Письма к разным лицам

Письмо к Фиду, о крещении детей

    Приводится по тексту, опубликованному на сайте Православного Патрологического Общества
   Киприан и прочие товарищи, присутствовавшие на Соборе в числе 66, Фиду, брату, желают здоровья. Мы прочитали твое письмо, возлюбленнейший брат, в котором извещаешь, что товарищ наш Ферапий преждевременно и слишком поспешно даровал мир бывшему когда-то пресвитером Виктору прежде принесения им полного покаяния и удовлетворения Господу Богу, пред которым тот согрешил. Дело это сильно смутило нас, так как мир дарован ему с нарушением важности нашего определения, дарован прежде исполнения законного времени покаяния и удовлетворения, без прошения с его стороны и без одобрения народа, при отсутствии всякой настоятельной немощи и нудящей необходимости. Впрочем, после долгого рассуждения мы признали достаточным сделать товарищу нашему, Ферапию, выговор за этот безрассудный поступок его и внушить ему, чтобы впоследствии он не делал ничего подобного. Между тем мы не почли нужным отнимать мир, однажды каким бы то ни было образом дарованный священником Божиим, и потому позволили Виктору пользоваться предоставленным ему общением.
   Что же касается дела о младенцах, которых, по словам твоим, не дoлжно крестить во второй или третий день со дня их рождения, а должно сообразоваться с законом древнего обрезания, и рожденного, как ты думаешь, ни крестить, ни освящать прежде восьмого дня, — то это обстоятельство представилось на нашем Соборе совершенно иначе. Никто не согласился с твоим мнением об этом деле — напротив, все мы за лучшее почли ни одного родившегося человека не лишать милосердия и благодати Божией. Если Сам Господь в Евангелии Своем говорит, что «Сын человеческий не прииде душ человеческих погубить, но спасти» (Лк. 9:56), то, сколько это от нас зависит, ни одна душа! не должна погибнуть, если это возможно. Да и чего еще недостает тому, кто однажды навсегда образован во утробе руками Божими? Только нам и глазам нашим представляется, что родившиеся получают некоторое приращение с течением мирских дней; между тем как все то, что творится Богом, есть совершенно сообразно с величием и художеством Бога Творца. Притом и свидетельство Священного Писания показывает нам, что все люди: и младенцы, и возрастные — имеют равный божественный дар. Елисей, когда молил Бога об умершем отроке, сыне вдовы, распростерся над ним так, что голова приходилась к голове и лицо к лицу, и каждый член распростертого Елисея положен был на каждый член из членов дитяти, и ноги — на ноги (4Цар. 4:34). Если рассматривать это со стороны неравенства нашего возраста и тела, то отрок не мог бы сравниться со взрослым и пожилым и малые члены не могли бы сойтись и сравниться с большими. Но здесь выражается равенство Божественное и духовное, именно то, что все люди, как однажды навсегда созданные Богом, равны и одинаковы и что возраст наш может иметь приращение только для мира, но не для Бога; почему и самая благодать, даруемая крещаемым, сообщается не в большей или меньшей мере, смотря по возрасту приемлющих, так как и Дух Святой подается всем один и тот же не по какой-нибудь мере, но по любви и отеческому благоволению (1 Кор. 12:4). Бог не взирает ни на лицо, ни на возраст, являясь отцом в равной мере для всех в деле приобретения Небесной благодати. А что младенец в первые дни после своего рождения бывает, по твоим словам, нечист, так что даже всякий из нас боится целовать его, то мы не думаем, чтобы это долженствовало служить препятствием к дарованию ему Небесной благодати. В Писании сказано: «Вся... чиста чистым» (Тит. 1:15), и никто из нас не должен гнушаться тем, что благоволил создать Господь. Хотя младенец от рождения бывает еще невзрачен, однако ж не столько, чтобы надлежало кому-либо бояться поцеловать его при сообщении благодати и даровании мира, тем более что, целуя младенца, всяк из нас по своей вере должен представлять еще недавнее делание рук Божиих, которые некоторым образом мы лобызаем на человеке, только что образованном, когда заключаем в свои объятия то, что создал Бог. А что при иудейском плотском обрезании наблюдаем был восьмой день, то это есть таинство, предпосланное прежде в сени и в образе и потом исполнившееся самым делом с пришествием Христовым. Так как восьмому дню, т. е. первому после субботы, надлежало быть тем днем, в который Господь воскрес, оживотворил нас и даровал нам обрезание духовное. И потому мы думаем, что никому не должно препятствовать в получении благодати на основании закона уже прекратившегося и духовное обрезание не должно стесняться плотским; но решительно всякий человек должен быть допускаем к благодати Христовой, тем более что и Петр в Деяниях апостольских возвещает и говорит: «Мне Бог показа ни единого скверна или нечиста глаголати человека» (Деян. 10:28). Впрочем, если бы и могло что-нибудь служить препятствием к получению благодати, так это тяжкие грехи, да и те могли бы препятствовать более возрастным, пожилым старцам. Притом же если и величайшим грешникам, много грешившим прежде против Бога, когда они потом уверуют, даруется отпущение грехов и никому не возбраняется прощение и благодать; то тем более не должно возбранять это младенцу, который, едва родившись, ни в чем не согрешил, а только, происшедши по плоти от Адама, воспринял заразу древней смерти через само рождение и который тем удобнее приступает к принятию отпущения грехов, что ему отпущаются не собственные, а чужие грехи, И потому, возлюбленнейший брат, на Соборе нашем состоялось такое определение: не должно нам никого устранять от крещения и благодати Бога. Если этого надобно держаться по отношению ко всем, то особенно, как мы думаем, надобно соблюдать это по отношению к новорожденным младенцам, которые уже тем заслуживают преимущественно нашу помощь и милосердие Божие, что с самого начала своего рождения они своим плачем и слезами выражают одно моление. Желаем тебе, возлюбленнейший брат, всегда здравствовать.

