Collectio Avellana как исторический источник

А. История названия и описаний сборника

   Впервые описали это рукописное собрание документов братья Баллерини (Петр и Иероним), знаменитые итальянские ученые XVIII в., горячие поклонники папского главенства, издавшие в 1757 г. в трех томах „Творения папы Льва В.”. В третьем томе этого издания братья Баллерини поместили свое капитальное каноническое исследование „Трактат о древних сборниках и собирателях канонов, как изданных, так и неизданных”, во второй части которого в гл. XII содержится описание нескольких рукописей этого сборника. Баллерини первые и присвоили этому сборнику название Collectio Avellana. На одной ватиканской рукописи (Codex Vatic. 4961), которую Баллерини считали древнейшей и основной для этого сборника, на последней (109) странице иной рукой (не рукой переписчика всей рукописи) дописано: „Эта книга принадлежит монастырю св. Креста на Авелланском источнике, Евгубинской епархии”.
   Этот монастырь находился в Северной Италии (Умбрия). Пометка ниже гласила: „Книгу эту приобрел господин Дамиан Св.”. Петр Дамиан, знаменитый средневековый католический учитель и святой, был аббатом монастыря Fonte Avellana с 1043 до 1058 г., когда папа Стефан X сделал его епископом Остии и кардиналом.
   Рукопись эта в XVI в. попала в Ватиканское книгохранилище, о чем имеется пометка на первой странице кодекса: „Куплена из книг кардинала Сирлети”.
   Такое происхождение рукописи, которой пользовались Баллерини, дало им основание весь сборник назвать „Collectio Avellana”.
   Следующее после Баллерини описание „Collectionis Avellanae” находим у Фридриха Маассена, известного австрийского канониста XIX в. (1825—1900), тоже ревностного католика, профессора канонического права в университетах Инсбрука, Граца и Вены. В своем солидном труде „История источников и литературы канонического права, т. I” (1870 г.), а потом в „Докладах фил.-ист. отделения” Венской академии наук Маассен дал краткое описание и первый опыт классификации документов „Авелланского сборника” (всего на 5 страницах).
   Выводы Маассена пересмотрели и частично опровергли в своих статьях юрист, член „Общества в честь Карла Савиньи” Павел Эвальд и геттингенский филолог Вильгельм Мейер.
   И, наконец, свои соображения и замечания о составе, источниках и хронологии рукописного наследства „Авелланского сборника” изложил в конце XIX в. последний издатель „Сборника”, профессор классической (латинской) филологии геттингенского, а потом берлинского университетов Отто Гюнтер — в статьях: „К хронологии писем папы Гормисды”, „Рукописное наследство Собрания по монофиситским делам”, „Относительно Gesta de nomine Acacii”, „Аввелланские этюды” и, наконец, в латинском предисловии (Prolegomena) к изданию „Collectionis Avellanae”.
   В этих исследованиях О. Гюнтер поставил — и частично решил, частично наметил — целый ряд вопросов, связанных с историей, составом и содержанием „Collectionis Avellanae”.
   Последующие годы не прибавили к выводам О. Гюнтера ничего нового, и проф. Э. Швартц, издавая в 1934 г. веронское и берлинское собрания рукописей по делам „Акакианской схизмы”, работу Гюнтера считал отвечающей самым высоким научным требованиям.

Б. Издания „Collectionis avellanae”

   Что же касается изданий рукописного богатства „Авелланского сборника”, то отдельные документы публиковались начиная с 1591 г., когда кардинал Антоний Карафа издал часть „авелланских” документов среди своих „Писем — декреталий верховных первосвященников, т. I”.
   Бароний в своих „Анналах” использовал и издал много папских писем и посланий. Документы, изданные Карафой, перепечатали в своих изданиях соборных деяний и Северин Бинь, и Филипп Лябб, и Жан Гардуэн, и, наконец, Доминик Манси.
   Однако это была лишь частичная и по большей части стереотипная перепечатка из издания Карафы.
   В 1863 г. издал основную массу „авелланских” документов Андрей Тиль, брунсбергский профессор, потом Вармийский епископ, в I томе своих „Писем римских епископов (от св. Илария до Гормисды)”.
   Издание Тиля, однако, не было изданием специально „Collectionis Avellanae” и далеко ее не исчерпывало. К тому же хронологические выкладки Тиля иногда ошибочны и потому текст Тиля необходимо всегда сверять с текстом Гюнтера.
   Наконец, последнее, полное и исчерпывающее, стоящее на высоком уровне филологической акривии издание „Collectionis Avellanae” появилось в венском „Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum” (т. 35, ч. I и II, 1895—1898 гг.). Первоначальное издание этого сборника было поручено видному юристу исторической школы, члену „Общества в честь Карла Савиньи” Павлу Эвальду, но он через три года после этого умер (1887), успев сверить только один Ватиканский кодекс (4961).
   В 1888 г. издание было поручено известному геттингенскому (потом берлинскому) филологу Отто Гюнтеру. Чтобы изучить все рукописи „Collectionis Avellanae”, Гюнтер в 1889 г. едет в Италию, где работает в Ватиканской библиотеке. После годичной работы над рукописями Гюнтер возвращается в Геттинген, где готовит вывезенные материалы к изданию. Зимой 1893 г. он опять едет в Рим. Кроме того, Гюнтер вступил в ученую переписку с библиотеками и многими филологами Италии, Франции, Австрии, Швейцарии и Германии. И только после 8-летней напряженной его работы в 1895 г. вышла из печати I часть (LXXXIX — 493 стр.), а в 1898 г. — II часть (494—976 стр.) полного издания „Collectionis Avellanae”.
   В основу издания Гюнтером положены два наиболее полных и наиболее древних пергаментных рукописных кодекса „Авелланы” (оба XI в.) Vat. lat. 3787 и Vat. lat. 4961. Кроме того, Гюнтером изучены и использованы еще 9 харатейных (бумажных) кодексов XV-XVII вв. Ватиканский кодекс 3787 (обозначенный Гюнтером сиглой γ), начала XI в., в 163 листа, письма в два столбца, является более древним, чем Ватиканский кодекс 4961 (обозначенный у Гюнтера сиглой α), в 109 листов, тоже писанный в два столбца. Этот последний кодекс и описали впервые братья Баллерини и, на основании пометки на нем о принадлежности его в XI в. монастырю св. Креста у Авелланского источника, все собрание назвали „Collectio Avellana”.
   После издания Гюнтера, когда выяснился приоритет кодекса Vat. 3787 (V) от которого прямо или посредственно зависят все остальные рукописи „Авелланы”, в том числе и Vat. 4961 (α) братьев Баллерини, прежнее название всего сборника „Collectio Avellana” утратило право на существование и научно обоснованным было бы название „Collectio Vaticanici manuscripti — 3787”), однако прежнее краткое и звучное наименование так привилось и вошло в железный фонд научных termini technici, что менять его даже сам Гюнтер нашел и неудобным и невозможным. Такова вкратце внешняя история этого главного источника по вопросам „Акакианской схизмы”.

В. Состав и содержание сборника

   Переходя теперь к составу и содержанию памятника, необходимо сразу же отметить, что его высокое достоинство и значение для науки состоит в том, что большинство его документов сохранилось до нашего времени только в нем и нигде больше. Лишь незначительная часть его документов известна нам и из других исторических источников.
   По составу и содержанию документы „Авелланского сборника” возможно расчленить на 8 групп.
   1-я группа, № 113 — документы, относящиеся к римскому расколу Урсина-Дамаса (366367 г.) и его последствиям (стр. 1—58 изд. Гюнтера).
   2-я группа, № 14—37 — документы, относящиеся к римскому расколу Евлалия-Бонифация (418419 г.) и его последствиям (стр. 59—84 изд. Гюнтера).
   3-я группа, № 38—50 — ряд мало связанных между собою документов (стр. 84—114 изд. Гюнтера), состоящих из послания имп. Гонорня к имп. Аркадию с протестом против насилия над Иоанном Златоустом (№ 38, стр. 85—88); два письма узурпатора Максима (383—388 гг.), одно к малолетнему имп. Валентиниану II в защиту Православной Церкви против ариан и манихеев (№ 39, стр. 88—90), а другое к папе Сирицию (384—399 гг.) против манихеев (№ 40, стр. 90—91), четыре письма папы Иннокентия I (402—417 гг.) о пелагианстве: к африканским епископам (№ 41, стр. 92—96), к Иерониму (№ 42, стр. 96—97), к Иоанну, еп. Иерусалимскому (№ 43, стр. 97—98) и Аврелию Карфагенскому (№44, стр. 98).
   К этой же группе относятся и шесть документов времен папы Зосимы (417—418 гг.), по содержанию связанные с осуждением пелагианства:
   №45 (стр. 99—103) — письмо Зосимы Аврелию Карфагенскому и прочим североафриканским епископам в защиту сподвижника Пелагия — Келестия;
   №46 (стр. 103—108) — второе письмо Зосимы Аврелию и африканским епископам, посвященное палестинским соборам в связи с обвинениями Героса и Лазаря против Пелагия;
   №47 (стр. 108—111) — обвинительный доклад диакона Павлина папе Зосиме против Келестия;
   № 48 (стр. 111—113) — письмо блаж. Августина пресвитеру Сиксту (будущему папе Сиксту III, 432—440 гг.);
   № 49 (стр. 113—115) — письмо Евсевия, — по моему разумению, — пресвитера Антиохийского Кириллу Александрийскому (412—444 гг.);
   №50 (стр. 115—116) — письмо Зосимы Аврелию и Карфагенск. собору.
