В Церкви Христовой было больше пророков, чем в Ветхом завете. Том 10, книга 1, Беседа 32

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Издательство преподобного Максима Исповедника." (www.ispovednik.ru).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).

 "И вы – тело Христово, а порознь – члены" (1Кор.12:27).
 

1. Чтобы кто-нибудь не сказал: какое имеет отношение к нам пример тела? ведь оно устроено так по природе, а наши совершенства зависят от воли, – (апостол) прилагает этот пример к нашим обстоятельствам и показывает, что мы тоже должны иметь такое же согласие, какое те (члены тела имеют) по природе: "и вы", говорит, – "тело Христово". Если в нашем теле не должно быть несогласия, то гораздо более в теле Христовом, и тем более, чем благодать сильнее природы. "А порознь – члены". Мы, говорит, не только тело, но и члены. О том и о другом он беседовал выше, совокупив многих во едино и показав, что все составляют нечто единое, по подобию тела, и что это единое слагается из многого и находится во многом, а многое в нем содержится и получает возможность быть многим. Что значит: "порознь [1]"? Сколько это касается вас, и сколько от вас зависит составлять часть. Он сказал: тело; а так как все тело составляла не коринфская церковь, но вселенская, то и присовокупил: по частям; т.е. ваша церковь есть часть Церкви вселенской, тела составляемого всеми церквами, так что вы обязаны быть в мире не только друг с другом, но и со всей вселенской Церковью, если вы в самом деле члены целого тела. "И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки" (ст.28). Он и теперь делает то же, о чем я сказал прежде; коринфяне превозносились даром языков, потому он везде поставляет его на последнем месте. Не напрасно он говорит здесь: во-первых, во-вторых, но поставляет превосходнейший дар выше, а потом указывает на низший. Потому сначала он именует апостолов, которые имели в себе все дары. Не сказал просто: иных Бог поставил в Церкви апостолами, или пророками, но присовокупил: во-первых, во-вторых, в-третьих, выражая именно то, что я сказал. "Во-вторых пророками". Тогда пророчествовали, например, дочери Филиппа, Агав и те из самих коринфян, о которых он говорит:  "и пророки пусть говорят двое или трое" (1Кор.14:29), и в послании к Тимофею: "не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству" (1Тим.4:14).

Вообще тогда было гораздо больше пророков, нежели в Ветхом Завете, потому что этот дар был ниспосылаем не на десять, двадцать, пятьдесят или сто (человек), но обильно изливалась эта благодать, и каждая церковь имела много пророков. Если же Христос говорит: "все пророки и закон до Иоанна" (Мф.11:13), то говорит о тех пророках, которые предвозвещали Его пришествие. "В-третьих учителями". Пророчествующий говорит все от Духа, а учащий говорит иногда и от собственного разума. Почему (апостол) и говорит:  "достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении" (1Тим.5:17). Кто говорит все от Духа, тот не трудится; потому (апостол) и поставил учителя после пророка, так как дело последнего всецело есть дар, а первого и труд человеческий; он (учитель) говорит многое и от себя, хотя конечно согласно с божественными Писаниями. "Далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений". Видишь ли, как он опять отделяет дар исцелений от силы, подобно как сделал и прежде? Это потому, что сила больше исцеления. Имеющий силу и поражает и исцеляет; а имеющий дар исцелений только исцеляет. И смотри, какой точный порядок наблюдает (апостол), поставляя пророчество прежде сил и исцелений. Выше, когда говорил: "одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания" (ст.8), он поставлял (дары) не по порядку, но говорил безразлично; а здесь ставит (одно) выше и (другое) ниже. Почему же пророчество он поставляет выше? Потому, что и в Ветхом Завете оно занимало такое же место. Так, когда Исаия беседовал с иудеями, представлял доказательства силы Божией и обличал ничтожность демонов, то на предсказание будущего указывал, как на самое большое свидетельство божественности. И Христос, сотворивший столько чудес, поставляет то же немаловажным признаком своей божественности и часто заключает свою речь так: "теперь сказываю вам, дабы, когда сбудется, вы поверили, что это Я" (Ин.13:19). Но положим, что по отношению к пророчеству дар исцелений справедливо занимает второе место; а почему то же и по отношению к учению? Потому, что не одинаковое дело – проповедовать учение и насаждать благочестие в душах слушателей, или совершать чудеса; и самые чудеса совершаютея для научения.