Письмо к Донату о благодати Божией

   Цецилий Киприан Донату желает здравия.
   Твое приглашение, любезнейшии Донат, очень кстати; ибо и я помню о своем обещании и настоящее время, для исполнения его, самое благоприятное: потому что теперь, во время собирания винограда незанятый дух предается покою и разделяет с другими праздничные и вошедшие в обычай досуги после утомительного года. С этим временем сообразно и самое место: приятный вид садов соответствует успокоенным чувствам, которые освежаются тихими ветерками приветливой осени. Приятно здесь проводить время в разговорах и назидательными повестями умудрять дух в божественных заповедях. Но дабы кто из мирских людей не вмешался в наш разговор и не помешал нам, или не обеспокоил нас неумеренный крик какого-нибудь шумного общества, пойдем вот на то место. Эти ближайшие, отделенные части сада представляют закрытое убежище: потому что виноградные ветви, спускаясь с тростниковых подпор в беспорядке и нависшими пучками, образовали нам виноградную галерею, покрытую листьями. Здесь мы удобно можем предаться собеседованию, и в то время, как мы будем увеселять взоры приятным видом дерев и виноградных лоз, дух наш будет получать вместе и назидание от слуха и удовольствие от зрения. Впрочем для тебя существует теперь только одно удовольствие: ты ищешь только беседы со мною. Не обращая внимания на здешние приятные виды, ты в меня вперил свои взоры. И слухом и умом весь ты обратился в слушателя: так ты любишь меня. Что же есть такое во мне, или много ли есть во мне такого, что проникало бы в твое сердце? Скудный ум приносит и плоды скудные: он не обременяется, подобно плодоносной земле, богатыми колосьями. Впрочем я приступлю к делу с теми силами, какие имею, тем более, что и самый предмет слова помогает мне. Пусть щеголяет богатое красноречие своей изворотливостью в судебных местах и в публичных речах, произносимых среди народных собраний. Где идет речь о Господе Боге, там чистое и искреннее слово ищет доказательств для веры не в силе красноречия, а в самой вещи. Итак ожидай от меня не красноречия, а силы, не речей, прикрашенных витиеватыми оборотами, какими увлекается толпа, а безъискуственного, сильного простою истиною, слова о благодати Божией. Ты услышишь от меня то, что знают прежде, нежели научаются, и что приобретается не длинным рядом годов, не продолжительным размышлением, но получается наикратчайшим путем от благодати, сразу доставляющей духовную зрелость.
   Когда я находился во тьме и в глубоком ослеплении, когда, исполненный нерешительности и сомнения, я носился и блуждал на море этого бурного века, когда я не сознавал самого образа моей жизни и чужд был света и истины; тогда, согласно с моим прежним образом мыслей, и считал весьма трудным и даже невозможным то, что благость Божия обещала мне ко спасению, именно, чтобы человек мог вновь родиться и, одушевленный для новой жизни водами спасительного крещения, мог отложить все то, чем был он прежде и, при том же самом телесном составе, сделаться другим человеком по уму и сердцу. Как возможна, думал я, такая перемена, чтобы человек вдруг совлекся того, что, или как прирожденное, отвердело до степени грубой материи, или, как нажитое, внедрилось вместе с летами? Нет, зло слишком глубоко пустило корни! Научится ли когда бережливости тот, кто привык к великолепным пиршествам и роскошным обедам? Покажется ли когда нибудь народу в обыкновенном и простом платье тот, на ком всегда сияли драгоценные, блестящие златом одежды и багряница? Нет, кто привык забавляться пуками тот никогда не захочет быть частным и незнатным человеком. Всегда сопровождаемый своими клиентами, окружаемый в знак почести многочисленною толпою раболепствующего ему народа, он почитает наказанием, когда бывает один. Как раб беспрестанных забав, он не может отстать от привычного пьянства; его надмевает гордость, воспламеняет гнев, подстрекает корысть, разжигает жестокость, услаждает честолюбие, увлекает похоть.
   Так часто рассуждал я сам с собою: ибо и сам прежде опутан был весьма многими заблуждениями, от которых совсем не надеялся освободиться. Покорствуя укоренившимся страстям своим и не надеясь на лучшее, я благоприятствовал своему злу, как будто бы оно было естественно во мне. Но когда возрождаюшие воды омыли пятна прежней моей жизни, и в очищенное и оправданное сердце пролился небесный свет; когда, приняв Духа небесного, соделался я по второму рождению новым человеком: тогда чудным образом сомнения разрешились в уверенность; тайны начали открываться, мрак изчезать; то, что прежде казалось трудным, соделалось удобным, невозможное стало возможным; я начал познавать, что вся моя прежняя, плотская жизнь, проведенная во грехах, была жизнь земная, и что теперь только началась жизнь Божия, одушевляемая Святым Духом. Сам ты конечно знаешь, и также, как я, помнишь, что мы потеряли и что приобрели, умерши (в крещении) для греха, ожив для добродетели. Сам ты знаешь это, без моего напоминания. Хвалиться самим собою предосудительно: но не может быть самохвальством, а служит знаком благодарности все то, что не силам человеческим приписывается, но относится к славе дел Божиих. Так, жизнь безгрешная есть благословенный плод истинной веры; подобно как грешная жизнь прежде веры — плод заблуждения человеческого! Божие дело, говорю, Божие дело есть все то, что мы можем; о Нем живем, Его силою мы сильны; от Него заимствуя крепость, мы еще здесь на земле проразумеваем будущее. Да будет только страх блюстителем непорочности, чтобы Господь, наитием небесной благодати милостиво водворившийся в душах наших, за достойное послушание наше пребывал у нас в обители веселящегося сердца; приобретенная безопасность да не возродит нерадения, да не подползет паки враг древний.
   Впрочем, если ты держишься пути непорочности и правды, если идешь по нему с непреткновенною твердостью, если ты, утверждаясь в Боге всеми силами и всем сердцем, пребываешь тем, чем начал быть; то тебе дастся свобода по мере умножения духовной благодати. Ибо в принятии небесных даров нет меры, с какой обыкновенно принимаются благотворения на земле; щедро изливающаяся благодать Духа не стесняется никакими пределами, не связуется никакими преградами; она течет непрестанно, богатит преизбыточно. Лишь бы только жаждало и было отверсто наше сердце; мы столько почерпаем от избытка благодати, сколько имеем веры, способной к ее принятию. Она дарует способность, трезвенною чистотою, непорочною мыслию, чистым словом, непритворной добродетелью, уничтожать ядотворную силу греха, очищать скверны развращенных сердец, возвращая им здравие, примирять врагов, успокоивать беспокойных; смягчать свирепствующих, грозными заклинаниями понуждать к призванию нечистых духов, вселяющихся в человека для господства над ним: да перестанут поражать человечество жестокими ударами; да перестанут умножать число страждущих, рыдающих, сетующих, распространяя повсюду свои казни, да перестанут убивать людей бичем и пламенем. Дело это делается невидимо; удары неприметны, но казнь очевидна. Таким образом, вселяясь в нас, Дух благодати уже начинает проявлять свою могущественную силу, и хотя мы тела своего с членами еще не переменили на другое; впрочем наше око не затмевается уже мраком века сего. Какое могущество, какая сила души! Кто очистился и пребывает чист, тот не только сам себя сохраняет от мирских соблазнов; не только не уловляется никакою сетью нападающего на него врага: но и укрепляется в своих силах до того, что над всем воинством противника господствует по своей воле, как повелитель.
   Но дабы, открыв истину, яснее видеть следы звания Божия, я покажу тебе, каков свет, и разогнав мрак заблуждений, открою самые тайные завесы, под коими сокрывается отвратительный образ мира. Представь на несколько времени, что ты взошел на высокую вершину крутой горы и смотришь оттуда на лежащие внизу предметы. Вознесшись над всем земным, не находя нигде преграды своим взорам, смотри на вихри волнующегося мира. Ты сам пожалеешь о нем, и, вспоминая о своем прежнем состоянии, проникнутый благодарностью к Богу, гораздо более обрадуешься тому, что из него вышел. Смотри, дороги преграждены разбойниками; моря наполнены грабителями; военные лагери наполнены везде кровавыми ужасами. Вселенная обагрена кровью человеческой; убийство, почитаемое преступлением, когда совершается частными людьми, слывет добродетелью, когда совершается открыто; злодейства освобождаются от казней не по закону невинности, но по великости бесчеловечия.
   Если обратишь взоры свои к городам; то найдешь шумное многолюдство, более жалкое, нежели всякая пустыня. Готовятся гладиаторские зрелища, дабы кровью доставить удовольствия прихоти кровожадных глаз. Тело от питательных яств наполняется соками, и крепкий состав его тучнеет, дабы обреченному на казнь веселее было погибнуть. Убивают человека в удовольствие человеку: убийство вошло в обыкновение, в искуство, в науку: люди не только злодействуют, но и обучают злодействам. Что может быть бесчеловечнее, жесточе? Учат как убивать; и убийцы славны тем, что убивают! — Что это такое, скажи мне? От чего происходит, что отдают себя зверям те, которых никто не осуждал на это? Люди цветущих лет, довольно благообразные, в блестящих одеждах, заживо украшают себя на произвольное погребение, и, несчастные, хвалятся еще своею погибелью! Вступают в сражение с зверями, не за преступление, а по страсти. Отцы смотрят на погибель своих детей; брат с сестрой сидят в партере; сама мать, — что может быть достойнее сожаления? — сама мать покупает для себя место на зрелище, платит за будущие свои вопли и отчаяние! И зрители столь нечестивых, столь бесчеловечных и ужасных позорищ ни мало не помышляют о том, что их кровожадные взоры суть существенная причина кровопролития и убийства.
   Отсюда обрати взор на другие, не менее жалкие и опасные для нравов зрелища: в театрах также ты увидишь то, что произведет в тебе и горесть и стыд. Там трагик возвышенным слогом разсказывает о древних злодеяниях: омерзительные предания о убийствах и кровосмешениях повторяются в живом действии, какие события настоящие, дабы учиненное некогда злодейство не вышло из памяти потомства. Стараются внушить всем и каждому, что нет невозможности случиться снова тому, что уже случилось: преступлениям дают переживать веки, все — истребляющему времени не позволяют истребить памяти злодейств; пороку не попускают приходить в забвение: давно минувшие мерзости обращаются в живые примеры. Присутствуя на комических представлениях, одни повторяют пороки, которые им известны по домашней их жизни; другие учатся, как можно быть порочным. Смотря на прелюбодейство, учатся прелюбодейству; открытое потворство злу располагает к порокам, и женщина, пришедшая на зрелище, может быть, целомудренною, выходит из него бесстыдною. Сколько соблазнов в комедиантских телодвижениях! Сколько заразы для нравов! Сволько примеров бесстыдства! Сколько пищи для разврата! Какое противоестественное и непотребное искуство вырабатывается там? Мужчины превращаются в женщин, так что вся честь и крепость пола бесчестится видом изнеженности тела, и чем кто лучше успеет преобразиться из мужчины в женщину, тем больше нравится: за большее преступление получает большую похвалу и чем становится гнуснее, тем считается искуснее. И вот на него смотрят, и, какое нечестие, смотрят с удовольствием. Чему не научит подобный человек! Он возбуждает чувство, щекочет страсть, усыпляет самую трезвую совесть доброго сердца: ласкающий порок имеет настолько силы, чтобы под внешнею приятностью внести пагубу в человека. Представляют бесстыдную Венеру, неистового Марса; представляют также и Юпитера, оного верховного царя вселенной, или лучше — всех пороков; как он, вместе со своми молниями, горит страстью земной любви... Рассуди сам, может ли тот, кто на все сие смотрит, быть человеком честным и целомудренным! Они подражают своим богам, которым покланяются: несчастные! они боготворят и самые страсти!
