Религиозный вопрос на конгрессе меньшинств в Вене

   Проблема национальных меньшинств не новая для Европы. Но она особенно обострилась сейчас в послевоенное время. Карта Европы перекроена. Во многих новых государствах национальные взаимоотношения перевернулись. Бывшие державные национальности стали меньшинственными и наоборот. Обострились внутренние национальные конфликты. Расцвели шовинизмы, мстящие за прошлые унижения. Особенно горькими оказались положения меньшинств, составляющих части великих культурных наций, напр. немецкой и русской. Новые государства, как таковые, склонны были решать национальные вопросы внутри своих границ по старому имперскому образцу западных держав. Но идеология послевоенной Европы, ведущая свое начало от Вильсоновых лозунгов самоопределения народов, не укладывается в этот образец. Все национальности разбужены, и их не удастся усыпить, как и социальных брожений. Старое государственное и международное право должно раздвинуть свои рамки и преобразоваться, чтобы вместить в себя новое право национальностей, требующих условий для своего свободного существования внутри отдельных государств, но без культурного отрыва от своего духовного тела, может быть имеющего свою собственную государственность. Национальности выявили свою сверхгосударственную природу к неудовольствию старых государственных людей и правоведов. Лига Наций оказалась учреждением отсталым, построенным на устарелой (преимущественно французской) предпосылке отождествления наций с государствами. У национальностей и в их меньшинственном положении не оказалось официальных защитников. Пришлось им самим взяться за свое дело, не выходя из пределов государственной лояльности, но опираясь на вес и силу своих державных Hinterland'ов. Давление на мировое общественное мнение, на Лигу Наций и через них на правительства — это единственный лояльный метод на арене международного права, к которому и прибегли меньшинства.
   Их ежегодные съезды в Женеве стали заметным фактором общеевропейской политики правотворчества. К настоящему времени собирается на эти конгрессы Национальностей Европы из 14 государств до 40 национальных группировок представляющих 40 миллионов меньшинственного населения Европы, попавших в трудное и далеко еще не устроенное положение. Резолюции конгрессов по общим вопросам и более конкретным ходатайствам уже проложили себе дорогу в Лигу Наций через специальный совещательный орган при ней. Но едва ли не большее значение меньшинственные конгрессы приобрели своей идеологической, правотворческой работой. Под давлением живых болей и криков жизни они разбивают шаблон монолитных национальных государств, посягающих на денационализацию меньшинств и выковывают образ нового государства, хотя и творимого первенствующей национальностью, но при свободном самоутверждении и самораскрытии всех других национальных меньшинств пропорционально их культурному весу. В результате конгрессов выходят тома протоколов и докладов под заглавием «Europaeischer Nationalitaeten Kongress», Gent, соответствующего года. А в 1931 г. выпущен ими большой том в 600 стр. о положении меньшинств во всех государствах Европы с дополнительным томом в этом году: «Nationalitaeten in den Staaten Europas», Wien, 1931 † Ergaenzungen — 1932. Это богатый аппарат фактов и идей, преобразующих государственную мысль Европы.