   Содержание и характер этих трех вышеперечисленных групп Авелланы имеют значение для суждения о составителе этого сборника и его целях.
   При внимательном рассмотрении этих документов видно, что эти три группы существовали самостоятельно до включения их в „Collectio Avellanae” окончательным ее редактором.
   Бросается в глаза при этом различие в форме надписания документов этих трех групп. Первая группа (о расколе Урсина) имеет надписания в форме искаженной адресовки. Вторая группа (о расколе Евлалия) начинает свои документы вводными словами (relatio, epistola, oratio, edictum, exemplum relationis, precum). Третья группа, в основном посвященная пелагианству, ввиду ее разного состава имеет смешанный характер надписания ее документов.
   К 4-й группе относится 5 писем папы Льва I Великого (440—461 гг.), посвященных целиком смещению с Александрийской кафедры Тимофея Элура и замене его Тимофеем Салофакиолом:
   № 51 (стр. 117—119) — императору Льву I от 17 июня 460 г.;
   № 52 (стр. 119—120) — письмо Геннадию Константинопольскому, одновременное и аналогичное с № 51;
   № 53 (стр. 120—121) — письмо Тимофею Салофакиолу;
   № 54 (стр. 121—122) — письмо клиру Александрии и № 55 (стр. 123—124) — письмо десяти египетским епископам, поддерживающим Тимофея Салофакиола.
   Все три последних письма писаны одновременно — 18 августа 460 г.
   Характерно для этой группы то обстоятельство, что эти пять писем Льва I, посвященные одному и тому же вопросу и написанные им в два приема в течение двух месяцев (17 июня и 18 августа 460 г.), сохранились до нашего времени только в „Collectio Avellana”, и нигде в весьма многочисленных (и еще при жизни папы Льва Великого обнародованных) списках его писем (специальных сборниках и смешанных кодексах) этих писем нет. Все издатели писем папы Льва Великого начиная с Пасхазия Кенеля, Петра Какциария, братьев Баллерини  и кончая последним изданием Э. Шварца, ни водной рукописи, кроме „Collectionis Avellanae”, не нашли даже следа этих пяти писем папы Льва Великого.
   Это имеет весьма важное значение для суждения о редакторе „Авелланы”, методах и целях его работы и характере всего „Сборника” в целом.
   Так как письма эти подлинны (и никто в этом никогда не сомневался), то остается только предположить, что редактор „Авелланы” взял их непосредственно из папского архива или видел их в Константинополе и в Александрии (вероятно, было и то и другое). Далее, ни один сборник известных до сих пор писем Льва I не преступает хронологически даты 103 и 104 письма (по изд. Е. Schwartz'а), т.е. 17 августа 458 г., а эти пять писем датируются 460 г. Значит редактор „Авелланы” присоединил их к своему „Сборнику” как редчайшие документы, как дополнение к уже известному.
   К 5-й группе — 14 писем папы Симплиция: к Василиску — одно (№ 56, стр. 124—129); к Зинону — четыре (№ 60, стр. 135—136; № 62, стр. 139—141; № 64, стр. 144—145 и № 66, стр. 147—149); к Акакию — восемь (№ 57, стр. 129—130; № 58, стр. 130—133; № 61, стр. 138—139; № 63, стр. 142—144; № 65, стр. 146; № 67, стр. 149—150; № 68, стр. 151—154 и № 69, стр. 154—155); к духовенству Константинополя — одно (№ 59, стр. 133—135).
   Содержание всех этих писем касается монофизитских смут в Александрии и Антиохии времен Тимофея Элура, Петра Монга и Петра Гнафея.
   К этой группе примыкает еще и послание римского Собора 485 г. при Феликсе III (483—492 гг.) к духовенству и верующим Константинополя о низложении папских легатов Виталия и Мисена за их уступчивость перед Акакием и об осуждении этого последнего (№ 70, стр. 155—161).
   Документы этой группы хотя и написаны от имени Симплиция и Феликса III, но почти целиком принадлежат перу их секретаря Геласия, будущего их преемника.
   К 6-й группе относятся 8 подложных писем (Феликса Римского — № 71, стр. 162—169; Квинтиниана, еп. Аскуланского — № 72, стр. 170—182; Юстина, еп. Сицилийского — № 73, стр. 182—187; Антеона, еп. Арсинойского — № 74, стр. 188—194; Фауста, еп. Аполлониадского — № 75, стр. 194—199; Памфила, еп. Абидосского — № 75, стр. 200—205; Флакцина, еп. Родопского — № 77, стр. 206—212, и Асклепия, еп. Траллского — № 78, стр. 212—218) к Петру Гнафею, патриарху Антиохийскому, против введения им в Трисвятое прибавки „Распныйся за ны”.
   Общее у 5-й и 6-й групп то, что документы этих групп имеются не только в „Авеллане”, но и в Берлинском рукописном кодексе 79 (B). Рукописи этого кодекса датируются VIII в. (Корбейский монастырь) и началом IX в. Неизвестно, когда эти рукописи очутились в Вердюне, в библиотеке тамошней Иезуитской коллегии. Там их видел и частично использовал в приложении к изданию кодекса Феодосия известный ученый и издатель многих отцов церкви и соборных деяний Сирмонд. Потом этот кодекс через библиотеку Иезуитской коллегии в Клермоне (1764 г.) и частные собрания Мейермана-Филиппса (1824 г.) попал, наконец, в Берлинскую библиотеку (где по описанию В. Розе значился сначала под № 1776).
   Рукописи этого кодекса внимательно изучил О. Гюнтер (1892 г.) для сличения с „Авелланой” и Э. Шварц (1932 г.) для издания своих „Publizistische Sammlungen zum Acacianischen Schisma”.
   В результате кропотливой сличительной работы О. Гюнтера и Э. Швартца над взаимоотношениями „Авелланы” и Берлинского кодекса 79 (бывш. 1776) выяснились очень важные для происхождения „Авелланского сборника” обстоятельства. Оказывается, все документы 5-й и 6-й групп „Соllесtionis Avellanae”, за исключением № 60 и 67, имеются также и в Соd. Berol. 79, причем размещены они там почти в совпадающей последовательности: Письма Симплиция в Coll. Avell. № 61—66 ­­ Coll. Berol. 6—11 и т. д.
   Изучая это явление, Гюнтер пришел к твердому выводу, с чем вполне совпали и разыскания Швартца, что для этой группы документов и у Collectionis Avellanae и у Collectionis Berolinensis был какой-то общий источник, который редакторы этих обоих „сборников” использовали независимо друг от друга.
   Распорядок подложных писем к Петру Гнафею в „Авеллане” и отсутствие в ней 18 и 19 номеров Coll. Berol. (письма Симплиция к Акакию и ответ последнего) убеждают, что Coll. Berol. 79 независима в своей редакции от „Авелланы”.
   Обратное явление (т.е. зависимость „Авелланы” от Берлинского сборника) тоже исключается отсутствием в Соll. Berol. 79 двух писем Симплиция к Зинону (№ 60) и к Акакию (№ 67), а также разницей в надписании подложных писем к Петру Гнафею. В „Авеллане” надписания краткие, а в Берлинском кодексе в распространенной редакции. Что это не добавления редактора, показывает тот факт, что надписания в Берлинском кодексе буквально совпадают с греческими оригиналами писем, опубликованными Гюнтером и Швартцем по различным рукописям. Таким образом, раз оба редактора (Coll. Avell. и Coll. Berol.) друг от друга независимы, совпадение и последовательность документов в их „сборниках” можно объяснить только наличием у них какого-то общего источника, который Гюнтер назвал „Сборником X” и попытался его реконструировать. Подобную же попытку сделал и Шварц, реконструкция которого кое в чем разнится от гюнтеровской.
   Расхождения между Швартцем и Гюнтером сводятся к тому, что Гюнтер при реконструкции взаимоотношений „Авелланы” и Берлинского кодекса с предполагаемым „Сборником X” полагал, что редактор Coll. Berol. непосредственно черпал из „Сборника X”, а редактор „Авелланы” заимствовал свои документы 5-й и 6-й групп не непосредственно, а через посредство еще одного неизвестного нам „Сборника V”), Швартц же не видел необходимости осложнять дело введением еще другого неизвестного „Сборника” (V), а хронологический распорядок писем „Авелланы” относил непосредственно к работе ее редактора. Его собирательской ревности Швартц приписывал и дополнение „Сборника” № 60 и 67, которых нет в Collectio Berolinensis. Для суждений о предполагаемом редакторе „Авелланы” это расхождение между Швартцем и Гюнтером, само по себе малое и незначительное, чему и сам Швартц не придавал особого значения, будет иметь, однако же, как увидим ниже, очень существенное значение.
   7-я группа документов „Авелланы” (79—104) имеет явно неупорядоченный характер. Однако состав ее является хорошим показателем приемов работы составителя „Авелланы”.