2. Потому, кто учит и словом и жизнью, тот выше всех. (Павел) разумеет именно тех учителей, которые и делами учат и словом назидают. Это и апостолов сделало апостолами. Те (дары пророчества и чудотворений) сначала получили некоторые и не совсем достойные, как например те, которые говорили:  "Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?", а потом услышали: "Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие" (Мф.7:22-23). Но слово учения, и именно двойственного – делами и словами, никогда не может получить человек порочный. А что пророков он поставляет прежде, не удивляйся; он разумеет не просто пророков, но таких, которые посредством пророчества и учат и говорят все к общему назиданию, что далее он излагает яснее. "Вспоможения, управления". Что такое вспоможения? То, чтобы помогать слабым. Неужели, скажи мне, и это дар? Без сомнения, это дар Божий – помогать и распоряжаться духовными предметами. Впрочем апостол и многие из наших добродетелей называет дарами, не с тем, чтобы мы предавались беспечности, но чтобы показать, что мы всегда имеем нужду в помощи Божией, и чтобы расположить к благодарности, сделать более ревностными и возбудить их помыслы. "Разные языки". Видишь ли, где он поставил этот дар, и как он везде отводит ему последнее место? Далее, так как перечислением (даров) он опять показал великое различие и возбудил болезнь тех, которые получили меньшие дары, то наконец, после того как представил множество доказательств на то, что они не слишком унижены, обращается к ним с весьма сильным обличением. Услышав вышесказанные слова, они могли сказать: почему же не все мы сделаны апостолами? Прежде он предлагал им утешение и многими доводами доказал, что это сделано по необходимости, и во-первых – примером тела: "тело", говорит, "не из одного члена", и еще:  "если бы все были один член, то где было бы тело?" (ст.19); во-вторых – тем, что все дается на пользу: "каждому", говорит,  "дается проявление Духа на пользу" (ст.7), в третьих – тем, что все получают от одного и того же Духа и что получаемое есть дар, а не долг: "Дары", говорит, "различны, но Дух один и тот же"; в-четвертых – тем, что Дух открывается равно во всем: "каждому", говорит,  "дается проявление Духа"; в-пятых – тем, что все это устрояется по воле Духа и Бога: "все же сие", говорит, "производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно" (ст.11); и: "Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно" (ст.18); в-шестых – тем, что и низшие члены необходимы: "члены тела", говорит, "которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее"; далее – тем, что и низшие члены необходимы одинаково с высшими, так как одинаково с ними составляют тело: "тело", говорит, "не из одного члена, но из многих"; далее – тем, что и высшие члены имеют нужду в низших: "не может", говорит, "сказать голова ногам: вы мне не нужны" (ст.21): потом – тем, что низшие члены пользуются большей честью: "менее совершенному", говорит, "большую дав честь"; еще – тем, что они имеют общее и одинаковое попечение друг о друге: "все члены", говорит, "одинаково заботятся друг о друге"; наконец – тем, что все они вместе и прославляются и страдают: "страдает ли", говорит, "один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены". Такими доказательствами (апостол) прежде утешал (коринфян); а теперь употребляет слово сильное и обличительное. Не должно, как я сказал прежде, ни постоянно утешать, ни постоянно заграждать уста. Потому и он, утешив многими доводами, наконец сильно укоряет и говорит:  "Все ли Апостолы? Все ли пророки? Все ли имеют дары исцелений?" (ст.29). Не останавливается на одном или другом даре, но исчисляет все до последнего, выражая или то, что всем нельзя иметь всего, как и прежде он говорил: "если бы все были один член, то где было бы тело?" или вместе с тем присовокупляя к слову утешения еще нечто другое. Что же такое? То, что и меньшие (дары), подобно большим, равно должны составлять предмет стараний, потому что и они даны не всем вообще. Для чего, говорит, ты скорбишь о том, что не имеешь дара исцелений? Помысли, что имеющий большее часто не имеет того, что ты имеешь, хотя бы это было меньшее. Потому и говорит:  "Все ли говорят языками? Все ли истолкователи?" (ст.30). Как не всем Бог даровал все великие (дары), но одному такой, а другому иной, так Он поступил и с меньшими, даровав не всем все. А сделал Он это для того, чтобы внушить великое согласие и любовь, чтобы каждый, имея нужду в ближнем, теснее соединялся с братом. То же Он сделал и в художествах, и в стихиях, и в растениях, и в наших членах, и во всем вообще.

