Св. Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, и его избранные творения

Жизнь святаго Афанасия

Детство и юность

   Детство и юность святаго Афанасия протекли в столице Египта-Александрии, где и родился он около 297 года по Р. Х. Родители его были бедные люди, однако занимавшие хорошее положение, и были добрые христиане, которых он вероятно скоро лишился, а потому и взят был в ранней юности в дом архиепископа Александрийскаго Александра.
   Историк Руфин, посетивший Александрию при жизни святаго Афанасия, так разсказывает об этом событии: «однажды благочестивый архиепископ Александр праздновал день рождения своего замученнаго предшественника-архиепископа Петра, и ожидал некоторых из своего духовенства на (духовное) торжество. Окна его дома выходили к морю, и когда он стоял, смотря из них по направлению к гавани, то увидел на берегу толпу мальчиков. Они играли в церковныя церемонии. Полагая, что дети зашли в своих играх очень далеко, архиепископ приказал некоторым из духовенства посмотреть за этими играми, и затем велел привести мальчиков в свое присутствие. Мальчики сознались, что они сделали Афанасия епископом, и что он крестил тех из них, которые были оглашенными, чрез погружение в море, со всеми установленными формами. Находя, что вопросы задавались должным образом и ответы давались правильно, архиепископ решил признать это крещение действительным, но дополнил его мνропомазанием. Он позвал родителей мальчиков, действовавших в качестве пресвитеров, и посоветовал им, чтобы они воспитывали их для священства. Афанасию он позволил закончить свое образование и затем удержал его в своем доме, подобно тому как Самуил был воспитан в скинии Господней». Этот разсказ удивителен, но его нельзя считать невозможным, так как он сообщен почтенным историком и признается многими изследователями. Впрочем, и помимо сего свидетельства известно, что Афанасий с ранних лет занимал место в доме архиепископа Александра и жил с ним «как сын с отцом». Это пребывание Афанасия в доме архиепископа, в качестве любимца его, не могло не отразиться на обширности и всесторонности его образования, начатаго под руководством родителей, которые по обычаю времени познакомили его с основами как религиознаго учения, так и светскаго. Быть может теперь Афанасий, как юный клирик, не мог как прежде посещать знаменитейшую Александрийскую библиотеку того времени (состоявшую из десятков тысяч рукописных книг), где языческие риторы и философы охотно предлагали свои знания и руководство всем ищущим мудрости и красноречия, но за то он теперь мог ближе стать к зависимой от архиепископа христианской Александрийской школе, в которой к этому времени накопилось свое великое книжное сокровище, обогатившееся от одного ея знаменитаго учителя и руководителя Оригена 6000-ми рукописей.
   Кроме сего детство Афанасия совпало с периодом ужаснаго гонения на христиан при Диоклитиане. а потому на крепость и силу склада его религиознаго развития имели влияние многие исповедники, потерпевшие в это время от языческаго гонения, а также и св. мученики, о страдании коих столь многие могли разсказывать тогда, как очевидцы.
   Афанасий изучил грамматику и риторику, был знаком с Гомером и Платоном и со всею философиею, изучил юриспруденцию. Но главное внимание Афанасия было обращено на изучение и усвоение Священнаго Писания и понимание его, в пользу котораго так много потрудился Ориген и другие учители Александрийские. И Афанасий так знал все книги Священнаго Писания, как не многие знали и одну книгу.
   По сообщению историка Созомена, святый Афанасий еще в юности сделан был писцом и домашним секретарем Александрийскаго архиепископа. Это также благодетельно влияло на развитие Афанасия и расширяло горизонт его понятий и практических церковных обобщений. Всемирная столица морской торговли и образованности того времени-Александрия с первых времен христианства была одною из великих церковных митрополий, начало которой положено было святым Апостолом и Евангелистом Марком. Около же этого времени авторитет Александрийскаго первосвятителя простирался над сотнею епископов Египта, Ливии и Пентаполя. К этому же патриархату принадлежали пустыни Фиваидская, Синайская, Нитрийская и Арсинойская, первые великие обитатели коих, отцы и основатели монашества: Антоний Великий, Пахомий, Макарий и многие другие очень нередко заходили в Александрию, где у них и довершал Афанасий свое подвижническое развитие. Особенно, говорят, он был дружен с святым Антонием Великим, которому он в течение некотораго времени прислуживал и «лил воду на его руки». Не могло конечно не повлиять на пламенную душу юнаго Александрийца, как 80-летний старец Антоний бодро стоял в белом овчинном плаще пред пышным и могущественным префектом Александрии и мужественно и мудро защищал от несправедливых преследований христиан, не смущаясь никаким страхом. И вот где, быть может, загорелась та Божественная искра неугасимой ничем ревности по истинной вере, которая горела в юном Афанасии и пылала до конца его жизни, распространяя повсюду теплоту любви и свет веры христианской более чем 50 лет при жизни и доныне по смерти. Как бы заблаговременно подготовляемый Промыслом Божиим к великому своему служению христианскому миру, святый Афанасий весьма рано был поставлен в диакона, а потом возведен и в архидиакона. Живя при архиепископе, святый Афанасий был во многом ему помощником, так как, кроме широкаго образования, он обладал проницательным умом, и, что всего важнее, всегда горел ревностию об истинной вере, ценимой им выше всего. Труды по патриархату конечно много занимали его, но юный аскет находил время и для самостоятельных занятий, ища в них выражения своего одушевления верою. К этому времени относится его «Слово против язычников», в котором он показывает нелепость идолопоклонства (бывшаго тогда еще в немалой силе), доказывает истину единобожия и указывает пути к истинному Богопознанию. Доводы Афанасия и самобытны и могущественны. К этому же времени относят знаменитое произведение «О воплощении Слова», где говорится о необходимости воплощения Сына Божия для возстановления падшаго человечества и доказывается с полною основательностию, что воплотившееся Слово есть Единородный Сын Божий. Этот заветный предмет юношески-пламенной веры святаго Афанасия был потом основным предметом несокрушимаго убеждения в пору его твердаго мужества и славнейшим предметом упования при конце многотрудной жизни, отягченной неустанною борьбою с еретиком Арием и его приверженцами.
   Арий в это время был приходским священником в Александрии, неподалеку от дома архиепископа (в Баукалисе), а потому, конечно, он давно был небезъизвестен святому Афанасию. Но еще ближе стал знаком он Афанасию, когда о его еретическом мнении заговорила вся Александрия и когда престарелый архиепископ должен был бороться с ним не одним авторитетом епископской власти, но и силою вразумления, обличения и посрамления.
   Вот при сем-то последнем и был для своего архиепископа правою рукою архидиакон Афанасий.
   Арий был воспитанник Антиохийской школы Лукиана, отличавшейся в понимании слова Божия буквализмом, а в Александрии больше любили смысл аллегорический, таинственный. Но это неблагоприятное образование Ария не очень обнаруживалось. Человек вообще мятежный и безпокойный, он однако скрывал свой нрав под маскою святости. Многие его товарищи уже давно были епископами, как напр. Евсевий Никомидийский, Марий Халкидонский. И он думал быть епископом и был кандидатом на епископство вместе с Александром, по избрании котораго Арию казалось оскорбительно, что избрали не его. Отсюда-то вот и пошли его раздоры с сво им архипастырем, окончившиеся нечестивым провозглашением от Ария богохульной ереси о сотворенности Сына Божия и подчиненности Его Богу.
   Александр с Афанасием сначала увещевал Ария частно, при чем вся хитрая логика последняго и вкрадчивость речи совершенно стушевывались пред проницательностию ума и ясностию доводов всецело преданнаго истине святаго Афанасия. Но Арий не враз­умлялся, и архиепископ собрал собор. Еретик и здесь утверждал смело, что Сын подчинен Отцу и что «было такое время, когда Его не было», что «Отец и Сын крайне неподобны, до безконечности». Он даже называл Сына «тварию или сотворенным бытием». Очевидно, это было возвращение к языче­ству, так как лжеучением Ария Христос уподоблялся полубогам: Озирису, Геркулесу или теософическим силам, о коих учили Филон и другие Александрийские ученые и философы. Изуверство Ария глубоко возмутило истинно верующих, но на­шлись слабые, которые прельстились мнимыми дока­зательствами искуснаго в слове еретика, и собор не пришел ни к какому определению. Лукаво и не­лепо смешивая вечныя и божественныя отношения между вечным Отцом и совечным Сыном с отношениями человеческой жизни, ариане, обращаясь к женщинам, спрашивали глупых женщин: «ска­жи, пожалуйста, имела ли ты сына, прежде чем сделалась материю?» Услышав о сем, святый Афанасий с негодованием восклицал: «они называют себя христианами и в то же время изменяют славу Божию в подобие образа тленнаго человека». В 321 году архиепископ Александр созвал другой собор против Ария. Святый Афанасий ясно доказывал, что Христос есть Бог воплощенный и что ересью Ария затрогивается преданность христианских душ Спасителю их, и Арий был осужден вместе с 2 епископами и 11 диаконами. За Ария вступился друг его Евсевий, епископ Никомидийский, пользовавшийся большим влиянием вследствие того, что двор императора Константина Великаго тогда находился в Никомидии, куда отправился и Арий, сначала смутив многих своими еретическими песнями и поэмами, вышедшими под названием Фалии. Песни эти пелись рыбаками и разносчиками. Споры христиан осмеивались в театре. Чрез сестру императора дошел слух о сих спорах и до Константина Великаго. В сентябре 323 года он разбил Ликиния, и весь Греко-Римский мир принадлежал ему. Боясь большаго смущения, он не поехал сам в Александрию, но послал туда самаго маститаго иерарха-Осию, епископа Кордубскаго. Но на ослепленных ариан не подействовала и мудрая простота учения старца, убеленнаго сединами, как они не вняли и огневым речам молодаго архидиакона. Император употребил и еще несколько мер, в надежде, что «Бог не преминет обличить обман Ария, если он обманул его или скрыл что-либо». И Бог действительно не преминул обличить обман Ария на 1-м Вселенском Соборе.

Участие святаго Афанасия на 1-м Вселенском Соборе

   Участие святаго Афанасия на 1-м Вселенском Соборе было самое деятельное. Мысль о созвании в 325 г. 1-го Вселенскаго Собора в г. Никее принадлежала святому равноапостольному императору Константину Великому. Он же дал и все средства к осуще­ствлению этого величайшаго дела, открывшаго в ис­тории Церкви новый период и положившаго твердей­шее обоснование ея порядков. И какое чудное было это собрание! Здесь был святый Пафнутий, епископ Фиваидский, который едва держался на своем месте, волоча ногу, жилы которой были подрезаны во время пребывания его в рудниках, и свидетельствуя од­ним своим высохшим пустым глазом о том страдании, которое он претерпел за веру во время диоклитианова гонения. Здесь был Павел, епископ Месопотамской Неокесарии, поднимавший для благо­словения руку, сожженную огнем. Там были Иаков Низибийский и Персианин Иоанн, именовавшийся митро­политом Индии. Там был святый Николай Мир­ликийский чудотворец и Евстафий Антиохийский, подвергшийся потом гонению от язычников. Здесь был святый Спиридон, епископ Кипрский, который возведен был в епископский сан из пастуше­скаго состояния и так посрамил философа Евлогия, что после нескольких слов Спиридон спросил его: верует ли он во Христа, и Евлогий ответил «верую» и тотчас же согласился принять крещение. Словом, здесь был величайший сонм святых отцев, исповедников и учителей веры со всех кон­цов тогда известнаго мира, всего около 318 чле­нов Собора, кроме множества лиц окружавших их и бывших с императором. Сам император Константин Великий смутился, вошедши в этот священный сонм представителей всех церквей нераздельнаго тогда мира. Император был облачен во все блистательныя принадлежности восточной цар­ственности. Отличаясь при обыкновенных случаях прямой поступью и почти львиным блеском своих ярких очей, теперь он шел между рядами епи­скопов с поникнутыми взорами. На его щеках выступил замеченный всеми румянец. Он при­близился к своему месту и занял его только тогда, когда получил на это знак от епископов. Ря­дом с ним сел председатель Собора авраамоподобный старец Осия, епископ Кордубский (в Ис­пании), а по другую сторону приближенный к импе­ратору Евсевий, епископ Никомидии, в епархии ко­тораго была Никея. Оправившись, Константин произ­нес речь, в которой умолял всех позаботиться о мире.
   Члены Собора были различны по образованию: многие из них более были сильны верою, нежели научными знаниями; но не мало здесь было и вы­сокообразованных людей, как например Евсевий Кесарийский, открывший Собор речью к императору.
   Главный интерес Собора сосредоточивался на Арии и его лжеучении. Первым обвинителем его выступил патриарх Александрийский Александр, имевший везде с собою своего наперсника и неутомимаго сотрудника в лице архидиакона Афанасия, который был более, всех подготовлен для борьбы с еретичеством Ария, и по своей пламенной ревности об истинной вере чаще других выступал против разглагольствований Ария.
   Арию было около 60 лет, а святому Афанасию не более 30. Внешность Ария была отталкивающая. Лицо у него было бледное, взоры поникнутые, черты лица истощенныя, волосы заплетенные, фигура высокая и тощая; говорил он вкрадчиво-очаровательно; но манеры его часто отличались взрывами такого сильнаго возбуждения, которое заставляло многих называть его Ариманом (богом зла). Афанасий же был человек небольшаго роста, но его бодрая живость, светлые взгляды и чисто ангельское лицо были предметом почти общаго восторга. Тщетно хитрый Арий и его приверженцы (особенно Евсевий Никомидийский) старались ввести в обман простодушных разными изворотами слов и мыслей. Все ухищрения их мудро и быстро были изобличаемы, все ложныя основания раскрываемы Афанасием. Тонкий ум и несокрушимая логика святаго Афанасия скоро сделались ужасом для его врагов. Вскоре было указано одно слово, которым верно определялось существо Сына Божия в Его отношении к Отцу. Это слово: омоусiос, единосущный. Святый Афанасий доказал важ­ность этого слова в опровержении еретичества Ария и необходимость его введения в Символ веры, так как им показывалось в полнейшем смысле бо­жественное и соравное со Отцем существо Сына Божия Иисуса Христа. Тщетно некоторые старались заменить слово «омоусиос» похожим словом омиусиос, подобосущный, которое совершенно извращает пра­вославное учение. Утверждение Символа веры сопро­вождалось анафематствованием арианства. Книги Ария решено было подвергнуть сожжению. Сам Арий был изгнан, равно как Феона и Секунд, единственные епископы, которые не хотели оставить арианства. Ни­кейский Символ веры был закончен прибавлением членов веры в Духа Святаго, в Церковь и буду­щую жизнь на 2-м Вселенском Соборе в Константинополе (381 г.), подтвержден на 3-м Вселенском Соборе в Ефесе (431 г.) и запечатлен на 4 Со­боре (451 г.) в Халкидоне. В прощальной речи император снова молил всех избегать распрей и любить мир. Епископы отправились домой, как и прибыли на Собор, на императорский счет. По од­ному сказанию, многие епископы были приглашены императором в основываемый им новый город-Византию (Константинополь). Здесь престарелый епи­скоп Митрофан, обратившись к Александру, епи­скопу Александрийскому, сказал, указывая на Афа­насия: «ты также, брат мой, будешь иметь хоро­шаго преемника. Вот доблестный поборник Христа! Много борьбы вынесет он в сообществе не только с моим преемником Александром, но и с моим следующим преемником Павлом». Сообщая о сем, Фаррар говорит: «какое бы историческое значение ни имело это сказание, оно во всяком случае с достаточностию указывает на то, что Афанасий, при­бывший в Никею еще в положении молодаго диа­кона лишь с местною известностию, возвращался домой уже всемирно известным человеком».

Первые годы архиепископства святаго Афанасия и его изгнания

   Вскоре по возвращении с Собора. Александрийский епископ занемог. Афанасия в это время в Але­ксандрии не было. Умирающий старец блуждающим взором искал того, кому он желал бы поручить свою паству. «Афанасий, Афанасий, сказал он. ты думаешь убежать! Нет, не убежишь!» И действи­тельно. Афанасий не избежал священнаго жребия, предназначеннаго ему свыше. Лишь только явился он в Александрию, как народ стал неотступно просить от собравшихся епископов, чтобы они посвя­тили в Александрию епископом Афанасия, что те и исполнили. Одним из первых дел архиепископа Афанасия было обозрение своего обширнейшаго архипастырскаго округа, смущеннаго еретичеством Ария и другими волнениями. В его округе было несколько епископов, которые являлись к нему со множеством вопросов, а тысячи пустынных иноков встречали его с славословиями. И Афанасий, сам будучи постником и аскетом, с восторженным чувством смотрел на это воинство Господне, кото­рое вело борьбу с исконным врагом спасения под опытным руководством началоположников монаше­скаго жития-святых Антония и Пахомия. Смиренный авва Пахомий был здесь же, среди встретивших своего патриарха, но боясь, чтобы он не поставил его во пресвитера, скрывался среди братии. Увидев Афанасия, он пророчески воскликнул: «вот человек Божий, которому придется много перенести за дело истинной веры». Что и сбылось. Из пустыни Фиваидской Афанасий взял многих иноков для воз­ведения в разныя степени священства. Святый Афа­насий усердно старался сделать все возможное для своего патриархата. Достопамятнейшим событием первых лет его архипастырскаго служения должно в особенности назвать посвящение им перваго епи­скопа в Абиссинию-Фрументия, чудесно попавшаго туда еще в детстве. Но главнейшим и важней­шим делом святаго Афанасия была его неустанная борьба с арианами, которые, видя в нем самую сильную опору Православия, всеми возможными сред­ствами старались его низложить и погубить. Жизнь святаго Афанасия в непрестанной борьбе была повидимому невыносима. Враги преследовали его с не­усыпною злобою; они не давали ему покоя ни на один день. Но Афанасий, как крепкий гранит, был несокрушим духом, всегда горевшим пламенною ревностию об истине. Борьба только закаляла его, и грозныя тучи, часто разражавшияся над его голо­вою, только еще более возбуждали его мощный дух.
   Судьбы Афанасия до того неразрывно сплетены были с историею арианских споров, что Никейская и Афанасиевская вера стали однозначущими, и раз­личныя невзгоды и торжества Афанасия были пока­зателями печальнаго или отраднаго положения Право­славия. По проискам ариан, святый Афанасий два раза был в изгнании, три раза он принужден был удаляться в Африканския пустыни и столько же раз радостно возвращался в свою епархию, непре­станно ратоборствуя против врагов Православия.
   Еретик Арий, года через 3, чрез посредство сестры императора, успел возвратиться из заточе­ния. Явившись к государю, он притворился вер­ным сыном Церкви и просил о возвращении ему общения с Церковию. Император предоставил раз­судить о сем епископам, а между тем, по при­меру Ария, стали возвращаться из ссылки и другие еретики, из которых иные овладевали епископскими кафедрами и поставляли на разныя священныя места своих приверженцев, низлагая оклеветываемых православных епископов. Один из приверженцев Ария потребовал, чтобы Афанасий принял Ария и его друзей в общение с собою. Но святый Афанасий отвечал, что он не может принять осужденнаго Вселенским Собором. Тогда Афанасия оклеветали в жестокости над одним пресвитером. Только что он успел опровергнуть эту клевету, как на него взвели ряд новых обвинений. Император Константин сам пожелал видеться с Афанасием и, повидавшись, убедился в полной невинности Афанасия и назвал его «человеком, Божиим». Но клеветы врагов не истощались. Афанасия обвиняли в том, что он будто бы повелел сокрушить священные сосуды, найденные у одного мелетианскаго (раскольническаго) священника, сожечь священныя книги и разрушить престол.
   Кроме того, еще говорили, что он умертвил мелетианскаго епископа Арсения, отсек у него руку для волхвования и многое другое. Император повелел разсмотреть эти обвинения собору епископов, готовившихся к освящению храма, построеннаго Константином Великим над Гробом Господним. Там обвинители показывали руку, будто бы отсеченную у Арсения. Но обвиняемый спросил: «знает ли кто-нибудь из вас Арсения в лицо?» Некоторые сказали: «мы знали его, когда он был жив». Тогда Афанасий вывел закутаннаго покрывалом человека, отдернул мантию с его лица и сказал: «подними твою голову». «Не это ли Арсений?» спросил он. Епископы, которые знали Арсения, воскликнули: «это он!» Снимая с него плащ, Афанасий велел ему протянуть сначала одну руку, а затем другую: «вы видите, сказал он, у него две руки. Где же третья, которую я отрубил?» Нашлись наглецы, которые говорили, что это волхвование. но раскаявшийся противник Афанасия-Арсений ясно говорил о самом себе. Явилась подкупленная жен­щина. свидетельствовавшая против чести подвиж­ника благочестия. Но обвинение это немедленно было опровергнуто одним находчивым пресвитером- Тимофеем. Поднявшись с своего места, он спро­сил ее. показывая на себя, действительно ли она обвиняет его в этом преступлении?» «Конечно», ответила женщина, показывая таким образом всему собору, что она даже не знала Афанасия в лицо. Посрамленные клеветники еще более возбудились против Афанасия. Лучшие члены собора оставили его, а еретики объявили Афанасия низложенным и Ария ввели в Церковь. Император потребовал неспра­ведливых судей к себе в Константинополь. Здесь враги Афанасия возводили на него новыя клеветы. Между прочим они говорили, что Афанасий запре­тил подвоз хлеба из Александрии в Константинополь. Видя полную невинность Афанасия и свирепое ожесточение врагов его, император Константин послал святаго Афанасия в столицу Галлии (Франции)-Трир, а кафедру его не позволил занять ни­кому.
   Ария в Александрии всетаки не приняли. Хотя архипастыря там и не было, но любовь Александрий­цев к Афанасию сохранила чистоту их веры и святую ревность о ней. «Изгнание Афанасия, писали Египетские епископы, было нашим изгнанием». Дух Афанасия видимо жил здесь. И кроме того Але­ксандрийцев подкрепил святый Антоний Великий. Явившись среди многолюднаго города. 80-летний пу­стынножитель торжественно исповедал Иисуса Хри­ста Сыном Божиим, Присносущным Словом и Мудростию Отчею, а ересь арианскую назвал пред­течею антихриста. Кроме того он просил письмом императора о возвращении Афанасия, но царь Кон­стантин, ничего так не желая, как мира, не ре­шился исполнить его просьбу, а равно и моление клира Александрийскаго.
   Еретик же Арий сам явился в столицу им­перии. Друзья его решились ввести его в церковь. Но, по молитве Константинопольскаго архиепископа Александра, Господь не допустил Ария в церковь. На пути к церкви он был схвачен внезапным приступом боли в желудке и удалился за форум (царскую площадь). Прождавши его долго, сопут­ствующие ему отправились к нему и были поражены ужасным зрелищем: у стараго ересиарха лопнуло чрево, и он лежал мертвый, плавая в своей кро­ви, представляя ужасное и поучительное зрелище. Почти все здравомыслящие увидели в этом страш­ный суд Божий.
   Святый Афанасий, в далеком своем заточении, вместе с вестию об ужасной смерти Ария, услышал вскоре и о другой трогательной кончине, о смерти свя­таго и великаго, равноапостольнаго императора Кон­стантина, который умер еще нося белое одеяние, полученное им при крещении. Хотя не всеми одоб­ряются некоторые распоряжения императора Констан­тина относительно Афанасия, но последний несомненно убеждался в благодетельности своего изгнания и знал, сколь вообще благонамерен и благожелате­лен был император Константин Великий, про­возгласивший свободу христиан и ставший сам свя­тым христианином первый из числа императоров. Афанасий жил в Трире, пользуясь общею любовию и особенным попечением благочестиваго епископа Максимина, который старался доставить в изобилии все необходимое, как Афанасию, так и его сожителям, хотя все они жили, довольствуясь самым малым, чем невольно поражали окружавших их. Еще более поражали они своими разсказами о по­движничестве отшельников Фиваидской пустыни, что конечно тоже не оставалось без благих послед­ствий. Книга же, написанная Афанасием впоследствии, о святой жизни преподобнаго Антония, так воспла­менила многих ревнителей благочестия, что вскоре и в Трире явились свои отшельники.
   Во время двухлетняго своего пребывания в Трире, святый Афанасий познакомился с детьми Константина: Констансом и Константином, сделавшимися теперь императорами Запада, чтò также не осталось без влияния на судьбы Церкви. Возвращаясь, по смерти Константина Великаго, в свою патриархию, Афанасий дважды виделся с Констанцием-третьим сыном Константина Великаго, которому достался Египет и весь Восток, и принят был им радушно. Воз­вращение Афанасия принесло пастве его неописанную радость. Народ, клир и епископы благодарили Бога за дарованное им утешение после тяжелой скорби. Но это счастливое время было лишь крат­ким отдыхом для Афанасия от недремлющей враждебности ариан. Вскоре один из сильнейших вра­гов Афанасия Евсевий Никомидийский успел приобре­сти неограниченное влияние на вероломнаго Констан­ция, который позволил поставить в Александрию епископом Писта, изверженнаго Никейским Собо­ром, при чем было послано письмо папе Римскому, чтобы он признал новоназначеннаго епископа. Но Афанасий собрал собор и обратился с окружным посланием ко всем православным пастырям, прося их взаимно противодействовать арианам. Послание это отправлено было и в Рим, где принесшие его встре­тились с посланными Евсевием. Между ними завя­зался спор. Папа Юлий охотно взялся разсмотреть дело спора. А император повелел разсмотреть это дело епископам, собравшимся в Антиохии для освя­щения церкви, начатой еще при Константине Великом. Здесь избрали в Александрию новаго епископа Григория. На страстной неделе он с помощию вой­ска, язычников и евреев введен был в соборный храм Александрии. Нехотевшие принимать его под­верглись заключению в темницы, некоторых били, других секли и всячески истязали. Афанасий, чтобы не подать повода к еще большему гонению, тайно оставил Александрию. Находясь в тайном убежище, он написал сильное воззвание к еписко­пам всех церквей. Здесь он изобразил все ужасы нечестия, совершавшиеся пред его глазами, и умо­лял подать помощь славной церкви Александрийской, попираемой еретиками. Он писал: «оскорбление на­несено не мне только, но и всем вам. Страждет вера, проповеданная Господом и Его Апостолами. Если виновен в чем епископ Александрийский, то его должны судить свои, православные епископы, а не еретики»... Но благочестивые пастыри безсильны были сделать что-либо для защиты Афанасия, так как еретикам покровительствовал император. Они только плакали и молили Господа, Главу Церкви, о помощи ей в трудном испытании. Святому Афанасию открыто было в видении, что жертвенник Господень будет осквернен. Но передавая о сем, он прибавлял: «не унывайте, чада! Как Господь прогневался, так Он же паки и исцелит, и Церковь восприимет прежнюю красоту. Увидите изгнанных возстановленными: только не оскверняйте себя общением с арианами»...
   В 341 году папа Юлий пригласил Афанасия на собор в Рим, и он отправился туда и жил там 3(1)/2 года; противники же его не явились. Папа и 50 епископов оправдали Афанасия. Казалось бы, что оправдание это должно было иметь силу, так как оно произнесено было посторонними епископами, взявшимися за разбор дела по желанию врагов свя­таго Афанасия. Но на Востоке все молчало пред грозным давлением еретической партии. Император за­нят был войною с Персами и святому Афанасию пришлось долго жить в Риме. Хотя он был принять здесь вообще радушно и к нему с благоговением относились такия лица, как сестра Константина Ве­ликаго-Евтропия, однако сердце Афанасия глубоко тре­вожилось печальными вестями из Александрии. Как и в Трире, Афанасий в Риме своими беседами о жизни отшельников Египетских воспламенял слу­шателей, заставлял их отрешаться от земных привязанностей и тем положил прочныя основы для процветания в Риме монашества. Знатная Рим­лянка Парцелла первая основала здесь иноческое общежитие, в котором собранныя ею подвижницы занимались духовными подвигами и усердным из­учением слова Божия. Благочестивые пресвитеры Ам­моний и Исидор, бывшие здесь с Афанасием, также производили благотворное влияние на Римских хри­стиан, как своими мудрыми беседами, так и аске­тическою жизнию. Они не ходили никуда, кроме церкви, и дома постоянно подвизались в молитве. Не осталось без влияния на Римлян и учение об истинной вере святаго Афанасия, тем более, что им здесь было написано его «Изложение веры».
   Во время пребывания Афанасия в Риме, сконча­лась его сестра в Александрии, и его заместитель не позволил погребсти ее. Епископы, пресвитеры и вообще все приверженные к Афанасию подвергались жестоким преследованиям. Слыша об этих на­силиях, святый Афанасий глубоко скорбел и тужил. Наконец, по просьбе многих епископов и по на­стоянию Констанса, император Констанций созвал собор в Сардике из 170 епископов восточных и западных. После трехълетняго пребывания в Риме, святый Афанасий отправился чрез Милан в Сардику. Здесь арианствующие действовали скопом; они даже и жили вместе. Но видя, что их злодейство не мо­жет иметь успеха, они оставили собор. Прочие епископы в числе 101 разсмотрели дело Афанасия, оправдали святаго Афанасия, а его противников обли­чили и объявили низложенными за их еретическое учение и подвергли их анафеме. Решения этого собора были объявлены всем церквам и подписаны еписко­пами Галлии, Африки, Египта, Италии, Кипра и Пале­стины. Император Констанс сам решился явиться в Александрию, чтобы возвести Афанасия на кафедру и разогнать врагов его. Арианствующие же епископы, со­бравшиеся в Филиппополе, объявили осужденными не только Афанасия, но и всех кто был за него, начиная с Римскаго епископа Юлия, Кордубскаго Осии и проч. Противящиеся им предавались по повелению импера­тора Констанция смерти. В Александрию послано было повеление лишить жизни Афанасия и его приверженцев.
   Вскоре однако Констанций увидел всю низость ариан и, боясь угрозы брата, послал к святому Афа­насию приглашение возвратиться в Александрию. Долго Афанасий опасался воспользоваться предоставленным ему правом. Удостоверившись после 2-го и 3-го приглашения в неложности его, святый Афанасий решился оставить свое убежище. Простившись с венценос­ным покровителем своим, он заехал (из Аквилеи) в Рим. Папа Юлий отправил с ним в Александрию послание, в котором, прославляя по­двиги Афанасия и верность ему паствы, высказывал радость по случаю торжественнаго возвращения его в Александрию.
   Возвращение Афанасия в Александрию было величайшим торжеством не для него только и его церкви, но и всей вселенской Церкви, ибо Церкви еще нужны были его мужество и неустрашимость в борьбе с несметными врагами Православия, еще нужно было его громоносное слово против пропо­ведников лжи.
   Теперь Афанасия прекрасно знал Восток и За­пад, как непоколебимаго защитника Православия. Но это-то, и сделало жизнь его неизобразимо тревож­ною, не смотря на видимый мир, наступивший на короткое время. Теперь многие враги его стали пи­сать ему, что они имеют с ним мир и общение. Император Констанций уверял его с клятвою, что он теперь не будет внимать никаким клеветам на него. Он писал к епископам Египетским и духовенству Александрийскому, что Афанасий возвра­щается по повелению Божию и по определению вер­ховной власти.
   Наконец, в 346-м году всеми ожидаемый архи­пастырь явился среди своей паствы. Церковь Александрийская обновилась духом; повсюду проявлялась особенная ревность по вере. Явилось множество лиц, желавших посвятить себя иночеству. Клеветники умолкли. Враги старались казаться друзьями. Глубо­кое чувство благодарности к Богу святый Афанасий выразил в своем Пасхальном послании на 347 год. К этому же времени относится замечательное по­слание его к Драконтию, хотевшему удалиться от посвящения во епископа.
   В 350-м году покровитель Афанасия император Констанс был убит Магненцием. Ариане опять возобновили свои гнусныя клеветы. Святый Афанасий издал апологию, в которой словами судей и сви­детелей защищал свою невинность. Констанций трижды уверял Афанасия в его неприкосновенности, но сам внимал клеветникам, говорившим, что Афанасий был в сношениях с убийцею любимаго им императора. Для объяснения своего дела Афана­сий отправил к императору 5 епископов и 3 пресвитеров Александрийских, но Констанций потребо­вал его самого. В Арле составился собор для низ­ложения Афанасия. Защищавшие его ссылались в за­точение, как например Павлин, епископ Трирский. Папские легаты уступили, но папа просил о новом соборе. Назначен был собор в Милане. Собором овладели ариане. Евсевий Верчельский предложил подписать Никейский Символ веры; Дионисий Милан­ский взял для этого бумагу, но властный арианин Валент выхватил у него перо. Началось смятение, и собор не состоялся. Заседания открылись во дворце, где тайно присутствовал сам император, находясь за занавескою. Защитники Афанасия безбоязненно говорили за Афанасия; тогда Констанций, не вытер­пев, вышел из своей засады и сказал: «я сам обвинитель Афанасия, для меня поверьте им». «Про­тивно правилам Церкви-осуждать отсутствующаго и входит в общение с еретиками», возражали твер­дые защитники невиннаго страдальца. «Моя воля, вот для вас правило», ответил Констанций. И обнажив меч, сказал: «или повинуйтесь моему требованию, или я вас сошлю в ссылку». И действительно многие епископы были отправлены в ссылку. Тем же угрожал император и папе Ливерию. «Подпиши (осуждение Афанасия) и возвратишься в Рим», гово­рил ему Констанций. Ливерий же отвечал: «я уже простился с братьями в Риме. Посылай, куда хочешь». И он подвергся общей участи защитников Афанасия, хотя и не выдержал исповедничества до конца. То же было и с Осиею, столетним архи­епископом Испании, который однако на смертном одре произнес анафему на арианскую ересь. Тогда, можно сказать, Афанасий был единственно видным представителем и защитником Православия. Но он не возгордился этим своим положением и очень участливо отнесся к невыдержавшим страшнаго искушения. Он писал по этому случаю: «преступле­ние лежит не на том, кто устрашен, а на тех, кто медленной мýкой вынудил к преступному соглашению». Теперь ариане напрягли все свои силы против Афанасия, как единственнаго крепкаго защитника Православия. В Александрию послан был для низложения Афанасия один чиновник, но он не мог исполнить возложеннаго на него поручения, так как народ всецело предан был Афанасию. Потом начальник войска обложил храм, в ко­тором Афанасий служил всенощную. Солдаты вломились в двери, пустили несколько стрел, обнажили мечи, было несколько человек убито. Когда вышла большая часть народа, клирики увлекли и Афанасия. Потом он удалился в пустыню. Среди монахов Нитрийских гор и непроходимой Фиваиды у него было безчисленное множество друзей. Там были Макарий Великий, Памвон, Пиор и др. Но и здесь, спасаясь от сыщиков, он иногда должен был жить со зверьми. Предложена была большая сумма денег за голову Афа­насия. Но Бог видимо хранил его, как вернаго слугу Своего и добраго пастыря, не забывшаго на­зидать свою паству из отдаленных пустынь, гор­ных пещер и заброшенных гробниц. Во время 6-летняго пребывания своего здесь святый Афанасий написал множество посланий. Здесь, например, на­писана была Апология Констанцию. Апология бегства и многое другое.
   В Александрии в это время церкви были пере­даны арианам, и верное Православию духовенство принуждено было бежать. Новый Александрийский епископ Георгий преследовал православных с помощию 3-х тысяч воинов, которые предавали их кострам, секли и всячески истязали. 16 епископов были сосланы в заточение, 30 были изгнаны, и иму­щество их предано грабежу. На место их поста­вили ариан. Но голос истины не умолкал. Изгнан­ники, проходя страны и города, всюду благовество­вали истину и опровергали ересь арианскую. Явились глубокомысленнейшия опровержения ереси (напр. Ила­рия 12 книг о Святой Троице). Явилось разделение среди самих ариан. Афанасий же более, чем кто-либо, старался пользоваться своим уединением для действия на пользу Церкви оружием слова. Он на­шел себе тихое пристанище среди иноков Египет­ских, откуда и писал множество писем христиа­нам для ободрения их, а равно и подробно излагал истинное учение о Боге-Слове. Заключая послание свое к Египетским епископам, он писал: «до­селе они (ариане) не оставляют желания пролить нашу кровь; но это нисколько меня не безпокоит, ибо знаю и уверен, что терпящим будет награда от Спасителя». И епископы Египетские согласились терпеть все. Когда Афанасий узнал, что в Але­ксандрии отняты у православных их храмы, то он писал: «они обладают зданиями... но в нас вера. Разсудим, чтò более: место, или вера?» К импе­ратору он послал апологию, в которой выяснял свои отношения к императору Констансу и возму­тителю Максенцию. В конце ея он писал: «умо­ляю тебя, государь, приими сию апологию и возврати епископов и других клириков к их церквам, чтобы обнаружилось лукавство клеветников, чтобы и сам ты, государь, ныне и в день суда, имел дерзновение сказать Господу и Спасителю нашему и Царю царей Иисусу Христу: не погубих от Твоих никогоже». В другой апологии Афанасий оправдывал свое бегство из Александрии. «От добрых и кротких людей никто не бегает», писал он здесь. Поражая своих противников, он щадит немощь бывших, но оставивших его друзей, начиная с императора, котораго он за приверженность к арианству очень не похваляет и называет соответствующими положению именами.
   Сознавая всю величайшую важность колеблемой еретиками истины, Афанасий, не довольствуясь своими многочисленными, но краткими изложениями истиннаго учения, в опровержение лжеучения составил три знаменитыя слова о Боге-Слове, принятыя Церковию с торжеством, как победоносное оружие против еретиков ариан. Чрез 5—6 лет выступили на то же поприще: святый Василий Великий, а потом Григорий Богослов, Григорий Нисский и др. Старец Афанасий (60-летн.) был предводителем этой священной дружины. Так как ариане неправильно учили и о Святой Троице и Духе Святом, то Афанасий писал и о сих тайнах учения. Кроме того, в описании истории современных бедствий Церкви, он представил живое опровержение лжеучителей, чрез раскрытие их козней, насилий. Между тем как святый Афанасий проводил долгие дни в сказанных трудах, находясь в пустыне, назначенный вместо него епископ был изгнан Александрийскими гражданами, выведенными из терпения его корыстолюбием и притеснениями. Прислан был императором чиновник для наказания возмутившихся граждан. Новый военачальник сам отправился отыскивать в пустыне святаго Афанасия, взяв себе на помощь несколько епископов. Думали его найти в одном из Тавеннских монастырей. Но ошиблись. Военачальник попросил молитв иноков о себе, но они отказались молиться с тем, кто имеет общение с арианами.
   Конец гонению на Афанасия положен был смертию императора Констанция (361 г.).

Последние дни жизни святаго Афанасия

   Последние дни жизни святаго Афанасия прошли большею частию в Александрии. Император Юлиан, вступив на престол, отрекся от Христа и хотел снова возвратить людей к язычеству, утонченному чрез новоплатоническую философию. С удивительным непониманием смысла своего времени и предшествующих столетий «он думал, как говорит Фаррар, что мог поворотить назад, тень на циферблате истории». Надеясь, что находящиеся в заточении христиане, в случае их освобождения, не преминут вступить в погибельную борьбу между собою, он повелел возвратить из ссылки всех православных епископов. В числе других возвратился и святый Афанасий к великой радости своей паствы. Вскоре, по повелению императора, стали возстановлять языческия жертвоприношения. но Афанасий, будучи убежден, что возвратить мир к темным временам язычества невозможно, спокойно совершал свое дело, водворяя всюду мир. Он собирал разсеянных пастырей Церкви, разъяснял недоразумения и стремился основать на незыблемом соборном согласии учение веры. Собор епископов, бывший в Александрии, положил принимать в Церковь всех возвращающихся от заблуждения ересей чрез принятие Никейскаго Символа веры, и это снисходительное отношение к падшим было принято почти всюду. Многие поспешили присоединиться к Церкви. Влияние Афанасия на весь христианский мир встревожило Юлиана. Он без разбора вызвал всех заточенных, чтобы поссорить их, но достиг противнаго и потому повелел Афанасию оставить Александрию. Афанасий исполнил повеление императора. Утешая провожавших его со слезами, он говорил: «не плачьте, это небольшое облачко, оно скоро пройдет». Граждане просили оставить им Афанасия, но царь приказал изгнать его. Афанасий немедленно сел на судно, чтобы отправиться вверх по р. Нилу. Вскоре отправлена была за ним погоня. Воспользовавшись одной извилиной реки, Афанасий велел повернуть назад. Тут он встретил императорских гонцов, которые закричали: «где Афанасий?» «Не очень далеко», ответил Афанасий, и затем оба судна продолжали путь. Выйдя на берег, Афанасий удалился к инокам Антиноя и Тавенны. Иноки, любя Афанасия, считали спасение его выше поста и других подвигов и охотно спасали его, доставляя его то в один, то в другой более безопасный скит. Однажды ему сопутствовали авва Паммон и Феодор Освященный, и беседуя о только что совершенном убиении епископов Сирии и Палестины, своими мудрыми речами подкрепляли страдальца Афанасия. Но он, укрепившись молитвою, сказал им: «поверьте, мое сердце не бывает столько полно упования во дни мира, сколько во время гонения. Если я буду убит...» При слове: «убит», оба старца, улыбнувшись, переглянулись. «Чтò вы улыбаетесь?» спросил Афанасий. «Не думаете ли, что я боюсь смерти?"-«Нет, отвечал преподобный Феодор, в этот самый час твой враг Юлиан убит в Персии Потом они посоветовали Афанасию возвратиться, чтобы представиться новому императору, и Афанасий исполнил совет прозорливцев. Юлиан действительно погиб в Персии в указанный преподобным час. Императором сделался Иовиан, который принял от Афанасия в Антиохии Никейский Символ веры и отверг все клеветы ариан на него. Но только что Афанасий успел возвратиться в Александрию, как Иовиан скончался. Новый император Валентиан принял в соправители брата своего Валента, известнаго арианина, у котораго и жена была арианка. Опять начались гонения на православных. Всем православным епископам велено было удалиться из городов. Граждане защищали Афанасия. Префект хотел схватить его тайно, но Афанасий благовременно удалился из города. Убоявшись народа, Валент повелел возвратить Афанасия, и он был возвращен, и больше его уже не тревожили. После этого почти в продолжении 6 лет Афанасий пользовался миром. В это время написано было знаменитое разсуждение «О воплощении», а также праздничное послание 367 г., в котором исчисляются книги Священнаго Писания. Исполнилось 40 лет истинно святительскаго подвига Афанасия. Все православные глубоко чтили его и всемерно старались сообразовать свою веру с его учением. Они повергали на его разсмотрение свои недоумения, и он охотно устно и письменно разрешал их. Он обличал заблуждающихся, ободрял исповедников и всячески заботился об умиротворении Церкви. Для сего, напр., писал папе Римскому Дамасу о низложении арианина Авксентия, епископа Миланскаго, и Авксентий был низложен. В самые последние годы свои Афанасий боролся с Аполлинарием, который неправо мыслил о человечестве Иисуса Христа. Афанасий написал против него две книги. Он защищал святаго Василия Великаго от несправедливых нападений на него за мнимыя неточности выражений. Диодору же, епископу Тирскому, он писал: «не усиливайся спорить с еретиками, но побеждай молчанием их многословие, кротостию-их злобу». Святому Епифанию, по поводу споров о праздновании Пасхи, он дружески советовал: «перестань гневаться, лучше молись, чтобы в Церкви водворился прочный мир и прекрати­лись ереси». И сам усердно о том молился. Кроме этого он заботился о примирении церквей Сирии и Малой Азии с церковию Римской, а также об умиротворении церкви Антиохийской. Среди этих не­сметных, великих трудов Афанасия надвинулась на него и старость. Волосы его, бывшие прежде ка­штановаго цвета, теперь уже блестели чисто снеговою белизною. Он был епископом 46 лет. При­ближался и конец 47 года. Предвидя свою кончину, он посвятил на свое место старейшаго пресвитера Петра и 2 мая 373 года мирно почил о Господе. Православные горькими слезами оплакали кончину его и с честию погребли его в Александрии. Знаме­нитейший вития того времени святый Григорий Бого­слов почтил его известным похвальным словом, и все истинные христиане вознесли горячия мольбы о почившем великом защитнике веры. Еретики же ариане воспользовались его смертию для изгнания православных епископов и пресвитеров, уже неимевших прежней защиты. Сам епископ Петр принужден был бежать в Рим. Однако ариане вскоре потерпели на Востоке почти полное поражение и разделились на мало известныя секты (аномеев, омиев и омиусиан). Потом они нашли себе приют у Готов (предков Немцев), которые водворились на развалинах Римской империи. После падения Ост-Готскаго королевства, не менее рьяными арианами были Лонгобарды, но Бог и здесь воздвиг достойных защитников истинной веры. На Востоке, после святаго Афанасия боролись с арианами святый Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, а на Западе: Викторин, святый Амвросий Медиоланский, блаженный Августин-епископ Иппонийский, и другие.

Значение личности святаго Афанасия и его деятельности

   Знамение личности святаго Афанасия было, можно сказать, безпримерное. Характеризуя святаго Афанасия Великаго, святый Григорий Богослов говорил, что он представлял в себе редкое совмещение добродетелей. «Энергичный и в то же время полный такта и здраваго смысла, строгий и в то же время полный сочувствия, достойный и в то же время одаренный гениальностию, привлекательный как магнит и в то же время твердый как алмаз, святый Афанасий пользовался властию своей высокой должности без всякой заносчивости, показывая себя нежным для слабых, гостеприимным для странников, добрым для просящих, доступным для всех, медленным на гнев, приятным в разговоре; еще более приятным по настроению, успешным как в беседах, так и в деятельности, ревностным в делах благочестия, готовым помогать христианам всякаго класса и возраста, богословом с людьми умозрительными, утешителем для огорченных, посохом для престарелых, руководителем для юных, врачем для больных»... (См. Похвальное слово). Главным свойством его ума была подвижность, его деятельности-умеренность, его характера-мужество, его религии-верность. Вера вдохновляла и озаряла всю его жизнь. По замечанию же некоего писателя, он с самой юности воспламенен был тою страстью, которая делает святыми,-именно любовию к Иисусу Христу. По слову святаго Григория Богослова, «он был разнообразен в своих способах, единичен в своих целях. Его энергия возбуждала даже безпечных, и его уравновешенная мудрость сдерживала склонных к излишеству. Для заблуждения он был не только как бы мечем, но также и как бы очищающей веялкой, и его влияние не только было подобно ударам победителя, но также подобно дыханию животворящаго духа». По замечанию Фаррара, «святый Афанасий Великий представляет пример столь чистаго и благороднаго человека, какого когда-либо видела Церковь с того времени, как Апостол Павел был отведен из своей Римской тюрьмы на мученическую смерть. Он был адамантом для поражающих, магнитом для враждующих, человеком, который с одной стороны был не более способен уступать, чем мраморная скала, а с другой привлекал к себе необычайною кротостию и великодушным терпением». «С силой у него сочеталась кротость, и насколько царственен был его темперамент, на столько же кроток был его дух. Его биография есть лучший его панегирик».
   «В течении 46 лет, среди разнообразных испытаний и всевозможных превратностей. Афанасий оставался папой Александрийским (как зовутся его преемники доныне), владетелем кафедры святаго Марка, главой Александрийской церкви, и отсюда, по выражению Григория Назианзена, главою мира. Как патриарх, сильный народною любовию, он занимал (иногда) положение почти верховнаго государя». Своею святою личностию, своим примерным архипастырствованием и особенно мужественною борьбою с арианством святый Афанасий Великий приобрел безусловное благоговение не только от всей Церкви своего времени, но и от всех христиан всех времен. Будучи сам девственником, строгим подвижником и беззаветно преданным Господу борцом-скитальцем, святый Афанасий был великим другом и почитателем монахов подвижников. Видя в них лучших лиц своего времени и глубоко ценя их преданность Церкви, он многих из них поставил в разныя степени священства и многих из них возвел в епископы, так как стесненныя обстоятельства церковныя требовали от пастырей полной готовности на всякия лишения. Влияние же сих епископов и в особенности твердость веры их еще более располагали Афанасия избирать на высшия должности преимущественно иноков, так что в последнее время из числа изгнанных из Египта были и епископы из иноков. Примеру Афанасия в этом отношении следовали и другие представители церквей, ибо монашество всюду обращало на себя внимание народа и пастырей своею ревностию о православной вере. И потому при избрании епископа голоса большею частию стали склоняться к избранию иноков. Кроме сего святый Афанасий, помимо личной своей жизни, представил еще живой образ в драгоценном описании основателя монашеской жизни, святаго Антония Великаго. Это произведение святаго Афанасия усердно читалось и читается на Востоке и Западе, везде благотворно влияя на безконечное множество лиц. Чтение его между прочим решило судьбу блаженнаго Августина, предавшагося потом всецело Господу Иисусу.
   Богословы должны быть благодарны святому Афанасию потому, что они в его творениях имеют свидетельство о церковном истинном учении почти за 1600 лет, так как святый Афанасий учил тому, чтò он слышал от некоторых преемников мужей апостольских и сам был таким свидетелем истины, который многократно страдал за истину. Наконец, и для всех христиан святый Афанасий служит образцом мужественнаго исповедания веры и неусыпнаго попечения о чистоте ея, чем так неотложно необходимо запастись многим, особенно в виду того, что ныне многими вера истинная ниспровергается, и проповедуются учения, которые между тем ясно опровергаются творениями святаго Афанасия.
   По замечанию одного нашего писателя, «значение святаго Афанасия для своего времени и последующих времен ничем не менее, если не более, чем зна­чение современнаго ему Константина Великаго. Оба они представляют собою средоточные пункты, около которых в двух различных, но близко между собою соединенных сферах совершаются все зна­менательныя события IV века. Оба они достойно почтены именем великих; но величию Константина, вместе с его высокими духовными дарованиями и оказанною ему Божиею помощию, содействовала, ме­жду прочим, и находившаяся в его распоряжении мирская власть; величие же Афанасия-по преимуществу нравственное; проявлялось оно, главным образом, в страданиях за Православие и многотрудной борьбе с хитросплетенными заблуждениями еретиков, на­шедшими себе покровительство у сильных мира и далее при императорском дворе. Это был характер, как немногие, характер сильный, в величайшем древнем стиле. «Это муж, что называется, сложенный из одного цельнаго слитка, человек од­ной идеи». Но чтò руководило таким твердым характером, на чтò направлена была его деятель­ность? Задачей целой жизни Афанасия была защита догмата вечнаго Божества Иисуса Христа и единосущности Его с Богом Отцем... Источником святаго одушевления Афанасия была единственно ревность о славе Божией... Но Афанасий обнаруживал неумоли­мую ревность только там, где того требовало самое дело. В отношении к маловажным обстоятельствам он оказывал снисхождение. Напр. об Оригене он говорил с уважением и благодарностию за его услуги. Уважая добродетели Аполлинария, он, го­воря против его заблуждений, не называл его имени. Но с арианами он не дозволял никаких сделок. Он писал к пустынникам Египетским: «хотя бы братья нас оставили, хотя бы друзья и знакомые изменили нам, хотя бы никто не остался состра­дать нам и утешить нас, и тогда у нас надежда Господь. Истина хотя и может быть помрачена на несколько времени, но сами гонители, наконец, должны будут узнать ее». Вместе с неуклонною твердостию он обладал даром проницательности. Вот почему он не только разоблачал все заблу­ждения, но даже наперед предсказывал те уклонения, которым подвергались враги его. Для защиты цер­ковных интересов он не призывал светскую власть. В послании к монахам он писал: «не мечем и стрелами, не с помощию воинов возве­щается истина, но убеждением и советом». Приоб­ретши редкое знание людей, он имел замечательный такт в обращении с ними. Употребляя строгия меры против еретиков и церковных мятежников, он среди преданной ему паствы умел поддержи­ вать кроткий и снисходительный характер мудраго управителя. Мудрость его в управлении церковию проявлялась между прочим и в том, что он все­цело владел даром избирать достойных людей на церковныя должности, особенно высшия, при чем он обыкновенно давал предпочтение инокам, в которых умел препобеждать сопротивление возлю­бивших тишину и безмолвие иноков пред приня­тием на себя многотруднаго и многоответственнаго епископскаго служения и удалявшихся от него воз­вращать
   См. Приложение 1-е.
   Сочинение это представляет одну из ранних попыток изло­жения этой важнейшей христианской истины в философско-религиозной форме и обнаруживает в авторе, вместе с ясностию представления средоточной важности учения о Божественном достоинстве лица Христа, пламенную силу убеждения в нем. См. Приложение 2-е.
   См. Прибавл. к Церковн. Ведом. 1890 года, № 4: Св. Афанасий Великий, архиеп. Александрийский.
   Желающим иметь более обстоятельныя сведения о жизни и деятельности св. Афанасия можно рекомендовать статьи прот. А. В. Горскаго в Прибавл. к твор. Св. Отец, издав, при Моск, дух академии 1851 г., а также соч. Фаррара «Жизнь и труды свв. отцов и учителей Церкви», пер. Лопухина, С.-Петерб. 1891 года, и капитальное сочинение професс. Ловягина «О заслугах св. Афанасия Великаго для Церкви в борьбе с арианством», Спб. 1850 года.

О творениях святаго Афанасия Великаго

    Когда ты встретишь книгу Афана­сия, то если у тебя нет бумаги, запиши ее хотя на твоей одежде (Козма, Pr. spir. XL).