   Группа эта начинается тремя письмами (№ 79, 80, 81) времен п. Геласия (492—496 гг.), затем прерывается 12-ю документами (№ 82—93) времен Юстиниана I В. (527—565 гг.), пап Иоанна II (533—535 гг.), Агапита (535—536 гг.) и Вигилия (537—555 гг.), затем опять идут документы геласинского времени в числе 10 (№ 94—103), из них четыре посвящены пелагианству (№ 94, 96, 97, 98), один (№ 100) направлен против остатков языческих люперкалий в Риме, а пять относятся к „Акакианской схизме” и ее последствиям (№ 95, 99, 101, 102 и 103); наконец, последним в этой группе помещено письмо п. Симмаха (498—514 гг.) к епископам, духовенству и верующим Иллирии и Дардании, побуждающее их к сопротивлению по отношению к Константинополю.
   Для истории „Акакианской схизмы” и взаимоотношений между Востоком и Западом в этот период существенное значение имеют следующие документы этой группы: № 79 (стр. 219—223) — письмо п. Геласия епископам Дардании от 493 г. с извещением о вступлении на кафедру и с предупреждением сторониться еретиков-греков, у которых, по словам папы, всегда было обилие ересей.
   № 80 (стр. 223—225) — письмо дарданских епископов к п. Геласию от 494 г., в ответ на № 79, выдержанное в очень подобострастном тоне. Лянген называет его „самым рабским из всех писем, какие до сих пор получались в Риме”.
   № 81 (стр. 225—229) — письмо папы Анастасия II (496—498 гг.), ошибочно в „Авеллане” приписываемое п. Геласию, — к Лаврентию, еп. Лихнидскому, с кратким изложением веры и известиями о переговорах с Константинополем.
   № 95 (стр. 369—398) — послание папы Геласия епископам Дардании от 1 февраля или 13 мая 496 г. („Очень мы удивлены”), представлявшее собой попытку оправдания римской кафедры относительно правомочия ее осудить Акакия самолично без соборного постановления, в чем сомневались дарданцы. Послание это для выяснения истинных целей Рима и приемов его борьбы имеет очень важное значение. В „Авеллане” имеется две редакции этого письма. Вторая, более краткая, помещена Гюнтером в I приложении, стр. 774—790.
   № 99 (стр. 440—453) — так называемое „Gesta de nomine Асасии”, обычно приписываемый п. Геласию трактат „In causa fidei” („В деле веры”) и представляющий собой историческое изложение хода „Акакианской схизмы”, предназначенное, по мнению Швартца, служить инструкцией магистру оффикий правительства Одоакра, Андромаху, посланному для переговоров в Константинополь и уполномоченному папой Феликсом III вести переговоры о возобновлении общения.
   Другая, более краткая редакция „Gestorum” помещена Гюнтером в III приложении к „Авеллане”, стр. 795—800.
   № 101 (стр. 464—468) — послание п. Геласия епископам Дардании и Иллирии от 3 августа 494 г. в ответ на их льстивое письмо (№ 80), в котором папа предостерегает их снова от общения с Константинополем.
   № 102 (стр. 468—474) — докладная записка (libellus) апокрисиариев Александрийской Церкви в Константинополе (пресвитера Диоскора и чтеца Еремона), врученная легатам папы Анастасия II (496—498), содержащая предостережение против искажения в греческих переводах томоса Льва I и предложение восстановления общения между Римом и Александрией на основе прилагаемого ими исповедания веры (между прочим, почти дословно совпадающего с текстом Энотикона).
   № 103 (стр. 474—487) — деяния Римского собора при п. Геласии от 13 мая 495 г. относительно снятия отлучения с бывшего легата Феликса III Мизена, осужденного летом 484 г. вместе со своим товарищем Виталием (к тому времени уже умершим) за уступки по отношению к Акакию.
   И, наконец, последний документ 7-й группы, имеющий значение для истории „Акакианской схизмы”, это № 104 (стр. 487—493), представляющий собою письмо папы Симмаха (488—514 гг.) от 8 октября 512 г. (или 5 марта 513 г., об этом ниже) к епископам, духовенству и верующим Иллирии и Дардании, полное самой низкопробной агитации против Константинополя.
   Относительно общей характеристики этой группы необходимо отметить, что:
   а) Ряд документов этой группы, в числе 8 (№ 79—81, 95, 99, 101, 103—104), встречаются и в Coll. Berol. 79 (№ 38—39, 36, 40, 31, 37 и 45—46). Причем в последовательном порядке совпадают в обоих сборниках 2 группы писем: Avell. 78—80 ­­ Berol. 38—39 и Avell. 103—104 ­­ Berol. 45—46. 
   Если в первом случае благодаря близости содержания возможно случайное совпадение в последовательности, то во втором случае (Avell. 103—104 ­­ Berol. 45—46) ввиду их хронологической и смысловой разнородности случайность в последовательности абсолютно исключается. Это еще раз подтверждает, что оба „Сборника” использовали какой-то общий для них источник.
   б) Приписка к № 102 (libelli александрийских апокрисиариев) — „Смиренный Дионисий в Риме перевел с греческого” весьма важна для определения состава всего „сборника”. Гюнтер на основании розысканий де Росси предполагает, что латинский перевод подложных писем к Петру Гнафею (№ 71—78) сделан также Дионисием Малым. На основании этого Гюнтер высказывает предположение, что и весь неизвестный нам „Сборник X”, послуживший общим источником для редактора „Авелланы” и Берлинского кодекса 79, составлен, возможно, тоже Дионисием Малым (около 534 г.).
   Эта гипотеза Гюнтера имеет гораздо большее значение, чем предполагал он сам, для суждения о редакторе и составителе „Авелланы”.
   8-я (и последняя) группа документов „Авелланы” — это письма, послания и инструкции папы Гормисды (514—523 гг.) и адресованные к нему документы, начиная с 514 по 521 г. Переписка эта состоит из 139 документов (№ 105—243) на 249 страницах (стр. 495—743) и занимает собой весь второй том издания Гюнтера (больше половины всей „Авелланы”).
   В основном (за исключением незначительного числа) все эти документы сохранились до нашего времени только в „Авеллане” и нигде больше, и в этом, как мы уже говорили, ее значение, как незаменимого для данной эпохи исторического источника.
   Все документы этой группы имеют прямое отношение к „Акакианской схизме” и взаимоотношению Востока и Запада после церковного разрыва между Римом и Константинополем (переговоры Гормисды и имп. Анастасия, окончившиеся неудачно, халкидонская реакция при Юстине I, переговоры с папой, восстановление общения и ликвидация „схизмы”).
   Эта группа документов носит на себе все признаки того, что редактор ее заимствовал свой материал прямо и непосредственно из архива папской канцелярии (scrinia sedis apostolicae).
   Доказательства этому следующие:
   1) Только одно письмо папы Гормисды (№ 106, стр. 498) имеет полный адрес „Дражайшему брату Дорофею”.
   Все остальные имеют краткую адресовку: Гормисда такому-то (тому-то). Это верный признак, что письма не являются списками с оригиналов, а взяты из „scrinia sedis apostolicae”, где был регистр со скрепленными списками исходящих и входящих бумаг папской канцелярии.
   Что эти сокращения не дело самого редактора, видно из того, что такая адресовка имеется и в письмах папы Симплиция (напр. № 64, стр. 144), а их ведь редактор „Авелланы” взял из „Сборника X”, общего источника с Берлинским кодексом 79. Такая же адресовка и в старом греческом переводе письма папы Гормисды к Епифанию Константинопольскому (520—535 гг.).
   № 237 (стр. 723). Перевод этот был сделан с латинского оригинала и читан римскими нотариями в 536 г. на Соборе в Константинополе по делу Анфима (535—536 гг.). Несомненно, что римские нотарии делали перевод не с оригинала, полученного Епифанием, а с заверенного списка, хранившегося в регистрах папского архива.
   2) В письмах же к папе Гормисде краткая форма адресовки встречается только 10 раз, полная — 30 раз; а 37 писем сопровождаются вводными: exemplum epistolae, exemplum relationis, exemplum sugestionis (напр. № 196, 222 и т. д.). Это тоже безусловно указывает на папскую канцелярию, как на источник.
   3) В надписаниях писем встречаются такие выражения, как legati nostri (напр. № 158, 192), имеются пометки и дат получения (напр. № 105, 107, 109, 136, 146, 166, 195, 199, 212, 215, 222—225, 230, 232, 233); имеются канцелярские пометки: a pari (или a paribus) (напр. № 152, 153, 155, 157). В письме же № 171: Иоанну патриарху и Диоскору диакону (стр. 628) стоит обращение к fraternitatem dilectionem. В новейших рукописях, чтобы придать смысл этим словам, ставится между ними союз et. Однако это просто недоразумение. Письмо было послано папой Гормисдой Иоанну II Константинопольскому (518—520 гг.) и Диоскору диакону, советнику папских легатов в Константинополе. Так как содержание писем совпадало, то папская канцелярия ограничилась одним списком, но сохранила в нем оттенки в обращении к адресатам. Ясно, что fraternitatem было обращено к патриарху и в экземпляре письма к нему и стояло только такое обращение, a dilectionem — это обращение к Диоскору диакону и стояло в письме к нему. Редактор же „Авелланы” взял это письмо из регистра папского архива, где был только один (общий) список этого письма, с сохранением в нем, однако, различий в обращении к столь разным по сану лицам.
   4) Содержание и внешняя форма инструкции папы от 515 г. легатам в Константинополе (№ 116, стр. 513—522) свидетельствуют о том, что это скорее памятная записка самого папы об указаниях легатам, чем оформленная инструкция. Это не законченная запись для себя, чтобы не забыть чего-нибудь, когда придется дать письменную инструкцию в качестве официального документа, как это хорошо доказал Гюнтер.