   В этом году очередной конгресс впервые собрался не в Женеве, а в Вене 28 июня — 1 июля. И на нем впервые поставлен был вопрос о роли церквей в практическом решении меньшинственной проблемы. И идеологически, и практически организаторы конгрессов не могли обойти этого вопроса как потому, что фактические стеснения национальных свобод во многих случаях ударяют по свободе вероисповедного быта, так и потому, что, творя идеологию нового государства, вопреки сложившимся традициям и предрассудкам, можно было предположить, что недостатки существующего государственного уклада идейно и морально питаются догмой и духом вероисповеданий. Кроме того общеизвестен факт обычных смешений местных шовинизмов с патриотизмом колоколен и просто вопиющие факты видимого участия церковных сил в стеснении национальных свобод. Предстоит серьезно разобраться что тут от принципа и что от случайности? Церковь друг национальных свобод или враг? Церковь в идеале и в исторических искажениях. Апелляция к идеалу и норме церковной манила организаторов съезда нахождением нового мощного союзника в борьбе за национальную свободу. И они не ошиблись. Приглашены были в качестве докладчиков не представители заинтересованных меньшинств, а богословы различных христианских исповеданий. От протестантских церквей выступал наш друг из Женевы профессор — пастор Адольф Келлер; от католиков декан богословского факультета в Люблянах проф. Эрлих и патер Дрекслер, от униатов Галицкой Украины настоятель Венского храма Д-р о. М. Горныкевич; от православных — пишущий эти строки. Прислал свой доклад и лорд Диккинсон, председатель «Мирового Союза международного содружества через церкви». Все докладчики дали положительный ответ, представили оптимистическое освещение вопроса с церковной точки зрения. Доклады западных исповеданий носили доктринальный нормативный характер. Ни о каких ошибках и отклонениях от церковного идеала в прошлом не упоминалось. О борьбе римской церкви с греческим обрядом в Италии, с славянским богослужением в Моравии, Паннонии, Далматии, о латинизаторстве в русско-униатской церкви не упоминалось. Очевидно потому, что в настоящее время таких болезненных конфликтов в их среде не существует, а существующие конфликты вменяются общественным мнением целиком государствам, а не церквам.
   Не таково было положение докладчика о восточных церквах. Острые конфликты национальностей и на церковной почве в частности как раз происходят в Восточной Европе, где преобладающей является православная церковь. Как церковь характерно национальная по своей раздробленности и покорности политике, она часто рисуется ходячему мнению Запада прямой виновницей национальных утеснений. Восточный богослов обязан отклонить эту клевету и указать ту больную голову, которая перекидывает свою вину на здоровую. Но наряду с этим наш долг указать и на те исторические и современные нам грехи церковных деятелей, которые напрасно унижают светлую принципиальную линию восточной церкви в вопросах национальных. Так объясняется содержание и построение нижеследующего моего доклада конгрессу.

ПРАВА НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ И ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

   Чтобы защищать какую-либо истину, надо ясно определить ее теоретического или практического противника.
   Стоя на почве христианской и церковной, от какого противника мы будем защищать аксиоматически бесспорное для нас право меньшинств на их национальное и языковое самоопределение? От какого рода нетерпимости? Государства или церкви? А может быть здесь и некое tertium datur?
   Я утверждаю это tertium и привлекаю к нему ваше просвещенное внимание. Согласно русской традиции в теории государственного права я склонен выделять в особую категорию фактор так называемой по-русски «общественности», т.е. независимых и от специфически государственной и от специфически церковной организаций, свободных сил нации, свободного общественного мнения в его разнообразных фракциях. Именно в этой третьей форме коллективизма (не государственной и не церковной), т.е. в лоне общественного мнения в наше время чаще всего и глубже всего и коренится национальная нетерпимость. От нее в сущности и приходится терпеть национальным меньшинствам. Она часто является не производным и отраженным от государства и церкви источником стеснения национальных свобод, а наоборот первоисточником, отравляющим и государственное, и церковное поведение. Господствующая в современном мире демократия и в частности национальная демократия должна отчетливее осознать в этом вопросе свою ответственность и перестать искать виновника стеснения каких бы то ни было свобод всегда только в государстве или только в церкви. Старомодная революционная психология этим только своим противникам и вменяла все ущербления свобод, присоединив к ним в новейшее время еще капитал и банки. Современное взаимоотношение реальных сил требует от нас переоценки ролей трех указанных факторов и подчеркивания роли не государственного и не церковного, а общественного, демократического национализма.
   Демократия вместе с своими благами несет и свои слабости и трудности. В известном смысле легче влиять на режимы автократические, чем на демократические. Шовинизм демократический есть стихия, с которой нелегко справляться. Старая мода требовала обвинений шовинизму великодержавных наций. Но мы являемся в наши дни опытными свидетелями такого же шовинизма и меньших и самых малых наций. Шовинизм есть всегда шовинизм, кто бы ни был им заражен, великие или малые, в прошлом или настоящем.
