По поводу издания в свет нескольких трактатов и писем архиепископа Никифора (Феотоки)

(Посвящаю пастырям и пасомым Астраханской епархии)   Неутомимый исследователь памятников древней письменности своего народа, маститый греческий ученый Иоанн Саккелион, состоящий ныне на скромной, но симпатичной сему труженику и подходящей его преклонному возрасту, должности хранителя рукописного отдела при национальной библиотеке Афинского университета, продолжает с замечательною энергиею дарить, и довольно часто, историческую науку своими ценными изданиями. Правда, его издания всегда по объему не велики, так как первоначально помещаются в каком нибудь из многочисленных ученых периодических изданий Афин, но они всегда обогащают историческую науку чем-нибудь новым, или же восполняют в ней существующие недочеты. Знаток патмосских рукописей, описание которых ожидалось учеными с живейшим интересом и ныне уже вышло в свет, и замечательный библиограф, г. Саккелион снабжает свои издания обширными и, по новости материала, весьма ценными примечаниями, благодаря чему его издания в глазах занимающихся греческими и византийскими древностями приобретают особенную ценность и значение. В настоящий раз мы намерены остановить внимание русских читателей на одном из его изданий, которое для нас, русских, не лишено и особенного значения, так как имеет непосредственное отношение к истории нашего отечества.
   В 1890 году, в Афинах, г. Саккелион выпустил в свет брошюру, которая заключает в себе несколько трактатов и писем графа Никифора Феотоки, бывшего архиепископа Астраханского (1786 — 1792 гг.). Личность графа Феотоки Никифора в одинаковой степени интересна, как его соотечественникам, так и нам, русским, потому что его педагогическая и ученая деятельность главным образом принадлежит востоку (до 1779 г.), а административная и публицистическая — России (с 1779 — 1792 гг.). He удивительно поэтому, что личность эта, для своего времени весьма замечательная, но не оцененная в литературе по достоинству, должна приковывать к себе внимание ученых Греции и России. Полная характеристика этого славного иерарха, ученого и великого оратора, еще не сделана, да и не своевременна, так как его многочисленные ученые труды, его проповеди и обширная корреспонденция еще не изданы в свет. На долю современных ученых выпадает, следовательно, скромная роль быть пока лишь издателями многочисленных трудов сего иерарха. Эту то скромную роль и взял на себя почтеннейший труженик И. Саккелион, издавший, как сказано выше, несколько его трактатов и писем. Самое видное и первое место занимает в этой брошюре превосходный и обширный трактат архиепископа Никифора «о молитве святых, когда, по учению боговдохновенного Писания и богоглаголивых апостол, Церковь апостольская Господа вашего Иисуса Христа стала считать святых ходатаями пред Богом», занимающий едва ли не половину всей брошюры (стр. 1—42). Непосредственно за ним следует не менее интересный и обширный трактат того же архиепископа в ответ на вопрос иеродиакона Кавсокаливита Неофита: «справедливы ли слова Писания: во всю землю изыде вещание их (Псалм. XVIII, 4) и т. д. и в другом месте: За упование отложенное вам на небесех, еже прежде слышасте в словеси истины благовествования, сущаго в вас, якоже и во всем мире, и есть плодоносно и растимо (Колосс. I, 5 — 6)», адресованный им в особом письме от 25 августа 1773 года, которое издателем предпослано в брошюре самому ответу архиепископа. Никифор Феотоки дает из Лейпцига в том же году октября 30 дня своему ученику ответ утвердительный. Здесь знаменитый иерарх российской Церкви обнаруживает не только глубокое знакомство с словом Божиим, но громадную эрудицию по наукам естественно-географическим. В его ответе цитуются путешествие по Сибири нашего путешественника Х?Ш столетия Крашенинникова немецкое путешествие по Камчатке Стеллера, итальянское «путешествие по свету» (Giro del mondo), изданное Иоанном Франциском Carreri в Неаполе в 1699 году. В последнем сочинении, между прочим, автор описал Мексику и другие местности нового материка и доказывает ту мысль, что христианство было известно в Америке раньше 1492 года, т. е. того времени, когда знаменитый Колумб сделал открытие этого материка. Доказательство свое он основывает на теории, хорошо ныне известной, о связи материков старого и нового в том месте, где ныне находится Берингов пролив, который образовался по причине действий вулканических подземных сил, разорвавших эти два когда-то соединенные материки. Народы, просвещенные светом Христовой веры, двигаясь на север, при этом соединении материков, легко могли переходить с одного материка на другой и заносить туда учение Христово и зачатки цивилизации, которую застали в Америке европейцы. Сводя таким образом поставленный вопрос к другому — о единстве рода человеческого, происшедшего от богосозданной четы Адама и Евы, преосвященный Никифор указывает на общность повсюду религиозных преданий, хотя и выражаемых далеко не в одинаковых внешних формах и т. д.
