Собеседование православного Феофана с возвратившимся от варлаамитов Феотимом, или О божественности и о том, что в ней причаствуемо, а что непричаствуе

1. ФЕОФАН: Рассмотрел ли ты, придя в себя, брате Феотиме, то, о чем говорилось недавно, или оставил без внимания, как некое излишнее пустословие, и, позволив этому мало-помалу испариться, совершенно исключил из помышлений своей души?
ФЕОТИМ: Ну, что ты такое говоришь, милый Феофан? Тебе кажется, что я так легко выкину из памяти эту беседу, прекрасную и послужившую для меня источником еще более прекрасных вещей, посредством которой я избавился от столь великого заблуждения, заблуждения, которое породил этот итальянец Варлаам, и от которого, быв осужден на изгнание, погиб, а включившийся [в число ее защитников], сам не знаю как, Акиндин, стал воистину опасным (κύνδινος) для себя самого и для последующих ему обманщиков?
ФЕОФАН: Я знаю, что ты окружен многими делами, и также знаю о постигшем недавно всех переполохе, по причине которого, думаю, друзья более чем когда-либо испытывали нужду в твоей находчивости. Поэтому я спросил тебя так.
ФЕОТИМ: Но я, пойми это хорошенько, превыше всякого занятия сделал для себя размышление о таковых [предметах], так что мне от постоянного изучения словно некий отпечаток вошел в душу, так что я, даже засыпая, не выпускаю [их из внимания], и когда я встаю, то они тут же обретаются [в моем уме], и я, насколько это возможно, испытываю их все своей мыслью. И мне казалось, что я, как бы надежно стоя на некоем отовсюду видимом [мысленном] возвышении истинных учений о Боге, на которое я удостоился быть возведен при помощи твоих слов, оттуда, будто с некоего наблюдательного пункта, вижу, — словно бы находящуюся где-то внизу глубокую пропасть и сокровенную расселину, исполненную мрака, сиречь отъявленной лжи, — мудрования тех, которые, возложив надежду всецело на ложь, настолько услаждаются ей и такое распространяют заблуждение, что добровольно прельщают и обманывают сами себя. Ибо те, кто то открыто называет тварью боготворящий дар Духа, посредством которого святые становятся причастниками Бога или, лучше сказать, «един дух с Богом» (1Кор.6:17), и прилагает великое старание, чтобы посредством доводов и свидетельств от Писания убедить в этом всех, то теперь говорит, будто мы сделаемся причастниками самой сущности Божией, помимо того, что заблуждаются одновременно и в том и в другом, разве не погрешают в каждой части против себя самих и своих же собственных слов, и не прельщают ли сами себя? Ибо каким образом причащающийся, согласно им, Божией сущности будет причастником не нетварного, но тварного? И как, опять же, обоживаемый тварной, по их мнению, благодатью будет причащаться сущности Божией?
ФЕОФАН: Феотим, не удивительно, что их слова походят на страсть рождающей их души, с тех пор как они пришли к этому пустословию. Ибо зависть (φθόνος) обыкновенно вызывает у завидующих чахотку (φθισιν), и слова этих [людей] противоречат говорящим, обнаруживая в произносящих их не неких полудурков (ήμιμοχθήρους), но совершенных негодяев (παμπονήρους): ведь абсолютно дурной [человек] не бывает хорошим даже для себя самого. Но эти — из числа губящих сами себя, а ты — если не вполне избавился от недоумений — спрашивай безбоязненно все, что тебе угодно. Ибо я, — будь в этом совершенно уверен, — весьма рад беседовать с теми, кто пытлив не ради спора, но ради истины.
2. ФЕОТИМ: Прежде всего, скажи мне вот что, Феофан: кто же начал этот спор, в результате которого Варлаам, быв побежден, сам себя осудил от стыда на вечное изгнание? Ведь он утверждал, будто обладает писаниями, из которых он показывал, выбрав, многословные речения, из-за которых и подтвердилось, что он повредился душой — не оттого, что бы он сам потерпел какой-либо ущерб, но потому что по отношению к написанному он воспринял предположения не добрые, а скорее даже и очень плохие, ибо он предположил, будто они содержат злочестивое учение, опровергая которое он и написал Антирритические слова. Стало быть, не скажешь, что это он положил начало полемике.
ФЕОФАН: Хорошо сказал один из древних кесарей, что не подобает подставлять оба уха обвиняющему, но должно сохранять одно ухо чистым для того, кто будет оправдываться, чтобы ни в коем случае ни с чем не соглашаться и ничего не решать прежде, нежели выслушаешь обоих. Ибо то же самое и на Соборе едва не дословно говорил Варлаам, и среди его слов значительную часть составляло: «я был травмирован и страдал душой». Имеется в виду — что от писаний, о которых ты сказал. Здесь нам нужно немного слов, ибо у нас есть неопровержимое возражение от [самих] дел. Ведь мы показали, открыв, его писания, гораздо более ранние, чем наши, также относящиеся к предмету настоящего рассуждения, которым и были противопоставлены наши. Уезжая из Фессалоник он уничтожил их, так как он думал, что, показывая написанное спустя год в ответ на бывшие с нашей стороны опровержения, ему теперь легче убедить не знавших [всех обстоятельств дела], что он не начинал [первым спора]. Но, однако, таким образом он лишь скорее показался коварным и лживым, поскольку, когда стали исследовать самое начало [спора], нашлись и знающие [все это] фессалоникийские мужи. И таким образом было показано, что еще четырьмя годами раньше, когда он еще даже не знал, в какой точке света мы находимся, и не общался с нами даже письменно, он — за столько времени [до знакомства с нами] — притворно изображая послушание некоему из в простоте [подвизающихся] монашествующих, взял отсюда повод для обвинений, как это и Соборный Томос ясно показывает всем желающим [разобраться]. И кроме сказанного: кто начинает дело? Разве не обвиняющий, не истец, каковым очевидно являлся он? А мы разве не через семь месяцев прибыли, будучи вызваны патриаршими письмами? Как же тогда не яснее ясного, что не мы являемся положившими начало спору с ним? Впрочем, он ли начал спор, или мы, но более достоин порицания (или даже отвращения) говорящий нечестиво, нежели просто начавший.
3. ФЕОТИМ: Хорошо ты говоришь. Это, и правда, узнать было бы и важнее, и сложнее. Но у меня более нет никаких сомнений, ибо я с точностью дознал, коль велико злославие этого мужа. Поскольку же оно протяженно и разветвлено и еще чрезвычайно усилено преемниками, то я прошу о некоем исследовании, насколько возможно более кратком, не для постижения, но для его прояснения и изобличения. И, умоляю тебя, не переставай по мере возможности вести [меня] таким путем, дабы, шествуя по нему со всех сторон защищенными, словно оружием, истиной, мы видели, как падают их пустые домыслы, говоря псаломски, «от страны... и одесную» (Пс.90:7), к нам даже и не приближаясь.
ФЕОФАН: Не пустяковая это просьба, добрейший [друг мой], и я таковые вещи ни настолько способен, чтобы понять, ни настолько искусен, чтобы изречь. Однако, ради тебя, поскольку любовь побуждает браться и за то, что превыше сил, надеясь иметь помощником Бога любви, попробую обстоятельно изложить некое правило догматов, посредством которого можно будет различить то, что хорошо сказано, от того, что плохо. Каковое правило и тебе также покажется таким, что, приложив к нему все, что хочешь, — не только из числа недавно возникшего, но едва ли и не из от века бывшего, — ты во всех [вопросах] узнаешь истину. Не малым же будет и сие признаком, или даже доказательством, проповедуемой нами истины и распространенного у тех, кто предпочитает возражать нам, заблуждения. Ибо если будет показано, что в равной степени никак не соотносятся с этим каноном слова как древних еретиков, так и ныне противоречащих нам, а соответствуют — как от века благочестивые [речения отцов], так и недавно сказанное нами, то разве не явно будет, к какой стороне относить то и другое [учение]? Ведь тождественные одному и тому же [утверждения] по необходимости будут тождественны и друг другу; а отличное от любого из них, будет отличным и от другого. И не удивительно, если то, что будет сказано, во всем продолжит иные мои слова, как если бы я решил теперь вкратце показать лежащий в глубине корень и причину всех добрых и недобрых учений о Боге.
ФЕОТИМ: Сколь вожделенное предложение! Так что не медли, ибо страстно желающие узнать что-либо не любят длительных вступлений!
4. ФЕОФАН: Уже говорю. Примечаешь ли, что относящееся к богословию иногда бывает самоочевидным, а иногда бывает, что приглашает ум научаемого к рассмотрению и исследованию?
ФЕОТИМ: Одно и то же — и достоверно и нет? Не понимаю, что ты говоришь.
ФЕОФАН: Поясню то, что я говорю.
ФЕОТИМ: Поясни, и тогда я соглашусь с тем, что покажется верным.
ФЕОФАН: Сказал Моисей, научившись от Бога: «Слыши, Исраилю: Господь Бог твой Господь един есть» (Втор.6:4). Разве это не самоочевидно?
ФЕОТИМ: Да, если ты называешь самоочевидным то, во что веруем без доказательств. Поэтому и Моисей, повелев слушать, больше ничего не прибавил затем об этом.
ФЕОФАН: И хорошо сделал. Ибо как чувство в тех вещах, что подлежат чувству, не нуждается в логическом доказательстве, так и вера не нуждается в доказательстве таких вещей. Поэтому к одним лишь неверующим мог бы кто-либо простирать об этом долгую речь. Но тот же Моисей, и сему научившись от Бога, говорит, что «на Содом и Гоморру одожди Господь огнь и жупел от Господа с небесе» (Быт.19:24). И явившийся в это же самое время Лоту в Содоме Господь, явился в двух лицах (Быт.19:1). Равным ли образом мы верой воспринимаем и это?
