Большая белая дорога

Незримо предваряет век
Нерукотворный свет Фавора,
Взойти туда назначен миг
Преодоления земного.

Отмерен будет этот путь
Ни сколько счетом и дыханьем,
Но - словом из высоких уст,
Но хлебом, Божьим подаяньем.

Под небом, свитком снегопада,
Земля, похожая на скит,
Молитвенно себя таит
Для белоснежного наряда.

И большего уже не надо,
А меньшего и не дано:
Внимать тому, что суждено,
И славословить это благо.

И речь, что дивна и проста
Молчаньем будущего века,
Для слышащего незаметно
От древа крестного взросла,

И время - протяженный миг
Дарованной тебе свободы
И чистоты увидеть Бога -
И свой в тот час увидеть лик.

Большая белая дорога
Среди замерзших тополей,
У незнакомого порога
Не повстречали мы людей.

Как будто серые шинели
На грязном тающем снегу
Сокрыли белые метели
В живом еще вчера лесу.

Как будто серые шинели
Остались в памяти моей -
Они давно уже истлели
Под сенью снеговых полей.

Так помниться совсем немного,
И очертанья лиц смутны...
Большая белая дорога,
Такие маленькие мы.

Суть прозябания земного
И восхожденья из земли,
Хотя решимости немного,
Но в сердце нужно пронести.

Там, за границею янтарной,
Пределом царским золотым,
Не будет вовсе легкой славы
Отдохновение и дым.

И в Царство нет пути иного:
Предвечным Словом крепок стих
Во благовестии святого
И в умовеньи ног чужих.

Тот час никак не угадать,
Но, словно дар, однажды встретить,
И благодатно осознать,
Что Рождество одно на свете.

И вечной длительностью дня
В границах этого же мира
Вкусить пасхального плода
Из рукотворного потира.

Неведом Пушкин. Нет к нему возврата.
И ныне землю не согрели
Снега, которыми богаты
Те дивно чистые метели.

Неведом стиль. И беспримерны
Свершенья наши и потери,
Которым мы не зря, наверно,
Еще верны на самом деле.

Неведом слог. И то понятно,
Что неизвестно время жатвы
В губернии в какой-нибудь, в Перми,
О, Господи, не приведи! -

В соблазн искусного плетенья
Простейших фраз, ведь их обитель
Сокрыта сном. Там лишь метели.
Там станционен был смотритель.

Заходит плененное солнце
В оковах пейзажа земных
И луч свой последний весомо
Роняет на добрых и злых.

Быть может не все мы пропали,
Не всякий уж вовсе погиб,
Есть место и светлой печали,
И скатертью белой накрыт

В обители отчей для пира
Тот стол, где есть место для нас,
И выше душевного мира
Нет дара в решающий час.

Пусть тает в полуночи небо,
Его тем оправдана синь,
И голос дрожит незаметно
Пред "Слава Святей" и "Аминь".

Двадцатый век от Рождества,
Сады, цветущие весною,
И гул пасхальный торжества
Над пробудившейся землею.

Над звездами иных могил,
Где темен сон непросвещенных,
Над именами тех, кто был
Гробов добычей повапленных,

Над жертвою и палачом -
Свет торжествующий незримо
И вечностию напоен
Глас огнезрачных серафимов.

Довековая тишина
Во глубине Руси святой
Скрывают сонм имен златой
Как града Китежа стена,
Куда нет видимых дверей,
Где храмы час свой ожидают
И наш синодик поминают
Как список воинских потерь.

Шел лесом Георгий Иванов
И не нашел мухомора.
Обидно тут стало, досадно,
И больно, честное слово.

Георгий Иванов был гений.
А может быть, просто поэт -
Прошедших неясных мгновений,
Рейтуз, золотых эполет.

Там, где-то в России, в безбожье,
В Тамани, остался звон шпор,
И только в лесу под Парижем
Не рос ни один мухомор.