   Кроме указанных двух больших трактатов преосв. Никифора, г. Саккелион помещает три письма его к некоему другу Елевферию Михаиловичу Ларисскому. В первом письме (из Вены, 16 апреля 1774 г.) преосвященный Никифор объясняет значение слов Писания: Всяк бо огнем осолится, и всяка жертва солию осолится (Марк. IX:49); во втором (из Братислава от 8 сент. 1774 г.) — почему душа причастна телесной болезни и труду и почему апостол Павел говорит: Аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2 Коринф. IV:16) и, наконец, в третьем (из Москвы от 14 сентября 1793 года) он утешает своего друга в его глубокой скорби по скончавшемся брате Николае. Чтобы иметь ясное представление о характере этой дружеской переписки высокопреосвященного Астраханского Никифора, мы приведем здесь в переводе на русский язык его третье письмо, адресованное им упомянутому Елевферию уже в бытность его на покое в Москве в Даниловом монастыре. Письмо это сообщено г. Саккелиону образованнейшим Керкирским архиепископом Евстафием Вулисмою (имени которого посвящена издателем и самая брошюра), который в бытность свою архимандритом греческой Одесской церкви нашел его в рукописи, принадлежащей местному греческому училищу, и издал его в «Херсон. Епарх. Ведомостях» за 1875 г. № 11, стр. 355—358. Вот это замечательное письмо:
   «Наилюбезнейший мой, господин Елевферий, желаю тебе утешения, сходящего с небеси!
   «Горе мне! Ты оплакиваешь брата, второго отца и покровителя, а я благочестивого, честного и полезного людям друга. Но что мы плачем? Если мы оплакиваем его, то мы несправедливы, если же себя, то мы себялюбцы. Ибо он, поживши благочестно и боголюбезно, и хорошо напутствованный небесными средствами: покаянием, исповедью и общением Спасителя чрез божественную евхаристию, освободившись из этой юдоли плача и бесчисленных, разнообразных и ужаснейших скорбей в ней, радуется ныне радостию неизглаголанною, в возлюбленных селениях Господа (Псалм. 83, 1), обитая и сликовствуя праведникам и славословя трисвятою песнию непрестанно трисвятого Избавителя своего. Плакать же о таком его благополучии и блаженстве — очевидная и несомненная несправедливость. А мы, скорбящие по причине лишения от него помощи, заступления и прочих услуг и утешения, оказываемся чрезмерно самолюбивыми, любя нас самих выше его. Образец скорби об умерших дал нам всеславный Павел, говоря: не скорбите, яко же прочии не имущии упования (1 Фессалон. IV, 13), почему печаль допустил, но чрезмерную скорбь о нем воспретил. Упованием же здесь называется упование вечной жизни, лишение которой у неверующих вызывает безутешную и безмерную скорбь, мы же бедные, богатящиеся ею, плачем благоутешно и в меру, ибо убеждены, что веруяй в Мя (т. е. в Господа Иисуса), аще и умрет, оживет (Иоанн. XI, 25) и что умирающий не умер, но прешел (точно: прейдет) от смерти в живот (глав. V, 24). Итак, возлюбленный мой Елевферий, ты и я, как люди, поскорбели, теперь же, как верующие и послушные апостольской заповеди, отрем капли слез и наш ум и нашу заботу обратим на иное. Ты посвяти свою заботу и попечительность о доме возлюбленнейшего своего брата, будучи отцем его домашних, как он некогда был тебе, а я учрежу возлюбленному и милейшему блаженному другу моему Николаю помин и (принесу) недостойные свои молитвы, прося, чтобы Всещедрый учинил душу его в селениях праведных, во светлостях святых и в ликостояниях авгелов. Аминь.
   «Я кончаю, потому что снова навернулась у меня слеза. В другое же время я напишу тебе эпитафию, о которой ты просил меня, как только у тебя и у меня утишится боль печали, овладевшая нами.
