Патрология. Период посленикейский (IV в.- первая половина V в.)

Период Посленикейский

Прекращение гонений и объявление христианства дозволенной религией сопровождались весьма важными последствиями для жизни христианской Церкви. В области древне-церковной литературы этот период свободного развития богословского творчества характеризуется обилием и богатством литературных произведений в восточных и западных церквах. Этот период называют золотым веком патристической литературы (творений святых отцов).

Верующее сознание развивалось и крепло в богословских спорах. Апостольское предание веры раскрывалось и опознавалось как благодатная премудрость, как высшее любомудрие (или философия), как разум истины и истина разума. Вырабатывался новый строй понятий. И не случайно древние святые отцы с таким вниманием и настойчивостью занимались терминологическими вопросами. Они старались отыскать и утвердить «богоприличные» слова, которые точно и твердо выражали бы и ограждали истины веры. Это не была забота о пустых словах. Слово есть одеяние мысли. И словесная точность выражает отчетливость и твердость мысленного видения и познания. Отеческое богословие и стремилось к отчетливости умозрительного исповедания, — к закреплению живого предания Церкви в гибких формах богословского мировоззрения. Эта богословская работа была не легкой.

Великие догматические споры били естественным продолжением предшествовавшей работы богословской мысли, а широкое и даже острое развитие их — внутренней необходимостью. Наступило время расцвета древне-церковного богословия: прочность внешнего положения Церкви давала возможность свободного и всестороннего развития, а борьба с ересями — материал для работы. Богословские труды этого времени остаются путеводными для всех поколений православного христианства. Великие творцы их, истинно питающие верующих церковным учением, получили преимущественное наименование «отцов Церкви». На результатах их богословской работы основывалась богословская мысль ближайшего периода, ими она живет и до настоящего времени, как бы исходя из того убеждения, что тогда были поставлены и разрешены все существенные вопросы, какие человечество может предъявить христианству.

Могучий дух Оригена продолжал оказывать сильное влияние на ход богословской мысли: многие богословы IV и V веков работали более или менее с духовным наследием Оригена, частью непосредственно примыкая к нему, частью становясь в оппозицию к его системе, но в то же время вдохновляясь его научными идеалами. Поэтому богословские направления IV и V вв. иногда определяются по такому или иному отношению их к Оригену.

Памятники церковной письменности посленикейского периода могут быть подразделены на два отдела: литературу тринитарных споров и литературу христологических и иконоборческих споров.

В данном курсе обращается внимание на патрологические творения эпохи тринитарных споров. Тринитарная проблема возникла в Церкви в связи с появлением ересей монархиан (антитринитариев) и арианства.

Монархиане находили неприемлемым для разума учение о Едином Боге в трех Лицах. Они утверждали единство Божие, а Божественные Лица признавали или различными силами, под которыми Божество проявляется в мире, или различными формами откровения Божества. Первые назывались динамистами, вторые — модалистами.

Представителем динамистов был антиохийский епископ Павел Самосатский, выразителем учения модалистов — Савелий, пресвитер Птолемаидский. Модалисты страдания Сына Божия на кресте приписывали Богу Отцу, поэтому они назывались также патрипассианами.

Но наибольшую смуту в церковную жизнь внесло арианство, которое, продолжая развитие монархианских мыслей, сделало из них логические выводы в отношении второго Лица Святой Троицы — Сына Божия. Предшественником арианской ереси явился антиохийский пресвитер Лукиан. В качестве учителя Антиохийской школы, следуя ее реалистическому уклону, он, хотя и признавал предвечное существование Сына Божия, но объявлял Его высшим творением Божиим, созданным из ничего. В школе Лукиана группировались будущие вожди арианства: Евсевий Никомидийский, Марий Халкидонский, Феогний Никейский, многие истроики называют также в их числе и Ария.

Будучи по направлению «антиохийцем», Арий поприщем своей деятельности избрал Александрию, где он был посвящен в сан пресвитера. Здесь он вступил в спор с епископом Александром и стал проповедовать о Сыне Божием, что Он не рождается от вечности из существа Бога Отца, а сотворен во времени. Хотя Он и является высшим творением Божиим, через Которого создан мир, но не равен и не совечен Отцу, и если называется Сыном, то не по существу, а по усыновлению.

Арий исходил в своих рассуждениях из понятия о Боге, как совершенном единстве, как о самозамкнутой монаде. И эта Божественная монада есть для него Бог Отец. Все иное, что действительно существует, чуждо Богу по сущности, имеет иную, свою собственную сущность. Завершенность Божественного бытия исключает всякую возможность, чтобы Бог сообщил или уделил Свою сущность кому-либо другому. Поэтому Слово или Сын Божий, как Ипостась, как действительно Сущий, безусловно и всецело чужероден и не подобен Отцу. Он получает Свое бытие от Отца и по воле Отца, как и прочие твари, — приходит в бытие, как посредник в творении, ради создания мира. Есть поэтому как бы некий «промежуток» между Отцом и Сыном, — и во всяком случае Сын не совечен Отцу… Иначе оказалось бы два «Безначальных», т. е. «два начала», — истина единобожия была бы отвергнута… Иначе сказать: «Было, когда не было», — когда не было Сына. Не было — и стал, пришел в бытие, возник. Это значит, что Сын — «из не — сущих» — «экс ук онтон» (ex ouk oniwn). Он есть «тварь», т. е. нечто происшедшее. И потому имеет «изменяемую» природу, как и все происшедшее. Божественная слава сообщается Ему как-то извне, — «по благодати». Впрочем, — по предведению будущего, — сразу и наперед (см.: св. Афанасий Великий. Творения. ТРЛ. 1: 406, 465–466; 2: 26–27, 186–187; 3: 109–110) и др.)[1].

Таково было в общих чертах учение Ария, насколько можно судить по сохранившимся фрагментам его сочинений и по свидетельствам его современников. Оно было в сущности отрицанием Троичности Божией.

Выступление Ария взволновало всю Церковь. Наиболее достойного противника и обличителя Арий встретил в лице св. Афанасия — восточного святого отца Церкви.

1. С целью сокращения сносок на творения св. отцов иногда приводятся лишь цифры, разделенные двоеточием. Цифры, стоящие перед двоеточием, означают том или часть, а после двоеточия — страницы. ^

А. ВОСТОЧНЫЕ СВЯТЫЕ ОТЦЫ

св.Афанасий Великий

Житие

Самые великие заслуги в деле утверждения христианской истины в борьбе с еретическими лжеучениями в IV в. имеет св. Афанасий, епископ Александрийский, именуемый Великим и отцом Православия.

Главным источником сведений о жизни св. Афанасия служат его собственные творения и, прежде всего, те, в которых он сам всенародно дает отчет о своей деятельности. Это: «Защитительное слово против ариан» (1: 287–398); «Защитительное слово пред царем Констанцием» (2: 41–76); «Защитительное слово, в котором св. Афанасий оправдывает свое бегство во время гонения, произведенного дуком Сирианом» (2: 76–98) и «Послание Афанасия к монахам повсюду пребывающим о том, что сделано арианами при Констанции (история ариан)» (2: 105–176). Похвальное слово св. Афанасию св. Григория Богослова (сл. 21; 2: 143–173) представляет собой панегирик с малым биографическим содержанием, как точно также и сохранившееся в фрагментах коптское Похвальное слово св. Афанасию.

Св. Афанасий родился в Александрии, в греческой семье в последние годы III в., вероятно, в 298 г. (у Г. В. Флоровского — в 293 г.). Источники не дают сведений о родителях св. Афанасия (точно неизвестно, были ли они христианами); весьма скупы они и на сообщения о детстве будущего учителя Церкви. Позднейшая слава св. Афанасия бросила свои лучи и на раннейшие годы жизни его; отсюда сказание, что св. Афанасий, будучи еще мальчиком, во время игр совершил правильное крещение над некоторыми из своих товарищей, так что епископ Александр, наблюдавший это издали, призвал его к себе и объявил крещение имеющим силу, а его родственникам советовал подготовить мальчика к церковному служению. Конечно, это повествование едва ли может быть серьезно обсуждаемо, так как, помимо удивительного решения епископа, оно наталкивается на хронологическое затруднение: епископ Александр занял Александрийскую кафедру после Ахиллы, в 312 г., когда Афанасий, даже при предположении позднейшей даты его рождения, уже не мог заниматься детскими играми.

В юности св. Афанасий был свидетелем Диоклетианова гонения.

На изучение светских наук, на общее образование он, по выражению св. Григория Богослова, употребил «немного времени». Однако, он был достаточно знаком с античной философией и, прежде всего, с неоплатонизмом. Главное внимание он обратил на изучение Свящ. Писания, которое знал до тонкости. Может быть, он изучал его в Александрийской дидаскалии. По выражению св. Григория Богослова, он знал все священные книги так, как другой не знает и одной из них. Неутомимым чтением творений святых отцов и церковных писателей предшествующего времени он развил в себе верное понимание глубочайших истин христианства. Рано св. Афанасий вступил в близкие личные отношения со св. Антонием Великим и др. подвижниками Египта и Ливии, что удостоверяется начальными словами жизнеописания св. Антония.

На благочестивого юношу обратил внимание Александрийский епископ Александр, который приблизил его, посвятил в диаконы и сделал своим секретарем. В этом звании св. Афанасий сопровождал своего епископа на I-й Вселенский Собор.

В 328 г. по смерти еп. Александра св. Афанасий, несмотря на свою молодость, был избран епископом Александрии. Как произошло его избрание, трудно ясно представить, ввиду разногласия в сообщениях древних авторов. Противники св. Афанасия утверждали, что он был избран меньшинством: будто по кончине еп. Александра только некоторые (немногие) напомнили о св. Афанасии, и он был рукоположен шестью или семью епископами тайно, в сокровенном месте. Но по свидетельству 359 египетских епископов, собравшихся на соборе, выраженному ими в окружном послании (приведенном в апологии против ариан), при избрании св. Афанасия было проявлено полное единодушие как епископов, так и всей церковной провинции: «Ничего не было сказано против Афанасия…, говорили же о нем все прекрасное, называя его рачительным, благоговейным христианином, одним из подвижников и поистине епископом» (I: 295). Очевидно, указание на неправильность при избрании св. Афанасия было одним из приемов борьбы с ним его противников ариан. Избрание его было правильное. Но само собой понятно, что св. Афанасий не получил голосов сторонников ариан, мелетиан и др. схизматиков. С этого времени судьба Православия почти отождествляется с судьбой св. Афанасия, явившегося несокрушимым оплотом Православия в самый критический для него период арианских смут, когда арианство грозило подавить Православие силой и выставляло себя представителем всего Востока. Так как св. Афанасий был наиболее сильным противником и обличителем ариан, то на него обрушилась вся ярость этих еретиков. За свое долголетнее епископское служение св. Афанасий подвергался пятикратному изгнанию из Александрии — первому (335–337, — находился в Трире) при св. Константине Великом, второму (339–346, — был в Риме) и третьему (356–362, — пребывал в Фиваидской пустыне среди иноков) при Констанции, четвертому (362–364, — был в Фиваиде) при Юлиане и пятому (365–366, — вблизи Александрии) при Валенте. Посвященный в епископский сан в возрасте 30 лет, он мирно скончался в Александрии 2 мая 373 г., пройдя тяжелый путь непрерывных преследований и страданий. Незадолго до своей кончины он рукоположил преемником себе епископа Петра.

Великий александрийский учитель оставался до конца жизни защитником никейского исповедания и почитаемым вождем православных Востока. Он восстал против стремления заменить никейский Символ исповеданием, составленным в Аримине (ныне Римини), созвал собор в 368 или 369 г. и написал «Послание к епископам африканским». По его настоянию Римский епископ Дамас, после низложения защитников Ария Валента и Урсакия, выступил против арианина Медиоланского епископа Авксентия. К нему с доверием и почтением обращался св. Василий Великий, когда решил войти в общение с Западом в целях утверждения православия на Востоке. Св. Афанасий, со своей стороны, относился к св. Василию с почтением и любовью и писал в защиту его послание к монахам, которые соблазнялись его благоразумной осторожностью.

С того времени, когда св. Григорий Назианзен произнес в память его свое славное похвальное слово (сл. 21) и св. Василий Великий обращался к нему, как к «Самуилу Церкви», созерцающему «умом своим… где что ни делается» (п. 78, ч. VI, с. 181–182), св. Афанасий стал лицом безусловного благоговения со стороны христиан.

Это был человек глубоко религиозного духа. Вера вдохновляла и озаряла всю его жизнь. Главным свойством его ума была подвижность, его деятельности — умеренность, его характера — мужество, его религии — верность. Он был, как говорит св. Григорий, разнообразен в своих способах, единичен в своих целях. Его энергия возбуждала даже беспечных, и его уравновешенная мудрость сдерживала склонных к излишеству. Для заблуждения он был не только как бы мечом, но также и как бы очищающей веялкой. Его влияние было не только подобно ударам победителя, но также и подобно дыханию животворящего духа (сл. 21).

Мощи св. Афанасия находятся в одном из католических храмов г. Венеции.

Творения

Св. Афанасий Александрийский совершал великое служение на пользу Церкви не только неустанной борьбой за истину Православия в течение всего продолжительного епископства, которое доставило ему почитание и благоговейное изумление как современников, так и последующих поколений всего христианского мира, но и своими многочисленными литературными трудами. Само собой понятно, что столь бурная жизнь с ее постоянными тревогами, кознями врагов, преследованиями, неоднократным бегством, ссылками в отдаленные страны не благоприятствовала планомерной и сосредоточенной богословско-литературной деятельности; она вынуждала св. Афанасия жить практически-церковными интересами времени и пользоваться научным богословским и философским элементом только в той мере, в какой он был полезен для его ближайших задач. Поэтому почти все значительнейшие творения св. Афанасия стоят в связи с обстоятельствами современной жизни Церкви и личной судьбы святителя.

Творения св. Афанасия испытали общую судьбу литературных памятников древности. Ни сам св. Афанасий не составил списка своих произведений, ни из последующих историков никто не ставил целью перечислить все творения великого отца Церкви. Поэтому в настоящее время мы лишены возможности точно сказать, сколько произведений и какие именно написаны св. Афанасием. Главным источником сведений о творениях св. Афанасия служат надписания в рукописных собраниях их; но, с одной стороны, не все написанное св. Афанасием могло попасть в сборники или удержать имя своего автора, а, с другой стороны, что в данном случае, кажется, имеет преимущественное значение, — именем св. Афанасия по неведению, а иногда и умышленно (аполлинаристами), могли быть надписаны не принадлежащие ему произведения. Наконец, пострадала чистота и верность в передаче текста. Люцифериане, аполлинаристы, несториане искажали текст подлинных произведений св. Афанасия. Поэтому когда появились печатные издания творений св. Афанасия, то сразу же выяснилась необходимость и критического исследования их, и, прежде всего, в отношении к вопросу о подлинности, которое продолжается еще и до настоящего времени.

Лучшее греческое издание творений св. Афанасия принадлежит бенедиктинцам. Оно подготовлено было Мараном, издателем творений св. Василия Великого, но выполнено и закончено Монфоконом (XVII–XVIII вв.) — одним из замечательнейших представителей мавронианской конгрегации. Монфокон приложил все усилия к тому, чтобы придать тексту творений св. Афанасия образцовый вид: он воспользовался всеми прежними изданиями, изучил все рукописи, заключающие творения св. Афанасия, какие могли ему доставить книгохранилища Европы. Вышедшее под руководством его собрание творений св. Афанасия содержит все, что сохранилось с именем этого отца на греческом и латинском языках. Следовательно, все сочинения, какие существуют или находятся в обращении под его именем, не одни только подлинные, но и подложные. Все сочинения, дошедшие под именем св. Афанасия, даны в тщательно обработанной и строго упорядоченной форме; они разделены на три группы: подлинные, сомнительные и подложные, причем, в обоснование этого деления приводятся исторические, филологические и палеографические данные. Кроме обстоятельной биографии св. Афанасия издание снабжено рядом указателей и множеством историко-критических замечаний. Монфокон продолжал свои работы над исследованием творений св. Афанасия и по выходе в свет этого издания. Он открыл еще несколько фрагментов утраченных произведений св. Афанасия, которые и напечатал в своих изданиях. Эти вновь открытие произведения внесены во второе издание творений св. Афанасия в 1777 году в Падуе (три тома в 4-х книгах). Последнее издание с некоторыми дополнениями и в измененном отчасти порядке перепечатано в Патрологии Миня, где оно занимает XXV–XXVIII тома в греческой серии (выпущены в 1857 г.). В Парижском издании (1947–1958 гг.) серии «Христианские источники» творения св. Афанасия занимают 15, 18 и 56 тома. Это издание замечательно тем, что каждому сочинению предшествует научное введение.

На русский язык собрание творений св. Афанасия переведено Московской Духовной Академией (первое издание в 1851–1854 гг. и второе издание с дополнениями в 1902–1903 гг. — четыре тома). В основу перевода положен текст Монфоконовского издания с позднейшими дополнениями к нему. Переведены только те творения, подлинность которых удостоверяется более или менее надежно. Первоначальный перевод произведен был под редакцией проф. П.С. Делицына, известного своей опытностью в переводах. Русский перевод отличается точностью и ясностью.

Творения св. Афанасия принято делить на следующие группы:

1. Апологетические сочинения, к которым относятся два его юношеских произведения: «Слово на язычников» (I: 125–191) и «Слово о воплощении Бога-Слова…» (I: 191–264). Оба произведения представляют, собственно, две части одной апологии христианства. На это прямо указывает начало «Слова о воплощении Бога-Слова»: «В предыдущем слове, из многого взяв немногое, но в достаточной мере, рассуждали мы о заблуждении язычников касательно идолов, о суеверии их…» и т. д. (§ 1); здесь же автор неоднократно ссылается на «Слово» против эллинов, как на стоявшее со вторым «Словом» в неразрывной связи: «Как говорено было в предыдущем слове…» (§ 11). «Слово на язычников» начинается обещанием предложить немногое о вере Христовой; но об этом речь идет только в «Слове о воплощении», следовательно, и по первоначальному замыслу оба произведения в своем содержании должны были представлять нечто единое.

В первом произведении доказывается ложь и ничтожность язычества и намечается путь восхождения к истинному познанию Бога и Слова от самонаблюдения и созерцания внешнего мира в его гармонии и красоте.

В первой части (§§ 2–29) автор опровергает идолопоклонство, источник которого видит в грехе человека, отвратившем его от Бога истинного к чувственному миру, и подробно, всесторонне доказывает противоречие идолослужения здравому смыслу. Вторая часть (§§ 30–47) выясняет, что один есть Бог, Которого почитает христианская религия. К истине Его бытия приводит прежде всего изучение человеческой души, которая есть образ Бога, одарена разумом и бессмертна (§§ 30–34), а также — наблюдение видимого мира, созерцание удивительного порядка и согласия во вселенной (§§ 35–39).

Далее доказывается, что Творец и Управитель вселенной есть Сам Божественный Логос, и изображается природа Логоса, Его деятельность в сохранении и управлении миром, всемогущество, благость и мудрость (§§ 40–47).

В «Слове о воплощении Бога-Слова» автор показывает в воплощении исправление и восстановление первоначального дела, разрушенного грехом; чтобы возвратить человеку жизненное начало и знание единого Бога, Слово воплотилось, умерло и воскресло. Он утверждает, что воплощение было необходимо, возможно и достойно Бога. В первой части (§§ 1–32) дается разъяснение причины, почему Тот, Кто по природе Своей бестелесен и есть Божественное Слово, по милосердию и благости Отца, ради нашего спасения, явился в человеческой плоти. Во второй части (§§ 33–57) автор защищает догмат воплощения против нападок иудеев и язычников. На основании чудесного распространения и действия христианства, в которых обнаруживается не человеческая, а по истине Божественная сила, доказывает Божественное достоинство Спасителя и Божественное происхождение христианской религии (§§ 46–55). В заключение увещает читателя самому читать Писание, чтобы узнать более полные и ясные подробности того, что сказано автором, но предупреждает, что для правильного понимания их необходимо вести жизнь, подобную жизни тех, которые написали священные книги; увещает также читать и богодухновенных учителей, знавших Писание и соделавшихся свидетелями Божества Христова.

Оба произведения написаны в Египте около 320 г. и, прежде всего, для египтян.

Ранним происхождением обоих произведений — т. е. когда св. Афанасий был еще сравнительно молодым, не был еще епископом александрийской Церкви и не был вовлечен в борьбу за чистоту и целость православного учения, которой потом он отдал все свои силы и время, — объясняются особенности их. Недавно закончив свое образование, св. Афанасий, естественно, в первых своих произведениях, предназначенных для язычников, применяет свои познания в философии Платона, а также и в других философских системах, в наблюдениях над законами природы, в произведениях Гомера и облекает свои мысли в школьно-риторическую форму, чего не наблюдается в его позднейших произведениях. Позднее он отдается всецело практической деятельности и не имеет уже времени для изучения природы и для риторического построения своих произведений, для научных занятий Гомером, Платоном и Гераклитом. Кроме того борьба с Арием и арианами велась не на философской почве.

2. Догматические сочинения, направленные к опровержению арианства:

а) Четыре слова против ариан (2 части). Они написаны, вероятно, во время третьего изгнания. В первых двух словах излагается никейское учение о Сыне Божием, в третьем рассматриваются тексты Свящ. Писания, которые приводились арианами в свою пользу, и те, которыми обосновывалось православное учение; в четвертом слове, которое признается сомнительным, излагается учение о личных свойствах Сына Божия, о взаимном отношении Отца и Сына.

В последнее время резко поставлен вопрос относительно четвертого слова: отрицают не только его связь с первыми тремя, но и принадлежность св. Афанасию. В доказательство того, что так называемое четвертое слово первоначально не было соединено с остальными, указывают, прежде всего, на то, что четвертого слова в некоторых рукописях, содержащих первые три, нет, а в некоторых к третьему слову примыкают другие произведения. Кроме того и по своему содержанию четвертое слово не требуется тремя первыми, а скорее, исключается ими: в нем автор излагает отчасти уже то, о чем речь была в первых словах. Но, с другой стороны, происхождение слова от св. Афанасия поддерживается многими параллелями в мыслях между 3-м и 4-м словами. Достоинства слов против ариан признавали и современники св. Афанасия — ими руководились в своих трудах св. Василий Великий и св. Григорий Богослов.

б) Четыре послания к Серапиону, еп. Тмуйсскому (3 ч.). Написание их относят также к 3-ей ссылке. В них доказывается единосущие Сына Божия и, главным образом, Духа Святого.

Поводом к написанию послужило письмо Серапиона, в котором он сообщал св. Афанасию, что «некоторые, хотя отступили от ариан за хулу их на Сына Божия, однако же неправо мыслят о Святом Духе и утверждают, будто бы Дух Святой не только есть тварь, но даже один из служебных духов и единственно степенью отличается от ангелов» (I, 1). Св. Афанасий называет этих еретиков «тропики», потому что они стремились отыскать метафоры и образы («тропы»), а не прямую речь во всех тех местах Свящ. Писания, которыми православные доказывали Божество Святого Духа. Первое послание подробно излагает учение о Божестве Святого Духа, раскрывая учение о Нем Свящ. Писания и церковного предания и доказывая связь нового заблуждения с арианством. На просьбу Серапиона более кратко изложить учение о Святом Духе, чтобы удобнее было давать советы вопрошающим о вере и отклонять заблуждения, св. Афанасий ответил двумя посланиями, причем, учению о Святом Духе предпослал (во втором послании) краткое изложение учения о Божестве Слова на том основании, что, имея правильное ведение о Сыне, можно приобрести доброе ведение и о Духе: «Ибо какое свойство познали мы у Сына со Отцем, то же свойство, как найдем, и Дух имеет с Сыном» (III, 1). В третьем послании кратко излагается учение о Божестве Святого Духа.

4-е послание дает ответ на новые возражения еретиков относительно Святого Духа, которые иронически говорили: «Если Дух Святой не тварь, то не следует ли, что Он — Сын и два есть Брата — Слово и Дух»; или «Если Дух от Сына приемлем и Сыном подается, то не следует ли, что Отец есть дед, а Дух — внук Его» (IV, 1). Св. Афанасий высказывает желание, чтобы в учении о непостижимой для человеческого ума тайне Святой Троицы сохранялось непоколебимо то, чему учит Свящ. Писание и преданная Церкви вера, без примешивания человеческих догадок и выводов.

в) «О явлении во плоти Бога Слова и против ариан» (ч. 3). Написание относят к тому же времени; — принадлежит к группе сомнительной подлинности.

В произведении речь ведется о многих догматических истинах: о рождении Бога-Сына по плоти без отца от Девы Марии Богородицы, о спасительных для человека следствиях Его воплощения, жизни и страданий, об евхаристии, как истинном Теле Господа и пр.

г) Три сочинения с кратким изложением веры:

«Послание к императору Иовиану» о вере (ч. 3). В нем св. Афанасий убеждает Иовиана держаться, как правила православия, символа никейского, подтвержденного всеми поместными Церквами, излагает самый символ, заканчивая исповеданием Божества Святого Духа и Единосущной Троицы. Послание написано от имени Александрийского собора 363 г. в ответ на просьбу нового императора Иовиана.

«Изложение веры» (ч. 1) — символ, в котором изложена и изъяснена кафолическая вера в Святую Троицу и в воплощение. До последнего времени принадлежность его св. Афанасию не подвергалась сомнению, но теперь уже не находят возможным помещать среди бесспорно подлинных произведений Александрийского святителя. Единственным свидетелем из древних церковных писателей можно признать Факунда Гермианского, который в XI книге своего сочинения «В защиту трех глав» говорит об «Изложении символа» св. Афанасия. Впрочем этой недостаточности исторических свидетельств придают мало значения, больше внимания останавливают на самом содержании «Изложения веры», в котором находят много особенностей, делающих сомнительным или даже невозможным происхождение его от св. Афанасия. Фактически рассматриваемое сочинение представляет не символ, а только объяснение его, но положенный в основу его символ текстуально вошел в объяснение и его можно выделить. Получаемый таким образом символ не тождествен ни с одним из древних вероизложений; следовательно, он составлен самим автором объяснения. Здесь прежде всего ставится вопрос: вероятно ли, чтобы св. Афанасий, неутомимый борец за никейский символ, мог допустить составление собственного, или же пользование таким символом, который отличается от никейского символа? Не касаясь конкретных особенностей символа, можно заметить, что в богословии как символа, так и изъяснении его, находят явные черты Антиохийского направления. Поэтому теперь считают необходимым помещать «Изложение веры» по меньшей мере среди «сомнительных» творений св. Афанасия.

«Слово пространнейшее о вере» (ч. 4) — в первый раз опубликовано Монфоконом, который открыл его в рукописи X века. Издание этого произведения Монфокон сопровождал живейшим выражением радости, что вновь найдено превосходное творение Афанасия против ариан и др. современных св. Афанасию еретиков. В произведении раскрывается учение о Божестве воплотившегося Слова и отношении его к человеческой природе; потом дается большое число текстов Свящ. Писания, указывающих как на человеческую, так и на Божественную природу во Христе. Большинство исследователей признают подлинность «Слова», как и «Изложения веры», с которым оно внутренне связано. Но тщательный анализ «Слова пространнейшего о вере» приводит к весьма любопытным данным относительно характера его, а именно: отдельные его главы почти дословно заимствованы из «Слова о воплощении» и «Изложения веры», что возбуждает сомнения относительно принадлежности его св. Афанасию. Возможно, что св. Афанасий надписал «Большое слово о вере», но оно в подлинном своем виде не сохранилось. В настоящее время мы располагаем переработкой его, которая также дошла до нас в отрывках и, может быть, с искажениями, но, во всяком случае, с дополнениями из других источников, и, в частности, из произведений самого св. Афанасия. Реконструкция первоначального произведения представляется невозможной.

д) На слова: «Вся Мне предана суть Отцем Моим…» (ч. 1). Здесь дается истолкование этого изречения в православном понимании, которое извращалось арианами. Против евсевиан автор приводит другие слова Господа: «Вся, елика имать Отец, Моя суть» (Ин. 16,15). Написано в 343 г.

е) Три послания: а) к Эпиктету, епископу Коринфскому, б) к Аделфию Исповеднику, в) к Максиму Философу (ч. 3) — трактуют о христологической проблеме и выясняют взаимоотношения во Христе Божественной и человеческой природ. Написание посланий относится, как полагают, к 371 г.

В послании к Эпиктету отцы Халкидонского собора признали выражение собственного убеждения.

ж) Две книги против Аполлинария (ч. 3). Книга первая «О воплощении Господа нашего Иисуса Христа»; книга вторая «О спасительном пришествии Христовом» дают настойчивое и подробное опровержение заблуждений аполлинаристов, без упоминания имени Аполлинария, причем, особенно ясно защищается целостность человеческой природы во Христе. Автор книг подробно излагает и защищает существенные пункты церковной христологии, например, учение о двойстве естеств в Иисусе Христе, об ипостасном их соединении, о необходимости для дела искупления полной человеческой души во Христе, о принятии Им от Девы Марии истинного человеческого тела, о законности Божеского поклонения, воздаваемого христианами Сыну Человеческому и т. п.

Две книги — не две части одного произведения, а два самостоятельных трактата, но вторая сохранилась, по-видимому, не в полном объеме. Большая часть исследователей отрицает или, по крайней мере, считает сомнительной принадлежность этих книг св. Афанасию. Главные возражения против подлинности следующие: а) свидетельства о принадлежности книг против Аполлинария начинаются только с VI в.; б) различия в языке подлинных произведений св. Афанасия и двух книг против Аполлинария. Однако, противники подлинности оговариваются, что это различие не кажется столь сильным, пока признается подлинным 4-е слово против ариан, а также «Изложение веры», «Слово пространнейшее о вере», «О явлении во плоти Бога Слова и против ариан», язык которых уклоняется от языка подлинных произведений св. Афанасия. в) Противники подлинности готовы согласиться с защитниками, что идейное содержание, основная тенденция, существенные мысли в целом и частности — насквозь Афанасиевы, что против аполлинарианства в качестве сильнейшего аргумента выставлена та идея, которой св. Афанасий поразил арианство, а именно, что в лице и жизни Богочеловека в принципе совершилось обожение человеческой природы во всех ее жизненных моментах, и что эта идея, ради которой он жил, работал, боролся, страдал — в книгах против Аполлинария проведена с самой широкой последовательностью. Но именно то, что основная идея св. Афанасия проведена здесь с большой резкостью, и вызывает подозрение.

По всем этим основаниям утверждают, что две книги против Аполлинария не могли быть написаны св. Афанасием, и признают весьма вероятным, что они происходят от александрийца, который обязан основными воззрениями и некоторыми частностями св. Афанасию: таким образом легче объясняется и сходство, и уклонения. Но, как видно, сила приводимых против подлинности произведения возражений не настолько безусловна, чтобы вопрос о нем можно было считать окончательно решенным, — подлинность книг Аполлинария имеет и защитников.

3. Историко-полемические сочинения, в которых св. Афанасий оправдывает свои действия или описывает поведение ариан. К первым относятся:

а) Апология («защитительное слово») против ариан (ч. 1), — в которой собраны документы, освещающие дело св. Афанасия из времен первого и второго изгнания. Эта важного исторического значения для дела св. Афанасия работа написана по возвращении из второго изгнания в 350 г.

б) Апология к императору Констанцию («Защитительное слово пред царем Констанцием» — ч. 2) имела целью опровергнуть те обвинения, какие выставлены врагами св. Афанасия перед императором Констанцием и которые привели к третьему изгнанию св. Афанасия, а именно: что он а) во время частых посещений и бесед с Констансом возбуждал его против Констанция и старался поселить между братьями вражду, б) посылал узурпатору Магненцию письма, чтобы снискать его расположение, в) в великой александрийской церкви, построенной на средства Констанция, когда постройка еще не была окончена и храм не был освящен, он допустил совершение торжественного богослужения и г) получив приказание от Констанция отправиться в Италию, куда император намерен был прибыть, св. Афанасий не повиновался.

С этой частью апологии св. Афанасий направился было к Констанцию, чтобы лично защищать свое дело, — он не был убежден в том, что император так предан арианству, и думал, что ариане позволяют себе многое без его ведома. Но на пути он получил такие дурные сведения о намерениях и деяниях императора Констанция, что вполне убедился в немыслимости личной защиты своего дела. Он вновь укрылся в пустыне и дополнил свою апологию изложением фактов, которые первоначально представлялись ему невероятными (ссылка Либерия, Осии, Павлина Трирского, Дионисия Миланского, Евсевия Верчельского, Люцифера Каларисского и др. за отказ подписать осуждение св. Афанасия, и насильственные меры Констанция, которыми остальные западные епископы вынуждены были к этой подписи.

Апология отличается спокойным тоном, полным достоинства, и силой аргументации. По стилю — это одно из лучших произведений св. Афанасия. «Оно, — говорит архиеп. Филарет, — самое лучшее сочинение и по слогу, но особенно важно потому, что в лице Афанасия представляет нам величественную картину праведника-пастыря, спокойного среди волн, воздвигнутых клеветой мира, — и верно понимающего свое служение» (т. II, с. 61). В конце апологии к Констанцию св. Афанасий защищается по поводу насмешливого выражения императора (гл. 30), что он бежал из Александрии по трусости. Вскоре этому вопросу он посвятил целое сочинение.

в) Апология о своем бегстве («Защитительное слово, в котором св. Афанасий оправдывает бегство свое во время гонения, произведенного дуком Сирианом» — ч. 2). Св. Афанасий бежал пред наемниками; его враги не приминули воспользоваться случаем обесславить его, доказывая, что он из трусости бросил свою паству, когда она подверглась особым бедствиям. Ответом на эти обвинения была апология, пользовавшаяся большим уважением у древних писателей и по языку и по стилю почти не уступающая предшествующей. Св. Афанасий с достоинством разоблачает истинные чувства своих обвинителей, доказывает, что в известных обстоятельствах человеку не только дозволительно, но прямо обязательно бегством обеспечить себе жизнь и безопасность и противопоставляет им учение Христа, Его пример, примеры пророков и апостолов; потом, переходя в наступление, он с силой изображает дикую ярость своих преследователей и их печальные подвиги, и описывает обстоятельства своего бегства, совершившегося при помощи Божией. Эта апология составлена, вероятно, в конце 357 г.

О действиях ариан св. Афанасий говорит в следующих сочинениях:

а) Послание к монахам или история ариан — 335–357 гг. (ч. 2).

б) «К епископам Египта и Ливии окружное послание против ариан» — в 356 г. (ч. 2).

в) «Окружное послание» (ч. 1), написанное скоро после вторжения Георгия Каппадокийского — в 339 г.

г) Послание о постановлениях Никейсого собора (ч. 1) и Послание о мнениях Дионисия Александрийсого (ч. 1). — Написаны в 350–354 гг.

д) Послание к Серапиону об обстоятельствах кончины Ария — в 358 г. (ч. 2).

е) «Послание о соборах, бывших в Аримине Италийском и в Селевкии Исаврийской» — 359 г. (ч. 3).

ж) «Свиток к Антиохийцам» (ч.3) и Послание к Руфиниану (ч. 3. См. и книгу Правил, с. 306–308) — трактуют о постановлениях Александрийского собора 362 г. относительно условий принятия в Церковь ариан.

з) «Послание к епископам африканским» (ч. 3) — это соборное послание, написанное от лица 90 епископов Египта и Ливии, с целью предостеречь епископов западной Африки против интриг омиев, которые ничего не хотели знать об усии и ипостасис и стремились заменить никейское исповедание ариминийским. Вопреки этому св. Афанасий оттеняет совершенную достаточность Никейского символа и увещает твердо держаться его, причем, сообщает сведения о Никейском соборе и Ариминском. Так как послание упоминает о Римском соборе, вывшем под председательством Дамаса, на котором были осуждены Урсакий и Валент (гл. 10), а также и другие соборы, то составление его относят к 369 или 370 гг.

4. Экзегетические сочинения. В древности было известно много экзегетических творений св. Афанасия. До настоящего времени сохранились только отрывки из толкования на псалмы, на Евангелия Матфея и Луки, — в катенах (ч. 4). Комментарий св. Афанасия имеет александрийский характер с преобладанием нравственных мотивов. В послании к Марцеллину «Об истолковании псалмов» св. Афанасий устанавливает общий взгляд на ветхозаветное Писание. Оно писано единым Духом и писано о Спасителе. Псалмы имеют некую особую и преимущественную благодать, в них совмещаются закон и пророки, и вместе с тем они написаны о каждом из нас, — в пример и назидание (ч. 4). Послание к Марцеллину заключает в себе живое изображение достоинства псалмов, их разделение, отношение их к состояниям души, наконец, наставление, как петь псалмы. В кратком, но превосходном обозрении псалмов — «Предуведомление о псалмах» (ч. 4) — говорится о составе и писателе книги псалмов, по руководству экзаплов. В каком уважении было у древних первое из этих сочинений, видно из того, что оно написано перед книгой псалмов в древнейшем Александрийском списке Библии (IV век) и встречается едва ли не во всех древних списках Псалтири.

Псалмы составляли любимое чтение св. Афанасия.

5. Аскетические сочинения. К ним относятся:

а) «Житие преп. отца нашего Антония, описанное св. Афанасием в послании к инокам, пребывающим в чужих странах» (ч.3), — вероятно, к западным монахам Италии и Галии в ответ на выраженное ими желание узнать, как блаженный Антоний начал аскетические подвиги, кем он раньше был, как он окончил свою жизнь и верны ли распространенные сказания о нем. Св. Афанасий с юных лет лично знал св. Антония и стоял близко к нему, поэтому мог писать на основании собственных воспоминаний. Однако он не дает жизнеописания, а показывает в патриархе отшельников образец христианского совершенства, кратко излагает его аскетическое учение и повествует о его борьбе с демонами. Св. Григорий Богослов говорит, что св. Афанасий, описывая деяния божественного Антония, обнародовал в форме истории правила религиозной жизни (сл. 21). Блаж. Августин свидетельствует о себе, что это жизнеописание весьма много способствовало его обращению от рассеянной жизни (Исповедь, кн. 8, гл. 6, с. 197–200). Св. Иоанн Златоуст советует читать жизнь Антония каждому, какого бы состояния ни был (беседа 8-я на Мф., т. 7, с. 88–89). Это произведение имело большой успех, распространило идеи египетского монашества на Востоке и на Западе. Временем составления его одни считают 357 г. (3-е изгнание); другие относят его к 365 г. Еще при жизни св. Афанасия житие переведено было (собственно переработано) пресвитером Евагрием, бывшим впоследствии епископом Антиохийским, на латинский язык, и неизвестным — на сирийский. Как на Востоке, так и на Западе произведение оказало сильное влияние на христиански-аскетическую жизнь, вызвав настоящий энтузиазм к ней. О принадлежности этого произведения св. Афанасию говорят: св. Василий Великий, Григорий Богослов, Ефрем Сирин, блаж. Иероним и др. церковные писатели. Но несмотря на многочисленные свидетельства предания, подлинность и даже достоверность содержания «Жития» подвергались нападкам. Причем совершенно отвергался исторический характер его: в нем видели тенденциозное произведение уже сложившегося монашества. Но другие исследователи как католические, так и протестантские, не менее энергично защищали подлинность «Жития». Содержание и способ изложения говорят за св. Афанасия. Учение о вере и ее действиях, о демонах, о методах борьбы с арианами, формулы, цитации библейских книг и пр. обнаруживают теснейшее родство с произведениями св. Афанасия. И в настоящее время утверждают, что только тенденциозная критика может сомневаться в подлинности «Жития преп. Антония».

б) «Письмо к Драконтию» (ч.2) — настоятелю монастыря, скрывшемуся в пустыне от назначения его в епископа, — заключает в себе увещание — не скрывать талантов во вред своему спасению, дорожить надеждами братии и важностью предназначаемого сана, твердо помнить, что как на кафедре епископской можно быть иноком, так и в пустыне можно остаться только с именем инока. Ободренный таким образом избранный епископ принял бремя управления и скоро имел случай сделаться исповедником веры. — Послание написано перед Пасхой 354 — или 355 г.

6. Пасхальные или «праздничные послания» (ч.3). Это — пастырские послания к церквам и монастырям Александрийского святителя, писанные в скором времени после праздника Богоявления. Издавна существовал обычай, вновь подтвержденный Никейским собором, в силу которого Александрийские епископы писали пасхальные послания с оповещением времени поста и Пасхи с соответствующими увещаниями. Св. Афанасий, даже когда находился в изгнании, старался, насколько было возможно, быть верным этому обычаю. Скоро после его кончины лица, близкие к Александрийскому Святителю, соединили их в собрание. От греческого текста посланий св. Афанасия и копсткого перевода их сохранились только отдельные отрывки. Но в 1842 и 1847 гг. в Нитрийском монастыре Богоматери найден сирийский перевод 13-ти пасхальных посланий. Этот сирийский перевод предварен предисловием или индексом, обнимающим все время епископства св. Афанасия; он указывает для каждого года время празднования Пасхи, консулов, префекта Египта и главные события, относящиеся к жизни Святителя. Эта сирийская хроника вместе с другой хроникой, опубликованной в 1738 г., и обозначаемой обыкновенно «Историей без начала», а также и с пасхальными посланиями, составляют документы первого порядка для истории св. Афанасия, в особенности в том, что касается хронологии. Наибольший интерес представляет 39-е послание (367 г.), дошедшее до нас не в целом виде, и с давнего времени вошедшее в число церковных правил. Оно весьма важно в том отношении, что в нем перечисляются книги Ветхого и Нового Завета. Поименовав канонические книги, св. Афанасий прибавляет: «Вот источники спасения, чтобы заключающимися в них словесами напоеваться жаждущему. В них одних благовествуется учение благочестия. Никто да не прилагает к ним и не отъемлет от них чего-либо». Затем пишет, что «есть и другие, не внесенные в канон, которые, однако же, установлено отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия». Между такими книгами, кроме Премудрости Соломоновой, Сирахова сына, Иудифь и Товии, он помещает и книгу Есфирь, а также «так называемое Учение Апостолов и Пастырь» (ч. 3, с. 370–373; 518–521. См. и Книгу Правил). Пасхальные послания имеют важное значение и в том отношении, что рисуют ту сторону пастырского служения св. Афанасия, которая занимает мало места в других его произведениях, именно: нравственное наставление. Это настоящие проповеди в форме окружных посланий, где изложены в кратких увещаниях обязанности христианской жизни.

Другие письма св. Афанасия почти все утрачены. То, что сохранилось, кроме отмеченных посланий, имеет небольшое значение. Из них следует назвать: 1) «Послание авве Орсисию», в котором св. Афанасий касается смерти св. Феодора (написано в 363–364 гг.; ч. 3); 2) «Сказание об аввах Феодоре и Паммоне» — начальниках монахов (свидетельствуется об их прозорливости); ч. 3); 3) «Послание к монаху Амуну» с наставлением о содержании в чистоте плоти, о браке (против порицающих супружество) и девственной жизни (до 354 г.; ч. 3. См. и Книгу Правил, с. 301–305).

Так называемый символ св. Афанасия (ч.4) возник на латинской почве и с IX в. на всем Западе пользовался большим авторитетом; Востоку он сделался известным довольно поздно (около XII в.). — Несомненно св. Афанасию не принадлежит. Относительно происхождения его наука, несмотря на ревностные усилия, еще не достигла бесспорных результатов. Авторами его называют: Викентия Лиринского, св. Амвросия Медиоланского; доказывали его происхождение в Испании в конце IV или V вв. и т. д.

Богословие

Св. Афанасий ни в одном из своих творений не излагал своего богословского учения в виде цельной системы. Он был человек практической деятельности, и его творения, как было отмечено, написаны по требованию обстоятельств церковной и личной жизни — для защиты веры и выполнения пастырских обязанностей — и раскрывают отдельные пункты церковного вероучения. И, однако, среди древних отцов и учителей Церкви немногие имели такое глубокое и постоянное влияние на последующих церковных писателей и на раскрытие церковной догматики, как св. Афанасий. Его творения отличаются поразительным богатством догматического содержания. Св. Афанасий не оставлял без внимания и христианского нравоучения, но большей частью разъяснял его не специально, а по поводу других вопросов.

Здесь отмечаются только существенные положения догматического учения великого отца Церкви.

1. Учение св. Афанасия о Боге. В учении о Боге св. Афанасий разделяет мысли Платона о противоположности Творца и твари. «Все что ни сотворено, — говорит он, — нимало не подобно по сущности своему Творцу». Какое сходство между тем, что из ничего, и между Творцом, созидающим это из ничего! (I Пр. ариан, 20). Лишь только одному Богу может принадлежать самобытность и вечность, лишь Он только может быть назван подлинно Сущим. В противоположность Божественному бытию тварь, вызванная творческим актом из ничтожества, без поддержки Божественной силы снова может погрузиться в бездну небытия. Ее существование определяется лишь причастностью Божественному Слову, Которое, содержа в себе совокупность Божественных идей, дает бытие миру и определяет в нем начала красоты, гармонии и порядка. Поэтому весь мир отражает в себе Божественный образ. Бог открывается в единстве и стройности мира (См. I: 133 и др.).

2. О Святой Троице и взаимоотношении Божественных Ипостасей. Единым началом Божественного бытия и его Первопричиной является Бог Отец. От Него получают бытие другие Лица Святой Троицы и весь тварный мир. Но тварь создается Богом, Сын рождается от Отца, а Дух Святой исходит от Отца.

Рождение отличается от творения тем, что: 1) оно обозначает происхождение из существа рождающего, из его собственной природы, поэтому рожденный во всем подобен родителю; между тем творение обозначает произведение чего-либо из ничего или из материалов, чуждых природе творящего; 2) рождение представляет акт, обусловленный природой рождающего; Бог Отец рождает Сына не по воле, а по необходимости Своей природы, тогда как творение целиком зависит от воли Творца. Если Сын рождается «по естеству, а не по хотению, то неужели Он — нежеланный Отцу и противный Отчему хотению? — Никак, напротив того, и желателен Сын Отцу, и, как Сам говорит, Отец любит Сына и вся показует Ему… Как Бог, хотя не по хотению начал быть благим, однако же благ не против хотения и воли, ибо каков Он есть, то и желательно Ему: так и сие, что есть Сын, хотя не по хотению началось, однако же не против желания и воли Божией. Как желательна Богу собственная ипостась, так же желателен Ему и собственный Сын, сущий от Его сущности. Итак, и желателен и возлюблен Отцу да будет Сын» (3 Пр. ар., 66). В связи с этим св. Афанасий отвергает учение апологетов о том, что Сын рожден по воле Отца в качестве орудия творения.

Подвергая критике учение ариан о Логосе как посреднике между Богом и миром, св. Афанасий указывает на то, что это представление не выдерживает логической критики. Если Бог настолько возвышается над природой, что не может иметь с ней никакого соприкосновения, то не может это соприкосновение и общение быть обеспечено и каким-либо посредником, так как мы должны его мыслить или Богом, или тварью, ничего среднего между этими понятиями допущено быть не может. Поэтому и Логоса мы должны именовать или Богом или тварью. Но в первом случае невозможно соприкосновение Логоса с тварью, во втором — с Богом. Поэтому Сына можно мыслить происходящим только по необходимости Божественной природы, но не по воле Отца и не в качестве Его посредника.

Бог Отец представляет Собой потенциальную силу (динамис), проявление этой силы в действии (энергиа) и есть рождение Сына Божия. Бога Отца можно мыслить как Ум, заключающий в Себе силу мышления, Бог Сын — содержание этого мышления, т. е. Истина и Премудрость. Как ум не может существовать без мысли, так и Бог не может существовать без Сына. Сын Божий, Логос, как деятельная сила, является Творцом, Промыслителем и Искупителем мира. Если Сын рождается от Отца, то Он во всем равен Отцу и обладает теми же свойствами всемогущества, вездесущия и неизменяемости. Также, если рождение связано с природой Божества, Которая неизменяема, то это рождение нужно мыслить совершающимся в вечности, ибо Бог как сила потенциальная должен вечно проявлять Себя в деятельности.

Учение о Слове, как Премудрости, творческой и миродержавной, развито св. Афанасием еще до арианских споров. В этом учении он продолжает доникейскую традицию, но совершенно свободен от всякого космологического субординацизма.

По свидетельству св. Григория Богослова, в учении о Духе Святом «Афанасий первый и один или с весьма немногими дерзнул стать за истину ясно и открыто, на письме исповедав единое Божество и единую сущность Трех…» И действительно, учение о Святом Духе раскрыто у св. Афанасия с исключительной четкостью и силой. Он исходит из понятия о полноте и совершенном единстве Святой Троицы — «вся Троица есть единый Бог.» Дух Святой есть начало обновления и освящения, Дух жизни и Дух Святыни, Помазание и Печать (3: 34–35). Ради Духа мы все именуемся причастниками Божиими (3: 36). И если бы Дух Святой был тварью, то нам невозможно было бы приобщиться Бога: «Сочетовались бы мы с тварью и соделывались бы чуждыми божественного естества, как нимало его не причастные» (3: 36). Действительность обожения свидетельствует о божественности Духа: «Если Дух творит богами, то нет сомнения, что естество Его есть естество Божие» (3: 36). Дух Святый исходит (экпорэуэтэ) от Отца. Исхождение также обусловлено природой Божества.

Дух принадлежит Сыну, являясь Его «собственным». «Сын не делается причастником Духа, чтобы чрез это быть Ему в Отце. Не Он приемлет Духа, а паче Сам подает Его всем, и не Дух сочетавает Сына с Отцем, но паче Дух приемлет от Слова… А мы без Духа чужды Богу и далеки от Него, причастием же Духа сочетаваемся с Божеством» (Пр. ар., III, 24). Выражение «а паче Сам подает Его всем» иногда принимается как аргумент в пользу Филиоквэ. Мысль Святителя всегда сосредоточена на идее спасения человека. Спасение принес Воплотившийся Христос, и Он же посылает нам Святого Духа, через Которого мы приобщаемся божественной жизни.

Отличие исхождения от рождения остается тайной, но поскольку исхождение необходимо связано с природой Божества, Святой Дух имеет полное равенство со Отцем и Сыном. (О Святом Духе см. в 1, 3 и 4 посланиях к Серапиону).

Взаимоотношение Лиц Святой Троицы св. Афанасий представляет под образом Их проникновения друг другом. Отец находится в Сыне, как в Своем образе, и Сын в Духе, как в Своем, и наоборот, — Святой Дух пребывает в Сыне, и Сын в Отце, равно как и еще — Отец в Духе и Дух в Отце. (Ср. 2: 424–425; 3: 23, 66,67).

Отношение Второго и Третьего Лица Святой Троицы к Богу Отцу св. Афанасий выражает термином «омоусиос» (единосущный). «Омос» — (общий) — означает совместное обладание каким-нибудь предметом; «усиа» (сущность) — св. Афанасий употребляет в смысле конкретного единичного бытия, действительно существующего. Бог как существо простое, неделимое и единственное и есть сущность. В таком понимании термин «омоусиос» обозначает совместное участие в едином бытии трех Лиц — Отца, Сына и Святого Духа. Каждый из Них обладает не частью Божественного бытия, а всем Божеством, чем утверждается Их полное равенство.

Воплощение, земная жизнь, смерть и воскресение Христа принесли миру спасение. Отрицая единосущие Христа Отцу, арианство угрожало искажением самой сущности христианской веры: люди нуждаются в спасении, но спасение возможно только от Бога, поэтому Христос есть и Человек и Бог. И поэтому-то св. Афанасия не смущало введение нового термина «омоусиос», непривычного для многих богословов.

Идея единства Отца и Сына выражена в терминологии св. Афанасия со всею ясностью. Но он не имел устойчивых терминов для обозначения раздельности Лиц Святой Троицы.

Термин «ипостасис» св. Афанасий употребляет в том же смысле, в каком и «усиа», отождествляя тот и другой. «Ипостасис — усия эстин», — говорит он. Или: «Сын от сущности Отчей и не от иной ипостаси.»

Изложенное учение св. Афанасия о Святой Троице кратко можно выразить его словами: «Итак, есть святая и совершенная Троица, познаваемая во Отце и Сыне и Святом Духе, не имеющая ничего чуждого или приданного извне, не из Зиждителя и твари составляемая, но всецело творящая и зиждительная. Она подобна самой Себе, нераздельна по естеству, и едино Ее действо. Ибо Отец творит все Словом в Духе Святом. Так соблюдается единство Святой Троицы. Так проповедуется в Церкви един Бог, Иже над всеми и чрез всех и во всех (Еф. 4,6), — над всеми, как Отец, начало и источник, чрез всех — Словом, во всех же — в Духе Святом. Троица же не по имени только и образу выражения, но и в самой истинности и существенности есть Троица, ибо как Отец есть Сый, так Сый есть и над всеми Бог — Слово Его и Дух Святой не чужд бытия, но истинно существует и пребывает. И вселенская Церковь ничего не убавляет из сего мудрствования… и не примышляет ничего большего, чтобы не вринуться в языческое многобожие» (I к Серапиону, 28, — 3: 41–42. Ср. I: 275).

3. Бессмертиепервыхлюдейиихгрехопадение. Человек подобно всем прочим тварям — создан. Вследствие этого по своей природе он смертен. Божественный Логос сообщил ему бытие и украсил его разумом. Это причастие бытию и свойствам Логоса давало человеку только временное существование. Но Адам и Ева до своего грехопадения не знали болезней — предвестников смерти и тления, свойственного всей вообще природе. Их бессмертие было обусловлено тем, что кроме естественного отношения к Логосу, как своему Творцу, они находились в благодатном общении с Ним. В душе и теле человека обитало Само Слово в Духе Святом. Обитая в прародителях, Оно, естественно, сообщало им бессмертие.

На основании Втор. 32, 6, 18 и Малах. 2, 10, где человек называется как сотворенным, так и рожденным от Бога, св. Афанасий различает в истории творения человека акт создания и акт усыновления. Сначала Бог сотворил человека, потом Он ниспослал на него Духа Сына Своего и этим усыновил Себе первозданного. Моментом усыновления Адама было вдуновение в лицо его дыхания жизни, под которым св. Афанасий разумеет не душу, а Животворящего Духа, соединившегося с душой и телом прародителя. С этого момента человек становится не только бессмертным, но и духовным (пнэвматикос), способным пророчествовать.

Условием сохранения общения с Духом Святым со стороны первого человека было созерцание. Ум человека должен был стать выше представлений о чувственных предметах и оставаться чистым от возбуждаемых ими вожделений. Его задачей служило непрерывное, ничем неразвлекаемое и неомраченное размышление о Боге. Но искушаемый змием человек не устоял на высоте небесного созерцания и обратился к чувственным и телесным удовольствиям, оказался рабом своих страстей и утратил единство душевной жизни. В грехопадении человек отвратился от созерцания Бога, уклонился от умного к Нему восхождения, как бы замкнулся в себе, предался «рассматриванию себя». Люди впали в «самовожделение», душа от мысленного обратилась к телесному, и забыла, что сотворена по образу благого Бога; она остановилась мыслью на несущем и стала «изобретательницей зла». Ибо зло есть несущее, не имеет образца для себя в сущем Боге и произведено человеческими примышлениями. Множество столпившихся в душе телесных вожделений заслоняет в ней то зеркало, в котором она могла и должна была видеть Отчий образ. Она не видит уже и не созерцает Бога Слова, по образу Которого сотворена, но носится мыслью по многим вещам и видит только то, что подлежит чувствам. Это — некое опьянение и кружение ума… Преступление заповеди лишило первозданного человека мысленного света и поработило его закону тления. Осуетилась мысль, отравленная чувственным пожеланием. И стало человечество погружаться в мрак язычества.

Таким образом увлечение чувственностью отразилось на самом познании человека: он все более и более ниспадал с высоты своего первоначального созерцания. Потеряв способность мыслить Бога сверхчувственным, но все еще сохраняя смутное воспоминание о Его нематериальности, люди сначала остановили свое внимание на небе чувственном и обоготворили светила небесные. Но для их омраченного ума культ звезд оказался слишком возвышенным, поэтому с неба, хотя бы и чувственного, они начинают опускаться все глубже в область грубо-материального. От звезд они переходят к обоготворению стихий — огня, воздуха, от стихий — к поклонению обоготворенным людям, от людей — к культу животных, от культа животных — к обоготворению страстей (См. «Слово на язычников»).

Следствием грехопадения была утрата общения с Духом Святым, как принципом бытия и жизни, и отсюда смерть физическая и духовная.

4. Обожение (фэосис) человеческой природы в лице Искупителя. Спасение людей совершено Иисусом Христом. В лице Искупителя человеческая природа не только возвратилась к состоянию своего первозданного совершенства, но и достигла наивысшего развития. Это произошло вследствие воссоединения в лице Спасителя Бога и человека. Св. Афанасий обычно говорит о «воплощении», но под «плотью» он всегда разумеет полного человека, одушевленное тело со всеми ему свойственными чувствами и страданиями. Сама по себе человеческая природа Христа вполне единосущна нашей и разделяет с ней все человеческие слабости: голод, жажду, болезни, печаль, страх, наклонность к греху, постепенность развития, неведение, тленность. Но вследствие существенного соединения с Божественным Словом, как Истинно Сущим, плоть становится чуждой этих естественных недостатков и получает свойства Божественной нетленной природы.

Обожение человеческой природы во Христе имело следствием:

1) Изменение физических свойств тела, которое, благодаря соединению с Самим Началом жизни — Логосом, сделалось нетленным. Тело Христа «было облечено в бесплотное Божие Слово, и, таким образом, не боится уже ни смерти, ни тления, потому что имеет ризою жизнь, и уничтожено в нем тление» (1: 249). А истребление в нем начала тления сопровождалось освобождением тела от всех несовершенств, которые связаны с его смертной природой. Тело Спасителя не было подвержено болезням, и не нуждалось в питании. Христос «алкал, но не истаевал гладом» (1: 219). Оно могло страдать и умереть лишь в том случае, если это попускал обитавший в нем Логос, как бы отдаляясь от него на время. Наконец, тело Христа, хотя по попущению Слова могло умереть, но не могло остаться мертвым, потому что соделалось «храмом Жизни» (1: 231).

2) Обожение человечества во Христе сопровождалось уничтожением наклонности плоти ко греху, вследствие этого Спасителю принадлежала полная безгрешность.

3) Наконец, обожение человечества в лице Христа выразилось в обилии духовных дарований, полученных им. В крещении Сын Божий излил Духа Святого на собственное тело, поэтому Христос есть помазующий и помазуемый в одно и то же время. С этого момента Христос творил многочисленные чудеса. Сила творить чудеса исходила от Слова, тело же было только «богодвижно в Слове». Но по единству личности Христа сама плоть Его принимала участие в совершении чудес. «По-человечески Христос простер руку теще Петра, а по-Божески — прекратил болезнь» (2: 410).

Тело Христа подлежало естественному закону развития, поэтому оно постепенно достигало обожения. Сначала Христос, как младенец, был носим на руках, в двенадцатилетнем возрасте Он уже изумляет священников Своими вопросами о законе. Еще позднее ап. Петр исповедует Его Сыном Божиим: но сначала только Петр; наконец, в этом убеждаются все. Окончательного обожения человечество Христа достигает лишь по воскресении. Оно получает всякую власть на небе и на земле, и само уже может творить чудеса. Оно знает время кончины мира, и становится предметом поклонения для ангелов (2: 433–435).

5. Сотериология. Дело спасения человека, естественно, приняло на Себя Слово, как Творец мира. «Ему, Который есть Зиждитель дел, подобало восприять на Себя и обновление дел, чтобы Ему же, ради нас созидающему, все воссоздать в Себе» (2: 331). Бог, по Своему всемогуществу, мог бы разрешить клятву, и человек стал бы таким же, каким был до грехопадения, но он скоро мог бы сделаться и худшим, потому что уже научился преступать закон. Снова настала бы нужда изрекать повеление, и разрешать клятву, потребность в этом продолжалась бы в бесконечность, а люди все еще были бы виновны, раболепствуя греху (2: 350–353). Так как растление было не вне тела, но началось в нем самом, то нужно было вместо тления привить к нему жизнь; чтобы как смерть произошла в теле, так в нем же произошла жизнь. Поэтому, если бы Слово было вне тела, а не в самом теле, то, хотя смерть естественным образом была бы побеждена Словом, потому что смерть не может противиться Жизни, тем не менее в теле оставалось бы тление. Слово в лице Иисуса Христа вошло в самое тесное соприкосновение с человеческой природой, проникло все ее члены и составы и истребило в теле самое начало тления: «Спаситель облекся в тело, чтобы по привитии тела к жизни не оставалось оно долее в смерти, но, как облекшееся в бессмертие, по воскресении пребывало уже бессмертным». Солому можно предохранить от огня, но солома остается соломой, и огонь не перестает угрожать ей; но если солому обложить большим количеством «каменного льна», то солома уже не боится огня, будучи предохранена несгораемой оболочкой. Так и тело Христа было облечено в бесплотное Божие Слово и, таким образом, «не боится уже ни смерти, ни тления, потому что имеет ризой жизнь, и уничтожено в нем тление» (1: 247–249). Искупление и спасение совершилось не только в воплощении. Искупление и спасение совершилось не только в воплощении. Оно продолжалось во всей земной жизни Господа. Господь двояко явил Свое человеколюбие: уничтожил смерть, обновил естество и — явил Себя в делах, показал, что Он есть Отчее Слово, Вождь и Царь вселенной. Своим видимым явлением Господь показал людям, отпавшим от мысленного созерцания, невидимого Отца. Исполнением закона Он снял с нас клятву и осуждение закона. Но «тление» не могло быть прекращено в людях иначе, как только «смертью», и потому, собственно, в смерти надлежит видеть «последнюю цель» спасительного воплощения… Господь умер не по немощи естества, но по воле, ради общего воскресения. Тело Господа не видало тления и воскресло всецелым, ибо было телом самой Жизни (1: 231). Смерть Господа была действительной смертью, но недолгою: Тело Свое «не надолго оставил (Он) в таком состоянии, но, показав только мертвым от приражения к нему смерти, немедленно и воскресил (его) в третий же день, вознося с Собою и знамение победы над смертью, т. е. явленное в теле нетление и непричастность страданию» (1: 224). И во Христе воскресло и вознеслось и все человечество — «через смерть распространилось на всех бессмертие» (1: 260). Восстал от гроба Господь в плоти обоженной и отложившей мертвенность, прославленной до конца, — и «нам принадлежит сия благодать и наше это превознесение» (2: 231); и вводимся мы уже в небесную область, как сотелесники Христа… Учение св. Афанасия об искуплении есть в целом учение о воскресении, о воскрешении человека Христом и во Христе.

Искупление есть завершение и восстановление творения и потому есть дело Слова. Но в нем дается больше, «большая благодать», чем простое возвращение к первозданному состоянию, чем простое восстановление утраченного в грехопадении. Ибо Слово плоть бысть… И человек непреложно стал «сожителем Бога». Тление упразднено. Тварь получила окончательную устойчивость чрез «тело Бога». Создалась новая тварь. И об этом было открыто в Писании в именовании Его «Перворожденным» и «Началом путей». «Прежде холмов рожденная» Премудрость Божия создается в начало путей» (Притч. 8, 22, 25). (См. 2: 346–347 и др.).

6. Обожение искупленных. Слово вочеловечилось, чтобы мы «обожились», «чтобы обожить нас в Себе». Обожение есть усыновление Богу, «чтобы сыны человеческие соделались сынами Божиими». И мы, «восприятые Словом, обожаемся ради плоти Его», т. е. в силу Его воплощения. Ибо не с одним каким-либо человеком соединилось Слово, в рождении от Девы, но с человеческим естеством. И потому все совершающееся в человечестве Христом непосредственно (но не принудительно) распространяется на всех людей, как «сродников» и «сотелесников Его», в силу не только подобия, но и действительного сопричастия всех людей в человечестве Слова. Ибо Он есть лоза, а мы — ветви, «соединенные с Ним по человечеству». Как ветви единосущны с виноградной лозой и от нее происходят, так и мы, имея тела, однородные с телом Господним, от исполнения Его приемлем; и тело Его есть для нас «корень воскресения и спасения». Общее обновление, помазание, исцеление, вознесение уже совершилось во Христе, ибо все понесены Им на Себе. Это не простое «сходство» или замещение, но подлинное единство. И потому во Христе все человечество помазуется Духом на Иордане, умирает на кресте и совоскресает в нетлении, — в Нем, «потому что носит Он на Себе наше тело». (См. 2: 227; 3: 257; 2: 413; 1: 454; 2: 358 и др.).

Христос таинственной связью соединен со всеми верующими в Него. Вследствие этого благодатные дары, полученные человечеством Его, становятся достоянием всех искупленных: последние достигнут подобной же славы.

Связь Искупителя с искупленными св. Афанасий понимает в смысле взаимного проникновения: мы находимся в теле Христа, человеческая природа Христа находится в нас, поэтому Христос понес всех нас на Себе. Это проникновение человечеством Христа природы всех людей у св. Афанасия обыкновенно называется платоническим термином причастие. Основой такого причастия служит не идея возглавления, не повторение в жизни Христа частных моментов жизни Адама и всего человечества, как у св. Иринея, но, как и у Платона, — подобие, сходство, однородность тел, т. е. подобие генерическое, родовое. Тело Христа присуще человеческим телам, как общее понятие входит в содержание каждого частного понятия того же класса — тело каждого человека носит в себе тело Христа, как в частном понятии родовое, общее понятие. Тело Христа, соединяясь в личном единстве с Логосом, как бы приобрело свойственные Божественному Слову черты универсальности и всеобщности. Отсюда перемены в теле Христа при известных условиях влекут соответствующие перемены в природе искупленных.

Формулой, кратко выражающей смысл учения св. Афанасия о спасении, служат слова: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом». «Сын Божий соделался Сыном Человеческим, чтобы сыны человеческие соделались сынами Божиими» (3: 257), а самую перемену, происходящую в природе искупленных, он обыкновенно называет термином обожение.

Обожение спасаемых соответствует обожению человеческой природы Христа, но св. Афанасий отмечает здесь и различия: если плоть Христа получила обожение от существенного и личного соединения с Логосом, то с искупленным человечеством соединяется энергия Логоса — Дух Святой. Если во Христе телесно обитает полнота Божества, то в искупленных — только начаток Божества. Если Христос является плотоносным Богом, то верующие — лишь духоносными людьми.

Последствиями обожения, по учению св. Афанасия, являются: 1) Обновление человеческой природы, выражающееся в ослаблении наклонности ко греху, в высоте нравственной жизни христиан, в прекращении вражды и войн между народами, принявшими евангельскую проповедь. 2) Осенение верующих духовными дарованиями, проявляющимися в даре чудотворения и власти над нечистыми духами. 3) Освобождение от закона тления и дарование бессмертия. «Нетленный Божий Сын, как всем соприсущий по подобию с нами, справедливо облек всех в нетление обетованием воскресения. То самое тление, которое по человечеству вносится смертью, не имеет уже в людях места, по причине Слова, Которое чрез единое тело вселилось в них» (4: 457).

Заключая речь о жизни, литературной деятельности и основных положениях учения Александрийского Святителя, следует сказать, что св. Афанасий был человеком глубокого религиозного духа, необычайно цельного характера — всю свою жизнь он положил на борьбу с арианской ересью. Но не будучи тонким дипломатом, он не хотел признавать, что небиблейский термин «единосущие» многих смущал (в нем видели отзвук модалистской ереси). Для него «единосущие» было тесно связано с выражением православия. Промысел Божий не судил св. Афанасию дожить до победы православия над последователями Ария на Втором Вселенском Соборе, но его последние письма исполнены надежды на торжество. Он знал, что на исторической арене уже есть каппадокийские богословы, которые отстоят никейскую веру.

