Историческая судьба Александрийской кафедры до Халкидонского Собора представляет особый интерес по двум важным причинам.
Во-первых, Александрийская кафедра к середине V века явила христианскому миру исторически первый и характерный вид восточного "папизма". Это понятие уже давно прилагается к западной части Христианского мира, однако все существенные его признаки историки различают и на Востоке, – в церковной политике Константинопольских Предстоятелей после эпохи Вселенских Соборов [1]. Но не составляет особенного труда различить признаки папизма и в действиях Александрийской кафедры более раннего времени. Поэтому научный интерес представляет выявление его причин в начальной, "александрийской" стадии, что мы и постараемся сделать.
Во-вторых, история Александрийской кафедры в этот период дает ответы на многие вопросы относительно становления Патриархатов, как высшей, третьей ступени церковного управления. Конкуренция Александрии с кафедрой Константинополя, говоря упрощенно, и есть сам процесс становления Патриархатов. Авторитет Константинополя рос, безусловно, за счет выдающегося места Града Царя в общеимперском управлении. Однако важным стимулятором этого роста была Александрия с ее стремлением доминировать в церковных делах Востока Империи.
Среди канонов Никейского Собора три, - четвертый, пятый, и шестой – особенно важны для изучения истории церковного управления. Именно, этими правилами Никейский Вселенский Собор впервые вводит принцип церковной автокефалии. Для этого он использует элементарные единицы территориального имперского управления, – провинции, каковых к началу IV-го века насчитывалось около девяноста. Каждая провинция (греческий синоним – епархия) обладала четкими границами, налаженной системой гражданского управления и собственной столицей, – митрополисом. Никейский Собор в четвертом и пятом правилах помещает каждую самодостаточную в своей внутренней жизни поместную Церковь в границы гражданских провинций. В среднем, число епископских кафедр в провинции не превышало десяти; епископ, заседавший в митрополисе, получал титул митрополита. В результате никейского законодательства, новая христианская Империя стала единством множества (порядка девяноста!) поместных автокефальных Церквей.
Шестое никейское правило тут же называет и исключения из общей нормы: "Да, сохраняются древние обычаи, принятые в Египте, Ливии и Пентаполе, чтобы епископ Александрии имел власть над всеми этими территориями, так как и у епископа Рима таков обычай, так же как в Антиохии; однако в остальных епархиях пусть соблюдаются преимущества церквей митрополисов..." [2]. Таким образом, Александрийский епископ в христианской Империи, в отличие от множества прочих митрополитов, получает исключительные права, – распоряжаться на территории не одной, а нескольких гражданских провинций.
Каковы те самые "древние обычаи", из уважения к которым Никейский Собор создает особый порядок для Александрии? Александрия в начале IV-го века действительно занимала значительное место в Империи; причины тому следует искать в прошедших столетиях.
Уже в эллинистическом мире Египет находился в более выгодном положении сравнительно с прочими средиземноморскими государствами. В эти века, отмеченные постоянной борьбой за передел средиземноморских земель, на территории Египта никогда не велись крупные военные действия. В I-м веке Рим окончательно закрепил свое доминирующее положение, превратив бывших противников в собственные провинции. Египет также стал имперской провинцией, но в числе последних (30-й г. до Р.Х.). Все это, разумеется, способствовало сохранению и процветанию национального своеобразия Египта. Кроме того, и сама Александрия с самого начала своей истории выделялась на фоне других, сравнительно менее значимых городов Египта, со своей Академией, Библиотекой, а во времена христианства еще большую славу Александрии принесло знаменитое Огласительное училище.
В ранние века христианской истории Александрийская епископская кафедра подчинила естественным путем своему авторитету весьма обширные территории. Кроме самого Египта, александрийские епископы простирали власть на Ливию и Пентаполь, которые отстояли от города на сотни километров (от Птолемаиды до Александрии – 800 км по суше), причем разделяла их пустыня. Авторитет Александрии утвердился здесь уже в первой половине III-го века, и произошло это без помощи каких-либо особых политических условий: до реформы Диоклетиана (90-е годы III-го века) Ливия и Пентаполь подчинялись в гражданском управлении Криту. С ранних пор, начиная с епископа Иеракла (230-247 гг.), Александрийские Предстоятели называются папами [3].
Такое исключительное место Александрии в церковной жизни Египта и формулируется, и узаконивается шестым Никейским правилом. Таким образом, при существовании в этой части Империи нескольких гражданских провинций, в церковных делах все они объединялись одним центром, т.е., территория влияния Александрийских епископов становилась огромным митрополичьим округом: все епископы Египта, Ливии и Пентаполя рукополагались непосредственно Александрийским Предстоятелем [4]. Помимо исключительного места, собственно, в Египте, Александрийская кафедра изначально пользовалась особым уважением и в общецерковной жизни, что видно из послания того же Никейского Собора в Александрию, где последняя ставится, при разрешении важного вопроса, на одну ступень с Римом.
Однако рост авторитета Александрии обусловлен не только лишь названными выше положительными причинами, но и отрицательными: Египет обладал недостаточно развитой структурой внутреннего церковного управления. Известно, что в 318-м году на Александрийский Собор по делу Ария съехалось около ста египетских епископов, провозгласивших еретику анафему. За двадцать лет численность епископских кафедр в Египте существенного не изменилась, как показывает представительство Собора 340-го года, состоявшегося в Александрии в защиту св. Афанасия [5]. Сто (или чуть более) епископских парикий для столь обширного округа (общей площадью порядка 700 тыс. км [6]) – число вовсе незначительное, если мы сравним плотность парикий Египта с большинством других областей Империи (особенно разительный контраст плотности получается при сравнении с областью Africa Proconsularis с центром в Карфагене, - там на площадь в два раза меньшую, кафедр приходилось почти в пять раз больше) [7].
Еще большую славу и заслуженный авторитет Александрийской кафедре принесла стойкость святителя Афанасия в период арианской смуты. Лжеучение Аполлинария Лаодикийского было также впервые распознано в Александрии, на Соборе в 362 году, под председательством того же св. Афанасия. Св. Афанасий в своей борьбе успешно использовал культурную обособленность "народного" Египта. Широкие массы христиан в египетской столице так энергично поддерживали своего Предстоятеля, что имперские войска часто не могли совладать с мощными демонстрациями александрийцев, протестовавших против навязываемых им арианствующих епископов [8]. Кроме того, св. Афанасий успешно использовал в своей борьбе наиболее своеобразный элемент египетского христианства – монашество. Уже в 338 году преподобный Антоний три дня провел в Александрии, чтобы выразить свою поддержку православному папе. В 356-362 годах монахи предоставили св. Афанасию надежное укрытие, откуда тот вел дальнейшую борьбу против арианства. В дальнейшем св. Кирилл и Диоскор будут пользоваться неисчерпаемой энергией египетского монашества, привозя монахов на проводимые ими Соборы в качестве грозных "отрядов поддержки".