Обстоятельства происхождения творений святаго Афанасия и величие их

   Почти все творения святаго Афанасия Великаго писались по поводу живых обстоятельств церковно-религиозной жизни его времени. Великий переворот, совершавшийся во всех сферах мировой жизни его времени чрез смену язычества христианством, особенно сильно проявлялся в центре умственной жизни древняго мира-в Александрии. Все люди мысли и слова спешили так или иначе высказаться во время этого движения. Не мог отказаться от своего горячаго стремления высказать святую истину, долженствовавшую сменить языческую ложь, и юный Афанасий. И вот первым плодом его богословскаго ума и христианскаго одушевления было его сочинение под названием «Слово на язычников».
   Встав потом лицем к лицу с Арием и арианами, святый Афанасий всю мощь своих сил употребил на ниспровержение страшной ереси этой, а вместе и на упрочение исконнаго истиннаго учения о Божестве Иисуса Христа. Чаще он действовал в этом направлении делом и словом, но нередко прибегал и к письменному выражению и изложению своего учения о Боге вообще, о всех Лицах Святой Троицы в частности, и о Сыне Божием в особенности. И от многих его писаний уцелели драгоценнейшие письменные памятники веры Александрийскаго архидиакона, а потом и святителя Афанасия, а вместе и многочисленной, верной Православию, его паствы, находившей в творениях святаго Афанасия выражение своей веры, раскрытие ея и обоснование ея на разных незыблемых основах христианскаго учения, преимущественно же на Слове Божием. Таковы были творения святаго Афанасия: «Слово о воплощении Бога Слова», «Изложение веры», четыре слова против ариан, два слова против Аполлинария. «Послание о вере к императору Иовиану». Все это были сочинения по преимуществу вероучительныя (догматическия). В тех же целях раскрытия истиннаго учения и ниспровержения заблуждений святый Афанасий нередко весьма подробно, а иногда и кратко, объяснял многия места Священнаго Писания. Таковы, напр., его беседы на текст: вся Мне предана суть Отцем Моим, послание к Маркеллину об истолковании псалмов и самое толкование на псалмы, беседы на Евангелия от Матфея и Луки.
   И как архипастырь. Афанасий нередко должен был выступать с письменным словом назидания и увещания, тем более, что в то время представители важнейших Церквей вообще имели обыкновение писать окружныя послания не только по поводу разных выдающихся обстоятельств, но даже почти во все праздники Пасхи. Из этого рода творений св. Афанасия должно назвать: Жизнь св. Антония. Сказание об аввах Феодоре и Паммоне. А сколько в своей многотрудной и разнообразной событиями жизни писал он посланий и писем к разным лицам, начиная с императоров и оканчивая простыми ино­ками? Многия из сих посланий сохранились доселе и служат драгоценнейшими источниками нравоуче­ния и основами правой веры. Таковы, напр., послание об определениях Никейскаго собора, Апология к императору Констанцию, Апология о своем бегстве, 4 послания к Серапиону, послания к Аммуну, Руфиму, Драконтию и многия другия.

Изложение творений св. Афанасия, их внутренний характер, направление и главный предмет

   Св. Афанасий, как уроженец Египта и житель Александрии, преимущественно говорил на господствующем языке страны, т. е. Коптском. Но как человек высокообразованный и архиепископ одного из восточных патриархатов, он весьма часто го­ворил и на общем языке образованных людей того времени, т. е. Греческом. К этому побуждало его и то, что он часто и подолгу живал в раз­ных концах Империи: в Палестине. Костантинополе, в Риме и Милане, где язык Греческий был господствующим, особенно в кругу духовенства и в высших сословиях. С ранних лет, владея Греческим языком, как родным, св. Афанасий на нем писал и свои творения. Писал он большею частию по требованию неотложных обстоятельств и не для того, чтобы пленять силою красноречия сво­его, но чтобы засвидетельствовать древлепреданную истину и обличить лжеучение. А потому изложение его творений вообще отличается простотою и безъискуственностию речи. Не всегда в его творениях заметна систематичность, но за то он всегда строго логичен, внутренно-последователен, и речь его во­обще отличается необыкновенною точностию. Вместе с тем, не смотря на высоту и непостижимость изла­гаемых им предметов веры, он во всем ясен и силен, так что его слова нельзя ни извращать, ни перетолковыват. Выразивши ту или другую истину положительно, он весьма часто показывает ея верность чрез ниспровержение тех ложных мыслей, которыми лжеучители старались заменить или извра­тить ее. От этого приема почти все важнейшия про­изведения св. Афанасия носят характер догматико-полемический, т. е. тот характер, которым отлича­лась и вся жизнь его, исполненная непрерывной борьбы с врагами истины и стремления утвердить православных в непоколебимых правилах истин­ной веры и чистой жизни. Тот же и существенный предмет всех главнейших творений св. Афанасия, а именно Божественное достоинство Лица Иисуса Христа, Единосущнаго Отцу Сына Божия. Этим глав­ным предметом веры и упования жизни св. Афа­насия в разной мере одушевлены все главные письменные труды его, и таким образом все они направлены к ниспровержению ариан и созиданию истинной веры в Сына Божия, Господа Спасителя нашего, и Его Святой Церкви. Посему верно сказал блаженный патриарх Фотий о творениях св. Афанасия, что они представляют полный трофей победы над ересью арианскою (Bibl. cod. CXLI).

Значение творений святаго Афанасия Великаго

   Труды святаго Афанасия Великаго имели наи­большее значение в свое время. Тогда, по словам святаго Кирилла Александрийскаго, они были «как-бы целительный бальзам, оживлявший вселенную», стра­давшую многими недугами лжеучений.
   Но сущность многих лжеучений того времени нередко возвещается и ныне, а потому многия мысли и доводы св. Афанасия Великаго, особенно о Боже­ственном достоинстве Иисуса Христа, и ныне имеют весь свой глубочайший смысл и полное значение. И ныне, как и прежде, в творениях св. Афа­насия Великаго, как светлаго вселенскаго учителя, могут находить образцы глубокомысленнаго толко­вания-все изъяснители Св. Писания, богопросвещен­наго тайнозрителя-богословы, опытнаго пастырскаго собеседования-пастыри, назидательнаго руководителя-учители, и вернаго хранителя вселенскаго цер­ковнаго единомыслия-все христиане. На творениях св. Афанасия Великаго воспитались все последующие вселенские великие учители. Иметь с ними знакомство, хотя бы ради исторических познаний, обязаны и все просвещенные христиане. Главнейшее значение творений св. Афанасия конечно обусловливается тем, что он был одним из древнейших христианских писателей, и потому в писаниях его можно нахо­дить отражение христианской веры не только IV века, но и первых трех веков, многоразлично просвечивающих во множестве фактов и явлений, записанных здесь. И помимо сего, творения св. Афана­сия, как произведения одного из первых богосло­вов, стяжавшаго за свою многоценную вероучитель­ную жизнь и деятельность название Великаго, сами по себе имеют всестороннее историческое значение. Как богомудрый муж, св. Афанасий часто и по­долгу углублялся в тайны Божественнаго учения. И по мере требования обстоятельств, он выразил свои чувствования и мысли в своих безсмертных творениях. В послании к монахам он писал с свойственною ему скромностию: «заключить в пись­мена все, что повидимому постигал я, невозможно; и написанное мною есть только слабая тень того, что скрывалось в душе моей». Но так как он много­кратно вседушевно писал многим, то из общаго представления мыслей, чувств и всех духовных стремлений св. Афанасия получается величественный памятник христианской веры, упований и любви, до­стойных общаго внимания.

Издания творений святаго Афанасия

   Лучшими сборниками творений святаго Афанасия Великаго считаются Монфуко 1698 года и аббата Минье 1857 года, изданные в Париже, на Грече­ском и Латинском языках, а также каноника Брайта, изданный в Оксфорде 1881 года с вве­дением.
   Русский перевод всех сочинений святаго Афа­насия сделан Московскою духовною академиею; издан в Москве в 1851—4 годах, в 4-х томах (по 400—500 стр.).
   Содержание творений святаго Афанасия довольно по­дробно сообщается в сочинении профессора Е. Ловягина: «О заслугах святаго Афанасия для Церкви», в сочинении Филарета архиепископа Черниговскаго: «Историческое учение об Отцах Церкви», а также в свято-отеческой христоматии, составленной прото­иереем Н. Благоразумовым, 1883 г. Немногия места из творений св. Афанасия приводятся в свято-отеческой христоматии М. Поторжинскаго 1877 г., а именно: отрывок из беседы на слова: вся Мне предана суть..., из беседы о слепорожденном, равно как в книге Барсукова «Образцы святоотеческой и Русской пропо­веди», издан. 1887 г., а именно: на ариан слово третье (48 страниц), слово на текст: вся Мне предана суть Отцем Моим (5 страниц) и из слова о воплощении Бога-Слова (2(1)/2 страницы). Кроме этих, собственно проповеднических отрывков, мы в своем Из­борнике по возможности помещаем замечательныя творения святаго Афанасия из всех родов их, чтобы таким образом дать возможность иметь все­стороннее знакомство со всеми выдающимися творе­ниями святаго Афанасия Великаго. Из сих творений самое обширнейшее и самое замечательное «на ари­ан слово третье», которое приводится вполне, как имеющее догматико-полемическое значение и ныне. Житие преподобнаго Антония сокращено несколько, по преимуществу в тех частях, где излагается таинственное учение святаго Антония о действиях злых духов, как не всем вполне доступное. Слово на язычников тоже несколько сокращено, по неудоб­ству частностей о языческих мифологиях и тому подобных. Из 1-го слова о воплощении Бога-Слова, по обширности его, взята только некоторая часть, ибо подробное учение о Слове излагается в 3-м слове, которое приводится почти все.
   Можно думать, что в указанном составе тво­рений святаго Афанасия всякий найдет достаточно материала, полнаго самаго насущнаго духовнаго инте­реса, а вместе и достаточное количество особенно­стей, коими отличаются произведения великаго цер­ковнаго учителя, как со стороны их внешней формы и внутренняго содержания, так и метода их, кото­рым особенно достославен гений святаго Афанасия. Творениями святаго Афанасия, можно сказать, положено было прочное начало тому подлинно научно-богословскому раскрытию христианских истин, которое по справедливости стяжало название золотаго века христианской письменности.
   Святый Афанасий первый ясно сознал невыгод­ныя стороны прежней по преимуществу философской постановки христианских произведений. Он первый вполне настойчиво обратился к наиболее подходя­щим способам христианскаго изследования, а именно к раскрытию и объяснению истин веры из поло­жительных источников ея-Священнаго Писания и Священнаго Предания, и тем поставил христианскую науку на ту родную почву, на которой она после­довательно процветает до-ныне. Таким образом, святый Афанасий был не только первым славным представителем золотаго (IV) века, но и основоположителем новой эры богословствования.
    Он говорил: «учение о Божестве преподается не в умственных доводах, но при посредстве веры и благоговейно-благочестиваго помысла». И в его изследо­ваниях вера всегда была руководительным нача­лом, а разсудочные доводы имели значение только второстепенное. Он подчинял разум вере и чрез это явился великим учителем не своего только времени, но и вековечным образцом, достойным всеобщаго подражания.
   Истинно-богословский метод раскрытия истин христианскаго учения, выработанный святым Афана­сием, вызывался потребностями времени, т. е. ере­тическими извращениями смысла Священнаго Писания, но это-то и составляет особенную ценность творе­ний святаго Афанасия, не теряющих посему значе­ния своего и ныне, так как и ныне многия лжеучения держатся на извращенном понимании разных изречений Священнаго Писания, всячески расшаты­ваемаго современными рационалистами, совершенно отвергшими другой таковой же источник вероучения, т. е. Священное Предание. Но пока не упразднится способ раскрытия христианскаго учения, на веки запечатленный в творениях святаго Афанасия, пока вера не потеряет значения первоосновы в богослов­ском учении, будут тщетны все подкопы под не­зыблемую твердость основных христианских истин, каковы учение о Святой Троице вообще и Сыне Божием в частности. Трудами святаго Афанасия Православие восторжествовало победу над арианством. И в будущем православные восторжествуют над разными проповедниками рационализма, если они будут усердно читать безсмертныя творения мужественнаго и победоноснаго поборника право­славнаго учения, будут поучаться от святаго Афа­насия как вероучению, вполне истиннному и древ­нейшему, так и выражению его, самому естествен­ному и общедоступному.
    Никанор, Епископ Архангельский и Холмогорский.
    2 мая 1893 года
   Из сего очевидно, что св. Афанасий или твердо воспринял то, о чем учил, или он столь часто учил тому, о чем писал, что у него, не смотря на неудобство места составления многих творений, нет ни в чем противоречия или несогласия с собою и напротив везде неподражаемая сила слова и увлекательность.

Избранныя творения св. Афанасия Великаго...

Слово на язычников<a.

   Ведение благочестия и вселенской истины не столь­ко имеет нужду в человеческом наставлении, сколько познается само собою, потомучто едва не вопиет о себе ежедневно в делах, а светлее солн­ца открывает себя в Христовом учении. О вере во Христа Спасителя-необходимо изложить и со­общить сие тебе письменно, чтобы учения, заключа­ющагося в слове нашем, не почел кто маловажным. и не стал предполагать, будтобы вера во Христа неразумна.
   Такия же клеветы в укоризну нашу слагают язычники. Они громко смеются над нами, указывая не на иное что, а только на крест Христов. Но тем паче можно пожалеть о безчувствии их. Клевеща на крест, не видят они силы креста, наполнившей целую вселенную, не видят, что крестом стали явны для всех дела боговедения.
   Итак, сперва обличу, сколько могу, невежество неверующих, чтобы, по обличении лжи, сама собою возсияла, наконец, истина.
   В начале не было зла, потомучто и теперь нет его во святых, и для них вовсе не суще­ствует оно. Но люди, впоследствии, сами про­тив себя начали примышлять и воображать злое. Отсюда же, конечно, образовали себе и первую мысль об идолах, не сущее представляя как сущее.
   Создатель мира и Царь царей Бог, превысший всякой сущности и человеческаго примышления, как благий и все превосходящий добротою, сотворил род человеческий по образу Своему, собственным Сло­вом Своим, Спасителем нашим Иисусом Хри­стом, и чрез уподобление Себе соделал его созерцателем и знателем сущаго, дав ему мысль и ве­дение о собственной Своей вечности, чтобы человек, сохраняя сие сходство, никогда не удалял от себя представления о Боге и не отступал от сожития со святыми, но, имея в себе благодать Подателя, имея и собственную свою силу от Отчаго Слова, был счастлив и собеседовал с Богом, живя невинною, подлинно блаженною и безсмертною жиз­нию. Так и Священныя Писания о первом сотворен­ном человеке, который на Еврейском языке назван Адамом, говорят, что в начале с непостыд­ным дерзновением устремлен был он умом к Богу и сожительствовал со святыми в созерцании мысленнаго, какое имел в оном месте, которое святый Моисей, в переносном смысле, наименовал раем (Быт. II:8).
   Таким, по сказанному, Создатель соделал род человеческий, и желал, чтобы таким же и пребыл он. Но люди, вознерадев о совершеннейшем и поленившись постигнуть оное, охотнее взыскали то­го, чтò ближе к ним; ближе же к ним было тело и телесныя чувства.
   Уклонившись от созерцания мысленнаго, употре­бляя во зло частныя телесныя силы, услаждаясь раз­сматриванием тела, замечая, что удовольствие для нея есть нечто доброе, душа в обольщении своем злоупотребила наименованием: доброе, и подумала, что удовольствие есть самое существенное добро. Полю­бив же удовольствие, душа начала различными способами воспроизводить оное; потомучто, по природе будучи деятельною, хотя отвращается от добраго, однакоже не прекращает своей деятельности, и потому обращает свою деятельность уже не на до­бродетель, и не на то, чтобы, созерцать Бога, но, остановясь мыслию на не сущем, употребляет спо­собности свои превратно, пользуясь ими для измышленных ею вожделений; ибо сотворена свободною, может как преклоняться на доброе, так и отвра­щаться от добраго; отвращаясь же от добраго, непременно останавливается мыслию на противном тому. Потом, усматривая свои способности и злоупотребляя ими, воображает, что может обратить и телесные члены на противоположное. Потому и руки подвиг­нув на противное, стала ими убивать, и слух упо­требила на преслушание, и иные члены, вместо за­коннаго чадородия-на прелюбодеяния, и язык, вместо благохваления,-на хулы, злословие и ложныя клятвы, опять и руки-на татьбу и на то, чтоб бить подобных нам человеков, и обоняние-на разнообра­зие благовоний, возбуждающих к похотливости, и ноги-на скорость излияти кровь (Притч. I:16), и чрево-на пиянство и на пресыщение без меры.
   Все же это-порок и душевный грех, и не иное что сему причиною, как отвращение от совер­шеннейшаго.
   Некоторые из Еллинов, уклонясь с пути и не познав Христа, утверждали, что зло существует самостоятельно и само по себе: и в этом погре­шают они по двум отношениям. Или Создателя лишают достояния быть творцем сущаго, ибо не будет Он Господом сущаго, если зло, как они говорят, само по себе имеет самостоятельность и сущность. Или опять, желая, чтобы Он был творцем всяческих, по необходимости делают Его и творцем зла, потомучто, по словам их, и зло- в числе существ. А сие окажется нелепым и не­возможным, потомучто зло не от добра, не в нем и не чрез него. Ибо не будет уже тò и до­бром, чтò имеет смешанную природу, или стало причиною зла.
   И некоторые еретики, отпав от церковнаго учения и потерпев крушение в вере, в безумии своем приписывают также злу самостоятельность. Кроме же истиннаго Отца Христова, воображают себе иного бога, и сего нерожденнаго творца зла и виновника злобы признают и создателем твари. Но не трудно опровергнуть их Божественным Писа­нием и тем же самым человеческим разумом, которым, измыслив сие, приводятся они в бесно­вание. Так Господь и Спаситель наш Иисус Хри­стос, подтверждая слова Моисеевы, что Господ Бог един есть (Второзак. VI:5), говорит в Евангелии Своем: исповедаю Ти cя, Отче, Господи небесе и земли (Матф. XI:25). Если же един Бог, и Он-Господь неба и земли, то как быть иному богу, кроме Его?Где будет признаваемый ими бог, когда в целом объеме неба и земли все наполняется единым истинным Богом? И как иному быть творцем того, над чем Господь есть Сам Бог и Отец Хри­стов, по Спасителеву слову? Но если станут утвер­ждать сие существование двух равных богов, то смотри, в какое впадут нечестие. Между равномощными невозможно будет найтись превосходнейшему и совершеннейшему. Ибо если без воли од­ного существует другое, то в обоих-равная сила, и в обоих-немощь; в обоих-равная сила, потомучто бытием своим превозмогают изволение друг друга; и в обоих-немощь, потомучто, когда не хотят они, против воли выходит дело; и бла­гий существует против воли злаго, и злый-про­тив воли благаго. Да и вообще, как будут два существа противоположныя друг другу? Или чтò будет разделять их, чтобы существовали они одно вне другаго? Вместе им быть невозможно, потому­что разрушительны одно для другаго; не могут же существовать и одно в другом, потомучто несо­единимо и неподобно естество их. Следовательно, разделяющим их окажется нечто третие; и оно бу­дет также бог.
   Итак, поелику такая мысль их оказывается нетвердою,-необходимо просиять истине церковнаго ведения, а именно, что зло не от Бога и не в Боге, что его не было в начале, и нет у него какой-либо сущности; но люди, с утратою представления о добре, сами себе, по своему произволу, стали измышлять и воображать не сущее.
   Так произошло и образовалось в начале из­обретение и примышление зла людьми. Но нужно ска­зать уже и о том, как люди дошли до идолослужения. Из сего узнаешь, что изображение идолов было вовсе не от благаго, но от злобы. А чтò имеет худое начало, тò, будучи всецело худо, ни­когда ни в чем не может быть признано доб­рым.
   Душа человеческая, не удовольствовавшись измышлением зла, постепенно начала вдаваться еще в худшее. Познав различия удовольствий, утвердившись в забвении божественнаго, услаждаясь же телесными страстями, и имея в виду одно настоящее и ува­жение к нему, душа помыслила, что нет уже ни­чего, кроме видимаго, но одно преходящее и телес­ное-для нея добро. Отсего, исполнившись всяких плотских вожделений, и смущаемая уважением к чувственному, наконец, Того Бога, Котораго предала забвению в уме, воображает в телесном и чувственном, имя Божие присвоив видимому, и тò одно прославляя, чтò ей кажется угодным, и на чтò взирает она с приятностию. Итак, идолослужению предшествует зло как причина. Люди, научившись примышлять себе не сущее зло, вообразили себе также и не сущих богов. Обезумевшие люди, погрузив­шись в плотския пожелания и мечтания, предав за­бвению и понятие и мысль о Боге, при слабом своем разсудке, лучше же сказать, при отсутствии разума, видимыя вещи вообразили себе богами, прославляя тварь даче Творца, и обожая скорее произведения, нежели их виновника и создателя-Владыку Бога.
   Как скоро ум человеческий отступил от Бога, люди, ниспадая в понятиях и помыслах, прежде всего создали божескую честь небу, солнцу, луне и звездам, подумав, что они-не только боги, но и виновники всего прочаго. Потом, еще ниже нисходя омраченными помыслами, наименовали богами эфир, воздух и чтò в воздухе. Поступив же далее во зле, возвеличили уже богами стихии и начáла телеснаго состава: теплоту, холод, сухость и влажность. И кáк совершенно упадшие влачатся по земле, подобно земляным улиткам, тáк злочестивейшие из людей, пав и унизившись в представлении о Боге, в число богов включили, наконец, людей и изображения людей, как еще живых, так уже и умерших. А возжелав еще худшаго и остановившись на том мыслию, божественное и премирное Божие имя перенесли уже на камни, на дерева, на пресмыкающихся в воде и на суше, и из безсловесных- на животных свирепых; им стали воздавать всякую божескую честь, отвратились же от истиннаго, действительно сущаго, Бога Отца Христова. И, о если бы хотя на этом остановилась дерзость неразумных, и не сквернили они себя большим злочестием, простираясь еще далее! Ибо некоторые до того унизились мыслию и омрачились умом, что измыслили себе, и вместе обоготворили, даже то, чтò вовсе никогда не существовало, и чего не видно между сотворенными вещами. Смешав и разумное и без­словесное, и сочетав между собою несходное по при­роде, кланяются они тому, как богам. Таковы у Египтян боги с песьими, змеиными и ослиными головами, а у Ливиян Аммон с головою овна. Иные же, взяв отдельно телесные члены: голову, плеча, руки, ноги,-каждый член включили в число бо­гов и стали обожать, как будто недовольствуясь поклонением целому телу в его совокупности. Дру­гие простерли далее свое нечестие и обоготворили то, чтò было предлогом к изобретению сих богов и к собственному их злонравию, то есть, сластолюбие и вожделение,-и сему кланяются. Таковы у них Эрот и Афродита в Пафосе. Другие же, как бы со­ревнуя друг другу в худом, дерзнули причесть к богам своих государей и детей их, или из по­чтения к властвовавшим, или страшась их самоуправства; таковы в Крите пресловутый у них Зевес, в Аркадии-Эрмий, у Индов-Дионисий, у Египтян-Изида, Озирис и Ор. И ныне Антиноя, любимца Римскаго царя Адриана, хотя знают, что он человек, и человек не благонравный, но весьма развратный, чтут, страшась того, кто дал о сем повеление. Ибо Адриан, находясь в Египте, когда умер служитель его сластолюбия Антиной, любя юношу и по смерти, повелел воздавать ему божескую честь; а тем и сам себя обличил, и вместе дал знать вообще об идолослужении, что не иначе изобретено оно у людей, как из вожделения к воображаемому.
   Не так давно бывало (а может быть, и до­ныне сие соблюдается), что сенат Римский о своих от начала бывших царях, или о всех, или о ком изволит и заблагоразсудит он, делал по­становление: «быть им в числе богов», и пред­писывал воздавать им божескую честь. Если ко­торые ненавистны сенату, то объявляет он природу их, и как врагов именует людьми; а которые угодны ему, тем за доблестныя дела повелевает воздавать божескую честь, как будто сенаторы имеют власть делать богами, хотя сами они-люди, и не отрицают того, что они-смертные. А между тем надлежало бы, чтоб делающие других богами тем паче сами были боги; потомучто творящее должно быть совершеннее творимаго. Но обычай сей не нов и не в Римском начался сенате, напро­тив же того, с давних времен получил начало, и наперед замышлен с понятием об идолах. Ибо древние, пресловутые у Еллинов, боги: Зевс, Посидон, Аполлон, Ифест, Ермий, и-женскаго пола: Ира, Димитра, Афина, Артемида, удостоены именования богов по указам известнаго по истории у Еллинов Фисея.
   В Египте и до-ныне еще совершается плач об утрате Озириса, Ора, Тифона и других. Додонския утвари и кориванты в Крите доказывают, что Дий не бог, а человек, и рожден плотоядным отцем. И удивительно то, что самый мудрый и много похваляемый у Еллинов за то, что уразумел Бога, т. е. Платон, идет с Сократом в Пирей покло­ниться изображению Артемиды, сделанному человеческим искусством!
    О таковых и подобных сим изображениях идолобесия, давно, и задолго прежде, научило Писа­ние, говоря: Начало блужения умышление идолов: изобре­тение же их, тление живота. Ниже бо быша от на­чала, ниже будут во веки: тщеславием бо человеческим внидоша в мир, и сего ради краток их конец вменися. Горьким бо плачем сетуя отец скоро восхищен­наго чада образ сотворив, егоже тогда человека мертва, ныне яко жива почте, и предаде подручным тайны и жертвы: потом временем возмогший нечестивый обычай, аки закон храним бысть, и мучителей повелением по­читаема бяху изваянная. Ихже бо в лице не могуще чествовати человецы далняго ради обитания, издалеча лице изобразившие, явный образ почитаемаго царя сотвориша, яко да отстоящаго аки близ сущаго ласкают с прйлежанием. Б продолжение же нечестия и не разумеющих понуди художниково искусство. Сей бо хотя угодити державствующему, произведе хитростию подобие на лучшее: множество же человек привлечено благообразием дела, прежде вмале чествованнаго человека, ныне в бога вмениша. И сие быст житию в прельщение, яко или злоключению, или мучительству послуживше человецы, несообщно имя камению и древам обложиша (Премудр. XIV:12—21).
    Но самое представление язычников о богах своих обличает идолопоклонство.
    Если кто возьмет во внимание деяния так на­зываемых ими богов (начну сперва с сего), то найдет, что они не только не суть боги, но даже гнуснейшие были из людей. Ибо каково видеть у стихотворцев описанныя распутства и непотребства Диевы? Каково слышать, что Дий похищает Ганимеда, совершает тайныя прелюбодеяния, боится и мучится страхом, чтобы против воли его не были разорены Троянския стены? Каково видеть, что он скорбит о смерти сына своего Сарисдона, хочет помочь ему и не может, что против него злоумышляют другие так называемые боги, именно: Афина, Ира и Посидон, а ему помогают женщина Фетида и сторукий Эгеон? Поэтому, справедливо ли считать богом того, кто совершил такия черныя дела, каких общие Римские законы не дозволяют делать и простым людям? Или, зная, что Диомидом ранены Арей и Афродита, а Ираклом-Ира и преисподний, котораго называют адским богом, Персеем же-Дионисий, Аркадом-Афина, что Ифест сринут и стал хромым,-кто не заключит худо об их природе и не откажется утверждать, что они-боги? Слыша же, что подлежат они страданию и тлению, не признает ли их не более как людь­ми, и людьми немощными, и не станет ли скорее дивиться тем, которые наносили им раны, нежели им раненым?
    А поэтому, жалеть наипаче должно о тех, ко­торые вводятся сим в обман. Ненавидят они любодея, который приступает к женам их, но не стыдятся боготворить учителей любодейства; и чтò по законам непозволительно у людей, тò не стыдятся приписывать так называемым богам своим.
   Притом, кланяющиеся камням и деревам не примечают, что ногами они попирают и жгут подобныя вещи, а часть тех же вещей именуют богами. Чтò не задолго прежде употребляли на свои нужды, тò самое, сделав из сего изваяние, в без­умии своем чествуют, вовсе не примечая и не раз­суждая, что кланяются не богам, но искусству ваятеля. Пока не обтесан еще камень, и не обделано вещество,-до тех пор попирают их и пользуются ими на потребы свои, часто и низкия; а когда художник, по науке своей, приведет их в со­размерность и напечатлеет на веществе образ мужа или жены, тогда, свидетельствуя благодарность свою художнику и купив их у ваятеля за деньги, кланяются уже им как богам. Нередко же и сам делатель истуканов, как бы забыв, что им они сработаны, молится собственным своим произ­ведениям, и чтò недавно обтесывал и обрубал, то, по искусственной обделке, именует богами.
   Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать несуществующее и лгать, слагая басни в удоволь­ствие слушателей. Но если стихотворцами вымышлены боги, которых нет, то почему же поклоняются им, как существующим?
   Кто-нибудь из них скажет следующее: стихо­творцы лгут, говоря о непотребных деяниях бо­гов, а в похвалах, когда Дия называют отцем богов, верховным, Олимпийским и царствующим на небе, не вымышляют они, говорят же истину. Но не я один, а и всякий другой может сказать, что это разсуждение идет против них; потомучто из прежних опять доводов, в укор им, обнаружится истина. Деяния изобличают, что они-люди; а похвалы-выше человеческой природы. Но то и другое не согласно между собою; и небожителям не свойственно делать подобныя дела, и о делаю­щих подобныя деда никто не предположит, что они-боги. Чтò же остается подумать?
   Какое оправдание, какое доказательство предста­вят суеверные чтители сих богов, что это дей­ствительно боги? Разве обратятся к тому, что вы­соко ценят их изобретения, полезныя для жизни, и скажут: и богами они признаны за то, что были полезны для людей. Зевс, как сказывают, владел искусством ваятельным, Посидон-судоходным, Ефест-кузнечным, Афина-ткацким, Аполлон изобрел музыку, Артемида-псовую охоту, Ира-искус­ство одеваться, Димитра-земледелие, другие же-иныя искусства, как повествуют о них историки. Но эти и подобныя им познания должны люди при­писывать не им одним, а общей человеческой при­ роде, углубляясь в которую, люди изобретают искусства. Ибо искусство, по словам многих, есть подражание природе. Поелику, как люди, по природе способны они были приобретать познания в положен­ных для людей пределах, то нимало не удивитель­но, если, вникнув в свою природу и приобретя о ней познание, изобрели они искусства. Если же утвер­ждают, что за приобретение искусств справедливо было наименовать их богами, то и изобретателей других искусств следует наименовать богами на том же основании, на каком они удостоены сего наименования. Финикияне изобрели письмена, Омир-героическую поэзию, елеатец Зенон-диалектику, сиракузянин Коракс-риторическое искусство, Аристей ввел в употребление пчелиный мед, Тринтолен-сеяние жита, спартанец Ликург и афиня­нин Солон издали законы, Паламид изобрел словосочинение, числа, меры и весы, а другие, по свидетельству историков, сделали известными иныя различныя и для человеческой жизни полез­ныя вещи. Поэтому, если познания делают бога­ми, и за них стали ваять богов, то необходимо, чтобы, подобно им, стали богами и те, которые впоследствии были изобретателями других вещей. Если же последних не удостоивают божеской чести, а признают людьми, то следует и Дия, и Иру, и других не именовать богами, но верить, что и они были люди, тем более, что не были они и благонравны; как и самым изваянием кумиров язычники доказывают, что боги их не иное что, как люди.
   Так называемые у Еллинов философы и люди сведущие, когда обличают их в этом, не отри­цают, что видимые их боги суть изображения и подобия людей и безсловесных, но в оправдание свое говорят: для того у нас все сие, чтобы чрез это являлось нам Божество и давало ответы; потомучто невидимаго Бога невозможно иначе и по­знать, как при помощи подобных изваяний и обря­дов. А другие, сих превосходя любомудрием и думая сказать нечто еще более глубокомысленное, говорят: учреждения и изображения сии введены для призывания и явления божественных Ангелов и Сил, чтобы, являясь в сих изображениях, сообщали людям ведение о Боге; это как бы письмена для людей; читая их, по бывающему в них явлению божественных Ангелов, могут они познать, какое иметь понятие о Боге. Так баснословят, а не богословствуют (не скажем сего) языческие мудрецы! Но если кто со тщанием изследует разсуждение сие, то найдет, что и сих мнение не менее ложно, как и показанных прежде.
   Спросим, как же Бог познается чрез идолов: по причине ли вещества, из какого сделаны идолы, или по причине даннаго им образа? Если по при­чине вещества, то какая нужда в образе? Почему Бог не является просто во всем веществе, прежде нежели сделано из него это? А если причиною бо­жественнаго явления бывает сделанный из веще­ства образ, то какая нужда в веществе золота, или чего-либо иного? Почему Богу не являться луч­ше в самых в природе существующих живот­ных, которых образ имеют на себе изваяния? На сем основании мысль о Боге была бы лучше, если бы являлся Он в одушевленных живых существах, словесных или безсловесных, и не нужно было ожидать Его явления в вещах неодушевленных и недвижущихся. В этом случае язычники впадают в нечестие, в котором всего боль­ше противоречат сами себе. Естественных живот­ных, четвероногих, птиц и пресмыкающихся по­читают мерзостию и гнушаются ими, или по при­чине их свирепости, или по нечистоте, и однакоже, изваяв подобия их из камня, дерева, золота, бого­творят оныя.
   Если Божество человекообразно, а потому и идо­лы так изображаются, то для чего присвояют Бо­жеству и подобия безсловесных? Если же у Него подобие безсловесных животных, то почему присво­яют Ему изваяния существ словесных? А если в Нем то и другое, и в том и другом виде пред­ставляют они Бога, потомучто имеет подобие и без­словесных и словесных существ, то для чего разделяют соединенное и отдельно делают изваяния безсловесных и изваяния людей, а не всегда извая­ния их имеют вид тех и других, каковыя изображения действительно находятся в баснословии, например: Скилла, Харибда, Иппокентавр, и у Египтян-Анубис с головою пса? Надлежало бы или только так изображать их имеющих двоякую природу, или, если имеют один только образ, не вымышлять для них другаго. И еще, если они имеют мужеский образ, то для чего придают им и подобия женския? И если женский имеют образ, то для чего ложно представляют их в образе мужей?
   Вообще, если представляют себе Божество телообразным, а потому воображают у Него, и изваяниям дают, чрево, руки, ноги, также выю, грудь, уши, члены, у людей служащие к деторождению, то смотри, до какого нечестия и безбожия унизился ум их, когда мог так думать о Божестве. Ибо Божеству следовало бы посему претерпевать непременно и все прочее, свойственное телу, то есть, быть разсекаемым, делимым, и даже, вообще, подверженным нетлению. Сие же и подобное сему свойственно не Богу, а скорее-земным телам, потомучто Бог безплотен, нетленен, безсмертен, и ни в ком ни для чего не имеет нужды. А посему можно осудить язычников в неразумии за то, что именуют богами идолов, которых сами делают; просят спасения у тех, которых искусством своим предохраняют от тления; молятся об удовлетворении своих нужд тем, о ком знают, что требуют собственной их попечительности; и заключая их в небольших зданиях, не стыдятся называть владыками неба и всей земли.
   И не из сего только можно усматривать безбожие язычников, но также и из того, что о самых идолах мнения их не согласны. Ибо не одни и те же именуются у всех богами, но большею частию, сколько есть народов, столько вымышлено и богов. Случается же, что одна область и один город разделяются между собою во мнениях о почитании идолов. Финикияне не знают богов, признаваемых Египтянами. Египтяне поклоняются не одним и тем же идолам с Финикиянами. Скифы не приемлют богов Персидских, а Персы-Сирских и т. д. Крокодилу поклоняются одни как Богу, у жителей же ближайших мест почитается он мерзостию. Льва чтут одни как Бога, а вне города не только не воздают ему чести, но даже встретив убивают его как зверя.
   Египтяне чтут вола и Аписа, т. е. тельца; а другие вола и тельца приносят в жертву Дию. Ливияне признают богом овна, котораго и называют Аммоном; а у других овен часто закалается в жертву. Инды воздают честь Дионисию, сим именем, в переносном смысле, называя вино; у других же вино употребляется на возлияние иным богам.
   Некоторые дошли уже и до такого злочестия и безумия, что закаляют и приносят в жертву ложным богам своим самых людей, тогда как боги сии суть подобие и образ людей; приносят, таким образом, лучшее худшему, одушевленных закалают в жертву неодушевленным, разумных приводят на заклание не имеющим движения. Скифы, имену­емые Таврийскими, в жертву так называемой у них деве, закалают претерпевших кораблекруше­ние и взятых в плен Еллинов. В древности Египтяне приносили людей в жертву Ире, а Фини­кияне и Критяне принесением в жертву детей сво­их умилостивляли Крона. И древние Римляне чело­веческими жертвами чтили Дия, называемаго Латиарием. Так или иначе, но все вообще и сквернили и сквернились; сквернились сами, совершая убийства, и сквернили храмы свои, окуряя их подобными жертвами.
   Но, может быть, превосходнейшие из язычни­ков и исполненные удивления к твари, будучи при­стыжены обличениями в сих мерзостях, и сами не отрекутся, что действительно сие предосудительно и стóит обличения, но останутся в той мысли, что служение миру и частям мира есть несомненное для них и неоспориваемое верование. Даже будут хва­литься, что не камни, ни дерева, вообще не изображения людей и безсловесных, птиц, гадов и четвероногих чествуют и обожают они, но солнце, луну, все небесное украшение, а также-землю и все влажное естество. При сем скажут: никто не мо­жет доказать, будто бы и это по природе не боги, когда для всякаго явно, что они-не вещи неоду­шевленныя и безсловесныя, но по природе выше людей, потомучто одни населяют небо, а другие-землю.
   И сие мнение стоит того, чтобы разсмотреть и подвергнуть оное изследованию. Но прежде, нежели приступим к разсмотрению и начнем доказатель­ство, достаточно заметить, что сама тварь едва не вопиет против них, указывая на своего Творца и Создателя-Бога, над нею и над всем царствую­щаго Отца Господу нашему Иисусу Христу, от Ко­тораго отвращаются сии мнимые мудрецы, поклоняются же происшедшей от Него твари и боготворят ее, хотя сама она поклоняется своему Творцу и исповедует Того Господа, от Котораго отрицаются они ради ея. Она показывает и дает знать, что Отец Слова есть действительно Господь и Творец сих частей, требующий от них безпрекословнаго Себе повиновения, как говорит и Божие законоположение: небеса поведают славу Божию, творение же рук %`у Его возвещает тверд (Псал. ХVIII, 1).
   Достоверность сего не сокрыта от взоров, но весьма очевидна всякому, у кого не вовсе ослеплено умное око. Ибо если кто возьмет во внимание от­дельныя части твари и будет разсматривать каж­дую в особенности, например: и солнце возьмет само по себе, и луну отдельно, а также и землю, и воздух, и теплоту, и холод, и сухость, и влаж­ность, вне взаимной их между собою связи, и каж­дую из сих частей станет разсматривать особо, как она есть сама по себе,-то, без сомнения, най­дет, что ни одна часть мира сама для себя не до­статочна, но все оне имеют нужду одна в другой, и только при взаимной друг другу помощи делаются самостоятельными.
   Кто же, при всей малосмысленности, не знает, что четыре стихии, из которых образовалось есте­ство тел,-разумею теплоту и холод, сухость и влажность,-поддерживаются только в совокупном соединении, а разделенныя и разобщенныя, от пре­обладания преизбыточествующей из них, делаются уже одна для другой разрушительными? Теплота ис­требляется увеличивающимся холодом; а холод, опять, уничтожается силою теплоты. Сухое увлаживается влажным, и последнее изсушается первым. Посему как же вещи сии будут богами, имея ну­жду в помощи других? Или как можно просить у них чего-либо, когда сами одна от другой требуют себе содействия? Если у нас слово о Боге, то Он ни в ком не имеет нужды, самодоволен, самоисполнен, в Нем все состоится, лучше же сказать, Он всему дает самостоятельность.
   Но, может быть, язычники, имея доказательство перед глазами, и сами сознáются, что части творе­ния, взятыя раздельно и сами по себе, не достаточны; станут же утверждать, что, когда все части, сово­купленныя вместе, составляют одно великое тело, тогда целое есть Бог.
   Но сие весьма далеко от понятия о Боге. Бог есть целое, а не части; Он не из различных составлен вещей, но Сам есть Творец состава всякой вещи. Смотри же, как нечестиво выра­жаются о Божестве, которые так говорят о Нем. Если Бог состоит из частей, то, без сомнения, окажется Себе Самому неподобным, и составленным из вещей неподобных. Ибо если Он-солнце, то не луна; если-луна, то не земля; и если-земля, то не будет морем. А таким образом, перебирая каждую часть отдельно, найдешь несообразность та­кого их разсуждения.
   Но согласно с истинным умозрением, можно еще и иначе обличить их безбожие. Если Бог по естеству безплотен, невидим, неосязаем, то по­чему представляют они Бога телом, и, чтò видимо глазами и осязаемо рукою. тому воздают божескую честь? И еще, если утвердилось уже такое понятие о Боге, что Он во всем всемогущ, и ничто не обладает Им, но Он всем обладает и над всем владычествует,-то обоготворяющие тварь как не примечают, что она не подходит под такое опре­деление Бога?! Когда солнце бывает под землею, свет его затемняет земля, и он невидим. Луну же днем скрывает солнце блистанием своего света. Земные плоды нередко побивает град; огонь от прилива воды угасает; зиму гонит весна, а лето не позволяет весне преступать свои пределы, и лету опять осень воспрещает выходить из собственных своих пределов. Итак, если бы это были боги, то надлежало бы, чтобы они не были преодолеваемы и затмеваемы друг другом, но всегда находились одно при другом, и вместе производили общия свои действия.
   Посему, как доказано в слове, по всей спра­ведливости, не могут быть истинными богами ни солнце, ни луна, ни другая какая часть твари, а тем паче-изваяние из камней, из золота и из других веществ, и также-вымышленные стихо­творцами Зевс, Аполлон и другие. Напротив того, одни суть части творения, другия-вещи неодушевлен­ныя, а третьи были только смертные люди. Потому служение им и обоготворение их есть внушение не благочестия, но безбожия и всякаго злочестия, и до­казательство великаго уклонения от ведения единаго и единственно истиннаго Бога, разумею же-Отца Христова. А когда изобличено сие, и доказано, что языческое идолослужение исполнено всякаго безбожия, и введено не на пользу, а на погибель человеческой жизни,-теперь, по изобличении заблуждения, пойдем, наконец, путем истины и обратим взор к Во­ждю и Создателю вселенной-Отчему Слову, чтобы чрез Него уразуметь нам и Бога Отца Его и по­казать язычникам, сколько удалились они от истины. Сказанное доселе клонилось только к изобличению заблуждений в мире; путь же истины будет иметь целию действительно сущаго Бога.
   К познанию же и точному уразумению истины имеем нужду не в ком другом, а только в себе самих. Путь к Богу не так далек от нас, как превыше всего Сам Бог; Он не вне нас, но в нас самих. Спаситель, давая разуметь и подтвер­ждая это, сказал: Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. XVII:21). Внутри же себя имея веру и Цар­ствие Божие, можем вскоре узреть и уразуметь Царя вселенной-спасительное Отчее Слово. Да не отгова­риваются служащие идолам Еллины, и вообще, ни­кто другой да не обольщает сам себя, будто бы нет у них такого пути, а потому и имеют они предлог к своему безбожию. Все мы вступили на путь сей, и всем он открыт, хотя и не все им идут, но многим желательно оставлять его; потомучто влекут их co-вне житейския удовольствия.
   А если кто спросит: что же это за путь? Отве­чаю:-душа каждаго, и в ней ум; потомучто одним умом может быть созерцаем и уразумеваем Бог. Разве нечестивые, как отреклись от Бога, так откажутся и от того, что имеют душу? Это и всего справедливее было бы сказать им; потомучто неимеющим только ума свойственно отрицаться от его Творца и Создателя Бога. Посему-то для лю­дей простых нужно вкратце доказать и то, что вся­кий человек имеет душу, и душу разумную.
   Первым не малым признаком того, что душа человеческая разумна, служит отличение ея от безсловесных; ибо по естественной привычке назы­ваем их безсловесными по тому самому, что род человеческий разумен. А потом не маловажным будет доказательством и то, что один человек разсуждает о находящемся вне его, мысленно пред­ставляет и то, чего нет перед ним, и опять разсуждает и обсуживает, чтобы из обдуманнаго избрать лучшее. Безсловесныя видят тò одно, чтò перед ними, стремятся к тому одному, чтò у них перед глазами, хотя бы впоследствии был от того им вред; но человек стремится не к видимому, а напротив того, видимое глазами обсуживает раз­судком; не редко, устремившись уже, разсудком бывает удержан, и чтò им обдумано, обсуживает снова. Сие свойственно только людям, и сие-то есть разумность человеческой души, пользуясь которою отличается она от безсловесных, и доказывает о себе, что она действительно не одно и то же с видимым в теле. Тело часто лежит на земле, а человек представляет и созерцает, чтò на небе.
   А для тех, которые дошли даже до безстыдства неразумности, строгим доказательством послужит и следующее. Тело по природе смертно; почему же человек размышляет о безсмертии, и не редко, из любви к добродетели, сам на себя навлекает смерть? Или, тело-временно; почему же человек представляет себе вечное, и поэтому пренебрегает тем, чтò у него под ногами, вожделевает же веч­наго? Итак, чтò же это опять будет, как не душа разумная и безсмертная? Все сие доказывает не иное что, как разумную душу, владычествующую над телом. Тело не само себя движет, но приводится в движение и движется другим, как и конь не сам себя впрягает, но понуждает его владеющий им. Посему-то и даются людям законы-делать доброе и отвращаться порока; для безсловесных же, лишенных разумности и мышления, и худое остается невнятным и неразличимым.
   Кроме этого необходимо знать, что душа и без­смертна. Познание же о сем всего более облегчается для нас познанием тела и различением души от тела. Ибо если в слове нашем доказано, что ду­ша-не одно и то же с телом, тело же по природе смертно,-то необходимо душе быть безсмертною по тому самому, что она не подобна телу. И опять, если, по доказанному, душа движет тело, а сама, ничем другим не приводится в движение,-то следует из сего, что душа самодвижна и, по сложении с себя тела в землю, опять будет сама себя приводить в движение. Ибо не душа подвергается смерти, умирает же тело, вследствие разлучения с ним души. По­сему, если бы душа приводима была в движение телом, то, по разлучении с движущим, ей следо­вало бы умереть. А если душа движет и тело, то тем паче необходимо ей приводить в движение и себя. Приводя же себя в движение, по необходимости будет она жить и по смерти тела; потомучто движение души не иное что есть, как жизнь ея; как, без сомнения, и о теле говорим, что тогда оно живет, когда движется, и тогда бывает смерть его, когда прекращается в нем движение. Но сие яснее можно видеть из душевной деятельности, пока душа еще в теле. Если и тогда, как душа заключена в теле и соединена с ним, не ограничивается она малостию тела и не соразмеряется с оною: тело лежит тогда на одре, и как бы уснув смертным сном, пребывает недвижимо, а душа по силе своей бодрствует, возвышается над природою тела, и хо­тя пребывает в теле, но, как бы преселяясь из не­го, представляет и созерцает, чтò превыше земли, не редко же, поощряемая чистотою ума, воспаряет к святым и Ангелам, пребывающим вне земных тел, и беседует с ними,-то, разрешившись от тела, когда будет сие угодно соединившему ее с оным Богу, не тем ли паче, и не в большей ли еще мере, приобретет она яснейшее ведение о без­смертии? И помышляет и мудрствует она о без­смертном и вечном, потомучто она сама без­смертна.
   Посему-то душа имеет понятие и о созерцании Бога, и сама для себя делается путем, не со-вне заимствуя, но в себе самой почерпая ведение и раз­умение о Боге Слове. А поэтому утверждаем (о чем говорено уже было и прежде), что язычники, как отреклись от Бога и кланяются, вещам неодуше­вленным, так, думая о себе, что нет в них раз­умной души, и причисляя себя к безсловесным, в этом самом несут наказание за свое безумие. Если же уверены они (как и в праве быть уверенными), что есть в них душа, и имеют высокое понятие о своей разумности,-то для чего, как бы не имея души, отваживаются поступать вопреки разуму, не мудрствуют, как должно мудрствовать, но ставят себя выше, и Божества? Ибо сами имея безсмертную и невидимую ими душу, уподобляют Бога вещам видимым и смертным. Как отвратились они мы­слию от Бога и не сущее стали представлять себе богами, так могут возвыситься умом души своей и снова обратиться к Богу.
   Когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха и соблюдает в себе один чис­тый образ, тогда (чему и быть следует) с про­светлением онаго, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ-Слово и в Слове уразумевает Отца, Котораго образ есть Спаситель. Или, если уче­ние души недостаточно, потомучто ум ея омрачается внешним, и не видит она лучшаго,-то ведение о Боге можно также заимствовать от видимаго; потомучто тварь порядком и стройностию, как бы письменами, дает уразуметь и возвещает своего Владыку и Творца.
   Бог благ, человеколюбив, благопопечителен о сотворенных Им душах; и поелику по естеству Он невидим и непостижим, превыше всякой со­творенной сущности, а род человеческий, происшед­ший из ничего, не достиг бы ведения о Нем не­сотворенном,-то посему-то самому и привел Он тварь Словом Своим в такое устройство, чтобы Его, невидимаго по естеству, могли познавать люди хотя из дел. Апостол Павел пишет к Римля­нам: невидимая бо Его от создания мира творенми помышляема видима суть (Римлян. I, 20). Ибо, взи­рая на небесный круг, на течение солнца и луны, на положения и круговращения прочих звезд, со­вершающияся различно и по противоположным на­правлениям, впрочем так, что при всем разнооб­разии соблюдается звездами одинаковый порядок,— кто не прийдет к той мысли, что не сами себя привели оне в устройство, но есть иный приводя­щий их в устройство Творец? И видя, что зима уступает место весне, весна-лету, лето-осени, что сии времена года по природе противоположны, одно охлаждает, другое палит, одно питает, а дру­гое истощает, однако же, все они равно и безвредно служат к пользе людей,-кто не подумает, что есть Некто совершеннейший всего этого, и Он, при­водя все в равенство, всем правит, хотя и не видишь ты Его? Итак, вещи, по природе одна дру­гой противоборствующия и противоположныя, не со­единились бы между собою, если бы не был совер­шеннее их связавший их Господь, Которому усту­пают и повинуются и самыя стихии, как рабы послушные владыке. Каждая стихия не противобор­ствует другой, стремясь к тому, чтò свойственно ей по природе, но все оне соблюдают между собою согласие, признавая соединившаго их Господа. По природе оне противоположны, а по изволению Пра­вящаго ими дружелюбны. Но если бы не были приводимы в единое срастворение высшим повелением, то каким бы образом стеклись и соединились тя­желое с легким, иди сухое с влажным, или круглое с прямым, или огонь с холодом, или, вообще, море с землею, или солнце с луною, или звезды с небом, и воздух с облаками, когда каждая вещь не сходна с другою по природе? В таком случае увидели бы мы уже не благоустрой­ство, но разстройство, не порядок, но безчиние, не приведение в единый состав, а во всем разъеди­нение, не соблюдение меры, а отсутствие оной; потомучто, при раздоре и противоборстве каждой отдельной части, или все уничтожилось бы, или что-либо одно оказалось одерживающим верх. Но и это опять доказывало бы разстройство целаго; потомучто остав­шееся что-нибудь одно и лишенное содействия всего прочаго делало бы целое не соразмерным, как в теле оставшаяся одна нога и одна рука не сохра­нят в себе целаго тела. Итак, поелику во всем открывается не безчиние, но порядок, не отсутствие меры, но соразмерность, не разстройство, но благо­устройство и всестройное сочетание мира,-то необходимо заключить и составить себе понятие о Владыке, Который все соединил и скрепил, во всем произ­вел согласие. Хотя и невидим Он очам, но поря­док и согласие вещей противоположных дают ураз­уметь их Правителя, Распорядителя и Царя. Если увидим, что город, населенный множеством раз­личных людей, больших и малых, богатых и бед­ных, также-старых и молодых, мущин и женщин, управляется добропорядочно, и жители, хотя различны между собою, но единомысленны: ни бо­гатые не возстают на бедных, ни большие на ма­лых, ни молодые на старых, но все равномерно живут в мире; если, говорю, приметим все сие, то без сомнения поймем, что единомыслие поддерживается присутствием градоправителя, хотя и не видим его. Так, видя порядок и стройность все­ленной, необходимо представлять Властителя вселен­ной Бога, и притом одного, а не многих.
   И самый порядок мироправления и согласная во всем стройность доказывают не многих, но единаго Мироправителя и Вождя-Слово. Если бы тварь имела многих правителей, то не соблюдался бы такой во всем порядок, но все пришло бы опять в безпорядок, потомучто каждый бы из многих наклонял все к своему намерению и противобор­ствовал другим. И наоборот, единый порядок и единомыслие многих и разных доказывают, что у них один начальник. Так, поелику в целом мире есть всестройный порядок, ни горнее не возстает против дольняго, ни дольнее против горня­го, но все стремится к одному порядку,-то следует представлять себе не многих, а единаго Правителя и Царя всей твари, Который все озаряет светом Своим и приводит в движение.
   Не должно думать, что у твари много правителей и творцов, но-с строгим благочестием и истиною согласно-веровать в единаго ея Создателя, чтò ясно доказывает и самая тварь. Во-первых, если бы один мир произошел от многих, то показы­вал бы безсилие сотворивших, потомучто одно дело совершено многими, а это немаловажный признак, что сведение каждаго в деле творения было не со­вершенно. Ибо, если бы и одного было достаточно, то не стали бы взаимных недостатков восполнять многие. Сказать же, что в Боге есть недостаток, не только нечестиво, но и крайне беззаконно. На­добно же знать и то, что если бы мир произведен был многими, то имел бы различныя и несходныя между собою движения, потомучто, имея свои отно­шения к каждому из сотворивших, имел бы и столько же различных движений. От различия же, как говорено было и прежде, опять произошли бы разстройство и во всем безпорядок. И корабль, управляемый многими, не поплывет прямо, пока кор­милом его не овладеет один кормчий. Итак, по­елику тварь одна, и мир один, и порядок в нем один, то должно представлять себе и единаго Царя и Создателя твари Господа. Ибо и Сам Создатель для того сотворил один всецелый мир, чтобы устроение многих миров не привело к мысли о многих создателях. Поелику же творение одно, то веруем, что и Творец онаго один.
   Кто же сей Создатель-это всего более необхо­димо уяснить и сказать утвердительно, чтобы иный, неведением сего введенный в заблуждение, не по­чел Создателем кого другаго и отсего не впал опять в одинаковое с язычниками безбожие. Ду­маю же, что никто не имеет о сем колеблющагося мнения. Ибо если в слове нашем показано, что так называемые стихотворцами боги-не боги, и обоготворяющие тварь изобличены в заблуждении, вообще же доказано, что языческое идолослужение есть безбожие и нечестие,-то, по уничижении идолов, совершенно необходимо, наконец, нашей вере быть благочестивою, и Богу, Которому мы поклоняемся и Котораго мы проповедуем, быть единым и истин­ным Богом, Господом твари и Создателем вся­каго существа. Кто же это, как не всесвятый и превысший всякой сотворенной сущности Отец Христов? Он, как наилучший кормчий, собственною Своею Премудростию и собственным Своим Словом, Господом нашим Иисусом Христом, спасительно управляет, и распоряжает всем в мире, и все творит, как Сам признает сие наилучшим. И ни­кто не должен сомневаться в этом. Ибо если бы движение твари было не разумно, и вселенная носилась, как ни есть, то справедливо мог бы иный не верить утверждаемому нами. Если же тварь при­ведена в бытие словом, премудростию и ведением, и во всем мире есть благоустройство, то необходимо настоятелем и строителем сего быть не иному кому, как Божию Слову.
   Словом же называю не то, которое внедрено и прирождено в каждой из сотворенных вещей, и которое иные обыкли называть семеноносным; такое слово неодушевленно, ни о чем не мыслит, ничего не представляет, но действует только внеш­ним искусством, сообразно с знанием влагаю­щаго оное. Также не то разумею слово, какое имеет словесный человеческий род, не слово сочетаваемое из слогов и напечатлеваемое в воздухе. Но раз­умею живаго и действеннаго Бога, источное Слово Благаго и Бога всяческих, Слово, Которое и отлично от сотворенных вещей и от всякой твари, и есть собственное и единственное Слово благаго Отца, все­ленную же сию привело в устройство и озаряет Своим промышлением. Как благое Слово благаго Отца, Оно благоустроило порядок вселенной, сочетавая противоположное с противоположным и устрояя из сего единое согласие. Как Божия сила и Божия премудрость, Оно вращает небо и, повесив землю ни на чем не опирающуюся, водрузило ее Своим мановением. Им солнце стало светоносным и озаряет вселенную. От Него и луна имеет свою меру света. Им и вода повешена на облаках, и дожди наводняют землю, и море заключено в пре­делы, и земля украшена всякаго рода растениями и произращает зелень. Если бы какой неверующий, слыша утверждаемое нами, спросил: действительно ли есть Божие Слово?-то сомнением о Божием Слове показал бы он свое безумие. Между тем, имеет он доказательство в видимом, что все состоялось Божиим Словом и Божиею Премудростию, и ни что сотворенное не утвердилось бы, если бы не было, по сказанному, произведено Словом, и Словом Божиим. Но, будучи Словом, Оно, как сказано, не из слогов сочетавается, подобно человеческому слову, а есть неизменяемый образ Отца Своего. Люди сложены из частей и сотворены из ничего; у них и слово-слагаемое и разлагающееся. Но Бог есть Сый и не сложен; потому и Слово Его есть Сый; Оно не сложно, но есть единый и Единородный Бог и Благий происшедший от Отца, как бы из благаго источника; Оно все приводит в устройство и содержит.
   И подлинно досточудна причина, по которой Слово, и Божие Слово, низошло к сотворенному; она показывает, что и неприлично было совершиться сему иначе, а не таким образом, как действительно совершается. Естество сотворенных вещей, как происшедшее из ничего, само в себе святое, есть что-то текучее, немощное, смертное. Бог же всяческих-по естеству благ и выше всякой доброты, и посему человеколюбив; потомучто в благом не может ни к кому быть зависти. Посему-то не завидует Он никому в бытии, но хощет, чтобы все наслаждались бытием, и всем мог Он являть Свое человеколюбие. Все сотворив вечным Словом Своим и осуществив тварь, не попустил ей увлекаться и обуреваться собственным своим естеством, отчего угрожала бы ей опасность снова прийти в небытие, но, как Благий, управляет вселенною и поддерживает ее в бытии Словом же Своим, Ко­торое Само есть Бог, чтобы тварь, озаряемая вла­дычеством, промышлением и благоустроением Слова, могла твердо стоять в бытии, как причастная по­длинно сущаго от Отца Слова и Им вспомоществуемая в бытии, и не подверглась бы тому, чему могла бы подвергнуться (т. е. небытию), если бы не соблюдал ее Бог-Слово, Иже есть образ Бога не­видимаго, перворожден всея твари: яко Тем и в Нем состоятся всяческая, видимая и невидимая: и Той есть глава Церкве (Колос. I. 15—18), как в святых Писаниях учат служители истины.
   Сие-то всемогущее, всесовершенное, Святое Отчее Слово, нисшедши во вселенную, повсюду распростра­нило силы Свои, озарив и видимое и невидимое, в Себе все содержит и скрепляет, ничего не оста­вив лишенным силы Своей, но оживотворяя и со­храняя все и во всем, и каждую вещь в особен­ности, и вдруг все в совокупности. Покорствуя Сему Богу-Слову, иное оживотворяется на земле, а иное осуществляется на небе. Его силою все море и великий океан совершают движение свое в соб­ственных своих пределах, и вся суша одевается зеленью и украшается разными всякаго рода расте­ниями. И чтобы не длить времени, каждую известную вещь именуя особо, скажу: из всего, чтò существует и бывает, ничего нет такого, чтò произошло бы и состоялось не в Слове и не Словом, как гово­рит и Богослов: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Вся Тем быша, и без Нею ничтоже быст (Иоан. I:1, 3).
   Слово-Божия Премудрость, держа вселенную и чтò в воздухе, сводя с тем, чтò на земле, а чтò на небе-с тем, чтò в воздухе, целое сочетавая с частями и обращая Своим мановением и изволе­нием, прекрасно и стройно производит единый мир и единый в мире порядок; Само неподвижно пре­бывает у Отца, и все приводит в движение Сво­им снисхождением во вселенную, чтобы каждая вещь благоугодна была Отцу Его. Ибо в том от­крывается чудное действие Божества Его, что одним и тем же мановением, не в разныя времена, но вдруг, и все в совокупности, и прямое и круглое, горнее, среднее, дольнее, влажное, холодное, теплое, видимое и невидимое, обращает и приводит в устройство, сообразно с природою каждой вещи. И что­бы понять это из примера, представь утверждаемое нами в подобии большаго хора поющих. Хор со­стоит из разных людей, из детей и жен, стариков и также молодых; вдруг один управляющий хором подает знак, и каждый поет по своим способностям и силам, муж как муж, дитя как дитя, старый как старый, и молодый как молодый; но все в совокупности выводят одну стройную песнь.
   Сам же Вождь и Царь всего, Собою утверждая все, делает все к славе и ведению Отца Своего, и делами, какия совершает Он. Как, воззрев на небо и разсмотрев его украшение и свет звезд, должны мы восходить мыслию к Слову, Которым все приведено в благоустройство; так, представляя умом Божие Слово, необходимо нам представлять и Отца Его Бога, от Котораго исходя, справедливо именуется Слово Истолкователем и Ангелом Отца Своего. Сие можно нам видеть и на себе самих. Когда у человека исходит слово, заключаем, что источник слова есть мысль, и вникая в оное, усматриваем означаемую словом мысль; тем паче, в высших представлениях и в несравненном превосходстве, усматривая силу Слова, составляем себе понятие и о благом Его Отце, как говорит Сам Спаситель: видевый Мене виде Отца Моего (Iоан. ХIV, 9).
   Но яснее и в большей мере проповедует о сем все Богодухновенное Писание.
    Божие Слово издревле предограждало народ Иудей­ский, говоря об уничтожении идолов: не сотвори себе кумира, и всякаго подобия, елика на небеси горе, и е.лика на земли низу (Исход. XX:4). Причину же уничтожения идолов дает видеть в другом ме­сте, говоря: iдоли язык сребро и злато, дела рук чело­веческих; уста имут, и не возглаголют: очи имут, и не узрят: ушы имут, и не услышат: ноздри имут, и не обоняют: руце имут, и не осяжут: нозе имут, и не пóйдут (Псал. СХIII, 12—15). Не прошло оно молчанием и учения о твари; напротив же того, хорошо зная красоту тварей, чтобы иные, взирая на них, не как на дело Божие, по красоте их не стали кланяться им, как богам, предограждает людей, говоря: да не воззрев очима, и видев солнце и луну и всю красоту небесную, прелъстився поклонишися им, яже раздели Господь Бог твой всем языком, иже под небесем (Второзак. IV:19). Народ же Iудей­ский издревле имел у себя полнейшее учение, потомучто не из дел только творения, но и из Божественных Писаний почерпал ведение о Боге. И вообще, отвлекая людей от идольской прелести и от неразумнаго представления о богах, Писание говорит: да не будут тебе бот инии разве Мене (Исход. XX:3). Воспрещает людям иметь иных богов не потому, что иные-действительно боги, но чтобы, отвратившись от истиннаго Бога, не на­чали обоготворять несуществующее; а таковы на­именованные богами у стихотворцев и историков, о которых доказано, что это-не боги. И самый образ выражения показывает, что они-не боги; сказано: да не будут тебе бози инии, чем означается будущее время; а чтò произойдет в буду­щее время, того, когда говорится о сем, нет еще.
   Истребив же языческое или идольское без­божие, умолкло ли Божественное учение, попустило ли человеческому роду влаяться вовсе не причастным ведения о Боге? Нет; а напротив того, предваряет оно мысль сию, говоря: слыши, Исраилю: Господь Бог твой Господь един есть (Второзак. VI. 4). II еще: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всея силы твоея (5). И еще: Господу Богу твоему да поклонишися, Тому единому послужи, и к Нему прилепишися (13). А что о промышлении и о благоустроении Слова, простирающихся на все и во всем, свидетельствует все Богодухновенное Писание, до­статочным доказательством утверждаемаго теперь служит та вера в Слово, с какою говорят Бого­словы: основал ecu землю, и пребывает. Учиненiем Твоим пребывает день (Псал. СХVIII, 90—91). II еще: пойте Господеви нашему в гуслех: одевающему небо облаки, уготовляющему земли дождь, прозябающему на горах траву, и злак на службу человеком, дающему скотом пищу (Псал. CXLVI:7—9). Чрез кого же дает? Не чрез Того ли, Кем все сотворено? Ибо кем сотворено, тот, по естественному порядку, и промышляет о всем. Кто же это, как не Божие Слово, о Котором в другом псалме говорит: Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Псал. XXXII, б)? Подтверждаем же, что и все о Нем и Им сотворено, в чем и уве­ряет нас, говоря: Той рече, и быша: Той повеле, и создашася (9); как и великий Моисей в том же удостоверяет, в начале мироздания объясняя ска­занное и говоря: и рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по ггодобiю (Быт. I:26): потомучто, и совершая творение неба, земли и всего, Ему же говорил Отец: да будет небо; да соберутся воды, и да явится суша, да изведет земля траву и всякое животное; посему и можно обличить Иудеев, как неверно пользующихся Писаниями. Ибо спросят у них: с кем беседует Бог, когда говорит, и повелевая? Если повелевал тварям и с ними беседовал, то напрасно было слово; тварей еще не было, а только должны были произойти. Никто же не говорит с тем, чего нет. Никто не повелевает и не обращает речи к непроисшедшему еще, чтоб оно произошло. Если бы Бог повелевал тому, чтò будет, то надлежало бы сказать: будь, небо; будь, земля; произрасти, трава; будь сотворен, человек. Теперь же не сотворил еще сего, а по­велевает, говоря: сотворит человека, и: да возра­стет трава,-чем показывается, что Бог разглагольствует о сем с кем-то близким к Нему. Поэтому необходимо, чтобы с Ним был некто, с кем собеседуя, творил Он вселенную. Кто же это, как не Слово Его? С кем (пусть скажут) беседовать Богу, как не с Словом Своим? Или кто был с Ним, когда творил Он всякую тварную сущность, как не Премудрость Его, Которая говорит: когда творил небо и землю, с Ним бех (Притч. Ѵ40;III, 27). Под наименованием же неба и земли заключает все сотворенное на небе и на земле. Сопребывая же со Отцем, как Премудрость, и на Него взирая, как Слово, создает, приводит в бытие и благоустрояет вселенную, и, как Сила Отчая, поддерживает в бытии всю совокупность тварей, как говорит Спаситель: все, чтò вижу тво­рящаго Отца, и Я также творю (Иоан. V. 19); и священные ученики Его учат: всяческая Тем, и о Нем быша (Колос. I. 16). Он, как благое рожде­ние от Благаго и как истинный Сын, есть Отчая Сила и Премудрость и Слово, и все это не по причастию, не потому, что дано Ему сие co-вне, как дается Его причастникам, которые Им умудряются, чрез Него соделываются сильными и разумными, но по­тому, что Он есть источная Премудрость, источное Слово, источная, собственно Отчая, Сила, источный Свет, источная Истина, источная Правда, источная Добродетель, Отпечатление, Сияние, Образ; короче сказать, всесовершенный плод Отца, единственный Сын, неизменяемый Отчий Образ. И кто, кто изочтет Отца, чтобы изыскать и силы Слова Его? Ибо, как Он есть Отчее Слово и Отчая Прему­дрость, так и снисходя к тварям, для познания и уразумения ими Рождшаго, делается для них источною святынею, источною жизнию, Дверию, Пасстырем, Путем, Царем, Вождем, Спасителем во всем, животворящим Светом и общим о всех промышлением. Сего-то Благаго и Зиждительнаго Сына имея от Себя, Отец не сокрыл Его неизве­стным для тварей, но ежедневно открывает Его всем; потомучто Им все стоит и живет. А в Нем и чрез Него являет Отец и Себя Самого, как говорит Спаситель: Аз во Отце, и Отец во Мне (Иоан. XVI:10); почему необходимо Слову быть в Рождшем, и Рожденному быть совечным Отцу.
   Но при всем том, когда ничто не существует независимо от Отчаго Слова, небо же и земля и все, чтò на них, от Него зависят,-несмысленные люди, отвергнув ведение о Нем и благочестие, не сущее предпочли сущему; вместо действительно сущаго Бога обоготворили не сущее, служа твари вместо Творца и делая неразумное и злочестивое дело. Это подобно тому, как если бы кто дивился произведениям художника и, приведенный в изумление зданиями в городе, стал попирать ногами са­мого здателя, если бы начал хвалить мусикийское орудие, но отринул бы того, кто составил и на­строил оное. Подлинно, это люди несмысленные и слепотствующие! Как иначе узнали бы мы дом, корабль, лиру, если корабля не построил кораблестроитель, дома не воздвиг зодчий, лиры не сделал музыкант? Посему, как отрицающий это безумен, и даже хуже всякаго безумца, так, по моему мнению, не здравы умом и те, которые не признают Бога и не чтут Слова Его, общаго всех Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа,-Слова, Которым Отец все благоустрояет и содержит, и промыш­ляет о всем во вселенной.
   И ты, христолюбец, имея веру в Него и благо­честие, радуйся и будь благонадежен, что плодом веры в Него будет безсмертие и Небесное Царство, если только душа благоустрояет себя по Его законам. Ибо как живущим по заповедям Его-на­градою вечная жизнь, так идущим противополож­ною стезею, а не стезею добродетели,-великий стыд и неотвратимая опасность в день суда, за то, что, зная путь истины, делали противное тому, чтò знали.