   О, если бы ты мог с этой высоты проникнуть своим взором в их уединение, отверсть потаенные двери в их ложницы, и со светильником совести войти во внутренние их храмины! Ты увидел бы, что сии безумные делают то, на что не может смотреть целомудренное око, ты увидел бы то, что и видеть преступно, ты увидел бы, что обезумевшие от пороков от сделанного отрицаются и спешат делать, что отрицали. Мужчины похотствуют с мужчинами. Делается то, что не может нравиться самим делающим. Тот, кто таков сам, других в том же обличает; худой бесславит худых, и думает, что чрез то сделался прав; как будто недовольно угрызений совести. Одни и теже явно обличают то, что делают тайно; в лице других изрекают суд над собственными преступлениями. Не терпят по наружности того, чему благоприятствуют внутренно: сами охотно делают, а винят за то же самое других. Наглость, достойная гнусности порока! Бесстыдство, совершенно приличное потерявшим совесть! Не дивись, что сии люди говорят таким языком: их уста никогда не превзойдут в разврате их сердца.
   Но, после опасных дорог, после многоразлачных браней, рассеянных по всему миру, после кровавых, или гнусных зрелищ, после мерзостей сладострастия, совершаемых публично в непотребных домах, или скрывающихся внутри домашних стен, где обыкновенно бывают тем необузданнее, чем неприметнее, — торжище, можеть быть, покажется тебе невинным, свободным от наглых обид, неприступным для соблазнительного бесчинства. Хорошо: обрати туда взор свой. И здесь встретишь множество тех же самых мерзостей, достойных отвращения, и тем скорее поспешишь отвратить оттуда свои взоры. Какая польза, что законы начертаны на двенадцати досках, что права, выбитые на меди, открыто для всех выставлены? Нарушают законы среди самых законов, попирают права при самых правах. Невивность не находит защиты и там, где ее прибежище. Взаимные раздоры неистовствуют до бешенства, нет мира и среди мирных тог, и скромное торжище оглушается неистовыми криками. Там все готово: копье, и меч, и палач; когти для терзания, деревянный конь для пытки, огонь для жжения; для одного тела человеческого гораздо больше готово казней, нежели сколько в нем находится членов. Кто защитит среди сих ужасов? Покровитель? Но он вероломец и обманщик. Судья? Но у него приговор продажный. Кто поставлен наказывать преступления, тот сам преступник; обвиняемый погибает невинно потому только, что судья виновен. Везде свирепствует пламень греха, яд пороков оказывает свою силу над бесчисленными сердцами в неисчисленных видах. Один делает ложное завещание; другой с уголовно-преступным обманом подписывает его: здесь отчуждают от наследства детей, там отдают имение совсем чужому человеку. Противник обвиняет, клеветник настоит, свидетель лжет; с обеих сторон наглость лживого и продажного языка старается дать обману и преступлению вид истины и справедливости; а от того с виновным гибнут и невинные. Законов совсем не боятся: не страшатся ни следователей, ни судей; что можно купить, то нестрашно. Быть между виновными невинным есть уже преступление: кто не подражает худым людям, тот уже оскорбляет их. Права согласились с пороками, и то, что делается открыто, перестало быть непозволительным. И какой совести, какой справедливости ожидать там, где совсем нет людей, которые могли бы осуждать порок, где толпятся одни те, которые сами должны подлежать осуждению?
   Но дабы не показалось тебе, что я нарочно выбираю худшие предметы, и, в намерении расстроить твой ум и зрение, вожу тебя по таким местам, коих жалкий и отвратительный вид оскорбителен для совестливого взора: я покажу тебе то, что в мире по невежеству почитают добрым; ты увидишь, что и это стоит только презрения. Как думаешь ты о почестях, о пуках, о несметных богатствах, о воинском могуществе, о пурпуре, что на судьях, о вольности и силе, какими пользуются люди, облеченные властью? Вред приятного по виду нечестия скрыт, весел вид улыбающегося порока, но под обманчивою наружностью таится пагуба. Это яд, которому хитрое коварство дает вкус сладости, чтобы он удобнее был принят: кажется, ты берешь стакан с питьем; но коль скоро выпьешь, погибель неизбежна. Вот встречается с тобою кто-нибудь в великолепной одежде, в блестящей багрянице: но знаешь ли, какими подлостями купил он сей блеск? Сколько наперед потерпел он презрения от горделивцев? Сколько по утрам просиживал у пыльных входов с своими приветствиями? Сколько раз, теснясь по углам людских комнат, упреждал подобных ему искателей, дабы после к самому приходили на перерыв такие же поздравители с почтением, раболепствующим не человеку, но власти? Ибо ему оказывают почтение не потому, что уважают его добродетели, а потому, что пред ним носят пуки. Посмотри на их гнусный конец. Когда лицемер, умевший пользоваться временем, упадет; когда подлые ласкатели должны будут оставить его, как человека, лишенного власти: тогда бедствия разоренного семейства поражают совесть, тогда в полной мере чувствуют потерю расточенного имения, которым покупаема была неверная любовь легкомысленного народа.
   И богатые, провождающие жизнь в беспрестанных забавах; которые, не терпя того, чтобы с ними в соседстве жили бедные, расширяют на бесконечное пространство свои поместья; у которых множество серебра и золота, у которых насыпаны, или зарыты в земле огромные груды денег; — и они трепещут со всеми своими сокровищами, мучатся опасениями, чтобы не разграбил оные тать, не разорил разбойник, или какой нибудь более богатый враг из зависти не потревожил их несправедливыми тяжбами. Богач не ест, не спит. Воздыхает на пиршествах, хотя бы пил из сосудов, осыпанных драгоценными каменьями: и хотя иссохшее тело его покоитоя на самом великолепном ложе, однако он и в пуху не засыпает: не знает, несчастный, что он сам бывает виною блистательных по наружности мучений, прилепляясь к золоту, и раболепствуя богатствам и сокровищам, вместо того, чтоб быть их обладателем. О ужасное ослепление сердца! О глубокое омрачение неистовой страсти! Вместо того, чтобы свергнуть с себя тяжкое бремя, человек продолжает гоняться за мучительным счастьем, и слепо применяется к подавляющим его трудам. Он не оказывает никакой щедрости к тем, кто почитает его покровителем; нисколько не уделяет неимущим: деньги называет он своею собственностью, и как чуждое имущество, заперши дома, стережет их с беспокойной заботливостью, и из них ни друзьям, ни детям, ни даже самому себе ничего не уделяет. Он обладает ими только для того, чтобы не обладал другой. И какое разнообразие в названиях! Называют благами даже такие вещи, из которых нельзя сделать никакого употребления, разве употребив их на худое.
   По твоему мнению, может быть, безопасны по крайней мере те, которых окружает блеск золотых чертогов, и охраняет стража оруженосцев? Но такие люди боятся более, нежели кто другой. Чем бо́льше кого боятся, тем бо́льше причины бояться тому самому. По мере возвышения человека, возрастает для него и опасность, хотя бы защищали его руки телохранителей, хотя бы он всегда был под прикрытием многочисленной стражи. Чем меньше позволяет он быть спокойными другим, тем меньше может быть спокоен и сам. Власть страшна прежде всего для самих властителей, которых делает страшными для других. Она улыбается, дабы свирепствовать; ласкает, дабы обмануть; привлекает, дабы убить; возносит, дабы низвергнуть; по некоторому закону возмездия, за бо́льшую честь и знатность платят бо́льшими и лишениями.
   И так то одно спокойствие верно, та только безопасность крепка, тверда и постоянна, когда человек, освободясь от вихрей мятежного века, утвердит свое пребывание в спасительной пристани; когда он от земли возносит взоры к небу; и вступив в звание сына Господня, приближившись к Богу своим сердцем, ниже себя считает все то, что другим в круге вещей человеческих кажется высоким и величественным. Кто выше века сего, тот ничего уже не может от него ни желать, ни требовать. Какая твердая, какая непоколебимая оборона, какая небесная помощь для обладания вечными благами, заключается в том, чтоб быть свободным от сетей лукавого мира, чистым от земного тления, способным обитать во свете бессмертия! В этом состоянии мы ясно можем видеть, с какою хитростью прежде нападал на нас непримиримый враг для нашего погубления? Как скоро мы знаем и осуждаем то, чем были, то в этом самом имеем сильнейшее побуждение стремиться к тому, чем имеем быть. Для этого не нужно ни денег, ни домогательств, ни усилий, ни неусыпных трудов, которыми приобретаются высокие достоинства и власть человеческая. Это дар Божий, и дело легкое. Как солнце само собою светит, ручей сам собою течет, дождь сам собою орошает: так сам собою проливается небесный Дух. Как скоро душа, взирая на небо, познает своего Творца; то, вознесшись превыше земли и всего земного величия, начинает быть тем, чем себя почитает. Только ты сам, запечатленный уже знамением небесного воина, облеченный во всеоружие благодати, соблюдай ненарушимо правила своего знания исполнением святых добродетелей. Занимайся тщательнее либо молитвою, либо чтением: и будет то сам с Богом беседовать, то Бог с тобою. Да наставит Он тебя в своих заповедях, Он да управит тобою: кого Он обогатит, того никто не сделает скудным Не может быть скудным тот, чье сердце однажды насытилось небесным брашном. Ты тотчас возгнушаешься разпещренными златом сводами и стенами, покрытыми дорогим мрамором, когда узнаешь, что наипаче должно украшать себя самаго; что лучший для тебя дом есть тот, в котором, как в храме, обитает Господь, в котором утвердил свое жилище Дух Святой. Украсим сей дом лепотою непорочности, осветим светом правды. Он никогда не развалится от ветхости; живописные краски или позолота, слинявши на стенах, никогда не обезобразят его. Все обманчивое тленно, и нельзя быть твердо уверенным в обладании того, чем нельзя обладать постоянно. Истинные украшения всегда имеют цену, истинные почести невредимы, истинный блеск продолжителен; они не могут ни обветшать, ни помрачиться; могут только преобразоваться в лучший вид при воскресении тела. Вот в кратких словах то, о чем я хотел побеседовать с тобою, любезнейший Донат. Знаю, что сердце доброе и терпеливое, ум твердый, вера крепкая услаждаются слышанием спасительных истин; знаю и то, что для твоего слуха ничто столько не приятно, как то, что приятно Богу; однако сократим беседу, ибо мы живем вместе, и имеем случай впредь часто беседовать. И как теперь праздник, и время свободное; то весь остаток дня до самого вечера проведем в веселии; не останемся ни на одну минуту без участия в пире небесной благодати. Да огласится он трезвенным псалмопением: и как у тебя память твердая, голос звучный, то начни сам это пение по обычаю. Тем приятнее будут песни духовные, ежели внимая им духовно, будем находить в них благочестивое удовольствие и для слуха телесного.

