Предисловие
Сквернословие – один из самых труднопреодолимых грехов, и потому так часто появляется соблазн посчитать его незначительным грешком, как-то оправдать, не заметить. К сквернословию, особенно в последнее время, так привыкли, что многие его действительно не замечают и удивляются, что эти слова все еще являются нецензурными. Мало кто из матерщинников задумывается, какая беда для общества и для каждого из нас заложена в матерной брани. Мат калечит душу человека. Что говорят об этой тяжелой современной проблеме священники, богословы и представители творческой интеллигенции Вы узнаете на страницах нашего сборника.
Мерзость красного словца
От избытка сердца говорят уста (Мф. 12, 34). Вот слово Живого Бога о слове Его разумных созданий, почтенных даром слова! Вникая в смысл евангельского изречения, мы понимаем, что все наши слова и самые мысли находятся в зависимости от сердечных чувств, от нравственного состояния человека. Все, что сходит с языка, пронизано, наполнено, а по сути порождено духом – этой высшей силой нашего существа. Слово – вершина айсберга, дрейфующего в пучине сердца. Слово – лакмусовая бумажка, которая выдает, обнаруживает сокровенные чувствования души, делает их явными и понятными для натур внимательных и проницательных.
По слову, как и по выражению глаз и лица, по осанке и походке, по умению держать себя и общаться с окружающими, по одежде и личным вещам, – мы умозаключаем нечто о человеке, вступаем в соприкосновение с его личностью, с его душой – и тайное становится явным (ср. Мф. 10, 26). Человек, обращенный душой к своему Создателю, молящийся Богу, устремляющий мысль сердца своего к Спасителю Иисусу Христу, имеет совершенно особый внутренний мир. Пространство его души – это нерукотворенный храм, где все чисто, возвышенно и свято. Истинный христианин и в мыслях непорочен пред Тем, Кто Своим взором испытует сокровенное. Истребляя все худые помышления при самом их возникновении, ученик Христов в словах целомудрен и взвешен, его речь «приправлена благодатью», то есть дышит правдой, чистотой и любовью. Его слово назидает и умиряет, благотворно воздействуя на людей.
Иная, совершенно иная, безотрадная, мрачная картина видится нам при исследовании личности падшей, души боговраждебной, зараженной, неведомо для себя, общением с демонами. Отдалившись мыслями от Бога, скитаясь помыслами по земле, несчастный человек неизбежно вступает в соприкосновение, а затем и попадает в полное рабство к падшим духам, исступленно ненавидящим святыню. Бедная человеческая душа, находясь во мраке богоотступления, уже не в состоянии отличить от своих собственных мыслей бесовские внушения и отринуть последние. Попирая нравственное чувство, растлевая в себе совесть, человек, позволивший возобладать над собой страстям блуда и гнева, гордости и уныния, становится подобным навозной яме, кишащей паразитами... Уста человеческие, которые сотворены Богом для славословия Его имени, превращаются в слив словесных нечистот... Бедствие, великое бедствие, для изображения которого самим апостолам Христовым едва хватало слова, слова богодухновенного! Вот что изрекает по этому поводу святой апостол Иаков в своем Послании: Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело. Вот, мы влагаем удила в рот коням, чтобы они повиновались нам, и управляем всем телом их. Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулём направляются, куда хочет кормчий; так и язык – небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык – огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет всё тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны. Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим, а язык укротить никто из людей не может: это – неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда. Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие: не должно, братия мои, сему так быть. Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода? Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду (Иак. 3, 2–12). А святой Павел, апостол, обращавший слово к языческому миру, уверовавшему во Христа, предупреждает: Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые (выд. автором – прим. ред.), ни хищники – Царства Божия не наследуют (1 Кор. 6, 9–10). Совсем не случайным представляется тот факт, что в начале третьего тысячелетия у нас, в России, открылись таинственные шлюзы, и дотоле сдерживаемые зловонные словесные потоки хлынули, наподобие грязевых селей, в души обывателей... Падение нравов с математической неизбежностью провоцирует и влечет за собой умножение «хульных и блудных словес», точно также, как с наступлением темноты появляются на лесных тропах хищные, плотоядные звери в поисках скорой добычи.
Знают ли наши любители сальных острот, ради красного словца не брезгующие употреблять черное, что отвратительная матерная брань с древнейших языческих времен была гнусным средством призывания «племенных божеств» – демонов, – будто бы готовых защитить своих почитателей от духов – покровителей соседнего племени?
Знают ли современные жалкие потомки наших благочестивых предков, что еще во времена Российского Государя Алексия Михайловича Тишайшего осквернивший свои уста матерной бранью подлежал немилосердной порке на городской площади при всем честном народе, а тот, кто дерзнул бы скверно выругаться вблизи храма Божия, мог и вовсе лишиться головы?
Ведомо ли несчастным сквернословам, что русский православный люд всегда называл (и справедливо!) таковых «антихристами» и богохульниками, не имеющими за душой «ничего святого»?
Сознают ли потерявшие совесть и честь духовные «манкурты», что, изрыгая словесную скверну, они кощунствуют над Пречистой Богоматерью, глумятся над собственной матерью, оскорбляют и мать сыру землю, из которой взяты [1], но которая не хочет принимать врагов Божиих обратно в свои недра?
Грех сквернословия, вошедший в мозг, кости, душу бедного грешника, завладевший его сознанием и помыслами, потребует последовательной, решительной борьбы, если только мы не хотим, чтобы он был причиной отвержения нас Христом Богом на Страшном суде и вечного мучения с демонами в геенне огненной. Осознав мерзость привычки осквернять мысли и язык бранью, внутренне должно отречься от нее, причем так решительно и энергично, как если бы мы, увидев ползущего по нашей одежде ядовитого скорпиона, сбросили бы его, не медля ни секунды, в огонь.
Объявив войну пороку, который послужил причиной стольких несчастий в жизни окружающих людей, домочадцев, не говорю о нас самих, необходимо принести Господу Богу, пред лицем православного священника, глубокую исповедь, слезно каясь во всех ведомых и не ведомых нам последствиях этого гнусного греха.
Освящение уст и сердца, исцеление изъязвленной души сквернослова свершает Божия благодать через преподаяние покаявшемуся грешнику Святых Пречистых и Животворящих Христовых Таин, по усмотрению священника, который принимает нашу исповедь.
Никак нельзя забывать о плодах примирения с Богом. Это – совершенный отказ от брани, истребление самого скверномыслия, что невозможно без содействия Божия, привлекаемого всегдашним вниманием, самособранностью христианина в общении с людьми.
Полное освобождение от страсти сквернословия наступает тогда, когда внутренний мир, сфера сознания человека заполняется молитвой к Богу, мысленным призыванием всесвятого имени Господа Иисуса Христа. Как свойственно огню пожигать без остатка хворост и солому, так постоянная молитва и самая память о Вездесущем Творце, Спасителе и Судии нашем, постепенно очистят душу обратившегося к Матери Церкви и возвратят ему чистоту помышлений...
Если размышление пастыря поможет иным освободить свою жизнь от тяжкого гнета – привычки употреблять грязные и грешные, пошлые и ушлые словечки, – благо! Если же наше слабое слово покажется кому-то неубедительным, подумаем, что сквернословие – это всегда соблазн, особенно пагубно воздействующий на малолетних... А по свидетельству Господа Иисуса Христа, имеющего судить живых и мертвых, кто соблазнит одного из малых сих... тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской (Мф. 18, 6).
[1]Тропари по Непорочных. Тропарь 5. (Последование погребения и Последование панихиды).
Душа человеческая – поле брани
Русский язык неиссякаемо богат. Вряд ли стоит сравнивать его с другими языками. У каждого языка есть свои неповторимые достоинства. Дело не в сравнениях. Возможности русского языка, разнообразие красок, оттенков, словесных и звуковых нюансов, представляются каждому русскому безграничными. У его истоков стоит церковнославянский язык, питающий его как неиссякаемый источник. Любовь к своему языку предполагает владение им, умение обращаться с ним, как с другом, помощником и спасительной надеждой.
Но душевная опустошенность, духовная бессмысленность существования и отсутствие человеческой воспитанности приводят и к словесной уродливости.
Если человеку не хватает знаний, мысли, или есть мысль, пусть не своя, а заданная (навязанная), но не хватает слов для выражения этой мысли, от ощущения беспомощности он прибегает к словам-балластам, заполняющим пустоты интеллекта. Они не несут смысловой нагрузки, но для говорящего кажутся тем спасательным кругом, который удержит его на плаву. В советские времена, в начале их, это были: «значит», «товарищи», «в общем», «да здравствует», «долой». Во времена сталинской диктатуры спасением было имя Сталина, которым любой заканчивал свое, может быть, самое бессмысленное или даже глупое выступление, зная, что имя Сталина в конце его болтовни неизменно вызовет аплодисменты, а, значит, успех выступления обеспечен. После смерти Сталина миссию спасительного бревна несло слово «партия». Такие слова и выражения – паразиты – живут на языке у каждого, кто не может похвалиться достаточным словарным запасом. Не будем гоняться за всеми паразитами – не угонишься. Можем упомянуть еще не выветрившиеся со времен партийной власти присказки осторожности: «Есть такое мнение»; «мы посоветовались с товарищами»... Сейчас, в нынешнем языке, слов-паразитов не меньше; «короче»; «как бы»; «да?».
– Познакомьтесь, это как бы моя жена.
– Вот мы взяли билеты и пошли, да? Взяли билеты и уже пошли. Мы пошли, да? А тут он. Он подходит, да? Короче, подходит и как бы говорит...
У тех, у кого чешется язык, но есть ощущение опасности при произнесении ругательств, рождаются производные от ругательств. Сегодня это «блин».
– А он, блин, все-таки пошел. Я говорю, куда ты, блин, а он, блин, идет!
Язык чешется выругаться, но уже не модно «выражаться». Во множестве возникают производные от неприличных слов. Само бесстыдство не прозвучит, но что-то похожее с языка все-таки срывается. Популярная эстрадная звезда сказала о своем выступлении: «Успех был офигенный!»
