Птицы небесные

Птицы небесные

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Романов-на-Мурмане" (romanov-murman.narod.ru).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).

Старый Матвей Иванович проснулся рано. За запотевшими окнами еще стояла густая темень, но кое-где, пред-вещая рассвет, уже пели петухи и было слышно, как озябшая за ночь собака во дворе гремела цепью. Старик опустил ноги на пол и, сидя на краю кро-вати, долго, надсадно ка-шлял, пока не свернул из газеты самокрутку с ма-хоркой и, закурив, успо-коился, пуская из ноздрей струи табачного дыма. В избе было тепло от хорошо державшей жар русской печки, и слышно было, как за отставшими обоями шуршат мыши, и за печью старательно верещит сверчок. Натянув ватные, с обвисшим задом штаны, рубаху и шлепая разношенными туфлями, старик пошел умываться в сени. В сенях он зажег керосиновую лампу, так как по случаю горба-чевской перестройки в деревне началась разруха и электри-чество отключилось. По правде сказать, в деревне жилых-то домов было всего три, а остальные стояли пустые с заколочен-ными досками окнами. Вытираясь домотканым полотенцем, старик вышел на крыльцо, вдохнул холодный, с запахом прелого листа воздух и посмотрел на восток, где уже занимался рассвет. Оглашая окрестности жалобными кликами, из-за леса, быстро махая крыльями, летели дикие гуси. Дворовый пес, посаженный на длинную цепь, подбежал к крыльцу и, вертя хвостом, при-ветствовал хозяина. Старик вздохнул и подумал, что вот уже целый месяц ему приходится хозяйничать одному по случаю отъезда старухи в город к дочери.

С календаря чередой слетали белые листы, а с деревьев золотые, багряные и пожухлые листья осени. От утренних заморозков как-то сразу полегли травы и на черной грязной дороге под са-погом хрустели белые льдинки. Старик вернулся в избу, и с по-рога его сразу обдало теплым избяным духом сухого мочального лыка и крепкого махорочного дыма. Он встал в красный угол, заставленный иконами правильного старинного письма,затеплил зеленую лампадку и для начала положил три поясных поклона с краткой молитвой мытаря: "Боже, милостив буди мне грешному, создавый мя Господи и помилуй мя".

Он всматривался в лик Божией Матери на иконе, написанной древним изографом и в трепетном огоньке лампадки ему каза-лось, что Божия Матерь сочувственно улыбается и жалеет его, старого и одинокого. Он прочитал, старательно выговаривая слова: "Отче наш", "Богородице Дево, радуйся", и еще полнос-тью Символ Веры. Ничего он у Бога не просил и не вымогал, а просто закончил словами: "Слава Тебе, Господи, слава Тебе".

- Ох, грехи мои тяжкие! Прости меня, Господи, за души убиен-ных мной на войне. Война есть война. Не я пришел к ним с ору-жием, а они пришли на мою землю.

Старик опустился на колени и положил десять земных поклонов. По немощи больше не мог. Кряхтя и держась за поясницу, он поднялся, наполнил собачью миску кашей и понес ее Полкану. В деревнях вообще-то нет моды специально кормить собак, но они живы, злобны и как-то сами себе находят пропитание. Но цепно-му Полкану в этом отношении повезло: ему раз в сутки выстав-лялась миска каши, а иногда даже с вываренными костями.

Покормив пса, дед полез на сеновал и сбросил оттуда несколько охапок сена для лошади и коровы. Корова Зорька потянулась навстречу слюнявой мордой и ухватила клок сена. Лошадь же он любовно потрепал по гриве и положил ей охапку сена в ясли.Ло-шадь, хотя была уже немолода, но еще исправно тянула плуг в огороде и возила в санях дрова из леса. Был еще и кабанчик, ко-торый давно уже ныл и орал голодным криком, но ему еще пред-стояло подождать, пока дед сделает теплое месиво из вареной картошки и отрубей.

Старик пошел в избу и вынул из печки чугунок гречневой каши и кринку топленого молока. Наложив миску каши с молоком и отрезав ломоть ржаного хлеба, он прочитал "Отче наш", пере-крестился и, призвав благословение на снедь, деревянной лож-кой, не торопясь, стал есть кашу. Потом долго, до пота, пил крепкий чай с кусочком сахара. Пищу вкушал он без суеты, с благоговением, потому что, как истинно русский человек старо-го закала, считал трапезу продолжением молитвы. Накинув на плечи ватник, он вышел на крыльцо охладиться и, сев на сту-пеньки, свернул самокрутку. Всякие там новомодные сигареты он не признавал, а курил только крепкую сибирскую махорку "Бийский охотник", которую из Питера привозила ему дочь. Его старуха, тоже богомольная, часто корила старика за то, что сво-им табачищем коптит святые иконы, на что он отвечал:

- Ничего не могу с собой поделать. Фронтовая привычка, нарко-мовское табачное довольствие. Бог простит старому солдату, не взыщет.

Сегодня у него был трудный день. Надо было отвезти на лошади в райбольницу тяжело хворавшую соседку. Он вывел из хлева гнедого мерина, выкатил из-под навеса телегу, тщательно запряг и обладил Гнедко. Положив в телегу сена, сверху он настелил еще и половики, чтобы больной было помягче.

Больную вывели под руки и уложили в телегу, накрыв одеялом. Она была желта лицом, безпрерывно охала и крестилась исхуда-лой рукой. Старик посмотрел на нее и подумал, что уж не жили-ца она больше на свете. Может, зря везем? Но, не сказав ничего, повез ее в райцентр, до которого было двадцать пять верст. Теле-гу изрядно потряхивало на мерзлых комьях грязи и больная, пла-ча, просила деда Матвея ехать потише.

- Я и так, Маруся, еду шагом. До вечера только и доедем.