Свободен путь под Фермопилами
Уже какую сотню лет,
А над российскими могилами
Небесный тяжелеет цвет,
Когда за горя океанами,
Где кровь в воде растворена,
Уже не скрыта за туманами
От нас блаженная страна
С ее цветущими могилами,
Где сонм свидетелей святых,
Где тайно, избранными силами,
Нерукотворный царствен стих.

Как только отмучится мелкий комар
И лунный завянет простор,
И будет в романе доеден омар
И вынесен там приговор,
Как только роман до конца не соврет,
Ведь граф там бежит из тюрьмы
И стража его никогда не убьет,
Спасают ночные миры;
Как только проявится уличный створ,
Где ветер домами зажат,
Где крался устало обыденный вор
И праздно деревья шумят, -
Как только окончен последний роман,
Зарей окровавлен собор,
Уже над заливом растаял туман,
А ветер метет мелкий сор...
Светило над миром на время взойдет,
Движением медной руки
Ноябрьским станет расколотый лед
В холодном пространстве реки.
И будет, быть может, грядущая ночь -
Какую кому пережить? -
Одною луною в разрез полыньи
Сквозь бледное небо светить.

Испытана вся прочность материала,
Чего металл и камень не достигли,
Когда живое от живого брали
Для помещения в едином тигле,
В едином поле притяженья осевого,
Где большего до времени не знали,
Где сокровенен марш штрафного батальона
В последний день невиданной печали.

Какие прекрасные лица...
И как можно их не любить?
И сила и святость струится -
С портретов, икон их и книг.

Печальны не будут их лица,
И в немощи сила светла:
В святом прославленьи свершится
Вся правда, вся сила Креста.

Свет этой любви не угаснет.
О, Боже, Твой праведен суд,
Так даруй нам силы и счастье
Достойно в их лица взглянуть!

Октябрь злато расточает,
Неизреченны высь и даль,
И скорбным пением встречает
Вошедших храмовый алтарь.

И сочетая две природы
И словом жертвенным несом,
Вот-вот сквозь каменные своды
Сойдет целительный огонь.

Вот-вот молчание народа
Святых возвысит имена,
Уже иное время года,
Уже другие времена.

Пророческому внемля слову,
Снега укроют в ноябре
Всю вознесенскую Голгофу
В ипатьевском особняке.

Как пала слава прежних королевств,
Газетный мир о том уже молчит,
О, бедный Йорик, не хватило средств
Достойной эпитафии сложить.

Запутан стал совсем простой сюжет,
В игре пустой провалены подмостки,
Но гениальным будет назван бред,
Что эшафотам уготовал доски.

Здесь нет любви. Угас последний жар.
Огонь свечи, под спудом утаенный,
И соль, обуевающая в пар,
В дым, без остатка ветром унесенный.

Вам смерть - игра, и жизнь вам - карусель,
Вы дар Творца случайным посчитали,
И расточили злато древних королей
И лжи, как правде, славу воздавали.

Да, нам открыт был истинный ответ,
Но здесь не ищут нужного вопроса,
О, времена предательств и побед,
О, день и час последнего доноса!

Так как же отрешиться слова "Я",
Как фарисейство вытравить без яда?
Когда свобода нам воистину дана,
Когда нам шпага больше не отрада.

Ветра проходят над Таманью,
Дожди уж следом на подходе,
Ветра крепчают в Таганроге,
Над всей Россией пролетают.

А где-то в этой непогоде
Сам Антон Палыч поспешает
На Сахалин. И в Таганроге
Поет мальчишкой в правом хоре,
Быть может, в Ялте прозябает.

Снега кружатся над Таманью.
Снега ложатся в Таганроге.
Какое время на пороге,
Век девятнадцатый не знает.

Там, за рекою Непрядва,
Некому встретить врага,
Войско не двинет рядами
Твердая княжья рука.

Нет, не таят за долами
Силу лихие полки,
И закаленною сталью
Не обнажены штыки.