Мир, любовь, добро, восхищение природой, чудом жизни имеют нескончаемые выразительные языковые средства. Богат язык и выражениями враждебности, грубости, осуждения, обвинения, подавления, обиды, оскорбления. Богат он и резкими выражениями крайней досады и гнева – ругательствами.
В русском языке ругательства настолько резкие, иногда переходящие все приличия, что в другом языке аналоги найти трудно. Хитрые иноземцы, желающие научиться говорить по-русски, особенно люди торговли или бизнеса, заучивают сначала ругательства. Применяя их потом к месту и не к месту, они достигают цели – внимания и снисходительного понимания. Самим им кажется, что они овладели языком.
Но у русских ругательств, которые все знают (хотя бы потому, что слышат), есть особенность, делающая их не только непроизносимыми вслух, но даже отгоняемыми в мыслях. В языках иных резкие выражения, ругательства построены, главным образом, на дьявольской теме – сатана, бес, бесы и вся языческая нечистая сила – вот адреса, куда разгневанный собеседник может словесно отправить своего недруга. В этом бесовском напутствии существуют бесчисленные варианты – мертвецы, скелеты, гробы, кровь, смерть, варианты убийств – все в больших количествах и, в зависимости от степени гнева произносящего, в непредсказуемых оборотах. Авторы книг, где герои вынуждены сквернословить, пользуются такими выражениями (Шекспир, Стивенсон, Марк Твен, Джек Лондон, Ремарк, Хемингуэй). При поправках на характер персонажа, произносящего такое, кажется, что это особенность языка героя, и не считаешь это задевающей тебя резкостью.
Русская брань – особая. Не стоит вдаваться в происхождение такого рода брани (знатоки-исследователи называют другие народы и языки, привнесшие эти виды оскорблений), но все эти ругательства связаны с интимными (срамными) органами и частями человеческого тела. Все отборные ругательства русского языка происходят от названий половых органов, блудных деяний, испражнений, нечистот. Поэтому они так резки и непристойны. А самое омерзительное, если в этот набор срамных нечистот вплетается имя твоей матери.
Ругательства знают все. Не надо думать, что какие-то слова должны быть скрыты и даже неизвестны. Нет. Они могут быть известны так же, как и все другие слова. И не нужно думать, что, если найти для них смягченную форму, их можно употреблять в обиходе. Нет. Их мерзостная сила должна быть известна и должна даже подчеркиваться. Но произнесение их может расцениваться только как такое же постыдное дело, если бы человек открыл свои срамные части и демонстрировал бы их бесстыдно, как скот. Произносить это – все равно, что прилюдно спускать штаны или задирать подол. Поэтому для любого человека, считающего себя хоть на йоту приличным, произнесение этих выражений означает его собственное погружение в яму нечистот. Даже приближение к этой теме, когда, построив фразу, многозначительно обрывают ее: «Иди ты...» – уже бесстыдство.
Непристойные добавки к русским словам слышны на улице, в транспорте, на стройках, где нет гастарбайтеров (турки, татары, таджики, узбеки, как правило, не сквернословят по-русски), в магазинах. Везде самые обычные красивые русские слова имеют матерные приложения. Чаще это окончание фразы, возгласа, понукания, но бывают вставки и в середине фразы.
Сквернословие метастазирует в литературу, драматургию, кино, телевидение, в театр, даже в оперу. Пришло такое время. Сейчас так сложилось, что вокруг многие пьют, нюхают, колются или вдыхают – и сквернословят.
Россию поражали эпидемии холеры, чумы, сейчас расползается СПИД, каждый год, а то и чаще, приходит обновленный грипп. Но надо признать, что эпидемии пьянства, курения и сквернословия свободно разгуливают по русской земле. Скатиться до СПИДа и наркотиков очень легко. Надо просто продолжать жить жизнью освобожденного от страха греховности, не ограниченного ни в чем, безродного, безответственного и потому безбожного «гражданина мира».
Человек еще старается бороться с болезнями телесными, но часто он бессилен против заразы духовной, потому что невежествен и непросвещен духовно.
Чистоту души надо беречь от рождения и до смерти пуще зеницы ока.
Сохраняем ли великое русское слово?
Когда-то мы едва ли не все наизусть знали это тургеневское стихотворение в прозе: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
Но, кажется, редко кто задумывался (а ныне и подавно!) над пророческим смыслом, заложенным в его строках. А вникнуть – так покажутся они скорее парадоксальными, кому-то и вовсе бессмысленными: не странно ли обращаться за поддержкой в тягостные дни к знаковой коммуникативной системе (мы ведь теперь все грамотные и весьма «по-ученому» изъясняться умеем)? Однако не минутная же прихоть заставила Тургенева мысленно обратиться к родному языку в раздумьях над судьбами родины. Случайно ли, обращаясь к русским литераторам, да и вообще ко всем русским людям, страстно призывал он: «Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками».
Останемся ли мы глухи к этим словам? Об этом думается тревожно, стоит услышать и прочитать, как варварски корежится ныне оставленное нам достояние.
Что есть язык? Только ли средство общения между людьми? Нет. Ведь весь жизненный, нравственный, духовный опыт каждого человека связан с системой понятий, выработанных нашим сознанием на протяжении жизни – и понятия эти отражены в словах, запас которых пополняется человеком в зависимости от накопляемого опыта. Совершенно ясно поэтому: чем богаче словарный запас человека, тем, значит, полнее его знание жизни, глубже постижение окружающего мира. Можно утверждать вполне определенно: человек, обладающий лишь немногими словами для общения, имеет весьма узкий кругозор, умственно неразвит и из богатейшей книги жизни извлек пока что слишком мало знаний о смысле собственного бытия. Культурный уровень такого человека, то есть уровень постижения жизненных ценностей, весьма невысок – это бесспорно. (Здесь сразу вспоминается пресловутая Эллочка-людоедка у Ильфа и Петрова.)
Слово есть начальное понятие бытия – об этом мы читаем в Писании, и на каждой Пасхальной Литургии Церковь напоминает нам о том. В слове языка – всегда нужно ощущать и воспринимать божественный отсвет Слова, бывшего в начале всего (Ин. 1, 1). Вне слова нет бытия вообще. Все освящается и освещается словом. Это лишь глупцы, подобные доктору Фаусту, считая себя умнее Бога, мнят в основе всего дело. Но дело невозможно без мысли, и нет мысли, не оформленной в слове. Слово – краеугольный камень всего.
Постигая мир, люди выявляют различные оттенки одного и того же понятия. Это связано уже с гибкостью человеческого мышления. Можно опять-таки утверждать; чем большее многообразие умеет найти человек в любом явлении (то есть чем развитее его мышление), тем богаче его язык. И наоборот. Можно иметь, например, в сознании лишь одно понятие: хороший. Но можно: неплохой, недурной, порядочный, завидный, славный, настоящий, перворазрядный, подходящий, правильный, важный, добрый, изрядный, отменный, недурственный, отличный, прекрасный, превосходный, первоклассный, знатный, первостатейный, доброкачественный, добротный, отборный, справный, благой, изумительный, чудный, дивный, бесподобный, замечательный, великолепный, несравненный... Человек, владеющий синонимическим богатством языка, несомненно, видит мир ярче, красочнее, многообразнее. И все это он воспринимает от Бога и от своего народа именно через язык. И через язык он начинает постигать Откровение Божие.
Вот один простой пример. Слово путь, согласно словарю, имеет изначальное значение: «Полоса земли, служащая для езды или ходьбы». Но в незапамятные времена кто-то безвестный, истинный художник по натуре, сравнил всю жизнь человека с долгим путем. Другой сказал: «Нужно искать путь к сердцу человека». Потом появился «путь служения людям». И так далее – слово получило уже семь значений, не считая бесчисленных словосочетаний и фразеологических оборотов. И только через постижение всей многосложности слова открывается и мудрость Господня: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6).
Язык устанавливает общность между людьми и в пространстве, и во времени – единство многих поколений одного народа. Ведь мы говорим на том же языке, что и наши предки. Посредством языка приобщаемся мы к их духовному опыту, обретаем их понимание смысла человеческого бытия. Разрушение языка, обеднение его разрушает и эту общность.
Нередко неумение точно обозначить нечто, верно оформить явление в слове, приводит к печальным последствиям. Например, происходившее до недавнего времени в Чечне называли то войной, то борьбою с терроризмом. Против войны начинали бороться пацифисты и разного рода борцы за права человека, они же справедливо утверждали, что антитеррористические акции не требуют армейских операций, а предполагают иные методы. И оказывались правы. Таким образом была начисто проиграна информационная борьба в самом начале всех событий. Причина же обретается на уровне языка: необходимо было точно обозначить все с самого начала: подавление военного мятежа. (Подавление бездарное, намеренно, быть может, бездарное, но то уже иная проблема.) Языковая безграмотность дополнительно спровоцировала наметившийся раскол нации.
Поэтому поистине пророчески звучат строки Бунина, особенно остро переживавшего проблему существования народа как единого целого:
Молчат гробницы, мумии и кости, –
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.
Но умеем ли?
Оптимисты скажут: не делайте крайне скептических выводов. Но разного рода тревожные симптомы тоже нельзя оставлять без внимания: беспечность может споспешествовать развитию серьезной болезни там, где вначале есть лишь безобидные внешние признаки.
Вот популярный ныне «молодежный язык», сленг, в основе которого явно чувствуется блатной жаргон. Вообще существование всевозможной профессиональной лексики (а жаргоны, или арго, это прежде всего лексический слой, связанный с различными профессиями) вполне закономерно и необходимо: нужно же как-то обозначить понятия, не существующие за рамками той или иной профессии. Порой представители некоторых профессий (например, медики) специально употребляют термины, малопонятные либо вообще недоступные окружающим. Воровской жаргон выделяется среди прочих лишь тем, что связан с «профессией» особого свойства. Кроме того, блатные слова имеют целью противопоставить своего рода замкнутую касту всему обществу. И это, заметим, достигается не только существованием специальных лексических вывертов, не свойственных языку, но и непременно уничижительным оттенком при обозначении жизненных понятий и ценностей. Вот что, к сожалению, в значительной мере перенял у блатного языка молодежный сленг.
Молодежь вознамерилась как бы выделить себя из окружающего мира, отчасти и кичась этим, ошибочно принимая некоторую непонятность своей речи за собственную внутреннюю непонятость вообще.