   Та же необработанность и незавершенность имеется и в № 173 и 175 (стр. 629—632), представляющих собой одно и то же письмо папы Гормисды к диакону Диоскору, но в двух разных редакциях, с некоторыми пропусками (№ 173) и добавлениями (№ 175). Ясно, что № 173 — это только проект письма, а № 175 — самое письмо, посланное Диоскору.
   Теперь спрашивается, где же редактор „Авелланы” мог взять черновые наброски и незаконченные проекты папских писем, никогда не вышедших в таком виде из папской канцелярии? Ясно, что ответ может быть только один. Редактор имел доступ в самое сокровенное папского архива и свободно черпал из него все, что его там интересовало.
   5) Из отметок о подателях писем, стоящих большей частью (из 27 номеров, имеющих такие отметки, в 22) в начале, после сокращенной адресовки, видно, что ни отправитель писем, ни редактор сборника не могли их, т.е. отметок о подателях писем сделать. Отправитель не ставил бы их в начале, да еще после сокращенной, немыслимой в официальном оригинале адресовки, а редактор не мог этого сделать, так как из содержания некоторых писем никак нельзя узнать имя их подателя (напр. № 125 и 191). Значит, сделать это могла только папская канцелярия.
   6) Даты и надписания многих писем не полны, а ссылаются на другие документы, напр. quibus supra (№ 220, 221, 228); data eodem die (№ 172), data (die) quo supra consule; suprascripto. Иногда даже это указание не совпадает с содержанием предшествующего документа. Значит редактор брал из архивов не все по порядку, а что хотел и в каком порядке хотел (хотя, в основном, порядок все же хронологически последовательный).
   7) Очень интересная вставка редактора имеется между письмом папы Гормисды от 26 марта 521 г. Константинопольскому собору о поставлении патриархом Епифания (№ 240, стр. 739—740) и письмом Юстина от 1 мая 521 г. к Гормисде относительно отречения антиохийского патриарха Павла (№ 241, стр. 740—741). И вот, между этими двумя письмами (на 740 стр.) вставлена заметка: „Документы по делу Абундантия, епископа траянопольского, имеем в шкафу”  (то есть дома, в ящике, где хранятся документы). Ни в какой связи дело Абундантия со всем предыдущим и последующим содержанием писем Гормисды не состоит и сам Абундантий траянопольский упоминается только здесь, в одном этом месте и является для истории личностью совершенно неизвестною. Все усилия идентифицировать этого загадочного траянопольского епископа, выяснить его личность или найти где-либо что-нибудь о нем, кроме этой краткой заметки в „Авеллане”, не увенчались успехом.
   Братья Баллерини, Ф. Маассен, Эвальд, О. Гюнтер, Э. Швартц и все, кто изучал или имел соприкосновение с „Авелланой”, не быв в состоянии отождествить Абундантия с кем-нибудь или выяснить что-либо относительно этого загадочного лица, единодушно делают заключение только о том, что это вставка самого редактора сборника, а не пометка папы или его канцелярии.
   В самом деле, разве стал бы папа или его канцелярия делать пометку о том, что документы по делу этого Абундантия находятся у них в архиве (scrinia), если и все остальные документы и письма папы Гормисды находятся там же, в архиве, и взяты из него. Ясно, что это редактор сборника, просматривая регистр папского архива и извлекая оттуда нужные ему документы, натолкнулся на дело Абундантия и вспомнил вдруг, что списки с этого дела у него уже имеются дома, в его личном архиве, в его библиотеке и потому не стал их выписывать, а сделал только для себя соответствующую памятную запись.
   Это, конечно, верно. Кроме того, эта вставка показывает, что „Авеллана”, по крайней мере, в таком виде, в каком она до нас дошла, не была предназначена или не была подготовлена для обнародования, опубликования. Редактор ее — ученый любитель, собиратель рукописей и документов, имевший их у себя очень много и выискивавший отовсюду все новые, еще у него не имеющиеся. Когда он натолкнулся на документы, имевшиеся уже у него дома, то сделал об этом только пометку для себя. Ясно, что рукопись сборника была сначала предназначена лишь увеличить собрание самого редактора, носила, до некоторой степени, черновой, необработанный и незаконченный характер выписок из документов, должна была служить хранительницей материалов, которые собиратель предполагал, по-видимому, в будущем обработать и издать.
   Однако и сам по себе этот Абундантий очень интересен. Если бы удалось выяснить его личность, то можно было бы кое-что выяснить и относительно самого редактора „Авелланы” и времени его работы. Почему последний уже имел дома списки с дела этого Абундантия? И что это было за дело? Не даст ли разгадка его чего-либо нового для происхождения „Авелланы”? Исторические источники и справочники решительно не знают Абундантия Траянопольского. Траянополей было три (киликийский, фригийский и фракийский). Судя по имени епископа, речь может идти только о Траянополе фракийском (в провинции Родопе-Гемимонте), епархии Константинопольского патриархата. Ле-Киен в И томе своего „Христианского Востока” внес этого Абундантия в каталоги траянопольских епископов, но, опять же, как выясняется из его собственной справки, только на основании этой пометки между 240 и 241 документами „Авелланы”.
   Между тем епископ Абундантий не только существовал, но еще какие-то документы (Gesta) по делу о нем были в папской канцелярии, и дело это настолько было известно в свое время и возбуждало интерес к себе, что списки с этого дела очутились у редактора „Авелланы” даже раньше, чем списки папских писем и важнейших церковно-исторических документов конца „Акакианской схизмы”. Не могло же все так исчезнуть, что ни малейшего отзвука, ни малейшего следа, нигде, ни в каком историческом памятнике не оставило о себе, кроме этой, чисто случайной, пометки редактора „Авелланы”. Да и дело-то было необыкновенное. Траянополь ведь епархия Константинопольского патриархата, а дело его епископа разбиралось в Риме. И когда? Во время „схизмы”? Но тогда ведь не было общения между Римом и Константинополем. После восстановления общения, после 518 г.? Но этот период (по крайней мере, 518—521 гг.) нам очень хорошо известен и по источникам можно проследить за всем, тогда происходившим, чуть ли не по месяцам и дням.
   Однако, как мне кажется, можно все же отождествить или по крайней мере попытаться отождествить этого Абундантия Траянопольского с Абундантием, бывшим епископом Димитриадским. Гипотеза эта будет, если не вполне доказуема, то все же весьма правдоподобна.
   Дело в том, что некоторый толчок, некоторое указание по этому вопросу может дать само место, где находится эта заметка об Абундантии. Внес ее редактор „Авелланы” в свою рукопись после того, как переписал письма папы Гормисды новопоставленному Константинопольскому патриарху Епифанию (№ 239, стр. 738—739) и собору Константинопольскому (№ 240, стр. 739—740), поставлявшему Епифания.
   Оба письма полны поздравлений, выражения чувств радости и благоволения. Епифаний восхваляется как достойный по вере, жизни и благочестию такого высокого сана. Вместе с тем папа увещевает крепко содержать утвержденную недавно веру и единение, т. е. имеется в виду известная „формула Гормисды”, столь унизительная для Константинополя и столь льстящая стремлениям Рима к главенству во Вселенской Церкви. И вот за этими письмами непосредственно следует известная заметка редактора. Она имеет какой-то смысл, сопоставительный с содержанием предшествующих писем. Ход мыслей редактора мог быть приблизительно таким: „Содержание этих писем такое-то, а вот у меня дома хранится дело Абундантия”. Это как бы сопоставление, вызванное предшествующими письмами, а может быть и противопоставление им. Если это было действительно так, то Абундантия можно разыскать. В так называемом „Каноническом сборнике Фессалоникийской Церкви”, который описали Маассен и Швартц, находятся деяния Римского собора 531 г. при папе Бонифации (530—532 гг.) относительно жалобы Лихнидского епископа Стефана, митрополита Фессалии, входившей в состав Римского патриархата, на действия Епифания Константинопольского, который, по жалобе епископа Димитриадского Пробиана, отстранил Стефана от управления кафедрой. Обвинителем Епифания и ходатаем — представителем Стефана на этом соборе был епископ Абундантий, и сам имевший против Пробиана целый ряд обвинений, в том числе и то, что Пробиан лишил его, Абундантия, законного епископа Димитриадского, кафедры и стал вместо него епископом Димитриадским.
   Собор вынес приговор в пользу Стефана и Абундантия, но привести это в исполнение не мог, так как Фессалия подчинялась Византии и многое здесь зависело от позиции императора. По этому делу один из преемников папы Бонифация II — Агапит I (535—536 гг.) хлопотал в Константинополе перед Юстинианом, но ничего не мог достичь, так как на место Стефана Епифанием по повелению императора уже был поставлен некто Ахилл, и папа вынужден был примириться в 536 г. с Епифанием и оставить Стефана и Абундантия ни с чем. Что было дальше с ними — неизвестно.
   Это обстоятельство может служить объяснением того, что после поздравительных и восхвалительных писем папы к Епифанию Константинопольскому, где выражается уверенность, что этот последний будет твердо держаться положений „формулы Гормисды” о римском главенстве, редактор „Авелланы” вспомнил о деле Абундантия и Стефана. Ведь в этом деле Епифаний не только не проявил той покорности по отношению к папе, о которой папа писал в своих письмах, а наоборот — вторгся даже в пределы уже несомненной папской юрисдикции, в пределы области, издавна принадлежавшей папе, и сумел поставить там своих епископов, а верные папе Стефан и Абундантий остались, несмотря на все усилия папы, без кафедр.
