Слово первое о скончавшихся отцах

Сердце мое болит; будьте сострадательны и вы, братия, рабы благословенные; приидите, выслушайте; болезнует душа моя; внутренности мои болят. Где взять слез, где взять сокрушения, чтоб омыть мне тело свое слезами и воздыханиями? Кто перенесет меня в необитаемое место, где бы не было шума, прерывающего слезы, и тревоги, препятствующей плачу? Там бы, возвысив голос, восплакал я пред Богом горькими слезами, и сказал с воздыханиями: исцели мя, Господи, и исцелею (Иер.17:14); потому что сверх меры болит сердце мое, и воздыхания его не позволяют мне и на минуту принять отдохновение!

Вижу, Владыка, что святых Своих, как избранное золото, берешь Ты из суетного мира в упокоение жизни. Как умный земледелец, когда видит плоды хорошо созревшими, с предусмотрительностью поспешает собрать их, чтоб не потерпели они повреждения от каких либо невыгодных для них ударов: так и Ты, Сам Спаситель, собираешь избранных, трудящихся праведно. А мы ленивые, слабые произволением, пребываем в ожесточении своем, и плод наш остается всегда незрелым; потому что нет у нас решимости, чтоб созрел он в добрых делах, и праведно собран был в житницу жизни. Для нашего плода нет слез, которые привели бы его в зрелость; нет сокрушения, чтоб процвел он от дыхания слез; нет смирения, которое бы приосенило его в великий зной; нет нестяжательности, чтоб не бременило его что либо сопротивное; нет любви Божией - этого крепкого корня, поддерживающего плод; нет беззаботности о земном, нет бдения, нет бодрственного ума, трезвящегося в молитве. Вместо сих прекрасных и благих добродетелей есть у нас противное им: есть страшный гнев и раздражительность, которыми избитый плод делается ни к чему негодным; есть многостяжательность, которая давит его вниз; есть великое уныние. Все сии невыгоды попустят ли ему созреть, как должно, чтоб годен он был своему Владыке, небесному Земледелателю?

"Увы, увы мне!" скажи, душа, и плачь, лишившись так скоро совершенных отцев и праведных подвижников. Где у нас отцы? Где святые? Где бодрственные? Где трезвенные? Где смиренные? Где кроткие? Где безмолвники? Где воздержники? Где благоговейные? Где нестяжательные? Где сокрушенные сердцем, благоугодные Богу, которые в чистой молитве стояли пред Богом, как Ангелы Божии, увлажили почти землю сладкими слезами и сокрушением? Где боголюбцы, исполненные любви Божией? Они не стяжали вовсе ничего тленного на земле, но, непрестанно вземля крест свой, последовали за Христом, надежно шествуя путем узким и тщательно остерегаясь, чтоб не пасть с стремнин в пустыне непроходной, безводной и потемненной, но прямым путем истины заповедей Божиих, исполненные всегда озарения повелений Христовых, проходили прекрасное житие, и пламенно служили Богу, добровольно терпя скорби в суетном мире. Посему Бог, премного возлюбив их, собрал их в пристань жизни и в вечную радость, чтоб там возвеселились, там насладились величайшею радостно с бессмертным Женихом в раю сладости, в чертоге небесном. Преселились они отсюда к святому Богу, имея светильники свои готовыми.

Теперь нет у нас их добродетели; нет у нас их подвижничества; нет теперь у нас их воздержания; нет теперь у нас их благоговения; нет теперь у нас их кротости; нет теперь у нас их нестяжательности; нет теперь у нас их бдительности; нет у нас любви к Богу; нет теперь у нас милосердия Христова; нет у нас в членах сострадательности. Но все мы свирепы, жестоки, ни мало не терпим друг друга. Язык у нас - стрелы разжженные, которыми ежечасно поражаем друг друга. Все мы домогаемся чести, все славолюбивы, все любостяжательны, все расслаблены, все сонливы, все не прямы, в пустословии сильны, на молитву ленивы; охотники до шуток и немощны для безмолвия, готовы роскошествовать, а в воздержании унылы; в любви холодны, в гневе горячи; на доброе ленивы, на злое прилежны. Поэтому кто не прольет слез, кто не восплачет о нашем состоянии, доведенном до полного расслабления?

Прежде нас жившие отцы, которые и Господу были благопотребны и себя спасли, не были так слабы. У них, совершенных, не было двух помыслов, но один был помысл, как бы только спастись. Они были прекрасным зерцалом для всех зрителей. Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать пред Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей.

Увы, увы мне, душа! В какие живем мы времена! Увы мне, возлюбленные мои! В какую пучину зол зашли мы ныне! Не знаем мы этого, потому что хотим не знать. Поелику от великого ослепления и от рассеянности не трезвится духовное око наше; то не в состоянии мы поэтому уразуметь предстоящей скорби.

Вот преподобные и святые избираются ныне и вводятся в пристань жизни, чтоб не видеть им скорби и соблазнов, постигающих нас за грехи наши. Они избираются, а мы дремлем; они похищаются, а мы влачимся в суетном мире; они вступают в единое собрание, а мы спим; они с дерзновением отходят к Богу, а мы на земле предаемся рассеянности. Пришествие Господне уже при дверях, а мы колеблемся. Небесная труба готова возгласить по Божию повелению, и все восколебать ужасающим звуком, чтоб возбудить мертвых, и чтоб каждый принял достойное по делам своим; небесные Силы стоят готовыми в чинах своих, чтоб со страхом выступить пред Женихом, грядущим во славе на облаках небесных судить живых и мертвых; а мы не веруем.

Что же в оный час будет с нами, братия? Как будем там оправдываться пред Богом, в нерадении о спасении своем? Если теперь не постараемся и не будем, не стыдясь, плакать, принося прекрасное покаяние с душевным смирением и с великою кротостью; то как будет каждый проливать слезы в скорби? Тогда каждый из нас раскаиваясь скажет с горькими слезами: "Увы мне, грешному! что вдруг сталось? Как протекла исполненная слабостей жизнь моя? Совершенно не знаю, как похищено время у меня рассеянного? Где те покойные дни, которые провел я в рассеянности вместо того, чтоб каяться во вретище и пепле?" И никакой не получит он пользы от многих слов. А когда узрит святых, со славою воспаряющих во свете, на облаках воздушных, в сретение Христу, Царю славы, себя же увидит в великой скорби; тогда кто перенесет этот стыд и ужасный позор?

Будем трезвиться, братия, будем трезвиться, возлюбленные; будем трезвиться, боголюбцы, возлюбленные чада Бога Отца: войдем в себя самих, и соберем, хотя несколько, мысли свои, отвлекши от суетной жизни? Припадем к Богу со многими слезами. Будем без стыда прилежно умолять Его, чтоб избавил Он нас от неугасимого огня и от горького мучения. Не будем отлучаться от Него, сладчайшего Владыки, возлюбившего нас и за нас предавшего Себя на крест!

Всех вас прошу, всех умоляю я недостойный вместе и грешный: и обо мне расслабленном пролейте слезы в вашей молитве и в чистом молении, чтоб и мне придти в сокрушение и плакать с вами, чтоб просветилась несколько слепота сердца моего, и чтоб взыскать мне святого Бога Спасителя, да дарует Он мне совершенную готовность прилежно каяться, пока еще время принятию слез, и да спасусь с вами, братия, и я недостойный жизни. Прошу вас, возлюбленные, приимите моление грешного Ефрема, расслабленного брата вашего. И все постараемся соделать милостивым святого Бога, пока есть у нас время. Ибо вот, Господь стоит при дверях, чтобы совершить скончание суетного века.