Поле ли то Куликово,
Русская ль эта земля,
Что это значило слово,
В чем была сила твоя?

Ворон над полем осенним
Кружит невидим - и рад
Выклевать очи последним
Из нерожденных солдат.

Что нам разбитое корыто,
Когда иное суждено:
Познать, что прадеды убиты
Не все за истину Его,

Что нам другое поколенье,
Чей пепел все еще храним,
Когда дано нам искупленье,
Как всем - и мертвым и живым.

И так трагично, без возврата
Историей затворены
Скрижаль имперского заката
И доблесть русской старины.

Укрытых белою метелью
И снежной лаской ледяной,
Тех, кто под тяжестью шинельной
Приник ко тверди земляной,

Кто не обрел уже возврата
По снегу талому домой,
Кому - законная расплата -
Всех со святыми упокой!

Созиждь покой их сокровенен
Под снегом русским и землей,
И кто истлел и кто нетленен -
Восстанут судною порой.

Пусть эта осень жизни не равна,
Но тяжелей иного звездопада
Вся тайна умиранья листопада,
Когда вполне не явлена она,
Хотя ложится золотом листва,
Покров земной собою довершая,
Как будто тень утраченного рая,
Как будто сень могильного холма.

Но есть иное. Или - есть Иной.
Кто все содержит в таинстве прощенья.
И со Креста объемлет шар земной -
Высоты все и все его паденья.

Там, где кончается природа
Уж небеса отяжелели,
Багровым отсветом прошиты
Пространства темные ланиты
И скоро черные метели сокроют
Рубежи и цели -
Там, где кончается природа
И смерть трудна, жизнь измельчала,
И где течение металла
Речений существо прервало,
Там времени уже немного
И в Царство узкая дорога...
Там, где кончается природа,
Наш челн как перышко качало,
И ткань поэзии тончала,
Где, утружденный этим срезом,
"Век шествует путем своим железным".

Это время дороже числа,
Это слово дороже, чем время,
Чем познаешь бессилие зла,
Золотого безвремья червленье.

Позолота того ремесла,
Что словесной культурой зовется,
Здесь не чище простого холста,
И сочувствие тайно дается.

Времена, что числа изменение,
Вновь играет туман на Оке,
Нет дороже, чем слово и зрение
Пред молчаньем, восшедшим горе.

Как солнце золото горит
Причастной чаши в день воскресный,
Чем Дух всегда животворит
И смысл в чем сокрыт небесный.

Неисчерпаем дар Творца,
Хоть лето позднее на склоне,
Когда богата нищета
В своем единственном поклоне.

Калитка. Рыжая трава.
Домишки. Дерево сухое.

Внизу река. И облака.
Отражены. Дыханье зноя.

А к вечеру легка волна.
И воздух густ от испарений.

Земля извне отражена.
Вся в ореоле искажений.

И ночь близка. Луна бледна.
Трава серебряна и хрупка.

И как дрожащая струна
Таинственна природа звука.

И удаляясь от земли,
Свет меркнет. И трава темнеет.

И отраженная во мгле
Калитка скрипнуть не посмеет.

Уж сорок лет как Он распят,
Падите горы и холмы
На тех, кто был всегда богат
И не познает нищеты.

Уж сорок лет как Он воскрес -
И римляне биют в щиты,
И дым восходит до небес,
И - вот - дома уже пусты...

И сорок лет как преломил
Он Хлеб на тысчи лет вперед
И Чашу здесь благословил
Для всех, кто жизнь изберет.

Забыт и Васильевский остров,
В забвеньи Васильевский спуск
Среди безымянных погостов
И холодом сомкнутых уст.

Забыта тяжелая лира,
И красок не выявлен цвет,
Достоин и древнего Рима
Здесь также забытый сюжет, -

Где иней ложится на паперть,
Как манна, уже в сентябре,
И где накрахмалена скатерть
На темно-свинцовой воде.