Чем же оборачивается в реальности усугубление проблемы молодежного языка в наше время? Разобщенности, разрыву внутренних связей между отцами и детьми – вот чему прежде всего способствует языковая отчужденность поколений. Разумеется, то не единственная причина, но именно язык заставляет людей острее ощущать начинающееся взаимное отчуждение. Найти общий язык становится порой очень трудно и в прямом смысле.
Кому это нужно? Тому, кто хорошо знает правило: разделяй и властвуй.
Развитие молодежного сленга способствует и катастрофическому обеднению языка уже по самому количеству употребляемых слов. Тут уж не до лексического богатства, многим приходится пробавляться весьма скудными запасами. А это влечет за собой и примитивизацию мышления. Попросту: выпрямление извилин.
Кроме того, в самом звучании молодежных арготизмов явно слышится намеренная вульгарность. Стилистическая приниженность лексики – характерная особенность молодежной речи. А это также неизбежно влияет на уровень сознания. Необходимо ясно понять: слово небезразлично сознанию, оно активно влияет и на подсознание. Тот молодой человек, который способен назвать понравившуюся ему девушку «чувихой», «мочалкой», «герлой» и т. п. – совершает, по сути, насилие над собственным мышлением и над собственными эмоциями, грубо принижая себя до уровня вульгарных понятий. Он себя «опускает» – скажем его же «языком».
Именно в языке происходит поначалу девальвация человеческих ценностей, а затем это внедряется в сферу практических взаимоотношений между людьми. В жаргонах, сленгах происходит искажение значения общеупотребительных слов, их смысл размывается или подменяется каким-то иным, по уровню своему всегда более низким, нежели изначальный. И люди начинают вести себя в соответствии с этим новым уровнем понятий.
Порой в связи с этим наблюдается парадоксальное явление: люди говорят одни и те же слова, но изъясняются, по сути, на разных языках. Однажды одному популярному деятелю искусства на встрече с поклонниками был задан вопрос: как уважаемый деятель относится к свободной любви? Он ответил, что любовь должна быть только свободной. Как будто все верно: ведь любовь и несвобода – несовместны. Однако на языке нынешних молодых людей (и не только молодых) – а следовательно, и в их умах – слово любовь означает всего лишь сексуальный акт, словосочетание же «свободная любовь» соответствует понятию неупорядоченной и бездумной половой жизни, свободной от каких бы то ни было моральных норм. Хотел того упомянутый деятель или нет – но его поддержка свободной любви была воспринята большинством совершенно однозначно: как поощрение сексуальной вседозволенности. Язык не прощает вольного обращения.
Наш язык постоянно вульгаризируется. Особенно это опасно в связи с тотальным внедрением в нашу речь грубой брани, «ненормативной лексики», как любят теперь корректно выражаться, то есть обычной матерщины. Она основана прежде всего (хотя и не исключительно) на гнусно-оскорбительном употреблении слова мать. Одно из самых высоких понятий для человека принижается до уровня цинично-вульгарного. Но ведь со словом, с понятием этим связано у нас не только представление о родной, родимой матери, оно образует также возвышенные образы-символы – родины-матери и матери-Церкви. Не явно, но несомненно матерная брань кощунственно задевает и образ Богородицы, Божией Матери.
Дурной тон, не видя в том ничего зазорного, задают ныне деятели нашего искусства, литераторы, актеры. Для многих матерщина стала чуть ли не разговорной нормой. Сознают они то или нет, но их цель в таком скверно-словном делании определенно высвечивается из их же подсознания. К ним в полноте относятся слова Чехова:
«Сколько остроумия, злости и душевной нечистоты потрачено, чтобы придумать эти гадкие слова и фразы, имеющие целью оскорбить и осквернить человека во всем, что ему свято, дорого и любо».
Кто имеет таковую цель? Имеющие нечистоту в душе. И те, кому эта нечистота заслоняет чистоту и святость даже на понятийном уровне. Те, кому становится недоступной жизнь неоскверненная – так что они начинают мстить этому недосягаемому для них идеалу, пытаясь его опорочить. Ущербность всегда агрессивна, и эта агрессивность проявляется прежде всего на уровне языка. В языке выявляется и «приблатнённость» многих наших деятелей (анти)культуры, и они сами открыто объявляют о том миру своей сквернословностью.
Бранные слова для людей с примитивным уровнем мышления играют еще и роль своего рода связки в разговорной речи. Не умея строить речевые конструкции («двух слов связать не может» – говорят о таких обычно), некоторые обходятся простейшими фразами с обилием нецензурных вставок. Само развитие мышления может помочь многим преодолеть подобный недостаток.
Однако примитивный уровень языка поддерживается либеральной мыслью, захватившей всю сферу массовой информации. До сей поры заправляющий нашей культурою М. Швыдкой устраивает на подвластном ему канале дискуссии о необходимости ненормативной лексики, которые внешне имеют характер как бы отвлеченного обсуждения, а на деле подводят к выводу, что ничего особенно дурного в матерщине усматривать нельзя: кто не желает, пусть и не «выражается», для остальных же запрета нет; каждый прав по-своему, каждый делает, что хочет, – на то и свобода.
Может, и вправду нет ничего зазорного и ничего душевредного в такой речевой вольности? Для православного человека критерий истины обретается в слове, идущем от святости, а не от греха.
Апостол Павел предостерегал: Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших (Еф. 4, 29). Конечно, Апостол не мог не разуметь, что в основе им сказанного пребывает истина Самого Спасителя: Ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12, 37).
Если посредством слова человек начинает служить злу, то это становится сродни греху хулы на Духа. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал:
«Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему Свое Слово. Слово человеческое подобно Слову Божию, постоянно пребывает при отце своем и в отце своем – уме, будучи с ним едино и вместе отделяясь от него неотдельно. <...> При основательном взгляде на слово человеческое делается понятной и причина строгого приговора Господня, которым определено и возвещено, что человеки дадут отчет в каждом праздном слове.
Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях – наставление и спасение человеков. Какой же страшный ответ дадут те, которые обратили средство назидания и спасения в средство развращения и погубления!»
Грозное пророчество. И не отговориться никому тем, что художественная деятельность далека-де от религиозной проповеди, имеет свои собственные цели.
Святитель Тихон Задонский ясно предупредил:
«Сквернословие есть яд, умерщвляющий душу». И: «Сквернословие заключает двери к молитве».
Вот что проясняется: употребление ненормативной лексики есть одно из проявлений служения дьяволу. Конечно, свобода хороша, но нужно все же сознавать, что именно мы свободно выбираем, оскверняя язык. И оказывается: выбирается при том свобода греха. То есть рабство у греха.
Кто-то возразит: в матерщине заложена возможность эмоциональной душевной разрядки. Пустишь матерком – и на душе легче. Но дурные страсти таким способом не переборешь, лишь поможешь им прочнее укорениться в себе.
И еще важно: язык не просто отражает систему ценностей человека и общества (непотребная лексика, скажем, указывает на явную вульгаризацию таких ценностей), но и мощно воздействует на эту систему, подчиняет ее себе, определяет само мировоззрение человека, его поведение, что отражается даже в характере народа, организовывает общественное сознание, сам ход исторических событий, влияет на судьбу нации. Отец Сергий Булгаков прозорливо указал:
«...Если уж искать корней революции в прошлом, то вот они налицо: большевизм родился из матерной ругани, да он, в сущности, и есть поругание материнства всяческого: и в церковном, и в историческом отношении. Надо считаться с силою слова, мистическою и даже заклинательною. И жутко думать, какая темная туча нависла над Россией, – вот она, смердяковщина-то народная!»
Нынешним либералам полезно бы задуматься: они же с несомненностью для себя противопоставляют собственное миропонимание большевистскому, а язык их изобличает.
Сегодня языку угрожает еще одна явная опасность, о которой говорится уже немало. В последнее время в наш язык хлынул поток уродливых чужеродных слов. Речь идет вовсе не о том, разумеется, чтобы отвергать все заимствования – процесс ассимиляции иноязычной лексики характерен для всех языков. Опасность в другом: вместо живого и богатого языка обществу, особенно молодежи, активно навязывается обезличенный и убогий воляпюк. В его распространении особенно велика роль поп-культуры – достаточно вспомнить «тексты» назойливо утверждающих себя ныне рок-кумиров.
Показательна дискуссия, возникшая в парламенте и в обществе по поводу предложенного Закона о языке. Можно было услышать от иных «деятелей культуры»: неужели ничем более важным заняться нельзя? К слову заметим: многие наши «деятели» отличаются поразительным нечувствием важнейшего в культуре. Почтенные же сенаторы проявили полное невежество, отвергнув закон на том основании, что невозможно отменить все языковые заимствования за многие и многие годы. Но не о том же речь, повторим вновь. Есть заимствованные слова, которые давно обрусели, поскольку в нашем языке не было равнозначных вариантов. Когда же имелись собственные средства обозначения новых реалий, язык противился нововведениям. Так, были приняты аэродром и аэропорт, но летаем мы все же на самолетах, а не на аэропланах. Даже в спорте, в футболе, например, русский язык оказался сильнее: в воротах стоит все же вратарь, а не голкипер.
Хотя заметны попытки насильственного введения уродливых суррогатов (вот против чего должен быть направлен закон), и чаще теми, к кому относятся замечательные чеховские слова: «Они хочут свою образованность показать». И не только образованность, но и тщеславие отчасти. Конечно, куда как солиднее называться менеджером, чем просто приказчиком. Лестно чувствовать себя электоратом. А избирателями быть менее престижно? Однако трудно понять, чем мэр лучше городского головы или просто городничего?
Это, разумеется, тема особого разговора, нам же важнее, коснувшись ее лишь с краю, понять, что все это не безобидно и не безопасно. Чужеродное слово навязывает человеку и чужеродное мышление, незаметно, исподволь разрушает национальное самосознание. Коварство совершаемого в том, что внимание наше постоянно отвлекается от общего осознания проблемы к частностям. Можно ведь сказать: неужели саммит или менеджмент могут нанести урон нации? Да, смешно как будто стрелять из пушки по воробьям и негодовать против того или иного слова. Но не в одном же словечке дело. «Капля камень долбит не силой, но частым паденьем». Словечки те – капельки. Но образовали они уже целый мутный поток.