В целом, св. Афанасий еще более упрочил авторитет Александрийской кафедры внутри Египта и соседних областей. Между тем, при усилении "силы тяготения" отдельных епископий к Александрийской кафедре, устройство управления оставалось столь же неразвитым, как и в начале столетия [9].
Преемник святителя Афанасия, епископ Петр II-й, видимо, осознал необходимость иметь в столице "своего" епископа, – открыть там, по выражению Э. Шварца, "церковно-политический филиал" [10]. Невзирая на то, что православная община Константинополя уже получила Предстоятеля в лице святителя Григория из Назианза, Петр Александрийский посылает туда свою креатуру, Максима Киника [11]. Скандальная история о хиротонии Максима хорошо всем известна в повествовании св. Григория (Poemata de seipso). В значительной степени по этой причине Император св. Феодосий Великий [12], по предложению Мелетия Антиохийского, решает собрать епископов восточной части Империи.
Константинопольскому Собору 381-го года принадлежат, строго говоря, не семь правил, а четыре первых. Три остальных правила были изданы в 382 году на другом, более скромном по представительству Соборе, проходившем также в столице [13]. Весьма показательно, что из названных четырех правил, три (2-е, 3-е и 4-е) посвящены урегулированию взаимоотношений Александрии и Константинополя, и делают они это явно вопреки энергичным стремлениям Александрии влиять на церковные дела за пределами отведенной ей территории.
Вот текст 2-го правила Константинопольского Собора 381 г.: "Пусть епископы не устремляются в церкви, находящиеся за пределами диэцеза, и не расстраивают дела церквей. Но, согласно правилам, пусть Александрийский епископ правит только в Египте; епископы Востока пусть пекутся о делах только Востока, с сохранением преимуществ Антиохийской Церкви, признанных Никейскими правилами; епископы диэцеза Асия пусть управляют только в Асии, диэцеза Понт – только в Понте, епископы Фракии – только во Фракии. Без приглашения епископы не должны переходить границ своего диэцеза для хиротонии или какого-либо другого церковного дела [...]". Это правило делит восточную половину христианской Империи на части, равные гражданским диэцезам; эти "церковные" диэцезы становятся основной "единицей невмешательства". Однако оно ничуть не упраздняет самостоятельности устроенных Никейским Собором митрополичьих провинций, о чем ясно сказано в концовке этого правила: "При сохранении приведенного выше правила о церковных диэцезах, очевидно, что дела каждой провинции будет устраивать Собор именно этой провинции, как и определено в Никее" [14].
Зачем же в таком случае понадобилось заводить речь о "церковных диэцезах", территориальных единицах, существенно больших, нежели провинции? В ходе арианской смуты, в течение последующих за Никейским Собором пятидесяти лет, сама церковная жизнь Востока Империи показала, что при подобных "катастрофах" провинции стремятся к объединению в более крупные области, для борьбы со своими идейными противниками. Со всей наглядностью это положение проявилось на примере Египта, сохранявшего верность Православию, и диэцеза Восток, ставшего оплотом арианства. И вот, поскольку сам предмет противостояния к моменту Константинопольского Собора исчез, Собор, призывая епископов заниматься своими внутренними делами, т.е. делами провинций, все же не может и не хочет обойти наличный прецедент и крайним пределом активности епископов полагает диэцезы.
Что особенно примечательно в данном правиле, если вернуться к нашей основной проблеме? Хорошо заметно, что епископы всех диэцезов несут нечто вроде коллективной ответственности за дела своих областей: (епископы Востока пусть пекутся о делах только Востока..., епископы диэцеза Асия пусть управляют только в Асии, диэцеза Понт – только в Понте, епископы Фракии – только во Фракии), и лишь для Египта сделано исключение, где утверждается безраздельный авторитет Александрийского папы (пусть Александрийский епископ правит только в Египте).
Однако, это правило не привносит ничего нового в уже сложившийся и крепкий авторитет Александрии внутри своей области. Отцы Собора как будто хотят напомнить Александрийским папам забытые ими в продолжении арианской смуты границы их юрисдикции, - границы, начинавшие казаться самим Александрийцам уже слишком скромными для них. Собор ставит Александрийских епископов на прежнее место, отказывая им в праве вмешательства в дела других диэцезов, - например, Востока, где они поддерживали тяготевшую к маркеллианству группу епископа Павлина, или Фракии, где произошла трагикомическая история Максима Киника.
Третье правило, достаточно известное, вызвано отчасти той же причиной: церковные дела столицы Империи должны быть надежно защищены от вмешательств извне, тем более, что в гражданском отношении Константинополь был изъят из всех административно- территориальных структур. Вот его текст: "Епископ Константинополя пусть имеет преимущества чести вслед за Римским епископом, ввиду того, что этот город – второй Рим" [15]. Однако преимущества чести еще не давали столичным Предстоятелям никаких формальных преимуществ власти.
Четвертое правило не требует комментариев: "О Максиме Кинике, и о произведенном им бесчинии в Константинополе, мы постановили, что Максим не был епископом, и теперь он не епископ, а также все, поставленные им на какую бы то ни было степень клира; и все, что сделано относительно него, или им самим – недействительно" [16].
На Соборе присутствовал сменивший Петра на Александрийской кафедре епископ Тимофей. Он не сопротивлялся открыто принятию этих, прямо скажем, уничижающих александрийское самомнение правил. Скорее всего, Тимофей промолчал по причине недвусмысленной и твердой позиции Императора, который со своей стороны издал проскрипционный указ в отношении Киника [17]. Тимофей Александрийский активно проявил себя в другом деле: по своем прибытии на Собор, он вместе с Фессалоникским епископом Асхолием и Оксиринхским Дорофеем начал опротестовывать допустимость перевода Григория Богослова в Константинополь из Назианза, что, в конце концов, как известно, вызвало уход св. Григория.
Как показывает дальнейшая история, Александрия не признала постановлений Константинопольского Собора, как церковно-политических, так и вероучительных [18].
Св. Григория сменил на Константинопольской кафедре Нектарий, умный политик, не торопившийся афишировать рост авторитета своей кафедры. Первым столичным Предстоятелем, который на самом деле начал активно утверждать свои права во Фракии и Асии, стал святитель Иоанн Златоуст (398-404). Он сопровождал, в диаконском сане, своего епископа Мелетия Антиохийского на второй Вселенский Собор, и вероятно хорошо помнил, как высоко отцами Собора был поставлен "Град Царя" в церковных делах. Самый яркий пример такого рода активности св. Иоанна – его председательство на епархиальном суде в 400-м году в Эфесе, епископ которого Антонин устроил своеобразный "аукцион" вакантных епископских кафедр в подведомой Эфесу церковной области [19].
В то время Александрийскую кафедру занимал папа Феофил (385-412). Сам факт избрания на столичную кафедру антиохийского пресвитера Иоанна не мог его не раздражать, – ведь он прочил на нее своего ставленника, александрийского пресвитера Исидора [20]. Разумеется, Феофил, не добившись успеха в момент выборов, должен был внимательно наблюдать за всеми важными действиями святителя Иоанна. Удобный повод показать свою силу Александрийскому Предстоятелю нашелся довольно скоро.
