Должен я повиноваться тому, кто говорит: утешайте друг друга, и созидайте (1Сол.5:11); должен не потому, что способен научить и могу сделать это своим усердием. Напротив того, знаю сказавшего: благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи, утешая нас о всякой скорби нашей, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби, утешением, имже утешаемся сами от Бога (2Кор.1:3.4). Посему почел нужным написать вам о всем, чему научился из Божественных Писаний, в чем наставлен благоговейными мужами, и что постиг собственным опытом, чтобы не походить мне на тех завистливых художников, которые по недоброжелательству многое в искусстве таят от учащихся. Но я верю сказавшему: Бог бо есть действуяй в нас, и еже хотети, и еже деяти о благоволении (Флп.2:13).
Добродетель же не сокращается, если многие берутся за нее и многие успевают в ней, как сказал некто из святых; стяжание добродетели таково, что, если бы и все взошли в долю, богатство ее не истощится. Оно не походит на земное стяжание, в котором делящие его на доли, сколько прибавляют к одной части, столько убавляют в другой, и избыточество одного бывает оскудением для другого соучастника. От сего-то у людей, по ненависти к умалению, происходят ссоры за большее. Но кто приобретает себе добродетель, тот приумножением своего стяжания не возбуждает зависти; и кто более восхитил себе добродетели, тот не нанес никакого ущерба желающему иметь приемлемости, столько и исполняется благого вожделения; богатство же добродетели не истощается предупредившими возобладать им.
Итак начнем опять предположенное нами, при содействии нам благодати Великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа.
Нерадение для трезвящихся бывает причиною многих зол, мало-помалу отвлекая от духовной жизни, охлаждая горячность веры, и приучая служить удовольствиям, как господам; потому что не попускает приводить себе на мысль будущие воздаяния по исшествии из этой жизни. Нерадивый, если и слушает Писания, возвещающие о будущих наказаниях по смерти, то принимает сие без всякого чувства, как будто наказания назначены кому другому, а сам он не подлежит обвинению.
Итак, сколько нерадение вредно, столько полезна трезвенность, снабжающая нас всем добрым. У трезвенного всегда на уме памятование о Боге. А где укоренено памятование о Боге, там прекращается всякая деятельность лукавого. Непрестанно же обновляя в нас ненасытимое желание будущих благ, оно делает течение наше сокращенным.
Как для телесного подвига нужны и здоровые члены и острота зрения, так и для духовного нужна душа очищенная. Тело утруждается и приводится в расслабление чрезмерностью недуга; но ничто не вредит трезвящейся душе, как не повредили мужественному Иову и треволнение страданий, и то, что под открытым небом сидел он на гноище. Всего крепче благочестие, и всего бедственнее и злосчастнее жизнь преданная страстям. Чем приятнее временное, тем более увеличивает оно бедствие. Как бережливые, лишившись одной или двух драхм, сетуют, уязвляемые любостяжательностью; и богатолюбец, не получив на свою долю небольшой виноградник и малый участок, годный к возделыванию земли, сокрушается, не перенося потери, так богатых преследует еще скорбь, напоминающая им о разлуке с богатством. Особливо, если кто увидит себя преклонным к старости, оплакивает себя, как связываемый железными оковами, или заключаемый в темницу, не находя никакого средства отвратить от тебя старость, хотя и думает отстранить памятование о смерти свирелями и тимпанами и прочими музыкальными орудиями. Но чем старается ослабить памятование, тем самым еще более усиливает оное, потому что, без всякого сомнения, будет, наконец, лишен такого веселья: прекратятся рукоплескания, и игры, и самый приятный звук свирелей. А скорбь не перестает жечь его внутренность и пожирать утробу. Да и самые трагические зрелища своими баснями и войнами непрестанно твердят о смерти и истреблении. А если бы памятовал он о смерти, то страх ожидания, без сомнения, изменил бы его нрав и обратил к доброй деятельности. Ибо о ком из неверующих и нечестивых скажут, что памятовал он о смерти?