Не очень-то ему хотелось ехать: он считал это зряшной затеей, но, будучи добрым православным человеком, не мог отказать соседям, тем более, что помнил слова Апостола: "Друг друга тя-готы носите и тем исполните закон Христов". Да кроме того, другого транспорта в деревне не было, а о том, чтобы позвонить в район и вызвать машину, и говорить не приходилось: телефон давно не работал.

В больнице усталый молодой врач, оглядев больную и протирая очки, сказал деду:

- Зачем привез эти мощи?

На что дед ответил:

- Пока жива - лечи, а как помрет, тогда будут мощи.

Врач безнадежно махнул рукой, и больную увезли на каталке по длинному коридору, где пахло вареной капустой и карболкой.

Назад из райцентра он ехал уже в темноте и к своему дому при-был глубокой ночью. Пока он ехал, началась пороша и от снега все кругом посветлело. Распрягши мерина и обтерев ему потную спину пуком сена, он завел его в теплый хлев. Довольный мерин тихо заржал и, сунув морду в ясли, захрустел сеном. Нетоплен-ная изба за день выстыла, но старик чувствуя усталость, похле-бал чуть теплых вчерашних щей, выпил для сугрева стаканчик водки и, помолясь на ночь, лег спать, крепко закутавшись лос-кутным деревенским одеялом.

Утром старик, покормив Полкана, спустил его с цепи, чтобы пес побегал во дворе. Это была крупная свирепая собака, вроде московской сторожевой. Время близилось к полудню, когда старик возился у печки, приготовляя себе обед. Вдруг он услышал бешеный лай Полкана. Выглянув в окно, дед увидел стоящую на дороге машину, а у калитки трех крепких мордатых парней, которых облаивал Полкан, не пуская во двор. Старик, выйдя на крыльцо, приказал Полкану молчать. Тот продолжал скалиться и рычать на незваных гостей.

- Дед, - крикнул один из приезжих, - у тебя есть продажные ико-ны? Мы купим, или поменяем на новые. У тебя старые иконы?

- Я сам старый, и иконы у меня старые.

- Потемневшие?

- Да, маленько есть.

- Так продай их нам! Мы тебе хорошо заплатим.

- У меня продажных икон нет. Могу продать мешок картошки.

- На хрена нам твоя картошка?.. Мы хорошо заплатим и еще вод-ки дадим.

- Нет, и не уговаривайте.

- Пока мы с тобой по-хорошему говорим, но можем и по-плохо-му. Убери своего кобеля, а то пристрелим его. Ты вынеси хотя бы на крыльцо одну икону, покажи нам. Может, твои иконы и разговора не стоят.

- Сейчас вынесу!

Старик вошел в избу, закрыв дверь. Вскоре она немного приот-крылась и покупателей стали нащупывать вороненые стволы охотничьего ружья.

- Эй, ребята! Не сердите старого солдата. Убирайтесь отсюдова! Если убьете собаку, я буду стрелять. Уж двоих-то уложу навер-няка.

Гости всполошились и спрятались за машину.

- Да ты чо, дед, обалдел?! Да мы просто спросили. Не хочешь продавать - не надо. Молись себе на здоровье.

Один из парней махнул рукой:

- Да кляп с ним, с этим бешеным дедом. Еще и впрямь начнет стрелять. Одичал здесь в лесу, черт старый. Поехали в другое место.

Они сели в машину, хлопнули дверцами, и автомобиль, взревев, скрылся из вида.

Все чаще и чаще с севера прилетал холодный ветер-листодер. Дороги стали звонкими и твердыми, а по краям рек и озер нарос-ли тонкие льдинки. В декабре на промерзшую землю основа-тельно лег снег, и в означенный день старик стал запрягать в сани мерина, чтобы ехать на станцию, встречать старуху. Он выехал еще до света. Сани легко скользили по снежному перво-путку, и в полдень он легко добрался до вокзала. Поезд из Пите-ра прошел уже полтора часа назад. В зале ожидания он увидел свою старуху, клушей сидевшую на узлах и чемоданах. Старик молча перетаскал узлы и чемоданы в камеру хранения и вместе со старухой поехал в церковь. Привязав лошадь к церковному забору, вошли вместе в храм. В воздухе плавал синий кадильный дым, пономарь гасил свечки и лампадки, служба только что отошла, и народ расходился по домам. Над золотыми крестами куполов кружились и кричали галки, старухи кормили стаю го-лубей, на паперти нищие тянули руки и трясли пустыми кон-сервными банками. Кроме нищих во дворе сидела свора бездом-ных голодных собак. Старик с супругой подошли к батюшке под благословение. Тот радостно встретил старых знакомых:

- А, прилетели птицы небесные!

- Ну, батюшка, неужели моя многопудовая старуха похожа на птицу небесную?

- Известно, - сказал священник, - что кровь и плоть Царствия Небесного не наследуют, но душа праведная может там оказать-ся по Божией милости. Я давно знаю вас: что к Богу вы прилеж-ные, и Мать нашу Церковь любите и всегда отделяете Ей от щед-рот своих. Конечно, и вы не без греха, но стараетесь жить пра-ведно. Поэтому я и называю вас птицами небесными, прилетаю-щими сюда за Хлебом Жизни Вечной.

На исповеди старик покаялся, что иконных грабителей приш-лось пугнуть ружьем. Батюшка отпустил ему этот грех и, осве-домившись, вкушали ли они сегодня что-либо, вынес из алтаря Святую Чашу и причастил их.

Отвязав лошадь, они поехали к столовой, где взяли по тарелке мясных щей и заливного леща с кашей, а потом долго пили креп-кий чай с мягкими городскими бубликами.