Где сталь хрупка и словно в рове
Не сыщешь видимого дна,
В той мерзлоте, где вместо крови
Вода болотная мутна,
Там, где Офелия и царство
Погребены на должный срок...
И открывается пространство
Иных нехоженных дорог.

Предзимия последний день
Скрывает смысл музыкальный,
Где свет неведомый прощальный
Ушедших в сумрак деревень,
Где созерцания печаль,
Строка забытая Рубцова...

Как жаль слепого и немого
И всяку тварь без меры жаль.

Пребудет смысл обретенный
Молитвы, подвига, труда,
Как в детстве, в том саду огромном,
При возвращении туда
Всяк образ обретет звучанье
Сознаньем жертвенной любви,
И не одной черты случайной
Во светлом лике Судии.

В истории родных полей,
Метельных этих погребений,
Где каждый жив судьбой своей,
Своею смертью нераздельной,
Всех укрывала эта вьюга,
С землей ровняла - и земля
Белее снега, тверже льда
От Зауралия до юга,
От Соловков до южных гор
Под твердью этой кровь струится,
Прочней всего такой раствор,
Иначе не могло случиться
В истории родных полей,
Метельных этих погребений,
В истории святых Церквей -
От первой крови до последней.

В глазницах талая вода
Просохнет до исхода лета,
Когда сентябрь, полный света,
Прольется вновь как из ведра,

Когда соленая беда
Уже не солонее смерти -
И солнца луч при этом свете
Гораздо тверже топора.

Нам не считать своих потерь,
Мы с ними слиты воедино,
Как в кирпиче песок и глина
Неразличимы дают твердь.

Нам близок лишь воскресный строй,
Из мертвых светлое восстанье,
Где Божий всякий жив глагол
Воскресного воспоминанья.

Леса, дороги и проселки,
Да колокольный звон в церквях,
И вороны, как сажа, черны
В березовых живых ветвях.

И свет пасхальный зрим до боли,
И в слякоть светел и в мороз,
И зримо чистое раздолье
Среди светлеющих берез.

И той последнею мольбою
Застыли краски на ветру -
Землей, Россиею, судьбою,
Подвластной высшему суду.

И в перламутровых озерах
Застыла скорбь земной красы,
На розовых живых березах
Все так же вороны черны.

Дожди повисли над Уралом
Прозрачным серым покрывалом -
Над бедною землей-избенкой,
Над плачем горестным ребенка.
Дожди ушли в земную сырость,
Новорожденному приснилось
Неизреченно - на пороге
земного - О Самом о Боге...

Когда, исполнясь, осолятся
Границы прежнего, тогда
Настанет день, и совершатся
Все сроки, годы, времена.

Когда ты вправду обнищаешь,
Начнешь всецело понимать,
Что ты лишь прах, но неизбежно
Тебя коснулась благодать.

Не достанет на всех этих плит,
Звезд жестяных, табличек фанерных,
Ибо нет только правых и верных,
Только мертвых и только живых -

На земле от себя отступившей
От своих же родимых солдат,
Что какое столетье лежат
В этой пашне богатой и вскисшей, -

В этом белом забытом раю,
И сродни им Державного лика
Прозябанье - до родов, до крика,
До восстанья в воскресном строю.

Размер, что сложности боится,
Плененный материалом свод,
Во времени еще продлится,
Ведь точен механизмов ход,
Размер, что простотою мнится
Среди смешения эпох,
Последней будущей страницы
Пред оглавлением стихов.

Хранят дорожные пределы
Пространство чистого холста,
Поверхность белого листа
И правду истинного дела.

Неотвратим намечен путь
В заветный час грядущей ночи,
И смысл новый - трезв и точен -
Назад не обращает плуг.

Последней дороги земля нараспашку,
Где склоны как раны, а небо столь сине,
Положат без счета их в мерзлую пашню -
В песке и торфянике, в камне и глине.