Из слова о воплощении Бога-Слова и о пришествии Его к нам во плоти

   Он (Бог-Слово) не был так объят телом, чтобы, когда был в теле, тогда не был и вне тела, и когда приводил в движение тело, тогда вселенная лишена была Его действия и промышле­ния. Но, что всего удивительнее, Он, как Слово, ничем не был содержим, а наипаче Сам все содержал. И как, пребывая в целой твари, хотя по сущности Он вне всего, однакоже, силами Сво­ими присущ во всем, все благоустрояя, на все и во всем простирая Свое промышление, оживотворяя и каждую тварь и все твари в совокупности, объемля целую вселенную и не объемлясь ею, но весь все­цело пребывая в едином Отце Своем; так и в человеческом пребывая теле, и Сам оживотворяя оное, вне всякаго сомнения, оживотворял и вселенную, пребывал во всех тварях, и был вне вселенной, давал познавать Себя в теле делами и не переставал являть Себя в действиях на вселенную. Душе свойственно, хотя разсматривать в помыслах и тò, чтò вне ея тела, однакоже не простирать своих действий на что-либо вне ея тела, и своим присут­ствием не приводить в движение, чтò отдалено от тела. Человек, когда думает о чем-либо отдаленном, чрез это не приводит еще отдаленнаго в движение и не переносит с одного места на другое. И если кто сидит у себя в доме и размышляет о том, чтò на небе, то не движет еще чрез это солнца и не обращает неба; но хотя видит их движущимися и сотворенными, однакоже не может по этому произвести их. Не таково было Божие Слово в человеке. Оно не связывалось телом, а напро­тив того Само наипаче обладало оным; посему и в теле Оно было, и находилось во всех тварях, и было вне существ и упокоевалось в Едином Отце. И, чтò чуднее всего, провождало жизнь, как человек, все оживотворяло, как Слово, и сопребы­вало со Отцем, как Сын. Посему, когда раждала Дева, Оно не страдало и, пребывая в теле, не сквернилось, но напротив того освящало наипаче и тело; потомучто, и пребывая во всех тварях, не делается Оно всему причастным, а напротив того все Им наипаче оживотворяется и питается. Если и солнце, Им сотворенное и нами видимое, круговращаясь на небе, не сквернится прикосновением к земным телам и не омрачается тьмою, а напротив того само их освещает и очищает,-то тем паче всесвятое Божие Слово, Творец и Господь солнца, давая познавать Себя в теле, не прияло на Себя скверны, а напротив того, будучи нетленным, ожи­вотворяло и очищало смертное тело. Ибо сказано: Иже греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его (1 Петр. II. 22).
   Посему, когда богословствующие о Слове гово­рят, что Оно ест, пиет и родилось, тогда знай, что тело, как тело, родилось и питалось приличною пищею, Само же сопребывающее в теле Божие Слово, все благоустрояя, и тем. чтò совершало Оно в теле, показывало в Себе не человека, но Божие Слово. Говорится же сие о Нем потому, что тело, которое вкушало пищу, родилось и страдало, было те­лом не кого-либо другаго, но Господа. И поелику Го­сподь стал человеком, то прилично было говорить о Нем и сие, как о человеке, чтобы явствовало, что действительно, а не мечтательно имеет Он тело.
   Но как из сего познавали Его присущим те­лесно, так делами, какия совершил чрез тело, да­вал Он разуметь в Себе Божия Сына. Посему-то к неверным Иудеям и взывал, говоря: аще не творю дела Отца Моего, не имите Ми веры: аще ли творю, аще и Мне не веруете, делом Моим веруйте: да разумеете и познаете, яко во Мне Отец и Аз во Отце (Иоан. X:37—38). Как, будучи невидимым, познается Он из дел творения, так, соделавшись человеком и невидимый под покровом тела, де­лами дает знать, что совершающий сии дела-не человек, а Божия Сила и Божие Слово. Ибо не человеческое, но Божие дело повелевать бесам и из­гонять их. И видя, как исцелял Он болезни, в какия ввергнут был род человеческий, кто почтет Его человеком, а не Богом? Он очищал прокаженных, хромым давал силу ходить, глу­хим отверзал слух, слепых делал зрящими, во­обще, отгонял от людей всякия болезни и всякия немощи. А из сего всякий может усматривать Бо­жество Его. Ибо видя, что возвращал Он человеку и тò, чего не доставало от рождения, и родившемуся слепым отверзал очи, кто не заключит из сего, что Ему подчинено и самое рождение человеческое, что Он-Создатель и Творец онаго? Кто возвращает человеку, чего не было у него от рождения, о том без сомнения явно, что Он-Господь и ро­ждения человеческаго. Посему-то в начале, приходя к нам, созидает Себе тело от Девы, чтобы и в этом показать всем не малый признак Божества Своего, потомучто создавший тело сие есть Творец и прочих тел. И видя, что тело происходит от единой Девы без мужа, кто не прийдет к той мысли, что явившийся в сем теле есть Творец и Господь и прочих тел? Также видя, что сущность воды изменена и претворена в вино, кто не заклю­чит, что сотворивший сие есть Господь и Творец сущности всех вод? Посему-то, как Владыка, ступает Он на море и по оному ходит, как по суше, и в этом показывая видящим признак Своего владычества над всем. Насыщая же малым количеством пищи великое число людей и из не­достатка производя избыток, так-что пятью хле­бами насытились пять тысяч человек, и еще столь­ко же осталось, не иное чтò давал сим разуметь, но тò самое, что Он Господь промышления о все­ленной.
   Все же благоугодно было сотворить Спасителю, чтобы люди, которые не познавали Его о всем промышления и не уразумевали Божества Его из тво­рения, хотя бы возбужденные телесными Его делами, возвели к Нему взор, а чрез Него приобрели себе понятие ведения об Отце, по сказанному выше, из частнаго заключая о промышлении Его в целой все­ленной. Ибо, видя власть Его над бесами, или видя, что бесы исповедуют Его Господом своим, кто еще станет колебаться мыслию, что Он-Божий Сын, Божия Премудрость и Сила? Он соделал, что и са­мая тварь не умолчала, но чтò всего чуднее, во время смерти, лучше же сказать, во время торжества Его над смертию, то есть, на кресте, вся тварь испове­дала, что познаваемый и страждущий в теле не просто есть человек, но Божий Сын и Спаситель всех. Ибо, когда солнце отвратило зрак свой, земля потряслась, горы распались, все пришли в ужас, тогда показывало сие, что Распятый на кресте Хри­стос есть Бог, а вся тварь-раба Его, страхом своим свидетельствующая о присутствии Владыки. Так Бог-Слово явил Себя людям в делах.

О явлении во плоти Бога-Слова и против ариан

   Вознамерившиеся злохудожно разуметь Божествен­ныя Писания, в подкрепление хулы своей, выста­вляют относящияся к человечеству речения о обнищании Сына Божия. Но в сих-то уничижительных речениях и действиях усматривается вся опреде­ленная точность христианства. Поэтому, если бы могли они слушать блаженнаго Павла, который пишет к Коринфянам: весте бо благодать Господа нашего Иисуса Христа, яко нас ради обнища, богат сый, да мы ни­щетою Его обогатимся (2 Коринф. VШ, 9), то никак не осмелились бы называть Сына неподобным Отцу, особливо зная, какого рода обнищание Его, и какова сила креста Его. Посему и в другом месте говорит тот же Павел: да возможете разумети со всеми свя­тыми, что широта и долгота и глубина и высота, разумети же преспеющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие (Ефес. III. 18— 19). По сей-то причине о нищете и страданиях Его с дерзновением пишет: мне же да не будет хвалитися, токмо о кресте Господа нашего Иисуса Христа, Имже мне мир распяся, и аз миру (Галат. VI:14); и еще: не судих бо ведети что в вас, точию Иисуса Христа, и Сего распята (1 Коринф. II. 2), и: аще быша разумели, не быша Господа славы распяли (8). И ныне еретики сии, если бы разумели Божествен­ныя Писания, то не осмелились бы хулить Творца всяческих, называя Его тварию или созданием.
   Приводят в возражение: «как может Сын быть подобен Отцу, или быть от Отчей сущности, когда написано: якоже Отец иметь живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в себе (Иоан. V:26)? Говорят: у дающаго есть превосходство пред приемлющим; написано также: что Мя глаголеши блага? никтоже благ, токмо един Бог (Марк X. 18); и еще: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя ecu оставил (Матф. XXVII:46)? и также: о дни же последнем никтоже весть, ни Сын, токмо Отец (Марк. XIII:3,); и еще: Егоже Отец святи и посла в мир (Иоан. X:36); и еще: Бог Отец воскресил Ею из мертвых (Галат. I:1). Как же, говорят, Воскрешенный из мер­твых может быть подобен Воскресившему Его, или единосущен с Ним?»
   Из многих возражений предложили мы сии не­многия, чтобы, по разрешении оных, без труда было можно разуметь и прочия. Посему обязаны, по возможности, объяснить силу оных.
   Если блаженный Павел говорит, что Отец воскресил Сына Своего из мертвых, то Иоанн повествует: рече Иисус: разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю. Глаголаше же, присово­купляет, о церкви тела Своего (Иоан. II:19, 21). Из сего для внимательных явствует, что, поелику воскрешено тело, то у Павла сказуется, что воскре­шен из мертвых Сын, потомучто относящееся к телу Его сказуется о лице Его. Посему таким же образом, когда говорится, что Отец дал жизнь Сыну, разуметь должно жизнь даруемую плоти. Ибо если Сын есть жизнь, то для чего Жизни приимать жизнь? И если сам Он дает обетование, говоря: овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их, и по Мне грядут, и Аз живот вечный дам им, и не по­гибнут во веки (Иоан. X:27); если Он-Божия Пре­мудрость; если Им сотворен всякий возраст,-то почему говорится: Иисус оке преспеваше премудростию и возрастом (Лук. II:52)? Если Отец сотворил все чрез собственное Слово Свое и чрез Сына, то явно, что чрез Него же совершил и воскресение плоти Его; а посему, чрез Него же и воскресил Его, чрез Него дает Ему и жизнь. Воскрешается Он по плоти, как человек, и приемлет жизнь, как человек, образом обретеся, якоже человек (Филип. II:7); но, как Бог, Сам воскрешает храм Свой и дает жизнь плоти Своей.
    Если говорит также: Егоже Отец святи и посла в мир, то в другом месте говорит: за них Аз свящу Себе, да и тии священи будут воистинну (Иоан. XVII:19).
    И если говорит: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя ecu оставил, то говорит сие от нашего лица; потомучто зрак раба приим, и в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек, смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти оке крестныя, и проч. (Филип. II:7); и как говорит Исаия: Сей грехи нашя носит и о нас болезнует (Исаия LIII, 4). Поэтому, не о Себе болезнует, но о нас; не Сам Он оставлен Богом, но оставлены мы, и ради нас оставленных пришел Он в мир.
   И когда Апостол говорит: темже и Бог Его превознесе, и дарова Ему имя, еже паче всякаго имене (Филип. II. 2).-говорит сие о храме, то есть о теле Его. Ибо не Вышний возносится, возносится же плоть Вышняго, и плоти Вышняго дарова имя, еже паче всякаго имене. Не Божие Слово по благодати прияло тò, чтобы именоваться Богом; но плоть Его вместе с Ним наименована Богом. Не сказано: Слово стало Богом, но: Бог бе Слово (Иоан. I. 1). то есть, всегда был Бог-Слово, и сей самый Бог соделался плотию, чтобы плоть Его соделалась Богом-Словом; как и Фома, осязав плоть Его, воскликнул: Господ мой и Бог мой (Иоан. XX. 26), тò и другое именуя вместе Богом; подобно и Иоанн написал: еже бе исперва, еже слышахом, еже видехом очами нашима, еже узрехом, и руки нашя осязаша о Словеси животнем (1 Иоан. И, 1). Из сего видно, что во плоти ося­заем был Сын и Отчее Слово, и что тò и другое в Божественном Писании наименовано осязаемым Словом жизни.
   И когда говорит: не у бо бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен (Иоан. VII. 39), о плоти Его сказует, яко не у бе прославлена. Ибо просла­вляется не Господь славы, но плоть Господа славы; она приемлет славу, с Ним вместе восходя на небо. Посему-то и Дух сыноположения не был еще в человеках, потомучто восприятый от нас на­чаток не восшел еще на небо. Посему, как-скоро Писание говорит, что Сын приял, что Сын про­славлен, говорит сие о Нем по человечеству, а не по Божеству.
   И когда Сын говорит: пославший Меня Отец Мой болiй Мене есть (Иоан. XIV:28), Отца назы­вает большим Себя, потомучто соделался челове­ком; а как Отчее Слово, равен Он Отцу. Ибо говорит: Аз и Отец едино есма (Иоан. X:30); и: видевый Мене виде Отца (Иоан. XIV:9). И не хи­щением приобретает, чтобы Ему быть равным с Отцем, но равен по естеству и единосущен Отцу, потомучто рожден от Отчей сущности.
   И когда Апостол говорит, что во Христе жи­вет всяко исполнена Божества телесне (Колосс. II, 9), должно понимать, что всяко исполнение Божества живет во плоти Его. И сказав: Иже Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его (Римлян. VIII, 32), в другом месте говорит: якоже и Хрiстос возлюби Церковь, и Себе предаде за ню (Ефес. V, 25).
   Не Себя пришел спасти безсмертный Бог, но умерщвленных; не за Себя пострадал, но за нас; и посему-то восприял на Себя наше уничижение и нашу нищету, чтобы даровать нам богатство Свое. Ибо страдание Его есть наше избавление от страда­ния; смерть Его-наше безсмертие; слезы Его-наша радость; погребение Его-наше воскресение; крещение Его-наше освящение. Ибо говорит: за них Аз свящу Себе, да и тiи будут священи воистинну (Иоан. XVII:19). Язва Его-наше исцеление; ибо язвою Его мы изцелехом (Исаия LIII, 5). Наказа­ние Его-наш мир; ибо наказание мира нашего на Нем, т. е. для нашего мира Он наказуется. Без­славие Его-наша слава; посему, ради нас просит Он славы, говоря: прослави Мя Ты, Отче, у Тебе Самого славою, юже имех у Тебе прежде мир не быть (Иоан. XVII:5); ибо в Нем прославляемся мы. Сошествие Его-наше восшествие, по написан­ному: и с Ним воскреси, и спосади на небесных во Христе Иисусе; и: да явит в вецех грядущих презелъное богатство благодати Своея благостынею на нас о Христе Иисусе (Ефес. II:6).
   И когда говорит на кресте: Отче, в руце Твои предаю дух Мой (Лук. ХХIII, 46), в Себе пре­дает Отцу всех человеков, в Нем оживотво­ряемых, потомучто они суть члены Его; и сии многие члены суть единое тело, то есть Церковь, как блаженный Павел пишет к Галатам: вcu бо вы едино есте о Христе Иисусе (Галат. III:28). Посему, в Себе предает всех.
   Так и когда говорит: Господь созда Мя начало путий Своих (Притч. VIII:22), говорит сие о Церкви, в Нем созидаемой; потомучто Творец всяческих не есть тварь и произведение, но в Творце обновляется тварь, по сказанному Павлом: Того есмы творение, создана во Христе Иисусе на дела благая (Ефес. II:10); и как еще говорит: да скажется ныне началом и властем на небесных Церковию многоразличная премудрость Божия, по предложе­нию век, еже сотвори о Христе Иисусе Господе нашем, о Немже имамы дерзновение и приведение в надеянии верою Его (Ефес. III:10—11); и еще: я ко избра нас в Нем прежде сложения мира быти нам святым и непорочным пред Ним в любви, прежде нарек нас во усыновление Иисус Христом в Него (Ефес. I:4—5); и также говорит о двух народах: да оба созиждет Собою во единаго новаго человека, творя мир: и примирит обоих во единем теле Богови кре­стом, убив вражду на нем (Ефес. II. 15).
   И если говорит: что Мя глаголеши блага? никто-же благ, токмо един Бог (Марк. X. 18), то го­ворит сие Бог, по плоти Своей и Себя сопричисляя к человекам, и сообразуясь с понятием пришед­шаго к Нему; потомучто юноша почитал Его про­стым человеком, а не Богом. И ответ имеет следующий смысл: «если почитаешь Меня человеком, а не Богом, то не называй Меня благим: ибо никтоже благ, потомучто благость свойствен­на не человеческому естеству, но Богу». Потом присовокупляет: заповеди веси? Когда же на во­прос юноши: какия? Господь сказал: не прелюбы сотвориши, не убiй и проч., и юноша ответствовал, го­воря: сия вся сохраних от юности моея: что есмь еще не докончал? тогда говорит ему: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь именiе твое, елика имаши, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси: и взем крест твой, гряди вслед Мене (Мате. XIX 16—21. Марк. X:17—21. Лук. XVIII:18—22). А сим Господь показал, что и Ему свойственна благость. Ибо кто идет вслед не благаго, тот может ли наследовать вечную жизнь?
   И когда говорит о последнем дне: никтоже весть, ни Сын, токмо Отец, говорит по челове­честву. Ибо если знает Отца, то как не знать Ему последняго дня? Никтоже знает Отца, говорит Он, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Матф. XI:27). II если Дух Святый знает все Божие, то как Сыну не знать дня, который Им сотворен? И если Им сотворены веки и времена, то очевидно, что и последний день включается в сих веках и временах, и Ему невозможно не знать сего дня.
   Посему, все уничижительныя речения, употреблен­ныя Господом, относятся к Его обнищанию, чтобы мы в Нем обогатились, а не хулили по оным Сына Божия. И Сын Божий для того соделался Сы­ном Человеческим, чтобы сыны человеческие, то есть сыны Адамовы, соделались сынами Божиими. Ибо Слово неизглаголанно, неизъяснимо, непостижимо, вечно рожденное свыше от Отца, раждается долу во времени от Девы Богородицы Марии, чтобы рожденные первоначально долу родились вторично свыше, то есть от Бога. Посему, Сын единую Матерь имеет на земле, а мы имеем единаго Отца на небе. Посему-то именует Себя Сыном Человеческим, что­бы человеки именовали Бога Отцем на небесах. Сказано: Отче наш, Иже ecu на небесех (Матф. VI:9). Как мы, рабы Божии, соделались сынами Божиими, так Владыка рабов соделался смертным сыном собственнаго Своего раба, то есть Адама, чтобы сыны Адамовы, будучи смертными, соделались сынами Бо­жиими, по сказанному: дaдe им область чадом Бо­жиим быти (Иоан. I:12). Посему Сын Божий вку­шает смерть ради плотскаго отца своего, да сыны человеческие приобщатся жизни Божией ради Бога Отца своего по духу. Он Сын Божий по естеству, а мы сыны по благодати. И еще: Он и по домо­строительству ради нас соделался сыном Адамо­вым, а мы сыны Адамовы по естеству. Посему го­ворит: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (Иоан. XX:17); потомучто Бог, как сказал я выше, есть Отец Его по естеству, а наш Отец по благодати; и Бо­гом Ему соделался по домостроительству, поколику Сам Он соделался человеком, а нам Он Вла­дыка и Бог по естеству. И потому Слово-Отчий Сын, соединившись с плотию, плоть бысть и совер­шенный человек, да человеки, соединившись с Ду­хом, соделаются единый Дух. Итак, Он есть плотоносный Бог, а мы-духоносные человеки. Ибо от сущности человеческой, то есть от семени Ада­мова, прияв начаток, то есть зрак раба, и в по­добии человечестем быв (Филип. II:7), даровал нам от Отчей сущности начаток Святаго Духа, да соделаемся все мы сынами Божиими в подобии Сына Божия. Он, истинный и по естеству Сын Божий, носит в Себе всех нас, да все мы носим в себе единаго Бога.
   Нечестиво также утверждать, что Дух Божий создан или сотворен, когда всё Писание Ветхаго и Новаго Завета присоединяет Его к Отцу и Сыну и с Ними прославляет; потомучто Дух того же Божества, той же власти и сущности, как говорит Сам Господь: веруяй в Мя, реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече о Дусе, Егоже хотяху приимати верующии в Него (Иоан. VII. 38—39); как и у Иоиля говорит от лица Отчаго: излию от Духа Моего но всяку плот, и прорекут сынове ваши и дщери ваши (Iоил. II, 28). И по­сему, дунув в лице Апостолам, говорит: прiимите Дух Свят (Иоан. XX. 22), да знаем, что от полноты Божества дается Дух ученикам; ибо сказано: во Христе, то есть во плоти Его, живет всяко исполнение Божества телесне (Колосс. II, 9); как и Иоанн Креститель говорит: от исполнения Его мы вcu прiяхом (Иоан. I:16). В телесном виде, то есть как голубь, явился Дух Святый, схо­дящий и пребывающий на Нем. В нас живет на­чаток и залог Божества, а во Христе-всяко ис­полнение Божества. И никто да не подумает, что Христос приял, не имев Его прежде. Ибо Он послал Духа свыше, как Бог, и Он же приял Его долу, как человек. Посему, от Него же нисходит на Него Дух, от Божества Его-на чело­вечество Его. И Исаия от лида Отчаго вопиет, го­воря: сице глаголет Господ Бог твой, сотворивый тя и создавый тя из утробы: не бойся, рабе Мой Иакове, и возлюбленный Исраилю, егоже избрах. Яко Аз дам воду в жажду ходящым, в безвоздней, наложу Дух Мой на семя твое, и благословения Моя на чада твоя (Исаия LXIV, 2—3). В Евангелии же Сын обещает дать воду ходящим в жажде, говоря Самарянке о Святом Духе: аще бы ведала ecu дар Божiй, и кто есть Глаголяй ти: даждь ми пити: ты бы просила у Него, и дал бы ти воду живу (Иоан. IV:10); и вскоре потом говорит ей всяк пияй от воды сея, вжаждется паки: а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки: но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды текущия в живот вечный (13—14). Посему и Давид воспевает Богу: яко у Тебе источник, живота, во свете Твоем узрим свет (Псал. XXXV:10); ибо знал он сущаго у Бога Отца Сына-источник Святаго Духа. И чрез Иеремию Сын говорит: два зла сотвориша людiе Мои: Мене оставиша, источника воды живы, и ископаша себе кладенцы сокрушенныя, иже не возмо­гут воды содержати (Iер. II, 13). И когда сера­фимы славословят Бога, троекратно взывая: свят, свят, свят Господ Саваоф (Исаия VI, 3), тогда славословят они Отца и Сына и Святаго Духа. По-сему и крещаемся, как во имя Отца и Сына, так и во имя Святаго Духа; и соделываемся сынами Бога, а не Богов, потомучто Отец. Сын и Свя­тый Дух-Господь Саваоф;-едино Божество и един Бог в трех vпостасях. А посему, чтò у Исаии сказал Отец. тò, по словам Иоанна, сказал Сын, а, по словам Павла в Деяниях, сказал Дух Святый. Ибо Исаия говорит так: видех Господа Саваофа седяща на престоле высоце и превознесенне, и исполнь дом славы Его. И серафiми стояху окрест Его, шесть крил единому и шест крил другому: и двема убо покрываху лица, своя, двема же покрываху ноги своя, и двема летаху. И взываху друг ко другу и глаголаху: свят, свят, свят Господь Саваоф: исполнь небо и вся земля славы Его (Исаия VI, 1—3); и вскоре потом он же говорит: слышах глас Господа глаголюща: кого послю, и кто пойдет к людем сим? И рекох: се, аз есмь, посли мя. И рече мне: иди к людем сим и рцы им: слухом услышите, и не уразумеете: и видяще узрите, и не увидите: одебеле бо сердце людий сих, и ушима своима тяжко слышаша, и очи свои смежиша, да не когда узрят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют и обратятся, и изцелю я (8—10). Еван­гелист же Иоанн говорит: сего ради не можаху веровати Иудеи во Иисуса, яко рече Исаиа, ослепи очи их и окаменил есть сердца их: да не когда узрят очима, и уразумеют сердцем, и обратятся, и изцелю их. Сiя же рече Исаиа, егда виде славу Его (Иоан. ХП, 39—41), то есть славу Сына; а посему и Сын есть Господь Саваоф. Ибо Господь Саваоф толкуется: Господь сил, а Господь сил, Той есть Царь славы, как сказал Давид (Псал. XXIII. 10); Господь же славы, по словам Павла, есть распятый Христос (1 Коринф. II:8). И поелику сказал Давид: Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит (Псал. XXII. 1): и в другом месте: Пасый Исраиля, вонми, Наставляяй яко овча Иосифа: Седяй на херувiмех явися (Псал. LXXIX:2); в Евангелиях же говорит Сын: Аз есмь пастырь добрый (Иоан. X:14),-то следует, что Он есть седяй на херувiмех, пасый Исраиля. А Па­вел в Деяниях говорит, что Дух Святый глагола Исаiем (Деян. XXVIII:25) то самое, о чем ска­зал Исаия: яко Господ Саваоф глагола мне. Так Отец и Сын и Дух Святый есть Господь Саваоф.
   И когда Писание говорит об Отце, что Он сотворил всяческая, видимая и невидимая (Колос. I:10), тогда в другом месте то же Писание учит нас, что все сотворено чрез Сына. И не иное со­творил отдельно Отец, а иное Сын; но чтò тво­рит Отец, тò творит Он собственною Своею си­лою, которая есть Сын, ибо вся Тем быша (Иоан. I:3). Так, когда говорит Сын: разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю́ (Иоан. II:19), гово­рит же это, как замечено, о теле Своем,-тогда другое Писание говорит, что Отец воскресил Сына Своего из мертвых (Галат. I:1), и говорит справедливо, потомучто Словом Своим и Сыном воскресил Он плоть Сына Своего. Не говорим, что тело есть Сын Божий по естеству; говорим же, что оно есть тело Сына Божия. Поэтому, когда вос­крешено тело, представляется воскрешенным из мертвых Сын. Поэтому, относительно к плоти говорим, что Сын умер, и погребен, и воскре­шен из мертвых; по духу же Он был везде, и на небе и на земле. Итак, поелику первоначально богат сый, то есть Бог, впоследствии соделался обнищавшим, то есть человеком, и уподобился нам во всем, кроме греха,-то, как человек, приемлет жизнь Тот, Кто в Себе имеет жизнь, потомучто Сам есть жизнь, приемлет же ради нас; как человек, преспевает премудростию и возрастом Тот, Кто есть вечная Сила Божия и премудрость; как человек, освящается Тот, Кто свят и не имеет нужды в освящении; ибо говорит: за них Аз свящу Себе, да и тии священи будут воистинну (Иоан. XVII:19); и как человек, возносится, прияв имя, еже паче всякаго имене,-имя, которое всегда имеет Он по естеству; ибо сказано: Бог бе Слово.
   Посему, о чем говорит Писание, что Сын приял, говорит сие ради тела Его; а тело сие есть на­чаток Церкви; ибо сказано: начаток Христос (1 Коринф. XV, 23). Поелику же Начаток приял имя, еже паче всякаго имене, то силою Его совос­крешено и спосаждено и смешение (1 Коринф. V:7), по сказанному: с Ним воскреси и спосади (Ефес. II. 6). Посему-то и люди прияли благодать имено­ваться богами и сынами Божиими. Итак, Господь сперва воскресил из мертвых и вознес в Себе тело Свое, а потом воскрешает и члены тела Сво­его, да им, как Бог, дарует все, чтò Сам приял, как человек. Посему, Сам Себе дарует жизнь, Сам Себя святит и Сам Себя возносит. Когда же говорится, что Отец освятил Его, и воскресил Его, и даровал Ему имя, еже паче всякаго имене, и дал Ему жизнь,-явно, что чрез Него тво­рит все Отец: чрез Него воскрешает Его, чрез Него святит Его, чрез Него возносит Его, чрез Него дает Ему жизнь. И когда дух Свой предает в руки Отца, предает Себя Богу, как человек, да предаст Богу всех чело­веков; потомучто Он есть рука и руце Отца. И когда говорит: прежде всех, холмов рождает Мя (Притч. VIII:25), говорит сие от лица Церкви, которая первоначально создана, а потом раждается от Бога. Почему, в притче сперва сказано: Господ созда Мя (22), а впоследствии: родил (25).
    Если Писание говорит об Отце: не Бог ли един созда нас, (Малах. II:10), то подобно сему говорит и о Сыне, яко Тем создана быша всяческая (Ко­лос. I, 16). А то же говорится и о Святом Духе. Отымеши, сказано, дух их, и изчезнут, и в перст свою возвратятся: послеши Духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли (Псал. СIII, 29—30).
    И если Сын об Отце говорит Петру: блажен ecu, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех (Матф. XVI:17), то и о Себе говорит то же самое: никтоже знает Отца, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Матф. X:22). А Па­вел подобно сему говорит и о Святом Духе: нам же Бог открыл есть Духом Своим: Дух бо вся испытует, и глубины Божия. Кто бо весть от человек, яже в человеце, точию дух человека, живу­щий, в нем? Такожде и Божия никтоже весть, точию Дух Божий (1 Коринф. II. 10). Посему, как дух в человеке неотделим от его человечества и сущ­ности, так и Дух в Боге нечужд Его Божества и сущности. И если Господь говорит у Исаии: сыны родих и возвысих, тии же отвергошася Мене (I, 2), то в Евангелии говорит Он: рожденное от плоти плоть есть, и рожденное от Духа дух есть (Иоан. III:6); и еще: дух, идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуда приходит и камо идет: тако есть всяк человек рожденный от Духа (8); а в начале Евангелия Иоанн говорит: елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Ею: иже не от крове, ни от похоти муже­ския, ни от похоти плотския, но от Бога родишася (I, 12). Поэтому все, рожденные от Духа Святаго, рождены от Бога; и все, крестившиеся во Христа, крестились во Отца и Святаго Духа.
    И еще, когда Петр говорит Анании: почто исполни сатана сердце твое солгати Духу Святому и утаити от цены села? Не человеком, солгал ecи, но Богу (Деян. V:3),-явствует из сего, что солгавший Духу Святому солгал Богу, живущему в человеках чрез Духа Своего. Ибо где Дух Божий, там Бог. Сказано: о сем разумеем, яко Бог в нас пребывает, яко от Духа Своего дал есть нам (1 Иоан. IV. 13). И если Писание говорит, что Дух Святый глаголал в пророках, то в другом месте сказует блаженный Павел, что в пророках глаголал Отец: многочастне и многобразне древле Бог глаголавый Отцем во пророцех, в последок дний сих глагола нам в Сыт (Евр. I:1): а в другом месте сказует, что глаголет и Сын, го­воря: понеже искушения ищете глаголющаго во мне Хрiста (2 Коринф. XIII, 3). Сын же наименовал Духа глаголющим в Апостолах: егда предадят вы на соборища, не пецытеся, како или что возглаголете: не вы бо будете глаголющии, но Дух Отца вашею глаголяй в вас (Матф. X:19—20).
    И Апостол иногда говорит, что тела верующих суть храм Святаго Духа, а иногда, что члены их суть члены Христовы; иногда же, что они суть храм Отца: вы есте церкви Бога жива, якоже рече Бог: яко вселюся в них, и похожду, и буду им Бог, и тии будут Мне людiе (2 Коринф. VI, 16); и: аще кто Бо­жий храм растлит, растлит сего Бог (1 Коринф. III, 17); и еще: не весте ли, яко храм Божий есте и Дух Божий Святый живет в вас (16)? Ибо кто храм Духа, тот храм Сына и Отца; где обитает Дух Божий, там обитает Бог. И: якоже Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихже хощет живит (Иоан. V:21); а подобно сему говорит и о Духе: Дух есть, Иже оживляет, плот непользует ничтоже (Иоан. VI. 63); и Павел пишет к Коринфянам: Дух животворит (2 Коринф. III:6).
   Видишь, что дела Отчия Писание именует делами Сына и Святаго Духа, как и Апостол научил, го­воря: разделения же дарований суть, а тойжде Дух: и разделения служений суть, а тойжде Господь: и раз­деления действ суть, а тойжде есть Бог, действуяй вся во всех (1 Коринф. XII:2). Так, сказав, что Отец есть действуяй вся во всех, несколько ниже именует Духа Святаго действующим вся во всех, говоря: вся же сия действует един и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо якоже хощет (11).
   И если блаженный Павел о Святом Духе учит, что Дух Святый есть залог наследия, то Давид наследием именует Господа. Ибо говорит: Господ часть достояния моего и чаши моея (Псал. XV:5): и в другом месте: воззвах к Тебе, Господи, рех: Ты ecи упование мое, часть моя ecu на земли живых (Псал. CXLI:6); и Иеремия говорит: Создавый вся, Той есть достояние Иакову, Господь имя Ему (Iерем. X, 16). Когда же пророки Господа именуют наследием свя­тых, тогда Павел именует наследием Духа Свя­таго и говорит: в немже и веровавше знаменастеся Духом обетования Святым, Иже есть обручение насле­дия нашего (Ефес. I:13—14); как и лице у Моисея, когда приял он закон от Бога, было ознаменовано Святым Духом, и никто из сынов Израилевых не мог взирать на него, потомучто на нем знаменася свет лица Господня (Псал. IV:7), по на­ писанному в Евангелии: тогда праведницы просве­тятся яко солнце в Царствии Отца их (Матф. XIII. 43). Ибо свет есть Бог, а подобно свет есть и Сын, потомучто и Он той же сущности истиннаго света, как говорит Исаия: и будет свет Icраилев во огнь, и освятит его огнем горящим (Исаия X, 17); в Евангелии же Иоанн Креститель говорит о Го­споде: Той вы крестит Духом Святым и огнем (Матф. III. 11). В другом месте Писание называет Го­спода освящающим: Аз Господь освящаяй их (Левит. XXII, 16). И если Бога именует огнем: Бог наш огнь поядаяй есть (Евр. XII:29); то подобно сему и о Духе Святом говорит: явишася Апостолом разделены языцы яко огненни, седе же на единем коемждо их, и исполнишася вcu Духа Свята, и начаша глаголати иными языки, якоже Дух даяше им провещавати (Деян. II. 3—4). И все те, которые носят в себе Духа Бо­жия, светоносны; а светоносные облечены во Христа; и облекшиеся во Христа облекаются в Отца, подобает бо тленному сему облещися в нетление, и мерт­венному облещися в безсмертие (1 Коринф. XV:53); носящие же в себе Духа Божия носят в себе не­тление; Бог же есть нетление.
    И Давид, говоря: мнози глаголют: кто явит нам благая (Исая. IV, 7)?-говорит сие о Святом Духе. И в другом месте сказал он: Господь не лишит благих ходящих незлобием (Псал. LXXXIII:12). И Матфей так говорит об Отце: аще убо вы лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашым, кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящым у Него (Матф. VII:11)? А Лука, повествуя о том же са­мом, толкует, чтò значат блага, говоря: аще убо вы зли суще умеете даяния блага даяти чадом вашым, кольми паче Отец, Иже с небесе, даст Духа Святаго просящим у Него (Лук. XI:13)? Если бы Дух Свя­тый не был от сущности единаго Благаго, то не был бы и наименован благом, когда Господь, по-колику соделался человеком, не позволяет называть Себя благим, говоря: что Мя глаголеши блага? никто-же благ, токмо един, Бог (Марк. X:18). Духа же Святаго Писание не отрекается называть благим, согласно с Давидом, который говорит: Дух Твой благий наставит мя на землю праву (Псал. CXLII:2, 10).
   И еще, если Господь говорит о Себе: Аз есмь хлеб животный, иже сшедый с небесе (Иоан. VI:51), то в другом месте Святаго Духа именует хле­бом небесным, говоря: хлеб наш насущный даждь нам днесь (Матф. VI:11). Ибо Он научил нас в молитве просить в нынешнем веке хлеба насущ­наго, то есть будущаго, начаток котораго имеем в настоящей жизни, причащаясь плоти Господней, как Сам Он сказал: хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира (Иоан. VI:51). Ибо плоть Господня есть Дух животворящий, потомучто зачата от животворящаго Духа; а рожденное от Духа Дух есть (Иоан. III:6).
   И если Иеремия говорит о Боге, что Он вел Израиля в пустыне: и не рекоша, где есть Господ, изведый нас из земли Егivпетския, преведый нас по пу­стыни (Iер. II, 6), то Исаия о Духе Святом сказал, что Он водил Израиля в пустыне. Ибо слышим, говорит он: проведе их сквозе бездну, якоже коня сквозе пустыню, и не утрудишься, и яко скоты по полю, и сниде Дух от Господа и настави их (Исаия DXIII. 13). Апостол же пишет к Коринфянам, что путево­дителем был Христос: пiяху бо от духовнаго по­следующаго камене, камень же бе Христос (1 Коринф. X:4).
    И если Павел говорит, что призван он Бо­гом, а именно: Бог избравши мя от чрева матере моея, и призвавый благодатию Своею явити Сына Своего во мне, да благовествую Его во языцех (Гал. I:15—16), то Римлян именует призванными Христом, пиша к ним: в нихже есте и вы, звани Иисусу Хрiсту (Римл. I:6). А о Павле и Варнаве рече Дух Святый (Деян. XIII:2), что Им призваны благовествовать Христа у язычников; и всего удивительнее, что Дух Святый оказывается пославшим Павла и Вар­наву проповедывать Христа язычникам, когда Иисус рече Павлу в Церкви: иди, яко Аз во языки далече послю тя (Деян. XXII:21); и Павел пишет Гала­там: Павел Апостол, ни от человек, ни человеком, но ИисусХристом и Богом Отцем воскресившм Его из мертвых (Гал. I:1); и несколько ниже: сказую же вам, братие, благовествование сие, яко несть по че­ловеку: ни бо аз от человека приях е, ниже научихся, но явлением Иисус Христовым (11).
    И пророки иногда говорят от лица Отца, как например в Псалмах говорит Бог: единою кляхся о святем Моем, аще Давиду солжу: семя его во век пребудет, и престол его яко солнце предо Мною (Псал. LXXXVIII:36—37); и еще: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем (Псал. СХХХI, 11), как и Петр сказал: Давид пророк убо сый, и ведый, яко клятвою клятся ему Бог от плода чресл его по плоти посадити Хрiста на престоле его (Деян. II. 30); а иногда от лица Сына, как например говорит Исаия: тако глаголет Господ:вас ради присно имя Мое хулится во языцех: сего ради познают людие Мои имя Мое в той день, яко Аз есм Сам глаголяй, ту есм (Исаия LII, 5—6); иногда же от лица Святаго Духа, как например говорит пророк Агав: тако глаголет Дух Святый: мужа, егоже есть пояс сей (Деян. XXI:11); и еще Павел пишет к Тимофею: Дух явственне глаголет, яко в последняя времена отступят нецыи от веры (1 Тимоф. IV, 1); и также: рече Дух к Филиппу: приступи и прилепися к колеснице сей, мурина евнуха (Деян. VIII:29). И пророк Иезекииль, жалуясь на ветхий народ, сказал: и опечалили Мя во всех сих, глаголет Господ (Iезек. XVI, 43); а Па­вел к народу новому пишет: и не оскорбляйте Духа Святаго Божия, Имже знáменастеся в день избавления (Ефес. IV:30). Давид говорит об Иудеях: и преогорчиша Бога в пустыни (Псал. LXXVII:40); а Исаия о них же сказал: тии же не покоришася, и разгневаша Духа Святаго, и обратися им на вражду (Исаия LXIII, 10); и Стефан говорит в Деяниях: жестоковыйнии и необрезаннии сердцы и ушесы, вы присно Духу Святому противитеся, якоже отцы ваши (Деян. VII:51).
    И Павел иногда говорит об Отце: Бог оправдаяй, кто осуждаяй (Римл. VIII:33); а подобно то же самое сказует о Сыне и о Святом Духе: но омыстеся, но освятистеся, но оправдистеся именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего (1 Коринф. VI. 11).
   Господь о Себе говорит сатане: не искусиши Господа Бога твоего (Матф. IV. 7); а Петр сказал Сапфире: что яко согласистася, искусити Духа Господня (Деян. V:9)?
   Бог все содержит и наполняет, как гово­рит и чрез Исаию: небо и землю Я наполняю, глаголет Господ; а Павел подобно сему пишет и о Сыне: сшедый, Той есть и возшедый превыше всех небес, да исполнит всяческая (Ефес. IV:10). Давид то же говорит и о Святом Духе: камо пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего камо бежу (Псал. СХХХVIII, 7)? Сказав же: камо пойду от Духа Твоего, показал он нам, что Святый Дух наполняет все. И от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо ecü аще сниду во ад, тамо еси. Но кто сходил во ад кроме Сына, возставшаго из мертвых?
   И если Стефан говорит в Деяниях: Бог славы явися отцу нашему Аврааму (Деян. VII:2), то Павел то же говорит и о Сыне: аще бо быша разумели, не быша Господа славы распяли (1 Коринф. II, 8); а подобно сему говорит и Давид: Господь сил, Той есть Царь славы (Псал. XXIII:10). Ибо единая есть слава Отца и Сына и Святаго Духа: славы Моея, сказано в Пи­сании, иному не дам (Исаия XLVIII, 11). И Сын- не вторый Бог, но Слово единаго и единственнаго Бога, богоглаголемое во Отце, как и Отец богоглаголется в Сыне. Так говорит Исаия, со Отцем именуя Богом и Сына: и поклонятся Тебе, и в Тебе помолятся: яко в Тебе Бог есть, и несть Бога разве Тебе. Ты бо ecu Бог, и не ведехом, Бог Исраилев Спас. Постыдятся и посрамятся вси противящиися Ему (Исаия XLV, 14—16). Противятся же Ему неисповедующие, что Он и Дух Его одной и той же сущности со Отцем, и что нет Бога кроме Его, а также стыдящиеся Его страданий и обнищания. Ибо никто не может знать Бога, если Распятаго и Воскресшаго из мертвых с Апостолом Фомою не исповедует Господом и Богом (Иоан. XX:28). Он говорит Апостолам Своим: аще Мя бысте знали, и Отца Моего знали бысте убо: и отселе познасте Его и видесте Его. Глагола Ему Филипп: Господи, покажи нам Отца, и довлеет нам. Глагола Ему Иисус: толико время с вами есмь, и не познал ecu Мене, Филиппе? Видевый Мене, виде Отца Моего: и како ты глаголеши, покажи нам Отца? Не веруеши ли, яко Аз во Отце, и Отец во Мне есть? Глаголы, яже Аз глаголю вам, о Себе не глаголю: Отец же Мой во Мне пребываяй, Той творит дела. Веруйте Мне, яко Аз во Отце Моем, и Отец во Мне есть: аще ли же ни, за та дела веру имите Ми (Иоан. XIV:7—11). Дело же Бога Отца изгонять бесов; а Господь говорит, что Духом Святым изгоняет бесов: аще ли же Аз, сказано, о Дусе Божии изгоню бесы (Матф. XII:28); и по сказанному у Луки: аще ли же Аз о персте Божии изгоню бесы (Лук. XI:20). Ибо Писание, когда Христа именует мышцею Отчею, тогда Духа Свя­таго называет перстом Божиим; и когда Сына именует Словом Божиим, тогда Святаго Духа на­зывает дуновением Божиим.
    И еще Апостол говорит: егда предаст царство Богу и Отцу: егда испразднит всяко началство и всяку власть и силу: подобает бо Ему царствовати, дондеже положит вся враги под ногама Своима. По­следний же враг испразднится смерть. Вся бо покори под нозе Его,внегда же рещи, яко вся поко­рена суть Ему, яве, яко разве Покоршаго Ему вся. Егда же покорит Ему всяческая, тогда и Сам Сын покорится Покоршему Ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех (1 Коринф. XV, 24—28). Сие го­ворит Апостол о покорности мира покореннаго во плоти Его. Ибо о Божеском царствии Его Да­ниил выразился, что царствию Его не будет конца (Дан. VII:14); как, по сказанию Луки, Ангел Гавриил сказал Деве о Господе: и воцарится во веки и царствию Его не будет конца (Лук. I:33). Апостол же говорит, что царствие Его имеет ко­нец, сказано: подобает бо Ему царствовати, дондеже положит вся враги под ногама Своима; подобно сему и Давид говорит: рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ног Твоих (Псал. СIХ, 1); и словом: седи озна­чает начало; а словами: дондеже положены будут врази Твои, указывает конец. Егда же покорит Ему всяческая, тогда и Сам Сын покорится Покоршему Ему всяче­ская, да будет Бог всяческая во всех. Это значит, когда все мы покоримся Сыну, окажемся членами Его и соде­лаемся в Нем сынами Божиими, вы бо, сказано, едино есте о Христе Иисусе (Галат. III. 28): тогда и Сам Он покорится за нас Отцу, как Глава за членов Своих. А пока не все еще члены Ему покорены, дотоле и Глава их, ожидая членов Своих, не покорена еще Отцу. А если бы и Он был единым из покоряемых, то покорился бы Отцу вначале, а не под конец совершил бы сие. Ибо мы в Нем покоряемся Отцу, мы в Нем царствуем, пока не положены будут враги наши под ногами нашими. По причине врагов наших Владыка небес явился в нашем подобии и приял человеческий престол Давида, отца Своего по плоти, чтобы возсоздать и управить оный; а когда будет управлен и все мы воцаримся в Нем,-управленное человеческое цар­ство предаст Он Отцу, да будет Бог всяческая во всех (1 Коринф. ХV. 28), и будет царствовать чрез Него, как чрез Божие Слово, царство­вав чрез Него прежде, как чрез человека Спа­сителя.
   И когда Петр говорит: твердо убо да разумеет весь дом Исраилев, яко и Господа и Христа Его сотво­рил есть Бог, Сего Иисуса, Егоже вы распясте (Деян. II:36),-не о Божестве Его говорит: яко и Господа и Христа Его сотворил есть, но о человечестве Его, ко­торое есть вся Церковь, в Нем господствующая и царствующая по распятии, и помазуемая на царство небесное, чтобы соцарствовать с Ним, истощившим Себя за нее и восприявшим ее чрез принятие рабия зрака. Ибо Сын Божий, Божие Слово всегда был Господь и Бог; и не по распятии сотворен Господом и Христом, но как сказано прежде, Бо­жество Его сотворило, что человечество Его стало Господом и Христом.
   И когда говорит: Опте, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. XXVI:39): обаче не Моя воля, но Твоя да будет (Лук. XXII:42); и: дух убо бодр, плот же немощна (Матф. XXVI:41); показывает сим две воли: человеческую, свойственную плоти, и Божескую, свойственную Богу; и человеческая, по немощи плоти, отрекается от стра­дания, а Божеская Его воля готова на оное. И как Петр, услышав о страдании, убоялся и сказал: милосерд Ты, Господи; Господь, же укоряя его, гово­рит: иди за Мною, сатано: соблазн Ми ecu, яко не мыслиши яже Божия, но человеческая (Матф. XVI:23); так разумеется и здесь. В подобии человечестем быв, отрекается от страдания как человек; но как Бог непричастный страданию по Божеской сущности, с готовностию приял страдание и смерть. Посему-то не бяше мощно держиму быти Ему, потомучто в по­добии человеческом был Бог, и умирающий по воле Своей, и воскрешаемый собственною Своею властию, как Бог, о чем говорил и Давид: да воскреснет Бог, и расточатся врази Его (Псал. LXVII:2); и потом: востани, Господи Боже мой, повелением имже заповедал ecu, и сонм людий обыдет Тя: и о том на высоту обратися. Господ судит людем (Псал. VII:10). Говорит же и Апостол в другом месте: пострадал от немощи, но жив есть от силы Божия (2 Коринф. XIII:4). Но сила Божия есть Сын, стра­давший от немощи, то есть от сопряжения с пло­тию, и молившийся об освобождении от страдания как человек, но пребывающий живым по причине силы Своей.
   И если Господь в Евангелии от Иоанна гово­рит: се же есть живот вечный, да знают Тебе еди­наго истиннаго Бога и Егоже послал ecu Иисус Христа (Иоанн.ХVII, 3),-то сей же Иоанн в другом месте называет Сына истинным Богом. Ибо говорит: вемы, яко Сын Божий прiиде и дал есть нам разум, да познаем Бога истиннаго и да будем во истиннем Сыне Его Иисусе Христе: Сей есть истинный Бог и живот вечный (1 Иоан. V:20). Посему Сын-истин­ный Бог и прежде нежели соделался человеком, и после того, как стал Ходатаем Бога и челове­ков, человеком Иисус Христом. Сие значат слова: Егоже послал ecu Иисус Хрiста, Который в едине­нии со Отцем по духу, а с нами по плоти, и таким образом стал Ходатаем Бога и человеков. Один и тот же есть не просто человек, но и Бог, как говорит и Иеремия: Сей Бог наш, не вме­нится ин к Нему. Изобрете всяк путь хитрости, и даде ю́ Иакову отроку Своему, и Исраилю возлюбленному от Него. Посем на земли явися и с человеки поживе (Варух. III:36—38). Когда же поживе с человеки, не тогда ли, как подобно им родился от жены, был младенцем, возрастал, вкушал пищу? И в другом месте говорит Иеремия: глубоко сердце Ему паче всех, и человек есть, и кто познает Его (Иерем. XVII:9)? А подобно сему и Исаия говорит: яко Отроча родися нам, и Сын дадеся нам, Егоже началство бысть на раме Его: и нарицается имя Его велика совета Ангел, Чуден, Советник, Бог крепкий, Властелин, князь мира, Отец будущаго века (Исаия IX, 6); и в другом месте: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог (Матф. I:23). Итак, ро­дившийся от Девы и соделавшийся человеком от Богородицы Марии есть Бог. И еще в другом месте говорит Исаия: видехом Его, и не bмяше вида, ни доброты (Исаия LIII, 2). Ибо Егоже видел он прежде в Божеском и преславном образе, седящаго на престоле высоком и превознесенном, и сла­вословимаго серафимами, которые взывали: свят, свят, свят Господь Саваоф (Исаия VI, 3); а после сего видит Его приявшаго зрак раба и в подобии человеческом. Потому говорит: видехом Его, и не имяше вида, ни доброты: но вид Его безчестен, ума­лен паче всех сынов человеческих: человек в язве сый, и ведый терпети болезнь, яко отвратися лице Его, безчестно бысть, и не вменися. Сей болезни нашя носит и о нас болезнует, и мы вменихом Его быти в труде, и в язве, и во озлоблении. Той же язвен бысть за грехи нашя и мучен бысть за беззакония наша (Исаия LIII, 2—5); и в другом месте говорит о Нем: се, Бог наш суд воздает, и воздаст, Той прiидет и спасет нас. Тогда отверзутся очи слепых, и уши глу­хих услышат. Тогда скочит хромый яко елень, и ясен будет язык гугнивых (Исаия XXXV, 4—5); и еще в другом месте: не Ангел, ниже ходатай, но Сам Господь спасе нас (Исаия LXIII, 9). А Давид говорит: мати Сион речет: человек и человек родися в нем: и Той основа и́ Вышний (Псал. LXXXVI:5). Ибо Сей Человек, родившийся в Сионе, есть Сам Вышний, как говорит Давид в другом псалме: и да по­знают, яко имя Тебе Господ, Ты един Вышний по всей земли (Псал. LХХХII, 19).
    Сие же написали мы отчасти, да не ктому, как сказал Апостол, бываем младенцы, влающеся и скитающеся всяким ветром учения, во лжи человечестей, в коварстве козней льщения (Ефес. IV:14).

