Священное Писание, Церковь и наука

Священное Писание… но ведь Христос ничего не писал! Однажды только сказано о Нем в Евангелии от Иоанна, что Он писал, но и в этот раз Он писал перстом (см.: Ин.8:6), и писал на земле. Основатели различных религий, родоначальники школ философских писали много, и писали охотно, а Христос ничего не писал. Это обстоятельство для христианина весьма характерно. Вся сущность дела Христова станет для нас ясна и понятна, если мы по достоинству оценим только тот факт, что Христос ничего не писал. Христос не писал… Значит, Сын Божий и приходил на землю вовсе не для того, чтобы написать и дать людям какую-нибудь книгу. Неужели для написания книги нужно воплощение Единородного Сына Божия? Воплощение второго Лица Святой;Троицы нужно было для спасения людей. Книга, какая бы она ни была, спасти человечество не могла и не может. Христос не есть учитель, а именно Спаситель. Нужно было обновить истлевшее грехом человеческое естество, и начало этому обновлению положено самим воплощением Сына Божия. Величайший богослов II века св. Ириней Лионский говорит: "Если у вас возникнет такая мысль: что же нового принес Господь пришествием Своим, то знайте, что Он принес все новое тем, что Он принес Себя Самого и тем обновил и оживотворил человека". (Против ересей. Кн.4. Гл.84, §1).

Своим воплощением Сын Божий сделал людей причастниками Божественного естества и стал поэтому родоначальником нового человечества, в котором восстанавливается прежнее единство человеческого естества, разрушенное грехом. И это новое человечество Сам Христос наименовал Церковью. В 16 главе Евангелия от Матфея мы читаем о том, как апостол Петр от лица всех апостолов исповедал Христа воплотившимся Единородным Сыном Божиим. И Христос ответил Петру: На этом камне (то есть на Своем воплощении) Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф.16:16–18). А разлучаясь и прощаясь со Своими учениками, Он обещал послать им иного Утешителя - Духа Святого, Который будет наставлять их во всякой истине и Который пребудет в ними вовек (см.: Ин.14:16–17; 15:26; 14:26; 16:13). Об этом-то Духе Святом и говорится постоянно в Священном Писании, что Он оживляет Церковь, которая называется Телом Христовым. Дух Святой есть единый Источник всех духовных даров, которыми наделены члены Церкви (см.: 1Кор.12:4–11). Церковь живет, мыслит и преуспевает в совершенстве, руководимая Духом Святым. Только в Церкви отдельный человек получает все необходимые для своего нравственного возрождения силы.

Вот как именно Священное Писание заставляет нас представлять себе смысл и сущность дела Христова. Дело Христово - создание Церкви [1]. Исходя из этой основной мысли, мы должны рассуждать и о Священном Писании.

Христос создал Церковь. Церковь существовала и тогда, когда Священного Писания Нового Завета еще не было. С самого начала существования Церкви христиане для своего назидания употребляли священные книги Ветхого Завета. Книги же Нового Завета появлялись в течение более полустолетия от начала исторического бытия Церкви. Писаны были эти книги святыми апостолами для наставления членов Церкви уже существующей, писаны были для Церкви. В книгах Священного Писания апостолы как бы закрепили на память свои устные наставления. А если так, то не будет дерзостью сказать, что не Священным Писанием как книгой спасается человек, а благодатью Святого Духа, живущего в Церкви. Благодатная сила Святого Духа действует и через Таинства Церкви, и через уставы жизни церковной, действует она как богодухновенное слово Божие и через книги Священного Писания. По воле Духа Святого Писание это написано и дано Церкви. Оно - драгоценное имущество, но имущество именно церковное. А потому Священное Писание нельзя отделять от Церкви. Вне Церкви Писание - ничто, или лучше сказать, вне Церкви Священного Писания и нет, и быть не может.

Чтобы сделаться последователем какой-нибудь определенной философской школы, для этого нужно усвоить философские труды родоначальника этой школы. Но чтобы сделаться истинным христианином, для спасения достаточно ли знать Новый Завет? Конечно, нет. Можно знать весь Новый Завет наизусть, можно знать и всю новозаветную науку, и однако быть очень и очень далеким от спасения. Для спасения необходимо именно приложиться к Церкви, как и в книге Деяний апостольских сказано, что спасающиеся прилагались к Церкви (см.: Деян.2:47; 5:13–14). Только в единоспасающей Христовой Церкви Писание и служат человеку на пользу. Писание спасительно только для того, кто в Церкви.

