Писания. Книга четвертая. О правилах касательно отрекающихся от мира
Глава 1
После правил псалмопения и молитв, какие нужно соблюдать по монастырям в дневных собраниях, следует изложить правила касательно отрекающихся от мира. Прежде всего, мы кратко скажем о тех условиях, при каких надо принимать в общежития желающих обратиться к Богу, заимствуя их из правил частью египетских, а частью тавенских монахов, которые в Фиваиде имеют многочисленное и строгое по правилам общежитие; ибо в нем один авва управляет более чем пятью тысячами братьев, которые всегда так послушны своему старцу, что у нас так покоряться не могут и на короткое время.
Глава 2. У египтян пребывают в киновиях до глубокой старости
Я думаю, что мне, прежде всего, нужно сказать о постоянном пребывании их в монастыре, смирении и покорности, и о тех правилах, которыми они так образуются, что до преклонной старости остаются в общежитии. И если они достигают высших степеней совершенства, то это потому, что имеют такое постоянство (и притом с самого начала отречения), какого никто в наших монастырях в земной жизни не сохранял.
Глава 3. Какому испытанию должен подвергаться желающий поступить в киновию
Желающий, чтобы приняли его в общежитие, допускается в него после того, как в продолжение десяти дней или более покажет еще вне монастыря неизменность своего желания, смирения и терпения. Здесь он должен повергаться на землю перед проходящими братьями, которые подозревают его в неискренности, будто он не по набожности, а по нужде хочет вступить в монастырь; он должен терпеть разные обиды и поношения. Только после многих опытов, которыми он должен доказать свое постоянство, свою готовность терпеть искушения и поношения, его принимают. После строго выясняют, нет ли у него чего-нибудь из прежнего имущества, даже если это была одна монета. Ибо они знают, что не может он долго подчиняться монастырским правилам, смиряться и повиноваться, не будет переносить скудость и строгость общежития, если совесть его будет напоминать ему о тех деньгах; а если по какому-либо случаю восстанет в нем вздорность, то в надежде на свои деньги он тотчас убежит из монастыря.
Глава 4. Почему от вступающего в монастырь не принимали никакого имущества
Они даже на пользу монастыря не принимают от него денег, остерегаясь, чтобы не подать ему случая возгордиться из-за этого приношения и из опасения, что он не захочет равняться с беднейшими братьями и при таком подношении не дойдет до смирения Христова и не сможет соблюдать правила киновии. А во-вторых, чтобы в случае невозможности оставаться ему в общежитии, он при выходе не стал бы с обидою для монастыря святотатственно требовать того, что пожертвовал от усердия, в начале своего отречения. Крепко держаться этого правила научили их многие опыты; ибо некоторые, кого приняли без предосторожности, после с большим злословием обратно требовали свои пожертвования, уже употребленные в дело.
Глава 5. Почему вступающие в монастырь должны переменить свою одежду
На этом основании у всякого принимаемого отбирают все прежнее его имущество, не позволяют ему иметь и той одежды, которую он носил прежде. Авва, среди братьев сняв с него собственную одежду, облекает его в монастырские одежды и этим дает ему знать, что для него уже сделались чуждыми все те вещи, которыми прежде обладал, и что, отвергнув всякую мирскую пышность, он должен возлюбить нищету Христову и жить уже не мирским богатством, а подаянием от монастыря; словом, — не должен иметь ничего. Не должен заботиться, по заповеди евангельской, о завтрашнем дне, не должен стыдиться сравняться с бедными, т.е. с обществом братьев, к которым причисляет себя Христос, не стыдился бы называть их братьями, а хвалиться должен тем, что он сделался одним из них.
Глава 6. Почему скинутая одежда хранится экономом
Скинутая с него одежда хранится у эконома до тех пор, пока не узнаны будут, путем разных испытаний, его успехи в терпении и прочих добродетелях. Если в продолжение известного времени узнают, что можно оставить его и что ревность его нисколько не изменилась, то отдают одежду нуждающимся. Но если заметят в нем склонность к ропоту или к неповиновению, то, сняв с него монастырскую одежду и облекши в собственную, выгоняют. В монастырской одежде не позволяют никому уходить, ибо считают неприличным носить ее тому, кто охладел в своем намерении. Поэтому никому не позволяют явно выходить из монастыря; выходят из него или глубокую ночь, или выгоняемые по общему приговору, признанные недостойными монашеского звания, с которых со стыдом снимается одежда монастырская перед всеми братьями.
Глава 7. Почему принятый в монастырь не скоро причисляется к братству
Принятый, после достаточного испытания, в монастырь и облеченный в монастырское одеяние, не допускается сразу же в сообщество братьев, а отдается под наблюдение старцу, который отдельно живет недалеко от монастыря, занимаясь принятием странников и услужением им. Если в продолжение целого года он безропотно будет услуживать странникам, через это получит наставление в смирении и терпении и долгим упражнением докажет их, то его допускают в сообщество братьев и поручают другому старцу, который начальствует над десятью младшими, по приказанию аввы, наставляя и направляя их по примеру установления Моисеева (Исх 18, 21-23).