Развеселившись, старик так старательно погонял мерина, что тот иногда даже пускался вскачь. Сани подскакивали на ухабах, и старуха сердито кричала на старика, придерживая узлы и чемо-даны, набитые вышедшими из моды дочкиными нарядами и го-родскими гостинцами. Доехали поздно вечером. Уже взошла полная луна, и мимо нее медленно проплывали серые ватные облака. Спущенный с цепи Полкан радостным лаем и неуклю-жими прыжками приветствовал хозяев. К своему удовольствию, старуха во дворе и в доме нашла полный порядок. Старик ната-скал березовых дров и затопил печку. В избе стало уютно и теп-ло. По случаю воскресенья у икон затеплили лампадки. В честь своего приезда старуха устроила богатый ужин с чаепитием и городской колбасой. После ужина долго молились вместе на сон грядущим и, вскоре, тихо отошли ко сну. Двери были заперты на большой железный крюк, во дворе бегал и лаял Полкан. В окна светила полная луна, за печкой завел свою песню сверчок, а пе-ред святыми образами теплился огонек в зеленой лампадке.

Исповедь бесноватого

Прошлым летом я снял комнату близ станции Сиверская и каждую ночь в два часа рассматривал в морской бинокль красную планету Марс со снежной шапкой на маковке, которая в том году на удивление близко подошла к нашей грешной Земле.

Ученые астрономы утверждают, что последний раз она так близко подходила при неандертальцах, 60 тысяч лет назад.

Ну как тут не пожертвовать ночным сном для такой диковинки! А по суб-ботам и воскресеньям ходил я в церковь Казанской иконы Божи-ей Матери, где и познакомился с одним странником – малорос-сом, который шел пешком из Великого Устюга на Полтавщину. Ночевать ему было негде, и я пригласил его к себе.

У меня был куплен кусок свинины, я приготовил хороший ужин и пригласил гостя к столу. Однако, он свинину есть отка-зался, пояснив: - Не вкушаю я свинину. И не потому что я иудей или мусульманин, а все из-за того, что однажды в мой огород пролез паршивый соседский поросенок. Паршивым я его, конеч-но, со злости называю, на самом деле, это был хорошо упитан-ный, розовый, весь налитый молодым жирком веселый и ужасно прожорливый поросенок. Радостно похрюкивая и вертясь юлой, он стал жадно пожирать все, что зеленело и кудрявилось на грядках. Увидев в окно этот грабеж, я понял, что урожай надо спасать, иначе прощай мои труды. Я схватил швабру и с криком: "Ну, погоди, тварь, я тебе сейчас задам трепку!", - выскочил во двор и стал шваброй выгонять разбойника с огорода. Но негод-ник не желал покидать эти благодатные угодья, уворачиваясь от швабры, он колесил по грядкам, вытаптывая посевы и на ходу хрупая все, что удавалось ухватить. Все же я оказался проворнее и с размаху угостил вора шваброй по хребту. Поросенок завере-щал, бросился к проделанному им лазу в ограде и юркнул в ды-ру.Не переставая вопить, он направился в свинарник, быстро перебирая передними ножками, а задние волоча по земле. Моя жена, выйдя на крыльцо с тазом мокрого белья, увидела покале-ченного поросенка и, неодобрительно покачав головой, стала развешивать мокрое белье.

На следующее утро на соседнем дворе ярко горел костер, на ко-тором хозяин ошмаливал вчерашнего поросенка, а жена его –ба-ба лютая и зловредная, грозила кулаком в сторону нашего дома. Снимая высохшее за ночь белье, моя жена обнаружила исчезно-вение моей любимой клетчатой рубашки, но отнесла эту пропа-жу на счет проходивших мимо цыган. Что касается соседа, рабо-тавшего кладбищенским сторожем и могильщиком, то ни шума ни скандала он не устраивал, справедливо рассудив, что поросе-нок, потравивший чужой огород, понес справедливое наказание. Но жена его рассудила иначе и, затаив на меня злобу, готовила черную месть.

Через неделю после этого случая, я проснулся посреди ночи от тяжких громовых раскатов, ослепительных вспышек молнии и дробного стука по крыше обложного дождя. По комнате в одной ночной рубашке бродила жена, спотыкаясь о стулья, крестясь и шепча молитвы. Отыскав спички, она затеплила лампадку в бож-нице и, встав на колени, клала земные поклоны и молила Илию-пророка, чтобы он не кинул молнией в наш дом. В отличие от меня, она была очень богомольна и крепко держалась всех пос-тановлений Православной Церкви. Я же часто смеялся над ней и был равнодушен к вере, как и большинство тогда советских лю-дей.

Но с той грозовой ночи со мной стало твориться что-то необыч-ное: появилось безпричинное безпокойство, нервозность, чувст-во страха и тоскливое настроение. По ночам меня мучили кош-мары, снились мертвецы, дружно гнавшие меня из дома. Я, ко-нечно, и раньше выпивал, но теперь от тоски стал пить по-мерт-вому, бросил работать. А однажды, плохо соображая, что делаю, полез на чердак и, привязав к балке веревку, повесился…

Очнулся я в больничном коридоре, намертво привязанный к старой железной кровати. Оказывается, вернувшаяся с базара жена, увидела открытую на чердак дверцу, полезла, гонимая предчувствием, и перерезала веревку. Вызвали скорую. Де-журный врач, осмотрев меня, махнул рукой и сказал: "Аминь!" Но все же занялся мной. Несколько часов медики пытались вернуть несчастного висельника к жизни, но душа стремилась расстаться с опостылевшим телом, и только после поясничного прокола я пришел в себя. И долго еще ходил я с лиловым руб-цом от веревки вокруг шеи, не мог говорить, а только хрипел.