   «Будь здоров в том в другом человеке (т. е. душею и телом), утешаемый и укрепляемый Господом Богом.
   «Из Москвы 1793 года, сентября 14 дня.
   «Милейшей мне честности твоей во Христе молитвенник Никифор, бывший (архиепископ) Астраханский»,
   Едва ли и нужно прибавлять, что настоящею небольшою брошюрою г. Саккелиона благодарные сыны свободной Эллады далеко не сделали еще всего, чтобы достодолжным образом осветить личность знаменитого иерарха и выдающегося ученого и тем самым воздать справедливый долг ему, как «предтече умственного и политического пробуждения греков», за ту горячую любовь к своей несчастной родине, которая одушевляла его на всех поприщах его разнообразной деятельности, где он ни находился в данную минуту своей не без терний прошедшей жизни. Рассмотренная нами брошюра не обнимает собою даже тех литературных и неизвестных еще в печати трудов сего великого архипастыря и его некоторой переписки с друзьями, которые перечислены Константином Сафою в его известном биографического и библиографического характера сочинении («Новоэллинская филология». Афины, 1868. Стран. 584), а между тем в рукописях, рассеянных по разным библиотекам и у частных лиц, найдется еще немало произведений плодовитого и талантливого пера высокопреосвященного Никифора Феотоки.
   Мы, русские, не должны довольствоваться тем, что нам станет известно об этом иерархе по изданиям греческих ученых, а в свою очередь, из благодарности к этой светлой личности великой екатерининской эпохи, обязаны самостоятельно потрудиться над изданием и изучением его некоторых литературных трудов, явившихся на русском языке и имевших значение только в нашем отечестве для нашей русской Церкви. Греция не знает об этих трудах своего лучшего сына и едва ли может интересоваться ими. Мы разумеем проповеднические литературные труды архиепископа Никифора, которые главным образом создались на служении его в России в сане архиепископа сначала Славянского, а потом Астраханского. Правда, многие из его бесед и слов на воскресные евангельские и апостольские чтения были впоследствии высокопреосвященным Никифором пересмотрены, переделаны и вошли в его известные нам «Кириакодромионы», изданные в Москве в 1796 и 1800 годах, но этими изданиями далеко не исчерпывался богатый материал его плодовитого ораторского таланта. Без всякого сомнения были, и есть на самом деле, такие слова и речи этого проповедника, которые никоим образом не могли войти в состав упомянутых, так сказать, безразличных сборников, предназначенных автором для назидательного чтения православного народа вообще без различия национальностей. В жизни архиепископа Никифора, исполненной постоянного труда, житейских невзгод и треволнений, было не мало поводов к произнесению слов и речей, имеющих исключительно автобиографический, или исторический характер. Вступление на паству, прощание с нею, открытие учебных заведений (как, напр., открытие Славянской семинарии) и назначения его на учебно-воспитательные должности и т. п., — все это не могло не волновать впечатлительную душу архипастыря, у которого его замечательный ораторский талант достигал в эти моменты душевных волнений наивысшего напряжения. Имея перед глазами образчики красноречия великого архипастыря Астраханской церкви в эти знаменательные моменты его жизни, мы нисколько не удивляемся, что современники сего архипастыря называли его «сладкоглаголивым писателем», из уст которого истекают «медоточные струи словес» (см. надгробные эпитафии, напечатанные в предисловии к «Ответам преосв. Никифора старообрядцам», стр. 5—6), и что на его поучения и беседы всегда стекалась масса народа, ободрительно действовавшая на оратора. Для примера мы познакомим наших читателей с неизданным еще в свет словом архиепископа Никифора Феотоки «на отшествие из епархии» (Астраханской), которое, по нашему мнению, представляет замечательный образчик красноречия нашего архипастыря и его выдающихся чисто литературных достоинств. Можно вообразить, какое сильное впечатление вынесли Астраханцы, расстававшиеся с любимым своим архипастырем, если и в чтении оно производит глубокое впечатление. Слово это заключает в себе немало и автобиографических черт проповедника.