ОТЦЫ-КАППАДОКИЙЦЫ:

Во второй половине IV века в греческом богословии замечается значительный духовный подъем. Он связывается с богословской деятельностью великих каппадокийских отцов — свв. Василия Великого, его друга Григория Богослова и его брата — Григория Нисского. Богословие каждого из них представляет индивидуальные особенности, как в общем характере, так и в подробностях, но это, собственно, только разновидности одного богословского типа. Прежде всего на их богословии сказалось влияние Оригена. Правда, они не усвоили ошибочных мнений Оригена (за исключением св. Григория Нисского). Влияние Оригена сказалось на них в различной степени: св. Василий Великий, муж более практического направления, менее подчинился влиянию Оригена; более оно отразилось на св. Григории Богослове, а св. Григорий Нисский по отдельным темам выступает настоящим оригенистом. Но Ориген определял общий характер их богословия, доставив ряд понятий. Содержание же богословского учения имело в своем основании никейское исповедание. Отсюда естественно вытекает их зависимость от богословия св. Афанасия. Они были учениками св. Афанасия и этим укрепили свою связь с ново-александрийским богословием, с той существенною особенностью, что у св. Афанасия заметно перевешивают тенденции и круг мыслей малоазийского богословия св. Иринея, а у каппадокийских отцов — оригеновское направление. Этот перевес объясняется влиянием на них Оригена и классической науки. Благодаря последней они постигли дух эллинской культуры на уровне современного им научного мировоззрения. Когда каппадокийские отцы обратились к эллинской школе, уже давно прошли времена господства одной философской системы: в IV веке синкретизм вступил в свои права, и всякий избирал свои собственные пути, заимствуя то из одной, то из другой системы необходимые данные для собственных построений. Поэтому и у каппадокийских отцов мы видим, с одной стороны, преобладание платоновских и неоплатоновских влияний, но, с другой стороны, они оказались не чуждыми и аристотелевских воззрений: борьба с арианством, преимущественно с Евномием, который с помощью аристотелевской философии сообщил арианской догматике диалектическую, научно-философскую форму, заставила каппадокийцев, при всем их нерасположении к Аристотелю, в значительной степени воспользоваться точными понятиями аристотелевской школы, что не могло остаться без влияния на некоторые стороны их богословского учения и его терминологию. При таком положении дел каппадокийские отцы, в свою очередь, сильно содействовали развитию церковной богословской науки: то, что св. Афанасий выразил, хотя и в глубоко-философском духе, но без надлежащей диалектической обработки, больше как библейско-церковную догму, чем строго философскую теорию, они развили научно-диалектическим и философско-критическим методом, перевели на точный язык современных философских понятий.

Поэтому богословское учение каппадокийских отцов имеет чрезвычайно важное значение в истории церковного богословия. В их богословских трудах тринитарная проблема получила окончательное разрешение, и установленное ими понимание церковного учения о Святой Троице и созданные ими формулы сделались драгоценным достоянием православно-богословской догматики. Но они не только истолковали и раскрыли церковное вероучение, как оно выражено в никейском исповедании, не изменяя его сущности. Миссия свв. Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского была иная, чем св. Афанасия: в сложный момент церковной жизни они призваны были дать форму и точное выражение учению, которое от начала соблюдалось в кафолической Церкви, защиту которого св. Афанасий поставил целью своей жизни. Св. Григорий Богослов представил это учение с полной ясностью и дал ему совершеннейшее выражение, делающее высокие тайны веры общедоступными; св. Василий Великий провел его в жизнь, а св. Григорий Нисский дал ему научно-философское обоснование.

Важной областью, в которой каппадокийские отцы сыграли ведущую роль, было монашеское движение, достигшее в IV веке особого подъема. По мере того, как «мир» с его навыками вторгался в жизнь св. Церкви, тысячи людей, жаждущих точного и строгого соблюдения евангельских заповедей, оставляли общество и уходили в уединенные места. Живя в пустыне, они нередко составляли общество, как бы существующее не в Церкви, а где-то возле нее: подвижники часто подолгу не причащались, богословские науки они готовы были считать ненужной суетой. — Заслугой каппадокийцев было оцерковление монашества. Св. Василий Великий выработкой правил и устава жизни смог включить монашеское течение в общее русло церковной жизни, не отнимая, а даже закрепляя и особое аскетическое призвание отдельных членов св. Церкви. Брат же его св. Григорий Нисский представил мистическое объяснение монашества, сущность которого сводилась к тому, что без Церкви и ее спасительных таинств невозможен и сам мистический идеал монашества.

св.Василий Великий

Житие

Св. Василий Великий был выдающимся оратором, искусным грамматиком, археологом, математиком, физиком, астрономом, медиком, великим христианским подвижником и глубоким богословом.

Родился он в Кесарии Каппадокийской — центре когда-то весьма известной в истории Христианской Церкви митрополии. Но после поражения греков в борьбе с турками в 1922 г. Малая Азия была дехристианизирована. В древнейших ее митрополиях — Кесарийской, Мир Ликийских и других — все православные храмы были закрыты, а православное греческое население выселено за пределы Турции.

Год рождения св. Василия предполагают 330 (колеблются между 329 и 331 гг.). Происходил св. Василий из известного в Понте и Каппадокии рода, который славился как богатством, знатностью и дарованиями, так и ревностью к христианской вере. Святой жизнью прославилась его бабка Макрина, отец его Василий и мать Еммелия, старшая сестра Макрина и два брата — Григорий, епископ Нисский, и Петр, епископ Севастийский.

Детство св. Василий провел в Понте в имении, принадлежавшем его отцу. Воспитанием его занималась, главным образом, бабка Макрина, ученица св. Григория Чудотворца Неокесарийского (см. письмо 196), который был большим почитателем Оригена, а первоначальным обучением руководил отец, всеми уважаемый ритор в Понте.

Как отмечает сам св. Василий, речи и пример жизни бабки Макрины положили неизгладимый отпечаток на его юной душе и заложили в ней основы глубокого религиозного настроения. Дальнейшее образование св. Василий получил в Кесарии Каппадокиской, в Константинополе, и, наконец, в Афинах. Здесь он встретился со св. Григорием Богословом и между ними завязалась дружба, установилась глубокая духовная близость. Об этих афинских годах много рассказывал впоследствии св. Григорий. В душе св. Василия все время боролись два стремления — пафос философский, жажда знания, и пафос аскетический, желание уйти от мира в тишину и безмолвие созерцаний. И в Афинах св. Василий вскоре стал томиться и скучать, стал скорбеть духом, — и в конце концов покинул Афины «для жизни более совершенной»… Впрочем, в Афинах он многому успел научиться. Здесь приобрел он ту богатую эрудицию, которой так выделялся впоследствии. Здесь сложился он в блестящего оратора, достиг свободы в красноречии, «дышавшем силою огня». Здесь научился он философии и диалектике. По выражению св. Григория Богослова в надгробном слове св. Василию (сл. 43), в Афинах они знали лишь две дороги — в храмы христианские и в школы. Здесь созрело у них настроение по окончании образования отречься от мира.

Возвратившись около 359 г. в Кесарию, св. Васлиий занялся первоначально преподаванием риторики, а затем, следуя увещаниям своей сестры Макрины, решился отречься от мира и предаться аскетическим подвигам.

В это время он получил крещение от Кесарийского архиепископа Диания и был посвящен им в чтеца. Затем для ознакомления с монашеской жизнью св. Василий отправился в путешествие по Сирии, Палестине и Египту, где близко познакомился с жизнью подвижников, слава о которых в то время распространилась по всем церквам. В то же время это путешествие дало ему возможность получить ясное представление о тех догматических спорах, которые волновали христианскую Церковь.

По возвращении из путешествия св. Василий раздал свое имущество бедным и удалился в Понт, где в пустыне близ Неокесарии предался аскетическим подвигам. Из двух типов монашеских поселений — отшельнического и общежительного — св. Василий отдавал предпочтение последнему, учитывая опасности уединенной жизни. Здесь часто навещал его св. Григорий Назианзен; подвижники вместе проводили время в молитве, изучении Свящ. Писания и твореий св. отцов Церкви и церковных писателей, из которых они особенно высоко ставили Оригена. Здесь друзья совместно составили сборник из сочинений этого великого Александрийского богослова под названием «Оригенус филокалиа» — «Добротолюбие Оригена» (нельзя смешивать с «Добротолюбием», составленным в конце XVII в. Макарием Коринфским и св. Никодимом Святогорцем, и представляющим собой собрание аскетических творений IV–XV вв.). Здесь же также с помощью друга св. Василий написал Правила монашеской жизни.

Жизнь, которую св. Василий вел в Понте, была весьма сурова. Из всех своих земных вещей он оставил себе только те платья, которые носил. Ночью, таясь от взора людей, он одевался в грубую власяницу. Днем он носил только тунику и верхний плащ. Постель его находилась на голой земле. Часы и ночи он часто посвящал бдениям. Напитком его была простая вода, пищей — хлеб с солью, и при этом он постоянно предавался телесным и умственным трудам.

Примером своего подвига и проповедью св. Василий привлек многих любителей иноческой жизни, которые селились в окрестностях, образуя мужские и женские монастыри. По свидетельству Руфина, в скором времени изменилась в лучшую сторону жизнь всего населения Понта.

Около 363 г. преемник епископа Диания Евсевий Кесарийский вызвал св. Василия в Кесарию, посвятил его в сан пресвитера и сделал своим помощником в проповедничестве и в административных делах. В эти годы с воцарением Валента усилилось движение арианской ереси; опасность ее распространения стала испытывать и Кесарийская область. Св. Василий, ревностный сторонник Никейского исповедания, всеми средствами противостал арианской угрозе и, можно сказать, возглавил в Кесарии защитников православия, так как епископ Евсевий богословски был мало образованным человеком. Поставленный из мирян Евсевий с трудом разбирался в тяжелой церковной обстановке. И, как рассказывает св. Григорий Богослов, Василий «приходил, умудрял, давал советы, был у предстоятеля всем — добрым советником», искусным помощником, «толкователем слова Божия, наставником в делах, жезлом старости, опорой веры», самым надежным из клириков и опытнее всех мирян. Фактическим епископом был Василий; «и было какое-то чудное согласие и сочетание власти; один управлял народом, а другой — управляющим» (Сл. 43; 4: 71–72).

К этому времени относится литературная полемика св. Василия с Евномием, а также составление им второго собрания монашеских правил, беседы на Шестоднев, на псалмы и др.

Живя в Кесарии, св. Василий вел тот же аскетический образ жизни, какой он проводил в пустыне. Когда в 368 г. страшный голод постиг Каппадокию, св. Василий продал доставшееся ему по наследству имение и употребил его на пропитание голодных, побуждая в то же время и других к щедрой благотворительности.

По смерти епископа Евсевия († 370) св. Василий был избран его преемником. Сильное противодействие его избиранию оказывали некоторые ариански настроенные епископы Каппадокии, но большое содействие в предоставлении Кесарийской кафедры св. Василию оказали Григорий Старший, Назианзен, отец св. Григория Богослова, и сам св. Григорий Богослов, а также Евсевий, епископ Самосатский. Св. Афанасий Великий с радостью и благодарностью к Богу приветствовал дарование Каппадокии епископа — истинного служителя Божия (Послание к пресвитеру Палладию, 3: 365–366).

В звании архиепископа Кесарийского св. Василий являлся руководителем около 500 епископов своего округа, и на этом посту он проявил энергичную деятельность. Он заботился об исправлении недостатков клира, об истовом совершении богослужения, открывал убежища для странников, больных и престарелых. Доходы своей Церкви он употреблял на дела благотворительности, лично довольствуясь только самым необходимым. Всякий нуждающийся имел к нему свободный доступ. Настойчиво следил он за строгим соблюдением церковных канонов, устраняя всякий вид симонии и допуская в клир лишь достойных людей. Примечательно, что св. Василий Великий рукоположил в сан диакона преподобного Ефрема Сирина и хотел хиротонисать его в сан епископа, но Преподобный уклонился от архиерейского служения и провел последние годы своей жизни в Эдесе, трудясь над изъяснением Священного Писания и составлением молитв († 373). Подведомственные церкви св. Василий посещал сам, совершая объезды своего округа, а новопоставленных епископов руководил посланиями, напр. св. Амфилохия Иконийского и св. Амвросия Медиоланского. Памятником его забот о благоустроении богослужения является литургия, носящая его имя, составленные им молитвы и правила для монашествующих.

Но главной своей задачей св. Василий считал защиту православной веры от еретической смуты и восстановление церковного мира. Положение Православной Церкви на Востоке было весьма печальным. В царствование Валента (364–378) внешнее господство принадлежало арианам, которые по основному пункту арианских споров — вопросу о Божестве Сына Божия — разбились на несколько партий. Вообще же этот вопрос одними решался в смысле единосущия Его с Отцом, другими — в смысле подобосущия, иными — в смысле совершенного неподобия. Вместе с этим стали уже возникать споры и о Святом Духе, причем, не только ариане, но и некоторые из православно учивших о Сыне Божием, с крайним опасением относились к решительной постановке учения о Божестве и единосущии Святого Духа. Многие стояли в полном недоумении между арианством и православием, ужасаясь мысли, что Сын не подобен Отцу, и опасаясь монархианства в учении о единосущии, а иной раз просто не умея разобраться в целом ряде символов. Были, наконец, и такие, которые, руководствуясь более личными интересами, заискивали перед арианами и готовы были в случае решительной победы их гнать православных, но до времени не хотели порывать союза и с православными. При такой неустойчивости догматических воззрений и партийных интересов, при взаимных опасениях, подозрениях всякого рода, общение между восточными епископами было слишком малым.

Это печальное положение усиливалось и обострялось еще антиохийски расколом. В Антиохии, кроме арианина Евзоия, оказалось два православных епископа: Мелетий, поставленный арианами в 360 году и ими же низложенный, и Павлин, который еще в сане пресвитера все время после Евстафия был представителем строгих защитников единосущия в Антиохии; в 362 г. он поставлен во епископа Антиохии Люцифером Каларисским. Поспешный и необдуманный образ действий Люцифера, считавшего необходимым лишать сана всякого епископа, вступившего в общение с арианами, привел к печальному разделению в Антиохии. Этот раскол в данное время имел тяжелые последствия, между прочим и потому, что он поддерживал на Западе недоверие к Востоку: православные восточные епископы признавали законным антиохийским епископом Мелетия, будучи уверены в его православии и осуждая поставление Павлина при его жизни; западные же, склонные считать весь Восток арианским, поддерживали Павлина. Св. Афанасий Александрийский вступил с ним в церковное общение, как с постоянным защитником никейского вероучения, хотя и не согласен был с мнением Люцифера, признавал Мелетия православным и был в общении с восточными епископами, признававшими Мелетия.

При таком взаимном недоверии, когда, по словам св. Кирилла Иерусалимского, епископы восставали против епископов, духовенство против духовенства и миряне против мирян даже до кровопролития, св. Василий объединяет около себя православных защитников Никейского символа и, терпеливо проявляя допустимую снисходительность, привлекает колеблющихся. На Востоке он представлял собой главный оплот правого исповедания.

Твердость св. Василия в борьбе с арианством, проявленная им еще в сане пресвитера, не могла не привлечь к себе внимания Валента, который был беспощаден в стремлении доставить торжество арианству. Многие епископы уже уступили настояниям императора или были удалены со своих кафедр. Валент попытался вынудить подчинение и у св. Василия, но он мужественно отразил попытки Валента склонить его к арианству. В 372 г. император Валент, утвердивший арианство в других малоазийских провинциях, послал к св. Василию известного своей жестокостью префекта претории Модеста с надеждой сломить сопротивление св. отца. Модест потребовал от св. Василия признания правоты арианства, угрожая в противном случае удалить его с кафедры и отправить в ссылку. Св. Василий остался непреклонен. Не помогло Модесту и его решение разделить Каппадокию на две части, в одной из которых он посадил арианского епископа Анфима Тианского, — св. Василий продолжал ставить православных епископов для всей Каппадокии. Так был поставлен в Ниссу епископом брат св. Василия св. Григорий. Стараясь крепче сплотить православные силы, св. Василий вступал в переписку со св. Афанасием Великим и пытался опереться на поддержку папы Римского Дамаса. Но на Западе не поняли великого дела Святителя.

Скончался великий служитель Церкви 1 января 379 г., но плоды его деятельности обнаружились полностью только после его кончины. Ему не было еще пятидесяти лет. Он сгорел в ужасном пожаре, который пылал на Востоке и который он самоотверженно тушил.

Св. Василий обладал крупным организаторским талантом — он был первым организатором монашества в Каппадокии и создал правила иноческой жизни. Он заложил твердую основу церковной благотворительности.

Подвиг св. Василия был скоро оценен, — уже ближайшие потомки назвали его Великим.

Творения

Св. Василий Великий, как показывает очерк его жизни, был мужем преимущественно практической деятельности. Поэтому большую часть его литературных произведений составляют беседы; другая значительная часть — письма. Естественное стремление его духа было направлено, по-видимому, на вопросы христианской морали, на то, что может иметь практическое приложение. Но по обстановке своей церковной деятельности св. Василий часто должен был защищать православное учение против еретиков или же чистоту своей веры против клеветников. Отсюда догматико-полемический элемент имеется не только во многих беседах и письмах св. Василия, но ему принадлежат и целые догматико-полемические произведения, в которых он показывает себя глубоким богословом. До нас, по видимому, не дошли все произведения, какие написаны были св. Василием. К тому же, между произведениями, усваиваемыми св. Василию, некоторые с большими или меньшими основаниями оспариваются в своей подлинности.

Лучшее издание творений св. Василия принадлежит мавринцам Гарнье и Марану (1721–1730 гг., Париж; 2–е издание в 1839–1842 гг.); их издание и теперь полагается в основу литературно-исторических и текстуально-критических работ. Русский перевод издан Московской Духовной Академией.

Сохранившиеся творения св. Василия по содержанию и по форме разделяются на пять групп: сочинения догматические или догматико-полемические, экзегетические, аскетические, гомилетические и письма.

1. Догматико — полемические творения. а) Важнейшие догматико-полемические сочинения св. Василия — «Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия» (написано в 363 или 364 гг. Ч. 3, с. 3–186).

Кизический епископ Евномий, увлеченный славой арианина Аэция, изложил в своей книге «Апология» учение о Сыне Божием и Духе Святом на началах арианства, именуя Сына творением Отца, а Духа Святого созданием Сына.

В своем сочинении, написанном по просьбе монахов, св. Василий подробно разбирает диалектические построения Евномия и опровергает их.

Труд св. Василия делится на 5 книг.

В первой книге он разбирает учение Евномия о Боге Отце, в раскрытии которого Евномий упорно избегает употребления наименований «Отец» и «Сын», заменяя их словами «Нерожденный» и «Рожденный»; при этом «нерожденность» Евномий считает существенным признаком Божества. Св. Василий опровергает это положение указанием на то, что сущность вещей человеческим разумом постигается по частям и поэтому определяется не одним, а несколькими признаками. Тем более это нужно сказать о Высочайшем Существе, к Которому можно прилагать многие как положительные, так и отрицательные определения. Поэтому одним словом Нерожденный нельзя определить Существа Божия и только совокупностью признаков вместе взятых мы можем начертить образ Божий, хотя бледный и слабый по сравнению с действительным.

Во второй книге доказывается единосущие Сына Божия с Отцом и опровергается дилемма, часто выдвигавшаяся арианами: «Если рожден, то не был до рождения, а если был, то не рожден». Разбирая этот софизм, св. Василий указывает, что рождение в приложении к Божественному бытию должно мыслиться актом, происходящим не в какой — то единичный момент времени, а в вечности Божественного бытия, так что Сын Божий совечен Богу Отцу. Наконец, самое понятие рождения говорит о единосущии рожденного Сына рождшему Его Богу Отцу, тогда как в отношении к людям Бог именуется Отцом только в нравственном смысле.

В третьей книге опровергаются возражения Евномия против единосущия и равенства Духа Святого с Сыном и с Отцом. В своих утверждениях Евномий опирается на то, что Дух Святой именуется третьим в порядке и достоинстве Лиц Святой Троицы; отсюда он делает вывод, что Дух Святой чужд по существу не только Отцу, но и Сыну. На это св. Василий указывает, что в именах, которые усвояются Свящ. Писанием Духу Святому, явствует Его Божеское достоинство, равное с Отцом и Сыном; то же самое можно видеть из действий, которые Святой Дух совершает в мире, как Податель жизни и Раздаятель духовных дарований, почему и крещение заповедано совершать во имя Отца, Сына и Святого Духа. Свои мысли св. Василий подтверждает выдержками из Свящ. Писания и опровергает те ссылки, которыми стремился обосновать свои мысли Евномий.

В четвертой и пятой книгах дается сокращенное повторение доказательств единосущия Сына и Духа Святого с Отцом и продолжается разбор мест Свящ. Писания, приводившихся арианами против учения о Божестве Сына Божия.

Исследователи признают эти две книги позднейшей прибавкой, составленной по материалам сочинений св. Василия или Аполлинарием Лаодикийским, или Дидимом Александрийским.

б) Сочинение «О Святом Духе» (ч. 3, с. 187–289) — написано по просьбе друга св. Василия св. Амфилохия, епископа Иконийского, около 375 г против учения Аэция, причислявшего Святого Духа к тварям. Аэциане, исходя из этой мысли, не считали возможным прославлять Святого Духа вместе с Отцом и Сыном. Они ссылались, между прочим, и на формулу употреблявшегося в то время славословия: «Слава Отцу через Сына во Святом Духе». В противоположность им св. Василий стал употреблять славословие в такой форме: «Слава Отцу с Сыном и Святым Духом». Законность употребления предложенной им формы св. Василий обосновывает и соответствием ее истинному учению о равном Божественном достоинстве Лиц Святой Троицы и ссылкой на церковное предание. Сын — причина зиждительная и Дух Святой — причина совершительная: «Представляй Трех — повелевающего Господа, созидающее Слово и утверждающего Духа».

В заключительной главе св. Василий картинно изображает печальное состояние Церкви, подобной кораблю, подвергшемуся страшной буре. Оно является следствием неуважения к отеческим правилам, коварных происков еретиков, своекорыстия и соперничества клириков, которое хуже открытой войны.

2. Сочинения экзегетические. По свидетельству церковных писателей, св. Василий работал над исправлением текста священных книг, сличая их по разным спискам, и истолковывал Свящ. Писание. До нашего времени дошли как совершенно подлинные «Беседы на Шестоднев» и «Беседы на некоторые псалмы».

а) Девять бесед на Шестоднев (ч. 1, с. 3–145) были произнесены св. Василием, когда он был еще пресвитером (до 370 г.), в течение первой недели Великого поста, в храме. Св. Василий вел беседы в некоторые дни по два раза. Предметом их было повествование книги Бытия о творении мира в шесть дней (1,1–26). Беседы прекращаются на пятом дне творения, и в девятой беседе св. Василий только указывает на участие всех Лиц Святой Троицы в создании человека, а разъяснение, в чем состоит образ Божий и как человек может быть причастен подобия его, обещано в другом рассуждении. Это обещание он исполнил. Ему принадлежит десятая и одиннадцатая беседы о человеке. (см. ЖМП, 1972,? 1, с. 30–38,? 3, с. 33–40). В своих беседах св. Василий ставит своей задачей изобразить творческую Божественную силу, гармонию и красоту в мире и показать, что учение философов гностиков о миротворении — неразумные измышелния и что, напротив, Моисеево повествование одно содержит божественную истину, согласную с разумом и научными данными. Выясняя прямой буквальный смысл текста и избегая аллегоризма, он, на основе данных современного ему естествознания, исследует свойства и законы природы и художественно описывает их. Преследуя цели назидания, св. Василий поучает из природы познавать Творца, Его благость и премудрость, и постоянно предлагает нравственные наставления.

б) Тринадцать бесед на отдельные псалмы (ч. 1, с. 147–332. На псалмы: 1, 7, 14, 28, 29, 32, 33, 44, 45, 48, 59, 61 и 114) преследуют цель, главным образом, нравственного назидания. В предисловии св. Василий говорит о великой пользе, которую христианин может извлечь из книги псалмов. Все Писание богодухновенно, но тогда как одни книги поучают одному, а другие другому, Псалтирь заключает в себе полезное из всех книг; здесь даны и пророчества о будущем, и законы для жизни, и исторические события, и правила деятельности. «Она есть общая сокровищница добрых учений и тщательно отыскивает, что каждому на пользу. Она врачует и застарелые раны души и недавно уязвленному подает скорое исцеление, и болезненное восставляет, и неповрежденное поддерживает, истребляет страсти… И производит… в человеке какое — то тихое услаждение и удовольствие, которое делает рассудок целомудренным» (ч. 1, с. 149).

в) «Толкование «на 1–16 гл. пророка Исаии (ч. 2, с. 3–358) представляет подробное и общедоступное изъяснение по большей части буквального смысла текста с приложением нравственных наставлений. Довольно большое число мест заимствовано из толкований Евсевия на книгу пр. Исаии, еще больше заимствований из Оригена. Разница в стиле и наличие только поздних свидетельств о принадлежности этого толкования св. Василию вызывают сомнения в подлинности данного труда. Полагают, что комментарии составлены каким — то пресвитером, современником св. Василия, по оставленным им материалам и изданы после его кончины.

3. Аскетические творения (ч. 5). Вместе со св. Григорием Богословом, как удостоверяет последний, св. Василий уже в 358–359 гг. в понтийском уединении на Ирисе составил письменные правила и каноны для монашествующих. Св. Григорий Богослов сообщает также (сл. 43; 4: 72) о письменных законах св. Василия для монахов и об учреждении им женских монастырей с письменными уставами. Совокупность аскетических творений, приписываемых св. Василию, обнимает следующие произведения:

а) «Предначертание подвижничества» (5: 35–39) — увещание ищущим христианского совершенства смотреть на себя, как на духовных воинов Христа, обязанных со всей тщательностью вести брань духовную и выполнять свое служение, чтобы достигнуть победы и вечной славы.

б) «Слово подвижническое и увещание об отречении от мира» (5: 40–56) — содержит призыв к отречению от мира и нравственному совершенству. Автор сравнивает жизнь мирскую с монашеской и отдает предпочтение последней, не осуждая и первой; дает наставления относительно различных благочестивых упражнений и описывает степени христианского совершенства, которые достигаются только великими трудами и постоянной борьбой с греховными стремлениями.

в) «Слово о подвижничестве» (первое), чем должно украшаться монаху (5: 59–60) — в кратких положениях дает превосходные предписания для всего поведения монаха и вообще для духовной жизни, чтобы она во всех отношениях отвечала требованиям аскетического совершенства. Это слово служит введением к Правилам, пространно изложенным и кратко.

г) Предисловие «О суде Божием» (5: 5–22). Автор говорит, что во время своих путешествий он наблюдал бесконечные пререкания и раздоры в Церкви, и, что всего печальнее, сами престоятели разногласят в убеждениях и мнениях, допускают противное заповедям Господа Иисуса Христа, безжалостно раздирают Церковь, нещадно возмущают стадо Его. Размыслив о причине такого печального состояния, он нашел, что такие разногласия и распри между членами Церкви происходят вследствие отступления от Бога, когда каждый выбирает для себя теоретические и нравственные правила по своему произволу, отступает от учения Господа и хочет не повиноваться Господу, а, скорее, господствовать над Ним. После увещаний о соблюдении единомыслия, союза мира, крепости в духе, автор напоминает о проявлениях божественного суда в Ветхом и Новом Завете и указывает на необходимость для всех знать закон Божий, чтобы каждый мог повиноваться ему, со всем усердием благоугождая Богу и избегая всего неугодного Ему. Ввиду сказанного св. Василий почел за нужное изложить сперва здравую веру и благочестивое учение об Отце и Сыне и Святом Духе, а к сему присовокупить и нравственные правила.

д) Изложение здравой веры св. Василий дает в сочинении «О вере» (5: 23–34). Он говорит, что будет излагать только то, чему научен богодухновенным Писанием, остерегаясь тех имен и изречений, которые не находятся буквально в божественном Писании, хотя и сохраняют мысль, содержащуюся в Писании. Затем в сжатом виде излагается учение Свящ. Писания об Отце, Сыне и Святом Духе с увещанием учителям быть преданными этой вере и остерегаться еретиков.

В заключение св. Василий вспоминает о своем обещании изложить и нравственное учение, которое намерен исполнить теперь, собрав в виде кратких правил запрещенное или одобренное в Новом Завете, с указанием и самых мест Свящ. Писания, чтобы читатель мог найти в Библии свидетельство на каждое правило. (Два рассмотренных трактата, таким образом, служат введением к Нравственным правилам).

е) Этой характеристике отвечают составленные св. Василием «Нравственные правила» (3: 291–403), в числе 80–ти, причем, каждое подразделяется еще на главы. Правила, действительно, изложены словами Свящ. Писания и определяют всю христианскую жизнь и деятельность, как вообще, так и специально в разных состояниях (проповедники Евангелия, предстоятели, живущие в супружестве, вдовы, рабы и господа, дети и родители, девы, воины, государи и подданные).

ж) «Правила пространно изложенные» в вопросах и ответах (5: 77–190) состоят из 55 отдельных правил, представленных в виде вопросов монахов и ответов св. Василия или его рассуждений относительно наиболее важных вопросов религиозной жизни. Как видно из предисловия, св. Василий находился в пустынном уединении, окруженный людьми, избравшими одну и ту же цель благочестивой жизни и изъявивших желание узнать нужное ко спасению. Из ответов св. Василия составился как бы полный сборник законов монашеской жизни или учение о высшем нравственном совершенстве, но без строгого плана.

з) «Правила кратко изложенные», числом 313 — также «в вопросах и ответах» (5: 191–342), содержат почти те же мысли, какие раскрыты и в пространных правилах, с тем различием, что в пространных правилах излагаются основные начала духовной жизни, общие принципы монашества, а в кратких — более специальные, частные наставления.

Все эти произведения признаются несомненно подлинными творениями св. Василия. Остальные аскетические сочинения, известные с его именем: 1) два слова о подвигах иноческих (второе и третье, — 5: 61–76), излагающие важнейшие обязанности монашеской жизни и увещание к исполнению их, и 2) «Подвижнические уставы» (5: 343–426), состоящие из предисловия и 34 глав и излагающие в простой речи правила монашеской жизни, главным образом, для пустынников, — должны считаться или сомнительными (как два слова о подвигах иноческих, ввиду недостатка свидетельств в пользу их подлинности), или же подложными (как последнее произведение, излагающее взгляды, несогласные с учением св. Василия в его подлинных произведениях).

Аскетические произведения св. Василия дают свидетельство о той форме монашеской жизни, какая распространялась в ту эпоху в Каппадокии и во всей Малой Азии, и, в свою очередь, оказали сильное влияние на развитие монашества на Востоке: мало — помалу они сделались общепризнанными правилами монашеской жизни. Но, несмотря на свое предназначение для монашествующих, аскетические наставления св. Василия и для всех христиан могут служить руководством к нравственному усовершенствованию и истинно спасительной жизни.

4. Беседы (ч. 4, с. 3–374). Св. Василий принадлежит к выдающимся проповедникам христианской древности. Его красноречие отличается восточным очарованием и юношеским энтузиазмом.

Беседы св. Василия причисляются к лучшим произведениям проповеднической литературы. В изданиях мавринцев 24 беседы признаны более или менее удостоверенными и 8 подложными; однако, это заключение не может считаться окончательным, и здесь необходимо дальнейшее исследование.

По своему содержанию эти беседы могут быть разделены на три группы: догматические, нравоучительные и похвальные в память мучеников.

а) К догматическим беседам можно отнести беседу «О вере» (15 беседа), в которой св. Василий говорит о природе Божества и доказывает божественное достоинство Сына и Святого Духа. В беседе на начало евангелия Иоанна (16 беседа) объясняются два первые стиха и раскрывается православное учение об истинном божестве Сына в отношении его к Отцу. В беседе «Против савеллиан, Ария и аномеев» (24 беседа) опровергаются заблуждения этих еретиков, противопоставляется им точное изложение православной веры. Особая беседа посвящена доказательству того, что Бог не есть виновник зла в мире (9 беседа).

б) Беседы нравоучительного характера составляют большую часть всех бесед св. Василия. Одни из них направлены против пороков, господствовавших в современном ему обществе. Так, четыре беседы произнесены в обличение скупости и жадности богачей, которые не только не помогали бедным, но и пользовались общественными бедствиями, чтобы нажить возможно больше на продаже предметов первой необходимости. Св. Василий со всей силой своего красноречия доказывал обязанность для христианина благотворительности, суетность богатства и всех земных наслаждений, несостоятельность объяснений, какими люди оправдывают свою скупость и т. д. Одна из этих бесед, произнесенная «во время голода и засухи» 98 беседа), по выражению св. Григория Богослова, произвела чудо: побудила богачей отдать свои запасы на пропитание бедным. Беседа «На гневливых» (10 беседа) разъясняет, сколько великих бед и зол причиняет гневливость, как несправедливы и мелочны бывают нередко причины, возбуждающие гнев в людях, какими способами человек может побеждать в себе несправедливый гнев, причем, однако, св. Василий не безусловно запрещает всякий гнев, но признает возможность справедливого гнева. В беседе «О зависти» (11 беседа) оратор изображает вред этой страсти, наиболее пагубной из всех, какие только рождаются в душах человеческих, и предлагает советы по уврачеванию ее. В особой беседе св. Василий весьма энергично восстает против пьянства (14 беседа), указывая на печальные последствия этого порока для души и тела убеждая поддавшихся ему к раскаянию. Другая часть нравоучительных бесед посвящена увещаниям к добродетели и благочестивым упражнениям. В одной беседе св. Василий останавливается на добродетели смирения (20 беседа) и указывает в ней основу всех других добродетелей, приводит примеры ее подражания во Христе и в святых, и учит, какими способами человек может усвоить себе эту добродетель. В двух беседах, произнесенных в последний воскресный день перед четыредесятницей, св. Василий говорит «О посте» (1 и 2 беседы), убеждая не только соблюдать установленный Церковью пост и проводить его богоугодно, но и заранее подготовляться к нему постепенно, а не предаваться в последнее время пред ним пресыщению и неумеренному веселию. В беседе (3 беседа) на слова Второзакония: «Внемли себе» (15,9) св. Василий говорит о необходимости постоянного бодрствования человека относительно нечистых помыслов, о пользе тщательного самоизучения, о необходимости всегда помнить о своих обязанностях. В беседе «О благодарении» (4 беседа) даются наставления, как достигнуть такого состояния, чтобы выполнить наставление апостола: «Всегда радуйтеся, непрестанно молитеся, о всем благодарите» (I Фес. 5, 16–18). В беседе о крещении (13 беседа) обличаются те, которые откладывают принятие крещения под разными предлогами.

К разряду нравоучительных бесед можно отнести и известную беседу «К юношам о том, как извлекать пользу из языческих сочинений» (22 беседа). В ней св. Василий защищает позволительность для христиан изучения классической литературы и одновременно предостерегает от безусловного доверия к ней. Христианин, подобно пчеле, должен выбирать из произведений языческих авторов лишь полезное для себя и родственное истине и игнорировать остальное. Затем он приводит образцы поучительных наставлений и добродетельных поступков из классической литературы — поэтических, исторических, ораторских произведений, и снова убеждает не все брать из них, а только полезное.

в) Похвальных слов св. Василия сохранилось пять: на память мученицы Иулитты (5 беседа), мученика Гордия (18 беседа), на сорок мучеников (19 беседа), на день св. мученика Маманта (23 беседа), пастушеские занятия которого дали основания говорить о добрых пастырях церковных и о наемниках, и на память мученика Варлаама (17 беседа). Последнее — лучшее по своей художественности, но принадлежность его св. Василию не бесспорна, может быть, автором его был св. Иоанн Златоуст.

5. Письма. Особого внимания требуют письма св. Василия Великого (ч. 6 и 7, с. 3–338 и 3–324). Их собиранием занимался уже св. Григорий Богослов. До нашего времени сохранилось их 365, из которых большая часть относится ко времени его епископства и написана в связи с событиями, волновавшими Церковь в ту эпоху. Несомненно подлинными считаются 325: переписка между св. Василием и Ливанием (326–336 или 335–359) признается подложной, хотя есть и защитники подлинности. Подложна переписка с императором Юлианом. Переписка между св. Василием и Аполлинарием вызывает еще не закончившиеся споры.

Письма Великого Кесарийского епископа представляют большую ценность, прежде всего, для характеристики личности этого вселенского учителя Церкви, т. к. ярко отображают собой высокие достоинства его ума и сердца, заботу о всех церквах и горячую любовь к людям, особенно же к страждущим и бедствующим: как пастырь он подает совет в нужде и сомнениях; как богослов, он принимает деятельное участие в догматических спорах; как страж веры, он настаивает на соблюдении никейского символа и признании божества Святого Духа; как хранитель церковной дисциплины, он стремится к устранению непорядков в жизни клира и к установлению церковного законодательства; наконец, как церковный политик, он, при поддержке св. Афанасия, заботился об оживлении сношений с западной Церковью в интересах поддержки православия в восточной половине империи.

Но, кроме того, они дают исключительно ценный материал для истории эпохи. Некоторые письма представляют собой довольно обстоятельные богословские трактаты, — прежде всего, знаменитое письмо «К Григорию брату» о троической терминологии (ч. 6, с. 85–97). Особо нужно отметить три «Канонические послания к Амфилохию» (Иконийскому) с изложением постановлений, касающихся покаянной дисциплины (ч. 7, с. 5–17; 41–52; 98–107), включенные давно в канонические сборники — отсюда взято 85 правил, и к ним присоединено еще семь правил из других писем св. Василия[1] и, в частности, из книги — послания к Амфилохию «О Духе Святом», из глав 27 и 29 о значении Предания. Трулльский собор в 692 г. скрепил эти 92 правила своим авторитетом и обратил их к обязательному руководству наряду с постановлениями соборов. Большинство правил касается покаянной дисциплины и представляет запись церковных обычаев и преданий, к которым кое — что св. Василий прибавил от себя, — «сродное с тем, чему научен» от старейших.

1. а. Из другого канонического послания к Амфиохию. ^

Богословие

1. Учение о богопознании. Основными источниками, из которых почерпается знание о Боге, св. Василий признавал Свящ. Писание и Свящ. Предание; к ним он присоединял и деятельность естественного человеческого разума, который может познавать Бога через рассмотрение свойств созданного Им мира и внутренней жизни человеческой души.

Священные книги написаны богодухновенными мужами по осенении их Духом Святым, который просветлял их умственные способности. Это воздействие Святого Духа не следует представлять внешним образом, чувственно в смысле гласа и сотрясения воздуха; оно должно мыслиться как непосредственное воздействие на ум пророка, возбуждая в нем мысли, которые должны быть сообщены людям.

Другим источником Божественного Откровения является Свящ. Предание. Св. Василий подробно и обстоятельно изображает его значение для Церкви. При этом, следуя Оригену и другим александрийцам, он признает существование тайного предания. «Из догматов и проповедей, соблюденных в Церкви, — говорит он, — иные имеем в учении, изложенном в Писании, а другие, дошедшие до нас от апостольского предания, прияли мы в тайне. Но те и другие имеют одинаковую силу для благочестия… Ибо, если бы мы вздумали отвергать неизложенные в Писании обычаи, как не имеющие большой силы, то неприметным для себя образом исказили бы самое главное в Евангелии, лучше же сказать, обратили бы проповедь в пустое имя. Например, кто из возложивших упование на имя Господа нашего Иисуса Христа письменно научил знаменовать себя крестным знамением? Какое Писание научило нас в молитве обращаться к востоку? Кто из святых оставил нам на письме слова призывания при показании Хлеба благодарения и Чаши благословения? Ибо мы не довольствуемся теми словами, о которых упомянул Апостол или Евангелие, но и прежде, и после них произносим другие, как имеющие великую силу к совершению таинства, приняв их из неизложенного в Писании учения. Благословляем же и воду крещения, и елей помазания, и даже самого крещаемого по каким изложенным в Писании правилам? Не по соблюдаемому ли в молчании и таинственному Преданию? Что еще? Самому помазанию елеем научило ли какое написанное слово? Откуда и троекратное погружение крещаемого человека? Из какого Писания взято и прочее, относящееся к крещению — отрицаться сатаны и ангелов его? Не из этого ли необнародованного сокровенного учения. которое отцы наши соблюдали в непытливом и скромном молчании, очень хорошо понимая, что достоуважаемость таинств охраняется молчанием?» («О Святом Духе к св. Амфилохию». Т. 3, с. 269–270).

Наконец, третий источник богопознания — познание естественное — имеет два пути. Один является путем умозаключения от свойств мира, целесообразности его устройства и разлитой в нем красоты и премудрости и благости Творца, и второй путь — познание микрокосма — души человеческой, ее бесплотности, непространственности, глубины и разнообразия волнующих ее переживаний.

Если первый ход мыслей от действий к причине, приводящей к признанию Первопричины мира, раскрыт наиболее обстоятельно Аристотелем, то второй — познание Бога на основе самопознания — указан Платоном. Св. Василий отдает предпочтение этому последнему пути. Этот способ богопознания св. Василий раскрывает с особенной ясностью в своей проповеди на слова: «Внемли себе» (Втор. 15, 9). Человек — это малый мир. Бесплотность души указывает на бесплотность Бога. Непространственность ума указывает на внепространственность Бога, а невидимость души — на Его бестелесность.

Но для достижения истинного богопознания необходимо иметь душу, очищенную от страстей и плотских привязанностей. Страсти, житейские заботы и тревоги затемняют око души и препятствуют ей познавать истину. Как предметы отражаются правильно только в гладкой поверхности воды, так познание высших истин доступно только душе, не возмущаемой тревогами страстей и житейских забот. Св. Василий соотноешние духа и тела сравнивает с двумя чашками весов: если одна поднимается, то другая опускается, или наоборот, если тучнеет тело — слабеет ум. Поэтому и Моисей, принимая на Синае заповеди Божии, провел 40 дней без вкушения пищи.

2. Учение о Святой Троице. После Первого Вселенского Собора, утвердившего истинное учение о Сыне Божием, арианские смуты не закончились и, в связи с вмешательством в церковные дела арианствующих императоров Констанция и Валента, еще долго волновали Церковь.

Богословский подвиг св. Василия состоял, прежде всего, в точном и строгом определении троических понятий. В Никейском богословии оставалась известная недосказанность: учение о единстве Божием было выражено с большей силой и закреплено словом «единосущный», нежели учение о троичности, — и это давало повод к несправедливым, но психологически понятным подозрениям в «савеллианстве». При отождествлении понятий «сущности» и «ипостаси» не хватало слов, чтобы закрепить неопределенные «три» каким — нибудь достаточно твердым и выразительным существительным, — понятие «лица» в это время не достигло еще такой твердости (было опорочено савеллианским словоупотреблением). Выйти из словесной неопределенности можно было через различие и противопоставление понятий «сущности» и «ипостаси», — но это различие требовалось логически обосновать, чтобы оно стало различением именно понятий, а не только условных слов.

Чтобы определить место, занимаемое св. Василием в истории споров о троичности, нужно выяснить его отношение, с одной стороны, с староникейскому направлению, с другой, — к разнообразным богословским партиям Востока.

Св. Василий Великий с величайшим уважением относился к св. Афанасию Великому, но не вполне разделял его мнения. Отношение св. Василия к староникейскому учению определяется тем положением, которое он занял в вопросе о мелетианском расколе в Антиохии. В числе защитников православия на 1–м Вселенском Соборе находился и Евстафий Антиохийский. Около 330 г. он был изгнан, а кафедра его перешла к евсевианам. Тогда часть паствы, оставшаяся верной изгнанному епископу, под предводительством пресвитера Павлина отделилась от господствующего большинства, сохраняя в чистом виде никейскую веру. Она удержала всю никейскую терминологию: одна сущность, одна ипостась и три лица. Св. Афанасий и Западные видели в последователях Павлина истинных хранителей никейской веры, и если речь заходила об их соединении с мелетианами, то староникейцы понимали под этим присоединение мелетиан к павлинианам, как к истинной Церкви. Св. Василий Великий, напротив, был решительным защитником Мелетия, а в вероучении евстафиан видел наклонности к савеллианству. Он высказывается, во — первых, против признания в Боге одной только ипостаси, потому что это дает повод к обвинению в савеллианстве. Во — вторых, учение о трех лицах он признает недостаточным. Слово «просопон» означает лицо, личность, маску и роль. Вследствие этого савеллиане охотно подписались бы под формулой: Бог един по ипостаси и троичен в Лицах. Они могли истолковать ее в том смысле, что одно и то же Божественное существо попеременно действует то в Лице Отца, то в Лице Сына, то в Лице Духа Святого, как один и тот же человек на сцене попеременно может изображать различных лиц.

Св. Василий Великий находил поэтому, что староникейская форма, в которой фигурировали термины «омоусиос» и «просопон» недостаточна, так как она резко подчеркивает единство Лиц Святой Троицы и неясно выражает их раздельность.

То новое, что внес св. Василий в разрешение тринитарной проблемы, яснее всего раскрывается в его критическом разборе арианского и полуарианского учения. Этот разбор содержится в трактате «Против Евномия».

Евномий свои выводы строит из того положения, что сущность предмета выражается его именем. Имя Бога Отца — Нерожденный, тогда как Сын именуется Рожденным. Отсюда — нерожденность составляет сущность Бога Отца, рожденность — сущность Сына. Из этого Евномий делал выводы:

а) Если нерожденность составляет сущность Отца, то это свойство не может быть передано Сыну, ибо в таком случае и Сына мы должны бы именовать нерожденным, но если нерожденность не может быть приписана Сыну, то Он по самой сущности должен быть противоположен Отцу.

б) Нерожденность может принадлежать только неизменяемому и бесстрастному, рождение же предполагает отделение и, следовательно, изменение рождающего существа, поэтому Сын не может быть рожден Отцом, Он создан Им.

в) Если Бог родил Сына, то можно поставить вопрос — какого Сына: существовавшего до рождения или не существовавшего, Рождение существовавшего Сына представляется нелепым; если принять второе, то необходимо сделать вывод о том, что Сын не вечен.

Но признавая Сына тварью, Евномий, однако, ставит Его превыше всех тварей, считает Его первым созданием Божиим, получившим Божественную власть и достоинство.

Разбирая эти положения Евномия, св. Василий высказывает следующие мысли. Познание сущностей недоступно человеческому разуму даже в видимой природе, которая доступна нам только в явлениях, тем более непостижима для нас сущность Божественного бытия. Мы постигаем проявления всемогущества Божия, но не существо Его бытия. Неправильным является и то утверждение Евномия, что имя предмета выражает его сущность: именами выражаются не сущности, а свойства предметов или их отношения. Поэтому при единой сущности может иметь место различие имен. Так люди имеют одну сущность, но каждый человек носит отдельное имя.

Далее, нерожденность не может выражать сущность Бога Отца. Понятие нерожденности отрицательное, оно указывает только на то, чего нет в Боге, но не содержит указания на то, чем Он обладает. Нужно поэтому сказать, что нерожденность не есть сущность Бога, но «сущность Бога (есть) нерожденная» (3:29).

Из сказанного св. Василий делает следующие выводы:

а) Рожденность Сына Божия не определяет Его сущности, а говорит только о Его личном свойстве. Следовательно, употребляя в отношении к Нему этот термин, мы не имеем никаких оснований делать вывод о различии Отца и Сына по сущности.

б) Рождение связано с признаком отделения только у тварных существ, но в Божестве этот акт не может представляться под формами чувственных явлений. Рождение Сына неизменяемым Отцом не сопровождается отделением части Его Существа.

в) Необходимо различать понятия вечности и безначальности. Вечность означает существование прежде всего времени, безначальность — обладание причиной бытия в себе самом. Вечное существо может и не быть безначальным, если причину своего бытия имеет в другом. Отец вечен и безначален, — Сын, будучи вечен, однако, не безначален, имеет вечное начало в Отце. Утверждение Евномия о том, что Сын, являясь творением Отца, имеет Божественную власть и достоинство, и Ему принадлежит величие Единородного, св. Василий находит противоречивым и непоследовательным, ибо если Сын есть творение, то Он разделяет общие свойства тварей, и поэтому безмерно далек от Бога и незаконно приписывать им одинаковые свойства.

Отношение св. Василия к полуарианам носило другой характер.

Полуариане отвергали термин «омоусиос», опасаясь уклонения в савеллианство. Отвергая термин «омоусиос», полуариане признавали Отца и Сына ипостасями. Под ипостасью полуариане разумели бытие устойчивое, включающее в себя признак индивидуального существования, в противоположность общему. Таким образом, выдвинутым полуарианами новым «термином» ипостась определялось самостоятельное и действительное существование Отца, Сына и Духа Святого. Такое понимание взаимоотношения Лиц Святой Троицы было принято полуарианами на Анкирском соборе 358 года.

Александрийский собор 362 г. завершил сближение полуариан с староникейцами тем, что полуарианами был принят термин «омоусиос», а староникейцы приняли учение о трех ипостасях. Так формировалось новое богословское течение, получившее название новоникейского, в нем признавалось Единосущие Лиц Божества и их раздельность в трех ипостасях. Это понимание догмата о троичности усвоено было и св. Василием.

Представить его можно следующим образом.

Св. Василий поставил задачей устранить крайности савеллианского слияния и арианского разделения Лиц Божества. В савеллианстве св. Василий усматривал влияние иудейского монотеизма, а в арианстве — языческого политеизма. Устранение этих крайностей он находил в учении о Боге, Едином по существу и Троичном по Ипостаси.

Под существом или сущностью он понимал то, что является общим, а под ипостасью то, что представляет индивидуальные особенности трех Лиц Божества. В человеческом языке одни слова имеют общее значение, другие указывают на частные особенности. Так, например, слово человек приложимо ко всякому представителю человеческого рода, но имена Павел, Тимофей, Силуан приложимы только к отдельным людям. Все индивидуумы, представляющие человечество и носящие отдельные имена, обладают общими чертами, которые обозначаются словом «человек». Ипостасями в этих индивидуумах будет то, что представлено в каждом из них отличительными и особенными свойствами.

Также и в Лицах Святой Троицы есть и нечто общее, и нечто особенное. Общим у Них является то, что Они не созданы, непостижимы, всемогущи, благи. Но, помимо того, каждое Лицо имеет Свои индивидуальные особенности. Отец безвиновный, не имеет в Ком — либо причины Своего бытия, Сын рождается от Отца, Дух Святой исходит от Отца и освящает верных. Единосущие Сына с Отцом обозначает, что Ему принадлежат те свойства, которые мыслятся в понятии Бог и которыми обладают Отец и Дух Святой. Единосущие, по св. Василию Великому, обозначает равенство отдельных индивидуумов по своим существенным родовым признакам.

Св. Василия Великого при таком понимании Троичности обвиняли в трибожии, из которого выходило, что принадлежность к единому родовому понятию не исключало совершенного обособления входящих в его состав индивидуумов. Павел, Силуан и Тимофей — единосущны, но они являются тремя совершенно обособленными существами. Необходимо было доказать, что три Божественные Ипостаси едины по существу.

Это единство св. Василий обосновывает следующими положениями:

а) Лица Святой Троицы имеют единое начало во Отце. Сын Божий и Дух Святой происходят от Отца.

б) Это происхождение нужно мыслить не во временном акте, но в вечности. Сын и Дух Святой совечны Богу Отцу.

в) Если Божественные Ипостаси не разделены временем, то не разделены также и пространством. Они повсюду пребывают совместно.

г) Они совершенно подобны; и, наконец,

д) Бог стоит выше числовых определений; эти последние приложимы только к тварному бытию, сложному и делимому. Но Бога мы можем мыслить только как простое бытие, к Которому законы числа не приложимы, поэтому бессмысленно говорить о трех богах.

Лучшим образом триединства Божественного из тварных подобий св. Василий считает радугу. В ней «один и тот же свет и непрерывен в самом себе, и разделен» — многоцветен (6:92). И в многоцветности открывается единый лик. Нет середины и перехода между цветами. Не видно, где разграничиваются лучи. Ясно видим различие, но не можем измерить расстояний. И в совокупности многоцветные лучи образуют единый белый. единая сущность открывается во многоцветном сиянии. Подобное можем и должны мы мыслить о Троическом единстве.

Определяя личные свойства Ипостасей Святой Троицы, св. Василий говорит об Отце, как виновнике бытия и жизни других Ипостасей; для Сына отличительным свойством является рождение, для Духа Святого — исхождение. Но в отношении к Третьей Ипостаси св. Василий указывает и другое свойство — святыню. Под святыней он мыслит реальный признак, определяющий самое Существо Духа Святого. Ангелам он также приписывает святыню, но эта святыня принадлежит им не по природе, а по благодати Святого Духа, почему для ангелов возможно падение, которое не может иметь места в Божественном Существе.

Таким образом, сущность Божия принадлежит одинаково всем трем Ипостасям: Отец, Сын и Дух — проявление ее в Лицах, из Которых каждое обладает всей полнотой абсолютной сущности и находится в нераздельном единстве с ней. Различие Ипостасей состоит в Их внутреннем соотношении, поскольку Отец ни от Кого не рождается и ни от Кого не исходит, Сын рождается от Отца и Дух исходит от Него. Как обладающая всей полнотой божественной сущности и всеми присущими Ей свойствами, каждая Ипостась есть Бог, и так как Она владеет этой сущностью не Сама по Себе в отдельности взятая, но в непрерывной связи и в неизменном соотношении с другими двумя Ипостасями, то все три Ипостаси суть един Бог. В этом точном определении взаимоотношения сущности и Ипостасей в Боге — важная заслуга св. Василия вместе с прочими каппадокийскими отцами.

3. Христология св. Василия. Христологическая проблема в эпоху св. Василия Великого не была еще поставлена со всей остротой, поэтому в его трудах нет обсуждения вопроса о соединении двух естеств во Христе. Опровергая Аполлинария, св. Василий касается только его хилиазма, но центральная мысль его о том, что во Христе место разумной души занял Логос, оставлена им без рассмотрения. Также он не коснулся и заблуждений Диодора Тарсийского.

4. Учение св. Василия Великого о творении, ангелах и человеке. Св. Василий Великий начинает свое объяснение Моисеева Шестоднева с утверждения истины о сотворении мира. «Творение неба и земли не само собой произошло, как представляли себе некоторые — говорит он, — но имело причину в Боге» (1:5). Мир имеет начало. И хотя движущиеся на небе тела описывают круги, — а «в круге чувство наше не может приметить начала», — напрасно было бы заключить, что природа круговращаемых тел безначальна. И движение по кругу начинается, — с некоторой, нам только неизвестной, точки окружности. Начавшееся и окончится, и что окончится, то началось. Мир существует во времени и состоит из существ, подлежащих рождению и разрушению (1: 8–9).

Особенностью учения св. Василия о творении мира является то, что он говорит о создании времени прежде произведения чувственного бытия. Раньше, до видимого и вещественного мира, по суждению св. Василия, Бог творит ангелов, — следовательно, не только вне времени, но и без времени, так что ангельское бытие, по его мысли, не предполагает и не требует времени. Это связано с его представлением о неизменности ангелов. «Еще ранее бытия мира, — говорит он, — было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, приснопродолжающееся. И в нем — то Творец и Зиждитель всяческих совершил создания — мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящих наше разумение, так что нельзя изобрести для них и наименований» (1: 10–11). Ангелы были приведены в бытие словом Божиим и созданы не младенцами, чтобы, только впоследствии усовершившись чрез постепенное упражнение, удостоиться принять Духа. «Ибо ангелы не терпят изменения. Нет между ними ни отрока, ни юноши, ни старца, но в каком состоянии сотворены вначале, в том они остаются, и состав их сохраняется чистым и неизменным» (1:260). И «в первоначальный состав и, так сказать, раствор их сущности была вложена святость. Потому — то, — заключает св. Василий, — они неудобопреклонны ко греху, будучи немедленно, как бы некоторым составом, покрыты освящением и по дару Святого Духа имея постоянство в добродетели» (1: 224). Уже до начала мира живут они в святости и в радости духовной.

Бог творит мир Своим словом, и это творческое слово становится законом природы, который действует потом сам собой. Божественное повеление, ставшее законом природы, св. Василий сравнивает с волчком, вращающимся силой первоначального удара, и с шаром, пущенным по наклонной плоскости. Этот закон проявляется в произрастании растений, в самозарождении низших животных, в последовательной смене поколений живых существ, в инстинктах животных и в человеке как нравственный закон. В этом учении св. Василий близко подходит к концепции стоиков и неоплатоников о мировой душе.

Природа представляет собой лестницу ступеней, последовательно восходящих к совершенству. От рыб, через теплокровных животных формы жизни достигают человека, который один создан для духовной жизни и обладает бессмертием. Человек состоит из тела и души, но высшее значение принадлежит только душе.

В человеческой душе св. Василий подобно Платону различает три части: разум, раздражительную способность и вожделетельную. Низшая часть — вожделетельная — порождает страсти и чувственные пожелания; но разум может и эту часть души направить на любовь к Богу и стремление к вечности. Также и раздражительная способность под руководством разума может послужить добродетели; душу, расслабленную сластолюбием, она может закалить и сделать мужественной, готовой к совершению подвигов. Разуму принадлежит главенство над всеми способностями души; подчиняя их своему руководству, он обеспечивает их гармоническую деятельность, направленную к достижению горнего мира.

Нетрудно предугадать, в каком смысле понимал св. Василий Великий первобытное состояние прародителей и их грехопадение. «Адам был некогда горе, — говорит св. Василий Великий, — не местопребыванием, а произволением» (4:143). Всеми силами души он был погружен в созерцание Бога. Человек был создан нагим, чтобы ум его, придумывая себе одежды и защиту от наготы, не развлекался заботой о восполнении недостающего, и «чтобы вообще попечением о плоти не был он отвлекаем от внимательного устремления к Богу» (4:147). Грехопадение первых людей состояло в предпочтении чувственного духовному.

5. О монашестве. Св. Василий Великий был великим организатором монашеской жизни, родоначальником малоазийского монашества. И, прежде всего, настойчивым проповедником киновитского — общежительного идеала, хотя практически он не отрицал и скитского монашества, и сам организовывал скиты. Однако, чистый тип монашества он видел только в общежитии, — в этом отношении за ним последовал впоследствии св. Феодор Студит. В монашестве св. Василий видел общий Евангельский идеал, «образ жизни по Евангелию» (6:327). Этот идеал определяется, прежде всего, требованием отречения, — не по брезгливости к миру, но по любви к Богу, которая не может успокоиться и насытиться в суете и смятении мира. От этого смятения и шума, прежде всего, и уходит, отрекается аскет. Однако, Евангельский идеал не разделяет любви к Богу от любви к ближним. Любовь, по апостольскому слову, «не ищет своего» (I Кор. 13, 5) — и потому св. Василий находит неполным отшельнический идеал, вдохновляемый исканием личного, обособленного спасения. Вместе с тем духовные дары анахорета остаются бесплодными для братий. Наконец, в одиночестве легко родится самодовольство. Все это побуждает св. Василия призывать ревнителей подвига к общежитию. И снова он подчеркивает мотив любви: в общежитии дары, поданные от Духа одному, сообщаются и другим… Он напоминает пример первохристианского братства в Иерусалиме, по книге Деяний. И восходит к идее Церкви, как «тела Христова», — из нее вытекает общежительный идеал. Монашество должно быть некоей малой Церковью, тоже «телом». Из этого идеала св. Василий выводит заповедь послушания и повиновения игумену, ибо игумен или предстоятель являет самого Христа и органическая цельность тела предполагает согласованность членов и подчиненность главе (см. 5: 247). В таком братском общении, среди собратий, должен подвижник проходить свой личный аскетический путь очищения и любви, — свой жертвенный путь, свое «словесное служение» («умную службу»).

Очень высоко ставил св. Василий заповедь девства, как путь к «единому Жениху чистых душ».

Ручной труд он считает обязательным, но он должен прерываться для общей молитвы в определенные часы.

Хотя он не вменял в обязанность инокам дела благотворения в миру, но сам построил близ Кесарии странноприимный дом.

Основная заповедь для аскетов — любовь. И от напряженной, закаленной в подвиге любви ожидал св. Василий Великий мира для мира. Может быть, с особенной силой он настаивал на выполнении этой заповеди именно в противоположность тому раздору и распаду, который видел кругом и в среде христианской, и о которой не раз говорил с болью и горечью: «Во всех охладела любовь, исчезло единодушие братий, и неизвестно стало имя единодушия» (3: 288). Восстановить единодушие, вновь завязать «узы мира» стремился и надеялся св. Василий чрез аскетический подвиг, чрез «общую жизнь» хотя бы избранного меньшинства. Он не стремился воспроизвести тех громадных монашеских колоний, какие он наблюдал в Египте, — он предпочитает монастыри с небольшим числом насельников, чтобы каждый мог знать своего начальника и быть известным ему.

Достаточно известно, какое исключительное влияние оказал св. Василий Великий на последующие судьбы монашества и на Востоке, и на Западе. Нужно вспомнить имена преп. Феодора Студита и св. Бенедикта. Это было связано и с личным подвижническим примером св. Василия и еще более с распространением его аскетических творений. Аскетические творения св. Василия давно уже слились как бы в единую «подвижническую книгу».

6. Литургические труды. Особо нужно сказать о литургической деятельности св. Василия. Еще св. Григорий Богослов усваивал ему «чиноположение молитв» (сл. 43; 4: 72). В своей книге о Духе Святом св. Василий Великий много говорит о богослужебных преданиях и порядках, — вся книга есть в сущности единый богословский довод от литургического предания. Следует отметить здесь и отдельные указания св. Василия, — между прочим, о совершении молитв, стоя прямо (т. е. без поклонов и коленопреклонения), во все воскресные дни и во всю Пятидесятницу в знак воскресной радости и напоминания о веке нестареющем (3: 271–272; ср. 20 пр. 1 Вселен. Собора). Очень важно следующее замечание св. Василия Великого: «Отцам нашим заблагорассудилось не в молчании принимать благодать вечернего света, но при явлении его немедленно благодарить. И не можем сказать, кто виновник сих речений светильничного благодарения, по крайней мере, народ возглашает древнюю песнь, и никто не признавал нечестивыми тех, которые произносят: Хвалим Отца и Сына и Святаго Духа Божия» (3: 280). Речь идет, конечно, о гимне «Свете тихий» (в нем слова эти произносятся так: «Поем Отца и Сына и Святаго Духа Божия»). — Этим подтверждается древность данного гимна, который по его богословской терминологии нужно относить к доникейской эпохе. Во всяком случае, св. Василий, несомненно, с большим вниманием относился к богослужебным порядкам. Трудно сказать, насколько можно усваивать ему чин литургии, известный под его именем, особенно в сохранившемся до нас виде. Но вряд ли можно сомневаться, что в основе этого чина лежит «чиноположение» св. Василия. Трулльский собор, во всяком случае, прямо ссылается на св. Василия, который «письменно предал нам таинственное священнодействие» (пр. 32). Кроме того, св. Василий ввел в своем округе обычай, по — видимому, заимствованный из Антиохии, пения псалмов на два хора, с чем, однако, не согласились, например, в Неокесарии, ссылаясь на то, что такого порядка не было при св. Григории Чудотворце (подробности см. в письме св. Василия к неокесарийским клирикам — пис. 1999, 7: 72–77).

Немало сведений литургического характера рассеяно в различных письмах Святителя. Так в письме 89 (93) говорится об обычаях, связанных с принятием св. Таин Тела и Крови Христа Спасителя. Св. Василий, прежде всего, рекомендует как можно более частое причащение. «Хорошо и преполезно каждый день приобщаться и принимать святое Тело и Кровь Христову… Впрочем, мы приобщаемся четыре раза каждую седмицу: в день Господень (воскресенье), в среду, в пяток и в субботу, также и в иные дни, если бывает память какого святого». Дальше св. Василий свидетельствует, что христианам разрешалось хранить св. Дары дома и причащаться собственноручно, если обстоятельства — гонения, отсутствие священника — препятствовали участвовать в Евхаристии. Этот «долговременный обычай» имел почтенное обоснование: «Ибо все монахи, живущие в пустынях, где нет иерея, храня причастие в доме, сами себя приобщают. А в Александрии и Египте и каждый крещенный мирянин, по большей части, имеет причастие у себя в доме и сам собой приобщается, когда хочет». Следует здесь же отметить, что в V–VI вв. Церковь перестала доверять мирянам самостоятельное обращение со св. Дарами.

Право получить св. Причастие в руки сохранилось за священнослужителями и за византийским императором, а позднее и за русским царем в день его коронации (и только).

св.Григорий Богослов

Житие

Другом юности и всей жизни св. Ввасилия Великого был св. Григорий, по месту жизни — Назианзен, по духовному направлению — Богослов.

Св. Григорий не раз описывал свою жизнь, и описывал ее с подлинным и лирическим драматизмом. Любитель безмолвия, своей волей всегда стремившийся к уединению, чтобы в тиши предаваться богомыслию, — чужой волей и волей Божией, он был призван к слову и делу, к пастырскому действию, среди житейского мятежа, треволнения и смуты. В смирении своего хотения проходил он свой скорбный и славный жизненный путь.

Св. Григорий родился около 330 г., в Арианзе, близ Назианза, «малейшего между городами» юго — западной Каппадокии. Отец его — Григорий старший — в это время (с 329 г.) был Назианзским епископом, — в молодости он принадлежал к своеобразной секте «ипсистариев» (от «ипсистос» — высочайший — поклонялись Богу как «Высочайшему»), представлявшей собой смесь христианства, иудейства и религии персидской. Крещение он принял уже в зрелом возрасте под влиянием своей жены Нонны, которая представляла образец истинно христианской женщины. Вскоре после крещения он был посвящен во пресвитера, а затем и епископа Назианза. Св. Нонна, желая иметь сына, усердно молилась об этом и еще до рождения обещалась посвятить его Богу. Под влиянием матери св. Григорий младший с юных лет решил вести безбрачную жизнь.

Св. Григорий получил широкое образование. Первоначально обучение он проходил в доме родителей, где особенно усердно изучал Священное Писание, а затем посещал лучшие школы своего времени: в двух Кесариях (Каппадокийской и Палестинской), в Александрии и, наконец, в Афинах. В Кесарии Каппадокийской он впервые встретился со св. Василием Великим, вместе с ним он посещал и Афинскую школу. Здесь завязалась дружба между будущими великими деятелями Церкви, которая связывала их на протяжении всей жизни.

В 358 (или 359) г. св. Григорий вернулся на родину, позже св. Василия, с отъездом которого в Афинах стало для него пусто и тоскливо. На родине он принимает крещение и, исполняя обет своей матери, отвечавший его собственному настроению, отдается подвигам созерцательной жизни. Но в то же время он старается совместить монашескую жизнь с выполнением обязанностей к родителям, находившимся уже в преклонном возрасте. Тесные отношения поддерживал он и со св. Василием, к которому часто приезжал из Арианза в Понт. Друзья вместе предавались посту, молитве, труду физическому и умственному. Здесь они вместе составляли сборник Филокалиа из творений Оригена и Правил монашеской жизни.

Около 360 г. св. Григорий впервые выступает в качестве активного деятеля в церковной жизни. Его отец, епископ Назианзский, по простоте и миролюбию подписал арианский символ, что возмутило многих монахов, которые своим влиянием отторгли от него значительную часть его паствы. Св. Григорий — сын, возвратившись из Понта, разъяснил отцу значение подписанного им символа, его противоречие никейскому исповеданию и побудил отца открыто признать свою ошибку, чем мир в пастве был восстановлен.