Разумеется, все это может показаться кому-то и не столь важным. Но вдуматься еще и еще раз: слово выражает и фиксирует мысль, которая в свою очередь осуществляется в делах и поступках. Не нужно понимать упрощенно: вот-де человек, небрежно обращающийся с языком, готов изменить родине. Но все же повторим: убогий язык непременно связан с примитивным мышлением, а этому соответствует нередко и недостойное поведение.
«Умейте же беречь хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, наш дар бессмертный – речь...» Случайно ли – в тяжкое время ленинградской блокады Анна Ахматова как бы откликнулась на призыв своего старшего современника:
...Мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем.
Навеки.
Глубок смысл этих строк: сохраним слово! Не дом, не жизнь, не родину даже – но: слово. Потому что в слове – все. И дом, и жизнь, и родина. И вера.
Слово не знак коммуникативной системы. В слове воплощено духовное богатство народа – вот что необходимо беречь в родном языке. Иначе мы просто выродимся как нация.
Кто-то на это и рассчитывает?
Грех или грешок
Грехи языка – одни из самых труднопреодолимых, и потому так часто появляется соблазн посчитать их незначительными, как-то оправдать, «не заметить». К сквернословию, особенно в последнее время, так привыкли, что многие его действительно не замечают и удивляются, что слова эти все ещё являются нецензурными. Слово... Звук, живущий доли секунды и пропадающий в пространстве. Где он? Пойди, поищи эти звуковые волны. Слово... Почти нематериальное явление. Кажется, и говорить-то не о чем. Но слово – то, что уподобляет человека его Создателю. Самого Спасителя мы называем Божественным Словом. Творческим словом Господь создал из небытия наш прекрасный мир, «космос», как называли его греки. Это значит «красота». Но и человеческое слово обладает творческой силой и воздействует на окружающую нас действительность. Слова, которые мы произносим и слышим, формируют наше сознание, нашу личность. А наши сознательные действия оказывают влияние на ту среду, в которой мы живем. Наше слово может содействовать Божьему замыслу о мире и о человеке, а может и противоречить ему.
Церковь всегда призывала своих чад быть внимательными к словам и особенно предостерегала от греха сквернословия. Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе... (Еф. 4, 29), – учит апостол (Павел). А блуд и всякая нечистота... не должны даже именоваться у вас (Еф. 5, 3), – настаивает он. Неслучайно Апостол называет эти слова гнилыми.
Святые отцы говорят, что блудные грехи смердят. Сквернословие же, или так называемый мат, по своей тематике относится к блуду. И смердит. Хотя не все это ощущают – придышались. И что удивительно, запах только что съеденной котлеты сразу же стараются приглушить жевательной резинкой, поту с помощью какого-то снадобья из баллончика вообще перекрыли дорогу наружу, чтобы как-нибудь не «запахнуть» на людях, туалетную бумагу стали делать с фруктовыми отдушками, а духовного зловония от матерщины совершенно не чувствуют. И даже женщины.
Есть такое тропическое растение – скопелия. Его цветы – само совершенство формы и цвета. Но невероятно! От палево-оранжевых светящихся лепестков исходит запах гниющего разлагающегося мяса. Когда из прекрасных женских уст вылетает матерная брань, я всегда вспоминаю оранжерею, нежные восковые лепестки и страшное зловоние над ними. И опять недоумеваю, зачем было укладывать в модную прическу волосы, подбирать фасон и расцветку костюма, подправлять какие-то изъяны на лице, чтобы потом оттолкнуть от себя ураганом грязных слов? Речь наиболее ярко обнаруживает нас, позволяет окружающим увидеть наше истинное лицо. «Заговори, чтобы я увидел тебя», – это изречение принадлежит Сократу, мудрейшему из древних греков. Женщина с грубой лексикой может выглядеть привлекательно, только когда она молчит – как цветок скопелии за стеклом.
Обыденность и распространенность этого греха почти «узаконила» его. И мало кто из матерщинников задумывается, какая беда для общества и для каждого из нас заложена в матерной брани. Мистические корни этого явления уходят в глубокую языческую древность. Люди дохристианской эпохи, чтобы оградить свою жизнь от злобных нападок демонического мира, вступали с ним в контакт. Этот контакт мог быть двояким. Демона либо ублажали, превознося его и принося ему жертвы, либо пугали его. Так вот, пугали демона именно скверной бранью, демонстрацией своего непотребства. Подобное можно наблюдать в начале драки, когда противники, делая свирепые гримасы, кричат друг другу о своей жестокости, о своей гневливой невменяемости, о готовности позволить себе то или иное гнусное поведение. То есть каждый из них пытается придать себе в глазах другого как можно больше скверности. Для страха или от страха. Но и призывали демона теми же словами, демонстрируя свою одержимость, свою готовность к общению с. ним.
Таким образом, мат являлся средством «связи» с демоническими силами. Таковым он и остается. Его относят к инфернальной, то есть демонической, адской лексике. Через скверные слова человек сам отдает себя в руки беса, становится одержимым. Некоторые, наверное, знают, что избавиться от привычки матерной брани труднее, чем от курения. Годы и годы люди приходят с этим грехом на исповедь, пока, наконец, не освободятся от него.
В медицинской практике известно следующее явление: парализованный человек, у которого полностью отсутствует речь, не в силах выговорить ни «да», ни «нет», но может, тем не менее, совершенно свободно произносить целые выражения, состоящие из непечатной брани. Явление необычное, но встречающееся. Мне самому дважды доводилось сталкиваться с подобным, и вот каким образом.
Некоторое время назад мы с семьей снимали дом в деревне. Нашим соседом через улицу был парализованный мужчина. Почти недвижимый, он мог лишь слегка шевелить одной рукой. Каждый день родственники выносили его на деревенскую улицу, и, подложив дощечку, укладывали на зеленой лужайке перед воротами или усаживали, прислонив к дереву. Что ж, дома, в четырех стенах, больному, конечно, было скучно... Как-то раз, стоя возле своей калитки, я вдруг услышал громкую брань. Через несколько секунд она повторилась. Потом еще. Это было странно, так как местные жители вслух, громко, да еще рядом с духовным лицом не «выражались». Я оглянулся. Улица была пуста. Только больной сосед лежал на своей дошечке, выражение его лица было, как всегда, неопределенным. «Но ведь не послышалось же мне? От кого могла исходить эта брань?» – подумал я. Тут из калитки вышла жена. Она и объяснила, что паралитик часто произносит эту непристойную фразу. Причем только ее. Зато четко и внятно, как здоровый. Произносит с различными интонациями. Этой фразой он выражает просьбу, гнев, недовольство, жалобу. Ею же здоровается с проходящими и сообщает им о самочувствии. Когда ему что-нибудь нужно, он повторяет ее, не переставая, кричит, пока не услышат в доме. Позже мне не раз пришлось в этом убедиться.
Второй раз с похожим случаем я столкнулся также в сельской местности. Мне необходимо было узнать один адрес, и, чтобы навести справки, я постучал в дверь первого попавшегося дома. Изнутри послышался какой-то звук, и я, знакомый с деревенскими обычаями, без лишних церемоний переступил порог застекленной терраски. Немедленно раздалась громкая брань. Я оглянулся и, увидев человека, сидевшего в глубоком старом кресле в углу терраски, сделал шаг в его сторону, желая объяснить, что я не вор. Но тот опять выкрикнул непристойное выражение, причем несколько раз подряд. При этом интонации его голоса вовсе не соответствовали словам. Было впечатление, что мужчина кого-то зовет. Долго раздумывать на эту тему мне не пришлось, так как на терраску вышла хозяйка. Она поздоровалась и сразу же принялась извиняться за мужнину брань: «Вы нас простите. Так уж вышло, что у него после инсульта вся речь отнялась, а эти слова остались. И теперь он только и может, что ругаться... Уж как мы измучились! И перед соседями стыдно...»
Странность такого явления говорит о многом. Получается, что так называемый мат «проходит» по совершенно иным нервным цепочкам, чем остальная речь. Не бес ли, используя греховный навык человека, оказывает ему такое «благодеяние», демонстрируя тем самым свою власть над частично омертвевшим телом? Что же будет после смерти? Власть демона станет полной и окончательной.
Одну девушку, после воцерковления, очень интересовала судьба ее умершей бабушки. Дело в том, что бабушка была верующей: ходила в церковь, молилась, постилась, и девушка была убеждена в том, что ее благочестивая бабушка находится в раю. Но ей хотелось удостовериться в существовании рая, поэтому девушка молилась и просила Господа как-то открыть ей, как там ее бабушка? Однажды бабушка приснилась ей и сказала, что находится в аду, потому что при жизни, хотя и ходила в церковь, молилась и постилась, но часто ругалась скверными словами.
Незавидна судьба сквернослова, и Церковь предупреждает, что злоречивые... Царства Божия не наследуют (1 Кор. 6, 10). ...От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься, – говорит Спаситель (Мф. 12, 37).
Святитель Григорий Двоеслов рассказывал историю, случившуюся в Риме.
«В нашем городе один человек, всем известный, имел сына лет пяти, которого очень любил и воспитывал без всякой строгости. Мальчик, которого все ублажали, привык произносить скверные бранные слова, и какая бы мысль ни приходила ему в голову, он тотчас же начинал по привычке злословить, бранил не только людей, но, случалось, дерзал хулить и, страшно сказать, Самого Бога, произнося хулы на святые предметы. А отец не запрещал ему говорить те хульные скверные слова. Во время моровой язвы, бывшей у нас за три года пред сим, мальчик тот разболелся к смерти, и когда отец держал его у себя на коленях, то, по рассказам лиц, которые там находились сами, пришли нечистые бесы взять окаянную душу мальчика. Мальчик, увидев их, затрепетал, закрыл глаза и стал кричать: „Батюшка, отыми меня от них! Отыми!“ и со страшным криком спрятал свое лицо за пазуху своего отца, стараясь как бы укрыть себя. Отец, глядя на малютку, как он трепетал, спросил: „Что ты видишь?“ Мальчик отвечал: „Пришли черные люди, хотят меня взять...“ – и, сказав сие, стал произносить скверные и богохульные речи, к которым привык, – и тут же умер».