Осужденные и отлученные Александрийским Собором монахи, - "долгие братья", почитатели Оригена, в поисках защиты бежали в Константинополь. Златоуст не принял перебежчиков к церковному общению, но в письме к Феофилу просил смягчить им приговор. В ответ Феофил выразил свое недовольство "вмешательством" Златоуста, заявив, что тот не знает Никейского законодательства о невмешательстве за пределы местных Церквей. На самом деле, вмешательства в "заграничный" церковный суд со стороны св. Иоанна не было, ибо он не думал самостоятельно пересматривать это дело. Между тем, "долгие братья" в августе подали прошение о том, чтобы их дело рассматривал суд по апелляции от префекта столицы, а делом Феофила (как обвиняемого ими) занялся Константинопольский епископ. Прошение это было принято, и Феофила вызвали в столицу.
На первый взгляд, ситуация для Александрийского папы сложилась весьма тягостная, однако он извлек из нее для себя лично и для своей кафедры максимум пользы. Дело в том, что он быстро нашел в столице нужные "опоры" для противостояния местному епископу, например, в лице обиженной Златоустом августы и ее окружения, но, кроме того, и в лице асийских епископов, в церковные дела которых святитель Иоанн не стеснялся вмешиваться. В результате этих трудов Феофилу удалось составить свой собственный Собор "При Дубе", близ Халкедона, осудивший самого Златоуста, причем в вину ему вменялось вмешательство в чужие епархии и поставление там епископов [21].
Что касается роли епископа Феофила Александрийского в осуждении св. Иоанна Златоуста, заметна ее схожесть с ролью Александрийского же епископа Тимофея в судьбе св. Григория Богослова. И тогда, в 380-м году (так же, как и в 398-м) имела место неудачная попытка Александрии провести свою кандидатуру на столичную кафедру. За крахом этих замыслов в обоих случаях последовали интриги Александрийских Предстоятелей, что в результате привело к уходу св. Григория и смещению св. Иоанна. Таким образом, хотя Александрия вела борьбу за доминирование на Востоке Империи, к активной внешнецерковной политике она перешла в конце IV-го столетия; при этом она безошибочно распознавала своего главного соперника в церковных делах, - столичную кафедру. Как видим, политика Александрийских епископов в этом направлении становится преемственной и единообразной.
На Собор "При Дубе" Феофила сопровождал в сане диакона его племянник Кирилл, сменивший в 412 году своего дядю на Александрийской кафедре. В лице святителя Кирилла Александрия получила одного из самых энергичных и политически мудрых Предстоятелей.
Во внешних делах св. Кирилл действовал в традициях своей кафедры. Так, когда св. Аттик Константинопольский в 417 году предложил Кириллу включить, по примеру столицы, имя Иоанна Златоуста в поминальные диптихи, св. Кирилл в сильных фразах отказался это сделать. "Каким образом среди епископов окажется мирянин", риторически спрашивал он Аттика, сравнивал Златоуста с Иудой, и рекомендовал, в свою очередь, нечто обратное – вычеркнуть его имя из Константинопольских диптихов [22]. По меньшей мере, до 420-го года имя св. Иоанна не фигурировало в диптихах Александрийской Церкви.
Св. Кирилл не ограничивал себя кругом чисто церковных дел, но стремился активно влиять на государственную политику в Египте. Еще со времен Птолемеев значительную часть населения Александрии составляли иудеи, за которыми императорское правительство сохраняло особые права и самоуправление. Св. Кирилл произвел в городе страшный разгром иудеев, приведший к полному запустению иудейской части города [23]. Это противоречило планам императорской политики, и префект Египта Орест энергично протестовал против антииудейской кампании св. Кирилла; св. Кириллл в свою очередь боролся с Орестом жалобами на него в Константинополь. Описанное происшествие для нас важно в одном отношении: Александрийский папа, в лице св. Кирилла, пытался действовать вопреки широким политическим планам Империи, при этом смело вступая в противоборство с императорским правительством в лице префекта.
Величайшая заслуга св. Кирилла – его вклад в победу над несторианством. При этом св. Кирилл не ограничивался только лишь осуждением ереси. Была у него и другая цель: закрепить доминирующее значение собственной кафедры на Востоке Империи. Именно это и придало Эфесскому Вселенскому Собору его особый характер. Впрочем, на характер Собора повлияла и нарочито отрешенная позиция Императора св. Феодосия Младшего [24]. Император помнил печальное дело св. Иоанна Златоуста: ответственность за его осуждение, спровоцированное Александрией, была целиком возложена на Императорскую чету – его родителей Аркадия и Евдоксию.
Нужно отдать должное св. Кириллу. Поначалу он волне спокойно пытался исправить крайности богословия Нестория и обращался, кроме самого Нестория, к Императору, а также к августам. Все же делопроизводство III-го, Эфесского Вселенского Собора, на котором он председательствовал, осталось далеким от идеала. При открытии Собора св. Кирилл не принял во внимание не только отсутствие "восточных" епископов во главе с Иоанном Антиохийским, но и протесты императорского представителя Кандидиана. Кроме того, накануне открытия Собора, 21-го июня, св. Кириллу подали протест в связи с отсутствием "восточных" епископов двадцать один из уже собравшихся на тот момент в Эфесе сорока митрополитов [25]. Всем этим возражениям, вполне справедливым с формальной стороны, св. Кирилл не придал никакого значения и открыл заседания 22-го июня. Это, как известно, повлекло за собой отделение восточных отцов и проведение ими под председательством Иоанна Антиохийского параллельного и враждебного "соборика", арест важнейших деятелей обоих собраний и последующий, двухлетний поиск единой догматической формулы между Александрией и Антиохией.
Осуждение Нестория свершилось на Соборе стремительно, на первой же сессии. Правда, нельзя сказать, что отцы Собора недостаточно изучили во время этой сессии саму проблему, поскольку в тот день они разошлись из храма Пресвятой Девы Марии уже к ночи. Ими были прочитаны разнообразные документы: переписка св. Кирилла с Несторием, включая анафематизмы св. Кирилла, флорилегий ранних Отцов, деяния Римского Собора 430-го года и многое другое. Важную роль в успехе открытого св. Кириллом Собора сыграли привезенные им из Египта монахи, устраивавшие эффектные и устрашающие шествия по Эфесу. Все эти стремительные, или точнее, поспешные действия едва ли можно удовлетворительно объяснить чем-либо иным, нежели решимостью св. Кирилла преодолеть важную общецерковную проблему в отсутствие противной стороны.
Тем не менее, Александрия, претендуя распоряжаться делами Востока, достигла своей вершины именно при св. Кирилле. За этой вершиной, как показала дальнейшая история, находился резкий обрыв. Преемник св. Кирилла, его архидиакон Диоскор (444-451) сделал роковой неосторожный шаг по этому пути, который привел к катастрофическим последствиям как для Александрийского Православия, так и для всей Церкви.