В 361 г. в праздник Рождества Христова св. Григорий Богослов по настоянию своего отца и назианзской паствы, но вопреки собственному желанию, был посвящен во пресвитера. Он не осмелился ослушаться приказания отца, но очень был опечален такой, по его выражению, «тиранией» и удалился в Понт к св. Василию. Друг облегчил скорбь его сердца, но только к Пасхе 362 г. он возвращается в Назианз, и здесь начинает свое пастырское служение знаменитым словом, — начинающимся словами: «Воскресения день., просветимся торжеством, и обнимем друг друга…» (Сл. I на Пасху, ч. I, с. 3–6). И в этом слове он рисовал высокий пастырский идеал, от которого так далеко отступали тогдашние пастыри, считавшие этот сан, скорее, «средством к пропитанию», точно от пастыря душ требуется даже меньше, чем от пастыря бессловесных. Именно это сознание высоты пастырского призвания и заставило св. Григория бежать от непосильного служения, к которому он не считал себя готовым… С тех пор и в продолжении почти десяти лет св. Григорий оставался в Назианзе, — в качестве помощника своего отца, — и надеялся, что ему удастся избежать почестей высшего звания. Эта надежда оказалась напрасной.

В 370 г св. Григорий вместе со своим отцом принял участие в избрании св. Василия архиепископом Кесарийским и своим влиянием способствовал успеху этого дела. Укрепляя свое положение в борьбе с арианами, св. Василий открыл много епископских кафедр, и в 372 г. посвятил своего друга св. Григория епископом в Сасим — незначительное и дикое местечко, лежавшее невдалеке от Назианза. По своему положению этот пункт являлся спорным между двумя митрополиями, и этим поставлением св. Василий закреплял его за собой.

Это действие друга, на которое он согласился крайне неохотно, настолько его опечалило, что он удалился в пустыню, не совершив ни одного богослужения в Сасиме. Св. Григория возмущало, с каким непониманием отнесся друг к его жажде безмолвия и покоя и втягивал его в распри о власти, — ибо учреждение кафедры в Сасимах имело целью усилить Василия в его борьбе с Анфимом Тианским. По новой просьбе отца св. Григорий вернулся в родной город Назианз, где и заменял отца под условием, однако, не быть ему преемником.

В 374 г. он похоронил отца, дожившего до 100 лет, а вскоре умерла и мать. Его брат Кесарий и сестра Горгония умерли еще раньше. Когда порвались последние родственные узы, св. Григорий удалился в 375 г в Селевкию Исаврийскую, чтобы окончательно отдаться созерцательной жизни. Здесь он получил известие о смерти св. Василия и тяжело пережил потерю друга.

Св. Григорий, несомненно, полагал, что уже ничто более не ожидало его в этой жизни, кроме аскетического уединения, скорбных воспоминаний и безмолвных размышлений. Но Промысл Божий готовил для него и нечто другое — должна была настать еще самая деятельная и важная пора его жизни, хотя ей и суждено было ограничиться лишь тремя достопамятными годами.

По смерти покровителя ариан Валента императорский престол занял Феодосий, оказавший поддержку православным. В 379 г. остаток православной паствы Константинополя обратился к св. Григорию с просьбой придти к ним на помощь и упорядочить церковные дела. Советы друзей, упрекавших св. Григория в предпочтении своих желаний общецерковному благу, побудили святителя покинуть пустынное уединение и прибыть в Константинополь.

Здесь он застал тяжелую картину в церковной жизни — не было единства даже между православными. Все храмы были захвачены арианами, и св. Григорий нашел пристанище в частном доме — впоследствии он был обращен в церковь под именем Анастасии, в знак «воскресения православия»… Здесь были сказаны знаменитые слова «О богословии». Св. Григорий прибыл в Константинополь изможденным, в бедной одежде, но своим одушевленным и красноречивым словом о триедином Боге вскоре привлек к себе множество слушателей. Слава его так возросла, что даже бл. Иероним, находившийся тогда уже в зрелом возрасте и будучи сам известен в литературе, явился в Константинополь, чтобы послушать проповеди св. Григория и взять несколько уроков толкования Священного Писания.

Ариане ставили всяческие препятствия в деятельности св. Григория и даже покушались на его жизнь. В 380 г. прибыл в столицу император Феодосий и передал православным церкви, захваченные арианами; народ просил св. Григория возглавить константинопольскую паству. Он дал согласие остаться в этом городе, пока не соберется собор, который и должен решить вопрос о замещении Константинопольской кафедры.

В 381 г в Константинополе открылись заседания II Вселенского Собора, который и избрал св. Григория епископом Константинополя, а по кончине Мелетия Антиохийского — председателем Собора. Но прибывшие после открытия Собора египетские епископы выступили против св. Григория, стремясь передать Константинопольскую кафедру своему ставленнику Максиму. Они возбудили вопрос о законности поставления св. Григория в епископы Константинополя, ссылаясь на правила Никейского Собора, запрещавшего перемещение епископов с одной кафедры на другую.

Когда св. Григорий сделал попытку по смерти Мелетия ликвидировать возникший в Антиохийской Церкви раскол и выступил с предложением признать противника Мелетия Павлина законным епископом Антиохийским, то поддержки в членах Собора он не нашел. Против него вспыхнуло давно уже накопившееся недовольство. Одни были недовольны мягкостью его действий — тем, что в борьбе с арианством он не прибегал к содействию светской власти. Других беспокоила его догматическая прямота, — в частности, его настойчивая проповедь о Святом Духе. Иным он казался недостаточно вельможен. «Не знал я, — иронизировал св. Григорий, — что и мне надо ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться передо мною, как перед диким зверем, как скоро даже издали увидят идущего» (4:37). И на Соборе был поставлен вопрос о незаконности перемещения св. Григория из Сасим в Константинополь. Притом, не очень скрывалось, что это только предлог для интриги. Все эти обстоятельства так огорчили его и так повлияли на его здоровье, что он решил сложить с себя полномочия епископа Константинопольского и покинуть столицу.

Произнесши блестящее прощальное слово перед епископами и народом, в котором он изобразил правоту своих действий в Константинополе и изложил православное учение о Святой Троице, св. Григорий в 381 г. удалился в Назианз и некоторое время управлял этой кафедрой, пока не был в 383 г поставлен здесь по его указанию епископом Евлалий.

Следует отметить, что св. Григорий в течение двух лет усиленно просил Тианского митрополита Феодора снять с него непосильное бремя, заместить Назианзскую кафедру. Он отказывался ездить на соборы. «Соборам и собеседованиям кланяюсь издали с тех пор, как испытал много дурного», — писал он Феодору Тианскому (6:210).

Получив освобождение, св. Григорий поселился в своем имении в Арианзе, посвятив остаток жизни аскетическим подвигам, литературной борьбе с ересями и писанию стихотворений. В своем уединении «под тенью деревьев, им самим посаженных в молодости», св. Григорий прожил около семи лет и скончался в 389 г. — Почил тот, которого «и жизнь была, — по словам Руфина, — как нельзя быть неукоризненнее и святее; и красноречие, — как нельзя быть блистательнее и славнее; и вера, — как нельзя быть чище и правильнее, и ведение самое полное и совершенное». Память его празднуется 25 и 30 января.

За ясное и точное изложение православного учения о Святой Троице и двух естествах во Христе, — особенно в пяти знаменитых словах, — св. Церковь почтила св. Григория высоким титулом Богослова (IV Всел. Собор) и признала одним из трех вселенских великих учителей.

Мощи св. Григория покоятся в соборе св. ап. Петра в Риме.

Творения

Творения св. Григория Богослова распадаются на три группы: слова, стихотворения и письма.

1. Слов св. Григория в настоящее время известно 45 (см. рус. пер. М., 1889, т. I–IV до с. 149). В большей своей части они представляют действительно произнесенные слова, записанные скорописцами (и потом исправленные св. Григорием); только слова против Юлиана (4 и 5), можно думать, никогда не были произнесены, а слово (3–е), «в котором св. Григорий оправдывает свое удаление в Понт по рукоположении во пресвитера», вероятно, было произнесено в сокращенном виде. Большая половина слов относится к кратковременной деятельности св. Григория в Константинополе. Кажется, уже вскоре после смерти св. Григория его слова были собраны кем — то из почитателей знаменитого оратора. Принадлежность всего собрания слов св. Григория, как по внутренним, так и по внешним данным, должно признать достаточно удостоверенной.

По своему содержанию большая часть слов догматического характера. Между ними первое место по значению занимают пять слов о богословии (27–31), представляющие собой законченный круг бесед в защиту церковного учения о Святой Троице против евномиан и македониан. Они произнесены, вероятно, в 380 г. в Константинополе и, преимущественно перед другими его произведениями, доставили ему титул Богослова. Первое из этих слов составляет введение к остальным и разъясняет, кто может богословствовать, когда, перед кем, в какой мере и о чем. О Боге могут рассуждать только опытные, проведшие «жизнь в созерцании», прежде всего, чистые душой и телом, или, «по крайней мере, очищающие» себя. Когда надобно рассуждать о Боге? — Тогда, как «бываем свободны от внешней тины и мятежа», от внешних впечатлений вещества и от возмущения, когда вождь наш — ум не сродняется с нечистыми приходящими образами. С кем рассуждать? С «теми, которые занимаются сим тщательно», принимаются за это дело с усердием и благоговением. О чем и сколько рассуждать? — О том, что может быть понятным, и столько, сколько могут принять по своим силам слушатели. Впрочем, — прибавляет Богослов, — «я не то говорю, будто бы не всегда должно памятовать о Боге… Памятовать о Боге необходимее, нежели дышать». Он решительно восстает против развившейся страсти к словопрениям о догматах веры, чаще всего неуместным, несвоевременным и унизительным для обсуждавшихся в них высоких истин христианства. Эти вопросы требуют рассмотрения с благоговением и усердием, а не праздным любопытством.

Во втором слове излагается учение о Боге, как Творце и Правителе мира, и о слабости и недостаточности человеческого разума для постижения природы и существа Бога. Те определения существа Божественного, которые даются человеческим разумом, или имеют отрицательный характер, — например, безначальный, неизменный, нерожденный и т. п. (подобно ответу: ни 2, ни 3, ни 5 и пр.), или включают в себя представления из окружающего нас мира, как например, дух, огонь, свет и т. п. Существо Божие непостижимо. В земной жизни до нас достигает лишь как бы тонкая струя знания о Боге, в доступной для нас мере познание Божества откроется только в будущей жизни.

В третьем слове автор говорит о единосущии Лиц Святой Троицы и о Божестве Сына Божия. О Боге три древнейших мнения: безначалие, многоначалие и единоначалие. Два первых являются игрой мысли сынов эллинских: мы можем принять только единоначалие. Но единица в Боге от начала существует (что невозможно в естестве сотворенном) в Троичности — Отец, Сын и Святой Дух — родитель и изводитель, рождающий и изводящий бесстрастно вне времени; Сын — рожденное, Дух — изведенное. И рождение и исхождение нужно представлять актами вневременными.

В четвертом слове св. Григорий разбирает те места Священного Писания, которые приводились арианами в защиту своего учения о Сыне Божием, а в пятом опровергает их возражения против Божества Святого Духа. В заключение св. Григорий говорит о различных аналогиях, которые приводятся для уяснения тайны Святой Троицы.

Близко по содержанию к словам о богословии подходят произнесенные также в Константинополе слова: 20 («О поставлении епископов и о догмате Святой Троицы») и 32 («О соблюдении доброго порядка в собеседовании… о Боге»). В первом из них св. Григорий говорит о единстве существа Божия и различии Лиц; в то же время в этом слове порицаются те, которые принимаются богословствовать, не изучивши Священного Писания и не позаботившись о своей нравственной чистоте. Во втором слове св. Григорий доказывает, что богословствовать возможно не каждому, и не во всякое время, и особенно обличает страсть мирян, превращающих богословствование в пустые словопрения.

Богатством догматического содержания отличаются также и некоторые слова на праздники. Из них сохранились: на Рождество Христово (38) и два на Крещение (39 и 40); произнесены 25 декабря 379 г. и 6 и 7 января 380 г.; первое из этих слов было первым на праздник Рождества Христова в Константинополе и вообще на Востоке. Затем: два слова на Пасху (1 и 45), слово (44) «на неделю новую (Фомину), на весну и память мученика Маманта», на Пятидесятницу (41) — доказывает Божество Святого Духа действиями Его во всей Вселенной.

Особую группу составляют похвальные слова: на день мучеников Маккавеев (16), на память св. Киприана (24), в память св. Афанасия Александрийского (21), св. Василия Великого (43) — важное для биографии св. Василия и св. Григория. По своему характеру сходны с похвальными словами надгробные: отцу (18), брату Кесарию (7), сестре Горгонии (8).

Прямую противоположность похвальным словам составляют два обличительных слова против Юлиана (4 и 5), написанные после смерти Отступника (363 г.). В них св. Григорий дал волю чувству гнева в выражении порицания врагу христианства. Св. Григорий особенно возмущен попыткой Юлиана запретить христианам изучение классической литературы, а в его стремлении перенести в язычество многие христианские обычаи видит признание превосходства христианства над язычеством. Постигший Юлиана конец он рассматривает как кару Божию за восстание против Бога.

Целая треть слов св. Григория вызвана была различными обстоятельствами личной его жизни: рукоположением во пресвитера и затем во епископа, участием его в управлении назианзской Церковью и т. д. Между ними особенно важное значение имеет защитительное слово (сл. 3), сказанное св. Григорием по возвращении из Понта против тех обвинений, какие вызвало его удаление в Понт после рукоположения во пресвитера. Св. Григорий подробно говорит о побуждениях к бегству и возвращению. Бегство было вызвано любовью к отшельническому уединению и, главным образом, сознанием высоты священства, тяжести связанных с ним обязанностей и опасностей, особенно в то время, и чувством собственного недостоинства. К возвращению его побудили: любовь к согражданам, забота о своих престарелых родителях и страх лишиться их благословения, воспоминание о судьбе пророка Ионы, пытавшегося бежать от Господа, покорность воле Божией. Слово это — одно из лучших и наиболее содержательных произведений св. Григория. Оно яркими и живыми чертами рисует возвышенный идеал пастыря. Слово послужило образцом и источником для шести книг св. Иоанна Златоуста «О священстве». Вообще же слова по поводам личной жизни св. Григория производят наиболее сильное впечатление искренностью и теплотой тона и непосредственным выражением внутренних переживаний автора. Только одно слово (37), произнесенное в Константинополе (в 380 г.), представляет изъяснение библейского текста (Мф. 19, 1–12) относительно развода и поводам к нему, брака и девства. Разъяснению нравственного христианского учения посвящено слово о любви к бедным, сказанное в Кесарии (14), три слова «о мире» (6, 22, 23). Имеется еще ряд надгробных речей, произнесенных св. Григорием при погребении родных и друзей.

2. Другой разряд творений св. Григория — это его поэмы или стихотворения, числом 144. В русском переводе (М., 1889) они помещены во второй половине IV тома, в V и на первых 84 страницах VI тома.

Составление большей части стихотворений св. Григория относится ко времени его уединения в Арианзе (383–389). В стихотворении, написанном «О стихах своих» (см. ч. 6, с. 82–84), св. Григорий перечисляет молитвы, побудившие его в старости переменить прозу на стихи. Во — первых, он хотел противопоставить свои стихи произведениям классических поэтов, неосторожное чтение которых приносило иногда дурные плоды, хотел дать чтение приятное и в то же время полезное, «подсластив искусством горечь заповедей», потому что «и натянутая тетива требует некоторого ослабления». Во — вторых, он не хотел, чтобы чужие, т. е. язычники и еретики, имели преимущество в изящном слове и хвалились своей образованностью. В частности, св. Григорий хотел пресечь своими стихами вредное влияние стихотворений Аполлинария. Наконец, изнуренный болезнью и тяготясь своим одиночеством, св. Григорий находил отраду в составлении стихов.

Стихотворения различаются не одинаковой величиной и размером: гекзаметры, пентаметры, триметры и др. Есть стихи ямбические.

По своему содержанию стихотворения распадаются на три группы: догматические, нравственно — аскетические и исторические. В догматических стихотворениях воспеваются тайны Святой Троицы, дела Божии в создании мира и промышление о нем, излагается учение об ангелах, грехопадении, закон Моисеев, история пророков Илии и Елисея, вочеловечение Спасителя, Его чудеса и притчи, перечисляются канонические книги Свящ. Писания. Уже в большинстве этих стихотворений преследуются дидактические тенденции. Но особенно нравственный элемент господствует в нравственно — аскетических стихотворениях, посредством которых поэт стремится возбудить любовь к добродетелям и отвращение к пороку, и предлагает в них правила жизни, как общие для всех людей, так и частные — для лиц семейных, для монахов, дев, изображает суетность человеческой жизни, непостоянство всего земного и, в особенности, прославляет девство. В исторических стихотворениях св. Григорий рассказывает обстоятельства своей собственной жизни и живыми чертами характеризует своих современников и общий ход событий, говорит о своей отшельнической жизни, о борьбе с искушениями, обращается к Богу с молитвами или плачем о постигающих его бедствиях. В этих стихотворениях заметно выступает личность поэта, и так как он большей частью жалуется на что — нибудь, то общий тон большинства исторических стихотворений элегический. Самое обширное между историческими стихотворениями — стихотворение о своей жизни, которое представляет описание жизни поэта от его рождения до удаления из Константинополя, имеет значение биографического источника.

Св. Григорий составил большое число (129) эпитафий в честь умерших родителей, брата, сестры, на самого себя, св. Василия Великого, его матери и сестры Макрины, Феосевии (жены св. Григория Нисского) и других близких лиц. Значительная часть эпитафий представляет увещание девам о воздержании жизни или же картины смерти и погребения.

Стихотворения св. Григория, бесспорно, свидетельствуют о поэтическом настроении и значительном поэтическом даровании их автора. Но в этом отношении произведения св. Григорий сильно различаются по своим достоинствам. Вообще же при оценке достоинств стихотворений св. Григория необходимо иметь в виду, что они написаны в престарелом возрасте и большей частью в минуты отдыха от житейских забот и волнений.

3. Наконец, нужно назвать сборник писем, числом 242 (см. ч. 6, с. 87–280 и ч. 4, с. 150–173). Большая часть их принадлежит последним 6–7 годам жизни св. Григория; они касаются событий частной жизни самого автора, его друзей и родственников, и того исторического значения и интереса, какой имеют письма св. Василия Великого, они не представляют. Только очень немногие касаются современных ему догматических вопросов; таковы, прежде всего, два послания к пресвитеру Кледонию (ч. 4, с. 158–173), управлявшему некоторое время Назианзской церковью, написанные в 382 г. и направленные против аполлинарианства, — в них св. Григорий раскрывает учение о воплощении Сына Божия. В послании к Нектарию, преемнику св. Григория на Константинопольской кафедре (ч. 4, с. 155–157), написанном, вероятно, в 387 г., св. Григорий обращает внимание Нектария на оживление еретичества, особенно аполлинарианства, опровергает еретические заблуждения и указывает на необходимость и церковного отлучения разделяющих это мнение, и гражданских мер против свободного распространения ими своего учения. Догматического характера и послание к монаху Евагрию о Божестве (ч. 4, с. 150–154), в котором автор его старается при помощи аналогии разъяснить возможность представлять Божественное существо единым, простым, неделимым, при троичности Лиц в Боге. Но в рукописях оно приписывается то св. Григорию Богослову, то св. Григорию Нисскому, то св. Григорию Чудотворцу. На основании этого, а также ввиду разности в стиле по сравнению с другими письмами св. Григория, высказывается сомнение в принадлежности его св. Григорию Богослову.

Сборник писем в значительной части был составлен самим св. Григорием по просьбе молодого родственника своего Никовула (см. пис. 121), в письме к которому (19. «О том, как писать письма») изложена теория эпистолографии: письмо должно быть кратким (в меру необходимости), ясным (приближаясь к слогу разговорному), приятным (не без украшения, не без искусства, не лишенное мыслей, пословиц, изречений, острот, замысловатых выражений, но без излишества), естественным. Несомненно, что сам св. Григорий следовал этим требованиям, и его письма отличаются ясностью и богатством мыслей, старательно обработаны. Особенно он удачно выполнял требование лаконичности: «написать немного слогов, но в немногих слогах заключить многое» (пис. 18). Эту лаконическую краткость писем отметил уже св. Василий Великий (пис. 19), как отличительный признак писем св. Григория.

Учение

1. Вера простых и богословие. В эпоху жизни и деятельности св. Григория Богослова догматические споры приобрели такой острый характер, что ими занимались люди всех состояний и в разных местах: на площадях, на рынках, в банях и даже на свадебных пиршествах и похоронных поминках. Тем самым подрывалось уважение к высоким истинам христианской веры, а со стороны язычников вызывались насмешки по адресу христиан.

Эти обстоятельства побудили св. Григория восстановить учение Александрийской школы о делении верующих на две группы — младенцев и мужей по вере. Для простых людей достаточно простое безыскусственное изложение истин веры и буквальный смысл Свящ. Писания. Высший философский смысл христианства может быть доступен только совершенным членам Церкви; высшие истины христианского учения должны быть тайной для простецов и несовершенных. Особенно осторожно нужно подходить к изложению учения о Святой Троице. Простые люди, которым доступны только чувственные представления, могут искажать в своем понимании эту высокую истину и тем оказаться виновными в хуле на Бога и подвергнуться вечному осуждению. Тайна Троичности может быть воспринята лишь людьми, которые возвысились до абстрактного мышления.

Необходимость таинственного покрова для высших истин христианства св. Григорий обосновывает библейскими данными о Синайском законодательстве и о Господнем преображении.

В первом событии Бог повелел вступить внутрь облака лишь Моисею и непосредственно беседовал с ним. Аарон и священники взошли на гору, но должны были остаться вне облака. Еще далее стояли Надав и Авиуд с народными старейшинами. Так и учение о Боге должно быть сообщаемо верующим по степени их нравственной чистоты и способности отрешаться от чувственного.

Хотя все апостолы, далее, были высоки и совершенны, однако Христос из них некоторым оказывал большее предпочтение. Так, на Фаворе Он открыл Свое Божество только Петру, Иакову и Иоанну. Во время молитвы Христа в саду Гефсиманском присутствовали только те же апостолы. Таким образом, важнейшее в вере Христос открывал даже не всем апостолам.

Что же должно служить содержанием веры людей простых? «Исповедуй, — отвечает на этот вопрос св. Григорий Богослов, — Иисуса Христа и веруй, что Он воскрес из мертвых, и ты спасешься» (3: 128). Св. Григорий высказывает также желание, чтобы сверх этого они заучили Символ, чтобы они, не рассуждая, «держались речений, которые приняты с воспитанием, а слово (понимание их — К.С.) предоставили мудрейшим» (3: 125), т. е. совершенным в вере, людям, очистившим себя от всего плотского путем умственного развития и аскетизма. Подобно Оригену, св. Григорий указывает известные границы для свободы богословских исследований, и эти границы у него уже теснее, чем у Оригена. Ориген находил много неопределенного и предоставленного свободному исследованию даже в учении о Святой Троице. Св. Григорий считает рассуждения о Святой Троице в высшей степени опасными и предостерегает от этого даже более или менее совершенных в познании. Но сравнительно с позднейшим временем св. Григорий предоставляет свободному исследованию еще обширный круг догматических истин, относительно которых заблуждение и ошибка не важна для спасения. Так, он допускает возможным свободное высказывание о мире или мирах, о веществе, о душе, об ангелах, о воскресении, о суде, мздовоздаянии и Христовых страданиях. Заблуждения при их разрешении считает не опасными.

2. Условия богопознания. Бог есть Существо духовное, чуждое всякой материальности, но человек облечен плотью, и познание его осуществляется через очки телесности. Тело и дух в человеческой природе враждуют между собой, и одно обычно усиливается за счет другого. Поэтому главным условием достижения истинного богопознания является отречение от чувственности, подавление плотских движений. Но совершенно освободиться от власти тела в земных условиях мы не в состоянии, поэтому и в наших представлениях о Боге неизбежен элемент материальности, не соответствующий природе Божества. Так, именуя Бога духом, мы непроизвольно представляем Его наподобие движущегося воздуха, называя Его огнем, — связываем с образом горящего вещества; даже прилагая к Нему высокие определения мудрости, правды, любви, — мы невольно мыслим под ними человеческие свойства. Только по смерти, отрешившись от тела, человек сможет достигнуть истинного понятия о Боге.

Во-вторых, для богопознания необходима концентрация ума и направленность его к высшей цели познания Высшего Существа. Божественная мудрость, могущество и красота яркими лучами просвечивают через все явления природы. Человек должен собрать их воедино, чтобы составить истинное понятие о Боге.

И, наконец, третьим условием богопознания является свобода от мирских забот и обеспечение досуга для размышлений о Боге.

3. Богопознание. Учение о богопознании св. Григория противоположно утверждению Евномия о полной постижимости существа Божия. Евномий эту познаваемость находил в именах, которые прилагаются к Богу. Св. Григорий говорит, что именами мы определяем только деятельность Бога в мире, но не Его сущность; никаким именем мы не сможем выразить всю полноту Божественной жизни.

Бог выше всяких определений — выше добра, выше сущности: к Нему приложимы лишь отрицательные предикаты — Он не есть тело, непространственен, выше времени, но эти свойства говорят о том, чего нельзя мыслить в Боге, но не о том, что Он есть.

Св. Григорий приводит слова Платона — «уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно». И поправляет его: «Изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно» (3: 15). Нельзя до конца перевести опыты веры на язык понятий. И потому Бог не именуем, есть Бог безымянный. Из положительных имен только богооткровенное имя «Сущий» выражает нечто о Боге и принадлежит собственно Ему и только Ему, так как только Ему принадлежит Самобытность и Самобытие… Однако, нужно помнить, что Бог выше всякой сущности, всех категорий и определений. И само имя Бог есть имя относительное, обозначающее Бога в отношении к твари.

В апофатическом богословии св. Григорий выражает общие идеи каппадокийцев. Но, сделав утверждения в терминах отрицания, каппадокийцы на этом не останавливались. Необходимо было ответить на другой вставший вопрос: есть ли возможность положительного познания Бога? На этот вопрос каппадокийцы отвечали утвердительно. Существо Божие превосходит наше понимание, но встреча с Богом не только возможна, но и реализуется, ибо Он есть Личность, и Его личное присутствие в мире, в нашей жизни мы ощущаем и признаем. Евангельским примером такого опыта служит беседа Христа Спасителя с апостолами в Кесарии Филипповой. На вопрос Господа: «А вы за кого почитаете Меня?» — ап. Петр ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16, 13–26). Ап. Петр вдруг понял, что он стоит перед Богом, беседует с Ним, что этот Человек — Иисус — и есть Бог. А ведь св. Петр был простым рыбаком, не знавшим классической философии, его опыт был вне ее категорий, но, разговаривая с Сыном Божиим, он опытно познал Божественную Реальность, и настолько, что доказательства для него не требовались.

В богопознании есть ступени. Есть они и в самом богооткровении. Это — два пути, один снизу, другой сверху. «Ветхий Завет ясно проповедал Отца, а не с такой ясностью — Сына. Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа. Ныне пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нем познание» (3: 103). Откровение совершилось, Троическая тайна явлена и открыта человеку, но — еще не вмещается в него. «Чтобы достаточно и соответственно достоинству предмета уразуметь и изложить сие, — для того потребно слово более продолжительное, нежели каково настоящее время, и даже думаю, — говорит Святитель, — какова настоящая жизнь. Особенно же, как ныне, так и всегда, потребен для сего Дух, при одном содействии Которого и можно только о Боге и мыслить, и говорить, и слушать. Ибо к чистому должно прикасаться одно чистое и ему подобное» (1: 31). Трисолнечное сияние Божества узрят только чистые.

4. Учение о Святой Троице. Церковная память усвоила св. Григорию имя «троического богослова». И это характерно для него не только потому, что всю жизнь он богословствовал о Святой Троице в борьбе с лжеучениями и лжеучителями, но еще и потому, что для него созерцание Пресвятой Троицы было пределом и средоточием всей духовной жизни. Вся молитвенная лирика св. Григория есть лирика троическая. «Бог мой, — восклицает он, — Бог — тройственная Единица… Моя Троица» (6: 62), «О проповедуемая мной Троица!» (6: 80). И описание своей жизни Святитель заканчивает молитвой о том, чтобы придти в «непоколебимую обитель», туда, «где моя Троица и Ее сочетанное сияние, Троица, Которой и неясные тени приводят меня в восторг» (6:60).

Сущность учения св. Григория Богослова о Святой Троице точно сформулирована в слове «На святое Крещение» (сл. 40), в котором он излагает исповедание веры, как «добрый залог», спутника и защитника на всю жизнь крещаемому: «Храни исповедание веры в Отца, Сына и Святого Духа… единое Божество и единую Силу, Которая обретается в Трех единично и объемлет Трех раздельно, без различия в сущностях или естествах, не возрастает и не умаляется через прибавления или убавления, повсюду равна, повсюду та же, как единая красота и величие неба. Оно есть Трех Бесконечных бесконечная соестественность, где и Каждый, умосозерцаемый Сам по Себе, есть Бог, Сын как Отец и Дух Святый как Сын, с сохранением в Каждом личного свойства, и Три, умопредставляемые вместе, — также Бог; первое по причине единосущия, последнее — по причине единоначалия. Не успею помыслить об Едином, как озаряюсь Тремя. Не успеваю разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне Единое из Трех, почитаю сие целым. Оно наполняет мое зрение, а большее убегает от взора. Не могу объять Его величия, чтобы к оставшемуся придать большее. Когда совокупляю в умосозерцании Трех, вижу единое светило, не умея разделить или измерить соединенного света» (3: 259–260). При этом в Троическом богословии св. Григория чувствуется особая интимность опыта и прозрения. «Троица воистину есть Троица», — это основная мысль св. Григория «Воистину», т. е. реально… Троица в Единице и Единица в Троице, — больше того: Тройственная Единица. Троичность есть некое круговращение Божественного единства, некое движение внутрибожественной жизни. С дерзновением св. Григорий повторяет мысль Плотина: «Божество выступило из единичности по причине богатства, преступило двойственность, потому, что Оно выше материи и формы, и определилось тройственностью по причине совершенства, чтобы и не быть скудным и не залиться до бесконечности, — первое показывало бы нелюбообщительность, последнее — беспорядок» (2: 180–181). — Это почти прямо из Плотина. И св. Григорий отождествляет: «И сие у нас» — и у нас так. Но сразу же делает оговорку: «Не дерзаем» назвать этот процесс преизлиянием Доброты, как назвал один из философов, который, говоря о первом и втором начале, выразился так: «Как чаша льется через край» (Энн. V, 2,1) (3: 43–44). Св. Григорий отклоняет такое толкование внутрибожественного бытия, как некоего безличного движения. Для него Троичность есть выражение Божественной Любви: Бог есть Любовь, и Триединство есть совершенное выражение «единомыслия и внутреннего мира».

Совершенное единство внутрибожественной жизни выражается, прежде всего, в безусловной вневременности Божественного бытия. Бог вечен по природе и выше всякой последовательности и разделения. И мало сказать: «Бог всегда был, есть и будет», — лучше сказать: «Он есть». Но в единстве Божества не исчезает различие Ипостасей. «Мы чтим единоначалие, — говорит св. Григорий, — Не то единоначалие, которое определяется единством Лица (против Савеллия), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождество движения и направление к Единому Тех, Которые из Единого, — что невозможно в естестве сотворенном» (3: 43), т. е. возникшем, сложном и производном… Во исповедании Святой Троицы исполняется полнота богопознания. Св. Григорий напоминает Крещальный символ и спрашивает: «В кого ты крестился? Во Отца! — Хорошо. Однако, это иудейское… В Сына! — Хорошо. Это уже не иудейское, но еще не совершенное. В Духа Святого! — Прекрасно! Это совершенное. Но просто ли в Них ты крестился или в общее Их имя? — Да, и в общее имя. Какое же это имя? — Без сомнения имя Бога… В сие же имя веруй, — успевай и царствуй (Пс. 44.5)» (3: 148–149).

Учение св. Григория о Святой Троице представляет собой дальнейшее развитие учения св. Василия Великого и содержит в себе некоторые поправки к нему. Под словом «усиа» св. Григорий Богослов так же, как и св. Василий Великий, понимает свойства, общие Отцу, Сыну и Святому Духу, как бы родовое понятие. Слово «ипостасис» — наоборот, обозначает личные особенности Отца, Сына и Святого Духа и понимается как индивидуум в противоположность роду. Под словом «омоусиос» и св. Григорий понимал полное подобие Лиц Святой Троицы по существу.

К числу особенностей терминологии св. Григория Богослова нужно отнести следующие:

1. Ее последовательность и законченность. Св. Василий Великий ипостасные особенности указывает частью в образе бытия Каждого из Лиц Святой Троицы (отчество, сыновство, исхождение), частью в особой деятельности Каждой из Ипостасей (святыня, освящающая сила). Св. Григорий ипостасные особенности указывает только в образе бытия (агэннисиа, гэннисис, экпорэусис — нерожденность, рожденность, исхождение).

2. В учении св. Василия Великого «ипостасис» обозначает резко отграниченное, особенное, индивидуальное бытие, он избегает приравнивать его к понятию «просопон». Св. Григорий сближает «ипостасис» с «просопон», этим он смягчает идею различия Лиц и резче выдвигает Их единство.

Возражая арианам, которые обвиняли православных в трибожии, св. Григорий говорит, что единство Лиц Святой Троицы нельзя представлять численным.

Неприложимость численной категории к единству Божественного бытия явствует из того, что: 1) источник Божества один, и он заключается в Боге Отце, от Которого происходят Сын и Святой Дух; 2) между Лицами Святой Троицы нет ничего Их разделяющего. Они вечно существуют совместно, Они едины по существу и по Божественным свойствам, у Них единая воля и единое хотение и полное согласие в деятельности.

В человеческой жизни единый индивидуум может обнаружить множественность, когда в нем имеет место борьба между различными побуждениями, и многие индивидуумы могут достигнуть единства, когда между ними устанавливается полное согласие.

5. Учение о Святом Духе. С особенной силой св. Григорий останавливается на раскрытии Божества Духа. Это был спорный вопрос в 70-х гг. IV века и на самом Втором Вселенском Соборе. «Теперь спрашивают, — говорил св. Григорий, — что же скажешь о Святом Духе? Откуда вводишь к нам чуждого и не знаемого по писаниям Бога? И это говорят даже те, кто умеренно рассуждает о Сыне» (3: 84). «Одни почитали Духа действованием, другие — тварью, иные — Богом, а иные не решались сказать ни того, ни иного, — из уважения, как говорили они, к Писанию, которое будто бы не выразило об этом ничего ясно. А потому они не чтут, но и не лишают чести Духа, оставаясь к Нему в каком-то среднем, вернее же, весьма жалком расположении. Даже из признавших Его Божеством одни благочестивы только в сердце, другие же осмеливаются благочествовать и устами» (3: 87). Среди этой смуты св. Григорий решительно исповедует: «С трепетом чтим Великого Духа: Он мой Бог, Им познал я Бога, Он Сам есть Бог, и меня в той жизни творит богом» (4: 182). В раскрытии единосущной божественности Святого Духа св. Григорий следует за св. Афанасием и опирается на крещальную формулу: крещение совершается во имя Святой Троицы, неизменной и нераздельной, единородной и равночестной…

Против учения о Божестве Духа Святого последователи Македония возражали, что в Свящ. Писании Дух Святой нигде не называется Богом. На это возражение духоборцев св. Григорий отвечает двумя доводами: а) В Священном Писании отсутствуют многие догматические понятия, например, нерожденный, безначальный, бессмертный, однако, мы имеем право их употреблять, потому, что они представляют собой простой вывод из некоторых прямых выражений Писания, например, «Прежде Мене не бысть ин Бог и по Мне не будет». — «Если ты, — говорит св. Григорий, — скажешь 2х5, а я выведу отсюда десять, то слова эти принадлежат не столько мне, сколько тебе» (3: 100–101). Так и в Писании, хотя Дух Святой и не называется Богом, но это название постоянно подразумевается в Нем.

б) Не довольствуясь этим, св. Григорий старается обосновать догмат Божества Святого Духа и на Предании. Он высказал по этому поводу редкую в патристической литературе мысль о продолжаемости догматического откровения в Церкви. В Ветхом Завете ясно было выражено только учение о Боге Отце, а учение о Сыне Божием было высказано прикровенно. Новый Завет открыл Сына и дал прикровеное указание на Божество Духа Святого. Но Христос обещал ниспослать Духа Святого, Который восполнит Его учение. И Дух Святой, действительно, низшел в Пятидесятницу на верующих, действует ныне в Церкви и непосредственно открывает ей истину Своего Божества.

В учении о Святом Духе св. Григорий Богослов отличается от св. Василия Великого тем, что

1. Св. Василий ради немощных в вере довольствовался формулой Александрийского собора 362 г. — не называть Святого Духа тварью; св. Григорий заявляет, что кто не исповедует Духа Святого тварью, тот признает Его Богом, потому, что между Богом и тварью ничего среднего быть не может; поэтому он открыто назвал Духа Святого Богом и считал непоследовательными тех, которые держались одной только Александрийской формулы. В настоятельности утверждений св. Григория о Божестве Святого Духа просматривается скрытая полемика со св. Василием, учение которого он не разделял полностью, но, не желая прямо критиковать своего друга, в то же время твердо отстаивал свои церковные позиции.

2. Св. Василий личным свойством Святого Духа признавал святыню. Св. Григорий этот признак считал недостаточным, потому, что святостью обладают все Три Лица Святой Троицы. Ипостасным свойством Святого Духа св. Григорий признавал исхождение Его от Отца — экпорэусис.

6. Христология и сотериология. Христология св. Григория выработалась в борьбе с Аполлинарием, который учил, что Сын Божий воспринял только тело человека и его неразумную душу, а место разумной души — духа, ума — заняло Божество. Критикуя это положение, св. Григорий указывает, что, во-первых, соединение Божества с плотью и животной душой невозможно, потому, что расстояние между ними слишком велико. Бог и плоть — две противоположности. Для этого нужно посредствующее начало. Таковым служит ум, который, с одной стороны, сожительствует плоти, а, с другой, — есть образ Божий. Вследствие этого Сын Божий вступает в общение только через соединение со сродным Ему умом (ср. христологию Оригена).

Во-вторых, неразумная душа принадлежит и животным; но нелепо было бы думать, что возможно единение Божества с животными.

Наконец, если Сын Божий воспринял не полное человеческое естество, то невозможно спасение и обожение всего человека, оно, в таком случае, должно простираться на одно только тело. А, между тем, ум-то человеческий наиболее нуждается в искуплении, потому, что он был началом греха.

Таким образом, идея спасения требует, чтобы Христос был истинный человек и истинный Бог: «Не воспринятое не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасется (это важнейшая идея сотериологии св. Григория. — К.С.). Если Адам пал одной половиной, то и воспринята и спасена одна половина, а если пал всецелый, то со всецелым Родившийся соединился и всецелый спасается. …Если Он человек, имеющий душу, то, не имея ума, как мог быть человеком?» (К Кледонию против Аполлинария, первое». 4: 161–162; ср. 4: 165).

Поэтому во Христе Спасителе необходимо признать две совершенных природы — Божескую и человеческую. Св. Григорий отчетливо различает во Христе двоякое, «два естества», — «естество, которое подлежит страданию» и «естество неизменяемое, которое выше страданий». И чрез всю Евангельскую историю Св. Григорий прослеживает это двойство, эту «тайну имен», тайну двойных имен, двойных знамений: ясли и звезда. Но все имена и все знамения относятся к Одному и Тому же. Эти Две природы объединяются единством личности Христа. В Нем две природы (фисис) и одна ипостась (ипостасис). Единое Лицо, Единый Богочеловек, Единый Христос, Единый Сын — «не два сына», как «лжетолкует» православное представление Аполлинарий.

При таком понимании образа соединения двух естеств во Христе свойства одной природы передаются другой, и Христу надлежит воздавать Божеское поклонение не только по Божеству, но и по человечеству, а Дева Мария воистину есть Богородица.

Соединение двух естеств во Христе было существенным, оно связано было с полным взаимным проникновением обеих природ. Началось оно в момент зачатия во чреве Девы и с первого момента было полным без последовательного возрастания.

Св. Григорий впервые употребляет для выражения силы Богочеловеческого единства термин «красис» — «срастворяются и естества, и имена и переходят одно в другое по закону сращения»… Конечно, Божество остается непреложным, но человечество «обожествляется»… «Сильнейшее побеждает», — в этом основа единства Лика Христова. (См. 3: 59).

На вопрос: как возможно было слияние двух сознаний — Божеского и человеческого — в единстве личности? — св. Григорий Богослов отвечает аналогией души и тела в человеке. Как душа в человеке образует его личность, так Слово Божие образует личность во Христе чрез посредство человеческого ума, который, служа связью между Божеством и телом (как образ Божий, но сожительствующий с телом), становится как бы исчезающей величиной сравнительно с Божественным Логосом, подобно звезде при сиянии солнца. Таким образом, единая личность во Христе образуется через связь Логоса с умом человека.

Основная цель воплощения Сына Божия — обожение человека. Св. Григорий выражает это формулой: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом». (См. 3: 59). В будущем веке Бог будет обитать в сонме богов, т. е. обожествленных праведников. Это обожествление человеческой природы св. Григорий понимает, однако, не в безусловном, а в относительном смысле, не в смысле превращения человека в бога, а в смысле развития в человеке до их полного совершенства тех свойств, которые составляют в нем образ Божий. Обожествление человеческой природы во Христе таинственно сообщается всему человечеству и является как бы закваской обожения всего человеческого рода. Вступая в единение со Христом, все верующие после смерти и воскресения достигнут обожения.

В слове «На святое Крещение» (40) св. Григорий так формулирует учение о воплощении: «Веруй, что Сын Божий — предвечное Слово, рожден от Отца безлетно и бесплотно, и Он же в последние дни родился ради тебя и Сыном Человеческим, происшедши от Девы Марии, неизреченно и нескверно (ибо нет никакой скверны, где Бог и откуда спасение); что Он всецелый человек и вместе Бог, ради всего страждующего человека, дабы всему тебе даровать спасение, разрушив всякое осуждение греха, бесстрастный по Божеству, страждущий по воспринятому человечеству; столько же ради тебя человек, сколько ты ради Него делаешься богом; что Он за беззакония наши веден на смерть, распят и погребен, поколику вкусил смерть, и воскресши в третий день вознесся на небо, дабы возвести с Собой тебя, поверженного долу, но паки приидет в славное явление Свое судить живых и мертвых, приидет уже не плотью, но не бестелесным, а в известном только Ему образе боголепнейшего тела, чтобы и видимым быть для прободших Его, и пребывать Богом, непричастным дебелости» (3: 263–264). Эти положительные мысли полемически и более подробно раскрыты в первом послании к Кледонию.

Учение св. Григория Богослова о цели воплощения стоит в прямой зависимости от Оригена и св. Афанасия Великого.

Говоря о значении смерти Христа, св. Григорий отрицает оригеновскую теорию выкупа у сатаны. Диавол владел людьми не по праву, а по захвату, поэтому нельзя допустить, чтобы для свержения его насилия необходима была смерть Самого Воплотившегося Бога. Также отрицательно относится он и к теории Оригена о примирительной жертве, ибо если Бог не допустил пролития крови Исаака, то может ли быть Ему приятна Кровь Его Единородного Сына. Христос умер для того, чтобы, сошедши Своей душой во ад, уничтожить власть сильного, освободить души умерших и Своим воскресением даровать воскресение всем верующим. Крест есть победа над сатаной и адом, но не выкуп. Крест есть Жертва благоприятная, но не плата. Крест есть необходимость человеческой природы, не необходимость Божественной Правды… Крест есть некое рождение, — потому-то Крещение есть причастие Кресту, соумирание и сопогребение, возрождение из гроба и через гроб. На Кресте, по мысли св. Григория, восстанавливается первозданная чистота человеческой природы. Христос воспринял все человеческое, «все, что проникла смерть», — и смертью разрушил смерть… Смерть есть Воскресение, а в этом тайна Креста.

7. Эсхатология. В учении о загробной судьбе людей св. Григорий близок к Оригену. Подобно этому мыслителю, источником блаженства праведных он признает познание Бога и общение с Ним, а источником мучений — отвержение Богом и муки совести. Бог «для одних свет, а для других огонь, смотря по тому, какое вещество и какого качества встречает в каждом» (1: 235).

Хотя св. Григорий свободен от крайностей Оригена, тем не менее близок к его мыслям и в учении об очистительном действии наказания огнем. Безболезненное очищение грехов подается в таинстве Крещения, а согрешившие после принятия этого таинства должны пройти более тяжелый путь самоуничижения, поста и слез. Но не достигшие очищения в здешней жизни, «может быть, они будут там (за гробом — К.С.) крещены огнем, — этим последним крещением, самым трудным и продолжительным, которое поедает вещество, как сено, и потребляет легковесность каждого греха» (3: 223).

Св. Григорий оказал огромное влияние на богословие последующего времени. Творения его иногда приравнивались к Свящ. Писанию и широко использовались песнотворцами. В частности, ныне употребляемые каноны на РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО, Богоявление, Пасху представляют собой перефразировку отрывков из его проповедей, выполненную св. Иоанном Дамаскиным. Особенно почитал на Востоке св. Григория преподобный Максим Исповедник. Большим уважением пользовался св. Григорий и на Западе. Так, Фома Аквинский заявил, что в то время, как у многих отцов Церкви можно найти какую-нибудь ересь, у св. Григория нет ни одной.

св.Григорий Нисский

Житие

Св. Григорий был родным братом св. Василия Великого, но по возрасту моложе его. Год рождения его неизвестен, — предположительно можно назвать 331. Также неизвестны и обстоятельства его детских лет и школьного образования. Ему не пришлось, подобно брату — св. Василию, — выезжать в центры просвещения. Знания, приобретенные им в языческой школе в Кесарии, были потом восполнены самостоятельными научными занятиями и уроками св. Василия Великого, которым св. Григорий, по его словам, был многим обязан. Св. Василия он приравнивал к апостолам и пророкам — только по времени позже них. В ранней молодости св. Григорий не обнаруживал большой религиозности. Из этого периода его жизни известен следующий факт. Однажды в имении его матери предполагался праздник перенесения мощей 40 мучеников. Св. Григорий, обучавшийся в Кесарии, был приглашен принять участие в этом семейном торжестве. Разгневанный необходимостью прервать свои занятия и негодуя на то, что празднество не было отложено до другого, более благоприятного времени, равнодушно слушал св. Григорий песнопения богослужения, происходившего в саду и длившегося всю ночь, и, наконец, удалившись в одну из беседок, лег спать. Но здесь он увидел сон. Ему снилось, что он хочет войти в сад, но какие-то светоносные воины не пропускают его, и только благодаря заступничеству одного из них, ему удается избежать наказания. Вероятно, под влиянием этого сновидения он принял на себя обязанности анагноста — чтеца Священного Писания в богослужебных собраниях. Однако, его религиозное воодушевление не было продолжительным. Мечты о светской карьере скоро отвлекли его в другую сторону. Св. Григорий становится учителем красноречия, увлекается изучением языческой литературы. Это вызвало смущение. «Что с тобой сделалось, мудрый муж? — писал ему с дружеским укором св. Григорий Богослов. — Не хвалят твоей бесславной славы, твоего понемногу уклонения к худшему и этого честолюбия, которое, по слову Еврипида, злее демонов… За что прогневался ты сам на себя, бросил священные, удобопиемые книги, которые некогда читал народу…, а взял в руки соленые и непиемые книги и захотел лучше называться ритором, а не христианином?» Св. Григорий Богослов призывал его опомниться, оправдаться перед Богом и перед верными, перед алтарями, перед таинствами, от которых удалился… (См. письмо св. Григорий Богослов «К Григорию Нисскому», — 6: 105–106). Св. Григорий Нисский, несомненно, прошел через какие-то умственные соблазны. К этому же времени, вероятно, относятся его усиленные занятия внешней философией и затем изучение Оригена. Ориген оказал на св. Григория исключительно сильное влияние. Во многом св. Григорий навсегда остался оригенистом. Кроме Оригена, на св. Григория оказал влияние Филон. Отчасти этот оригенизм был умерен влиянием св. Василия. Вряд ли случайно, что именно к св. Григорию обращено письмо св. Василия о Троической терминологии. В нем чувствуется опасение, что и св. Григорий может впасть в неправые мысли. Соблазн внешней мудрости у св. Григория прошел. Впоследствии он резко говорил о ее бессилии, — она «все время томится муками рождения и никогда не разрешается живым младенцем». Но эллином он остался навсегда, — под влиянием именно Оригена. По всей вероятности, в это же время св. Григорий вступил в брак с Феосевией, о благочестии и религиозном настроении которой тепло говорит св. Григорий Богослов в письме к св. Григорию Нисскому по поводу ее смерти (см. Твор. св. Григория Богослова, 6: 240–241). Вскоре после кончины Феосевии под влиянием членов своей аскетически настроенной семьи (сестры Макрины) и друзей (св. Григория Богослова) он оставил мир и удалился в монастырь, основанный св. Василием Великим на берегу Ириса.

Избрание св. Василия Великого в епископы, нежелательное для части кесарийского духовенства, послужило причиной разрыва вновь избранного епископа с дядей, еп. Григорием, человеком очень близким и уважаемым в семье св. Василия Великого. Желая примирить родственников, неопытный в делах житейских, св. Григорий Нисский написал два подложных письма к св. Василию от имени дяди, делая за него и вопреки его воле этот первый шаг к примирению. Подлог, конечно, тотчас же был раскрыт, епископ отрекся от писем, и св. Василий Великий оказался в таком положении, что желал, чтобы под ним «расступилась земля».

Не ранее Пасхи 372 г св. Григорий был посвящен св. Василием Великим в епископы незначительного города Ниссы. Здесь ему пришлось вступить в жестокую борьбу с арианами. Император Валент старался заместить все епископские кафедры своими приверженцами. Зимой 375 г. в Каппадокию прибыл наместник Понта — Демосфен. Вскоре после этого в Анкире составился собор из покорных правительству епископов. На этом соборе св. Григорий был обвинен в «растрате» церковных денег. Кроме того, были выставлены какие-то основания против законности его поставления в епископа. По приказанию Демосфена св. Григорий был арестован и под конвоем отправлен в Анкиру. Дорогой он очень страдал от грубости солдат и лихорадки. Не видя другого исхода, св. Григорий решился бежать и, ускользнув от стражи, скрылся в безопасное место. На этот раз осуждение св. Григория по случаю его отсутствия не состоялось. Но весной 376 г. созван был новый собор из епископов Понта и Галатии в самой Ниссе. Св. Григорий опять не явился на суд, но был низложен заочно и сослан, а его кафедра отдана человеку, которого можно было «купить за несколько оболов». Три года он вел скитальческую жизнь, носимый волнами, по его выражению, как кусок дерева, и лишь по смерти арианствующего Валента в 378 г. мог вернуться в Ниссу и занять свою кафедру. Здесь он с торжеством был встречен народом. Однако, торжество возвращения было омрачено семейным несчастьем: 1 января 379 г. скончался высоко чтимый им брат св. Василий. На погребении его св. Григорием было произнесено похвальное слово в честь почившего. Св. Григорий почувствовал себя преемником своего великого брата, и, прежде всего, из благодарного почтения к своему наставнику взялся за важную работу — написать опровержение новой апологии Евномия, в которой Евномий искажал истину и оскорблял имя великого св. Василия, не имея, однако, смелости показать на свет своего сочинения, пока был жив св. Василий.

В сентябре 379 г. св. Григорий принимал участие в Антиохийском соборе. Возвращаясь оттуда к своей кафедре, он получил известие о болезни своей старшей сестры Макрины, с которой не встречался уже 10 лет. Св. Григорий Нисский тотчас же поспешил к обители, где Макрина стояла во главе монашеской общины, но застал ее уже на смертном одре. Последний разговор с этой замечательной христианской подвижницей, ее кончину и погребение св. Григорий описал в двух сочинениях — в «Послании к монаху Олимпию» (8: 328–375) и в трактате «О душе и воскресении» (4: 201–326).

В 381 г. св. Григорий присутствовал на Втором Вселенском Соборе и, благодаря своей учености, был одним из влиятельнейших деятелей Собора. В это время он произнес две проповеди — одну по случаю избрания св. Григория Богослова епископом столицы, другую надгробную, на погребение Мелетия Антиохийского. Император Феодосий своим эдиктом в 381 г. объявил св. Григория вместе с митрополитом Елладием Кесарийским и Отрием Митиленским хранителем православия для Понта: все епископы, желавшие сохранить за собой свои кафедры, должны были, согласно этому эдикту, находиться в церковном общении с названными иерархами.

Вероятно, после Второго Вселенского Собора св. Григорию пришлось переезжать от церкви к церкви для приведения в порядок нестроений и утверждения православия. Неизвестно, когда именно, — после Антиохийского собора 379 г. или после 2-го Вселенского Собора, — Св. Григорий посетил церкви Аравии и Святую Землю. Для этого путешествия императором ему были предоставлены все удобства и была дана казенная колесница. Иерусалим произвел на св. Григория самое тяжелое впечатление. Его поразили враждебные отношения христиан друг к другу и к св. Кириллу Иерусалимскому, который 13 лет пробыл в ссылке. Ссылаясь на свои личные наблюдения, св. Григорий восстает против паломничеств в Святую Землю, потому, что они не заповеданы Евангелием, сопряжены с нравственными опасностями, особенно для девственниц, и потому, что вообще «перемена мест не приближает к нам Бога». (См. «О тех, которые предпринимают путешествия в Иерусалим», 8: 455–461).

В последующее время св. Григорий еще несколько раз посетил Константинополь и произнес здесь речь «О Божестве Сына и Духа» (4: 378–398) и надгробное слово над умершей шестилетней дочерью императора Пульхерией и супругой его Плакиллой(8: 391–424). В то же время он познакомился с знаменитой диакониссой Олимпиадой, почитательницей св. Иоанна Златоуста. В 394 г. св. Григорий присутствовал на соборе в Константинополе, созванном для рассмотрения пререканий аравийских епископов. Это известие о св. Григории является последним. Год его смерти остается неизвестным.

Св. Григорий Нисский среди трех великих Каппадокийцев выделяется как глубокомысленный ученый и философ, направивший усилия своего ума на постижение разумом церковного учения, которое он стремился представить в виде стройной, логически обработанной системы. Но как практический деятель он не обладал теми талантами, которыми высоко был наделен его брат св. Василий и неоднократно допускал по своей простоте поступки, ставившие его и окружающих в сомнительное положение. Св. Григорию Богослову он уступал в искусстве и дарованиях церковного оратора.

Как ученый и мыслитель, он близко подходит к св. Афанасию и Оригену. Подобно последнему, в некоторых вопросах он отклоняется от церковного учения, но эти высказывания, во-первых, имели место лишь по вопросам, еще не раскрытым соборными определениями, и во-вторых, его личные мнения всегда сопровождались оговоркой, что он не придает им догматического значения. В принципе основой всякого знания он признает только церковное учение, и знание без истинной веры он называет пустым и бесплодным.

Современники видели в св. Григории великого защитника православия против ариан и аполлинаристов — «столпа православия», «отца отцов». Позже в эпоху оригенистических споров стали спорить и о св. Григории. И при определении круга «избранных отцов» он оставлен был в стороне. Его прямое влияние упало. Впрочем, уже VII Вселенский Собор называл св. Григория «отцом отцов».

Итак, за св. Григорием виделся образ Оригена. И в богословии св. Григория различалось школьное предание и церковное свидетельство. Оригеновское у него отвергалось, но его не винили за Оригена.

Творения

Св. Григорий Нисский, не обладая качествами практического деятеля, принадлежит к самым разносторонним и глубоким церковным писателям. Его творения можно разделить на пять разделов:

I. Экзегетические сочинения, посвященные истолкованию Свящ. Писания. К ним относятся:

1) «О шетсодневе» (1:1–75).

2) «Об устроении человека» (1:76–222).

3) «О жизни Моисея законодателя» (1:223–379).

4) «О надписании псалмов» (2:1–193).

5) «На псалом шестой» (2:194–202).

6) «Точное истолкование Екклесиаста Соломона» (2:203–358).

7) «Точное изъяснение Песни Песней Соломона» (3:1–408).

8) «О чревовещательнице» (4:192–200).

9) «О молитве» (1:380–496).

10) «О блаженствах» (2:359–478).

Св. Григорий был великим почитателем Оригена и в приемах экзегетики большей частью следует аллегорическому методу толкования. Он стремится повсюду находить таинственный и нравственно-практический смысл. Особенно ярко метод аллегоризма нашел выражение в его «Точном изъяснении Песни Песней».

В первых двух произведениях («О шестодневе» и «Об устроении человека») св. Григорий держится тех же приемов буквального истолкования, которые имеют место в знаменитом произведении св. Василия — «Шестоднев». Св. Григорий раскрывает премудрость Божию, проявленную в создании человеческого организма, и описывает состояние первозданного человека в раю, последствия грехопадения, и изображает состояние человека по воскресении.

В труде «О жизни Моисея законодателя», написанном в руководство благочестивому юноше Кесарию, св. Григорий вдается в самый изысканный и смелый аллегоризм, пользуясь которым, события из жизни Моисея он сближает с различными обстоятельствами жизни христианина и выводит из них нравственные наставления.

Еще больший аллегоризм обнаруживается в сочинении «О надписании псалмов». Здесь он проводит ту мысль, что псалмы расположены по содержанию в систематическом порядке, который раскрывает нравственные истины, возводящие человека последовательно на более высокие ступени совершенства. Он разделяет все содержание Псалтири на пять отделов, каждый из которых, по его мысли, дает указание на последующую более высокую ступень нравственного совершенства.

Восемь бесед на Екклесиаста раскрывают ту мысль, что эта возвышенная и богодухновенная книга отвлекает ум человека от чувственного и направляет его ум к высшему миру.

«Точное изъяснение Песни Песней» первоначально представляло собой беседы, произнесенные при богослужении, а затем они были изложены письменно для жившей в Константинополе вдовы Олимпиады. В этом творении под образом жениха и невесты изображается соединение души человеческой с Богом. В содержании этого произведения ярко отражен религиозный опыт самого автора. Сочинение это можно сопоставить только с «Исповедью» бл. Августина.

В рассуждении «О чревовещательнице» св. Григорий доказывает, что по вызову Аэндорской волшебницы явился не Самуил, а демон, который обманул волшебницу и Саула.

В пяти беседах «О молитве» изъясняется молитва Господня, и в восьми беседах «О блаженствах» — заповеди блаженства.

II. Догматические сочинения имеют наибольшее значение среди творений Святителя. К ним принадлежат:

1. «Большое огласительное слово» (4:1–110). Оно содержит в себе богословско-философскую защиту христианского учения о Святой Троице, искуплении, крещении и причащении против язычников, иудеев и еретиков.

2. «Опровержение Евномия». — Обширнейший из противоарианских патристических трудов, состоящий из 12 книг (см. Творч. ч.5, 6). В нем подвергается разбору ответ Евномия на сочинение св. Василия Великого «Против Евномия» и защищается от нападок как личность, так и учение Кесарийского Святителя.

Далее, выяснению учения о Святой Троице посвящены сочинения:

3. «К Симпликию о вере». (Изложено учение о Божестве Слова и Духа). (4:133–140).

4. «К Авлалию о том, что не три Бога» (4:111–132).

5. «К эллинам на основании общих понятий» (4:178–191).

6. «Слово о Святом Духе против македониан» (7:23–58).

7. «Слово о Божестве Сына и Духа и похвала праведному Аврааму» (4:373–398).

Против Аполлинария св. Григорием Нисским было составлено два сочинения:

8. «Опровержение мнений Аполлинария» (7:59–201). В этом сочинении опровергается учение Аполлинария о небесной плоти Христа и отрицание им наличия во Христе человеческого ума. Дополнением к этому труду служит:

9. «Против Аполлинария к Феофилу, епископу Александрийскому» (7:202–210).

Вопросам эсхатологии посвящены также две работы:

10. «О душе и воскресении» (4:201–326).

11. «О младенцах, преждевременно похищенных смертью» (4:326–210).

Наконец, в сочинении

12. «Против учения о судьбе» (4:141–177) св. Григорий защищает свободу воли против языческих представлений о фатальном господстве судьбы.

«Слово против Ария и Савеллия» (7:1–22) — не принадлежит ему. Может быть, св. Василию Великому.

III. Сочинения нравственно-аскетические. К ним относятся:

1. «К Армонию о том, что значит имя и название христиан».

2. «О совершенстве и о том, каким должно быть христианству. К Олимпию монаху».

3. «О цели жизни по Боге; об истинном подвижничестве; ответ подвижникам, спрашивавшим о цели благочестия, и начертание, как жить и подвизаться в обществе».

4. «О девстве. Письмо, содержащее увещание к добродетельной жизни». (Все сочинения помещены в ч.VII, с.211–394).

Особенно ярко («немногое из многого») аскетический идеал выражен св. Григорием в его письме «К некоемому Иоанну о различных предметах, также об образе и порядке жизни сестры своей Макрины» (8:514–521). Написано вскоре после ее кончины — в 380 г.

IV. Проповеди св. Григория по своему достоинству стоят ниже проповедей св. Василия Великого и Григория Богослова, так как обнаруживают применительно к вкусам слушателей искусственность и преувеличения.

По содержанию их разделяют на догматические («На свое рукоположение», — 4:361–379), нравственные («Против ростовщиков», «Против тяготящихся церковными наказаниями», «О нищелюбии и благотворительности», «Против отлагающих крещение», «Слово к скорбящим о преставившихся от настоящей жизни в вечную», — 7:395–534), похвальные (в честь первомученика Стефана, великомученика Феодора Тирона, св. Григория Чудотворца, сорока мучеников, прп. Ефрема Сирина, св. Василия Великого, прп. Макрины, — 8:105 и далее), произнесенные в большие праздники.

V. Наконец, нужно назвать письма — числом 26. Большинство из них имеют личный и биографический интерес. Особо нужно отметить письмо II-е о предпринимаемых путешествие в Иерусалим (8:455–461). Сверх того нужно назвать «каноническое послание к св. Литоию, епископу Мелетинскому» (8: 425–443), содержащее 8 правил и включенное в Кормчую и в Книгу Правил. Примечательно, что правила покаянной дисциплины здесь обоснованы и объяснены психологически. Вероятно, св. Григорий опирается при этом на церковный обычай и на собственную пастырскую практику. Послание писано ко дню Пасхи, — «вселенский праздник создания», совершаемый ради воскрешения падшего — от греха.

Догматическое учение

Наибольшее влияние на догматические воззрения св. Григория оказал его брат св. Василий, которого он именует своим отцом и учителем. Последний выясняет смысл своей Троичной терминологии именно в письме к св. Григорию. Но в разработке своей богословской системы св. Григорий проявляет оригинальность и самостоятельность, которые опирались на его незаурядные философские дарования. От св. Василия он отличается также тем, что широко применял аллегорический метод толкования Свящ. Писания и пользовался доводами философского характера. Через философию на образ мыслей св. Григория оказали наибольшее влияние Филон и неоплатоники. Близок был св. Григорий по своим воззрениям и к знаменитому александрийскому учителю Оригену.

1. Учение о богопознании. Душе человеческой свойственно движение к красоте невидимой. С самой сущностью и природой человека соединено стремление к добру, к совершенству, а также любовь к тому Образу, Которого человек есть подобие. Это влечение и любовь раскрываются в искании и в искании бесконечном. Бог есть предел всех желаний, успокоение всех созерцаний. Однако, предел недоступный, никогда не достигаемый. «О добродетели же знаем мы от Апостола, — говорит св. Григорий, — что у нее один предел совершенства — не иметь предела» (1: 225). И «не безопасна остановка в сем течении», потому, что «как конец жизни есть начало смерти, так и остановка в течении поприщем добродетели делается началом течения по пути порока» (1: 226). Искание бесконечно и должно быть безостановочно потому, что есть искание бесконечного.

Вопрос о возможности, степени и условиях богопознания рассматривается св. Григорием Нисским, как и другими Каппадокийцами, в связи с критикой учения Евномия о возможности познать сущность Божию. На этот вопрос св. Григорий отвечает формулой: Бог непостижим по существу, но до некоторой степени познаваем в Своей деятельности и проявлениях, как в мире, так и в человеческой душе. Сущность Божия непостижима, потому, что только подобное может познавать подобное себе, но человек полного подобия Богу достигнуть не может, так как не может победить ограниченности своей природы. Бог бесконечно выше всего тварного и чувственного. Человек в познании своем не может выйти за пределы своей ограниченной природы и на все смотрит через очки своей телесной организации, поэтому и Бога он не может представить сверх некоторой пространственности и временности. Человеческие понятия о Боге касаются лишь «подножия ног» Его (Ис. 66, 1).

Но Непостижимый по существу Бог частично открывается в Своих творениях. В созданном Им мире отпечатлелись Божественная премудрость, благость, всемогущество, правда и милость. Поэтому, познавая мир, человек может получить представление не о самом естестве Божием, но о свойствах деятельности Божией в мире, и только приближенно. Оно может идти двумя путями — отрицательном и положительном. Путем отрицательным мы устраняем из понятия о Боге все, что не может принадлежать Существу совершенному и высочайшему; идя путем положительным, мы приписываем Богу все совершенства, которые должны мыслиться в Боге в самой превосходной и возвышенной степени.

2. Ступени богопознания. Бог непостижим. Но человеку врождено по естеству стремление к богопознанию, а в нем — полнота благ. Этой противоположностью определяется путь. Бог выше познания, но во всем открыт для познания. Он вне и выше мира, выше всякого естества… Но Он и Творец, Художник мира, — и потому в мире видим и познается. И прежде всего видим и открывается в душе человеческой, носящей образ Божий, — хотя бы под грязью и нечистотой.

Св. Григорий путь познания Бога человеком изображает с большими подробностями, чем это дано в творениях св. Василия Великого и Григория Богослова, и сообщает своему учению систематический характер. Высшей формой богопознания он считает экстаз (здесь проявляется оригинальность св. Григория Нисского).

В процессе богопознания человек последовательно проходит три ступени: 1) удаляется от ложных языческих представлений о Божестве и тем переходит от тьмы к свету, 2) познает Бога через созерцание проявлений силы Божией в видимом мире и в душе человека и 3) экстатического восхищения.

Если первой ступенью богопознания является отказ от грубых языческих представлений, то на второй ступени человек должен отрешиться от чувственных впечатлений, связанных с органами слуха, зрения, осязания и пр. и использовать только силу абстрактного мышления. Более положительных результатов он достигнет, если свою отвлеченную мысль от видимой природы обратит на самого человека, представляющего собой микрокосм, т. е. малый мир. Его тело состоит из четырех стихий, которые положены в основание чувственного мира. Что есть в великом мире, то есть и в малом, потому, что часть однородна с целым. Поэтому, изучая премудрое устройство собственного тела, человек может постигать Бога столь же полно, как и на основании созерцания красот мира. Но в человеке есть нечто высшее — это душа, созданная по образу Божию. Свойства этой души дают более близкие представления о Божественной природе. Подобие Божие отпечатлено в духовности, неделимости, в проникновении силами души всех частей тела. Отблесками Божественного естества в душе человека являются ее простота, нравственная чистота и святость.

Грехопадение помрачило образ Божий в душе человека, поэтому созерцание Бога доступно только тому, кто достиг нравственной чистоты. Подобно неоплатоникам, св. Григорий считает необходимым для богопознания не столько приобретение положительных добродетелей, сколько освобождение души от оков чувственности, которыми она связана после грехопадения. Поэтому очищение от чувственных влечений является необходимым условием познания Бога.