Глава 8. Чему сначала младшие учатся, чтобы после могли преуспевать в подавлении страстей
Старец тот, прежде всего, старается научить его побеждать свою волю, желания, чтобы он мог постепенно восходить к высшему совершенству; а для этого намеренно приказывает ему делать то, что противно ему. Многими опытами доказано, что не может обуздать своих похотей тот монах (особенно из молодых), который не научился послушанием умерщвлять свою волю. Поэтому они говорят, что тот, кто не научился сначала побеждать свою волю, тот никак не может подавлять гнев, уныние, блудную похоть; не может иметь истинного смирения, постоянного единения и согласия с братьями и долго пребывать в общежитии.
Глава 9
Младшим приказывается не скрывать своих помыслов от старца. Преподав новичкам первоначальные наставления, стараются вести их к большему совершенству, при этом лучше узнавая — истинное или притворное у них смирение. А для более удобного достижения этого учат их не скрывать из-за ложного стыда никаких сердечных помыслов, а тотчас, по возникновении их, открывать старцу своему и в суждении о них не доверять своему мнению, а считать худым или добрым только то, что старец признает таким. Оттого хитрый враг ни в чем не может уловить молодого монаха, как неопытного, ничем не может обольстить того, кто полагается не на свое, а на старцево суждение, и не может враг убедить скрывать от старца свои внушения, бросаемые в сердце как огненные стрелы. Иначе хитрый дьявол никак не может обольстить и низложить молодого монаха, если не убедит его — по гордости или стыдливости — скрывать свои помыслы от старца. Это общий и ясный признак дьявольского внушения, если мы стыдимся открыть его старцу.
Глава 10. Какое послушание молодые оказывали даже в том, что относится к естественным потребностям
Что касается послушания, то младшие без ведома или позволения старца не только не смеют выходить из кельи, но не решаются самостоятельно удовлетворять и общую естественную нужду. Поэтому все, что ни приказывает старец, они без всякого исследования спешат исполнить как божеское повеление, так что иногда с полным доверием, усердием, без всякого колебания принимаются за исполнение невозможных приказаний и из уважения к своему старцу не думают о невозможности его приказания. О послушании их я теперь не говорю; ибо, если Бог вашими молитвами поможет нам, то в своем месте для доказательства я представлю тому примеры.
Глава 11. Какая пища у египтян считается лакомой
Также не буду я говорить о том трудном и высоком воздержании, которого мы не можем сохранить ни по климату, ни по нашей немощи; ибо они считают величайшим наслаждением, если на трапезе братьям предлагается вареная дикая капуста, приправленная солью. Скажу только о том, сохранению чего не может нам воспрепятствовать ни немощь плоти, ни климат, если только не будет в нас слабодушия и хладнокровия.
Глава 12. С какою поспешностью, оставляя все, идут на то дело, на которое призывает ударяющий в дверь
Итак, сидя в кельях своих и занимаясь рукоделием и размышлением, как только услышат звук ударяющего в дверь, который зовет их на молитву или к какому-либо делу, каждый тотчас выходит из своей кельи, так что занимавшийся письмом бросает писать на том месте, где застанет его призыв, не смея даже докончить начатой буквы, потому что они не столько заботятся о совершении дела и своей пользе, сколько о том, чтобы доказать свое послушание, которое они предпочитают не только рукоделию, чтению, молчанию, покою в келье, но даже всем добродетелям. Они готовы терпеть все невыгоды, только бы ни в чем не нарушить доброго послушания.
Глава 13. У египтян считалось преступлением называть что-либо своим
Излишним считаю упоминать о том правиле их, по которому никто не должен иметь своей коробки, корзины и ничего такого, что нужно было бы запирать как собственность. Знаем, что они живут в такой скудости, что кроме рубахи, небольшой епанчи, полусапог, милоти и рогожи ничего не имеют. А в иных монастырях это правило столь строго соблюдается, что никто не смеет ничего назвать своим, и считается большим преступлением для монаха говорить: это — моя книга, моя письменная доска, мой грифель, моя одежда, мои полусапоги. За это он должен принести покаяние, если случайно, по неосторожности или по неведению, произнесет такое слово.
Глава 14. Если кто и много зарабатывал своим трудом, то никто не присваивал себе ничего лишнего
Хотя иной своим рукоделием приносит столько пользы монастырю, что прибыли от того достаточно на содержание не только его, но и многих других, однако никто не хвалится своими трудами и из прибыли ничего не присваивает себе, а каждый берет для себя только два хлеба* (*Два небольших хлебца у древних весили, без малого, 1 фунт. За 1 фунт хлеба платили дешево — только три динария, но не следует думать, что здесь под динарием понималась серебряная монета. Вероятно, подразумевается медная монета, равная ассарию — десятой части серебряного динария, греческой лепте, а если бы понимался серебряный динарий, то это было бы чрезмерно дорого — за 1 фунт хлеба платить три динария, чего нельзя допустить), которые там можно купить всего за три динария. Между ними никто даже и в мысли не присвоит себе частного дела в свою пользу. Хотя каждый все имущество, находящееся в житницах монастырских, считает своим общим достоянием и как владелец всего должен всячески заботиться обо всех вещах монастырских, однако всякий, чтобы сохранить добродетель нищеты, удаляется от всего, считая себя больше странником, питомцем монастыря и служителем, нежели владельцем вещей.