Сквернослов не только свою душу отдает во власть бесов, но влияет и на состояние души окружающих его людей и даже на их здоровье. Всякое слово несет в себе информацию, которая воздействует на наше сознание, формирует и изменяет его. В лучшую ли сторону преобразует его скверная брань? Однажды услышанное слово живет в нас до конца жизни. Анестезиологи рассказывают, что под наркозом, когда ослабевает воля, человек никогда не употреблявший скверных слов, случается, скажет что-либо из когда-то услышанной брани.
Как уже было сказано, брань деструктивна и в отношении нашего здоровья. Произнесенное или услышанное бранное слово оказывает на нас действие, сопоставимое с легким сотрясением мозга. У писателя Фазиля Искандера упоминается случай, когда здоровый и сильный мужчина, услышав матерную брань, бледнеет и падает в обморок. «Не могу привыкнуть», – смущенно говорит он.
Один мой приятель, молодой человек, по своему воспитанию, относился к матерщине неприязненно, но не замечал за собой какой-нибудь особенной реакции на нее. Когда же он стал ходить в церковь, молиться, исповедоваться и причащаться, то изменилась и его реакция на скверные слова. Как-то раз, Великим постом, он пошел в баню. Для него, как и для многих русских людей, баня всегда была большим удовольствием. Но в тот раз ему не повезло: рядом с ним двое незнакомцев горячо что-то обсуждали и беспрестанно сквернословили. Не ссорились, а так, походя, пересыпали свою речь матерными словами. Сначала молодой человек почувствовал себя неуютно, потом его стало слегка подташнивать, а потом, как он рассказывал, он почти потерял сознание. Перед глазами у него все поплыло, и он чуть не «грохнулся» на каменный пол. Понятно, ведь с церковной жизнью у него изменилось и окружение. Сквернословия рядом с собой он давно не слышал, потому его организм так и откликнулся на грязные слова – тошнотой и головокружением. Неприятное впечатление было настолько сильным, что от удовольствия попариться ему на некоторое время пришлось отказаться.
Разрушая юношескую стыдливость и возбуждая нечистые пожелания, сквернословие мостит дорогу к разврату. Целомудрие и чистота не смогут ужиться со скверными словами. Дети, не довольствуясь отвлеченными звуками, обязательно будут стремиться узнать значение услышанного. Растление малых сих будет лежать на совести сквернослова. Горе тому человеку, через которого соблазн приходит (Мф. 18, 7), – предостерегает Спаситель.
Сквернословие заглушает, притупляет чувство стыда не только у детей, но и у взрослых. Стыдливость же, как говорит святитель Иоанн Златоуст, «Бог вложил в природу нашу», чтобы она предохраняла нас от греха. Ту же мысль находим и у святителя Григория Нисского: «Великим и сильным оружием к избежанию греха служит обыкновенно хранящийся в людях стыд, для того, думаю, и вложенный в нас Богом, чтобы такое расположение души производило в нас отвращение от худшего». По мнению святителя Димитрия Ростовского «наибольший стыд происходит от обнажения наготы телесной». Матерная брань, символизируя такое обнажение, заставляет преодолеть этот наивысший градус стыда, разрушая защитную стену стыдливости и повергая человека в бесстыдство. Ведь «презрение стыда есть бесстыдство» (святитель Григорий Богослов). Там же, где бесстыдство – нет Бога.
Неустойчив, хрупок мир в семье сквернослова. Брань возбуждает и раздражает человека. Но самое большое несчастье в такой семье – это судьбы детей. Дети, слыша грязную речь, сами приучаются сквернословить. Умственное развитие таких детей заторможено. Чем раньше внимание ребенка обратится к половой сфере, тем более в таком низменном и примитивном отображении, тем медленнее будет идти его духовное и умственное развитие. Есть наблюдение, что у таких детей замедляется и рост, и в итоге они не «дотягивают» до заложенного в них природой.
Те родители, которые не стесняются в выражениях, должны помнить, что сквернословие, уничтожая в ребенке чувство стыда, является мостиком к последующим преступлениям. Ведь изгоняя из дома стыд, эти родители изгоняют и лучшего воспитателя. «Ибо стыд часто больше страха обучал избегать дел несообразных» (святитель Григорий Нисский). Пусть они не ищут потом виноватых, в случае несчастья с сыном или дочерью, – они сами запланировали его.
В воспоминаниях преподобномученика архимандрита Кронида (Любимова) описан следующий случай:
«Лет двадцать назад, когда я был еще в обители преподобного Сергия, пришел помолиться преподобному Сергию, угоднику Божию, крестьянин Иаков, прихожанин храма той местности, где я родился, и зашел ко мне. Видя необыкновенную грусть на лице его, я спросил о причине его грусти, и он поведал мне следующее: "У меня есть сын, младенец лет шести, который привык к такому ужасному пороку срамословия и ругани матерным словом, от которой даже я, мужчина, прихожу в смущение и ужас. Пробовал, было, наказывать, после наказания бросал в подпол, но все это не помогает, мой сын хуже озлобляется и с таким ожесточением произносит ругань, что даже чернеет в лице, и тогда страшно бывает смотреть на него". Ясно, что к душе малютки приразился дьявол и понуждает его к сквернословию. Я спросил отца, откуда же малютка мог научиться такому ужасному сквернословию? Тогда крестьянин сознался, что причина сего – он сам. „Я, – сказал он, – имею эту привычку сквернословия, когда бываю в нетрезвом виде. Вот о сем-то я больше всего и скорблю, что сам насеял эти погибельные плевелы в душе невинного ребенка“. Видя его смущение душевное и слезы, жаль мне было от всей души сего страдальца, но помочь ему в горе я ничем не мог, кроме искреннего сердечного слова утешения. И вместе с тем посоветовал ему всю скорбь души своей излить пред мощами преподобного Сергия и, как живому, поведать тому печаль своего сердца, и просить его дивной помощи себе и страждущему погибельным недугом малютке. Через гол после сего свидания с Иаковом я виделся с ним на родине и спросил о малютке. Слезы обильной струей потекли из очей Иакова при вопросе о сыне. Успокоившись, он сказал мне: „Дивен Бог во святых Своих. Молитвами и предстательством преподобного Сергия малютка мой за последнее время совсем перестал сквернословить, да и сам я теперь, благодарение Богу, водки уже не пью“».
Нередко люди, подверженные греху сквернословия, чтобы как-то оправдать себя в глазах окружающих, говорят, что к сквернословию их вынуждает среда, или, что они не получили в детстве правильного воспитания. Приведу такой пример. У нас на приходе работала одна женщина, помогала готовить. Она всегда приводила с собой маленькую внучку. Приготовит обед, накормит всех, потом уберет посуду, помоет полы, а домой не идет. Все ищет, что бы еще сделать? Ей, бывало, говорят: «Да иди ты домой. Не мучай ребенка». А она улыбается виновато, а домой все равно не идет. Сама-то она не жаловалась, а знакомые потом рассказали, что дома у нее – настоящий ад. Все ее близкие: муж, сын и дочь – постоянно пьют. Каждый день в квартире – пьяные компании, крики, скандалы и, конечно, все матом. Внучка ее, можно сказать, зачата, родилась и растет среди постоянной матерщины. Для малышки отказаться от матерных слов, все равно, как от части себя. От руки, или ноги, или от собственной кожи. Всего-то один или два раза в неделю бабушка приводила ее в церковь. Но через какое-то время девочка не только перестала произносить грязные слова, но и других детишек, не сдерживавших свой язык на церковном дворе (речь, конечно, не о мате, а просто о грубых словах), останавливала: «Нельзя так говорить, ты ведь причащаешься». Малышка сделала свой выбор, хотя она живет все в той же тяжелой атмосфере.
Раньше матерную брань называли еще «солдатскими» словами, потому что сквернословие было большей частью распространено в солдатской среде. Между людьми, на двадцать пять лет оторванными от семей, общения с близкими, привычной крестьянской работы, родных мест – людьми, отчаявшимися в своем будущем. Позже язва сквернословия поразила и рабочую среду, сформировавшуюся почти в таких же отчаянных обстоятельствах: без семей, вне привычных отношений – люди жили сегодняшним днем. Все это были люди, с точки зрения основного населения, «несчастненькие», попавшие в тяжелые обстоятельства. Их жалели, но тех, кто перенимал их дурные привычки, осуждали.
Наверное, это в советское время появился тип начальника-"демократа", демонстрирующего свою «близость» к народу через употребление крепких слов. Появилось даже выражение: «сказать крепко, по-русски». Хорошо бы знать, что матерные слова в большинстве своем – отнюдь не русского происхождения. Русский же человек, хотя бы в своих идеалах, всегда отличался целомудрием. Эти целомудрие и стыдливость отразились в национальной одежде и быте, удивлявшем иностранцев строгостью и чистотой нравов. При благочестивых царях Михаиле Федоровиче и Алексие Михайловиче за сквернословие полагалось телесное наказание. По рынкам и площадям ходили переодетые чиновники, хватали матерщинников и тут же, на месте, чтобы другим неповадно было, наказывали их розгами.
Удивительно, что сегодня многие образованные люди считают нормальным невзначай этак «тонко интеллигентно» выругаться, возможно, желая подчеркнуть таким образом «широту» своих взглядов. Так и просится на язык Достоевский: «Широк русский человек, хорошо бы сузить». А между тем на них лежит огромная ответственность. В России к образованным людям всегда относились с уважением. Образованный человек именовался личным почетным гражданином. Университетское образование приравнивалось к офицерскому званию и позволяло обладателю пользоваться правами личного дворянства. Знание почиталось. Глядя на образованного человека, простые люди как бы говорили себе: «Мы по темноте своей можем впасть во многие грехи и ошибки, но он-то знает, где свет, он человек грамотный».
Образование помогает человеку воссоздать в себе образ Божий. Именно понятие воссоздания образа Божия и отражает слово «образование». Поэтому грязная ругань из уст интеллигента особенно недопустима! От всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут (Лк. 12, 48).