3. Далее (апостол) предлагает самое главное утешение, которое могло ободрить их и успокоить скорбящую душу. Какое же? "Ревнуйте", говорит,  "о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший" (ст.31). Этими словами он некоторым образом намекает на то, что (коринфяне) сами виновны, если получают меньшие дары, и что они, если захотят, могут получить большие. Выражением: ревнуйте он требует от них усердия и желания даров духовных. Не сказал: высших, но: больших, т. е. нужнейших, полезнейших. Смысл слов его следующий: вы не переставайте желать даров, а я покажу вам путь к получению даров. Не сказал: дарование, но: путь, чтобы более возвысить то, о чем намеревался говорить; не один, не два, не три дара, говорит, я покажу вам, но один путь, ведущий ко всем им, и не просто путь, но превосходнейший и открытый для всех вообще. Это не то, что прочие дары, из которых одни даются тем, другие другим, а не все всем, но – дар всеобщий. Потому призывает к нему всех: "ревнуйте", говорит,  "о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший", – разумея любовь к ближнему. Далее, намереваясь говорить о ней и воздать похвалу этой добродетели, он наперед сравнивает ее с другими дарами и поставляет их ниже, доказывая, что они без нее ничто; и это весьма благоразумно. Если бы он вдруг стал говорить о любви, и после слов: "покажу вам путь", сказал: это любовь, а не употребил бы сравнения, то иные стали бы смеяться, не представляя себе ясно важности предмета и еще продолжая увлекаться (дарами). Потому он не вдруг указывает на любовь, а наперед возбуждает в слушателе внимание обещанием: "я покажу вам путь еще превосходнейший", и когда возбудил в нем желание, то и тогда не тотчас начинает говорить о ней, но, желая еще более усилить и возвысить это желание, говорит сперва о самых (дарах) и показывает, что они без любви ничто, и таким образом ставит их в совершенную необходимость любить друг друга, так как пренебрежение к ней бывает причиной всех зол. Любовь по справедливости должна представляться важной уже и потому, что дары не только не соединяли их, но и разделяли соединенных, а она, напротив, сама собой может соединить разделенных и сделать их одним телом. Впрочем, он не вдруг говорит это, а указывает на то, чего они особенно желали, то есть, что любовь есть также дар и превосходнейший путь к получению всех даров. Потому, если ты не хочешь любить брата по долгу, то питай любовь по крайней мере для того, чтобы тебе получить большой дар чудес и обильнейшую благодать. И смотри, с чего начинает (апостол): прежде всего с того, что они почитали удивительным и великим, то есть с дара языков, и, говоря об этом даре, представляет его не таким, какой они имели, но гораздо большим. Не сказал: "если я говорю языками", но: "если я говорю языками человеческими" (13:1). Что значит – человеческими? Языками всех народов вселенной. Не довольствуясь и этим увеличением, прибавляет еще другое, гораздо большее, и говорит:  "и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий". Видишь ли, как он возвысил этот дар и как после низвел и ниспроверг его? Не просто сказал: тогда я ничто, но: "то я – медь звенящая", нечто бесчувственное и бездушное. Как – медь звенящая? Издавая звук, но напрасно, попусту и без всякой нужды. Далее, кроме того, что не приношу никакой пользы, для многих кажусь беспокойным, тягостным и несносным. Видишь ли, как не имеющий любви уподобляется вещам бездушным и бесчувственным? Говоря о языке ангельском, (апостол) не приписывал ангелам языка, но выражает следующее: хотя я буду говорить так, как обыкновенно беседуют ангелы между собой, без нее (любви) я ничто и даже тягостен и несносен. Подобным образом и в другом месте, когда говорит: поклонится Ему "всякое колено небесных, земных и преисподних" (Флп.2:10), он не приписывает ангелам колен и костей, – да не будет, – но подобием нашего поклонения желает выразить усердное поклонение ангелов. Так и здесь говорит о языке, означая не орган телесный, а известным нашим способом собеседования выражая взаимное собеседование их между собой. Далее, чтобы слова его скорее были приняты, он не останавливается на даре языков, но указывает и на прочие дары, и, показав ничтожность их без любви, потом уже начертывает ее изображение. А так как он хотел постепенно усиливать речь, то восходит от меньшего к большему; то, что поставил последним при исчислении даров, то есть дар языков, теперь поставляет на первом месте, восходя, как я сказал, мало-по-малу от меньшего к большему. Сказав о языках, он тотчас переходит к пророчеству и говорит: и  "если имею дар пророчества" (ст.2). И это также (представляет) в превосходной степени. Как там указал не на языки только, но на языки всех людей и даже ангелов, и потом уже сказал, что этот дар без любви ничто, так и здесь говорит не о пророчестве только, но о пророчестве самой высшей степени. Сказав: "если имею дар пророчества", присовокупляет:  "и знаю все тайны, и имею всякое познание", представляя и этот дар в превосходной степени.