Таким образом, Священное Писание имеет свой смысл и значение только в Церкви, с которой оно неразрывно связано и ради которой оно и получило свое бытие. Идея Церкви есть поэтому основной руководящий принцип для православного человека при суждении о Писании и при его употреблении на действительную пользу своей душе.

И прежде всего Церковь и ее догматическое учение дает ключ к правильному пониманию Священного Писания. Теперь все чаще и чаще приходится сталкиваться с такими рассуждениями: в Священном Писании мы читаем вот то-то, Церковь же учит иначе; значит, Церковь заблуждается. Так рассуждают обыкновенно все сектанты, но нередко подобные речи можно слышать и от людей, которые хоть и относятся к Церкви отрицательно, но все же считают себя христианами. Но все подобные рассуждения совершенно ложны в самом корне. Дух Святой через святых апостолов написал для Церкви Священное Писание, но ведь тот же Дух и саму Церковь наставляет по неложному обетованию Спасителя на всякую истину. Дух Святой един и неделим, вечен и неизменен. Как же может Он в Священном Писании говорить одно, а в учении и жизни церковной - другое? Допускать возможность противоречия между Церковью и Священным Писанием - это значит говорить о самопротиворечии Святого Духа, это значит поистине возводить хулу на Духа Святого. Только диавол может внушать богохульную мысль о противоречии Духа Святого Самому Себе, и мы должны согласиться с сильным и резким, но мудрым и справедливым изречением преп. Викентия Леринского: "Когда увидим, что некоторые приводят апостольские или пророческие изречения в опровержение вселенской веры, мы не должны сомневаться в том, что устами их говорит диавол" [2]. Никакое изъяснение Священного Писания не должно противоречить учению Церкви. Ведь что такое все учение церковное? Все догматы церковные? Да ведь они не что иное, как указания того, как нужно понимать Священное Писание. На Вселенских Соборах прежде чем устанавливалась какая-нибудь истина христианского вероучения, подробно исследовались изречения Священного Писания. Некоторые изречения Писания казались еретикам, например арианам на Первом Вселенском Соборе, противоречащими этой истине.

Тогда отцы Соборов указывали, как нужно понимать эти изречения в согласии с церковной истиной, а эта истина подтверждалась целым Собором, то есть всей Церковью, Духом Святым, живущим в Церкви и наставляющим ее на всякую истину, почему свои определения как Собор апостолов, описанный в 15 главе книги Деяний, так и последующие Соборы церковные начинали словами: "Изволися Святому Духу и нам". Поэтому если что-нибудь в Священном Писании нам покажется противоречащим церковному учению, то наше дело только постараться понять согласие между Священным Писанием и церковным учением, а не отрицать учения церковного. Вот почему мы можем и должны при истолковании Священного Писания руководствоваться творениями святоотеческими: их авторы при толковании Священного Писания неуклонно и неизменно оставались верными церковному учению; будучи, по выражению Шестого Вселенского Собора, светилами в мире, были они и правилом веры.

Так, Церковь есть руководительница при толковании Священного Писания.

Необходимость этого именно руководства откроется с особенной ясностью, если мы до конца продумаем ту величайшую ложь, которую начертал на своем знамени протестантизм, а за ним всевозможное сектантство и вообще человеческое легкомыслие и вольномыслие. Протестантизм отверг необходимость церковных норм и принципов для истолкования Писания. Но тогда, очевидно, при толковании Писания нужно каждому руководствоваться своим так называемым здравым смыслом. Я уже не говорю о том, что здравый смысл разных людей очень часто одни и те же явления, одни и те же факты оценивает по-различному, но я думаю - и это несомненно, что в таком деле, как понимание Священного Писания, наш разум, предоставленный самому себе, совершенно не может быть здравым. Ведь, говоря откровенно, как часто в своей жизни мы наблюдаем, что наш разум своими софизмами лишь оправдывает нашу (падшую) волю.