На ариан слово трети.

   Ариане, как видно, однажды решившись быть отступниками и противниками истины, упорно домо­гаются, чтобы к ним относилось написанное: егда приидет нечестивый во глубину зол, не радит (Притч. XVIII:3). Обличаемые не успокоятся, приведенные в затруднение не чувствуют стыда, но как лице жены блудницы, не хотят постыдетися ко всем (Iерем. III, 3) в своих нечестиях. Поелику изречения, которые выставляют они на вид: Господь созда Мя (Притч. VIII:22), и: лучший быв Ангелов (Евр. I:4), и: первородный (Римлян. VIII, 29), и: верна суща Сотворшему Ею (Евр. III:2), имеют правый смысл, и показывают благочестивое верование во Христа,— то они (не знаю, почему), снова, как напоенные змииным ядом, не видя того, чтò должно видеть, не понимая того, чтò читают, изрыгнув из глу­бины нечестиваго сердца своего, начали уже пори­цать сказанное Господом: Аз во Отце, и Отец во Мне есть (Иоан. XIV:10), говоря: «как может вмещаться и Сын во Отце, и Отец в Сыне? Или вообще, как может Отец, Который больше, вме­щаться в Сыне, Который меньше? Или чтò удиви­тельнаго, если Сын во Отце, когда и о нас написано: в Нем живем, движемся и есмы» (Деян. XVII:28)?
   Они впадают в сие вследствие своего злоумия, думая, что Бог есть тело, и не понимая, чтò такое истинный Отец и истинный Сын, чтò такое неви­димый и вечный свет и невидимое сияние Его, чтò такое невидимая Ѵ40;постась и безплотный образ. А если бы знали, то не стали бы осмеивать и хулить Господа славы, и безплотное понимая телесно, пере­толковывать сказанное в добром значении. Слыша сие, достаточно было бы знать, чтò говорит Господь, и веровать; ибо вера в простоте лучше излишних словопрений. Но поелику вознамерились они к утвер­ждению своей ереси ругаться и над сим, то не­обходимо обличить их злоумие и для ограждения верных показать истинный смысл.
   Слова: Аз во Отце, и Отец во Мне есть, не означают, как думают еретики, будто бы Они один в другаго перемещаются, подобно пустым сосудам наполняемые друг другом, так-что Сын напол­няет пустоту в Отце, а Отец наполняет пустоту в Сыне, каждый же из Них неполон и несовершен. Ибо сие свойственно телам, потому даже и говорить это совершенно нечестиво. Отец полон и совершен, и Сын есть полнота Божества. И еще, Бог в Сыне не так, как бывает Он во свя­тых, сообщая им крепость; потомучто Сын есть Отчая сила и Премудрость. Существа созданныя освя­щаются Духом чрез общение с Сыном; а Сам Сын не по причастию Сын, но есть собственное рождение Отца. И еще, не в таком смысле Сын во Отце, в каком мы в Нем живем и движемся и есмы; потомучто Сын есть как из источника, из Отца лиющаяся жизнь, которою все животворится и суще­ствует. А жизнь живет не другою жизнию, иначе не была бы она и жизнь; напротив же того, Сам Сын все рождает в жизнь.
   Посмотрим же, чтò говорит защитник ереси, софист Астерий; ибо он, соревнуя в этом Иудеям, написал следующее: «явно, что и Себя наименовал во Отце, и также Отца в Себе, означая тем, что и слово, Им преподаваемое, есть не Его, но Отчее, и дела суть не Его собственныя, но Отца, давшаго Ему силу». Но если бы сказал сие просто отрок, то было бы ему извинительно по возрасту. Поелику же написавший это есть, так называемый, софист, возвещающий о себе, что знает все,-то какого достоин он осуждения? И не показывает ли себя чуждым Апостолу, превозносясь препретельными словесами премудрости (1 Коринф. II. 4) и думая, что может обольстить ими, когда сам не понимает, чтò говорит и о чем спорит? Чтò Сын наимено­вал свойственным и приличным одному Сыну, как Слову и Премудрости и образу Отчей сущности, тò Астерий относит ко всем тварям и де­лает общим и Сыну и тварям. Сей беззаконник говорит о силе Отца, будто бы она прием­лет в себя силу, чтобы, по своему злочестию, можно было с последовательностию сказать ему, что Сын усыновлен в Сыне, и Слово прияло власть слова. И он не хочет еще согласиться, что сие сказано Сыном, как Сыном, но и Его, как приемлющаго и научивша­гося сему, ставит в один ряд со всеми созданиями.
   Если Спаситель сказал: Аз во Отце, и Отец во Мне, не потому, что произнесенныя Им слова суть слова Сына, но потому, что это суть слова и дела Отца,-то и Давид говорит: услышу, что речет о мне Господ Бог (Псал. LXXXIV:9); и Соломон: моя словеса рекошася от Бога (Притч. XXXI:1). И Моисей был служителем словес, изреченных Богом; и каждый пророк говорил не от себя, но от Бога: сице глаголет Господ; и дела, какия совер­шали святые, называли они не своими, но приписы­вали Богу, подавшему силу. Так Илия и Елисей при­зывали Бога, чтобы Он воскресил мертвецов. Нееману, очистив его от проказы, говорит Елисей: да разумеешь, что есть Бог во Израиле; и сам Самуил во дни жатвы молился Богу, чтобы дал дождь; и Апостолы говорили, что творят знамения не своею силою, но по благодати Господа. Из всего явствует, что сие изречение могло бы для всех быть общим, и каждый, подобно Спасителю, мог бы сказать: Аз во Отце, и Отец во Мне. И потому, уже не один Он есть Сын, Слово и Премудрость, а только в числе многих. Но если бы в таком смысле говорил Господь, то надлежало бы Ему ска­зать не так: Аз во Отце, и Отец во Мне, но лучше: и Я во Отце, также Отец и во Мне, чтобы пока­зывало сие не собственное и исключительное отноше­ние Его ко Отцу, как Сына, но общую Ему со всеми благодать. Но не так сказано, как думают еретики. Не признавая, что Он есть преискренний Сын от Отца, клевещут они напреискренняго Сына, Которому одному приличествует о Себе сказать: Аз во Отце, и Отец во Мне. Сын во Отце, сколько сие можно постигать; потомучто всецелое бытие Сына собственно принадлежит Отчей сущности; Сын от Отца, как сияние от света, как поток из источника. Посему, кто видит Сына, тот видит и представляет соб­ственно принадлежащее Отцу. Так, бытие Сына, бу­дучи от Отца, и есть во Отце, и Отец в Сыне. Ибо чтò собственно от Отца, тò есть Сын. Он в Сыне, как в сиянии солнце, как в слове ум, как в потоке источник. Таким образом, кто видит Сына, тот видит и представляет собственно принад­лежащее Отчей сущности; потомучто Отец в Сыне. Поелику бытие Сына есть Отчий образ и Отчее Боже­ство, то следует, что Сын во Отце, и Отец в Сыне.
   Поэтому, Спаситель справедливо, сказав прежде: Аз и Отец едино есма (Иоан. X:30), присовокупил: Аз во Отце, и Отец во Мне, чтобы показать то­ждество Божества и единство сущности. Они едино не в том смысле, что оно разделено на две части, которые из себя составляют одно, и не в том смысле, что одно поименовано дважды, так-что один и тот же иногда есть Отец, а иногда Сын Самого Себя; так думавший Савеллий признан ерети­ком. Напротив того, два суть по числу, потомучто Отец есть Отец, и не Он же есть Сын, и Сын есть Сын, и не Он же есть Отец; но естество одно, потомучто рождение не неподобно Родившему, и есть Его образ, и все, чтò принадлежит Отцу, принадлежит и Сыну. Поэтому, Сын есть не дру­гой Бог, ибо не совне примышлен. Иначе, без со­мнения, было бы много богов, если бы примышлено было чуждое Божество, кроме Божества Отчаго. Если Сын есть иное, как рождение, то Он то же самое, как Бог. Он и Отец суть едино, как сказано, по свойственности и сродственности естества и по тождеству единаго Божества. Ибо и сияние есть свет, а не второе чтò по солнце, не иной свет, не свет по причастию света, но всецелое собственное его по­рождение. Таковое же порождение по необходимости есть единый свет, и никто не скажет, что суть два света; но хотя солнце и сияние суть два, однакоже один от солнца свет, в сиянии светящий повсюду. Так и Божество Сына есть Божество Отца, а потому оно и нераздельно; и таким образом, един Бог, и нет инаго кроме Его.
   Поелику Они едино, и Божество одно и то же, то, кроме наименования: Отец, то же самое сказуется о Сыне, чтò сказуется об Отце; так например. Сын именуется Богом: и Бог бе Слово; Вседержителем: сия глаголет Иже бе, и сый, и грядый, Вседержитель (Апок. I:8); Господом: един Господь Иисус Хрiстос (1 Коринф. XIV:6). Говорится, что Сын есть свет: Аз есмь свет (Иоан. VIII:12);-изглаждает грехи: но да у весте, сказано, яко власт иметь Сын Челове­ческий на земли отпущати грехи (Лук. V:24). А най­дешь и многое иное. Ибо Сам Сын говорит: вся, елика иметь Отец, Моя суть (Иоан. XVI:15), и Моя Твоя суть (Иоан. XVII:10). Кто слышит, что свой­ственное Отцу сказуется о Сыне, тот и чрез сие узрит Отца в Сыне; узрит же и Сына во Отце, когда сказуемое о Сыне сказуется также и об Отце. Почему же о Сыне сказуется свойственное Отцу? Не потому ли, что Сын есть Отчее рождение? Почему же и свойственное Сыну принадлежит Отцу? Не потому ли опять, что Сын есть собственное рождение Отчей сущности? Будучи же собственным рождением От­чей сущности, Сын справедливо именует Своим принадлежащее Отцу.
   Посему, прилично и согласно с сказанным: Аз и Отец едино есма, присовокупил: да разумеете, яко Аз во Отце, и Отец во Мне есть, а прежде сего ска­зал еще: видевый Мене виде Отца (Иоан. XIV:9). И в сих трех изречениях один и тот же смысл. Таким образом, кто уразумел, что Сын и Отец едино суть, тот знает, что Сын во Отце, и Отец в Сыне, потомучто Божество Сына есть Божество Отца, и Оно то же в Сыне. И кто постиг сие, тот верует, что видевый Сына виде Отца, потомучто в Сыне созерцается Божество Отца.
   Сие же ближе иной может усмотреть в подобии царскаго изображения; потомучто в изображении есть вид и образ царя, а в царе есть вид пред­ставленнаго в изображении; представленное в из­ображении подобие царя неотлично от него; почему, кто смотрит на изображение, тот видит в нем царя, и наоборот, кто смотрит на царя, тот узнает, что он представлен в изображении. А по сему без­различию подобия, желающему после изображения ви­деть царя изображение может сказать: «я и царь- одно и тò же; я в нем, и он во мне. Чтò видишь во мне, тò усмотришь и в нем; и чтò видел ты в нем, тò усмотришь во мне». Посему, кто покло­няется изображению, тот поклоняется в нем царю, потомучто изображение есть его образ и вид. Так, поелику Сын есть образ Отца, то необходимо пред­ставлять себе, что Божество Отца и свойственное Ему есть бытие Сына, и Сын есть всецелый Бог. Посему, равен будучи Богу, не восхищением непщева быти равен Богу (Филиппис. II, 6).
   И еще, поелику Божество и образ Сына при­надлежит не иному кому, но Отцу, то сие и значит сказанное: Аз во Отце. Так, Бог бе во Хрicnе мир примиряя Себе (2 Коринф. V:19). Ибо Сын есть собственность Отчей сущности, в Нем тварь при­миряется с Богом. Так, чтò совершил Сын, все тò есть дела Отца, Ибо Сын есть образ Отчаго Бо­жества, Которое совершило дела. Так, кто взирает на Сына, тот видит Отца; ибо в Отчем Боже­стве и есть и созерцается Сын, и Отчий образ в Сыне показывает в Нем Отца, и, таким образом, Отец в Сыне. А свойственное Отцу и Божество в Сыне показывает Сына в Отце и тò, что Сын всегда неотделен от Отца. И кто сказуемое об Отце слышит или видит, как сказуемое также и о Сыне, не в том смысле, что по благодати, или по причастию, привзошло сие в сущность Сына, но в том, что самое бытие Сына есть собственное рождение Отчей сущности, тот, по замеченному выше, хорошо поймет сказанное: Аз во Отце, и Отец во Мне; и: Аз и Отец едино есма. Сын таков же,каков и Отец, потомучто имеет все, чтò свой­ственно Отцу, потому и подразумевается с именем Отца; никто не наименует Отцем, когда нет Сына. Называющий Бога Творцем не означает сим не­пременно и сотвореннаго, потомучто Творец прежде тварей; но кто именует Бога Отцем, тот вместе со Отцем дает разуметь и о существовании Сына. Посему, кто верует в Сына, тот верует во Отца, потомучто верует в свойственное Отчей сущности. И таким образом, одна есть вера во единаго Бога. Кто поклоняется Сыну и чтит Его. тот в Сыне поклоняется Отцу и чтит Отца, потомучто Бо­жество едино. Посему, единая честь и единое покло­нение, именно тò, которое в Сыне, и чрез Него воздается Отцу; и поклоняющийся так поклоняется единому Богу, потомучто Бог един, и нет инаго кроме Его.
   Посему, когда один Отец именуется Богом, и говорится, что Бог един: Аз есмь, и несть Бог разве Мене (Второз. XXXII:39), и: Аз первый и Аз и по сих (Исаия XLIV, 6),-тогда говорится сие прекрасно; потомучто един есть Бог, единственный и пер­вый. Но говорится сие не в отрицание Сына. Да не будет сего. Ибо и Он в едином, и первом и единственном, как единственное Слово единаго и перваго и единственнаго, Его Премудрость и сияние. Но и Сам Он есть первый и исполнение перваго и единаго Божества, всецелый и совершенный Бог. Следовательно, не ради Его говорится сие, но пока­зывает, что нет другаго такого же, каков Отец, и каково Его Слово. И этот смысл пророческих слов всем явен и очевиден.
   Но нечестивые, и сие выставляя на вид, хулят Господа и нас укоряют, говоря: «вот Бог назы­вается единым, единственным и первым; как же говорите вы, что Сын есть Бог? Если бы и Сын был Бог, то не сказал бы Сам Бог: Я един­ственный, или: Бог есть един». Посему, необходимо, сколько можно, объяснить смысл и сих изречений, чтобы и из этого все уразумели, что ариане подлинно богоборцы.
   Ежели у Сына есть соперничество со Отцем, то пусть слышат такия слова. Или, если, как Давид выслушал об Адонии и Авессаломе, так и Отец взирает на Сына,-то пусть Сам к Себе говорит и произносит такия слова, чтобы Сын, именуя Себя Богом, не отвлек иных от Отца. Если же кто знает Сына, тот лучше знает Отца, потомучто Сам Сын открывает ему Отца; и он, как сказано, лучше узрит Отца в Слове; Сын же, пришедши, прославлял не Себя, но Отца, когда говорил приступившему к Нему: что Мя глаголеши блага? Никтоже благ, токмо един Бог (Матф. XIX:17), и вопросившему: кая заповедь больши есть в законе (Матф. XXII:36) отвечал: слыши, Исраилю, Господь Бог ваш Господь един есть (Марк. XII:29); и на­роду говорил: снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца (Иоан. VI:38), и учени­ков учил: Отец Мой болiй Мене есть (Иоан. XIV:28), и: кто чтит Меня, чтит Пославшаго Меня (Иоан. V:23); если, говорю, Сын таков к Своему Отцу: то какое противление между Ними, чтобы из подобных изречений выводить такое подозрение? С другой стороны, если Сын есть Отчее Слово, то у кого, кроме христоборцев, станет безразсудства думать, что Бог изглаголал такое слово в оклеветание и отрицание Слова Своего? Это не христианская мысль. Да не будет сего! Не ради Сына написано сие, но в низложение измышленных людьми лже­именных богов. И сей смысл таковых речений имеет основательную причину. Поелику преданные лжеименным богам уклоняются от Бога истин­наго, то, как благий и благопопечительный о лю­дях, Бог, взывая к заблудшим, говорит: Аз есмь Бог един, и: Аз есмь, и несть Бог разве Мене (Второз. XXXII:39), и подобными сему словами, чтобы посрамить не сущее, всех же обратить к Себе. И как, если бы кто середи дня и при сиянии солнца написал просто дерево, неимеющее в себе призрака света, и сказал бы, что сие изображение есть причина света; солнце же, смотря на сие, ска­жет: «я одно составляю дневный свет, и нет дру­гаго дневнаго света кроме меня»,-то оно скажет сие, имея в виду не свое сияние, но обман, производимый изображением дерева и несходством пустаго начертания. Так и изречения: Аз есмь, и: Аз есмь Бог един, и несть разве Мене сказаны для отвра­щения людей от богов лжеименных и в науче­ние их познать наконец истиннаго Бога. Без сомнения, Бог, говоря сие, изрек чрез Слово Свое, разве нынешние Иудеи присовокупят и тò, что не чрез Слово глаголал Бог. Но хотя и беснуются сии чада диавола, — так сказано в Писании. Ибо слово Господне было к пророку, и он слышал это. Если же Господне было Слово, и чрез Слово изрек сие Господь,-а чтò говорит и делает Бог, не иначе говорит и делает, как в Слове,-то конечно, богоборцы, не ради Его сказано сие, но по причине чуждых и не сущих от Него. Ибо и по сказанному выше подобию, если бы солнце произнесло означенныя прежде слова, то, не вне имея свое сияние, но в сиянии являя свет свой, стало бы обли­чать заблуждение и говорить сказанное. Следова­тельно, не в отрицание Сына, и не ради Его упо­треблены таковыя изречения, но в низложение лжи.
   Бог не говорил таких слов вначале Адаму, хотя с Ним было Слово, Которым вся быша. Тогда не было нужды, потомучто не было идолов. Когда же люди возстали против истины и наиме­новали себе, каких хотели, богов, тогда настала нужда в подобных речениях к низложению не сущих богов. А я бы присовокупил: подобныя изречения наперед сказаны, и к вразумлению без­разсудства христоборцев, что вымышляемый ими вне Отчей сущности бог не есть истинный, не есть образ и сын единственнаго и перваго Бога. По­сему, если Отец именуется единственным истин­ным Богом, то говорится сие не в отрицание Того, Кто сказал: Аз есмь истина (Иоан. XIV:6), но опять в отвержение неимеющих качеств быть истинными, как Отец и как Слово Его. Ибо и Сам Господь непосредственно присовокупил: и Егоже послал ecи Иисус Хрiста (Иоан. ХVII, 3). А если бы Он был тварь, то не присоединил и не причислил бы Себя к Сотворшему Его. Ибо какое общение у истиннаго с неистинным? Теперь же присоединив Себя к Отцу, показал тем, что Отчаго Он естества, и дал нам разуметь, что, истинное Он рождение истиннаго Отца. Сие уразумев, и Иоанн научил нас, пиша в послании: и да будем во истиннем Сыне Его Иисусе Хрiсте Ceй есть истинный Бог и живот вечный (1 Иоан. V:20). И поелику о твари пророк говорит: прострый един небо (Iов. IX, 8), и Сам Бог: Аз распрострох небо един (Исаия ХLIV, 24), то всякому сделалось явно, что речением един означается и Слово Единаго, Имже вся быша, и без Него ничтоже бысть (Иоан. I:3). Итак, если тварь пришла в бытие Словом, Бог же говорит: Аз един, то вместе с Единым разумеется и Сын; Им сотворено и небо. Так, если говорится: един Бог, и Аз един, и Аз первый, то и Слово разумеется соприсущим в едином, единственном и первом, как сияние во свете. Сие же не может быть разумеемо об ином ком, кроме единаго Слова, потомучто все прочее из ничего произ­ведено Сыном и далеко отстоит по природе. А Сам Сын по естеству от Отца и есть истинное рождение.
   Поэтому, изречение: Аз первый, которое сии не­разумные думали представить в защиту своей ереси, обличает более их злоумие. Бог говорит: Аз пер­вый, и Аз по сих. Итак, если, как сопричисляе­мый к последующим за Ним тварям, именуется первым из них, и потому твари суть вторыя по Нем,-то, по мнению вашему, и Сам Он будет пре­ восходить тварей только одним временем. А сие одно уже выше всякаго нечестия. Если в означение того, что Он не от кого-либо другаго, что ничего нет прежде Его, что Сам Он есть начало и вина всего, и в опровержение Еллинских басен сказал: Аз первый,-то явно, что при наименовании Сына пер­вородным, не по причине сопричисления Его к твари называется Он первородным, но в показание того, что все созидаются и усыновляются чрез Сына. Ибо как Отец есть первый, так и Сын, поколику Он-образ перваго и первый в Нем пребывает, есть первый же, но и рождение от Отца, и о Нем всякая тварь созидается и усыно­вляется.
   Но еретики готовы и на сие возражать своими баснотворными вымыслами, говоря: «не в том смысле Сын и Отец суть едино и подобны один другому, в каком проповедует сие Церковь, но в каком нам это угодно». Ибо говорят: «поелику, чего хощет Отец, того же хощет и Сын, и не противоречит Отцу и в велениях и в суждениях, напротив же того, во всем с Ним согла­сен, соблюдая тождество велений и преподавая уче­ние сообразное и тесно соединенное с учением Отца,— то в том смысле Он и Отец едино суть». И сие некоторые из еретиков осмелились не только говорить, но и писать. Но можно ли чтò сказать более несообразное и неразумное? Ибо, если по сей причине Сын и Отец суть едино, и в этом только смысле Слово подобно Отцу, то следует, что и Ангелы и иныя высшия нас существа, начала, власти, престолы, господства, даже видимыя твари, солнце, луна и звезды, подобно Сыну, суть также сыны, и о них должно сказать, что они и Отец едино суть, и каждое из существ сих есть образ Божий и Слово Божие. Ибо, чего хощет Бог, то­го же хотят и они, не разногласят ни в сужде­ниях, ни в велениях, но во всем покорны Со­творившему. Они не пребыли бы в своей славе, если бы и сами не желали того, чего хощет Отец. И тому, кто не пребыл в сем согласии, но прене­брег оным, сказано: како спаде с небесе денница восходящая заутра (Исаия XIV, 12)? В таком же случае, почему сей один есть единородный Сын, и Слово, и Премудрость? И почему, при таком множестве подобных Отцу, Он один есть образ? Ибо и из людей найдутся многие подобные Отцу; много мучеников, а прежде них были пророки и Апостолы, и еще прежде сих патриархи. Многие и ныне соблюли заповедь Спасителеву, соделавшись милосердыми, якоже Отец, Иже на небесех (Лук. VI:36), и сохранили сказанное: бывайте убо подражателе Богу, якоже чада возлюбленная: и ходите в любви, якоже и Христос возлюбил есть нас (Ефес. V:1—2). Многие соделались подобными Павлу, как и он Христу (1 Коринф. IV:16). Однакоже, никто из них не есть ни Слово, ни Премудрость, ни единородный Сын, ни образ; никто из них не дерзнул сказать: Аз и Отец едино есма, или: Аз во Отце, и Отец во Мне есть. Напротив того, о всех сказано: кто подобен Тебе в бозех, Господи (Псал. LXXXVI:8)? Или: кто уподобится Господеви в сынех Божiих (Псал. LXXXVIII:7)? О Нем же го­ворится, что один Сын есть истинный и по есте­ству образ Отчий. Если и мы созданы по образу, именуемся образом и славою Божиею (1 Коринф. XI:7), то опять сию благодать звания имеем не сами по себе, но потому, что в нас обитает образ Божий и истинная слава Божия, то есть Слово Божие, ради нас соделавшееся напоследок плотию. Поелику и такое мудрование еретиков оказывается непри­личным и неразумным, то необходимо подобие и единство относить к самой сущности Сына. Если же понимать не в том смысле, то окажется, по ска­занному, что Сын ничем не преимуществует пред тварями, и Он не будет подобен Отцу, уподобится же велениям Отца, и отличен будет от Отца, потомучто Отец есть Отец, а веления и учение суть Отцевы. Посему, если Сын подобен Отцу только по велениям и учению, то, по словам их, Отец будет Отцем только по имени, а Сын не будет неразнственным образом, лучше же ска­зать, окажется вовсе неимеющим какого-либо свой­ства или подобия со Отцем. Ибо какое подобие и свой­ство у того, кто отличен от Отца? И Павел, кото­рый учит подобно Спасителю, не подобен Ему по сущ­ности. Посему еретики, мудрствуя так, обманываются.
   Сын и Отец едино суть в том смысле, как это сказано. Сын подобен Отцу и от Самого Отца, как только можно разуметь и представлять себе Сына в отношении к Отцу, как можно разуметь сияние в отношении к солнцу. Поелику таково бытие Сына, то, когда делает Сын, делающий есть и Отец, и когда Сын приходит к святым, при­ходящий в Сыне есть Отец, как Сам Он воз­вестил, говоря: приидем Аз и Отец, и обитель у него сотворим (Иоан. XIV:23). Ибо в образе созер­цается Отец, в сиянии пребывает свет. Посему, как сказали мы несколько выше, когда Отец дает благодать и мир, дает их и Сын, как выра­жает это Павел, пиша во всяком послании: благо­дать вам и мир от Бот Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Ибо одна и та же благодать, подавае­мая от Отца в Сыне, как один свет в солнце и сиянии, и солнце светит посредством сияния. Так опять, молясь о Фессалоникийцах и говоря: Сам же Бог и Отец наш, и Господь наш Иисус Христос, да исправит путь наш к вам (1 Солун. III, 11), Павел соблюл единство Отца и Сына. Ибо не ска­зал: да исправят, как о двоякой благодати, по­даваемой двоими, но: да исправит, желая показать, что Отец подает благодать чрез Сына. Злочестивые еретики, хотя могли бы при сем почувствовать стыд, но не хотят. Если бы не было единства, если Слово не собственное рождение от Отчей сущ­ности, как сияние от света, и Сын естеством далек от Отца,-то было бы достаточно одного Отца, чтобы подавать благодать, не приобщая в даруемом к Сотворшему ни одной из тварей. Теперь же таковое даяние показывает единство Отца и Сына. Никто не станет молиться о приятии чего-либо от Отца и от Ангелов, или от какой-нибудь другой твари, никто не скажет: да подаст тебе Бог и Ангел, но просит и Отца и Сына по причине единства и единаго даяния. Ибо даруемое дается чрез Сына, и чтò ни делает Отец, все делает чрез Сына. Потому и приемлющий имеет несомненную благодать.
   Если же патриарх Иаков, благословляя внуков Ефрема и Манассию, сказал: Бог, Иже питает мя из млада даже до дне сего, Ангел, Иже мя избавляет от всех, зол, да благословит детища сия (Быт. XLVIII:15—16),-то к сотворшему их Богу присовокупил не одного из сотворенных и по естеству сущих Анге­лов, и не у Ангела просил благословения внукам, оставив питающаго его Бога, но сказав: Иже мя избавляет от, всех зол, показал тем, что это есть не сотворенный какой Ангел, но Божие Слово, Кото­рому молился он совокупно со Отцем, и чрез Кото­раго Бог избавляет, кого хощет. Зная, что Он именуется и Ангелом великаго совета Отчаго, Его, а не другаго кого, нарек благословляющим и изба­вляющим от зол. Не того желал он, чтобы его самого благословил Бог, а внуков Ангел; но Кого сам призывал, говоря: не пущу Тебе, аще не благословиши мене (Быт. XXXII:26), а это был Бог, как говорит сам Иаков: видех Бога лицем к лицу (30),-Того же умолял благословить и сынов Иосифовых. Ангелу свойственно служить Божию повеленiю; неоднократно Ангел предшествует народу Божию, чтобы изгнать Амморея, и посылается охра­нять народ на пути; но и это не его есть дело, но повелевавшаго ему и пославшаго его Бога. Который один может избавлять, кого восхощет избавить. Посему, не иной кто, но Сам явившийся Господь Бог сказал Иакову: се Аз есмь с тобою, сохраняяй тя на всяком пути, имже аще пойдеши (Быт. ХХVIII, 15); опять не иной кто, но явившийся Бог вос­препятствовал Лаванову злоумышлению, повелев Лавану, да не возглаголет ко Иакову зла (Быт. XXXI:24), и сам Иаков не иного кого, но Бога призывал, говоря: изми мя от руки брата моею Исаvа, яко боюся его (Быт. XXXII:11), и беседуя с женами, говорил: не даде Бог Лавану зла сотворити мне (Быт. XXXI:7). Посему и Давид не иного кого, но Бога умолял об избавлении: к Тебе, Господи, внегда скорбети ми, воззвах, и услышал мя ecu. Го­споди, избави душу мою от устен неправедных и от языка льстива (Псал. СХIХ, 1—2). Ему восписуя благодарение, глагола словеса песни в семнадцатом псалме в день, в оньже избави его Господь от руки всех враг его, и из руки Саула, и рече: возлюблю Тя, Господи, крепосте моя, Господь утверждение мое, и прибежище мое, и Избавитель мой (Псал. ХVII, 1—3). И Павел, претерпев многия гонения, не иного кого, но Бога благодарил, говоря: от всего избавил меня Господь, и избавит, на-Ньже уповахом (2 Коринф. I. 10). Не иной кто, но Бог благословил Авраама и Исаака. И Исаак, молясь об Иакове, сказал: Бог мой да благословит тя, и возрастит тя, и умно­жит тя: и будеши в собрания языков, и да даст тебе благословение Авраама отца моего (Быт. XXXVIII:3—4). Если же благословлять и избавлять принадлежит не иному кому, но Богу, и избавляющий Иакова был не иной кто, но Сам Господь, патриарх же призывал на внуков избавляющаго его самого,-то явно, что в молитве не иного кого присоединил он к Богу, но Слово Его, Которое посему назвал и Анге­лом, потомучто Оно одно открывает нам Отца.
   Сие же сделал и Апостол, говоря: благодать вам и мир от Бога Отца нашею и Господа Иисуса Христа. Ибо в таком случае и благословение было надежно по нераздельности Сына со Отцем, и потому, что даруемая благодать есть одна и та же. Хотя дает Отец, но даруется чрез Сына. Хотя Сын име­нуется дарствующим, но чрез Сына и в Сыне подает Отец. Благодарю, говорит Апостол в по­слании к Коринфянам, Бога моего всегда о вас, о благо­дати Божией, данней вам о Христе Иисусе (1 Коринф. I:4). Сие же самое можно видеть в свете и сиянии. Чтò освещает свет, тò озаряет сияние; и чтò оза­ряет сияние, тò есть освещение самого света. Так и когда видим Сын, видим и Отец, потомучто Сын есть Отчее сияние. И таким образом, Отец И Сын едино суть.
   Но сего никто не скажет о созданных вещах и о тварях. Когда делает Отец, не делает того же кто-нибудь из Ангелов, или иная какая тварь; ни одна из тварей не есть творящая причина, но все оне в числе созданных. Сверх того, оне отде­лены и далеки от Единаго, инаковы с Ним по естеству, и сами будучи дела, не могут делать того, чтò делает Бог, не могут, как сказал я прежде, содарствовать, когда дарствует Бог. Взирая на Ангела, никто не скажет, что видел Отца. Ибо Ангелы, как написано, суть служебнiн дуси, в служение посылаеми (Евр. I:14), и о дарах, подавае­мых от Бога Словом, возвещают приемлющим. И сам явившийся Ангел исповедает о себе, что послан он Владыкою; так, Гавриил Захарии и Богородице Марии сам сие исповедал. Кто видит явление Ангелов, тот знает, что видит Ангела, а не Бога. Захария видел Ангела, а Исаия видел Господа. Маное, отец Сампсонов, видел Ангела, а Моисей зрел Бога. Гедеон видел Ангела, Аврааму же явился Бог. И кто видел Бога, тот не говорил, что видел Ангела; а кто видел Ангела, тот не думал, что видел Бога. Ибо много, или лучше сказать, совершенно по естеству различны со­зданныя существа с сотворившим их Богом.
   Если же иногда при явлении Ангела видевший слышал глас Божий, как было при купине, ибо явися Ангел Господень в пламени огненне из купины, и воззва Господ Моvсею из купины, глаголя: Аз есмь Бог отца твоего, Бог Авраамов, Бог Исааков, и Бог Иаковль (Исх. III:2, 4, 6): то не Ангел был Бог Авраамов, но в Ангеле был глаголющий Бог; и хотя видим был Ангел, но глаголал в нем Бог. Ибо как в облачном столпе глаголал Бог Моисею в скинии, так и в Ангелах является Он глаголющим. Так и Навину глаголал Он чрез Ангела.
   Но чтò глаголет Бог, тò, как известно, глаго­лет чрез Слово, а не чрез иного кого. И чтò делает Слово, которое неотлучно от Отца, не не­подобно и не чуждо Отчей сущности, тò суть дела Отца; и Слово со Отцем единое совершает дело. И чтò дает Сын, тò есть Отчее даяние. И кто видел Сына, тот знает, что видел Его, видел не Ангела, и не существо высшее Ангелов, не какую-либо тварь, но Самого Отца. И кто слышит Слово, тот знает, что слышит Отца, как и оза­ряемый сиянием знает, что освещается солнцем.
   И Божественное Писание, желая, чтобы так разумели мы, представило нам, о чем говорили мы и прежде, такия подобия, которыми могли бы мы и пристыдить предателей Иудеев, и отразить обвинение Еллинов, когда они говорят и думают, будто бы в учении о Троице и мы признаем многих богов. Ибо, как показывают самыя подобия, не вводим мы трех начал, или трех отцев, как последователи Маркиона и манихеи. Не трех солнцев представляем образ, но солнце и сияние, и один свет от солнца в сиянии. Так знаем единое начало, и говорим, что зиждительное Слово имеет не иный какий образ Божества, но Божество еди­наго Бога, потомучто рождено от Бога.
   Посему, ариане гораздо справедливее могут быть обвиняемы в многобожии или безбожии, потомучто суесловят, будто Сын есть тварь отвне, и Дух из ничего. Ибо говорят, что Слово-не Бог, или, и называя Его Богом, по причине написаннаго, но не собственно принадлежащим Отчей сущности, по разно­родности Отца и Сына, вводят многих богов, если только не осмеливаются утверждать, что и Слово нарицается Богом по причастию, в каком смысле и все может быть так названо. Но и так думая, равно нечествуют, говоря, что Слово есть одна из всех тварей. А нам и на ум никогда не при­ходило сего. Ибо один вид Божества, который есть и в Слове, и один Бог Отец самосущий, потому­что Он над всем, (Римлян. IX, 5), являющийся в Сыне, потомучто проницает чрез всяческая (Прем. VII:24), и в Духе, потомучто во всех действует о Нем чрез Слово. Так исповедуя Троицу, испо­ведуем единаго Бога и гораздо благочестивее раз­суждаем о Боге, нежели еретики, признающие многовидное и многочастное Божество; потомучто признаем единое в Троице Божество. Ибо если не так, на­против того, Слово из не сущих, есть тварь и произведение, то Оно или не есть Бог истинный, потомучто есть одна из тварей; или, если еретики, постыждаемые Писанием, называют Его Богом, то по необходимости должны именовать двух бо­гов,-одного Творца, другаго же сотвореннаго, и служить двум господам, – одному Несозданному, другому же созданному и твари, иметь две веры,— одну в истиннаго Бога, другую же в сотвореннаго, или вымышленнаго и наименованнаго Богом. А слепотствуя таким образом, по необходимости должны, когда поклоняются Несозданному, презирать создан­наго, а когда приступают к твари, отвращаться от Творца. Ибо невозможно видеть одного в дру­гом; потомучто чужды и различны между собою их естества и действия. А так думающие непременно сочетавают во едино многих богов: к сему ве­дет начинание отпадающих от единаго Бога. Почему же ариане, так разсуждая и представляя, не причисляют себя к язычникам? Ибо, как те, так и они, служат твари паче сотворившаго вся­ческая Бога. Хотя избегают они именования языч­никами для обольщения несмысленных, однакоже в тайне содержат мысль, подобную языческой. Ибо и мудрое это изречение, обыкновенно ими упо­требляемое: «не именуем двух несозданных», употребляют, повидимому, для обольщения просто­душных. Говоря: «не именуем двух несозданных», именуют двух богов, и богов, имеющих раз­личныя естества: одного имеющаго естество созданное, а другаго-несозданное. Если язычники служат одному Несозданному и многим созданным, они же одному Несозданному и одному созданному: то и в таком случае не различаются от язычников, потомучто именуемый у них созданным есть один из многих созданных, а также и многие языческие боги с сим одним имеют то же естество; и сей один и те суть твари. Жалки еретики, тем более, что сами себе вредят, мудрствуя против Христа: отпали они от истины и, отрицаясь от Христа, превзошли Иудеев в предательстве, погрязают же вместе с язычниками сии богоненавистники, служа твари и различным богам.
   Един есть Бог, а не многие, и едино есть Слово Божие, а не многия. Бог есть Слово. Оно одно имеет Отчее видение. Сим-то будучи видением, Сам Спа­ситель постыждает Иудеев, говоря: Пославый Мя Отец Сам свидетелствова о Мне. Ни гласа Его нигдеже слышасте, ни видения Его видесте: и словесе Его не имате пребывающа в вас, зане, Егоже Той посла, Сему вы веры не емлете (Иоан. V:37—38). Прекрасно к Слову присовокупил видение, показывая сим, что Само Слово Божие есть изображение и образ и видение Отца Своего, и что Иудеи, непринявшие Гла­голавшаго сие, не приняли Слова, то есть Божия ви­дения. Сие-то видение патриарх Иаков узрев, был благословлен, и вместо Иакова наречен от Него Израилем, как свидетельствует Божественное Писание, говоря: возсия же ему солнце, егда прейде вид Божий (Быт. XXXII:31). Но вид сей был Тот, Кто говорит: видевый Мене виде Отца, и: Аз во Отце, и Отец во Мне; и: Аз и Отец едино есма. Так един есть Бог, и одна вера в Отца и Сына. И поелику Слово есть Бог, то опять Господ Бог наш Господ един есть (Второзак. VI:4), потомучто Он есть собственный и нераздельный Сын по свой­ственности и сродству сущности.
   Но, непостыждаемые и сим, ариане говорят: «Не как вы говорите, но как нам хочется. По­елику отвергли вы прежние наши вымыслы, то на­шли мы новый, и утверждаем: в таком же смысле Сын и Отец суть едино, Отец в Сыне, и Сын во Отце, в каком и мы можем быть в Нем. Сие написано в Евангелии от Иоанна, сего Христос желал и для нас, говоря: Отче Святый, соблюди их во имя Твое, ихже дал ecu Мне, да будут едино якоже и Мы (Иоан. XVII:11); и еще чрез несколько слов: не о сих молю токмо, но и о верующих словесе их ради в Мя: да еcu едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут: да и мир веру иметь, яко Ты Мя послал ecu. И Аз славу, юже дал ecu Мне, дах им, да будут едино, якоже Мы едино есмы: Аз в них, и Ты во Мне, да будут совершени во едино, и да разумеет мир, яко Ты Мя послал ecu (20—23)». Потом сии хитрецы, как-бы нашедши предлог, присовокупляют сие: «Если как мы во Отце бываем едино, так Он и Отец едино суть, так и Он есть во Отце,-то почему же по сказанному Им: Аз и Отец едино есма, и: Аз во Отце, и Отец во Мне, называет Его собственно принадлежащим и подобным Отчей сущ­ности? Необходимо, или и нам быть собственно при­надлежащими Отчей сущности, или и Ему быть чу­ждым, как чужды мы».
   Так неразсудительно суесловят еретики. А я не вижу в таком их злоумии ничего инаго, кроме неразумной дерзости и диавольскаго высокоумия: потомучто и они, подобно диаволу, говорят: на небо взыдем, будем подобны Вышнему. Чтò раздается людям по благодати, тò хотят они сравнять с Божеством Дарующаго. Слыша, что люди называются сынами, возмнили, что и сами они равны истинному по естеству Сыну. И теперь опять слыша от Спасителя: да будут едино, якоже и Мы, сами себя вводят в обман, дерзко мечтают, что и они также будут в Боге, как Сын во Отце и Отец в Сыне, не примечая того, что от такого само­мнения пал отец их диавол. Ежели, как гово­рили мы неоднократно, Слово Божие есть то же, чтò и мы, и ничем не отличается от нас, как только временем: то пусть будет Оно подобно нам, пусть у Отца имеет то же место, какое имеем и мы: пусть не называется ни единородным, ни единым Словом, ни Отчею Премудростию, но пусть будет имя сие общим у Него со всеми нами, подобными друг другу. Ибо у тех, у которых естество одно, справедливо быть общему имени, хотя и различаются между собою по времени. Адам-человек, и Па­вел-человек; и ныне рождающийся-также чело­век, и время не изменяет естества рода. Поэтому, если Олово отличается от нас только временем, то и нам должно быть такими же, каково Слово. Но мы-не Слово или Премудрость, и Оно-не тварь или произведение. Ибо почему все мы произошли от одного, а Оно одно есть Слово? Но если еретикам прилично говорить такия речи, то нам неприлично и мыслию касаться их хулы. И хотя не следовало бы даже входить в какое-либо разсмотрение представленных изречений, при таком ясном и благочестном их смысле и правой нашей вере,-однакоже, чтобы еретики и в сем оказались злочестивыми, самым сим изречением, как научились от отцев, кратко обличим их неправославие.
   В Писании нередко предметы естественные представляются людям в образ и пример. И это для того, чтобы из естественнаго виднее были произволь­ныя движения в людях. И таким образом, пока­зывается или дурный, или правдивый, человеческий нрав. Так, дурные нравы имеет в виду, если заповедует: не будите яко конь и меск, имже несть разума (Псал. XXXI:9); или когда, укоряя сделав­шихся таковыми, говорит: человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Псал. XLVIII:13); и еще: кони женонеистовни сотворишася (Iерем. V, 8). И Спаситель, показывая, ка­ков Ирод, сказал: рцыте лису тому (Лук. ХIII, 32); и Апостолам заповедал: се, посылаю вас яко овцы посреде волков: будите убо мудри яко змия, и цели яко голубiе (Матф. X:16). Сказал же сие не с тем, чтобы мы по природе сделались подобными скотам, стали змиями, или голубями (не такими сотворил Он нас, посему и природа не допускает сего), но с тем, чтобы избегали мы неразумных стрем­лений, зная же мудрость змия, не вдавались в его обман, и присвоили себе кротость голубя. В разсуждении же Божественнаго, представляя опять лю­дям образы, Спаситель говорит: будите милосерди, якоже и Отец ваш, Иже на небесех, милосерд есть (Лук. VI:36); и: будите вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Матф. V:18). Сказал же сие не для того опять, чтобы стали мы такими же, каков Отец, потомучто нам тварям, из ничего приведенным в бытие, невозможно сделаться та­кими же, каков Отец; напротив того, как запо­ведал: не будите яко конь не с тем, чтобы не сде­лались мы скотами, но чтобы не подражали их не­разумию,-так сказал: будите милосерди якоже Отец не с тем, чтобы стали мы такими же, каков Отец, но чтобы, взирая на Его благодеяния, когда делаем чтò доброе, делали не ради людей, но ради Его, ожидая наград от Него, а не от людей. Как, хотя один есть Сын по естеству, истинный и единородный, но и мы делаемся сынами, не Ему подобно, не по естеству и не в действительности, но по благодати Призвавшаго; и, будучи земными людьми, именуемся богами, не такими, каков Бог и каково истинное Слово Его, но как восхотел даровавший сие Бог: так подобно Богу делаемся милосердыми, не приходя чрез сие в равенство с Богом, не делаясь по естеству и истинными благо­детелями-потомучто благодетельствовать-не наше, но Божие изобретение,-но, поколику совершаемое по благодати для нас Самим Богом делаем мы общим и для других, не разсуждая, но просто на всех простирая благотворительность. Сим только, а не иным образом, можем и мы соделаться несколько подражателями Бога, потомучто даруемым от Него услуживаем друг другу.
   Но как хорошо и правильно понимаем сие, так читаемое в Евангелии от Иоанна место имеет тот же смысл. Ибо не сказано: как Сын во Отце, так да будем и мы. И возможно ли сие, когда Он есть Божие Слово и Божия Премудрость, а мы со­зданы из земли; Он по естеству и сущности есть Слово и истинный Бог (так говорит Иоанн: вемы, яко Сын Божий прииде и дал есть нам разум, да познаем Бога истиннаго и да будем во истиннем, в Сыне Его Иисусе Хрiсте. Сей есть истинный Бог и живот вечный (1 Иоан. V:20), а мы по усы­новлению и благодати чрез Него делаемся сынами, приобщаясь Его Духа (ибо сказано: елиws прiяша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его (Иоан. I:12)? Посему, Он есть истина, Сам о Себе свидетельствуя: Аз есмь истина (Иоан. XIV:6), чтò подтвердил и беседуя со Отцем Своим: свят %`и их во истину Твою: Слово Твое истина есть (Иоан. ХVII, 17); а мы по подражанию делаемся доброде­тельными и сынами. Итак, Спаситель сказал: да будут едино якоже и Мы (Иоан. ХVII, 22), не для того, чтобы соделались мы такими же, каков Он, но чтобы, как Он, будучи Словом, пребывает во Отце Своем, так и мы, взирая на Него и у Него заимствуя некоторый образ, стали едино друг с другом по единодушию и единству духа, и не разно­гласили подобно Коринфянам, но мудрствовали одно и то же, подобно упоминаемым в Деяниях пяти тыся­чам, которые все были как один человек (Деян. IV:32). Будем как сыны, а не как Сын, и боги, но не каков Сам Он, и милосерды как Отец, но не ка­ков Отец, а как сказано, соделавшись едино, якоже Отец и Сын; не в таком смысле будем едино, в каком по естеству Отец в Сыне, и Сын во Отце, но в каком сообразно сие с нашим естеством, в каком возможно для нас сообразовать себя с этим и научиться, как должны мы стать едино, подобно тому, как научились быть милосер­дыми; потомучто обыкновенно в единении бывают подобное с подобным, и всякая плоть входит в единение по роду. Слово нам не подобно, но подобно Отцу; поэтому, Оно по естеству и в действитель­ности есть едино со Отцем Своим, а мы, будучи однородны друг с другом, потомучто все произошли от одного, и у всех людей одна природа, делаемся друг с другом едино по расположению, имея для себя образцем естественное единение Сына со Отцем. Как кротости учил Он Своим при­мером. говоря: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирéн сердцем (Матф. XI:29), не для того, что­бы сравнились мы с Ним (сие невозможно), но чтобы, взирая на Него, пребывали всегда кроткими,— так и здесь, желая, чтобы имели мы истинное, твердое и нерасторгаемое благорасположение друг к другу, берет пример с Себя и говорит: «да будут едино, якоже и Мы. А единство Наше нераздельно: посему и они, познав в Нас нераздельное есте­ство, да сохраняют также взаимное между собою согласие». Люди же, как сказано, безопаснее подражают тому, чтò заимствуется из естества, потомучто сие пребывает одинаковым и никогда не изменяется, человеческий же нрав изменчив и, толь­ко взирая на неизменяемое по естеству, может из­бегать худаго и сообразовать себя с лучшим. И таким образом, сказанное: да и тии в Нас едино будут (Иоан. XVII:21), имеет правильный смысл.
   Если бы нам возможно было соделаться тем, чтò Сын во Отце, то надлежало бы сказать: и тии в Тебе едино да будут, как Сын во Отце. Те­перь же не сказал сего, а говоря: в Нас, пока­зал разстояние и различие, а имено, что Он единый есть в едином Отце, как единое Слово и Премудрость, мы же-в Сыне и чрез Сына во Отце. Но говоря сие, не иное чтò дал разуметь, как следующее: «Нашим единством и тии да со­делаются едино друг с другом так же, как Мы едино по естеству и в действительности: иначе, не соделаются едино, если не научатся единству в Нас». А что речение: та Нас имеет сие значение, послушай Павла, который говорит: сiя же преобразих на себе и Аполлоса, да от нас научитеся не паче написанных мудрствовати (1 Коринф. IV:6). Итак, речение: в Нас не значит: во Отце, как Сын во Отце, но есть только пример и образ, и упо­треблено вместо слов: да научатся от Нас. Как Павел для Коринфян, так и единство Сына и Отца для всех служит образцем и уроком, из котораго, взирая на естественное единство Отца и Сына, люди могут научиться, как и они должны в об­разе мыслей соделаться едино друг с другом.
   Если же в разсуждении сего изречения должно защищаться и иным образом, то можно еще сказат, что речение: в Нас равнозначительно словам: силою Отца и Сына да будут едино, говоря то же самое, потомучто без Бога невозможно стать едино. И сие опять можно найти и в Божественном слове, например: о Бозе сотворим силу (Псал. LIX:14); и: Богом прейду стену (Псал. XVII:30); и: о Тебе враги нашя избодем роги (Псал. ХLIII, 6). Итак, явно, что о имени Отца и Сына можем соделаться едино, возыметь твердый союз любви. Ибо, ту же опять мысль распространяя, Господь говорит: и Аз славу, юже дал ecu Мне, дах им, да будут едино, якоже и Мы. Весьма прилично и здесь не сказал: да будут в Тебе, как и Я в Тебе, но говорит: якоже и Мы. А говоря: якоже, показывает в сказанном не тождество, но образ и пример. Посему, Слово по­длинно и истинно имеет тождество естества со Отцем; а нам, как сказано, возможно только подра­жать. Ибо немедленно присовокупил: Аз в них и Ты во Мне, да будут совершени во едино. Здесь Го­сподь просит уже для нас чего-то бóльшаго и со­вершеннейшаго. Ибо известно, как Слово стало в нас: Оно облеклось в нашу плоть. Но и Ты во Мне, Отче, потомучто Твое Я Слово. И поелику Ты во Мне. потомучто Твое Я Слово, а Я в них по телу, и чрез Тебя совершилось во Мне спасение людей,-то прошу, и тии едино да будут по телу во Мне и по его совершению; да и тии совершени будут, имея един­ство с телом сим и в нем став едино, да все, как понесенные Мною на Себе, будут едино тело и един дух и достигнут в мужа совершенна. Ибо все мы, приобщаясь Его тела, делаемся едино тело, имея в себе единаго Господа.