4. Потом (апостол) переходит и к прочим дарам, и чтобы, исчисляя их порознь, не показаться тягостным, указывает на мать и источник всех их, и опять в превосходной степени: и "если", говорит, "имею всю веру". Не довольствуясь этим, присовокупляет и то, что Христос признал самым великим: "так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто". Смотри, как он и здесь опять уничижает дар языков. От пророчества показывает великую пользу, именно – знание таин и всякое разумение, равно и от веры немаловажное дело, именно – переставление гор; а о даре языков только упомянул и более ничего. Заметь еще, как он в кратких словах обнимает все дары, т. е. в пророчестве и вере; это потому, что чудеса заключаются или в словах или в делах. Но как же Христос говорит, что переставление гор есть самое малое дело веры, – именно упоминает об этом, как о чем-то самом  малом, когда выражается так: "если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет" (Мф.17:20), а Павел поставляет в этом всю веру? Что сказать на это? Переставить гору действительно великое дело; вследствие того и упоминает об этом; но не потому, чтобы вся вера могла производить только это, а потому, что людям грубым это казалось великим по тяжести гор. Таким образом он возвышает предмет, и смысл слов его следующий: если я имею всю веру, если даже могу переставлять горы, а любви не имею, то я ничто.  "И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы" (ст.3). Какая усиленная речь! И здесь он представляет все в превосходной степени. Не сказал: если я отдам бедным половину имения, или две или три части, но: "если все имение мое". Не сказал: отдам, но: раздам, выражая кроме употребления имущества самую усердную услужливость. "И если отдам тело мое на сожжение". Не сказал: если я умру, но опять выражается усиленно: представляет самую жестокую смерть, т. е. сгореть живому, и говорит, что и такая смерть без любви не важное дело: "нет мне в том никакой пользы". Но вся сила его слов откроется, когда я приведу свидетельства Христовы о милостыне и смерти. Какие же свидетельства? Богатому Христос сказал:  "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и приходи и следуй за Мною" (Мф.19:21); также, беседуя о любви к ближнему, сказал:  "нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15:13). Отсюда видно, что и у Бога это – всего больше. Но я утверждаю, говорит Павел, что если даже мы положим (душу свою) за Бога, и не просто положим, но и будем сожжены, – это и означают слова: "если отдам тело мое на сожжение", – то и тогда не будет нам большой пользы, если мы не любим ближнего.

Нет ничего удивительного в том, что дары без любви не приносят большой пользы; они даже ниже доброй жизни, и многие, обладавшие дарами, были наказаны, как нечестивые, как например именем Христовым пророчествовавшие, изгонявшие многих бесов и совершавшие многие чудеса, подобно Иуде предателю; а другие, веровавшие и проводившие непорочную жизнь, ни в чем другом не имели нужды для приобретения спасения. Итак, нисколько не удивительно, что дары, как я сказал, имеют нужду в любви; но чтобы самая исправная жизнь ничего не значила без нее, это может показаться преувеличением и ввести в недоумение, особенно когда Христос приписывает этим двум добродетелям великое достоинство, т. е. нестяжательности и мученическим подвигам. Богатому, как я заметил выше, Он сказал: "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и приходи и следуй за Мною"; и, беседуя с учениками о мученичестве, сказал: "кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее" (Мф.16:25); и еще: "всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным" (Мф.10:32). Подлинно, многотруден этот подвиг и почти превышает самую природу; это хорошо знают те, которые удостоились этих венцов; никакое слово не сможет изобразить его; это – дело, свойственное высокой душе и чрезвычайно удивительное.