   Мы говорим это, ничуть не подкапываясь под законный национальный эгоизм. В том-то и состоит задача человеческих общежитий, чтобы привести к гармонии различные сталкивающиеся между собой эгоизмы в данном коллективе. В том и заслуга правовой демократической государственности новых времен, что она усовершенствовала и непрестанно совершенствует систему согласования конкурирующих интересов, как внутри национальных границ, так и на международном поприще. Опыт убеждает в успешности этих поисков новейших способов соглашения национальных эгоизмов. Нужно только не слишком рационализировать, но помнить о роли инстинктов и области подсознательного, как у индивидов, так у целых народов.
   При этом перевоспитание общественного мнения является нелегкой задачей, ибо перелом в идеологии требуется не столько от послушных масс, сколько от упорствующих в своих ошибках руководящих интеллигентных голов. Сюда, к перевоспитанию национального мировоззрения в духе идеализма и широкой терпимости и должны быть направлены наибольшие усилия.
   Что касается роли и ответственности христианства и церкви в данном вопросе и в частности — восточного христианства в форме православного исповедания, которое я имею честь здесь представлять, то я чувствую себя (и хотел бы внушить это сознание конгрессу) на принципиально здоровой почве.
   В традиции Восточной Церкви с самого ее зарождения прочно вошла практика устроения местных церквей на языках различных народов. Не говоря уже об идеальном символе дарования апостолам дара разных языков, факты древней истории говорят сами за себя. Хотя в эллинистическую эпоху греческий язык покорял себе все народы, попадавшие в орбиту его влияния, в частности стал языком и Нового Завета, первохристианской литературы, богослужения и вообще вселенской миссии церкви, но все-таки каждый вновь крещенный народ, если только он желал иметь св. Писание и богослужение на своем языке, делал это беспрепятственно. Вопроса не поднималось о языке и национальности, «не было ни еллина ни иудея». Право языка было истиной самоочевидной. Церковь разбила ветхозаветную цепь союза крови и языка иудейского. Так явились обширные церкви сиро-халдейского языка, церкви: абиссинская, армянская, грузинская, коптская, готская. От эпохи Юстиниана I мы имеем сведения о переводе восточного богослужения на языки разных кавказских народов, но текстов до нас не сохранилось. Наконец целую эпоху для развития славянских национальных церквей открыла переводческая деятельность в IX веке полу-греков и полу-славян, свв. братьев Кирилла и Мефодия.
   Даже с превращением восточного христианства в государственную религию Византии, мы еще не видим никаких ограничений в области языковой свободы. Византия ради сохранения своего имперского единства, ради привлечения к своему центру стремившихся от нее прочь ее обширных инородческих окраин никогда не помышляла о навязывании им своего церковного языка. Наоборот, сама в лице императоров и патриархов-политиков шла на компромисс с ересями — монофизитством и монофелитством, устраивала формальные унии в вере с армянами, сирийцами, коптами, не касаясь языка и быта их церквей.