Жена моя, как-то встретив цыган, стала стыдить их за украден-ную рубашку. Но всеведующие цыгане сказали: "Ты, золотая, нас не ругай, а кляни свою соседку - киевскую ведьму. Это она навела порчу на твоего мужа: украла рубашку и заставила своего мужа закопать ее в могилу с очередным покойником". Услышав такое, жена просто обомлела. Вбежав домой с белым лицом,бро-силась на кровать и залилась слезами. На все мои расспросы – отмалчивалась… А мое беснование все продолжалось. По ночам меня давили черные приз- раки, приказывая мне хриплыми го-лосами опять лезть в петлю. Жена велела мне ехать в город и у знающих людей расспросить, как избавиться от порчи.

В город я приехал к вечеру, остановился у сродника-свояка. За ужином рассказал о своей беде. Выслушав с сочувствием, свояк посоветовал обратиться к знаменитому психиатру Илье Давид-сону, а если тот не поможет, то к экстрасенсу Ивану Брюханову.

Давидсон, оказавшийся сухопарым субъектом с козлиной бород-кой, благосклонно меня выслушал, постучал молоточком по ко-леням и сказал, что чертей, демонов, ведьм, а также и Самого Бога в природе не существует. Все это плоды моего больного во-ображения, и пора мне уже бросить пить, и неплохо бы заняться спортом. Болезнь же мою назвал дромоманией, то есть -страстью к бродяжничеству. И чтобы разрядиться - посоветовал побро-дяжничать и попринимать кое-какие таблетки. Я стал пить таб-летки и бродяжничать в окрестностях города. Из-за таблеток у меня стали дрожать руки и нижняя челюсть, а собаки, видимо, не перенося бродяг, покусали меня и превратили в лохмотья брюки.

На следующий день я отправился к экстрасенсу. Дверь, ведущая в его кабинет, была увешана табличками, гласящими о трудах и званиях пана Брюханова. Он именовался доктором эзотеричес-ких наук, почетным членом Тибетского союза ламаистов, дейст-вительным членом ассоциации вука-вука магов озера Чад и т.д. Сам экстрасенс оказался толстым краснорожим мужиком с чер-ной окладистой бородой. Обряжен он был в черную рясу, а на тучном чреве были налеплены звезды каких-то иностранных ор-денов. Он вперевалочку подошел ко мне вплотную и стал делать руками различные пассы. Я как-то сомлел и упал в кресло. Мне не хотелось, но почему-то я дурным голосом кричал на Брюха-нова всякие ругательства. Он надул щеки и сильно дунул мне в лицо, потом накапал в стакан чего-то черного и дал мне выпить. Я погрузился в сон. Снилась мне помидорная война в Испании, по улицам ручьями тек томатный сок… Проснулся я в кабинете все того же Брюханова. Он пил чай и погрозил мне пальцем: - Не удалось мне снять с тебя порчу, не помогли даже африканские капли вука-вука… Ищи святого старца-пустынника, может быть, он изгонит из тебя бесов.

Я совсем отчаялся и опустился. Пил по-прежнему и вскоре потерял способность различать: где кошмары видений, а где действительность. В храмы Божии меня не пускали и выталки-вали вон, потому что, как только хор запевал антифоны, я ста-новился на четвереньки и выл волком. А когда выносили чашу с Дарами, кто-то изрыгал из меня матерную брань и я бросался с кулаками на священника. Постепенно я оброс волосами, обно-сился и бродил по улицам, изрыгая мат на всех и вся. Свояк, отчаявшись, выставил меня из своего дома. Я стал побираться. Нищенствовал молча, просто протягивая руку за подаянием. Одежду и обувь находил на помойках. В полях, вдали от людс-ких глаз, я передвигался на четвереньках и жевал траву как древ-ний Вавилонский царь Навуходоносор. О доме и жене своей я совершенно забыл, будто их никогда и не было. Ночевал в кана-вах, стогах сена, на кладбищах.

Однажды, проходя Черниговскую область, где много святых мест, я вышел к Троицко-Ильинскому монастырю. Так как я не мог открыть рта, чтобы не изрыгнуть матерной брани, то я по-казывал монахам и богомольцам картонку, на которой было на-писано, что я ищу старца-пустынника. Но никто ничем не мог мне помочь. Тогда я решил войти в собор в честь Живоначаль-ной Троицы, где была чудотворная икона Божией Матери "Руно орошенное" с чудодейственным истечением слез, но какая-то не-ведомая сила выбросила меня из притвора на паперть. Я запла-кал, тогда из храма вышел иеромонах с кропилом и стал гонять-ся за мной по двору и кропить святой водой. Я чуть не задохнул-ся от бешенства и запустил в него кирпичом. Богомольцы сгреб-ли меня и потащили к святому источнику. Вода была ледяная, в ней, погруженные по грудь, сидели мужики и бабы. Из будки вышел иеромонах и позвенел колокольчиком - пора было выле-зать. Многие окунулись с головой и побрели к берегу. Но неко-торые женщины берегли прически и окунулись лишь по шею. И я увидел, что на их сухих головах сидела целая куча бесов. Я стал кричать, что зря они сидели в святой купели. Оглядевшись, я увидел, что на ближайших кустах и деревьях висят разноцвет-ные тряпочки, ленты, кое-что из одежды, костыли, посохи… Это мода такая у исцелившихся - развешивать что-то в знак благо-дарности. Мода эта пришла к нам с католического Запада, где у источников и чудотворных икон принято вывешивать серебря-ные и золотые изображения исцелившегося органа. Бесы, сидев-шие во мне, глумились и хохотали. Ко мне направился иеромо-нах, намереваясь ожечь меня крестом, и я убежал в лес. А ночью опять отправился на поиски неведомого святого старца.