   Когда же изречение сие имеет такой смысл,— еще более обличается неправословие христоборцев. Ибо, снова повторяя, скажу: если бы сказал просто и отрешенно: да будут в Тебе едино, да тии и Аз в Тебе едино будем,-то богоборцы имели бы хотя непостыдный предлог. Теперь же не просто сказал, но: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да вcu едино будут. И опять говоря: якоже, показывает, что далеко людям быть в Отце, как Он во Отце, и далеко не по месту, но по естеству. Ибо по месту ничто не далеко от Бога, все же далеко от Него по одному естеству. И как заметил я прежде, кто произносит частицу: якоже, показывает не тождество и не равенство, но пример сказуемаго сравнительно в каком-либо отношении. И сему опять можно поучиться у Самого Спасителя, Который говорит: якоже бе Иона во чреве китове три дни и три нощи, тако будет и Сын Человеческий в сердцы земли (Матф. ХП, 10). Иона был не то, что Спаситель; Иона не сходил во ад; кит был не ад, да и поглощенный Иона не извел с собою поглощенных китом, но изшел один, когда повелено было киту. Поэтому, никакого тождества и равенства, не озна­чается сим речением: якоже, а напротив того, отличается одно от другаго; сходство же Ионы по­казывается несколько выражением: три дни. Так и мы, поелику Господь говорит: якоже, не соделываемся тем же, что Сын во Отце, и Отец в Сыне; но якоже Отец и Сын, так и мы соделываемся едино по образу мыслей и по согласию духа. Спа­ситель, якоже Иона, будет в земле. Но как Спа­ситель не Иона, и Господь не так сошел во ад, как тот был поглощен, одно же с другим раз­лично: так если и мы соделаемся едино, как Сын во Отце, не будем посему то же, что Сын, и равны Ему, но совершенно от Него отличны. Потому-то о нас сказано: якоже, ибо тò, чтò не в естестве и клонится к чему-то иному, делается как есте­ственное. Посему, Сам Сын просто и без всякаго посредства есть во Отце, потомучто свойственно Ему сие по естеству; а мы, не имея сего в есте­стве своем, имеем нужду в образе и примере, чтобы и о нас сказать Ему: якоже Ты во Мне, и Аз, в Тебе.
   Когда же, говорит, будут они так совершенны, тогда уразумеет мир, яко Ты Мя послал ecu. Если бы не пришел Я и не понес на Себе дела их, то никто из них не стал бы совершенным, но все пребывали бы тленными. Поэтому, Ты и дей­ствуй в них, Отче, и как дал Мне понести сие тело, так и им Духа Твоего, да и тiи едино будут, и соделаются совершенными во Мне. Ибо соверше­ние их показывает, что было пришествие Слова Тво­его, и мир, видя их совершенными и богоносными, без сомнения, уверует, яко Ты Мя послал ecu, и Я приходил к ним. Откуда бы им приять соверше­ние, если бы Я-Слово Твое-не соделался челове­ком, прияв на Себя тело их, и не совершил дело, которое дал Мне Ты, Отче? Дело же совершено, потомучто люди, искупленные от греха, не остаются более мертвыми, но, обожившись и взирая на Нас, имеют между собою взаимный союз любви.
   Итак, мы, сколько можно было простее разсмотреть выражения сего изречения, предложили сие пространно, блаженный же Иоанн в Послании в немногих словах, и гораздо совершеннее нашего, покажет смысл написаннаго, обличит разумение нечестивых, научит, как бываем мы в Боге, и Бог в нас, а также, как мы делаемся в Нем едино, и сколько Сын отстоит от нас по есте­ству, а тем заставит наконец ариан не думать о себе, что и они будут такими же, каков Сын, чтобы иначе и им не услышать: ты же человек ecu, а не Бог (Iезек. XXVIII, 3); и: не распростирайся убог сый с богатым (Притч. ХХIII, 4). Итак, Иоанн пишет, говоря следующее: о сем разумеем, яко в Нем пребываем, и Той в нас, яко от Духа Своего дал есть нам (1 Иоан. IV:13). Итак, по данной нам благодати Духа и мы бываем в Нем, и Он в нас. И поелику Дух, Который бывает в нас, есть Божий, то и мы, имея в себе Духа, справед­ливо почитаемся пребывающими в Боге, а таким образом и Бог бывает в нас. Следовательно, не как Сын во Отце, так и мы бываем во Отце. Сын не делается причастником Духа, чтобы чрез это быть Ему во Отце. Не Он приемлет Духа, а паче Сам подает Его всем, и не Дух сочетавает Сына со Отцем, но паче Дух приемлет от Слова. И Сын во Отце, как собственное Его Слово и сияние. А мы без Духа чужды Богу и далеки от Него, причастием же Духа сочетаваемся с Боже­ством; почему, быть нам во Отце есть не наше, но сущаго и пребывающаго в нас Духа, пока со­храняем Его в себе исповеданием, как опять го­ворит Иоанн: иже аще исповесть, яко Иисус есть Сын Божий, Бог в нем пребывает, и той в Бозе (1 Иоан. IV:15).
   Итак, какое подобие и какое равенство у нас с Сыном? Или, не обличаются ли ариане всеми, особливо Иоанном, что иначе Сын во Отце, иначе бываем в Нем мы? И мы никогда не будем такими, каков Он, и Слово не таково, как мы, разве еретики и теперь, как и всегда, осмелятся сказать, что Сын и Сам стал во Отце по при­частию Духа и за превосходство дел. Но и сие опять даже в мыслях только допустить до крайности не­честиво. Ибо Он, как сказано, дает Духу, и что имеет Дух, имеет сие от Слова (Иоан. ХVI, 15).
   Итак, Спаситель, говоря о нас: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в, Тебе, да и тии в Нас едино будут, не означает сим, что будем иметь с Ним тождество, ибо примером Ионы доказано и это. Но это есть моление ко Отцу, как написал Иоанн, чтобы чрез Него подавался верующим Дух, чрез Котораго и надеемся быть в Боге и сочетаться с Ним. Поелику Слово во Отце, а Дух дается Сло­вом, то хощет, чтобы прияли мы Духа, и чтобы, когда приимем Его, имея в себе Духа Слова, сущаго во Отце, оказались и мы по Духу соделавши­мися едино в Слове, а чрез Слово и во Отце. Если же говорит: «как Мы», то сие не иное чтò зна­чит, как следующее: таковая данная благодать Духа да соделается в учениках неутратимою и непреложною. Ибо чтò, по сказанному прежде, Слову во Отце естественно, о том желает, чтобы и нам чрез Духа дано сие было непреложно. Зная сие, Апо­стол сказал: кто ны разлучит от любве Божия (Римлян. VIII, 35)? Нераскаянна бо дарования Божия и благодать призвания (XI, 29). Следовательно, Дух пре­бывает в Боге, а не мы сами по себе. Как мы- сыны и боги по сущему в нас Слову, так будем в Сыне и во Отце, и будем почитаемы соделав­шимися едино в Сыне и во Отце; потомучто в нас тот же Дух, Который и в Слове, сущем во Отце. Посему, когда отпадает кто от Духа по причине какого-либо порока, то хотя непреложная благодать пребывает в желающих, если кто по падении раскаевается, однакоже, сей падший уже не в Боге, потомучто отступил от него сущий в Боге святый и утешительный Дух; напротив же того, согре­шающий будет в том, кому подчинил себя, как было сие с Саулом. Ибо Дух Господень отступи от него, и давляше его дух лукавый (1 Царств. ХVI, 14).
   Слыша сие, надлежало бы наконец устыдиться богоборцам и не воображать себя равными Богу. Но они не разумеют сего; ибо сказано: нечестивый не разумеет разума (Притч. XXIX:7). Они не тер­пят благочестивых словес, потомучто тяжко им и слышать их. Ибо вот, как неутомимые в злочестии, ожесточенные подобно фараону, видя и слыша опять в Евангелиях повествуемое о человечестве Спасителя, по примеру Самосатскаго, забыли совер­шенно Отчее Божество Сына и дерзким языком смело говорят: «как может быть от Отца по естеству и уподобляться Ему по сущности Сын, Ко­торый говорит: дадеся Ми всяка власть (Матф. XXVIII:18); и: Отец не судит никому же, но суд весь даде Сынови (Иоан. V:22); и: Отец любит Сына и вся даде в руце Его. Веруяй в Сына имать живот веч­ный (Иоан. III:35—36); и еще: вся Мне предана суть Отцем Моим.... ни Отца кто знает, токмо Сын, и ему же аще восхощет Сын открыти (Матф. XI:27); и еще: все, еже даст Мне Отец, ко Мне приидет» (Иоан. VI:37)? Потом еретеки присовокупляют: «если бы Он был, как утверждаете, Сыном по естеству, то не имел бы нужды приимать, но, как Сын, имел бы сие по естеству. Или, как может быть по естеству истинною силою Отчею. Кто во время страданий говорит: ныне душа Моя возмутися, и что реку? Отче, спаси Мя от часа сего, но сего ради приидох на час сей. Отче, прослави имя Твое. Прииде же глас с небесе: и прославих, и паки прославлю (Иоан. XII:27—28)? Подобно также сему сказал Он: Отче, аще возможно есть, да мимоидет чаша сия (Матф. XXVI:39). И сия рек Иисус возмутися духом, и свидетелствова и рече: аминь, аминь глаголю вам, яко един от вас предаст Мя» (Иоан. XIII:21). И при сем говорят зломудренные: «если бы Он был силою, то не страшился бы, но и другим подавал бы силу». Потом говорят: «если бы Он был по естеству истинною и собственною Отчею Премудростию, то почему написано: Иисус преспеваше премудростию и возрастом, и благодатию у Бога и чело­век (Лук. II. 52)? И пришедши во страны Кесарии Филипповы, спрашивал учеников: кого Мя глаголют человецы быти (Матф. XVI:13)? И пришедши в Ви­фанию, спрашивал: где лежiт Лазарь (Иоан. XI. 34)? Сверх того, говорил ученикам: колико хлебы имате (Марк. VI:38)? Почему же, говорят, Тот есть Премудрость, Кто преспевает премудростию, и не знает того, о чем желал узнать от других?» Еще же говорят они и следующее: «как собственным Отчим Словом, без Котораго, как мудрствуете вы, Отец никогда не был, и чрез Котораго все творит, может быть Тот, Кто на кресте говорит: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя ecu оставил (Матф. XXVII:46)? И прежде сего молится Он: Отче, про­слави имя Твое (Иоан. XII:28); прослави Мя, Ты, Отче, славою, юже имех у Тебе прежде мир не бысть (Иоан. ХVII, 5), и в пустыне молился, и повелел учени­кам: молитеся, да не внидете в напасть, и сказал: дух бодр, плоть же немощна (Матф. XXVI:41), и: о дни же том или о часе никтоже весть, ни Ангели, ни Сын» (Марк. XIII:32). Потом опять и в разсуждении сего говорят сии жалкие: «если бы Сын, по вашему разумению, существовал у Бога вечно, то не был бы Ему неизвестен день, напротив того, Он знал бы, как Слово, и Соприсущий не был бы оставлен, не стал бы просить о приятии славы, имея ее во Отце, и вообще, не стал бы мо­литься, потомучто, как Слово, ни в чем не имел бы нужды. Но поелику Он-тварь и в числе полу­чивших бытие, то и говорил таким образом, и имел нужду в том, чего не имел, потомучто тварям свойственно иметь недостаток и нужду в том, чего не имеют».
   На подобныя речи отваживаются злочестивые; но разсуждающих так должно смело спросить: почему вообще Слово соделалось плотию? Или присовокупить еще: как Ему, будучи Богом, можно было соде­латься человеком? Или: как Безплотный мог по­нести на Себе тело? Или, и по-иудейски сказать с Каиафою: почему вообще Христос, будучи человеком, творил Себя Богом? Так, или подобно сему ро­птали тогда Иудеи, взирая на Христа, а ныне ариане, читая о Нем, не веруют и впадают в хулы. Если кто, сличив слова тех и других, подверг­нет их изследованию, то непременно найдет, что те и другие вдаются в то же неверие, у тех и у дру­гих равная дерзость нечестия, у тех и у других общая пря с нами. Иудеи говорили: как, будучи человеком, может быть Богом? Ариане же говорят: если был истинный Бог от Бога, то как мог соделаться человеком? И как Иудеи соблазня­лись и посмевались, говоря: не претерпел бы Он креста, если бы Божий был Сын,-так ариане, став прямо с ними в ряд, говорят нам: как смеете вы называть собственным Словом Отчей сущности Имеющаго тело, почему и претерпел сие? Потом, как Иудеи искали убить Господа за то, что Бога называл Отцем Своим и творил Себя равным Богу, делая то же, чтò делает Отец,-так ариане и сами научились говорить: не равен Он Богу. Бог не собственный по естеству Отец Слова, и ищут смерти тех, которые не так думают. И еще Иудеи говорят: не Сей ли есть Сын Иосифов, Егоже мы знаем отца и Матер? како убо глаголет: прежде даже Авраам не быст, Аз есмь, и: с небесе снидох (Иоан. VI. 42: VIII, 58)? Внимают им и ариане, равным обра­зом говоря: как может быть Словом или Бо­гом, Кто, как человек, спит, плачет, спраши­вает? Те и другие за то, чтò в Спасителе было человеческаго по причине носимой Им на Себе плоти, отрицают вечность и Божество Слова. Итак, поелику такое безумие есть Иудейское, и Иудейское занятое у предателя Иуды, то пусть ариане или явно исповедуют себя учениками Каиафы и Ирода, не прикрывая Иудейства именем Христианства, и совер­шенно, как говорили мы и прежде, отрицают при­шествие Спасителя во плоти (это мудрование свой­ственно их ереси); или, если, в угождение Констан­цию и обольщенным ими, боятся явно иудействовать и обрезаться, то не говорят свойственнаго Иудеям. Ибо справедливо-отвращаться мудрования тех, от имени которых отказываются.
   Да будет же известно арианам, что мы Христи­ане. Мы Христиане, и нам свойственно хорошо по­нимать сказанное о Спасителе в Евангелиях, и как вместе с Иудеями не метать в Него камнями, если слышим о Божестве и о Его вечности, так вместе с вами не соблазняться теми смиренными речениями, какия ради нас употребляет, как человек. Посему, если и вы желаете быть Христианами, то отложите ариево безумие, и слух свой, осквер­ненный хульными речениями, омойте словесами благо­честия, зная, что, как-скоро, перестав быть арианами, оставите зломудрие нынешних Иудеев, тотчас, как из тьмы, возсияет вам истина, и не будете уже укорять нас, что признаем двух вечных, но и сами узнаете, что Господь есть истинный и по есте­ству Божий Сын, и познается не просто вечным, но соприсущим Отчей сущности. Ибо именуются вечными и такия вещи, которых Он есть Зижди­тель. Так, в псалме двадцать-третьем написано: возмите врата князи вашя, и возмитеся, врата вечная (Псал. XXIII:9); но явно, что и сии врата сотво­рены Им. Если же Он есть Зиждитель вечнаго, то может ли кто из нас сомневаться еще, что Он превыше и сего вечнаго? Но Господь познается не столько по вечности, сколько по тому, что Он Божий есть Сын. Ибо будучи Сыном, не отлучен от Отца, и не было, когда бы Он не был, напро­тив того, Он всегда, и будучи образом и сиянием Отца, имеет и Отчую вечность.
    Посему, сколько еретики изобличили себя худо понимающими те изречения, какия выставляли они на вид, сие можно видеть из сказаннаго нами прежде кратко; но что и в разсуждении изречений, ныне представляемых ими из Евангелий, разумение их оказывается неосновательным, сие удобно можно ви­деть, если и теперь особенно обратимся к цели на­шей христианской веры, и приняв ее для себя за правило, будем, как сказал Апостол, внимательны к чтению Богодухновеннаго Писания (1 Тимоф. IV, 13). Ибо христоборцы, не уразумев сей цели, совратились с пути истины и преткнулись о камень претыкания (Римл. IX:23), мудрствуя паче, нежели как должно мудрствовать. Итак, цель сия и отличительная черта Святаго Писания, как неоднократно говорили мы,-возвестить нам о Спасителе две истины: что Он всегда был Бог, и есть Сын, будучи Словом, сиянием и Премудростию Отца, и что напоследок, ради нас приняв на Себя плоть от Девы Богоро­дицы Марии, соделался человеком. И можно нахо­дить, что сие дается разуметь во всем Богодухно­венном Писании, как сказал Сам Господь: испы­тайте Писаний, яко та суть свидетелствующая о Мне (Иоан. V:39). Но чтобы, собирая во едино все из­речения, не написать много, удовольствуемся тем, что, вместо всех мест, приведем на память сле­дующия. Иоанн говорит: в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово, Сей бе искони к Богу. Вся Тем быша, и без Него ничтоже быст (Иоан. I:1—4); потом: Слово плоть бысть, и вселися в ны, и видехом славу Его, яко единороднаго от Отца (14). И Павел пишет: Иже во образе Божии сый, не восхищением непщева равен быти Богу, но Себе ума­лил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек, смирил Себе,послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Филип. II:6—8). Ибо кто, начав с сего, с тою же мыслию пройдет все Писание, тот увидит, как в начале сказал Слову Отец: да бу­дет свет (Быт. I:4), да б %`удет твердь (6), сотво­рим человека (26), при скончании же веков посла Его в мир, не да судит мирови, но да спасется Им мир (Иоан. III:17); и написано: се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог (Матф. I:23). Посему, чи­тающий Божественное Писание да изучает и ветхо­заветныя изречения, и в Евангелиях да усматривает Господа, соделавшагося человеком. Ибо сказано: Слово плот бысть, и вселися в ны.
    Слово соделалось человеком, а не снизошло в человека. И сие необходимо знать, чтобы злочестивые, остановившись на сем, не обольстили иных и обольщенные не подумали, что, как в прежния вре­мена в каждом из святых было Слово, так и ныне низошло Оно в человека, и освятило его, и явилось в нем, как и в прочих людях. Ибо если бы так это было, и Слово явилось только в человеке, то не было бы в сем ничего необыкно­веннаго, и видящие не дивились бы и не стали гово­рить: кто есть Сей (Матф. VIII:27)? И почему Ты, человек сый, твориши Себе Бога (Иоан. X:33)? Привычно было для них слышать, что было Слово Господне к каждому пророку. Поелику же теперь Само Божие Слово, Имже вся быша, снизошло до того, что соделалось и Сыном Человеческим, и смирило Себя, зрак раба приим, то посему Иудеям крест Христов есть соблазн, нам же Хрiстос Божия сила и Божия премудрость (1 Коринф. I:24). Ибо, как сказал Иоанн, Слово плоть бысть; Писанию обычно человека называть плотию, как сказано чрез пророка Иоиля: излiю от Духа Моего на всяку плоть (Iоил. II, 28); и как Даниил сказал Астиагу: не покланяюся кумиром руками сотворенным, но живому Богу, сотворшему небо и землю и владущему всякою плотию (Дан. XIV:5). И Даниил и Иоиль род челове­ческий называют плотию. Итак, в древности к каждому из святых бывало Слово, и освящало приемлющих Его искренно, но когда раждались они,-не говорилось, что Слово соделалось чело­веком, и когда страдали,-также не говорилось, что Слово пострадало. Когда же от Марии пришел едино в кончину веков, во отметание греха (Евр. IX:26), потомучто, так благоволив, Отец посла Сына Своего, раждаемаго от жены, бываема под законом (Галат. IV:4),-тогда говорится, что Слово, восприяв на Себе плоть, соделалось человеком, и в ней (как сказал Петр: Хрiсту убо посnрадавшу за ны плотию 1 Петр. IV:1) пострадало за нас, чтобы явно стало, и все мы уверовали, что, всегда будучи Богом, освящая тех, к кому прихо­дило, и все устрояя по воле Отца, напоследок ради нас соделалось Слово человеком, и, как говорит Апостол. Божество обитало во плоти телесне (Колос. II:9). А сие значит, что Слово, будучи Богом, имело собственное тело, и, употребив его как ору­дие, ради нас соделось человеком.
    И поелику Слово было во плоти, то о Нем сказуется свойственное плоти, например: алкание, жажда, страдание, утруждение, и все тому подобное, чтò удобоприемлемо для плоти. Дела же свойствен­ныя Самому Слову, каковы: воскресение мертвых, дарование прозрения слепым, изцеление кровоточивой, совершало Оно посредством тела Своего. И Слово немощи плоти носило на Себе, как собственныя, потомучто плоть сия была Его; и плоть служила делам Божества, потомучто в ней пребывало Бо­жество, и тело было Божие. Хорошо сказал про­рок: понесе (Исаия LIII, 11); не сказал: исцелил наши немощи, чтобы Слову, как сущему вне тела и исцелившему только оное, чтò и всегда делало, не оставить людей снова повинными смерти; но Оно носит наши немощи, несет наши грехи, чтобы видно было, что ради нас соделалось человеком, и тело, на себе носяще сии немощи, есть Его собствен­ное. И как Само Слово не потерпело вреда, вознесши, как сказал Петр, грехи нашя на теле Своем на древо (1 Петр. II:24): так мы, люди, осво­бодились от своих страстей и исполнились правды Слова. Посему, когда страдала плоть, не вне ея было Слово; почему и страдание называется Его страда­нием. И когда Божески творило Оно дела Отца,-не вне Его была плоть, но опять в самом теле творил сие Господь. Потому и соделавшись челове­ком, говорил: аще не творю дела Отца Моею, не имите Ми веры: аще ли творю, аще и Мне не веруете, делóм Моим веруйте: да разумеете, яко во Мне Отец, и Аз в Нем (Иоан. X:37—38). Конечно, когда нужно было возставить Петрову тещу огнем жегому (Матф. VIII:14), тогда по-человечески про­стер руку, а Божески прекратил болезнь. И сле­пому от рождения от плоти человеческой сотворил плюновение, и Божески отверз очи брением. И Лазаря, как человек, воззвал человеческим гла­сом, а Божески, как Бог, воскресил Лазаря из мертвых.
    Все же так делалось и показывало, что не мечтанием, но действительно имел тело. И Господу, облекшемуся в плоть человеческую, прилично было облечься в совершенную плоть со всеми свойствен­ными ей страданиями, чтобы, как тело именуется собственным Его телом, так и телесныя страда­ния именовались Его только собственными, хотя и не касались Божества Его. Если бы тело принадлежало иному, то и страдания именовались бы страданиями сего инаго. А если это-плоть Слова (ибо Слово плоть бысть), то необходимо и страданиям плоти именоваться страданиями Того, чья плоть. А кому приписываются страдания, каковы особливо: быть осужденным, быть предану на биение, а также жажда, крест, смерть и другия немощи телесныя, того и составляют они заслугу и благодать. Посему, со­образно с истиною и прилично, таковыя страдания приписываются не иному кому, но Господу, чтобы и благодать была от Него, и мы соделались не слу­жителями иного кого, но истинно богочестивыми; потомучто не кого-либо из созданных, не простаго какого человека, но по естеству сущаго от Бога и истиннаго Сына, и когда соделался Он человеком, призываем тем не менее именуя Господом и Бо­гом и Спасителем.
    Кто жь не подивится сему? Или кто не согла­сится, что воистину Божие это дело? Ибо если бы дела свойственныя Божеству Слова совершились не посредством тела, то человек не был бы обожен. И наоборот, если бы свойственное плоти не при­писывалось Слову, то человек не освободился бы от сего совершенно, но хотя, как сказали мы прежде, избавился бы не надолго, однакоже в нем оста­вались бы еще грех и тление, как было это с людьми, жившими прежде. И это очевидно. Многие соделались святыми и чистыми от всякаго греха: Иеремия был освящен от матерняго чрева (Iерем. I, 5); Иоанн, носимый еще во чреве, взыграся радощами от гласа Богородицы Марии (Лук. I:44). Однакоже, царствова смерть от Адама даже до Моvсеа и над несогрешившими по подобию преступления Адамова (Римлян. V, 14). А таким образом, люди тем не менее оставались смертными, тленными, доступными свойственным естеству страданиям. Теперь же, по­елику Слово соделалось человеком и Себе усвоило свойственное плоти, сие не касается уже тела по причине бывшаго в теле Слова, но истреблено Им, и люди не остаются уже грешными и мертвыми по своим страстям, но, востав силою Слова, навсегда пребывают безсмертными и нетленными. Посему, когда раждается плоть от Богородицы Марии, родив­шимся именуется Тот, Кто другим дает бытие, чтобы на Себя перенести Ему наше рождение, и нам, как единой земле, не отходить в землю, но, соче­тавшись с Словом, Которое с неба, от Него быть возведенными на небо. Посему не без причины пере­нес Он на Себя также и прочия немощи тела, что­бы мы уже не как человеки, но как свои Слову, стали причастниками вечной жизни. Ибо не уми­раем уже по прежнему бытию во Адаме, но поелику бытие наше и все телесныя немощи перенесены на Слово, то возстаем от земли по разрешении клятвы за грех Тем, Кто в нас и за нас соделался клятвою. И сие справедливо. Как все мы от земли сущие умираем в Адаме, так, возродив­шись свыше водою и Духом, все оживотворяемся во Христе, потомучто плоть наша есть уже как-бы не земная, но с Словом приведенная в тож­дество Самим Божиим Словом, Которое ради нас плоть бысть.
   Но чтобы точнее уразуметь и безстрастие есте­ства в Слове, и немощи, приписываемыя Ему по причине плоти, хорошо выслушать блаженнаго Петра. Ибо он может быть достоверным свидетелем о Спасителе. Итак пишет он в своем послании, говоря: Христу убо пострадавшу за ны плотию (1 Петр. IV:1). Следовательно, когда сказуется о Христе, что алчет, жаждет, утруждается, не знает, спит, плачет, просит, убегает, раждается, отказывается от чаши, и вообще, приписывается Ему все свой­ственное плоти, каждый раз справедливо будет по­вторять то же. Так, Христос алчет и жаждет за ны плотию; именует Себя незнающим, заушается и утруждается за ны плотию: и еще, возносится на крест (Иоан. XII:37), раждается, возрастает плотию; страшится, скрывается плотию; говорит: аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. XXVI:39), терпит биение, приемлет раны плотию; и вообще, все подобное сему восприемлет на Себя плотию. Посему и сам Апостол сказал: Хрiсту убо пострадавшу, не Божеством, но: за ны. плотию, чтобы разумеемы были страдания, не Самому Слову по естеству свой­ственныя, но свойственныя по естеству самой плоти. Поэтому, никто да не соблазняется тем, что в Господе есть человеческое, а напротив того, да знает, что Само Слово по естеству безстрастно, и однакоже, по причине плоти, в которую облеклось Оно, ска­зуется о Нем это; потомучто свойственно сие плоти, а тело стало собственным телом Спасителя. И Он, как безстрастный по естеству, и пребывает без­страстным, не терпя от сего вреда, но паче, уничтожая и истребляя все сие; люди же, так-как немощи их перешли на Безстрастнаго и истреблены, и сами уже на веки делаются безстрастными и сво­бодными от немощей, как учит Иоанн, говоря: и весте, яко Он явися, да грехи нашя вóзмет, и греха в Нем несть (1 Иоан. III:5).
   Поелику сие так, то никто из еретиков не будет вопиять: почему возстанет плоть по природе смертная? Почему, если возстанет, опять не будет алкать, жаждать, страдать, и не останется смертною? Почему, хотя она из земли произошла, прекратится в ней тò, чтò ей естественно? Иначе, плоть могла бы отвечать такому упорному еретику: «хотя я из земли, по природе смертная, но впоследствии стала плотию Слова; Само Слово, хотя Оно безстрастно, по­несло на Себе мои страдания, и я сделалась, свобод­ною от них, и от рабства им уволена освободив­шим меня от них Господом. Если вопиешь на то, что избавилась я от естественнаго тления, то смо­три, не вздумай вопиять и на то, что Слово Божие восприяло на Себя мой рабский образ». Как Го­сподь, облекшись плотию, соделался человеком, так мы люди, восприятые Словом, обожаемся ради плоти Его и уже наследуем вечную жизнь.
   Сие по необходимости подвергли мы предваритель­ному изследованию, чтобы нам, если увидим Спа­сителя божески что-либо совершающаго, или изре­кающаго, орудием собственнаго тела Своего, раз­уметь, что делает Он сие, как Бог; и опять, если увидим Его по-человечески говорящаго, или стра­ждущаго, не оставаться в неведении, что, понесши на Себе плоть, соделался Он человеком, и таким образом делает и говорит это. Зная свойственное тому и другому естеству, видя и разумея, что тò и другое совершается одним, право будем веровать и никогда не впадем в заблуждение. Если же кто, взирая на совершаемое Словом божески, будет от­рицать тело, или, взирая на свойственное телу, бу­дет отрицать плотское пришествие Слова, или по человеческим действиям Слова станет думать о Нем низко,-то таковый, как Иудейский корчемник, мешая вино с водою, почтет крест соблазном, а как язычник, признает проповедь буйством. Сие и постигло богоборцев ариан. Ибо, взирая на человеческия дела Спасителя, почли Его тварию. По­сему, и взирая на Божеския дела Слова, надлежало им отрицать бытие тела Его и сопричислить уже себя к манихеям.
   Но пусть, хотя поздно, вразумятся они, что Слово плоть бысть; а мы, держась цели веры, признаем имеющим правильный смысл то, чтò понимают они худо. Сказанное: Отец любит Сына и вся даде в рýце Его (Иоан. III:35), и: вся Мне предана суть Отцем Моим (Матф. XI:26), и: не могу Аз о Себе творити ничесоже. Якоже слышу, сужду (Иоан. V:30), и все подобныя сим изречения показывают не тò, что Сын некогда не имел сего. И почему же того, чтò имеет Отец, не имело вечно единое по сущности Отчее Слово и Премудрость. не имел Тот. Кто говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть, и Мое принадлежит Отцу (Иоан. XVI:15; XVII, 10)? Если, чтò принадлежит Отцу, тò принадлежит и Сыну, а Отец имеет это всегда,-то явно, что все, чтò имеет Сын, поколику сие принадлежит Отцу, всегда есть в Сыне. Итак, не потому сказал сие, что некогда не имел, но потому, что Сын, чтò ни имеет, имея сие вечно, имеет от Отца. Чтобы иный, видя Сына имеющим все, чтò имеет Отец, и введенный в заблуждение сим безразличным подобием и тождеством того, чтò имеет, не вознечествовал, как Савеллий, и не почел Сына Отцем,-говорил Сын: дадеся Ми(Матф. XXVIII:18), и: прiях (Иоан. X:18), и: Мне предана суть, пока­зывая сим тò одно, что Он не Отец, но Отчее Слово и вечный Сын, по подобию со Отцем вечно имеющий тò, чтò имеет от Отца. Поелику же Он Сын, то от Отца имеет все, чтò ни имеет у Себя вечно.
   А что речения: дадеся, предана, и подобныя сим не умаляют Божества в Сыне, напротив же того, более доказывают, что Он истинно Сын, сие можно дознать из самых сих изречений. Ибо если вся предана Ему, то во-первых отличен Он от всего, чтò приял: а потом, будучи наследником всего, есть единственный и собственный по сущности Отчий Сын. А если бы Он был один из всех, то не был бы наследником всего, но и каждый приимал бы, сколько восхотел бы и дал Отец. Теперь же Он, приемля все, есть иный от всего, и единственный собственный Отчий Сын А что речения: дадеся и предана и все им подоб­ныя не показывают, что Сын некогда не имел.— сие можно видеть из другаго подобнаго изречения. Сам Спаситель говорит: якоже Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе (Иоан. V:26). Словом: даде дает разуметь о Себе, что Он не Отец, а словом: тако показывает естественное подобие и единство Сына со Отцем. Поэтому, если было, когда не имел Отец, то явно, что было, когда не имел и Сын. Ибо как имеет Отец, так имеет и Сын. А если нечестиво-говорить это, гораздо же благочестивее-сказать, что Отец всегда имеет, то, когда говорит Сын, что, как имеет Отец, так имеет и Сын, со­вместно ли с чем утверждать еретикам, что Он имеет не так, но иначе? Посему, более достойно веры Слово, и всегда имея все тò, чтò именует Себя приявшим, имеет это от Отца. Отец имеет не от кого-либо, а Сын имеет от Отца. Как в разсуждении сияния, если самое сияние скажет: «свет дал мне освещать всякое место, и я осве­щаю не от себя, но как хочет сие свет», то, говоря сие, покажет не тò, что некогда не имело оно сего, а напротив следующее: «я собственность света, и все, чтò принадлежит ему, есть мое»; так, и еще в большей мере, должно представлять себе и о Сыне. Отец, все дав Сыну, все опять Сам имеет в Сыне. И когда имеет Сын, Отец опять имеет это, потомучто Божество Сына есть Божество Отца. Так, Отец в Сыне промышляет о всем. Посему, таков смысл подобных сим изречений.
   А что касается до сказаннаго о Спасителе по-человечески, то и сие также имеет благочестивый смысл. Ибо для того и входили мы в изследование таковых реченiй, чтобы нам,-если услышим Его спрашивающаго: где лежит Лазарь, и когда, пришедши в пределы Кесарии, вопрошает Он: кого Мя глаголют человецы быти (Матф. XVI:13)? и: колико хлебы имате (Марк. VI:38)? и: что хощета, да сотворю вама (Матф. XX:32)?-из сказаннаго прежде всего уразумевать правильный смысл сих изречений и не соблазняться подобно христоборным арианам. И во-первых, сим нечестивым должно сказать следующее: почему думают, что Спаситель не знает? Кто спрашивает, тот не по незнанию непременно спрашивает; напротив того, и ведущему можно спрашивать о том, чтò знает. И действительно, Иоанн о Христе, вопрошающем: колико хлебы имате? знал, что Он не был в неведении, а напротив ведал сие. Ибо говорит: сие же глаго­лаше искушая Филиппа: Сам бо ведяше, что хощет сотворити (Иоан. VI:6). А если знал, чтò творил, то и спрашивал не по неведению, но зная. А по­добно сему, должно понимать и другия таковыя же изречения, именно, когда спрашивал Господь: где лежит Лазарь? или: кого Мя глаголют человецы быти?— спрашивал не как незнающий, но знал то, о чем спра­шивал, ведая, чтò хощет сотворити. А таким обра­зом, ухищрение еретиков немедленно ниспровергается.
   Если же еще будут упорствовать в разсужде­нии того, что Христос спрашивал, то пусть слы­шат, что в Божестве нет неведения, а плоти, как сказано, свойственно неведать. И что сие спра­ведливо, то смотри, как Господь, вопрошавший: где лежит Лазарь? когда не был еще на месте, а на­ходился далеко, говорил: Лазарь умре (Иоан. XI:14), и сказывал, где умер. И Кого еретики почитают неведущим, Тот предузнает помышления учеников, ведает, чтò в сердце у каждаго и чтò в чело­веке; а чтò еще важнее, Он один знает Отца и говорит: Аз во Отце, и Отец во Мне (Иоан. XIV:10). Итак, не для всякаго ли очевидно, что неведение свойственно плоти, Само же Слово, поколику Оно- Слово, знает все и прежде события. Оно, и когда соделалось человеком, не перестало быть Богом, и не избегает человеческаго, потомучто Оно-Бог. Да не будет сего. Напротив же того, будучи Бо­гом, прияло на Себя плоть, и будучи во плоти, обожило плоть. И как вопрошало во плоти, так в ней же и воскресило мертваго, и всем показало, что Животворящий мертвых и воззывающий душу тем паче знает тайны всех. Оно ведало, где ле­жит Лазарь, однакоже вопрошало. Поступило же так все ради нас претерпевшее всесвятейшее Божие Слово, чтобы таким образом понести на Себе и неведение наше, даровать нам познание единаго истиннаго Его Отца и Его Самого, ради нас послан­наго во спасение всех;-а выше этой милости и быть ничего не может.
   Посему и об изречениях, представляемых ере­тиками, когда говорит Спаситель: дадеся Ми власть (Матф. XXVIII:18), и: прослави Сына Твоего (Иоан. XVII:1); и когда Петр говорит: дана Ему власть, знаем, что все сказано в том же смысле, потомучто говорится все сие по-человечески, по причине тела. Ибо, хотя не имеет нужды, однакоже сказуется как-бы Сам приявшим, чтò приял по чело­вечеству, чтобы опять, так-как приемлет Господь, и так-как на Нем почивает даяние, твердою пребывала благодать. Простый человек, прияв, может и лишиться приятаго: и сие видно стало на Адаме, потомучто он, прияв, утратил. Но чтобы благодать соделалась неотъемлемою и постоянно со­блюлась у людей, для этого Он присвояет Себе даяние, как человек, называет Себя приявшим власть, которую всегда имеет, как Бог; просла­вляющий других говорит: прослави Мя, желая по­казать, что имеет плоть, которой нужно прославле­ние. Посему, когда приемлет плоть, поелику приемлю­щая плоть в Нем, и прияв оную, соделался Он человеком, то Себя именует как-бы приявшим. Итак, если, как говорено было неоднократно, Слово не соделалось человеком, то пусть, по словам вашим, Слову принадлежит и приятие, и нужда в прославлении, и неведение. А если соделалось чело­веком (ибо и действительно соделалось), то человеку принадлежит и приять, и иметь нужду, и не ведать.
   Почему же Дающаго почитаем приемлющим, о Том, Кто снабдевает других, предполагаем, что имеет нужду, и Слово, как несовершенное и имеющее нужду, отделяем от Отца, а человече­ство лишаем благодати? Если Само Слово, поколику Оно-Слово, ради Себя и приемлет и прославлено, если Оно по Божеству прославлено и воскресло, то какая надежда людям? Они, как и были, остаются нагими, и жалкими, и мертвыми, ни мало не уча­ствующими в дарованном Сыну. Для чего же Слово и приходило и плоть бысть? Если для приятия того, чтò, говорит Оно, приняло, ежели прежде не имело сего, то по необходимости Оно должно благодарить тело, потомучто, когда стало с телом, тогда при­няло от Отца, чего не имело до снисшествия в плоть; а из сего оказывается, что Оно Само паче усовершилось чрез тело, нежели тело чрез Него. Но это-иудейское мудрование. А если Слово приходило искупить род человеческий, и чтобы людей освя­тить и обожить, Слово плоть бысть (ибо для сего и стало Оно плотию),-то кому уже не явно, что если именует Себя приявшим что-либо, когда стало пло­тию, то именует относительно не к Себе, но к плоти? Во плоти был Именующий Себя приявшим; плоти и дарования были даны чрез Него Отцем.
   Разсмотрим же, чтò такое было, чего просил Он Себе, и вообще, чтò такое именовал Он Себя приявшим, чтобы хотя этим могли быть пристыждены еретики. Итак, просил Себе славы и сказал: вся Мне предана быша (Лук. X:22). И по вос­кресении говорит, что приял всякую власть. Но и прежде нежели сказал: вся Мне предана быша, был Господом всего: ибо вся Тем быша (Иоан. I:3), и един Господ, Имже вся (1 Коринф. VIII. 6). И прося славы, был и есть Господом славы, как говорит Павел: аще быша разумели, не быша Господа славы распяли (1 Коринф. II:8). Ибо имел и ту славу, о какой просил, говоря: славою, юже имел у Тебе, прежде мир не бысть (Иоан. ХVII, 5). И ту власть, какую приявшим Себя наименовал по воскре­сении, имел прежде сего приятия и прежде воскре­сения, потомучто Сам от Себя запрещал сатане, говоря: иди за Мною, сатано (Матф. IT, 10), ученикам же дал над ним власть, когда возвратив­шимся им сказал: видех сатану яко молнию с небесе спадша (Лук. X:18). Но чтò и еще именовал Себя приявшим, тò оказывается имевшbм и до при­ятия, потомучто изгонял бесов, Сам разрешал, чтò было связано сатаною, как учинил сие над дщерию Авраамлею (Лук. XIII:16); отпускал грехи, говоря разслабленному и жене, помазавшей ноги: отпущаются греси твои (Матф. IX:2. Лук. VII:48); воскрешал мертвых; обновил бытие слепаго, даро­вав ему зрение, и совершил это, не отложив до того времени, когда приимет, но как властитель. Почему и из сего явствует, что, соделавшись че­ловеком и по воскресении, то самое, чтò имел Он, как Слово, именует Себя приявшим по человече­ству, чтобы чрез Него люди на земле, как соде­лавшиеся причастниками Божественнаго естества, имели наконец власть над бесами, а на небесах, как освободившиеся от тления, вечно царствовали. Вообще же надобно знать, что если именует Себя приявшим что-либо, не как неимевший приял Он сие, потомучто Слово, будучи Богом, имело это всегда, именуется же теперь приемлющим по чело­вечеству, чтобы, по приятии сего плотию в Нем, от нея уже твердым пребыло и в нас. Такой имеет смысл и сказанное Петром: приемь от Бога честь и славу (2 Петр. I. 17), покоршымся Ему Ангелом (1 Петр. III:22). Как по человечеству Он вопрошал и по Божеству воскресил Лазаря, так говорится по человечеству о Нем: приемь: покорность же Ангелов доказывает Божество Слова.
   Поэтому, умолкните, богоненавистники, и не уни­жайте Слова, не отъемлите у Него единаго со Отцем Божества, как у имеющаго в чем-либо нужду, или у неведущаго, чтобы не возвергнуть вам на Христа своих недостатков, как сделали Иудеи, метавшие тогда в Него камнями. Все сие принадле­жит не Слову, как Слову, но свойственно человекам. И как слыша, что он плюну (Иоан. IX:6), простер руку (Матф. VIII. 3), воззвал Лазаря, дей­ствия сии, хотя и совершены они с помощию тела, называем не человеческими, но Божиими,-так, если в Евангелии о Спасителе сказуется что-либо человеческое, то вникая, опять в свойство сказуемаго и находя сие чуждым Богу, приписываем это не Божеству Слова, но Его человечеству. Ибо, хотя Слово плоть бысть, но немощи суть собственность плоти; и хотя плоть стала богодвижима в Слове, но благодать и сила принадлежат Слову. Дела От­чия совершал Он с помощию плоти, и тем не менее видимы также были в Нем немощи плоти. Так Он вопрошал-и воскресил Лазаря; возра­жал Матери, говоря: не у прiиде час Мой (Иоан. II:4).-и в то же время соделал воду вином, потомучто во плоти был истинный Бог, и Слово имело истинную плоть. Посему, делами давал по­знавать и Себя-Сына Божия, и Отца Своего; а не­мощами плоти показывал, что носит на Себе истин­ное тело, и что оно есть Его собственное.
   Поелику же приведено это в ясность, то изсле­дуем и сие изречение: о дни же и о часе никтоже весть, ни Ангели, ни Сын (Марк. ХIII, 32 ). Ибо ере­тики, всего более оставаясь в великом о сем не­ведении и омрачаясь при сем смыслом, думают иметь в этом сильный предлог к своей ереси. Но мне кажется, что они, представляя сие в пред­лог и ища себе в этом опоры, снова богоборствуют, как исполины. Ибо Господь неба и земли, Имже вся быша (Иоан. I:3). судится о дни и часе, всеведущее Слово обвиняется ими, как незнающее о дне, ведающий Отца Сын именуется незнающим часа во дни. Можно ли кому сказать что-либо сего малосмысленнее? Или какое безумие можно сравнить с их безумием? Словом произведено все, и годы, и времена, и ночь, и день, и вся тварь; и Зижди­тель именуется незнающим создания! Самая связь речи в представленном месте показывает, что Сын Божий знает день и час, хотя ариане и претыкаются о неведение. Сказав: ни Сын, описывает ученикам предшествующее дню, говоря: будет тò и тò, и тогда кончина (Матф. XXIV:14). Но Кто говорит о пред­шествующем дне, Тот, конечно, знает и день, который явится после предсказаннаго. А если бы не знал часа,-не мог бы означить и предшествую­щаго часу, не зная, когда будет час сей. Как, если кто иный, желая незнающим обозначить дом или город, опишет, чтò пред домом или городом, обозначив же все это, скажет: «потом вскоре и город или дом»,-то, без сомнения, обозначающий знает, где этот дом или город; а если бы не знал, то не стал бы обозначать, чтò пред ними, чтобы по незнанию или слушающих не завести куда далеко, или самому, говоря это, не ошибиться и не обмануться в обозначении: так Господь, говоря о предшествующем дню и часу, в точности знал, и не может не иметь ведения о том, когда наста­нет сей час и день.
   Почему же, зная, не сказал тогда ученикам явно? Никто не должен допытываться, о чем Сам Он умолчал. Кто бо разуме ум Господень? или кто советник Ему бысть (Римлян. XI. 34)? Почему же, зная, сказал, что не знает и Сын? Известно, думаю, всякому верующему, что и сие сказал не по иному чему, но как человек, по причине плоти. Не есть это недостаток Слова, но человеческому естеству свойственно и не знать. И сие опять вполне можно уразуметь, если кто с благою совестию из­следует время, когда и кому сказал сие Спаситель. Итак, сказал Он сие не тогда, как приведено Им в бытие небо, не тогда, как Слово устрояло все у самого Отца, и не прежде того, как соделалось человеком, но когда Слово плот бысть. Поэтому и все, чтò Слово, после того, как соделалось чело­веком, говорит по-человечески, справедливо отно­сить к человечеству. Ибо Слову свойственно знать сотворенныя вещи и не иметь неведения о начале и конце их, потомучто твари-Его дело. И Слово знает, сколько тварей произвело Оно, и долго ли существовать им. Зная же начало и конец каждой твари, без сомнения, знает решительный и общий конец всего. Говоря в Евангелии о Себе по чело­вечеству: Отче, прииде час: прослави Сына Твоего (Иоан. XVII:1), конечно, как Слово, знает и час общаго конца, не знает же как человек, потому­что человеку свойственно не знать, особливо сего не знать. Но и это название усвоено Спасителем по человеколюбию; ибо, когда Господь соделался чело­веком. не стыдится, по причине незнающей плоти, говорить о Себе: не знаю, желая показать, что, ведая как Бог, не знает по плоти. Не сказал: не знает и Сын Божий, чтобы не оказалось неведущим Бо­жество, но говорит просто: ни Сын, чтобы неведе­ние относилось к Сыну Человеческому. Посему, говоря об Ангелах, не простирается выше, и не ска­зал: ни Дух Святый, но умолчал, делая тем двоякое указание, что, если знает Дух, тем паче, как Слово, знает Слово, от котораго и Дух при­емлет (Иоан. XVI:14); и что, умолчав о Духе, делает явным, что о человеческом Своем слу­жении сказал: ни Сын.
   В доказательство же того, что сказанное ни Сын весть относится к человечеству, показывает вме­сте, что по Божеству ведает Он все. Ибо о Том же Сыне, о Котором сказал, что не знает часа, говорит, что знает Он Отца. Ни Отца, сказано, кто знает, токмо Сын (Матф. XI:27). Всякий же, кроме ариан, согласится, что знающий Отца тем паче знает все касающееся твари, а в числе всего и конец ея. И если день и час определены уже Отцем, то явно, что определены чрез Сына и Сын знает определенное чрез Него. Ибо нет ничего, чтò пришло бы в бытие и определено было не чрез Сына. Следовательно, Сын, будучи Творцем всего, знает, какими, в каком числе и надолго ли, по изволению Отца, получили бытие твари, в чем и когда будет их изменение. Еще же, если все, чтò принадлежит Отцу, принадлежит и Сыну (как это сказал Сам Сын,-Иоан. XVI:15), а Отцу принадлежит знать день, то явно, что знает и Сын, и сие собственно принадлежащим Себе имея от Отца. И еще, если Сын во Отце и Отец в Сыне. Отец же знает день и час, то явствует, что и сущий во Отце Сын и ведущий, чтò во Отце, Сам знает день и час. Если также Сын есть истинный образ Отца, а Отец знает и день и час, то явно, что и Сын знанием сего уподобляется Отцу.
   И неудивительно, если Тот, Имже вся быша, и в Ком всяческая состоятся (Колос. I:17), знает созданныя вещи, и когда конец каждой вещи и всех вообще. Но удивительно тò, что и такую истину защищать принудило нас сие безразсудство, подлинно приличное только безумию ариан. Ибо, причисляя к созданным Сына Божия-присносущное Слово, вскоре обучатся они утверждать, что и Сам Отец меньше твари. Если знающий Отца не знает дня и часа, то боюсь, чтобы не сказали сии безумцы, что ведение о твари, и даже о малой части твари, важнее ведения об Отце. Но они, произнося такую хулу на Духа, пусть остаются в том ожидании, что, как сказал Господь, никогда не получат отпущения в сем нечестии (Матф. XII:31).
   Мы же, как христолюбивые и христоносные, знаем, что Слово сказало: «не знаю», не приписывая незнания Себе, как Слову, потомучто Оно знает, но указывая на человечество, потомучто человекам свойственно не знать; и поелику облеклось в неведущую плоть, то, в ней пребывая, в отношении к плоти сказало: «не знаю». Так, сказав тогда: «не знает и Сын», и представив в пример незна­ние людей при Ное, тотчас присовокупил Господь: бдите убо, яко не веете и вы, в кий час Господ ваш приидет (Матф. XXIV:42). и еще: в оньже час не мнит %`е, Сын Человеческий приидет (44). Ради вас, соделавшись подобным вам, сказал Я: ни Сын. А если бы не знал по Божеству, то надлежало бы сказать: бдите, потомучто не знаю, и в какой час не ожидаю. Но Господь не сказал сего; сказав же: яко не веете вы, и в оньже не мнитè, показал, что не знать свойственно людям, ради которых и Он, имея подобную с ними плоть и соделавшись чело­веком, говорит: не знает и Сын; ибо не знает по плоти, хотя и знает, как Слово. И пример живших при Ное снова обличает безстыдство христоборцев; потомучто и здесь не сказал о Себе: Я не знал, но говорит: не уведеша, дондеже прiиде вода (Матф. XXIV:39). Не знали люди; а Кто на­вел потоп (это был Сам Спаситель), Тот знал день и час, в который отверз хляби небесныя и разверз бездны, и сказал Ною: вниди ты и сынове твои в ковчег (Быт. VI:18; VII, 1). Если бы не знал, то не предсказал бы Ною: еще дний седмь, Аз наведу потоп на землю (Быт. VII:4). Если же означает день изображением бывшаго при Ное, день же потопа знал,-то знает, конечно, и день Своего пришествия. И сказав притчу о девах, еще яснее показал, кто суть незнающие дня и часа, когда го­ворит: бдите убо, яко не весте дне, ни часа (Матф. XXV:13). Незадолго пред сим говорил: никтоже весть, ни Сын; а теперь не сказал: и Я не знаю: но говорит: вы не весте. Следовательно, когда и ученики спрашивали о кончине, сказал Он: ни Сын. по причине тела, относительно к плоти, желая показать. что не знает, как человек: потомучто людям свойственно не знать. Если Он есть Слово, и Сам имеющий прийти, Сам Судия, Сам Жених,— то знает, когда и в какой час приидет и когда скажет: востани, спяй, и воскресн %`и от мертвых, и осветит тя Христос (Ефес. V:14). Как, соделав­шись человеком, Он с человеками алчет и жаждет и страждет, так с человеками и не знает, как человек; по Божеству же, как во Отце су­щее Слово и Премудрость, знает, и ничего нет сокрытаго от ведения Его.