ФЕОТИМ: Как же нет? Что же тогда?
ФЕОФАН: Мы веруем и что Господь один, и что не один. Не сама ли, стало быть, вера принуждает нас и всячески повелевает рассматривать [это] и давать ответ (особенно, если кто-либо насмехается над этим) о том, каким образом Он един, и каким — не един, чтобы нам не оказаться нелепыми и не учить и не высказываться непоследовательно по отношению к самим себе?
ФЕОТИМ: В высшей степени так. Ведь никто из разумных не предложит вопрошающему в качестве предвосхищающего его вопрос ответа слова о непостижимом: каким образом это бывает так или этак, — поскольку он исследует не причину существования каждого [утверждения], но различие одного от другого.
ФЕОФАН: Восхищаюсь твоей разумностью. Действительно, в таких тонкостях богословия увидишь едва не всякую лукаво возникшую ересь. Но отвечающий таким образом, чтобы сохранять верность обеим частям [антиномии] ничуть не меньше, чем прежде, — благочестив; а пользующийся в каком бы то ни было случае каким бы то ни было одним [положением] против другого — еретик или даже вовсе безбожник, по логике каждой выдвинутой гипотезы.
5. ФЕОТИМ: Проясни, ради Бога, и то, о чем ты сейчас говоришь.
ФЕОФАН: Я это и делаю. Весь сонм святых отцов называл Бога одним по сущности и тремя по ипостасям, поскольку сущность есть одно, а ипостась — другое, так что каждая из них обозначает нечто иное, хотя и являются нетварными и обоюдно неотделимыми друг от друга ипостаси и сущность, соблюдя таким образом незыблемой веру как в Троицу, так и в единоначалие. А Савеллий, обвинив так учащих в троебожии и сам слив три [Лица] в одно, отменил ради единства троичность Божества, и собрав от Священных Писаний слова о Единице, — таких как: «Аз Бог первый, Аз и по сих, и во век, глаголет Господь» (Ис.41:4), и как сказанное Самим Господом в Евангелиях, что «Аз и Отец едино есма» (Ин.10:30), и тому подобных, — предложил во свидетельство и опровержение троичности ипостасей. Разве не так делает Савеллий и иже с ним?
ФЕОТИМ: Все мы знаем, что это так.
ФЕОФАН: Я и привел это ради ясности, потому что это всем очевидно. Ты же, прилагая таковые его слова к правилу веры, которое и одним и тремя называет Одного и Того же Бога, покажешь его неверным и злославным, как отменяющего троичность единого Бога, а называемых им за это многобожниками провозгласишь благочестивыми и верными. Арий же, и сам называвший многобожниками говоривших о трех нетварных, утверждал, что есть один нетварный — Отец, низводя другие ипостаси на уровень твари. И собрав от Священных Писаний свидетельства, которыми устанавливается различие ипостасей, — такие как: «Отец Мой болий Мене есть» (Ин.14:28), и «елика слышах от Отца Моего, сия глаголю» (Ин.15:15), и другие подобные этим, подчеркивающие и показывающие единый Источник божественности, — он пользовался ими против благочестиво поклоняющихся Святой Троице. Ты же, приложив и Ариевы слова к тому же правилу веры, которое и одним и тремя называет Того же Бога, скорее его самого покажешь поистине многобожником, называющим тварным и нетварным Одного и Того же Бога, каковые свойства не могут сойтись в одной природе.
6. ФЕОТИМ: Действительно, отличный канон! Ведь он не только показывает, но и как бы отсекает и отбрасывает прочь искривления. А можно ли при помощи подобного канона изобличать и заблуждающихся относительно Владычнего домостроительства?
ФЕОФАН: Очень даже.
ФЕОТИМ: Итак, что же это за канон?
ФЕОФАН: Такой, что мы веруем во единаго Господа Иисуса Христа, то есть — во единого Сына Божия воплотившегося или, иначе говоря, сложного (διπλούν). Поэтому, если Несторий скажет, что иной от Бога [родился] и иной от Матери-Девы, а Евтихий, — напротив, — что у Христа одна природа, то ты приложи их слова к правилу веры, которое Того же Христа называет одним сложным Богочеловеком. И сразу же Евтихий будет изобличен в том, что он отрицает сложность, используя против него единство; а Несторий — что, отвергая единство ипостаси, пытается двойственностью природ упразднить единство Лица.
7. ФЕОТИМ: А получится ли у тебя таким же образом опровергнуть и учения Варлаама и тех, кто находится в опасности присоединиться к нему?
ФЕОФАН: Разумеется.
ФЕОТИМ: Тогда разъясни нам и это получше на словах.
ФЕОФАН: Конечно, разъясню. Как то, первое правило составил я тебе от Моисеевых слов, так и это — произведя его от отеческих [речений]. Ибо все они — одно, по Владычней молитве (Ин. 17:11), и хотя можно было бы и из [слов] одного из них приготовить это правило, но для особо упорных требуются многие.
ФЕОТИМ: Назови, ради Бога, Феофан, применительно к каждому из приведенных тобою [речений] и изрекшего, и где в своих произведениях он это сказал, чтобы для желающих было возможно прочитать любое [из них] в их собственных книгах.
8. ФЕОФАН: Это я сделаю: особенно в отношении самого необходимого для ныне предлежащего предмета исследований. Итак, Василий Великий, толкуя сорок четвертый псалом Давида, говорит, что «красота поистине Сильного — это Его умопостигаемая и созерцаемая божественность». А Григорий Богослов, склоняя к принятию божественного крещения, «светом» называет «показанную на горе ученикам божественность, превышающую крепостью слабое зрение». И также в письме ко Клидонию говорит: «Он придет, как это показало мое слово, Таков, Каким был виден ученикам или Каким показался, когда божественность победила плоть». А Макарий Великий, раскрывая, насколько это возможно, духовное созерцание и проясняя насчет света откровения, говорит: «поскольку всякий помысел по причине воображения неких чувственных [предметов] входит в сердце, то тогда [лишь] просвещает его блаженный свет Божества, когда оно вполне освободится от всех них и станет чистым от всякого их образа, если только оная светлость действительно является чистому уму по прекращении всех помышлений». А божественный Митрофан, соединивший с мелодией слова: «Иже по существу невидимое Слово и вседетельное, узрелся еси человеком, человека призывая ко причастию Твоего божества». А Григорий Нисский, опровергая [измышления] духоборцев, говорит, что «именование «божественность» выражает собой не природу Духа, а зрительную силу. Ибо если что-либо говорится о ней, то обозначает что-либо из того, что окрест нее, а сама божественная природа пребывает невыразимой и неизреченной, превосходя всякое [выражаемое] посредством речи значение». И еще он же в письме к Авлавию говорит, что «[слово] «Бог» указывает на Действующего, а «божественность» — на энергию, так что ни одно из трех [Лиц] — не энергия, но скорее каждое из Них — действующее». А великий Афанасий в сочинении против Македония говорит: «то, что Он является Богом, вторично по отношению к природе; ведь и мы становимся богами, а стать той же природы [что и Он] не можем». И затем великий Василий пишет врачу Евстафию: «не знаю, как все придумывающие относят наименование «божественность» к указанию на природу. Ведь это наименование несет [в себе] указание на некую силу (έξουσία) — будь то зрительную или деятельную. А божественная природа пребывает во всех мыслимых именах невыразимой в смысле того, чем она является, как это показало наше слово, поскольку благодаря им мы научились различиям между энергиями, а природу Действующего ничуть не больше смогли познать через уразумение энергий. Ведь когда кто-либо объясняет смысл каждого из этих имен и самой природы, при которой эти имена, то не один и тот же смысл придает тем и другой. А у тех, у которых смысл разный, различна и природа. Стало быть, иное есть сущность, для которой до сих пор не нашлось выражающего ее слова, и иное — значение имен [обретающихся] при ней, именующихся от некоей энергии или достоинства. Итак, то, что в энергиях не существует никакого различия лиц, обнаруживаем из общности имен; а изменения по природе не находим никакого очевидного свидетельства, как уже было сказано, ибо тождеством энергий указывается также и на общность природы». А великий Дионисий, воспевая божественный и являющийся связующим началом мир (θείαν και άρχισυνάγωγον ειρήνην), говорит: «Самой-по-себе-божественностыо мы называем, в категориях изначального, божеского и причинностного, одно сверхначальное и сверхсущностное Начало и Причину; а имея в виду причаствуемое — подаваемую от непричаствуемого Бога промыслительную силу, само-по-себе-обожение, коего причащаясь свойственным себе образом, сущие являются и называются обожествленными (ένθεα)». А раскрывая божественное имя «Сущий», он говорит: «[наше] слово не обещает выразить самосверхсущностную благость, сущность, жизнь и премудрость самосверхсущностной божественности, сверхоснованную, как говорят Речения, превыше всякой благости, божественности, сущности, жизни и премудрости в тайных [сферах] (Пс.17:12; Пс.80:8), но воспевает явленный благотворный Промысл как по преимуществу благость и причину всех благ». А в письме к Гаию он говорит: «Если под божественностью ты будешь разуметь боготворящий и благотворящий дар, то и по отношению к таким образом определяемой божественности, как богоначалию и благоначалию, будет запределен Тот, Кто сверхначален по отношению ко всякому началу». Но затем, снова богословствуя о Сущем, он же, — поскольку сказал о божественности, превосходящей божественность, служащую причиной всяческих благ, то чтобы не показалось слушающим, будто и сам он считает эту причину самоипостасной, а не промыслительной силой и выступлением [пребывающей] в сокровенности сверхсущественности, и что будто бы таким образом он говорит о том, что эти [божественности] являются сущностями, числом более одной, — говорит: «я не говорю про многие причины и многие божественности, высшие и низшие, но про все благие выступления единого Бога». И опять же великий Василий в послании к Евстафию «не слишком, — говорит, — принимать тех, которые употребляют имя «божественность» применительно к Божией природе. Впрочем, хоть природу Божию назовет кто божественностью — одна природа у Трех; хоть энергию наименует кто божественностью — одна у трех Лиц энергия». И также Григорий, великий Богослов, говорит: «озаряйтесь единым Светом в смысле сущности и, следовательно, божественности». И во втором Слове о Сыне: «имена «Сущий» и «Бог» скорее будут некоторым образом именами сущности, и из сих скорее «Сущий». Ибо имя «Бог» (Φεός), хотя и производится от [глагола] «бежать» (θέειν) или «жечь» (αίθειν), но является одним из таких [слов], которые говорятся по отношению к чему-либо, а не отрешенным». И великий Максим: «Един Бог, потому что едина божественность, Единица безначальная, простая, сверхсущностная, неделимая и нераздельная», невидимая и непостижимая умом. И Софроний, украсивший [собой] Иерусалимский патриарший престол: «Как одного Бога мы научились помышлять, так и одну божественность приняли [от отцов] исповедовать». Так что, разве не научаемся мы от отцов, что «божественностью» Самого Бога называется иногда сущность, а иногда не одна лишь она? Впрочем, разница здесь не в отношении нетварности. Ибо кто из желающих мудрствововать благочестиво назовет тварным благотворный и служащий причиной всех благ промысл под тем предлогом, что богослов из Ареопага Дионисий сказал, что это к нему относится его слово, а не к абсолютно невыразимой и божественной сверхсущественности; или божественную власть, поскольку именование «божественность» несет в себе, согласно великому Василию, указание на нее, а не на сущность Божию; или обоживающую силу Духа, поскольку природа Духа превосходит ее неизреченностью и сверхымянностью (ύπερώνυμον), как это богословски изрек божественный Нисский предстоятель Григорий? Итак, не научаемся ли мы тому, что божественность единого Бога одна, но что это не только лишь сущность?