5. Однако и это чудное дело, по словам Павла, не доставляет пользы без любви, хотя бы притом соединено было с нестяжательностью. Почему так? Я постараюсь объяснить это, показав наперед, каким образом раздающий все имущество может не иметь любви. Кто готов предать себя на сожжение и имеет духовные дары, тот еще может не иметь любви; а кто не только подает, но и раздает свое имущество, тот может ли не любить? Что сказать на это? Или то, что (Павел) предполагает невозможное возможным. как он обыкновенно делает, когда хочет сказать что-нибудь чрезвычайное, – например в послании к Галатам говорит:  "если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема" (Гал.1:8). Ни он сам, ни ангел, конечно, не могли сделать этого, но, чтобы изобразить предмет самым усиленным образом, он предполагает то, чего никогда не будет. Также в послании к Римлянам говорит: "ни Ангелы, ни Начала, ни Силы не могут отлучить нас от любви Божией" (Рим.8:38-39). Этого также не станут делать ангелы; но и здесь он предполагает невозможное. И далее говорит:  "ни другая какая тварь", хотя уже не оставалось другой, так как он исчислил всю – и горнюю и дольнюю; но он предполагает то, чего нет, чтобы самым усиленным образом выразить свою любовь. То же самое он делает и здесь, когда говорит: кто отдаст все, но не имеет любви, тот не получит никакой пользы. Итак, или это надобно сказать, или то, что он внушает подающим милостыню вступать в тесный союз с приемлющими, подавать не просто и без участия, но с состраданием, милосердием, сокрушением и соболезнованием к нуждающимся. Для того именно Бог и заповедал (подавать) милостыню; Бог мог питать нищих и без этого; но, чтобы соединить нас любовью и внушить нам пламенную привязанность друг к другу, Он повелел нам питать их. Потому и сказано в одном месте: "слово — лучше, нежели даяние" (Сир.18:16); и еще: "не выше ли доброго даяния слово?" (Сир.18:17), и сам (Бог) говорит: "милости хочу, а не жертвы" (Мф.9:13) Люди обыкновенно питают любовь к тем, кому они благодетельствуют, и облагодетельствованные бывают искренно расположены к благодетелям; потому (Бог) и дал такую заповедь, чтобы устроить между ними союз любви. Но вот вопрос: если Христос назвал то и другое совершенством, то как (апостол) говорит, что без любви это – не совершенно? Он не противоречит Христу, – да не будет, – а напротив говорит совершенно согласно с Ним. И (Христос) не просто сказал богатому: "продай имение твое и раздай нищим", но прибавил: "и следуй за Мною". А следование за Ним ничем так ясно не обнаруживается в учениках Христовых, как взаимной любовью: "По тому", говорит Он, "узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (Ин.13:35). Равным образом слова Его: "кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее"; и еще: "всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным", – означают не то, будто это не приобретается любовью, но указывают на награду, уготованную за такие подвиги. А что действительно, кроме мученичества, (Христос) требовал и этого, весьма ясно видно из следующих Его слов: "чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься", т.е. примете мученичество и будете убиты за Меня; "но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую", не в том смысле, будто кто-нибудь сидит по правую и по левую сторону Его, но в смысле высочайшей чести и славы, – "не от Меня [зависит], но кому уготовано" (Мф.20:23). Потом, объясняя, кому это уготовано, Он говорит (ученикам): "кто хочет между вами быть первым, да будет вам слугою", научая смиренномудрию и любви; притом требует любви самой сильной, почему, не останавливаясь на этом, присовокупляет: "так как Сын Человеческий не [для того] пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мф.20:26-28), выражая, что надобно любить так, чтобы даже умирать за любимых. В том особенно и состоит любовь к Нему. Потому и Петру Он говорит: если любишь Меня, "паси овец Моих" (Ин.21:16). А чтобы вы убедились, как велика (эта) добродетель, изобразим ее словом, потому что на деле нигде не видим ее, – и мы поймем, сколько было бы добра, если бы она везде была в избытке. Тогда не было бы нужды ни в законах, ни в судилищах, ни в истязаниях, ни в казнях и ни в чем подобном. Если бы мы любили и были любимы, то никто никого не обижал бы, не было бы убийств, ни ссор, ни браней, ни возмущений, ни грабительств, ни любостяжания, никакого зла, и самое имя порока было бы неизвестно. Между тем чудеса не могут произвести этого, но еще возбуждают в невнимательных тщеславие и гордость.