Обычно мы очень легко соглашаемся друг с другом в тех вопросах, которые не затрагивают нашей жизни, не касаются направлений нашей воли. Вот почему в вопросах естественно-научных, особенно в математических, установлено столько общепризнанных и бесспорных истин. В самом деле, почему мне не признать, что сумма углов треугольника всегда равна двум прямым, что сумма квадратов, построенных на катетах, равна квадрату, построенному на гипотенузе, как утверждает теорема Пифагора? Почему не признать мне эти математические истины? Ведь признание их ровно ни к чему меня не обязывает. Но я думаю, можно и даже должно согласиться с гениальным философом Лейбницем, который говорил: "Если бы геометрия вооружалась против наших страстей и наших насущных интересов столько же, как мораль, мы бы не менее ее оспаривали и нарушали, несмотря на все доказательства Евклида и Архимеда, которые третировали бы как выдумки и считали бы полными паралогизмов, а Иосиф Скалигер, Гоббс и другие, писавшие против Евклида и Архимеда, не находили бы себе так мало последователей, как теперь" [3]. Да, когда дело касается самой жизни, тотчас загораются горячие, порою страстные споры, споры без конца. Вот почему об истинах философских, тем более об истинах религиозных, всегда так много споров. Науки богословские - самые жизненные науки, а потому их положения и вызывают такую массу споров.

Но что же из всего этого следует для нашего вопроса? А именно то, что если толкование Священного Писания предоставить каждому отдельному человеку, то окажется столько же пониманий слова Божия, сколько людей, то есть совсем не окажется Священного Писания. Ведь это же самое еще в V веке говорил преп. Викентий Леринский: "Священное Писание по самой его возвышенности не все понимают в одном и том же смысле, но один толкует его изречения так, другой иначе; так что почти сколько людей, столько же, по-видимому, можно извлечь из него и смыслов. Ведь по-своему изъясняет его Новациан, по-своему Савеллий, по-своему Донат, по-своему Арий, Евномий, Македоний, по-своему Фотин, Аполлинарий, Присциллиан, по-своему Иовиниан, Пелагий, Целестий, по-своему, наконец, Несторий. А потому-то вследствие такого множества изворотов крайне разнообразного заблуждения и совершенно необходимо, чтобы нить толкования пророческих и апостольских Писаний направлялась по норме древнего и вселенского понимания" [4].

Наука со всеми своими методами бессильна установить какое-нибудь единомыслие. Научных толкований очень много. Можно, пожалуй, сказать, что написано по шкафу книг на каждый стих, и однако не только не разрешены сомнения, не сглажены разномыслия, а наоборот - этих сомнений и разномыслий становится все больше и больше.

Да и отдельный человек постоянно будет колебаться в своем понимании Священного Писания, если не будет руководиться авторитетом Церкви.

Но предоставленный самому себе рассудок может идти и далее в деле насилия над Писанием, оправдывая мудрые слова Климента Александрийского: "Люди, предавшиеся страстям, насилуют и Писание сообразно со своими пожеланиями" (Строматы. Кн.7. Гл.16). Книги Священного Писания дают особенно широкий простор для безграничного произвола самоуверенного рассудка. В самом деле, философы и основатели других религий оставили после себя целые тома своих сочинений, более или менее полно и определенно высказались, так что для перетолкования их учений безграничного произвола нет. Но Христос Сам ничего не писал: писали другие о Христе, писали даже те, кто не был очевидцем Его дел и непосредственным слушателем Его учения. С точки зрения автономного разума, вполне законен вопрос: да правильно ли передали Христово учение и точно ли рассказали о Его жизни и делах писатели новозаветных книг? Пусть даже книги эти и подлинны, но значит ли это, что все в них написанное соответствует действительности? Подлинность книги еще не ручается за ее достоверность. Безусловно подлинное сообщение даже очевидца нередко оказывается ложным: автор или плохо видел событие, или неправильно его понял, или перепутал в памяти, если писал десятилетия спустя после событий. Если стать на такую точку зрения, то для рассудка открывается безграничная возможность утверждать, что только угодно, и человек будет создавать "христианство" по своему личному вкусу и по своим личным желаниям. Я говорю не о предполагаемой только возможности, а о действительных исторических фактах. Еще во II веке, как говорит св. Ириней Лионский, были люди, которые хвалились тем, что они исправители апостолов и что они мудрее не только епископов, но даже и апостолов (Против ересей. Кн.3. Гл.1, §1. Гл.2, §2).