Высшей же ступенью богопознания св. Григорий признает экстаз. Учение об экстазе изложено св. Григорием преимущественно в двух сочинениях: «О жизни Моисея законодателя» и в «Точном изъяснении Песни Песней».

В первом, написанном в подражание трактату Филона под таким же заглавием, жизнь пророка изображается как ряд духовных побед, принесших ему созерцание в экстазе сущности Божией. В Моисее св. Григорий усматривает великого тайновидца. Но Моисей видит только «задняя Божия», видит Бога только сзади. Это значит, что истинное богопознание есть следование за Ним, а «идущий во след видит сзади» (1: 353). А «кто в движении уклоняется в сторону или направляет взор, чтобы видеть ведущего в лицо, тот пролагает себе иной путь, а не указуемый Вождем». Бог говорит Моисею: «Лице Мое не явится тебе». Это значит, — объясняет св. Григорий, — «Не становись лицом к лицу перед ведущим, потому, что (тогда шествие твое непременно идет в противоположную сторону, доброе не в лицо смотрит доброму, но следует за ним» (1: 353–354). Потому и говорит Бог, что нельзя человеку увидеть лицо Его и остаться в живых. Ибо увидеть лицо Божие значит зайти Богу навстречу, т. е. идти не за Ним, а напротив, — вопреки же добродетели смотрит порок (1: 354. Ср. 3: 307–308).

В комментариях на Песнь Песней изображается состояние души человеческой, с томительной жаждой стремящейся к единению со своим Женихом — Христом. По мере нравственного очищения она постигает Бога все более и более. Но каждая достигнутая ступень богопознания открывает перед ней ряд новых ступеней. Предмет ее стремления всякий раз «улетает от объятия ее помыслов», лишь возбуждая еще большую жажду познания (3: 157).

Этот продолжительный процесс завершается экстазом. Описывая экстатическое состояние, св. Григорий указывает в нем следующие характерные черты:

1. Внезапное и неожиданное наступление его для человека.

2. Полное отрешение мысли как от чувственных ощущений и представлений, так и от рассудочных понятий.

3. Приостановка потока душевных переживаний и соприкосновение души с неподвижной вечностью.

4. Возгорание чувства любви к Богу и единения с Ним, напоминающее состояние опьянения.

5. Приближение человека к познанию сущности Божией, но не свойств, открывающихся в делах Божиих, — однако, прикасаясь к Божественной сущности, человек и в экстатическом состоянии ощущает лишь непостижимость и безгрешность Божества, полнота Божественной жизни и в этом состоянии для него остается недоступной.

На высотах сверхумного созерцания душа соединяется с Богом, уподобляется Ему, живет в Нем, «уподобляясь неприступному естеству чистотой и бесстрастием». И когда это совершилось, «начинается взаимное перехождение одного в другого, и Бог бывает в душе, и душа также переселяется в Бога» (3: 153). Эта жизнь в Боге неописуема и неизреченна. И великие тайновидцы не могли описать своих созерцаний, не могли рассказать о виденных ими таинствах рая, — «хотя услышит кто несказанные глаголы», — замечает св. Григорий, — «понятия о Боге пребудут невыразимыми»… О существе Божием, о Самом Боге, «каков Он по природе», нельзя говорить в понятиях и словах. Они несоизмеримы с Божественным бытием. «Ибо велико и непроходимо расстояние, отделяющее несозданное естество от всякой созданной сущности». — Бог выше всякого имени. Бог не имеет собственного имени, «естество неопределимое не может быть объято никаким словом, имеющим значение имени». Ибо всякое имя, всякое понятие предполагает ограниченность и определенность. Но Божественное бытие бесконечно и беспредельно, и потому неопределимо. «Все же сие, — говорит св. Григорий, — дознаем из обозрения предложенных нами речений, из которых ясно научаемся, что и величие естества Божия не ограничивается никаким пределом, и никакая мера ведения не служит таким пределом в уразумении искомого, за которым надлежало бы любителю высокого остановиться в стремлении «в передняя»; а напротив того, ум, высшим разумением восходящий к горнему, находится в таком состоянии, что всякое совершенство ведения, достижимое естеству человеческому, делается началом пожеланию высших ведений» (3:155–156 и др.).

Особенности учения св. Григория о богопознании получили дальнейшее развитие в памятнике «Корпус Ареопагитикум» и у св. Максима Исповедника († 662 или 663 гг.).

3. Учение о Боге. В созерцании св. Григория Нисского Бог есть, прежде всего, полнота, Бог Сам в Себе имеет движение жизни, или, точнее сказать, есть Жизнь.

На раскрытие учения о Боге у св. Григория оказала влияние через Оригена неоплатаническая система. Подобно неоплатоникам, Бог мыслится св. Григорием как совершеннейшее Бытие, Благо и Красота. Лишь Богу принадлежит бытие в собственном смысле, внебожественный мир существует постольку, поскольку он причастен Сущему. Бытие само по себе является благом, а небытие злом. Поэтому, обладая абсолютным бытием, Бог является и абсолютным Благом, а все тварное имеет бытие только по причастию к Божеству и благим может быть названо лишь в относительном смысле.

Благость, имеющая источник этого свойства в самой себе, в то же время является и самобытной Красотой. Красота в вещественных предметах представляет отражение идеи красоты в материи, поэтому она не может обладать постоянством. Красота видимого мира как бытия несамобытного, определяется лишь причастием его высшей Божественной Красоте.

Обладая полнотой Бытия, самобытным Благом и высшей Красотой, Бог является предметом неутомимых стремлений всего, всякого дыхания жизни, о чем с воодушевлением говорит св. Григорий в комментариях на книгу Песнь Песней.

4. Учение о Святой Троице. Полнота Божественной жизни выражается в тайне Троичности, единосущной и нераздельной.

В изложении этого догмата св. Григорий употребляет терминологию, предложенную св. Василием Великим, — единство Существа (усия) и различие ипостасей (ипостасис). Существо обозначает общие родовые признаки, а ипостась определяет признаки, свойственные каждому отдельному Лицу. Подобно св. Василию Великому, св. Григорий иллюстрирует свою мысль примером трех человеческих индивидуумов. Петр, Павел, Иоанн — три отдельных ипостаси, человек — их единая и нераздельная сущность. В отношении к Святой Троице определение сущности отвечает на вопрос, что существует, определение ипостаси — на вопрос, как существует. В развитии этой общей для Каппадокийцев темы св. Григорий Нисский обнаруживает оригинальность в двух пунктах: 1) в определении свойств Ипостасей и 2) в способе доказательства единства Ипостасей.

1) Личные свойства Ипостасей, по мысли св. Григория, определяются образом Их бытия. Бог Отец имеет источник бытия в Себе Самом, Бог Сын и Бог Дух Святой происходят от Отца. Ипостасным свойством Сына является то, что Он — Единородный (моногэнис) у Отца. Ипостасное свойство Духа Святого то, что Он не рождается, а исходит от Отца через Сына. Мысль, выражаемая в этом случае св. Григорием, не совпадает с западным Филиоквэ, потому что в его представлении Отец является единственным началом, а Сын служит как бы посредствующей средой для бытия Святой Духа. Святую Троицу св. Григорий сравнивает с тремя светильниками. «Причина третьего пламени есть первый пламень, — говорит он, — возжегший последний преемственно через средний» (7:29). Учение об исхождении Святого Духа через Сына заимствовано св. Григорием от Оригена. Итак, свойствами Ипостасей служат агэннисиа, моногэнис, диа ту иу.

2) Доказательство единства Божия по характеру принятой терминологии затрудняло св. Григория Нисского не менее св. Василия Великого и св. Григория Назианзена. Некто Авлалий писал св. Григорию: «Петр, Иаков, Иоанн соединены по естеству», как и Лица Святой Троицы. Человечество их одно, как одно и Божество трех Лиц. Петра, Иакова, Иоанна мы называем тремя человеками. Почему же мы признаем существование трех человек и не должны говорить о трех Богах? (4:112). В ответ на этот вопрос св. Григорий составил два небольших трактата: «К Авлалию о том, что не три Бога» и «К эллинам на основании общих понятий». В своем ответе св. Григорий в общем воспроизводит аргументацию св. Василия Великого и Григория Богослова: Лица Божества едины, потому что нераздельны между Собой ни по времени, ни по месту, ни по воле, ни в начинаниях, ни в деятельности. Но он вносит в нее нечто новое, в частности, он приводит филологический аргумент. Наименование Бог, по мысли св. Григория, не касается самого естества Божия, но, как и всякое имя, обозначает лишь деятельность Божию, и именно назирающую. Эту зрительную (фэатикu) силу «от зрения (эк тис фэас)» мы называем Божеством (тин фэотита), а Самого Зрителя нашего — Богом (Фэос) (4:118–119). Но если это так, то о трех Божественных Лицах мы не можем сказать, что это три Бога, ибо их назирающая деятельность, как и всякая другая, совершенно едина по своему источнику, участию в ней всех Ипостасей и по результату. «Всякое действование, от Божества простирающееся на тварь, от Отца исходит через Сына, простирается и совершается Духом Святым» (4:122). Далее, всякая Божественная деятельность едина по своему результату. По свидетельству Писания мы получили жизнь от Отца, Сына и Духа Святого, но, хотя три Лица участвовали в оживотворении нас, однако, мы получили не три жизни, по одной от каждого Лица, а одну жизнь на всех. Так как назирающая деятельность Бога едина по своему источнику, по участию в ней всех Лиц и по своему результату, то она не может быть выражена наименованием, которое заключает в себе понятие множественности, а следовательно, ее должно обозначать словом Бог в единственном числе.

5. Учение об ангелах. Ангелы созданы Богом из ничего в бесчисленном количестве. (Г.Ф. Флоровский пишет: «Григорий Нисский допускал, что ангельское царство возникло постепенно, через некое таинственное размножение», см. с. 179). Они делятся по взаимному отношению на начальствующих и подчиненных, а по своей деятельности на предстоящих и служащих. Св. Григорий не дает систематического деления на лики и чины, как это имеется в кодексе Ареопагита, но он говорит о наименованиях: херувимы, серафимы, престолы, господства, силы, власти, начала. Различия в степени приближения к Богу обуславливаются их различием по высоте нравственного совершенства, которое является делом свободной воли.

6. Космология. Для мира Бог есть начало и предел, источник существования и цель всех стремлений. Вначале Бог сотворил небо и землю. Это значит, что тварь имеет начало своего существования в Боге и что она начинает быть. Бог не только создал мир, — некогда. Он сохраняет, содержит его как Вседержитель Своим вездеприсутствием. «Ибо ничто не может пребывать в бытии, не пребывая в Сущем»…

В библейском рассказе о творении св. Григорий видел запись синайских созерцаний Моисея, — не домысел умозаключающего разума. За буквой рассказа нужно вскрыть его внутренний смысл, как бы вслед за Моисеем взойти в таинственный мрак.

Бог творит не из Себя, ибо разнороден твари, и не из каких «запасов», не из какого вещества. Мир материальный создан Богом из ничего. Чтобы приблизить к пониманию, каким образом Бог, Существо духовное, невидимое, неколичественное мог создать противоположную Себе природу материи, св. Григорий отрицает самое бытие материи. Каждая вещь при старательном анализе разлагается на совокупность качеств. Если из понятия о любой вещи устранить цвет, очертание, легкость, твердость, упругость, запах, то за устранением этих качеств не останется никакой материи. О ней мы ничего не знаем, и ее вовсе не существует. Качества же сами по себе суть чистые понятия и простые умопредставления; ни одно из них не есть вещество, но они становятся веществом, когда входят в известное сочетание между собой. Если элементы материи умопредставляемы и духовны, таким образом происхождение их от духовного и умопредставляемого вполне естественно.

Творение мира, по св. Григорию, совершилось двумя актами; сначала были созданы Творческой силой бытия потенции, или скрытые начала, а затем последовательно в течение шести дней их постепенное раскрытие и развертывание заложенных в них сил, что и завершилось образованием мира.

В начальном акте мгновенно, в едином моменте времени Всемогущий Бог создал Небо и землю, которыми охватывается вся совокупность тварей. Но земля, по переводу Симмаха, была «праздной и безразличной», т. е. она находилась еще в потенциальном состоянии, и слагающие ее элементы представляли хаотическое соединение. Создано было смешение качеств, и оно должно было отстояться. И для этого, как некая скрепа и связь, вложено в создание естества Божественное художество и Божественная сила, сила движения и сила покоя.

Мгновенно созданный в своей основе мир затем упорядочивался из хаотического состояния и превращался в космос в течение шести дней, причем, Божественная сила в этом процессе уже не принимала участия, а все происходило согласно законам, вложенным Творцом. В этом смысле св. Григорий толкует библейское выражение «рече и бысть». «Рече Бог» — это значит, что вложено в каждое существо «некое премудрое и художественное слово» (1:15).

Среди действовавших при образовании мира механических законов св. Григорий наибольшее значение усвояет силе тяжести. Под ее влиянием происходило последовательное разделение и обособление элементов.

Наиболее легкие и удобоподвижные части огня, выделившись из всей массы, поднялись вверх и достигли умопостигаемой среды, в которую они уже не могли проникнуть, поэтому огненная масса стала совершать круговое движение. Таким образом установилась граница между чувственным и умопостигаемым, которую мы именуем твердью, создание которой совершилось во второй день. В третий день собралась в одно место вода, выделившаяся из хаоса, и явилась суша. В четвертый день в огненной массе, вращавшейся под твердью, также под действием силы тяжести произошло обособление более подвижных и более весомых плотных элементов, и те и другие сконцентрировались в отдельных массах и образовались солнце, луна и звезды. Все заняло свое место в премудром некоем порядке и сохраняет его «в непреложном постоянстве по силе своего естества» (1:67). Это не могло совершиться сразу, — «потому что все движущееся непременно движется во времени и для взаимного между собой сложения частей нужно некоторое продолжение времени» (1:69). Потому только в четвертый день слагаются небесные светила, — именно слагаются, а не созидаются заново. О последних днях творения св. Григорий не говорил подробно, считая разъяснения св. Василия Великого достаточными. Он только подчеркивает, что есть ступени в творении, некоторое восхождение к большему, к естественному совершенству. Сперва мертвое вещество, потом растения, наконец, существа бессловесные. Сперва вещество, затем жизнь, в него проникающая. И снова есть ступени жизни. Потому и можно сказать, в шестой день все достигло своего конца или цели, — все богатство твари готово было и на земле, и в море. Мир есть некое складно и чудно сложенное песнопение всем обладающей Силе, — и это всестройное сладкопение может расслышать ум.

7. Творение человека. Творение мира завершается созданием человека. Это действительное исполнение и завершение. Однако, человек не только часть мира, но и владыка его, или царь, — потому он вводится в творение последним. Мир устрояется и украшается Богом ради человека, как некий царский дворец; и человек вводится в эту полноту не для того, чтобы «приобретать то, чего еще нет, но наслаждаться тем, что уже есть» (1:85), — отчасти как зритель, отчасти как владыка. Он — средоточие Вселенной, полнота природы, микрокосм, «некий малый мир, состоящий из одних и тех же со Вселенной стихий» (1:136). Но не в этом достоинство человека. В отличие от греческих философов антропологии св. Григорий считает самым важным в человеке то, что он создан по образу Божию. В этом проявляется теоцентричность антропологии св. Григория. Возникает только вопрос, каким образом человек смертный может отражать в себе Бессмертного, и что значит быть созданным по образу Божию? — Человек был создан бессмертным, — отвечает св. Григорий, — украшен и жизнью, и мудростью, «исполнен всякого блага» (1:141). Образ Божий в человеке нужно искать в той стороне человеческого бытия, по которой он отличается от природы. Св. Григорий часто сравнивает образ Божий в человеке с отражением в зеркале. Зеркало может разбиться, загрязниться, его можно повернуть под таким углом, что отражения не будет видно. Человек также может утратить образ Божий, помрачить, перестать быть отражением, — но у него всегда остается возможность обрести его.

В создании человека св. Григорий различает два акта. Первоначально Божиим всемогуществом была создана идея человечества, которая представляет сущность человека, входящую в состав каждого отдельного индивидуума. В этом идеальном человеке не было еще разделения на мужа и жену. Вторичным актом были созданы реальные люди — Адам и Ева, в которых идеальный человек представлен уже мужем и женой, и таким образом, в нем установлены были различия пола.

До грехопадения человек обладал тонким духовным телом, которое не имело нужды в пище и было свободно от чувственных влечений. Но вряд ли св. Григорий признавал полную невещественность первозданного человека, — это противоречило бы его основной мысли о срединном положении человека в мире, как связующего звена между бесплотными и земными, о его царственном призвании и положении в природе (Флоровский, с.186–187). Сказание о рае нужно понимать аллегорически, оно указывает на такое состояние человека, когда он причастен был духовному ведению и нетленной жизни. Жить в раю — значит ни в чем не иметь нужду, возделывать рай — значит силой чистой мысли проникать в самое существо добра, наслаждаться плодами райских деревьев — значит вкушать чистое ведение, нетленную жизнь и все вообще блага. Правда, у человека было все же тело, а, следовательно, наклонность к чувственному, но она находилась в строгом подчинении разуму. После грехопадения тело человека превратилось в грубое физическое тело, которое и в питании и в размножении подчинилось общим законам животной жизни, почему и понадобились ему кожаные ризы.

В падшем человеке трудно узнать первозданного, не легко согласиться, что есть в нем образ Божий. Богоподобие видно только в преуспевших, — в них снова просиявает подобие Божественных красот. И по ним можно разгадать первозданный закон человеческой жизни, — закон иерархической стройности.

8. Христология. В учении о Лице Иисуса Христа св. Григорий Нисский близок к христологии св. Григория Богослова. Вместе с этим учителем Церкви он признает в Лице Искупителя две совершенных природы — Божескую и человеческую, объединенных одной личностью. Это ипостасное соединение произошло в момент зачатия. Но, в отличие от св. Григория Богослова, он признает соединение менее близким во время земной жизни и более тесным по воскресении, когда человеческая природа Христа претворилась в Божество. Из смиренного человек сделался высоким; находясь в бессмертном, стал бессмертным, во свете — светом, в нетленном — нетленным, в невидимом — невидимым, во Христе — Христом, в Господе — Господом. Тело Христа утратило вид, образ, объем и все прочие, как внутренние, так и внешние части тела. Оно растворилось в Божестве, как капля уксуса, упавшая в море.

Интересно, что в творениях св. Григория пять раз употребляется слово БОГОРОДИЦА.

9. Учение о спасении. В учении св. Григория Нисского о спасении отражается влияние св. Афанасия Великого и Оригена.

Согласно со св. Афанасием св. Григорий учит о спасении, как о соединении человека с Богом и достижении обожения.

Жизнь человека проникнута грехом от рождения до смерти, и для совершения спасения Сын Божий в воплощении прошел этими же пределами, и тем всецело освятил человеческую природу. Смертной человеческой природе Он сообщил нетление Своего Божества, таким образом совершилось обожение человеческой природы Христа, и от Него обожение сообщается всему человечеству.

По вопросу об искуплении св. Григорий воспроизводит теорию Оригена о выкупе грешного человечества путем обольщения сатаны. Человек добровольно отдал себя в рабство сатане, поэтому диавол владел им по праву, и было бы несправедливо отнять у него человека насильно. Вследствие этого Христос предложил ему обмен и в качестве выкупной платы Свою собственную душу. Диавол видел во Христе особенного человека, ценность Которого превышает стоимость всего человечества, но Божественная природа в Нем была неведома сатане, поэтому он согласился принять душу Христа как выкуп, но, овладев душой Христа, диавол не мог удержать ее в своей власти, ибо Божество, скрытое под завесой плоти Богочеловека, рассеяло тьму преисподней, победило смерть и явилось источником жизни.

Обольщение сатаны св. Григорий не считал деянием нравственно сомнительным, во-первых, потому, что оно допущено было с благой целью спасения человечества, и, во-вторых, оно применено было к тому, кто сам был обольстителем человека и, следовательно, получил воздаяние равным за равное.

В этой неудачной «юридической» теории св. Григорий следует Оригену. Не говоря уже о том, что она плохо согласуется с основным строем богословской системы св. Григория, она внутренне противоречива. Основная мысль, что только Бог может справедливо избавить человека от греха, оборачивается выводом об обмане; и св. Григорий доказывает, что обманщика только обманывать и подобает. Нужно вспомнить, что эту теорию со всей резкостью опровергал св. Григорий Блаженный. Во всяком случае, основная цель воплощения Слова есть воскресение и обожение человека (а это то, что у свв. Афанасия Великого и Иринея Лионского).

Искупительный подвиг Христа, по учению св. Григория Нисского, имеет универсальное значение. Плоды его простираются не только на весь род человеческий, но и на мир бесплотных духов, добрых и злых (ср. учение Оригена).

10. Эсхатология. Следуя воззрениям Оригена, св. Григорий Нисский утверждал, что мировой процесс закончится восстановлением всего тварного в состояние первобытной чистоты и святости (апокатастасис).

Бог является источником бытия и блага, которые не могут принадлежать злу, ибо оно не обладает самостоятельной сущностью и представляет собой ничтожество и небытие. Если бы поэтому мы допустили вечное существование зла, то должны были бы признать Божественную абсолютность ограниченной и поставили бы под сомнение высоту нравственного совершенства Божества.

Со временем все существа обратятся к Богу и станут причастниками Божественной жизни. Очистительными средствами служат смерть и посмертные страдания. Смерть является благом потому, что освобождает человека от уз плоти, с которой связаны греховные вожделения. По окончании земной жизни праведники, стремившиеся к небесной истине, становятся участниками райского блаженства, а грешники, услаждавшиеся чувственными благами и невосприимчивые к благам духовным, испытывают угрызения совести. Дети же, не успевшие до смерти проявить себя в добродетельной или греховной жизни, находятся некоторое время в безразличном состоянии, а затем, восходя по пути нравственного совершенствования, которое возможно и за гробом, переходят к добру и блаженству.

Воскресением Христа смерть побеждена, но не прекращается… Побеждена — ибо все воскреснут. Не прекращена, ибо все умирают, и будут умирать, пока не завершится круг чувственного времени. Оставленное душой тело, разлагается на составляющие его стихии, — каждая составная часть тела возвращается в однородную стихию, но ни одна частица не уничтожается, не обращается в ничто, не выходит за пределы мира, но остается в нем. При этом частицы тела сохраняют особые знаки, свидетельствующие об их принадлежности к данному, определенному телу, — душа оставляет на них, как на воске, свою особую печать. В смерти, в этом процессе распада живой цельности человека, не затрагивается душа, ибо будучи простой и несложной, она не может разлагаться… Душа бессмертна и простирается в вечность. В смерти меняется только образ ее существования. Прежде всего, не прерывается ее связь с разлагающимся телом, — душа находится своей «познавательной силой» при всех своих элементах.

При всеобщем воскресении каждая душа соединится со своим телом, чтобы с ним получить награду или наказание. Будучи непространственной, душа при воскресении, обладая познавательной силой, отовсюду соберет материальные частицы, входившие в состав ее тела, и сообщит им тот вид, который соответствует внутреннему облику души. Этот вид есть энтелехия тела. При этом тела восстановятся в первобытной красоте у всех людей. Воскреснет только естество, но не приражение порока и страсти. В этом и состоит обновление, освобождение от наследия и следов злой жизни, жизни во зле. Воскресение есть преображение в нетление и в бессмертие, — потому оно и есть победа над смертью. Вырастет колос рослый, ветвистый, прямой и простирающийся в небесную высоту. Не воскреснет ничто, связанное с болезнью, дряхлостью, уродством. Не воскреснут ни старческие морщины, ни увечья, ни младенческая незрелость. И притом, в воскрешенных телах не будет органов и частей, связанных с потребностями здешней грешной жизни, — смерть очистит тело от «порочности, от зла», от излишнего и ненужного для будущей жизни (8:405). Это относится к органам питания и вообще к функциям растительной жизни, связанной с круговоротом вещества и ростом. Прежде всего, — к различию полов. Вообще преодолевается вся грубая материальность и исчезает тяжесть плоти. Тело становится легким, стремящимся вверх… И вообще все свойства тела — цвет, вид, очертание и т. д. — «изменятся в нечто Божественное». В этом смысле св. Григорий говорит о том, что в воскресении все примут один вид — «все сделаемся одним телом Христовым, принявши один образ и вид, так как во всех равно будет сиять свет Божественного образа» (7:527). Это значит, что облик будет определяться изнутри, — «особенный облик будет сообщать каждому не стихии, но особенности порока и добродетели» (7:529).

За воскресением следует суд. И суд всеобщий, суд над Вселенной. Для суда снова придет Сын Божий. Ибо суд дан Сыну. Но через Сына судит и Отец. В известном смысле каждый будет сам себе судьей. Пробудившись в воскресении, каждый явится на суд с полным сознанием и заслуг, и вины. На суде, как в точном зеркале, все отобразится. Суд будет всеобщим, пред царским престолом Сына соберется и предстанет весь род человеческий, от первой твари до всей полноты приведенных в бытие… И с ним приведен будет на суд и диавол с ангелами своими… Откроется последний обман, и явится единый действительный Царь, Которого признают и воспоют и побежденные, и победители.

Загробная участь людей есть очищение. Воскресением заканчивается очищение, обновление и восстановление тела. Но очищение души еще продолжается (4: 318–319).

По отношению к грешникам милосердный Бог по воскресении примет средства врачевания, подвергнув их наказанию адским огнем. Но эти мучения будут именно иметь целью не карательное возмездие, а очистительное врачевание. Таким же исправительным наказаниям будут подвергнуты демоны во главе с диаволом. В конечном итоге последует очищение всех существ, обращение их к Богу и полное уничтожение греха. Библейским обоснованием этого учения служат: «Еще мало, и не будет грешника, и взыщеши место его и не обрящеши» (Пс. 36, 10; «О имени Иисусове всяко колено поклонится, небесных, и земных, и преисподних» (Филип. 2, 10, 11); «Будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15, 28).

В заключение следует сказать, что оригенизм св. Григория отразился на его авторитете, его читали и на него ссылались реже, чем на других «избранных отцов».

В нашем веке защитником апокатастасиса были прот. Сергий Булгаков и другие представители русского софиологического религиозно-философского направления.

св.Кирилл Иерусалимский

Житие

Житие и учение св. Кирилла отразили собой смуты и проблемы церковной жизни середины IV столетия и могут служить наглядным материалом для суждения о духе того времени.

Св. Кирилл родился около 313 или 315 гг. Место его рождения неизвестно, но свое детство он провел в Иерусалиме, где занимался изучением Священного Писания, церковной литературы, знакомился также и со светскими науками. Около 345 г. Иерусалимским епископом Максимом II он был посвящен в сан пресвитера, а в 348 г. произнес свои Катехизические беседы к просвещаемым и новокрещенным, — накануне или в начале своего епископского служения.

По смерти епископа Максима он занял Иерусалимскую кафедру; это событие относят к 348–351 гг.

Начало святительского служения св. Кирилла было ознаменовано явлением на небе знамения креста Господня, в 351 г., 7 мая, около 9 часов утра. Крест, составившийся из света, простирался в длину от Голгофы до горы Елеонской и настолько же в ширину. Сияние его превосходило свет лучей солнечных и было видимо всеми в продолжение нескольких часов. Жители Иерусалима, объятые страхом, с женами и детьми спешили в церковь воздать славу Христу. Многие из иудеев и язычников этим знамением обращены были к вере христианской. Необычайное событие явления креста описано самим св. Кириллом в то же время, в какое оно случилось.

Святительское служение св. Кирилла было исполнено тревог и бедствий. В то время Церковь волновала арианская смута. — В катехизических беседах св. Кирилл опровергает арианское учение, но по отношению к арианам он проявлял себя сдержанно — не упоминал имени Ария, а также избегал термина «омоусиос».

Однако, он не избежал жестоких нападок со стороны ариан. Поводом к столкновению с ними послужило стремление Акакия, епископа Кесарийского, подчинить себе Иерусалимскую епископию, которой VII правилом Первого Вселенского собора предоставлено было преимущество чести. Св. Кирилл отстаивал независимость Иерусалимской Церкви. К этому присоединилась также вражда ариан против св. Кирилла как защитника православного никейского учения. Следуя своей обычной практике, ариане выдвинули против св. Кирилла ряд сторонних обвинений и, между прочим, приписывали ему продажу церковных сосудов и украшений с корыстной целью. — В действительности же св. Кирилл допустил этот поступок для того, чтобы вырученное употребить на оказание необходимой помощи нуждающимся. Акакий Кесарийский потребовал св. Кирилла к себе на суд и, когда тот не явился, силой изгнал его в 357 г. из Иерусалима. Св. Кирилл удалился в Тарс, где его приняли с полным уважением. После того, как собор Селевкийский признал его низложение недействительным, св. Кирилл возвратился в Иерусалим, но пробыл здесь недолго и был отправлен в ссылку.

По смерти Констанция с воцарением Юлиана св. Кирилл был возвращен из ссылки, но после воцарения Валента был изгнан в третий раз, и это последнее изгнание продолжалось 11 лет (367–378). Снова вернулся в Иерусалим св. Кирилл только по смерти Валента в царствование императора Феодосия. Последние восемь лет своей жизни он трудился на Иерусалимской кафедре над восстановлением церковного единства и сумел примирить с Церковью многих ариан. В 381 г. принимал участие на II Вселенском соборе. Кончина св. Кирилла последовала 18 марта 386 г. (У Г. Флоровского год кончины 387).

Творения

Св. Кирилл не был самостоятельным богословом, но он был замечательным учителем и свидетелем веры. Литературное наследие его невелико.

1. На первом месте должны быть названы «Катехизические беседы», которые состоят из одного предогласительного слова (твор., 7–18), 18 огласительных (твор., с. 19–350) и 5 тайноводственных (с. 354–380). Они произнесены в Иерусалимском храме Воскресения для готовившихся принять крещение в пасхальный праздник и дают нам богатый материал по истории древней огласительной дисциплины и вместе с тем представляют краткий очерк общего вероучительного исповедания Иерусалимской Церкви, ибо произнесены они были в полноте учительской власти от лица Церкви.

До нас дошло еще три подобных собрания сведений о литургической жизни Церкви: св. Иоанна Златоуста и Феодора Мопсуэтского, представляющих антиохийскую традицию, и западного отца Церкви св. Амвросия Медиоланского. Несмотря на разобщенность в пространстве, содержание их показывает общность литургических обычаев.

Каждое слово св. Кирилл предварял чтением мест Священного Писания, выбранных соответственно содержанию слова.

Предогласительное слово является вводным к остальным катехизическим словам. В нем определяется цель катехизических поучений и разъяснений готовящимся ко крещению, как они должны проводить время до крещения и как должно приступать к таинству. Прежде всего, они должны иметь искреннее желание получить крещение, ибо одно внешнее принятие таинства без соответствующего внутреннего настроя принесет только духовную гибель.

В первом огласительном слове св. Кирилл, призывая ко крещению, указывает необходимость его для человека и благодатные последствия, приносимые этим таинством. Во втором слове содержится призыв к искреннему раскаянию во грехах, содеянных в течение всей жизни, и изображается гибельность греха. В третьем слове говорится о том, что при искреннем раскаянии грехи, даже самые тяжкие, омываются водой крещения, и возрожденный благодатью человек соединяется со Христом. Далее, с четвертого слова проповедник переходит уже к изложению основных истин христианского вероучения, но предварительно дает краткий обзор христианских догматов, подлежащих дальнейшему раскрытию. Четвертое слово заканчивается указанием на источник христианского вероучения — Священное Писание и дается перечень канонических книг. — Св. Кирилл предлагает палестинский канон середины IV в., т. е. того времени, когда споры относительно неканонических книг Ветхого Завета и Апокалипсиса еще продолжались. Но следует помнить, что если канон священных книг не приводится св. Кириллом в окончательном виде, он содержится в следующем важном положении святителя: «От Церкви приобрети сведение, какие книги Ветхого и какие Нового Завета, а книг, не признаваемых Церковью (тон апокрифон), не читай!» (IV, 36).

С пятого слова начинается изъяснение символа Иерусалимской Церкви, причем, основное внимание здесь уделяется объяснению начального слова символа — «Верую» и истолковывается вера не только как согласие человека на усвоение преподаваемой ему истины, но и как благодатная сила, даруемая от Бога. В заключение св. Кирилл сообщает (но не записывает) слушателям текст Иерусалимского символа, который предлагает им заучить наизусть и не открывать никому, кроме христиан.

В остальных 13 огласительных словах св. Отец объясняет весь символ веры, именно, местный символ, Иерусалимский, несколько отличный от Никейского вселенского символа. Проповедник подробно изъясняет, по порядку, член за членом, причем, сначала раскрывает сущность того или другого христианского учения, а потом опровергает различные заблуждения, противные этому учению. Так, в 6, 7, 8 и 9 словах разъясняется первый член символа. В шестом слове он излагает учение о единстве Божием против язычников и манихеев. В седьмом слове говорит о Боге Отце, раскрывая ту мысль, что Бог именуется Отцом в собственном смысле, т. к. от вечности рождает Сына Божия Иисуса Христа, Отцом же всех людей Он называется в совершенно ином смысле. В восьмом слове св. Кирилл изъясняет слово «Вседержитель», которым опровергаются языческие и еретические учения, признающие два начала в мире; здесь же раскрывается учение о Божественном Промысле. В девятом слове содержится учение о Боге, как Творце и Устроителе всего видимого и невидимого и указывается на целесообразность, проявляющуюся в мире.

Далее св. Кирилл переходит к изъяснению второго члена символа, которое излагается в двух оглашениях (10, 11). В десятом слове доказывается необходимость веры в Сына Божия, изъясняется наименование Его Единым и даются объяснения двух имен Господа: Иисус и Христос. В одиннадцатом оглашении доказывается, что Иисус Христос есть Единородный Сын Божий, раскрывается непостижимость рождения и утверждается, что Сын есть Бог истинный, пребывающий во Отце, единый с Ним по Божеству, царству, воле и действиям, и отличный от творений. В этом слове св. Кирилл опровергает арианское учение и разбирает неправильно толкуемые еретиками места Священного Писания. Наряду с арианством опровергается и савеллианство.

В последующих четырех оглашениях ведется речь о воплощении Иисуса Христа, говорится о необходимости исповедывать во Христе человечество и Божество. В двенадцатом слове защищается истинность воплощения против эллинов и иудеев, излагаются причины воплощения, указывается на пророческие предсказания о Нем. В тринадцатом слове проповедник обращается к страданиям, смерти и погребению Иисуса Христа, доказывает реальность этих событий и раскрывает их «искупительную цену» (§ 2). Четырнадцатое слово посвящено воскресению Господа, вознесению на небо и седению одесную Отца. Пятнадцатое слово говорит о втором пришествии Господа и Страшном Суде.

Шестнадцатое и семнадцатое слова излагают учение о Святом Духе, Его Божестве и благодатной деятельности в мире. Член о едином крещении во оставление грехов проповедником опущен, потому что этой теме посвящены первые огласительные слова.

В восемнадцатом слове говорится о воскресении мертвых во плоти и описываются свойства воскресших тел. Далее говорится о единой кафолической Церкви и ее признаках и, наконец, о вечной жизни будущего века, которой удостоятся все, познавшие истину.

Тайноводственные поучения в количестве пяти объясняют новопросвещенным три таинства, которые они только что удостоились принять: Крещение, Миропомазание и Причащение. В первом слове проповедник объясняет сначала те предварительные действия, которые предшествуют таинству: отрицание сатаны и сочетание со Христом. Во втором — таинственное значение и благодатную силу действий, совершаемых при самом Крещении. В третьем слове изъясняются действия и смысл их в таинстве Миропомазания. Последние два слова посвящены таинству Евхаристии: четвертое говорит о сущности таинства, его материальных элементах и таинственном действии; проповедник утверждает слушателей в том, что хлеб и вино в Евхаристии истинно прелагаются в Тело и Кровь Господа, хотя вид их остается неизменным. Пятое поучение излагает порядок совершения литургии верных и евхаристического канона.

Два последних поучения имеют особую важность, т. к. представляют свидетельство епископа о порядке совершения литургии в половине IV в. и твердую веру древней Церкви в преложение Святых Даров.

2. «Беседа о расслабленном при купели» (твор., с. 381–393). Произнесена около 345 г.

3. «Послание к царю Констанцию о явившемся на небесах знамении креста» (твор., с. 393–398). Заключительная доксология с выражением «Единосущная Троица» представляет собой позднейшую прибавку.

4. Сохранились еще три небольших отрывка, один из которых представляет небольшой фрагмент проповеди о чуде на браке в Кане Галилейской и одна цитата из слова на текст: «Иду к Отцу» Моему (Ин. 16, 28).

Преосвящ. Филарет, архиеп. Черниговский, в своем сочинении «Историческое учение об Отцах Церкви» делает такой отзыв о достоинствах и значении «слов» св. Кирилла: «Св. Кирилл беседует спокойно, предлагает мысли свои просто, ясно; выражается точно; там, где одушевляется предметом, говорит живо… Описание священных обрядов в оглашениях его соединяет с внутренними достоинствами особенную важность для нашего времени… Обряды, описываемые св. Кириллом, поражают и радуют сына Православной Церкви. Читая это описание IV в., как бы видим то самое, что совершается в православных храмах XIX в.» (т. II, с. 74).

Учение

1. О Святой Троице. Существо Божие непостижимо — что такое Бог, того объяснить не можем. «Мы не в состоянии изобразить ни начала, ни образа, ни вида Его» (VI, 5, 7). Однако в меру приемлемости Бог познаваем для твари, и от дел Божиих можно восходить до представления силы Божией. Бог многоименит и един. «С достоинством единоначалия» надлежит соединить исповедание «в Боге Отчества» и веровать не только в единого Бога, но и благочестиво познавать, «что сей единый Бог есть Отец единородного Господа нашего Иисуса Христа» (VII, 1)… Воздерживаясь от Никейского словоупотребления, в иных словах св. Кирилл исповедует ту же Никейскую и апостольскую веру, и с большой точностью излагает учение о вечности Троического бытия.

Учение о Святой Троице св. Кирилла Иерусалимского, будучи православным по смыслу, является несколько своеобразным по терминологии, которая в ту эпоху еще не получила окончательного оформления. Он избегает употребления термина «омоусиос», опасаясь упреков в савелллианстве, но говорит о Трех Божественных Ипостасях. Однако, термин «ипостась» не обозначает еще у него индивидуального в противоположность общему, а выражает приблизительно то же понятие, что и «усиа».

Св. Кирилл исповедует Сына Божия равным Богу Отцу по власти, достоинству и творческой силе. Он понимает отношение Отца и Сына не столько в смысле единосущия, т. е. совместного обладания одной и той же единичной сущностью, как св. Афанасий, сколько в смысле Их равенства по существу, как Каппадокийцы. Мысль о равенстве Отца и Сына преобладает над мыслью об Их единстве.

В учении о Духе Святом Иерусалимский архипастырь проявляет большую сдержанность и осторожность. «О Святом Духе, — говорит он, — да будет нами сказано одно только написанное. Если же чего не написано, не будем о том и любопытствовать» (XVI, 2). Дух Святой «проповедовал о Христе в пророках; Он действовал в апостолах; Он до сего дня запечатлевает души в крещении… И для нас достаточно знать это. О естестве же или ипостаси не любопытствуй. Если бы написано было, сказали бы мы, а чего не написано, о том не осмелимся говорить.» (XVI, 24). Но он на основании Свящ. Писания приписывает Святому Духу все Божественные свойства. Осторожность св. Кирилла в отношении к этому догмату выражается и в том, что он не столько говорит об отношении Духа Святого к Отцу и Сыну, сколько о благодатных действиях Его в Церкви, о просвещении Им душ верующих.

Единство в трех Лицах Святой Троицы особенно ясно выражено св. Кириллом при раскрытии формулы крещения «во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28, 19). «Упование наше, — говорит он, — на Отца и Сына и Святого Духа. Не трех возвещаем Богов; да умолкнут маркиониты! Напротив того, со Святым Духом через единого Сына возвещаем единого Бога… Не вносим разделения в Святую Троицу, как делают иные (Арий и его последователи. — К.С.), не допускаем слияния, как Савеллий» (XVI, 4). В трех Ипостасях все едино: «Не иные дарования Отца, а иные Сына, и иные Духа Святого. Ибо одно спасение, одна сила, одна вера» (XVI, 24).

2. Учение о Христе. Сотериология. В учении о Христе св. Кирилл имеет в виду опровержение гностических заблуждений, относящихся к доникейской эпохе. Он утверждает наличие двух естеств во Христе, главным образом, на сотериологической основе. Страдания простого человека не могли бы иметь искупительного значения, спасение могло исходить только от искупительной жертвы Бога. Но с другой стороны, если плоть Христа была призрачной, то и Его страдания, смерть и воскресение также оказываются призрачными, поэтому во Христе нужно видеть и истинного человека.

Различая во Христе две природы, св. Кирилл мыслит их столь тесно соединенными, что без всяких колебаний переносит предикаты одной природы на другую. Он говорит о крови, поношении и распятии Единородного, о рождении Сына Божия от Девы Марии, наконец, он называет Деву Марию Богородицей.

Необходимость воплощения Сына Божия обосновывается тем, что человек не может видеть Бога и не умереть. Пророк Даниил не мог вынести даже явления архангела Гавриила. Так что архангел должен был принять подобие сына человеческого. Тем более человек не может вынести явления Бога. Сама природа не в состоянии выносить присутствие Божества. Поэтому Бог по великому Своему человеколюбию простер небо, как завесу Божества, чтобы мы не погибли. Если Бог скрывает Себя небом, как завесой, то и Сын Божий, явившись на землю, скрыл Свое Божество под завесой плоти, чтобы, видя Его, мы могли оставаться в живых. Это сокрытие Божества под завесой плоти является целесообразным во всех частных моментах искупления (XII, 13–15).

Христос явился для того, чтобы отвратить человека от идолопоклонства и всех возвести к почитанию Отца, к истинному боговедению. От новой Евы, от Девы родился Господь во исполнение пророчеств. Своим Крещением Он освятил крещение и этим связал крепкого; «начало Евангелия — Иордан» (III, 5). Господь сотворил многие чудеса, но выше всего крест (XIII, 37). Крест — несокрушимое основание спасения и упования, «похвала похвал» и слава (XIII, 1 и др.). Истинно было добровольное страдание, и прославился Сын Человеческий, приняв венец терпения. Все были повинны смерти по причине греха. И весь грех подъял Христос в теле Своем на древо, — и утолен гнев Божий, соблюдена истина приговора, но явлена и сила человеколюбия.

В учении об искуплении св. Кирилл воспроизводит мысли Оригена об обольщении диавола, который, прельстившись плотской оболочкой Христа, предает смерти Безгрешного Воплотившегося Бога, и, превышая тем свою власть, теряет право на обладание заключенными во аде грешниками. Св. Кирилл стремится установить полный параллелизм между событиями падения и спасения человека. Если через девственную Еву человек стал причастен смерти, то от Девы же воссияла жизнь. Если с древом связано было изгнание из рая, то древом возвращен рай. Тернии определены были Адаму по изгнании из рая, тернием увенчивается Христос. Падшие люди облекаются листьями смоковницы, — одним из последних чудес было проклятие смоковницы. Продолжая эти аналогии, св. Кирилл заключает, что в спасительном подвиге Христа повторяются все основные моменты, которые имели место при грехопадении, чтобы теснее связать их с новым содержанием, которое даруется спасением.

Точно также и в таинстве Крещения и Миропомазания человек символически участвует в смерти и воскресении Христа.

Отсюда видно, что подобно св. Иринею Лионскому, св. Кирилл придавал символу значение не простого условного знака, но силу реальной связи.

3. Об ангелах. Хотя об ангелах у св. Кирилла нет специального учения, но т. к. он неоднократно говорит о них в разных местах, то можно представить его наставления и по этой теме. Ангелы, по его мнению, это сотворенные Богом духи в неисчислимом количестве (XV, 24). Господин ангелов — Иисус Христос, «как сказано в Евангелии: «Тогда остави Его диавол, и се ангели приступиша, и служаху Ему» (Мф. 4, 11). Не сказано: помогали Ему, но служаху Ему, что свойственно рабам» (X, 10). Учителем же и Освятителем всех ангелов является Утешитель (XVI, 23). Св. Кирилл не говорит о небесной иерархии, — как это раскрыто в Корпусе Ареопагитикум, — но свидетельствует о ликах ангельских (Предогл. 15). Чины их называются в описании порядка совершения св. Евхаристии: ангелы, архангелы, силы, господства, начала, власти, престолы, многоличные херувимы и предстоящие окрест престола Божия серафимы (Т.У., 6, Ср. X, 10; XVI, 23). Ангелы видят Бога, но это видение имеет разные степени в зависимости от принадлежности к лику (см. VI, 6; VII, 11). По отношению к людям, особенно к верующим, отмеченным печатью Христа (т. е. крещением), блаженные духи являются защитниками, помощниками, друзьями. В день Страшного Суда «труба ангельская призовет всех нас, носящих с собою дела свои» (XV, 24). Сотворены ангелы все добрыми. Ангелы зла стали такими по своей воле — пали из-за гордыни. Сатана стал врагом людей. Но у христиан есть против него непобедимое оружие. Оно в призывании Распятого (IV, 13), в знамении креста (XIII, 36), в таинствах св. Церкви (Т. II, 3).

4. Человек; его природа, грехопадение. Св. Кирилл видел вокруг себя язычников и еретиков, допускавших ошибки в понимании человеческой природы: фаталисты считали, что все зависит от влияния небесных светил или от слепого случая; гностики, манихеи считали человеческое тело вместилищем греха, материю — воплощением зла, а души разделяли на добрые и злые по природе; пифагорейцы и последователи Оригена представляли, что души являются в земной мир обремененные грехами, совершенными в предыдущей жизни. — Св. Кирилл противопоставляет всем этим заблуждениям церковное учение о человеке, состоящем из двух начал, животного и разумного. Творцом того и другого является Бог. «Все создания прекрасны, — размышляет святитель, — но ни одно из них не есть Божий образ, кроме одного только человека» (XII, 5). Душа — это совершенное творение Создателя: она нетленна, бессмертна, наделена свободой, а поэтому властна над своими поступками и отвечает за них; нет какой-либо предыдущей жизни, в которой она бы раньше грешила. Нет различия между душами разных полов. Нет и деления душ по природе на две категории — все души имеют одинаковую природу. Причина добра и зла кроется в свободной воле. Плоть — чудесное творение мудрого и благого Бога — также не является причиной греха. Сама по себе плоть не имеет жизни. Движет ею душа. В соединении с чистой душой плоть становится храмом Святого Духа.

Вопреки заблуждениям многих Иерусалимский архипастырь настаивает на том, что единственной причиной греха является свободное проявление воли. «По образу», — говорит он, — человек удержал, а оное: «по подобию» помрачил в себе непослушанием» (XIV, 10). Своим непослушанием человек обрушил смерть на всех людей. «Грех одного человека Адама имел столько силы, что нанес смерть миру… Первозданный из земли принес всемирную смерть» (XIII, 2).

5. Эсхатология. Смерть есть наказание за грех. Ею завершается для человека время подвига, раскаяния и прощения. В потустороннем мире четко обозначаются конечные судьбы: правильно воспользовавшиеся на земле временем благодати хвалят Бога, не воспользовавшиеся — наказуются. «Умершим во грехах невозможно уже по смерти восхвалять, как облагодатствованным, но будут они сетовать, потому что приносящим благодарение свойственно хвалить, а мучимым — сетовать» (XVIII, 14). Чтобы избежать участи грешников, св. Кирилл, исходя из Божественных Писаний, предлагает «способы к приобретению вечной жизни». Это: вера в Сына, исповедание веры, предпочтение «Христа имению и сродникам», удаление от худых дел, соблюдение заповедей Божиих и, «наконец, служение Богу» (XVIII, 30).

О душах тех умерших, которые ушли из земного мира с верой, но не успели принести плодов, достойных покаяния, следует, по слову св. Кирилла, приносить молитвы и особенно соединять их с бескровной жертвой Тела и Крови Христовых, ибо «великая польза будет душам, о которых приносится моление, когда предлагается святая и страшная Жертва» (Т. V, 9).

6. Об оглашении. По древне-церковному представлению оглашенные входят в состав Церкви. Евсевий Кесарийский различает в составе Церкви «три чина» — предстоятелей, верных и оглашенных (катехуменов). Принятие в число оглашенных совершалось с большой осторожностью, — с разрешения епископа, после известного испытания и под поручительством верных. При этом на принимаемых возлагались руки, их осеняли крестным знамением и произносилась молитва, — на Западе к этому присоединилось помазание и вкушение благословенной соли. В «Апостольских постановлениях» сохранилась особая молитва, «во еже сотворити оглашенного».

По свидетельству св. Кирилла, оглашенные разделялись на два разряда: слушающих и просвещаемых. К слушающим относились те, которые не были достаточно подготовлены для вступления в Церковь. Они допускались к слушанию литургии оглашенных и проповеди священнослужителя. Кроме того, они ознакомлялись с истинами христианской веры через наставление их просвещенными или принявшими крещение.

Ко второму разряду относились просвещаемые, которые уже приняли решение присоединиться к Церкви и готовились преимущественно в продолжении четыредеятницы к принятию Крещения.

Оглашенные проходили перед крещением покаянный искус, который заключался в посте, молитве и исповедании грехов. Последнее представляется в беседах не как индивидуальная исповедь перед священником, а как чувство сокрушения о грехах, выражаемое пред всей общиной в словах и делах. Образцом этого рода исповеди служит поведение Давида после обличения его пророком Нафаном в прелюбодеянии: он облекся во вретище, бросался на землю и целую неделю не вкушал хлеба. Таким образом, под исповеданием грехов разумелись аскетические подвиги просвещаемых, как показатели их покаянного настроения.

Обрядом очищения просвещаемых служили заклинания. Просвещаемым рекомендовалось подвергать себя заклинаниям как можно чаще. Заклинание состояло в дуновении, осенении крестным знамением и в произнесении заклинательных формул, собранных из Божественных Писаний. Лицо заклинаемого находилось под покрывалом, чтобы ум его, не развлекаясь никакими внешними впечатлениями, был всецело занят словами заклинания. Цель заклинаний — очищение готовящихся к крещению от демонов, которые «гнездятся» в теле людей некрещенных (Т. II, 2). «Дуновение и призвание имени Божия, подобно самому сильному пламени, жжет и прогоняет демонов» (Т. II, 3). «Простое дуновение заклинателя делается огнем для невидимого» демона (XVI? 19).

В древней Церкви некоторые стороны христианской жизни составляли тайну, которая скрывалась от неверных и оглашаемым сообщалась постепенно. Только просвещаемые, т. е. оглашенные второго класса, последовательно вводились в круг этих сокровенных истин, причем, проповедник неоднократно предупреждает о том, чтобы сообщаемые им сведения не передавались простым оглашенным. Покровом тайны, как видно из тайноводственных бесед св. Кирилла, была облечена обрядовая сторона таинств, тогда как о внутреннем значении их говорилось оглашенным открыто. В частности, оглашенным не говорилось, что через помазание миром сообщается новокрещенному благодать Святого Духа, что под видом хлеба и вина верующие вкушают Тело и Кровь Христовы. Также предметом тайны были символ веры и молитва Господня, которые входят в состав литургии верных. Учение о Святой Троице, которое лежит в основании символа, также раскрывалось в беседах лишь постепенно. Священное Писание изъяснялось, главным образом, со стороны нравственного содержания. Истолкование молитвы Господней давалось уже получившим крещение.

7. Церковь. Вознесшийся Господь исполнил обетование и в Пятидесятницу в мир снизошел Дух, «Утешитель и Освятитель Церкви» (XVII, 13). Не иной Дух говорил в Законе и пророках, сходил на праведников Ветхого Завета, но «благодать Нового Завета» есть большая благодать. «Благодать простиралась и на отцов, но здесь она в преизбытке. Там приобщались Духа Святого, здесь всесовершенно крещены Им» (XVII, 18), «крещены всецело… до внутренности самой души» (XVII, 14). В Пятидесятницу излито в мир преизобилие «воды духовной». И с тех пор действует благодать Духа в апостолах и во всей Церкви. Церковь (экклисиа) так называется потому, «что всех собирает и совокупляет» (XVII, 24), как всех собирает крест и Господь, распростерший на нем длани Свои. Церковь есть Церковь кафолическая, ибо она по всей вселенной подчиняет благочестию весь род человеческий; и еще потому, что в ней в полноте «и без всякого опущения» преподаются все догматы о небесном и земном, и полнота врачевания души и тела, и полнота добродетели (XVII, 23). В ней открываются врата жизни вечной через святое Крещение и прочие таинства.

8. Учение о таинствах. Крещение. По самому характеру и назначению своих поучений св. Кирилл не мог входить в подробное раскрытие церковного учения о таинствах. Но по той же причине он должен был остановиться на тех таинствах, которые совершаются над вступающими в Церковь и чрез которые это вступление совершается. Больше всего он говорит о Крещении. Крещение водой необходимо для спасения. «Кто, хотя и заслуживает похвалу за дела, но не приял запечатления в воде, тот не войдет в Царство Небесное. Смело слово сие, но не мое, — замечает святитель, — так определил Иисус». Доказательством этому, по его мнению, служит крещение Корнилия, мужа праведного, сподобившегося видения ангелов (III, 4). И только для мучеников, «которые во время гонений крестились в собственной крови», возможно изъятие, — «они и без воды приобретают Царствие» (III, 10). В крещальной купели не простая вода, но «спасительная» (Т. II, 4). Силой троического призывания Святого Духа, Христа и Отца она «приобретает силу святости» (III, 3).

Совершение этого таинства имело такую обрядовую сторону. Крещаемый сначала помещался во внешней части притвора. Он обращался к западу, который символически обозначал царство тьмы, находящейся под господством диавола, и, простирая руки, должен был произнести: «Отрицаюсь тебя, сатана, и всех дел твоих, и всея гордыни твоей, и всего служения твоего» (Т. I, 4–8). Под делами сатаны разумелись грехи, содеваемые по его внушению, под гордыней — языческие зрелища, под служением — языческий культ. Затем крещаемый обращался к востоку, символизирующему царство света, и произносил исповедание веры: «Верую во Отца и Сына и Святого Духа, и во едино крещение покаяния» (Т. I, 9).

После этого крещаемый вводился во внутренний притвор, где с него снимали хитон и совершали помазание елеем всего тела — «от верхних власов на главе до ног», — и, подведя к купели, троекратно вопрошали: «Веруешь ли во имя Отца и Сына и Святого Духа?», крещаемый отвечал троекратным «аминь» и затем следовало троекратное погружение в воду (Т. II, 3–4).

Благодать в таинстве Крещения подается через воду. Св. Кирилл именует ее великой и наилучшей из четырех видимых стихий. Но действие она оказывает потому, что с ней соединяется благодать Святого Духа. «Внимательно взирай, — говорит он, — на сию купель не как на простую воду, но как на духовную благодать, подаваемую вместе с водой. Ибо, как приносимое на жертвенник, по природе будучи просто, оскверняется призыванием идолов, так и наоборот, простая вода, по призывании на нее Святого Духа, Христа и Отца, приобретает силу святости» (III, 3).

Действие благодати, подаваемой в Крещении, выражается в «отрицательных» и положительных последствиях для крещаемого. «Отрицательные» плоды благодати крещения выражаются в том, что:

1) ею уничтожается виновность человека пред Богом и изглаживаются последствия греха, отпечатлевшиеся на душе и на теле. При этом вода омывает следы, оставляемые грехами на теле, а «Дух, ничего не исключая, все крещает до внутренности самой души» (XVII, 14). Как огонь проникает во все поры раскаленного железа, так и Дух Святой входит во все внутренности души, чтобы произвести в ней совершенное очищение. 2) Крещение освобождает человека от власти демонов. Это освобождение подается заклинательным помазанием елеем и троекратным погружением в воду. При произношении заклинательной формулы крещаемый осеняется крестным знамением, а в формуле упоминается о кресте и смерти Христа. Троекратное погружение в воду также приобщает крещаемого смерти Христовой, знаменуя трехдневное пребывание Спасителя во гробе. Это участие в смерти Христовой и дарует христианину освобождение от власти демонских сил.

Положительное действие Крещения заключается в просвещении ума, вследствие чего человек получает способность постигать высокие Богооткровенные тайны. Помимо того, Крещение налагает на верующего спасительную печать (I, 3), призывающую ангелов. Эта печать священна и нестираема, не позволяющая повторять Крещение. «Только еретиков некоторых перекрещивают, потому что первое их крещение не было крещение» (Предогл. 7).

Крещение понимается св. Кириллом как уподобление смерти и воскресению Христа, через которое крещаемый получает спасение. В Крещении все, что произошло со Спасителем в Его земной жизни, происходит и с крещаемым, но только безболезненно, без страданий (см. Т.II., 5). «Никто да не думает, что Крещение есть благодать оставления только грехов, а не вместе и сыноположения, как Иоанново крещение давало только отпущение грехов. Напротив, точно знаем, как служит очищением грехов и сообщает дар Святого Духа, так бывает и верным изображением Христовых страданий» (Т. II, 6). Другими словами, не следует ограничивать действия Крещения отпущением грехов, т. к. это уподобляло бы его только Иоаннову крещению, которое не шло дальше этого. Христианское же Крещение дарует, кроме отпущения грехов, еще и благодать усыновления, и все то, что получили от страданий Христовых, плоды которых оно реализует в нас.

А если Крещение принимается без веры или без должного благоговения, приготовления? — Св. Кирилл по этому вопросу рассуждает так: «И Симон волхв приступал некогда к купели сей. И крестился, но не просветился; омыл тело водою, но не просветил сердца Духом; погружалось в воду и вышло из воды тело, а душа не погребалась со Христом, и не воскресла с Ним» (Предогл. 2). «Если лицемеришь, то люди крестят тебя теперь, а Дух не будет крестить». Но в ином случае: «Если пришел ты по вере, то люди служат в видимом, а Дух Святой дает невидимое». И далее: «На великое приходишь испытание, чтобы в этот единый час быть вчиненным в славное воинство. Если погубишь час сей, то зло неисправимо. Если же сподобишься благодати — просветится душа твоя; примешь силу, какой не имел; примешь оружия, страшные для демонов. И если не бросишь оружия, но сохранишь на душе печать, то демон не приступит, потому что боится; и, конечно, «о Дусе Божии изгоняются бесы» (Мф. 12, 28)» (XVII, 36).

Миропомазание. Крещение водой завершается Миропомазанием — «исшедшим из купели священных вод дано Миропомазание» (Т. III, 1). По изображению св. Кирилла внешняя сторона таинства состояла в помазании миром чела, ушей, ноздрей и персей. Благодать Духа Святого стоит в тесной связи с видимым веществом — миром. Подобно тому, говорит он, «как хлеб, но Тело Христово, так и святое миро сие, по призывании, не простое уже и, как сказал бы иной — обыкновенное миро, но дарование Христа и Духа Святого, от присутствия Божества Его соделавшееся действенным» (Т. III, 3).

Как и в таинстве Крещения здесь верующий символически участвует в событиях жизни Спасителя. После крещения во Иордане на Христа сошел Дух Святой, также исходящим из купели миропомазанием сообщаются дары Духа Святого. В то время как тело помазуется миром, душа освящается Святым и Животворящим Духом. По изображению св. Кирилла в таинстве Миропомазания сообщаются дары, восполняющие благодать Крещения.

Евхаристия. В учении о Евхаристии св. Кирилл ясно выражает мысль о реальном присутствии Христа в веществе этого таинства. «Хотя чувство, — говорит он, — представляет тебе хлеб и вино, но да укрепляет тебя вера. Не по вкусу суди о вещи, но верой несомненно удостоверься, что сподобился ты Тела и Крови Христовых» (Т. IV, 6). Хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Христовы, подобно тому, как на браке в Кане Галилейской вода чудесно был превращена в вино. Освящение даров совершается призыванием Святого Духа: «Умоляем человеколюбца Бога ниспослать Святого Духа на предлежащие Дары, да сотворит Он хлеб Телом Христовым, а вино — Кровью Христовой. Ибо, без сомнения, чего коснется Святой Дух, то освящается и прелагается» (Т. V, 7. Свидетельство об эпиклизисе). К святой Евхаристии св. Кирилл относит прошение молитвы Господней о хлебе насущном, — «насущный» значит «имеющий действие на сущность души», и этот хлеб не во чрево вмещается, «но сообщается всему твоему составу» (Т. V, 15). В евхаристической молитве воспоминаются вся тварь и ангельские силы и повторяется слышанное Исаией серафимовское богословие, «чтобы в сем песнопении иметь нам общение с премирными воинствами» (Т. V, 6). По совершении жертвы возносится моление о всех живых и преждеусопших. «Принося Богу моления за усопших, хотя они и грешники, (мы) не венец соплетаем, но приносим закланного за грехи наши Христа, за них и за себя умилостивляя человеколюбца Бога». Приступать к причащению подобает часто: «Не лишайте себя священных и духовных сих Тайн ради греховной скверны» (Т. V, 23).

Благодатными дарами Евхаристического таинства освящается все существо человека — и душа, и тело. Так как вкушаемые Тело и Кровь Христовы усвояются всем телесным организмом человека, то причащающиеся становятся «сотелесниками и единокровными Христу», «Христоносцами, потому что Тело и Кровь Христа сообщены их членам» (Т. IV, 1, 3).

Из пятого тайноводственого слова узнаем, что во времена св. Кирилла верующие принимали св. Причастие не из лжицы, а прямо в руки, раздельно. «Посему, — учит Святитель, — приступая, не с разжатыми дланями рук подходи, не с распростертыми перстами, но шуйцу соделав престолом для десницы… и, согнув длань, приими Тело Христово и скажи при сем: «Аминь»… С осторожностью освятив очи прикосновением святого Тела, приобщись, внимательно наблюдая, чтобы от него не утратить чего-либо. Ибо, если утратишь что, лишишься чрез сие как бы собственного своего члена… После того, как приобщишься Тела Христова, приступи и к чаше с Кровью не с распростертыми руками, но в согбенном положении с поклонением и чествованием, говоря: «Аминь», освятись, причащаясь и Крови Христовой. И пока еще на губах твоих остается влажность, прикасаясь руками, освяти и очи, и чело, и прочие орудия чувств. Потом, дождавшись молитвы, благодари Бога, Который сподобил тебя толиких тайн» (21–22). Введение в VI в. в употребление лжицы было вызвано соображениями предосторожности. Храмы в то время заполнялись множеством верующих, среди которых немалая часть была заражена предрассудками. Последнее дало основание опасаться, что св. Дары могут быть использованы не по назначению (напр., в волшебствах и пр.), поэтому обычай получить св. Причастие в руки был отменен. (См. и ср. «Литургические труды» св. Василия Великого.

св.Иоанн Златоуст

Житие

Самым известным из св. Отцов Церкви является св. Иоанн Златоуст. Почитание он заслужил еще при своей земной жизни необыкновенными человеческими качествами. Служение его проходило во времена Феодосия Великого (380–395) — первого христианского императора, принявшего крещение не в последние дни жизни, не на смертном одре, как поступали его предшественники, а в период правления. Сам он и его семья регулярно посещали храм Божий. Двор его состоял только из христиан. В силу изданных императором законов христианство стало официальной религией империи и при поддержке правительства росло и процветало, а языческие учреждения (храмы, школы) постепенно закрывались. При нем же в 381 г. был созван Второй Вселенский собор, утвердивший никейское исповедание. После кончины Феодосия империя была разделена между его сыновьями: Запад достался Гонорию, а Воток — Аркадию. Последний был женат на Евдоксии, сыгравшей печальную роль в жизни св. Иоанна.

Родился св. Иоанн в Антиохии, и по своему духовному складу, по своему религиозному мировоззрению был типичным антиохийцем. Год его рождения в точности неизвестен, — принято считать 347 г. Его отец Секунд занимал высокое военное положение и обладал значительными средствами. Но он умер вскоре после рождения сына, который вместе со старшей сестрой, также вскоре умершей, остался на попечении матери, двадцатилетней вдовы Анфусы. По смерти мужа она отказалась от вторичного замужества и все силы своей христиански настроенной души отдала делу воспитания сына. Нравственной высотой своего характера она приводила в изумление язычников. Знаменитый языческий ритор, у которого юный Иоанн обучался красноречию, когда узнал о стойком вдовстве матери, воскликнул, обращаясь к окружающим: «Ах, какие у христиан находятся женщины!» В атмосфере теплой материнской любви и заботы, насыщенной высокой религиозностью и безупречной нравственной чистотой, богато одаренная душа отрока Иоанна глубоко впитала в себя семена веры и добродетели, которые дали затем обильные и роскошные плоды.

Просвещенная мать не жалела средств, чтобы обеспечить своему сыну всесторонее образование. Хотя об отроческих годах св. Иоанна сохранилось мало сведений, но несомненно, что по обычаям того времени он прошел общеобразовательную школу, а затем слушал уроки некоего славившегося в Антиохии философа Андрагафия и ритора Ливания. Последний представлял собой одного из позднейших приверженцев умирающего язычества. Он восхищался талантами юного св. Иоанна и на вопрос, предложенный ему перед смертью: «Кому занять его место», отвечал: «Иоанну, если бы не отняли его христиане» (Созомен. Церк., VIII, 2).

По окончании образования св. Иоанн выступил в Антиохии в качестве адвоката и имел блестящий успех. Образование, таланты и принадлежность к знатной фамилии открывали перед юношей путь к высшим должностям государственной службы. В то же время город, являвшийся столицей Востока, таил в себе много соблазнов для молодых людей, вступающих в жизнь. Но с детства заложенные устои христианской жизни и заботливое попечение матери помгли юному Иоанну преодолеть искушение светской среды. Вскоре у Златоуста создается решение оставить адвокатуру, порвать связи со светским обществом и посвятить себя истинному любомудрию. В этом решении сказалось также влияние его друга Василия, впоследствии епископа Селевкийского. Под обаянием аскетического идеала, которым вдохновлялось в ту эпоху христианское монашество, св. Иоанн думал принять иночество и уйти в один из монастырей, окружавших город, но уступая просьбам матери не повергать ее во второе вдовство, он затворяется в своем доме и предается суровым аскетическим подвигам. В то же время вместе со своими друзьями Василием, Максимом и Феодором, впоследствии епископом Мопсуетским, он посещает Антиохийсую богословскую школу Диодора Тарсийского, где усердно изучает Священное Писание.

В это время Антиохийский епископ Мелетий обратил внимание на даровитого юношу, приблизил его к себе, и после наставления в истинах веры, удостоил его св. крещения (370 г.). Вскоре он был поставлен на должность чтеца, обязанность которого заключалась в чтении с амвона во время богослужения Священного Писания.

После смерти матери, относимой к 374–375 гг., Златоуст удалился в одну из ближайших обителей и в течение 4–х лет вел суровую аскетическую жизнь, а затем два года провел отшельником в уединенной пещере. Чрезмерные подвиги расстроили его здоровье и имели последствием желудочную болезнь, от которой он страдал в течение всей жизни. Это обстоятельство вынудило его в 380 г. оставить уединение и вернуться в Антиохию.

Здесь в начале 381 г. он со смирением принимает от епископа Мелетия посвящение в диаконский сан, который возлагал на него обязанности помимо участия в церковных службах еще и попечения о бедных. В своей деятельности он обнаружил большую отзывчивость и чуткость к человеческому страданию и самоотверженно трудился над облегчением участи бедных и обездоленных, чем приобрел огромную популярность среди антиохийских христиан.