История нового резкого противостояния Александрии и Константинополя началась после одной памятной сессии "Синодос Эндимуса" (22 ноября 448 г.). На этом заседании, в присутствии 30-ти епископов, включая столичного архиепископа Флавиана, и 23-х пресвитеров и архимандритов, а также императорского представителя, патриция Флоренция, рассматривалось дело влиятельного столичного архимандрита Евтихия [26]. После кончины столичного архимандрита Далматия, который во главе монахов Константинополя поддерживал св. Кирилла и Эфесский Собор, Евтихий в глазах столичного монашества стал его преемником. Кажется, св Кирилл знал ревностного монаха Евтихия и даже послал ему список Актов Эфесского Собора [27]. Евтихий, считавший сам себя последователем и учеником св. Кирилла, но не обладавший уникальной богословской интуицией Александрийского Святителя, явился истории первым ярким и законченным монофизитом: он считал, что воплотившийся от Девы Марии Сын Божий "не имеет плоти, единосущной нам" [28]. Евтихий, приступивший уже к сбору подписей среди окрестных монастырей под составленной им самим статьей о вере, был осужден Константинопольским Синодом и апеллировал к Диоскору, с которым он давно уже поддерживал хорошие отношения. Диоскор тут же принял его в полное церковное общение. Александрия некогда вменяла в вину Златоусту его отношение к "долгим братьям" (хотя Златоуст в действительности был тогда невиновен). Теперь же Диоскор позабыл о тех самых границах между Поместными Церквями, о неприкосновенности которых так радел его дальний предшественник Феофил. Реабилитация Евтихия, осужденного за пределами подведомой Александрии области, будет позже поставлена ему в вину в Халкидоне [29].
Далее Диоскор решил действовать еще энергичнее, чем св. Кирилл в подобной ситуации: он сам уговаривает Императора созвать новый Вселенский Cобор для окончательного подавления несторианства. Тактические цели Cобора перед Диоскором стояли такие: во-первых, отмена осуждения Евтихия, что подразумевало осуждение Флавиана Константинопольского, а во-вторых, – окончательное утверждение авторитета его кафедры на Востоке [30].
Второй Эфесский Собор открылся 8-го августа 449 года в храме св. Богородицы Марии, как и в 431 году. Из 137-ми участников Собора большинство составляли сторонники Евтихия. В их число, по распоряжению Императора, входил и архимандрит Варсума, представлявший на Соборе сирийское монашество, в большинстве своем резко враждебное Феодориту Кирскому. Председательствовал Диоскор; Флавиан занимал лишь пятое место. Таким образом, третье правило Константинопольского Собора 381-го года в расчет не принималось, ибо не признавался сам Собор, о чем сказано выше [31]. Диоскор старался построить делопроизводство своего Cобора по образцу Эфесского 431-го года. По крайней мере, это ему удалось в отношении динамики и скорости достижения поставленной цели; однако Диоскор не умел остаться в рамках приличий. Уже говорилось, что Собор 431-го года протекал беспрецедентно стремительно, и все же на первом заседании, 22-го июня, св. Кирилл с отцами потратили весь день, с утра до вечера, на слушание самых разнообразных текстов. Собор Диоскора слушания сократил до возможного минимума, очевидно, во избежание каких-либо неожиданностей. Так, не был позван, для предоставления доказательств, главный обвинитель Евтихия, еп. Евсевий Дорилейский, хотя этого требовал Флавиан. Вместо этого были прочитаны Акты прошлогоднего "Синодос Эндимуса", содержавшие в себе и обвинительную записку Евсевия [32]. Участники этого Собора ощущали недостаточную легитимность происходящего; так, один из них, фокийский епископ Коинт, позднее вспоминал: "Когда он [Диоскор] умертвил святейшего мужа Флавиана, стража Православия, он ни канонов не приводил, - они и не читались, - ни каким-нибудь церковным порядком не руководствовался, но осудил, пользуясь собственной властью" [33]. Результатом этой плохой игры по плохому сценарию стало низложение св. Флавиана и Евсевия Дорилейского за то, что они в 448 году якобы изменили Никейскую формулу, что было запрещено III-м Вселенским Собором [34]. Как и на Соборе 431 года, авторитет признавался только за Никейским и предыдущим Эфесским Соборами; Константинопольский Собор 381-го года, дополнивший Никейское вероопределение и возвысивший Константинополь, игнорировался вплоть до Халкидонского Собора [35]. Вся эта спланированная неряшливость делороизводства, без которой Диоскор едва ли смог добиться низложения св. Флавиана, не осталась незамеченной, и два года спустя на Халкидонском Соборе Диоскор был призван к ответу.
На втором заседании, 22-го августа [36], были отлучены Ива Эдесский, Домн Антиохийский и еще несколько епископов. Диоскор находился на вершине своего могущества, и, вероятно, не смутился, когда Олимпий Евазский в конце заседания назвал его "вселенский архиепископ" [37]. В целом, цель была достигнута, несмотря на то, что папа св. Лев отверг Собор, назвав происшедшее в Эфесе "latrocinium" [38]. Диоскор, как представляется, уже не нуждался в поддержке Рима, и не обратил никакого внимания на произошедший в результате его Собора раскол.
В это время александрийским апокрисиарием в Константинополе был архидиакон Анатолий. В ноябре 449 года он сменил св. Флавиана на столичной кафедре. Такая фигура Константинопольского архиепископа, разумеется, устраивала Диоскора, тем более, что новый столичный Предстоятель был выбран на Соборе в Эфесе. Сразу по занятии кафедры, Анатолий рукоположил в Константинополе Мелетия – преемника Домна Антиохийского. Эта хиротония была прямым вмешательством Константинополя в дела Анатолийского диэцеза, однако теперь Диоскор, в отличие от своего предшественника Феофила, низложившего Златоуста по этой самой причине, не имел ничего против. Кроме этого, "Синодос Эндимуса" под председательством нового архиепископа в начале 450-го года низложил Тирского митрополита Фотия, причем решение было принято в его отсутствие. Причем, как выяснилось позднее, дело Фотия было очень локального масштаба: он боролся с претензиями собственного суффрагана, Виритского (Бейрутского) епископа Евстафия на митрополичье достоинство Виритской кафедры [39].
Папа св. Лев по понятным причинам отнесся к Анатолию настороженно. Римский Предстоятель поставил условие перед Императором, чтобы Анатолий согласился со вторым догматическим письмом св. Кирилла, а также с его собственным т.н. "Томосом к Флавиану". Но Император внезапно умер в результате несчастного случая 28-го июля 450-го года. Запрос папы остался без ответа.