   Как естественно было после таких мыслей сделать на рукописи помету, что документы по делу Абундантия имеются у редактора дома. Видно, он еще раньше почему-либо заинтересовался этим делом и переписал его для своего архива.
   Такая реконструкция происхождения этой заметки в „Авеллане” имеет только один, но зато крупный недостаток. Согласно актам собора 531 г. Абундантий был епископом Димитриадским (в Фессалии), а помета называет нам Абундантия епископа Траянопольского (во Фракии). Правда, чтение „траянопольский” засвидетельствовано только одной рукописью, но зато самой древней и наиболее надежной. Это Vat. 8377 (V), но все же и в этой рукописи, по свидетельству видевшего ее Гюнтера, слово „траянопольский” (точнее, как там стоит — traiapolitani) внесено после слов „документы по делу Абундантия имеем в шкафу” другой рукой и иным почерком.
   Можно предположить, что „traiapolitani” внесено позже, уже переписчиком „Авелланы” и не принадлежит самому ее редактору. Но против этого говорят два соображения: первое, что Гюнтер, изучивший все рукописи „Авелланы”, все же нашел возможным внести это слово cod. Vat. 3878 в текст издания, как принадлежащее редактору, а второе, откуда мог взять переписчик, что Абундантий был епископом Траянопольским. Если он решил дополнить рукопись, то естественнее всего было бы дополнить ее словом „Димитриадский”, которое могло быть взято из актов собора 531 г. А откуда переписчик мог взять слово „траянопольский”? Или, может быть, Абундантий, проиграв дело после 536 г., постарался найти себе вакантную кафедру в Константинопольском патриархате и она ему была в виде некоего возмещения предоставлена в Траянополе. Конечно, это последнее — лишь предположение. Подтвердить это показанием источников пока нет возможности.
   Если мое предположение относительно отождествления личности еп. Абундантия верно, то отсюда следует вывод, что редактор „Авелланы” работал в папском архиве уже после 531—536 гг.
   Между тем, Э. Швартц высказал предположение, что документы Авелланы со времен Юстиниана I В. (527—565 гг.) и пап Иоанна II, Агапита I и Вигилия (период между 533 и 550 гг., когда издан последний в хронологическом отношении документ „Авелланы” — конститутум п. Вигилия) являются вставкой позднейшего времени. Но если редактор Авелланы работал в папском архиве после 536 г., то и документы времен папствования Иоанна II, Агапита I и Вигилия мог внести в „Сборник” сам же его редактор.
   Таковы вкратце общие замечания относительно последней группы „Авелланы” — документов времен папы Гормисды (№ 105—233).

Г. Общая характеристика сборника

   Теперь необходимо остановиться на общем характере и достоинстве „Авелланы” как исторического памятника, на времени и методах ее композиции и попытаться установить личность ее составителя-редактора.
   Из всего вышесказанного ясно: а) „Авеллана” не является сборником систематического характера, в котором составные его части и весь документальный материал обработаны по определенному плану и подготовлены составителем или редактором в полном издательском оформлении к опубликованию.
   б) Составитель ее был собирателем-любителем, который не списывал все документы, к каким имел доступ, а выискивал то новое, которое он еще не имел у себя в домашнем своем архиве, а значит — это был собиратель, уже имевший большие запасы исторических документов пред работой над „Авелланой”, работавший над источниками долго и много и, вероятно, уже много издававший их, причем документы „Авелланы” должны были пополнить и продолжить его коллекции.
   в) „Авеллана” не является обычным типом древних канонических и исторических сборников образца Дионисия Малого (Dionysiana) и ничего общего с ним не имеет; цели ее не лежат в области практически-административной деятельности Римского престола или в сфере назидательно-благочестивого чтения широкой римской общественности.
   г) Собиратель или редактор „Авелланы” имел непосредственный доступ в самое сокровенное папского архива и канцелярии (включая черновики, проекты, личные памятные записки пап, первичные, не посланные редакции папских писем и посланий), а значит это было лицо, весьма близкое к папе.
   д) Составитель или редактор „Авелланы” жил и работал в Риме во время папы Вигилия и был лицом очень близким к нему.
   е) Работу свою он завершил уже после 553 г.
   ж) Первые две группы документов „Авелланы” (№ 1—37) по делу расколов Урсина и Евлалия существовали самостоятельно и обособленно одна от одной задолго до работы редактора „Авелланы” и включены им в его сборник, так как эти расколы почему-то интересовали составителя „Авелланы”.
   з) Кроме группы документов о расколе Урсина и Евлалия, редактор Авелланы включил в свой сборник много документов по делу пелагианства в аспекте отношений к нему римских епископов (№ 41—50 времен Иннокентия I и Зосимы, 3-я группа документов „Авелланы” и № 94, 96—98 времен папы Геласия, являющихся частью 7-й группы); то, что редактор еще и до этого интересовался отношением римских епископов к пелагианству, видно из надписания письма блаж. Августина к пресвитеру Сиксту (№ 48, стр. 432—440), где говорится еще о другом письме Августина по этому делу, которое согласно пометке редактора имеется уже у него дома и потому вместо полного текста он ограничивается только краткой ссылкой на то, „что написано выше”, и обрывает всю выписку „и т. д.” (etreliquem).
   и) Письма Льва I в четвертой группе „Авелланы” (№ 51—55, стр. 117—124), нигде, кроме „Авелланы”, не имеющиеся, редактор включил в свой сборник как нечто новое, ему неизвестное, что предполагает в свою очередь наличие в архиве у редактора остальных (других) писем Льва I, в противном случае он мог бы из папского регистра списать больше писем папы Льва. Значит эта группа писем должна была дополнить собрание писем папы Льва I, уже имевшихся у редактора „Авелланы”. Взять же эту группу писем редактор мог только из папского архива или видеть их по месту их адресовки: в Константинополе и Александрии.
   к) Редактор включил в свой сборник подложные письма к Петру Гнафею против прибавки к Трисвятому „Распныйся за ны” (№ 71—78, стр. 162—218), потому что этот вопрос интересовал его и был актуален во время работы его над сборником. Письма эти, как это показали исследования О. Гюнтера и Э. Швартца, сфабрикованы какими-то константинопольскими монахами в 511—512 гг., когда прибывшие в столицу восточные монофизитствующие монахи привнесением в литургическую практику прибавки к Трисвятому „Распныйся за ны” вызвали там сопротивление и серьезные беспорядки, переходящие в уличные столкновения. То, что на первом месте в группе этих подложных писем стоит письмо папы Феликса IV, означает, что авторы этого подлога были сторонниками проримской ориентации в Константинополе. Хотя Гюнтер и Швартц дальше этих выводов не пошли, но, продолжая их мысли, можно указать точнее и ближе среду, в которой возникли эти письма.
   Известно, что самыми решительными противниками прибавки к Трисвятому и верными сторонниками Рима во время „Акакианской схизмы” были константинопольские монахи общины Акимитов. Библиотека же и архив Акимитов были богатейшим собранием церковно-исторических документов близкого Акимитам направления, и члены этой общины усердно списывали и собирали всякие пригодные материалы с целью их публикации для борьбы против Константинопольских патриархов и императоров. Отсюда напрашивается сам собой вывод, что подложные письма к Петру Гнафею созданы в среде Акимитов, среди которых, кстати, было много знающих латинский язык. О том, что редактор включил эти письма в свой сборник не во времена Гормисды, — свидетельствует факт помещения им в непосредственной близости от этих писем послания папы Иоанна II к Юстиниану от 25 марта 534 г. (№ 84, стр. 320—328) с признанием формулы „един Святые Тройцы пострада” и с отлучением на Акимитов, этих верных союзников папства — за их сопротивление Юстиниану в его усилиях добиться признания этой формулы. Помещено это послание вскоре после подложных писем к Петру Гнафею, где показан Римский престол энергично осуждающим прибавку к Трисвятому. Это может служить доказательством намерения редактора противопоставить прежнюю твердую позицию пап по отношению к императору — теперешней, современной редактору политике уступок, послушания и исполнения императорской воли. Это же еще более наглядно иллюстрируется тут же помещенным и конститутумом п. Вигилия от 553 г.
   Если это мое предположение верно, то значит редактор „Авелланы” был оппозиционно настроен к политике папства времен Юстиниана, близок к Акимитам и имел доступ к сокровищам их библиотеки.
   л) Приписка Дионисия Малого к докладной записке александрийских апокрисиариев папе Анастасию II (№ 102, стр. 468—473) о том, что он перевел этот документ с греческого, указывает на личное знакомство и контакт редактора „Авелланы” с известным переводчиком, издателем канонов и хронологом начала VI в. Дионисием Малым. Связь эту признали Гюнтер  и Швартц, причем первый предполагал (хотя ничем не мог доказать, как в этом и сам признается), что и латинский перевод писем к Петру Гнафею сделан тем же Дионисием после 534 г.
   м) Лежащий в основе 5-й и 6-й групп „Авелланы” общий с Берлинским кодексом 79 неизвестный нам источник, названный Гюнтером „Сборником X”, попытки реконструкции которого даны Гюнтером и Швартцем, возможно, как это показывает открытое и опубликованное Амелли в 1893 г. собрание латинских документов эпохи монофизитства, тоже восходит к Дионисию Малому и, таким образом, увеличивает точки соприкосновения редактора „Авелланы” с Дионисием.