ФЕОТИМ: Несомненно.
9. ФЕОФАН: Что же, не нуждаемся ли мы непременно в том, кто рассудил бы, каким образом одна и не одна, и как, притом, что Дух Святой един, Исаия видел «седмь духов» (Ис.11:2), почивших на воспринятом Владыкой [человечестве] (επαναπαυσάμενα τω δεσποτικώ προσλήμματι), про которые и Захария научился от ангела, что они суть «седмь... очеса Господня» (Зах.4:10)?
ФЕОТИМ: В высшей степени нуждаемся, дабы нам не противоречить самим себе, и не думать, будто это случалось с прежде нас бывшими отцами в этом жизненно важном вопросе благочестивого исповедания. Посему скажи, каким образом божественность Самого Бога одна и [в то же время] не только лишь сущность?
ФЕОФАН: И это тоже я говорю так, как явствует из сам их отеческих речений. Ибо когда мы произносим имя «божественность» в качестве наименования превышающей именование сущности, то есть одна Божия божественность — простая, неделимая, нераздельная, невидимая, умонепостижимая. И сие показал сказавший: «озаряйтесь единым Светом в смысле сущности и, следовательно, божественности». Но одна божественность и у трех Лиц, за исключением личностных отличительных особенностей (ιδιωμάτων) во всем остальном ничуть не отличающихся [Друг от Друга]: «ибо что ни назовешь божественностью: хоть силу и энергию, хоть сущность — одна она у трех [Лиц]», как это дословно сказал великий Василий, слова которого мы привели чуть выше. Если кто и совокупность всего этого, объединив, назовет божественностью, то и тогда у трех Лиц будет одна божественность, то есть сущность и то, что созерцается и богословствуется окрест нее, как это говорит и великий Афанасий в составленной им проповеди по случаю ежегодного празднования божественного Благовещения. Когда же некую божественную силу или энергию Божию назовем божественностью, то много суть энергий Божиих, получивших одинаковое именование. Ведь есть зрительная, очистительная, обоживающая и созерцательная [энергия] и пребывание везде и нигде или, иначе говоря, приснодвижимость, и осиявший на Фаворе избранных учеников свет, как мы немного выше несомненно узнали от святых. Но кроме прочего и великий Василий во многих других местах своих сочинений встает на защиту [этого учения], а кое-где явно утверждает и что Святой Дух «прост по сущности, но многообразен по силам»; и также, что «энергии Его многоразличны, а сущность проста». О каких он говорит энергиях? О тех, о которых и сам он упомянул там: о промысле, о силе, о благости, о предведении, творчестве и воздаянии, и о тому подобном, которые имея в виду и богослов Григорий, упомянув о семи духах у Исаии, говорит, что «Исаие угодно называть духами энергии Духа». И богоносный Дамаскин говорит, что «и силы Духа называются духами». Однако вернемся лучше к тому, о чем сейчас у нас речь. Поскольку и сущность, хотя и не в собственном смысле слова, и энергия — в собственном — называется божественностью Божией, то божественность является одновременно и умопостигаемой, и непостижимой, будучи одной, так как она — одного Бога, «дабы, — согласно Григорию Богослову, — постигаемым привлекать к Себе, а непостижимым приводить в удивление». «Ибо произведения, — по великому Василию, — служат указанием на силу, мудрость, искусство, а не на самую сущность; и даже самую силу создателя они не обязательно являют полностью». Итак, хорошо ли сработанным получил ты и это правило благочестия?
10. ФЕОТИМ: Превосходно и совершенно, как мне кажется. Остается тебе посредством него обличить оного Варлаама и его ученика и наследника его злославия, Акиндина.
ФЕОФАН: Этот Варлаам и после него тот другой, стали опасными для нас и для благочестия, потому что, поревновав не только Арию но Савеллию Ливийцу, назвали многобожниками святых и всех православных, говоривших иногда об одной — во многих смыслах — божественности, а иногда называвших не только сущность, но и нетварную силу и энергию, как это показано выше, божественностью Того же Бога. А сами они некогда называли нетварной божественностью Божией одну лишь оную сверхсущественность, а укорененные в ней энергии — тварными (подобно тому, как Арий называл единственно нетварной ипостась Отца, а прочие — тварными); а теперь называют энергию неотличимой от сущности (как Савеллий говорил, что ипостась неотличима от сущности), и таким образом, противопоставляя единству божественности различение и собирая от Священных Писаний речения об одной божественности, худо выступают против православно мудрствующих о том и другом. Ты же, приводя их слова к правилу благочестия, которое божественность Одного и Того же Бога называет иногда одной, а иногда говорит, что это не одна лишь сущность, покажешь, что они сами воистину суть многобожники, как худо говорящие о тварной и нетварной божественности Бога и учащие, будто одна лишь Его сущность является нетварной божественностью, а зрительную силу «Ведущаго вся прежде бытия» (Дан.13:42) и Его достоинство, и власть, и промысл низводящие до уровня твари. Ведь так и Бог для них будет местами тварным, местами нетварным, и разделенным на противоположности. Они даже не хотят принять во внимание ни Сына, ни Духа Святого: ведь Каждый из Них по неизреченен (так в оригинале) равно с Отцом. Если опять же они скажут, что энергия неотличима от сущности, сливая их воедино, то снова, согласно тому же правилу благочестия, скажи: «как же тогда одна описывается как умопостигаемая, а другая — как непостижимая божественность Того же Бога; неизреченно видимая достойными в силе Духа и всем абсолютно невидимая; причаствуемая и непричаствуемая?» Ведь не благочестиво даже помыслить сущность Божию умопостигаемой или причаствуемой, или видимой тварями, как мы это показали в прошлом собеседовании.
11. Но видишь, как хорошо таковые вещи, приходя в столкновение друг с другом, возжигают верным свет благочестия, а против непокорных испускают огонь осуждения?
ФЕОТИМ: Очень хорошо. Ибо и я сам научился на опыте, стяжав уже из этого более ясный ум, чтобы отчетливее видеть истину благочестия. Ведь таким образом мы говорим, что и единый Дух утверждаем неделимым, когда называем Духом саму сущность или ипостась; а в другое время, ведя речь по отдельности о божественных выступлениях и энергиях одного божественного Духа, мы называем Его многочастным и научаемся, что Один является семью, и что Он допускает причастие Себе. Ты же называешь непричаствуемой сущность и природу Божию?
ФЕОФАН: Да — безымянную оную и вышеименную.
ФЕОТИМ: А причаствуемой и умопостигаемой — силу и энергию, о которой сказал великий Василий, что она постигается из творений?
ФЕОФАН: Именно так. Причем есть много различий в причастии Богу, как это сказано нами в трактате «О божественных энергиях и их причастии» и в предшествующем этому собеседовании.
12. ФЕОТИМ: А энергией ты называешь нечто иное по сравнению с сущностью, так как она отличается от нее, но неотделимое от нее?
ФЕОФАН: Так же как и ипостась от сущности: ибо каждое из этих понятий отличается значением имени.
ФЕОТИМ: Может быть, ты и энергию считаешь ипостасью?