Столетие назад рационалисты Эйхгорн и Павлюс, признавая подлинным весь Новый Завет, однако так его "исправили" своими удивительными, а порой и возмутительными толкованиями, что во всем Новом Завете не осталось ни одного чуда. Еретик II века Маркион говорил, что только один апостол Павел правильно понимал учение Христа, другие же апостолы его исказили иудейскими вставками, а Лев Толстой утверждал, что и апостол Павел, "не поняв хорошенько учения Христа" (буквальное выражение) [5], много содействовал его искажению. Кого слушать - неизвестно, но одно только, кажется, несомненно: без авторитета Церкви человек скоро поставит себя выше даже и апостолов, выше и Самого Христа и за Христово учение начнет выдавать причудливые образцы своей досужей фантазии. Если при толковании Священного Писания человек остается с одним своим разумом, то скоро он останется и без Писания. Нет Церкви - не будет и Писания! Если даже и останутся книги Священного Писания, слова и буквы, содержание в эти формы каждый будет вкладывать свое.

Мало того. Рассудок не остановится перед уничтожением и самих книг Священного Писания. Вопросы о подлинности и вообще о происхождении священных книг составляют предмет исагогики. В настоящее время исагогическая наука так разрослась, что представляется прямо-таки каким-то загадочным лабиринтом, из которого совершенно не видно никакого выхода. Ежегодно ставятся все новые и новые вопросы, отвергаются старые решения старых вопросов, гипотезы нагромождаются одна на другую. Кажется порой, что люди просто занялись научным спортом, пишут ученые книги лишь для того, чтобы вообще что-нибудь писать. Нарастание ученой литературы по исагогическим вопросам продолжается уже более столетия. Неудивительно, что написаны горы книг, но нельзя не изумиться тому, что каких-нибудь твердых и бесспорных результатов почти совсем не видно. Сколько самоотверженных научных подвигов посвящено изысканиям происхождения Нового Завета! Давно бы пора, кажется, ученым людям до чего-нибудь договориться! Однако и до сих пор наряду с самыми ортодоксальными трудами появляются книги виртуозно отрицательные. Почти каждый день несет свое "последнее слово науки". Что же за причина такого явления? Причина лежит в свойствах самой науки, в том именно, что при решении важнейших вопросов, касающихся самой жизни нашей, она не может быть независимой и свободной. Она дает людям лишь тот ответ, которого они желают. И опять мы приходим к тому же самому выводу: оставьте человека одного с его разумом - и он скоро потеряет Священное Писание, потеряет сами книги Священного Писания, объявив их не заслуживающей особенного внимания подделкой II века. Только Церковь может дать человеку вполне достаточные основания для признания подлинности и богодуховности известных книг Священного Писания.

Есть два рода знания: знание внешнее, или научное, и знание внутреннее и непосредственное, или самосознание. Наука черпает свое знание или из исследования каких-нибудь фактов, или - в вопросах исторических - их письменных памятников. Она судит о всех явлениях по тем вещественным доказательствам, по вещественным следам, которые оставлены явлением. Но всякое ли явление оставляет после себя достаточно таких вещественных следов? Ведь сколько фактов из нашей личной жизни проходит заметно лишь для нас одних! И если бы кто-нибудь задался целью научно проверить какое-нибудь событие из нашей жизни, то он оказался бы в большом затруднении: не имея достаточных научных данных и истолковывая по-своему имеющиеся данные, он, весьма вероятно, так описал бы нам это событие, что мы его совершенно не узнали бы. Однако же все самые блестящие научные рассуждения не заставили бы нас переменить свое знание о событии нашей жизни. В нашем сознании есть известный факт, и мы не можем его представить иначе, чем он дан в нашем непосредственном сознании.