Это время было критическим не только для Церкви, но и для Империи в целом. Вождь гуннов Аттила, привлеченный слабой политикой Императора в конце его царствования, предъявлял Западу и Востоку Империи столь бесстыдные требования, что война представлялась неизбежной. Наследника у почившего Императора не осталось. В этой ситуации августа св. Пульхерия, старшая сестра Феодосия, начала самую энергичную деятельность по восстановлению нормального политического и церковного порядка. Менее чем за месяц она сделала все необходимое, чтобы обеспечить преемственность общеимперского управления и преодолеть угрозу церковного раскола. Она, во-первых, уволила влиятельного евнуха Хрисафия, поддерживавшего Евтихия и Диоскора. Это явилось очень болезненным ударом для Диоскора, ибо все его честолюбивые замыслы строились на зыбкой и случайной поддержке Хрисафия. Вскоре Пульхерия вступила в формальный брак с фракийским военачальником Маркианом, и, наконец, 25-го августа она провозгласила его Императором [40].
Церковная политика нового царствования характеризуется желанием восстановить необходимое равновесие имперских христианских центров. Св. Пульхерия предпринимала попытки по сближению с Римом и лишению Александрии решающей роли в церковных делах Востока, в частности, все низложенные последним Эфесским Собором епископы, за исключением проявившего непростительную слабость Домна, были восстановлены.
Архиепископ Анатолий, убежденный энергичными действиями Императрицы, делается своим лицом для Двора и чужим для Диоскора. Он подписывает Томос св. Льва и предписывает сделать то же самое подчиненным ему епископам [41]. Мы помним, как Тимофей Александрийский в 381 году, на Втором Соборе, "сдал" все позиции Александрии, а заодно и Максима Киника, благодаря твердой и недвусмысленной позиции Императора св. Феодосия. Нечто подобное произошло, вероятно, и в этот критический момент: спокойная уверенность св. Пульхерии в правильности своих действий обеспечила столичному Патриарху возможность освободиться от патроната Диоскора.
9-го октября 451-го года в Халкидоне открылся новый Вселенский (т.е. всеимперский по словоупотреблению эпохи) Cобор. Делопроизводство Халкидонского Cобора отличалось куда более высоким качеством сравнительно с предыдущими Эфесскими Соборами, - не только Диоскора, но и св. Кирилла. Чтобы постановления и приговоры возимели возможно наибольшую убедительность и могли удовлетворить все заинтересованные стороны, Соборный суд вершился по всем правилам гражданского имперского суда. Акты Собора были составлены очень аккуратно. Все Деяния сохранились до нашего времени. Они содержат несколько примечательных фактов, обнаружившихся в ходе выставления обвинения Александрийскому папе. Эти факты нетрудно сопоставить с существенными признаками папизма как такового, которые не так давно были очень удачно сформулированы прот. В. Асмусом: "Папизм в различных его проявлениях определяется по меньшей мере следующими признаками: 1) стремлением единолично управлять Поместною Церковью, как епископ – епархией ("епископ епископов"); 2) притязанием на власть над другими Поместными Церквями; 3) стремлением возвыситься над государственной властью; 4) притязанием на высший вероучительный авторитет" [42]. Все эти существенные признаки были явлены Александрийской кафедрой ко времени Халкидонского Собора, что и постараемся показать ниже.
Помимо всего прочего, на первом же заседании выяснилось, что в 449 году в Эфесе большинство епископов давали свое согласие на осуждение св. Флавиана под откровенным и грубым давлением. Так, после того как были прочитаны деяния Константинопольского Собора 448-го года, полагалось выслушать объяснения Флавиана и Евсевия Дорилейского. Диоскор решил застраховаться от непредсказуемых осложнений в ходе Соборного суда и позвал стражу, находившуюся в его распоряжении, требуя от епископов немедленно подписать осуждение. В храм также ворвались сирийские монахи Варсумы и египетские параволаны [43]. Епископы утверждали, что их даже заставляли подписать пустые протоколы: "Епископы Востока, Понта, Асии и Фракии воскликнули: мы подписались на неписанной бумаге; нас били, и мы подписались" [44]. При этом Диоскор, ловко уклоняясь от многократных требований римских легатов, так и не распорядился прочесть Собору послание папы св. Льва [45].
Получается весьма характерная картина, отдаленно напоминающая в некоторых подробностях первое заседание Собора 431-го года, но в более резких и грубых чертах. Св. Кирилл тогда был уверен не только в своей правоте (что вполне естественно), но и в неправоте своих оппонентов, восточных епископов. Ровно такое же настроение было и у Диоскора, который не допускал и мысли о какой-либо реальной оппозиции. Он грубо нарушал правила делопроизводства не столько потому, что старался таким образом укрепить свои непрочные позиции: он заранее знал, на чьей стороне правда, и поэтому не было и нужды в долгих обсуждениях. Итак, вновь пред нами заранее предрешенное дело, и как следствие – не сумевший развиться, скомканный Собор. Но ведь это и есть один из существенных признаков "папизма", когда соборное начало в решении важнейших церковных проблем, особенно в области вероучительной, становится необязательным придатком при одном, авторитетнейшем (или сильнейшем) епископе. В своей логической завершенности такая ситуация приводит к констатации непогрешимости этого авторитета. Чтобы рассмотреть и другие случаи, вернемся к стенограммам первых заседаний Халкидонского Собора.
На втором заседании Халкидонский Собор слушал обвинения, выдвинутые на Диоскора некоторыми александрийцами, - несколькими низшими клириками и одним мирянином, Софронием. Именно его свидетельства имеют для нас основной интерес. Оказалось, что Диоскор вмешался в важную судебную тяжбу Софрония и препятствовал нормальному ходу гражданского суда, "говоря, что область принадлежит более ему, чем Императорам" [46]. В другой раз, как говорил Софроний, Диоскор препятствовал внесению "высочайших лавров", т.е. изображений Царя, ибо он "сам хотел более царствовать над египетской областью" [47]. Сомневаться в достоверности этих свидетельств нет особенных оснований, ибо и Софроний, и прочие обвинители из Александрии были готовы, в присутствии Диоскора, доказать их. Однако, как известно, Диоскор не явился на второе заседание, и отцы Собора не имели возможности выслушать его оправдания в этих делах. Тем не менее, эти обвинения были учтены при его осуждении.
В данном случае является другой, тоже очень характерный признак папизма, – претензия папы (употребим здесь этот титул не в точно-историческом, а в категориальном значении) на высшую гражданскую власть. Пожалуй, на Востоке Империи Диоскор впервые с такой отчетливостью проявил этот признак (правда, если не учитывать помянутый выше конфликт св. Кирилла с префектом Орестом). На самом деле, этому признаку естественнее всего было всплыть именно в Александрии, при постоянной борьбе местных пап за церковное первенство на всем Востоке, что требовало и эффективного влияния на цивильное управление, каковое стремление рано или поздно (особенно, при столь дипломатически неодаренном архиепископе, как Диоскор) достигло своего рокового максимума. Этому способствовала также культурно-политическая обособленность города, о чем мы уже говорили.