Церковное служение в сане диакона Златоуст проходил в течение пяти лет. В 386 г. Епископом Флавианом — преемником Мелетия — он был посвящен в сан пресвитера, имея от роду 39 лет. Теперь на него возложены были обязанности проповедника слова Божия. Обладая блестящими ораторскими способностями и глубоким знанием Священного Писания, Златоуст вскоре приобрел славу вдохновенного пастыря, речи которого были проникнуты апостольским духом и силой и привлекли толпы слушателей. В своих выступлениях с церковной кафедры св. Иоанн Златоуст изъяснял Священное Писание, наставляя в истинах христианской жизни, обличал пороки и суеверия, раскрывал тайны домостороительства Божия и защищал истину христианской веры против нападок язычников, иудеев и еретиков. Проповеди Златоуста потрясали сердца слушателей и часто вызывали или слезы сокрушения, или бурные рукоплескания.

Особенно ярко силу своего таланта и глубину христианской любви к своей пастве Златоуст проявил во время постигших Антиохию грозных событий. В 388 г. в городе по поводу введения военного налога вспыхнуло восстание, во время которого были низвержены и разбиты статуи императора Феодосия и его жены Флациллы. Так как эти действия квалифицировались как оскорбление величества, то жителям города грозило поголовное избиение или продажа в рабство. В эти дни страха и скорби великий проповедник произнес свои знаменитые беседы «О статуях» (всего 21 беседа, см. т. II, кн. 1, с. 5–247), в которых, движимый состраданием и любовью, ободрял и утешал объятую смертельным страхом паству, в то же время он призывал ее к покаянию и устремлял ее взоры к благам вечного спасения.

Известно, что ходатайство епископа Флавиана, который, преодолевая старческую немощь, лично отправился в Константинополь и добился у императора помилования гражданам Антиохии, спасло этот город от угрожавшей ему страшной кары. В последней 21 беседе св. Иоанн Златоуст выражает высокую радость по поводу этого события и приводит речь, произнесенную епископом Флавианом перед императором, которая, по принятому мнению, составлена Златоустом.

В 397 г. по смерти Константинопольского архиепископа Нектария императором Аркадием по представлению евнуха Евтропия св. Иоанн хитростью был вызван из Антиохии (из опасения противодействия народа) и доставлен в Константинополь, где и был рукоположен в сан Константинопольского архиепископа. Высокий и почетный пост главы столичной кафедры был связан, однако, с многотрудными и ответственными обязанностями. Жизнь столичного общества характеризовалась многими пороками и недостатками, к которым новый архиепископ не мог относиться равнодушно.

В высших классах общества царила роскошь, суетная привязанность к богатству, распространены были лесть и тщеславие. Низок был нравственный уровень столичного духовенства и монашества. В то же время в столице имелось большое количество бедных и обездоленных.

Новый глава Константинопольской Церкви, воодушевленный высоким христианским идеалом, выступил на борьбу с жизненной неправдой со всей силой ораторских дарований. Он вооружается против установившегося обычая сожительства духовных лиц с девственницами, устраняет из клира лиц, запятнавших себя недостойной жизнью, заботится о чистоте монашеской жизни, удаляя из обителей порочные элементы и привлекая в их состав лиц с высокой настроенностью.

В ярких выступлениях он обличал высшие классы столичного общества за их привязанность к богатству и роскоши, за пустоту их жизни и безучастное отношение к бедным и угнетенным. Светских женщин он укорял за их пристрастие к украшениям и нарядам и за жестокое обращение со своими слугами и рабами.

В то же время он проявлял большую энергию в деле организации помощи бедным и больным. Он сократил до крайнего предела расходы на содержание архиепископской кафедры, имел самый простой и невзыскательный стол, и все полученные, благодаря этой экономии, средства обратил на дела благотворения. По его призыву многие богатые люди, особенно благочестивые вдовы, жертвовали из своего имущества в пользу бедных.

Заботился св. архиепископ и о благоустройстве церковного богослужения. В противовес соблазнительным религиозным процессиям ариан он ввел за всенощным бдением антифонные пения, составил чин литургии, несколько видоизменив господствовавший в церкви до того времени и, наконец, проявил ревностную миссионерскую деятельность, особенно в деле распространения православия среди готов, которым он разрешил совершать богослужение на их родном языке.

Но деятельность архиепископа, стремящегося утвердить в своей пастве высокие нравственные идеалы Евангелия, вызвала враждебные отношения к нему со стороны многих слоев столичного общества. Высшие классы были недовольным тем, что Златоуст отказывался от участия в устраиваемых ими пиршествах и не давал у себя торжественных приемов. Дамы высшего общества негодовали на него за беспощадные обличения в суетности. Духовенство и монахи, привыкшие в столице к легкой и праздной жизни, питали недовольство за те мероприятия, которыми св. Иоанн Златоуст стремился устранить их порочные привычки и восстановить христианскую чистоту нравов.

Злейшим врагом Златоуста оказался Александрийский епископ Феофил, который сам имел виды на Константинопольскую кафедру. Обострению его враждебных чувств послужило то обстоятельство, что простой прием, оказанный ему Златоустом, и незатейливое угощение за архиепископской трапезой он принял как личное оскорбление. В своих враждебных действиях к Златоусту Феофил опирался на императрицу Евдоксию, привыкшую повсюду встречать лесть и подобострастие. Обличения Златоустом роскоши и изысканных нарядов светских женщин затрагивали и императрицу, поэтому Феофил нашел у нее полную поддержку.

Первое выступление против Златоуста состоялось по делу так называемых «длинных братьев». Четыре монаха Нитрийской пустыни, преследуемые Феофилом как оригенисты, прибыли в Константинополь и стали просить защиты у Златоуста. Св. Иоанн отнесся к ним с участием и письменно ходатайствовал за них перед Феофилом. Но тот стал резко порицать Златоуста за вмешательство в дела чужой епархии. Тогда монахи обратились непосредственно к императору и предъявили по адресу Феофила тяжелые обвинения. Император сделал распоряжение о вызове Феофила на суд в Константинополь. Златоуст по благородству своей души уклонился от суда над Феофилом, но этот последний стал действовать как ловкий интриган. Он, со своей стороны, используя простодушие Епифания, епископа Кипрского, предъявил Златоусту обвинение в оригенизме (см. об этом подробнее у Сократа, Церк. Ист. VI, 7, 9–10, 12–14). Могущественной союзницей врагов Златоуста явилась императрица Евдоксия, которую он обличал за намерение захватить виноградник одной вдовы, напоминая ей истории пр. Илии и Иезавели. Прибывший в столицу с несколькими десятками египетских епископов (ок. 50), Феофил открыл собор в предместье Константинополя в предоставленной императором вилле под названием «При дубе» и послал вызов св. Иоанну явиться для защиты от предъявленных ему обвинений. Справедливо считая действия Феофила незаконными, св. Иоанн отказался явиться на этот собор, а преданные ему епископы в количестве 40 человек, со своей стороны, вынесли в соборном постановлении протест против действий Феофила. Не смущаясь этим, Феофил со своими единомышленниками, приведя вымышленные обвинения и используя клеветников, приговорил Златоуста к низложению. Против Златоуста выступило два обвинителя: его бывший диакон и епископ Иоанн. Все их обвинения были простым собранием сплетен, подчас смехотворных, или же были извращением действительного положения дел. Так, диакон обвинял Златоуста в преследовании его, диакона, за то, что он ударил одного из слуг; или что некий монах Иоанн был избит и закован в кандалы вместе с бесноватыми. Обвинялся Златоуст также в распродаже священных сосудов и мрамора, предназначенных для храма. Последнее, возможно, и имело место, т. к. Златоуст помогал бедным и вполне мог употребить на доброе и неотложное дело вырученные деньги (ср. житие св. Кирилла Иерусалимского). Обвиняли Златоуста, что он оскорбляет духовенство, — называет его бесчестным, распущенным. И это могло быть, только не оскорбление, а справедливое обличение. Или еще, что Златоуст избрал епископом Антониана, который, якобы, ограбил гробницу, и т. д. (всего до 29 обвинений!). Император Аркадий под влиянием Евдоксии приговор «собора» утвердил.

Чтобы не вызвать народного смятения, св. Иоанн Златоуст добровольно пошел в изгнание и был водворен в Пренете, вблизи Никомидии. Но, тем не менее, когда жители Константинополя узнали о происшедшем, то пришли в страшное волнение. Феофил спасся от народной ярости только тем, что тайно выехал из столицы. В это же время сильное землетрясение навело ужас на Евдоксию, покои которой подвергались особенной опасности разрушения. Обезумевшая от страха, императрица настояла на том, чтобы приказ о ссылке был отменен, и великий Святитель с торжеством был возвращен на место своего служения. Новый собор из 65 епископов признал неправильность возведенных на Златоуста обвинений и незаконность действий собора «При дубе».

Но вскоре новые события трагически отозвались на положении великого архиепископа. Близ храма св. Софии была воздвигнута колонна в честь императрицы Евдоксии. Торжество открытия сопровождалось празднествами, которые носили языческий характер. Шум толпы мешал богослужению. Обращение Златоуста к префекту не дало никаких результатов. Тогда он произнес яркую обличительную речь, которая начиналась словами: «Опять Иродиада беснуется, опять неистовствует, опять пляшет, опять требует у Ирода главы Иоанна Крестителя!» (VIII: 607). Евдоксия пришла в ярость и вошла в сношения с Феофилом, организуя вторичное низложение св. Иоанна. Лично Феофил не решился явиться в Константинополь, опасаясь вспышки народного гнева. Но он направил туда своих уполномоченных Севериана и Акакия, которые собрали всех врагов Златоуста и произнесли приговор о вторичном его низложении. Слабодушным императором этот приговор был утвержден, и в день Пасхи 404 г. отряд воинов ворвался в церковь, где Святитель совершал службу, произвел здесь дикое буйство и взял Златоуста под стражу. Около двух месяцев архиепископ находился под домашним заключением. Чтобы не допустить мятежа, архиепископ, простившись со своими друзьями, снова добровольно отдался в руки власти, и был вывезен в Вифинию.

Об учиненном над ним насилии Златоуст известил Римского папу Иннокентия I, но ни он, ни Римский император Гонорий ничего не могли сделать для облегчения участи Святителя — так сильна была злоба против него преступной Евдоксии. Из Вифинии св. Иоанн Златоуст был отправлен в ссылку, местом которой была определена небольшая деревня в Малой Армении Кукуз, куда он и был доставлен, угнетаемый всяческими лишениями.

В Кукузе гонимый архиепископ нашел теплый прием. Здесь он прожил около трех лет, заполняя свой досуг письменными трудами и перепиской со своими почитателями и друзьями. Особенное утешение он получил от общения с антиохийцами, представители которых часто его навещали. В то же время он проявлял заботы о распространении христианства в Персии, у готов и в Финикии.

Но злоба врагов и здесь не оставила его в покое. Их раздражало то, что у изгнанника сохранились оживленные сношения со многими церквами и отдельными лицами.

По настоянию врагов слабовольный император подписал указ об отправке Святителя в новое место ссылки — в Питиунт, представлявший в то время дикое место на восточном берегу Черного моря. Этот переход под конвоем двух грубых и жестоких преторианцев истощил последние слабые силы св. Иоанна Златоуста, и, не достигнув назначенного пункта, он скончался 14 сентября 407 г. на пути невдалеке от Коман у склепа св. Василиска. Здесь он был утешен видением св. мученика, который предсказал ему его близкую кончину. Последними словами великого Святителя были: «Слава Богу за все» (Докса то Фэо пантон энэка).

Очень скоро открылась вся неправда осуждения Златоуста. В 417 г. Константинопольский епископ Аттик восстановил его имя в диптихах, ссылаясь на глас народа, а в 419 г. уступили и в Александрии. В 438 г. останки Златоуста были перенесены в Константинополь и положены в храме св. Апостолов (впоследствии они были перенесены на Запад и теперь находятся в соборе св. ап. Петра в Риме). Приговор собора «При дубе» был отменен общим свидетельством Церкви.

Император Феодосий II, участвовавший во встрече, преклонив колена, пред гробом Святителя, молился о прощении грехов его родителей, виновников страданий и смерти Златоуста.

Память св. Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, празднуется св. Церковью 27 и 30 января, 14 сентября и 13 ноября.

Влияние Златоуста было громадным. Он очень скоро стал «вселенским учителем и святителем», — на деле раньше, чем по имени. С VI в. его называют Златоустом, в VIII — это имя становится общепринятым. В особенности в экзегетике Златоуст стал навсегда образцом и авторитетом. Именно за ним шли почти все позднейшие византийские толковники, в особенности Феофилакт Болгарский. История литературного влияния Златоуста — это одна из самых ярких глав в истории христианской письменности и отеческого предания.

Творения

Св. Иоанн Златоуст оставил большое литературное наследие. Не легко определить его точный объем. Со временем имя Златоуста стало настолько славно, что им надписывали и чужие беседы и слова. Можно выделить бесспорные творения Златоуста, иные заведомо ему не принадлежат, но многие остаются под вопросом, особенно тогда, когда не удается установить точно другого автора. Большая часть творений Златоуста — это беседы или слова, гомилии.

Все сочинения Златоуста можно разделить на четыре группы: 1. Экзегетические, 2. Догматические, 3. Морально-аскетические и 4. Письма.

1. Самая значительная часть его творений обращена на изъяснение Священного Писания, которое он предлагал обычно в форме гомилий. Скорописцы записывали его речи при самом произнесении, а затем они редактировались самим проповедником. Гомилии начинались обычно вступлениями, затем следовало подробное изъяснение взятого для беседы текста Священного Писания и в заключение следовали нравственные наставления и увещания.

Беседы св. Иоанна Златоуста охватывают большую часть книг Ветхого Завета и Нового Завета.

Более известные толкования Священного Писания Ветхого Завета:

а) 67 бесед и 8 слов «на книгу Бытия» (т. IV, кн. 1–2).

б) «Беседы на псалмы» 3–12, 41, 43–49, 108–117, 119–150 (т. V, кн. 1–2).

в) «5 слов об Анне» (мать Самуила; т. IV, кн. 2).

г) «Толкование на пр. Исаию» — одно из лучших творений Святителя (т. VI, кн. 1).

д) Беседы на слова пр. Исаии: «Видех Господа седяща на престоле высоце и превознесенне» (Ис. VI, 1) (т. VI, кн. 1).

е) 2 беседы о неясности пророчеств (т. VI, кн. 1).

Лучшими объяснениями книг Священного Писания Нового Завета считаются:

а) 90 бесед на Евангелие св. Матфея: все прекрасны, но необходимо подчеркнуть беседы на Нагорную проповедь (т. VII, кн. 1–2).

б) 88 бесед на Евангелие св. Иоанна (в основном — против ариан; т. VIII, кн. 1–2).

в) 244 беседы на все послания св. ап. Павла (т. IX, кн. 2 — XII, кн. 1). (Исключается «Толкование на послание к Галатам» — т. X, кн. 2). Среди них на первом месте стоят беседы на послание к Римлянам (т. IX, кн. 2).

Менее удачны в стилистическом отношении 55 бесед на книгу Деяний Апостольских (т. IX, кн. 1).

2. Гораздо меньше оставил св. Иоанн Златоуст сочинений догматического содержания. Сюда относятся:

а) 12 слов против аномеев. В первых 5 доказывается непостижимость существа Божия, в остальных 7 — единосущие Сына Божия с Отцом (т. I, кн. 2).

б) 8 слов против иудеев — показывается, что иудейские обряды отменены и потому совершать их теперь — значит нарушать волю Божию (т. I, кн. 2).

в) «Рассуждение против иудеев и язычников о том, что Иисус Христос есть истинный Бог» — доказывается божественность христианского учения исполнением пророчеств и действиями крестной проповеди на сердца людей (I, кн. 2).

г) Книга «К Стагирию подвижнику…» — решается вопрос о том, почему при действии Промысла страждут праведники (I, кн. 1).

д) Богатый материал для догматики содержат беседы:

«В день Рождества Господа нашего Иисуса Христа».

«О Крещении Господа и о Богоявлении».

«О предательстве Иуды» (говорится о тайне Евхаристии).

«О кладбище и кресте».

«О кресте и разбойнике» (изъясняется искупительное значение смерти Христовой).

«О воскресении мертвых».

«Против упивающихся и о воскресении» — на праздник Пасхи.

«О Вознесении».

«О Пятидесятнице».

Все эти беседы помещены во II томе 1 книге.

3. Св. Иоанн Златоуст в своих творениях выступает как великий опытный учитель нравственности. Поэтому особое значение имеют его морально-аскетические сочинения. Это:

а) Шесть слов «О священстве» (I, кн. 2). Написаны они по поводу стремления некоторых церковных деятелей посвятить его в епископский сан помимо его желания. Уклонившись по смирению от этого высокого звания, св. Иоанн в свое оправдание и написал этот трактат, в котором рисует высокий идеал христианского пастыря и трудность его осуществления в современной ему жизненной обстановке. «Священнослужение совершается на земле, — говорит св. Иоанн Златоуст, — но по чиноположению небесному; и весьма справедливо, потому что не человек, не ангел, не архангел и не другая какая-либо сотворенная сила, но Сам Утешитель учредил это чинопоследование» (I: 416). И разве на земле мы остаемся, когда видим снова Господа, приносимого и мертвого, и как бы обагряемся Его кровью. А священник предстоит у жертвенной трапезы. Престол священника поставлен на небесах. Ему дана небесная власть ключей, которая не дана и ангелам… В священнике Златоуст видит, прежде всего, учителя, наставника, проповедника, пастыря душ. И об учительном служении священства он говорит всего больше. В этом отношении он ставит священника выше монаха, — в пастырском служении больше любви, чем в монастырском уединении, и пастырство есть служение деятельной любви, служение ближним…

б) Два «Увещания к Феодору падшему» (I, кн. 1). Происхождение и содержание этих сочинений таково: друг Златоуста Феодор Мопсуэтский полюбил одну девицу Гермиону и имел намерение жениться и вступить в обычную жизнь мира. Услышав об этом, Златоуст в пламенной ревности написал ему свои знаменитые увещания, в которых доказывает Феодору неразумность его шага. В них он говорит так, как будто бы Феодор совершил какое-либо великое преступление, и старается изменить его намерение обращением его мысли к небу и аду, сообщением рассказов о покаянии тех, которые подобным же образом пали, и наставлениями о тщетности жизни и об опасности озираться после того, как положена рука на плуг. Это пламенное увещание звучит полной искренностью и достигло желанной цели.

в) 3 слова «К враждующим против тех, которые привлекают к монашеской жизни» и «Сравнение власти, богатства и преимуществ царских с истинным и христианским любомудрием монашеской жизни» — говорится о монашестве как более удобном образе для святой жизни.

г) 2 слова «О сокрушении сердца».

д) «Слово к жившим вместе с девственницами» (осуждение).

е) «Слово к девственницам, жившим с мужчинами» (осуждение).

ж) «Книга о девстве» — показывается преимущество девственной жизни.

з) 2 слова «К молодой вдове».

(Перечисленные сочинения помещены в I томе, 1 книге).

и) 9 бесед «О покаянии» — о необходимости и видах покаяния (II, кн. 1).

к) 2 слова «О молитве» (II, кн. 2).

л) «Беседа о воздержании» (VI, кн. 2).

м) 2 слова «Об утешении при смерти» (VI, кн. 2).

н) «Слово о том, кто сам себе не вредит, тому никто вредить не может» (III, кн. 2) и др.

4. Письма Златоуста, которых насчитывается до 245 (III, кн. 2). Большая часть их написана в период его изгнания (403–407 гг.). Самые важные из них — 17 писем к Олимпиаде и 2 письма к папе Иннокентию I. Они содержат автобиографический материал и бросают свет на епископскую деятельность Златоуста, а также и на всю красоту и величие его характера. Хотя в них часто описываются его бедствия, однако, они никогда не дышат дряблым духом жалобы и не обнаруживают никакой ненависти к его врагам. Голод, язвы, уединение, ежедневная смерть, о которых он говорит Иннокентию, не подрывают его непреклонной веры и не делают его недостойным самого себя.

Можно сказать, особый отдел составляют похвальные беседы (панегирики):

7 бесед «О св. апостоле Павле»,

«Похвала св. священномученику Игнатию Богоносцу»,

«Похвала египетским мученикам»,

«Похвала всем святым, во всем мире пострадавшим» и др. (см. Т. II, кн. 2).

Весьма интересны и «Выборки из разных слов» св. Отца — «Эклоги». Под этим названием известны сборники бесед, составленные разными лицами после кончины св. Иоанна Златоуста, на различные темы. Отрывки приводятся частично в буквальном изложении, частично в свободном пересказе, и заимствованы как из подлинных творений Святителя, так и из творений, лишь приписываемых ему, не только до нашего времени сохранившихся, но и утерянных. Эти «Эклоги» (выборки) пользовались широким распространением. Для примера можно назвать:

1. О любви. 2. О молитве. 3. О посте и целомудрии. 4. О счастии и несчастии. 5. Об учении и наставлении. 6. О душе. 7. О промысле. 8. О болезни и врачах. 9. О высокомерии и тщеславии. 10. О зависти. 11. О терпении и великодушии. 12. О добродетели и пороке. 13. О воспитании детей. 14. О смерти. 15. О мужестве и храбрости. 16. На св. Праздник Ваий. 17. На Св. Рождество Христово. 18. Похвала св. Ап. Павлу. 19. Цветник в форме слова, собранный из Златоуста Феодором: что нужно делать христианину, чтобы наследовать жизнь вечную и др. (см. XII, кн. 2).

Другим еще более важным и ценным трудом св. Иоанна Златоуста был чин Божественной литургии (см. Перевод на русский язык, т. XII, кн. 1). И здесь открылся тот же дух Златоуста — снисходительная и умная любовь его к ближним. Св. Прокл, ученик св. Иоанна Златоуста и впоследствии архипастырь той же Константинопольской Церкви, так писал об этом труде: «Великий Василий, который, после предшественников своих, усматривал, что люди сделались беспечными и пристрастными к земному и потому отягощаются продолжительностью Литургии, предал оную в сокращенном виде не потому, что находил ее слишком длинной, но потому, что желал пресечь леность, с давнего уже времени появившуюся в собирающихся для молитвы и поучения… Спустя немного времени отец наш Златоустый Иоанн, с одной стороны, как добрый пастырь, ревностно заботясь о спасении овец, с другой, — взирая на дебелость человеческой природы, вознамерился исторгнуть с корнем всякий предлог сатанинский. Потому он, многое опустив, учредил совершение Литургии сокращеннейшее, дабы люди слишком любящие все то, в чем есть свобода и непринужденность, обольщаясь помыслами вражескими, мало-помалу не отстали вовсе от такового Апостольского и Божественного предания» («О предании Божественной Литургии». «Хр. чт.», 1839, окт., с. 36–37, 39).

Вообще следует отметить, что и прочие сочинения св. Отца — это неисчерпаемый родник сведений о богослужении Древней Церкви, сведений самых драгоценных для Православной Церкви.

Богословие

1. Св. Иоанн Златоуст — экзегет. Как проповедник и как учитель, Златоуст был прежде всего экзегетом. Священное Писание у него — это основной и обязательный источник и вероучения, и нравственного назидания. «Кто согласен с Писаниями, тот христианин, — говорил он, — а кто с ними не согласен, тот далек от истины»… Всех и каждого Златоуст постоянно и настойчиво призывает к прилежному чтению св. Библии. «Не ожидай другого учителя… Есть у тебя слово Божие, — никто не научит тебя, как оно» (см. Во многих местах творений).

Каждая из экзегетических бесед св. Иоанна обыкновенно состоит из двух частей: в одной он объясняет тексты слова Божия, в другой — касается нравственного состояния своих слушателей, предлагает нравственные наставления. «Я всегда внушаю и не перестану внушать, — говорит он, — чтобы вы не только внимали здесь тому, что говорится, но и дома постоянно занимались чтением божественных Писаний… Никто пусть не говорит мне этих холодных и достойных всякого осуждения слов: я привязан к судилищу, занимаюсь делами общественными, упражняюсь в ремесле, имею жену, воспитываю детей, управляю домом, я человек мирской; не мое дело читать Писание, но тех, которые отказались от мира, поселились на вершинах гор и ведут такую жизнь постоянно. Что говоришь ты, человек, будто не твое дело заниматься Писаниями, — вследствие того, что ты развлекаешься бесчисленными заботами? Нет, это твое дело больше, нежели их; потому что они не столько имеют нужду в помощи божественных Писаний, сколько обращающиеся среди множества дел… Мы, волнующиеся как бы среди моря и впадающие во множество грехов, всегда нуждаемся в постоянном и непрерывном утешении от Писаний… Со всех сторон окружают нас многие случаи и поводы то к гневу, то к заботам, то к унынию и печали, то к тщеславию и гордости, и отовсюду несутся бесчисленные стрелы. Посему нам постоянно нужно всеоружие Писаний… Нам нужны божественные врачества, чтобы мы могли и врачевать раны, уже полученные, и предотвращать еще не полученные, но угрожающие… Невозможно, невозможно спастись никому, кто не упражняется постоянно в духовном чтении… Даже один вид таких книг, — заключает св. Иоанн Златоуст, — делает нас более воздержанными от греха… Если же присоединится и внимательное чтение, то душа, как бы вступая в таинственное святилище, очищается и делается лучше, т. к. с ней беседует Бог через эти Писания» (т. I, кн. 2, с. 800–803). Священные книги — это некое послание, писанное Богом из вечности к людям. Отсюда такая сила и польза чтения св. Библии.

Легко понять, что тот, кто так любил слово Божие, не мог объяснить его бегло, без особенного внимания. Св. Иоанн Златоуст употреблял для дела экзегета и все дарования свои, столь редкие, и все сведения, столь обширные. Потому-то и в толкованиях его на Ветхий Завет много превосходного, а толкования его на Новый Завет навсегда останутся лучшим руководством для экзегетов слова Божия. Самое первое и общее достоинство всех толкований его на Священное Писание — неподражаемая ясность изложения богодухновенных мыслей, которой отличаются и все его сочинения.

По методам толкования он является самым блестящим представителем Антиохийской школы, — на первый план у него выдвигается историко-грамматический смысл. Приступая к изъяснению какой-либо священной книги, Златоуст дает сведения об ее авторе, о времени, месте и цели написания. В раскрытии смысла священного текста он пользуется историческими и археологическими данными и стремится восстановить ту историческую обстановку, при которой эта книга была написана. Большое внимание он уделяет также грамматической и логической стороне речи.

Подход к новозаветному тексту Святителя нередко предвосхищает современные нам методы. Например, рассматривая Евангелия, Златоуст утверждает, что наличие четырех авторов, писавших независимо друг от друга в разных местах и в разное время, служит убедительным свидетельством подлинности сообщаемого. Даже имеющиеся расхождения в Евангелиях (они незначительные, мелкие) в описании событий говорят в пользу Истины — при наличии полного согласия по существу для непредвзятого разума ясно, что евангелисты писали об одном и том же, не сговариваясь. Священные писатели говорили и писали «в Духе», — или говорил в них Дух. Однако сознание и ум оставались у них ясными — они уразумевали внушаемое. Это было, скорее, озарение. Священные писатели не теряют лица. И Златоуст всегда останавливается на личности писателя, на обстоятельствах написания отдельных книг. В частности, перед ним всегда ярко вычерчивался образ апостола Павла.

Но, следуя принципам антиохийской школы, св. Иоанн Златоуст был чужд ее крайностей, которые у некоторых ее представителей, например, Феодора Мопсуэтского, выразились в мертвом буквализме и самоуверенном рационализме. Св. Иоанн всегда был верен духу церковного предания, и те места священных книг, буквальное понимание которых стояло в противоречии с общим смыслом Священного Писания, он истолковывал аллегорически. В данном случае он искал указаний в самом Священном Писании.

К этому нужно добавить, что экзегетические творения Златоуста имеют преимущественно нравственно-практический уклон. Толкований, имеющих характер чистых комментариев, у Златоуста сравнительно мало. Особенным совершенством отличаются толкования св. Иоанна Златоуста на книги Нового Завета, что объясняется, прежде всего, его глубоким проникновением в евангельский дух новозаветных идей, а затем знанием греческого языка, тогда как Ветхим Заветом он пользовался преимущественно в переводе семидесяти, хотя приводил нередко и другие варианты, а иногда ссылается на подлинный еврейский текст. Но, занятый греческой ученостью, он не мог так хорошо понимать дух еврейского и сирийского языков, как понимал пр. Ефрем, и потому держался преимущественно греческого перевода; потому что его толкования выражений ветхозаветных уступают первенство объяснениям пр. Ефрема.

Общепризнанно, что первое место между всеми толкованиями Златоуста занимают антиохийские беседы на Евангелие Матфея. Эти беседы едва ли не при жизни самого св. Иоанна переведены были на языки латинский и сирский. Толкование на Евангелие Матфея при полноте и точности объяснения заключает еще в себе ту особенность, что здесь с повествованием св. Матфея сличаются повествования других евангелистов; обращается внимание на время и случай событий и чудес.

С особенной любовью он относится к апостолу языков — Павлу, в нем он видел неподражаемый идеал христианских добродетелей и толкованиям его посланий он уделял особое внимание.

По общему суду беседам на Евангелие от Матфея равны беседы на послание к Римлянам. По точности объяснения слов апостола, хотя и не красоте языка, высокое место занимает объяснение послания к Галатам; оно даже более, нежели другие толкования Златоуста, приближается к подлинному виду комментария, потому что состоит преимущественно из объяснений слов апостола, без уклонений к нравственным наставлениям. К лучшим толкованиям св. Иоанна Златоуста надобно отнести также беседы на I послание к Коринфянам и на послание к Ефесянам. Ниже всех прочих творений по внешним достоинствам (по слогу) стоят 55 бесед на кн. Деяний апостольских и на послание к Евреям. Те и другие, по их простоте, так резко отличаются от всех прочих толкований Златоуста, что Эразм сомневался, принадлежат ли они Златоусту, хотя эти сомнения и напрасны. Такой вид этих толкований зависел от того, что они давались в смутное время жизни Златоуста, и по той же причине не были просмотрены им записки, сделанные с его слов другими.

Так как в своих беседах св. Иоанн Златоуст постоянно обращается к библейскому тексту и приводит большое количество цитат, иногда в различных вариантах, а как представитель антиохийской школы он особенно стремился установить правильное чтение текста, то его труды имеют огромное значение для установления подлинного смысла и неповрежденности текста Священного Писания.

2. Св. Иоанн Златоуст — учитель веры и нравственности. Св. Иоанну Златоусту был дан дар слова, дар живого и властного слова. Он любил проповедывать, — «Я убедил душу свою, чтобы, доколе буду дышать и Богу угодно будет продолжать мою настоящую жизнь, исполнять это служение и делать повеленное. Будет ли кто слушать меня или не будет слушать» (I: 770). Пастырское служение св. Иоанн Златоуст понимал, прежде всего, как учительное служение, как служение слова. Пастырство есть власть, но власть слова и убеждения, — и в этом коренное различие власти духовной от власти мирской. Царь заставляет, священник убеждает. «Тот действует повелением, этот — советом; тот имеет оружие чувственное, этот — оружие духовное» (VI: 412). Златоуст был всегда противником внешних и мирских мер борьбы в делах веры и нравов. «Слушайте внимательно то, — учит он, — что говорится. Псалом сегодня выводит нас на ратоборство с еретиками не для того, чтобы свалить их стоящих, но чтобы восставить лежащих. Такова именно наша война: не из живых она делает мертвыми, но из мертвых приготовляет живых, изобилуя кротостью и великим смирением. Я гоню не делом, а преследую словом, не еретика, но ересь, не человека отвращаюсь, но заблуждение ненавижу и хочу привлечь к себе заблуждающегося… Мне привычно терпеть преследование, а не преследовать, быть гонимым, а не гнать. Так и Христос побеждал, не распиная, а распятый, не ударяя, но приняв удары.» (II: 747–748). И более того, — святитель удерживал и поспешное осуждение инакомыслящих. В этом отношении характерно его знаменитое слово «О проклятии» (т. I, кн. 2). Силу христианства он видел в кротости и терпении, не во власти, — и суровым каждый должен быть к самому себе, — не к другим…

Златоуст был, прежде всего, нравственным проповедником. Его толкования Священного Писания всегда связаны с нравственно-практической задачей — назидания своей паствы. В центре внимания этого великого проповедника и основным пунктом его нравственного мировоззрения является учение о любви Божией к людям и о любви как главном начале в отношениях христиан к Богу и к ближним. В то же время он ярко раскрывает долготерпение и милосердие Божие к согрешающим и неустанно призывает к покаянию. Опорой в развитии чувства любви, как основного закона христианской жизни, должна служить молитва, которой человек вступает в непосредственное общение с Богом. Естественным обнаружением любви, как высшей христианской добродетели, является благотворение и милостыня бедным и обездоленным в жизни.

Но было бы неверно слишком подчеркивать и говорить, что Златоуст был учителем нравственности, а не веры. И не только потому, что он нередко, особенно в ранние антиохийские годы, касался прямых догматических тем. Но, прежде всего, потому, что свой нравственный идеал он выводил из догматических предпосылок. Это с особой силой видно в его экзегетических беседах, в частности, в толкованиях на послания ап. Павла. У Златоуста были свои любимые догматические темы, к которым он постоянно возвращался. Во-первых, учение о Церкви, связанное для него неразрывно с учением об искуплении, как Первосвященнической жертве Христа, через Крест взошедшего на небеса. И, во-вторых, учение о Евхаристии, как о таинстве и жертве — (с основанием называют Златоуста «Евхаристическим учителем»). В основу излагаемого им правого христианского учения он полагает истину Откровения, указывая на ограниченность человеческого разума и порицая излишнюю его пытливость, и, по своему обыкновению, разъясняет нравственно-практическое значение догмата. Его учение полностью согласно с истиной православия, и предъявленные ему врагами обвинения в оригенизме и пелагианстве, порождены лишь злобой.

Кажется, чаще всего говорил Златоуст о богатстве и о бедности. Для этого поводы постоянно давала сама жизнь, — жизнь больших и шумных городов… Вокруг себя он видит слишком много неправды, жестокосердия, страдания, горя. И хорошо понимает, насколько это связано с духом стяжания, с социальным неравенством. «Любовь к богатству — неестественная страсть, — говорит Златоуст. — Желание богатства ни естественно, ни необходимо, а излишне» (VIII: 496). Богатство вредно не только потому, что оно вооружает против стяжавших разбойников, помрачает ум, но еще более потому, что делает их своими пленниками, «удаляет от служения Богу» (VIII: 242). Этим не исчерпывается вопрос: «Не довольно презирать богатство, — говорит Златоуст, — а надобно еще напитать нищих и — главное — последовать за Христом» (VII: 645). Пред лицом нищеты и горя всякое богатство неправедно и мертво, как свидетельство о косности сердца, о нелюбви. С этой точки зрения Златоуст не одобряет и великолепия в храмах. «Церковь — не на то, чтобы в ней плавить золото, ковать серебро, — говорил он, — она есть торжественное собрание ангелов. Поэтому мы требуем в дар ваши души — ведь ради душ принимает Бог и прочие дары. Не серебряная была тогда трапеза, и не из золотого сосуда Христос давал питье — Кровь Свою — ученикам. Однако, там все было драгоценно, все возбуждало благоговение, потому что все исполнено было Духа. Хочешь почтить тело Христово? — Не презирай, когда видишь Христа нагим. И что пользы, если здесь почтишь Его шелковыми покровами, а вне храма оставишь терпеть холод и наготу?… Что пользы, если трапеза Христова полна золотых сосудов, а Сам Христос томится голодом?… Ты делаешь золотую чашу и не даешь чаши студеной воды… Христос, как бесприютный странник, ходит и просит крова, а ты, вместо того, чтобы принять Его, украшаешь пол, стены, верхи столбов, привязываешь к лампадам серебряные цепи, — а на Христа, связанного в темнице, и взглянуть не хочешь? (VII: 522–523. Ср. VII: 804). Но бедность саму по себе Златоуст вовсе не считал добродетелью. Она становится путем добродетели, если избрана добровольно ради Бога, или принята с радостью. Прежде всего, потому, что неимущий свободнее имущего, — у него меньше привязанностей, меньше забот. Ему легче жить, легче подвизаться. Златоуст знал, конечно, что и бедность может оказаться тяжким бременем, — не только внешним, но и внутренним, как источник зависти и злобы, или отчаяния. Поэтому он старался бороться с нищетой. Его внимание занято всегда нравственной стороной дела. Златоуст исходит из мысли, что, в строгом смысле слова, собственности нет и быть не может. Ибо все принадлежит Самому Богу, и только Ему одному, а от Него подается в дар, как бы заимообразно. Все — Божие, собственным может быть у человека только доброе дело. И при этом Бог подает все в общее владение. Златоуст совсем не требует всеобщей бедности или нищеты. Он обличает роскошь и излишество, только несправедливое неравенство. Он ищет справедливости. Решение вопроса Златоуст видит в любви, — ведь «любовь не ищет своего» (I Кор. 13, 5). Для Златоуста всего важнее единодушие, чувство общей ответственности и заботы. Именно поэтому он считал милостыню необходимым и существенным моментом христианской жизни: если кто не творит милостыни, то, по мысли святителя, останется вне брачного чертога и непременно погибнет. Объясняя эсхатологическую беседу Спасителя, Златоуст замечает, что Господь «придает великое значение человеколюбию и милостыне» (VII: 792), ибо милостыня от любви, а любовь есть средоточие и смысл христианской жизни. (См. Также X: 161; V: 316 и др.).

У Златоуста не было богословской системы. Напрасно было бы искать у него догматических и богословских формул. Перед Златоустом стояли особые задачи: он ревновал не об опровержении неправовых мнений, но прежде всего, о том, чтобы нареченные христиане поняли, что истины веры суть истины жизни, заповеди жизни, которые должны раскрываться в личной жизни. Об этом тогда слишком многие забывали. Златоуст требовал жизни по вере и предполагал, что истины веры его слушателям известны. Он исходил в своем богословском исповедании, прежде всего, из апостола Павла, — и это была проповедь о Христе и спасении. К этому нужно прибавить, что для Златоуста только чистота жизни свидетельствует о чистоте веры. Более того, — только через чистоту жизни впервые достижима чистота веры, а нечистая жизнь обычно рождает неправые учения. Златоуст видел перед собой мятущиеся и спящие человеческие сердца. Он хотел их пробудить к духовной жизни и любви. Поэтому он всегда конкретен и нагляден, учит в примерах, применяется к частным случаям. Всего менее у него условных риторических схем, — в этом он превосходит даже св. Григория Богослова. Он никогда не забывал, что он пастырь душ, а не оратор, и что его задача не в том, чтобы раскрыть или развить до конца ту или другую объективную тему, но в том, чтобы тронуть живое сердце, склонить волю и разум. Речи его — это своеобразный диалог с молчащим собеседником, о котором проповедник иногда кое-что и сообщает. Но никогда это не монолог без аудитории.

Б. ЗАПАДНЫЕ СВЯТЫЕ ОТЦЫ

Святоотеческое богословие Запада в четвертом столетии стояло на менее высоком уровне, чем на Востоке. Однако изучение западных святых отцов данного периода важно, ибо, во-первых, это было время, когда обе половины христианского мира сохраняли единство, во-вторых, в писаниях этих отцов наблюдаются те черты, которые при дальнейшем развитии составили особенности западных конфессий.

св. Амвросий Медиоланский

Житие

Современный биограф св. Амвросия располагает следующими материалами: творениями Святителя (особенно его письмами) и двумя древними жизнеописаниями — Павлина и неизвестного автора.

Творения св. Амвросия дают в отношении его жития лишь материал спорадического, случайного характера и потому читатель на их основании не может нарисовать полной картины деятельности Святителя. Выгоднее в этом отношении отличается жизнеописание Павлина. Последний предпринял труд по просьбе бл. Августина, пожелавшего лучше знать жизнь своего учителя. Павлин старается кратко изложить то, что он сам знал как секретарь св. Амвросия и что ему сообщили заслуживающие доверия лица: сестра св. Амвросия Марцеллина и свидетели многих чудесных явлений Святителя после кончины. Павлин просит доверия у читателя к своему сообщению, уверяя его в полном беспристрастии своего труда… Автор и время происхождения второго жития остаются неизвестными. Предполагают, что оно появилось на Востоке. В пользу этого говорят: греческий текст подлинника, сообщения в нем, главным образом, событий, происходивших на Востоке, и особенно подробное описание отношений св. Амвросия с императором Феодосием Великим. Данный памятник для характеристики св. Амвросия имеет малое значение, т. к. находится в большой зависимости от Церковной Истории бл. Феодорита (почти буквально перелагает).

Родился св. Амвросий около 340 г.[1] в г. Трире в знатной христианской семье — отец его был губернатором Галии, вскоре после рождения Амвросия скончавшийся. Осиротевшая семья (мать с тремя детьми) переселилась в Рим. Здесь начались годы школьного обучения: св. Амвросий хорошо изучил греческую и латинскую литературу, античную философию, ораторское искусство. Уже в эти годы у него проявился глубокий интерес и к истинам христианской веры и благочестия. По окончании образования св. Амвросий сначала стал адвокатом, а затем был назначен императором Валентинианом I (364–375) правителем северной Италии с резиденцией в Милане (Медиолане). Как и другие его современники, он откладывал крещение на более поздний период жизни, но вынужден был креститься, когда совершенно неожиданно был избран во епископа Милана. Об этом избрании предание гласит так. Когда во время выборов на место скончавшегося арианского епископа Авксентия народное собрание разделилось в мнениях, в храме услышали голос ребенка: «Амвросий епископ!» Это было принято как указание свыше. — Амвросий крестился, и в семь дней прошел все степени священства.

Став епископом в 374 г., св. Амвросий всю свою оставшуюся жизнь посвятил служению Церкви Божией. Имущество свое он употребил на благотворительные дела и отдался аскетизму, соблюдая строжайшее воздержание и проводя дни и ночи в молитве и труде. Главнейшую обязанность епископа он усматривал в учительстве, а потому с примерным усердием изучил христианское богословие и вскоре стал прекрасным проповедником. Слушать его проповеди приходили толпы народа. Сильное действие они оказали и на молодого тогда бл. Августина.

Картину обыденной жизни св. Амвросия прекрасно описал Фаррар, опираясь на свидетельство бл. Августина. «Прежде всего, утром, — пишет он, — после своих частных молитв, он обыкновенно совершал ежедневное богослужение и св. Евхаристию. Сделав это, он садился читать за столом в своей комнате, ревностно изучал Священное Писание при помощи греческих толкователей, особенно Оригена и Ипполита, и своих современников — Дидима и Василия Великого. Он читал также с искренним восторгом творения Платона. Двери его помещения всегда были открыты, и время его вообще принадлежало его пастве. Всякий мог видеть его, и всякий мог советоваться с ним. Когда кто-либо приходил к нему с просьбой о помощи, он немедленно оставлял чтение, все свое внимание посвящал делу просителя и затем опять предавался своим научным занятиям, нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что многие из его посетителей оставались около его помещения и с праздным любопытством следили за ним в его работе. За исключением двух дней в неделю, он ежедневно постился до вечера. По окончании своей трапезы он садился писать проповеди и сочинения, но, в отличие от большинства своих современников, он писал все собственноручно, т. к. не считал вправе утомлять других бодрствованием в течение длинных часов ночи». («Жизнь и труды свв. отцов…», т. 2, с. 103).

Св. Амвросий успешно защищал христианскую веру против язычества, имевшего еще немало последователей среди римской аристократии, и мужественно боролся с арианской партией, возглавляемой матерью императора Валентиниана II (375–393) Юстиной. Когда последняя потребовала от св. Амвросия уступить Миланскую базилику для богослужения ариан готов, служивших в наемных римских войсках, он отказался наотрез. Ответ его обосновывался тем, что собственность Бога не подлежит распоряжениям императора. «Говорят, что государю все дозволено, что его — все, — пишет Святитель, — Я отвечаю: не трудись, император, думать, что в делах Божиих имеешь императорское право; но, если хочешь дольше царствовать, будь покорен Богу. Написано: Божия Богови, кесарево кесареви. Императору принадлежат дворцы, епископу церкви» (II. 20).

Необыкновенную смелость проявил св. Амвросий во время событий в Фессалонике. Жители этого города восстали против повышения налогов. Император Феодосий (379–395) жестоко расправился с восставшими — почти все население города с детьми и стариками было согнано в цирк и истреблено. Сановники империи поздравляли Феодосия с «победой», а сенат поднес ему даже титул «отец народа». Иначе поступил Святитель: он немедленно написал письмо императору с настойчивым призывом покаяться. (Есть сказание, что св. Амвросий не пустил императора в храм до его раскаяния). Феодосий уступил требованиям Святителя — явился для принесения покаяния ко входу в храм без императорских одежд. Это событие имело большое значение в становлении на Западе отношений Церкви и светской власти.

Важнейшей заботой Святителя было духовное состояние паствы. Постоянно вращаясь среди нее, он не пропускал без внимания все ее темные стороны. Особенно его тревожили распространенные тогда пороки — корыстолюбие и алчность.

Скончался св. Амвросий в 397 г. 4 апреля в день Великой субботы и, по свидетельству биографа — его современника диакона Медиоланского Павлина, был оплакан не только христианами, но и язычниками.

1. На основании того, что в одном из писем (? 59) св. Амвросий говорит о себе как имеющем 53 года от рождения, годом рождения считают 333 или 340, смотря по тому, как понимают упоминающуюся в этом же письме войну Феодосия с претендентами на престол Западной Римской империи — с Максимом ли в 387–388 гг. Или с Евгением в 393–394 гг. ^

Творения

Литературная деятельность св. Амвросия тесно связана с церковной кафедрой. Большая часть его творений составилась из проповедей, записанных его слушателями. Некоторые из них в этой записи так и остались. Другие же были им пересмотрены и приведены в форму отдельных трактатов, книг. Все его творения можно разделить по форме на: 1) трактаты, 2) слова (речи), 3) письма и 4) гимны.

1) Трактаты. В последних печатных изданиях творений св. Амвросия на первом месте стоит сочинение «Гэксаэмэрон» (Шестоднев). Вызвано это мотивами логической последовательности: Гэксаэмэрон представляет собой изъяснение библейского повествования о творении мира и происхождении человека и, таким образом, касается первых стихов книги Бытия, в то время, как другие экзегетические работы посвящены дальнейшим главам этой и других священных книг.

Наиболее ранним по времени происхождения считается творение «Дэ парадизо» (О рае). Посвящено оно толкованию библейского свидетельства о рае, о поселении в нем человека, о наречении имен животным, о сотворении жены, о древе жизни и древе познания добра и зла, об искусителе и искушении, о следствиях грехопадения.

«Дэ Ноэ» (О Ное) — перелагает историю праведного Ноя с подробным описанием и объяснением Ноева ковчега, говорит о всемирном потопе, о заключении завета с Богом и последующих судьбах патриарха. Творение это открывает собой целый ряд других сочинений о послепотопных патриархах и тесно с ними связано (напр., об Аврааме, Исааке, Иакове, Иосифе и др.).

Из догматических творений следует отметить «Дэ фидэ» (О вере). Это сочинение содержит православное учение о Лице Христа Спасителя вопреки арианству и вообще излагает учение о Пресвятой Троице.

«Дэ Спириту Санкто» (О Святом Духе) излагает учение о Святом Духе, Его участии в творении, промышлении и искуплении.

«Дэ Инкарнационис Доминицэ сакраменто» (О тайне Господнего воплощения) — направляется против арианства, аполлинарианства и излагает учение о Святой Троице, о Сыне Божием и тайне воплощения. Начальные слова — обращение к слушателям — говорит о происхождении этого творения из проповеди.

Большой известностью и распространением пользуется нравственно-аскетическое сочинение св. Амвросия «О должностях священнослужителей Церкви Христовой», представляющее собой популярное руководство для пастырей и содержащее рассуждения на моральные темы. Пастырь Церкви в понимании Святителя — это, главным образом, борец за правду. «Во всех делах, касающихся священнослужителей, — пишет Святитель, — должны царствовать полнейшая справедливость и беспристрастие» (с. 182).

Ряд творений св. Амвросия посвящен учению о девстве — теме, к раскрытию которой обращались многие древние христианские писатели, начиная с Тертуллиана. Наиболее известное сочинение св. Амвросия подобного рода — это «О девственницах». Составлено оно было по просьбе родной сестры девственницы Марцеллины из проповедей, сказанных в первые годы епископского служения. В этом творении св. Амвросий восхваляет девство, представляя примеры его (св. муч. Агния, Фекла, ученица ап. Павла, покровительница Медиолана); прославляет Божию Матерь — в Ее жизни показывает правила и образ поведения для девственниц. В заключение св. Амвросий прославляет тех дев, которые предпочли смерть оскорблению невинности. Сочинение это с древних пор ценилось христианами весьма высоко… Близким к нему по содержанию является другое сочинение: «О вдовицах», написанное по поводу намерения одной вдовы выйти вторично замуж. Св. Амвросий старается отклонить ее от этого намерения. В связи с этим рисует высоту и нравственную ценность вдовства, преимущество по сравнению с брачной жизнью, указывает добродетели, которыми должны украшаться вдовы-христианки, используя для этой цели библейские примеры. «Впрочем, — замечает Святитель, — мы высказываем это в виде совета и не предписываем как заповедь; мы (скорее) убеждаем вдову, а не связываем ее… Скажу более: мы не препятствуем второму браку, но не одобряем и частого повторения их» (главный. II, § 68)… «О девстве» — написано в ответ на упреки в адрес св. Амвросия будто бы он слишком превозносит девство над брачной жизнью. Опровергая их, Святитель снова восхваляет девство и отмечает его преимущества… «О воспитании девственницы и приснодевстве Святой Марии» — передается речь св. Амвросия при пострижении Амвросии и опровергается еретичество Боноза, отвергавшего приснодевство Божией Матери… «Увещание к девству» представляет собой речь, сказанную Святителем по случаю освящения храма, построенного одной вдовой, которая и свою жизнь посвятила Богу и привела к тому же своих детей… Сочинение на подобную же тему: «О падении посвященной девственницы» — относится к разряду сомнительных. Кроме св. Амвросия, его приписывают бл. Августину, бл. Иерониму, св. Иоанну Златоусту и св. Никите Ремесьянскому. За принадлежность этого сочинения св. Амвросию говорит сходство его содержания в отдельных местах с другими трактатами Святителя о девстве. Так, заканчивается оно, как и эти последние, гимном, воспеваемым падшей девственницей. Следует еще добавить, что данный гимн напоминает другие восторженные песнопения Святителя. Нет в сочинении и резких расхождений с подлинными в стиле.

В творении «Две книги о покаянии» св. Амвросий опровергает мнение новациан, утверждающих, что тяжких преступников нельзя прощать, и доказывает, что жизнь обещается не только тем, которые всегда хранят заповеди Господни, «но и кто по падении будет их также хранить» (с. 26). Святитель увещает не отлагать покаяния: «Отлагающих покаяние Сам Господь довольно увещевал, глаголя: «Покайтеся, приближися бо царствие небесное». Не знаем, в который час приидет тать, не знаем, не в сию ли нощь истяжут душу нашу» (с. 73).

2) Разнообразны по своему содержанию слова св. Амвросия. Как-то: О кресте Господа нашего Иисуса Христа, О таинстве крещения и к оглашенным, О том, кто больший есть в Царствии небеснем, О зерне горчишном, О многоценном бисере, О пользе постов, На апостольские слова: «Аще ли ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, все во славу Божию творите» (I Кор. 10, 31), на двунадесятые праздники, дни великих святых и др. (См. «Избранные поучительные слова св. Амвросия»). Два из слов были произнесены над гробом горячо любимого Святителем и неразлучного с ним брата Сатира. В первом слове («О преставлении брата его Сатира»), сказанном при погребении, св. Амвросий скорбит о кончине брата, изображает его христианские добродетели и благодарит Бога за то, «что имел такого брата». «Кто не удивится мужу, между братом и сестрой летами среднему, великодушием же равному, который исполнил два величайшие звания: ибо имел и чистоту сестры, и святость брата, не по чину, но по добродетели. Итак, когда похоть и гнев рождают другие пороки, то, конечно, чистота и милосердие производят некоторые добродетели». Во втором слове — «О надежде воскресения» — Святитель, «пришед паки ко гробу Сатира в седьмый день» по смерти, ищет утешения в христианской вере в воскресение и вечную жизнь… Большой известностью пользуются еще две также надгробные речи: «На смерть младшего Валентиниана императора», произнесенная в Милане при погребении Валентиниана, и «На смерть Феодосия Великого», сказанная в сороковой день после кончины перед перенесением его тела из Милана в Константинополь. Обе речи являются не только примером ораторского искусства, но и немаловажным историческим источником… Следует отметить еще «Слово о взаимной любви христиан» (см. «Хр. Чт.», 1837, IV, с. 28–34). Коснувшись жизни первохристианской общины, св. Амвросий продолжает: «Те, кои исповедовали одну веру, имели между собой общение в жизни, т. е. у кого была одна вера, у тех было одно и имущество, и у кого Христос был общий, у тех были общи и сами издержки. Ибо мужи благочестивые считали преступлением не делать участником в своем имуществе того, кто участвовал с ними в благодати, а посему они, как братья, всем пользовались вместе». Обращаясь к современным ему дням, Святитель говорит: «В настоящее время находим ли мы что-нибудь подобное? Конечно, и у нас Христос тот же. Тот же Христос, но не то же сердце. Та же в народе вера, но нет больше той щедрости»… Вся ревность св. Амвросия, направленная к искоренению распространенного в его время зла бесчувственности и черствости людей, проявилась в его слове об «Ахаве и Навуфее» (см. «Хр. Чт.», 1838, III, с. 33–38). Напоминая страницы истории об упомянутых лицах, св. Амвросий говорит: «История Навуфея по времени древняя, по делу ежедневная. Ибо кто из богачей ежедневно не желает чужого? Какого богача душа не воспламеняется имуществом соседа? Нет — Ахав не один; он ежедневно рождается и никогда не умирает. Не один погибает и бедняк Навуфей; но ежедневно умерщвляется бедный… Доколе вы, богатые, будете расширять безумные свои похоти? Или вы одни живете на земле? Для чего вы сгоняете с нее общника вашей природы? Природа не знает богатых; она всех рождает бедными, пускает на свет нагими; нагих воспринимает и земля».

Отдельный сборник слов составляет последовательное изъяснение Евангельской истории и учения — «Экспозицыо Эвангелии сэкундум Лукам». Подобный сборник представляет собой и изъяснение 118 псалма.

3) Особую группу в творениях св. Амвросия составляют его письма. По изданию бенедектинцев их насчитывается 91. По содержанию лишь отдельные из них имеют частный, личный характер, большая же часть, как вызванная церковно-административной деятельностью Святителя, имеет значение историческое (сообщаются сведения о соборах, участником которых он был), догматическое (критикуется отрицание приснодевства Богоматери, унижение девственной жизни Иовинианом, мнения арианские), моральное (даются наставления), пастырское (разрешаются недоумения в церковной практике), экзегетическое (изъясняются трудные места Священного Писания) и т. д. Отсюда понятно, что письма св. Амвросия — это ценный источник для познаний христианина.

4) Что касается гимнов св. Амвросия, то предание сохранило много их под названием «амвросианских». Но поскольку название «амвросианский» употреблялось в ранний период не только в смысле авторства Медиоланского епископа, но и в смысле подражания его гимнам, то одного названия оказалось недостаточным для решения вопроса о подлинности. Св. Амвросию приписывалось до 30 гимнов, но только 12 из них, с большей вероятностью принадлежат ему (некоторые доводят до 18). Авторство известного гимна «Тебе, Бога хвалим» также подвергается сомнению, хотя и существует сказание, что он был воспет св. Амвросием вместе с бл. Августином при крещении последнего. До VIII в. не встречается следов этого сказания и данный гимн св. Амвросию не приписывался, хотя и был известен без его имени на Западе уже с первой половины VI в. И упоминается в монашеском уставе преподобного Бенедикта Нурсийского.

По содержанию гимны св. Амвросия отличаются общецерковным характером. Это гимны исповедания христианской веры, излагающие существо христианского учения. В них говорится о воплощении Искупителя (о рождении от Девы, о двух природах, сошествии во ад), раскрывается учение о Кресте Христовом (о разрушении царства смерти и даровании благодати), или же верующие призываются к духовному бодрствованию и изображаются спасительные плоды такого бодрствования и пр.

Св. Амвросий ввел в Западной Церкви по образцу Восточной антифонное пение, получившее название «Амвросианского напева».

Имеется немало сочинений, долгое время приписывавшихся св. Амвросию, но ныне признанных неподлинными. Это, главным образом, комментарии на Священное Писание Нового Завета. Неподлинные творения Святителя обычно называют сочинениями «Амброзиаста».

Ряд творений св. Амвросия до нашего времени не сохранился.

Богословие

Св. Амвросий не уходит в исследование метафизических тонкостей, а больше занимается решением вопросов практического характера. Он не был богословом-теоретиком, кабинетным ученым, занимающимся изысканиями ради самих изысканий, и не исследовал предмета всесторонне и детально. Главной его заботой было отстоять чистоту учения Церкви и неприкосновенность ее владений, распространить влияние Церкви на разные стороны жизни. Этим и определяется общий характер его богословия.

В творениях св. Амвросия преобладает нравственно-назидательный элемент. В этом плане он обнаруживает редчайшее искусство — находит во всем что-нибудь поучительное. Так, например, виноградная лоза, которую привязывают, чтобы она не гнулась к земле, в его объяснении учит человека возноситься горе: забота птиц о своих птенцах учит семейным обязанностям; трудолюбивый муравей учит не быть беспечным в делании добра; орел, поднявшийся на большую высоту и потому находящийся вне опасности попасть в сети, служит поэтическим образом состояния человеческой души, которая до тех пор свободна от всяких греховных опасностей, пока устремляется на небо, но как только опустится на землю, сейчас же погибает в сетях страстей и мирских привязанностей и т. п. В его наставлениях даются яркие зарисовки бытовых сторон того времени, вследствие чего они содержат немало материала для характеристики христианского общества и потому имеют непреходящий исторический интерес.

Касается св. Амвросий и вопросов догматических, но ставятся они у него большей частью случайно и рассматриваются как нечто совершенно самостоятельное, изолированное.

Стиль богословствования Миланского епископа иногда растянут. Но в минуты духовного подъема Святителя речь делается увлекательной, живой, впечатляющей. Нередко он применяет метафоры, олицетворения и сравнения.

1. Учение о Святой Троице. В борьбе с арианством св. Амвросий решительно становится проповедником догматического вероопределения Первого Вселенского Собора. Поэтому в его тринитарной схеме центральное место занимает учение о Втором Лице, о Его Божестве. Подчеркивая Божественность природы Сына, он обращает внимание, главным образом, на ее свойство абсолютной духовности и бестелесности. «Если в Отце не может быть материального голоса, то и Сын также не есть слово, состоящее из материальных частей» (Дэ инкар). Принимавшуюся в доникейском богословии аналогию между Божественным Словом и человеческим св. Амвросий отвергает: произнесенное человеческое слово безжизненно в своем существе, Слово же Бога есть Слово Живое и непроизнесенное. «Наше слово, как произнесенное, состоит из слогов и представляет собой звук; само по себе, без скрывающейся за ним мысли нашего разума, оно не способно производить какие-либо действия. Божественное же Слово постоянно действует, живет и исцеляет» (Дэ Фидэ).

Отношение Сына к Отцу определяется Святителем как отношение Рождающегося к Рождающему. Сам акт Рождения считается неотъемлемым свойством Божественной природы. Его нельзя сравнивать с рождением человеческим. К нему не приложимы понятия свободы или необходимости: нельзя утверждать, что Отец рождает Сына по Своей свободной воле, но неправильно будет и говорить, что совершается это по необходимости, принудительно. «В вечном рождении нет ни желания, ни нежелания: нельзя назвать Отца Рождающим вынужденно, нельзя признать Его и Рождающим по желанию; потому, что рождение основывается не на способности воли, но на некотором праве и свойстве Отчего естества. Ибо как Отец благ не по воле или не в силу необходимости, но по природе, что выше того и другого, так Он и Сына рождает не по воле или необходимости» (Дэ Фидэ). В этом богословствовании св. Амвросия усматривается имманентный характер Святой Троицы: Троичность обусловливается существом Божественной природы и понятие о Ней выводится из самого понятия о Боге, а не проистекает из необходимости открывать Себя в мире… Рождаясь из Божественной природы, Сын вечно существует в Отце — есть Его Премудрость и Сияние. «Не допускай момента, когда бы Бог существовал без Премудрости или Свет не имел бы блеска» (Дэ Фидэ). Само Божественное Рождение возвышенно и для человеческого разума непостижимо.

Дух Святой есть податель освящения свыше. Он вечно пребывает неизменяемым и благим. «Дух есть источник и начало благости, ибо, как Отец имеет благость и Сын, так имеет благость и Дух Святой» (Дэ Спириту С.).

В учении о личном свойстве Святого Духа у св. Амвросия замечается неопределенность и неясность. Иногда он говорит просто, что Дух Святой «из Отца» или есть «Отчий». Но в других случаях высказывается в смысле зависимости Святого Духа в Своем бытии от Сына и речь ведет об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына, или просто — от Сына (Дэ Спириту С.).

Итак, учение св. Амвросия о Святой Троице излагается, в общем, в плане западной тринитарной схемы Тертуллиана. Впрочем, св. Амвросий исправил ее раскрытием вневременности рождения Сына и более полным учением о равенстве Ипостасей. В последнем случае он следует богословию каппадокийцев.

2. Сотериология. Учение св. Амвросия о спасении носит на себе следы и Востока (главным образом, Оригена) и Запада (в основном, Тертуллиана и св. Киприана). Одной из форм сотериологии, как она складывалась на Востоке, было понимание дела Христа как откровение людям Божественной истины, как просвещение свыше живших во мраке неведения и идолопоклонства. — Эту форму усвоил и Медиоланский епископ. Но вместе с ней у него имеется и дальшейшее понимание дела Спасителя — в смысле изменения миропорядка. Следуя церковному учению, что человек в грехопадении подчинился воле диавола, добровольно поставил себя в зависимость от него и, таким образом, дал ему некоторое право господствовать над собой, еще у предшественников св. Амвросия сложилось мнение, что Спаситель Своими страданиями и смертью отдал Себя в залог диаволу и этим заставил его освободить из плена человечество. Кровь и душа Христа рассматривались ими как выкупная плата, обмен за рабов. Придерживаясь этой точки зрения, св. Амвросий всю земную жизнь Спасителя рассматривает под формой «благочестивого обмана» (пиа фраус) в отношении к диаволу. Все ее частные обстоятельства он объясняет как направленные к тому, чтобы скрыть от диавола истинную природу Сына Божия. С другой стороны, отношение диавола и человека св. Амвросий понимает и в духе западных писателей, как отношение кредитора к должнику, который выдал своему кредитору обязательную расписку. Отсюда оригеновская идея искупления (пиа фраус) связывается св. Амвросием с представлением об уничтожении этой расписки и прекращении долговых обязательств, благодаря крестной смерти Спасителя.

Имеются в сотериологии св. Амвросия и следы распространенного восточного понимания искупления как дела умилостивления Бога крестной смертию Спасителя. Имевший в Себе телесно всю полноту Божества Христос Спаситель стал умилостивлением, Первосвященником по Божеству и жертвой за народ по телу. Он — Агнец Божий, взявший на себя грехи мира. Жертва Сына Божия имела в очах Божиих бесконечную ценность и потому послужила умилостивлением Бога и имела своим следствием отпущение грехов.

Западная точка зрения выразилась у св. Амвросия в его взгляде на искупление как на удовлетворение разгневанному Богу за грехи всего человечества. По его мысли, это удовлетворение было необходимо, ибо над согрешившими людьми тяготел Божественный приговор, в силу которого они должны были понести наказание. И вот Спаситель, чтобы исполнить в Своем Лице этот приговор, удовлетворить Божественную правду, принял на Себя смерть. Это и повело к прекращению гнева Божия на людей: из сынов гнева они превратились в сынов мира и любви. И дальше: Христос не только принес удовлетворение, покрывшее греховное прошлое, но и совершил нечто большее — снискал людям особое расположение Бога. У св. Амвросия, таким образом, идет речь не только о возвращении потерянной человеком благодати, но и о даровании ему новой преизобильной благодати, которой раньше у него не было. В этой последовательности само падение и греховность человечества приобретают особый смысл и оправдание: значит, если бы человек не согрешил, то он и не получил бы преизобильной благодати, принесенной Воплотившимся. Здесь св. Амвросий высказывает совершенно новые мысли.

Но св. Амвросий рассматривает искупительный подвиг Христа не только как перемену внешних отношений, а и как внутреннее религиозно-нравственное перерождение самой природы человека (в духе богословия св. Иринея Лионского). С одной стороны, жертва Христова очистила и уничтожила грехи, сожгла их, омыла древнюю заразу, с другой — Христос не только снял ответственность за прежние грехи, но, распяв влекущие нас ко греху страсти, дал способность к новой жизни. Он в Своем теле уничтожил наши страсти, угасил похоти, ослабил их силу, разрушил тщету мира. Для человека теперь стала возможной беспорочная и чистая жизнь.

Следуя довольно распространенному как на Востоке, так и на Западе взгляду, св. Амвросий нередко высказывает мысль, что Воплотившийся Господь не только совершил спасение человечества, но Своим служением дал пример истинно-богоугодной жизни, показал, что воля Божия вполне может быть осуществлена не только на небе, но и на земле.

Участником совершенного Христом спасения человек становится в Церкви.

3. Экклезиология. Св. Амвросий мыслит Церковь не только как внешнюю организацию, установленную Богом, но и как явление внутреннее, постепенно раскрывающееся и осуществляющееся в мире. Понятие о Церкви дается им в раскрытии двух противоположных определений «Града Божия» (Цывитас Дэи» и «града земного» (цывитас тэррэна). Под именем Цывитас Дэи он разумеет Церковь как Божие государство, под именем цывитас тэррэна разумеет не какую-либо определенную политическую организацию, а вообще мир с царствующим в нем грехом, или людей, живущих естественной жизнью. Долг христианина удаляться от града земного, потому что его град есть Небесный Иерусалим. Отличительным признаком последнего от Церкви земной служит его абсолютное совершенство и нравственная чистота. Членами его являются все небесные силы. Люди входят в состав его только после кончины, но не все в одинаковой мере.

Церковь есть кафолическая. Св. Амвросий этим термином обозначает церковное собрание из представителей разных стран и народностей. Образующая собой связь верующих во Христа, Церковь обнимает всю разумную тварь, потому что вся разумная тварь духовно живет благодатью Христа и силой ниспосланного Им Духа Святого. Христос — все и во всем. Отсюда Церковь называется небом, ибо в ней есть святые и сами ангелы; называется также миром, ибо к ней принадлежат и члены земные. Как состоящая из земных членов, Церковь наполняет всю землю, включает в себя собрание всех народов, не полагая различия между ними по национальным или сословным признакам. По времени своего существования Церковь есть царство постоянное и вечное — существует от века в Божественном предопределении и имеет существовать во все времена. Достигнуть неба можно только через посредство Церкви земной. — Участие в Цывитас Дэи, существующем на земле, служит переходом к участию в Цывитас Дэи на небе. «Надлежит остерегаться, чтобы кто-либо, будучи однажды воспринят Христом через крещение, не отделялся от Его Тела, т. е. не извергался из Церкви, ибо это равносильно непрестанной смерти» (Ин. пс. 40). Отделяющийся от св. Алтаря отделяется и от Небесного Иерусалима, уходит подобно блудному сыну на чужбину. Поэтому собрания еретиков и схизматиков, как отделенных от Церкви — Цывитас Дэи, — являются собраниями нечистого духа (Экспоз. Эванг. Лук.).