ФЕОФАН: Да не будет. Ибо ни одна из таковых энергий не является воипостасной, то есть, самоипостасной, чтобы нам говорить словами великого Василия.
ФЕОТИМ: Однако, ты говоришь, что и посредством этой энергии Бог причаствуется причащающимися?
ФЕОФАН: Насколько они вмещают.
ФЕОТИМ: А по сущности ты называешь Того же Бога непричаствуемым.
ФЕОФАН: Да.
ФЕОТИМ: Поистине вздорны их речи против вас. Ибо как Тот же самый будет иным? Как затем будет выступление одним и тем же с неподвижностью, и причастие с непричаствуемостью, и явление с сокровенностью? Ведь они по необходимости отличаются друг от друга, но не могут относиться к разным, коль скоро они нетварны.
ФЕОФАН: Если же одни из них тварны, а другие нетварны, о, честный Феотим, то они будут и разных сущностей.
ФЕОТИМ: Как же иначе?!
ФЕОФАН: Воистину многобожники те, кто так разделяет их. Когда же, с другой стороны, они полагают абсолютно тождественным явление сокровенности и неподвижности и постоянству выступление, и непричаствуемости божественное причастие и приобщение, или, — что то же самое, — Божией сущности божественную благодать и энергию, то очевидно, что Божество становится абсолютно постижимым, что есть не меньшее многобожия зло. Впрочем, нами уже достаточно сказано об этом. Полагаю, ты и сам скажешь так.
ФЕОТИМ: В высшей степени, и к тому же несомненно точно и благочестиво.
13. ФЕОФАН: Дойдя до этого места, я должен уточнить еще кое-что.
ФЕОТИМ: Что же это такое?
ФЕОФАН: Как говорит корифей апостолов во втором из своих Посланий: «да... будете божественнаго общницы естества» (2Пет.1:4)? Но и мудрый в божественном Максим: «для того нас сотворил Бог, чтобы нам быть общниками божественной природы и причастниками Его присносущия». Божественный же Нисский предстоятель Григорий говорит: «став однажды сосудом избранным, божественный Павел, стал храмом, вместившим невместимую природу».
ФЕОТИМ: Благо да будет тебе, Феофан, не просто напоказ и не только для убеждения слушателей ведущему это собеседование, но для точного исследования и доказательства истины. Ибо теперь я, благодаря твоему напоминанию, пришел к выводу, что они, приводя таковые изречения в качестве сильного доказательства, говорят, будто причаствуемой является сущность и природа Бога. Поскольку это более всего важно в предлежащем рассмотрении, то разъясни, насколько возможно, и это.
ФЕОФАН: И это, подобно сказанному выше, имеет столь же двоякий смысл, друг мой. Послушай же опять того же Максима, говорящего: «Тот, Кто будучи не по сущности причаствуем сущими, но желая другим образом быть причаствуемым теми, кто к этому способен, совершенно не выходит из [свойственной Ему] по сущности сокровенности». И также: «все мы всецело становимся богами кроме тождества по сущности». И еще: «блаженное и святое Божество по существу является сверхнеизреченным и сверхнепостижимым, и в бесконечное число раз превышающим всякую бесконечность, не оставляющим никакого хотя бы даже следа постижения тем, кто после Него». И великого Афанасия: «по боготворящей благодати Бог и причаствуем и видим достойными, по сущности же является непричаствуемым». И опять его же: «то, что Он является Богом, вторично по отношению к природе; ведь и мы становимся богами, а стать той же природы [что и Он] не можем». И еще: «очевидно, что не сущность Божию видели святые, но славу», как написано и об апостолах: «убуждшеся же Петр и сущии с ним видеша славу Его» (Лк.9:32). И великого Василия: «энергии Его нисходят к нам, а сущность Его остается неприступной». И еще: «мы говорим, что познаем Бога нашего из энергий, но не утверждаем, будто приближаемся к Нему по сущности». И Златоустого отца: «благодать Духа Писание называет иногда водой, а иногда огнем, показывая, что это суть имена не сущности, но энергии». И еще: «Ибо не мерою дает Бог Духа» (Ин.3:34) — то есть, этим Христов Предтеча и Креститель хочет показать, что все мы мерой принимаем энергию Духа, — ибо Духом он здесь называет энергию, так как она делима, — Сей же, то есть Христос, безмерной и нераздельной имеет всю энергию. Если же энергия Его безмерна, то тем паче сущность». Видишь, что и то, и другое нам предано досточтимыми богословами — и что непричаствуема сущность Бога и неким образом причаствуема (και ώς άμέθεκτός εστίν ή ούσία τοϋ θεού και μεθεκτη πως), и что мы приобщаемся божественной природе и никоим образом не приобщаемся ей? Итак, подобает нам держать и то, и другое [утверждение] и полагать это правилом благочестия, а тех, кто использует одно против другого и считает их [т. е., энергию и сущность] тождественными друг другу, следует отвергать как злочестивых и безумных, которые ни с кем, ни в чем не соглашаются и противоречат самим себе и друг другу; святых же подобает помышлять [учащими] одинаково о таковых [предметах], понимая, что это учение о противоречии [святых друг другу] — признак людей поистине малосведущих, тогда как для имеющего ум и вдобавок к уму смотрящего с Богом все [отеческие речения] связны и согласны [между собой].
14. ФЕОТИМ: Итак, каким же образом, о, мудрый Феофан, оба эти [утверждения] истинны но отношению к истине?
ФЕОФАН: Ради тебя я поясню и это. Но прежде покажем, как совершенно безумно поступают те, кто приводит те апостольские и отеческие речения, которые говорят, что мы приобщаемся природе Бога, не только потому, что это [ведет] к отрицанию того, что божественная природа и сущность является для всех тварей неприобщимой и непричаствуемой, как это возвещается на протяжении всего богодухновенного Писания, но и потому, что то, как они, воспользовавшись теми [речениями], повели себя, опровергает это их учение. Ведь ты вернее других знаешь то, о чем они учат. Итак, скажи ради истины, не обо всем все ли они говорят, будто оно причащается Бога, притом что все причащающееся Бога причащается сущности Божией, так как Бог не является ничем иным, кроме только сущности, чтобы не был Он у них сложным, и чтобы не было многих нетварных?
ФЕОТИМ: Так прямо они и думают, и говорят.
15. ФЕОФАН: Но речения, которые наши противники приводят как якобы подтверждающие их точку зрения, говорят, что не только вообще всё иное, но даже и не все люди относятся к общникам Божественной сущности, да и те [кто достоин сего] станут [таковыми] некогда впоследствии, а не изначально являются [ее] общниками. Ибо Петр, корифеи главного хора апостолов, когда пишет «получившим в удел «равночестную [с ним] веру» (2Пет.1:1), призывает к благочестию и добродетели, говоря: «имиже честная вам обетования даровашася, да сих ради будете божественнаго общницы естества» (2Пет.1:4). Видишь, что дар заключается в обетовании тем, кто живет по Христу? Кто же обещает кому-либо то, что [и так] всем принадлежит от рождения? Божественный Максим говорит: «для того нас сотворил Бог, чтобы нам стать общниками божественной природы», как не бывшим прежде таковыми, и не сотворенным от рождения ее общниками. Божественный же Павел, разве не тогда, когда стал не только лишь верным Христу, но и «подражателем» (1Кор.11:1) Его, стал обителью беспредельной природы? Итак, где же говорящие, что все сущие приобщаются ей, поскольку все причащается Бога?
ФЕОТИМ: Пропади они пропадом! Ведь, будучи как дети умом, юноши по непокорству и наглости, они, кажется, младенствуют, разумом, а не злобой. Я же, полагаю, уразумел теперь из сказанного, в каком смысле говорится, что Бог по сущности является и причаствуемым, и непричаствуемым.
16. ФЕОФАН: Тогда расскажи, что тебе удалось уразуметь.
ФЕОТИМ: Поскольку одним только святым дано быть общниками божественной природы: для иных, — мы говорим, — непричаствуема сущность и природа Божия, а для благоугодивших Ему причастна, особенно в будущем оном жребии. И вот это же самое следует и из сказанного Григорием, прозванным от богословия: ««будет же Бог всяческая во всех» (1Кор.15:28) во время восстановления (έν καιρώ της αποκαταστάσεως), когда мы уже не будем многим, как сейчас, из-за душевных движений и страстей, совершенно не нося в себе самих ничего Божьего или нося очень мало, но будем всецело боговидными, вмещающими всего Бога и только Его; ибо это есть совершенство, к которому мы усердно стремимся». Итак, хорошо ли я, как тебе кажется, усвоил, Феофан, и так ли думаешь и ты, и подтвердишь ли, если понадобится решать вопрос голосованием, что это не иначе?