Но папизм характеризуется также исключительной властью папы внутри своей церковной области. В своем пределе эта власть ставит папу по отношению к прочим епископам в такое же положение, в котором епископ стоит по отношению к пресвитерам, т.е. папа, буквально, становится епископом епископов. К середине V-го века только папа св. Лев успел сформулировать достаточно ясно указанное соотношение применительно к Римскому епископу как преемнику св. апостола Петра.
В Александрии до создания стройной теории еще не дошли, однако известные предпосылки к этому были и здесь. Мы уже имели повод отметить, что весьма обширная область Александрийского епископа, состоявшая в начале V-го века из пяти гражданских провинций, имела не слишком развитую, если сравнивать с другими областями Империи, структуру церковного управления. Плотность епископских кафедр на такую площадь была невелика, а самое главное, что все они подчинялись Александрийскому епископу непосредственно, ибо промежуточной ступени управления – митрополичьих кафедр – в данной области не существовало, во всяком случае, в рассматриваемый период. Это привело к тому, что без ведома своего церковного главы египетские епископы не могли ничего решать в своей области, т.е. в Египте, что, впрочем, соответствует смыслу Никейского законодательства (правило 6). Но – чего не могли понять поначалу отцы Халкидонского Собора – присутствовавшие там египетские епископы на четвертом заседании никак не могли принять Томос Льва без ведома своего архиепископа, который, в лице Диоскора, был уже низложен. Эта сервильность египетских епископов, когда послушание местному церковному главе перевешивало авторитет Вселенского Собора, была настолько непонятна по своим мотивам Халкидонским отцам, что они сочли этот отказ за нарочитое желание возмутить Собор [48]. Египетские епископы утверждали, что если они подпишут вероопределение до избрания нового архиепископа, то лишатся отечества, их обязательно дома убьют. В свидетели отцы-египтяне призывали своего соотечественника св. Анатолия, который, однако, предпочел промолчать [49]. В конце концов, Собор снизошел к явной немощи египетского церковного устройства и создал, с подачи Императора, особое положение для присутствовавших на Cоборе египтян: до избрания архиепископа они не должны покидать Халкидон, чтобы затем подписать вероопределение.
Египетские епископы хотели доказать, что они, прежде всего, являются верными исполнителями 6-го правила Никейского Собора. Они говорили: "Так постановили и святые отцы, числом 318, сошедшиеся в Никее, чтобы всей Египетской области следовать архиепископу великого града Александрии и ничего без него не предпринимать кому-либо из его епископов" [50]. Однако, оказалось, что "ничего не предпринимать" означает, в частности, и фактический отказ от дальнейшего участия во Вселенском Соборе, если этот Собор низлагает египетского главу! Очевидно, что Александрийский архиепископ является для рядовых епископов Египта своеобразным гарантом и проводником истинной веры [51]. Полный титул Александрийских пап, содержащий в себе, помимо прочих пышных слов, и такие: "Отец отцов, Архиерей архиереев", появился позднее, но мы видим, что основания тому были заложены гораздо ранее.
Диоскор, конечно, преступал положенные ему властные пределы и смелее, и дальше своих предшественников. Однако в одном направлении он двигался по уже достаточно протоптанной тропе. Мы имеем в виду последний, четвертый признак папизма, – когда папа осознает за собой полное право распространять свою административную власть сколь угодно широко за пределы данной ему законным образом области. Стремление определять ход церковной жизни если не всей Вселенной (Империи), то во всяком случае восточной ее половины, как показано нами выше, стало настоящей традицией Александрийской кафедры с середины IV до середины V века; этой традиции до Диоскора следовали Петр II-й, Тимофей, Феофил, св. Кирилл [52]. Что нового добавил к этому Диоскор? Во-первых, он принял в каноническое общение Евтихия, после его низложения в 448 году в Константинополе [53]. Во-вторых, он отлучил, при плохо выясненных обстоятельствах, папу св. Льва [54].
Все эти факты были предложены Диоскору для свободного оправдания перед Собором, однако после первого заседания он предпочел больше не появляться. В уведомлении, посланном Диоскору от Собора, говорится только о дисциплинарных и канонических преступлениях, и ничего не говорится о его неправославии: "Святой и Великий и Вселенский Собор, благодатью Божией по повелению благочестивейших и боголюбезнейших царей наших сшедшийся в граде Халкидоне Вифинском, в храме святейшей и добропобедной мученицы Евфимии – Диоскору. Знай, что поскольку ты презрел Божественные каноны и не послушался Святого сего и Вселенского Собора, а сверх того (кроме прочих проступков, в которых ты повинен), быв и в третий раз позван сим Святым и Великим Собором, чтобы, согласно Божественным канонам, отвечать обвинителям, ты не пришел, - тринадцатого числа сего месяца октября, Святой и Вселенский Собор постановил лишить тебя епископства и всякой церковной должности" [55]. Когда на пятом заседании императорские сановники указывали на неправославие Диоскора, св. Анатолий возразил им: "Диоскор низложен не из-за веры, но из-за того, что провозгласил отлучение на господина Льва архиепископа и быв в третий раз позван, не явился, - вот из-за чего низложен" [56].
Диоскора не могли уличить в неправых мнениях, ибо суд над ним заканчивался в его отсутствие, поэтому отлучение не указывает на его догматические заблуждения, но лишь на открывшиеся канонические прегрешения, и этого для низложения было более чем достаточно. Почти все проступки Диоскора, взятые в сумме, говорят о совершенно особом его взгляде на свою архиепископскую власть, делающем его классическим папой. Таким образом, к середине V-го века "восточный папизм" уже довольно отчетливо, со всеми основными признаками этого явления, виден во внутренних и внешних действиях Александрийской кафедры. Главные причины развития "восточного папизма": культурно-политическая обособленность Египта с прилегающими областями, а также неразвитость структуры церковного управления на зависимых от Александрийской кафедры территориях.
При этом, как мы видели, если Император, подобно св. Феодосию Младшему, и занимал позицию "невмешательства" в действия Александрии, это все равно не решало проблему, но, наоборот, способствовало возникновению новых, как в случае с Эфесскими Соборами, непосредственные результаты которых не удовлетворяли Вселенскую Церковь. Напротив, твердая позиция таких Императоров, как св. Феодосий Старший и св. Маркиан со св. Пульхерией, не желавших преобладания александрийской политики на созванных ими Соборах, позволяло избежать побочных эффектов "восточного папизма".
Осталось показать, как чрезмерная активность Александрийских Предстоятелей повлияла на становление Патриархатов. Если отвечать на этот вопрос добросовестно, потребуется отдельное подробное исследование; мы же ограничимся здесь некоторыми замечаниями.