Для примера возьмем "судебную ошибку". Все улики налицо, все данные предварительного следствия указывают на виновность подсудимого. Блестящая речь прокурора доказала эту виновность неопровержимо. Сам подсудимый и его защитник не могли ничего сказать в оправдание. Присяжные вынесли обвинительный приговор. Публика расходится с мыслью о том, что справедливость царствует в судах и виновный достойно наказан. Но сам подсудимый знает о том, что он невиновен, и никто не может доказать ему противного. Вспомните "Братьев Карамазовых", этот блестящий судебный процесс, так гениально изображенный нашим великим Достоевским. Разве лебединая песня старого прокурора, в которой так много было "психологии о двух концах" и "психологии на всех парах", разве могла она убедить самого-то Карамазова в том, что он убил своего отца? Или разве судебный процесс в "Живом трупе" убедил бы супругов Карениных в их виновности? Не очевидно ли, что наше самосознание для нас достовернее всякого научного знания?

Но именно в самосознании Церкви дано знание о подлинности книг Священного Писания. Эти книги писаны для Церкви, вручены они Церкви, она хранила их и она же на Соборах выразила свое знание о данных ей книгах как о подлинно апостольских богодухновенных Писаниях. В определении Соборов мы слышим голос Церкви, которую можно считать как бы одной личностью, потому что она оживляется единым личным Духом Божиим.

Наука подняла против Церкви судебный процесс, произвела предварительное следствие. Разум выступил с эффектной и убедительной речью прокурора. Но Церковь знает то, что она знает, и своего знания она переменить не может. Задача церковной богословской науки - речь защитника. Ведь если подсудимый, сознавая свою невиновность, откажется от всякой защиты, то он будет осужден. И если Церковь откажется от всякой защиты, то слушатели выйдут из залы научного суда, осуждая Церковь. А это соблазн, который Церковь должна предотвратить. Богословская наука и должна пересмотреть все следственное дело по обвинению Церкви, разобрать все документы и дать им надлежащее толкование. Но основное решение вопроса должно руководиться именно свидетельством Церкви о своем самосознании. Свидетельство Церкви и есть не только вполне достаточное основание для признания подлинности священных книг, но и единственно надежное основание для этого признания. Блаженный Августин прекрасно выразил эту истину, когда сказал: "Я не верил бы Евангелию, если бы не побуждал меня к тому авторитет Церкви" [6]. В самом деле, отвергающие Церковь протестанты или сектанты по видимому признают Священное Писание. Но это признание у них висит на воздухе. Пусть-ка попытаются они до конца продумать вопрос: почему именно эти, а не другие книги считают они богодухновенным Священным Писанием, подлинно апостольскими произведениями? Сослаться на науку нельзя, потому что в ней все еще идет безнадежный спор о подлинности большей части священных книг. Сослаться на свое личное мнение - это значит отказаться от разумного ответа. На вопрос: почему та или другая книга есть подлинно апостольское Священное Писание? На этот вопрос все отрицающие Церковь остаются и всегда будут оставаться безответными или будут вдаваться в различные "словеса лукавствия".

Из всего сказанного, надеемся, с очевидностью следует, что только в Церкви Священное Писание имеет определенный объем и определенное содержание. Вера в Церковь - вот тот правильный компас, по которому можно без опасности крушения и погибели направлять свою ладью всякому ищущему в Писании просвещения ума и познания истины, будет ли то малограмотный простец или просвещенный муж науки.

В итоге, следовательно, все определяется верой. И нам весьма важно установить принципиальное отношение ко всей так называемой отрицательной науке. Прежде всего нужно заметить, что о состоянии современной науки о Священном Писании у нас господствуют самые превратные представления. Уж если и вообще-то научные знания у нас мало распространены, то о научных знаниях по Священному Писанию это следует сказать с особенным ударением. Часто приходится встречаться с такими рассуждениями: современная наука "неопровержимо доказала", что книги Нового Завета писаны не апостолами и не в I веке. Говорят это тоном самоуверенным и не допускающим никаких возражений, говорят от лица науки. Ведь общеизвестно, что на науку любят ссылаться и науку особенно склонны унижать и превозносить те, кто наукой менее всего занимается и кто дальше всего стоит от науки.