Да не покажется вам это странным, потому что со всяким человеком неразлучна мысль о смерти. Но неверующие худо ею пользуются, сетуя только о разлуке с приятностями жизни. Верующие же употребляют ее в пособие и врачевство от постыдных страстей. Итак все мы уверены, что верующие и неверующие подлежат смерти, но не все веруют, что есть по смерти суд. Праведные, всегда имея его пред очами, по слову сказавшего: и яко же лежит человеком единою умрети потом же суд (Евр.9:27), и днем и ночью воссылают молитвы и прошения к Богу, чтобы избавиться геенны огненной и прочих мук и сподобиться ликостояния со святыми Ангелами. Но у нечестивых и грешных бывает одно только простое памятование о смерти. О том, что будет по смерти, они не заботятся; сетуют же только об утрате приятностей жизни и о разлуке с ними. А если кому из них придет мысль о смерти, какая беспокоит праведных, то первая скорбь уступит место, будучи подавлена второю, ибо такой человек не будет единомыслен с рассуждающими: да ямы и пием, утре бо умрем (1Кор.15:32); он не согласится собирать сокровища на бесполезное и трудиться над бесплодным, или, лучше сказать, готовить себе мучения. Напротив того, как мудрого мужа, займет его забота о лучшем, или желание совершеннейшего, избегающее заботы нечестивых. А у любящих земное вся жизнь проходит в суетной надежде. И чем в большем избытке богатство, тем более увеличивает оно страх смертный; потому что памятование о смерти, живя во внутренности их, причиняет скорбь, по мере чувствительности каждого, но не к усовершенствованию их целомудрия и благоразумия, правдивости и мужества, и не к возбуждению мысли о геенне и о правосудии Божием; напротив того, не зная, чем помочь себе, плачут они о своем богатстве и говорят: "Кто по нашей кончине будет владеть таким имением, потому что и царям приятно знать, кто после них будет владеть царством? Кто возобладает этим золотом и серебром? Кто после будет пользоваться таким множеством золотых вещей? Кому поступят в наследство тканые золотом и шелковые одежды, разноцветные и дорогие покрывала? Кто будет ездить на златоуздных и избранных конях? Кого при выходах будет сопровождать множество слуг, собранных из разных народов? Кто поселится в башнях и столовых, которые с таким тщанием украсил я мрамором, в которых пол выстлан из разноцветных камней и потолок раззолочен? На кого после этого будут работать хлебники и виночерпии? Кому будут предстоять с услугами евнухи? Кто будет возлежать на среброкованных ложах, на которых уборы вывезены из Индии? Кто будет получать плоды, и отстоенное вино, и начатки садов моих? Кому достанутся ожерелья и золотые поясы? Кто будет владетелем оружейных, колесниц и коней, приобученных к дороге и к военному строю? Кого будут звать своим господином домашние слуги? Кто будет умащаться благовонием мазей? Кому достанутся и псы, и ловчие, и птицы, служащие на охоте? Кому пастухи мои принесут начатки? Кто станет собирать подати?" И когда человек, увлекаемый помыслом в разные стороны, не находит исхода к разрешению, после многих воздыханий возвращается он снова к попечению о доме, не принимая на себя труда уготовить сокровище на небе. Когда же примет конец все для него вожделенное, и довольство плодов, и обилие доходов, и плодородие скота, и знатный чин, и доблестные подвиги в войне со врагами; тогда возродившаяся мысль о смерти возмутит сердце. А если члены согбены глубокой старостью и не могут уже служить неприличным и запрещенным удовольствиям, то самая жизнь делается ему противною. Если же кто жесток, свиреп и высокомерен, и в избытке покоя и благоденствия почитает себя весьма далеким от мысли о смерти, то чрез сие не стал он вне опасности смертной; потому что подобен больному, который притворяется здоровым и употребляет в пищу противное его недугу, думая тем преодолеть болезнь. Но от сего страдание не облегчается, потому что болезнь, усилившись в членах, и против его воли уверит, что страдание выше его сил. Ибо как скоро увидит, что кто-нибудь из единоплеменных внезапно похищен смертью от разных припадков, тогда невольно убедится, что и на него, конечно, придет смертный приговор. Если же кто молод или недавно вступил в брак, то и в сем случае прившедшая мысль о смерти к приятнейшим ощущениям примешает скорби. Ибо как скоро увидит любимое лицо супруги, тотчас непременно привходит и страх разлуки, и если услышит сладчайший голос, представляет, что никогда уже не будет его слышать. И когда мог увеселяться зрением красоты, тогда наиболее трепещет от ожидаемого плача, размышляя, что красота эта утратится; вместо же видимого теперь останутся отвратительные кости, что-то не имеющее ни следа, ни напоминания, ни остатка настоящей красоты. И если все то и подобное тому представить в уме, то будет ли жив в веселии? Положится ли в настоящее, как на что-то полезное и постоянное? Не явно ли из сего, что потеряет расположение и доверие к жизни, как к сонным обольщениям, смотря на видимое, как на что-то чуждое? Нерадивые и небрежные, будучи омрачены греховным обольщением, при возрастающем числе дней жизни их, думают еще, что далеки они от часа смертного, ни мало не заботясь о своем исшествии; напротив того, назначают себе многие годы и продолжительную жизнь. Но они подобны путникам, идущим ночью впотьмах, которые думают, что далеко они от находящейся впереди стремнины и пропасти, пока по падении их вниз, не решит сомнения действительный опыт.
Посему, кто чистым душевным оком взирает на обольщения этой жизни и стал выше заботящихся о здешнем, тот, без сомнения, поймет, что ест ли он, пьет ли, спит ли, трудится ли, рассеивает ли себя, всякий день и час природа приближает его к старости и к концу временной жизни; и поэтому, презирая все, как уметы, старается освободиться от пристрастия к жизни, чтобы не иметь никакого общения с тем, что в человеческой жизни есть худого. Итак, кто имеет в виду добродетельную жизнь, обогащает себя добродетелью, которой не ограничивает никакой человеческий предел, тот может ли без сокрушения и слез проходить настоящую жизнь, и преклонится ли своею душою к пресмыкающемуся по земле и попираемому ногами? Станет ли еще дивиться земному богатству, или человеческому могуществу, или чему иному, чего домогаются люди по неразумию? Ибо, кто пристрастен еще к подобным вещам, тот да будет вне подобного лика, и не о нем у нас слово. Но кто мудрствует горнее, и воспаряет мыслью к Богу, тот, без сомнения, выше подобных вещей, и всеми силами стремится во след добродетели, потому что в мире нет ничего досточестнее ее. Она делает людей друзьями Божиими. Все золото в глазах ее тоже, что несколько песку, и серебро вменяется ею в прах. От злострадания она не увядает; немощь ее не омрачает; и страшная для всех смерть не страшна преуспевшим в добродетели; потому что с дерзновением воскликнут они с тем, кто говорит: желание имам разрешитися, и со Христом быти (Флп.1:22). Ему слава во веки веков! Аминь.
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