   После тринадцатилетнего своего архипастырского служения (рукоположение в архиепископа Славянского состоялось 6 августа 1779 года) русской Церкви и пятилетнего управления (в Астрахань прибыл он 5 мая 1787 года, а указ об отставке издан 16 апреля 1792 года) в частности Астраханскою епархиею, архиепископ Никифор, уже шестидесятилетний старец, молодая жизнь которого, как мы сказали, была полна тревог, лишений и усидчивых трудов, чувствовал себя слабым и неспособным далее оставаться на кафедре. Астраханская епархия, при своей обширности и разнохарактерности своего населения, ставила и предъявляла запросы к своему архипастырю чрезвычайно сложные и разнообразные, удовлетворить которым для старца — архиепископа было делом не легким. Высокопреосвященный Никифор решился просить увольнения на покой по слабости здоровья, каковая просьба его была уважена с назначением ему пенсии в 1000 рублей и с указанием ему места жительства в Москве в Даниловом монастыре, который отдан был ему в управление. Последнее служение архиепископа Никифора происходило в кафедральном Успенском соборе 15 июня, при громадном стечении народа. В конце литургии он и произнес к оставляемой пастве свое следующее красноречивое

Слово на отшествие из епархии

   «Когда приспело время, в которое святый пророк Самуил, по причине своей старости, престал управлять народом, то не прежде хотел он разлучиться с ним, пока не вопросил всех: прямо-ли и праведно ли отправлял он свое звание, и пока все единодушно не воскликнули: никого ты не обидел; совершенное и святое было твое о нас попечение (1 Царств. глав. XII, 1—5). Возлюбленные мои христиане! Пришло ныне время, в которое и я, по причине уже не юных лет моих и слабости, уволен от попечения вечного вашего спасения; не хотел бы и я проститься с вами, разве по получении от вас того, что Самуил обрел от своего народа. Но позволительно ли мне просить от вас того, что просил он? Нет. Величайшая есть дерзость хотеть равнять себя со святым пророком Божиим. Чрез сие, может быть, подвергнул бы я себя опасности слышать справедливые противу себя обличения.
   «Бог свидетель, что я хотел и старался, да будут священницы мои, яко светильники горящии, просвещая божественным словом проповеди и святым добродетельным примером. Желал и просил я от Бога, да будут воины всегда сильные защитники отечества, народоправители — отцы народу, судии —исполнители правосудия и законов, купцы — обществу полезны, художники — прилежны и рачительны. Желал я, говорю, и старался, да будут все христиане мои согласны друг друга любящие, заповедей Божиих хранители и всех добродетелей — примером, да тако благополучны будут на земли и блаженными на небесех. Но дух бодр, плоть же немощна (Матф. XXVI:41). Хотел я, старался, но слово проповеди моей было слабо, пример жизни моей мрачен.
   «Вы же, — исповедую ныне в присутствии вашем, а после и в отсутствие ваше, пока буду жить, признавать не престану, — вы, говорю, толикую любовь, благорасположение, почтение и послушание являли ко мне, мужу иностранну, немощну, в языке вашем скудну, что я доброте вашей не могу довольно надивиться и хвалить.
   «Из сего толикого благодушия вашего и от какого либо моего попечения произшел ли какой-нибудь плод духовный, сего испытание не принадлежит до нынешнего времени, ибо ныне время вас благословить и последнее «простите» сказать.
   «Не прилично показалось мне говорить с вами так, как святый Самуил со своим народом, однако позволительно мне, прощаясь с вами, употребить слова божественного апостола Павла, коими прощался он с Ефесеями: и ныне се аз вем, яко к тому не узрите лица моего вы вси, в нихже проидох проповедуя царствие Божие (Деян. XX:25).
   «Пресвитеры честные, мои сослужители, и весь причет Церкви, благодатию Святого Духа чрез мои или другие руце посвященные, народоначальники Богом поставленные, все православные христиане, в пастве Астраханской обитающие, со всеми говорю, хотя и не все здесь присутствуют. Христиане мои, род избран, царское священие, язык свят, людие обновления (1 Петр. II:9), овцы мои возлюбленные, чада во Христе любезнейшие, все простите! Прости, стадо мое, и ты, престол мой, и ты, знаменитая церковь Астраханская, простите! Знаю я, что ни вы лица моего более не узрите, ни я вашего, ибо теперь должно разлучиться. Вы убо пощадите мои недостатки. Я ныне предаю вас, братие, Богови и слову благодати Его, могущему наздати и дати вам наследие во освященных всех (Деян. XX:32).