Земная Церковь есть собрание как святых, так и грешников, которых Церковь приводит ко спасению. Церковь — это организм или Тело Христово, и подобно телу человеческому состоит из разных по значению и деятельности членов, и при всем том остается единым Телом, так что каждый из его членов, как бы мал и незначителен он ни был, необходим для всего Тела церковного и пользуется помощью других. В случае же страданий одного страдают и все остальные. И если для тела тяжело лишиться одного члена, то несравненно тяжелее для Церкви лишиться одного человека. И если через удаление одного члена расстраиваются и другие, то также через пренебрежение к каждому верующему расстраивается и целостность церковного собрания. Св. Амвросий картинно описывает положение земных членов в церковном организме. «Все мы, — пишет он, — составляем одно тело Христа, Главой которого является Бог, а мы служим его остальными членами: среди последних есть глаза, как, например, пророки; существуют зубы, как апостолы, которые брашно евангельской проповеди влили в наши внутренности;… руками этого тела служат те, которые занимаются совершением добрых дел; есть и чрево, которое образуют верующие, подающие бедным силы к существованию; некоторые являются ногами», а еще ниже их — пяты (Эпист. 41). Отсечение от Церкви должно совершаться с большой осмотрительностью: с одной стороны, для ограждения всего общества от опасности соблазна, а с другой стороны, — для побуждения грешников к раскаянию.

Как Тело, Церковь есть тесно сплоченное единство. Основой этого единства служит народ (санкта плебс). (Ср. св. Киприана Карфагенского, у которого основой единства считается епископат). У св. Амвросия не столько народ поставляется в зависимость от иерархии, сколько наоборот. Свою паству св. Амвросий называет даже своим родителем, родившим его путем избрания для епископства. По причине такого значения народа Божия в его помощи нуждается всякий кающийся: прощение он получает благодаря молитвам за него всего народа. Для большей убедительности в последнем св. Амвросий приводит пример: Господь воскресил сына наинской вдовы, видя слезы многих. Весьма важным основанием церковного единства служит Христос, стоящий во главе его, а также единство веры и любви. Поэтому разрушение единства усматривается св. Амвросием в извращении веры и нравственной нечистоте.

То, что в учении св. Амвросия о Церкви обнаруживает его как писателя Запада, есть его отношение к св. ап. Петру. Хотя он никаких выводов в отношении Римского епископа, признаваемого преемником ап. Петра, не делает и не говорит о каких-либо прерогативах его или Римской Церкви перед другими, но употребляет ряд выражений, которые, якобы, предполагают особое положение ап. Петра среди других апостолов и, соответственно, в Церкви. Св. Петр, по мысли св. Амвросия, имел всю веру, за что и получил ключи Царства Небесного, чтобы открывать в него вход другим, но кто имеется здесь в виду под другими — апостолы или вообще верующие — св. Амвросий не поясняет, мало того, немного выше в том же рассуждении он говорит, что Господь требовал великой веры и от всех других апостолов (см. Экспозицыо Эванг. Лук.). Дальше, Святитель иногда выражается, что св. ап. Петр предпочитается всем, что ему, как более совершенному, Христос поручил управлять менее совершенными, что где Петр, там и Церковь. Но во всех подобных случаях нет речи об особенном положении и правах ап. Петра в Церкви. Так рассуждает св. Амвросий, когда говорит только об одном Петре, не имея в виду других апостолов. Когда же он говорит об ап. Петре вместе с другими апостолами, то всех их одинаково называет столпами Церкви. Равным образом, когда он говорит и об ап. Павле, не имея в виду других апостолов, в том числе и ап. Петра, то упоминает о преизобильной благодати на нем, об его превосходстве. Так характеризует св. Амвросий и других свв. апостолов.

4. Учение о Божией Матери. В учении о Пресвятой Деве Миланский епископ имеет значение историческое. Святитель разделил святоотеческое представление о Деве Марии как Новой — Второй Еве. Первая Ева послужила изгнанию человека из рая, Вторая — возведению его на небо. Св. Амвросий отстаивает личную безгрешность Божией Матери и подчеркивает мысль о Ее Приснодевстве. Она была Девой до рождения Христа Спасителя, в рождении, осталась Девой и после рождения. Св. Амвросий применяет к Ней пророчество Иезекииля о св. Вратах будущего храма, через которые имел пройти только один Господь Бог и которые должны были остаться закрытыми для всех прочих (гл. 44, с. 22). В его понимании ворота есть прообраз Марии, через Которую вошел в мир только Спаситель. Пройдя через них, Христос не открыл их, и они остались заключенными навсегда. Оттеняя высокое достоинство Богоматери, Святитель называет Ее дворцом, освященным для обитания Бога, святилищем чистоты, храмом Божиим. Этими качествами Она служит вечным образцом для всех христианских девственниц. Ее жизнь — это конкретное воплощение образа девственности, чистоты и добродетели. Св. Амвросий не только свидетельствует о достоинстве Богоматери, но и усваивает Ей активное участие в деле спасения людей: с Ней связывает исполнение обетования, данного Богом в раю, — стереть главу змия; Ей приписывает часть победы над диаволом; о Ней говорит, что Она освободила Еву и послужила совершению спасения мира. Святитель прямо призывает верующих к почитанию Пресвятой Девы и на всякое сомнение в Ее Приснодевстве или проявление непочтения к Ней смотрит как на нечестие. (См. трактаты о девстве). Но почитание Ее не должно переходить в обоготворение: Она была только храмом Божиим, а не Богом храма.

5. Этика. Учение св. Амвросия о нравственности нашло свое выражение в творении «О должностях священнослужителей» — своде или сборнике философских решений вопросов христианской этики. Но как один из первых опытов научной этики, изложение Святителя имеет существенный недостаток: представляет собой сумму отдельных христианских взглядов на нравственность, а не является единым христианским учением о нравственности в строгом смысле этого слова, не содержит цельной системы.

Добродетель, в понимании св. Амвросия, приобретается путем занятий, упражнений, изучений и есть деятельность, сообразная с законами природы, здоровая, красивая, полезная, гармонирующая как с разумом человека, так и с всеобщим Разумом — Словом Божиим. Испытывая на себе влияние классической этики (стоицизма и платонизма), св. Амвросий оттеняет четыре главных добродетели: благоразумие (прудэнцыа), справедливость (юстицыа), мужество (фортитудо) и умеренность, или воздержание (тэмпэранцыа). Взаимоотношения между ними определяются в духе стоицизма, в смысле теснейшего единения их между собой: где существует одна из них, там есть и все прочие. (См. «О долж. священ.», гл. 2, § 4).

Психическую основу благоразумия, или христианской мудрости, св. Амвросий видит в естественном стремлении человеческого разума исследовать причины вещей, отыскать «Виновника своего бытия, во власти Которого наша жизнь и смерть, Который одним мановением Своим управляет всем миром, и Которому мы должны будем отдать строгий отчет во всех делах и словах наших». Это стремление разума служит высшим украшением человеческой природы и существенным ее отличием от животных. Содержание благоразумия «состоит, главным образом, не в практической, житейской мудрости или умении жить, а в мудрости Евангельской, в познании Бога — Творца вселенной». В занятиях же для удовлетворения простой любознательности разума св. Амвросий не видит чего — либо пристойного. Он считает недопустимым заменять исследование причин нашего спасения изучением человеческих заблуждений — астрологией, измерением воздушного пространства и т. п. Имя истинного мудреца заслуживает только знающий Бога. Таким был Авраам, Иаков, Исаак, Моисей, Давид и др. «Неведущий Бога, какой бы он ни был мудрец, неблагоразумный».

Справедливость определяет человеческие взаимоотношения, «обнимает наши отношения к обществу людей». Добродетель эта разделяется св. Амвросием на два вида: на справедливость в собственном смысле и на благотворительность. «Все наши взаимные отношения, — говорит он, — держатся, главным образом, на двух началах: на справедливости и благотворительности; последняя также называется еще щедростью и доброжелательством». Для св. Амвросия основанием, на котором утверждается справедливость, служит вера во Христа, в Воплощение Правды; обнаружением же ее «во всей широте и полноте» является Церковь Христова, где верующие призываются заботиться о благе других, руководиться общим правом и интересами. Справедливость нужно проявлять ко всем, всегда и везде — и во время войны, и во время мира. Святитель защищает гуманные отношения и решительно запрещает мстительность, «ибо Евангелие учит нас, что мы должны иметь дух Сына Божия, Который снисшел на землю, чтобы даровать всем милость и благодать, а не платить обидой за обиду, поношением за поношение…» В делах благотворительности рекомендуется сообразовываться со степенью близости к нам разных лиц. Это: родители, родственники, близкие нам по вере. Благотворительность необходимо оказывать с учетом внутреннего достоинства нуждающихся и со степенью их действительной нужды: помощи заслуживают те, которые употребят ее с пользой, для достижения добрых целей. Нельзя помогать тем, которые намерены воспользоваться помощью против отечества, общества. Не заслуживают помощи также и домогающиеся ее обманом или другими нечестными способами. Благотворительность рассматривается как полезное дело для самого благотворящего: ей он приобретает друзей, снискивает симпатии народа. Отказывать в помощи противно самой природе. «Господь положил общий для всех закон рождения и повелел, чтобы земля, со всеми ее дарами и богатствами, составляла как бы некоторое достояние всех людей вообще. Итак, природа породила право общее, вопреки этому насилие человеческое узаконило право частное, право собственности». Все люди одной природы, все братья, связаны правом родства и, как таковые, должны любить друг друга и «взаимно содействовать один другому в жизни». «Итак, — заключает Миланский епископ, — справедливость требует от нас, чтобы мы имели любовь, прежде всего, к Богу, потом к отечеству, к родителям и, наконец, ко всем вообще».

В добродетели мужества св. Амвросий различает два вида проявления: мужество в подвигах военных и мужество «в скромных трудах частного, домашнего подвижничества», т. е. в отношении к другим людям и в отношении к самому себе. В первом случае мужество рассматривается как решимость и способность осуществлять требование справедливости. Во втором, в отношении к самому себе мужество предстает как величие, крепость духа, как высшая степень самообладания. В этом смысле мужественным можно назвать только того, кто победил ветхого человека «с его страстями и похотями», кто не смущается различными невзгодами, изменчивостью обстоятельств и прелестью мира, кто всегда сохраняет спокойствие и хладнокровие. «По истине тот храбр и мужествен, кто умеет побеждать самого себя, воздерживаться от гнева, не увлекаться ничем суетным; в бедах не скорбит, а в счастии не гордится; для кого перемена внешних, житейских обстоятельств ничто иное, как некоторый ветер». Образцом проявления истинного мужества служат для св. Амвросия христианские мученики и подвижники, которые заградили уста львов, угасили силу огня, притупили острие меча, победили немощи (Евр. II, 33–34), «которые не полками одерживали победы, не силой одолевали врагов своих, но в собственном смысле торжествовали над ними одной своей добродетелью».

Последнюю из добродетелей — умеренность (воздержание) св. Амвросий полагает «в спокойствии духа, в кротости и смирении, в укрощении порывов в обращении с другими, в приличии поведения и строгой регулярности в образе жизни», т. е. в сохранении порядка в жизни вообще и сохранении меры в отдельных вещах. Соответственно этому св. Амвросий предписывает во всяком деле смотреть, что подходяще лицу, возрасту, времени или нашим способностям, ибо то, что может быть прилично и удобно для одного, для другого может быть совсем неприемлемо. Корень воздержания Святитель видит в благонравии и стыдливости, венец — в телесном и духовном целомудрии, в чистоте души, в святом девстве.

«Итак, — заключает св. Амвросий, — вот те четыре добродетели, в которых выражается все существо нравственного характера священнослужителя Церкви Христовой! И все они, как в зеркале, отражаются в жизни и делах богоизбранных патриархов и благочестивых царей еврейского народа, которому они служили руководителями, учителями и как бы пастырями, а поэтому и нам, служители Божии, они служат ближайшими по духу предками и образцами для подражания. В жизни же их, как мы видели; на первом месте стоит благоразумие, которое направляло их дух к исканию истины и богопознания; на втором — справедливость, которая внушала им отдавать каждому должное, не только ничего не присвоять себе чужого, но даже жертвовать собственной пользой для исполнения требований общей справедливости; на третьем — мужество, которое возбуждало в них особенное великодушие при защите невинности, физической слабости или общественной безопасности от врагов, и вместе с тем влекло их к трудам высокого нравственного подвижничества; наконец, на четвертом месте стоит у них умеренность или воздержание, которое во всем регулировало их жизнь, побуждало хранить благонравие и целомудрие, хотя бы за это угрожала опасность самой их жизни, какой, например, подвергался в Египте целомудренный Иосиф. Да будут же примеры древних отцов наших наследием чад и братии их — священнослужителей Церкви Христовой.

В ряду предписаний, необходимых для нравственного совершенствования, св. Амвросий важное место отводит посту. Пост, по его мысли, есть не столько человеческое, сколько Божественное установление. Он служит содержанием и образом небесной жизни. На земле он ведет к нравственной чистоте и невинности. Поэтому он именуется обновлением души, пищей ума, уничтожением грехов и вины. В силу большой важности пост был установлен еще в раю. Бог, зная, что через пищу войдет в мир вина, запретил людям вкушать от древа познания добра и зла. Нарушение заповеди о посте и привело к падению.

Высоко ставит Святитель и девство, о чем немного уже было сказано. Хотя брак им и не отвергается, но жизнь девственная предпочитается. «Хороши оковы брака, но все-таки они остаются оковами. Хорошо супружество, но все-таки оно связано с ярмом и само представляет собой ярмо мира, так как жена более желает угождать мужу, чем Богу» (О дев.). Подобно посту, девственная жизнь имеет происхождение небесное. Девство приводит девственниц к особой близости с Богом: девственницы становятся храмом Божиим, Христос для них становится главой как муж для жены. Девство важно и для родителей девственников — оно содействует искуплению и их грехов. Однако и брак для св. Амвросия есть явление вполне нравственное. Избравший супружество не должен порицать девственника, и наоборот. Основу для брака св. Амвросий видит в единстве веры. Поэтому не одобряет браков православных христиан с инославными и иноверцами (еретиками, иудеями, язычниками). «Если брачный союз надлежит освящать священническим покровом и благословением, то как можно говорить о браке там, где разногласит вера? Как возможна в этом случае общая молитва или же общая любовь супружества между различными по богопочитанию? Наоборот, известно, что часто многие увлеченные любовью к женщинам, продавали свою веру». Наиболее ярким примером служит Самсон. «Кто был сильнее и был более укреплен Духом Святым от колыбели своей, как назорей Самсон? Но он сам продал себя и сам, ради женщины, не мог сохранить своей благодати» (Эпист. 19).

Весьма строго относится св. Амвросий к вопросу об одежде мужчин и женщин. К греческому обычаю, дозволявшему пользоваться одеждой иного пола, относится он отрицательно. Против этого обычая он ссылается на прямое запрещение Второзакония: «На женщине не должно быть мужской одежды, а мужчина не должен одеваться в женское платье; ибо мерзок перед Господом, Богом твоим, всякий делающий сие» (22, 5). Св. Амвросий подчеркивает также несоответствие обычая с природой, давшей один вид мужчине, а другой — женщине.

Святитель Амвросий в равной мере почитается и на Западе и на Востоке. Знаменательно, что на Востоке творят его церковную память 7/20 декабря — на следующий день после памяти святителя Николая. В этом соседстве усматривается глубокий смысл — крепкое духовное родство двух Святителей в горячей любви к Богу и людям, в их самоотверженном сострадании всем скорбящим и нуждающимся в помощи.

бл.Иероним Стридонский

Житие

Большую часть жизни своей бл. Иероним провел на Востоке, где и написана им большая часть его произведений. Но по характеру первоначального воспитания своего, он — римлянин, а потому и по всем симпатиям своим, по характеру своих ученых трудов, по духу богословских воззрений, равно и по самому языку (латинскому) своих писаний, он подходит ближе к западным отцам Церкви, чем к восточным. Главное, что с этой стороны отличает его творения от творений восточных отцов Церкви, — это нерасположенность его к чисто догматическим вопросам, рассуждениям и воззрениям. Живя на Востоке во время самых живых и горячих споров православных с арианами, он мало принимал в том живого участия, между тем он с Востока следил за движением ересей в Западной Церкви и писал опровержение их (напр., ересь пелагиан и ересь Елвидия, отвергавшего приснодевство Божией Матери). Это потому, что западные ереси искажали практическую сторону христианства.

Бл. Иероним родился, как полагают, между 330–340 гг. в Стридоне, лежащем на границе Далмации и Панионии. Происходил он из христианской семьи. После первоначального домашнего обучения в 354 г. бл. Иероним поступил вместе с товарищем детства — Бонозом — в школу знаменитого римского грамматика Доната. Здесь же он близко сошелся с Руфином Аквилейским, неизменным участником сначала его плотских увлечений, потом обращения ко Христу. Дальнейшей ступенью образования было изучение риторики и диалектики. С греческой философией бл. Иероним познакомился исключительно по изложению Цицерона и Сенеки. Движимый любовью к классическому образованию, он постепенно составил для себя огромную библиотеку, с которой никогда не расставался. Около 360 г. он принял крещение и резко изменил свою жизнь, проникшись аскетическим настроением.

Из Рима он в сопровождении друзей совершил путешествие по странам Европы, а затем устроил общину друзей-отшельников в Аквилле.

В 370 г. вместе со своими друзьями бл. Иероним отправился в Палестину для поклонения святым местам, но болезнь на два года задержала его в Антиохии. Во время болезни он видел свой знаменитый сон: восхищенный к престолу Божию, он дал перед ним клятву не брать в руки классиков и после этого, действительно, в течение 15 лет не читал ни Цицерона, ни Виргилия. В Антиохии бл. Иероним познакомился с Аполлинарием, комментариями которого впоследствии пользовался, и быстро усвоил греческий язык. Не стремясь разобраться в многочисленных антиохийских сектах, он держался в стороне от всех. После некоторого колебания бл. Иероним в 374 г. удалился в пустыню Халкис, которая являлась центром сирийского подвижничества. Здесь в течение 5 лет он предавался отшельническим подвигам и вел научные занятия, изучал еврейский язык, переписывал книги и составлял свою библиотеку.

Волнения среди Халкидского монашества заставили бл. Иеронима вернуться в Антиохию. Здесь епископом Павлином он был посвящен в сан пресвитера.

Из Антиохии бл. Иероним предпринял поездку в Константинополь, где имел встречи с св. Григорием Богословом и св. Григорием Нисским. Под их влиянием он познакомился с творениями Оригена и сделался сначала его ревностным почитателем.

В 381 г. по приглашению папы Дамаса бл. Иероним отправился в Рим и на соборе 382 г. участвовал в рассмотрении Мелетианского раскола. После собора бл. Иероним исполнял обязанности личного секретаря и библиотекаря папы Дамаса и по его поручению занялся исправлением латинского перевода Библии, имевшего много погрешностей. В то же время он написал ряд полемических и нравственно-назидательных произведений, которые доставили ему славу ученого богослова и талантливого церковного писателя.

Но его жизнь и деятельность и созданное им аскетическое движение вызвали раздражение против него развращенного римского общества, и когда умер его покровитель папа Дамас, бл. Иероним снова уехал на Восток, где он, после посещения египетских и сирийских подвижников, окончательно обосновался в Палестине. В Вифлееме он воздвиг два монастыря — мужской и женский, и в первом из них провел последние 33 года своей жизни.

Здесь он целиком отдался научной работе и собрал богатую библиотеку. Главное внимание его было направлено на исправление и экзегетику библейского текста. Умер бл. Иероним в 420 г. Церковная память 15 июня.

Личность бл. Иеронима, его подвиги послужили образцом для подражания в среде католического монашества, в котором со Средних веков существовали общества «иеронимитов», считавших бл. Иеронима своим покровителем, и живших строго по правилам, извлеченным из различных его писем об иноческой жизни.

Творения и богословие

В переводе на русский язык имеются (в порядке издания) следующие сочинения бл. Иеронима:

1. 117 писем к разным лицам (часть 1–3 творений бл. Иеронима Стридонского).

2. «Жизнь Павла Пустынника».

3. «Жизнь св. Илариона».

4. «Жизнь пленного монаха Малха».

5. «Предисловие бл. Иеронима к сделанному им латинскому переводу Правил св. Пахомия».

6. «Разговор против люцифериан».

7. «О приснодевстве бл. Марии. Книга против Елвидия».

8. «Две книги против Иовианиана».

9. «Книга против Вигилянция».

10. «Книга против Иоанна Иерусалимского к Паммахию» (ч. 4 творений).

11. «Апология против книг Руфина, посланная к Паммахию и Марцелле, три книги».

12. «Разговор против пелагиан в лице Аттика православного и Критовула еретика, три книги».

13. «Книга о знаменитых мужах, написанная к Декстру, преторианскому префекту» (Дэ вирис иллюстрибус).

14. «Изложение хроники Евсевия Памфила» (На русский язык переведено, начиная только с Рождества Христова — от императора Октавиана Августа).

15. «Хроника бл. Иеронима».

16. «Перевод книги Дидима о Святом Духе» (часть 5).

17. «Толкование на книгу Екклезиаст, к Павле и Евстохии».

18. «Перевод двух бесед Оригена на книгу Песнь Песней».

19. «Шесть книг толкований на пророка Иеремию» (часть 6).

20. «Восемнадцать книг толкований на пророка Исаию» (части 7–9).

21. «Четырнадцать книг толкований на пророка Иезекииля» (части 10–11).

22. «Одна книга толкований на пророка Даниила».

23. «Три книги толкований на пророка Осию».

24. «Одна книга толкований на пророка Иоиля» (часть 12).

25. «Три книги толкований на пророка Амоса».

26. «Одна книга толкований на пророка Авдия».

27. «Одна книга толкований на пророка Иону».

28. «Одна книга толкований на пророка Наума» (часть 13).

29. «Две книги толкований на пророка Михея».

30. «Одна книга толкований на пророка Аввакума».

31. «Одна книга толкований на пророка Софонию».

32. «Одна книга толкований на пророка Аггея» (часть 14).

33. «Три книги толкований на пророка Захарию».

34. «Одна книга толкований на пророка Малахию» (часть 15).

35. «Четыре книги толкований на Евангелие от Матфея» (часть 16).

36. «Три книги толкований на послание ап. Павла к Галатам».

37. «Три книги толкований на послание ап. Павла к Ефесянам» (часть 17).

1. Блаженный Иероним-переводчик. Бл. Иеронима по учености сравнивают с Оригеном. Наибольшие заслуги его заключаются в трудах по переводу на латинский язык Библии. Начавши исправление существовавшего в его времена текста, он завершил эту работу самостоятельным переводом книг Священного Писания на латинский язык, причем, им были использованы и гекзаплы Оригена. Но во всеобщее употребление перевод бл. Иеронима вошел лишь с VII в., а в XII в. он получил название Вульгата.

Заняться новым переводом священных книг на латинский язык побудило бл. Иеронима то обстоятельство, что древний латинский перевод подвергся большой порче. Новый Завет и Псалтирь были пересмотрены бл. Иеронимом еще в Риме по поручению папы Дамаса; работа по переводу Ветхого Завета была осуществлена им после переселения в Палестину в Вифлееме. Для того, чтобы возможно лучше выполнить свою задачу, бл. Иероним изучил не только еврейский язык, но и халдейский, сирский. В основу перевода им был положен еврейский текст, но этому тексту он не следовал слепо.

Превосходное знание языков обеспечило высокое качество переводу, но в результате некоторой спешки и в нем оказались неисправности, которые он старался устранить впоследствии. В Римской Церкви перевод бл. Иеронима пользуется большим авторитетом; он находится в употреблении и в Восточной Церкви. Язык перевода отличается ясностью и в то же время красотой и выразительностью.

Кроме книг Священного Писания бл. Иероним перевел на латинский язык многие произведения Оригена, причем, во вторую половину жизни из поклонника Оригена бл. Иероним превратился в его противника. На сочинения великого александрийца обратил внимание бл. Иеронима св. Григорий Богослов. При первом знакомстве они до такой степени поразили воображение бл. Иеронима своей обширностью и эрудицией, что он вознамерился перевести их на латинский язык полностью. Намерение не было осуществлено, но бл. Иероним несколько раз принимался за эту работу и в 399 г. сделал перевод сочинения Оригена «О началах», не сохранившийся до нашего времени.

Кроме Оригена бл. Иероним переводил сочинения Дидима Александрийского, правила св. Пахомия и апокрифическое Евангелие от евреев, но не все переводы сохранились.

Убежденный в том, что только Священное Писание требует буквального и дословного перевода, в прочих переводах бл. Иероним всегда давал более или менее близкий к подлиннику перифраз. При таком способе воспроизведения подлинника на переводах не могла не сказаться индивидуальность переводчика. Будучи ритором по призванию и блестящим стилистом, искренно любя изящное слово, бл. Иероним проявил свои литературные вкусы и в переводах. Получая возбуждение в простых образах подлинника, он любил украшать их подробностями и драматизировать положения. «Если перевожу буквально, — говорит бл. Иероним, — то выходит нескладно; если по необходимости что — нибудь изменю в расстановке или в речи, то покажется, что я отступил от обязанности переводчика… И если кому представляется, что прелесть языка от перевода не изменяется, тот пусть буквально переводит Гомера на латинский. Скажу нечто большее: пусть он того же Гомера перекладывает прозой того же языка: он увидит смешную конструкцию и изящнейшего поэта едва говорящим» (5:315, 316).

2. Бл. Иероним — экзегет Священного Писания. Как экзегет бл. Иероним превосходит своей ученостью и знанием предмета многих латинских отцов Церкви.

Из священных книг Ветхого Завета бл. Иероним истолковал Екклезиаста и всех пророков. Правда, на книгу пророка Иеремии довел он толкование до 33 главы (всего у пророка Иеремии 52 главы, — следовательно, не истолковано 20 глав). Заботы и беспокойства последних лет жизни блаженного учителя Церкви не позволили ему окончить этот труд. Из священных книг Нового Завета он изъяснил Евангелие от Матфея и послания ап. Павла к Галатам, Ефесянам, к Титу и Филимону. Кроме того, часть писем бл. Иеронима экзегетического содержания.

Так как бл. Иероним хорошо знал еврейский язык, историю еврейского народа, его традиции и обычаи, то вместе с преподобным Ефремом занимает первое место среди отцов в толковании Священного Писания Ветхого Завета. Но нельзя думать, что у него все толкования верны: он иногда выставлял ученые гадания раввинов на место простого и естественного значения слов. Руфин был прав, упрекая бл. Иеронима за то, что он, собирая разные и иногда противоречивые объяснения, не всегда показывал достоинства их. Бл. Иероним защищался тем, что он суду других предоставлял выбирать лучшее. Но что делать тому, кто не получил дара судить?

Между его комментариями более ценны комментарии на великих пророков и на послания ап. Павла.

3. Бл. Иероним — историк. Бл. Иероним известен и как историк. К этому разделу его работ относятся: перевод, переработка и продолжение хроники Евсевия, монашеские биографии и сочинение «Дэ вирис иллюстрибус».

Первую часть хроники — от Ноя и Авраама до падения Трои — бл. Иероним перевел на латинский язык без всяких изменений. Во второй части — от падения Трои до 20–го года царствования Константина — он сделал собственные добавления, особенно к истории Рима. Третья часть — с 329 г. до смерти Валента — составляет его собственное произведение. Источниками для дополненной и самостоятельной работы бл. Иерониму служили исторические труды Светония, Евтропия и др.

Монашеские биографии бл. Иеронима представляют предварительные наброски для намеченного, но не осуществленного большого труда. Бл. Иероним намеревался составить Историю Церкви в биографиях по схеме: распространение Евангелия Апостолами, укрепление христианства кровью мучеников, упадок его со времени объявления государственной религией. К монашеским биографиям относятся: 1) о жизни пустынника Павла Фивейского, которого он считает первым родоначальником Египетского монашества, оспаривая приписывание этого первенства преподобному Антонию Великому; 2) жизнь благочестивого старца Малха, составленная на основании личных бесед с ним; 3) «Жизнь св. Иллариона», написанная на основе устного предания о нем. Недостатками этих трудов бл. Иеронима являются крайне аскетическое направление, страсть к чудесному и напыщенность изложения.

В сочинении «Дэ вирис иллюстрибус» бл. Иероним был новатором. Это был первый опыт истории христианской литературы. Сочинение преследовало апологетические цели. По просьбе преторианского префекта Декста, бл. Иероним задался целью доказать против язычников, что у христиан нет недостатка в образованных людях. Эта тенденция объясняет целый ряд особенностей сочинения. Повинуясь ей, автор старается умножить число христианских писателей. Для этого он вносит в свой список не только писателей-еретиков, но и нехристиан — Сенеку, Филона, Иосифа Флавия, Юста Тивериадского. Далее, он старается говорить о христианской литературе в высоком стиле и не дать язычникам заметить разногласия христиан. Отсюда он расточает преувеличенные похвалы даже совершенно второстепенным писателям и воздерживается от порицания нецерковных произведений христианской литературы.

По содержанию сочинение можно разделить на две части: компилятивную (гл. 1–78) и самостоятельную (79–135).

а) Первая часть составлена, главным образом, на основании материалов, извлеченных автором из Церковной Истории и отчасти хроники Евсевия. Извлечения эти сделаны недостаточно внимательно и вследствие этого первая часть содержит в себе ряд ошибок. К этому бл. Иероним присоединил сведения на основании личного знакомства с христианской литературой, особенно западной, которой мало интересовался Евсевий. Сюда нужно отнести сообщения о Тертуллиане, св. Киприане, Новациане, Викторине Петавинском и др.

б) Вторая часть составлена на основании библиотечных каталогов, из которых автор иногда заимствовал названия сочинений, неизвестных ему лично, но, главным образом, источников для нее служила выдающаяся начитанность бл. Иеронима в церковной литературе IV века. Он не искал специально материалов для своей работы, не изучал их для этой цели нарочито, а изложил в ней только то, что уже было известно ему и находилось в его библиотеке. Поэтому труд его не дает нам того, что мог бы дать при ином отношении автора к своей задаче. Тем не менее, только бл. Иерониму мы обязаны сведениями о целом ряде церковных писателей. В этом заключается положительное значение этого сочинения и особенно второй его части. Крупным и характерным для бл. Иеронима недостатком каталога церковных писателей служит необыкновенная краткость сообщений о самых видных писателях, хорошо известных автору: свв. Епифании, Григории Богослове, Григории Нисском, Амвросии, Златоусте.

4. Бл. Иероним — полемист. Как полемист блаженный Иероним выступал против арианской ереси, против оригенистов, пелагиан и боролся литературно с теми, кто подрывал христианскую нравственность и церковную практику.

Выступление против ариан относится ко времени пребывания бл. Иеронима в пустыне Халкидской и связано с событиями Мелетианского раскола, которые побудили бл. Иеронима написать сочинение под заглавием «Разговор против люцифериан» (спор между последователем Люцифера и православным). Работа, ценная с исторической и догматической стороны, страдает, однако, искусственно-декламаторским тоном в полемике.

Первоначально выступая горячим поклонником Оригена, бл. Иероним под влиянием св. Епифания Кипрского изменил к нему свое отношение и написал ряд сочинений в опровержение оригенистов. В этих работах, раскрывая неправые мнения Оригена, бл. Иероним обнаруживает невыдержанность и чувство личного раздражения. Особенно это проявляется в полемике с Руфином, против которого бл. Иероним написал Апологию в трех книгах. По поводу данной полемики следует заметить, что в догматическом отношении она не представляет чего — либо ценного. Вопрос, обсуждавшийся полемистами, состоял не в том, правильно или неправильно учил Ориген, а в том, кто оригенист — бл. Иероним или Руфин.

Выступая против пелагиан, бл. Иероним связывает их учение с манихейством, христианскими ересями и с стоицизмом. Свои опровержения он обосновывает данными Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. Но резкий тон полемики вызвал волнения среди монахов, сторонников пелагианства. Фанатическая толпа монахов напала на монастыри бл. Иеронима, разгромила здания, подожгла постройки, убила диакона и нескольких монахов и монахинь. Сам бл. Иероним едва спасся в крепкой башне. Так как Иоанн, епископ Иерусалимский, стоял на стороне Пелагия, то отношения между ним и бл. Иеронимом испортились, и под влиянием обиды бл. Иероним опубликовал в 416 году свое сочинение против Иоанна, заготовленное еще в начале оригенистического спора, но не выпущенное вследствие состоявшегося тогда примирения противников.

5. Защита бл. Иеронимом на Западе монашеского идеала. Монашество, проникшее на Запад с Востока и быстро завоевавшее себе симпатии народа и покровительство духовенства, вызвало сильную реакцию со стороны а) Елвидия, б) Иовиниана и в) Вигилянция. Бл. Иероним, горячий сторонник монашеского идеала, выступил против этих лиц с литературной полемикой. Эти сочинения вифлеемского подвижника имеют значение в истории христианского вероучения и мысли.

а) Елвидий возражал против догмата Приснодевства Марии как основы учения о преимущественной заслуге девства. Христос родился бессеменно, но после Его рождения Дева Мария вступила в брак с Иосифом и имела от него других детей. В доказательство он ссылался на слова ев. Матфея: «Прежде нежели сочетались» (I, 18), «И не знал ее», пока не родила Сына (I, 25), на название Христа первенцем, на упоминание о братьях Господа, на аналогичное учение Тертуллиана.

Критикуя Елвидия, бл. Иероним свидетельствует:

«Прежде нежели» не всегда указывает на то, что предполагаемое действие потом совершилось. Ап. Павел, прежде чем отправиться в Испанию, был закован в узы. Из этого не следует, что потом он отправился в Испанию.

«Пока» не всегда указывает на последующее прекращение действия. Например: «Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои» (I Кор. 15, 25).

Первенец означает просто «разверзающий ложесна», хотя бы за ним и не следовали другие дети.

«Братьями Господа» называются двоюродные братья Его или вообще родственники, но не дети Иосифа и Пресвятой Марии, даже не дети Иосифа от первого брака, потому что Писание не упоминает о последнем. Иосиф, как и Мария, был девственником и за это удостоился именоваться отцом Господа.

Мнение Тертуллиана не имеет никакого авторитета, потому что он отделился от Церкви.

В заключение бл. Иероним доказывает преимущественную ценность девства. Брак с его заботами о благосостоянии семьи не оставляет времени для молитвы и служения Господу. Поэтому, если в Ветхом Завете был заповедан брак; то в Новом — девство.

б) Более серьезным проявлением противомонашеских тенденций было выступление Иовиниана — девственника и строгого подвижника, живущего среди мирян. Учение его представляется в следующем виде:

1. Христианские девственницы, вдовы и замужние при равенстве прочих условий имеют одинаковую заслугу пред Богом. Дозволен не только первый, но также второй и третий брак. Раскаявшиеся блудники имеют одинаковую заслугу с девственниками. Девство — нечто неслыханное в христианстве, потому что неестественно. Бог создал и благословил брак. Патриархи, священники, пророки и ап. Петр угодили Богу в браке.

2. Все решает внутренее настроение, а поэтому между воздержанием от пищи и принятием ее с благодарением нет никакого различия. Бог создал животных для человека и позволил употреблять в пищу все движущееся. Христа называли ядцей и винопийцей. Он был на обеде у Закхея, на браке в Кане и для Евхаристии взял вино. Посты заимствованы у язычников.

3. Все, возрожденные в крещении и сохранившие благодать его, получат равное блаженство в Царстве Небесном. Как добро, так и зло не имеют степеней. Наемники, пришедшие на работу в 3–й час и в 11–й, одинаково получают динарий.

Это учение Иовиниана стало быстро распространяться. Смущенные успехом новой проповеди, монашески настроенные друзья бл. Иеронима, послали ему в Вифанию «Коммэнтариоли» Иовиниана с просьбой написать на них опровержение. Идя навстречу этому желанию, бл. Иероним составил в 392–393 гг. «Две книги против Иовиниана».

Первая книга посвящена опровержению тезиса о равноценности девства и брака. В доказательство преимущественной ценности девства бл. Иероним ссылается на апостольские слова: «Хорошо человеку не касаться женщины» (I Кор. 7, 1). Но хорошему — добру — противоположно зло, следовательно, «касаться» — зло. Оно допускается только из опасения худшего. А это — уже не полноценное добро. Лучше жениться, чем разжигаться, как лучше иметь один глаз, чем ни одного. Девство высоко ценилось и в Ветхом Завете. Ной и его сыновья вошли в ковчег с женами, потому что должны были послужить родоначальниками нового человечества, но, пребывая в ковчеге, были отделены от жен. Моисей был женат и потому не вошел в землю обетованную. Народ был введен в нее Иисусом Навином, о жене и детях которого Писание ничего не говорит. Из новозаветных праведников ап. Петр был женат до призвания, а, став апостолом, оставил супругу и, хотя имел тещу, но не имел жены. Ап. Павел допускает в клир женатых, но по нужде, принимая во внимание слабость новообращенных язычников. Девство не только было известно языческому миру, но и высоко ценилось в нем, наоборот, — брак порицался. Девами были сивиллы, жрицы Дианы Таврической, Весты. Язычество повествует о рождении бесов от дев, например, Будды, родившегося из бока девушки. Напротив, брак осмеивается Аристотелем, Плутархом, Сенекой. «Мнение ученейшего мужа (Сенеки. — К. С.) таково: прежде всего должно хранить целомудрие; с потерей его падает всякая добродетель. В нем верх добродетелей женских» (4:220).

Во второй книге бл. Иероним отстаивает ценность поста. Уже язычники ценили пост. Сам Эпикур питался хлебом и овощами. Египетские жрецы, брамины, пифагорейцы, орфики, циники служат для христиан примером воздержания. Однако, не христиане подражают в этом язычникам, а дьявол, научивший язычников, подражает христианам. Пост был заповедан еще в раю. Илия, Ниневия, Даниил, назореи, Креститель дают нам пример поста.

Учение об одинаковости наград всех искупленных противоречит, настаивает бл. Иероним, понятию о справедливости Божией, назначающей различное возмездие за различные деяния, и прямым свидетельствам Писания о различии загробных наград (2 Кор. 5, 10).

Общий тон сочинения до такой степени был враждебен браку, что этими утверждениями бл. Иеронима были смущены даже его друзья. На их упреки бл. Иероним ответил письмом, в котором взял назад наделавшие много шума резкие выражения и объяснил, что употребил их по примеру восточных писателей — полемически, а в полемике часто, показывая хлеб, готовят камень противнику. По существу же он не отрицал брака, называл его даром Божиим, признавал дозволительность второго и третьего брака, и, если называл брачный союз злом, то лишь по сравнению с девством.

в) Вигилянций был сыном трактирщика и некоторое время помогал отцу в торговле. В 395 г. он получил сан пресвитера в Барцелоне. С рекомендательными письмами Павлина Ноланского он предпринял паломничество в Египет и Палестину. В Вифлееме он был любезно принят бл. Иеронимом. По возвращении на Запад, Вигилянций выступил с учением, отчасти навеянным впечатлениями путешествия в центры монашества, почитания мучеников и реликвий. Направляя острие своей критики против монашества, он восставал, главным образом, против пышности культа почитания св. мощей, паломничества и сборов на монастыри. Отшельничество он счел за бегство из мира, лишающее Церковь лучших деятелей.

Опровергая это учение, бл. Иероним утверждает, что нет оснований опасаться вредных последствий отшельничества для Церкви, так как монашество всегда будет уделом лишь немногих избранников. Милостыня в пользу палестинских монастырей угодна Богу. Уже ап. Павел производил сборы в пользу Иерусалимской Церкви. Почитание мучеников освящено преданием. Император Константин перенес в столицу св. мощи апп. Андрея, Луки, Тимофея, а Аркадий — св. мощи Самуила. Нужно различать между Божеским поклонением, приличным одному Богу, и почитанием, воздаваемым мученикам. Если Бог исполняет молитвы их при жизни, то тем более Он слышит их молитвы, когда они находятся со Христом. «Один человек Моисей, — рассуждает бл. Иероним, — испрашивает у Бога прощение шестистам тысячам способных носить оружие (Исх. 32; Деян. 7); и Стефан, подражатель Господу своему и первый мученик во Христе, молит о прощении гонителей; неужели после того, как они станут быть со Христом, они будут иметь меньше силы? Апостол Павел говорит, что ему дарованы двести семьдесят шесть душ, бывших с ним на корабле: неужели он, после того, как, разрешившись, будет со Христом, сомкнет уста и не будет в состоянии вымолвить слова за тех, кои во всем мире уверовали его Евангелию? …Наконец, святые не называются умершими, но усопшими» (4:300).

6. Письма. Переведенных на русский язык насчитывается 117 писем. Они наполнены разными фактами и сообщениями, относящимися к событиям того времени, и касаются различных вопросов: «Об образе жизни клириков и монахов» (письмо 49), «Об упражнении в Священном Писании» (п. 50), «О хранении девства» (п. 21 и 106), «О хранении вдовства» (п. 51), «О покаянии» (п. 98), «О единобрачии» (п. 99) и др.

Интересно письмо бл. Иеронима Марцелле (44) с убедительным приглашением прийти в Вифлеем. Здесь он с живостью речи представляет в самых светлых чертах жизнь вифлеемскую, ее безмятежную тишину и безмолвие сравнительно с шумным Римом, и дабы еще более возвысить достоинство ее, он рисует мрачную картину непрерывного шума и смутного волнения столицы мира, применяя к ней пророчество апостола о новозаветном Вавилоне.

Замечательным творением бл. Иеронима в эпистолярной области служит его письмо к Лете (87) о воспитании ее малолетней дочери Павлы. Это образец мудрых советов о воспитании детей в духе истинно христианского благочестия.

«Что касается значения бл. Иеронима как богослова, то в этом отношении он, — по слову Ф. Фаррара, — не оказал большого влияния на последующее время. Бл. Иероним был, скорее, ученый и человек учености, чем самобытный мыслитель. Он был крайне робок в области умозрения. У него едва ли была какая-либо своя собственная богословская система. Он твердо держался установившихся воззрений Римской Церкви. Хотя в течение многих лет он был пламенным почитателем Оригена и хотя он гордился тем, что учился у таких лиц, как св. Григорий Назианзен и Дидим Александрийский, тем не менее он всегда более полагался на предание и в этом отношении не выступал из уровня обычного богословского воззрения того времени. Он ничем особенно не выдавался и в качестве нравоучительного писателя. В его нравственной системе нет ни широты, ни глубины. Его нравственность носит на себе отпечаток времени, и хотя он имел большое влияние на мистиков, даже на св. Терезу, ему не доставало пыла истинной мистики. Он не был христианским проповедником. Правда, он рукоположен в сан пресвитера, но не оставил нам ни одного образчика тех мужественных бесед, которыми бл. Августин и св. Иоанн Златоуст потрясали массы народа в базиликах Иппона и Константинополя» (т. 2, с. 281).

бл.Августин Иппонский

Житие

Блаженный Августин родился в Нумидийском г. Тагасте в 354 г. Отец его был язычником, владел небольшим поместьем и занимал выборную должность в городском управлении. К христианству он обратился лишь в конце своей жизни. Мать бл. Августина, блаженная Моника, была ревностной христианкой, стремившейся и сына своего воспитать в духе христианского учения. Своей кротостью она благотворно влияла и на своего мужа, сдерживая его резкий и вспыльчивый характер.

Несмотря на скромные средства, родители обеспечили сыну хорошее образование. Сначала он посещал школу в родном городе, затем среднее образование проходил в соседнем г. Мадауре и, наконец, в высшей школе Карфагена он изучил риторику.

Во время пребывания в этом столичном городе Африки юноша Августин вел распущенную жизнь в кругу разнузданных сверстников. Его жизненным правилом становится — «любить и быть любиму» (1: 28). Вероятно, уже в самый год прибытия в Карфаген он вступает в конкубинат с одной женщиной, которой он сохраняет неизменную верность в течение 15–ти лет. От этой связи у него родился в 372 г. сын Адиодат (по-гречески Феодор). Это был его единственный ребенок, и бл. Августин всегда упоминает его в своих творениях с особенной нежностью. Нужно иметь в виду, что подобного рода конкубинат даже в глазах Церкви почти равнялся законному браку.

Первые следы нравственного кризиса, склонившего бл. Августина к религии и повлиявшего на самое понимание христианства, относятся к его девятнадцатилетнему возрасту (373 г.). На деньги, высланные матерью, он купил рукопись недошедшего до нас сочинения Цицерона «Гортензий». Написанное Цицероном в старости, вскоре после смерти любимой дочери и крушения его политических идеалов, сочинение это содержало пламенный призыв к изучению философии, как высшему благу, безмерно превосходящему все, что является благом в глазах толпы — слава, богатство, почет, наслаждение. Бл. Августин увлекается этим идеалом, но вместе с этим все более и более начинает ощущать в глубине своей души мучительный разлад между тем, к чему стремится идеальной стороной своего существа, и тем, что в действительности определяет его жизнь и поведение. Теоретически сочувствуя идеалу мудрости, практически он предается тем же низшим стремлениям.

Внутренний разлад между идеальными порывами и низшими влечениями, которые он не мог преодолеть, привели бл. Августина к манихейству, которое признавало извечное существование двух противоборствующих начал — доброго и злого. В этой системе почиталось и имя Христа, но истинное учение о Нем было искажено рационалистическим толкованием данных Божественного Откровения. Манихеи допускали свободную критику Священного Писания. Последователем этого учения бл. Августин оставался в течение 10 лет (с конца 373 г. по 382 г.).

По окончании курса наук бл. Августин вернулся в Тагасту из Карфагена, где занялся преподаванием грамматики, но затем снова перешел в Карфаген, где также посвятил себя преподавательской деятельности и одновременно изучению естественных наук. Сюда последовала за ним и мать, примирившаяся с еретическим образом мыслей сына в надежде на его обращение к истине.

Годы, проведенные в Карфагене, были временем серьезных научных занятий. Его внимание привлекала эстетика, естественные науки, астрономия и астрология. Но, по мере углубления в изучение астрономии и космологии, бл. Августину стали казаться все более странными космологические мифы манихеев. Одновременно с этим его астрологические верования, также стоявшие в связи с манихейством, были поколеблены критикой друзей — престарелого врача Виндициана и Небридия. Под влиянием всего этого у бл. Августина накопилось много сомнений и недоумений, разрешить которые были не в состоянии местные манихеи. Но они постоянно ссылались на авторитетного представителя своей секты, епископа Фавста, и бл. Августин терпеливо ожидал его прибытия в Карфаген. Наконец, в 382 г. Фавст, действительно, явился в Карфаген, и бл. Августин тотчас же засыпал его вопросами, навеянными изучением астрономии. Но Фавст сознался, что в подобного рода предметах он совершенно несведущ. Эта искренность подкупила бл. Августина. Он подарил Фавсту свою дружбу, но роли их переменились: из ученика он стал учителем Фавста. Таким образом, обаяние манихейства исчезло, и бл. Августин внутренно уже порвал с ним.

В 383 г. бл. Августин покинул Карфаген и направился в Рим, откуда вскоре переселился в Милан, где получил место преподавателя риторики. Здесь он окончательно порвал связи с манихейством и некоторое время состоял последователем скептической школы, которая представлена была так называемой Средней Академией. Но в Милане на бл. Августина произвел сильное впечатление возвышенный облик знаменитого епископа св. Амвросия, который пользовался высоким авторитетом как проповедник, щедрый благотворитель и безбоязненный защитник правды. Сначала бл. Августин, посещая в качестве оглашаемого воскресные богослужения, с интересом знатока следил лишь за формой проповедей св. Амвросия, желая удостовериться, действительно ли знаменитый епископ так красноречив, как о нем говорят. Впечатление, вынесенное им, в общем было благоприятно: он находил, что беседы св. Амвросия, уступая проповедям Фавста в одушевлении и темпераменте, превосходят их своей содержательностью. Но мало-помалу вместе с формой он стал воспринимать и их содержание. Из проповедей св. Амвросия он впервые узнал об аллегорическом истолковании Священного Писания, при помощи которого тогдашние богословы устраняли из священного текста все то, что, по понятиям времени, казалось наивным или грубым. Сначала это убедило бл. Августина только в том, что умный человек, каким в его глазах был св. Амвросий, с успехом может защищать церковное учение от нападок и придать ему рациональный характер. Другим важным приобретением для бл. Августина было некоторое сближение с Церковью. В лице св. Амвросия он почувствовал всю благость, правду и мощь христианской вселенской Церкви. Но личных отношений со св. Амвросием бл. Августину установить не удалось: св. Амвросий не догадывался о духовном кризисе, который переживал сын преданной ему Моники, а бл. Августин, часто приходя и подолгу просиживая в покоях св. Амвросия, двери которых никогда не затворялись, стеснялся отрывать епископа от занятий или размышлений, которым он отдавался на глазах у всех посетителей.

Во внешней жизни бл. Августина также произошли некоторые перемены. Под влиянием матери он решился вступить в законный брак и с этой целью отпустил свою конкубину, но невеста его была слишком молода. Нужно было ждать два года, пока она достигнет возраста, в котором допускалось заключение брака. Бл. Августин, все еще находившийся под властью своей страстной природы, взял на это время другую конкубину. Но, несмотря на это, он не переставал мечтать о философском созерцании в обществе друзей и в удалении от всяких общественных обязанностей, хотя эта мечта оставалась отвлеченным идеалом, осуществить который бл. Августин не находил в себе сил.

Скептицизм не мог долго удовлетворять философских запросов бл. Августина, — он явился лишь переходной ступенью к мистическому миросозерцанию неоплатоников, которое направило его мысль на богатство содержания внутренней жизни души человеческой и обратило взор к царству бесплотных идей, тогда как манихейство было более связано с чувственными формами познания. В неоплатонизме бл. Августин находил много сходного с христианством. Большое впечатление произвел на бл. Августина поступок языческого ритора Мария Викторина, переведшего «Эннеады» Плотина с греческого языка на латинский, — он с церковного амвона, отказавшись от язычества, объявил себя христианином.

Великое действие в процессе движения бл. Августина к Церкви оказало изучение Священного Писания и ознакомление с творением св. Афанасия Великого «Житие преподобного отца нашего Антония». Окончательное обращение бл. Августина произошло, по его собственным словам, при следующих обстоятельствах: однажды, предавшись печали по поводу своей греховности, вдруг услышал «из соседнего дома голос, похожий на голос детский, мальчика или девочки, произносивший нараспев и повторявший такие слова: «Возьми и читай! Возьми и читай!» («Толле, лэгэ!»). Мгновенно изменившись в лице, я стал внимательно прислушиваться и размышлять, чей бы это был голос, не распевают ли так дети при играх своих; но, припоминая разные детские припевы, я не находил между ними ничего подобного. Удержавшись от слез, я встал в той уверенности, что этому нет иного объяснения, кроме того, что мне свыше повелевается — взять Священное Писание и читать, что в нем откроется. Я вспомнил при этом, что то же слышал и об Антонии, как и он, пришедши однажды в церковь на чтение евангельских слов: «Иди продажь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди в след Мене» (Мф. 19, 21), — принял их за глас Божий к нему и тотчас обратился к Христу. Итак, я поспешно возвратился на то место, где сидел Алипий; ибо там оставил я свою книгу апостола Павла, когда удалился оттуда. Схватил эту книгу, раскрыл ее тут же, и молча прочитал то место, на котором прежде всего остановились глаза мои: «Якоже во дни благообразно да ходим, не козлогласовании и пиянствы, не любодеянии и скудодеянии, не рвением и завистью; но облецытеся Господем нашим Иисусом Христом, и плоти угодия не творите в похоти» (Рим. 13, 13–14). Далее я не хотел и не имел нужды читать. Ибо как только прочел я это место, и смысл этих слов вконец потряс мою душу; то необыкновенный свет озарил меня, внушил мне мир и спокойствие духа и разогнал всю тьму облегавших меня доселе сомнений» («Исповедь», кн. 8, гл. 12). Событие это изменило всю жизнь бл. Августина — в 389 г. он принял крещение.

Вскоре после крещения бл. Августин, похоронивши мать, которая после крещения сына считала цель своей жизни достигнутой, возвратился в Тагасту; здесь он продал имущество, оставшееся после отца, а вырученные деньги отдал в распоряжение Церкви, сам же переселился в Иппон (ныне Аннаба — в Алжире), где престарелый епископ Валерий в 391 г. посвятил его в сан пресвитера и сделал своим помощником в деле проповедничества, а в 395 г. возвел в сан епископа и сделал своим соправителем. Последовавшая вскоре смерть епископа Валерия сопроводилась провозглашением бл. Августина правящим иерархом Иппонской епархии. Эти архипастырские обязанности бл. Августин нес в продолжении 35 лет. В этот период он написал много творений, а также принимал деятельное участие в церковной жизни. Дело в том, что в Африке было очень много епископов — каждый приход, насчитывающий более двадцати человек, возглавлялся епископом. Естественно, что большинство епископов были простыми людьми. Бл. Августин, как хороший богослов и проповедник, фактически возглавил церковную жизнь Африки. Из его епископского служения известен такой случай. Один священник Апиарий был смещен местным синодом. Запрещенный обратился с жалобой в Рим. Папа не замедлил восстановить его в чине. Африканская Церковь воспротивилась этому вмешательству, а бл. Августин написал от имени африканского епископата резкое письмо против папы.

Скончался бл. Августин 28 августа 430 г. Изнуренный лихорадкой, когда Иппон осажден был готами. Почти в то же время пришли с Востока послы приглашать бл. Августина на Третий Вселенский Собор, но вернулись к императору с печальной вестью.

Творения

Блаженный Августин был плодовитейшим писателем среди учителей Церкви. Его биограф и ученик Посидий определяет количество написанных им произведений в 1030, но в это число он включает письма, слова и другие мелкие произведения. Сам бл. Августин говорит, что он написал 93 сочинения в 132 книгах.

В переводе на русский язык Киевской Духовной Академией имеется 11 частей творений бл. Августина (О времени написания книг, слов, писем см. во введении к первой части с. 29–40 «Хронологический указатель к творениям бл. Августина»).

По содержанию, системе творения бл. Августина можно сгруппировать в такие разделы:

А. Философские творения.

Б. Догматические (догматико-апологетические и догматико-полемические).

В. Экзегетическпе.

Г. Морально-аскетические и практические.

Д. Слова.

Е. Письма.

Сочинения «Исповедь» (Конфессионэс) и «Поправки» (Рэтрактатионэс), как могущие служить введением к творениям бл. Августина и являющиеся главнейшим источником для выяснения духовного развития, а также обстоятельств жизни бл. Августина, в некоторых изданиях творений Иппонского епископа помещаются на первом плане.

А. Творения философские. Сюда относятся:

1. «Против академиков» (3 книги) — порицая скептицизм академика, автор приводит его к истинной философии — к христианству (2: 2–104).

2. «О жизни блаженной» (1 книга) — убеждение в том, что истинное счастье — в жизни добродетельной (2: 105–138).

3. «О порядке» (2 книги) — философские рассуждения о Промысле Божием (2: 139–226).

4. «Монологи» (2 книги) — беседы с самим собой об отношении правды (истины) к ней самой, к Богу, к бессмертию (2: 227–298).

5. «О бессмертии души» (1 книга) — т. к. душа сотворена для Бога, то и бессмертна (2: 299–326).

6. «О количестве души» (1 книга) — о происхождении и способностях души; духовности, бессмертии, возвышенности (2: 327–418).

7. «Об учителе» (1 книга) — вообще о музыке и о том, что музыка и поэзия возвышают дух человека к Богу.

Б. Догматические. Догматические сочинения бл. Августина большей частью носят характер или а) апологетический или б) полемический, т. к. с положительным раскрытием христианского учения соединяются обличения еретических заблуждений. Это:

а) Догматико-апологетические — против язычников и иудеев.

1. Самым значительным произведением данной группы является сочинение «О граде Божием» (его относят и к философским) (Твор. Что. 3–6). Написано оно было под влиянием бедствий, обрушившихся на Римскую империю вследствие вторжения варваров в ее пределы, закончившегося взятием в 410 г. вестготами под предводительством Алариха столицы империи Рима.

Язычники искали причину этого трагического события в распространении христианства, которым подорвана была вера в национальных богов. Христиан это событие также повергло в смущение, так как Рим почитался ими священным городом, в котором погребены первоверховные апостолы Петр и Павел.

В своем произведении бл. Августин дает глубокую апологию христианства и опровергает те обвинения, которые возводились на него язычниками. Здесь дается религиозно-философский обзор всемирной истории и определяется конечная цель исторического процесса. Бл. Августин рассматривает римское государство как преемника великих монархий. Ассирийскому царству наследовало Персидское, за ним следовала Македонская держава и, наконец, Римская. Эти мировые монархии стремились объединить мир и обеспечить ему покой и безопасность, но эти попытки не имели успеха и заканчивались крушением, т. к. строение возводилось без краеугольного камня.

На протяжении всего исторического процесса идет непрерывная борьба двух сфер: царства Бога и царства диавола. К составу царства Божия принадлежат помимо ангелов люди, избранные благодатью Божией; царство диавола, кроме бесов, состоит из грешников, которые не предназначены к оправданию. Все мировые монархии строили государство диавола, но, в противоположность ему, водительством Божественного Промысла воздвигается град Божий.

На протяжении всей мировой истории эти два града, развиваясь на противоположных началах, проходят шесть периодов, соответствующих шести дням творения. Первый период — от Адама до потопа, второй — от Ноя до Авраама, третий — от Авраама до Давида, четвертый — от Давида до Вавилонского плена, пятый — от Вавилонского плена до Христа, шестой — начался явлением Христа и закончится Страшным Судом. Тогда для избранных наступит покой Великой Субботы, а те, которые не предопределены ко спасению, будут преданы вечным мучениям. Начала праведной жизни указаны еще в Ветхом Завете, а с явлением Христа они сосредоточены в Церкви, которая хранит Его заветы для всего человечества.

Если без благодати Божией, подаваемой Церковью, не может спастись каждый отдельный человек, то и общество людей может стать государством Божиим только через посредство Церкви. Поэтому государства, создаваемые человеческими усилиями, обречены на гибель. Погибнет и слава Рима. Бедствия же, постигающие людей, полезны, потому что они указывают, где нужно искать спасения.

2. «Об истинной религии» (1 книга) — доказывается, что истинной религии нет ни у язычников, ни в какой-нибудь секте, а есть только в кафолической Церкви; раскрывается история Божественного домостроительства о спасении людей (что составляет сущность и основание христианской религии). Язычество, иудейство, секты — заблуждение, вредное для ума и сердца. Заканчивается книга утверждением, что в истинной религии должно почитать единого истинного Бога, в Троице славимого (7:1–95).

3. «О прорицаниях демонов» — показывается разница между предсказаниями демонов и пророков. Прорицания языческие ничтожны пред делами пророков.

4. «Трактат против иудеев» — объяснение пророчеств о Христе и об отмене жертв.

б) Догматико-полемические.

1. «О ересях» (1 книга — 88 глав) — меткая характеристика 88 ересей от Симона-волхва до Пелагия.

2. «О Троице» (15 книг) — догматическое обоснование учения о Святой Троице, взятое из Священного Писания, окружающего мира и природы человека. Сочинение это оказало огромное влияние на западное богословие. Хотя бл. Августин исповедовал Никейскую веру, а Филиоквэ возникло позднее, тем не менее, на Западе, догматически обосновывая Фелиоквэ, ссылались на это творение (Книга I — «БТ»,? 29, с. 260–279).

3. Против манихеев написано до 13 сочинений. Главные вопросы, раскрываемые в них, — существо Божие и происхождение зла.

4. Против донатитов имеется до 12 сочинений. Главный предмет их — Святая Церковь. Донатисты возникли во время гонений. Они возражали против принятия в Церковь тех епископов, которые скомпрометировали себя в период преследований. По существу вопрос касался понимания таинств: зависит ли их действительность от качеств их совершителей.

5. Ряд сочинений против пелагиан. В них, кроме учения о наследственной порче человеческого рода, произведенного первородным грехом, раскрывается: о непреодолимом действии благодати и о безусловном предопределении.

В. Экзегетические. Как экзегет бл. Августин в сочинении «Христианская наука» (Киев, 1835) излагает правила изъяснения Священного Писания, которые он считает необходимыми к соблюдению при истолковании священного текста. Кроме того, бл. Августин написал экзегетические работы на отдельные места книги Бытия (о творении; см. части 7–8), рассмотрел трудные места в законоположительных книгах Иисуса Навина, Судей, собрал заметки разных толкователей на книгу Иова, дал пространное, в аллегорическом духе, истолкование псалмов.

Экзегетические труды бл. Августина по Ветхому Завету при всей их ценности имеют существенные недостатки в том, что он не знал еврейского языка и не владел в совершенстве грческим языком, поэтому у него встречаются ошибки в уяснении некоторых слов и выражений.

Гораздо большее имеют достоинство его толкования на Новый Завет: 1. «Две книги Евангельских вопросов» («ТКДА», 1917, сент. — дек…, с. 1–16) — с объяснением ряда трудных для понимания мест в Евангелиях свв. Матфея и Луки. 2. «О согласии Евангелистов» — четыре книги (часть 10). В первой книге говорится вообще о Евангелиях, о причинах, почему Сам Спаситель не писал ничего, об отношении учения свв. Апостолов к учению Христа Спасителя. Во второй и третьей сличаются места свв. евангелистов и показывается, что противоречий между ними нет. В четвертой рассматриваются особенности трех последних евангелистов — Марка, Луки и Иоанна. Это прекрасный опыт согласования евангелистов.

Г. Морально-аскетические и практические. Между нравственными сочинениями превосходным является «Исповедь», где бл. Августин с полной искренностью и сокрушением о грехах молодости описывает свой жизненный путь, в котором он видит действия Промысла, приведшего его к познанию Христовой истины. «Исповедь» представляет собой род автобиографии, отличительные черты которой определяются религиозным характером и задачей этого творения. Понятие «конфессионэс» имеет двоякое значение — покаяние в грехах и прославление Бога. Соответственно этому в «Исповеди» бл. Августин изображает греховность своей жизни до принятия крещения и прославляет Бога за свое нравственное возрождение, к которому Промысл направлял его через все обстоятельства жизни. «И теперь, когда Ты, — обращаясь к Богу, говорит бл. Августин, в конце своей «Исповеди», — даровал нам Духа Святого, и Дух Твой благий наставил нас на путь правый, мы соделались способными творить дела добрые, а было время, когда мы, удалившись от Тебя на сторону далече, не могли творить ничего доброго: Ты же, единый всеблагий Боже, никогда не перестаешь творить добро» (I: 441).

Будучи как бы публичным покаянием, приносимым перед лицом Всеведущего, «Исповедь» отличается искренностью. Но, тем не менее, она изображает обстоятельства жизни автора не в том виде, в каком они ощущались им в момент переживания. «Исповедь» была составлена 14 лет спустя после описываемых в ней событий (написана в 400 г.). В течение этого периода у бл. Августина возникла идея предопределения (в 395 г.), бросившая свой отблеск на его предшествующую жизнь и осветившая ее новым светом. Поэтому данные «Исповеди» нужно контролировать посредством философских творений и писем, написанных около 386 г., — времени процесса обращения бл. Августина к Церкви. (I: 1–442).

Весьма полезны и другие сочинения:

1. «Зерцало из Священного Писания» — собрание нравственных изречений Священного Писания, начиная от книги Исход и кончая Откровением. (Твор. ч. 9).

2. «Энхиридион (руководство, справочная книга. — К. С.) Лаврентию или о вере, надежде и любви» (часть II).

3. «О вере и символе» — обстоятельное объяснение Апостолького символа для наставления и укрепления новокрещенных.

4. «О лжи» и «Против лжи» — ложь недопустима во всех случаях.

5. «О терпении» — истинное терпение — плод милости, любви.

6. «О воздержании» — указания к воздержанию, которого можно достигнуть и сохранить через постоянный подвиг и усердную молитву.

7. «О святом девстве» и «О благе вдовства» — превосходство девства и вдовства перед супружеством.

8. «Попечение об умерших» — умершим необходимо помогать молитвой, милостыней и приношением, и др.

Д. Слова. Слов и бесед бл. Августина католики насчитывают до 400. Часть из них имеется в переводе на русский язык в «Воскр. Чтении», «Христ. Чтении» и др. (См., например, проповедь «О молитве Господней» в «ЖМП», 1990, № 11, с. 45–47).

Проповедание слова Божия бл. Августин считал главнейшей обязанностью пастыря, которую он ревностно исполнял в течение всей своей жизни. До нашего времени сохранилось большое количество бесед на отдельные изречения Священного Писания, слов, сказанных в большие праздники и в дни памяти святых, и проповедей, содержащих разные наставления.

Как проповедник бл. Августин уступает ораторам греческой Церкви в изяществе слога, но его речь к пастве отличается простотой выражения и искренностью чувства.

Е. Письма. Писем имеется 271, из них 47 направлено бл. Августину. По содежанию они могут быть разделены на философские, богословские, нравственные и увещательные.

Учение

В поисках истины бл. Августин прошел долгий и сложный путь, и пережитые им увлечения теми или иными религиозными и философскими доктринами положили отпечаток на его христианское мировоззрение. Однако и по обращении в христианство он не сохранял неизменными свои богословские воззрения.

Блаженный Августин был первоклассным мыслителем, который сконцентрировал в своем учении позднейшие течения эллинской философии и идеи александрийских богословов и заложил фундамент средневекового мировоззрения, на основе которого возникла затем новая философия.

Величайшей заслугой бл. Августина является то, что он завершил процесс перемещения интереса от внешнего физического мира во внутренний мир психической жизни человека и, таким образом, направил внимание на внутренний опыт человека. Самонаблюдение и самоанализ находят широкое применение в его исследованиях.

1. Теория познания бл. Августина. Понятие о Боге. В учении о познании бл. Августин примыкает к неоплатонизму, но гораздо ярче неоплатоников подчеркивает участие воли в познавательном акте.

Бл. Августин различает чувственное и рациональное познание. Чувственное, в свою очередь, имеет два вида: внешнее чувство, которым мы через различные органы чувств воспринимаем объекты внешнего мира, и внутреннее чувство, с помощью которого разнообразные впечатления от предметов внешнего мира слагаются в целостные образы, хранятся в недрах памяти и воспроизводятся при воспоминаниях. Воспоминание руководится волей. Образ, сохраняемый памятью, оживает только в том случае, если воля обращает на него внимание.

Рациональное познание выражается в образовании суждений и умозаключений, материалом для которых служат показания внешнего и внутреннего чувства.

Высшей целью человеческих стремлений является обладание мудростью, которая не только не отделяет от Бога, но, напротив, приближает к обладанию Богом.

Истинная философия не может быть несогласной с религией.

Вера предшествует разуму, но в человеке, как разумном существе, она приобретает характер разумного знания.

Бог есть высочайший Разум, потому Он есть и высочайшая Мудрость и совокупность всякой истины, в то же время Он есть Свет, обуславливающий возможность всякого познания, поэтому Бог и является преимущественным предметом всякой истинной философии. Центральным предикатом Божества является Его неизменность, отсюда проистекает утверждение абсолютной простоты Его бытия и отсутствия отдельных свойств и качеств. Нельзя, например, приписывать Богу мудрость, красоту, благость, ибо Он есть сама Мудрость и Красота и Благость. С неизменяемостью Бога связана Его вечность в смысле неприложимости к Нему категории времени; для Бога существует только непреходящая форма настоящего времени.

2. Учение о Святой Троице. В учении о Троичности Божественных Ипостасей бл. Августин примыкает к тем тринитарным воззрениям, которые были установлены в IV веке. Но он делает попытку уяснить тайну этого догмата аналогиями из психической жизни человека.