Кто-то может сказать, что для них сквернословие не сознательная брань, что грязные слова они произносят механически, не вникая в их смысл. Появилась даже некая «мягкая» форма сквернословия, когда матерные слова заменяются другими, но находятся во фразе на привычных местах. Некоторые даже спрашивают, допустима ли такая замена? (Хорошо еще, если спрашивают, а не утверждают.) Мне сразу вспоминается вопрос Любочки из «Пошехонской старины» Салтыкова-Щедрина: «Маменька, под какое декольте шею мыть? Под большое или под малое?» Шею нужно мыть, чтобы она была чистой, а от сквернословия в любой форме следует отказаться совсем и окончательно. Мы не можем отнести слова-«заменители» к обычным словам-паразитам, засоряющим речь. Разве что, – приравняв их к энцефалитным клещам. Ведь сущность сказанного проглядывает и сквозь завесу. Так никого не оставляет в неведении «пищалка», прикрывающая теле- и радио-матерщину.
«Народ» по-славянски – «язык». Язык народа – это то, что создает и объединяет народ. И характеризует его. Немецкий философ и лингвист В. Гумбольдт ставил формирование и развитие национального характера, культуры и быта в прямую зависимость от языка народа. Язык, несомненно, оказывает влияние и на исторический путь народа. Так можем ли мы столь легкомысленно с ним обращаться?
Древние демонические культы Ближнего Востока, от которых мы унаследовали большинство матерных слов, использовали их в ритуальных действиях, сопровождавших человеческие жертвоприношения. И как раньше таким образом призывали демонов, так и сегодня человек, произносящий эти слова, призывает на свою голову беса. Вопрос о допустимости мата – это вопрос веры. Для православного человека достаточно сознания того, что Господь не любит этих скверных слов. Примером тому можно привести одно из посмертных чудес святого праведного Симеона Верхотурского, случай, вошедший в его жития.
«В 1711 году, в апреле месяце, один монастырский старец, по имени Иаков, внимательно слушал Божественную литургию и старался отрешиться мыслию от всего земного. Тихо стоял он в молитвенном умилении. Вдруг, при возгласе: Со страхом Божиим и верою приступите, он упал ниц и лежал долгое время без чувств. Когда же он пришел в себя, то рассказал следующее:
При взгляде на образ Пресвятой Богородицы, именуемый «Одигитрия», его вдруг объял страх. Что с ним дальше было – он не помнит, лишь помнит одно, как предстал пред ним праведный Симеон и, прикоснувшись к нему, сказал: „Встань, пойди и объяви всем, чтобы воздерживались от сквернословия и от слов бранных, иначе Господь пошлет на людей и на скот их голод и мор. Пусть все усердно молятся Господу, Его Пречистой Матери и всем святым, пусть весь народ отслужит молебное пение об отвращении гнева Божия“.
Кроме того праведный Симеон приказал Иакову рассказать о сем архимандриту и воеводе, дабы люди раскаялись в своих прегрешениях и молились бы об избавлении от праведного гнева Божия, что и было исполнено всеми с величайшим усердием».
Нам только кажется, что сегодня мы сильны и независимы со своим научно-техническим прогрессом. Что способны строить свое благополучие исключительно по своему желанию. Но что мы можем, если Господь за наше нечестие не даст нам Своей благодати, не благословит наши труды? От нашей, как нам кажется, небольшой, слабости страдает вся наша жизнь. И личная, и семейная, и государственная. Поэтому, устраивая эту жизнь, прежде всего послушаемся голоса Церкви, говорящей нам через апостола Павла: Отложите... сквернословие уст ваших (Кол. 3, 8).
Впрочем, чем более молитв, священных и духовных текстов произносит и читает человек, тем проще и естественнее ему бывает отказаться от грубых слов. Потому что, как говорит Апостол, не может (не должно) из одних уст исходить благословение и проклятие, как один источник не может изливать соленую и сладкую воду (Иак. 3, 12).
Сколь велико зло
Итак, познаем сети и будем ходить дальше от них, познаем стремнины и не будем приближаться к ним. Мы будем совершенно безопасны, если станем избегать не только грехов, но и того, что хоть и кажется безразличным, однако же бывает для нас преткновением ко греху. Так, например, смех и шуточные слова не кажутся явным грехом, а ведут к явному греху; часто от смеха рождаются скверные слова, от скверных слов – еще более скверные дела, часто от слов и смеха – ругательство и оскорбление, от ругательства и оскорбления – удары и раны, от ран и ударов – смертельные поражения и убийства. Итак, если желаешь себе добра, убегай не только скверных слов и скверных дел, не только ударов, ран и убийств, но даже и безвременного смеха, даже и шуточных слов, потому что они бывают корнем последующих зол. Поэтому апостол Павел говорит: сквернословие и буесловие да не исходит из уст ваших (Еф. 5, 4; 4, 29), потому что оно, хотя само по себе и кажется незначительным, но бывает для нас причиною великих зол.
Будем избегать не только грехов, но и того, что хоть кажется безразличным, однако же мало-помалу увлекает нас к этим грехам. Будем держаться вдали от грехов. Хочешь быть далеким от скверных слов? Избегай не только скверных слов, но и беспорядочного смеха и всякой похоти. Хочешь быть дальше от убийств? Бегай ругательств. Большая сеть – необузданность языка, ей нужна и великая узда. Поэтому и сказал некто: сеть бо крепка мужу свои устне, и пленяется устнами своих уст (Притч. 6, 2). Итак, прежде всех других членов умерим этот (язык), его обуздаем и изгоним из уст ругательства и брани, и сквернословие, и злоречие, и злую привычку к клятвам.
Поучимся побеждать злого беса. Он обыкновенно вредит нам всеми мерами, но особенно посредством языка и уст. Ибо никакой другой член так не пригоден ему для обольщения и погибели нашей, как невоздержанный язык и необузданные уста. Отсюда происходит с нами много падений, чрез это мы впадаем в тяжкие вины. Объясняя, как легко пасть чрез язык, некто говорит: Мнози падоша острием меча, но не якоже падший языком (Сир. 28, 21), и, показывая тяжесть такого падения, он же прибавляет: поползновение на земли лучше неже от языка (Сир. 20, 18). Смысл его слов следующий: лучше, говорит, упасть и разбить тело, нежели произнести такое слово, которое губит нашу душу. И не только говорит он о падениях, но и увещевает иметь великую внимательность, чтобы не падать: Устам твоим, – говорит, – сотвори дверь и забору (Сир. 28, 29), не то, чтобы мы сделали для них двери и заборы, но чтобы с великою заботливостью отклоняли язык от непристойных слов. И ешё в другом месте Пророк, показывая, что при нашем старании и прежде нашего старания мы имеем нужду в высшей помощи, чтоб удержать внутри этого зверя, и, простирая руки к небу, говорит: Воздеяние руку моею, Жертва вечерняя. Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих (Пс. 140, 2–3). Также и тот, которого увещания приведены прежде, еще говорит: Кто даст ми во уста моя хранилище и на устне мои печать разумну (Сир. 22, 31). Видишь ли, как каждый из них страшится этих падений, плачет, дает советы и молится, чтобы язык был тщательно сохраняем? Но почему, скажешь, Бог дал нам этот член вначале, если он приносит нам такой вред? Потому, что он может принести и великую пользу, и если бы мы были осторожны, то он приносил бы только пользу и никакого вреда. Послушай, что говорит тот, кто сказал и прежнее: Смерть и живот вруце языка (Притч. 18, 21). И Христос выражает то же самое, когда говорит: От словес бо своих оправдишися и от словес своих осудишися (Мф. 12, 37). Язык находится в середине между тем и другим употреблением, а ты – господин его. Так и меч находится на такой же середине: если ты употребляешь его против врагов, то он делается спасительным для тебя орудием, если же ты нанесешь удар самому себе, то причиною поражения бывает не свойство железа, а твое беззаконие. Так будем рассуждать и о языке: он – меч, находящийся на такой середине – изощряй же его для обличения своих грехов, а не для нанесения удара брату. Для того Бог и оградил его двойною стеною, рядом зубов и оградою губ, чтоб он не произносил непристойных слов скоро и неосмотрительно. Удерживай его за ними, если же он не удерживается, то усмиряй его зубами, предавая плоть его им, как бы палачам, и кусая его, ибо лучше ему ныне быть искусанным за грехи, нежели тогда жаждать капли воды и, иссыхая, не получать облегчения (Лк. 16, 24). А он обыкновенно совершает и много других грехов, когда злословит, хулит, сквернословит, клевещет, клянется, нарушает клятвы. [1]
Хочешь ли знать, сколь великое зло – говорить срамное и постыдное? Всмотрись, как краснеют от твоего бесстыдства те, которые тебя слушают. Ибо что может быть хуже и презреннее человека, бесстыдно срамословящего? Такие включают себя в разряд скоморохов и распутных женщин. Но и распутные женщины имеют более стыда, нежели ты. Как же ты можешь научить целомудрию жену, когда бесстыдными словами возбуждаешь ее идти в распутство? Лучше извергать гнилость изо рта, нежели сквернословие. Если у тебя дурно пахнет изо рта, то ты не прикасаешься к общей трапезе, но когда душа твоя столь смрадна, скажи мне, как ты дерзаешь приступать к Тайнам Господним? Если бы кто, взяв нечистый сосуд, положил его на твоей трапезе, такого ты палками прогнал бы: скажи теперь, ужели ты не думаешь прогневать Бога, когда гнуснейшие всякого нечистого сосуда произносишь слова на сей трапезе Его? Ибо уста наши не трапеза ли Божия, когда мы приобщаемся Таинства Евхаристии? Да и как может быть иначе? Ибо ничто так не прогневляет Его, Святейшего и Чистейшего, как такие слова, ничто не делает людей столь наглыми и бесстыдными, как когда они говорят и слушают подобные слова, ничто так легко не расторгает нерв целомудрия, как возгорающийся от таких слов пламень. Бог вложил в уста твои благовоние, а ты влагаешь в них слова зловоннейшие всякого трупа и чрез них убиваешь самую душу и соделываешь ее нечувствительною. [2]
И сквернословие, – говорит (апостол Павел), – и буесловие или кощуны, яже неподобная, но паче благодарение (Еф. 5, 4). Не произноси слов ни шутливых, ни постыдных и не приводи их в действие, и ты угасишь пламя. Что пользы сказать шутку? Только возбудишь ею смех. Скажи мне, сапожник возьмется ли за какое-нибудь дело, не принадлежащее ремеслу его, или станет ли приобретать какой-нибудь подобный инструмент? Нет, потому что чего мы не употребляем, то ничего для нас не стоит. Да не будет ни одного слова праздного, так как от празднословия можно перейти к неприличному разговору. Теперь время не увеселения, но плача, скорбей и рыданий. А ты шутишь? Какой боец, выйдя на арену, оставляет борьбу с противником и произносит шутки? Близ тебя дьявол ходит, рыкая, чтобы поглотить (1 Пет. 5, 8), все воздвигает и все обращает на твою голову, замышляет, как бы выгнать тебя из твоего убежища, скрежещет зубами, воет, раздувает огонь против твоего спасения, а ты сидишь и произносишь шутки, пустословишь и произносишь неприличные речи?! Можешь ли ты успешно одолеть его? Мы забавляемся по-детски, возлюбленные! Хочешь узнать образ жизни святых? Послушай, что говорит апостол Павел: Три лета нощь и день не престаях уча со слезами единаго когождо вас (Деян. 20, 31). Если же он употреблял такое попечение о милетянах и ефесянах, – не шутки говорил, а со слезами преподавал учение, – то что ты скажешь о других? Послушай, что он говорит и к коринфянам: От печали бо многия и туги сердца написах вам многими слезами (2 Кор. 2, 4); и еще: кто изнемогает, и не изнемогаю; кто соблазняется, и аз не разжизаюся (2 Кор. 11, 29). Послушай, что он говорит еще в другом месте, ежедневно, так сказать, желая переселиться из мира: Сущий в теле сем воздыхаем (2 Кор. 5, 4). А ты смеешься и забавляешься? Время войны, а ты занимаешься тем, что свойственно плясунам? Разве ты не знаешь, сколь многим наветам мы здесь подвергаемся? Шутишь и забавляешься, говоришь остроты, возбуждаешь смех и нисколько не думаешь о деле. Сколько от шуток происходит клятвопреступлений, сколько вреда, сколько сквернословия! Ныне время войны и битвы, бдения и бодрствования, вооружения и приготовления к борьбе. В теперешнее время вовсе не может быть места смеху, ибо это – время мира. Послушай, что говорит Христос: Мир возрадуется: вы же печальны будете (Ин. 16, 20). Христос распялся на кресте из-за твоих злодеяний, а ты смеешься? Он потерпел заушения, столько пострадал из-за твоих бедствий и объявшей тебя бури, а ты веселишься? И разве не более ты этим Его раздражаешь? Но так как иным это дело кажется безразличным и таким, от которого трудно уберечься, то рассудим немного об этом и покажем, сколь велико это зло.