   н) Однако высказанное Амелли предположение, что редактором всей „Авелланы” был Дионисий Малый, неверно потому, что, во-первых, характер всего сборника, как это было указано выше, совершенно не подходит к типу „Dionysiana”, а во-вторых, Дионисий Малый к сороковым годам VI в. уже умер, а редактор „Авелланы”, как мы видели выше, работал над сборником еще после 553 г. Гюнтер во время личной встречи с Амелли в Монтекассинском монастыре в 1890 г., сначала было склонявшийся к этой гипотезе, потом, после тщательной проверки, решительно отверг ее в своем издании „Авелланы”.

Д. Вопрос о „редакторе (составителе) сборника”

   Редактор „Авелланы” до сих пор в науке неизвестен. Предложенная в свое время Маассеном гипотеза, возводящая „Авеллану” к папе Григорию I В. (590—604 гг.), совершенно опровергнута изысканиями П. Эвальда и В. Мейера и является настолько неосновательной и устарелой, что Гюнтер не счел нужным ее даже повторять и опровергать. Гипотеза Амелли о Дионисии Малом, как редакторе всей „Авелланы”, тоже, как мы видели выше, несостоятельна и решительно отвергается.
   Гюнтер и Швартц не пошли дальше утверждения, что редактор был очень близким к папе лицом и имел доступ к папским архивам, причем первый считал вероятным, что редактор „Сборника” жил и работал во время п. Вигилия. С этими данными и вошла Collectio Avellana во все современные курсы истории латинской литературы и патрологии, как памятник неизвестного происхождения половины VI в. Устойчивость этого взгляда можно проследить в исторической литературе вплоть до настоящего времени. Однако, как мне кажется, редактора „Авелланы” можно все же найти с довольно солидной степенью правдоподобности.
   Редактором „Авелланы” мог быть, по всей вероятности, племянник папы Вигилия диакон Рустик. Пришел я к такому заключению следующим путем.
   Исходя из содержания, состава и общего характера „Авелланы”, как они изложены мною выше (стр. 116—129), и основываясь на хорошо аргументированном Гюнтером и принятом в науке положении, что редактор „Сборника” имел доступ в недра папского архива VI в. и был близок к папе, я исключил всю многочисленную группу африканцев (Фульгентия, еп. Руспийского, Факунда, еп. Гермианского, карфагенских диаконов Фульгентия Ферранда и Либерата, Примасия, еп. Адруметского, Веракунда, еп. Юнкского, Виктора, еп. Туннунского, Фелика, аббата Хиллюнского и Юнилия квестора). Испанские и галлийские писатели того времени, весьма малочисленные и к „Авеллане” не могущие иметь никакого отношения, исключатся само собою. Из римских литературных деятелей исключается Дионисий Малый (по соображениям, изложенным выше).
   Предложенное мною отождествление личности еп. Абундантия позволило мне отклонить мнение Швартца о привнесении документов времен Юстиниана I в „Авеллану” не ее редактором, а кем-то другим в позднейшее время. А это подтвердило мнение Гюнтера о том, что редактор жил и работал во времена п. Вигилия. А так как редактор „Авелланы” пользовался даже черновиками папского архива, то осталось только искать его среди ближайшего окружения Вигилия.
   Из известного истории окружения папы Вигилия, диаконы Севастиан и Анатолий и апокрисиарий Стефан исключаются, так как об их литературных трудах нигде не упоминается и таковых у них не было. Остаются только диакон Пелагий — апокрисиарий папы в Константинополе до 543—544 гг., потом наместник папы в Риме во время его пребывания в столице и преемник Вигилия по кафедре (556—561 гг.), и племянник Вигилия, сначала его горячий сторонник, потом еще более горячий противник, диакон Рустик.
   Пелагий, хотя и известен как писатель в защиту трех глав и противник п. Вигилия, однако все, что мы о нем знаем, решительно не согласуется с приведенными выше (стр. 127—129) выводами относительно содержания, состава и характера „Авелланы” и личности, методов и целей ее неизвестного редактора. Как апокрисиарий папы в Константинополе, а потом как наместник его в Риме во время его отсутствия (не говоря уже о времени собственного понтификата), Пелагий не имел времени и возможности заниматься долгими и кропотливыми поисками в архивах, не был ни собирателем, ни списывателем или издателем каких-нибудь рукописей или сборников исторических документов. Это был типичный карьерист и конъюнктурист, который одно говорил, когда боролся против Вигилия, а другое, когда сам стал папой, дипломат, старавшийся угодить императрице Феодоре и Юстиниану с одной стороны, а с другой — возбудить на Западе оппозицию Вигилию, и таким образом пробраться на папский престол, что ему, в конечном счете, и удалось. Став папой, он был послушным орудием в руках Юстиниана. Как писатель, Пелагий отнюдь не историк-исследователь или богослов-догматист, а только лишь полемист легкого пошиба. Вся его аргументация основана не на первоисточниках, а взята из других рук, от ученейшего карфагенского диакона Фульгентия Ферранда.
   Это вовсе не тип ученого-подвижника, ревностного и трудолюбивого собирателя документального материала из архивов и рукописей, везде выискивавшего и списывавшего все новое, чего он не имел еще у себя дома, каким был редактор „Авелланы”. К тому же Пелагий старался угодить императорскому двору в Константинополе, а редактор „Авелланы” настроен в этом отношении воинственно и стоит за твердую политику по отношению к Константинополю времен Геласия и Гормисды, как это было показано выше (стр. 123—129).
   Значит Пелагий не мог быть редактором „Авелланы”. Остается один Рустик.
   Внимательно перечитывая „Письмо и две заметки о неоконченной работе о Рустике” В. В. Болотова (СПб., 1907, стр. 20—26), я пришел к мысли, что Рустик мог быть и редактором „Авелланы”.
   Как известно, еще в 1880—1881 гг. В. В. Болотов, изучая источники эпохи несторианства, открыл, что напечатанный в V томе трудов Феодорита Киррского, так называемый Synodicon Lupi (­ Wolfi), сборник документов по истории несторианства 430—435 гг., есть произведение диакона Рустика, племянника папы Вигилия, автора „Диалога против акефалов”.
   Сообщение о своем открытии Болотов послал в 1890 г. в Москву проф. А. П. Лебедеву в анаграмме, гласящей в расшифрованном виде: „Synodi Casinensis collectorem esse Rusticum, Romanae ecclesiae diaconum, puto”.
   В 1896 г. он изложил суть своего открытия в письме к проф. И. Е. Троицкому по поводу сообщения последнего о намечавшемся присвоении Болотову степени доктора церковной истории за совокупность его церковно-исторических трудов (в особенности же за отзыв о сочинении проф. А. И. Садова „Древнехристианский писатель Лактанций”, СПб., 1895 г.). После смерти Болотова в его бумагах были найдены две краткие записки с его тезисами о Рустике (одна конца 1883 или начала 1884 г., адресованная, на случай смерти Болотова, декану церковно-исторического отделения проф. М. О. Кояловичу, а другая — „На всякий случай”, написанная не раньше 1890 г., когда появилась в свет монография Н. Н. Глубоковского о блаж. Феодорите, еп. Киррском, и Болотов опасался, что талантливый ученик А. П. Лебедева (Глубоковский) „перехватит”, как выражался Василий Васильевич, его открытие, чего, однако, не случилось).
   Материалы эти опубликованы проф. А. И. Бриллиантовым в указанной выше статье „Письмо и две заметки о неоконченной работе о Рустике”.
   Как видно из письма В. В. Болотова проф. И. Е. Троицкому, Василий Васильевич собирался обработать свое открытие в виде докторской диссертации о Рустике, но этому помешал устав 1884 г.
   Диссертация так и осталась ненаписанной и все, что мы о ней знаем, сводится к нескольким страницам его заметок, о которых речь была выше. Однако открытие В. В. Болотова не прошло для науки бесследно. После его смерти тезисы его открытия (из записки „На всякий случай”) были сообщены в Revue Internationale de Theologie и помещены редакцией этого старокатолического журнала в некрологе Болотова (№ 31, 1900 г., стр. 43). Благодаря же работам Э. Швартца над изданием „Actorum Conciliorum Oecumenicorum” открытие В. В. Болотова прочно и навсегда вошло в международный научный обиход.
   Издавая деяния III Вселенского Собора по рукописям „Collectionis Casinensis”, Э. Швартц так и озаглавил IV книгу (volumen) I тома (1923 г.) „Collectio Casinensis sive Synodici a Rustico diacono composite”, а в „Praefatio” к изданию (стр. X) рассказал об открытии Болотова и вполне признал его доказанным, назвав при этом Болотова: „Vir non inter Rossos tantum, sed per totum virorum doctorum mundum ingenio et doctrina eminens” („муж не только среди русских, но и среди ученых всего мира дарованием и ученостью превосходнейший (выдающийся)”). Открытие Болотова косвенным образом было подтверждено и итальянским ученым J. Mercati, открывшим, что 49 писем Исидора Пелусиота в „Collectio Casinensis” переведены тоже Рустиком.
   В настоящее время тезисы В. В. Болотова о Рустике, как редакторе „Synodicon Casinensis”, признаются всеми и стали прочным достоянием науки.
   Тезисы же эти сводятся в основном к следующим положениям:
   1) Составитель Синодика был одним из защитников трех глав.