   Так и о Лазаре опять по человечеству вопро­шает Тот, Кто пришел его воскресить, и знает, откуда воззовет душу Лазаря; но знать, где была душа, важнее, нежели знать, где лежало тело. Спра­шивал же по человечеству, чтобы воскресить по Божеству. Так спрашивает учеников, пришедши во страны Кесарии, хотя знал и прежде ответа Петрова. Ибо, если Отец открыл Петру тò, о чем вопрошал Господь,-явно, что откровение было чрез Сына; ибо сказано: никтоже весть Сына, токмо Отец, ни Отца, токмо Сын, и ему же аще волит Сын открыти (Матф. XI. 27). Если же ведение об Отце и Сыне открывается чрез Сына, то несомненно, что вопро­шающий Господь, Сам прежде открыв Петру от Отца, впоследствии спрашивал по человечеству, же­лал тем показать, что, вопрошая по плоти, знает по Божеству, чтò скажет Петр. Итак, ведает Сын, потомучто знает все, знает Своего Отца, а сего знания ничто не может быть выше и совершеннее.
   Хотя и сего достаточно к обличению еретиков, но, чтобы еще более чрез это показать в них врагов истины и христоборцев, желательно мне спросить в свою очередь. Апостол во втором по­слании к Коринфянам говорит: вем человека о Христе, прежде лет четыредесяти: аще в теле, не вем, аще ли кром %`е тела, не вем, Бог весть (2 Коринф. XII:2). Поэтому, чтò же скажете? Знал ли Апостол, чтò с ним было в видении, хотя говорит: не вем, или не знал? Если не знал, то смотрите, чтобы вам, навыкнув падать, не впасть и в беззаконие Фригов, которые говорят, будто бы пророки и другие служители Слова не знают, ни чтò делают, ни о чем возвещают. Если же, го­воря: не вем, Апостол знал, потомучто имел в себе Христа, открывающаго ему все,-то, подлинно, не развращенно ли и не самоосуждено ли сердце христоборцев? Об Апостоле, когда говорит: не вем, утверждают, что знает, о Господе же, когда говорит: не вем, утверждают, что не знает. Если Па­вел потому, что был в нем Христос, знает и тò, о чем говорит: не вем; то не тем ли паче ведает Сам Христос, хотя и говорит: не вем? Апостол, поелику открывает ему Господь, знает, чтò было с ним, потому и говорит: вем человека о Хрiсте, зная же человека, знает и тò, как был восхищен этот человек. Так, Елисей видел и знал, как взят был Илия. Но и зная, когда сыны пророческие стали думать, что Илия повергнут Духом на едину от гор (4 Царств. II. 16), сначала уве­рял их в том, чтò видел и знал; когда же стали принуждать его,-умолк и согласился, чтобы шли искать. Неужели, поелику умолк, то и не знал? Знал, конечно, но согласился как незнавший, чтобы они, убедившись, не сомневались более о взятии Илии. Тем паче Павел, будучи сам восхищен, знал, кáк он был восхищен; потомучто и Илия знал, и если бы спросил кто, сказал бы, кáк был взят. Однакоже, Павел говорит: не вем, как думаю, двух ради причин, во-первых, как сам сказал, да не како за премногая откровения почтит кто его иным паче, еже видит (2 Коринф. ХII, 6); а во-вторых, поелику Спаситель сказал: не вем, и Павлу сказать прилично было: не вем, чтобы не казаться рабу выше Господина своего и ученику выше Учителя (Матф. X:24).
   Следовательно, Давший ведение Павлу гораздо паче знал Сам. Ибо, говоря о том, чтò предшествует дню, как сказано выше, знал Он, когда день, и когда час. Однакоже, зная, говорит: не знает и Сын. Для чего же тогда наименовал Себя незнаю­щим, чтò знал, как Владыка? Сколько изследо­вателям нужно прибегать к догадкам, думаю, что для нашей пользы сделал сие Господь. Предполо­жению моему Сам Он дает значение истины. В том и другом Спаситель соблюл полезное для нас; потомучто и сделал известным, чтò встре­тится прежде конца, чтобы, как Сам Он сказал, не изумлялись мы сим событиям и не ужасались их (Матф. XXIV:6), но по оным ожидали после­дующаго за тем конца; о дне же и часе не бла­говолил сказать по Божеству: «знаю», но по при­чине неведущей плоти, по замеченному выше, сказал: не вем, чтобы еще не предложили Ему во­просов, и тогда уже Ему или не опечалить учени­ков, не сказав, или, сказав, не сделать того, чтò не было бы полезно им и всем нам. Ибо чтò ни делает Он, все это, без сомнения, для нас, так-как ради нас Слово плот бысть. Поэтому, ради нас сказал: не знает и Сын. И не солгал, ска­зав это, потомучто, как человек, по человече­ству сказал: не знаю, и не допустил учеников вынуждать у Него ответ, потомучто сказанным: не знаю, остановил их вопрос.
   В Деяниях Апостольских написано, что.— когда взыде на Ангелы (Псал. XVII:12), восходя как человек и вознося на небо плоть, которую понес на Себе, когда и ученики, видя сие, снова вопрошали, скоро ли будет конец и скоро ли приидет?-тогда сказал им яснее: несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти (Деян. I:7). Не сказал тогда: ни Сын, как говорил прежде сего по человечеству, но несть ваше разумети; потомучто плоть Его была уже воскресшая, отложившая мертвенность и обоженная, и Ему восходящему на небеса прилично уже было отве­чать не по плоти, но научить, наконец, по Божеству; несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти: но прiимите силу. Какая же Отчая сила, кроме Сына? Ибо Христос сила Божия и Божия Премудрость (1 Коринф. I:25). Итак Он, будучи Словом, знал. Ибо, говоря сие, давал раз­уметь: я знаю, но несть ваше разумети; для вас, и сидя на горе, говорил Я по плоти: «не знает и Сын», имея в виду вашу и общую всех пользу. Ибо вам полезно слышать сие и об Ангелах и о Сыне по причине обманщиков, какие будут после сего, чтобы вы, когда демоны преобразятся в Ан­гелов и вознамерятся говорить о кончине, не ве­рили им, потомучто они не знают, и когда ан­тихрист, приняв притворный вид, скажет: я Христос», и для обольщения слушающих покусится также говорить о дне и о кончине, и ему не пове­рили, помня Мое слово: ни Сын.
   Сверх того, не знать, когда конец, или когда день кончины, полезно людям, чтобы, зная, не соделаться им небрегущими о текущем времени во ожидании дней близких к концу, и не иметь пред­лога, что тогда только позаботятся о себе. Поэтому умолчал и о смертной кончине каждаго, чтобы, под предлогом знания, люди, надмившись, не начали бóльшую часть времени нерадеть о себе. Так Слово сокрыло от нас то и другое, и конец всего, и предел каждаго (потомучто с общею кончиною соединен конец и каждаго, и кончиною каждаго приближается общий конец), чтобы, поелику конец неизвестен и непрестанно ожидается, с каждым днем, как призываемые, преспевали мы, в предняя простираяся, задняя же забывая (Филиппис. III, 13). Ибо кто, зная день кончины, не оставит без внимания текущаго времени? Не зная же дня сего, не будет ли готовиться каждый день? Посему-то и присовокупил Спаситель к сказанному, говоря: бдите убо, яко не весте вы, в кий день Господ ваш приидет (Матф. XXIV:42); и: в оньже не мните час, Сын Человеческий приидет (Лук. XII:40). Следовательно, сказал сие по причине пользы такого неведения; ибо говорит сие с тою целию, чтобы всегда были мы готовы. Вы, говорит, не знаете, а Я Го­сподь знаю, когда прииду, хотя ариане не ожидают Меня, Отчее Слово. Итак, Господ, лучше нас зная полезное для нас, предостерегал Сам учени­ков; и они, выразумев сие, исправили тех Фессалоникийцев, которые готовы были погрешить в этом.
   Но поелику христоборцы и сим не приводятся в стыд, то, хотя знаю, что сердце их ожесточен­нее фараонова, хочу однакоже спросить их еще и о сем. Бог спрашивает в раю, говоря: Адаме, где ecu (Быт. III:9)? Вопрошает и Каина: где есть Авель, брат твой (Быт. IV:9)? Поэтому, чтò ска­жете о сем? Если полагаете, что Бог не знает и потому спрашивает, то вы присоединяетесь уже к манихеям, потомучто им принадлежит такая дерзкая мысль. Если же, опасаясь явнаго наимено­вания манихеями, принудите себя сказать, что спра­шивает зная, то какую несообразность или стран­ность можете примечать в том, что Сын, чрез Котораго тогда вопрошал Бог, Сей, говорю, Сын и ныне, облеченный плотию, как человек, вопро­шает учеников? Разве пожелаете, став манихеями, порицать и данный тогда Адаму вопрос, только бы иметь вам случай похвалиться своим злоумием.
   Во всем обличаемые, еще ропщете вы по при­чине сказаннаго у Луки, хотя и хорошо сие сказано, вы же понимаете худо. Чтò же это именно, необхо­димо предложить здесь, чтобы и в этом виден был развращенный ум еретиков. Итак, Лука говорит: и Иисус преспеваше премудростию и возрастом и благодатию у Бога и человек (Лук. II:52). Таково изречение. Но поелику ариане и в сем на­ходят преткновение, то необходимо опять спросить их, как саддукеев и фарисеев: о ком говорит Лука? Спрашиваем же тáк: Иисус Христос есть ли человек, как и все прочие человеки, или Бог, носящий на Себе плоть? Если и Он обыкновенный человек, подобный другим людям то пусть и преуспевает так же, как человек. Это-мудрование Самосатскаго, котораго и вы в сущности держи­тесь, по имени же только отрицаетесь ради людской молвы. А если Он-Бог, носящий на Себе плоть (как и действительно), и Слово плоть быст, и бу­дучи Богом, снисшло на землю, – то какое преспеяние имел Тот, Кто равен Богу? Или, с чего начав, возрастал Сын, всегда сущий во Отце? Если преспевает всегда Сущий во Отце,-чтò будет выше Отца, в чем бы преспевать Сыну? Потом, хорошо будет сказать здесь тò же, чтò сказано о приятии и прославлении. Если преспевает, соделавшись че­ловеком, то явно, что, пока не соделался челове­ком, был несовершен, и более плоть стала при­чиною Его совершенства, нежели Он причиною со­вершенства плоти. И еще, если, будучи Словом, преспевает, то чем же может соделаться высшим Слова, Премудрости, Сына, Божией силы? А Слово есть все это, и кто может соделаться сколько-нибудь причастником сего, как луча, тот делается совершеннейшим человеком и равноангельным. Ибо и Ангелы, и Архангелы, и господства, и все силы, и престолы, по общению с Словом, выну видят лице Отца Его. Кáк же Дарующий совершенство другим Сам преспевает после них? Ангелы слу­жили и при человеческом Его рождении, и сказанное Лукою говорится после служения Ангелов. Кáк же вообще может даже прийти сие на мысль чело­веку? Или, кáк Премудрость преспевала премудростию? Кáк Подающий благодать другим (о чем Па­вел, зная, что Им преподается благодать, говорит во всяком послании: благодать Господа нашего Иисуса Хрiста со всеми вами) Сам преспевал благодатию? Или пусть скажут, что Апостол солгал: или пусть осмелятся утверждать, что Сын не есть Пре­мудрость. А если Он-Премудрость, как Соломон сказал, и написал Павел: Хрiстос Божия сила и Божия Премудрость,-то какое преспеяние допускала Премудрость? Люди, будучи тварями, могут прости­раться вперед и преспевать в добродетели. Так, Енох преложен бысть, и Моисей возрастая усовершался, и Исаак преспевая стал велик, и Апо­стол сказал о себе, что с каждым днем про­стирается в предняя. Ибо каждому было в чем преспевать, взирая на предлежащую ему степень. Но Сын Божий, как единый, к чему мог простираться? Все преспевает, взирая на Него, Сам же Он един во едином Отце, и от Него уже не простирается, но в Нем всегда пребывает. Посему, преспевать свойственно людям; Сын же Божий, поелику Ему не в чем преспевать, будучи совершенным во Отце, смирил Себя нас ради, чтобы Его смире­нием мы могли паче возрастать; возрастание же наше не в ином чем состоит, как в удале­нии от чувственнаго и в приближении к Самому Слову, потомучто и Его смирение не иное чтò есть, как восприятие нашей плоти. Поэтому, преспевало не Слово, поколику Оно-Слово, совершенное от совер­шеннаго Отца, ни в чем не имеющее нужды, но и других возводящее к преспеянию; но и здесь именуется преспевающим по человечеству, потомучто и преспеяние свойственно также людям.
   И Евангелист, говоря с строгою осмотритель­ностию, к преспеянию присоединил и возраст. Слово и Бог не измеряется возрастом, возрасты же при­надлежат телам; следовательно и преспеяние при­надлежит телу. С преспеянием тела преспевало в нем для видящих и явление Божества. А в какой мере открывалось Божество, в такой более и более для всех людей возрастала благодать, как в че­ловеке. Будучи младенцем, был Он носим; став отроком, остался во храме и вопрошал священников о законе; а по мере того, как постепенно возрастало тело, и являло Себя в нем Слово, испо­ведуют уже сперва Петр, а потом и все, что воистинну Божий Он Сын, хотя Иудеи, и древние и сии новые, добровольно смежают очи и не хотят видеть, что преспевать премудростию не то значит, будто бы преспевает Сама Премудрость, скорее же то, что преспевает премудростию человечество.
    И Иисус преспеваше премудростию и благодатию. Если же надобно выразиться вместе истинно и удобо­понятно, то Иисусь преспевал Сам в Себе, потомучто Премудрость созда Себе дом (Притч. IX:1), и соделала, что дом преспевал Ею. О каком же говорится преспеянии? Не о том ли обожении и не о той ли благодати, какия, по замеченному выше, после уничтожения в людях греха и бывшаго в них тления, по подобию и сродству с плотию Слова, преподаются им Премудростию? Так, когда с ле­тами возрастало тело, соответствовало сему в нем и явление Божества, и всем делалось явно, что Бо­жий это храм, и что Бог был в теле.
   Если же будут упорствовать, что Слово, соде­лавшееся плотию, наречено Иисусом, и к Нему ста­нут относить сказанное: преспеваше, то пусть слы­шат, что и сие не умаляет Отчаго Света (потомучто Сын есть Отчий Свет), показывает же опять, что Слово соделалось человеком и носило на Себе истинную плоть. И как говорили мы, что Слово плотию страдало, плотию алкало и плотию утруждалось,-так справедливо можно сказать, что Оно пло­тию преспевало; потомучто не вне было Слово, когда совершалось сие, какое бы то ни было, сказанное нами преспеяние. В Слове была преспевающая плоть и называется плотию Слова. И сие опять для того, чтобы человеческое преспеяние, по причине сопри­сущаго Слова, пребывало непогрешительным. Итак это-не преспеяние Слова, Премудрость не была пло­тию; но плоть соделалась телом Премудрости. По­сему, как уже сказали мы, не Премудрость, поколику Она-Премудрость, Сама в Себе преспевала, но человечество преспевало премудростию, постепенно возвышаясь над естеством человеческим, обожаясь, соделываясь и являясь для всех органом Премудрости для действенности Божества и Его воз­сияния. Потому не сказал Евангелист: преспевало Слово, но Иисус преспеваше, а сим именем наречен Господь, соделавшись человеком. И таким обра­зом преспеяние, как сказали мы и выше, принад­лежит естеству человеческому.
   Посему, как с преспеянием плоти Господь Сам именуется преспевающим, потомучто тело при­надлежало Ему собственно: так и сказуемое отно­сительно ко времени смерти, что Господь возмущался, плакал, надобно принимать в том же смысле. Ибо еретики, кидаясь туда и сюда, и на этом как-бы вновь созидая свою ересь, говорят: вот плакал и говорил: ныне душа Моя возмутися (Иоан. XII:27), и молился, да мимоидет чаша (Матф. ХХVI, 39); почему же, если говорил это, Он-Бог и Отчее Слово? Так; написано, богоборцы, что плакал, и говорил: возмутися, и на кресте сказал: Елои, Елои, лима савахфанi? еже есть: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя ecu оставил (Марк. ХУ, 34. Матф. ХХVII, 46); молился и о том, да мимоидет чаша: и сие написано. Но я желал бы также, чтобы и вы дали ответ. Ибо каждое из ваших возражений необходимо отра­жать тем же. Если Глаголющий есть простой чело­век, то пусть плачет и боится смерти, как чело­век. Если же Он-Слово во плоти (для нас необременительно-повторять всегда одно и то же), то чего было бояться Ему-Богу? Или почему убоялся смерти, будучи Сам жизнь и других спасая от смерти? Или почему, говоря: не убойтеся от убивающих тело (Лук. XII:4), Сам убоялся? Почему Тот, Кто говорит Аврааму: не бойся, яко с тобою есмь (Исаия XLIII, 5), и Моисея поощряет к му­жеству пред фараоном, и Навину говорит: крепися и мужайся (Iис. Навин. I, 6),-Сам пришел в боязнь от Ирода и Понтия? Притом, другим став помощником, чтобы не имели страха (ибо сказано: Господ мне помощник, и не убоюся, что сотворит мне человек,-Псал. СХVII, б). Сам устра­шился игемонов, людей смертных, и добровольно пришедши на смерть, убоялся смерти? Совместно ли с чем и не злочестиво ли-говорить, что убоялся смерти или ада Тот, Кого видевше вратницы адовы убояшася (Iов. XXXVIII, 17)? Если же по словам вашим убоялось Слово, то почему же незадолго пред сим, говоря о злоумышлении Иудеев, Оно не спаслось бегством, но когда искали, сказало: Аз есмь (Иоан. XVIII:5)? Господь мог и не умереть, как говорил: область имам положити душу Мою, и область имам паки прияти %`ю; и: никтоже возмет %`ю от Мене (Иоан. X:18). Напротив того. бояться свойственно было не естеству Слова, как Слова, христоборцы и неблагодарные Иудеи, но Слово было во плоти, подверженной страху. И не говорилось сего о Слове до приятия Им плоти; когда же Слово плоть бысть, и соделалось человеком, тогда написано сие относительно к человечеству. Несомненно же, что, о Ком написано сие, Тот воскресил Лазаря из мертвых, воду соделал вином, даровал зрение родившемуся слепым, и говорил: Аз и Отец едино есма (Иоан. X:30).
   Итак, если еретики человеческия свойства вы­ставляют в предлог к тому, чтобы о Сыне Бо­жием думать низко, лучше же сказать, почитают Его человеком совершенно земным и не небесным,— то почему из дел Божеских не признают Слова, сущаго во Отце, и не отрекутся наконец от сво­его злочестия? Ибо можно им видеть, почему Творящий дела есть Тот же Самый, Кто являет и удобостраждущее тело, попуская ему плакать и алкать и обнаруживать в себе свойственное телу. Чрез подобное сему делал Он известным, что Он- безстрастный Бог, и приял на Себя удобостраждущую плоть; а делами доказывал о Себе, что Он есть Божие Слово, впоследствии соделавшееся чело­веком, и говорил: аще и Мне не веруете, видя Меня облеченным в человеческое тело, делóм Моим веруйте, да разумеете, яко Аз во Отце, и Отец во Мне (Иоан. X:38).
   Но весьма великими кажутся мне безстыдство и хула христоборцев. Слыша: Аз и Отец едино есма, усиливаются перетолковать смысл и расторгнуть единство Отца и Сына; а слыша, что плакал, про­ливал пот, страдал, не обращают внимания на тело, но причисляют за сие к твари Того, Кем тварь получила бытие. Чем же наконец еретики сии отличаются от Иудеев? Как те хульно припи­сывали дела Божии веельзевулу, так и они, причисляя к тварям совершившаго дела сии Господа, понесут на себе и одинаковое с Иудеями непощадное осуждение. Но им, слыша: Аз и Отец едино есма, надлежало видеть единое Божество и свойственное Отчей сущности, а слыша: «плакал» и подобное тому, именовать сие свойственным телу, тем паче, что в том и другом имеют основательный повод признавать одно написанным о Нем, как о Боге, а другое сказанным по причине человеческаго Его тела. В Безплотном не было бы свойственнаго телу, если бы не приял на Себя тленнаго и смертнаго тела. Ибо смертною была святая Мария, от Которой было тело. А потому, когда был Он в теле страждущем, способном плакать и утомляться, тогда необходимо стало, чтобы Ему вместе с телом приписывалось и то, чтò собственно принадлежит плоти. Итак, если Он плакал и возмущался, то плакало и возмущалось не Слово, как Слово, но это свой­ственно было плоти; если и молился, да мимоидет чаша, то не Божество страшилось, но и сия немощь свойственна была человечеству.
   И слова: вскую Мя ecu оставил, по сказанному выше, Ему же опять, хотя ни мало не страждущему (потомучто Слово было безстрастно), приписали одна­коже Евангелисты. Ибо Господь соделался челове­ком, и сие совершается и говорится Им, как человеком, чтобы Ему Самому, облегчив и сии страдания плоти, соделать плоть свободною от них. Посему, не может быть и оставлен Отцем Господь, всегда сущий во Отце, как и прежде нежели изрек сие, так и по произнесении сих слов. Но непозволи­тельно опять сказать, будто бы убоялся Господь, Ко­тораго убоявшись, вратницы адовы дали свободу содержимым во аде, и гробы отверзошася, и много, телеса святых восташа и явишася своим (Матф. XXVII:52—53). Итак, да умолкнет всякий еретик, и да устрашится говорить, будто бы имел боязнь Господь, от Кого бежит смерть как змий, пред Кем трепещут демоны, Кого страшится море, для Кого разверзаются небеса и все силы колеблются. Ибо вот, когда говорит Он: вскую Мя ecu оставил, Отец показывает, что как всегда, так и в это время был Он в Нем, потомучто земля, зная вещающаго Владыку, немедленно потряслась, завеса раздралась, солнце сокрылось, камни разселись, гробы, как сказано выше, отверзлись, и бывшие в них мертвецы возстали, и, чтò всего удивительнее, пред­стоящие, которые прежде отреклись от Него, когда увидели сие, исповедуют, что воистинну Божий Сын есть Сей (Матф. XXVII:54).
   В разсуждении же сказаннаго Им: аще возможно есть, да мимоидет чаша (Матф. XXVI:39), обратите внимание на то, почему Сказавший сие в ином слу­чае сделал упрек Петру: не мыслиши, яже Божия, но человеческая (Матф. XXVI:23). Об отменении чего просил, Сам того хотел, на то и пришел. Но как Ему было свойственно хотеть сего, потомучто на сие и пришел, так плоти свойственно было и страшиться: почему, как человек, сказал Он слова сии. И опять, то и другое сказано было Им в доказательство, что Он-Бог, Сам хотел сего, но, соделавшись человеком, стал иметь страшливую плоть и по причине оной волю Свою срастворил человеческою немощию, чтобы, и сие также уничтожив, снова соделать человека небоящимся смерти. Вот подлинно необычайное дело! Кого христоборцы почитают говорящим по боязни, Тот мнимою боязнию соделал людей отважными и небоязненными. И блаженные Апостолы, после Него, вследствие слов сих столько начинают презирать смерть, что не обращают внимания на судей своих, но говорят: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. V:29). Другие же святые мученики до того простирали небоязненность, что скорее можно было почитать их преходящими в жизнь, нежели претерпевающими смерть. Итак, не явная ли несообразность-удивляться мужеству служителей Слова, и приписывать боязнь Самому Слову, силою Котораго и они презирали смерть? Самою твердою решимостию и мужеством святых мучеников доказывается, что не Божество имело боязнь, но нашу боязнь отъял Спаситель. Ибо, как смерть привел в бездействие смертию и все человеческое-Своим человечеством, так и мнимою боязнию отъял нашу боязнь и соделал, что люди не боятся уже смерти. Поэтому и говорил и вместе делал сие. Человечеству свой­ственно было говорить: да мимоидет чаша; и: вскую Мя еcи оставил; а по Божеству соделал Он, что меркнет солнце, и возстают мертвые, и опять, го­воря по-человечески: ныне душа Моя возмутися, гово­рил Божески: область имам положити душу Мою, и область имам паки прiяти %`ю. Возмущаться свойствен­но было плоти, а иметь власть положить и приять душу, когда хочет, не человекам уже свойствен­но, но возможно только силе Слова. Человек умирает не по собственной своей власти, но по необхо­димости природы и против воли: Господь же, Сам будучи безсмертным, но имея смертную плоть, был властен, как Бог, разлучиться с телом и снова восприять оное, когда Ему было угодно. О сем и Давид воспевает: не оставиши душу мою во аде, ниж %`е даси преподобному Твоему видети истления (Псал. XV:10). Плоти тленной прилично было не оставаться более смертною, сообразно с естеством своим, но пребывать нетленною по причине облек­шагося в нее Слова. Как Оно, быв в нашем теле, подражало свойственному нам, так мы, прияв Его, от Него приобщаемся безсмертия.
   Посему, ариане напрасно притворяются соблазняющимися и низко думают о Слове, если написано: возмутися, и: плакал. Повидимому, не имеют они человеческаго чувства, не зная естества человече­скаго и свойственнаго людям. Надлежало более дивиться сему, что Слово было в такой удобостраждущей плоти и не воспрепятствовало злоумышляющим, не показало убийц, хотя и мог сие сделать Тот, Кто других удерживал от смерти и умерших воскрешал из мертвых. Напротив того, Слово попустило пострадать собственному Своему телу. Для того, как говорил я прежде, и пришло Оно, дабы пострадать плотию и плоть соделать наконец без­страстною и безсмертною, и дабы чрез страдания и все бывшее, поколику относилось это и к Самому Слову, соделать, чтобы более уже не касалось это людей, но совершенно уничтожилось в Нем, и люди, как храм Божий, пребывали уже нетленными во век.
   Если бы так разсуждали о сем христоборцы и церковное руководство признавали за якорь веры, то не подверглись бы крушению в вере и не дошли бы до такого безстыдства, чтобы противиться желаю­щим возставить их от падения, и лучше сказать, почитать врагами увещавающих к благочестию. Но, как видно, еретик имеет подлинно лукавое и во всем развращенное нечестием сердце. Ибо вот во всем обличаемые, и, как оказывается, лишенные всякаго смысла, они не стыдятся; но как описываемая в Еллинских баснях гидра, когда умерщвляли у нея прежних змей, пораждала новых, и упорно противилась умерщвляющему, противопоставляя вновь пораждаемых змей: так и сии богоборцы и богоненавистные, подобно гидрам в душе смертельно по­­ражаемые во всем, чтò выставляют в свою защиту, изобретают себе новые Iудейские и буии вопросы, и, как-бы враждуя против истины, вымышляют новое, чтобы только во всем показать себя христоборцами. Ибо после столь многих обличений, при которых и сам отец их-диавол обратился бы вспять, они снова ропщут, вымышляя в ухищренном сердце своем, и одним шепчут, другим, как комары, жужжат, говоря: «положим, что тáк толкуете вы это и преодолеваете умозаключениями и доводами; но должно сказать, что по хотению и изволению произошел Сын от Отца». И ограждая себя Божиим хотением и изволением, обольщают сим многих. Но если бы кто из правоверующих говорил сие в простоте, то не было бы ничего подозрительнаго в сказанном, потомучто простодушное произнесение таких слов превозмогалось бы православным разумением. Поелику же говорят это еретики, а еретическия речи подозрительны, и как написано, управляют же нечестивии лести, и словеса их льстива (Притч. XII:5—6), хотя бы сделали и один намек, потомучто имеют развращенное сердце, то изследуем сказанное ими и разыщем, не с тем ли они, во всем обличенные, наконец, подобно гидрам, измыслили новое речение, чтобы, при таком хитрословии и при своей вкрадчивости, снова в ином виде посеять свое нечестие.
   Кто говорит, что Сын произошел по хотению, означает сим то же, что и утверждающий: «было, когда не было Сына, и Он произошел из не сущаго, и есть тварь». Но поелику ариане постыждены за такия речи, то хитрецы сии вознамерились иначе означить то же самое, ограждаясь хотением, как каракатицы черной влагой, чтобы омрачить тех людей простосердечных, а самим не забыть своей ереси. Откуда сие по хотению и изволению? Или из какого Писания приводят такия слова? Пусть ска­жут сии подозрительные в речах своих и изобретатели злочестия! Отец, с небеси открывая Слово Свое, изъявил: Сей есть Сын Мой возлюбленный (Матф. III:17); и чрез Давида сказал: отрыгну сердце Мое Слово благо (Псал. XLIV:2); и Иоанну повелел сказать: в начале бе Слово; и Давид воспевая говорит: яко у Тебе источник живота, во свете Твоем ýзрим свет (Псал. XXXV. 10); Апостол же пишет: Иже сый сияние славы (Евр. I:3); и еще: Иже во образе Божии сый (Филиппис. II, 6); и: Иже есть образ Бога невидимаго (Колос. I:15). Все и везде говорят о бытии Слова, и нигде о том, что Оно от хотения, и вообще, что Оно сотворено. Где же нашли еретики хотение или изволение, предше­ствующее Божию Слову? Разве, оставив Писания, прикроются злоумием Валентина. Ибо Птолемей, ученик Валентинов, говорил, что Нерожденный имеет два рога-мысль и изволение, и сперва помыслил, потом изволил; и чтò помыслил, того не мог бы произвести, если бы не привзошли и силы воли. И научившись из сего, ариане хотят, чтобы Слову предшествовали изволение и хотение. Итак, пусть соревнують они в заблуждениях Валентину; а мы, читая Божии словеса, находим о Сыне: бе, и слышим, что Он один во Отце и есть Отчий образ; об одних же созданных, потомучто их и по естеству некогда не было, привзошли же они впоследствии, читаем, что им предшествовало хотение и изволение, как воспевает Давид во сто тринадцатом псалме: Бог наш на небеси и на земли: вся елика восхоте, сотвори (Псал. CХIII, 11); и во сто десятом: велия дела Господня, изыскана во всех волях Его (Псал. СХ, 2); и еще во сто тридцать четвертом: вся елика восхоте Господ, сотвори, на небеси и на земли, в морях и во всех безднах (Псал. СХХХИV, 6). Посему, если Сын есть дело и произведение, один из всего, то пусть будет сказано, что и Он произведен хотением; ибо, по указанию Писания, так произошли твари. И защитник ереси, Астерий, соглашаясь с сим, пишет так: «Если недостойно Создателя производить по изволению, то пусть во всем также отъята будет у Него воля, чтобы неприкосновенным сохранилось у Него достоинство. Если же прилично Богу хотеть, то пусть и в разсуждении перваго рождения принадлежит Ему совершеннейшее. Ибо невозможно, чтобы одному и тому же Богу и приписываема была воля в разсуждении производимаго, и приличествовало не хотеть». Сложив в словах своих величайшее, какое только возможно, злочестие, а именно, что произведение и рождение есть одно и то же, и что Сын есть одно из всех сущих рождений, лжеумствователь заключил тем, что о произведениях следует говорить: они по хотению и изволению.
   Итак, если Сын иной есть от всех, как и прежде сего было доказано, вернее же сказать, Им произведены и дела,-то пусть не говорят, что и Он по хотению, иначе и Он будет происходить так же, как состоялось все сотворенное Им. Ибо Павел, котораго прежде не было, впоследствии однако волею Божиею стал Апостолом (1 Коринф. I:1). И наше звание, котораго не имели мы некогда, ныне же получили, имеет предшествовавшее ему хотение, как опять говорит тот же Павел: бысть по благоволению хотения Его (Ефес. I:5). Сказанное же Моисеем: да будет свет, и: да изведет земля, и: сотворим человека, думаю, как сказано было и выше, означает хотение Творящаго, потомучто Создатель совещавает сотворить не существовавшее некогда, привходящее же совне. Но собственному Его Слову, рожденному от естества Его, не предшествует совещание: потомучто Отец все прочее, о чем совещавает, Им производит, и Им зиждет, как учит нас и Апостол Иаков, говоря: восхотев породи нас Словом истины (Iаков. I, 18). Посему, о всех возраждаемых и единожды приводимых в бытие есть Божие хотение в Слове, Которым Бог преднамеренное Им производит и возраждает. И сие опять дает разуметь Апостол, пиша в Фессалонику: сия бо есть воля Божия о Хрiсте Иисусе в вас (1 Солун. V, 18). Если же, Кем творит, в Том и хотение, и во Христе воля Отца,-то как же Сам Христос может происходить по хотению и изволению? Если и Он, подобно нам, произошел по хотению, то необходимо и о Нем состояться хотению в другом каком-либо слове, которым и Он производится. Ибо доказано, что хотение Божие не в том, чтò приводится в бытие, но в Том, Кем и о Ком приходят в бытие все создания.
   Притом, поелику сказать: по хотению, значит то же, что и: было, когда не был; то пусть удовольствуются сим изречением: было, когда не был, и постыждаемые тем, что чрез сие означают время, пусть знают, что, употребляя слово: по хотению, опять наводят на мысль, что прежде Сына было время. Ибо тому, чего некогда не было, как должно сказать о всех тварях, предшествует совещание. Если же Слово есть Зиждитель тварей, Само же соприсуще Отцу, то Присносущему может ли, как не сущему, предшествовать совещание? Если предшествует Ему совет, то как же Им все? Напротив того, один из всех будет и Сам Сын, рожденный по хотению, подобно тому, как и нас Слово истины соделало сынами: и необходимо уже нам, как сказано, искать другаго слова, которым и Сын получил бытие и рожден вместе со всеми, кого восхотел породить Бог.
   Поэтому, ежели есть иное Божие слово, то пусть и Сын произведен будет словом. Если же нет инаго слова (как и действительно нет), но все, что угодно было Отцу, получило бытие Сыном,-то не выказывается ли в этом многоглавое коварство еретиков? Постыжденные за наименование Сына произведением и тварию и за это положение: не было Божия Слова, пока не рождено, снова выражают иначе, что Сын есть тварь, ограждая себя речением: хотение, и говоря: если Он не по хотению произошел, то значит, что по необходимости и против воли имел Бог Сына. Но кто же налагает на Него необходимость, прелукавые еретики, старающиеся все обратить в пользу своей ереси? Усмотрели вы, чтò противоположено хотению, а чтò важнее и выше, того не приметили. Как хотению противополагается несогласное с волею, так выше и первоначальнее свободнаго избрания тò, чтò в естестве. Человек строит дом по свободному изволению, а сына ро­ждает по естеству. И что устроевается по хотению, тò получило начало бытия, и оно для творящаго есть внешнее; а Сын есть собственное рождение Отчей сущности, не отвне Отца. Поэтому, Отец не совещавает о Сыне, иначе должно было бы заключить, чтò Он совещавает и о Себе Самом. Итак, в какой мере Сын выше твари, в такой же и тò, чтò от естества, выше хотения. И еретикам, слыша сие, надлежало не вменять хотению того, чтò от естества; но они, забыв, чтò слышат о Сыне Божием, осмеливаются употреблять о Боге человеческия противоположения: «по необходимости и против воли», чтобы отрицать им бытие истиннаго Сына Божия.
   Действительно, пусть скажут нам сами: по хо­тению ли, или не по хотению у Бога тò, что Он благ и милосерд? Если по хотению, то должно за­метить, что Он начал быть благим, и есть воз­можность не быть Ему благим; потомучто при со­вещании и избрании имеет место наклонность к тому и другому, и состояние сие свойственно разум­ной природе. Если же, по причине заключающейся в сем необходимости, Бог благ и милосерд не по хотению,-то пусть услышат то же, чтò сказали сами: следовательно, Он благ по необходимости и не по воле. Кто же налагает на Него и сию не­обходимость? Если ни с чем несообразно приписы­вать Богу необходимость, и поэтому, Он благ по естеству, то гораздо паче и с большею несомненно­стию по естеству, а не по хотению, Он-Отец Сына.
   Но намереваюсь безстыдству их предложить вопрос, хотя и смелый, впрочем (да помилует Владыка!) имеющий целию благочестие; пусть еще скажут нам и сие: Сам Отец, совещавшись прежде и потом возжелав, или и прежде совещания, так существует? Еретикам, дерзнувшим отзываться так о Слове, надлежит выслушать и это и из сего выразуметь, что такая их продерзость касается и Самого Отца. Итак, если, однажды навсегда решившись разсуждать о хотении, скажут они, что и Отец- вследствие хотения, то чем же был Он до совещания? Или, чтò большее стал иметь, как говорите вы, по совещании? Если же такой вопрос нелеп и несостоятелен, и вообще, непозволительно даже и говорить что-либо подобное (ибо слыша о Боге, достаточно для нас знать и представлять в мысли только одно, что Он есть Сый), то не будет ли неразумно подобным образом думать и о Слове и выставлять на вид хотение и изволение? Ибо слыша и о Слове, достаточно для нас знать и представлять в мысли только одно, что не вследствие хотения Сущий Бог, не по хотению, но по естеству имеет собственное Слово. Не выше ли всякаго безумия даже и помыслить только, будто бы Сам Бог совещавает, размышляет, избирает и побуждает Себя к соизволению не быть без Слова и Премудрости, но иметь Слово и Премудрость? Совещавающий о Том, Кто собственно от Его сущности, видимо совещавает о Себе Самом.
   Поэтому, много хульнаго в таком мудровании, благочестно же будет сказать, что существа созданныя пришли в бытие по благоволению и хотению, а Сын-не привзошедшее, подобно твари, создание воли, но собственное по естеству рождение сущности. Ибо, будучи собственным Отчим Словом, не позволяет думать о каком-либо предшествовавшем Ему хотении; потомучто Сам Он есть Отчий совет, Отчая сила и Зиждитель угоднаго Отцу. И сие Сам Он говорит о Себе в Притчах: Мой совет и утверждение, Мой разум, Моя оке крепость (Притч. XVIII:14). Как Сам Он есть разум, которым уготовал небеса, и Сам есть крепость и сила (потомучто Христос Божия сила и Божия Премудрость 1 Коринф. I:24), теперь же, превратив речь, сказал: Мой разум и Моя крепость; так, говоря: Мой совет, Сам есть живый Отчий совет, как научены мы и пророком, что Он делается Ангелом велика совета (Исаия IX, 6), и Он же наречен Отчею волею (Исаия LXII, 4). Так надобно обличать еретиков, которые о Боге представляют человеческое. Итак, если создания произошли по хотению и благоволению, и вся тварь получила бытие по воле, и Павел волею Божиею наречен посланник (Ефес. I:1), и звание наше было по благоволению и воле (Ефес. I:9), все же получило бытие Словом,-то Слово состоит вне получивших бытие по хотению, лучше же сказать, Само Оно есть тот живый Отчий Совет, Которым вся быша, Которым и святый Давид, благодаря, сказал в семьдесят втором псалме: удержал ecu руку десную мою, и советом Твоим наставил мя ecu (Псал. LХХII, 23—24). Как же Слово, будучи советом и волею Отца, может и Само, подобно каждой твари, прийти в бытие по воле и хотению? Разве еретики, по сказанному прежде, в безумии своем скажут опять, что Слово произведено Само Собою, или другим каким словом. Поэтому, кем же получило Оно бытие? Пусть измыслят иное слово, и, соревнуя Валентинову учению, наименуют инаго Христа. В Писании нет сего. Но если и измыслят иное слово, то, без сомнения, и оно приходит в бытие кем-либо. И наконец, когда разсуждаем таким образом и доискиваемся следствий, открывается пред нами многоглавая ересь безбожников, впадающая в многобожие и безмерное безумие, по которой еретики, желая, чтобы Сын был тварию и из не-сущих, то же самое выражают иначе, прикрывая себя словами: хотение и изволение, которые всего более с основательностию можно употреблять о вещах созданных и о тварях.
   Не нечестиво ли же свойственное существам созданным относить к Создателю? Не богохульно ли говорить, что во Отце есть хотение прежде Слова? Если хотение во Отце предшествует, то не истину говорит Сын: Аз во Отце (Иоан. ХIV, 10). Или, если и Он во Отце, но будет считаться вторым, то неприлично было Ему сказать о Себе: Аз во Отце, когда прежде Него было хотение, которым, по словам вашим, вся быша, и состоялся Сам Сын. Ибо хотя отличается Он славою, однакоже тем не менее есть один из получивших бытие по хотению. Но в таком случае, как сказали мы прежде, почему Он-Господь, а прочие-рабы? А Он есть Го­сподь всех, потомучто в единении с господством Отца; и тварь, без сомнения, есть раба, потомучто она вне единства со Отцем, и некогда не существо­вав, пришла в бытие.
   Но еретики, говоря, что Сын получил бытие по хотению, должны были сказать: и по разумению, потомучто разумение и хотение, как думаю, есть одно и то же, Кто совещавает о чем, тот и разумеет сие, и чтò разумеет, о том совещавает. Сам Спа­ситель соотносительно совокупил между собою то и другое, как родственное, говоря: Мой совет и утверждение, Мой разум, Моя же крепость. Как крепость и утверждение есть одно и то же, потомучто это есть самая сила, так одно и то же значит ска­зать, что есть разум и совет, потомучто это есть Господь. Но нечестивые не соглашаются, что Сын есть Слово и Живый Совет; баснословят же о Боге, что разум, и совет, и премудрость бывают в Нем по-человечески, как состояние случайное и неимеющее иногда места; и все приводя в дви­жение, выставляют на вид с Валентином мысль и изволение, только бы разлучить Сына со Отцем и сказать, что Он-не собственное Отчее Слово, но тварь.
   И они пусть услышат подобное тому, чтò сказано Симону волхву: нечестие Валентиново с вами да будет в погибель (Деян. VIII:20). Каждый же из нас да поверит лучше Соломону, который говорит, что Слово Само есть премудрость и разум, ибо сказано: Бог премудростию основа землю, уготова же небеса разумом (Притч. III:19). И как здесь сказано: разумом, так во Псалмах: Словом Господним небеса утвердишася (Псал. XXXII:6). И как небеса Словом, так и вся елика восхоте, сотвори (Псал. CXXXIV:6); как и Апостол пишет Фессалоникийцам: есть воля Божия о Хрiсте Иисусе (1 Солун. V, 18). Посему, Сын Божий Сам есть Слово и Премудрость, Сам-разум и живый совет; в Нем воля Отчая, Он есть истина, свет и сила Отчая. Если же хотение Божие есть премудрость и разум, также и Сын есть Премудрость, то утверждающий, что Сын получил бытие по хотению, утверждает с сим вместе, что Премудрость произведена премудростию, Сын сотворен сыном. Слово создано словом. А сие прекословно Богу и противно Его Писаниям. Ибо Апостол проповедует, что Сын есть собственное сияние и образ не хотения, но самой Отчей сущности, говоря: Еже сый сияние славы и образ vпостаси Его (Евр. I. 3). Если же, как сказали мы выше, Отчая сущность и ипостась не от хотения, то явно, не от хотения также и тò, чтò составляет собственность Отчей ипостаси. Ибо какова есть и как есть оная блаженная ипостась, таким и так должно быть и собственное Ея рождение. И Сам Отец не сказал: Сей есть по хотению Моему происшедший Сын, или: Сын, Котораго имею по благоволению, но просто говорит: Сын Мой, и сверх того: о Немже благоволих, показывая тем, что Он есть Сын по естеству, но в Нем Мое хотение угоднаго Мне.
   Поелику же Сын по естеству, а не по хотенiю, то ужели Он есть нежеланный Отцу и противный Отчему хотению? Никак; напротив того, и желате­лен Сын Отцу, и, как Сам говорит, Отец лю­бит Сына и вся показует Ему (Иоан. V:20). Как Бог, хотя не по хотению начал быть благим, однакоже, благ не против хотения и воли, ибо каков Он есть, тò и желательно Ему,-так и сие, что есть Сын, хотя не по хотению началось, однакоже не против желания и воли Божией. Как желательна Богу собственная Своя ипостась, так не нежелателен Ему и собственный Сын, сущий от Его сущности. Итак, желателен и возлюблен Отцу да будет Сын. Так да разсуждают благочестно о воле Божией и о том, чтò непротивно Божию хотению. Ибо Сын тем же изволением, каким изволяет Его Отец, и Сам любит, и изволяет, и чтит Отца, и единая есть воля, сущая в Сыне от Отца; почему, и из сего усматривается, что Сын во Отце, и Отец в Сыне.
   Посему никто, согласно с Валентином, да не вводит предшествующаго хотения и, под предло­гом хотения, да не ставит себя посредником между единым Отцем и единым Словом. Ибо безум­ствует, кто между Отцем и Сыном поставляет хотение и совещание. Иное дело-говорить: произо­шел по хотению, иное же-сказать: любит и же­лает Сына, как собственнаго Своего по естеству. Сказать: произошел по хотению, значит во-первых предположить, что некогда Он не был; а потом, по сказанному, допустить, что возможна наклонность к тому и другому; почему, иный может подумать, что Бог мог и не похотеть Сына. Но сказать о Сыне: мог и не быть, есть злочестивая дерзость, простирающаяся и на Отчую сущность. Если сказать, что могло не быть собственно принадлежащее сей сущности, то сие значит то же, как и сказать, что Отец мог не быть благим. Но как Отец всегда по естеству благ, так всегда по естеству Родитель. Слова же: Отец хощет Сына, и Слово хощет Отца, не на предшествующее указывают хотение, но дают разуметь преискренность естества, свойство и подобие сущности. Как можно о сиянии и свете сказать, что сияние не имеет в свете предшествующаго хотения, но есть по естеству рождение, изволяемое породившим его светом, не по совещанию воли, но по естеству и в действительности: так правильно будет сказать об Отце и Сыне, что Отец любит и хощет Сына, а Сын любит и хощет Отца. Посему, да не именуется Сын созданием воли, и да не вводятся в Церковь Валентиновы понятия, да именуется же Сын живым светом и истинно рождением по естеству, подобно сиянию света. Так и Отец сказал: отрыгну сердце Мое Слово благо; и согласно с сим говорит Сын: Аз во Отце, и Отец во Мне. Если же слово в сердце, то где хотение? И если Сын во Отце, то где изволение? И если хотение есть Сам Он, то как совет в хотении? Это нелепо: иначе, как говорено было неоднократно, будет Слово в Слове, Сын в Сыне, Премудрость в Премудрости, потомучто Отчий Сын есть все это. И ничего нет в Отце прежде Слова, но в Слове и хотение, и Им изволения Отчаго хотения совер­шаются на деле, как показывают Божественныя Писания.
   Но желал бы я, чтобы злочестивые, до такой меры ниспадшие в неразумие и разсуждающие о хотении, не спрашивали уже более раждающих жен своих, как спрашивали их прежде, говоря: «имела ли ты сына, пока не родила?"-но чтобы спросили отцев: «от своей ли только воли бываете вы отцами, или по естеству вашего хотения?» еще: «дети ваши подобны ли естеству вашему и сущности вашей?» Тогда, может быть, пристыдили бы их родители, у которых искали решения задачи о рождении и от которых надеялись получить ведение. Родители ответили бы им: «чтò раждаем, тò не воле, а нам подобно; и бываем родителями не вследствие только своего преднамерения, но раждать свойственно естеству, как и мы сами-образ родивших нас». Посему пусть еретики или осудят сами себя и перестанут спрашивать у жен о Божием Сыне, или вразумятся от них, что сын раждается не по хотению, но по естеству и действительности. Прилично же сим зломудренным такое обличение, взятое с людей, потомучто и о Божестве разсуждают они по-человечески.
   Поэтому, что же еще безумствуют христоборцы? И о сем, как и о других возражениях их, доказано и обнаружено, что это только мечта и баснотворство. И потому, хотя поздно усмотрев, в какую стремнину неразумия впали они, должны, по увещанию нашему, обратиться вспять и бежать от диавольской сети. Ибо человеколюбивая Истина всегда взывает: аще и Мне не веруете, по причине телеснаго покрова, делóм веруйте, да разумеете, яко Аз во Отце, и Отец во Мне. и: Аз и Отец едино есма, и: видевый Мене виде Отца. Но, хотя Господу и свойственно человеколюбие и желает Он возводить вся низверженныя (Псал. CXLV:8), как говорит Давид в своем хвалении, однакоже злочестивые, не хотя слышать Господняго гласа и не терпя видеть (о, жалкие!), что Господь от всех исповедуется Богом и Божиим Сыном, подобно хрущам (Аввак. II:11), обходят всюду, с отцем своим диаволом ища предлогов к злочестию. Какие же предлоги, или где возмогут найти еще после сего? Разве у Иудеев и у Каиафы займут хулы, а у язычников возьмут безбожие? Божественныя же Писания для них заключены; в них все обличает сих несмысленных, как и христоборных.