Письмо к Евкратию о комедианте

   Киприан брату Евкратию желает здоровья. По своей расположенности и взаимному уважению ты почел нужнымь, возлюбленнейший брат, узнать мое мнение о комедианте, который, находясь у вас, не оставляет своего постыдного ремесла, и учит сему других не к назиданию юношества а к разорению: должен ли таковой быть в общении с нами? Я думаю, что это не сообразно ни со славою божественною, ни с евангельским благочинием. Чистота и достоинство Церкви не должны быть оскверняемы столь гнусною и нечистою язвою. Если закон воспрещаеть мужчинам надевать одежду женскую, и поражает таковых проклятием; то не бо́льшего ли осуждения достоин тот, кто не только надевает одежды женские, но помощью постыдного искусства старается выразить гнусные и нескромные жесты, свойственные женщинам? И пусть никто не извиняет себя тем, что сам отстал от театра, тогда, как учит тому других: нельзя почитать отставшим того, кто оставляет по себе преемников и вместо себя одного готовит многих подставных, наставляя и уча, вопреки заповеди Божией, как мужчине преобразиться в женщину и изменить искуством свой пол, чтобы извращением испорченного и расслабленного тела угодить диаволу, силящемуся запятнать Божие творение. Если таковой ссылается на недостаток и нужду от бедности; то в этой нужде можно помочь ему в числе тех, которые питаются от Церкви, только бы захотел довольствоваться хотя умереннымь, но за то невинным содержанием. Притом пусть он не думает, что его надобно искупить платой, чтобы перестал грешить: в этом не наша, а его польза. Впрочем пусть сколько хочет, ищет оттуда прибыли; но что же это за прибыль, которая лишает людей совозлежания с Авраамом, Исааком и Иаковом; которая, напитав их греховно и пагубно в сем веке, приводит к мучениям вечного голода и жажды? Потому, употреби все возможные меры к тому, чтобы обратить его от занятия столь зазорным и бесславным ремеслом на путь невинности и упования жизни, убедив довольствоваться содержанием от Церкви, хотя умеренным, но спасительным. Если бы у вас в Церкви не было достаточных средств — для доставления содержания нуждающимся, он можеть перейти к нам, получить здесь необходимое для пищи и одежды, и затем учиться в Церкви одному спасительному вместо того, чтобы другим давать пагубные уроки вне Церкви. Желаю тебе, возлюбленнейший сын, всегда пребывать в добром здоровьи.

Письмо к клиру и народу фурнитанскому, о Викторе, назначившем пресвитера Фавстина опекуном

   Киприан пресвитерам, диаконам и народу желает здоровья. Сильно огорчены были и я, и находившиеся здесь мои товарищи, и заседавшие с нами наши сопресвитеры, когда мы узнали, возлюбленнейшие братья, что брат наш Виктор, умирая, духовным своим завещанием назначил пресвитера Геминия Фавстина опекуном, между тем как уже прежде было постановлено собором епископов, чтобы никто не избирал себе опекуна или душеприказчика из клириков и служителей Божиих; потому-то каждый из них, удостоившись Божия священства и будучи поставлен на служение Церкви, должен служить только алтарю и жертвам, заниматься только молитвами и молениями. В писании сказано: «никтоже воин бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будеть» (2Тим. 2:4). Если это сказано обо всех; то тем более не должны связываться мирскими хлопотами и узами те, которые, занимаясь делами Божиими и духовными, не могут оставлять Церкви для занятий земными и мирскими делами. Этот образ чиноположения и обязанности прежде, в законе, соблюдали левиты: в то время, как одиннадцать колен разделяли страну и брали в ней участки, колено Левиино, предназначенное для занятий при храме, алтаре и божественных службах, не должно было участвовать в этом разделе; но, предоставляя другим возделывание земли, оно долженствовало служить только Богу, на пищу же и одежду получать от одиннадцати колен десятину с плодов, производимых землею. Все это было сделано по воле и распоряжению Божию с тем, чтобы лица, занятые божественными службами, не были ничем развлекаемы и не были в необходимости думать и хлопотать о делах мирских. Таков же чин и порядок соблюдается клиром и ныне: те, которые в Церкви Божией избираются в духовный сан, не должны ничем отвлекаться от божественного служения, не должны связываться хлопотами и занятиями мирскими; но, как братья, живущие приношениями, как-бы десятинами от плодов, они должны быть неотступно у алтаря и священнослужений, трудиться денно и нощно для дел небесных и духовных. Посему-то епископы, наши предшественники, по благочестивом размышлении и со спасительною предусмотрительностью постановили, чтобы никто из братьев, умирая, не назначал клирика опекуном или душеприказчиком, а если бы кто это сделал, то не должно быть ни приношения за него, ни совершаться торжественная жертва об его упокоении. Ибо тот не заслуживает поминовения у алтаря Божия в молитвах священников, кто хотел отвлечь от алтаря священников и служителей Церкви. И потому Виктор, который, вопреки недавно сделанному соборному постановлению, дерзнул назначить опекуном пресвитера Геминия Фавстина, не заслуживает, чтобы об упокоении его было у вас приношение или чтобы в Церкви была совершаема об нем общественная молитва: да будет соблюдено соборное постановление, сделанное по благочестию и по необходимости; и вместе с тем да будет подан пример и прочим братьям, чтобы никто не отвлекал к мирским занятиям священников и служителей Божиих, служащих Божию алтарю и Церкви. Если рассматриваемый ныне поступок будет наказан; то можно надеяться, что впредь так не будут обращаться с лицами духовными. Желаю вам, возлюбленнейшие братья, быть всегда в добром здоровьи.

Письмо к клиру о некоторых пресвитерах, безрассудно даровавших мир падшим прежде окончания гонения и без согласия епископов