Сильнее других напор с Востока ощущала на себе столичная кафедра, быстро возвышавшаяся в церковных делах естественным ходом истории, как "град Царя и синклита". К середине V века в столице, видимо, поняли, что прежние столкновения Константинопольских архиепископов с Александрийскими (Тимофей – Григорий Богослов, Феофил – Иоанн Златоуст, Кирилл – Несторий, Диоскор – Флавиан) одинаково заканчивались тактическим поражением столичных Предстоятелей, которым, в отличие от Александрийских, не на кого было опереться в этой борьбе. Константинополь и формально, и фактически не имел подведомых ему епископов, если не считать зыбкий на тот момент "Синодос Эндимуса" [57], поэтому часто столичный архиепископ не мог оказать нужное влияние на Соборное общеимперское законодательство. Печальный опыт "Разбойничьего" Собора предопределил решительные действия Константинополя по "усвоению" диэцезов Фракия, Асия и Понт, во избежание дальнейших вмешательств извне в церковные дела столицы.
Стоит заметить, что до Халкидонского Собора "миторполичье многоначалие" Вселенской Церкви, о котором было сказано выше, в целом оставалось неизменным. Существовало около сотни типичных митрополичьих провинций, совпадавших в своих границах с провинциями гражданскими, и было несколько особых митрополичьих провинций, состоявших не из одной, а из нескольких гражданских провинций. Эти нетипичные округа оговорены в 6-м Никейском правиле [58]. Они представляли собой очень большие митрополичьи округа, разнившиеся от других округов только своей большей территорией, но не какой-то особой формой устройства внутреннего управления: все провинции управлялись одинаковым образом. Несомненно, эти кафедры возвышались над прочими кафедрами своим авторитетом и размером своих областей, но классическими Патриархатами они еще не были.
Может показаться однако, что уже Второй Вселенский Собор (381-382 гг.) учреждает шестым правилом ступень церковного управления, стоящую над провинцией, а именно – диэцез. Согласно шестому правилу, если регулярный собор провинции не может вынести судебного решения по жалобе на епископа своими силами, ему позволяется предложить это дело на суд "большего собора епископов данного диэцеза, созываемых по этой причине" [59]. Из приведенной цитаты видно, что диэцез мыслился Отцами Собора не более, чем высшая ступень церковного суда, а не какая-то большая, чем провинция, единица всестороннего церковного управления [60]. Если к тому же вспомним борьбу митрополитов Восточного Иллирика со "сверх-митрополичьими" претензиями Фессалоник и сопротивление Палестины и Кипра таким же претензиям Антиохии, убедимся лишний раз, что до Халкидона центробежные силы провинций мешали возвышению над ними более крупных центров.
Поэтому можно смело утверждать, что Халкидонский Собор впервые в истории учредил (причем, очень избирательно) трехступенную систему церковного управления – для одной лишь Константинопольской кафедры, а в отношении остальных выдающихся кафедр должны были "храниться древние обычаи". Двадцать восьмым правилом столичный архиепископ наделялся властью на довольно большой подведомой ему территории с уже существующими митрополичьими провинциями. В результате получилась трехступенная система управления, охватывавшая двадцать провинций. Если что-то и называть Патриархатом, то не просто обширную церковную область, но обширную церковную область с усложненным, более развитым, чем у отдельной провинции, управлением. Таковую область и предоставил св. Анатолию и его преемникам Халкидонский Собор. Однако столичный архиепископ получил не очень уж большие права в управлении своей новой областью. Он мог поставлять только митрополитов в трех диэцезах (Фракия, Асия, Понт), но рядовых епископов в отдельных провинциях ("епархиотов") поставляли уже сами митрополиты. Причем кандидаты на ту или иную митрополичью кафедру, согласно действующему на тот момент четвертому Никейскому правилу, избирались внутри провинции и только затем представлялись в Константинополь для хиротонии [61]. Тем не менее, был сделан еще один важнейший шаг на пути все большей централизации церковного управления, и Александрийская кафедра сыграла при этом роль если не инициатора этого важнейшего для церковной жизни процесса (столичная кафедра рано или поздно получила бы свои особые права), то, во всяком случае, его ускорителя.
Примечания:
1. Из отечественных исследований до сих пор остается ценным труд СУВОРОВА Н.С. Византийский папа. М., 1902.
2. RHALLES, POTLES, Syntagma tōn theiōn kai ierōn kanonōn, Athēnai, 1852-1859. T.II, p.128.
3. Папами впервые называются карфагенские, а затем римские Предстоятели. См.: ЛОЛЛИЙ (Юрьевский), архиеп. Александрия и Египет. СПб., 2001, с.
4. Перечисленные в 6-м каноне области на самом деле ко времени I-го Вселенского Собора состояли даже из пяти провинций: Aegyptus Iovia, Aegyptus Herculia (эти две провинции в правиле названы "Египет"), Thebais (единственная провинция, не помянутая в правиле), Libya superior ("Пентаполь"), Libya inferior ("Ливия").
5. Св. АФАНАСИЙ, Защитительное слово против ариан // Св. АФАНАСИЙ. Творения в четырех томах, М. 1994, Т.2. с.287,289.
6. БОЛОТОВ В.В. Лекции по истории Древней Церкви. Т.III, М., 1994, с.204-206.
7. E. SCHWARTZ, Zur Geschichte der alten Kirche und ihres Rechts, Berlin,1960, S.117-118.
8. Письма св. Афанасия не имеют и слабого намека на наличие митрополичьих кафедр в Египте. Арсений, Мелитианский епископ, вернувшийся к общению со св. Афанасием, называет последнего "епископ митрополии" (ATHANASIUS, Apologia contra arianos, c.69).
9. E. SCHWARTZ, ibidem, S.123.
10. Перевод св. Григория Богослова на Константинопольскую кафедру совершился, на первый взгляд, вопреки запрету Никейского Собора (см. прав. 15-е). Однако св. Григория понуждал к переходу Антиохийский епископ Мелетий, причем идею о переходе поддержал Император Феодосий (SOZOMENUS, HE VII,3; VII,7).
11. Дни церковной памяти: 17 января, 9,10 ноября ст./ст.
12. BECK H.-G. Kirche und theologische Literatur im byzantinischen Reich. München 1977, S.45,53.
13. RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.169-170.
14. RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.173.
15. RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.176.
16. Codex Theodosiani, c.XVI.
17. Это подтверждает, в частности, 7-е правило III-го Вселенского Собора, организованного и проведенного по инициативе Александрийской Церкви: "Да не будет позволено никому произносить, или писать, или сочинять иную веру кроме той, что определена Святыми Отцами, со Святым Духом в Никее граде собравшимися" (RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.200). Действительно, первую половину V века Александрия боролась с несторианством во имя Никейской Веры. Эфесский Собор 449 года также не признавал Константинопольской поправки к Никейскому Символу, которая впервые прозвучала лишь в 451 году в Халкедоне.
18. PALLADIUS, De vita Ioannis Chrysostomi, XIV. Феодорит Кирский сообщает о св. Иоанне, что он "имел попечение не только о своем городе, но и о всей Фракии, которая разделена была на шесть епархий, даже о целой Асии, управлявшейся одиннадцатью начальниками, да и всю понтийскую область украшал он теми же законами, хотя в ней было столько же епархий, сколько в Асии" (THEODORETUS, Historia Ecclesiastica V,28).