С Украины я вышел в Россию и везде показывал картонку с над-писью, что ищу святого старца. Так я вышел к Арзамасу, прошел к Дивееву, но только около Оптиной пустыни я встретил монаха, который посмотрев на мою картонку, спросил: "Ты слышишь ли речь?" Я кивнул. Тогда он перекрестился и посоветовал: "Ступай, мил человек, в Вологодскую губернию на реку Сухону к Великому Устюгу. Там в лесах около Коченьги ищи праведно-го старца Нила. Если он еще жив, то должен тебе помочь и от бе-сов освободить". Как только он это сказал, живот мой заходил ходуном, - бесы всполошились, стали срамно ругать монаха. Старик перекрестился и ушел от меня, а я обрадовался, уж если бесы перепугались - значит, вологодский старец жив и поможет мне. На деньги, скопленные в странствовании попрошайничест-вом, я купил на барахолке приличную одежду, сходил в баню, подстригся. Осталось только найти старца. Где его искать, ска-зать мог, пожалуй, только священник. Я обосновался около ста-рейшего на севере Гледенского монастыря, что в четырех кило-метрах от Великого Устюга при слиянии рек Сухоны и Юга. На мое счастье, после долгого ожидания, на Успение Божией Мате-ри из монастыря вышел крестный ход. Несмотря на то, что бесы начали давить меня, я приблизился к нему и стал всем подряд показывать свою картонку с надписью: "Где мне найти старца Нила?"

Две добрые женщины рассказали, что отец Нил жив-здоров и объяснили, как до него добраться. В тот же день я доехал до Ко-чаньги, а потом лесной дорогой двинулся к старцу.

Долго ли близко ли шел. Но вот передо мной лесная келья стар-ца - небольшая изба с пристроенным к ней бревенчатым сараем. На мой докучливый стук в окно из избы вышел высокий благо-образный старец явно постнического вида, с большой седой бо-родой, густыми кустистыми бровями, одетый в старый, закапан-ный воском подрясник с широким кожаным поясом и наперс-ным крестом на груди. Отдав мне поясной поклон, он посмотрел на меня проницательным взглядом своих голубых глаз и сказал: "Говори, чтобы я мог тебя видеть". Я открыл рот, и оттуда поли-лась густая матерная брань на старца и Святую Троицу. "Так ты не один пришел, вас оказывается целая компания, - с улыбкой сказал отец Нил. - А теперь - молчи и терпи, если хочешь быть избавлен от злокозненных бесов. "Сей род изгоняется постом и молитвой", - сказал наш Господь Иисус Христос". Бесы при этом святом имени бурно запрыгали и заворчали в моем чреве.

- Раздевайся до трусов, бери эту старую шубейку, миску для во-ды и пойдем в сарай.

Сарай был просторный и крепко сбитый. По сухому навозу было видно, что раньше здесь стояли кони. В бревенчатую стену была вделана цепь с железным поясом на конце. Старец надел на меня этот пояс и замкнул висячим замком. Налил в миску воды,при-нес горсть ржаных сухарей. Потом принес из кельи большие листы бумаги с крупно написанными на них молитвами и при-крепил листы к стене напротив меня.

- Чадо, - сказал он. - Претерпевый до конца той спасется.

С этими словами он запер двери и ушел.

Итак, я, как бешеный кобель, был посажен на цепь, на воду и черные сухари. Я стал лаять, скакать и рваться на цепи. Мне по-казалось, что у меня даже вырос собачий хвост. Я бранился на старца и угрожал вырвать ему бороду. Устав, я выпил воду, а сухари разбросал. В развешенные по стенам молитвы кидал су-хим конским навозом. На шум и крики пришел старец с кропи-лом и плетью. Став на безопасное расстояние, он сначала кропил меня святой водой, а потом доставал и плетью. Я немного утихо-мирился, а старец стал беседовать с моими бесами. Они кричали, что так хорошо устроились потому, что я вел свинский образ жизни: курил, пил водочку, в церковь не ходил, в Бога не верил, да еще кормчествовал - гнал тайно самогон и продавал его пья-ницам. Да еще кроме жены имел любовницу. А закопанная в могилу рубашка тут ни при чем, поскольку соседка никакая не ведьма, а такая же бесноватая баба, как и тот, в коем мы сидим. Хорошо сидим и не выйдем, и ты, старец Нил, не пугай нас. Бог за беззакония Филиппа попустил нам войти в него для его истя-зания. Вот и будем мы мучить Филю, пока опять в петлю не за-лезет.

Старец на это ответил: "Бес свирепый и лукавый, я вместе со Христом Иисусом допеку вас и выгоню из этого грешного стра-дальца. Так и знай! Я слов на ветер не бросаю".

Бесы ответили ему на это глумливым смехом, свистом и бранью. К утру я ужасно проголодался, потому что всю ночь продрожал под ветхим тулупчиком. Я стал вопить и рваться на цепи: - О, злой старче, принеси мне хоть каких-нибудь объедков, а то я с голоду околею.

Старец долго не приходил, видимо, стоял на молитве. Но вот ворота распахнулись, и старец налил мне в миску воды и посо-хом подтолкнул ко мне разбросанные во всему сараю сухари. Я жадно грыз сухарь и смотрел в открытые ворота на волю, где шел мокрый снег… После двухнедельного сидения на цепи, на воде и сухарях я ослаб духом и телом, и даже стал понемногу читать развешенные на стенах покаянные молитвы, хотя бесы забивали меня своими нечестивыми криками и удушьем. Бывали у меня недолгие просветления ума, когда я понимал, что стра-даю,что наказан за свое неверие и свинский образ жизни, я страстно желал освободиться от своих мучителей и стать дос-тойным сыном Церкви. Но сам, без Божией помощи и помощи старца, ничего не мог сделать. На третью неделю, когда я еще сильнее ослаб телесно, старец освободил меня от цепи и перевел в баньку, где я мог согреться, протапливая каменку, и даже хо-рошенько помыться.