Глава 15. О неумеренном старании иметь много своих вещей
Между тем мы, жалкие, хоть и пребываем в общежитии и о нас пекутся игумены, но живем так широко, что нам недостаточно не только шкатулок или ящиков, но и сундуков и шкафов для того, чтобы прятать в них то, что мы собираем или приносим из мира. Поэтому мы, отвергнув всякое уважение к своему званию, не стыдимся иметь свои ключи и явно носить на пальцах перстни, которыми печатаем запертое, и так любостяжательны, что иногда из-за маловажной, ничтожной вещи раздражаемся и, если кто хоть пальцем прикоснется к ней, воспламеняемся таким гневом, что от возмущения сердца не можем и слова вымолвить. Но, оставив говорить о наших пороках, о которых и вспоминать неприлично, я займусь лучше, согласно принятому плану, перечислением добродетелей египтян, которым мы должны подражать, и кратко изложу правила их, чтобы после этого заняться некоторыми деяниями старцев для яснейшего доказательства истины сказанного мною.
Глава 16. О правилах наказания за погрешности
Если кто по какому-либо случаю разобьет глиняный кувшин (из которого пьют), того за свою небрежность обязывают принести публичное покаяние: во время общего собрания братьев на молитву, повергшись на землю, он должен просить прощения у всех; получает же его только после окончания богослужения, когда игумен велит ему встать с земли. Такой же епитимий подвергается тот, кто приходит не сразу после призыва на работу или молитву; кто, воспевая псалом, хоть немного покачнется; кто отвечает сверх требования или грубо; кто небрежно совершает возложенные послушания; кто ропщет, нерадиво исполняет возложенную должность и предпочитает чтение делу или послушанию; кто не сразу после окончания собрания идет в келью; кто хоть на короткое время остановится с другим или на минуту уйдет куда-нибудь; кто берет другого за руку; кто станет хоть немного разговаривать с тем, кто не с ним вместе живет; кто молится с отлученные от молитвы; кто без позволения старца видится или разговаривает с родителями или с кем-нибудь из мирских друзей; кто без ведома игумена принимает письма от кого-нибудь и отвечает на них. В этих и подобных им случаях употребляется духовное наказание; а для исправления прочих грехов, которые не к чести нашей у нас бывают терпимы, такие как: открытая брань, явное пренебрежение, надменное прекословие, распущенность, свободный выход, близкое обращение с женщинами, гнев, споры, злоба, ссора, своевольный выбор дела, сребролюбие, пристрастие и обладание излишними вещами, которых нету прочих братьев, неурочное и тайное употребление пищи и подобное тому — употребляются не духовные, а телесные наказания и изгнание из монастыря.
Глава 17. Кто установил в киновиях чтение во время обеда братьев, и как соблюдается молчание у египтян
Существующее в общежитии обыкновение — читать во время трапезы братьев, — введено не в Египте, а в Каппадокии, где оно установлено не столько для духовного занятия, сколько для удержания от праздного разговора, которому обыкновенно предаются во время пиршеств. У египтян же, а особенно у тавеннских монахов, соблюдается всеми такое молчание, что когда братья сидят за столом, то никто, кроме старца, начальствующего над десятью, не смеет слова вымолвить; но и тот, если что нужно подать на стол или взять со стола, дает знать больше стуком, нежели голосом. Вкушая пишу, они клобуки спускают на самые глаза, чтобы те из любопытства не блуждали по сторонам, и, кроме стола и предложенной пищи, ни на что не смотрят, так что никто не видит, как или сколько другой употребляет пищи.
Глава 18. Кроме общего стола не позволялось употреблять никакой пищи и питья
До или после обыкновенного общего стола никому не позволяется ничего вкушать. Проходя садами, они не смеют не только рвать яблоки, но и поднять упавшие с дерева; ибо почитают святотатством не только вкушать, но и дотрагиваться рукою до того, что не предлагается всем открыто за общим обедом и не приготавливается экономом с помощью братьев же.
Глава 19. Как в Палестине и Месопотамии братья исполняют ежедневные послушания
Чтобы не оставить без внимания какого-либо общежительного правила, я кратко скажу, как в других областях братья исполняют ежедневные послушания. В Месопотамии, Палестине, Каппадокии и на всем Востоке братья каждую неделю попеременно исполняют монастырские службы, так что из-за многолюдства общежития увеличивается число служащих. Эти службы они совершают с таким усердием и смирением, с каким никакой раб не служит самому строгому и вельможному господину. Они не довольствуются теми послушаниями, которые несут по назначению, но еще, вставая ночью, тайно стараются делать за других. Эти недельные службы продолжаются до ужина воскресного дня и заключаются в том, что сменяющиеся моют по порядку ноги всем приходящим для псалмопения братьям, в награду себе за недельный труд прося у них общих молитв о прощении грехов, сделанных по неведению или по человеческой немощи, и о принятии совершенной ими службы вместо тучной жертвы. В начале другой недели, после утренних молитв, заступающим на их место они передают посуду, бывшую на их руках; принимающие ее так заботятся о сохранности, что в случае утраты по небрежности считают себя обязанными отвечать и за малейший сосуд, как священный, не только перед экономом, но и перед Богом. Все сказанное мною я подтвержу примером.