Если бы возник такой вопрос: какие книги по Священному Писанию за последнее время можно назвать самыми невежественными и антинаучными, то знающий человек не задумываясь ответил бы: "Соединение и перевод четырех Евангелий" и "Краткое изложение Евангелия" Л. Толстого и "Откровение в грозе и буре" Н. Морозова. А ведь книги эти вызвали много шума и прикрывались именем науки. В предисловии к женевскому изданию "Краткого изложения Евангелия" Толстой писал: "Только наш русский читатель из образованных людей благодаря русской цензуре может игнорировать столетний труд исторической критики и наивно говорить о том, что Евангелия от Матфея, Марка и Луки так, как они есть, написаны евангелистами каждое отдельно и вполне. Читатель должен помнить, что говорить это в 1880 году, игнорируя все, что выработано по этому предмету наукой, - все равно, что в прошлом столетии было говорить о солнце, вертящемся вокруг земли.

Читатель должен помнить, что Евангелия синоптические, как они дошли до нас, есть плод медленного нарастания посредством списывания, и приписывания, и соображений тысяч разных умов и рук человеческих, а никак не произведения Святого Духа, говорившего евангелистам. Читатель должен помнить, что приписывание Евангелий в настоящем их виде апостолам есть басня, не только не выдерживающая критики, но не имеющая даже никакого основания, кроме желания благочестивых людей, чтобы это так было… Все это должен помнить читатель, чтобы не сбиться на тот привычный нам взгляд, что Евангелия, как они понимаются теперь, так точно и пришли к нам от Святого Духа" (с.8,9). Здесь все, как полагается: и экивоки в сторону русской цензуры, и ссылка на столетний труд исторической критики. Автор судит самоуверенно, смело и решительно, как и подобает "великому учителю". Не далее, как прошлым летом (1911 г.) в фельетонах "Нового времени" известный Меньшиков с апломбом возвещал: "Как известно (?), священные книги христиан и буддистов написаны столетия спустя после смерти основателей этих религий". Но ведь если этим развязным ссылкам на науку не поверить (а у нас, к сожалению, верят!), а справиться самому с результатами "столетнего труда исторической критики", то все речи, подобные приведенным из предисловия к "Краткому изложению Евангелия", нужно будет объяснять или невежеством, или недобросовестностью, рассчитанной на безграничную доверчивость "русского читателя из образованных людей". Мы, русские, отстали от Запада и в науке о Священном Писании. У нас во всех книжных магазинах вы найдете новые издания Ренана и Штрауса (хотя и в весьма малограмотных переводах!), но на Западе их давно уже не издают и они вышли из продажи. Например, в каталоге богословских книг, имеющихся в продаже у крупнейших германских книгопродавцев (Theologischer Handkatalog. 1910), Штраусовой "Жизни Иисуса" я не нашел совсем, а ренановская "Жизнь Иисуса" имеется в издании 1892 года; за 20 лет не расходится одно издание! Ренаны и Штраусы на Западе давно устарели, сданы в пыльный архив и с ними уже перестали считаться; их методы и точки зрения уже признаны отсталыми.

Некогда в научных кругах Германии господствовала так называемая тюбингенская школа, во главе которой стоял Баур. Ученые этой школы, действительно, о новозаветных книгах Священного Писания судили очень решительно и вполне отрицательно. Большинство книг Нового Завета объявлялось позднейшей подделкой II века. Из всего Нового Завета подлинно апостольскими считали 4–5 посланий апостола Павла. Но за последние 25–30 лет протестантская наука в лице своих лучших представителей решительно отреклась от идей тюбингенской школы. Еще в восьмидесятых годах прошлого столетия начали выходить ученейшие труды эрлангенского профессора Теодора Цана ("История новозаветного канона". 1888–1892. "Введение в Новый Завет", 2-е изд. 1900). Трудно изумить немецкий ученый мир в области науки, однако все остановились с удивлением пред колоссальными трудами Цана, состоящими не из одной тысячи страниц. Критики признали, что эти труды самые ученые за весь XIX век, а их автор - первый знаток древнехристианской литературы. И что же? Этот первоклассный ученый высказался за подлинность всего Нового Завета, именно за то, что "Евангелия так, как они есть, написаны евангелистами каждое отдельно и вполне", а не представляют "плод медленного нарастания посредством списывания и приписывания", как хотелось бы то Толстому. Весьма характерно, что XIX век, стяжавший себе в истории науки имя критического по преимуществу, в области науки о Священном Писании закончился консервативными трудами Цана. В настоящее время самая яркая звезда на небосклоне германской богословской науки - берлинский профессор Адольф Гарнак, десять лет назад столь нашумевший своими радикальными лекциями о "сущности христианства". В своих последних трудах этот ученый касается вопросов из области науки о Священном Писании. И что же? Этот величайший из современных ученых, притом человек весьма либерального образа мыслей, высказывается за подлинность большей части новозаветных книг.