Из беседы «о слепорожденном»

   В прошедшую неделю ты слышал, возлюбленный, чтò говорил Евангелист Иоанн: «и мимоидый Иисус, виде человека слепа от рождества, и вопросиша Его ученицы Его, глаголюще: Равви, кто согреши, сей ли, или родителя его, яко слеп родися?» Господь отвечал им: «ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем». «Сия рек плюну на землю, и сотвори брение от плюновения, и помаза очи брением слепому», и послал его в Силоам. Слепой пошел, умылся и прозрел, и прозревши уверовал в Пославшаго. Слушай со вниманием. Ученики спрашивали Господа: «Учителю, кто согреши, сей ли, или родителя его?» Вопрос Апостолов имел основание. Уже видно, что Апостолы предстояли пред Господом Иисусом, как пред Богом. Ибо кто знает сокровенное в человеках, кроме Сердцеведца? Посему и Господь не отверг их вопроса, но чтобы и удовлетворить желанию Апостолов, и вместе утвердить веру в Свою божественность, отвечал им: «ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем»,-т. е. настоящая слепота его не есть наказание за грехи, но недостаток природный. Но поврежденной природы никто не может исправить, кроме Самого Творца природы. Посему-то Господь и говорит: «ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем». Сказав сие, тотчас показывает самым делом, что Он есть Творец природы, и что Он о Себе Самом сказал: «да явятся дела Божия на нем», т. е. чтобы узнали чрез него, что Я не простой человек, но всемогущий Бог. Ибо Господь, утвердивший небеса словом, как говорит Св. Писание: словом Господним небеса утвердишася (Псал. ХХХII, 6), в дру­гом случае (Лук. XVIII:41—42) одним словом исцелил слепаго. Следовательно и сего слепаго от рождения мог также исцелить одним словом. Но Он теперь не делает сего, а помазывает слепому глаза брением, чтобы все видели, что Он есть Художник и Адамова тела, и теперь подобное совершает брением. Не изменяет образа действования, дабы не разнообразилось чудотворение. Помазывая брение брением, совершает подобное подобным. Но скажут: «если Господь для того помазал слепому глаза брением, чтобы показать, что Он же составил и тело Адамово из брения, то для чего Он посылал слепаго в Силоам? или и Адама туда же посылал?» Слушай со вниманием. Когда Господь творил тело Адамово, в то время не было противоречущаго Иудея. Итак, поелику тогда никто не противоречил, то Господь и устроил сей разумный слепок в скорейшее время; но как ныне много противоречущих, то и совершает Он сие дело продолжительнее, дабы и противников заставить невольно убедиться в чуде. По сей-то причине Господь, помазав брением очи слепому, посылает его в Силоам умыться, не потому, что Господь Силоама имел нужду в Силоаме, но для того, чтобы за слепым последовали видящие и невидящий сделался вождем для видящих, чтобы они, идя с ним, соделались свидетелями чуда. Ибо в то время, когда Господь совершал сие и посылал слепаго в Силоам, стеклось безчисленное множество свидетелей онаго чуда.-Но фарисеи еще не переставали разсуждать о настоящем деле с утонченною недоверчивостию и кричали, что сие чудо-мечта! Чтò было бы, если бы Господь не продолжил действия чудотворения? Впрочем ты не погрешишь, если Силоам примешь за образ купели крещения, в которой все омываются от мрака неведения и получают свет благочестия.-А что и после таковой продолжительности чудодействия еще многие из Иудеев противоречили оному, о сем ты слышал Евангелиста, который говорит: «соседи же, и иже бяху видели его прежде, яко слеп бе, глаголаху: не сей ли есть седяй и просяй? Овии глаголаху, яко сей есть; инии же глаголаху, яко подобен ему есть. Он же глаголаше, яко аз есмь». Видишь ли слепоту, возстающую на прозрение? Слепой прозрел, а видящие ослепли злобою, ибо злоба всегда слепа. Посему Иудеи, обладаемые злобою, так научали слепаго от рождения: «скажи нам, за чтò ты так превозносишь сего Плотникова сына и прославляешь Его, как Бога? ведь, не ты слепой от рождения? Мы того знаем; мы часто подавали ему милостыню, Что же ты славишь Иисуса и говоришь, будто Он открыл тебе глаза? Если тебе нужны деньги, и для них теперь лжешь, то бери у нас, сколько хочешь, только говори правду». Итак они не упустили ничего, чтобы как-нибудь скрыть чудо.-"Чтò вы клевещете на меня?-отвечал прозревший Иудеям,-чтò вы стараетесь ослепить мои душевныя очи? Я прозрел и больше не слеп. Напрасно вы пра­хом хулы осыпаете меня. Один оказал мне благо­деяние, а вы возстаете на Него, не прославляете, а злословите Его. Впрочем вы прилично называете Его сыном плотника, ибо Он перестроил окна моих глаз. Извините, что я не могу теперь много говорить вам. Дайте мне сперва насмотреться на красоту небесную, на круг солнечный и блистатель­ную луну-предел дня и меру ночи, на сонмы звезд, на разбегающияся облака, на равнину земли и углубление морей, на безследный путь кораблей, на округлость холмов, на цепи гор, на быстрину рек и стремительность потоков, на водоемы источ­ников, на бегание скотов, на разнообразие зверей, на разноцветное убранство птиц, на различныя породы рыб, на высоту дерев, на приятный вид плодов».
   Слыша сие и видя, что слепой не только исце­лился, но и проповедует чудо, Иудеи опять присту­пили к нему с вопросом: «как ты прозрел? Чтò сделал с тобою Этот Человек, что ты так твердо защищаешь Его дело?"-На это прозревший отвечал ослепшим: «вы спрашиваете, как я про­зрел? О том ли говорите, как Бог действует на природу? Если вы спрашиваете: как?-то и я спрошу вас: как Он претворил воду в вино? Естественным или чудесным образом? Как вос­кресил дщерь Иаира? Естественною или Божественною силою? Как прокаженнаго очистил от болезни? Врачевством каким, или одною волею? Как оную кровоточивую жену, как-бы волнами своей крови обуреваемую, избавил от сей бури? Изследовал ли Он для сего ея болезнь, или узнал только ея веру?"-Иудеи, видя его непреклонность, с яростию схватили его и насильно повлекли в судилище фарисейское с сими словами: «тебя надобно лучше вразумить, чтобы ты помнил свое рабство, а не учил; ты не молчишь, а всенародно проповедуешь, и хочешь, чтобы этого Иосифова сына признали Богом? По какому-то случаю прозрел, да и уверяешь нас, будто слеп родился, и указываешь на этого Плотникова сына? Ты все не молчишь, а кричишь?» Но прозревший сказал им: «если не хотите, чтобы я кричал, то зачем меня столько раз спрашиваете? Сами себя безчестите, а вину возлагаете на меня. Если, как говорите вы, я прозрел случайно, то зачем было призывать моих родителей? Напрасно делаете столько шуму: вы не можете скрыть чуда; хотя я и буду молчать, но будут говорить мои глаза. Некто, называемый Иисус, Коего самое имя означает спасение, брением помазал мне глаза и сказал мне: иди, умыйся в купели Силоамсте; я пошел, умылся, брение отпало, и-я увидел свет».

Слово на слова: «вся Мне предана суть отцем Моим: и никтоже знает, кто есть Сын, токмо Отец: и кто есть Отец, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Матф. XI:27)

   И сего не уразумев, держащиеся Ариевой ереси, Евсевий и сообщники его, нечестиво говорят о Го­споде: «Если вся предана (и под словом вся раз­умеют они господство над тварию), то было, когда не имел сего. Еслиб не имел, то Он не от Отца, потомучто, если бы от Отца был, то, как Сущий от Него, всегда имел бы сие, и не было бы Ему нужды принимать это». Но сими-то словами изобличается наиболее их неразумие: потомучто из­речение сие означает не начальство над тварию, или господство над вещами сотворенными, но имеет в виду дать некоторое понятие о домостроительстве.
   Если тогда предана Ему вся, когда сказал сие, то явно, что, прежде приятия Им всего, тварь не имела в себе Слова. Как же сказано: всяческая в Нем состоятся (Колос. I:17)? Если же вместе с тем, как произошла тварь, вся она предана Ему, то не было нужды предавать, потомучто вся Тем быша (Иоан. I:3), и излишне было бы предавать Господу тò, чему Сам Он-Создатель. Он был Го­сподь сотвореннаго по тому самому, что сотворил сие. Но если уже по сотворении вся предана Ему, то вникни в несообразность. Ибо если предана, и по принятии Им, Отец устранился, то подвергаемся опасности впасть с иными в баснословие, будто бы Отец, предав Сыну, Сам отступился от мира. Или если, когда содержит все Сын, содержит также и Отец, то надлежало бы сказать не предана, но-Отец принял в общение, как Павел Силуана. А в сем еще более несообразности. Бог ни в ком не имеет нужды, и не по необходимости принял в помощь Сына, но, будучи Отцем Сыну, чрез Него все творит, и не предает Ему твари, но чрез Него и в Нем промышляет о твари, так-что и воробей не падет на землю без воли Отца, и трава не оденется без Бога. Впрочем, тогда как делает Отец, и Сын делает доселе (Иоан. V:17).
   Итак суетно мудрование нечестивых. Приве­денное изречение не тò значит, чтò они думают; указывает же на Господне во плоти домостроитель­ство. Когда человек согрешил и пал, а с паде­нием его все пришло в смятение, усилилась смерть от Адама даже до Моvсеа (Римлян. V, 14), земля подверглась проклятию, отверзся ад, заключился рай, раздражилось небо, человек в конец развратился и уподобился скотам, диавол же поругался над нами; тогда Бог, Который человеколюбив и не хочет, чтобы погиб созданный по образу Его чело­век, изрек: кого послю, и кто пойдет? Все без­молвствовали, и Сын сказал: се Аз, посли Мя. Тогда-то, конечно, Отец, сказав Ему: иди (Исаия VI, 8—9), предал Ему человека, чтобы Само Слово стало плотию, и приняв на Себя плоть, во всем обновило его. Ибо Слову предан человек, как Врачу, чтобы уврачевать от угрызения змия; как жизни, чтобы воскресить мертваго; как Свету, чтобы озарить тьму; и сущему Слову, чтобы обновить словесную тварь. Посему, как скоро вся предана Слову, и Оно стало человеком,-тотчас все обновлено и усовершено: земля вместо проклятия приемлет благословение, рай отверзт разбойнику, ад ужаснулся, гробы отверзлись, когда мертвецы воскрешены, взялись врата небесныя, да внидет грядущий от Едома (Псал. XXIII:9). Сам Спаситель, чтобы показать, каким именно образом вся предана Ему, как говорит Матфей, немедленно присовокупил: приидите ко Мне, вcu труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Матф. XI:28). Мне вы преданы, да упокою утружденных и оживотворю умерщвленных. Согласно с сим-и читаемое у Иоанна: Отец любит Сына и вся даде в рýце Ею (Иоан. III:35). Дал для того, чтобы, как все Им сотворено, так все о Нем же могло и обновиться Ибо не для того, чтобы из беднаго стал Он богатым, предается Ему, не для того, чтобы, не имея власти, приять власть, приемлет Он все,-да не будет сего!-а напротив того, чтобы Ему, как Спасителю, все обновить: ибо прилично было как в начале создания Им, так и при исправлении, о Нем же придти сему в бытие, с тою разностию в речениях, что в начале Им пришло в бытие, а впоследствии,-когда все пало, Слово стало плотию и облеклось в плоть,-в Нем все обновилось. Ибо Само страдая, нас упокоило; Само алча, нас напитало, и, нисходя во ад, нас возвело из ада. Тогда, при сотворении всего, было повеление придти в бытие, напр. да произведет, да будет (Быт. I:3, 20); при исправлении же прилично было, чтобы Ему было предано, да Само Слово соделается человеком, и все в Нем обновится. Ибо оживотворился сущий о Нем человек. Для того Слово и соединилось с человеком, чтобы клятва не имела более силы над человеком. Для того в 71-м псалме умоляющие Бога о человеческом роде говорят: Боже, суд Твой цареви даждь (ст. 1), чтобы смертное наше осуждение, которое было против нас, предано было Сыну, и Он уже в Себе уничтожил сие осуждение, умерши за нас. Сие разумея, и Сам Он сказал в 87-м псалме: на мне утвердися ярость Твоя (8); потомучто Сам понес на Себе гнев, который лежал на нас, как говорит и в 137 псалме: Господь воздаст за Мя (8).
   Посему так должно понимать сказанное: вся предана Спасителю; и в этом смысле, можно сказать, предается Ему тò, чего не имел. Ибо прежде сего не был Он человеком; стал же человеком, чтобы спасти человека. В начале не было плотию Слово, но впоследствии стало плотию, и ею, по слову Апостола, примирило вражду с нами, и закон заповедий ученьми упразднило, да оба созиждет во единаго новаго человека, творя мир, и примирит обоúх во единем теле Отцу (Ефес. II:15—16).
   Чтò имеет Отец, тò принадлежит и Сыну, как говорит у Иоанна: вся, елика имать Отец, Моя суть (Иоан. XVI:15); и весьма выразительны слова сии. Ибо когда соделался тем, чем не был, то­гда все предается Ему. А когда хочет указать на Свое единство с Отцем, тогда не скрывает и учит, говоря: вся, елика имать Отец, Моя суть. И подивиться должно точности слова. Не сказал: вся елика имать Отец, дал Мне, чтобы не заключили, будто бы не имел когда-то сего, но говорит: Моя суть, ибо сие, состоя во власти Отца, также и во власти Сына.
   Но должно еще изследовать: чтò имать Отец? Если означается сим тварь, то прежде твари ниче­го не имел Отец, и чтò имеет, оказывается за­имствующим сие у твари. Да не подумаем сего! Ибо как Сам Он-прежде твари, так прежде же твари имеет все, чтò ни имеет, и сие, как ве­руем, принадлежит и Сыну. Ибо если Сын в От­це (Иоан. XIV:10), то все, чтò имеет Отец, при­надлежит И Сыну.
   Но сим изречением низлагается лукавство неправомыслящих, которые говорят: «если все предается Сыну, то Отец прекращает власть Свою над тем, чтò предано Сыну, потомучто вместо Себя поставляет Сына: Отец бо не судит никому же, но суд весь даде Сынови (Иоан. V:52)». Но да заградятся уста глаголющих неправедная (Псал. LXII:12)! Ибо Сам Отец не лишился владычества потому, что суд весь даде Сынови. И если сказано, что Отцем предано все Сыну, то посему не перестает Сам быть над всем.
   Поелику же явным образом отделяют от Отца Единороднаго Божия, неотдельнаго по естеству, хотя сии злочестивцы в безумии своем стараются отделить Его на словах, не разумея, что свет никак не отделим от солнца, но естественно в нем пребывает,-то (хотя и дерзко входить в изследование о недомыслимом естестве), воспользовавшись скудным подобием, заимствованным от того, чтò- обыкновенно и у нас под руками, должно нам объяснить мысленное словом. Посему, как имеющемý здравый ум не возможно представить, что солнечный свет, озаряющий вселенную, сияет без солнца, потомучто солнечный свет соединен с естеством солнца; и если бы свет сказал: «от солнца заимствую тò, что все озаряю, что все растет и укрепляется моею теплотою»,-то ни один безумец не подумает именование солнца отделять от естества, которое от него происходит и которое есть свет: так, благочестиво думать, что божественная сущность Слова соединена по естеству с Отцем Своим. Ибо разсматриваемое нами изречение представляет самое ясное истолкование искомаго, так-как Спаситель сказал: вся, елика имать Отец, Моя суть. Сие означает, что всегда пребывает Он с Отцем. Ибо слова: елика имать дают разуметь, что Отец имеет владычество; а слова: Моя суть показывают нераздельное единение. Посему необходимо должны мы представлять, что в Отце есть нескончаемость бытия, вечность, безсмертие, и сие пребывает в Нем не как что-либо Ему чуждое, но, как в источнике, покоится в Нем и в Сыне. И когда хочешь представить чтò о Сыне, тогда познай прежде, чтò есть в Отце, и потом веруй, что то же самое есть и в Сыне. Если Отец есть тварь, или произведение, то и Сын-то же. И если позволительно сказать об Отце, что было, когда Он не был, или что Он-из не сущаго,-то пусть будет сие сказано о Сыне. Но если нечестиво утверждать, что есть это в Отце, то да будет нечестиво представлять сие и в Сыне. Ибо чтò принадлежит Отцу, тò принадлежит и Сыну: кто чтит Сына, тот чтит пославшаго Его Отца (Иоан. V:23); кто приемлет Сына, тот с Ним приемлет и Отца (Иоан. XIII:20); кто видел Сына, тот видел и Отца (Иоан. XIV:9). Поэтому как Отец-не тварь, так не тварь и Сын, и как невозможно сказать об Отце, что было, когда Он не был, или что Он-из не сущаго, так неприлично говорить сие о Сыне. Напротив же того, как в Отце-нескончаемость бытия, безсмертие, вечность, несозданность, так точно следует думать нам и о Сыне, по написанному: якоже Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе (Иоан. V. 26). Сказано же даде, чтобы указать на дающаго Отца; но как в Отце, так и в Сыне, есть жизнь; из чего заключай о нераздельности и вечности бытия. И посему-то с такою точностию Спаситель сказал: елика имать Отец, чтобы и здесь, говоря об Отце, не быть признанным за Самого Отца. Не сказал Он: «Я-Отец»; но: елика имать Отец.
   И Единородный Отчий Сын от Отца именуется Отцем же, впрочем не в том смысле, в каком, может быть, приняли бы вы, заблуждающиеся ариане; напротив того, Он-Сын родившаго Его Отца, Отец же будущаго века. Ибо должно отнять у вас все ваши предположения. У пророка сказано: родися нам Сын, и дадеся нам, Егоже началство бысть на раме Его: и нарицается имя Его велика совета Ангел, Бог крепкий, Властитель, Отец будущаго века (Исаия IX, 6). Итак Единородный есть и Отец будущаго века, и Сын Божий есть Бог крепкий и Властитель, и ясно доказано, что вся елика имать Отец, суть и у Сына, и, как Отец дает жизнь, так и Сыну равно возможно живить, ихже хощет (Иоан. V:21). Ибо сказано: мертвии услышат глас Сына Божия и оживут (Иоан. V:25). Одна воля, одно хотение у Отца и Сына, потомучто и естество у их одно и нераздельно.
   Напрасно утруждают себя ариане, не понимая сказаннаго Спасителем нашим: вся. елика имать Отец, Моя суть. Сими словами и Савеллиево низлагается заблуждение, и обличается неразумие нынешних Иудеев. Ибо, по разуму сих слов. Единородный имеет жизнь в Себе, как имеет Отец, и Он один знает, кто есть Отец, потомучто во Отце пребывает и Отца имеет в Себе. Он есть Отчий образ; следовательно в Нем, как в образе, есть все тò, чтò принадлежит Отцу. Он есть равнообразная печать, показывающая в Себе Отца; Он- живое, истинное слово, сила, премудрость, освящение и избавление наше. О Нем бо живем и движемся и есмы (Деян. XVII:28), и никтоже знает, кто есть Отец, токмо Сын, и кто есть Сын, токмо Отец. Как же нечестивые осмеливаются суесловить о том, о чем непозволительно умствовать, когда они-люди, и не в состоянии объяснить и того, чтò на земле? И что говорю о том, чтò на земле? Пусть скажут нам о себе самих, если в состоянии будут изследовать собственную свою природу подлинно дерзкие и самонадеянные эти люди, не трепещущие славы, в нюже желают приникнути Ангелы (1 Петр. I:12), которые столько выше нас и природою и чином. Ибо чтò ближе к Богу херувимов и серафимов? Но и они не только не смеют взирать, или предстоять в прямом положении, но даже не с обнаженными, но как-бы с прикровенными лицами, произносят славословие, немолчными устами в трисвятой песни прославляя не иное чтò, а только Божие неизреченное естество. И никто из богомудрых пророков, особенно сподобившихся сего ведения, не возвещал нам, что, произнося первое свят, серафимы восклицают громким голосом, а второе произносят тише, а третие жe еще слабее, и потому собственно величают только первую Святыню, вторую же подчиняют ей и третью поставляют еще ниже. Да не приближается к нам сие безумие богомерзких и безразсудных еретиков! Всепетая, досточтимая и достопокланяемая Троица есть единая, нераздельная и неописуемая. Сочетавается же неслитно, и как Единица, делится несекомо. Почему, досточтимыя сии живыя существа троекратным возношением славословия, взывая: свят, свят, свят, показывают три совершенныя Vпостаси, а единым произношением слова: Господь выражают единую сущность.
   Посему умаляющие Единороднаго Сына Божия хулят Бога, имея ложное понятие о совершенстве, и, несправедливо называя Его несовершенным, делают себя достойными самаго жестокаго наказания, потомучто произносящие хулу на одну из Божественных Vпостасей не получат отпущения грехов ни в сем веке, ни в будущем. Но Бог-силен отверзть сердечныя очи их к познанию Солнца правды, да, познав Того, Кого прежде отвергали, вместе с нами и они прославят Его неослабно благочестивым раз­умом; потомучто Его есть Царство,-Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и во веки. Аминь.

Отрывок из 39-го праздничнаго послания

   Но поелику об еретиках упомянули мы, как о мертвых, а о себе как об имеющих для спасения Божественныя Писания, боюсь же, чтобы иные из людей простых, как писал Павел к Коринфянам, по ухищрению некоторых, не уклонились от простоты и чистоты и не стали уже читать других книг, называемых апокрифическими, будучи обмануты сходством их именования с книгами истинными, то умоляю вас перенести терпеливо, если, о чем сами знаете, о том же и я напишу в напоминание вам, как по надобности, так и для пользы Церкви. Намереваясь же написать сие напоминание, для утверждения своего в дерзновении моем, воспользуюсь примером Евангелиста Луки, говоря и сам: понеже некии начаша чинити себе так называемыя апокрифическия книги и смешивать их с несомненно богодухновенным Писанием, якоже предаша отцам, иже исперва самовидцы и слуг %`и бывшии Словесе: изволися и мне, убежденному и наученному искренними братиями, исчислить сначала по порядку все книги, внесенныя в канон, преданныя нам как Божественныя, и таковыми признанныя, чтобы всякий, если вовлечен в обман, осудил предавшихся заблуждению, а если пребыл чистым, порадовался при новом сем напоминании. Итак, всех книг Ветхаго Завета числом двадцать две (а по преданию, как слышал я, у Евреев столько же и букв). Книги сии следуют каждая в таком порядке и под таким именованием: во-первых Бытие, потом Исход, потом Левит, за нею Числа, и наконец Второзаконие; вслед за сими Иисус Навин и Судии. После книги Судей Руфь, и опять вслед за сим четыре книги Царств и из них первая и вторая считаются за одну книгу, а подобно третия и четвертая также за одну; после них первая и вторая книга Паралипоменон, считаемыя также опять за одну книгу, потом первая и вторая книга Ездры, принимаемыя также за одну книгу. После сих книга Псалмов, и вслед за нею Притчи, потом Екклесиаст и Песнь Песней. Сверх сего есть книги: Иов и наконец Пророки, и именно двенадцать, считаемые за одну книгу, а потом Исаия, Иеремия и с ним вместе Варух, Плач и Послание, и после Иеремии Иезекииль и Даниил. Доселе поименованы книги Ветхаго Завета. Но не поленимся сказать и о книгах Новаго Завета; оне суть следующия. Четыре Евангелия: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна; потом после них Деяния Апостольския и семь Апостольских Посланий, называемыя Соборными, именно: одно Иаковлево, два Петровы, потом три Иоанновы и после них одно Иудино. Сверх сего, есть четырнадцать Посланий Апостола Павла, перечисляемыя в таком порядке: первое к Римлянам, потом два к Коринфянам, после них к Галатам, и вслед затем к Ефесянам, потом к Филиппийцам и к Колоссянам, а после сих два к Фессалоникийцам и Послание к Евреям и непосредственно затем два к Тимофею, одно к Титу и последнее к Филимону, и еще Апокалипсис Иоаннов. Вот источники спасения, чтобы заключающимися в них словесами напоеваться жаждущему. В них одних благовествуется учение благочестия. Никто да не прилагает к ним и не отъемлет от них чего-либо. Сии-то Писания разумея, Господь пристыждал саддукеев, говоря: прельщаетеся, не ведуще Писания (Матф. XXII. 29), и увещевал Иудеев: испытайте Писаний, яко та суть свидетелствующая о Мне (Иоан. V:39). Но для большей точности (пиша и это по необходимости) присовокупляю, что кроме сих книг есть и другия, не внесенныя в канон, которые однакоже установлено отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия, таковы: Премудрость Соломонова, Премудрость Сирахова. Есфирь, Иудифь, Товия, так называемое Апостольское наставление (oioayrj), и Пастырь. Впрочем, возлюбленные, тогда-как одне книги внесены в канон, а другия предлагаются для чтения, нигде не упоминается о книгах апокрифических; оне суть выдумки еретиков, которые пишут их, когда хотят, но приписывают им давность и прибавляют лет, чтобы, выдавая их за древния, иметь случай к обольщению тем людей простодушных.

Сказание об аввах Феодоре и Паммоне блаженнаго Афанасия, епископа Александрийскаго, Аммону, епископу Елеархии, и Ермону, епископу Вумастик

   В сии времена видел я великих Божиих человеков, Феодора, начальника монахов Тавеннисийотских, и отца монахов Антинойских, по имени авву Паммона, которые недавно почили. Поелику гоним я был Iулiаном и ждал, что буду умерщвлен, о чем извещали меня искренние друзья, то в один день пришли они оба ко мне в Антиной, и, по общему совету-скрыться мне у Феодора, вступил я на корабль его со всех сторон закрытый, в сопровождении аввы Паммона. Ветер был неблагоприятный; я, болезнуя сердцем, молился; Феодоровы монахи, сошедши с корабля, тянули оный волоком; авва Паммон утешал меня; и я отвечал: «поверь словам моим, что сердце мое исполнено твердой веры не столько во время мира, сколько во время гонений. Ибо несомненно уверен, что, страдая за Христа и укрепляемый Его милостию, если буду умерщвлен, то тем паче обрету у Него милость». Еще не выговорил я этого, как. Феодор, устремив взор на авву Паммона, улыбнулся. Поелику же и авва Паммон почти засмеялся, то я сказал им: «для чего смеетесь, когда говорю это? Неужели осуждаете меня в боязни?» Но Феодор говорит авве Паммону: «скажи ему, почему улыбнулись мы». И поелику авва Паммон отвечал: «ты должен сказать это», Феодор про­должал: «в сей самый час умерщвлен в Персии Иулиан. Ибо так предрек о нем Бог: презорливый и обидливый муж и величавый ничесоже скончает (Аввак. II:5). Возстанет же царь христианин. кото­рый будет славен. но недолговечен. Поэтому. нет тебе нужды трудить себя и уходить в Фиваиду, но лучше тайно вступить в свиту, потомучто, встретившись с нею на пути и искренно принятый ею, возвратишься в Церковь. А Юлиан скоро поят будет Богом». Так и сбылось. Посему думаю, что многие благоугождающие Богу в монашестве по большей части остаются в сокровенности, потомучто не знают их люди; таковы были и блаженный Амун и святый Феодор в горе Нитрийской, и раб Божий маститый старец Паммон.

Житие преподобнаго отца нашего Антония, описанное святым Афанасием в послании к инокам, пребывающим в чужих странах