   Киприан пресвитерам и диаконам, братьям желает здоровья. — Долго терпел я, возлюбленнейшие братья, полагая, что скромное наше молчание послужит к миру. Но так как некоторые по неумеренной и опрометчивой надменности усиливаются безрассудством своим возмутить почтительность мучеников, скромность исповедников и спокойствие всего народа, то не следует далее молчать, чтобы излишнею молчаливостью не повредить и себе и народу. Ибо не должно ли всячески бояться за оскорбление Господа, когда некоторые из пресвитеров, забывши не только о евангелии и своем значении, но не помышляя даже о будущем суде Господнем, и о настоящем своем предстоятеле-епископе, — чего никогда не было при наших предшественниках, — присвояют себе все, с поруганием и презрением к предстоятелю? И пусть бы они присвояли себе все, только без вреда для спасения братьев наших! Я мог бы скрыть и перенесть, как и всегда скрывал и переносил, поругание епископского нашего звания; но не следует скрывать это теперь, когда некоторые из вас вводят в обман наше братство и, желая угодить безрассудною готовностью к дарованию мира падшим, только более вредят им. Те, которых гонение принудило к отпадению, сами знают, что они совершили величайшее преступление, потому что Господь и Судия наш сказал: «иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем моим, Иже на небесех, а иже отвержется Мене, отвергуся его и Аз» (Матф. 10:32—33). Он же сказал: «вся отпустятся согрешения сыном человеческим, и хуления; а иже восхулит на Духа Святаго, не имать отпущения, но повинен есть вечному суду» (Мк. 3:28—29). И блаженный Апостол говорит: «не можете чашу Господню пити и чашу бесовскую, не можете трапезе Господней причащатися и трапезе бесовской» (1 Кор. 10:21). Итак, кто разуверяет в этом братьев наших, тот, обольщает несчастных, так, что и те, которые, при истинном покаянии, могли бы молитвами и подвигами своими умилостивить Бога, Отца милосердного, увлекаются на горшую погибель, и те, которые могли бы восстать, падают глубже. Грешники и в меньших грехах должны приносить покаяние в продолжение постановленного времени, должны, по уставу благочиния, совершать исповедь и потом уже через возложение руки епископа и клира получать право общения; а теперь, в такое тяжкое время, когда свирепствует еще гонение, когда не восстановлен еще мир самой церкви, их допускают к общению, возглашают в молитвах их имя, — и без принесения ими покаяния, без совершения исповеди, без возложения на них руки епископа и клира, — преподается им евхаристия, между тем, как написано: «иже аще яст хлеб или пиет чашу Господню не достойне, повинен будет телу и крови Господни» (1 Кор. 11:27). Но тут повинны не те, которые не соблюдают заповеди писания: вина падет на предстоятелей, не внушающих братьям делать все, по их наставлению, со страхом Божиим и с осторожностью, заповеданною и предписанною Самим Богом.
   Наконец, они же подвергают поношению блаженных мучеников, и ссорят с Божиим священником славных рабов Божиих: сии, памятуя о нашем звании, просили меня своим письмом рассмотреть их желания и даровать мир падшим не прежде, как, когда самой матери нашей Церкви, по милосердию Божию, будет дарован мир, и когда божественному промыслу угодно будет и нас возвратить к Церкви своей; — а те, отвергнув почтительность, оказываемую нам блаженными мучениками и исповедниками, презревши закон Господень и осторожность, которую советуют соблюсти те же мученики и исповедники, — прежде прекращения ужасов гонения, прежде возвращения нашего, почти пред самою кончиною мучеников, вступают в общение с падшими, возглашают их в молитвах и преподают им евхаристию, тогда как пресвитеры и диаконы должны бы, — что прежде всегда исполнялось, — вразумлять и руководить своими советами самых мучеников, если бы те, ревнуя о славе и не обратив внимания на Писание, пожелали чего нибудь больше надлежащего. Между тем нас беспрестанно, и ночью и днем, поучает божественное вразумление: у нас, кроме ночных видений, и среди дня невинные дети исполняются Духа Святого и в восхищении видят очами и слышат и говорят то, чему Господь благоволит научить и вразумить нас. Обо всем этом вы услышите, когда Господь, повелевший мне удалиться, возвратит меня к вам. А до того времени те из вас, которые, по безрассудству, неосмотрительности и надменности, не обращают внимания на человека, пусть хотя Бога убоятся, — зная, что в случае дальнейшего упорства их в тех же делах, я употреблю наказание, заповеданное мне Господом, именно: временное запрещение священнодействия, с тем, чтобы впоследствии, когда, по изволению Божию, станем снова собираться вместе в недра матери нашей — Церкви подвергнуть их дело исследованию пред нами, пред самыми исповедниками и пред всем народом. Об этом я послал письма к мученикам и исповедникам и к народу, поручив прочитать те письма и вам.
   Желаю вам, возлюбленнейшие и вожделеннейшие братья, всегда здравствовать о Господе и помнить о нас. Прощайте.

Письмо к мученикам и исповедникам

   Киприан мученикам и исповедникам, в Иисусе Христе, Господе нашем, и в Боге Отце желает вечного спасения.
   Восхищенный от радости, приветствую вас, мужественнейшие и блаженнейшие братья, которых испытанною верою и мужеством славится матерь наша Церковь. Недавно прославили ее исповедники Христовы, осужденные на изгнание за непоколебимость исповедания, но настоящее исповедание во столько же достославнее и почетнее, во сколько оно тверже в страдании. Сильнее разгорелась брань, — более увеличилась и слава ратоборцев. Страх мучений не отклонил вас от брани, но самые мучения еще более устремили вас на брань: полные непоколебимого мужества, вы с решительным самопожертвованием вступили в самый жестокий бой. И я узнал, что некоторые из вас уже увенчаны, некотрые весьма близки к получению победного венца, и из знаменитого сонма заключенных в темницу, все одинаковым воодушевлены мужеством, с равною горячностью стремятся на подвиг брани. Таковы и должны быть в божественном стане воины Христовы; вера их должна быть непоколебимо тверда, чтобы ни лесть не могла уловить ее, ни угрозы — устрашить и мучения — препобедить: «яко болий есть, иже в нас, нежели иже в мире» (1Иоан. 4:4), и земные муки не столько сильны поколебать, сколько сильно поддержать божественное защищение. Доказательством тому служит настоящий славный подвиг ваш, братья: сделавшись для прочих вождями в побеждении мучений, вы явили пример мужества и веры, устояв на брани, пока она не разрешилась для вас победою.
   Какими похвалами превознесу вас, мужественнейшие братья? Каким словом прославлю твердость души вашей и непоколебимость веры? — Вы вытерпели с полною славою самую жестокую пытку, и не вы уступили мукам, но муки вам уступили. Не мучения положили конец вашим скорбям, но венцы. Долго продолжавшееся жестокое истязание не могло поколебать твердой веры, а только скорее препосылало рабов Божиих ко Господу. Предстоявший во множестве народ с удивлением взирал на сию небесную брань, брань Божию, духовную брань, брань Христа, на которой рабы Его, твердые в своем исповедании, чистые душою, полные божественного мужества, подвизались без мирских стрел, с одним оружием веры. Мучимые были непоколебимее своих мучителей, терзаемые и раздираемые члены одерживали победу над орудиями истязания, терзавшими их и раздиравшими. Неоднократно, со всею яростию повторяемые удары, хотя по растерзании утроб, продолжали мучение уже не над членами рабов Божиих, но над ранами; однакож не могли преодолеть непреоборимой веры их. Ручьями текла кровь, которая должна была погасить пламень гонения и огонь геенский. О, какое это было зрелище для Господа; сколь высокое, сколь величественное, сколь угодное пред очами Божьими, когда воины Его являлись сколько Ему преданными, столько верными своей клятве! — В псалмах, по внушению Святого Духа, так написано в наше наставление: «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Псал. 115:6). Честна смерть тех, которые ценою крови своей приобретают бессмертие, которые получают венец за свое мужество. Какая здесь бывает радость для Христа! С каким благоволением в лице таковых рабов своих и поборал и побеждал сей Хранитель веры, подающий верующим столько, сколько кто по своей вере принять может! Сам Он присутствовал на своей брани, — сражающихся и подвизающихся за Его имя Сам ободрял, укреплял, воодушевлял. И Он, однажды Победивший за нас смерть, всегда побеждает в нас. «Егда предают вы, — говорит Он, — не пецытеся, како или что возглаголете: дастбося вам в той час, что возглаголете: не вы бо будете глаголющии, но Дух Отца вашего, глаголяй в вас» (Матф. 10:19—20). Доказательство тому представила настоящая брань. — Слово, полное Духа Святаго, излилось из уст мученика: блаженнейший Маппалик, среди мучений своих, сказал проконсулу: «увидишь, — завтра будет пройдено поприще». И Господь исполнил слово его, сказанное с верою и мужеством. Поприще для небесного подвига открылось, и раб Божий, подвизавшийся на нем, увенчан. Это — то поприще, которое предвозвестил пророк Исаия, говоря: «не маловажная» (будет) «вам борьба с людьми, потому что Бог готовит для нея поприще» (Ис. 7:13). И чтобы показать, какое это будет поприще, присовокупляет следующие слова: «се Дева во чреве зачнет и родит Сына и наречеши имя Ему Еммануил» (Ис. 7:14). Вот поприще веры нашей, которою мы побораем и которою венчаемся. Вот поприще, которое указывает нам блаженный ап. Павел, и на котором мы должны подвизаться, чтобы достигнуть венца славы! — «Не весте ли», говорит он, «яко текущии в позорищи, вси убо текут, един же приемлет почесть? Тако тецыте, да постигнете: всяк же подвизаяйся, от всех воздержится: и они убо да истленен венец приимут, мы же неистленен» (1 Кор. 9:24—25). Также указывая на свою борьбу и предсказывая о себе, что он уже скоро соделается жертвою Господу, говорит: «аз уже жрен бываю, и время моего отшествия наста: подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох; прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия, не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление Его» (2 Тим. 4:6—8).
   Это же подвижническое поприще, пророками предвозвещенное, Господом определенное, апостолами пройденное, обещал проконсулу пройти и Маппалик от своего имени и от имени своих сподвижников, и — верный в своем слове, не обманул обещанием. Обещанное зрелище борьбы открыл, и заслуженную награду получил. О, если бы (таково мое желание и увещание к вам, братья), о, если бы и прочие последовали сему, блаженнейшему ныне мученику и другим его общникам и участникам в том же подвиге, непоколебимым в вере, терпеливым в скорби, непобедимым в пытке! Пусть тех, кого союз исповедания и темничное сожительство соединило вместе, соединит и доблественная кончина и венец небесный! Радостью о вас отрите слезы матери-Церкви, оплакивающей падение и погибель многих, и примером своим утвердите прочих еще не падших. Если нас вызовут на брань, если настанет для вас день вашего ратования; — сражайтесь мужественно, но поборайте неослабно, зная, что вы сражаетесь пред очами присущего вам Господа, что исповеданием имени Его вы достигнете славы Его. Он не только взирает на рабов своих, но и Сам в лице нашем поборает, Сам с нами сражается, Сам и подвизающихся венчает и венчается.
   Если же по благословению Господа наступит мир, прежде дня вашей брани, — то да пребудет в вас полная готовность к ней и достославное сознание. И пусть никто из вас не сокрушается о том, будто он менее достоин, нежели те, которые прежде сего претерпели мучения, и победив и поправ мир, сим славным путем пришли ко Господу. Господь «испытует сердца и утробы» (Апок. 2:23); видит тайное, и зрит сокровенное. Для получения венца от Него довольно и одного свидетельства Его — будущего Судии. И тот и другой путь, возлюбленнейшие братья, равно высок и славен; и если один из них, скоро через победу приводящий к Господу, безопаснее; то другой, позволяющий после славных подвигов еще жить для славы Церкви, приятнее.
   О, сколь блаженна Церковь наша, которую Господь, по своему благоволению, толикою славою осиявает, — которую в наши времена кровь мучеников столь благолепно украшает! Прежде братья убелили ее чистыми делами, ныне мученики своей кровью сделали ее червленою: у нее нет недостатка ни в лилиях ни в розах.
   Итак да стремится теперь каждый к той или другой, равно высокой славе! да восприимут венец или убеленные делами или червленые от мученических страданий. В небесном стане для мира и брани есть свои цветы; ими да увенчавается воин Христов за славные свои подвиги! Желаю вам, мужественнейшие и блаженнейшие братья, всегда здравствовать о Господе, и помнить о нас. Прощайте.