В 1897 году в Лейпциге вышел первый том его ученого исследования - "Хронология древнехристианской литературы" (Die Chronologie der altchristlichen Literatur bis Eusebius). Весьма поучительно прочитать предисловие к этому труду. Предисловие это смело можно назвать панихидой по тюбингенцам, да еще такой панихидой, после которой забыли пропеть "вечную память". Приведу несколько наиболее выразительных слов. "Было время - да широкая публика еще не пережила его, когда полагали, что о древнейшей христианской литературе, включая и Новый Завет, должно думать как о ряде подделок и обманов. Время это прошло. Для науки это была эпоха, в течение которой она многому научилась и по прошествии которой она многое должна позабыть. Но результаты дальнейших исследований в "реакционном" направлении выходят за границы того, что можно бы, пожалуй, назвать средним состоянием современной критики… Я не стесняюсь употреблять слово "реакционный", ведь должно вещи называть их собственными именами, а в критике источников древнейшего христианства мы, без сомнения, находимся в реакционном движении к традиции…

Придет время - и оно уже наступает, когда мало будут беспокоиться о решении литературно-исторических задач в области первохристианства, потому что то, что здесь вообще устанавливается, сделается общепризнанным - именно существенное право Предания" (Vorrede. S.VIII.X-XI). В 1906 году Гарнак все это снова подтвердил в своем сочинении о Евангелии от Луки и о книге Деяний апостольских [7].

Вот на самом деле каково "последнее слово науки"! Правда, есть и теперь труды отрицательные; их много, но они становятся все более и более тощими. (Лет) 75–80 назад отрицательными были самые крупные ученые труды; теперь отрицание гнездится в трудах второстепенных, а чаще всего в легковесных брошюрках, особенно в брошюрках тенденциозных и агитационных, цена которым и в буквальном и в переносном смысле - грош, не больше.

Но и это отрицание смущать нас не должно. Апостол Павел говорит, что все мы ходим верою, а не видением (2Кор.5:7), живем мы верой, а не знанием, не наукой. Сама наука всегда ходит по указанию веры. И в этом утверждении нет ничего страшного. Даже философия, разбирая взаимоотношение веры и знания, признает, что в глубине всех процессов познания лежит мистическая вера. Эту истину особенно подробно раскрыла и обосновала наша русская философия в лице В.С. Соловьева и С.Н. Трубецкого. Да ведь этот факт можно постоянно наблюдать в окружающей нас жизни. Пред нами человек глубоко верующий. Пусть самые ученые книги против его веры - он все же верует и не колеблется. Наоборот, человек неверующий не обращает никакого внимания на самые добросовестные ученые труды, написанные в защиту веры, но с удовольствием читает и соглашается с самой легковесной и совершенно недобросовестной брошюркой, лишь бы она была направлена против веры. Резко, но вполне справедливо охарактеризовал социалистическую литературу о христианстве В.А. Кожевников: "Здесь не знаешь, чему больше дивиться: психологической ли ограниченности авторов или их невежеству в истории, отсталости ли принципиальной точки зрения или недобросовестности в подтасовке фактов и искажении смысла текстов? Ни в одной области ненаучность хвастающего научностью социализма не находит такого самообличения, как именно здесь, в его мальчишески задорной критике христианства" [8]. И однако же подобные произведения в социалистических-то кругах считаются вполне научными и убедительными.