И эта земля, зарастая бурьяном,
Пока этот век летаргически длится,
Все стерпит в беспамятстве том окаянном,
Еще не сгорит, но уже осолится.

Останется - время и горечь познанья,
И жилы воды здесь проступят, как Имя,
Они не разрушат положенный камень.
И сами, как ветви, не станут сухими.

Пшеницею доброй, изгнанья помолом,
Как в камне, прозябнет забытая вечность,
И речь обретается тайным глаголом,
Возросшим, как древо, во всю человечность.

Хранимы той кровью и тою водою
Восстанут святые восполнить утраты
Последних дорог, позаросших травою
Как сором до времени истинной жатвы.

Солнце заходит. И скупо
Там, за казанской дорогой
Сумерки кутают купол
С новою позолотой.

Ныне опять уже можно
В храме спокойно отпеть,
Ладана запах и хвои,
Колоколов новых медь.

А до весны до далекой
В этой деревни дожить
Некому, батюшка, легкой
Смерти кого сторожить?

Этой зимою на вырост
Не на кого шинель справить,
Господи, сирых помилуй,
Господи, нас не остави...

И за погостом последним,
Где косогоры и лес,
Рдеет под небом вечерним
Золотом знаменья крест.

Иссякнет и времени тайна,
В сосудах вино перебродит,
Но данное нам состраданье
Залогом бессмертия всходит
На ниве душевного праха,
На почве житейского тлена -
К любви - от извечного страха,
И к жизни от смертного плена.

Се черно-желтый свет! Бегите, иереи!
Но некуда бежать во тьме последних дней.
И тьма всего сильней над новой Иудеей,
Над позолотою Твоих святых Церквей...

Тем нечего терять, кого в удел не взяли,
Но смерть осолена тем золотом могил,
Какие - все до нас - всю землю распахали
От Соловков святых до тонущих Курил...

Вновь травы сорные в глазницах прорастают
По кладбищам земным - на Запад и Восток,
И краски и цветы уже не засыхают
На полотнах батальных, оконченных не в срок.

И список всех потерь не вычитать во веки,
Хотя давно сплетен из терния венок,
Как будто Йорик бедный еще не смежил веки
И Гамлет не обрел отравленный клинок.

Крепка как смерть любовь. Но смерти нет во свете,
Струящемся незримо с фаворской высоты...
И праздных слов венок - во избранном сонете -
Уже не обретет искомые черты.

Как это слово - букву "Я"
Совсем забыть иль обозначить
Здесь у подножия Креста,
Где не могло все быть иначе,
Чтоб не погрязнуть в суете
До времени последней чаши,
Свет обретая, как во тьме,
Что не объяла души наши.

И мертвой ласточки гнездо
Как будто бы навеки свито,
И невесомо - и светло,
Как стих, слагается молитва
В тот редкий день, в тот редкий час,
Когда столь ясно осознанье,
Что не навек пленила нас
Печать адамова изгнанья.

В своей исходной простоте
Взошло и малое зерно.
Уже исполниться дано
Грядущей Духа полноте.

И Чаша явлена. Полна.
И прежний яд уже не властен
Над тем, кто ныне вновь причастен
Дню окончания суда.

По самому по краю
Земного бытия
Туда, где жизнь возможна
И умереть нельзя,
Все так же непреложна
Ведет-ведет стезя
К кресту и воскресению
Земного бытия.

В заветный полдень даль чиста
И светом белым осененны
Границы мира. И весомы
О благодати лишь слова.

Светло и радостно. Легко.
И различимы в ликах лица.
И Богом созданность всего
Неисчерпаема струится.

Здесь Слово свело этот огнь,
Спасенья нам даруя слог -
Среди городов, среди стогн,
В пыли галилейских дорог.

Две тысячи лет миновало -
И запад храним и восток
Того же огня покрывалом
В пыли галилейских дорог.

Хоть лисы имеют здесь норы,
Главы преклонить здесь не мог
Явивший нам славу Фавора
В пыли галилейских дорог.