Письмо к мученикам и исповедникам, просившим даровать мир падшим

   Киприан мученикам и исповедникам, возлюбленнейшим братьям, желает здоровья. Обязанности моего звания и страх Господень заставляют меня напомнить вам письменно, мужественнейшие и блаженнейшие братья, чтобы вы с таким самоотвержением и с таким мужеством хранящие веру Господню, сохраняли также закон и учение (disciplinam) Господа. Ибо, если всем воинам Христовым должно соблюдать заповеди своего Владыки, то тем более должно хранить заповеди Его вам, которые соделались для прочих примером мужества и страха Божия. И до сих пор я был уверен, что находящиеся там у вас пресвитеры и диаконы руководствуют вас своими советами и самым полным образом наставляют в законе евангельском, как это и прежде всегда делалось при наших предшественниках: тогда диаконы обязаны были, посещая темницы, своим советом и внушением заповедей Писания давать направление желаниям мучеников. Но теперь с величайшею болезнию сердца узнаю, что там не только не внушают вам божественных заповедей, но еще и противодействуют им; что некоторые пресвитеры отвергают даже то, что вами самими делается и осмотрительно в отношении к Богу и почтительно в отношении к Божьему священнику. Так, письмом своим ко мне, вы просили рассмотреть ваши желания и даровать мир некоторым падшим тогда, как окончится гонение и мы, соединившись с клиром, станем снова собираться вместе; а те пресвитеры, не имея ни страха Божия, ни уважения к епископу, вопреки закону евангельскому и вопреки почтительной вашей просьбе, прежде принесения покаяния падшими, прежде исповедания самого тяжкого и величайшего преступления, прежде возложения на них руки епископом и клиром в знак покаяния, дерзают возносить за них жертву и преподавать им евхаристию, то есть ругаться над святым телом Господа, как написано: «иже аще яст хлеб или пиет чашу Господню недостойне, повинен будет телу и крови Господней»(1 Кор. 11:27). И в этом можно еще извинить падших; потому что кто же из обреченных смерти не пожелал бы скорее получить жизнь? Кто не захотел бы поспешить к своему спасению? Но долг предстоятелей — держаться заповеди и вразумлять как поспешающих, так и неведущих; иначе долженствующие быть пастырями овец соделаются хищниками. Ибо позволить то, что влечет к погибели, значит обманывать; чрез это не возстановляется падший, а только вновь оскорбляя Бога, еще более увлекается к погибели. Итак, пусть по крайней мере от вас они научатся тому, чему должны были сами учить. Прошения и желания ваши пусть представят епископу, и для дарования, по вашему прошению, мира, пусть подождут удобного и благоприятного времени. Нужно, чтобы прежде матерь получила мир от Господа; тогда уже можно будет, согласно вашему желанию, разсуждать и о мире детей. А так как я слышу, мужественнейшие и возлюбленнейшие братья, что некоторые безстыдно наскучают вам и насилуют вашу скромность; то всеми возможными мольбами молю вас, чтобы вы, помня евангелие и соображаясь с тем, что и сколько позволяли себе прежде предшественники ваши, мученики, — как они были во всем внимательны, — чтобы и вы также внимательно и осторожно взвешивали желания просящих, — чтобы и вы, как други Господа, которые некогда будете судить вмесе с Ним, вникали в проступок, в дела и в заслуги каждого, роды и качества самых преступлений; дабы не постыдилась Церковь наша пред самыми язычниками, если что нибудь неосмотрительно и недостойно будет или вами обещано, или мною сделано. Нас часто посещает и вразумляет Господь, напоминая ненарушимо и свято соблюдать Его заповеди. Это же, как я замечаю, бывает там и у вас; весьма многие и из вас получают божественное вразумление относительно учения Церкви. Все же это может быть, если только то, чего от вас просят, вы будете умерять благочестивым рассмотрением, стараясь понять и обуздать тех, которые, при помощи притворства, ищут в ваших благодеяниях случая или заслужить благодарность или приобресть непозволительные выгоды.
   Об этом я писал письма и к клиру и к народу, поручив те письма прочитать и вам. Да не оставьте тщательно позаботиться о том, чтобы поименно были вами означаемы те, для которых испрашиваете мир; а то слышно, что некоторым даются такие свидетельства, в которых говорится только: «да имеет он общение с своими», — чего решительно никогда не допускалось мучениками; потому что неопределенное и безыменное ходатайство только умножит впоследствии неудовольствие к нам. Слова: «он с своими», имеют обширное значение, и к нам могут являться по двадцати, тридцати и более человек, уверяя, что они родные, свойственники вольноотпущенные и слуги того, кто получил свидетельство. И потому прошу поименно означать в свидетельстве тех, которых вы сами видели, знаете, и покаяние которых находите более или менее удовлетворительным; и такие только письма, сообразные с верою и учением, присылайте к нам.
   Желаю вам, мужественнейшие и возлюбленнейшие братья, всегда здравствовать о Господе и помнить о нас. Прощайте.

Письмо к народу

   Киприан братьям из народа желает здоровья. Я знаю по себе, возлюбленнейшие братья, как вы сетуете и болезнуете о падении братьев наших, потому что и сам я сетую с вами и болезную о каждом, вполне чувствуя сказанное блаженным Апостолом. «Кто изнемогает, — говорит он, — и не изнемогаю? Кто соблазняется, и аз не разжизаюся?» (2 Кор. 11:29). Он же заметил еще в своем послании: «аще страждет един уд, с ним страждут вси уди, аще ли же славится един уд, с ним радуются вси уди» (1 Кор. 12:26). Итак я сострадаю и соболезную о братьях наших, которые не устояли против напора гонения, и падением своим увлекли некоторых чад наших: своими ранами они причинили боль и нам. Уврачевать их может божественное милосердие, но при этом, я думаю, не должно спешить, ничего не должно делать неосмотрительно и поспешно, чтобы безразсудным оскорблением мира не навлечь еще более гнева оскорбленного Господа. Блаженные мученики письменно ходатайствовали за некорых, прося рассмотреть их желания, когда Господь дарует всем нам мир; тогда по возвращении нашем к Церкви, все будет исследовано в присутствии и по суду вашему; между тем я слышу, что некоторые пресвитеры, не помня о Евангелии, не обращая внимания на то, что писали к нам мученики, с неуважением к священному сану епископа и его кафедре, вошли уже в общение с падшими, молятся за них и преподают им Евхаристию, тогда как надлежало дойти к тому по порядку. Ибо, если и при меньших преступлениях, соделанных не против Господа, требуется принесение покаяния в определенное время, совершение исповеди, с рассмотрением жизни кающегося, и никто не может войти в общение, прежде возложения на него руки епископом и клиром, то во сколько же более, при этих самых тяжких и крайних преступлениях, надлежит все делать осмотрительно и обдуманно, согласно учению Господа. И об этом должны были напомнить и диаконы, чтобы подкрепить вверенных им овец, и божественным учением наставить на путь желанного спасения; а наш народ, как я знаю, смирен и боязлив: падшие бдительно позаботились бы об удовлетворении и умилостивлении Бога, если бы некоторые угодливые пресвитеры не обманули их. Итак по крайней мере вы руководите каждого и своим советом и наставлением настройте души падших сообразоваться с божественными заповедями. Пусть никто неблаговременно не срывает незрелого плода, пусть никто потрясенного и пробитого волнами корабля своего не вверяет снова морю, не исправив его сперва тщательно, пусть никто не берет и не надевает разодранной одежды, пока искусно починенная, она не будет вручена ему исправленною мастером. Молю, пусть терпеливо выслушают совет наш и подождут возвращения нашего; а когда мы по милосердию Божию придем к вам, то по созвании многих соепископов, в присутствии исповедников и согласно вашему мнению, можно будет, применяясь к божественному учению, рассмотреть письма блаженных мучеников и их желания. Об этом я писал письма к клиру и к мученикам и исповедникам, поручил прочитать те письма и вам. Желаю вам, возлюбленнейшие и вожделеннейшие братья, всегда здравствовать о Господе и помнить о нас. Прощайте.