   Но по мере того, как сокрушительные завоевания Ислама оторвали от греков всю Африку и почти всю Азию и превратили некогда огромную Восточную Римскую Империю в небольшое государство на Босфоре, обреченное на медленное умирание, появились признаки помутнения в греческой церкви идеи свободного национального и языкового разнообразия. Раненый греческий патриотизм, вместо утрат на востоке, стал более ревниво покорять себе в Европе, в Придунавье новокрещенные, главным образом славянские народы, надеясь их залинизировать и превратить в монолитный материал своей империи. Уже свв. братья Кирилл и Мефодий наталкиваются не только на западе в латинском мире, но и у себя в греческой среде, на группы каких-то мизерных «богословов», проповедующих так называемую «триязычную» ересь, т.е. считавших единственно священными и достойными богослужебного употребления только три языка: еврейский, греческий и латинский — языки надписи на кресте Христовом. Но эти убогие рассуждения каких-то неведомых по имени, узколобых миссионеров могут быть смело отнесены к области сатирического анекдота. Никогда, ни в IX веке, ни в позднейшие века вплоть до новейшего времени из уст и из-под пера ни одного из православных богословов, писателей, иерархов не выходило ни одного слова сомнения или осуждения богослужебному употреблению различных национальных языков. Не было во всей истории православия ни одного авторитетного, канонического, соборного осуждения национальной языковой свободы в церкви. Наоборот вся история православного Востока есть история формации национальных, автокефальных церквей. Национализм, автокефализм, плюрализм и отсутствие всякого централизма есть характерное азбучное положение восточной каноники. В этом ее достоинстве заключен и обратный недостаток восточной церкви: ее атомизм, раздробленность, подчиненность местным национальным политикам, неспособность к согласованному, объединенному, вселенскому действию. Могут скорбеть об этом идеологи церкви. Но здесь нет места для жалоб националистов. Восточные церкви им покорны часто более, чем требует того сама природа вселенской церкви.
   Отношение Константинопольской Церкви, начиная от крещения болгар в 864 г. через всю турецкую эпоху и до настоящего времени, к своим филиальным церквам — славянским и румынской есть непрерывная тяжба с ними против их автокефалий и за административное их к себе подчинение. Это несомненно запоздалый национально-политический греческий империализм, переселившийся из исчезнувшей империи в сердца греческой иерархии и их впервые в истории Востока отравивший борьбой против полного национального устройства новых церквей. Эта борьба перешла, к сожалению и в глухую (никогда не мотивированную в открытом слове) борьбу греков с славянским и румынским богослужением и в насильственную эллинизацию. Процесс этой, не делающей чести церкви, эллинизации особенно болезненно протекал в Болгарии и Румынии и закончился в XIX в. взрывом грекофобии в Румынии и известным скандалом греко-болгарской схизмы в 70 годах XIX в., длящейся до сего времени. Болгары в этом конфликте победили национально, политически, исторически. За них стоит вся идеология и тысячелетняя практика восточной церкви, утверждающей национальный уклад церквей. Сейчас, когда Константинопольская церковь крайне умалена, когда из нее выделились все национальные церкви, даже Албанская, даже маленькая греческая на турецком языке (в Малой Азии), она должна пожалеть об ошибочном историческом искажении всего облика истории Восточной церкви своим национально-греческим империализмом.
   Самая большая и значительная из церквей Востока, смеем думать не только количественно, церковь Русская от начала свободно приняла, как свой собственный язык, церковнославянский язык Кирилла и Мефодия, незаметно и слегка его русифицируя в своем употреблении. С греками у нее не было никакого конфликта в языке, но как и y других славян, у нее от X и до конца XVI в. все время развивалась борьба с ними за полную автокефалию. В своей внутренней миссионерской практике русская церковь, можно сказать, с первобытной наивностью древней церкви смотрела благосклонно на свободу славить Бога на всех языках. Ее миссионеры с самого начала употребляли различные финские и тюркские наречия в своей проповеди. Но только доброволец-миссионер св. Стефан Пермский в XIX в. предпринял большое дело перевода богослужения и священных книг на зырянско-пермяцкий язык племени «комиас». Его дело не закрепилось в истории не потому, чтобы кто-то боролся с богослужением на пермском языке, а потому, что процесс общей культурной русификации в данном случае совершенно безболезненно и автоматически поглотил отсталых инородцев в превосходившем их культурой русском море, как это было и во многих других подобных случаях. С покорением Казани в XVI в. началась миссионерская работа на татарском языке, но по лености миссионеров шла плохо, пока с 60 годов XIX в. под руководством проф. Казанской Духовной Академии Η.И. Ильинского не проведена была последовательная татаризация всей церковной жизни в татарских приходах Поволожья. С покорением Сибири русские миссионеры свободно, по личной инициативе переводили церковные книги на практически ими изучавшиеся языки сибирских инородцев, остяков, бурят, тунгусов и совершали на них богослужение. Не только церковная, но и государственная власть только награждали их за эти труды. Особенно выдвинулись на этом поприще: креститель в первой половине XIX в. алеутов на Аляске и ее островах, Иннокентий Вениаминов, награжденный за это саном митрополита Московского, ученый архимандрит, Макарий Глухарев, просветитель алтайских татар и епископ Николай Касаткин, основатель в 70 годах XIX в. японской православной церкви, до сих пор управляемой русскими епископами. В китайской русской миссии богослужение совершается на китайском языке с начала XVIII в.