ФЕОФАН: Прочь [такое предположение]. Ибо мессалиан, которые думали именно так, будто они, сами по себе очистившись, принимают ипостась Всесвятого Духа и восходят к оной [божественной] природе, божественные отцы решительно и во всеуслышание отвергли, говоря, что бывает некое пребывание Отца, Сына и Святого Духа в должным образом очистившихся, и вселяются [Они] в таковых по Евангельскому обетованию (Ин.14:23), а не как божественность является по природе. Но пусть не тревожит опять твой разум то богословское мнение, что святые вмещают всего Бога. Вспоминай те слова, что мы сказали недавно, показывая, что никоим образом не нарушает непричаствуемости сущности то, что говорится о том, что весь Бог причаствуется и мысленно постигается по каждой из энергий, ибо бестелесное не делится телесным образом. Поэтому и через одну ипостась Он целиком неизменно соединяется со всем мной. Таким образом, ставшие вместилищем божественной и боготворящей энергии соделываются вместилищем всего Бога. Когда, безукоризненно превзойдя [свою] природу, они сдерживают всякую деятельность души и тела, как приобретшие одну лишь божественную энергию, тогда становятся и вместилищем всего Бога и только Его. Ибо таково совершенство, к которому мы стремимся, отложив, говоря словами апостольскими: «волю плоти и помышлений» (Ефес.2:3). Говорит ведь и Максим, лучший истолкователь этих слов: «всякая Божественная энергия нераздельным образом обнаруживает посредством себя всего Бога». А что даже для святых сущность Божия не причаствуема, об этом сам Максим свидетельствовал нам приведенными несколько выше словами, сказав, что Бог «совершенно не выходит из [свойственной Ему] по сущности сокровенности». И еще: «все мы всецело становимся богами кроме тождества по сущности». И великий Афанасий: «по боготворящей благодати Бог и причаствуем и видим достойными, по сущности же является непричаствуемым». И еще: «ведь и мы становимся богами, а стать той же природы [что и Он] не можем». И Златоустый отец, услышав от Крестителя, что «не мерою дается Дух» (Ин.3:34), говорит что он «хочет показать, что все мы мерой принимаем энергию Духа, — ибо Духом он здесь называет энергию, так как она делима», тогда как сущность неделима. Так что и он не допускает, чтобы даже самих причастников Духа считать причащающимися сущности Духа. А помимо божественных поучений этих богомудрых [мужей], то, чтобы святые были причастникам сущности Бога, не согласуется и с представленным нами чуть выше правилом благочестия; ведь оно устанавливает, что сущность просто причастна и непричастна, а не то, что она причастна одним и непричастна другим.
17. ФЕОТИМ: Итак, если и не по частям допускать это различение, — а ведь [оно] неделимо, — и не так, что к одним оно относится, а к другим не относится, то как каждое из этих [утверждений может быть] истинным?
ФЕОФАН: Слушай и усваивай: божественную сверхсущественность ни изречь невозможно, ни помыслить, ни вообще как-либо созерцать, из-за того, что она запредельна по отношению ко всему и сверхнепознаваема, и беспредельной силой стоит превыше и [самих] пренебесных умов и для всех абсолютно непостижима и невыразима во веки. Ибо ни имени нет для нее, в нынешнем веке или в будущем именуемого, ни слова, составленного в душе или языком произнесенного, ни какого-либо прикосновения, чувственного или умного, ни вообще представления — разве что, если кто-нибудь выведет из отрицаний ее совершеннейшую непостижимость, поскольку она в высшей степени изъята изо всего, что есть или вообще [как-либо] называется. И вот теперь нельзя назвать никого, кто бы по праву наименовал саму сущность или природу, каким бы ни был он знатоком истины превыше всякой истины. Поскольку же, с другой стороны, [сущность] есть причина всего, все окрест нее и ради нее, а сама она прежде всего и все в себе самой просто и неопределенно предсодержит, то должно именовать ее по всем [ее проявлениям] приблизительно, но не в собственном смысле слова. Следовательно, не сама сущность или природа должна именоваться, но именно сущностотворное исхождение Божие (ούσιοποιόν του θεού πρόοδον) и энергия. Поскольку же и она именуется сущностно (ούσιωνυμείται), и именно она, то послушай великого Дионисия, сказавшего: «Подобает перейти к воистину сущему богословскому именованию сущности воистину Сущего. Напомним, что цель — словом выразить не сверхсущественную сущность как сверхсущественное, ибо оно неизреченно и непознаваемо, и совершенно невыразимо, и превыше самого единства, но [в том, чтобы] воспеть сущностнотворное выступление ко всем сущим Богоначального сущностоначалия (θεαρχικής ούσιαρχίας)». Видишь, что воистину сущее имя сущности он называет божественным выступлением? Однако таким образом он называет здесь и то абсолютно сокрытое, не исходное и неявленное [что мы называем сущностью]. Ты можешь подобным образом найти и наименование природы, прилагаемое к тому, что по природе присуще [Богу], как богословнейший из Григориев говорит где-то в Стихотворениях: «ибо такова природа Царя моего — доставлять счастье». Ведь давать — не есть природа кого бы то ни было, но это по природе присуще благотворящему. И об огне сказал бы кто-нибудь, что его природа в том, чтобы устремляться вверх и изливать свет смотрящим, но движение не является для него природой, ни то, чтобы просто производить [свет], но [его природа — это] начало движения. Стало быть, и природные свойства называются природой, как и сам великий Дионисий говорит в другом месте: «природа Блага [в том, чтобы] производить и сохранять», то есть, это присуще Ему по природе. Итак, когда слышишь отцов, говорящих, что природа Божия непричаствуема, то помышляй ее неисходной и неявленной. Когда же, с другой стороны, [они называют ее] причаствуемой, то помышляй по природе присущее Богу выступление, явление и энергию. И таким образом, соглашаясь и с тем, и с другим, пребывай в согласии с отцами. Но и называя саму эту божественную природу, хотя и не саму по себе, а через оную энергию, причаствуемой, ты останешься в пределах благочестия (Αλλα καί δια της τοιαύτής ενεργείας έκείνην αύτήν, εί και μη καθ´ εαύτήν, την θείαν φύσιν λέγων μεθεκτήν εν τοις οροις μενείς της εύσεβείας…), ибо и таким образом сохраняется непричаствуемость и неявленность этой неисходной природы. Можно увидеть даже и внешних философов, называющих сущностью не только природу, но и природные и сущностные свойства каждого [сущего], ибо они определяют все это, отличая от сущности. Мы же, приложив к рассмотрению непричаствуемого сокровенность и неявленность, разъясним, насколько это нам возможно, высоту божественной природы.
18. Итак, ответь на мой вопрос, мой добрый Феотим, не обладает ли даже самомалейшая часть сущности, всеми ее силами?
ФЕОТИМ: Я думаю, все с тобой в этом согласятся, зная и от [самого] чувства, что [например] и искра, будучи малейшей [частицей] огня, является сияющей и светящей, способствующей различению [предметов своим светом] и обжигающей приближающихся, самодвижной по природе и устремляющейся вверх, и, говоря вообще, всем тем же, что и огонь, которого она есть частица; а капля — всем тем же, что и вода, которой она есть капля; а слиток — тем же, что и металл, куском которого он остается.
ФЕОФАН: Стало быть, если мы причащаемся сущности Бога, то причастился бы кто всей ее или же [некой] части, он стал бы всемогущим; и таким образом каждое из сущих стало бы всемогущим, чего мы и все вместе не имеем, даже если ты, обобщив, будешь говорить обо всей твари. Объясняя это в подробности, Павел и самим сподобившимся боготворящих даров Духа свидетельствует, что не все дары даются каждому, но «овому... дается слово мудрости, иному... слово разума,... иномуже что-то иное о Томже Духе» (1Кор.12:8–10). Златоустый же отец, ясно еще тогда отражая заблуждение Варлаама и Акиндина, говорит: «никто не имеет всего, чтобы не подумал, что благодать есть природа».
19. ФЕОТИМ: Это поистине ясное опровержение ныне восставшего на благочестие поношения. Ибо противникам божественной благодати не убедить [кого-либо] считать здесь благодать тварью, противопоставленной божественной природе. Ибо кто когда опасался, что кто-нибудь посчитает тварью природу Божию?
ФЕОФАН: Эти несчастные, Феотим, понимают это различие как разделение. Ибо не замечая, что благодать Духа, хотя и отличается от природы, но не отделяется от нее, а скорее привлекает удостоившихся к соединению с божественным Духом, они не чувствуют, что хулят саму природу Отца, Сына и Духа, выступая против ее благодати. Не слышат они также боговдохновенного Григория Нисского, говорящего в словах против македониан: «как благодать непрерывно от Отца через Сына и Духа движется, изливаясь на достойных, так и хула, распространяясь в обратную сторону, восходит от Духа через Сына и достигает Бога всяческих». Сущность, однако, имеет столько ипостасей, сколькими причаствуется; ведь сколько ни зажжешь светильников от одного, столько и сотворишь ипостасей огня.
20. ФЕОТИМ: Таким образом, получается, о, мудрый Феофан, что, если, по мнению наших противников, сущность Бога причаствуется, — и к тому же всеми, — то она не триипостасна, но становится тысячеипостасной.