6. В любви вот что удивительно: к другим добродетелям примешивается зло, например нестяжательный часто тем самым надмевается; красноречивый впадает в болезнь честолюбия; смиренномудрый часто тем самым превозносится в своей совести; а любовь свободна от всякой подобной заразы: никто никогда не станет превозноситься пред любимым. Представь человека не такого, который любил бы одного, но – всех равно, и тогда увидишь достоинство любви; или, лучше, если хочешь, представь наперед одного любимого и одного любящего, любящего так, как должно любить. Он живет как бы на небе, наслаждаясь всегда спокойствием и сплетая себе тысячи венцов. Такой (человек) сохраняет душу свою чистой от ненависти и гнева, от зависти и гордости, от тщеславия и порочного пожелания, от всякой постыдной любви и всякого порока. Как никто не станет делать зла себе самому, так и он – ближнему. Такой (человек), еще находясь на земле, будет стоять наравне с (архангелом) Гавриилом. Таков тот, кто имеет любовь! А кто творит чудеса и обладает совершенным знанием, но не имеет ее (любви), тот, хотя бы воскресил тысячи мертвых, не получит большой пользы, будучи сам далек от всех и чужд союза с подобными себе рабами. Потому и Христос знаком искренней любви к Нему поставил любовь к ближнему. Если любишь меня, Петр, говорил Он, больше, нежели они, паси овец моих (Ин.21:15-16). Видишь ли, как Он и здесь опять выразил, что это выше мученичества? Если бы кто имел любимого сына, за которого готов был бы отдать душу, и если бы кто-нибудь, любя отца, на сына совершенно не обращал внимания, то этим он сильно огорчил бы отца, который не стал бы и смотреть на любовь к себе за презрение к сыну. Если же так бывает по отношению к отцу и сыну, то тем более по отношению к Богу и людям, потому что Бог любвеобильнее всех отцов. Потому Он, сказав: "первая и большая заповедь: возлюби Господа Бога твоего", продолжал: "вторая же", и не остановился на этом, но присовокупил: "подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мф.22:37-39). И заметь, как Он требует и последней (любви) почти в столь же высокой степени (как первой). О Боге сказал: всем сердцем твоим; а о ближнем: "как самого себя", что равносильно выражению: всем сердцем твоим. Подлинно, если бы это было исполняемо с точностью, то не было бы ни раба, ни свободного, ни начальника, ни подчиненного, ни богатого, ни бедного, ни малого, ни великого, и сам диавол не был бы известен, и не только один, но и другой, и хотя бы было их сто и даже тысячи, сим не могли бы сделать ничего, если бы была любовь. Скорее трава может перенести силу огня, нежели диавол – пламень любви. Она крепче стены, она тверже адаманта, и, если бы ты указал на другое еще более крепкое вещество, твердость любви превзойдет все. Ее не побеждает ни богатство, ни бедность, или лучше, не было бы ни бедности, ни излишнего богатства, если бы была любовь, а было бы только добро, проистекающее из того и другого. От богатства мы имели бы довольство, от бедности беззаботность, не терпели бы ни беспокойств, неразлучных с богатством, ни опасений от бедности. Но что я говорю о пользе от любви? Представь, как прекрасна любовь сама по себе, сколько она приносит радостей, сколько доставляет душе удовольствий; это по преимуществу ей свойственно. Другие дела добродетели, например пост, целомудрие, бдительность, сопряжены с трудом, сопровождаются недовольством, порочным пожеланием, высокомерием; любовь же, кроме пользы, доставляет еще великое удовольствие, а труда никакого, и, как добрая пчела, собирая добро отовсюду, слагает его в душе любящего. Раб ли кто, она делает рабство приятнее свободы, потому что кто любит, тот не столько радуется тогда, когда повелевает, сколько тогда, когда повинуется, хотя повелевать и приятно. Любовь изменяет самое существо вещей и неразлучно приносит с собой все блага; она нежнее всякой матери, щедрее всякой царицы; трудное она делает легким и удобным, добродетель представляет привлекательной, а порок отвратительным. Посмотри: раздавать свое по-видимому прискорбно, но любовь делает это приятным; брать чужое по-видимому приятно, но любовь не позволяет считать это приятным, а заставляет убегать, как преступного; худо говорить о других для всех кажется приятным, но любовь представляет это низким, а хорошо говорить – приятным; ничто так не приятно нам, как хвалить того, кого мы любим. Еще: гнев имеет в себе некоторую приятность, но при любви его не может быть; она совершенно уничтожает его; если любимый и оскорбит любящего, то гнева не будет, а будут слезы, увещания, просьбы: так далека (любовь) от раздражения! Когда она видит согрешающего, то плачет и скорбит, – и эта скорбь приносит ей удовольствие. Слезы и скорбь любви приятнее всякого смеха и всякой радости; не столько чувствуют наслаждения смеющиеся, сколько плачущие о любимых. Если не веришь, то удержи их слезы, и они огорчатся, как потерпевшие что-нибудь крайне неприятное. Но, скажешь, в любви есть нечистое удовольствие. Нет, человек, оставь злоречие; ничто не исполнено такого чистого удовольствия, как истинная любовь.