   Спонтанное движение к православию, возникшее в половине XIX в., в Прибалтийском крае повело к устройству церковных приходов и почти целых епархий для эстов, латышей и карел финнов на их языках.
   Присоединение к России Кавказа соединило с русской церковью народы древнего христианства. Грузинская церковь, правда, незаконно лишена была самодержавным правительством ее древней автокефалии, но грузинское богослужение и национальная жизнь ее остались свободными. Древнее осетинское богослужение было восстановлено и даже для этого была учреждена особая миссионерская Ардонская семинария.
   Присоединение Бессарабии ввело в состав русской церкви молдаванские приходы с богослужением на румынском языке.
   Вообще русская церковь была многоязычной по языку богослужения, как и Россия многоязычна. Поэтому даже правительство старого режима, не говоря о самой церкви, никому не запрещало всю библию, все богослужение переводить на разные языки. Не только Британское Библейское общество распространяло, с благословения Русского Святейшего Синода, библии на всех языках, но отдельные миссионеры продолжали совершать православное богослужение за Волгой и в Сибири на множестве финских, тюркских и монгольских языков.
   Но были на этом светлом фоне языковой свободы во всероссийской церкви и темные пункты. Зависели они не от церкви, а от имперской политики правительства. Иногда отдельные нетактичные представители власти бессмысленно наносили обиды напр. грузинскому национальному самолюбию. А иногда правительство преследовало иноземную сепаратистскую интригу, скрывавшуюся, по его сведениям, за невинным по внешности библейским или богослужебным переводам. Такова, несомненно, ошибочная и уродливая борьба старой русской власти с переводом религиозной литературы на украинский язык. После 1906 г. эта близорукая борьба прекратилась. Но она, как и все такие жесты правительства, легла отраженной тенью на ни в чем не повинную в этом деле православную церковь.
   Вопрос об украинском богослужении стоит в связи с особыми историческими судьбами юго-западной Руси.
   В древних юго-западных русских княжествах, с XIV в. отошедших сначала к Литве, а затем к Польше, русское православие твердо держалось своего церковнославянского языка. Но когда пришла реформация и библия появилась на немецком и польском народных языках, тогда и русские там принялись переводить ветхий и новый заветы на свои местные говоры: таковы переводы Фр. Скорины, Свящ. Василия Острожского и Пересопницкое Евангелие. Но сопротивление латинству и унии заставило консервативно держаться за традиционный церковный язык богослужения, каковой консерватизм останется характерным и до сих пор для всех русских униатов в Буковине, Галичине и Прикарпатье.
   В самое последнее, уже послевоенное десятилетие, с новым небывалым обострением всех национализмов возникло среди украинской интеллигенции в пределах Советской России и Польши движение в пользу перевода богослужения на свой украинский диалект. Аналогичные попытки есть и у белорусов. Левое духовенство в России со времени революции поставило вопрос о богослужении на русском литературном языке. И нужно заметить, что никакая власть политическая ни в Польше, ни тем более в атеистической советской России, никаких препятствий этому не чинит. Равно и иерархическая власть и там и здесь предоставляет этим опытам полную свободу. Но эта новинка на деле не особенно прививается и не процветает, потому что в значительной мере вдохновляется не религиозным, а политическим духом и не является живой потребностью народного благочестия. В славянских странах простой народ любит свой церковный язык, иногда понимает его лучше, чем интеллигенция и им удовлетворяется.