Так, в человеческом сознании нужно различать, во-первых, память (мэмориа), под которой бл. Августин разумеет не только способность хранения испытанных переживаний, но и всю область подсознательной и бессознательной психики, во-вторых, — интеллект, как познавательную способность души, и, в-третьих, — волю, как активный элемент памяти и интеллекта. Каждая из этих способностей предполагает две другие и неразрывно с ними связана. Все эти способности, силы являются формами обнаружения одной и той же неделимой души лишь с преобладанием одного какого-нибудь свойства. Так в тройственных формах выражается единство душевной жизни.

По этой схеме человеческого сознания бл. Августин мыслит и Троичность Лиц в Божестве. Отец есть мэмория, Сын — интэллектус, Дух Святой — волюнтас. В основе их лежит одна и та же эссэнцыа (сущность), обнаруживающаяся в Отце под формой и с преобладанием мэмориа, в Сыне — под формой и с преобладанием интеллекта, в Духе — под формой воли. Отец, как мэмориа, содержит в Себе всю полноту Божественного содержания. Это потенциальное содержание Он отображает в Своем интеллекте и, таким образом, дает ему определенную форму бытия, как бы рождает его. Дух Святой исходит и соединяет Отца и Сына узами любви.

Вторую аналогию Триединства бл. Августин находит в душевном акте любви, который предполагает любящего, любимого и самую любовь, объединяющую две отдельные личности.

В учении об откровении Бога в мире бл. Августин исходит из своего понятия о неизменяемости Бога и единстве Лиц Святой Троицы. Бог открывается в мире сначала преимущественно как Отец, потом как Сын, наконец, как Дух Святой. Но деятельность в мире то одного, то другого Лица или даже всей Троицы, с преобладанием то того, то другого Лица, была бы равносильна изменяемости Божества. Поэтому нужно признать, что Святая Троица воздействует на мир всегда целостно и одинаково, а различия в Ее откровении обусловлены характером восприимчивости твари. Конечное и изменяющееся бытие не может отражать в себе неизменяемую полноту Божественного воздействия.

В своем учении о Святой Троице бл. Августин устранил тенденции субординационизма, которого придерживались ранние церковные учители Востока.

3. Учение о творении. В противовес манихейскому дуализму бл. Августин с особенной яркостью отстаивает творение мира «из ничего». Вселенная создана свободным творческим актом Божества и имеет начало во времени, ибо допустить вечное творение, как это делал Ориген, значило бы приравнять творение эманации. Но время само является лишь формой тварного бытия, оно тесно связано с изменениями, которым подвержен как психический, так и физический мир. Бог, как Существо неизменяемое, в Своем бытии законам времени не подлежит.

Тесная связь времени с природой изменяющегося бытия определяется анализом временного процесса.

Деятельность времени состоит в его нереальности. Во временном потоке мы различаем три момента — прошедшее, настоящее и будущее. Прошедшего уже нет, будущее еще не наступило, а настоящее представляет мгновение, не поддающееся определению. Прошедшее воспроизводится воспоминанием, будущее определяется ожиданием, а настоящее фиксируется вниманием. Таким образом, мерой времени служат изменения в потоке наших психических переживаний.

Неизменяемость Бога не допускает мысли о переходе Божественной воли от состояния покоя к активной деятельности, поэтому нужно признать, что мир создан в вечности до начала времени, ибо, как выше было показано, и самое время появилось только с подверженным изменениям конечным бытием. А это положение ведет к признанию единого творческого акта, которым мир был вызван к бытию. Но созданное единым актом конечное бытие подлежало законам развития. Библейское повествование о шестидневном творении лишь образно представляет акт мгновенного творения. Шестидневное творение, о котором говорит Библия, обозначает не хронологический, а логический порядок создания отдельных видов бытия.

Единым творческим актом, вызвавшим к бытию видимый мир, одновременно заложены были в нем потенции, которые в дальнейшем, по естественным законам, дали картину реальной эволюции мира, совершавшейся во времени без непосредственных вмешательств Божественной силы. Из первоматерии по естественным законам произошли растения, затем животные и, наконец, человек. Естественное возникновение организмов из материи бл. Августин стремится обосновать ссылкой на самозарождение червей и насекомых, что признавалось наукой его эпохи.

По вопросу о происхождении души человеческой бл. Августину приходилось делать выбор между теорией предсуществования душ, креационизмом и традуционизмом.

Первую теорию он опровергает со всей решительностью. Воплощение души не может быть наказанием за грех, ибо, в противном случае, диавол должен был получить тело, а Христос не мог бы воплотиться.

Но бл. Августин не высказался с такой определенностью по поводу двух остальных теорий, так как та и другая имели в его глазах свои достоинства и недостатки.

Традуционизм был очень удобен для объяснения способа передачи первородного греха от прародителя к потомкам, но он предполагал материальность и делимость души, что было совершенно несовместимо с воззрениями бл. Августина на природу духовного начала.

Креационизм, учение о сотворении душ Богом для каждого нарождающегося тела, имеет свои трудности. Во-первых, если бы Бог вновь творил каждую душу, то это противоречило бы его неизменяемости и общему учению о создании мира сразу. Во-вторых, эту теорию трудно примирить с учением о первородном грехе. Душа, создаваемая Богом, была бы чиста, и со стороны Бога было бы несправедливо посылать ее в тело, от которого она заражалась бы первородным грехом.

В общем бл. Августин сочувствовал креационизму, но к определенному мнению по этому вопросу не пришел…

4. Раскрытие учения о первобытном состоянии человека, грехопадении, следствиях его и спасении в связи с пелагианством. В своей литературной деятельности бл. Августин уделил большое внимание борьбе с пелагианством, которое отрицало наследственную передачу первородного греха и умаляло действие на душу человека благодати Божией. В частности, пелагиане учили, что грех Адама был личным преступлением, которое нисколько не изменило его природу, а, следовательно, потомки Адама свободны не только от дурной наследственности, но и от вины в грехе прародителя. Грехопадение Адама не ухудшило природы человека: в раю было то же, что существует и в настоящее время, т. е. человек был так же слаб в интеллектуальном отношении, как и теперь, в нем происходила такая же борьба между разумом и чувственностью, как и в настоящее время, он был смертен по природе. Признание же безусловной свободы воли привело пелагиан к отрицанию благодати, как Божественной силы, чудесно действующей в душе человека. Под благодатью они разумели, во-первых, естественные нравственные силы человека, а, во-вторых, закон, данный в Ветхом Завете и Евангелии, а также пример Христа.

Вопреки пелагианам бл. Августин утверждает, что первый человек по своему уму превосходил настоящее поколение настолько же, насколько полет птицы превосходит скоростью движение черепахи. Его ум был обращен к Богу и в совершенстве познавал закон Божий. В отношении к своему телу человек был полным господином. Во всех своих физиологических процессах тело подчинялось мановению духа и со своей стороны не вносило в жизнь духа никакого беспорядка или стенания. В теле не было еще похоти, которая теперь, омрачая дух, влечет его насильственно к совершению действий, противных его идеальной природе. Вследствие господства духа над телом жизнь последнего шла правильно, и оно было чуждо слабости, болезней и смертности. По природе тело было смертно, но под влиянием духа оно могло с течением времени одухотвориться до такой степени, что утратило бы возможность смерти.

Учение о сущности греха у бл. Августина определяется его понятием о зле. По учению бл. Августина, истинное бытие принадлежит только благу, а зло представляет лишь уменьшение блага или его отрицание, с чем связано умаление бытия, до предела полного небытия. Итак, если зло не имеет собственной сущности, то источником его нужно считать свободную волю, которая может принять и положительное направление — в смысле приближения к Богу, — и отрицательное — в смысле удаления от Него и горделивого самоутверждения. Человек избрал последнее, чем и нарушил гармонически созданный строй своей природы. Отсюда внутренний разлад, телесные немощи, болезни и смерть.

Следствия грехопадения не представляют собой нарочитого наказания Божия. Такое наказание противоречит неизменяемости Божией. Это — естественные последствия греха, предопределенные в созданных вне времени потенциях мира.

Удаление ума от источника света — Бога — имело естественным последствием его омрачение и слабость. Человек перестал видеть и понимать добро.

Результатом ослабления ума явился бунт плоти. Тело перестало подчиняться духу. В нем заговорила похоть: жадность, упрямство, плотская страсть. Органы «произрождения» перестали повиноваться уму и начали омрачать его своим страстным движением. Отсюда возник стыд. Разнузданность тела привела его к болезням, слабости и смерти.

Вследствие ослабления ума и возникновения похотей человек перестал видеть добро и утратил возможность борьбы с противоборствующими ему низшими влечениями. Свобода была им утрачена. Выбор добра или зла стал невозможен. Воля склонилась ко злу. Идеальная природа человека подчинилась тирании чувственности.

Так как в момент грехопадения прародителей весь род человеческий заключался в Адаме, то в грехе участвовали и все его будущие потомки. Отсюда им передается по наследству вина и следствия грехопадения — неведение, похоть, смерть и рабство греху.

Своими силами человек не может преобразовать растленную грехом природу. Восстановить первобытную чистоту и обеспечить спасение в состоянии только Божественная сила, благодатью Божией подаваемая человеку даром (гратиа от гратис).

Бл. Августин различает благодать предваряющую, которая возбуждает в человеке стремление стать на путь спасения, благодать содействующую, которая помогает ему укрепляться в добре, и благодать утверждающую, которая предохраняет человека от опасности отпадения от Бога.

Действие благодати непреоборимо, но спасаются не все, а только те, кому она подается. Получают же благодать лишь избранные Богом, предопределенные заранее ко спасению. Это Божественное предопределение движется неизвестными для нас основаниями действий Божественной воли. Спасаемых гораздо менее погибающих, но к вечному осуждению человек определяется состоянием собственной испорченной природы, поэтому здесь нет нарушения правды Божией. Предоставить даже всех грешников их естественной судьбе было бы вполне справедливо со стороны Бога, но Бог по Своей милости для некоторых делает исключение и чудесным образом спасает их. Такое двоякое отношение к людям необходимо, чтобы проявились как милость, так и правда Божия. Что же касается того, почему выбор падает именно на этих, а не на других людей, то у Бога, без сомнения, есть свои основания для него, но они неизвестны людям. Предопределенным ко спасению Бог подает свою непреодолимую благодать. Он попускает их впадать даже в прегрешения, но эти уклонения воли предопределенных служат им только на пользу и влекут за собой окончательное их обращение к Богу. Наоборот, тем, которые не предопределены ко спасению, Бог или вовсе не подает благодати, или ниспосылает им только благодать предваряющую и содействующую, но не дает им благодати утверждения, вследствие чего они отпадают от Бога.

5. Учение о Церкви. — Раскрыто бл. Августином в полемике с донатистами.

Возникновение донатизма относится ко времени гонения Диоклетиана, предписавшего в 303 г. отнимать у христиан их священные книги под страхом смертной казни. Ригористы видели в исполнении этого требования отпадение от христианства. Другие смотрели на дело легче и позволяли себе или выдавать священные книги, или подменивать священные книги еретическими. К числу выдавших книги принадлежал Карфагенский епископ Менсурий. Это вызвало против него движение в пастве. По смерти его в 311 г., на Карфагенскую кафедру был избран его архидиакон Цецилиан. Свое посвящение он получил от Феликса Аптунгского, которого обвиняли в выдаче книг. Нумидийские епископы по этой причине не признали посвящение действительным и объявили Цецилиана низложенным. На место Цецилиана был избран ими сначала чтец Майорин, а после его смерти в 315 г. — Донат, давший свое имя самому движению.

Учение донатистов сводится к их понятию о Церкви и взгляду на отношение между Церковью и государством.

Земная Церковь есть общество святых. Святость Церкви требует, прежде всего, чистоты и непорочности ее иерархического состава, потому что, не обладая святостью, епископат и священство не может сообщать очищения и освящения рядовым членам Церкви через Богоустановленные таинства. Будучи греховными и порочными, они не могут служить проводниками спасающей благодати. Поэтому донатисты требовали перекрещивания присоединяющихся к их секте из кафолического общества, а клириков принимали как простых мирян. С теми общинами, которые терпели в своей среде явных грешников, донатисты не допускали единения.

Церковь и государство рассматривались донатистами как совершенно разнородные организации, не могущие иметь общение между собой. Союз между ними вреден для обеих сторон. Государство действует мечом, тогда как Церковь, опирающаяся на веру, принимаемую по свободному убеждению, не может допустить насильственных действий по отношению к своим противникам. Церковь, опирающаяся на политическую власть, не может быть названа истинной Церковью.

Возражая донатистам, бл. Августин дает иное представление святости Церкви. Эта святость определяется не нравственной чистотой ее членов, потому что совершенно безгрешных людей на земле нет. Земная Церковь представляет смешанное общество, в состав которого входят и праведные, и грешные, — истинные чада Христовы и лицемеры. Последних даже больше, чем первых. Добрые — сама Церковь, злые — в Церкви, но не сама Церковь. По евангельской притче она уподобляется полю, на котором произрастает пшеница и плевелы, и сети, извлекающей добрых и худых рыб. Если Церковь исключает из своей среды тяжких грешников, то делает это в педагогических целях, чтобы предохранить от заражения здоровых членов и расположить к раскаянию и исправлению самих согрешивших. Святость Церкви определяется присутствием в ней Духа Божия, от Которого получают освящение члены церковного тела, которые в совокупности составляют Тело Христово. Эту святыню, исходящую от Христа и Духа Святого, ничто не может осквернить. Поэтому благодать подается и чрез недостойных священников, если таинство совершено ими правильно. Этот акт спасителен для принимающего, но гибелен для дающего. Отсюда крещение, совершаемое не только грешным священником, но и находящимся вне общения с Церковью — еретиком и схизматиком, — если оно совершено кафолически правильно, т. е. во имя Христа, — действительно и остается кафолическим крещением, как слово Божие не перестает быть им, хотя бы и произносилось самыми скверными устами. Однако, пока крещенный таким образом находится вне Церкви, полученное им крещение, хотя остается действительным, но не полезно ему. Его сила находится как бы в потенциальном состоянии и переходит в действие лишь при соединении его с Церковью. Отсюда нет никакой надобности в перекрещивании обращающихся к Церкви схизматиков, а достаточно для них, как для принятия всякого кающегося, возложения рук. Если св. Киприан признавал необходимость перекрещивания, то это его личный грех, омытый последующим мученичеством. Церковь свята еще и потому, что воспитывает своих членов для святости. Если не все в ней святы, то только в ней могут быть действительно святые. По отделении же пшеницы от плевел на Страшном Суде Церковь будет святой и в смысле полной святости всех ее членов.

По вопросу о взаимоотношениях Церкви и государства бл. Августин высказывался так. Церковь ведет человека к высшим небесным идеалам, тогда как государство заботится о его земных нуждах, поэтому Церковь выше государства и последнее должно служить ее духовным интересам, охранять ее права и защищать от насилий. Но государство заботится о земном мире, который не может быть безразличен и для Церкви, пока она странствует на земле. Поэтому в делах временных она подчиняется государству. Поскольку лишь в Церкви можно обрести спасение, то государство должно бороться с противниками Церкви, подавляя силой всякие другие религиозные организации и принуждая их сторонников к вступлению в Церковь всеми мерами, кроме смертной казни.

Бл. Августин стремился доказать это положение примерами из библейской истории, используя преимущественно Ветхий Завет. В то же время он ссылается на современное ему событие — искоренение насильственными мерами донатизма в Иппоне, жители которого строгими императорскими указами были приведены к кафолическому исповеданию. Действия царя и священника должны быть совместными — первый принуждает, второй убеждает.

Творения блаженного Августина оказали большое влияние на дальнейшее развитие богословской мысли как на Востоке, так особенно на Западе.

В своем учении он завершил раскрытие Тринитарного вопроса, ниспроверг основания ереси донатизма и пелагианства и привлек внимание к антропологической части христианской догматики.

В творении «О граде Божием» он нанес сокрушительный удар язычеству и этим же произведением заложил основы христианской философии истории.

Наконец, в области философских построений он далеко опередил своих современников и фактически заложил основы новой философии.

Бл. Августин по праву считается виднейшим отцом западного христианства. В то время как на Востоке было немало выдающихся богословов, на Западе бл. Августин не имел себе равных, и его учение господствовало в латинском богословии вплоть до появления в XII веке Фомы Аквинского.

Весьма привлекательна и сама личность бл. Августина своей искренностью. А живость его ума, конкретность и непосредственность его интересов (в отличие от восточных отцов, часто витавших в сфере отвлеченного) делают бл. Августина не только интересным, но и близким человеком всем христианам.

Ф. В. Фаррар так характеризует бл. Августина: «Своим богословием он представлял непреоборимую опору для веры и озарял любовь целых тысяч людей, хотя бы они были незнакомы с его церковными теориями и вполне чужды были влияния его богословской догматики. Он был менее тверд, чем Афанасий, менее учен, чем Иероним, менее красноречив, чем Златоуст, менее глубок, чем Григорий Назианзен, менее силен в своем управлении, чем Василий Великий или Амвросий Медиоланский; тем не менее, по многосторонности своей деятельности, по сочетанию превосходных качеств и по силе личной и религиозной убежденности, он превосходил их всех» (т. 2, с. 429–430).

Но необходимо отметить и те пункты мировоззрения бл. Августина, которые дали отрицательные результаты в дальнейшей истории церковного учения и жизни.

Так, его положение о том, что церковная власть должна быть поставлена выше гражданской, послужило опорой для папских притязаний. Одобрение внешних насильственных мер и применение принуждения по отношению к еретикам и язычникам для привлечения их в Церковь нашло преемство в последующую средневековую эпоху в действиях инквизиции и в кровавых истреблениях еретиков.

Учение о безусловном предопределении воспринято было кальвинистами и некоторыми другими протестантскими сектами, исказившими учение Вселенской Церкви.

В XVII в. во Франции ревностным поборником мировоззрения бл. Августина явился епископ Ипрский Корнелий Янсен, написавший в 1640 г. трактат «Августинус». В этом трактате он развил вопрос о благодати, которая подается только избранным. Трактат был осужден, но движение янсенистов поддержали монастырь Пор Руаяль под Парижем и ряд французских мыслителей, в том числе Б. Паскаль.

прп. Иоанн Кассиан Римлянин — отец востока и запада

Житие

Иоанн со вздохом отвечал: я никогда не исполнял своей воли, и никого не научал тому, чего сам не делал

(Из предсмертного наставления аввы Иоанна в изложении преподобного Кассиана. — 66)[1]

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин родился (ок. 350 г.) в Марселе Галльской области — в Западной Римской империи. Отсюда произошло и название его «Римлянин». Хорошо владевший латинским и греческим языками, преподобный Кассиан стал крепким связующим звеном христиан Запада и Востока. Духовное богатство Востока он переносил в сокровищницы Запада, представляя и там полнейший опыт аскетики, монашеских идеалов, выработанных и утвержденных подвижниками Египта и Палестины. В своем личном богословии он соединил спекулятивно-теоретическое воззрение Востока с реально-практическим направлением Запада. Много и долго подвизался он и на Востоке и на Западе. Поэтому в равной степени почитается и здесь и там. Можно сказать, что преподобный Кассиан Римлянин — святой отец и Восточной Церкви и Западной.

В юности преподобный Кассиан прибыл в Палестину, где в Вифлеемском монастыре принял монашество и получил первые наставления в подвижничестве. Но здесь задержался ненадолго. После двухлетнего подвига он, побуждаемый к новым духовным совершенствам, отправился вместе со своим другом, отныне неразлучным, аввой Германом в монастыри Египта[2]. «Посещая все славные монастыри в нижнем и верхнем Египте, они как пчелы, собирая все лучшее, что видели в монастырских постановлениях и примерах жизни строгих подвижников, с более просвещенными и опытными старцами входили в собеседования о разных духовных предметах, которые старались усвоять» (III). Высота жизни египетских подвижников настолько пленила «духовных странников», что они готовы были навсегда остаться среди них и лишь обещание в Вифлееме о скором возвращении туда «по обозрении египетских монастырей» (III–IV) понудило их оставить Египет. Впрочем, они провели там в подвигах и беседах семь лет. В Вифлееме они пребывали недолго — и снова отправились к увлекшим их духовной мудростью и святой жизнью аввам Фиваиды и Скитской пустыни. На сей раз они прожили в египетских пределах около трех лет.

В 400 г. друзья отправляются в Константинополь. Главной их целью было увидеть и услышать знаменитого учителя св. Церкви святителя Иоанна Златоуста, слава о котором распространялась везде. Святитель оценил их духовные стремления и преподобного Кассиана рукоположил во диакона, а Германа, как старшего возрастом, во пресвитера. По достоинству они были приняты в Константинополе и преданными святителю Иоанну служителями Церкви Божией. Об этом свидетельствует уже то, что когда враги Святителя подняли на него гонение, преподобный Кассиан и Герман были введены в состав делегации, направленной в Рим к папе Иннокентию с ходатайством о защите невинного изгнанника и страдальца. Миссия эта не увенчалась успехом — св. Иоанн был отправлен в ссылку. Более того, опала обрушилась и на всех друзей Великого Святителя. Потому преподобный Кассиан, посетив еще раз восточных подвижников для закрепления в сердце их наставлений, вернулся в свои родные края — в Марсель, в область папы, где был посвящен во пресвитера и где завершил свои земные дни (в 435).

Недалеко от города Массилии преподобный Кассиан основал два первых монастыря — мужской и женский — по правилам палестинских и египетских киновий. Вследствие сего его относят к первым основателям монашества в Галлии. Вероятно, за устройство этих монастырей, за введенные в них порядки, послужившие потом образцом дисциплины в прочих западных монастырях, преподобный Кассиан удостоен почетного звания аббата, прилагаемого лишь к достойнейшим — совершеннейшим мужам.

Как западного святого отца память преподобного Кассиана торжественно празднуется в Массилии 23 июля. На Востоке же возносят ему молитвы 29 февраля (под этим числом см. в Четьих-Минеях его житие). В невисокосные годы церковная память Преподобного в Русской Православной Церкви переносится на 28 февраля.

1. Стоящая в скобках цифра (или цифры) указывает страницу творений преподобного Кассиана по книге: Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. Перевод с латинского. Репринтное издание. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. РФМ. 1993. — VI — 654 с. ^
2. Преподобный Кассиан именует Германа «святым аввой» и свидетельствует: с ним «у меня с самого начала монашеской жизни, с первых опытов духовного воинствования было нераздельное пребывание как в киновии, так и в пустыне, так что все для означения дружества и одинакового намерения нашего говорили, что в двух телах находятся один ум и одно сердце» (167). ^

Творения

Теперь предлагаем, при помощи Божией,… извиняясь сначала в обширности книги, которая, при всем нашем старании сократить повествуемое, не только сжатою речью, но и многое пройти молчанием, вышла гораздо больше, нежели как мы предполагали

(Преподобный Кассиан. Из 1-ой главы к 9-му «Собеседованию». — 323)

Творения преподобного Кассиана вошли в сокровищницу святоотеческой литературы, представив западному монашеству полнейшее изложение аскетики в духе воззрений подвижников Востока. Уже святой Бенедикт Нурсийский (+543) использует их в своем уставе («Правиле монашеской жизни») и заявляет, что они «суть начертания добродетелей для добре живущих» и ведут «на верх совершенства».[1] Давно они были известны и у нас на Святой Руси ее подвижникам и ревнителям иноческого чина, например, преподобному Нилу Сорскому (+1508)[2]. Но не все творения преподобного Кассиана сохранились. До нас дошли только три: 1. «О постановлениях киновитян» — в двенадцати книгах (написано в 417–419 гг.); 2. «Собеседования Египетских подвижников» — двадцать четыре собеседования с пятнадцатью аввами разных монастырей» (написано в 420–429 гг.) и 3. «О воплощении Христа против Нестория» — семь книг (написано в 430 г.).

Последнее из названных творений преподобного Кассиана особого интереса не представляет, так как является данью полемики своего времени. Написано оно было по просьбе архидиакона Римской Церкви Льва, впоследствии известного Римского святителя (+461), и содержит святоотеческие мысли против еретика Нестория, а также и против пелагианской ереси. Интересным оно может быть для тех, кто желает узнать об отношении преподобного Кассиана к суждениям богословов Востока и Запада.

Значительно больше привлекают к себе первые два творения, мудро соединившие киновию с анахоретством и поставившие аскетизм на служение Богу и людям, на службу любви. Потому-то они были сочленены в одну книгу в переводе на русский язык (Москва, 1892) и недавно — в 1993 г. — опубликованы Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой в репринтном издании.

Из введения к творению «О постановлениях киновитян» явствует, что этот труд был исполнен по просьбе епископа Аптского Кастора. Этот епископ, основав в своей епархии монастыри, пожелал устроить их по правилам монастырей восточных и, преимущественно, египетских. Естественно, что он обратился за содействием к Преподобному. В ответ на это обращение преподобный Кассиан, отметив по своему глубокому смирению недостоинство и страх перед выполнением просьбы, рисует план своего труда. «Здесь я, — пишет он епископу Кастору, — не буду говорить о тех чудесах отцов, о коих я слышал, или коих был свидетелем, потому что чудеса, возбуждая удивление, мало содействуют святой жизни; но только, сколько возможно вернее, расскажу о правилах монастырских, о происхождении восьми главных пороков, и о том, как можно, по учению отцов, искоренить сии пороки… Лучше тех монастырей (т. е. египетских и палестинских. — К.С.), которые с начала апостольской проповеди основаны святыми и духовными отцами, не может быть никакое новое братство на западе в стране Галлии… Если замечу, что какие-нибудь правила египетских монастырей будут здесь неисполнимы,… то, сколько возможно, заменю их правилами монастырей палестинских, или месопотамских, потому что если правила будут соразмерны с силами, то их можно будет исполнять без труда и с неравными способностями» (8).

Этому плану Преподобный и следует. Сказав в первых четырех книгах о внешнем укладе монастырей — о монашеской одежде (кн. 1), об общих молитвах ночью и днем (кн. 2 и 3), о правилах для отрекающихся от мира и безусловном послушании по уверенности, что старец ничего ненужного не прикажет (кн. 4), — Преподобный переходит к изображению борьбы против восьми главных пороков — страстей, посвящая описанию каждой из них отдельную книгу: о чревобесии или чревонеистовстве (кн. 5), блуде (кн. б), корыстолюбии (кн. 7), гневе (кн. 8), печали (кн. 9), унынии или тоске сердца (кн. 10), тщеславии (кн. 11) и о гордости (кн. 12), хотя и последней «по порядку исчисления», но первой по времени происхождения, самой лютой, «свирепее всех предыдущих» (143).

«Собеседования Египетских подвижников» направлены к разным лицам. Первые десять «Собеседований» семи святых отцов посвящены родному брату епископа Аптского Кастора (к тому времени скончавшемуся) епископу Леонтию и Елладию. Возможно, что Леонтий был епископом Аптским — преемником брата, а Елладий — настоятелем одного из монастырей. В предисловии к этим десяти «Собеседованиям» преподобный Кассиан напоминает содержание прежнего своего творения («О постановлениях киновитян») и в общих словах указывает на то, о чем он намерен свидетельствовать сейчас: «Теперь от внешнего, видимого образа жизни монахов, который мы описали в первых книгах, перейдем к невидимому состоянию внутреннего человека, и речь от чина установленных молитв должна перейти к постоянству той непрестанной молитвы, которую заповедует Апостол (1 Сол. 5,17)» (166). Здесь преподобный Кассиан делает весьма важную оговорку, касающуюся всех его творений. «Прежде всего, — заявляет он от себя и своего друга Германа, — мы хотим предостеречь читателя как этих Собеседований, так и прежних писаний, чтобы, если по качеству своего состояния и намерения, или по общему житию, может быть, что-нибудь в них почтет невозможным и суровым, судил бы о них не по мере своей способности, а по достоинству и совершенству говорящих» (166).

Немного времени спустя после появления первых десяти «Собеседований» преподобный Иоанн Кассиан пишет епископу Арелатскому Гонорату и Евхерию (вероятно, настоятель монастыря, впоследствии епископ Лионский) семь «Собеседований» трех святых отцов-пустынножителей, «чтобы этими Собеседованиями восполнить то, что в прежних писаниях о совершенстве, может быть, темно выражено или опущено» (Зб7).

Последние семь «Собеседований» пяти святых отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта, преподобный Кассиан направляет «святым братьям» (вероятно, настоятелям монастырей, как можно заключить из Предисловия — 495–49б) Иовиниану, Миневрию, Леонтию и Феодору, дабы вступающие в святые обители «навыкли» устроять образ подвижнической жизни, лучше по заповеди тех, которые научились всему из древнего предания и долговременного опыта» (49б).

Тематика всех «Собеседований Египетских подвижников» такова:

«О намерении и цели монаха» (Собес. 1). «Конец нашего обета, — поясняет старец, — есть Царство Божие, а назначение наше, т. е. цель — чистота сердца, без которой невозможно достигнуть оного конца» (169).

«О [духовной] рассудительности» (Собес. 2). Подается рассудительность благодатью Божией и учит «человека идти царским путем, удаляясь крайностей» (189,190).

«О трех отречениях от мира» (Собес. 3); Они следующие: первое — оставление всех богатств и стяжаний мира; второе — уход от прежних нравов и пороков как телесных, так и душевных, и третье — отвлечение ума от всего настоящего и видимого и созерцание, желание только будущего. невидимого. «Эти три отречения все вместе совершить повелел Господь Аврааму, когда сказал ему: «Изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего» (Быт. 12, 1)» (208).

«О борьбе плоти и духа» (Собес. 4), как явлении присущем человеку в его земном пути, и о правильном ведении этой борьбы — с помощью благодати Божией. Иногда Господь для нашей же пользы временно оставляет нас. Такое оставление Божие святой пророк Давид считал настолько полезным, что не молился о том, чтобы Господь никогда и ни в чем не оставлял его совершенно, а лишь просил, чтобы это оставление было в меру, по силам: «Не остави мене до зела» (Пс. 118, 8). «Другими словами, он как бы так говорил: знаю, что Ты для пользы оставляешь святых Твоих, чтобы испытать их; ибо иначе враг не мог бы искушать их, если бы, хотя на время, они не были оставляемы Тобою! Почему не прошу того, чтобы Ты никогда не оставлял меня… Сколько спасительно для меня кратковременное Твое оставление для испытания постоянства любви моей столько пагубно оставление конечное» (227).

Пятое «Собеседование» озаглавлено так: «О 8 главных страстях». Здесь преподобный Кассиан рассматривает страсти, восстающие на подвижника, в той же последовательности, как он делает это и в своем первом творении «О постановлениях киновитян» (см. книги 5–12). К восьми главным порокам он присоединяет еще два: идолопоклонство и хулу. Когда пороки будут побеждены «добродетелями, воюющими против них, то место, которое занимал в нашем сердце дух похоти или блуда, потом займет целомудрие; какое захватила ярость, то присвоит терпение; какое занимала скорбь, причиняющая смерть, тем возобладает спасительная печаль, полная радости; какое попирала гордость, то почиет смирение, и таким образом по изгнании каждого порока места их займут противоположные расположения, — добродетели» (258–259).

«Об умерщвлении святых» (Собес. 6). Внезапное убиение сарацинскими разбойниками мужей высокой святости, подвизавшихся в пустыне Палестины, послужило поводом к размышлению о насильственной — страдальческой кончине праведника при постоянном действии Промысла Божия. «Муж праведный чрез смерть ничего не теряет,… но что должно было приключиться ему по требованию природы, тому он подвергается по злобе врага не без награды и вечной жизни». Мученик приобретает «обильнейший плод за свое страдание и мзду великого воздаяния». Убийца же «справедливо накажется за зверскую жестокость» (266–267).

Немалое внимание уделяет преподобный Кассиан демонологии — действиям злых духов, их влиянию на человека. Этой теме отведены два «Собеседования» — седьмое («О непостоянстве души и о злых духах») и восьмое («О начальствах и властях»). Тех людей, которые подвергаются разным искушениям, или которые даже одержимы нечистыми духами, не должно отвращаться и презирать. За них подобает непрестанно молиться и сострадать им всей душой. «А святое Причащение нашими старцами не запрещалось им, напротив они думали, что если бы возможно было, даже ежедневно надобно преподавать им его. Ибо не должно думать, что по изречению Евангельскому (которое пытаются неверно приложить к сему. — К.С.): «Не давайте святыни псам», — будто святое Причащение поступает в пищу демону, а не в очищение и охранение тела и души. Будучи принято человеком, оно, как пламя пожигающее, прогоняет того духа, который в его членах заседает или скрывается» (300–301).

Девятое и десятое «Собеседования» посвящены молитве («О молитве») — раскрытию условий ее успешности, видов молитвы в соответствии с состоянием молящихся. «Если хотим, чтобы молитвы наши восходили не только до небес, но и превыше небес», то должны очистить ум наш «от всех земных пороков и скверны страстей» (326). Для приобретения непрестанной молитвы рекомендуется частое повторение слов святого Псалмопевца: «Боже, в помощь мою вонми, Господи помощи ми потщися» (Пс. 69, 2). Этот стих «по достоинству выбран из всего состава Священного Писания. Ибо он объемлет все расположения, какие только могут относиться к природе человеческой и прилично прилагается ко всякому состоянию и всем случаям. Именно он заключает призывание Бога во всех опасностях, заключает смирение благочестивого исповедания, заключает постоянное бодрствование с заботливостью и страхом, содержит сознание своей слабости, чаяние услышания, надежду на настоящую и всегда присущую помощь» (357).

«О совершенстве» (Собес. 11) — предлагается наставление о всецелой любви к Богу как высшему проявлению духовного совершенства. «Мы не иначе можем достигнуть сего истинного совершенства, как возлюбивши Бога единственно по побуждению любви, а не по чему-либо другому; поелику и Он прежде возлюбил нас единственно ради нашего спасения, а не по какой-либо другой причине» (373). «Что касается любви, то она … из совершенных делает их некоторым образом более совершенными» (378).

«Собеседование» «О чистоте» (Собес. 12) — в смысле совершеннейшего целомудрия — служит как бы дополнением к предшествующей беседе. Совершенство любви, приводящей к Богоуподоблению, «не может быть достигнуто без совершенства чистоты» (381). «Совершенство целомудрия состоит в том, чтобы монах в бодрственном состоянии не допускал никакого услаждения похотью, чтобы, и покоясь, во сне не имел обольстительных грез» (400).

«О покровительстве Божием (или о том, как благодать Божия содействует совершению добрых дел)» (Собес. 13). В данном Собеседовании подчеркивается необходимость помощи Божией труженику в его подвиге. Без благодати Божией человек «ничего не может сделать относительно своего спасения» (405).

В «Собеседовании» «О духовном знании» (Собес. 14) указывается, что лучший путь к уразумению духовных истин лежит в нравственном опыте христианина. «Кто желает достигнуть созерцания Бога, тому необходимо со всем усердием и силою сначала приобресть деятельное знание» (420). «Невозможно нечистой душе приобресть духовное знание, с каким бы постоянством ни трудилась в чтении. Ибо никто не вливает какую-либо благородную масть, или отличный мед, или какую-нибудь драгоценную жидкость в зловонный, испорченный сосуд. Кувшин, однажды пропитанный страшным зловонием, легче испортит даже самое благоуханное миро, нежели сам примет от него сколько-нибудь приятное благоухание; поелику гораздо скорее чистое повреждается, нежели испорченное исправляется» (434).

«Собеседование» «О Божественных дарованиях» (Собес. 15) свидетельствует, что сила дарований состоит не в чудесах, а в смирении и чистой любви. Поэтому-то святые отцы «не желали творить чудес; даже и тогда, когда имели сию благодать Святого Духа, они не желали обнаруживать ее, разве только в случае крайней и неизбежной необходимости» (441).

«О дружестве» (Собес. 16). Видов дружбы, разным образом соединяющих человеческий род, множество. Но только один из них нерасторжим — тот, который основывается на сходстве добродетелей. «Совершенно справедливо мнение благоразумных мужей, что истинное согласие и неразрывное дружество может состояться только между людьми, имеющими одинаковые добродетели и намерения» (467).

В «Собеседовании» «Об определении» (Собес. 17) уделяется внимание таким случаям, которые в Нравственном богословии именуются collisio officiorum, и даются указания, как следует поступать в этих случаях. «Когда за открытие истины угрожает какая-нибудь большая опасность, — наставляет преподобный Кассиан словами аввы Иосифа, — тогда можно прибегнуть к обману, впрочем так, чтобы при этом иметь смиренное сознание своей виновности. А когда нет крайней необходимости, то со всей осторожностью надобно избегать лжи, как смертоносной» (477). «Наши старцы, о вере которых свидетельствуют знамения апостольских добродетелей,… полагали… лучше скрывать свою воздержность необходимою и смиренною ложью, нежели обнаруживать ее гордым объявлением истины» (485).

Следующее — восемнадцатое «Собеседование» — хотя озаглавлено «О трех древних родах монахов», но, в самом деле, рассматривает их четыре: 1. киновитяне (общежительные), 2. анахореты (отшельники), 3. сарабаиты (отвергающие подчиненность игумену и правилам монашеского общежития, живущие по своей воле и на своем иждивении) и 4. ищущие отдельные уединенные кельи, но так, чтобы «почитаться от людей» за свою жизнь. «Такое установление, — замечается в «Собеседовании» о последнем роде монахов, — такая холодность никогда не допустит им придти к совершенству» (503).

«О цели киновии и пустынножительства» (Собес. 19). — Цель киновии состоит в распятии и умерщвлении своей воли, в освобождении от мирских забот. А совершенство пустынножителя состоит в том, чтобы соединить со Христом свой дух, «сколько дозволяет человеческая слабость» (521).

«Собеседование» «О времени прекращения покаяния и об удовлетворении за грехи» (Собес. 20) рассуждает о том, когда, каким образом человек может почувствовать себя оправданным, что он должен делать для удовлетворения за прощенное. «В совести нашей есть неложный свидетель, который еще прежде суда уверяет нас об окончании покаяния и даровании нам прощения». Если истреблено в сердце греховное желание, значит прежние грехи прощены (532). Но «получивший прощение грехов должен удовлетворять за них ежедневными постами и умерщвлением плоти и страстей, ибо, по словам Священного Писания, «без пролития крови не бывает оставления» (Евр. 9, 22)» (535).

В «Собеседовании» «О льготах в Пятидесятницу» (Собес. 21) говорится о сем предмете в смысле ослабления строгости поста на время от Воскресения Господа нашего Иисуса Христа до сошествия Святого Духа на святых Апостолов. Высказывается также взгляд на значение поста в духовной жизни. «Один пост без других добродетелей не может принести пользы… От случайных причин он бывает не только напрасен, но даже ненавистен Богу, как об этом Он Сам свидетельствует у Иеремии (14,12): «поститься будут, не услышу прошения их» (549).

«Собеседование» «О ночных искушениях» (Собес. 22) решает данный вопрос, смущавший совесть подвижников. В связи с этим определяется различие между святыми и безгрешными. Между ними «большое различие. Ибо иное быть кому-нибудь святым, т. е. посвященным богопочтению, ибо это имя, по свидетельству Священного Писания, есть общее не только людям, но и местам, и сосудам храма, и жаровням. А другое быть без греха, что приличествует единственно величию одного Господа нашего Иисуса Христа, о Котором Апостол говорит, присвояя Ему как особенное преимущество, как нечто несравненное и Божественное: «Он не сделал никакого греха» (1 Петр. 2, 22)» (575–576).

Предпоследнее «Собеседование» «О словах Апостола: добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю» (Собес. 23) представляет глубокое изъяснение этих слов святого апостола Павла из послания к Римлянам, гл. 7, ст. 19–25. По утверждению преподобного Кассиана, приведенные апостольские слова относятся только к праведникам, а не к порочным людям. «Сказанное относится к одним совершенным и пристойно святости только тех, которые оказали заслуги апостольские» (583). Весьма ценно здесь рассуждение преподобного Кассиана о Таинстве святого Причащения. Как и в седьмом «Собеседовании», он, завершая и сие — двадцать третье «Собеседование», призывает всех насколько возможно чаще принимать Святые Таины, отмечая необходимость их для спасения. «Мы не должны устраняться от причащения Господня из-за того, что сознаем себя грешниками; но еще более и более с жаждою надобно поспешать к нему для уврачевания души и очищения духа… Некоторые,… живя в монастырях, достоинство, освящение и благотворность небесных Таинств оценивают так, что думают, что принимать их должны только святые, непорочные; а лучше бы думать, что эти таинства сообщением благодати делают нас чистыми и святыми. Они подлинно больше гордости высказывают, нежели смирения, как им кажется; потому что когда принимают их, то считают себя достойными принятия их. А гораздо правильнее было бы, чтобы мы с тем смирением сердца, по которому веруем и исповедуем, что мы никогда не можем достойно прикасаться Святых Таин, в каждый Господский день принимали их для уврачевания наших недугов» (605).

Последнее — двадцать четвертое «Собеседование», озаглавленное «О самоумерщвлении», говорит о трудностях и радостях «царского» — подвижнического пути. «По истинному учению Господа, царский путь приятен и легок, хотя и кажется жестким и шероховатым. Ибо когда благочестно и верно служащие понесут на себе иго Господне и научатся от Него, что Он кроток и смирен сердцем, то уже некоторым образом сложив тяжесть земных страстей, при содействии Господа, найдут не труд, а покой душам своим… Следовательно, путь Господень имеет приятность, если по закону Его проходят» (628).

Заканчивает свои «Собеседования» преподобный Иоанн Кассиан обращением к слушателям и читателям: «Остается просить, чтобы меня, доселе колеблемого опасною бурею, духовное веяние ваших молитв сопровождало к безопасной пристани безмолвия» (6ЗЗ).

Знакомство с содержанием «Собеседований» преподобного Кассиана позволяет сделать вывод, что первые десять из них, написанные раньше — в период острой борьбы с пелагианством, умалявшим действие благодати Божией на человека, подчеркивают ее необходимость в деле спасения. Последующие же «Собеседования», появившиеся позже (после 427 г.), когда стали распространяться взгляды блаженного Августина Иппонского, принижавшего активность человека, поддерживают эту активность и обращают особое внимание на значение усилий человека в деле своего спасения при непременном действии и благодати Божией. Усматривать здесь противоречие в суждениях преподобного Кассиана несправедливо, ибо лишь переносится акцент с одной стороны на другую.

Что касается формы изложения «Собеседований» — как будто преподобный Кассиан высказывает не свои наставления, а Египетских подвижников, то объясняется она подлинным смирением святого[3]. Этим же следует объяснить и то, что на протяжении всех «Собеседований» вопрошающим всех пятнадцати авв выступает не он сам, а его друг и спутник инок Герман. Только изредка он свидетельствует и о своем участии, но опять-таки не выделяя себя, когда говорит: «Мы в ответ на это сказали: мы это сделали для Царства Небесного» (168). «Мы пришли в его (аввы Пафнутия. — К.С.) келлию» (204). «Мы спросили этого блаженного Даниила» (224) и т. д.

* * *

Рассмотрев важнейшие творения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, можно с уверенностью повторить то, что было отмечено в самом начале данного обозрения: преподобный Иоанн представил в них полнейший опыт аскетики, монашеских идеалов, выработанных и утвержденных подвижниками Египта и Палестины.

Сначала преподобный Кассиан в ответ на просьбу Кастора, епископа Аптского, представил творение «О постановлениях киновитян». В первой части его (1–4 книги) говорится о внешних правилах монастырского подвига, а во второй (5–12 книги) — об опаснейших пороках. В другом творении, превосходящем все его прочие письменные труды, в форме бесед («Собеседований») изложил многостороннее суждение о внутренней жизни подвижника. В последнем, по преимуществу, усматривается оригинальность труда, самостоятельность, новизна.

«В рассуждении об указанных предметах преподобный Иоанн Кассиан, — можно завершить рассматриваемую тему словами вдумчивого исследователя его творений архимандрита Феодора (Поздеевского)[4], — сумел коснуться и выяснить все стороны и вопросы подвижнической жизни, чем дал прекрасное удовлетворение аскетическим запросам того времени, которые были очень сильны на западе среди христианского, а частью и языческого общества, увлекавшегося мистицизмом»[5].

1. Устав преподобного Венедикта. Гл. 73. Цит. по книге: Святитель Феофан (Говоров). Древние иноческие уставы преподобного Пахомия Великого, святого Василия Великого, преподобного Иоанна Кассиана и преподобного Венедикта. М., 1892. С. 653. ^
2. См.: (Преподобный) Нил Сорский. Предание и Устав со вступительной статьей М. С. Боровковой — Майковой. 1912. XXXIX+91+XXXI с. Впрочем, преподобный Нил, в основном, ссылается на суждения преподобных Исаака Сирина (VII), Иоанна Лествичника (+649) и Григория Синаита (+ ок. 1346). ^
3. Ср. следующее свидетельство семнадцатого «Собеседования»: «Ибо правильнее будет под таким видом солгать, нежели… высказать суетность вредного тщеславия, если станем говорить истину от своего лица» (486. См. и с.485). ^
4. Впоследствии архиепископ Волоколамский (в схиме Даниил). Скончался в конце сороковых годов текущего века. ^
5. Архимандрит Феодор (Поздеевский). Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. (Его жизнь и богословско-аскетические воззрения). Казань, 1908. С. 10. ^

Богословие — учитель внешнего уклада жизни подвижников

Великий Кассиан рассуждает превосходно и возвышенно

(Преподобный Иоанн Лествичник)[1]

Цель, к которой стремится православный подвижник, состоит в пересоздании себя самого по внутреннему человеку, в облечении в нового человека праведности, святости (Еф. 4,24). Эта цель и определяет описание преподобным Иоанном Кассианом внешнего уклада, строя истинного подвижника. Сему он посвящает, по преимуществу, первые четыре книги «О постановлениях киновитян»: 1. «Об одежде монашеской». 2. «О ночных молитвах и псалмопении». 3. «О дневных молитвах и псалмопении» и 4. «О правилах отвергающихся от мира». Как видно, в творениях преподобного Кассиана описание внешнего вида и строя жизни подвижника предшествует изображению подвига внутреннего человека. Это вовсе не значит, что последнее им умаляется перед первым. Наоборот, описание действий «внешнего человека» служит лишь некоей подготовкой — «основанием» к более важному. Другой причиной такой последовательности служило опасение Преподобного не успеть в своей земной жизни завершить задуманный большой труд. «Мы заботимся прежде всего о том, чтобы на случай, если преждевременный конец нашей жизни воспрепятствует нам изложить предполагаемый трактат, оставить вам в этом сочинении хоть начало особенно важного предмета» (17). Надо сказать, что это «особенно важное» Преподобный Кассиан не откладывал надолго и уже все последующие восемь книг «О постановлениях киновитян» посвятил теме внутренней жизни идущего к Богу человека.

Желающий вступить в киновию подвергался испытанию в искренности его намерения, в опыте его смирения и терпения. Строго проверялось, нет ли у вновь вступающего желания сохранить в своей келлии что-либо из своего прежнего имущества. Не принимали от него денег даже в пользу монастырей, остерегаясь, чтобы он из-за этого приношения не стал бы надмеваться и возноситься перед беднейшими. С удостоенного вступить в братство снимали прежние одежды и облекали в монастырские, научая этим отвергнуть все мирское и жить в равенстве тем, что принадлежит монастырю (28–29). Одежда давалась простая, но опрятная, теплая, которая покрывала лишь наготу и защищала от холода. Щегольство не допускалось. Для постоянной памяти о хранении детской невинности инок носил днем и ночью небольшой кукуль («наглавник»). В руках он имел жезл, напоминающий о необходимости отражать нападающих «духовных зверей». Ноги при холоде или жаре обувал в полусапоги в знак легкости и готовности благовествовать мир. Но становясь на молитву или приступая к принятию Святых Таин — полусапоги снимал. Как воин Христов, всегда готовый к брани, инок постоянно был препоясан (9–13). Снятая со вступающего в монастырь одежда некоторое время хранилась у эконома, пока окончательно не убеждались в его ревности. Если добродетели его становились очевидны, одежду его отдавали нуждающимся. В ином случае — возвращали ему, а монастырские одежды отнимали. Возроптавший и непокорный выгонялся из монастыря (29–30).

Важное место в жизни иноков-подвижников занимало участие в общественной молитве. Частная — келейная молитва была непременным продолжением богослужебной.

Во всех Египетских монастырях строго соблюдалось на общих молитвенных собраниях правило чтения двенадцати псалмов с присоединением к сему чтений из Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. Такая строгость и повсеместность объясняется тем, что правило это было установлено Ангелом, который во время вечернего богослужения при напряженном внимании молящихся «пропел единообразно 12 псалмов, по 12 псалме аллилуия, сделался невидим» (14–16). Египтяне «почитают важным не то, чтобы прочитать много стихов, но то, чтобы понять содержание их», — замечает преподобный Кассиан о порядке чтения у них псалмов (18). Днем на всем Востоке собирались на богослужение в часы 3, 6 и 9 (по нашему соответственно в 9, 12 и 15), ибо «в эти часы исполнились важнейшие обетования и совершено наше спасение». В третий час сошел Дух Святой на святых Апостолов; в шестом часу Господь наш Иисус Христос принес Себя в жертву ради спасения мира, в этом же часу святому апостолу Петру открылась тайна призвания в святую Церковь язычников (сходящий с неба сосуд. — Деян. 10); в девятом — Господь сошел во ад и извел оттуда ветхозаветных праведников (23). Во время монастырского богослужения царило такое молчание, что при множестве молящихся создавалось впечатление, «будто нет никого, кроме читающего псалмы» (17). Читающий псалмы или поющий стоит, все прочие сидят, «потому что от поста и работ дневных и ночных они так устают, что если не дать им этого послабления, то не смогут слушать псалмов» (19). После общественного бдения молитва не с меньшим вниманием продолжается по келлиям — «даже до восхода солнца», чтобы таким образом «не потерять и той чистоты, какая приобретена псалмопением и молитвами, и ночным размышлением подготовить неослабное усердие, которое нужно сохранить в течение дня» (19, 20, 25). Не преминул преподобный Кассиан также отметить, что с отлученным от участия в молитве нельзя молиться до тех пор, пока он не покается публично, «и настоятель не простит ему вину в проступке пред всеми братиями» (21).

С молитвой у подвижника тесно связан и труд физический. Преподобный Кассиан свидетельствует, что египтяне, творя непрестанную молитву, занимались и рукодельем (22). Праздность считалась подвижниками недопустимой. «Что касается до их занятий, то они и малейшего времени не проводят в праздности, но непрестанно занимаются не только делами, свойственными дню, но и теми, кои сделать не может препятствовать самая глубокая ночь. Они думают, что чем усерднее будут к рукоделью и работам, тем больше возродится у них желание высшей чистоты духовного созерцания» (19).

Недопустимым также считалось собирание для себя сокровищ земных и даже называть что-либо своим. «В иных монастырях это правило столь строго соблюдается, что …считается большим преступлением для монаха говорить: это моя книга, моя письменная доска, мой грифель, моя одежда, мои полусапоги. За это он должен принести покаяние, если случайно, по неосторожности, или по неведению произнесет такое слово» (32). Если даже кто-либо зарабатывал своими трудами много — не хвалился своей прибылью: все отдавал в общее пользование, себе брал лишь необходимое для пропитания — только два хлеба» (32–33).

Общая трапеза была у египетских подвижников самая скромная и простая. «Они, — говорит преподобный Кассиан, — считаю величайшим наслаждением, если на трапезе братии предложится вареная дикая капуста, приправленная солью» (32). Во время трапезы они опускают клобуки на глаза, чтобы видеть только предложенную им пищу и чтобы не возникало любопытства, «как или сколько другой употребляет пищи». Принимается пища при полном молчании. Даже старец, если ему нужно сделать какое-либо распоряжение, то подает знак не словом, а стучанием. Кроме общего стола не позволялось чего-либо вкушать ни прежде, ни после. Проходя через сад, они не только не смели рвать яблоки, но даже поднять и съесть упавшие. Считалось святотатством «дотрагиваться руками до того, что не предлагается всем открыто за общим обедом и не приготовляется экономом посредством братий же» (34–35).

Для выработки душевной добродетели, приобретения ее и утверждения в ней требуется послушание. Оно предполагает полнейшее подчинение общим монастырским правилам, а также — подчинение настоятелю или старцу вплоть до отсечения своей воли, до исполнения любого их указания. Старец, стараясь возводить новичка по ступеням совершенства, приучает его открывать ему все свои помыслы, не таить их «по ложному стыду» (31). Такое открытие помыслов необходимо в духовной жизни: «От того хитрый враг ни в чем не может уловить молодого монаха, как неопытного, ничем не может обольстить того, кто полагается не на свое, а на старцево суждение, и не может убедить скрывать от старца его внушения, как огненные стрелы, бросаемые в его сердце» (31). Одновременно старец научает младшего побеждать свою волю, свои желания, и с этой целью дает ему всевозможные приказания, иногда непонятные новичку, а подчас и противные ему (30). Так авва Иоанн, подвизавшийся в Фиваиде и послушанием стяжавший дар пророчества, по приказанию старца в течение года ежедневно поливал сухую ветку, воткнутую старцем в землю. Он же по приказанию старца, нисколько не противореча, выбросил за окно сосуд с маслом, который был единственным в пустыне «для своего употребления и для посетителей» (38). А авва Муций по послушанию старцу бросил было даже своего сына в реку. И лишь посланные для тайного наблюдения братия вытащили его (39–40). Короче, считалось «худым или добрым только то, что старец признает таким» (31). Что касается исполнения общих монастырских правил или ежедневных послушаний, то о них преподобный Кассиан говорит также назидательно: «Эти службы они (иноки Месопотамии, Палестины, Каппадокии и всего Востока. — К.С.) совершают с таким усердием и смирением, с каким никакой раб не служит господину самому строгому и вельможному. Они не довольствуются теми послушаниями, кои несут по назначению, но еще, вставая ночью, тайно стараются делать за других» (35). Таким образом, послушание в монастырской жизни, и вообще в жизни духовной, занимает одно из первых мест. «Многими опытами доказано, что не может обуздывать своих похотей тот монах (особенно из молодых), который не научился чрез послушание умерщвлять свою волю» (30).

Применялись и наказания к провинившимся. Примечательно, что обращалось внимание на самые казалось бы незначительные погрешности или оплошности, не говоря, конечно, о преступлениях более серьезного порядка. Например, кто-то случайно разбил глиняный кувшин для воды, уронил несколько зерен чечевицы и не собрал их, немного опоздал на общие работы или молитвы, покачнулся при пении псалма, грубо ответил, не сразу после окончания собрания ушел в келлию, без ведома игумена принял письма и ответил на них, небрежно исполнил любое послушание… К вольным и невольным нарушителям порядка, как правило, применялись публичные покаяния, иногда — отлучения от молитвы. За грубые проступки изгоняли из монастыря (33–34, З6).

В основе внешнего (и не только внешнего) уклада жизни подвижников лежит страх Господень и происходящее от него смиренное сознание своей греховности, сокрушение о своих грехах. Этот страх, проникнутый смирением, понуждает подвижника: подчинять свою волю и помыслы старцу — все делать только по его суду; во всем соблюдать послушание, кротость, терпение; никого не оскорблять и ни на кого не обижаться; ничего не допускать не согласного с общим уставом; быть довольным своим жребием; не превозноситься; удерживать свой язык не только от зла, но и не повышать голос; не смеяться легкомысленно (46). Потому-то преподобный Кассиан и призывает: «Решившись служить Богу, пребывай в страхе Божием и приготовь душу свою не к покою, бездействию и наслаждению, а к искушениям и огорчениям (Сир. 2, 1); ибо «многими скорбями подобает войти в Царствие Божие» (Деян. 14,22)… Знай, что ты в числе немногих избранных, и смотря на пример и холодность многих, не охладевай, но живи так, как живут немногие, дабы с этими немногими удостоиться тебе Царствия Небесного» (45). Спасется не тот, кто хорошо начал добродетели, «но кто до конца сохранит их (Мф. 10,22)» (45).

Описанных условий к спасительной жизни не подобает ждать от кого-либо, что кто-то принесет, создаст их, а должно, по слову Преподобного, приобретать самому подвижнику «своим смирением и великодушием», которые в его власти (48). «Будь слепым, глухим и немым; — слепым, чтобы тебе, подобно слепому, не смотреть, кроме избранного тобою для подражания;… — глухим, чтобы не внимать, подобно глухому, тем словам, кои произносят непокорные, упорные, порицатели и подобные им;… — немым,… чтобы быть тебе неподвижным и ничего не отвечать, подобно немому, когда слышишь злословия, когда наносят тебе обиды. К сим правилам надобно присовокупить особенно четвертое, … то есть… в простоте сердца и с верой неси послушание, почитая святым, полезным и мудрым только то, что тебе повелевает Закон Божий, или старец» (47).

Итог всему сказанному о внешнем укладе жизни подвижников подводит сам преподобный Кассиан: «Начало нашего спасения и премудрости есть страх Господень; от страха Господня раждается спасительное сокрушение сердечное, а от сего — отречение от мира, т. е. нищета и презрение всех стяжаний; от нищеты происходит смирение; от смирения же происходит умерщвление воли; а умерщвлением воли истребляются все пороки; по истреблении пороков добродетели плодятся и возрастают; при возрастании добродетелей приобретается чистота сердца, а чистотою сердца приобретается совершенство апостольской любви» (48).

Этот итог не только подводит черту под вышеизложенным, но и открывает перспективу дальнейших наставлений преподобного Иоанна Кассиана Римлянина.

1. Цит. по книге: Архим. Феодор. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. (Его жизнь и богословско-аскетические воззрения). Казать, 1908. С. 8. ^

Учение — о страстях

Пригвоздившись к страху Господню, … мы можем умертвить все наши похоти и плотские страсти

(Преподобный Кассиан. — 44)

Достижение чистоты и непорочности всего человеческого естества пред Лицом всевидящего Бога есть конечная цель православного христианского подвижника. На этом пути очищения стоят пороги — страсти, которые должно сокрушить и выбросить — изгнать из себя. Преподобный Иоанн Кассиан не дает точного определения, что такое страсть. Однако из его суждений нетрудно заключить, что страсть — это греховное желание и сам грех, овладевшие силами человека, это испорченность, повреждение естественных движений духовных и телесных[1].

Задачу, подлежащую решению, преподобный Кассиан видит четко, ясно: «При содействии Господа… мы располагаемся теперь изобразить борьбу против восьми главных пороков: … 1) надлежащим образом исследовать свойства их, столь мелкие, столь скрытные и мрачные; 2) достаточно изложить причины их и 3) представить пригодное врачевство и средства против них» (48–49).

Вот восемь главных страстей: 1) чревоугодие, «которое означает страсть обжорства», 2) блуд, 3) сребролюбие, «под которым разумеется корыстолюбие, или, если точнее выразиться, любовь к деньгам», 4) гнев, 5) печаль, 6) уныние, «которое есть тоска или скорбь сердца», 7) тщеславие, «это тщетная, пустая слава», 8) гордость (49).

Преподобный Кассиан сначала в общих чертах классифицирует все восемь страстей по их природе, по способу их действования и причинам обнаружения, а затем делает достаточно подробный анализ каждой страсти в той же последовательности, в которой их и перечислил. Есть пороки естественные — к ним относятся чревоугодие и блуд, и неестественные — к ним преподобный Кассиан относит одно сребролюбие. Что касается их действования, то некоторые из них совершаются при непременном участии тела — это чревоугодие и блуд, а некоторые — без всякого содействия тела — это тщеславие и гордость. «Далее, некоторые принимают причины возбуждения отвне, например сребролюбие и гнев, а некоторые от внутренних причин происходят, например уныние и печаль» (240).

Первая брань, в которую вступает подвижник, есть брань против чревоугодия, именуемого Преподобным еще «чревобесием», страстью «к объядению» (50). Виды или свойства чревоугодия бывают разные: прием пищи ранее назначенного часа, пресыщение любой пищей, лакомство (64). Во всем этом просматривается одна причина — стремление к беспорядочному угождению чрева, а сие, в конечном счете, ведет к расстройству ума, к помрачению его, к лишению чистоты, непорочности. «Так причиною погибели и разврата содомлян было не одно пьянство, но и пресыщение… «гордость в сытости хлеба и изобилии вина» (Иез. 16,49)» (52).

Врачуется чревоугодие воздержанием, постом и молитвенным бдением (56). Правильное воздержание и пост состоят в умеренности. Принимая пищу, необходимую для поддержания тела, надо вставать из-за стола в то время, «когда еще хочется есть» (52–53). Пост не может быть для всех одинаковый, ибо у всех разная крепость тела. «Но у всех должно быть одно правило» — укротить плоть «для воздержания сердца и укрепления духа» (51). Каждому нужно поститься столько, сколько ему необходимо для этого укрощения. «Неумеренный пост не только может расслабить дух, но, обессилив тело, ослабить и силу молитвы» (53). Следует также помнить, что умеренность в употреблении пищи подобает соблюдать и после поста. Тот, кто поступает иначе, снова производит и теле расслабление. Даже «строгие посты делаются напрасными, когда за ними последует излишнее употребление пищи, которое доходит до порока чревобесия» (53). Но одного телесного поста недостаточно. Он должен соединяться с постом душевным, «ибо и душа имеет свою вредную пищу». Это: злословие, гнев, зависть, тщеславие, «похоть и блуждание» сердца. Итак, «постясь по внешнему человеку, вместе должно воздерживаться от вредной пищи и по внутреннему, которого святой апостол (Павел. — К.С.) особенно убеждает представить чистым Богу, чтобы удостоиться принять в себя гостя — Христа» (62–63).

Вторая брань, второй подвиг предлежит против блуда, самый продолжительный — с юности и до старости или до победы прочих страстей.

В этой брани «весьма немногие одерживают совершенную победу» (76). Здесь, как и в борьбе с чревоугодием, имеет также значение пост. Но для приобретения и сохранения целомудрия одного телесного поста недостаточно. Нужны еще: постоянная молитва, чтение Священного Писания и размышление над ним, а также физический труд. В основание же сей борьбы должно быть «положено истинное смирение, без которого нельзя победить совершенно никакого порока» (73). Вместе с тем необходимо с самого начала брани очищать «тайники нашего сердца» (78), усовершать наше сердце, «из которого, по слову Господа, исходит гной этой болезни» (74). Чтобы чиста была внешность, надлежит прежде очистить внутренность (Мф. 23,2,) (74). Возникающие плотские помыслы и сопряженные с ними плотские чувства надо изгонять и «разбивать» тотчас, немедленно, пока они еще не укрепились. «А если они не будут убиты, пока молоды, то при потворстве выросши, они на нашу погибель с большею силою восстанут или по крайней мере не без большого труда и стенания будут побеждены» (80). Много содействуют побеждению блудной страсти уединение и покой, когда «больная душа» не тревожится греховными образами, восходит «к более чистому созерцанию», может легче «совершенно истребить возбуждение похоти» (75). А чтобы «нечистые грезы» не возникали даже во сне, для сего должно постоянно соблюдать «равномерный и умеренный пост», к нему присоединить «постоянное смирение и терпение сердца», неусыпную бдительность и осторожность против яда гнева и других страстей в течение дня (84). Окончательная же победа над страстью блудной совершается с помощью благодати Божией. (Это относится и к преодолению всех пороков). «Ибо не чувствовать жала (похоти) плоти некоторым образом значило бы пребывающему в теле выйти из плоти, и облеченному бренною плотью стать выше природы. И потому невозможно человеку, так сказать, на своих крыльях взлететь к столь высокой небесной награде, если благодать Божия даром целомудрия не возведет его от грязи земной» (7б).

Третий подвиг — борьба со сребролюбием. Страсть эта происходит от недостаточной любви к Богу, от вялости и расслабления духа. Проникнув в сердце, она «бывает гибельнее всех», доставляет «многоразличные поводы к порокам» (84–85). Сребролюбцы — это люди, прокаженные умом и сердцем. Они уподобляются неверному слуге пророка Елисея Гиезию, пожелавшему «тленных денег» и наказанному за это «язвою нечистой проказы» (4 Цар. 5, 27). Пораженная сей страстью душа нечиста пред Богом и «подвергается вечному проклятию» (98).

Развивается эта страсть постепенно. Сначала появляется желание к стяжанию малого — как бы «приобресть хоть один динарий» (мелкую серебряную монету). Дальше возникает все большая и большая озабоченность, «алчность к золоту», пока, наконец, жалкая душа сребролюбца не распаляется так жестоко, что всецело захватывается мыслью «о прибыли, ничего другого не видит» — «надежда корысти становится во всем вместо Бога». А отсюда происходят всевозможные злодеяния: ложь, воровство, нарушение верности, воспламенение вредным гневом и т. д. (87–88). Но заболеть этой страстью можно и не имея денег, а лишь вынашивая в своем уме и сердце любостяжание, не имея лишь возможности или случая к служению маммоне (Мф. б,24), а не воли. Поистине, «достойно сожаления терпеть невыгоды нищеты и наготы, а плодов их лишиться от порока тщетного желания» (96–97).

Чтобы страсть сребролюбия не возобладала над человеком, должно изгнать из души само желание к стяжанию, не допустить, чтобы «этот непотребный дух» посеял в его сердце «начала этого вожделения» (96. Ср.: 99). В самом начале сделать сие не сложно. Сребролюбие «побеждается без всякого труда, когда кто, оставив все имущество, так держится правил киновии, что из него не дозволяет оставить у себя ни одного динария» (245). Конец этой страсти не в богатстве, а в нестяжательности (97).

Четвертый подвиг направлен против духа гнева. Одержимый этой страстью не может иметь правильной рассудительности, зрелого совета, твердости в правде, а, главное, «достигнуть жизни бессмертной» (100–101). Даже не обнаруживающий свой сердечный гнев вовне, хотя и не оскорбляет окружающих людей, «но исключает светлое сияние Святого Духа, все равно как и обнаруженный на деле» (108).

Но гнев может быть и спасителен, когда человек гневается «на приходящие худые помыслы», на самого себя за недостойную жизнь, на сам гнев за то, что он возгорелся в нем против брата. «Гневайтесь на пороки и ярость вашу», — повторяет преподобный Кассиан вслед за святым апостолом Павлом (Еф. 4,26–27) (105–10б). Но в других случаях гнев непозволителен. Решительность такого запрещения понять легко, если вспомнить и сопоставить повеление святого апостола Павла непрестанно молиться (1 Сол. 5,17) и заповедь Спасителя приносить дар к алтарю только будучи примиренным со своим братом, с ближним (Мф. 5,23–24). «Итак, остается или никогда не молиться, удерживая такой яд в сердцах своих, и быть виновником в нарушении этой апостольской заповеди, которою повелевается непрестанно и везде молиться, или если обманывая самих себя, хотим приносить молитву вопреки ее запрещению, то должны знать, что будем приносить Господу не молитву, а упрямство в духе противления Ему» (108).

Достоинство безгневия определяется не совершенством других (это не наша заслуга), а нашей добродетелью, «которая приобретается не чужим терпением, а нашим великодушием» (110). Приобретение великодушия может приниматься и как деятельное средство к победе над гневом.

Совершенное исцеление от гневной болезни наступит тогда, когда мы, с помощью Божией, перестанем сердиться и по справедливым причинам и по несправедливым, помня, что и в одном, и в другом случаях «чистота нашего духа» может возмутиться и он перестанет быть «храмом Святого Духа». К тому же, как уже было отмечено, «нам разгневанным нельзя будет молиться». Особенно к полнейшему уврачеванию от гнева служит памятование о непрочности земного бытия человека, о неизвестности нашей кончины, о том, «что в каждый день можем переселиться из тела, и нам не доставят никакой пользы ни воздержание целомудрия, ни отречение от всех имуществ, ни презрение богатства, ни труды поста и бдения, когда нам Судия вселенной угрожает вечным наказанием за один гнев и ненависть» (113). (Ср. о гневе: 525–527).