ФЕОФАН: Именно. Будучи сообразителен, ты отлично вывел следствие [из их положений]. Еще хуже и одновременно парадоксальнее то, что противоречащие нам, делая таким образом сущность Божию тысячеипостасной, сливают, подобно Савеллию, три божественных ипостаси в одну. Ибо в каждом из причащающихся [Бога] они сводят три ипостаси в одну, так что каждый из тех, кто учит, что сущность Божия причаствуема, тысячу раз становится новым Савеллием. Нужно было лукавому, не смогшему одолеть благочестие через одного, снова напасть при помощи тысяч или, точнее говоря, со многими тысячами зломудренных. Но и таким образом он не получит преимущества перед истиной; безумие же послушных ему станет более явным. Ибо, вдобавок к прочим нечестиям, Акиндин — увы его безумию! — ставит себя выше единственного Христа, говоря, что он соединяется со всецелым Богом — сущностью, энергиями и тремя божественными ипостасями. Если же он говорил, что через одну из ипостасей соединяется со всецелым Богом, и с божественной сущностью, и со всеми божественными энергиями, то [тем самым] утверждает, что он ничем не отличается от единственного Христа. Но великий в богословии Григорий, заранее опровергая этих сумасшедших пустомель, сказал: «Христом [Он именуется] по причине божественности, ибо она — помазание человечества [Христа], не энергией освящающее, как у других помазанников, по присутствием всего Помазующего». Это сделали [т. е., опровергли варлаамитское заблуждение] все богомудрые Отцы, сошедшись [во мнении] воедино и показав, как мы сказали чуть выше, что Божество вселяется в очистившихся должным образом, но [вселяется] не так, как Оно есть по природе. Так что, не по сущности и не по какой-либо ипостаси делается кто-либо причастником Бога. Ибо ничто из этого никоим образом не разделяется и абсолютно никому не передается. Поэтому Бог по ним и совершенно для всех невместим, хотя и находится по ним повсюду. А общая для триипостасной природы божественная сила и энергия является созидающей для того, что вовне, и делится на тысячи, ибо Божество всесильно. Поэтому-то и многие через нее соединяются с Богом, многими и различными способами причащаясь Его. И часть энергии снова делится, согласно Златоустому отцу и согласно великому Василию [сказавшему]: «Святой Дух не в равной мере сообщаем бывает достойным, но в соответствии с верой распределяет энергию, будучи прост существом, многообразен же силами».
ФЕОТИМ: Я восхищаюсь твоей богословнейшей мыслью, о, чудный Феофан. Она в высшей степени боголепна, когда абсолютно неделимой показывает сверхсущностную сущность и неделимо делит божественную энергию Бога. И свойство быть приемлемой (τό εύπαράδεκτον) не менее свойственно ей? Ведь по этой причине Дух Святой становится вместимым по энергии для облагодатствованных, хотя и они по природе люди, потому что Он таким образом разделяется по энергии. А будучи по сущности и по ипостаси неделимым, как может Он быть совершенно вместимым для кого-либо?
21. ФЕОФАН: И причащающееся, о, дивный Феотим, имеет часть причаствуемого. Ведь если оно причащается не части, но целого, то нужно было бы в собственном смысле говорить об обладании (έχειν) этим, а не о причастии (μετέχειν) этому. Стало быть, причаствуемое делимо, поскольку причащающееся по необходимости причащается части. Сущность же Божия абсолютно неделима, а, следовательно, и совершенно непричаствуема. А делимость божественной энергии многократно показывает Златоустый отец. Значит, она и является причаствуемой удостоившимся богосоделывающей благодати. Ведь и сильный в богословии Максим говорит о том, что «даровать, сообразно сущим, обожение есть свойство божественной благодати, просвещающей [их] природу светом, что превыше природы, и по преизбытку славы соделывающей их превыше свойственных им границ». Послушай снова Златого языком, учащего как о том, что это энергия, а не сущность бывает причаствуемой, так и о том, что та же, которая делима нераздельно, та является и причаствуемой, а не непричаствуемая сущность, из которой происходит божественная энергия. Ибо в дополнение к апостольским словам, что «от полноты Его мы вси прияхом» (Ин.1:16), [Златоуст] говорит: «Если применительно к огню, где сущность делима и телесна, мы и разделяем, и не разделяем его, то тем паче, когда речь идет об энергии, и [особенно] — энергии [исходящей] из бестелесной сущности? Кроме того, причащающееся чего-либо по сущности с необходимостью должно иметь с причаствуемым общую сущность и в чем-то ту же самую. Слышал ли кто когда, чтобы у Бога и у нас была в каком-либо смысле одна [и та же] сущность? И об этом сказано Василием Великим: «энергии Его нисходят к нам, а сущность Его остается неприступной». И божественный Максим говорит: «всем тем же, что и Бог, будет и обоженный по благодати, кроме тождества по сущности». Итак, невозможно причаститься божественной сущности, — даже и самим обоженным по божественной благодати, — а божественной энергии причаститься можно. «К тому меня приводит [видимый] здесь умеренный свет истины, чтобы увидеть и пережить светлость Божию», — говорит Григорий Богослов. И «светлость... Бога нашего на нас» (Пс.89:17), согласно пророку-псалмопевцу. И причисленный к ним Максим прямо пишет: «одна энергия Бога и святых», и что они являются «живыми иконами Христа, и даже тем же, что и Он, по благодати или уподоблению».
22. ФЕОТИМ: Весьма здравы и в высшей степени соответствуют святым твои, Феофан, умозрения о божественной непричаствуемости. Но есть и те, кто говорит, что сущность Божия непостижима для ума и непричаствуема, и [в то же время] сверхъестественно сама по себе (καθ´ έαυτήν) постигается умом и причаствуется, и, полагают, что они таким образом скорее благочествуют, приписывая божественному сверхъестественность.
ФЕОФАН: Однако это не сверхъестественно и не подобает Богу ни в коем случае, но скорее против природы и вообще невозможно. Ведь то, чтобы одно и то же было и причаствуемым и непричаствуемым, умопостигаемым и непостижимым, совершенно непримиримо и внутренне противоречиво, и весьма далеко от истинного бытия по причине крайней противоречивости. Ибо и по божественному Григорию Нисскому, все, что говорится о Боге, таково, что даже если и различается по значению, не несет в себе никакого противоречия по отношению к тому, что говорится вместе с ним (προς τό συνονομαζόμενον). Говорящий же так, сопоставляя это само с собой и отрицая, опять противоречит собственным же словам и сверхъестественное Божие низводит в противное природе и посредством того и другого, упраздняя природу каждого, совершенно отвергает бытие Бога и причисляет себя к безбожникам. Поэтому тезоименитый богословию Григорий говорит, что не из того, что в Нем, но из того, что окрест Него уразумевается Бог, а великий Дионисий — что «все причаствует промыслу, истекающему из всепричинной божественности». Божественный же Максим говорит: «ум, став в Боге, прежде всего ищет понятий о сущности, будучи воспламеняем желанием, но не обретает успокоения, ибо это равным образом неисполнимо и невозможно для любой тварной природы. Утешается же [этот ум] тем, что окрест нее: я имею в виду — тем, что окрест вечности, беспредельности и невидимости, окрест благости, премудрости и силы, творящей, промышляющей и судящей сущих».
23. Итак, это непостижимую, неименуемую и несообщаемую суть (χρήμα) божественной сверхсущественности богоглаголивые [отцы] именуют не только сущностью, хотя и не в собственном смысле слова, как мы сказали, но и божественностью, благостью, премудростью и жизнью, и вообще всем тем, чем называют и Его божественные выступления и энергии. Ведь и «слово [наше], — говорит [Ареопагит], — не обещает выразить самосверхсущностную благость, сущность, жизнь и премудрость самосверхсущностной божественности, сверхоснованную, как говорят Речения, превыше всякой благости, божественности, сущности, жизни и премудрости в тайных [сферах], но воспевает явленный благотворный Промысл как по преимуществу благость и причину всех благ, сущее, жизнь, премудрость, сущностотворную и животворную и умудряющую причину тех, кто причастен сущности, жизни, уму, разуму и чувству». Где же те, кто не терпит поставлять сущность Бога выше нетварных [энергий]? Ведь вот великий Дионисий явно поставил ее превыше и божественности, и причины благ, и вообще всех причастий — не как существующих сами по себе, но как ее энергий, являющихся причаствуемыми для нас; ведь Он Сам является Тем, Кто по энергии причаствуем всеми.
24. А о том, что нетварны причастия, которые Бог превосходит по сущности, послушай снова его же, говорящего чуть выше, как мы уже говорили, что «цель слова не в том, чтобы выразить сверхсущностную сущность как сверхсущностную, ибо она невыразима, но в том, чтобы воспеть сущностотворное выступление к сущим. Ведь и божественное имя Блага простирается на всех сущих и есть превыше сущих; а [имя] Жизни простирается на все живое и есть превыше живущих; а [имя] Премудрости простирается на все мысленное, словесное и чувственное и есть превыше всего этого». Видишь, что эти причастия превыше всех сущих? Ведь это их заповедано воспевать, а не неизреченную и неявленную сущность. Но еще раз послушай его же, ясно богословствующего, что Бог запределен и по отношению к этим превышающим сущих причастиям. Ибо он говорит в двенадцатой главе гимна Божественным Именам: «насколько превосходят не сущих сущие, — святые, или господственные, или божественные, или царственные, и затем сами-по-себе-причастия (αύτομετοχαί) [превосходят] всех причаствующих, — настолько пребывает выше всех причащающихся причастий непричаствуемая Причина». Ведь, поскольку сами-по-себе-причастия превосходят всех причащающихся, причащающимися же являются и ангелы, то те, которые превосходят и ангелов как причащающихся, не суть тварные, но Непричаствуемый по сущности, как ты слышал, пребывает превыше и этих причастий.
К этому сейчас [направляется] и наше слово. Поскольку это неименуемое — не только сущность, но и божественность, и благость, и премудрость, и жизнь, и вообще все, что называется причаствуемым, то если ты вдруг услышишь о Боге, что Его сущностью является благость, а природой освящение, и что святость есть ни что иное как Он Сам, и что божественность не делится на части, ни изливается, ни посылается и иное тому подобное — не подумай, будто каждая из божественных энергий может называться сущностью, но знай, что сверхименную сущность можно омонимически называть, [отталкиваясь] от того, что присуще ей по природе.