   Обобщая этот краткий обзор отношения православной восточной церкви к национальным потребностям ее духовных чад следует прийти к самым оптимистическим и решительным заключениям. Ни в догме, ни в канонике, ни даже в господствующей исторической практике нашей церкви нет никаких оснований к чуждым ее задачам посягательствам на чью бы то ни было национальную свободу: свободу языка, культуры и всего жизненного бытового уклада. Противоречия этой норме в истории восточной церкви объяснялись в большинстве случаев подчиненностью ее государственной власти, а в меньшинстве — ее грешными вовлечениями в сферу национальных страстей. Но исторические грехи отдельных церквей только оттеняют ее неизменный идеал и остаются грехами, которые мы обязаны называть своим именем и считать падениями и унижениями церкви. От этих грехов, так или иначе мотивируемых, не свободны и отдельные восточные церкви настоящего времени. Представители отдельных местных меньшинств могут привести яркие иллюстрации. Согласно возложенной на меня задаче я храню молчание о многих фактах стеснения свободы жизни православной церкви, идущих специально от светских правительств. Я должен ограничиться упоминанием только о случаях, в которых повинны представители самой церкви православной.
   К таким общественным фактам нельзя не отнести, напр., участие самого православного церковного управления в Финляндии в насильственном навязывании нового календарного стиля не желавшим его карельским и русским приходам и монастырям.
   Такое же болезненное и насильственное навязывание нового стиля в еще более широком масштабе производится сейчас и в церкви румынской. Нового стиля не желает принимать часть монашества и приходов, преимущественно русских в Бессарабии.
   Сверх того у некоторых приходов с большинством приверженцев к церковному славянскому языку, отнимается этот язык богослужения и заменяется языком румынским.
   В эстонской церкви в самое последнее время проявился ряд посягательств на свободное развитие русских приходов в пользу подчинения их средств и всего хода жизни господствующей эстонской по языку части церкви.
   Пусть виновные в таких деяниях иерархи, духовенство и миряне соответствующих церквей устыдятся, заглянув в представленное здесь историческое зеркало их высокого идеала.
   По прочтении докладов вдохновенный председатель Dr. И. Вильфан (словинец, депутат итальянского парламента), констатируя непричастность церквей, как таковых, к греху денационализаций и направляя упрек по адресу истинных виновников, имел основание сказать: «руки прочь от церквей, руки прочь от национальностей!» и предложил принять следующую декларацию:
   «VIII-й Конгресс европейских национальностей, по заслушании докладов компетентных представителей церквей, с глубоким удовлетворением констатирует, что основные требования нашего движения, направленные на сохранение и свободное развитие народностей, состоят в согласии с учениями и основами церквей.
   Это исполняет Конгресс сознанием, что деятельность церквей уже тысячелетия построена на народности и что в особенности удовлетворение религиозных потребностей на языке верующих считалось и считается священным правом.
   Конгресс констатирует, что в противность этому учению и традиции, в разных частях Европы предприняты попытки повлиять на деятельность церквей к ущербу отдельных национальностей и злоупотребить церковными установлениями в целях денационализации.
   Эти попытки, коими подрывается миротворческое влияние церквей, особенно в момент, когда миру всего мира угрожает агрессивный национализм, Конгресс считает крайне вредными и резко их осуждает.
   Конгресс обращает к церквам призыв активно поддержать естественные права меньшинств как в круге их собственной деятельности, так и всюду, куда простирается их власть».
   Таким образом, совершенно светский, лаический конгресс признал в христианских церквах дружественную для развития национальных прав силу и призвал ее в союзники себе в борьбе с языческим национализмом. А этот последний признан виновником всех правонарушений, как вдохновитель отдельных государственных политик. Это по меньшей мере не шаблонное решение. Обычно гордые своей мнимой непогрешимостью прогресса светские конгрессы склонны представлять церковь реакционной силой, повинной в ущерблении свободы.