Это дело дьявола – не радеть о безразличных поступках. И даже, если бы это было безразлично, и в таком случае не должно этим пренебрегать, зная, что от этого происходит много зол, которые возрастают и часто оканчиваются любодеянием. А что это не безразлично, видно из вышеуказанного. Посмотрим, откуда этот порок происходит. Или лучше посмотрим, каков должен быть святой. Он должен быть тихим, кротким, скорбящим, плачущим, сокрушенным. Следовательно, кто говорит шутки, тот не святой. Где гнусность, там и шутки, где безвременный смех, там и шутки. Послушай, что говорит пророк (Давид): Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом (Пс. 2, 11). Шутливость делает душу слабой, ленивой, вялой, она возбуждает ссоры и порождает войны. Что же? Разве ты не принадлежишь к числу мужей? Оставь же то, что свойственно детям. Тебе не нравится, если твой раб говорит на площади что-либо бесполезное, а ты, называя себя рабом Господа, произносишь на площади шутки! Прекрасно, если душа трезвенна, – ее нельзя увлечь, а рассеянной кто не увлечет? Она будет обманута сама собою, и не нужно ей будет козней и нападений дьявола. Много зол гнездится в пристрастной до шуток душе, большая рассеянность и пустота: расстраивается порядок, ослабляется благоустройство, исчезает страх, отсутствует благочестие. У тебя есть язык не для того, чтобы передразнивать другого, а чтобы благодарить Бога. [3]
Поговорим с вами об избежании клятв и попросим любовь вашу употребить на это большое старание. Как же это не странно, что слуга не смеет назвать господина своего по имени без нужды... а мы имя Господа ангелов произносим везде без нужды и с великою небрежностью!
Когда нужно тебе взять Евангелие, ты, умыв руки, берешь его с великим почтением и благоговением, с трепетом и страхом, а имя Господа Евангелия без нужды везде носишь на языке? Хочешь ли знать, как произносят имя Его горние Силы, с каким трепетом, с каким ужасом, с каким изумлением? Видех, – говорит (пророк Исайя), – Господа седяща на престоле высоце и превознесенне... и серафими стояху окрест Его... и взываху друг ко другу и глаголаху: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф: исполнь вся земля славы Его (Ис. 6, 1–3). Видишь, с каким страхом, с каким трепетом называют Его они, когда славословят и воспевают? А ты именуешь его с великой небрежностью и в молитвах и прошениях, когда бы следовало трепетать, быть осторожным и внимательным. А в клятвах, где и совсем не надлежало бы приводить это чудное имя, сплетаешь разные одну с другою божбы! И какое будет нам извинение, какое оправдание, хотя и тысячу раз станем ссылаться на привычку? Рассказывают о каком-то светском риторе (Демосфен – прим. ред.), что он имел глупую привычку беспрестанно подергивать правым плечом, однако же победил ее: стал класть на оба плеча острые ножи, чтобы страхом раны отучить этот член от неуместного движения. Сделай то же и ты с языком и вместо ножа наложи на него страх наказания Божия, и верно будешь иметь успех. Быть не может, чтобы остался без успеха тот, кто делает это заботливо и старательно. Теперь вы хвалите слова мои, но, когда исправитесь, будете еще более хвалить не только нас, но и самих себя, станете с большим удовольствием слушать, что говорено будет, и с чистой совестью произносить имя Бога, Который так бережет тебя, что говорит: Ниже главою твоею кленися (Мф. 5, 36). А ты так пренебрегаешь Им, что клянешься Его славою! Но что мне, говоришь, делать с теми, кто ставит меня в необходимость? В какую это необходимость, человек? Пусть все узнают, что ты скорее решишься все претерпеть, чем преступить закон Божий, и не станут принуждать тебя. Не клятва дает человеку веру, но свидетельство жизни, непорочное поведение и добрая слава: многие надрывались, клянясь, – и никого не убеждали, а другие одним наклонением головы приобретали себе более веры, нежели клявшиеся. [4]
Зная это, будем избегать клятв, и уста наши пусть научатся говорить непрестанно «поверь!» Это будет у нас основанием всякого благочестия, потому что язык, научившись говорить одно это слово, стыдится и краснеет произносить срамные и неприличные слова, а если когда и увлечется привычкою, то, имея много обвинителей, опять воздержится. Когда увидит кто, что неклянущийся произносит срамные слова, скоро нападет на него, осмеет его и скажет с насмешкой: Ты, который при всяком случае говоришь: «верь», не хочешь произнести клятву, а язык свой бесчестишь срамными словами? Таким образом, понуждаемые присутствующими, мы поневоле обратимся к благочестию. Что же, скажешь, если будет необходимо клясться? Там, где закон нарушается, нет необходимости. И можно ли, скажешь, совсем не клясться? – Что говоришь? Бог повелел, и ты смеешь спрашивать: «Можно ли соблюсти закон?» Невозможно не соблюсти его. [5]
Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших (Еф. 4, 29). Какое это слово – гнило? То, какое в другом месте он (апостол Павел) называет словом праздным, злословием, срамословием, суесловием, буесловием. Видишь ли, как он посекает самые корни гнева: ложь, необдуманные речи? Но точию, – говорит, – еже есть благо к созданию веры, да даст благодать слышащим (Еф. 4, 29), то есть говори только то, что назидает ближнего, но ничего излишнего. Бог дал тебе уста и язык для того, чтобы ты благодарил Его и назидал ближнего. Если же ты разрушаешь здание, то лучше молчать и ничего не говорить. Ибо и руки художника, назначенные для построения стен, но вместо того навыкшие разрушать их, справедливо было бы отсечь. Так и Псалмопевец говорит: Потребит Господь вся устны льстивыя (Пс. 11, 4). Язык – причина всех зол, или, лучше, не язык, а те, кто худо им пользуется. Отсюда обиды, злословия, хулы, страсть к удовольствиям, убийства, любодеяние, воровство – все рождается отсюда. Каким же образом отсюда убийства? От оскорбительного слова ты придешь в гнев, разгневанный, начнешь драться, от драки недалеко до убийства. Каким образом любодеяние? Тебе скажут, что такая-то особенно расположена к тебе, она отзывается о тебе с отличной стороны – эти слова поколеблют твою твердость, а затем в тебе возникнут и нечистые пожелания.
Потому-то и сказал апостол Павел: еже есть благо. Так как слов великое множество, то справедливо Апостол выразился неопределенно, давая повеление касательно их употребления и правило, как вести речь. Какое же правило? Еже есть... к созданию, – сказал он. Иначе сказать: говори так, чтобы слушающий тебя был благодарен тебе. Например, твой брат соблудил. Не поноси его обидными словами, не насмехайся над ним. Ты не доставишь этим нимало пользы слушающему, но решительно повредишь ему, если будешь язвить его своими остротами. Если же ты увещеваешь его, как он должен поступать, то этим заслуживаешь от него великую благодарность. Если ты научишь его иметь благоречивые уста, научишь не злословить, то ты многому его обучил и заслужил его благодарность. Если будешь говорить с ним о раскаянии, о стыдливости, о милостыне – все это будет смягчать его душу. За все это он выскажет тебе свою благодарность.