Глава 20. О трех чечевичных зернах, найденных экономом
На седмице одного брата* (*Седмичный священник, чередной на неделе (Прим. ред.)) эконом, проходя, увидел на земле три зерна чечевичных, которые у недельного проскользнули сквозь пальцы, в то время как он промывал их и готовил к варению. Когда донесено было игумену, тот недельного брата, как не берегущего священное достояние, отлучил от молитвы и отпустил ему вину только после принесения публичного покаяния. Так поступили потому, что они не только себя самих не считают своими, но и все принадлежащее им считают посвященным Богу. Потому если что-либо однажды поступило в монастырь, то они считают долгом поступать с тем, как со священным, со всяким благоговением; потому что уверены, что Господь воздаст им и за самые маловажные дела: если они что-нибудь с места перенесут или лучше поставят, если кувшин наполнят водою и принесут в нем кому-нибудь пить, если маленький прутик вынесут из молитвенного дома или кельи.
Глава 21. О добровольном услужении некоторых братьев
О некоторых братьях известно, что когда на их седмице не было дров для приготовления обыкновенной пищи, и по заповеди игумена, а также по общему согласию, все братья до того времени, как привезут купленные дрова, должны были довольствоваться сухоедением, и никто не мог ожидать для себя какого-либо вареного кушанья; то они, думая, что лишатся плода и награды за свои труды и послушание, если на своей чередной седмице по обыкновению не будут готовить пищи, сами решились на такой труд, что, ходя по сухой и бесплодной пустыне, лежащей у Мертвого моря, где не растет лес, собирали прутики и лозы, приносимые ветром, и приносили их на себе в монастырь, чтобы приготовить повседневный стол. Таким образом, хоть ничего не могли потерять, если бы не исполнили обыкновенной службы, ибо их извиняли и неимение дров, и заповедь игумена, они, однако, не хотели упустить того, что могло принести им пользу.
Глава 22. Об исполнения ежедневных послушаний у египтян
Сказанное соблюдается по уставу всего Востока, — такой устав нужно соблюдать и в наших странах. А у египтян, которые более прилежны к рукоделиям, нет чередных недель, чтобы введением их не препятствовать исполнению правил о рукоделиях, а одному испытанному вверяется забота о кладовой или кухне. Избранный бессменно занимается этим делом, пока имеет силы. Труды не изнуряют его, потому что они не готовят много кушаний и едят больше сухие; ибо им высшее наслаждение доставляет рубленый лук, дикая капуста, толченая соль, оливы, небольшие соленые рыбки — анчоусы или сельди.
Глава 23. О послушании аввы Иоанна, за которое он удостоился дара прозорливости
Поскольку цель настоящего моего сочинения состоит в том, чтобы отрекающимся от мира преподать наставление, как им можно, посредством истинного смирения и совершенного послушания, усовершенствоваться и в прочих добродетелях, то я считаю нужным для примера сказать о некоторых подвигах старцев, в которых просияла их добродетель, чтобы желающие достигнуть высшей степени имели не только побуждение, но и образец для деятельности. Из множества отцов я здесь скажу только о двух. Первый — авва Иоанн, живший возле фиваидского города Ликона, он послушанием приобрел дар пророчества и настолько славился по всему миру, что даже цари уважали его. Ибо во время пребывания в крайних пределах фиваидских император Феодосии решил пойти войною против сильнейших врагов не раньше, чем был воодушевлен его пророчеством и советами, которые он принял как ответ, данный с неба, и одержал победу над врагами.
Глава 24. О сухом деревце, которое авва Иоанн поливал по приказанию старца
Блаженный Иоанн от юности до совершенного мужского возраста с таким смирением повиновался своему старцу, что последний изумлялся его послушанию. Желая испытать эту добродетель, от веры ли и простоты сердечной она исходит или притворна, принужденна, не на глазах ли его только он покорен, старец приказывал ему весьма много лишнего, ненужного, а часто и невозможное; Иоанн особенно в трех случаях доказал искренность своего духа и послушания. Однажды старец, воткнув в землю давно срубленную и почти сгнившую ветку кустарника, приказал ему по два раза в день поливать ее, чтобы ветка от постоянной влажности пустила корни и выросла в дерево, под тенью которого можно было бы отдыхать летнюю жару. Юноша, не рассуждая о несбыточности приказания, ежедневно исполнял его с такой точностью, что от ношения воды почти за две мили и поливания ветки в продолжение целого года не могли удержать его ни слабость телесная, ни праздники, ни исполнение важнейших дел, ни дурная зимняя погода. Старец молча, тайно каждый день наблюдал за точностью исполнения и видел, что он с простосердечным расположением исполняет его приказание, как данное от Бога, без всякого смущения в деле и без исследования причины. Хваля его искреннее смирение и послушание, а вместе с тем жалея о столь долгом труде, который он со всем усердием исполнял целый год, подошел к сухому прутику и говорит: «Иоанн! пустило ли корни это дерево или нет?» Когда он сказал, что не знает, то старец, как бы желая испытать, укрепились ли корни, выдернул передним прут этот и, бросив его, приказал ему уже оставить поливку.