Пятый подвиг состоит в брани против печали. Показывая ее свойства и вред для духовной жизни, преподобный Кассиан именует ее едкой, лишающей нас «способности к Божественному созерцанию», не позволяющей «ни совершать молитвы с обычной ревностью сердца, ни с пользою заниматься священным чтением», не попускающей быть спокойными, кроткими к братьям и терпеливыми в трудах, совершенно расслабляющей и угнетающей наш дух, подавляющей «мучительным отчаянием» (114). Печаль вредит нам так, как моль одежде, а червь дереву. Съедаемая ею душа не может быть тем духовным храмом, о котором говорил святой апостол Павел (1 Кор. 3, 16) (114–115).

Рождается печаль от неисполнения наших надежд, от неудовлетворенности желаний, но больше всего «от нашей порочности» и действий злых духов (115). «Бесовская печаль» особенно жестока — она упраздняет духовные плоды (117). Посему и эту болезнь надо с не меньшей заботливостью врачевать, а для сего должно освободиться от рождающих ее причин (114. Ср.: 118).

Однако в одном случае печаль, как и гнев, приносит пользу. Это бывает тогда, когда она происходит от покаяния в грехах, от желания совершенства и будущего блаженства; когда она бывает печалью ради Бога (2 Кор. 7, 10). Такая печаль смиренна, кротка, терпелива, послушна, «как происходящая от любви к Богу» (117).

Сродна с печалью шестая страсть — уныние.

Охваченная этой болезнью «несчастная душа» расслабляется, впадает в духовную спячку, лень, беспечность, нерадивость «ко всякому делу» (120–121). Появляется «страх места, омерзение к келье», отвращение и презрение к братиям, «как к нерадивым и менее духовным» (119). Нападает дух уныния особенно около полудня, потому «некоторые из старцев называют его бесом полуденным», о котором упоминается в девяностом псалме (118).

Лучшим лекарством к лечению от уныния является труд. Потому египетские святые отцы не позволяли инокам быть праздными. В Египте составилась даже поговорка: «Работающего монаха искушает один бес, а на праздного нападает бесчисленное множество бесов» (133). Авва Павел своим примером — беспрерывным трудом учил, «что без дела рук невозможно монаху пребывать на одном месте, ни достигнуть когда-нибудь верха совершенства, так что, хотя необходимость пропитания вовсе и не требовала этого, он делал для одного очищения сердца, собранности помыслов и постоянного пребывания в келье, или для победы и прогнания самого уныния» (134).

Седьмая страсть (или, по слову преподобного Кассиана, «седьмой подвиг против…») — тщеславие — многообразна и разновидна, встречается везде и во всем. «Она и в одежде, и в наружном виде, в походке, в голосе, деле, бдении, посте, молитве, отшельничестве, чтении, знании, молчании, послушании, смирении, долготерпении старается уязвить воина Христова» (135,136). Тщеславие не ослабляется ни возрастом, ни уединением, ни пустыней («с бегущим в пустыню проникает». — 138). Тщеславие искушает и приятным звуком голоса, и истощенной постом плотью, и красотой тела, и благородством родителей… «Иногда также внушает монаху, что достоинства и богатства, которых, может быть, никогда не мог бы и достигнуть, он очень легко получил бы, если бы оставался в мире. Также вдыхает в него суетную надежду в сомнительном, и в том, чего никогда не имел, восхищает суетною славою, как будто он сам то презрел» (140). Тщеславие может внушать желание искать степеней клира с целью учить других и давать пример святости прочим священнослужителям (140–141). Свойства этой страсти старцы хорошо представляют «под образом лука и чеснока, которые, по снятии одного покрова оказываются покрытыми другим, столько оказывается покровов, сколько их будет снято» (137). Особенно опасным становится тщеславие, когда оно соединяется с добродетелями. «Прочие страсти, — размышляет преподобный Кассиан, — при противоборстве противоположных им добродетелей, открыто, как бы ясным днем воюющие, удобнее можно победить и предостеречься их; а эта, прильнувши к добродетелям, вмешавшись в строй войска, сражается как в темную ночь и потому коварнее обманывает не ожидавших и не остерегавшихся ее» — под видом добродетелей пронзает и режет победителя (138,135).

В зараженных страстью тщеславия явно просматривается недостаток истинного смирения, поэтому и лечить сие надо путем избегания всего того, что может нас выделить из других, вызвать у людей похвалы. Во всех наших поступках должны проявляться заботливая рачительность и рассудительность. Сделанное хорошо подобает «охранять с должным вниманием» (142–143, 138)… «Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от единого Бога, не ищите» (Ин. 5,44) — словами Самого Господа вопрошает преподобный Кассиан (140).

Восьмая страсть — гордость — самая лютая и свирепая, уничтожающая не одну только противоположную ей добродетель — смирение, а все добродетели (143,146). «Эта страсть хотя последняя по времени борьбы с пороками, и по порядку исчисления ставится последнею, а по важности и по времени она первая» (143). Это такая губительная болезнь, которая «повреждает смертоносным расстройством» не один член или его часть, а все тело — ей заболевают и новоначальные, могут заболеть ей и стоящие «почти на верху добродетелей» (144,143,157,146). Сила ее жестокости хорошо видна в том, «что тот ангел, который за превосходство блеска и красоты своей назван люцифером, низвержен с неба ни за какой другой порок, а за этот» (144).

Признаки гордости очевидны: надменность, несоблюдение каких-либо правил послушания или подчинения, упрямство, превозношение, самомнение, самонадеянность, пренебрежение интересами других, холодность к благочестию, даже крикливость в разговоре, «в молчании досада, в веселии громкий, разливающийся смех, в печальном случае неразумная скорбь, в ответе строптивость, в речи легкомысленность… Она не имеет терпения, чужда любви, дерзка для нанесения оскорблений, а к перенесению их малодушна…» (158,159,161,162).

Победить страсть гордости — «этого злейшего духа» — возможно лишь с помощью благодати Божией, милосердия Божия, полагая в основание страх Божий и стяжая смирение, «которое происходит от кротости и простоты сердца» (148,162). — Без усилий и трудов невозможно достигнуть евангельского совершенства, но и «одними трудами никто не может достигнуть совершенства без благодати Божией» (150). — На этом победоносном пути огромное значение имеют постоянные размышления о страданиях нашего Спасителя и всех святых, о том, что «искушающие нас обиды столько легче, сколько дальше мы отстоим от их заслуг и поведения», также о том, «что мы через короткое время переселимся из этого века, и по скором окончании этой жизни мы тотчас будем соучастниками их» (164). Последние размышления весьма полезны не только для истребления гордости, но и всех пороков.

Все восемь страстей, указанных преподобным Кассианом, искушают весь человеческий род, но нападают они не на всех одинаково. «В одном главное место занимает дух блуда; в другом преобладает ярость; в ином властвует тщеславие; а в другом гордость господствует» (250–251). Отсюда вытекает правило, что главное внимание должно направить на искоренение господствующей страсти, той, которой «раболепствуем» (251), «которая больше нападает на нас» (261).

Первые шесть страстей (чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль и уныние) соединены между собой неким «сродством», «так что излишество (первой страсти дает начало последующей». Так «от излишества» чревоугодия происходит блуд, от блуда — сребролюбие и т. д. В подобном же порядке надобно и сражаться против них, чтобы вырвать их корни. Так, чтобы победить уныние, надо изгнать печаль, чтобы попрать печаль должно погасить гнев и т. д. Последние же две страсти (тщеславие и гордость) также связаны подобным образом, но только между собой: тщеславие рождает гордость, чтобы истребить гордость надо избавиться от тщеславия. С первыми шестью страстями в таком союзе они не состоят. Более того, «по истреблении тех эти сильнее плодятся, и по умерщвлении тех живее возникают и возрастают». Этим двум страстям подвергаются особенно тогда, когда одержана победа над прочими страстями (246–247).

К восьми страстям преподобный Кассиан присоединяет еще два порока: идолопоклонство и хулу, но не ставит их в указанную выше взаимосвязь. О них он лишь свидетельствует: идолопоклонству и хуле «было подвержено множество нечестивых язычников и богохульных иудеев» (258).

Таким образом победив сильнейшую страсть, легче одержать победу над последующими — слабейшими. Однако надо остерегаться, чтобы в противоборстве первичной — главной страсти и не обращая внимания на прочие, не быть неожиданно уязвленными и от них (251).

Совершенной чистоты достигают тогда, когда помнят, что Бог видит и знает все не только дела, но и самые тайные мысли, и когда верят, что за все сокровенное, сказанное и сделанное должно будет дать отчет на последнем и Страшном Суде (83).

С победой над страстями прекратятся и происходящие от них пороки, а их место, с Божией помощью при усердии подвижника, займут противоположные им добродетели. О последнем уже упоминалось при рассмотрении творений преподобного Иоанна Кассиана Римлянина.

1. Для большей ясности можно привести определения страсти святителей Русской Православной Церкви Тихона Задонского (1724–1783) и Феофана Затворника (1815–1894). ^

Наставления по брани с духами зла

Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных

(Еф. 6,12)

В царство диавола (веельзевула) вступают чрез совершение пороков… Где царство диавола, там, без сомненья, смертьиад, вкоторомктобудет, тотнеможетвосхвалятьГоспода.

(Из ответа аввы Моисея в изложении преподобного Кассиана. — 177)

Борьба со страстями есть вместе с тем и борьба с духовными силами зла, стоящими за ними, и другими пороками. Вступившие в борьбу «по внутреннему человеку» и испытавшие ее не сомневаются, что враги спасения «непрестанно наветуют нам», подстрекают ко злу, противоборствуют нашему деланию добра. В этом они имеют некоторую свободу — «им дана власть подстрекать». Но и человеку дана Богом сила отвергать все их действия и, более того, сокрушать их «вредоносную славу» или свободно соглашаться с ними (287,45).

Действия нечистых духов различны: обольщают людей, насмехаются над ними, иногда со свирепостью жестоко терзают их, потешаются кровопролитиями и войнами, наполняют сердца гордостью, внушают казаться «тщеславными великанами», знаменитыми, достойными внимания всех», или наоборот — униженными, льстивыми, почтительными к высшим властям. Некоторые из них пытаются внушить людям не только ложь, но и страшнейший грех — богохульство. «Мы, — пишет преподобный Кассиан, — были свидетелями этого дела, слышали, что демон явно сознавался, что он чрез Ария и Евномия произвел нечестие святотатственного учения» (303). Священное Писание свидетельствует, что у каждого человека есть два ангела — добрый, который «ополчается вокруг боящегося Бога» (Пс. 33, 8; Мф. 18,10), и злой, приступающий к нечестивому и становящийся одесную его (Пс. 108,б) (316).

Господь любящим Его и верно Ему служащим иногда посылает искушения — различные трудности, чтобы этими испытаниями или отвлечь их от возможного увлечения скоропреходящим или еще более укрепить и приучить к терпению и прочим добродетелям. От живущих же только интересами земными и погрязающими в пороках Господь отступает, как от грешников не способных к исправлению. Потому-то преподобный Кассиан и скорбит. «Надобно считать истинно несчастными и достойными сожаления тех, которые, оскверняя себя всеми пороками и преступлениями, не терпят явно не только никакого нападения диавольского, но и никакому не подвергаются искушению, соответствующему их делам, и никакому бичу для исправления. Ибо не заслуживают скорого и легкого уврачевания в этом времени те, которых упорство и нераскаянность сердца, превосходя наказание настоящей жизни, собирает им гнев и негодование в день гнева и откровения праведного суда Божия (Рим. 2,5), когда червь их не умрет и огонь их не угаснет (Ис. 66, 24)» (301–302).

Но допуская воздействие на человека нечистых духов, Господь ограничивает их способности. Они не могут знать наших мыслей, а также не знают приняты ли нами внушаемые ими греховные мысли. Одно и другое они узнают лишь по чувственным — внешним признакам, «то есть не по внутреннему движению, скрывающемуся, так сказать, в мозгах, но по движениям и признакам внешнего человека» (290). Противоборствуя успехам подвижника, они лишь подстрекают его ко злу, но принудить совершить зло не имеют власти (287). А что они не могут вредить всякому человеку по произволу, об этом ясно свидетельствуют библейские примеры. Святой праведный Иов искушался ровно столько, сколько было позволено сие волей Божией. В святом же Евангелии говорится, что злые духи без повеления Спасителя не могли войти даже в стадо свиней, потому просили: «Если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней» (Мф. 8,31) (295).

Ограничивая власть искусителя, Господь наш Иисус Христос Своим примером указал действенное средство для борьбы с ним. Отвергая «тщеславного обольстителя», Он привел изречение Священного Писания: «Не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4,7; Втор. 6, 16). Этим свидетельством «научаемся, — говорит преподобный Кассиан, — что и мы также словами Священного Писания должны противиться лукавым внушениям врага» (577).

Другим победоносным средством в брани со злой силой служит крестное знамение, полагаемое на себя с благоговением и смиренной молитвой. О преподобном Антонии Великом сообщается: «Когда он стал изображать крестное знамение на челе и на груди своей и совершать смиренную молитву, то свирепые демоны вовсе не смели даже и приблизиться к нему и без всякого действия возвратились к тем (к волшебникам. — К.С.), которые послали их» (316–317). А сам святой Антоний учил: «Демоны никак не могут овладеть чьим-либо духом или телом, не имеют власти ворваться в чью-либо душу, если сначала не лишат ее всех святых помышлений и не сделают ее пустою и лишенною духовного созерцания» (317).

Для успешной борьбы со злым духом должно все свои помыслы открывать старцу и следовать его советам. «Первые помыслы, внушаемые им, — наставляет преподобный Кассиан, — немедля открывай старцу своему. Ибо если ты не будешь стыдиться открывать их старцу, то научишься сокрушать вредоносную главу его» (45). «Сын мой! — говорил авва Феона жившему с ним вместе в юности иноку Серапиону (впоследствии авва), кравшему сухой хлебец, но исповедавшему свой грех, — признание твое и при моем молчании освободило тебя от этого плена; открывши свои поступки, ты поразил беса, уязвлявшего тебя при твоем молчании» (195). Авва Пиаммон учит, особенно новоначальных, следовать во всем с совершенным смирением наставлениям старцев; принимать их советы в простоте сердца и не исследовать их, не смущаться ими даже тогда, когда они будут непонятны в то время. Именно таким образом стяжается, вырабатывается духовная опытность, необходимая и для борьбы с врагом спасения. «Никогда не придет в разумение истины тот, кто начинает учиться с исследования; потому что враг, видя, что он больше полагается на суждение свое, нежели отцов, легко доводит его даже до того, что ему будет казаться излишним и вредным даже и то, что весьма полезно и спасительно. И хитрый враг так насмеется над его самонадеянностью, что, полагаясь на свое неразумное мнение, он будет почитать для себя святым только то, что по упорству своему ошибочно будет признавать правильным и праведным» (497–498).

Также должно знать, наставляет преподобный Кассиан, что нечистые духи покоряются «святости верных», снискивающих благодатную силу Божию (317). Авва Иоанн рассказывал о том, как однажды к нему пришел некто «в мирском образе». В это время у него находился одержимый «злейшим демоном» человек, исцелить которого старец не мог. Но как только вошел мирянин, злой дух устрашился и оставил больного. Старец, удивившись столь явной благодати мирянина, стал расспрашивать о его жизни. И когда узнал, что мирянин в продолжение одиннадцати лет живет с женой как с сестрой, сохраняя свое и ее девство, старец воскликнул: «После сего неудивительно, что демон, не слушавший меня, не стерпел присутствия того, коего он не мог поколебать не только в пылкое время юности, но и доселе» (424).

Но самым действенным средством в брани с духами зла является принятие Святых Христовых таин. Преподобный Кассиан напоминает, что старцами рекомендовалось причащаться как можно чаще, «даже ежедневно». «Мы, — вспоминает преподобный Кассиан слова аввы Серена, — недавно видели, что таким способом был исцелен (одержимый злым духом. К.С.) авва Андроник и многие другие. Ибо враг больше и больше будет нападать на одержимого им, когда увидит, что он отлучается от Небесного Врачевства, и тем злее и чаще будет мучить, чем дольше он будет уклоняться от Духовного Врачевства» (300–301).

Выйдя из брани с духами зла победителем, подвижник радуется о Господе. Состояние же злых духов Преподобный описывает так: «Нет сомненья, что когда они будут побеждены нами, то будут сокрушены двояким сокрушением, во-первых потому, что люди стремятся к святости, а они, некогда владея ею, потеряли ее и сделались причиною погибели людей; во-вторых потому, что духовные существа бывают побеждены плотяными и земными» (294).

В борьбе со злыми силами, чтобы не подвергнуться их осмеянию, надо знать, что они могут покоряться и «жертвами нечестивых» или какими-либо другими знаками «своих близких». «Прельстившиеся таким мнением фарисеи также думали, что и Господь Спаситель этим искусством повелевал демонам, говоря: «Он силою веельзевула князя бесовского изгоняет бесов» (Мф. 12,24), именно по той дружбе, по которой волхвы или волшебники чрез призывание имени его и обрядов жертвоприношения, которым он увеселяется, как короткие друзья, имеют власть над подчиненными ему демонами» (317). Подобные явления должно отличать и остерегаться их.

При всех обстоятельствах брани с духами зла, особенно если есть боязнь их «могущества и нападения», надо обращаться к покровительству Божию, усердно просить, чтобы Господь помог одолеть врагов спасения, «о чем говорит Апостол: «Тот, кто в вас (Христос), больше того (диавола), кто в мире» (1 Ин. 4,4). Помощь Его гораздо с большею силою поборает по нас, нежели сколько воюет против нас множество врагов… Итак, верно, что никто не может быть обольщен диаволом, если кто не захочет дать ему согласие своей воли» (287).

Молитва

Совершенство сердца состоит в непрерывном постоянстве молитвы

(Из учения аввы Исаака в изложении преподобного Кассиана. — 323)

В самом начале девятого «Собеседования», посвященного учению о молитве, преподобный Кассиан заявляет, что теперь он намерен, с Божией помощью, исполнить то обещание, которое дано было им еще во второй книге («О ночных молитвах и псалмопении». Глава 9) «Постановлений киновитян» — «сказать о непрестанной молитве» (323).

Преподобный Кассиан, прежде всего, говорит об условиях «горячей» — правильной молитвы, а затем о ее видах и «действенном проникновении к Богу». В этом его изложении подчеркивается необходимость выработки «непрерывного постоянства» молитвы.

Молитва должна быть чистой, задушевной или искренней, горячей. Для сего должно отложить всякое земное попечение, убежать от всех развлечений, пустословий или многословий, от шуток, «а более всего надобно исторгнуть с корнем расположение к гневу или унынию и вовсе истребить пагубное разжение плотской похоти и любостяжания» (324). Прежде чем начать молитву, должно привести себя в такое состояние, в каком мы хотим быть во время молитвы. «Ибо дух наш во время своей молитвы необходимо получает настроение от предшествующего состояния и, молясь, возносится к небесному, или погружается в земное теми же помыслами, какими занимался пред молитвою» (365).

Во время самой молитвы не надо стараться извлекать слезы, если они не текут сами собой. Искусственное исторжение плача приземляет молящегося, погружает вниз, низводит с небесной высоты, «на которой изумительный дух молящегося неуклонно должен быть утвержден» (343). Авва Антоний о стоянии на молитве говорил: «Не совершенна та молитва, в которой монах сознает себя, или то самое, что молится». Преподобный Кассиан называет это мнение аввы «небесным», подчеркивая этим самым необходимость устремления молящегося к Небу всем своим существом (343–344).

Представить все виды молитв невозможно без «чистоты сокрушенного сердца и просвещения Святого Духа». Их столько, сколько и состояний души. По мере преуспеяния в чистоте меняется и вид молитвы. Иначе молятся в веселии и иначе в печали, иначе — в безопасности и иначе — в спокойствии, иначе — при мысли о Страшном Суде и иначе — при желании и надежде на будущие вечные блага… (329–330).

Но при всех обстоятельствах подвижник однозначно должен вырабатывать «непрерывное постоянство» молитвы, ибо в этом путь к совершенству сердца. «Как все добродетели стремятся к совершенству молитвы, так и сами они не могут быть твердыми и постоянными, если не будут соединены и скреплены оною. Как без добродетелей нельзя вполне приобресть постоянного молитвенного покоя, так и без этого покоя невозможно в точности исполнить добродетелей, споспешествующих оному» (323–324). На этом пути «непрерывного постоянства» большое значение имеет та молитва, с которой обращался к Богу псалмопевец Давид: «Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися» (Пс. б9,2). (См. о сем и выше: в изложении содержания девятого и десятого «Собеседований»). Эта молитва, исполненная горячей любви и расположения, не допускает в унынии до отчаяния в средствах спасения, а в веселии — до превозношения, утверждает в благодати смирения и простоты, сохраняет полноту духовных чувств, ограждает сонмом Ангелов, служит непреоборимой стеной для всех страстей и действий злых духов. Она полезна и необходима «во всяком состоянии». «Итак, молитва этого стишка с неослабным постоянством должна быть изливаема, чтобы избавиться от несчастий, а в счастии сохраниться от превозношения. Размышление об этом стишке, говорю, постоянно должно обращаться в твоей груди. Во всяком деле, или служении, или в пути не переставай воспевать его, и размышлять о нем и во время сна и во время обеда, и в последних потребностях природы. Это размышление сердца, сделавшись для тебя как бы спасительным образцом, не только сохранит тебя невредимым от всякого нападения демонов, но и освободив от всех пороков земной нечистоты, приведет тебя к невидимому, небесному созерцанию и сообщит неизреченную и немногими испытанную горячность молитвы. Засыпай с размышлением об этом стишке, пока чрез постоянное упражнение в этом привыкнешь воспевать его даже и во сне. По пробуждении пусть он первый встречается тебе; во время бодрствования, пусть он предваряет все помышления; когда встаешь с постели, пусть он заставляет тебя преклонить колена, отсюда пусть ведет тебя на всякую работу и дело, пусть он сопровождает тебя во всякое время; ты будешь размышлять о нем по заповеди законодателя (Втор. 6), сидя в доме, ходя по пути, засыпая и пробуждаясь; напишешь его на пороге и дверях твоих; и поместишь его на стенах твоего дома и во внутренних покоях твоей груди, так чтобы у тебя было это возвышенное пение, когда кланяешься на молитве, когда поднимаешься и когда приступаешь ко всякому необходимому употреблению жизни, пусть будет эта готовая и постоянная молитва» (356-361).

Существует четыре вида или рода молитв, указанных святым апостолом Павлом: Молитвы, моления, прошения и благодарения. — «Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения» (1 Тим. 2,1). — Молитва — это «умилостивление за грехи», посредством которого испрашивается прощение за сегодняшние или прежние беззакония. Моление есть «просто обет» Богу в чем-либо. — «Если принесешь моление (обетное) Богу, — учит Преподобный, — не умедли исполнить его». — Прошение — это молитва за других или «о мире всего мира». Благодарение — выражение чувств «в неизглаголанном восторге» за Божии благодеяния. Все упомянутые четыре вида молитв необходимы и полезны всякому человеку. Но по причине различного душевного состояния первый вид более приличен начинающим, которые еще уязвляются «воспоминанием своих пороков». Второй — тем, которые, преуспевая в добродетелях, поднялись на ступень духовного совершенства. Третий — тем, которые «по любви и снисхождению» ходатайствуют за других. Наконец, четвертый вид свойствен тем, которые исторгли из своих сердец терния пороков и «чистым умом созерцают милости и щедроты Господни» (330–333).

Господь наш Иисус Христос Своим примером освятил эти четыре вида молитв. Он приносил молитву, когда говорил: «Отче, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия» (Мф. 26,39). Моление выразил в таких словах: «Аз прославих Тя на земли, дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю» (Ин. 17,4). Прошение — в обращении к Богу Отцу: «Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят» (Лк. 23,34). Благодарение — в словах: «Отче, хвалу Тебе воздаю, яко услышал Мя еси: Аз же видех, яко всегда Мя послушаеши» (Ин. 11,42). Примеры эти показывают, что каждый вид молитвы можно творить отдельно. «Впрочем, в совершенной молитве они могут и соединяться, чему также научает пример Господа нашего, представленный в той пространной молитве, которую читаем в Евангелии Иоанна (гл. 17)» (334).

Краткое изображение состояния молитвенника на возвышеннейшей и совершеннейшей ступени, когда он, объятый пламенной любовью к Богу, беседует с Ним, как сын с Отцом, дает преподобный Кассиан в изъяснении содержания молитвы Господней.

Обращение: «Отче наш, Иже еси на небесех» показывает, что молитвенник исповедует свой переход из состояния рабства в состояние сыновства; отрывается от земной жизни, уводящей далеко от Бога, и стремится в Небесную Обитель Отца; свидетельствует, что не позволит себе ничего такого, что сделало бы его недостойным «высокого всыновления» (335).

Достижение высокой степени сынов Божиих тотчас обнаруживается в свойственной добрым детям любви, которая понуждает их искать славы Отца, а не своей пользы. Потому-то во втором прошении и говорится: «Да святится имя Твое». В этом прошении мы как бы следующее говорим: «Отче сделай нас такими, чтобы мы могли разуметь величие Твоей святости, или удостоиться приятия оной, или, лучше, да открывается святость Твоя в духовной жизни нашей». А это исполняется только тогда, когда люди «видят добрая дела наша, и прославляют Отца нашего, Иже есть на небесех» (Мф. 5,16) (335–336).

Вторым прошением чистый ум умоляет: «Да приидет царствие Твое», пусть скорее придет «царствование Христа во святых», да прекратится власть злой силы и да истребятся смрадные пороки, пусть владычествуют благоуханные добродетели, наипаче — спокойствие и смирение. Есть здесь и просьба о Вечном Царстве, которое обещано сынам Божиим (336).

Устремленные к царству Божию взоры взывают в третьем прошении: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Слова эти значат: «Да будут люди подобны Ангелам, и как они исполняют волю Божию на небе, так и все живущие на земле, да творят не свою, а Его волю». Можно понимать их еще и так: «Отче! Чрез познание Тебя да спасутся все живущие на земле, подобно тем, которые пребывают уже на небе». Прошение сие произносят с полным чувством лишь те, которые веруют, что Бог все «устрояет к нашей пользе» (337).

Словами четвертого прошения: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» испрашивается тот «превосходящий все твари высокою своею святостью» «Хлеб», без которого невозможно «ни одного дня продолжать духовной жизни». Кто не принимает его сегодня — «днесь», «тот не возможет причаститься его и в будущей жизни» (337–338).

Пятое прошение: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим» обязывает быть милостивыми к ближним, если есть желание быть и самим помилованными. Нам отпустится столько, «сколько мы отпустим тем, кои причинили нам какой-либо вред своею злостью». «Суд без милости будет несотворшему милости» (Иак. 2,13) (338–339).

Наконец, последние два прошения (шестое и седьмое): «И не введи нас во искушение, Но избави нас от лукаваго» означают не то, что «не попусти нам когда-либо искуситься», а «не допусти нам быть побежденными в искушении», не допусти «искуситься от диавола сверх нашей силы, но «сотвори со искушением и избытие, яко возмощи нам понести» (1 Кор. 10, 13)» (339).

Молитва Господня своим содержанием обнимает все необходимое для духовной — совершеннейшей жизни. Потому преподобный Кассиан свои благодатные размышления о ней завершает так: «Видите, какой образ молитвы предложен нам от самого Судии, Коего мы должны умолять оною. Здесь нет прошения и даже воспоминания ни о богатстве, ни о почестях, ни о власти и силе, ни о телесном здравии, или временной жизни. Творец вечности не хочет, чтобы мы просили у Него чего-нибудь суетного, маловажного и временного. Итак, тот нанесет величайшее оскорбление Его величеству и благости, кто, презрев сии вечно благие прошения, захочет умолять Его о чем-либо скоропреходящем и тленном; такой человек маловажностью прошений скорее навлечет на себя негодование Судии своего, нежели привлечет Его благоволение» (339–340).

Если так молиться, как научил Господь наш Иисус Христос, то молитва будет услышана. «Вот какое дерзновение мы имеем к Нему, — пишет святой апостол Иоанн Богослов в одном из своих Соборных посланий, — что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас» (1 Ин. 5,14). И это потому, рассуждает преподобный Кассиан, «что иногда просим противного нашему спасению, и потому Бог, правильнее, истиннее нас знающий нашу пользу, справедливо отказывает нам в том, чего просим» (347). Преподобный указывает ряд причин, обусловливающих услышание Богом молитв. На одно из первых мест ставится им крепкая вера в милосердие Божие и надежда на исполнение просимого. Сомнение недопустимо. «Настолько молящийся удостаивается быть услышанным и получить, насколько будет верить, что Бог на него взирает, или может исполнить просимое» (344). К действенности молитвы также служат: согласие двоих или троих просить о каком-либо деле (Мф. 18,19); неослабное, неотступное, частое повторение молитв (Лк. 11,8) (к сему Преподобный «неослабно» возвращается, призывая часто молиться, хотя и кратко, «чтобы при нашем протяжении враг наветник не мог всевать что-нибудь в наше сердце». — 348–349); сопровождение молитвы делами милосердия и, вообще, исправление жизни (Сирах. 29,15; Ис. 58, 9). Иногда споспешествуют услышанию молитвы и «чрезмерные несчастья» (344–345). «Итак видите, — завершает преподобный Кассиан свои размышления о причинах услышания молитвы, — сколькими способами снискивается благодать услышания, так что никто для испрошения спасительных и вечных благ не должен предаваться отчаянию от сознания своей греховности. Ибо смотря на свое убожество, положим, что мы вовсе не имеем всех вышеупомянутых добродетелей, …но неужели не можем иметь и неотступности, которая всякому желающему удобна? Ради ее одной Господь обещал дать все, что будет просимо. Потому без колебания неверием надобно быть настойчивым в молитвах и не надобно сомневаться, что постоянством их получим все, что будем просить у Бога» (345).

Словами наставлений о непрестанности и неотступности молитвы преподобный Иоанн Кассиан начинает свое учение о молитве и ими же заканчивает.

О духовной рассудительности и духовном знании

Не безумно ли думать, что не требует учителя труднейшая из всех наук, наука духовная?

(Из наставлений аввы Серапиона в изложении преподобного Кассиана. — 196)

Раскрытию тем о духовной рассудительности и духовном знании преподобный Иоанн Кассиан посвящает два «Собеседования Египетских подвижников» — второе (аввы Моисея) и четырнадцатое (аввы Нестероя). Хотя они отделены в последовательном порядке другими «Собеседованиями», но по своему содержанию, характеру весьма близки.

Говоря о духовной рассудительности (или даре размышления), преподобный Кассиан хочет выяснить ее «превосходство, высоту и пользу» (187, 188). Она есть «величайший дар Божественной благодати». Приобрести ее одним человеческим тщанием невозможно (189). Это как бы некий укрепленный, главный город «между другими добродетелями» (187). И более того — «она есть матерь, хранительница и управительница всех добродетелей» (191).

Так высоко ставил дар рассудительности, по сообщению преподобного Кассиана, святой Антоний Великий. Однажды к этому блаженному подвижнику пришли в пределы Фиваиды старцы для рассуждения о совершенстве. Собеседование продолжалось с вечера до утра. Каждый излагал свое мнение. Одни говорили, что самая большая добродетель, которая удобнее может приблизить к Богу, — ведет прямым путем на верх совершенства, — это усердие к посту и бдению; другие видели ее в нестяжательности; иные ставили ее в отшельничестве; некоторые — в исполнении обязанностей любви, или человеколюбия… Выслушав всех, преподобный Антоний сказал: «Все это, о чем вы говорите, нужно и полезно ищущим Бога и желающим придти к Нему. Но всем этим добродетелям отдать первенство не позволяют бесчисленные опыты и падения многих. Ибо некоторые часто жестоко сокрушали себя постом и бдением, пребывали в пустынном уединении, доходили до такой нестяжательности, что не оставляли себе и на один день пищи, и до того исполняли долг милостыни, что не оставалось у них имения для подаяния. Но после всего этого они жалким образом уклонились от добродетели и впали в порок. Что же было причиною их прельщения и падения? По моему мнению, не иное что, как недостаток в них рассудительности» (189–190).

Сущность рассудительности усматривается в исследовании всех мыслей и дел человека, в отлучении и отстранении всякого зла и неугодного Богу дела, в удалении от всякого обольщения. Она учит избирать в подвиге золотую середину — идти срединным путем, удаляться крайностей с одной и другой стороны — не обольщаться чрезмерным воздержанием и не поддаваться расслаблению, нерадению. В святом Евангелии дар различения называется «глазом и светильником души». Господь говорит: «Светильник для тела есть око. Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло. Если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно» (Мф. 6,22–23) (190). Духовная рассудительность — это «крепкая пища», свойственная тем, «которые навыком приучили чувства к различению добра и зла» (191). Очевидно, что дар рассудительности или мудрости есть духовная опытность, способная предусмотреть возможные последствия от тех или иных намерений; есть, своего рода, опытный облагодатствованный хозяин, с умением пользующийся необходимыми средствами и материалом для созидания нашего «внутреннего дома» (191).

Так как духовная рассудительность имеет большое значение и так как недостаток ее ведет подвижника к прельщениям и падениям, то ее необходимо приобретать. Хотя она и является даром Божиим, но и со стороны спасающегося требуется усилие и тщание к его получению. Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, «коего первым оказательством» есть исповедание старцам не только всех своих дел, но и мыслей, а вслед за этим — полное подчинение их советам (194). Впрочем преподобный Кассиан оговаривает, что авва Моисей не рекомендует открывать свои помыслы «кому бы ни случилось», а лишь духовным старцам, не сединами убеленным, а имеющим рассудительность. «Ибо многие, смотря на старость лет и открывая свои помыслы, вместо исцеления, по неопытности духовников впали в отчаяние» (196). «Итак, — призывает преподобный Кассиан, — всею силою и со всем тщанием мы должны стараться смирением приобрести себе благий дар рассудительности, которая может сохранить нас невредимыми от чрезмерности с обеих сторон. Ибо, как говорят отцы, крайности с той и с другой стороны равно вредны» (199).

Примеры человеческих «искусств и наук» показывают, что даже там, где мы видим, слышим и осязаем, необходим для нашего преуспеяния учитель. Тем более он необходим в труднейшей из всех наук — в духовной науке, невидимой, сокровенной, созерцаемой лишь чистотой сердца. А знать ее нужно, ибо незнание духовной науки наносит не временный удар, а вечную гибель душе, вечную смерть. Духовная наука «ведет днем и ночью брань не против видимых, но невидимых и свирепых врагов, не против одного или двоих, но против бесчисленного полчища, от которого падение тем гибельнее, чем злее враги и скрытнее нападение» (196). Эти мысли служат как бы связующим звеном между духовной рассудительностью и духовным знанием.

Если в наставлениях преподобного Кассиана о рассудительности на первое место ставится действие Божие, благодать Божия, то в размышлениях о духовном знании на первое место выдвигается активность человека, хотя, разумеется, при всех обстоятельствах не исключается благодатная помощь.

Знание бывает двоякое: 1) практическое, направленное к исправлению нравов, к очищению от пороков, и 2) теоретическое, состоящее в созерцании «Божественных предметов» и в познании «сокровеннейших истин» (420). Такой порядок в знании не случаен у преподобного Кассиана. Преподобный считает, что прежде всего с прилежанием надо приобресть деятельное знание. Без него созерцательное знание приобрести невозможно. «Напрасно стремится к созерцанию Бога тот, кто не уклоняется нечистоты пороков. Ибо Дух Божий удалится от лукавства и не будет обитать в теле, порабощенном греху (Прем. 1,4–5)» (420–421).

Само деятельное знание проявляется двояким образом: а) в познании свойств пороков для уврачевания от них и полного изгнания; б) в приобретении добродетелей — в «наблюдении порядка добродетелей», чтобы «дух наш усовершался в них» (421). В связи с этим оно многогранно — «простирается на многие знания и занятия» (425). Одни видят деятельную жизнь в стяжании чистоты сердца в пустынном безмолвии, другие — в странноприимстве, иные — в попечении о больных, бедных, угнетенных… Отличиться во всех добродетелях одному человеку невозможно. Если бы он пожелал всех их вместе приобрести, то непременно впал бы в то, «что когда погонится за всеми, никакой вполне не достигнет, и от этой перемены и разнообразия больше потеряет, нежели преуспеет». Потому-то преподобный Кассиан дает четкое указание идущему к Богу: «Всякий должен с неуклонным вниманием к своему течению совершать тот путь, который однажды избрал, чтобы быть совершенным в каком-либо звании» (422–423).

Теоретическое или созерцательное знание обнаруживается в историческом (буквальном) толковании Священного Писания и в таинственном (духовном) разумении его (425). Преподобный Кассиан предупреждает, что надо быть скорым на слышание, но медленным на слова. «Ибо иное иметь развязность на словах, а другое — проникать в сущность небесных глаголов и чистым оком созерцать глубокие и сокровенные тайны» (428, 429).

Для достижения «истинного знания Священного Писания» необходимо приобресть самое главное — «непоколебимое смирение сердца, которое усовершением в любви приведет тебя не к тому знанию, которое надмевает, а к тому, которое просвещает» (429). Неразрывно с этим приобретением соединено постоянное чтение Священного Писания, размышление над ним и прилежное заучивание его напамять» (430).

Уразумев «тайны Божественного Писания» подобает сообщать их другим — «тем, которые в раскаянии о прежних делах угнетаются печалью и скорбью» (438). Сообщение это должно быть умеренным — мало-помалу, ибо сердцем действительнее воспринимается то, что «без чрезмерного утомления тела внушается ему» (439).

Бесплодным духовное учение бывает по двум причинам: или учащий «сам не испытал» того, что предлагает, или слушатель подвержен порокам. В первом случае слова будут пустым звуком, во втором — ожесточенное сердце не воспримет «спасительного, святого учения духовного мужа» (439).

«Итак, — утверждает преподобный Кассиан, — когда по этому учению, этим порядком будешь достигать духовного знания, то, без сомнения, будешь иметь, как мы сказали, не бесплодное, не бездейственное, но живое и плодоносное учение» (437).

Не преминул Преподобный отметить и то, что и злые люди достигают красоты речи, искусства состязания, но «в сущность Священного Писания, в сокровенный духовный смысл проникать не могут» (435). Духовное, истинное знание — это знание особое. От учености мирской, «которая осквернена нечистотою плотских пороков», она настолько отличается, что «иногда удивительно процветало даже в некоторых незнающих языков и почти неграмотных» (436).

Достигнув, с Божией помощью, возможных для человека духовной рассудительности и духовного знания, и стараясь донести сие и до других, надо и в этом состоянии быть на страже. Поэтому преподобный Кассиан свои рассуждения заканчивает призывом, который так же назидателен, как и все другие его наставления. «Итак, — зовет он, — со всей осторожностью, сколько можешь, чтобы не увлекаться любовью к суетной славе, чтобы ты мог быть участником того, кого восхваляет пророк, кто «серебра своего не отдает в рост» (Пс. 14, 5). Ибо всякий, кто слова Божии, о которых говорится: «слова Господни — слова чистые, серебро очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное» (Пс. 11, 7), преподает по любви к людской похвале, серебро свое отдает в рост, и за эту похвалу не только не заслужит никакой награды, но еще подвергнется наказанию. Ибо он для того хотел расточать сребро Господне, чтобы от этого получить себе временную награду, а не для того, чтобы Господь, как написано (Лк. 19,23), пришедши получил Свое с прибылью» (438).

Этим призывом Преподобного можно завершить и данное обозрение.

Христианское дружество

Полное и совершенное дружество может пребывать только между совершенными мужами и одинаковой добродетели

(Из ответа аввы Иосифа иноку Герману — другу преподобного Кассиана. — 450)

Теме «О дружестве» преподобный Иоанн Кассиан отводит лишь одно «Собеседование» аввы Иосифа (в порядке «Собеседований Египетских подвижников» под номером шестнадцатым). По объему оно небольшое (всего 19 полных страниц — 448–467), но по содержанию многозначительно.

В человечестве существует множество различных родов дружбы, как различны и сами люди. Есть дружба по родству («на законе кровности»), по общности занятий, профессии, должностей, чинов, наук, искусств, по воинской службе, по инстинкту самой природы и даже по злодеяниям… Но большинство из этих дружб имеет конец, или временные разрывы, и редкая из них длится всю жизнь. «Ибо часто прерывает и разделяет их расстояние мест, забвение от времени и другие причины. Ибо как они обыкновенно приобретаются разными союзами или корысти, или похоти, или сокровности и разных потребностей и расстроиваются по случаю встретившегося какого-либо раздора» (448–449).

Среди этого множества есть, однако, единственная дружба, которая не имеет конца — не пресекается ни расстоянием, ни временем, ни другими обстоятельствами, ни самой смертью. Это та дружба, которая обусловлена «одинаковым совершенством и добродетелью друзей». Скрепленный этим условием союз вечен. Если же бывает так, что наступает охлаждение между сторонами, «которые хотя из горячей любви ко Христу были связаны дружеством», то объясняется это тем, что равного усердия сторон не было. «Хотя оно одним великодушно и неутомимо поддерживалось, однакож малодушием другого необходимо прерывалось» (449).

«Если и вы, — обращается блаженный Иосиф к преподобному Кассиану и иноку Герману, — желаете сохранить (дружество) ненарушимо, то вам надобно стараться…» и дальше указывается, в чем должно проявляться это старание и на чем основываться (450).

Отмечается шесть оснований «истинного дружества».

Первое основание лежит в отказе от земного богатства и всякого «вещизма». Ступивший на это основание восстанавливает то единство, какое свойственно было первохристианской общине. «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа, и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 4,32) (451–452).

Второе основание усматривается в ограждении и даже отсечении своей воли во имя последования мнению ближнего. Взошедший на сию ступень подражает Спасителю, своему Господу и Владыке, Который от лица воспринятого им человека говорит: «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца» (Ин. 6,38) (451–452). «Законом предписывалось, чтобы никто из нас не доверял больше своему суждению, нежели братнему, если не хотел никогда быть поруганным диавольской хитростью» (454).

Основание третье заключается в знании и крепком памятовании того, что должно предпочитать всему — даже полезному и необходимому — мир и любовь. Стоящий на этой твердыне не опечалит чем-либо брата, зная драгоценность блага мира и помня слова Господа: «По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13,35) (451–452).

Четвертое — видится в том, что гнев не допустим по всем причинам — справедливым и несправедливым. Укрепившийся на сем основании руководствуется рассудительностью и все движения гнева усмиряет, по слову Соломона: «Глупый весь гнев свой изливает, а мудрый сдерживает его» (Притч. 29, 11). Он контролирует не только свои дела, слова, но и расположение духа, ибо знает, что Богом вменяется в вину и желание, и намерение. Свойство же гнева таково: «Сдерживаемый он ослабевает и утихает, а обнаруживаемый более и более разгорается» (451, 465, 462, 459, 466).

Пятое основание состоит в уврачевании гнева брата на созидающего дружество. Утвержденный на сем знает, что гнев гибелен не только на брата, но в равной мере и гнев брата на него. «По какой причине допустит оставаться в себе или в другом скорби тот, кто вполне убежден, что не может быть справедливых причин гибельной гневливости непозволенной, и как может молиться, когда брат сердиться на него, все равно как если бы сам он сердился на брата своего, всегда содержа в смиренном сердце изречение Господа Спасителя: «Если принесешь дар твой к жертвеннику, и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, и прежде примирись с братом твоим, и тогда прииди и принеси дар твой» (Мф. 5,23–24). Никакой пользы не будет, если ты хоть уверяешь, что не гневаешься, и думаешь, что исполняешь эту заповедь: «Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4,26), и: «Кто гневается на брата своего напрасно, тот подлежит суду» (Мф. 5,22), а скорбь другого, которую мог бы укротить своею кротостью, по упорству сердца пренебрегаешь» (451, 452, 457–458).

Последнее — шестое основание находится в памятовании смертного часа, в неизвестности переселения из этого мира. Сие надежно не только для сохранения ненарушимого дружества, но и для истребления всех пороков и приобретения добродетелей. «Как может и самую малую скорбь иметь на брата тот, кто верит, что он в каждый день во всякое время может переселиться из этого мира?» (451, 453).

Под всеми же основаниями дружества и над ними лежит и возвышается исполнение воли Божией. Если каждый исполняет не свою волю, а единую волю Божию, то не только прекращаются все несогласия и раздоры, но вырываются с корнем и причины их, а в братстве господствует любовь, которая по своему существу и есть единство воль (450).

Важно, что преподобный Кассиан, когда говорит о любви, то указывает и разные ее степени. Есть любовь, которая оказывается всем людям, в том числе и врагам (Мф. 5,44; Гал. 6,10). А есть «сердечное расположение», оказываемое лишь связанным одинаковостью нравов, общностью добродетелей, хотя само «расположение» многогранно: иначе любят родителей, иначе детей, братьев, сестер, супруги друг друга… «Это есть истинно упорядоченная любовь, которая, не имея ненависти ни к кому, некоторых больше любит по праву заслуг, и которая хотя любит вообще всех, однакож отличает тех, которых должно любить с особенным расположением; опять и между теми, которые пользуются высшею, особенною любовью, она отличает некоторых, которые пользуются еще большим расположением пред прочими» (456–457).

Все указанные основания дружества приводят к одному выводу: «У Бога сходство нравов, а не соединенное местожительство соединяет братий; и никогда не может ненарушимо сохраняться мир там, где бывает разность волей» (450).

Став на эти основания, христианин непременно воздвигнет крепкое здание истинной — вечной дружбы.

Благодать Божия

Благодать Божия всегда направляет волю нашу в добрую сторону и вспомоществует во всем так, что иногда и от нас требует или ожидает некоторых юдусилий

(Преподобный Кассиан. — 413)

Ко времени преподобного Кассиана сложилось два противоположных взгляда на действия благодати Божией и активность человека в деле его обращения к вере и спасению — блаженного Августина, епископа Иппонского и Пелагия (ересь пелагиан). Блаженный Августин учил, что человек в естественном — падшем состоянии как будто вовсе не может совершить чего-либо сообразного с Божией волей и за него все делает одна благодать. Пелагианство же отрицало благодать как Божественную силу и все усваивало свободному произволению человека. Преподобный Кассиан смягчает резкость взгляда блаженного Августина и избегает заблуждений пелагиан. По существу он мыслит правильно о взаимоотношении благодати и свободы, хотя и говорит больше о значении действий благодати Божией. Но и в этом случае у него никогда благодать Божия не противопоставляется свободе.

К теме о благодати Божией преподобный Кассиан возвращается неоднократно, но, по-преимуществу, изложил учение о сем в тринадцатом «Собеседовании» — «О покровительстве Божием (или о том, как благодать Божия содействует совершению добрых дел)».

Исходя из апостольских слов: «Даяй семя сеющему, и хлеб в снедь да подаст, и умножит семя ваше, да возрастит жита правды вашея» (2 Кор. 9, 10), преподобный Кассиан учит, что Бог «и начинает в нас добродетель, и совершает ее» (403). Промысл Божий «непрестанно предваряет нас» (407). Сама чистота целомудрия, столь важная в духовной жизни, «подается по милости благодати Божией» (385). Благодать служит «первой причиной» «дарования исцелений для изгнания бесов» (440, 439). Она же и сопутствует при всяком добром деле. «Усилия трудящегося, без помощи Божией, ничего не могут совершить» (402). Сам собою человек может желать добродетели, но чтобы эти желания осуществить, нуждается в Божией помощи, подобно тому, как и больному для выздоровления недостаточно одного желания (408). (См. также: 216–222).

Но при действии благодати Божией требуется приложение усилий и со стороны человека. «Нельзя думать, чтобы Бог не дал человеку желания и возможности делать добро, ибо иначе не дал бы ему свободного произволения, если бы он мог желать и делать только зло» (410–411). Благодать непрестанно влечет нас к добру, а мы должны со смирением ей покоряться, «чтобы, противясь ей, не услышать того же, что сказано было иудеям чрез Иеремию: «Еда падаяй не востает, или отвращаяйся не обратится» (Иер. 8, 4). «Почто отвратился народ сей в Иерусалиме отвращением упрямым? Они ожесточили выи свои, не хотят обратиться» (ст. 5)» (403). Промысл Божий не только предваряет нас, но и «сопутствует нам» (407), а чтобы кто-то нам сопутствовал — надо самим идти. Чистота целомудрия от милости Божией, но стяжающему ее вменяется в обязанность строгость воздержания: голод, жажда, бдение, постоянный труд, неослабное усердие в чтении. «Всякий пусть знает, что он должен неутомимо упражняться в этих подвигах», хотя бы для того, «чтобы ради скорби их приклонив милосердие Божие, удостоиться, по Божественному дару, освободиться от брани и господства преобладающих страстей» (385). Благодать исцелений даруется «избранным и праведным мужам за их святость» (440). Ленивым земледельцам, не старающимся «обрабатывать сохою свою землю, Бог не дает обильного плода» (402)… И искушения, полезные для добродетели, посылаются Богом в той мере, в какой может «вынести добродетель искушаемого» (414). Господь, «покровительствуя тем, коих веру хочет искусить, оставляет место и собственным их силам и воле (для заслуги), и искушает только тех, кои могут вступить в борьбу с искусителем» (415). Из примера сотника, о котором повествует святой апостол Матфей в восьмой главе своего Евангелия, видно, что и сама великая вера восхваляется Господом как заслуга человека. «Если бы сотник имел такую веру не от себя, то Христос напрасно хвалил бы то, что Сам дал, и Он сказал бы: «Я не дал такой веры и Израилю»» (414–415) (В св. Евангелии сказано: «И в Израиле не нашел Я такой веры». — Мф. 8,10). «Мы, — утверждает преподобный Кассиан, — должны с неослабным старанием и ревностью устремляться к подвигам добродетели и непрестанно упражняться в оных, дабы по недостатку преспеяния тотчас не последовало оскудение. Ибо в одном и том же состоянии ум не может пребывать, т. е. чтобы не получал приращения в совершенстве добродетелей, или не терпел ущерба в оном. Ибо не приобресть значит утратить: поелику оставляющий желание преуспевать в совершенстве не далек от опасности потерять оное» (277). «Изменению подлежат» даже высшие силы — небесные. Это явствует уже из того, что растлевшие свою волю отпали от их числа. «Ибо иное значит иметь неизменяемую природу, и иное — приобресть качество неизменяемости собственным старанием и силою добродетели, при содействии благодати неизменяемого Бога» (278). (Ср.: 287).

Таким образом необходим неослабный подвиг. Однако здесь может случиться и опасность — переоценка своих трудов, завышенное мнение о них. «Человек не должен мечтать, что будто его труды привлекают благодать Божию, и что будто потому Бог благословляет его обилием плодов, что он трудится. Чтобы истребить в себе эту гордость, пусть он представит себе, что если бы Бог не укреплял его, то он не мог бы и трудиться, и что если бы милосердие Божие не споспешествовало его действиям, то и желание, и силы его остались бы без действия» (402–403). Подобает помнить, что «благодать Божия всегда дается даром, потому что за малые наши усилия воздает нам бессмертием и нескончаемым блаженством с неоценимою щедростью» (413). Как бы «ни были велики труды человеческие, все они не могут быть равны будущей награде и не могут сделать благодать не туне даемою» (414).

Итак, в деле нашего спасения «участвует и благодать Божия и свободное произволение наше» (408). «Решительно утверждаю мнением не моим, — заявляет преподобный Кассиан, — а старцев, что вовсе невозможно достигнуть евангельского совершенства без усилий и трудов; также и этими одними трудами никто не может достигнуть совершенства без благодати Божией. Ибо как мы говорим, что человеческие усилия сами по себе не могут достигнуть совершенства без помощи Божией, так утверждаем, что только трудящимся и старающимся оказывается милосердие и благодать Божия» (150). Творец мира возбуждает в человеке желание добра, но «человек по свободному произволению может стремиться и к противному». Господь помогает в совершении добродетелей и в утверждении в них, но при этом не исключается и не стесняется свобода (419). Действующая благодать Божия как некая внутренняя спасительная сила исполняет человека духовным благоуханием, «превышающим всякую приятность мастей, составляемых человеческим искусством» (226); подает ему случаи ко спасению и устрояет благоприятные обстоятельства. Дело же человека «с большим или меньшим жаром или равнодушием принимать благодеяния Божии» (221). (См. также: 215–217, 223). Впрочем, ум человеческий не может в совершенстве постигнуть то, как всеблагая воля Божия проявляет нам постоянное покровительство и «как это спасение принадлежит и нашему произволению» (407–408).

Свои рассуждения о Божием покровительстве преподобный Иоанн Кассиан Римлянин завершает предостережением и одновременно советом: «Если же хитрословесным мудрованием выведено умозаключение, противоречащее такому понятию, то его более надобно избегать, нежели обнаруживать на разорение веры» (420).

Обозрение жития, творений и богословия преподобного Иоанна Кассиана Римлянина позволяет заключить, что как сама жизнь Преподобного была исполнена подвига, так и его наставления имеют, по-преимуществу, аскетический характер.

Жизнь подвижника складывается из двух периодов: периода борьбы и периода светлого состояния. Первый состоит в беспрерывном трудничестве, второй, как переживание результатов первого и продолжение его, заключается в мире, радости, любви, свойства которой описывает святой апостол Павел (1 Кор. 13, 4–8) «и которая состоит в одной чистоте сердца» (170).

Глубины духовной жизни неисчерпаемы и потому подвиг во имя спасения многогранен — не для всех одинаков. Одному хорошо отшельничество, а для другого «оно не только бесплодно, но и гибельно». Третьему киновия — святое избрание, а иному и ее нельзя рекомендовать. Что одному может быть трудно и даже невозможно, то другому «приобретенная привычка обратила в природу». Поэтому «каждому из нас, — советует преподобный Кассиан, — надобно наперед тщательно узнавать меру своих сил, и по этой мере браться за науку, какая нравится, ибо хотя все науки полезны, однакож не могут быть все удобны для всех» (612).

Главное внимание, старание, труд должны быть направлены к тому, «чтобы дух всегда прилеплялся к Божественным предметам и к Богу». Все прочее подобает считать второстепенным, низшим. Лучшим образом представляется это на примере Марфы и Марии (Лк. 10). «Марфа хотя и святым делом занималась, так как услуживала самому Господу и Его ученикам, а Мария, внимая только духовному учению, сидела при ногах Иисуса, целуя их, мазала маслом доброго исповедания; однакож Господь предпочитает последнюю первой, потому что она избрала лучшую долю, и притом такую, которая никогда не может быть отнята у нее» (177).

«Золотой» век святоотеческих творений

Четвертое столетие и начало пятого — «золотой» век в патристической письменности. Его составляют творения великих святых отцов Церкви: представителей Александрийской богословской школы — Афанасия Великого, Василия Великого, его ближайшего друга Григория Богослова, брата Григория Нисского; представителей Антиохийской богословской школы — Кирилла Иерусалимского, Иоанна Златоуста, а также западных святых отцов — Амвросия Медиоланского, блаженных Иеронима Стридонского, Августина Иппонского и преподобного Иоанна Кассиана Римлянина. Богословие каждого из них имеет свои индивидуальные особенности, но эти особенности не противоречат одни другим, а лишь раскрывают ту или иную тему со всех возможных сторон и, в общей сложности, выражают единую Истину. Их богословие (искл. Западных) — церковное, а потому и ведущее по пути спасения. Глубина богопросвещенного проникновения великих святых отцов Церкви и истины веры и христианской нравственности учит и правильно верить, и свято жить.

Творения св. Отцов рассмотренного периода — это драгоценное наследие, которое необходимо бережно хранить, усердно изучать, неленостно воплощать в жизнь. Несомненно, с теми, кто будет так относиться к святоотеческим трудам, будут с ними и сами св. отцы — великие богословы и великие небесные предстатели-молитвенники.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Основные издания святоотеческих творений посленикейского периода на русском языке

Творения иже во святых отца нашего Афанасия Великого, Архиепископа Александрийского. Ч. I–IV. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902–1903 гг. 1973 с.

Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, Архиепископа Кесарии Каппадокийския. Ч. I–VII. М., Сергиев Посад, 1891–1892 гг. (После VII части: Указатель мест Священного Писания, объясняемых в творениях св. Василия, и Алфавитный Указатель предметов, содержащихся в семи частях). 2644 с.

Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского. Ч. I–VI. М., 1889. (После IV части: Указатель мест Свящ. Писания, объясняемых в творениях св. Григория, и Алфавитный Указатель предметов, содержащихся в четырех частях). 1785 с.

Творения иже во святых отцах нашего Григория, Епископа Нисского. Ч. I–VIII. М., 1861–1871 гг. 3848 с.

Творения иже во святых отца нашего Кирилла, Архиепископа Иерусалимского. М., 1855. 400 с.

Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского. Т. I–XII. СПб., 1895–1906 гг. (После XII тома: Указатель к полному собранию творений св. Иоанна). 12373 с.

О должностях священнослужителей Церкви Христовой. (Из творения св. Амвросия, Епископа Медиоланского: Дэ оффицииз министрорум). Киев, 1875 г. LXXIX+222+V с.

О девстве и браке св. Амвросия, Епископа Медиоланского. Казань, 1901. II+267 с.

Святого отца нашего Амвросия, Епископа Медиоланского две книги о покаянии. М., 1901. 220+III с.

Избранные поучительные слова св. Амвросия, Епископа Медиоланского. М., 1838. 8+166 с.

Творения блаженного Иеронима Стридонского. Ч. I–XVII. Киев, 1893–1915 гг. 6348 с.

Творения блаженного Августина, Епископа Иппонийского. Ч. I–XI. Киев, 1905–1914 гг. 3631 с.

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. Перевод с латинского. Репринтное издание. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993. — 654 с.

Избранные места из писаний св. Иоанна Кассиана Римлянина. СПб., 1908. — 58 с.

Библиография

Курсы по патрологии и труды общего содержания

Проф. Попов И. Конспект лекций по Патрологии. Сергиев Посад, 1916. 254 с.

Проф. Сагарда Н. И. Лекции по Патрологии, читанные 70–му курсу студентов СПб Духовной Академии в 1911–12 учебном году. СПб., 1912. Машинопись. 9+1050 с.

Архиеп. Филарет (Гумилевский). Историческое учение об отцах Церкви. Т. II, СПб., 1882. 285+III с. Т. III. СПб., 1882. 336+XVI с.

Флоровский Г. В. Восточные отцы IV — го века. Из чтений в Православном богословском институте в Париже. Париж, 1913. 240 с.

Архим. Киприан (Керн), проф. Золотой век святоотеческой письменности. Жизнь и учение восточных отцов IV в. ИМКА — ПРЕСС. Париж, 1967. VI+180 с.

Прот. Иоанн Мейендорф. Введение в святоотеческое богословие. Нью-Йорк, 1982. 359 с.

Карсавин Л. П. Св. отцы и учители Церкви. (Раскрытие Православия в их творениях). Париж. ИМКА — ПРЕСС, б.г., 270 с.

Фаррар Ф. В. Жизнь и труды святых отцов и учителей Церкви. Пер. с англ. А. П. Лопухин. Т. 1. Петроград, 1902. 672+XXXIV с.

Фаррар Ф. В. Жизнь и труды святых отцов и учителей Церкви. Пер. с англ. А. П. Лопухин. Т. 2. Петроград, 1903. XXI+613 с.

Прот. Н. Благоразумнов. Святоотеческая хрестоматия с предварительными общими церковно-историческими очерками и частными биографическими сведениями о св. отцах и учителях Древне-Вселенской Церкви. Учебное историко-богословское пособие преимущественно для воспитанников дух. Семинарий и вместе книга для общего религиозно-нравственного чтения. М., 1883. 603 с.

Поторжинский М. А. Святоотеческая хрестоматия, с биографическими сведениями о св. отцах — проповедниках Вселенской Церкви и с указанием отличительных черт проповедничества каждого из них. (Пособие к изучению истории христианской церковной проповеди). Киев, 1877. V+298 с.

Барсов Н. Из истории христианской проповеди в IV веке. Представители догматико-полемического типа проповеди в IV в. на Востоке. Харьков, 1886. 82 с.

Памятники Византийской литературы IV–IX веков. Издательство «Наука». М., 1968. 356 с.

Памятники средневековой латинской литературы IV–IX веков. Издательство «Наука». М., 1970. 444 с.

Проф. Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов (в связи с философскими учениями того времени). Т. 1. Тринитарный вопрос (История учения о Святой Троице). Сергиев Посад, 1906. 652+IV с.

Минин П. Главные направления древне-церковной мистики. Сергиев Посад, 1915. 87 с.

Закон Божий. Пятая книга о Православной вере. ИМКА — ПРЕСС, Париж, 1958. 350 с.

Калачинский П. Учение св. отцов и учителей Церкви в отношении к философии Платона. «Вера и Разум», 1900,? 1–5, с. 21–42; 72–96; 129–143; 201–212; 264–286.

Зейпель И. Хозяйственно-этические взгляды отцов Церкви. Пер. с немец. с предисловием С. Н. Булгакова. М., 1913. X+333 с.

Проф. Болотов В. В. Лекции по Истории Древней Церкви. Т. 4. История Церкви в период Вселенских Соборов. Т. 3. История богословской мысли. Посмертное изд. под ред. проф. А. Бриллиантова. Пг., 1918. XV+600 с.

Иеромонах Феодор (Поздеевский). Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина (пресвитера Массилийского). Казань, 1902. — 338 с.

Архимандрит Феодор (Поздеевский). Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин ~Его жизнь и богословско-аскетические воззрения). Казань, 1908. — 14 с.

Светлаев М. Преподобный Иоанн Кассиан, его жизнь и аскетические творения и значение его в истории западного монашества. «БВ», 1894, апрель. С. 164–167.

Монографии, статьи

Прот. Горский А. В. Жизнь святого Афанасия Великого, Архиепископа Александрийского. Творения иже во святых отца нашего Афанасия Великого, Архиепископа Александрийского. Ч. 1. Изд. 2-е. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1902. 122 с. «Прибавл. к изд. твор. св. отцов в рус. пер.», 1851, ч. X, с. 29–201.

Иером. Кирилл (Лопатин). Учение св. Афанасия Великого о Святой Троице (сравнительно с учением о том же предмете в три первые века). Казань, 1894. 308+VI+IV с.

Проф. Попов И. В. Религиозный идеал святого Афанасия Александрийского. Сергиева Лавра, 1904. 94 с.

Ловягин Евграф. О заслугах святого Афанасия Великого для Церкви в борьбе с арианством. СПб., 1850. 210 с.

Горский А. В. Жизнь св. Василия Великого, Архиепископа Кесарийского. М., 1845. 110 с.

Прот. Благоразумов Н. Св. Василий Великий как богослов-естествоучитель. М., 1891. 60 с.

Проф. Болотов В. В. Заметки по поводу текста литургии св. Василия Великого. (Письмо архиепископу Финляндскому Антонию). СПб., 1914. Извлечено из «Хр. Чт.», 1914, март, 281–298.

Свящ. Н. Виноградов. Догматическое учение св. Григория Богослова. Казань, 1887, 508+IX с.

Борисовский П. Догматические основы христианской морали по творениям св. Григория Богослова. «Вера и Разум», 1894,? 7, 443–457,? 8, с. 509–525.

Фетисов Николай. Св. Григорий Богослов как учитель жизни. «Вера и Разум», 1909,? XVII–XVIII, с. 563–581. (Настоящая статья представляет публичное богословское чтение в Киевском Религиозно-Просвет. Обществе в воскресение 25 января 1909 г. — Память св. Григория Богослова).

Борисовский П. Мысли св. Григория Богослова о христианской жизни уединенно-созерцательной и общественно-деятельной. «Вера и Разум», 1898,? 6, с. 349–374;? 8, с. 491–520.

Несмелов Виктор. Догматическая система святого Григория Нисского. Казань, 1887. 635+XV с.

Мартынов А. Учение св. Григория Нисского о природе человека. М., 1886. IV+386 c. См. «Прибавление к твор. свв. отцов» 1886, ч. 37.

Тихомиров Д. Св. Григорий Нисский как моралист. Этико-историческое исследование. Могилев на Днепре, 1886. 382 с.

Оксиюк М. Ф. Эсхатология св. Григория Нисского. Историко-догматическое исследование. Киев, 1914. VIII+XX+666 с.

Краткое сведение о святом Кирилле, Архиепископе Иерусалимском. «Характер. Чт.», 1840, ч. 1, с. 344–363.

Святой Кирилл, Архиепископ Иерусалимский. «Прибавл. к изд. твор. свв. отцов в рус. пер.», 1855, ч. 14, с. 89–139.

Юбилейный сборник статей, посвященных блаженной памяти св. Иоанна Златоуста. (По случаю 1500–летия со дня кончины Святителя), Казань, 1908. 241+II с.

Кириллов А. Догматическое учение о таинстве Евхаристии в творениях св. Иоанна Златоуста. «Хр. Чт.», 1896, янв. — фев. с. 26–52.

Лопухин А. П. Св. Иоанн Златоуст как проповедник человеколюбия и милостыни. «Хр. Чт.», 1897, янв., с. 27–48; февр., с. 245–260.

Проф. Попов И. В. Святой Иоанн Златоуст и его враги. († 14 сент. 407 г. — 14 сент. 1907 г.). Сергиев Посад, 1908. 96 с.

Проф. Богдашевский Д. Н. Святой Иоанн Златоуст по его письмам. Киев, 1908. 22 с. (Чтение, предложенное в торжественном собрании Киевского религиозно-просветительного Общества 27 января 1908 г.).

Адамов И. И. Святой Амвросий Медиоланский. Сергиев Посад, 1915. 684+XXV с.

Прот. Алексинский Е. Св. Амвросий, епископ Медиоланский. «Православ. Обозр.», 1861, апр., с. 455–502; май, с. 19–49.

Попов Н. Святитель Амвросий, архиепископ Медиоланский. «ЖМП», 1958,? 12, с. 31–40.

Цветков П. Гимны св. Амвросия Медиоланского. «Твор. свв. отцов в рус. пер.», 1891, кн. 4, с. 417–449.

Прохоров Гр. Нравственное учение св. Амвросия, епископа Медиоланского. «В. и Р.», 1911,? 5, с. 563–593;? 7, с. 29–58;? 9, с. 290–309;? 10, с. 447–471;? 11, с. 584–621;?12, с. 727–749;? 14, с. 183–216;? 17, с. 609–622;? 18, с. 749–775;? 19, с. 27–44;? 20, с. 188–201.

Тихонравов Н. Святой Амвросий Медиоланский и его проповеди. Харьков, 1878. 21 с.

Диесперов А. Блаженный Иероним и его век. М., 1916. 194 с.

Полянский Е. Я. Библиологические занятия блаженного Иеронима. (Речь пред защитой магистерской диссертации). Казань, 1908. 28 с.

Иром. Иосиф. Труды блаженного Иеронима в деле перевода Священного Писания. «Правосл. Обозр.», 1860, июль, с. 294–307.

Смирнов А. А. Блаженный Иероним Стридонский как историк и полемист. «Правосл. Обозр.», 1871, ч. 1, с. 753–793? ч. 2, с. 24–44.

Полянский Е. Я. Творения блаженного Иеронима как источник для Библейской археологии. Казань, 1908. XXI+583+III с.

Проф. Попов И. В. Личность и учение блаженного Августина. Том первый. Ч. 1. Личность бл. Августина. Ч. 2. Гносеология и онтология бл. Августина. Сергиев Посад, 1917. 224+619 с.

Герье В. Блаженный Августин. М., 1910. XV+682 c.

Блаженный Иероним и блаженный Августин в их взаимных отношениях. «ТКДА», 1868, т. III, с. 3–47.

Информация о первоисточнике

 При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.

Преобразование в форматы epub, mobi, html
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).