Письмо к Помпонию о девственницах

   Киприан, Цецилий, Виктор, Седат, Тертулл, с пресвитерами присущими, брату Помпонию желают здоровья. Мы прочли, возлюбленнейший брат, присланное тобою чрез брата Пихония письмо, в нем ты просишь написать тебе: что́ мы думаем о тех девах, которые, решившись оставаться в своем состоянии и ненарушимо хранить целомудрие, возлежали, как оказалось потом, на одном ложе с мужчинами (в числе их ты указываешь на одного диакона), и которые, сознавшись в этом, утверждают, что остались непорочными? Так как ты по этому поводу обратился к нам за советом; то знай, что мы нисколько не отступаем от евангельских и апостольских преданий, при постоянно-ревностном попечении о наших братьях и сестрах и при охранении церковного благочиния всеми полезными и спасительными средствами. Господь говорить: «и дам вам пастыри по сердцу моему и упасут вас разумом и учением» (Иер. 3:15), и в другом месте писание говорит: «наказание уничижаяй окаянен» (Прем. 3:11); об этом же самом и в псалмах Дух Святый учит: «приимите наказание, да не когда прогневается Господь, и погибнете от пути праведнаго, егда возгорится вскоре ярость его» (Псал. 2:12). И так первее всего, возлюбленнейший брат, как предстоятелям, так и народу, до́лжно особенно заботиться о тщательном соблюдении, ради страха Божия божественных правил благочиния, а также о том, чтобы не допускать братьев наших заблуждаться и жить по своей прихоти и произволу, и подавать им верную помощь к жизни. Поэтому-то до́лжно воспретить девам жить в одном доме с мужчинами, не говорю вместе спать, но и даже жить вместе, потому что и слабый пол и возраст еще неопытный требуют от нас во всем задержки и руководства; а иначе можно подать повод к обольщению диаволу, который расставляет сети, жаждая добычи. Апостол сказал: «ниже дадите места диаволу» (Еф. 4:27). Корабль, попавший на опасное место, тотчас нужно спасать оттуда, иначе он потерпит крушение среди подводных камней и скал. Быстро нужно выносить из дому во время пожара имущество, пока оно еще не охвачено сильным пламенем. Никто не безопасен в то время, когда близка опасность И раб Божий не будет иметь возможности освободиться от диавола, когда впадет в его сети. Нужно, поэтому, поспешить, пока можно еще отделить невинных, потому — что после и наше содействие не будет достаточно к их отделению. И как тяжко падают от того многие, как много дев, к величайшему прискорбию нашему, мы видим сделавшихся преступными от таких соблазнительных и пагубных связей. Если они искренно посвятили себя Христу, то должны хранить стыд и целомудрие незазорно, и за твердость и постоянство ожидать награды девства. Если же не хотят или не могут так оставаться; то пусть лучше вступают в брак, чем заслуживают огнь адский своими преступлениями. По крайней мере, они не должны подавать соблазна другим братьям и сестрам, по писанию: «аще брашно соблазняет брата моего, не имам ясти мяса вовеки, да не соблазню брата моего» (1 Кор. 8:13). И пусть ни одна не полагается на оправдание себя тем, что можно увериться в ее девстве... Да и сколько отвратительного а преступного заключает в себе самое совозлежание девы с мужчиною, обнимание, собеседование, целование, гнусный и отвратительный совместный их сон! Если бы супруг нечаянно застал супругу свою на ложе с другим; то не воспылал ли бы он чувством негодования и гнева и в пылу ревности не взялся ли бы даже и за мечь? Что же? Не более ли прогневается и вознегодует Христос Господь наш и Судия, когда деву, посвятившую себя Ему и давшую обет святости увидит на одном ложе с другим? И не накажет ли Он строго за столь преступную связь? Поэтому, чтобы спасти братьев своих от Его духовного меча, в будущий день суда, мы должны со своей стороны всячески помогать им и советом и другими мерами. И если все вообще обязаны строго хранить благочиние, то тем более обязаны заботиться о том пресвитеры и диаконы: они должны подавать собою пример и утверждать прочих своим поведением и нравственностию; а то каким образом они могут руководить других к целомудрию и воздержанию, если будут предначинать порчу и научать порокам? Вот почему, возлюбленный брат, благоразумно и твердо поступил ты, подвергнувши отлучению как диакона, обращавшегося часто с девою, так и прочих, которые имели то же обыкновение. Если бы виновные в этом непозволительном совозлежании принесли покаяние и разлучились друг от друга, то, по строгом освидетельствовании дев, те из них, которые окажутся девами, пусть будут допущены в общение с Церковию, под тою впрочем угрозою, что, в случае возвращения их снова к тем же мужчинам или сожительства с ними в одном доме под одною кровлею, они после строжайшего суда будуть извержены из Церкви, и потом трудно уже им быть принятыми в единение с нею. А та из них, которая окажется не целомудренною, как прелюбодейца, виновная в нарушении верности не пред супругом, но Христом, должна принести полное покаяние в течении определенного законами церковными времени и, после публичного исповедания своего греха, да возвратится к Церкви. Те же, которые будут упорно пребывать в прежних отношениях, не отделяясь друг от друга, пусть знают, что при таком бесстыдном их упорстве мы никогда не можем принять их в Церковь, дабы они своими проступками не подали другим повода к падению. А между тем пусть и не воображают, что можно наследовать жизнь и спасение, не повинуясь епископам и священникам потому что во Второзаконии Господь Бог говорит: «и человек, иже сотворит в гордости, еже не послушати жреца, предстоящаго служити во имя Бога твоего, или судии, иже в тыя дни будет, да умрет человек той, и вси людие услышавше, убоятся и не будут нечествовати ктому» (Втор. 17:12—13). Бог повелел умерщвлять тех, которые не повиновались своим священникам и не слушались судей, от Него на то время поставленных. И как тогда было еще время телесного обрезания, то гордые и непокорные умерщвляемы были мечем телесным; а теперь, когда для верных слуг Божиих наступило обрезание духовное, гордые и непокорные умерщвляются мечем духовным, быв отлучаемы от Церкви. Ибо вне ее, нет жизни: дом Божий один, и никто не может где либо спастись, как только в Церкви. А что действительно погибают непокорные, не слушающиеся спасительных наставлений пастырей и не повинующиеся им, это подтверждает божественное Писание, говоря: «безумный ругается наказанию, ненавидящии обличения скончаваются срамно» (Прит. 15:5, 10). Итак, чтобы не скончались и не погибли непокорные, постарайся, возлюбленнейший брат, сколько можешь, спасительными советами наставить братию и каждого обратить ко спасению. Путь, которым идем к животу, узок и тесен, но зато высока и велика награда, когда достигнем славы. Давшие однажды навсегда обет хранить девство ради Царствия небесного, во всем да благоугождают пред Богом и своею греховностию да не оскорбляют свещенников Божиих и Церковь Господню. Может быть, в настоящем случае некоторые из братьев нашах будут огорчены нами, но мы остаемся при своем спасительном убеждении, зная, что и Апостол говорил: «темже враг ваш бых истину глаголя» (Гал. 4:16). Если они послушают нас, то мы приобрели братьев, обративши их своим словом к спасению и славе. Если же некоторые из развращенных не захотят послушать нас, то мы все же будем послеловать тому же Апостолу, сказавшему: «аще бо бых еще человеком угождал, Христови раб не бых убо был» (Гал 1:10). Если не будем в силах убедить других угождать Христу, то по-крайней мере сами угодим Христу, Господу и Богу нашему, исполняя Его заповеди. Желаю тебе, возлюбленнейший и вожделеннейший брат, быть в добром здоровьи о Господе.