Идейную жизнь человечества должно представлять как одну непрерывную борьбу. Неверие борется с верой, или - лучше и точнее сказать - две веры ведут между собою непримиримую войну: вера во Христа и вера в антихриста, и каждая из этих двух вер призывает на помощь науку. Верует человек во Христа - и наука вместе с ним поклоняется Христу. Верует человек в антихриста - антихристово ярмо надевает он и на науку. Ученые антихристовой школы весьма склонны бывают только свою науку объявлять "свободной" и "беспристрастной", а науку церковную считают тенденциозной. Напрасно! Их наука в рабстве и в рабстве позорном, ибо служит она вере в антихриста, тогда как мы по заповеди апостола Павла пленяем всякое помышление в послушание Христу (2Кор.10:5).

Если мы сознательно усвоим такой именно взгляд на отношение веры к знанию, то никакое научное отрицание не будет в состоянии поколебать нашей веры в Церковь. Каждый человек при научных занятиях может встречаться со множеством фактов, которые по-видимому противоречат вере в Церковь. Должно честно остановиться пред этими фактами в недоумении, но в этом недоумении должно находить лишь побуждение к ближайшему ознакомлению с делом, когда сомнения все разрешатся, но не должно тотчас отрекаться от истины церковной, иначе мы останемся без всякой твердой и надежной почвы под ногами в положении того человека, о котором говорит поэт:
Там взор его блуждает,
А здесь стопы его скользят.

Лишь только теряет человек веру в Церковь, то, хотя бы он и обращался к Священному Писанию, его охватывает печальный сумбур исканий, сомнений, и мятется он в вихре самоволия и самомнения. Напротив, крепко держась Церкви, всякий человек чувствует, что он стоит крепко на незыблемой каменной скале, ибо не напрасно о Церкви писал апостол Павел Тимофею, что она есть столп и утверждение истины (1Тим.3:15). Только стоя на этом утесе, можно спокойно и без боязни смотреть на волнующееся море современного научного знания - в частности науки о Священном Писании, смотреть, как там все течет, все меняется, все куда-то бежит, смотреть, как там волна нагоняет волну, волна разбивает волну. Да, в современной внецерковной науке о Священном Писании все течет: сегодня ложью и заблуждением объявляется то, пред чем вчера преклонялись как пред несомненной истиной, сегодня сдают в архив, с заунывным пением и печальным перезвоном хоронят ученики своих учителей, чтобы завтра самим разделить их невеселую участь. На древе познания с каждой новой весной зеленеют новые листы, но, часто еще не распустившись вполне, вянут они, желтеют, сохнут и падают скорее, чем облетают древесные листья унылой осенней порой. И всегда, когда зашумят эти дерзкие научные листья против своего корня, против веры, эта последняя может им сказать то же, что в крыловской басне ("Листы и корни") корни сказали листам:
Красуйтесь в добрый час!
Да только помните ту разницу меж нас,
Что с новою весною лист новый народится,
А если корень иссушится,
Не станет дерева, ни вас.

Печатается по изданию: Священное Писание, Церковь и наука. - Московские церковные ведомости. 1911. № 50. Подписано: доцент Московской духовной академии Владимир Троицкий.
В основу статьи легла лекция, прочитанная на женских богословских курсах, созданных в 1910 г. по благословению священномученика Владимира (Богоявленского), бывшего тогда митрополитом Московским и Коломенским. Лекции на курсах, проходившие два раза в неделю, читали многие профессора и преподаватели Московской духовной академии.
Лекция кандидата богословия Владимира Троицкого, в 1911 г. назначенного на должность доцента кафедры Священного Писания Нового Завета, проникнута той "всецелой "экклезиологичностью"" (по выражению проф. А.И. Сидорова), определившей впоследствии богословский пафос творчества святителя.

Примечания
1. Подробнее см. в моей брошюре "Христианство или Церковь?" 2-е изд. Сергиев Посад, 1912.
2. Напоминания. I,26. Перев. иерея, доцента П. Пономарева. Казань, 1904. С.48.
3. Nouvoaux essaia. Ed. Erdmann. Bepll. l. 1840. P.214.
4. Напоминания. I,2. С.3.
5. "Фауст" Гёте, перев. А. Фета. Ч.1. М., 1882. С.82.
6. Краткое изложение Евангелия. Geneve, 1890. С.12.
7. Contra epist, Manichaei. Cap.5,6. PL. T.42. Col.176.
8. Lukаs der Arzt der Verfаsser des dritten Evangeliums und der Apostelgeschichte. Leipzig, 1906. Vоrwort. S.III–IV.