   В доброе соревнование с Египетскими иноками вступили вы, пожелав или сравниться с ними, или даже превзойти их своими подвигами в добродетели. Ибо и у вас уже появляются монастыри, и водворяются иноки. Посему, такое расположение ваше достойно похвалы и того, чтобы усовершил оное Бог по молитвам вашим.
   Поелику же и у меня требовали вы сведений о житии блаженнаго Антония, и, чтобы самим вам приобрести его ревность, пожелали вы знать, как начал он свою подвижническую жизнь, каков был до вступления в оную, какой имел конец жизни, и справедливо ли все о нем разсказываемое,— то с великою готовностию принял я ваше требование, потомучто и для меня много пользы в одном воспоминании об Антонии, да и вы, как уверен я, услышав о нем и подивившись ему, пожелаете устремиться к тойже цели, какая и им была пред­положена. Ибо жизнь Антония для иноков достаточный образец подвижничества. Я, получив послание ваше, намеревался вызвать некоторых иноков, особливо же тех, которые чаще других бывали при нем, чтобы, получив более сведений, и вам сообщить что-либо более полное. Но поелику время плавания приходило к концу и отправляющийся с письмами спешил, то потщился я написать вашему благоговению, чтò знаю об Антонии сам, многократно видев его, и какия сведения мог приобрести о нем, когда был его учеником и возливал воду на руки ему. Во всем же заботился я об истине, чтобы иный, услышав больше надлежащаго, не впал в неверие, или также узнав меньше должнаго, не стал с неуважением думать об Антонии.
   Антоний родом был Египтянин. Поелику роди­тели его, люди благородные, довольно богатые, были христиане, то и он воспитан был по-христиански, и в детстве рос у родителей, не зная ничего инаго, кроме их и своего дома. Когда же стал отроком и преспевал уже возрастом, не захотел учиться грамоте, ни сближаться с другими отроками, но имел единственное желание, как человек нелукав, по написанному об Иакове, жить в дому своем (Быт. XXV:27). Между-тем ходил он с родите­лями в храм Господень; и не ленился, когда был малым отроком, не сделался небрежным, когда стал уже возрастать, но покорен был родителям, и внимательно слушая читаемое в храме, соблюдал в себе извлекаемую от того пользу. Воспитываемый в умеренном достатке, он не безпокоил родите­лей требованием разных и дорогих яств, не искал услаждения в снедях, но довольствовался тем, чтò было, и ничего больше не требовал.
   По смерти родителей, остался он с одною малолетнею сестрою, и будучи восемнадцати или двадцати лет от роду, сам имел попечение и о доме и о сестре. Но не минуло еще шести месяцев по смерти его родителей, он, идя по обычаю в храм Господень и собирая во едино мысли свои, на пути стал размышлять, кáк Апостолы, оставив все, пошли во след Спасителю, кáк упоминаемые в Деяниях верующие, продавая все свое, приносили и полагали к ногам Апостольским для раздаяния нуждающимся, какое имели они упование, и какия воздаяния уготованы им на небесах. С такими мыслями входит он в храм; в чтенном тогда Евангелии слышит он слова Господа к богатому: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и гряди вслед Мене, и имети имаши сокровище на небеси (Матф. XIX:21). Антоний, прияв сие за напоминание свыше, так как-бы для него собственно было сие чтение, выходит немедленно из храма, и чтò имел во владении от предков (было же у него триста арур весьма хорошей, плодоносной земли), дарит жителям своей веси, чтобы ни в чем не безпокоили ни его, ни сестру; а все прочее движимое имущество продает, и собрав довольно денег, раздает их нищим, оставив несколько для сестры. Но как-скоро, вошедши опять в храм, услышал, что Господь говорит в Евангелии: не пецытеся на утрей (Матф. VI:34),-ни на минуту не остается в храме, идет вон и остальное отдает людям недостаточным, сестру, поручив известным ему и верным девственницам, отдает на воспитание в их обитель, а сам перед домом своим начинает наконец упражняться в подвижничестве, внимая себе и пребывая в терпении.
   В Египте немногочисленны еще были монасты­ри, и инок вовсе не знал великой пустыни, вся­кий же из намеревавшихся внимать себе подвизал­ся, уединившись не вдали от своего селения. По­этому, в одном ближнем селении был тогда ста­рец, с молодых лет проводивший уединенную жизнь. Антоний, увидев его, поревновал ему в добром деле, и прежде всего начал уединяться в местах, лежавших перед селением. И если слышал там о каком рачителе добродетели, шел, отыскивал его, как мудрая пчела, и не прежде возвращался в место свое, как увидевшись с ним. Когда же получал от него как-бы напут­ствие какое для шествования стезею добродетели, уходил назад.
   Так проводя там первоначально жизнь, Антоний наблюдал за своими помыслами, чтобы не возвращались к воспоминанию о родительском имуществе и о сродниках. Все желание устремлял, все тщание прилагал к трудам подвижническим. Работал собственными своими руками, слыша, что праздный нижè да яст (2 Солун. III, 10), и иное издерживал на хлеб себе, иное же на нуждающихся. Молился он часто, зная, что должно наедине молитmся непрестанно (1 Солун. V, 17); и столько был внимателен к читаемому, что ни одно слово Писания не падало у него на землю, но все удерживал он в себе; почему, наконец, память заменила ему книги. Так вел себя Антоний, и был любим всеми.
   Ревнителям же добродетели, к которым ходил он, искренно подчинялся, и в каждом изучал, чем особенно преимуществовал он в тщательности и в подвиге: в одном наблюдал его приветливость, в другом неутомимость в молитвах; в ином замечал его безгневие, в другом человеколюбие; в одном обращал внимание на его неусыпность, в другом на его любовь к учению; кому удивлялся за его терпение, а кому за посты и возлежания на голой земле; не оставлял без наблюдения и кротости одного и великодушия другаго; во всех же обращал внимание на благочестивую веру во Христа и на любовь друг к другу. Так, с обильным приобретением возвращался в место собственнаго своего подвижничества, сам в себе сочетавая во едино, чтò заимствовал у каждаго, и стараясь в себе одном явить преимущества всех. А с равными ему по возрасту не входил в состязание, разве только чтобы не быть вторым после них в совершенстве. И делал сие так, что никого не оскорблял, но и те, с кем состязался, радовались о нем. Поэтому, все жители селения и все добротолюбцы, с которыми был он знаком, видя такую жизнь его, называли его боголюбивым, и любили его, одни-как сына, другие-как брата.
   Но ненавистник добра завистливый диавол, ви­дя такое расположение в юном Антонии, не потер­пел сего, но как привык действовать, так на­меревается поступить и с ним. Сперва покушается он отвлечь Антония от подвижнической жизни, приводя ему на мысль то воспоминание об имуще­стве, то заботливость о сестре, то родственныя свя­зи, то сребролюбие, славолюбие, услаждение разными яствами и другия удобства жизни, и наконец жестокий путь добродетели и ея многотрудность, представляет ему мысленно и немощь тела, и продолжительность времени, и вообще возбуждает в уме его сильную бурю помыслов, желая отвратить его от праваго произволения. Когда же враг увидел немощь свою против Антониева намерения, паче же увидел, что сам поборается твердостию Антония, то, как-бы изъявляя покорность, не нападает уже помыслами, но говорит человеческим голосом: «многих обольстил я, и еще большее число низложил, но, в числе многих напав теперь на тебя и на труды твои, изнемог. Многократно смущал я и тебя, но всякий раз был низложен тобою». Антоний, возблагодарив Господа, небоязненно сказал врагу: «поэтому и достоин ты великаго презрения. Ибо черен ты умом и безсилен. У меня нет уже и заботы о тебе. Господь мне помощник, и аз воззрю на враги моя» (Псал. СХУII, 7).
   Но Антоний не пришел в нерадение и небре­жение о себе потому, что демон уже побежден. И враг не перестал разставлять ему сети, как побежденный, но снова ходил как лев, ища удоб­наго случая напасть на подвижника. Антоний же, зная из Писания, что много козней у врага (Ефес. VI:11), неослабно упражнялся в подвигах, раз­суждая, что, если враг и не мог обольстить серд­це его плотским удовольствием, то, без сомнения, покусится уловить иным способом, потомучто де­мон грехолюбив. Посему-то Антоний паче и паче умерщвлял и порабощал тело, чтобы, победив в одном, не уступить над собою победы в другом. Поэтому, приемлет он намерение приобучить себя к более суровому житию; и многие приходили в удивление, видя труд его, а он переносил оный легко. Душевная его ревность своею долговременностию производила в нем добрый навык, и потому, к чему хотя малый повод подавали ему другие, в том оказывал он великую тщательность. Столько неутомим был во бдении, что часто целую ночь проводил без сна, и, повторяя это не раз, но многократно, возбуждал тем удивление. Пищу вкушал однажды в день по захождении солнца, иногда принимал ее и через два дня, а нередко и через четыре. Пищею же служили ему хлеб и соль, и питием одна вода. О мясах и вине не нужно и говорить, потомучто и у других рачительных подвижников едва ли встретишь что-либо подобное. Во время сна Антоний довольствовался рогожею, а большею частию возлегал на голой земле. Никак не соглашался умащать себя елеем, говоря, что юным всего приличнее быть ревностными к подвигу и не искать того, чтò разслабляет тело, но приучать оное к трудам, содержа в мыслях Апостольское изречение: егда немощствую, тогда силен есмь (2 Коринф. XII:10). Душевныя силы, говаривал он, тогда бывают крепки, когда ослабевают телесныя удовольствия.
   Изнуряя себя, Антоний удалился в бывшия не­далеко от селения гробницы и сделал поручение одному знакомому, чтобы, по прошествии многих дней, приносил ему хлеб; сам же, войдя в одну из гробниц и заключив за собою дверь, остался в ней один. Тогда враг, не стерпя сего, даже боясь, что Антоний в короткое время наполнит пустыню подвижничеством, приходит к нему в одну ночь со множеством демонов и наносит ему столько ударов, что от боли остается он безгласно лежащим на земле. От нанесенных ему ударов не в силах он еще стоять на ногах, и молится лежа; по молитве же громко взывает: «здесь я, Антоний, не бегаю от ваших ударов. Если нанесете мне и еще большее число, ничто не отлучит меня от любви Христовой». Потом начинает петь: аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое (Псал. XXVI:3).
   А диавол не затрудняется в способах изъявить свою злобу. Так и теперь ночью демоны произво­дят такой гром, что, по-видимому, все то место пришло в колебание, и как-бы разорив четыре сте­ны Антониева жилища, вторгаются, преобразив­шись в зверей и пресмыкающихся. Все место мгно­венно наполнилось призраками львов, медведей, леопардов, волов, змей, аспидов, скорпионов, вол­ков. Каждый из сих призраков действует соответственно наружному своему виду. Лев, готовясь напасть, рыкает; вол хочет, по-видимому, бодать; змея не перестает извиваться, волк напрягает силы броситься. И все сии привидения производят страшный шум, обнаруживают лютую ярость. Антоний, поражаемый и уязвляемый ими, чувствует ужасную телесную боль, но тем паче, бодрствуя душею, лежит без трепета, и, хотя стонет от телесной боли, однакоже, трезвясь умом и как-бы посмеваясь, говорит: «ежели есть у вас сколько-нибудь силы, то достаточно было придти и одному из вас. Но поелику Господь отнял у вас силу, то пытаетесь устрашить множеством. Но и то служит признаком вашей немощи, что обращаетесь в безсловесных».
   Господь же не забыл при сем Антониева по­двига и пришел на помощь к подвижнику. Возведя взор, видит Антоний, что кровля над ним как-бы раскрылась, и нисходит к нему луч света. Демоны внезапно стали невидимы; телесная боль мгновенно прекратилась; жилище его оказалось ни в чем неповрежденным. Было же ему тогда около тридцати пяти лет.
   В следующий день, вышедши из гробницы и исполнившись еще большей ревности к благочестию, приходит он к упомянутому выше древнему старцу и просит его жить с ним в пустыне. Поелику же старец отказался и по летам и по непривычке к пустынной жизни, то Антоний немедля уходит один в гору. Нашедши по другую сторону реки пустое огражденное место, от давняго запустения наполнившееся пресмыкающимися, переселяется туда и начинает там обитать. Пресмыкающияся, как будто гонимыя кем, тотчас удаляются. Антоний же, заградив вход и запасши на шесть месяцев хлебов (так запасают Фивяне, и хлеб у них нередко впродолжение целаго года сохраняется невредимым), воду же имея внутри ограды, как-бы укрывшись в какое недоступное место, пребывает там один, и сам не выходя, и не видя никого из приходящих. Так подвизаясь, провел он долгое время, два раза только в год принимая хлебы через ограду.
   Приходящие к нему знакомые, поелику не поз­волял им входить внутрь ограды, нередко дни и ночи проводили вне оной; и слышат они, что в ограде как-бы целыя толпы мятутся, стучат, жа­лобно вопят и взывают: «удались из наших мест: чтò тебе в этой пустыне? не перенесешь наших козней». Стоящие вне подумали сначала, что с Антонием препираются какие-то люди, во­шедшие к нему по лестницам; когда же, проник­нув в одну скважину, не увидели никого, тогда заключив, что это демоны, объятые страхом, на­чинают звать Антония. И он скорее услышал слова последних, нежели позаботился о демонских воплях. Подойдя к двери, умоляет пришедших удалиться и не бояться. «Демоны, говорит он, производят мечтания для устрашения боязливых. По­сему, запечатлейте себя крестным знамением и идите назад смело, демонам же предоставьте делать из себя посмешище». И пришедшие, оградившись знамением креста, удаляются; а Антоний остается, и не терпит ни малаго вреда от демонов, даже не утомляется в подвиге, потомучто учащение бывших ему горних видений и немощь врагов доставляют ему великое облегчение в трудах и возбуждают усердие к большим трудам. Знакомые часто заходили к нему, думая найдти его уже мертвым, но заставали поющим: да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица, Его вcи ненавидящии Его. Яко изчезает дым, да изчезнут: яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия (Псал. LXVII:2—3); и еще: вcu языцы обыдоша мя, и именем Господним противляхся им (Псал. СХVII, 10). Около двадцати лет провел так Антоний, подвизаясь в уединении, никуда не выходя, и во все сие время никем невидимый.
   После сего, поелику многие домогались и желали подражать его подвижнической жизни, некоторые же из знакомых пришли и силою разломали и отворили дверь, исходит Антоний, как таинник и богоносец из некоего святилища, и приходящим к нему в первый раз показывается из своей ограды. И они, увидев Антония, исполняются удивления, что тело его сохранило прежний вид, не утучнело от недостатка движения, не изсохло от постов и борьбы с демонами. Антоний был таков же, каким знали его до отшельничества. В душе его таже была опять чистота нрава; ни скорбию не был он подавлен, ни пришел в восхищение от удовольствия, не предался ни смеху, ни грусти, не смутился, увидев толпу людей, не обрадовался, когда все стали его приветствовать, но пребыл равнодушным, потомучто управлял им разум, и ничто не могло вывести его из обыкновеннаго естественнаго состояния. Господь исцелил чрез него многих бывших тут страждущих телесными болезнями, иных освободил от бесов, даровал Антонию и благодать слова; утешил он многих скорбящих, примирил бывших в ссоре, внушая всем,-ничего в мире не предпочитать любви ко Христу, и увещавая содержать в памяти будущия блага и человеколюбие к нам Бога, Иже Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его (Римл. VIII:32); убедил многих избрать иноческую жизнь, и таким образом, в горах явились наконец монастыри; пустыня населена иноками, оставившими свою собственность и вписавшимися в число жительствующих на небесах.
   Когда настояла нужда переходить водопроводный ров в Арсеное, и именно для посещения братии, а ров полон был крокодилов,-Антоний совершает только молитву, потом сам и все бывшие с ним входят в ров и переходят его невредимо. Возвратившись же в монастырь, упражняется он в прежних строгих трудах с юношескою бодростию и часто беседуя, в монашествующих уже увеличивает ревность, в других же, и весьма многих, возбуждает любовь к подвижничеству. И вскоре, по силе удивительнаго слова его, возникают многочисленные монастыри, и во всех них Антоний, как отец, делается руководителем. В один день он выходит, собираются к нему все монахи и желают слышать от него слово; Антоний же Египетским языком говорит им следующее:
    «К научению достаточно и Писаний; однакоже нам прилично утешать друг друга верою и ума­щать словом. Поэтому и вы, как дети, гово­рите отцу, чтò знаете; и я, как старший вас воз­растом, сообщу вам, чтò знаю и чтò изведал опытом».
    «Паче всего да будет у вас всех общее по­печение о том, чтобы, начав, не ослабевать в деле, в трудах не унывать, не говорить: давно мы подви­заемся. Лучше, как начинающие только, будем с каждым днем приумножать свое усердие, потомучто целая жизнь человеческая весьма коротка в срав­нении с будущими веками; почему и все время жизни нашей пред жизнию вечною ничто».
    «И взирая на мир, не будем думать, что отрек­лись мы от чего-либо великаго. Ибо и вся земля эта очень мала пред целым небом. Поэтому, если бы мы были господами над всею землею и отреклись от всей земли, то и это не было бы еще равноценно Небесному Царству».
    «Поэтому, никто из нас да не питает в себе пожелания приобретать. Ибо какая выгода приобрести то, чего не возьмем с собою? Не лучше ли приобре­сти то, чтò можем взять и с собою, как-то: благоразумие, справедливость, целомудрие, мужество, разсудительность, любовь, нищелюбие, веру во Христа, безгневие, страннолюбие? Сии приобретения уготовят нам пристанища в земле кротких прежде, нежели придем туда».
    «Еллины, чтобы обучиться словесным наукам, предпринимают дальния путешествия, переплывают моря; а нам нет нужды ходить далеко ради Царствия Небеснаго, или переплывать море ради добродетели. Господь еще прежде сказал: Царствие Небесное внутрь вас есть (Лук. ХVII, 21). Поэтому, добродетель имеет потребность в нашей только воле, потомучто добродетель в нас, и из нас образуется. Она образуется в душе, у которой разумныя силы действуют согласно с ея естеством. А сего достигает душа, когда пребывает, какою сотворена; сотворена же она доброю и совершенно правою. Если бы добродетель была чем-либо приобретаемым отвне, то, без сомнения, трудно было бы стать добродетельным. Если же она в нас, то будем охранять себя от нечистых помыслов, и соблюдем Господу душу, как приятый от Него залог, чтобы признал Он в ней творение Свое, когда душа точно такова, какою сотворил ее Бог. Будем же домогаться, чтобы не властвовала над нами раздражительность, и не преобладала нами похоть; ибо написано: гнев мужа правды Божия не соделовает. Похоть же заченши раждает грех, грех же содеян рождает смерть» (Iак. I, 20, 15).
    «А при таком образе жизни будем постоянно трезвиться и, как написано, всяцем хранением блюсти сердце (Притч. IV:23). Ибо имеем у себя страшных и коварных врагов, лукавых демонов; с ними у нас брань, как сказал Апостол: несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Ефес. VI:12). Великое их множество в окружающем нас воздухе, и они недалеко от нас».
   «Посему, потребны нам усильная молитва и подвиги, чтобы, прияв от Духа дарование разсужде­ния духовóм (1 Коринф. XII:10), можно было чело­веку узнать о демонах, которые из них менее худы, и которые хуже других, какой цели старается достигнуть каждый из них, и как можно низло­жить и изгнать каждаго. Ибо много у них ухищре­ний и злокозненных устремлений. Блаженному Апо­столу и последователям его известны были козни сии, и они говорят: не неразумеваем умышлений его (2 Коринф. II:11). А мы, сколько опытом изведали о сих кознях, столько обязаны предохранять от них друг друга. Приобретя отчасти опытное о них ведение, сообщаю это вам, как детям».
    «Итак, демоны всякому христианину, наипаче же монаху, как-скоро увидят, что он трудолюбив и преуспевает, прежде всего предприемлют и покушаются положить на пути соблазны. Соблазны же их суть лукавые помыслы. Но мы не должны устрашаться таковых внушений. Молитвою, постами и верою в Господа враги немедленно низлагаются. Впрочем и по низложении они не успокоиваются, но вскоре снова наступают коварно и с хитростию. И когда не могут обольстить сердце явным и нечистым сластолюбием, тогда снова нападают иным образом и стараются уже устрашить мечтательными привидениями, претворяясь в разные виды и принимая на себя подобия женщин, зверей, пресмыкающихся, великанов, множества воинов. Но и в таком случае не должно приходить в боязнь от сих привидений, потомучто они суть ничто и скоро исчезают, особливо если кто оградит себя верою и крестным знамением. Впрочем, демоны дерзки и крайне безстыдны. Если и в этом бывают они побеждены, то нападают иным еще способом: принимают на себя вид прорицателей, предсказывают, чтò будет через несколько времени; представляются или высокорослыми, достающими головою до кровли, или имеющими чрезмерную толстоту, чтобы тех, кого не могли обольстить помыслами, уловить такими призраками. Если же и в этом случае найдут, что душа ограждена сердечною верою и упованием, то приводят уже с собою князя своего».
    «Но не должно нам бояться демонов,-хотя, по-видимому, нападают на нас, даже угрожают нам смертию,-потомучто они безсильны и не могут ничего более сделать, как только угрожать».
   ­«Должно бояться только Бога, а демонов презирать и нимало не страшиться их. Даже чем больше страхований производят они, тем усильнее будем подвизаться против них. Ибо сильное на них орудие-правая жизнь и вера в Бога. Боятся они подвижническаго поста, бдения, молитв, кротости, безмолвия, несребролюбия, нетщеславия, смиренномудрия, нищелюбия, милостынь, безгневия, преимущественно же благочестивой веры во Христа. Посему-то и употребляют все меры, чтобы не было кому попирать их. Знают они, какую благодать против них дал верующим Спаситель, Который сказал: се, даю вам власть наступати на змию и на скорпiю, и на всю силу вражiю» (Лук. X:19).
    «Поэтому, если выдают они себя за предсказа­телей, никто да не прилепляется к ним. Нередко сказывают они за несколько дней, что придут братия, и те действительно приходят. Делают же сие демоны не по заботливости о внимающих им, но чтобы возбудить в них веру к себе, и потом, подчинив уже их себе, погубить. Посему, не должно слушать демонов, а надобно возражать на слова их, что не имеем в них нужды. Ибо чтò удивитель­наго, если кто, имея тело тончайшее тела человече­скаго и увидев вступивших в путь, предваряет их в шествии и извещает о них? Tò же пред­сказывает и сидящий на коне, предварив идущаго пешком. Посему и в этом не надобно удивляться демонам. Они не имеют предведения о том, чего еще нет. Единый Бог есть ведый вся прежде бытия их (Дан. XIII:42). Демоны же, как тати, забежав наперед, чтò видят, о том и извещают. Так, иногда велеречиво объявляют они о воде в реке Ниле, увидев, что много было дождей в странах Ефиопских и зная, что от них бывает наводнение в реке; прежде нежели вода придет в Египет, прибегают туда и предсказывают. Но тò же сказали бы и люди, если бы могли так скоро переходить с места на место, как демоны. Тáк произошли языческия прорицалища, тáк издавна люди вводимы были в заблуждение демонами. Но обольщение сие наконец прекратилось. Ибо пришел Господь, и привел в бездействие демонов и коварство их. Они ничего не знают сами собою, но, как тати, чтò видят у других, тò и разглашают, и более угадывают, нежели знают по предведению. Посему, если предсказывают и правду, никто да не дивится им в этом. Ибо и врачи, опытом дознавшие свойства болезней, как-скоро видят ту же болезнь в других, нередко, угадывая по навыку, предсказывают».
    «При Божией помощи, возможно и нетрудно распознавать присутствие Ангелов добрых и злых».
    «Видение святых бывает невозмутительно. Не будут они ни спорить, ни вопиять, нижè услышит кто гласа их (Исаия XLII, 2). Являются они безмолвно и кротко, почему в душе немедленно раждаются радость, веселие и дерзновение, потомучто со святыми Господь, Который есть наша радость и сила Бога Отца. Душевные помыслы пребывают невозмутимыми и неволненными, и душа, озаряемая видением, созерцает явившихся. В ней возникает желание божественных и будущих благ, и, конечно, возжелает она быть в соединении со святыми и отойти с ними. Если же иные, как люди, приводятся в страх видением добрых Ангелов, то явившиеся в то же мгновение уничтожают этот страх своею любовию, как поступили Гавриил с Захариею, и Ангел, явившийся женам во гробе Господнем, и еще Ангел, упоминаемый в Евангелии и сказавший пастырям: не бойтеся (Лук. II:10). Ощущается же страх не от душевной боязни, но от сознания присутствия высших сил. Таково видение святых».
    «А нашествие и видение духов злых бывает возмутительно, с шумом, гласами и воплями, по­добно буйному движению худо воспитанных моло­дых людей, или разбойников. От сего в душе немедленно происходят боязнь, смятение, безпорядок помыслов, грусть, ненависть к подвижникам, уныние, печаль, воспоминание о сродниках, страх смертный, и наконец худое пожелание, нерадение о добродетели, нравственное разстройство».
   «Да служит вам и тò еще признаком: когда душа продолжает ощущать боязнь,-явившийся есть враг, потомучто демоны не уничтожают боязни, как в Марии и Захарии-великий Архангел Гаври­ил, и в женах явившийся во гробе Ангел. Напротив того, демоны, когда видят людей в боязни, тем паче умножают призраки, чтобы привести их в больший ужас, и наступая, уже ругаются, говоря: падше поклонитеся (Матф. IV:9). Так обольщали они язычников, и те лжеименно признавали их богами».
    «Но нас не оставил Господь быть в обольщении от диавола, когда, запрещая ему производить такие призраки, сказал: иди за Мною, сатано. Писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися и Тому единому послужиши (Матф. IV:10). Посему, паче и паче да будет за сие презираем нами этот коварный. Чтò сказал ему Господь, тò сказал ради нас, чтобы демоны, слыша и от нас подобное сему, обращались в бегство ради Господа, воспретившаго им это».
    «Но не должно хвалиться силою изгонять бесов и превозноситься даром исцелений; не должно дивиться тому только, кто изгоняет бесов, и уничижать того, кто не изгоняет. Пусть каждый поучается подвижничеству другаго; пусть пли подражает, соревнует ему, или исправляет его. Творить знамения не от нас зависит, но есть дело Спасителя. Он сказал ученикам: не радуйтеся, яко дуси вам повинуются, но яко имена ваша написана суть на небесех» (Лук. X:20).
    «Намеревался-было я смолчать и ничего не го­ворить от себя, удовольствовавшись одним сказанным; но, чтобы не подумали вы, будто бы говорю сие просто, а напротив того уверились, что сказываю вам изведанную по опыту и сущую правду, то скажу еще, чтò дознал я о демонских начинаниях. Много раз ублажали меня демоны, а я заклинал их именем Господним. Много раз предсказывали они мне о разливе реки, а я спрашивал их: вам какое до сего дело? Иногда приходили с угрозами и окружали меня, как вооруженные воины. В иное время наполняли дом конями, зверями и пресмыкающимися; а я воспевал: сии на колесницех и сии на кóнех: мы же во имя Господа Бога нашего возвеличимся (Псал. XIX:8—9), и по молитвам Господь обращал их в бегство. Иногда приходили во тьме, имея призрак света, и говорили: мы пришли озарить тебя, Антоний. Но я, смежив глаза, молился, и тотчас угасал свет нечестивых. Чрез несколько месяцев пришли, и будто воспевали псалмы и произносили места из Писаний: аз же яко глух не слышах (Псал. XXXVII:14). Иногда приводили в колебание монастырь; но я молился, пребывая неподвижен мыслию. После сего, еще пришли и стали рукоплескать, свистеть, плясать; но я молился и лежа пел сам в себе псалмы. Вскоре начали они плакать и рыдать, как изнемогшие; а я прославлял Господа, сокрушившаго и посрамившаго их дерзость и безумие. Однажды явился с многочисленным сопровождением демон весьма высокий ростом и осмелился сказать: я-Божия сила, я-Промысл; чего хочешь, все дарую тебе.-Тогда дунул я на него, произнеся имя Христово, занес руку ударить его, и, как показалось, ударил, и при имени Христовом тотчас исчез великан этот со всеми его демонами. Однажды, когда я постился, пришел этот коварный в виде монаха, имея у себя призрак хлеба, и давал мне такой совет: ешь и отдохни после многих трудов; и ты-человек, можешь занемочь,-Но я, уразумев козни его, возстал на молитву, и демон не стерпел сего, скрылся и, изшедши в дверь, исчез как дым. Много раз в пустыне мечтательно показывал мне враг золото, чтобы только прикоснулся я к нему и взглянул на него; но я отражал врага пением псалмов, и он исчезал. Часто демоны наносили мне удары, но я говорил: ничто не отлучит меня от любви Христовой.-И после сего начинали они наносить сильнейшие удары друг другу. Впрочем, не я удерживал и приводил их в бездействие, но Господь, Который сказал: видех сатану, яко молнию с небесе спадша (Лук. X:18). А я, дети, помня изречение Апостольское, преобразих то на себе (1 Коринф. IV:6), да научитесь не унывать в подвижничестве и не страшиться привидений диавола и демонов его».
    «Паче же, будем благодушествовать и радо­ваться всегда, как спасаемые; будем содержать в мысли, что с нами Господь, Который низложил и привел в бездействие демонов. Будем представлять и помышлять всегда, что, поелику с нами Господь, то ничего не сделают нам враги».
   Когда беседовал так Антоний,-все тому радовались; в одном возрастала любовь к добродетели, в другом искоренялось нерадение, в иных пре­кращалось самомнение, все же, дивясь данной от Господа Антонию благодати к различению духов, убеждались в том, что должно презирать демон­ские наветы.
   Монастыри в горах подобны были скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников, кото­рых радовало упование будущих благ, и которые занимались рукоделиями для подаяния милостыни, имели между собою взаимную любовь и согласие. Подлинно представлялась там как-бы особая некая область богочестия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненнаго; не было укоризн от сборщика податей; подвижников было много, но у всех одна мысль-подвизаться в добродетели. А потому, кто видел монастыри сии и такое благочиние иноков, тот должен был снова воскликнуть и сказать: коль добри доми твои, Иакове, и кущы твоя, Исраилю! яко дубравы осеняющыя, и яко сад при реце, и яко кущы, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах (Числ. XXIV:5—6).
   А сам Антоний, по обычаю уединяясь особо в монастыре своем, усиливал подвиги, и ежедневно воздыхал, помышляя о небесных обителях, вожделевая оных и обращая взор на кратковременность человеческой жизни. Когда хотел вкушать пищу, ложился спать, приступал к исполнению других телесных потребностей,-чувствовал он стыд, представляя себе разумность души. Нередко, со многими другими иноками приступая ко вкушению пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от вкушения и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела, вкушал пищу, но особо, а нередко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько уповая предложить им слово на пользу.
   Он говаривал: «все попечение прилагать надобно более о душе, а не о теле, и телу уступать по необходимости малое время, все же остальное посвящать наипаче душе и искать ея пользы, чтобы не увлекалась она телесными удовольствиями, но паче ей порабощалось тело. Сие-то и значит сказанное Спасителем: не пецытеся душею вашею, чтò ясте, ни телом, во чтò облечетеся» (Матф. VI:25).
   Посем постигло Церковь бывшее в то время Максиминово гонение. И когда святые мученики ведены были в Александрию,-последовал за ними и Антоний, оставив свой монастырь и говоря: «пойдем и мы, чтобы или подвизаться, если будем призваны, или видеть подвизающихся». Было у него желание приять мученичество; но, не хотя предать сам себя, прислуживал он исповедникам в рудокопнях и в темницах. Много было у него попечения-позванных в судилище подвижников поощрять к ревности, и принимать участие в тех, которые вступили в мученический подвиг, и сопровождать их до самой кончины. Судия, видя безстрашие Антония и бывших с ним и их попечительность, приказал, чтобы никто из иноков не показывался в судилище, и чтобы вовсе не оставались они в городе. Все прочие в этот день почли за лучшее скрываться. Антоний же столько озаботился, что даже вымыл верхнюю свою одежду, и на следующий день, став впереди всех на высоком месте, явился пред игемоном в чистой одежде. Когда все дивились сему, даже видел его и игемон, и с своими воинами проходил мимо его,— стоял он безтрепетный, показывая тем христианскую нашу ревность. Ибо, как сказал уже я, ему желательно было стать мучеником. И сам он, казалось, печалился о том, что не сподобился мученичества; но Господь хранил его на пользу нам и другим, чтобы соделаться ему учителем многих в подвижнической жизни, какой научился он из Писаний. Ибо многие, взирая только на образ его жизни, потщились стать ревнителями его жития. Итак, снова стал он, по обычаю, прислуживать исповедникам, и как бы связанный вместе с ними, трудился в служении им.
   А когда гонение уже прекратилось, и приял мученичество блаженной памяти епископ Петр, тогда Антоний оставил Александрию и уединился снова в монастыре своем, где ежедневно был мучеником в совести своей и подвизался в подви­гах веры. Труды его многочисленны и велики: непрестанно постился он; одежду нижнюю-волосяную и верхнюю-кожаную соблюдал до самой кончины; не смывал водою нечистот с тела; никогда не обмывал себе ног, даже и просто не погружал их в воду, кроме крайней необходимости. Никто не видел его раздетым; никто не мог видеть обнаженнаго Антониева тела до того времени, как Антоний скончался, и стали предавать его погребению.
   Когда пребывал он в уединении, и решился проводить время, и сам не выходя, и к себе никого не принимая,-тогда пришел и обезпокоил его один военачальник Мартинiан. У него была дочь, мучимая бесом. Долгое время продолжал он стучать в дверь и просить Антония, чтобы вышел и помолился Богу о дочери его. Антоний не соглашался отворить двери и, выглянув сверху, сказал: «что вопиешь ко мне? И я такой же человек, как и ты. Если веруешь во Христа, Которому служу я, то поди, и, как веруешь, помолись Богу, и прошение твое будет исполнено». Мартиниан немедленно уверовал и, призвав имя Христово, удалился с дочерью, освобожденною уже от демона. Много и других знамений сотворил чрез Антония Господь, Который сказал: просите и дастся вам (Лук. XI:9). Ибо многие страждущие от демонов, поелику Антоний не отворял двери своей, посидев только вне монастыря, по вере и по искренней молитве, полу­чали исцеление.
   Когда же Антоний увидел, что многие безпокоят его и не дают пребывать ему в избранном им уединении, как бы желалось,-тогда, опасаясь, чтобы или самому не превознестись тем, чтò творит чрез него Господь, или чтобы другой кто не подумал о нем выше того, чтò он есть, заблагоразсудил и решился уйдти в верхнюю Фиваиду, где не знали его. И, взяв у братии хлебов, сел он на берегу реки, смотря, не пойдет ли какой корабль, чтобы, войдя в него, удалиться. Когда же дожидался он корабля, был к нему свыше голос: «Куда и за чем идешь, Антоний?» Он не смутился, но как привык уже часто слышать такия воззвания, выслушав сие, сказал в ответ: «поелику народ не дает пребывать мне в покое, то хочу идти в верхнюю Фиваиду, по причине многих мне здесь безпокойств, и особенно потому, что требуют у меня того, что свыше сил моих». Голос сказал ему: «если уйдешь в Фиваиду и далее, как намереваешься, к пасущим стада волов, то еще большие и сугубые труды понесешь. Если же действительно хочешь пребыть на покое, то иди теперь во внутреннюю пустыню». На вопрос же Антония: «кто укажет мне путь, потомучто неизвестен мне оный?» голос немедленно указал ему Сарацын, которым надлежало идти сим путем. Антоний, подойдя к ним, стал просить позволе­ния идти с ними в пустыню. Сарацыны, как-бы по велению Промысла, охотно приняли его. Три дня и три ночи проведя с ними в пути, он приходит на одну весьма высокую гору. Из-под горы текла прозрачная, сладкая и довольно холодная вода; вокруг была равнина и несколько диких пальм. Антоний, как-бы по внушению свыше, возлюбил место сие; оно было то самое, какое указывал ему голос, вещавший на берегу реки. Итак, взяв хлебы у спутников, стал он пребывать на горе сперва один, не имея при себе никого другаго, и место сие признавал уже как-бы собственным своим домом. Сарацыны же, увидев ревность его, с намерением стали проходить путем сим и с радостию приносили ему хлебы; иногда и от пальм имел он малое некое и скудное утешение. Впо­следствии же и братия, узнав его местопребывание, как дети, помня отца, заботились присылать ему потребное.
   Но Антоний, видя, что, под предлогом доставлять ему туда хлеб, иные утомляются и несут труды, щадя и в этом монахов, придумывает сам с собою средство, и некоторых из пришедших к нему упрашивает принести ему заступ, топор и несколько пшеницы. Когда же было это принесено, обошедши гору, находит одно весьма необширное удобное место, возделывает оное, и, поелику доста­точно было воды для орошения поля, засевает его. Делая же это ежегодно, получает себе отсюда хлеб, радуясь, что никого не будет сам безпокоить и соблюдет себя от необходимости чем-либо быть кому в тягость. Но после сего, видя опять, что некоторые приходят к нему, разводит он у себя несколько овощей, чтобы и приходящий к нему имел хотя малое утешение после трудов такого тяжкаго пути. Вначале звери, обитавшие в пустыне, приходя пить воду, наносили нередко вред его по­севу и земледелию. Он, с ласкою поймав одного зверя, сказал чрез него всем: «для чего делаете вред мне, который не делаю никакого вреда вам? Идите прочь и во имя Господа не приближайтесь сюда более». С сего времени звери, как-бы боясь запрещения, не приближались уже к тому месту. Так Антоний пребывал один на внутренней горе, проводя время в молитвах и в подвигах. Слу­жившие ему братия упросили его, чтобы позволил им приходить через месяц и приносить маслин, овощей и елея, потомучто он был уже стар.
   Сколько же, живя там, выдержал он браней, по написанному (Ефес. YI, 12), не с плотию и кро­вию, но с сопротивными демонами, о том знаем от приходивших к нему.
   Хотя диавол наблюдал за Антонием и, как воспевает Давид, скрежетал на него зуб`ы своими (Псал. XXXIV:16), но Антоний, утешаемый Спа­сителем, пребывал невредимым от коварства и многоразличных козней диавола. Так в одну ночь, когда Антоний проводил время во бдении, враг по­сылает на него зверей. Все почти гиены, бывшия в этой пустыне, вышедши из нор, окружают его; Антоний стоял посреди их, и каждая зияла на него и угрожала ему угрызением. Уразумев в этом хитрость врага, он сказал гиенам: «если имеете власть надо мною, то я готов быть пожран вами. А если посланы вы демонами, то не медлите и удалитесь, потомучто я-раб Христов». Едва Антоний сказал это, гиены бежали, как-бы гонимыя бичем слова.
   Однажды, по просьбе монахов придти к ним и на время посетить их и место их жительства, отправился он в путь вместе с пришедшими к нему монахами. Верблюд нес для них хлебы и воду, потомучто пустыня эта безводна, и воды, годной к питию, вовсе нет в ней нигде, кроме той одной горы, на которой был монастырь Антониев, где и запаслись они водою. Когда же на пути вода у них истощилась, а зной был весьма сильный, тогда все были в опасности лишиться жизни. Обойдя окрестности и не нашедши воды, не в силах уже были продолжать пути, легли на земле и, отчаявшись в жизни своей, пустили верблюда идти, куда хочет. Старец видя, что все бедствуют, весьма опечалившись и воздохнув, отходит от них недалеко и, преклонив колена и воздев руки, начинает молиться; и Господь вскоре соделал, что потекла вода на том месте, где он стоял на молитве; и таким образом утолили все жажду и оживились, наполнили мехи водою и продолжали путь безбедно. Когда же Антоний дошел до первых на пути монастырей,-все приветствовали его, смотрели на него, как на отца, а он, как-бы принеся напутствие с горы, угощал их словом и преподавал им, чтò было на пользу. Снова на горах были радость, соревнование о преспеянии и утешение взаимною друг друга верою. Радовался и сам Антоний, увидев ревность иноков, и сестру состаревшуюся в девстве и уже настоятельницу других девственниц.
   Чрез несколько дней опять ушел он на свою гору. И тогда стали уже приходить к нему многие, осмеливались даже приходить иные и страждущие. Всякому приходящему к нему иноку давал он постоянно такую заповедь: «веруй в Господа и люби Его, храни себя от нечистых помыслов и плотских удовольствий и, как написано в Притчах, не прельщайся насыщением чрева (Притч. XXIV. 15), бегай тщеславия, молись непрестанно, пой псалмы перед сном и после сна, тверди заповеди, данныя тебе в Писании, содержи в памяти деяния святых, чтобы памятующая заповеди душа твоя ревность святых имела для себя образцем». Особливо же советовал Антоний непрестанно размышлять об Апостольском изречении: солнце да не зáйдет во гневе вашем (Ефес. IV:26), и думать, что сказано сие вообще относительно ко всякой заповеди, чтобы не заходило солнце не только в гневе, но и в другом грехе нашем. Пусть каждый ежедневно дает себе отчет в дневных и ночных своих поступках. И если согрешил, да перестанет грешить: если не согрешил, да не хвалится тем, но да пребывает в добре, и не предается нерадению, и ближняго не осуждает, и себя не почитает праведным. дондеже, как сказал блаженный Апостол Павел. прiидет Господь (1 Коринф. IV:5), испытующий тайное. Пусть каждый из нас замечает и записывает свои поступки и душевныя движения, как-бы с намерением сообщать это друг другу, и будьте уверены, что, стыдясь известности, непременно перестанем грешить и даже содержать в мыслях что-либо худое.
   Такия наставления давал Антоний приходящим; к страждущим же был сострадателен и молился вместе с ними. И Господь часто внимал молитвам его о многих.
   Некто, по имени Фронтон, из царедворцев, страдая жестокою болезнию, кусал себе язык и готов был лишить себя зрения. Пришедши в гору, просил он Антония помолиться о нем. Антоний, помолившись, сказал Фронтону: «иди и исцелеешь». А когда больный упорствовал и оставался в монастыре несколько дней.-Антоний стоял в своем слове, говоря: «не можешь ты исцелиться, пока здесь; иди и, достигнув Египта, увидишь совершившееся на тебе знамение». Фронтон поверил, ушел, и, как-скоро увидел Египет, болезнь его миновалась, и стал он здоров по слову Антония, как во время молитвы открыл ему Спаситель.
   Еще однажды, пребывая в горе и возведя взор, видит Антоний, что возносится некто по воздуху, к великой радости встречающих его. Потом, ди­вясь и ублажая таковый сонм, начинает он мо­литься, чтобы открыто ему было, чтò сие значит. И вдруг приходит к нему глас: «это душа Амуна, Нитрийскаго инока». Амун же до старости пребыл подвижником. А разстояние от Нитрии до горы, где жил Антоний, было тринадцати дней пути. Поэтому бывшие с Антонием, видя дивящагося старца, пожелали знать причину, и услышали, что скончался Амун; а он был известен им, потомучто часто бывал там и притом много совершено было им знамений. Монахи, которым Антоний сказал о смерти Амуна, заметили день. И когда, через тридцать дней, пришли братия из Нитрии, спрашивают их и узнают, что Амун почил в тот самый день и час, в который старец видел возносимую душу его. Те и другие много дивились чистоте души у Антония и тому, как он совершившееся на разстоянии тринадцатидневнаго пути узнал в то же самое мгновение и видел возносимую душу.
   Однажды комит Архелай, нашедши Антония на внешней горе, просит его только помолиться о Поликратии, чудной и христоносной девственнице в Лаодикии. Страдала же она от чрезвычайных подвигов жестокою болью в чреве и боку, и вся изнемогла телесно. Антоний помолился; а комит за­метил день, в который принесена была молитва, и возвратясь в Лаодикию, находит девственницу здоровою. Спросив же, когда и в какой день освободилась от болезни, вынимает хартию, на которой записал время молитвы, и после ответа исцеленной, сам в то же время показывает запись: и все удивились, узнав, что тогда Господь избавил ее от страданий, когда молился о ней и призывал на помощь Спасителеву благость Антоний.
   Часто и об идущих к нему, за несколько дней, даже за месяц, предсказывал Антоний, по какой причине идут они. Ибо одни приходили един­ственно для того, чтобы видеть его, другие по при­чине болезни, а иные потому, что страдали от бе­сов. И трудность путешествия никто не почитал для себя бременем и не жалел о трудах, потомучто каждый возвращался, чувствуя пользу. Когда же было Антонию подобное видение, и разсказывал он о сем,-всегда просил, чтобы никто не удивлялся ему в том, дивился же бы паче Господу, Который нам человекам даровал возможность познавать Его по мере сил наших.
    Весьма многие из монахов согласно и одинаково разсказывали, что совершено Антонием много и инаго сему подобнаго. Но это еще не столько чудно, сколько пред всем иным наиболее чудным кажется следующее. Однажды, пред вкушением пищи около девятаго часа встав помолиться, Антоний ощущает в себе, что он восхищен умом, а что всего удивительнее, видит сам себя, будто бы он вне себя, и кто-то как-бы возводит его но воздуху; в воздухе же стоят какия-то угрюмыя и страшныя лица, которые хотят преградить ему путь к восхождению. Поелику же путеводители Антониевы сопротивлялись им, то требуют они отчета, не подлежит ли Антоний какой-либо ответственности пред ними, а поэтому хотят вести счет с самаго его рождения: но путеводители Антониевы воспрепятствовали тому, говоря: «чтò было от рождения его, тò изгладил Господь; ведите счет с того времени, как сделался он иноком и дал обет Богу». Тогда, поелику обвинители не могли уличить его, свободен и невозбранен сделался ему путь. И вдруг видит он, что как-бы возвращается и входит сам в себя, и снова делается прежним Антонием. В сие время, забыв о вкушении пищи, остаток дня и целую ночь проводит он в воздыханиях и молитве; ибо удивлялся, видя, с сколь многими врагами предстоит нам брань, и с какими трудами должно человеку проходить по воздуху. И тогда пришло ему на память, что в сем именно смысле сказал Апостол: по князю власти воздушныя (Ефес. II:2). Ибо враг имеет в воздухе власть вступать в борьбу с проходящими по оному, покушается преграждать им путь. Почему наипаче и советовал Апостол: приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Ефес. VI:13).
   Антоний имел еще и сие дарование. Во время пребывания своего на горе в уединении, если иногда, предложив сам себе какой-либо вопрос, приходил в недоумение,-то, по Божию промышлению, во время молитвы бывало ему о том откровение, и блажен­ный, по написанному, был научаем Богом (Исаия LIV, 13). Так однажды вел он разговор с пришедшими к нему о состоянии души по смерти и о том, где будет ея местопребывание. В следую­щую ночь зовет его некто свыше, говоря: «встань, Антоний, выйди и посмотри». Антоний выходит (ибо знал, кому должно повиноваться), и возведя взор, видит, что стоит кто-то высокий, безобразный и страшный, и касается главою облаков, и что вос­ходят еще некие как-бы окрыленные, и первый про­стирает к последним руки, и одним преграждает путь, другие же перелетают чрез него, и миновав его, безбедно уже возносятся вверх; на последних великан сей скрежещет зубами, о тех же, кото­рые падают вниз, радуется. Вдруг Антонию гово­рит голос: «уразумей видимое». Тогда отверзся ум его, и уразумел он, что это есть прехождение душ, что стоящий великан есть враг завидующий верным, и он подпадших власти его удерживает и возбраняет им идти далее; но не может задер­жать непокорившихся ему, потомучто они прохо­дят выше его. Увидев сие, и такое видение прияв как-бы за напоминание себе, Антоний стал прилагать еще вящшее старание, чтобы ежедневно преуспевать в прежних подвигах. Объявлял же он о таких видениях неохотно. Но поелику бывшие с ним, когда видели, что он долее обыкновеннаго молится и представляется удивленным, спрашивали его и докучали ему своими вопросами,-то принужден бывал сказывать им, как отец, который ничего не может скрыть от детей; притом разсуждал он, что совесть его останется чиста, а им разсказ его послужит на пользу, когда узнают, что подвижничество имеет благие плоды, и видения нередко бывают утешением в трудах.
   Антоний был терпеливаго нрава и имел смиренномудрое сердце. При всей духовной чистоте своей, чрезвычайно уважал церковное правило и всякому церковнослужителю готов был отдавать пред собою предпочтение. Не стыдился преклонять главу пред епископами и пресвитерами. Если когда приходил к нему какой диакон ради пользы своей,— он предлагал ему слово на пользу, но совершение молитв предоставлял диакону, не стыдясь учиться и сам. Нередко предлагал вопросы и желал слушать пребывающих с ним; сознавался, что и сам получает пользу, если кто скажет что-либо полезное. И лице его имело великую и необычайную приятность. Приял же Антоний от Спасителя и сие дарование: если бывал он окружен множеством монахов, и кому-нибудь, незнавшему его прежде, желательно было видеть его,-то желающий, миновав других, прямо подходил к Антонию, как-бы привлекаемый взором его. От других же отличался Антоний не высотою и взрачностiю, но благонравием и чистотою души. Поелику душа была безмятежна, то и внешния чувства оставались невозмущаемыми, а потому от душевной радости весело было и лице, и по движениям телесным можно было ощущать и уразумевать спокойствие души, согласно с написанным: сердцу веселящуся, лице цветет, в печалех же сущу, сетует (Притч. XV:13).
   Весьма чуден был он по вере и благочестив. Никогда не имел общения с отщепенцами мелетианами, зная давнее их лукавство и отступничество; не беседовал дружески с манихеями, или с другими еретиками, разве только для вразумления, чтобы обратились к благочестию. И сам так думал, и другим внушал, что дружба и беседа с еретиками-вред и погибель душе. Гнушался также и арианскою ересию, и всякому давал заповедь не сближаться с арианами и не иметь их зловерия. Когда приходили к нему некоторые из ариан, то испытав и изведав, что они нечествуют, прогонял в горы, говоря, что речи их хуже змеинаго яда.
   Однажды ариане распустили ложный слух, будто и Антоний одинаковых с ними мыслей,-тогда воз­негодовал он и раздражился против них; а по­том, по просьбе епископов и всей братии, прибыв в Александрию, осудил ариан, сказав, что ариан­ство есть последняя ересь и предтеча антихриста. Народ же учил, что «Сын Божий не тварь и не из несущих, но есть вечное Слово и Премудрость Отчей сущности. А посему, нечестиво-говорить о Сыне: было, когда Его не было. Ибо Слово всегда соприсуще Отцу. Поэтому, не имейте никакого общения с нечестивейшими арианами. Ибо нет никакого общения свету ко тме (2 Коринф. VI:14). Как вы, благочестиво верующие, именуетесь христианами, так они, именующие тварию сущаго от Отца Божия Сына и Отчее Слово, ничем не отличаются от язычников, служа твари паче сотворшаго Бога. Верьте же, что даже и вся тварь негодует на них за то, что Творца и Господа вселенной, Имже вся быша, сопричисляют к существам сотворенным». Весь народ радовался, слыша, что таким мужем анафематствуется христоборная ересь. Все жители города сбегались видеть Антония. Даже язычники и так называемые их жрецы приходили в храм Господень, говоря: «желаем видеть человека Божия». Ибо так называли его все. И здесь Господь чрез него освободил многих от бесов и исцелил повредившихся в уме. Многие даже из язычников желали хотя прикоснуться только к старцу, в той уверенности, что получат от сего пользу. И действительно, в сии немногие дни столько обратилось в христианство, сколько в иныя времена обращалось в продолжение года. Иные думали, что стечение народа безпокоит его, и потому отгоняли от него всех приходящих; но невозмущаемый ни­чем Антоний сказал: «число приходящих не боль­ше числа демонов, с которыми ведем брань в горе».
   Когда же Антоний отходил, и мы сопровождали его,-тогда, как-скоро дошли до городских ворот, одна женщина воскликнула позади нас: «остано­вись, человек Божий! Дочь мою жестоко мучит бес. Остановись, умоляю тебя, чтобы и мне, бежа за тобою, не потерпеть беды». Старец, услышав это и упрошенный нами, охотно остановился. И как-скоро женщина приблизилась, дочь ея повергнута была на землю; но Антоний помолился и призвал имя Христово; тогда отроковица возстала здравою, потомучто вышел из нея нечистый дух. Матерь благословляла Бога, и все воздавали Ему благода­рение. Сам же Антоний радовался, возвращаясь в гору, как в собственный свой дом.
   Был же он весьма разумен, и чтò удивительно, не учась грамоте, отличался тонкостию и проницательностию ума. Однажды пришли к нему два языческие философа, думая, что могут искусить Антония. Был же он на внешней горе и, догадавшись по лицу шедших, какие это люди, вышел к ним и сказал через переводчика: «почему столько безпокоитесь вы, философы, для человека несмысленнаго?» Когда же ответили они, что Антоний человек вовсе не несмысленный, а напротив того, весьма умный, тогда продолжал он: «если шли вы к человеку несмысленному, то напрасен труд ваш. А если почитаете меня разумным, то будьте такими, же, каков я, потомучто хорошему должно подражать. Если бы и я пришел к вам, то вам стал бы подражать. Если же вы ко мне пришли, то будьте такими же, каков я, а я-христианин». Философы удалились с удивлением. Они видели, что и демоны боятся Антония. Когда еще встретились с ним на внешней горе иные подобные сим философам и думали осмеять его в том, что не учился он грамоте,-тогда Антоний спрашивает их: «как скажете: чтò первоначальнее-ум, или пись­мена? И чтò чему причиною: ум ли письменам, или письмена уму?» Поелику же ответили они: ум первоначальнее, и он изобретатель письмен,-то Антоний сказал: «поэтому, в ком здравый ум, тому ненужны письмена». Ответ сей поразил и философов и всех бывших при сем, и они ушли, дивясь, что в неученом нашли такую проницательность. Ибо Антоний не грубый имел нрав, как возросший и состаревшийся на горе, а напротив того, был приятен и обходителен. Слово его растворено было Божественною солию, а потому никто не имел к нему ненависти, все же приходившие к нему паче о нем радовались.
   И действительно, когда после сего пришло к нему еще несколько человек язычников, почитав­шихся мудрецами, и потребовали у него слова о вере нашей во Христа, имели же намерение войти в разсуждение о проповеди Божественнаго креста, чтобы посмеяться,-тогда Антоний, помолчав немного и сперва пожалев о их невежестве, сказал им чрез переводчика, верно передававшаго слова его: «чтò лучше, исповедывать ли крест, или так называемым у вас богам приписывать блудодеяния и деторастление? А если говорить о кресте, чтò признаете лучшим: претерпеть ли крест по злоумышлению людей лукавых и не ужасаться какого бы то ни было рода смерти, или слагать басни о странствиях Озириса и Изиды, о кознях Тифона, о бегстве Крона, о поглощении детей и об отцеубийствах? Ибо это-ваши мудрования. Почему же, посмеваясь кресту, не удивляетесь воскресению? Ибо сказавшие одно написали и другое. Или почему, упоминая о кресте, умалчиваете о воскрешенных мертвецах, о прозревших слепцах, об исцеленных разслабленных, об очищенных прокаженных, о хождении по морю и других знамениях и чудесах, показывающих, что Христос не человек, но Бог? Мне кажется, что вы весьма несправедливы сами к себе и не читали с искренним расположением наших Писаний. Прочтите же, и увидите: дела, совершенныя Христом, доказывают, что Он Бог, пришедший для спасения человеков».
   Поелику же они были в недоумении и обраща­лись туда и сюда, то Антоний, улыбнувшись, сказал еще чрез переводчика: «хотя с перваго взгляда видно сие само собою, однакоже, поелику опираетесь вы более на доказательство из разума и, владея сим искусством, требуете, чтобы и наше богочестие было не без доказательств от разума, то скажите мне прежде всего: каким образом приобретается точное познание о вещах, и преимущественно веде­ние о Боге, посредством ли доказательств от раз­ума, или посредством действенности веры? И чтò первоначальнее: действенная ли вера, или разумное доказательство?» Когда же ответили они, что действенная вера первоначальнее и что она есть точное ведение, тогда сказал Антоний: «хорошо говорите вы. Вера происходит от душевнаго расположения, а диалектика от искусства ея составителей. Поэтому, в ком есть действенность веры, для того не не­обходимы, а скорее излишни, доказательства от раз­ума. Ибо чтò уразумеваем мы верою, тò вы пы­таетесь утверждать из разума, и часто бываете не в состоянии выразить тò словом, чтò мы разумеем ясно; а посему действенность веры лучше и тверже ваших великомудрых умозаключений. Итак, у нас христиан таинство боговедения не в мудрости язы­ческих умствований, но в силе веры, даруемой нам от Бога Иисусом Христом. И истинно слово мое; ибо вот ныне мы, не учившись письменам, веруем в Бога, из творений познавая Его о всем промышление. И действенна вера наша; ибо вот ныне мы утверждаемся на вере во Христа, а вы на велемудрых словопрениях, и ваши идолы не чудодействуют более, а наша вера распространяется повсюду; и вы своими умозаключениями и своим велемудрием никого не совращаете из христианства в язычество, а мы, уча вере во Христа, отвращаем людей от вашего суеверия, потомучто все признают Христа Богом и Сыном Божиим; вы своим красноречием не можете положить преград учению Христову, а мы именем Христа распятаго прогоняем всех демонов, которых страшитесь вы, как богов, и где знамение крестное, там изнемогает чародейство, бездейственно волшебство. И то еще удивительно, что ваша вера никогда, не была гонима, но чествуется людьми в городах; исповедники же Христовы гонимы, и однакоже наша вера паче вашей цветет и распространяется. И ваша вера, хвалимая и прославляемая, гибнет: а вера христианская и учение Христово, вами осмеиваемыя и часто гонимыя царями, наполнили собою вселенную. Ибо когда просияло так Боговедение? Или когда появились в такой силе целомудрие и добродетель девства? И когда люди в такой мере стали прези­рать смерть? Не со времени ли креста Христова? Никто не усумнится в том, видя мучеников, ради Христа презирающих смерть, видя дев церковных, ради Христа сохраняющих тела свои чистыми и неоскверненными. И сих доводов достаточно в доказательство, что вера Христова есть единое истинное богочестие. Доныне еще нет веры у вас, ищущих доказательств от разума. А мы, как сказал учитель наш, не в препретелных языческия премудрости словесех (1 Коринф. II:4) ищем доказательств, но ясно убеждаем верою, предваряющею построения разума. Вот и здесь находятся страждущие от демонов» (в числе пришедших к Антонию были и мучимые бесами). И Антоний, изведя их на средину, сказал: «или вы своими умозаключениями и каким угодно искусством и чародейством, призвав идолов ваших, изгоните из них бесов, или, если не можете, перестаньте препираться с нами, и увидите силу креста Христова». Сказав сие, призвал он имя Христово, в другой и в третий раз запечатлел страждущих крестным знамением, и вдруг они избавились от страданий, стали здравы умом, и возблагодарили наконец Господа. А так называемые философы дивились и подлинно изумлялись, видя и благоразумие Антония и совершенное им чудо. Антоний же сказал им: «что дивитесь сему? Не мы делаем это, творит же сие Христос чрез верующих в Него. Посему и вы уверуйте; тогда увидите, что у нас не искусство владеть словом, но вера, сильная действенною ко Христу любовию. Если бы и вы имели веру сию, то не стали бы искать доказательств от разума, но почли бы достаточною для себя веру во Христа». Так говорил Антоний. Они же с удивлением удалялись, лобзая Антония и сознаваясь, что приобрели от него пользу.
   Слух об Антонии дошел и до царей. Констан­тин Август и сыновья его Констанций и Констанс Августы по слуху сему писали к нему, как отцу, и желали получить от него ответ. Но для Анто­ния немного значили и царския письма, не восхитился он сими посланиями, но пребыл таким же, каким был и прежде, нежели писали к нему цари. А ко­гда принесли ему сии послания, созвал он монахов и сказал: «не дивитесь, если пишет к нам царь, потомучто и он человек; но дивитесь паче тому, что Бог написал людям закон и глаголал к ним чрез собственнаго Сына Своего». Поэтому думал он не принять писем, говоря: «не умею отвечать на подобныя писания». Но монахи пред­ставляли, что цари сии суть христиане и могут соблазниться, если письма будут отринуты; посему дозволил прочесть и ответствовал на сии послания, восхваляя царей за то, что покланяются Христу, и дал им спасительные советы не высоко ценить настоящее, но памятовать паче о будущем суде и ведать, что Христос есть единый истинный и веч­ный Царь; просил также царей быть человеколюби­выми, заботиться о правде и о нищих. И они с радостию приняли ответ. Так был он возлюблен всеми, так все желали иметь его отцем.
   Сделавшись уже столько известным, и после того, как давал такие ответы приходившим, снова возвратился он во внутреннюю гору и проводил время в обычных своих подвигах. Нередко, сидя или ходя с пришедшими к нему, бывал в ужасе, как пишется о Данииле (Дан. IV:16), и, по про­шествии некотораго времени, продолжал беседу свою с бывшими при нем братиями. И они догадывались, что Антонию было какое-либо видение. Ибо нередко, пребывая в горе, видел он, чтò делалось в Египте, и пересказывал сие епископу Серапиону, который тогда был при Антонии и примечал, что Антонию было видение. Однажды, сидя и занимаясь рукодельем, Антоний пришел как-бы в восхищение, и во время видения сильно вздыхал. Потом, чрез несколько времени обратясь к бывшим при нем, воздохнул и, трепеща всем телом, начал молиться, преклонив колена, и долго оставался в таком положении. Встав же, старец стал плакать. Поэтому, бывшие при нем, приведенные в трепет и великий страх, изъявили желание узнать его видение и долго утруждали его просьбами, пока не вынудили сказать. И сильно воздохнув, произнес он: «лучше, дети, умереть, пока не исполнилось видение». Поелику же они снова стали упрашивать, то, залившись слезами, сказал: «гнев постигнет Цер­ковь, будет она предана людям, которые подобны скотам безсловесным. Ибо видел я трапезу храма Господня и кругом ея отвсюду стоящих мсков, которые бьют в нее ногами, как обыкновенно делают безчинно прыгающие и лягающиеся скоты. Конечно вы приметили, продолжал он, как воздыхал я; ибо слышал голос, говорящий: осквернен будет жертвенник Мой». Такое видение было старцу. И чрез два года открылось у нас нынешнее нашествие ариан и расхищение церквей, когда ариане, с насилием похищая церковную утварь, носить ее заставляли язычников, когда язычники принуждаемы были оставлять свои работы и идти в собрания ариан, где они, в присутствии язычников, делали на святых трапезах, что хотели. Тогда-то все мы поняли, что ляганием мсков предуказано было Антонию тò именно, чтò теперь, как скоты, неразумно делают ариане. После же того, как было Антонию сие видение, утешал он бывших при нем, говоря: «не унывайте, дети; как прогневался Господь, так и исцелит опять. И Церковь вскоре восприимет снова благолепие свое и обычную ей светозарность. Тогда увидите, что гонимые будут возставлены, нечестие снова удалится в норы свои, а благочестивая вера повсюду возвещаема будет со всею свободою. Не оскверняйте только себя с арианами, потомучто не Апостольское это учение, но бесовское, ведет начало от отца их диавола и, лучше сказать, так же безплодно, неразумно, лишено праваго смысла, как и безсловесные мски».
   Таковы-то Антониевы деяния, и не должно повергать нас в неверие то, что столько чудес произведено человеком. Ибо Спаситель дал обетование, говоря: аще имате веру яко зéрно горушно, речете горе сей: прейди отсюду тамо, и прейдет, и ничтоже невозможно будет вам (Матф. XVII:20); и еще: аминь, аминь глаголю вам, аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. Просите и прiимете (Иоан. XVI. 23—24). Сам Господь говорит ученикам и всем верующим в Него: болящыя изцеляйте, бесы изгоняйте. Туне прiясте, туне дадите (Матф. X:8).
   Антоний исцелял не повелительным словом, но молитвою и призыванием имени Христова, желая для всех соделать явственным, что творит сие не он, но Господь чрез Антония являет Свое чело­веколюбие и исцеляет страждущих; Антонию же принадлежат только молитва и подвиги, ради кото­рых, пребывая в гор%`е, утешаем он был Боже­ственными видениями. Он скорбел, что многие без­покоят и принуждают его оставлять гору.
   Однажды, когда сильно побуждали его сойти с горы имеющие в нем нужду, и долго просил о том один военачальник, Антоний пришел, и кратко по­беседовав о том, чтò служит ко спасению, и о потребностях нуждающихся, спешил идти назад. Поелику же упомянутый военачальник стал про­сить, чтобы помедлил,-сказал он, что не может долее оставаться с ними, и убедил в этом вое­начальника таким остроумным сравнением: «как рыбы, оставаясь долго на сухой земле, умирают, так и монахи, замедляя с вами и проводя время в вашем обществе, разслабевают. Поэтому, как рыбе должно спешить в море, так нам в гору, чтобы, промедлив у вас, не забыть того, чтò внутри». Военачальник, выслушав от него это и многое дру­гое, в удивлении сказал: «подлинно он Божий раб. Ибо откуда у человека некнижнаго быть такому вели­кому уму, если бы не был он возлюблен Богом?»
   Один же военачальник, по имени Валакий, немилосердо гнал нас христиан из усердия к злоименным арианам. Он был до того жесток, что бил дев, обнажал и наказывал бичами монахов. Антоний посылает к нему и пишет письмо в таком смысле: «вижу грядущий на тебя гнев Божий. Перестань гнать христиан; иначе, гнев постигнет тебя. Ибо он готов уже поразить тебя». Валакий, разсмеявшись, бросил письмо на землю и оплевал оное, принесшим же нанес оскорбление, и велел сказать Антонию следующее: «поелику заботишься о монахах, то дойду и до тебя». Но не прошло пяти дней, как постиг его гнев Божий. Валакий с Несторием, эпархом Египетским, отправился на первый ночлег от Александрии, именуемый Хереус; оба ехали на конях, принадлежавших Валакию, и кони сии были смирнее всех, каких только держал он у себя. Не успели добраться до места, как начали кони по обычаю играть между собою, и самый смирный из них, на котором ехал Несторий, вдруг начал кусать Валакия, и до того зубами изгрыз ногу его, что немедленно отнесли его в город, а на третий день он умер. Тогда все удивились, что так скоро исполнилось Антониево предсказание.
   Так вразумлял Антоний людей жестокосердых, других же, приходивших к нему, приводил в такое умиление, что немедленно забывали они о де­лах судебных и начинали ублажать отрекшихся от мирской жизни. За обиженных же Антоний предстательствовал с такою силою, что можно было подумать, будто бы терпит обиду сам он, а не другой кто. Притом, в такой мере умел он го­ворить на пользу каждому, что многие из людей военных и имеющих большой достаток слагали с себя житейския тяготы и делались наконец мо­нахами. Одним словом, как врач, дарован он был Богом Египту.
   Приходили к нему и из чужих земель, и вместе со всеми получив пользу, возвращались, как-бы разставаясь с отцем. И теперь, по его успении, все, став, как сироты после отца, уте­шаются одним воспоминанием о нем, храня в сердце его наставления и увещания.
   А каков был конец жизни его, сие достойно того, чтобы и мне напомянуть, и вам выслушать с любовию, потомучто и в этом должно соревновать ему. Посещал он по обычаю монахов, живущих на внешней горе, и предуведомленный Промыслом о кончине своей, сказал братии так: «последнее это мое посещение вам; и удивительно будет, если удивимся еще в жизни сей. И мне время уже разрешиться, потомучто близ ста пяти лет имею себе от роду». Братия, слыша сие, плакали, обнимали и лобызали старца. А он, как-бы из чужаго города возвращаясь в свой, беседовал с ними весело и заповедал им трудиться неленостно и не унывать в подвиге, но жить, как-бы ежедневно умирая, и, по сказанному выше, стараться охранять душу свою от нечистых помыслов, соревновать святым, не сближаться с отщепенцами мелетианами, зная лукавое и мерзкое их произволение, не иметь никакого общения с арианами, потомучто их нечестие всякому явно: «и если видите, что им покровительствуют судии, не смущайтесь, потомучто лжемудрие их прекратится, оно временно и непродолжительно. Посему, храните себя паче чистыми от онаго, соблюдайте предание отцев, предпочтительно же всему благочестную веру в Господа нашего Иисуса Христа, какой научились вы из Писания и о какой часто напоминал я вам».
   Когда же братия неотступно стали просить, чтобы у них остался и скончался, он не согласился на сие, как по многим причинам, какия, даже умалчивая о них, давал однакоже выразуметь, так особенно по следующей. Египтяне имеют обычай, хотя совершать чин погребения над телами скончавшихся уважаемых ими людей и особенно святых мучеников, и обвивать их пеленами, но не предавать их земле, а возлагать на ложах и хоронить у себя в домах, думая, что сим воздают чествование отшедшим. Антоний многократно просил епископов запретить сие мирянам, также и сам убеждал мирян и делал выговоры женщинам, говоря: «незаконно сие и вовсе неблагочестно. Ибо тела патриархов и пророков доныне хранятся в гробницах, и самое тело Господне положено было во гроб, и приваленный камень скрывал оное, пока не воскресло в третий день». Говоря же сие, пока­зывал он, что незаконно поступает, кто тела скончавшихся, даже и святыя, не предает по смерти земле. Ибо чтò досточестнее и святее Господня тела? Посему многие, выслушав это, стали потом тела умерших предавать земле, и научившись у Антония, благодарили за сие Господа.
   Антоний же, зная сей обычай и опасаясь, чтобы не поступили так и с его телом, простившись с монахами, пребывавшими на внешней горе, поспешил отшествием, и пришедши во внутреннюю гору, где обыкновенно пребывал, чрез несколько месяцев впал в болезнь. Тогда, призвав бывших при нем (было же их двое: они жили с ним на внутренней горе, подвизаясь уже пятнадцать лет и прислуживая Антонию по причине старости его), сказал им: «аз, как написано, отхожду в путь отцев (Iис. Навин. XXIII, 14). Ибо вижу, что зовет меня Господь. А вы трезвитесь и не погубите многолетних ваших подвигов, но как начали теперь, так и старайтесь соблюсти свое усердие. Знаете злокозненность демонов, знаете, как они жестоки, но немощны в силах. Поэтому не бойтесь их, но паче укрепляйтесь всегда о Христе и веруйте в Него; живите, как-бы ежедневно умирая; будьте внимательны к себе самим; помните наставления, какия слышали от меня. И если имеете попечение о мне и помните, как об отце, то предайте тело мое погребению и скройте под землею. Да соблюдено будет вами сие мое слово, чтобы никто не знал места погребения тела моего, кроме вас одних, потомучто в воскресение мертвых прииму оное от Спасителя нетленным. Разделите одежды мои: епископу Афанасию отдайте одну милоть и подостланную подо мною одежду,-она им мне дана новая и у меня обветшала; а епископу Серапиону отдайте другую милоть; власяницу возьмите себе. Прощайте, чада; Антоний преселяется, и не будет его более с вами!» Сказав это, когда облобызали его бывшие при нем, Антоний протянул ноги, и как-бы видя пришедших к нему друзей и обрадованный прибытием их (ибо возлежал с веселым лицем), скончался и приложился к отцам. Они же, как дал им заповедь, совершив чин погребения, обвив тело, предали оное земле, и кроме их двоих, доныне никто не знает, где оно погребено.
   Таков был конец Антониевой жизни в теле и таково начало его подвижничества. И хотя по­вествование сие малозначительно в сравнении с Антониевыми добродетелями, однакоже и из сего заключайте, каков был Божий человек Антоний. С юных лет и до такого возраста соблюдавший равное усердие к подвижничеству, ни по старости не обольщавшийся дорогими снедями, ни по немощи тела своего не изменявший вида своей одежды, или даже не обмывавший ног водою, ни в чем одна­коже не потерпел он вреда. Глаза у него были здоровы и невредимы, и видел он хорошо. Не выпало у него ни одного зуба, а только ослабли они в деснах от преклонных лет старца. Здоров он был руками и ногами. Одним словом, казался бодрее и крепче всякаго, пользующагося разнообразными снедями, омовениями и различными одеждами. А что всюду говорили о нем, все удивлялись ему, даже невидавшие любили его, это служит доказательством его добродетели и боголюбивой души. Ибо не сочинениями и внешнею мудростию, не искусством каким, но единым богочестием стал известен Антоний. И никто не станет отрицать, что это был Божий дар. Ибо кáк в Испанию, в Галлию, в Рим и в Африку дошел бы слух о человеке, который скрывался и жил в горе, если бы не Бог соделывал повсюду известными рабов Своих, чтò и Антонию обещал Он еще вначале? Хотя сами они делают все тайно и желают быть сокрытыми, но Господь делает их видимыми для всех, подобно светильникам, чтобы, слыша о них, знали, как могут заповеди приводить к преспеянiю, и возревновали идти путем добродетели.
   Поэтому прочтите сие жизнеописание и другим братиям; пусть узнают, какова должна быть жизнь иноческая, и пусть убедятся, что Господь и Спаси­тель наш Иисус Христос прославляет прославляю­щих Его, и служащих Ему до конца не только вводит в Небесное Царствие, но и здесь, сколько бы ни утаивались и ни старались пребывать в уединении, соделывает повсюду известными и славными, ради добродетели их и ради пользы других. Если же потребует нужда, прочтите сие и язычникам: пусть и они таким образом познают, что не только Господь наш Иисус Христос есть Бог и Сын Божий, но и искренне служащие Ему и благочестиво верующие в Него христиане, тех самых бесов, которых язычники почитают богами, не только изобличают, что они не боги, но, как обольстителей и растлителей человека, попирают и прогоняют о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки веков! Аминь.
   Это одно из самых ранних произведений святаго Афанасия Великаго и однако оно в высшей степени глубокомысленно и весьма содержательно. После краткаго предисловия, он входит в довольно подробное разсмотрение язычества и показывает его лживость и душепагубность, как в неточном злом его начале (подчинении злым чувственным стремлениям к удовольствию), так и в нравственно-пагубных последствиях. Существенное содержание языческих верований и нелепость идолопоклонства изобличаются с многоразличных сторон, при чем обращено особенное внимание на разные доводы, которые приводились в пользу языческих верований в то время, из коих впрочем некоторые не лишены интереса и теперь, как например происхождение всего из материальных частей. Далее сообщается положительное учение о Творце, Промыслителе мира и Спасителе, чему предшествуют довольно подробныя замечания о душе, как первоисточнике богопознания и безсмертной жизни в Боге. При сем достойно внимания то, что учением о благоустроенности вселенной святый Афанасий пользуется для опровержения многобожия, а при изложении учения о творении он весьма обстоятельно излагает участие в творении Сына Божия и определяет Его вечное отношение к Отцу. Таким образом, первое произведение святаго Афанасия было как-бы введением в то специальное его учение о Слове, которому он потом посвятил несколько своих дальнейших сочинений, направленных против ариан.
   По учению Зинона и Стоиков, как Бог называется семеноносным словом (6 Хоуо; з-ератти-ло;), так и начала всех сотворенных вещей, вложенныя в них Богом, именуются семеноносными же словами (ои «.6701 а-Еˆихгии.ои).
   В третьем слове против ариан, св. Афанасий показывает единство сущности Божественной в Отце и Сыне, основывая это учение на словах Самого Iисуса Христа (Iоан. X, 30—38; XIV, 9). Потом он решает возражения ариан против единения Отца и Сына по сущности их. Так-как в этом слове имеются в виду почти все возражения ариан, то это слово можно назвать последним, или полнейшим выражением богословствующаго ума св. Афанасия в защиту божественнаго достоинства Иисуса Христа. В особенности же достойно внимания то, что св. Афанасий обстоятельно раскрывает учение о божестве и человечестве Иисуса Христа, подробно разсматривая при этом места Св. Пи­сания, в которых изображаются действия человеческой и божеской при­роды Иисуса Христа, с опровержением арианских опытов толкования этих мест. Сущность этого учения о Слове заключается в следующих словах: «Во 1-х Он всегда был Богом, и есть Сын, будучи Сло­вом, сиянием и Премудростию Отца; и во 2-х Он, для нас восприявши плоть от Девы Марии, соделался человеком».
   Аруря-Египетская мера земли во сто лактей.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).