25. Когда затем тебе случиться услышать богословов, говорящих, что «мы говорим, что знаем благость Бога нашего и премудрость, но не сущность», и что «мы становимся богами, а стать той же природы [что и Он] не можем», и все сходное с этим, то не понимай тогда под божественностью и благостью ту непостижимую и совершенно неприступную сущность, — ибо и сами они это явственно запрещают, — но ее Божественную энергию, в познание и причастие которой приходим — каждый по мере своего очищения, соответственно которому сама она многообразно делится и множится по спасительной справедливости Преподающего. Поэтому и божественный Максим, сказав, что «для того нас сотворил Бог, чтобы нам быть общниками божественной природы и причастниками Его присносущия», прибавил: «по обожению от благодати», поскольку через обожение совершается приобщение к Богу. Поэтому и в другом месте он совершенно отрицает тождество с Богом по сущности, но провозглашает [тождество] по энергии и благодати. Как же не будет тогда в высшей степени простая, неделимая и сущая превыше всякого именования, причастия, уразумения и всякого соприкосновения божественность и благость превосходить благость и божественность множащуюся, разделяющуюся, причаствуемую, постигаемую, хотя и неясно, и вполне именуемую? Поэтому хорошо ответил на вопрос Гаия богослов Дионисий, что не только богов по благодати, — ибо этого было бы мало, — но и само богоначалие и благоначалие и божественность, то есть боготворящий дар и благодать, превосходит Бог, Который сверхначален по отношению ко всякому началу. Если же, также согласно ему, Бог есть причина не только причащающихся, но и причастий, то как же Он, как причина, не будет больше причиненного?
26. Если же подобает и через нас, как через неясный образ (δί άμυδράς εικόνος) Божий, привести более ясный пример сказанного, то разве мудрость ума не есть ум? Разве не по ней он делится на части и разнообразится, изливается и умудряет, будучи разнообразно соединяем и причаствуем, проявляясь в разумных и неразумных? Ибо одних уподобляя себе, так чтобы и они по энергии обладали тем же умом, что и он, а других, из числа чувственных и бессловесных, хотя и не приводя из небытия, — ведь он по природе не Бог, — но преобразуя их и удостаивая [всей] возможной заботы, [хотя и] нисколько не уподобляя [их себе], — ведь они не способны мыслить, — он является по сущности не переходящим к другой ипостаси, неделимым, простым и не смешивающимся с приобщающимися [ему]. Наш ум не является ни безымянным, ни сверхименным, ни непостижимым для всех, — хотя мы и по образу Божию созданы, — поскольку образ не совершенно неотличим. А неотличимый образ Отца, Единородный Сын Божий, — как равным образом и Дух Божий, — есть все то же, что Отец, и, следовательно, неотличимо имеет и те же самые энергии, а не Сам, как говорят эти зломудренные, является таковой энергией, но и Сам, будучи по ним причаствуемым каждому из сущих, по сущности пребывает непричаствуемым. Ведь хотя человеческий ум, говоря по слову богоглаголивого Григория Нисского, из-за многих знаний, навыков и имен, прилагаемых к нему, не терпит никакого ущерба в [своей] простоте, то как же подумает кто о Боге, — если Он называется Мудрым, Праведным, Благим, Вечным и всеми боголепными именами, и если не считать, будто у всех имен одно значение, — либо что Он станет состоящим из многих частей, либо что из обладания сими [именами] получается совершенство [Его] природы? Он же чуть дальше говорит: «все имена, значение которых заключается в доказательстве некоего положения и существования, несут в себе указание не на саму божественную природу, но на то, что благочестиво помышляется окрест нее». Как же мы можем согласиться с таковыми бездельниками (κακοσχόλοις), которые думают и учат, будто все, что окрест Бога, тварно, и что нетварные и божественные энергии не суть общие для трех покланяемых Лиц, как созерцаемые вокруг сущности, но суть Сын и Дух Святой, хотя тот же богоглаголивый [отец] в том же втором Слове против Евномия сказал: «все, что только есть помышляемого окрест Бога, было до составления мира, но мы говорим, что именоваться это стало после появления именующего»? И несомненно, что Сын и Дух Божий ни в коей мере не являются по сущности даром, благодатью или таковой энергией, показывает называющий Троицу открывающей все Свои в высшей степени благие промыслы и учащий нас, что следует в молитвах приступать и приближаться к Ней, чтобы посредством этого просвещаться всеблагими дарованиями, окружающими Ее. Кто же из имеющих ум назовет непричаствуемой сущностью Бога Его промысл или [назовет его] тварным, поскольку он не есть сущность? Кто же возомнит, что всеблагие дары, утвержденные окрест Пресвятой Троицы — это Сын и Дух Отца? Или кто решится причислить Их к тварям? Ведь Сын и Дух Отца превосходят их, равно как и Отец, как превосходящий всякое имя и всякое причастие и как Сущий по природе Податель и Причина этих сверхъестественных даров.
27. ФЕОТИМ: Таким, следовательно, образом, о, мудрый Феофан, через богодухновенное Писание то возвещается, что лицо Бога видимо достойными — и «ангелы наши видят лице Отца нашего Небеснаго» (Мф.18:10), с Которым и Моисей сподобился собеседовать (Исх.33:23; Чис.12:7–8; Втор.5:24.), и мы имеем обетование созерцания [лицом] «к лицу» (1Кор.13:12) то, что оно совершенно невидимо никому и никогда, «не бо узрит, — как Сам Он с другой стороны говорит тому же Моисею, — кто лице Мое и жив будет» (Исх.33:20).
ФЕОФАН: Никак не иначе. Ибо и то, что «Бога никтоже виде нигдеже» (Ин.1:18), и то, что «чистии сердцем... Бога узрят» (Мф.5:8), поскольку Единородный Сын Божий явил нам Его Самого, — невидимого по сущности, видимого же, особенно для ставших боговидными, по энергии и благодати, — а не иного вместо Него и тем паче тварного, как в высшей степени злочестиво учат Варлаам и Акиндин. Так же ведь и вездесущий, невидимый, неделимый и неисходно держащийся Своего единства Дух изливается, приходит, посылается и вселяется, — хотя и не во всех, — видится, отмеряется, разделяется, будучи приемлем и подаваем. Ибо так и Златоустый богослов, как мы сказали выше, слыша Крестителя, говорящего о Господе нашем Иисусе Христе, что Он «не мерою принял духа» (Ин.3:34), глаголет: «Духом он здесь называет энергию, так как она делима». И великий Василий, говоря, что Бог познается из творений, добавляет: «ибо произведения служат указанием на силу, мудрость, искусство, а не на саму сущность». Так что, здесь он называет Бога познаваемым по силе, а не по сущности. А эти скудоумные, если услышат, что Бог или Дух Святой где-либо называется являемым или причаствуемым, или приходящим и творящим обитель, то либо называют это творением, либо утверждают, будто это есть сущность Божия. А не соглашающихся подобно им богохульствовать, они называют впадающими в двоебожие, не принимая — несчастные — во внимание, и того, что на одну лишь Матерь и Деву и Сам Дух сошел, и Сын, но Этот по ипостаси, а Тот только по энергии, почему и один лишь Сын, а не также и Дух, вочеловечился.
28. Итак, когда мы говорим «Бог», или «Дух», или «Божество», то не всегда имеем в виду одно и то же, то есть божественную сущность или отдельно одну из ипостасей Святой Троицы, или их общую энергию, но когда все, когда многое, а когда и что-либо одно из этого. Ведь когда великий Дионисий говорит о богородящей божественности и об источной божественности, то разве мы не понимаем, что он называет так одну лишь Отеческую ипостась?
ФЕОТИМ: Благодаря этому мы теперь легче смиряем гордыню латинян, чем они ее утверждают, [латинян] с коими они, кажется, единомысленны, смешивая все по причине омонимии или даже скорее сливая в одно.
ФЕОФАН: А когда в другом месте тот же [Ареопагит] снова говорит, что «богоначальное блаженство, божественность по природе, начало обожения, из которого надлежит обоживаться обоживаемым», то разве он говорит не о триипостасной сущности?
ФЕОТИМ: Действительно, Отец через Сына в Святом Духе обоживает обоживаемых.
ФЕОФАН: А когда он говорит, что само обожение является для обоживаемых началом того, чтобы обоживаться, и божественность называет также и богоначалием и благоначалием, как боготворящий дар, о котором и говорит, что Бог его превосходит, как сверхначальный по отношению ко всякому началу, то разве не одну лишь боготворящую энергию и благодать именует божественностью?
ФЕОТИМ: Ведь как же тогда и превосходящим ее будет покланяемый в трех Ипостасях Бог, если она не будет одной?
29. ФЕОФАН: Подобает, впрочем, здесь поразмыслить и еще кое о чем.
ФЕОТИМ: О чем же именно?
ФЕОФАН: О том, что хотя эта божественность и не ипостась, и не божественная сущность, но она не в меньшей степени является нетварной и присносущной, как боголепная сила, сущая окрест Бога и прежде сложения мира. Поскольку же [она есть] и причина и начало всех обоживаемых, несомненно изменяемых ею к лучшему, ибо они [благодаря ей] становятся выше естества, то начало и причина по необходимости весьма отстоит от причиненного ею, и улучшающее лучше улучшаемого, и делающее других выше естества само по себе сверхъестественно. Обоживаются ведь и ангелы, а лучшее ангелов и сущее выше их природы и само по себе являющееся сверхъестественным как будет тварью?
ФЕОТИМ: Я и сам, конечно, так же думаю об этом. Ведь как что-либо из тварного может называться и богоначалием, и благоначалием, и боготворящим даром? Однако, «подражанием» (μιμησίαν) и «богоподражанием» (θεομιμησίαν) этот великий [отец] обычно называет божественное сияние, как уподобляющее Богу, а также и как отношение, как соединение и сверхъестественную связь Бога с благими разумными [существами].