Старец Нил стал приходить ко мне чаще. Входил он со словами: "Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем". Услышав это, бесы прыгали у меня во чреве и глумливо хохотали. Старец осенял меня крестом, кропил святой водой, кадил ладаном и чи-тал запрещательную молитву святого Василия над страждущими от демонов. Он повторял эту молитву по десять раз, кадил лада-ном, бросал меня на лавку и давил большой Богородичной ико-ной "Достойно есть". А если я начинал буйствовать - хлестал меня плетью. "К тяжелой болезни надо и сильное лекарство", - говаривал он. А бесы вопили: "Злой калугере, сидели, сидим и сидеть будем! На что нам выходить, чтобы идти в бездну? Пожалуй, мы можем выйти из этого проклятого грешника, но только в свинью Гадаринскую". "Да где ж здесь взять свинью Гадаринскую, господа черти? А вологодская вам не подойдет?" "Свинья - везде есть свинья. Давай и вологодскую". Тогда старец меня немного подкормил, вернул одежду, деньги и велел в бли-жайшем селе купить и привести свинью. Я заготовил картонку: "Куплю годовалую свинью" и пошел по селам. Меня принимали за глухонемого, и я вскоре сторговал у одного хозяина порядоч-ную хрюшку. Подгоняя хворостиной, я пригнал ее к старцу. Старец оглядел ее и одобрил: "Совсем как Гадаринская".

А следующее утро в баньке, в присутствии удивленной, сидящей на заду свиньи, старец начал изгнание бесов. И услышал я стра-шные слова старца: "Я изгоняю из тебя бесов, Филиппе, боль-ной, но возрожденный через святой источник Крещения именем Бога, искупившего тебя Своей драгоценной Кровью, чтобы ты стал очищенным от бесов. Да удалятся от тебя всякие нечистые духи и всякое зло дьявольского обмана, заклинаемый Иисусом Христом, Который придет судить живых и мертвых. Аминь!"

После этих слов меня бросило на пол, и я с криком забился в судорогах, как подстреленный голубь. Изо рта пошел коричне-вый зловонный дым и вошел в раскрытое рыло свиньи. Свинья вскочила на ноги, глаза ее налились кровью, и она с рычанием стала бросаться на стены и дверь. Дверь, не выдержав напора, распахнулась, и свинья, безпрерывно вопя, большими скачками помчалась в лес.

Старец трижды произнес: "Слава Тебе, Боже, слава Тебе!" И добавил: "А свинью с бесами сожрут в лесу волки". Потом он попарил меня в баньке, привел в свою келью и причастил Свя-тыми Дарами. Всю ночь напролет возносили мы с ним Богу благодарственные молитвы, а под утро легли спать.

Я хотел остаться у старца келейником, но он сказал, что пос-кольку я был бесноватым, потому, по Евангельской традиции, должен идти домой и рассказывать людям, что сотворил со мной Бог.

Вечер в Ивановом погосте (Рассказ путника)

Зимой на Северо-Западе России дни стоят короткие, с воробьиный нос, а ночи длинные, темные и морозные, наводящие тоску и уныние - особенно в лесных деревнях и погостах. Здесь - настоящее сонное царство. Спит лес, засыпанный снегом, спят реки, покрытые толстым льдом, спят деревеньки, по самые окна погрузившиеся в суг робы. На проводах вдоль шоссе висит сверкающий иней, на деревянных столбах снежные шапки. А если приложишь ухо к столбу, услышишь гудение: гу-дит и гудит столб напряженно и безостановочно…

И вот, в эту глухую февральскую пору, да еще под вечер, приш-лось мне ехать на своей машине от свата, пригласившего меня на охоту. Сват жил в собственном доме, в небольшом поселке при лесокомбинате. Я пробыл у него с неделю и вот, в самые лютые сретенские морозы возвращаюсь назад по пустынному, плохо очищенному от снега шоссе. Справа и слева стеной стоит еловый лес - какой-то темный и угрюмый. Над ним висит гро-мадный багровый диск заходящего солнца, и кругом - ни души. Как только солнце зашло за лес, сразу стало темнеть, на небе по-явились бледные звезды. Я включил фары, и дальний свет вых-ватывал из темноты то стройную, облепленную снегом ель, то какое-то корявое придорожное дерево, то скачущего в свете фар безтолкового зайца. Вдруг в автомобильном нутре что-то подо-зрительно застучало. "Этого еще не хватало, - при таком-то мо-розе!.." - подумал я. Но в недрах мотора по-прежнему что-то та-рахтело, громыхало, машина начала плохо тянуть и, наконец, совсем остановилась. Я вышел наружу, и тут же лютый мороз сдавил мне дыхание и обжег лицо. "Итак, - с огорчением поду-мал я, - придется мне коротать тут жуткую морозную ночь… Надежды на то, что пройдет попутка - нет никакой, а вот волки запросто могут пожаловать…"

- Господи! - взмолился я, - Не погуби создание свое!

Но продержаться до утра как-то надо, а утром, авось, кто-нибудь да проедет мимо. У меня в багажнике был топор. Я нарубил кучу веток, повалил небольшое сухое деревце, с помощью бензина развел в стороне от машины хороший костер и стоя грелся возле него. На пояс я надел патронташ, а за спину повесил ружье: на случай появления волков, которых тут целая прорва. Ясно было, что машину мне самостоятельно не поправить: по всем призна-кам полетел коленчатый вал, а с ним справиться могут только в райцентровской мастерской. Я присел на корточки и пошевелил палкой в костре. В мороз огонь особенно прожорлив - только поспевай подбрасывать ветки. Я вспомнил, как на фронте мы зимой ночевали в лесу, соорудив нодью: два бревна, положен-ные друг на друга и укрепленные кольями. Между бревен мы напихали сухого моху и сучьев, и это сооружение медленно и ровно горело всю ночь, хорошо обогревая лежащих вповалку солдат. В одиночку мне нодью, конечно, не соорудить, поэтому я нарубил еще одну кучу еловых веток. Стало совсем темно и в двух шагах от костра ничего не было видно. Так прошло часа два, и пока никаких изменений не предвиделось. Нахлопотавшись у костра, я устал, да и раненая на фронте нога давала о себе знать. А тут еще послышался отдаленный волчий вой. В такой мороз оголодавшие волки делаются наглыми и без-страшными. Волчий вой раздавался все громче, и я, переломив стволы, зарядил ружье двумя картечными патронами. Впрочем, сейчас время волчьих свадеб, и если такая свадебная свора нас-кочит на меня, то тут не помогут ни костер, ни ружье… Вдруг я вздрогнул: из темноты к костру выскочила крупная черно-белая лайка. Она обнюхала меня и уставилась в сторону леса, словно ожидая кого-то. Насторожив острые уши, она вглядывалась в темноту. Через некоторое время из темноты послышался скрип снега под лыжами и чей-то кашель. На свет вышел старик. Он прищурился на огонь и спросил меня:

- Бедуешь здесь?

- Бедую.

За спиной у старика виднелось ружье и пара лыж. Эти запасные лыжи он снял и положил у моих ног.

- С машиной что? Крах?

- Надо в мастерскую.

- Это уж завтра, а сейчас пошли ко мне. Негоже в такой морози-ще на ночь в лесу оставаться. Да еще и волки тут балуют…

- А вы, дедушка, как здесь оказались?

- А здесь рядом наша деревушка - Иванов Погост. Увидел на дороге костер и думаю: надо пойти посмотреть, кто там бедует.

- Как вас, дедушка, звать-величать?

- Матвей Иванович.

Прежде чем отправиться за Матвеем Ивановичем, я написал записку и наклеил ее на лобовое стекло машины, чтобы если кто сможет взять автомобиль на буксир, погудел мне, и я выйду на дорогу с Иванова Погоста.

- Услышу ли я гудок в деревне? - спросил я деда

- Как не услышишь, обязательно услышишь. Тут близко.

Я встал на лыжи и пошел вслед за стариком. Вскоре мы вышли на деревенскую улицу, освещенную светом, падающим из окон. Деревенька маленькая: всего-то домов десять-двенадцать. Я не увидел ее с дороги потому, что она пряталась за лесом. Впереди бежала собака, мотаясь туда-сюда и поминутно обнюхивая зем-лю. Временами она останавливалась, рычала и шерсть ее стано-вилась дыбом.

- Волчий дух почуяла, - пояснил старик.

Наконец собака вбежала во двор, и мы через темные, холодные сени прошли в дом. Вся изба состояла из одной большой комна-ты, на пороге которой сидел самодовольный рыжий кот и выли-зывал когтястую лапу. Справа от двери возвышалась огромная, занимающая треть помещения русская печь с массой удобный и полезных приспособлений: тут была и большая топка, прикры-тая железной заслонкой, и вделанный в толщу печи чугунный котел с постоянно горячей водой, и ниши для сушения валенок, и обширная лежанка, где могли спать в тепле сразу пять человек. По стенам тянулись широкие лавки, посредине стоял большой скобленный стол с керосиновой лампой. В красном углу красо-вались хорошего письма иконы и горела лампадка. Рядом на стене была налеплена лубочная картинка: по веселой широкой дороге идут пьяненькие грешники с гармошками, бутылками, с блудницами в обнимку и в конце дороги валятся в отверстое адское пекло. Другая половинка картины изображала правед-ников - сухих, постного вида старцев с котомками, лезущих по узкой дорожке на высокую скалистую гору, прямо в Царство Небесное. Все в избе было просто, без всяких городских украша-тельств. Чего здесь на стенах было много, так это старых фото-графий в рамочках под стеклом. На них красовались солдаты Германской войны с выпученными от служебного рвения глаза-ми и целыми иконостасами крестов да медалей; потом эти же - а может и другие - молодцы уже в буденовках, с саблями и ружья-ми в руках, под плакатами "Смерть мировому капиталу!" Были здесь и стахановки с граблями и косами, были и счастливые но-вобрачные - голова к голове, и лежащие в гробах дорогие покой-ники, и солдаты Великой Отечественной и много еще всяких других, пожелтевших от времени, карточек. За столом делали уроки мальчик лет десяти и девочка - чуть помладше, оба со светлыми, льняными волосами и синими, как полевые васильки, глазами.

- Это мои внуки. Круглые сиротки, - сказал Матвей Иванович, - Уж такой крест возложил на меня Господь, такое дано мне по-слушание на старости лет - кормить их и воспитывать. Мать и отец погибли разом в автомобильной катастрофе. Так и живем втроем. Есть у нас хозяйство: корова, поросенок, несколько овец, куры, огород. Слава Богу, не голодаем. Одно плохо: элект-ричества нет. Сгорел наш трансформатор, а на другой, говорят, денег пока нет. Ну, ничего, - зато меньше искушений. Так бы дети телевизор просили, а от него, известно, много греха в дом входит. Ну, да ладно; накрывай-ка, Машенька, на стол - ужинать будем. А ты, Вася, поди, подбрось сенца скотине.

Маша разложила на столе тарелки, ложки, нарезала хлеб. Рога-тым ухватом поставила на стол чугунок с кашей и кринку моло-ка. Со двора вернулся Вася, и дед всех пригласил к столу. Мат-вей Иванович прочитал "Отче наш", благословил трапезу, и мы принялись за еду. За столом хозяева хранили молчание. После еды было прочитано: "Благодарим Тя, Христе Боже наш".

Маша тщательно вытерла стол, перемыла посуду. Дедушка тем временем готовился читать вслух что-нибудь из Пролога или Алфавитного Патерика. Маша подкрутила фитиль, прибавила свету в лампе. Дед надел на нос очки, перекрестился и открыл старинную книгу в кожаном переплете с медными застежками. Все приготовились слушать. Дедушка торжественно оглядел слушателей и начал:

- Сегодня мы будем читать про святого египетского монаха-пустынника авву Даниила.