Глава 25. О сосуде с маслом, выброшенном аввою Иоанном по приказанию старца
В другое время некоторые из братьев, услышав о послушании Иоанна, слава о добродетелях которого, по мере совершенствования его в послушании, стала распространяться по всем монастырям, пришли к старцу, чтобы испытать послушание Иоанна и получить назидание себе. Старец, тотчас призвав его, приказал ему выбросить за окно небольшую склянку с маслом, которая была единственная во всей пустыне. Иоанн, мало думая, выбросил ее за окно, где она и разбилась. От исполнения этого приказания не могли удержать его ни несообразность приказания, ни нужда в склянке, ни немощь телесная, ни недостаток денег, на которые можно было бы купить новую, ни то, что в их пустыне ничего нельзя было купить, если бы и были деньги.
Глава 26. Как авва Иоанн по приказанию старца силился сдвинуть большой камень
Однажды другие братья хотели по примеру Иоанна научиться послушанию. Старец, призвав его, приказал скорее прикатить огромный камень, который и много народа не могли сдвинуть с места. Иоанн с таким усилием стал напирать на камень, что от пота не только одежда его промокла, но и камень увлажнился. И теперь он принялся за исполнение приказания со всем простосердечием и не думая о несбыточности его, ибо он уверен был, что старец ничего не может приказывать ненужного и неосновательного.
Глава 27. О смирении и послушании аввы Муция, который по приказанию старца намеревался бросить своего сына в реку
После этого я хочу сказать о достопамятном подвиге аввы Муция. Он, желая отречься от мира, долго находился при воротах монастыря и, после долговременного испытания, был принят в монастырь, вопреки обыкновению общежития, вместе с восьмилетним сыном своим. Тотчас после принятия их не только отдали разным наставникам, но и поместили в разных кельях, чтобы отец, часто видя сына, не вспоминал о прежнем и не питал плотской любви. Когда Муций безропотно подчинился этому разлучению, то, чтобы испытать, точно ли он не имеет плотской любви и все делает из послушания Христова, которое нужно предпочитать всякой любви, на сына его не только не обращали никакого внимания, водили его в лохмотьях, не умывали (и все это для того, чтобы раздосадовать отца), но еще часто на глазах его без причины заушали* (*Заушина — оплеуха. (Прим. ред.)), так что отец нередко видел сына плачущим. Но сколь ни жестоко поступали с сыном его, он не изменил любви и послушанию Христову ради любви родительской, ибо сына почитал уже не своим, а принесенным Христу. Потому и не трогали его наносимые обиды, но еще и радовался, видя, что они не оставались бесплодными, совершенствуя его в смирении. Игумен общежития, видя твердость его духа и намереваясь совершенно увериться в его постоянстве, однажды, когда сын Муция плакал, притворился прогневавшимся на него и приказал отцу бросить того в реку. Муций, выслушав такое повеление как от самого Господа, тотчас схватив сына, побежал с ним к реке, чтобы бросить его в воду. Он по послушанию и горячей вере непременно сделал бы это, если бы не было поручено братьям наблюдать на берегу и вытащить из реки дитя, если бы оно было брошено, и если бы они не воспрепятствовали исполнению заповеди, впрочем, уже исполненной через послушание и готовность.
Глава 28. Как открылось игумену, что Муций совершил дело Авраамово, и как Муций назначен был игуменом монастыря
Бог вскоре засвидетельствовал, что эта вера и преданность Муция угодны Ему. Игумену обители было открыто, что он этим послушанием совершил дело патриарха Авраама. Вскоре после этого игумен, при отходе своем к Господу, предпочитая Муция всем братьям, назначил его преемником и сделал игуменом монастыря.
Глава 29. О послушании одного брата, по приказанию аввы продававшего корзины
Нельзя умолчать еще об одном известном нам брате из знатного рода; он происходил от отца благородного и очень богатого и был весьма образован в науках. Когда он, оставив родителей, пришел в монастырь, то игумен, желая испытать его смирение и ревность, приказал ему, навязав на шею, носить по улицам и продавать десять корзин, которые не было нужды продавать публично. И чтобы дольше удержать его за этим делом, велел ему продавать корзины по одиночке и не отдавать тому, кто захотел бы вдруг купить все. Приказание это он исполнил с полным усердием: нисколько не стыдясь низкой доли, присужденной ему, и не думая о достоинстве своих родителей и неопытности своей в порученном ему деле, он, чтобы послушанием достичь смирения Христова, которое есть истинное благородство, навязал себе на шею корзины, распродал их по назначенной цене и деньги принес в монастырь.