   Статут и тактика меньшинственных конгрессов не дают места разбору частных конфликтов и интерпелляции правительств. Но конгрессы все-таки добились создания при Генеральном Секретариате Лиги Наций устройства особого Комитета Трех, для рассмотрения отдельных меньшинственных петиций и доведения их при известных условиях до Общих Собраний Лиги Наций. С этой целью православная, преимущественно русская, группа конгресса внесла в президиум особую резолюцию по больным для православной церкви меньшинственным нуждам. Бессменным лидером русской группы от первого конгресса до сих пор является профессор Эстонского Юрьевского университета, М.А. Курчинский, вынесший на своих плечах все дело участия в этих съездах русских представителей из лимитрофов. В этом году из Польши были единственный русский «посол» сейма, старообрядец С.А. Пименов, и бар. В. Ф. Штейнгель. Из Латвии (в первый раз) также депутат парламента Н.И. Трофимов. По церковному вопросу к группе примыкал украинец из румынской Буковины г. Каркалия. Участвовали в группе по тому же вопросу еще епископ Серафим (Ляде), настоятель карловацкого прихода в Вене, и я. После обстоятельной взаимной информации православная группа подала Президиуму Съезда для дальнейшего движения такую резолюцию:
   «Совещание меньшинственной группы православных на VIII Конгрессе Национальных Меньшинств, ознакомившись с положением православной церкви в ряде государств, констатирует, что при различном правовом положении православной церкви, она подвергается различного рода стеснениям, доходящим в некоторых случаях до прискорбных форм религиозных гонений.
   1) В Польше, несмотря на широко либеральные декларативные пункты конституции, правовое положение в отношении к государству до сего дня остается без закрепления его в форму определенного статута или конкордата. Это ставит жизнь православной церкви в тяжкую зависимость от усмотрения административных властей.
   Необходимый со стороны православной церкви канонически правомочный орган для выработки вышеуказанного конкордата и правил внутренней ее жизни в виде Поместного Собора до сих пор не созван.
   Благодаря этому, имеют место следующие факты:
   a) Незаконное закрытие и разрушение церквей.
   b) Ликвидация церковно-просветительных братств.
   c) Недопущение русского языка в богословских школах и ограничение преподавания на нем Закона Божия детям.
   2) В Литве православная церковь лишена насильственно отнятых у нее храмов и в самой столице Ковно, для кафедры православного митрополита и всей его городской паствы вынуждена довольствоваться маленькой церковью на кладбище, где часть молящихся стоит вне его тесных стен под открытым небом.
   3) В Эстонии принципиальное отношение церкви и государства разрешено совершенно нормально на начале их разделения. Но эстонское по языку большинство неправомерно нарушает материальные и канонические права русской по языку части церкви.
   4) В Румынии весьма значительное количественно русское и украинское меньшинство насильственно лишено права употребления в богослужении привычного церковнославянского языка. Богослужебные книги отбираются и уничтожаются. Религиозное воспитание детей подвергается принудительной румынизации. Те же меньшинства насильственно вынуждаются к принятию нового календарного стиля под санкцией строгих полицейских кар.
   Накопляющийся таким образом, мартиролог гонений создает в душе угнетаемых православных меньшинств то законное недовольство, которое является укором европейской цивилизации и отдаляет возможность мира народов, которого все жаждут.
   Передавая настоящую резолюцию в президиум конгресса, православная группа выражает надежду, что правильно поставленный президиумом на очередь дня вопрос о ре лигиозной свободе меньшинств приведет к благоприятному решению этих больных вопросов в международном масштабе».
   Надо желать и надеяться, что трибуна меньшинственных конгрессов, раз открывшись для церковного вопроса впредь его уже не будет замалчивать. Надо беспощадно разоблачать те новейшие гонения на церковь, которые далеко не объясняются одними будто бы коррективами против старого русского режима. Эти гонения развращающе действуют на самих служителей церкви, поддающихся маленьким страстям шовинизма и тем унижающих лик православной церкви.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).