19. SOZOMENUS, HE VII,2. Подробнее об этом см.: БОЛОТОВ В.ВЛекции по истории Древней Церкви. Т.IV, с.161; FEIDAS B. Ekklēsiastikē istoria, t.I, p.545.
20. PHOTIUS, Bibl. Cod.59: PG 103,105-113. Несмотря на эти обвинения и приведенные выше слова Палладия, в целом вмешательство Златоуста в дела чужих областей имело локальный характер, оставаясь на епархиальном (провинциальном), а не диоцезальном уровне (см. L’HUILLIER р.235).
21. PG 77,352-360; FEIDAS B. Ekklēsiastikē istoria, t.I, p.597-598.
22. SOCRATES schol. Hist. eccl. 7.13.
23. Дни церковной памяти: 29, 30 июля.
24. Получателями Императорской сакры с приглашением на Собор были именно митрополиты, которые должны были взять с собой "немногих" подведомых им епископов. Таким образом, возражение большинства митрополитов (большая часть рядовых епископов была как раз за открытие Собора), казалось бы, должно было иметь решающее значение (См. БОЛОТОВ В.В Лекции по истории Древней Церкви. Т.IV, с.199).
25. АСО II.1.1, р.119-147.
26. Это – свидетельство самого Евтихия (АСО II.1.1, р.91).
27. АСО II.I.1 p.124.
28. АСО II.I.2 p.28.
29. L’HUILLIER, р.183; F. HAASE Dioskur von Alexandria und das Konzil von Chalkedon im Lichte der monophysitischen Quellen // Kirchengeschichtliche Abhandlungen, Breslau, 1908, S.183-233.
30. Порядок мест, в соответствии с решениями II-го Вселенского Собора, должен был быть таким: 1) Рим; 2) Константинополь; 3) Александрия; 4) Антиохия; 5) Иерусалим], и т.д. Однако места "первых" иерархов на Соборе 449 года были изменены, предопределяя итог соборного суда: 1) Александрия (Диоскор); 2) Рим (легаты); 3) Иерусалим (Ювеналий); 4) Антиохия (Домн); 5) Константинополь (Флавиан). - АСО II.1.1, р.77-78.
31. АСО II.I.1, p.179-196.
32. АСО II.I.2 p.27.
33. Правило 7-е. Здесь впервые со всей отчетливостью явился в истории церковного права порочный способ пользования церковными правилами, изъятыми из своего исторического контекста и потому "удобообращаемыми" без всяких ограничений. Исторический контекст издания данного знаменитого канона хорошо зафиксирован в Актах III-го Вселенского Собора (кстати, это место было прочитано вновь и на Разбойничьем соборе, но, видимо, для чистой формы) и проанализирован у архиеп. Петра Л’Юилье (L’HUILLIER р.160-163).
34. "Диоскор, епископ Александрийский, сказал: я для удовлетворения всех, для укрепления веры и для ниспровержения возникших вопросов, прилежно исследую определения отцев, бывших в Никее и в Эфесе. – Святый собор сказал: это спасет вселенную, это утвердит веру. Диоскор, епископ Александрии, сказал: если кто вопреки деяниям или учению отцев, собиравшихся в Никее, и здесь [в Эфесе] собравшихся, будет изыскивать, или переделывать, или перестраивать, да будет анафема". АСО II.1.1, р.88-89.
35. Стенограмма второго заседания Разбойничьего собора сохранилась только в сирийской версии. См.: FLEMMING J. Akten der ephesinischen Synode von Jahre 449. Berlin, 1917.
36. ACO II.III.1, p.187.
37. "...non iudicio sed latrocinio", ACO II.IV, p.51.
38. ACO II.I.3, p.101-110.
39. E. SCHWARTZ, Zur Geschichte der alten Kirche und ihres Rechts, S.130-140. Дни церковной памяти свв. благоверных Царей Маркиана и Пульхерии: 17, 18 февраля и 10 сентября (только св. Пульхерии).
40. Les regestes des actes du patriarcat de Constantinople, fasc. I–III (381-1204), par V. GRUMEL, Chalkedon, 1932-1947, №116,117.
41. АСМУС В.В., прот. Святитель Епифаний Кипрский (к 1600-летию преставления) // Журнал Московской Патриархии, 2003, №5, с.71.
42. Свидетельство епископов Мариниана Синнадского и Василия Селевкийского: АСО II.1.1, р.179,180.
43. АСО II.1.1, р.69,75.
44. "Седмижды обещал с клятвой, и не прочел", - свидетельствовал в Халкидоне архидиакон Аэтий. АСО II.1.1, р.83,84.
45. Справедливости ради следует отметить, что такому поведению Диоскора способствовал сам Император, ибо первенство в грядущем соборе были предоставлены Александрийскому папе в особом императорском послании: ibidem, р.74.
46. Ibidem, р.23.
47. Ibidem, р.24.
48. АСО II.1.2, р.111-112.
49. Ibidem, р.113.
50. Ibidem, р.111.
51. Именно веры, ибо те же египтяне с легкостью согласились с осуждением Евтихия, что относится к сфере церковного суда, но никак не могли согласиться подписать послание Льва.
52. Это стремление само по себе, взятое абстрактно, есть явление отрицательное в церковной жизни. Но в те времена, которые принято иногда называть "периодом становления Патриархатов", когда довольно болезненный процесс все большей централизации шел полным ходом, эти "преступания" имели порой благие следствия для Церкви. Например, восстановление Златоустом церковного порядка в Эфесе, на что он не имел формального права, или энергическая деятельность св. Кирилла в борьбе с несторианством, ереси, на самом деле очень опасной.
53. АСО II.1.2, р.28.
54. АСО II.1.2, р.29. Вероятно, Диоскор отлучил Римского архиепископа в сентябре 451 г. в Никее, где намечалось провести собор, который впоследствии переместился в Халкидон, ближе к столице.
55. АСО II.1.2, р.41-42.
56. АСО II.1.2, р.124.
57. На Халкидонском соборе был момент, когда было поставлено под сомнение право Константинопольского архиепископа вообще иметь свой "Синодос эндимуса", тем более что в 450-м году под председательством Анатолия этот собор не только заочно осудил епископа, но этим епископом был Тирский (в диэцезе Восток!) митрополит Фотий. АСО II.1.2, р.106-107.
58. RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.128.
59. RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.181.
60. Названные правила, при непосредственном прочтении, представляются трудно исполнимыми на деле: в них никак не оговорены важные детали работы диэцезальных соборов, – ни время и место проведения, ни фигура председателя. Для некоторых диэцезов восточной части Империи эти подробности были необходимы, ибо они не имели на тот момент безусловно авторитетных церковных центров, как, например, Асия и Понт.
61. RHALLES, POTLES, Syntagma. T.II, p.280-281.
© Онлайн библиотека сайта Православие и мир, 2011–2024