   2) Он пользовался рукописями монастыря акимитов.
   3) Единственным лицом с Запада, пользовавшимся рукописями акимитов, был Рустик.
   4) Synodicon Lupi (или adversus tragaediam Irenei) был лишь частью рустикова Синодика, т. е. собрания деяний III и IV Вселенских соборов.
   5) Синодик начинался актами Ефесского собора, продолжался письмами, относящимися к эпохе соглашения 433 г. и после него, взятыми Рустиком у Иринея Тирского (эта часть и есть собственно „Synodicon Lupi или adversus tragaediam Irenei”), а затем следовали деяния Халкидонского собора.
   6) Рустик исправлял деяния Халкидонского собора не раз и, возможно, балюзиевское издание рустиковой рецензии Халкидонских деяний есть лишь продолжение Synodici Casinensis.
   Эти тезисы В. В. Болотова наводят на мысль, а не собирался ли Рустик, живя в эпоху V Вселенского собора и горячо выступая против него, в защиту трех глав и против Вигилия, продолжить свой Синодикон с актами III и IV Вселенских соборов еще и дальше, — актами послехалкидонского времени, могущими послужить хорошим оружием в его руках против политики Вигилия и Юстиниана? Ведь собрал же и издал Рустик не только деяния III Вселенского собора, но и акты послеефесского времени, служившие ему связующим звеном к его изданию Халкидонских деяний. Не естественно ли предположить, что Рустик имел в виду обработать и акты послехалкидонского времени, как связующее звено и перспективную, полезную для защитников трех глав и обличительную для Вигилия и Юстиниана предысторию той борьбы, в которой Рустик поплатился запрещением, лишением сана и ссылкой? Не был ли Рустик не только составителем Synodici Casinensis (т. е. деяний III Вселенского собора и последующих актов) и издателем улучшенных (по сравнению с Versio antiqua, первым латинским переводом) деяний Халкидонского собора, но также и редактором „Авелланы”, сборника документов, в основном, послехалкидонских времен, вплоть до конститутума папы Вигилия.
   Сравнение всего того, что было выше сказано о содержании, составе, источниках и характере „Авелланы” и о личности, методах, целях и времени работы ее редактора, с тем, что нам известно о Рустике, говорит в пользу такого предположения.
   Вот эти сравнения и доказательства.
1. Редактор „Авелланы” жил во время папы Вигилия, был очень близок к папе, имел доступ ко всем тайнам папского архива и канцелярии и заимствовал оттуда основную массу своих документов, сохранившихся до настоящего времени только в „Авеллане”. Диакон Рустик отвечает всем этим требованиям. Был он племянником (сыном брата) Вигилия, лицом очень близким к нему до конца 548 г. (когда они разошлись из-за „юдикатума” Вигилия от 11 апреля 548 г.) и пользовался всеми сокровищами папского архива в Риме. 2. Редактор „Авелланы” был, несомненно, сторонником твердой позиции Рима в отношении Константинополя (императора и патриарха). Таких же точно воззрений был и Рустик, из-за чего и вступил в борьбу со своим дядей, за что и был подвергнут отлучению и ссылке в Фиваиду. 3. Редактор „Авелланы” включил в свой сборник подложные письма к Петру Гнафею против прибавки к Трисвятому „Распныйся за ны”, начинающиеся письмом папы Феликса IV, категорически осуждавшим эту прибавку, а дальше привел послание папы Иоанна II к Юстиниану с одобрением папой формулы императора „един святыя Тройцы пострада” и с отлучением акимитов, верных сторонников Рима и горячих противников прибавки к Трисвятому и формулы Юстиниана.   Письма к Петру Гнафею созданы константинопольскими монахами, по всей вероятности — акимитами. Значит, редактор „Авелланы” интересовался этим вопросом и был близок к акимитам и их рукописным собраниям. Диакон Рустик, как известно, после возвращения из ссылки в Константинополь, незадолго перед смертью Юстиниана, нашел приют у акимитов, долго жил у них, пользовался их библиотекой и по рукописям акимитов предпринял свое исправление старого латинского перевода Халкидонских деяний (versio antiqua) и издал свою рецензию Халкидонских актов, так наз. editio Rustica (versio a Rustico edita).
4. Личный контакт редактора „Авелланы” и Дионисия Малого и использование в „Авеллане” материалов этого последнего („Сборник X”, перевод № 102, возможно перевод писем к Петру Гнафею) — твердо установленный в науке факт.   Рустик мог иметь и, несомненно, имел такой контакт с Дионисием до отъезда с Вигилием в Константинополь, т. е. до 547 г., а Дионисий, вероятно, умер около этого времени.
5. Лучшие списки Рустикова издания Халкидонских деяний — Codex Vaticanus 1322, вторую часть которого (более древнюю) только одно поколение отделяет от труда самого Рустика. Этот список, таким образом, восходит прямо к изданию Рустика.   Между тем исследования известного английского историка памятников древнего латинского канонического права К. Г. Тэрнера показали, что эта рукопись (Cod. Vatic. 1322) написана во время самого горячего сопротивления V Вселенскому собору (конец VI века) и является родственной и одновременной с тремя другими рукописями, составляющими с ней одну группу, восходящую к одному источнику.
   Из этих трех веронских рукописей одна (Veron. LIII-51) с сочинением Факунда, еп. Гермианского, в защиту трех глав, другая (Veron. XXII-20) содержит в себе собрание документов времен „Акакианской схизмы” и третья — так наз. веронский фрагмент (Veron. LIX-57) имеет, в числе других документов, акты Халкидонского собора в издании Рустика.
   Таким образом рукопись, наиболее верно отражающая рустикову рецензию Халкидонских актов и прямо восходящая к его изданию, имеет один источник, одно происхождение и родственную связь с одновременными ей (VI в.) веронскими рукописями, из которых одна прямо заключает в себе труды Рустика, а другая является собранием документальных материалов времен „Акакианской схизмы”. А „Авеллана” ведь, как известно, в основной своей массе (в своем стержне) является тоже собранием документов времен этой „схизмы”.
   Мало того, оказывается, как это доказали Гюнтер и Швартц в отношении к № 99 (Gesta de nomine Асасии) „Авелланы”, текст этой последней в данном случае более правилен, восходит к оригиналу в папском регистре и веронская рукопись (XXII-20) и упоминаемый нами Берлинский кодекс 79 (бывш. 1776) зависят от текста „Авелланы”. Значит, и здесь видна взаимосвязь рустиковых трудов (отраженных в Vatic. 1322 и веронском фрагменте LIX-57) через веронское собрание по делу „Акакианской схизмы” (Veron. XXII-20) с „Авелланой”. Доказательная сила этого соображения, как мне кажется, очень веская.
6. Редактор „Авелланы” был, несомненно, типом ученого-коллекционера, собирателя и списывателя рукописей, выискивавшего в этой области все новое, ему неизвестное и у него еще не имеющееся. Собиратель этот имел у себя большие собрания рукописей и списков с них. Точно таким же был и Рустик, как об этом свидетельствует вся его деятельность по изданию актов Ефесского и Халкидонского соборов. 7. Собрания „Авелланы” должны были дополнить и продолжить коллекции ее редактора. А Рустику, издавшему деяния III Вселенского собора, послеефесские акты и деяния Халкидонского собора, естественно было готовить и издание послехалкидонских актов, чем в действительности и являются документы „Авелланы”. 8. Редактор „Авелланы” включил в свой сборник существовавшие уже до него две группы документов по делу раскола Урсина и Евлалия (№ 1—37). Оба этих раскола в Римской Церкви, как известно, были борьбой римских диаконов против пап (Феликса и Урсина против Либерия и Дамаса в 355—367 гг. и Евлалия против Бонифатия в 418—419 гг.) и окончились изгнанием диаконов (Урсина и Евлалия) силой государственной власти по требованию пап (Дамаса и Бонифатия).   В совершенно аналогичном положении очутился и Рустик; он — диакон Римской Церкви за борьбу против папы (Вигилия) был сослан государственной властью (Юстинианом) по требованию папы. Естественно, у Рустика должен был быть интерес к Урсину и Евлалию и, таким образом, между интересом редактора „Авелланы” к этому делу и естественным у Рустика интересом полное совпадение.
9. Редактор „Авелланы” из писем папы Льва I включил в свой сборник только пять (от 17 июня и 18 августа 460 г. — два в Константинополь — имп. Льву I и патр. Акакию и три в Александрию и Египет). Содержание их целиком относится к смещению с Александрийской кафедры Тимофея Элура и замене его Тимофеем Салофакиолом. Как было уже сказано выше (стр. 118), этих писем нигде нет, кроме „Авелланы”. Мало того, все известные нам до сих пор письма папы Льва I хронологически не выступают за пределы 17 августа 458 г. А списки писем Льва I очень многочисленны и собрания их восходят еще к жизни самого папы. Ясно, что редактор „Авелланы” внес эти пять писем в свой „Сборник” как нечто еще ему не известное, как дополнение того, что уже было у него или в других сборниках.   Между тем, в Collectio Casinensis, содержащей Synodici Рустика, имеется собрание писем папы Льва, очень редкое и на другие сборники писем этого папы совершенно не похожее.