   «Но разлучаться отцу с любезными своими чадами воистину есть тягостно и прискорбно. Что убо хощете? Хощете ли, может быть, да сотворим плач велий? Хощете ли пасти на выю мою и, соединив слезы ваши с моими, облобызать меня, — как то сделали Ефесеи с божественным Павлом, когда он, прощаясь с ними, разлучался? Но почто сие? Для того ли, что друг друга увидим, если восхощем, но как и когда? — Послушайте.
   «Два суть крыла, коими летаем над мирскими лукавствами и возлетаем на небо. Сих крыл просил царствующий пророк. Кто даст ми, говорил он, криле, яко голубине, и полещу, и почию (Псал. LIV:7). Одно из сих крыл есть православная вера, а другое — истинная добродетель. Как птица, не имея другого крыла, никак летать не может, так и человек, не имеющий православной веры или наг добродетели, никак не будет превыше лукавства и никак не может возлетать к небесному покою.
   «Мы, по благодати Божией, одно из сих крыл, то есть совершеннейшую, святую, спасительную веру имеем, если же и другое, то есть истинную добродетель, снискать потщимся, тогда друг друга узрим. Но когда?
   «Егда Сам Господь в повелении, во гласе Архангелове и в трубе Божии снидет с небесе, и мертвии о Христе воскреснуть первее, потом же мы, живущии оставшии, купно с ними восхищени будем на облацех в сретение Господне на воздусе (1 Солун. IV, 16 и 17), тогда вы узрите мое лице, тогда и я вас увижу, святых, препрославленных, бессмертных и вечного спасения исполненных, и тако всегда с Господем будем (ст. 17). Единородный Сыне Божий, Господи неба и земли, Спасителю наш, Иисусе Христе, да будет тако. Аминь».
   Но помимо слов и речей, в роде только что приведенного слова «на отшествие из епархии», имеющего, кроме чисто ораторских и литературных достоинств, значение для характеристики личности проповедника, мы не должны оставлять без внимания и тех бесед и слов архиепископа Никифора Феотоки, которые произносились им на текст дневного евангельского чтения и даже, быть может, вошли потом в состав его «Кириакодромионов». Первоначальный вид подобных проповедей знаменитого архипастыря дает нам ясное представление о литературно-гомилетических приемах его, об ораторских манерах на церковной кафедре. Это с одной стороны. С другой — изложение проповедей архиепископа Никифора на славяно-русском языке, в знании которого он считал себя «немощным и скудным», обнаруживает пред нами и его борьбу с этим весьма немаловажным недостатком в деле апостольского его служения на кафедре. По ним мы составляем ясное понятие о литературных дарованиях его ближайшего помощника, при сочинении проповедей, иеромонаха Михаила, который переводил проповеди, диктуемые ему обычно на латинском языке, на славяно-русский язык, расставлял ударения над словами и выслушивал ревностно-преданного своему долгу архипастыря при его домашних экзерцициях в правильности произношения чуждых ему слов («Астр. Епарх. Вед.» 1878 г. № 51, стр. 787, прим.). Образчиком подобных проповедей может быть весьма хорошее неизданное слово высокопреосвященного Никифора в неделю Фомину, содержащееся в том же сборнике № 163, л. 50—54, нашего Церковно-Археологического Музея (выдержку из второй части этого слова мы привели выше в подстрочном примечании к слову его «на отшествие из епархии»). Подобных проповедей великого архипастыря, чуждого нам по крови, во присного по вере, было произнесено в период его тринадцатилетнего служения на епископской кафедре весьма много, так как он, по принятому им обычаю, не оставлял без проповеди ни единого своего богослужения, но только все эти проповеди рассеяны по разным сборникам, составленным почитателями его ораторского таланта. Рукописный сборник № 163 нашего Музея, из коего мы познакомились с двумя любопытными словами нашего архипастыря, составлял до поступления в Музей собственность одного из Астраханских иереев, любителя церковного красноречия. Таких сборников немало имеется у старых священников Астраханской епархии и в церковных библиотеках. Бесспорно, в этих сборниках найдутся и другие произведения пера сего архипастыря. Благодарная память к этому архипастырю на нас, русских людей, возлагает обязанность оживить в памяти потомства светлую личность архиепископа Никифора Феотоки и изданием его многочисленных плодов церковного витийства засвидетельствовать о той высокой ревности, с которою он служил русской Церкви на благо нашего народа.
   / Астраханские епархиальные ведомости. 1895. № 8. C. 235—244.

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).