Глава 30. О смирении аввы Пинуфия, который, оставив свою киновию, ушел в дальний монастырь, в котором жил в послушании как новоначальный
Обширность этого сочинения заставляет нас поспешать к окончанию его, но польза послушания, имеющего первенство среди прочих добродетелей, не позволяет нам умолчать о подвигах тех, которые прославились добродетелью. Поэтому, чтобы с одной стороны соблюсти краткость, а с другой удовлетворить желанию пользы ревностных, я представлю еще один пример смирения, который показал не начинающий, а совершенный игумен, и, слыша о котором, могут научиться совершенному смирению не только молодые, но и старцы. В одном многочисленном общежитии египетском, недалеко от города Панефиса, был авва и пресвитер Пинуфий, которого все уважали за его лета, жизнь и священство. Видя, что при всеобщем к нему уважении он не может упражняться в вожделенном смирении и послушании, он тайно удалился в крайние пределы Фиваиды. Там, сложив образ монашеский и одевшись в одежду мирскую, пришел в киновию тавеннских монахов, зная, что она строже всех и что по отдаленности страны, по обширности монастыря и по многочисленности братьев он легко мог тут остаться неузнанным. Здесь, очень долго пребывая при воротах и кланяясь в ноги всем братьям, упрашивал принять его. Наконец приняли его с большим презрением, думая, что он, уже глубокий старик, всю жизнь проведя в мире, вздумал поступить в монастырь в преклонном возрасте, когда уже не может раболепствовать своим удовольствиям. Говорили, что он идет в монастырь не по чувству благочестия, но чтобы иметь пропитание, и, как неспособного к тяжким работам старика, приставили к саду и отдали под надзор одного из младших братьев. Здесь он упражнялся в смирении и повиновался приставнику своему с такой ревностью, что не только усердно смотрел за садом, но еще делал вообще все дела, которые для всех казались трудными или низкими, или за которые боялись приняться; притом очень многое делал ночью и тайно, чтобы не знали, кто это делал. Таким образом, от прежних своих братьев, которые искали его по всему Египту, он укрывался три года. Наконец один человек, пришедший из Египта в монастырь, едва смог узнать его из-за униженного вида и низкой должности, ибо Пинуфий окапывал землю у оливковых деревьев и, нося навоз на своих плечах, осыпал корни их. Когда тот, видя старца и долго сомневаясь касательно признания его, наконец подошел поближе и признал его по лицу и голосу, тотчас упал ему в ноги. Этим поначалу он привел всех смотрящих в недоумение: для чего это он упал в ноги тому, кто, как новичок, недавно пришедший из мира, считался у них последним. Но после поражены были, когда он открыл имя старца, бывшее и у них в большой славе. Когда все братья стали просить у него прощения в том, что так долго по неведению держали его в чине вновь поступающих, старец плакал о том, что, по зависти дьявола, лишился возможности упражняться в смирении и окончить жизнь в послушании, для доказательства которого он нашел, после долгого искания, самый лучший случай. После против воли отвели его в египетскую киновию, наблюдая в пути, чтобы он как-нибудь не убежал от них.
Глава 31. О новом уходе аввы Пинуфия в Вифлеемский монастырь
Впрочем, побуждаемый сильным желанием смиряться, он недолго пребывал в монастыре. Улучив удобное время, ночью удалился уже не в ближнюю, а в отдаленную, незнакомую страну; сев на корабль, он отплыл в Палестину, думая в ней лучше укрыться, потому что там не было известно имя его. Там он поселился в нашем монастыре, стоявшем недалеко от пещеры, в которой благоволил родиться Господь наш Иисус Христос. Как не может укрыться город, стоящий наверху горы, так и он недолго был здесь неузнанным — египетские братья, непрестанно посещавшие святые места для молитвы, узнали его и умолили возвратиться в киновию.
Глава 32. Какое правило авва Пинуфий дал брату, которого принял в свой монастырь
В настоящем сочинении желательно упомянуть о наставлении, какое этот старец при нас, когда мы беседовали с ним в Египте, дал брату, принятому в общежитие, потому что это наставление может послужить пользе и у нас. «Знаешь, — говорит он, — сколько дней провел ты у ворот, а теперь ты принят. Тебе надо знать, почему ты с таким затруднением допущен, ибо на том пути, на который желаешь вступить, ты можешь получить много пользы, если, надлежащим образом узнав этот путь, будешь справлять служение Христово постепенно и как должно».
Глава 33
Как велико будет воздаяние монаху, трудящемуся по наставлению отцов, так и наказание будет такое же в противном случае; и потому не следует никого поспешно принимать в монастырь. «Как тем, которые верно служат Богу и питают к Нему такую любовь, как требуется нашими правилами, обещается бесконечная слава, так и тем, которые не заботятся о том, чтобы приносить обещанные плоды святости, уготованы вечные муки, ибо, по словам Писания, лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить (Еккл, 5, 4), и проклят, кто дело Господне делает с небрежением (Иер 48, 10). Мы долго не принимали тебя не потому, что не желали твоего или чьего-либо спасения и не хотели способствовать тем, кто хочет обратиться к Христу; а потому, чтобы и самим не сделаться виновными перед Богом в легкомыслии, и тебя не подвергнуть тягчайшему наказанию, если бы ты, не уразумев важности нашего звания, впоследствии или охладел, или не устоял в обете. Итак, сначала ты должен знать сущность твоего отречения и из нее учиться тому, что тебе должно делать».