   И письма этого собрания, восходящего к Рустику, тоже не выходят за пределы 17 августа 458 г. Значит, письма папы Льва в „Авеллане” хронологически следуют, дополняют, продолжают собрание писем в рустиковой „Collectio Casinensis”, причем оба эти дополняющие друг друга собрания на другие сборники писем папы Льва не похожи и запечатлены общим у них и только им присущим характером уникальности. Отсюда ясно, что и в этом отношении „Авеллана” восполняет собрания, несомненно восходящие к Рустику (Collectio Casinensis) и продолжает их и, таким образом, отождествление редактора „Авелланы” с Рустиком вполне возможно и правдоподобно и с этой точки зрения.
10. По своему общему характеру „Авеллана” представляет собой не подготовленный к изданию систематический сборник исторических документов, а собрание выписок, копий, списков рукописных материалов на первых порах для себя, не для опубликования. Возможно, редактор со временем думал обработать и систематизировать весь накопленный им материал и подготовить его к изданию. Это как нельзя лучше согласуется с характером и процессом работы Рустика, издавшего деяния III и IV соборов и собиравшего материал для послесоборного периода.   В отношении Ефесского собора он это сделал в Synodicon Casinensis, а в отношении Халкидонского собора предполагал сделать. Таким сырым собранием материалов для этого могла быть основная масса документов „Авелланы”.
   Таковы основные мои тезисы, доказательная сила которых, каждого в отдельности, может быть и не является бесспорной и решающей, но совокупность которых, по моему убеждению, веско говорит за то, что выдающееся открытие В. В. Болотова может и должно быть продолжено распространением собирательских и редакционных работ Рустика и на „Collectio Avellana”.
   Остается выяснить вопрос, когда же Рустик мог работать над „Авелланой”. Основную часть материалов собиратель „Авелланы” извлек из папских архивов (начиная с писем папы Льва I, кончая письмами Гормисды). Эта работа могла быть выполнена только в Риме и в отношении к Рустику пределом ее мог бы быть 545 год (время отъезда Вигилия в Константинополь).
   С этим удивительно хорошо согласуется одно непонятное до сих пор явление в „Авеллане”. Письма Гормисды, — наиболее полная и систематическая часть „Авелланского сборника”, — неожиданно прерываются в нем за два года до смерти папы (умер в 523 г., а последний документ его времени в „Авеллане” от 1. V 521 г.). Имеющиеся в Сборнике документы позднейшего времени (времени Юстиниана и пап Иоанна II, Агапита и Вигилия), во-первых, не следуют композиционно за письмами Гормисды, а помещены в другом месте (между письмами Геласия, в 7-й группе); во-вторых, хронологически между ними более чем десятилетний разрыв, не заполненный ничем; в-третьих, их очень мало (12 только номеров) и они очень разрозненны; в-четвертых, происхождение их отнюдь не требует работы в Риме, в папском архиве. Все они являются письмами пап в Константинополь или Карфаген, а только два документа (исповедание веры Юстиниана и libellus Мины Константинопольского) адресованы папе (Вигилию), да и то были вручены ему в Константинополе. Значит, списки этих документов можно было сделать в Константинополе и частично получить через африканцев в столице.
   Таким образом, хронологически „Авеллана” обрывается 521 годом, а позднейшие ее документы носят на себе характер случайных пополнений не архивного происхождения. Получается впечатление какого-то неожиданного перерыва и даже обрыва в работе редактора. Объяснить это явление до сих пор не могли. Если редактор жил все время в Риме, то что ему помешало довести выписки хотя бы до смерти Гормисды?
   Если же принять предположение о Рустике, как собирателе „Авелланы”, то это загадочное явление хорошо объясняется и становится понятным и естественным. Отъезд Вигилия в Константинополь (а с ним и Рустика) застал ученого диакона за выписками из папских архивов времен Гормисды и оборвал их на 521 г. Делать дальнейшие выписки Рустик не мог, так как уехал в Константинополь. Позднейшие документы времен Юстиниана собирались им отрывочно, случайно, со списков, имевшихся в столице или передаваемых ему североафриканцами, во множестве жившими тогда в Константинополе (с одним из них, Феликсом — игуменом монастыря в Хиллю, Рустик был очень близок и делил с ним горькую участь ссылки).
   Борьба с Вигилием, отлучение, затем ссылка поглотили все его время и заниматься кропотливой работой над списками рукописей он уже не мог.
   Только после возвращения из ссылки (вероятно в последние годы царствования Юстиниана) Рустик в монастыре Акимитов мог приступить к ученым работам над своим рукописным материалом. Полное представление о работе Рустика в то время дают нам его собственные пометки и замечания под изданными им деяниями Халкидонского собора. Издал эти пометки Э. Швартц в третьей части своих „Деяний Халкидонского собора”.
   Из этих пометок вырисовывается такая картина.
20. II 564 г. приступил Рустик к работе над рецензией (улучшенным изданием) Халкидонских деяний (имевшихся до того времени в старом латинском переводе, так наз. versio antiqua).   Перед началом этих деяний, что очень важно, стоит следующее примечание Рустика: „Окончилось то, что предшествовало деяниям”. Конец работы над первым деянием помечен 18. ΙΙΙ 565 г. Значит работа длилась больше года. Следующие деяния пошли у Рустика быстрым темпом: в 16 дней завершил он рецензию остальных деяний и в Великий Пяток 3. IV 565 г., как гласит его 12-я пометка, окончив деяния, решил дать себе отдых.
   Только через год (1. IV 566 г.) вернулся опять Рустик к Халкидонским деяниям, снова их пересматривая и исправляя. Причем, как оказывается, он еще выправлял свой старый перевод Ефесских деяний и издал их уже после смерти Юстиниана (скончавшегося 14. XI 565 г.).
   Значит, в это время (после возвращения из ссылки) Рустиком проработан и приготовлен весь комплекс его актов, относящихся к несторианству и монофизитству. Первое деяние IV Вселенского собора он начал в феврале 564 г., а окончил только в марте 565 г.
   Такое долгое время (один год) в сравнении со стремительными темпами работы над остальными деяниями (16 дней) заставляет предполагать, что не только Халкидонским деянием был занят Рустик на протяжении более года.
   Тем более, что есть прямое свидетельство о его других, нам неизвестных работах этого периода. И свидетельство это тем ценнее, что исходит от самого Рустика.
   Надписание I Халкидонского деяния говорит о выполнении Рустиком какой-то работы перед этим (см. выше — „explicuerunt quae ante gesta praemissa sunt”). Швартц считает эту работу каким-то собранием писем, которое, само по себе, по его словам, „представляет особую и не простую проблему”. Если же предположить, что Рустик был и собирателем „Авелланы”, то это неизвестное Швартцу „собрание писем” могло бы быть именно „Collectio Avellana”.
   Таким образом, „Авеллана” по своему содержанию, составу, источникам и тем данным, которые можно извлечь из нее относительно ее предполагаемого редактора, вполне укладывается в рамки учено-издательской и собирательной работы Рустика. Конечно, „Авеллана” — не законченный, не подготовленный к изданию труд, это лишь собрание документального материала, но Рустик мог не иметь возможности довершить свое дело. Свои римские собрания материалов „Авелланы” он мог получить от Пелагия I (Вигилий уже в 555 г. умер), или от кого-нибудь из своих сотоварищей в Риме и приступить к работе над ними, как частью своих деяний III и IV Вселенских соборов и пособорных времен. Что ему помешало довести дело до конца — неизвестно. Никаких сведений о нем после 566 г. нет. Скорее всего, он в это время умер.
   Самым слабым местом в этом предположении, что собирателем „Авелланы” был Рустик, является тот факт, что редактор „Авелланы” питал какой-то интерес к пелагианству (он включил в свой сборник 14 документов, относящихся к этому движению).
   Питал ли Рустик какой-либо интерес к пелагианству, ниоткуда неизвестно. Ни в источниках, ни в литературе о пелагианстве, ни из того, что нам известно о Рустике, никак нельзя доказать, что Рустик интересовался или, по крайней мере, имел основание интересоваться пелагианством.
   Если Рустик не имел каких-то неизвестных мне особых причин интересоваться пелагианством, то внесение им в „Авеллану” этих документов может, хотя бы отчасти, быть объяснимо их характером. В основном это документы времен Иннокентия I и Зосимы и иллюстрируют неопределенную, полную колебаний, начальную стадию отношений пап к пелагианству. Здесь Карфагенской Церкви пришлось оказывать на пап давление, чтобы заставить их осудить это учение.
   Это имеет некоторую аналогию с неопределенным и полным колебаний отношением папы Вигилия в споре о трех главах, где североафриканская Церковь также занимала твердую и решительную позицию и оказывала в этом отношении
   сильное давление на папу, вплоть до отлучения его от общения с собой. Возможно, эта аналогия сможет хоть в какой-то мере объяснить внесение в „Авеллану” документов об отношении пап к пелагианству. Кроме того, Рустик ведь собирал и издавал деяния III Вселенского собора, на котором разбирался вопрос и о пелагианстве, а вышеприведенные соображения даже косвенно подтверждают такую возможность.
   Подводя итоги всему вышеизложенному в разделе о предполагаемом редакторе „Авелланы”, можно сказать, что нет ничего, что бы прямо или косвенно свидетельствовало против возможности отождествить собирателя (редактора) „Авелланы” с диаконом Рустиком, за то очень многое говорит в пользу этого и в совокупности своей это многое убеждает меня, что неизвестным редактором „Авелланы” мог быть и скорее всего был не кто иной, как Рустик.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).