Если же ты возбудишь смех, произнесешь непристойное слово, ещё более – похвалишь порок, то ты все расстроил и погубил. [6]
Ты, возлюбленный, если имеешь сказать что-нибудь такое, от чего слушающий может сделаться лучшим, то не удерживай слова во время спасения, и если не имеешь ничего такого, но только речи порочные и развратные, то молчи, чтобы не повредить ближнему – то слово гнилое, которое не назидает слушателя, но еще развращает его. Если ты имеешь сказать слово постыдное и смешное, то молчи, потому что и то слово гнило, которое делает более рассеянными и говорящего, и слушающего и в каждом воспламеняет порочные пожелания. Как для огня составляют пищу дрова и хворост, так для порочных пожеланий – слова. Потому не должно непременно высказывать все, что мы имеем на уме, но должно стараться удалять и из самого ума порочные пожелания и всякую постыдную мысль. Если же когда незаметным образом мы допустим у себя нечистые помыслы, то не будем никогда выводить их наружу языком, но будем подавлять их молчанием. Если ты чувствуешь какое-нибудь постыдное пожелание, то не произноси постыдного слова: этим ты погасишь и пожелание. У тебя нечисты мысли? Пусть же, по крайней мере, будут чисты твои уста – не выноси вон этой грязи, чтобы не соделать вреда и другому, и самому себе. [7]
Не говори: не важно, если я произнесу дурное слово, если оскорблю того или другого. Поэтому-то это и великое зло, что ты почитаешь его ничтожным. Ибо зло, которое почитают ничтожным, легко оставляют в пренебрежении, а оставленное в пренебрежении, оно усиливается, усилившись же, становится неизлечимым. У тебя уста запечатлены Духом.
Вспомни, какое первое слово произнес ты по своем рождении, вспомни о достоинстве твоих уст. Ты называешь Бога своим Отцом и в то же время поносишь своего брата? Помысли о том, почему ты называешь Бога своим Отцом. По природе? Но по этому ты не мог бы назвать Его так. За добродетель? Нет, и не за то. Почему же? По одному человеколюбию (Божию), по Его благосердию, по его великой милости. Итак, когда ты называешь Бога Отцом, то имей в мысли не только то, что оскорбляя (своего брата), ты поступаешь недостойно этого благородства, но и то, что ты имеешь это благородство по благости (Божией). Не посрамляй же своего благородства, которое сам ты получил по милости, жестоким обращением со своими братьями. Называешь Бога своим Отцом и оскорбляешь своего ближнего! Это не свойственно сыну Божию! Дело сына Божия – прощать врагам, молиться за своих распинателей, проливать кровь за ненавидящих его. Вот что достойно сына Божия: своих врагов, неблагодарных, воров, бесстыдных, коварных сделать своими братьями и наследниками, а не то, чтобы своих братьев оскорблять, как будто каких невольников.
Помысли, какие слова произносили уста твои, какой они удостаиваются трапезы, помысли, к чему они прикасаются, что вкушают, какую принимают пищу. Ты думаешь, что, злословя своего брата, ты не делаешь важного преступления? Как же, в таком случае, ты называешь его братом? А если он тебе не брат, то как же ты говоришь: Отче наш? Ибо слово наш указывает на множественность лиц. Помысли, с кем ты стоишь во время тайнодействий? С херувимами, с серафимами. Серафимы не злословят, но их уста имеют одно только занятие – славословить и прославлять Бога. Как же будешь прославлять Бога? Как же ты будешь вместе с ними говорить «Свят, Свят, Свят», после того, как произносил своими устами злословия? Скажи мне: если бы царский сосуд, всегда наполнявшийся царскими кушаньями и назначенный на такое употребление, кто-нибудь из слуг употребил для нечистот, посмел ли бы он после этого опять ставить вместе с другими, употреблявшимися при царском столе сосудами, и этот, наполненный нечистотами? Нет. Таково же и злословие, таково и оскорбление ближнего! Отче наш! И то ли одно ты произносишь? Вникни и в следующие слова: Иже еси на Небесех. Сейчас ты сказал: Отче наш, Иже еси на Небесех, – и эти слова возбудили тебя, окрылили твою мысль, внушили, что ты имеешь Отца на небесах. Не делай же ничего, ничего не говори земного. Они вознесли тебя в горний чин, присоединили тебя к небесному лику. Зачем же ты низвергаешься долу? Предстоишь пред престолом Божиим и произносишь злословия! Ужели ты не боишься, что Царь почтет твой поступок за оскорбление Себе? Когда раб пред нашими глазами наносит удары другому рабу и поносит его, то, хотя бы он делал это и по праву, мы оскорбляемся этим и принимаем такой поступок за обиду себе, а ты, поставленный вместе с херувимами пред престолом Божиим, осмеливаешься поносить своего брата? Видишь эти святые сосуды? Они имеют одно назначение, кто осмелится употреблять их на другое? А ты – святее этих сосудов, и гораздо святее! Зачем же ты оскверняешь себя и мараешь грязью? Бог украсил твои уста столькими ангельскими песнопениями, удостоил их лобзания не ангельского, но превосходящего ангельское, – Своего Лобзания и Своих Объятий, и ты предаешься злословию? Оставь это, прошу тебя. Такое поведение производит великие бедствия и несвойственно душе христианской. Ужели мы не убедили тебя своими словами, не пристыдили? В таком случае необходимо устрашить тебя. Послушай же, что говорит Христос: Иже речет (брату своему), уроде, повинен есть геенне огненней (Мф. 5, 22). Итак, если Он угрожает геенной тому, кто скажет (брату) самое легкое из обидных слов, то чего заслуживает тот, кто произносит более дерзкие укоризны? Научим свои уста благоречию. Отсюда происходит великая польза, а от злоречия – великий вред. [8]
Всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный (Мф. 12, 36). Праздное слово есть слово, несообразное с делом, ложное, дышащее клеветою, а также, по изъяснению некоторых, и пустое слово, например, возбуждающее беспорядочный смех, срамное, бесстыдное, неблагопристойное. От словес бо своих оправдишися и от словес своих осудишися (Мф. 12, 37). Видишь ли, как безобиден суд? Как кротки требования ответа? Не по речам другого, но по твоим собственным словам Судия произнесет приговор. Что может быть сего справедливее? Ибо в твоей власти – говорить и не говорить. Поэтому не злословимым надобно страшиться и трепетать, а злословящим, потому что не злословимые должны будут оправдываться в том, что о них разносимы были недобрые слухи, но злословящие дадут ответ в том, зачем они говорили о других худо. На них-то падет вся беда. Итак, терпящим от злых слухов не о чем заботиться, потому что не требуется от них ответа в том, что другие говорили о них худо, но говорящим худо надобно страшиться и трепетать, потому что они за свое злоязычие потребованы будут к суду. Поистине, это дьявольская сеть, это такой грех, который никакого не приносит удовольствия, а только один вред. Ибо злое сокровище копит в душе своей злоязычник. Итак, будем убегать сего греха и не станем обижать ближних ни словами, ни делами. Господь не сказал: «Если ты при народе будешь поносить ближнего и повлечешь его пред судилище, виновен будешь», но просто: если будешь говорить худо, хотя бы и наедине, и тогда навлечешь на себя величайшее осуждение. Если бы даже было истинно то, что ты пересказываешь о ближнем, если бы ты был совершенно в этом уверен, и тогда подвергнешься наказанию. Ибо не за то, что делал другой, Бог будет судить тебя, а за то, что ты говорил. От словес бо своих осудишися. Не слышал ли, что и фарисей говорил правду (о мытаре – Лк. 18, 11), высказал то, что было всем известно, и объявил то, что не было тайною? И однако же подвергся жестокому осуждению. Если же и явных грехов оглашать не должно, то тем более неизвестных и недоказанных. Согрешивший имеет над собою Судию. Итак, ты не предвосхищай себе чести, принадлежащей Единородному, Которому предназначен престол суда. [9]
Посему, умоляю, будем говорить то, что нам прилично, и пусть святые уста не произносят слов, свойственных устам бесчестным и позорным. Кое бо причастие правде к беззаконию; или кое общение свету ко тьме (2 Кор. 6, 14). Лучше, если мы, удалившись от всего неприличного, в состоянии будем воспользоваться обещанными благами, чем если, занимаясь излишним, погубим чрез это трезвенность ума. Ибо человек шутливый скоро делается злоречивым, а злоречивый способен к бесчисленному множеству и других пороков. Итак, упорядочив эти два душевные состояния и подчинив их разуму, как послушных коней, – я разумею похоть и гнев – поставим над ними возницею ум, чтобы получить награду вышнего звания, которой да сподобимся все мы во Христе Иисусе Господе нашем, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава, держава, честь. Ныне и присно и во веки веков. Аминь. [10]
Сильна привычка, и тебе трудно оставить ее? Если так велика сила привычки, то перемени эту привычку на другую. Как это возможно? Пусть многие следят за нашими словами, пусть исследуют и исправляют их. Нет стыда в том, когда нас другие исправляют, напротив, стыдно удалять от себя тех, кто исправляет нас, и делать это во вред собственному спасению. Пусть будет и дитя учителем в этом, и жена, и друг, и родственник, и сосед. Как зверь, когда его отовсюду гонят, не может убежать, так тот, кто имеет стольких стражей и стольких порицателей и кого отовсюду поражают, не может не быть осторожен. В первый день это будет для него тяжело, равно и во второй, и в третий, потом будет легче, а после четвертого дня это не будет для него и делом. Сделайте опыт, если не верите. Позаботьтесь, прошу вас. Не маловажен этот грех, не маловажно и избавление от него.
[1] См. Слова огласительные Слово 1, 4.
[2] См. Толкование на 2 Послание (ап. Павла) к Коринфянам. Беседа 6, 4.
[3] См. Беседы на Послание (ап. Павла) к Ефесянам. Беседа 17.
[4] См. Беседы о статуях, творённые к антиохийскому народу. Беседа 7, 5.
[5] См. Беседы о статуях, горённые к антиохиискому народу. Беседа 8, 4.
[6] См. Беседы на Послание (ап. Павла) к Ефесянам Беседа 14, 2–3.
[7] Беседу на слова апостола (Павла): но, во избежание блуда, каждый имей свою жену (1 Кор. 7, 2), I.
[8] См. Беседы на Послание (ап. Павла) к Ефесянам. Беседа 14, 3–4.
[9] См. Толкование на св. Матфея евангелиста. Беседа 42, 2–3.
[10] См. Беседы на Послание (ап. Павла) к Ефесянам. Беседа 17, 3.
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