Глава 34. Наше самоотвержение есть не что иное, — как духовное умерщвление и образ распятого
«Отречение есть не что иное, как знак того, что мы распялись миру и умерли. Итак, знай, что ты сегодня умер для мира, дел и похотей его и, по апостолу, распялся ему, а он — тебе (Гал 6, 14). Держи же в уме крест, под знамением которого ты должен жить, ибо не ты уже живешь, а живет в тебе Распявшийся за тебя (Гал 2, 20), и как Он за нас висел на крестном древе, так и мы, пригвоздив к Божьему страху плоть (Пс 118, 120), волю и все желания наши, должны не служить страстям нашим, а постоянно умерщвлять их, чтобы таким образом исполнить заповедь Господню: и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф 10, 38). Но ты, может быть, скажешь: как можно человеку постоянно носить крест свой, или как живой может быть распятым? Послушай краткое объяснение того».
Глава 35. Крест наш есть страх Господень
«Крест наш состоит в страхе Господнем. Поэтому, как распятый не может двигать членами своими или поворачивать их, как бы ему хотелось, так и мы свою волю и желания должны направлять не к тому, что приятно нам и что льстит нашим похотям, а по закону Господа, с которым мы сораспялись. И как пригвожденный к кресту не думает о настоящем и предметах своей страсти, не заботится о завтрашнем дне, не желает владений, не гордится, не спорит, не ревнует, не скорбит о настоящих, не помнит прошедших обид, а считает себя умершим для всего вещественного, думает только о том, куда он пойдет через несколько минут, так и мы, пригвоздившись к страху Господню, должны умереть для всего, т.е. не только для плотских пороков, но и для всего мирского, и обратить все внимание туда, куда можем в каждую минуту переселиться, ибо таким образом мы можем умертвить все наши похоти и плотские страсти».
Глава 36. Отречение наше не принесет нам пользы, если будем привязываться к тому, от чего отреклись
«Итак, остерегайся приобретать те вещи, от которых ты уже отрекся, и вопреки повелению Господню не возвращайся с поля делания евангельского, чтобы взять одежду (Мф 24, 18), которую ты скинул, т.е. не обращайся к земным похотям и занятиям и с кровли совершенства не сходи за тем, что ты бросил. Остерегайся вспоминать о родителях, о прежнем пристрастии, не вдавайся в мирские заботы, чтобы, обратившись вспять, тогда как ты взялся за плуг, не лишиться Царства Небесного (Лк 9, 62). Смотри, чтобы та гордость, которую ты ныне сокрушил верою и смирением, не стала пробуждаться в тебе, когда будешь заниматься псалмопением и совершенствоваться в принятом тобой звании, чтобы, по словам апостола, созидая то, что разрушил, не оказаться преступником (Гал 2, 18). Старайся пребыть до конца жизни в той нищете, которую обещал перед Богом и ангелами Его. Того смирения и терпения, с которыми ты, стоя за монастырскими воротами, просил принять тебя, не только не оставляй, но еще более возрастай в них и совершенствуйся. Большое бедствие будет тебе, если ты, обязанный от первых начал восходить к совершенству, будешь от совершенства спускаться к низшему. Ибо не тот спасен будет, кто хорошо начал эти добродетели, но кто до конца сохранит их (Мф 10, 22; 24, 13)».
Глава 37. Дьявол всегда наветует нашему концу; но мы должны всегда блюсти его голову
«Так как хитрейший змей не перестает блюсти пяту нашу, т.е. наветует нашему исходу и до конца жизни нашей старается нас запнуть, уязвить, то ты не получишь пользы от того, что хорошо начнешь и покажешь ревность лишь в начале отречения от мира, а конец не будет согласен с началом, если не сохранишь до конца жизни нищеты и смирения Христова, согласно обещанию своему. А чтобы тебе сохранить их, ты всегда блюди голову змея, т.е. первые помыслы, внушаемые им, и тотчас открывай старцу своему. Ибо если ты не будешь стыдиться открывать их старцу, то научишься сокрушать вредоносную голову его».
Глава 38. Отрекающийся от мира должен приготовиться к искушениям и подражать немногим
«Итак, решив служить Богу, пребывай в страхе Божием и приготовь душу свою не к покою, бездействию и наслаждению, а к искушениям и огорчениям (Сир 2, 1); многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян 14, 22); потому что узки врата и тесен путь, вводящие в жизнь, и немногие находят их (Мф 7, 14). Знай, что ты в числе немногих избранных и, смотря на пример и холодность многих, не охладевай, а живи так, как живут немногие, чтобы с этими немногими удостоиться тебе Царствия Небесного. Ибо много званых, а мало избранных (Мф 22, 14); и мало то стадо, которому Отец благоволил дать Царствие (Лк 12, 32). Знай, что тяжко грешит тот, кто, обещав быть совершенным, делается несовершеннейшим. К совершенству же восходят по следующим степеням».
