренний со дня на день обновляется. Посему-то великий учитель и говорит: «егда немоществую, тогда силен есмь» (2 Кор. 12:10).
И так благодарение Господу, что Он начертал мой образ более живыми и прочными красками, не на скрижалях тленных и не на мягком воске, но на плотяных скрижалях сердца твоего, где ты будешь постоянно созерцать меня, напечатленнаго в душе твоей, и блюсти меня в единении веры и благодати не только здесь, но и в будущем веке. Если же любовь твоя непременно желает иметь видимое утешение, то ты можешь, по находящимся в душе твоей чертам, сколько позволит память, сказать какому нибудь живописцу, чтобы он написал мое изображение, хотя с кого либо из предстоящих, на меня похожаго. Конечно, живописец, по неопытности своей, не понявши твоих слов, может написать меня и неверно; но, поелику ты всегда представляешь и объемлешь меня в душе своей: то какое бы лице неискусный живописец ни изобразил под моим именем; в твоей душе всегда буду представляться я, а не другой кто либо.
Информация о первоисточнике
При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).
Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
В Православной электронной библиотеке
использованы материалы
"Издательства сестричества им. свт. Игнатия Ставропольского";
онлайн-библиотек
pagez.ru,
lib.eparhia-saratov.ru,
wco.ru,
sedmitza.ru,
pravbeseda.ru,
orthlib.ru
и других открытых ресурсов.