ФЕОФАН: Но ведь когда он снова говорит, что «божественностью мы называем, в категориях изначального, божеского и причинностного, одно сверхначальное и сверхсущностное Начало и Причину; а имея в виду причаствуемое — подаваемую от непричаствуемого Бога промыслительную силу, само-по-себе-обожение», то разве не ясно, что он одинаково называет и то и другое — божественную природу и энергию? И тем не менее, искусному [в богословии] это не покажется чем-то новым. Ибо когда мы говорили, что ты, позволил предыдущей беседе выдохнуться из [твоей] души, оставив ее без должного внимания, то чем же мы называли душу, как не памятью? Ибо это она является не удержавшей на месте предмет рассмотрения, если он ускользнул [от нее]. А когда [Писание] побуждает нас «паче убоятися могущаго и душу, и тело погубити в геенне» (Мф.10:28), то чем тогда назовем душу, если не самой сущностью души?
30. ФЕОТИМ: Так подобает принимать это [от отцов] и передавать [дальше], доказывая не только из [соображений логической] последовательности, но при помощи Духом движимой силы богословов. Но поскольку сущностотворная сила есть природная энергия Бога, — ибо Божество по природе является созидающим, — а все, что сотворено, существует по причастности ей, то, значит, все это причащается природных Божиих сил и энергий?
ФЕОФАН: Конечно, не только созидательной энергии Бога, но и Его промысла причащается все вообще. Разве нет?
ФЕОТИМ: Без нее-то ведь как бы [это все] и составилось?
ФЕОФАН: Итак, промысл есть природная и сущностная энергия Божия. Ибо великий Афанасий говорит: «не по иному и иному промыслу делает (Ин.5:17) Отец и Сын, но по одной и той же сущностной энергии Божества». Таким образом, все причащается созидательной и промыслительной силы Божией, как и дом — мысли строителя и возможного промышления [своего] хозяина, если только предполагается, что он будет построен. Разумные же [существа] еще и видят в творениях — разумеется, [только] мыслью — присущую Творцу по природе благость и силу. И одни лишь святые причащаются и видят в собственном смысле слова, став через причастие Духу боговидными, и боговидной силой созерцают и опытно изведывают светлость Бога и, исполняясь сверхъестественного ликования, сами благодаря этой светлости показываются неизреченно сияющими. Ибо Дух Святой, говоря словами великого Василия, «все наполняет силой, причаствуем же только достойными». И будучи «невместим для мира, видим же одними только святыми ради чистоты [их] сердца», Он во всех пребывает, но очистившимся от страстей являет Свою силу, а имеющим разумное начало (τό ήγεμονικόν) поврежденным пятнами греха — никогда. Ибо как изображения лиц получаются не на всяком веществе, но на обладающих гладкостью и блеском [поверхностях], так и энергия Духа [воссиявает] не во всех душах, но в не имеющих [в себе] «ничтоже... стропотно, ниже развращенно» (Притч.8:8). Видишь, что Святой Дух во всех присутствует по сущности или, если угодно, то и по силе и энергии, а причаствуется и является не по сущности, а по энергии тем только, кто удалил от себя скверну [бывающую] от злых страстей?
31. ФЕОТИМ: Поистине, сами себя сбивают с толку и запутывают в софизмах все пытающиеся возражать нам. Ведь хотя и того и другое ясно указывается на скрижалях Священных Писаний, они то подвизаются за одно, как будто только это сказано, то выступают против другого как будто бы это не сказано [в Писании], притом что [делают это] в отношении каждого не определенно, так что им случается и утверждать, и самим же опровергать одно и то же [положение]. Когда они называют причаствуемой всеми оную сверхсущественность, то по необходимости признают, что все причащающиеся причащаются нетварного, а когда говорят о тварной благодати, то [получается, что] не нетварного [причащаются] даже и самые те премирные [чиноначалия].
ФЕОФАН: Они ищут, любезный, такого антитезиса, который только по имени, а не который по тому, что этим именем выражается. Если же они в той или иной степени и обращают ум к обозначаемому, то не различают видов обозначаемого, чтобы, ухватив точно [его значение], они постигли бы то, из-за чего [возник] спор. Стало быть, они и самим себе невольно противоречат, в лукавстве ума своего, словно в игре в кости, катая и переворачивая слова так, что они все время показываются чем-то иным. Мне же кажется, что, сознавая это, сами защищающие [учения] Варлаама более уже не дерзают выставлять достоверным того, что утверждалось ими самими, причем письменно. Ведь разве могли бы они не принимать во внимание Соборное постановление, которое относится не только к пишущим, но и к учащим [так], и также к этим двоим, которые сами являются зачинщиками и обвиняющими, а не к нам, по необходимости выступающим в свою защиту.
32. ФЕОТИМ: Но поскольку ты, Феофан, справедливо и хорошо защищаясь, разделил имя сущности, точнее же показал его двояким образом понимаемым Писанием: то применительно к ее непричаствуемой сверхсущественности, то к природным и сущностным [свойствам, то есть энергиям], в собственном смысле слова причаствуемым только для святых, по каковым [энергиям] совершается соединение (ένωσις) Бога и людей, то не можешь ли теперь показать самих святых, которые бы своим свидетельством подтвердили твои слова, так как они причастны этим природным [свойствам] Божиим и посредством них видят Его, а не только из творений, как мы?
ФЕОФАН: Да и кто бы дерзнул говорить об этом, если бы [это прежде] не высказали наученные опытом? Ибо только тот, кто научен опытом, познал энергии Бога.
ФЕОТИМ: Итак, кто же это, кто высказал [эту мысль]?
ФЕОФАН: Все: не словами только, но и своими делами и чудесами; все те из преставившихся отсюда, кто в созданных ими боговдохновенных сочинениях все еще пребывает с нами, даже доныне не перестали и не перестанут впредь ясно возвещать это.
ФЕОТИМ: Мне достаточно трех для подтверждения, Феофан. Покажи мне их прямо сейчас, не откладывая.
ФЕОФАН: Показываю! Ибо и божественный Иоанн из Дамаска [называет] воссиявший на горе от Спасителя свет, «видев который как прелюдию будущего Его пришествия, Петр и сыны Громовы, — по великому Василию, — удостоились глазами воспринять его»; которым, по словам великого Дионисия, будут исполнены все, уподобившиеся Христу; которым «просветятся яко солнце» (Мф.13:43), паки согласно Василию, который к тому же назвал его просвещением святых душ и в настоящем [веке]. Итак, этот свет божественный Иоанн из Дамаска назвал «природным лучом Божества», а сладкопевец Косьма — сущностным благолепием Слова Божия; великий Афанасий учит, что Бог по природе обладает им: «ибо, взойдя на небо, — говорит он, — Господь придет в природной славе (έν δόξη φυσική), а не в благодати; в Своей божественности изливая из святого Своего тела, воспринятого от Марии, свет неизреченной славы, как Он отчасти явил это на горе».
Вот у тебя есть столько [доказательств], сколько ты счел достаточным. Мы же щедро представим тебе большее число свидетелей истины. Божественный Максим говорит: «всем тем же, что и Бог, будет и обоженный по благодати, кроме тождества по сущности». И в другом месте снова учит: «Слово посредством надежды соделывает [их] готовыми одушевиться принятием архетипии [истинных] благ и стать живыми иконами Христа, и даже тем же, что и Он по благодати или уподоблению». А в Богословских главах ясно говорит: «Царствие Божие есть преподаяние по благодати того, что естественным образом присуще Богу». Святой Кирилл, приводя слова Господа «мир Мой оставляю вам» (Ин.14:27), говорит, что [Господь] называет этот мир Своим, поскольку он есть особое пребывающее в Нем благо. А в четырнадцатом слове «Сокровищ» он, снова приводя [слова Господа] «веруяй в Мя имать живот вечный» (Ин.6:47), говорит: «присущую Ему и сущностно пребывающую [в Нем] жизнь Он обещает дать верующим в Него; ибо, произойдя от Отца, Он доставляет все то, что [составляет принадлежность] Отца по природе, а одним из присущего Отцу является жизнь». Видишь, что и достойным подается эта жизнь, и Богу она присуща по природе, но не является [сама] природой? Ибо божественная природа одна, а эта жизнь есть одно из присущих Богу по природе [свойств], и как присущая по природе, она и сама является нетварной. Сказав же, что она есть одно из присущих Богу по природе [свойств], он [тем самым] показал, что много чего присуще Богу по природе и равным образом нетварно. Поэтому-то и о Сыне говорит: «Он доставляет все то, что [составляет принадлежность] Отца по природе».
33. Где же те, кто неразумно говорит, будто есть одно нетварное, не имея в виду просто Бога или божественное (ού τον Φεόν ή τό θείον λέγοντες απλώς), то есть, божественную природу и соответствующие ей ипостаси, и все природные и ипостасные [свойства] Пресвятой Троицы, но только сущность отделяет от тварного, подобно тому, как если бы они решительно утверждали, будто солнце испускает сияние, а сущие окрест него лучи полны тьмы, или же будто солнц много, поскольку и лучи суть свет.
ФЕОТИМ: Справедливо, о Феофан, что, не вменив ни во что неудовольствие многих, ты не остановился, говоря такие вещи в защиту истины. Ибо тебе подобает за эти слова похвала не от людей, но от Бога, ныне и в будущем веке.
ФЕОФАН: Богу подобает хвала, брате Феотиме, — ныне же и во веки, — давшему «слово во отверзение уст» наших.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).