Глава 39. В каком порядке надо восходить к совершенству
«Начало и ограждение нашего спасения есть страх господень. Ибо от него зависит и начало обращения, и очищение от пороков, и оберегание добродетелей у тех, кто руководствуется им на пути к совершенству. Этот страх, проникая в душу человеческую, производит отвращение к мирским вещам, заставляет забыть родителей и весь мир. А отвращением и прекращением всех стяжаний приобретается смирение, которое открывается в следующих признаках: человек, имеющий его, во-первых, умерщвляет свою волю; во-вторых, не только дела, но и помыслы свои открывает старцу своему, ничего не скрывает; в-третьих, все делает по суждению старца и ничего по своему и, желая его наставлений, охотно слушает их; в-четвертых, во всем соблюдает послушание, кротость, постоянство терпения; в-пятых, не только не обижает никого, но и за свои обиды не взыскивает и не оскорбляется; в-шестых, ничего не делает такого, что не согласуется с общим уставом или не одобряется примером большинства; в-седьмых, доволен всяким состоянием, как бы оно ни было низко, и все, повелеваемое ему, исполняет как худой, недостойный раб; в-восьмых, считает себя хуже всех не только на словах, но и в искреннем расположении сердца; в-девятых, удерживает свой язык и не говорит громко; в-десятых, не смеется легкомысленно. Вот в каких признаках обнаруживается истинное смирение! Оно скоро доведет тебя до любви, чуждой страха, и, воодушевившись ею, ты то самое, что прежде исполнял из-за страха наказания, начнешь исполнять без труда, как естественное, и уже не из страха наказания, а по любви к самому добру и по услаждению добродетелями».
Глава 40. Монах должен брать примеры для совершенства не у многих, а у одного или немногих
«Чтобы удобнее достигнуть этого, живя в обществе, ты должен избрать себе в пример подражания не многих, а лучше одного или двоих. Кроме того, что немного можно найти в жизни совершенных, это полезно и потому, что для усовершенствования в киновийной жизни каждый усерднее учится и образовывается примером одного»* (*Это наставление относится только к новичкам, которые не могут сразу усвоить разные добродетели разных лиц, как усваивают преуспевшие, и среди множества добрых качеств могут, так сказать, растеряться и ничего не усвоить; а нужно сначала понемногу усваивать из примера немногих или даже одного).
Глава 41. Что пребывающему в общежитии особенно нужно соблюдать
«А чтобы тебе всего этого достигнуть и постоянно держаться этого духовного правила, живя в общежитии, ты должен соблюдать три правила, соблюдаемые и Псалмопевцем, который говорит: я, как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих; и стал я, как человек, который не слышит и не имеет в устах своих ответа (Пс 37, 14, 15). Точно так и ты будь слепым, глухим и немым; — слепым, чтобы тебе, подобно слепому, не смотреть ни на что, кроме избранного тобою для подражания, на не служащее к поучению, чтобы, соблазнившись, не избрать худшего; — глухим, чтобы не внимать, подобно глухому, тем словам, которые произносят непокорные, упорные, порицатели и подобные им, которые очень легко могут своим примером развратить; — немым, по примеру Псалмопевца, который говорит: я сказал: буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим; буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною. Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром (Пс 38, 2, 3), чтобы быть тебе неподвижным и ничего не отвечать, подобно немому, когда слышишь злословия, когда наносят тебе обиды. К этим правилам следует особенно прибавить четвертое, которое требует, чтобы ты, по учению апостола, был безумным в мире сем, чтобы быть премудрым (1Кор 3, 18), т.е. не рассуждай о том, что тебе прикажут, а всегда в простоте сердца и с верою неси послушание, считая святым, полезным и мудрым только то, что тебе повелевает Закон Божий или старец. Когда ты будешь тверд в этих правилах, то постоянно пребудешь в учении и при всех искушениях и кознях врага не выйдешь из общежития».
Глава 42. Монах должен ожидать терпеливости не от добродетели других, а от своего великодушия
«Ты не должен ожидать своего терпения от добродетели других, т.е. будто ты приобретешь его только тогда, когда никто не будет огорчать тебя, что, впрочем, не в твоей власти, лучше приобретай его своим смирением и великодушием, которые в твоей власти»
Глава 43. Краткое изложение способа, как монах может восходить к совершенству
«Чтобы тебе удобнее запечатлеть в сердце своем все, заключающееся в этой пространной речи, я сокращу ее, дабы ты легче мог удержать в памяти сокращенное. Итак, вот каким образом беспрепятственно восходят к высшему совершенству: по словам Св. Писания (Притч 1, 7), начало нашего опасения и премудрости есть страх Господень. От страха Господня рождается спасительная скорбь сердечная, а от нее — отречение от мира, т.е. нищета и презрение всякого богатства. От нищеты происходит смирение, от смирения же происходит умерщвление воли, а умерщвлением воли истребляются все пороки. После истребления пороков добродетели плодятся и возрастают; при возрастании добродетелей приобретается чистота сердца, а чистотою сердца приобретается совершенство апостольской любви».
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