Письмо к пресвитерам и диаконам

   Киприан пресвитерам и диаконам, возлюбленнейшим братьям, желает здоровья. По милости Божией будучи невредим, приветствую вас, возлюбленнейшие братья, радуясь, что и вы, как известно мне, совершенно невредимы. И так как мне, по положению места, невозможно теперь самому быть между вами, то я прошу вас, ради веры и благочестия вашего, исправляйте там обязанности и за себя и за меня, так чтобы не было никакого ослабления ни в благочинии, ни в распорядительности. А что касается до издержек, то прошу вас, чтобы ни в чем не нуждались ни те, которые заключены в темницах за исповедание славного имени Господня, ни те, которые бедны и недостаточны, и однакоже пребывают в Господе; потому что вся небольшая сумма, какая собрана там, распределена у клириков на подобные именно случаи, чтобы многие имели, чем помогать разным лицам, по их нуждам и бедствиям. Прошу вас также, не переставайте всячески заботиться о том, чтобы все было спокойно. Ибо хотя братья по любви своей ревнуют собираться и посещать добрых исповедников, которых Бог удостоил уже прославиться славными начатками, однако, по моему мнению, нужно делать это осторожно, не толпами, не собираясь вместе, чтобы тем самым не возбудить злобы и не заградить себе входа, и чтобы ненасытно желая всего, всего не потерять. Итак позаботьтесь и устройте, чтобы это для бо́льшей безопасности делалось осторожно, так чтобы и пресвитеры которые там у исповедников возносят жертву, делали это по одиночке и по очереди, каждый с одним диаконом, потому что и перемена лиц, и чередование приходящих уменьшают ненависть. Ибо во всех отношениях нам нужно вести себя кротко и смиренно, как прилично рабам Божиим, приспособляться к обстоятельствам, стараться о спокойствии и иметь попечение о народе.
   Желаю вам, возлюбленнейшие и вожделеннейшие братья, быть всегда в добром здоровьи и помнить об нас. Приветствуйте все братство. Приветствует вас Виктор диакон и все, которые со мною. Прощайте.

Письмо к пресвитерам и диаконам римским

   Киприан пресвитерам и диаконам, братьям, находящимся в Риме, желает здоровья. Когда у нас носился неопределенный слух о смерти доброго мужа, собрата моего, и одни говорили так, другие иначе, в то время я получил, возлюбленнейшие братья, из рук иподиакона Кременция ваше письмо, в котором нашел все подробные сведения о славной кончине его. И я очень обрадован был тем, что за неукоризненное правление его послана ему и честная кончина. Весьма благодарен и вам за то, что вы память его почтили столь славным и блистательным свидетельством; чрез вас и нам сделалось известным то, что в памяти предстоятеля вашего составляет вашу славу, а нам дает пример веры и доблести. Ибо сколько пагубно падение предстоятеля для последующих ему, столько напротив благотворно и спасительно, когда епископ твердостью в вере подает собою пример братьям.
   Читал я и другое письмо, в котором ясно не означено ни то, кто писал его, ни то, к кому оно писано. И так как в письме том и слог и смысл и самая бумага навели меня на сомнение, не убавлено ли или не изменено ли в нем что-нибудь против истины, то я и отослал это письмо к вам подлинником, чтобы вы посмотрели, то ли самое это письмо, которое вы поручили иподиакону Кременцию для доставления. Ибо подлог и искажение истины в письме от клира — дело весьма важное. Итак, чтобы нам разузнать это, вы посмотрите, ваше ли это и писание и подпись, и тогда отпишите нам, что справедливо.
   Желаю вам, возлюбленнейшие братья, всегда быть в добром здоровьи.

Письмо к Рогациану о диаконе, оскорбившем епископа

   Киприан брату Рогациану желает здоровья. Тяжкою скорбью поражены были — я и находившиеся здесь мои товарищи, когда прочитали, возлюбленнейший брат, письмо твое, в котором ты жалуешься на своего диакона, за то, что он, забывши о твоем священническом звании и о служебной своей обязанности, огорчил тебя ругательствами и своими неправдами. Между тем, ты поступил с ним почтительно в отношении к нам и сообразно с твоим обычным смирением, признав за лучшее пожаловаться нам на него тогда, как, по власти епископской и по важности кафедры, ты мог и сам наказать его немедленно, будучи уверен, что мы, твои товарищи, одобрили бы все, что ты ни сделал бы с этим буйным диаконом по священнической власти, имея касательно подобных людей божественные наставления. Так Господь Бог говорит во Второзаконии: «и человек, иже сотворит в гордости, еже не послушати жреца или судии, иже в тыя дни будет, да умреть человек той, и вси людие услышавше убоятся и не будут нечествовати ктому» (Втор. 17:12—13). А что эти божественные слова с истинным и высочайшим величием Божиим произнесены с тем, чтобы священники Божии были почитаемы и отмщеваемы, видно из того, что Хорей, Дафан и Авирон, служившие священнику Аарону, как только дерзнули восстать на него, гордиться пред ним и считать себя равными начальствующему священнику, немедленно, будучи поглощены и пожраны разверзшеюся землею, восприяли наказание за святотатственную дерзость. И не они одни, но и прочие двести пятьдесят человек, участвовавшие в их возмущении, были пожраны нисшедшим от Бога огнем, чтобы стало очевидным, что священники Божии отмщеваются Тем, Кто поставляет священников. Также в книге Царств говорится, что когда иудейским народом оказано было презрение священнику Самуилу за его старость, как теперь тебе, Бог во гневе сказал: «не тебе уничижиша, но Мене уничижиша» (1 Цар. 8:7), и в наказание за это воздвиг им царя Саула с тем, чтобы тот, угнетая их тяжками неправдами, смирил и уничижил разными озлоблениями и наказаниями гордый народ; и таким-то образом было воздано этому гордому народу божеское отмщение, за уничиженного священника. Соломон, наставленный Святым Духом, тоже свидетельствует о священническом достоинстве и власти, давая наставление в следующих словах: «всею душею твоею благоговей Господеви, и иереи Его чти». И еще: «всею силою твоею... бойся Господа и прослави иерея». Помня эти заповеди, блаженный апостол Павел, как читаем в Деяниях апостольских, когда ему сказали: «архиерею ли Божию досаждаеши?» отвечал: «не ведах братие, яко архиерей есть: писано бо есть: князю людей твоих да не речеши зла» (Деян. 23:5). Сам Господь наш Иисус Христос, Царь, Судья и Бог наш, даже до дня своих страданий оказывал почтение архиереям и священникам, хотя они не имели ни страха Божия, ни познания Христа. Так, когда Он очистил прокаженного, то сказал ему: «шед покажися иереови, и принеси дар» (Матф. 8:4). По смирению, которое внушал и нам, Он все еще называл иереем того, кого знал как святотатца. Также, когда во время страданий Его ударили в ланиту и сказали: «тако ли отвещаваеши архиереови?» — Он не сказал ничего оскорбительного для лица архиерея, но только, защищая свою невинность, отвечал: «аще зле глаголах, свидетельствуй о зле: аще ли добре, что мя биеши?» (Ин. 18:22—23). Во всех случаях поступал так терпеливо для того, чтобы и нам подать пример кротости и терпения. Будучи почтителен к священникам лживым, Он этим учил нас оказывать истинным священникам законное и полное уважение. Притом диаконы должны помнить, что апостолов, то есть, епископов и предстоятелей избрал сам Господь, а диаконов, по вознесении Господа на небо, постановили апостолы, как служителей своего епископского звания в Церкви. Итак, если бы мы дерзали восставать против Бога, который поставляет епископов; то могли бы восставать и против нас диаконы, поставляемые нами. (Деян. 6:5—6). И потому диакон, о котором ты пишешь, должен раскаяться в своей дерзости, признать достоинство священства и полным смирением загладить вину свою пред епископом, своим начальником. Ибо усилия еретиков и зломыслящих раскольников начинаются обыкновенно с самоугождения, соединенного с надменным и гордым презрением к предстоятелю. Так совершается отступление от Церкви и осквернение алтаря, так возмущается мир Христов, чиноположение и единство Божие. Если этот диакон будет и впредь огорчать и оскорблять тебя своими бесчинствами; то употреби над ним власть своего сана, низложив его или усмирив. Апостол Павел, пиша к Тимофею, сказал: «нитоже о юности твоей да не радит» (1 Тим. 4:12); тем более должны сказать о тебе твои товарищи: «никтоже о старости твоей да не радит». А как ты писал, что к диакону пристал еще кто-то и сделался сообщником его гордости и дерзости; то и сего, а также и всех других, если есть такие, восставшие на священника Божия, нужно или отлучить или усмирить. Мы же увещеваем и просим: пусть они лучше познают свой грех, пусть загладят вину свою, признав за нами наше право; потому что мы желаем и стараемся скорее милосердием и терпением побеждать оскорбления и обиды каждого, нежели наказывать за них по власти священства. Желаю тебе, возлюбленнейший брат, всегда быть в добром здоровье.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).