Матвей Иванович читал долго, но дети слушали его вниматель-но. Закрыв книгу, старик подвел итог прочитанному:

- Что невозможно человеку, возможно Богу… Ну, дети, помоли-тесь и ложитесь спать.

Не прошло и получаса, как дети крепко спали на лавках. Матвей Иванович прислушался.

- Что-то собака надрывается. Наверное, кто-то пришел к нам. Пойду, открою.

Накинув тулуп, он пошел к воротам. Вскоре мой хозяин вернул-ся с гостем - стариком с большой окладистой бородой. Старик, войдя, поздоровался со мной, но, как я заметил, на иконы не по-молился.

- Это мой сосед Яков Петрович - старовер. Он наши иконы не признает.

- Не по канонам они написаны, - проворчал Яков Петрович, - Лик утучнен, перстосложение - безблагодатное: его облатынив-шийся грек Малакса придумал. По закону должно быть: как крестишься, так и благословляешься. Да еще иконы гладкие, потому что ковчег под запрещением еще от Никона-гонителя.

- А ты, Яков, как думаешь спастись, если не только от наших икон отворачиваешься, но и причастия не приемлешь?

- У нас свои, благодатные, старого письма иконы есть. А при-частие как я могу принять, если у нас священников нету?

- А куда они девались?

- Да вымерли все со временем, а новых поставить некому было.

Матвей Иванович огладил бородку, поглядел на меня и спросил Якова Петровича:

- А вот в Евангелии Христос говорит: кто не вкушает Моего Те-ла и Крови, тот не войдет в Царствие Небесное. Что ты на это скажешь?

- Наш знаменитый начетчик и учитель в старообрядчестве Пичу-гин говорил, что по молитвам нашим и за наше благочестие Гос-подь причащает нас не чувственно, а духовно.

- Э-э, Яков Петрович, это у вас мудрование в обход Святого Евангелия. Я полагаю, что Пичугин научился этому у талмудис-тов, которые очень ловко придумали обходить свои же собствен-ные законы. Мне рассказывал один знакомый еврей, что в суббо-ту можно отойти от своего дома только на небольшое расстоя-ние - по мерке, указанной в Талмуде. Но мы, говорит, нашли способ, чтобы не нарушая закона, пройти нужный тебе путь. Бе-рем, значит, зонтик, хлеб и проходим законную мерку. Дальше нельзя, стоп. Тут мы садимся на корточки, раскрываем над собой зонтик и жуем хлеб: как будто дома под крышей обедаем.Теперь из этого "дома" опять можно пройти субботнюю мерку, не нару-шая закона. Так и вы, Яков Петрович, мудрите со своим духов-ным причастием.

- Тебя, Матвей Иванович, не переспоришь. А ведь я к тебе за дрожжами пришел. Моя хозяйка хочет на ночь ставить квашню на хлеб, да дрожжей не оказалось.

- …А дворе поднялась метель, - сказал Матвей Иванович, проводив соседа.

Я выглянул во двор: и правда - снежная круговерть, ничего не видно. К крыльцу подбежала собака, вся облепленная снегом. Из раскрытой пасти ее вырывался пар. Собака изо всех сил норови-ла проскользнуть в дом.

- Собакам в дом не полагается, - сказал, закрывая двери, дед.

Мы уселись на лавку, и я спросил хозяина:

- Тяжело, наверное, жить в такой глуши?

- А мы привыкли. Есть у нас маленькая деревянная церковь, по праздникам приезжает священник из райцентра. Есть маленькая школа-восьмилетка. Учителя тоже временные. При школе – биб-лиотека. Муку - привозят. Хлеб сами печем. Пенсию платят. У всех огороды, скот… Так и живем. Главное, что духом не пада-ем, живем - спасаемся.

- От чего спасаетесь, Матвей Иванович?

- А спасаемся, дорогой друг, прежде всего от самих себя. Что есть в нашей душе? Только хаос и больше ничего. Вот отсюда и тоска, беснование, драки, ругань… Прежде всего надо душу свою утихомирить, привести ее в порядок. Но самому это не под силу, надо только с Божией помощью. Стараемся жить по Еван-гельским заветам. Здесь главное - постепенность. Потихоньку себя ровняй, из воли Божией не выходи. Таким образом, понем-ногу душа умиротворяется. А когда в душе водворяется мир, тогда все пойдет как по маслу, и жить будешь хорошо даже без электричества, телевизора и прочих нынешних изобретений. Сам спасайся, и других спасай. Показывай путь ко Храму Бо-жию, ко Христу. Вот я двух внуков воспитываю. Бог даст, будут достойными людьми.

И о многом мы еще говорили под вой ветра и стук снега в стек-ла. Наконец, Матвей Иванович полез на печку, а я постелил себе на лавке. Утром, когда я проснулся, в залепленном снегом окне синел ранний рассвет. По избе ходил обезпокоенный хозяин, что-то бормоча себе под нос.

- Что случилось? - спросил я его.

- Волки нас ночью навестили. Утащили собаку со двора. А без собаки я как без рук.

- Не горюйте, я с оказией пришлю вам волкодава - кавказскую овчарку. У меня в городе есть такая на примете.

Вдруг Матвей Иванович насторожился.

- Слышь, гудят! Это с дороги. Дорогу до райцентра расчистили, и кто-то может вашу машину взять на буксир.

Мы встали на лыжи и тронулись в путь. Сигналил милицейский вездеход. Он зацепил машину тросом, я распрощался с добрым хозяином, и мы поехали к райцентру. А через месяц я, как и обещал, прислал Матвею Ивановичу собаку.