7. Не говори мне о любви вульгарной и низкой, которая скорее болезнь, нежели любовь. но разумей любовь, которой требует Павел, которая имеет целью пользу любимых, и ты увидишь, что такие люди нежнее в любви самих отцов. Как пристрастные к деньгам не решаются издерживать их, но согласны лучше оставаться в затруднительном положении, нежели видеть их уменьшение, так и тот, кто питает к другому любовь, согласится лучше потерпеть тысячи бедствий, нежели видеть, чтобы любимый им потерпел вред. Как же, скажешь, египтянка, любя Иосифа, решилась причинить ему вред? Она любила его любовью диавольской. Напротив, Иосиф имел не такую любовь, а какой требует Павел. Вспомни, какой любви исполнены были его слова, и какие предложения делала она: осрами меня, говорила она, сделай блудницей, оскорби мужа, расстрой весь дом, лиши и себя дерзновения пред Богом. Такие слова показывают, что она не любила не только его, но и самой себя. Напротив, Иосиф любил истинно, и потому отвергнул все это. Но чтобы тебе убедиться, что он заботился об ее благе, вникни в ответ его. Он не только отвергнул ее предложение, но и произнес увещание, которое могло погасить всякий пламень: "вот, господин мой", говорил он, "не знает при мне ничего в доме" (Быт.39:8); тотчас же напомнил ей о муже, чтобы пристыдить ее; не сказал: муж твой, но: "господин мой", что более могло удержать ее и заставить подумать о том, кто она и к кому питает страсть, – госпожа к рабу. Если он – господин, то ты – госпожа; стыдись же вступать в связь с рабом, и подумай, чъя ты жена, с кем хочешь совокупиться, к кому делаешься неблагодарной и вероломной; а я оказываю ему большее расположение. Смотри, как он превозносит его благодеяния. Она, женщина грубая и бесстыдная, не могла мыслить ни о чем высоком; потому он пристыжает ее мыслями общечеловеческими и говорит: "не знает при мне ничего", то есть оказывает мне великие благодеяния, а потому я не могу оскорбить своего благодетеля столь чувствительно; он сделал меня вторым господином дома, "и он не запретил мне ничего, кроме тебя" (ст.9). Здесь он возвышает и понятия ее о себе самой, чтобы хотя таким образом привести ее в стыд и показать великое ее достоинство. Не останавливается и на этом, но присовокупляет ее название, которое могло удержать ее: "потому что", говорит, "ты жена ему; как же сделаю я сие великое зло?". Здесь нет мужа, говоришь ты, и он не увидит наносимой ему обиды? Но увидит Бог. Однако увещание нисколько не подействовало, и она влекла Иосифа к себе. Она делала это не потому, чтобы любила его, но желая удовлетворить своей неистовой страсти, как видно из того, что она сделала после. Она требует суда, обвиняет, лжесвидетельствует, предает зверю невинного и ввергает его в темницу; или, лучше, она, сколько от нее зависело, уже убила его, вооружив против него таким образом судью. Что же Иосиф? Таков ли и он? Совершенно не таков. Он не противоречил и не обвинял жены. Потому, скажешь, что ему не поверили бы? Нет, он был весьма любим, как видно из того, что было не только сначала, но и после. Если бы варвар не очень любил его, то лишил бы жизни, несмотря на то, что он молчал и не противоречил; это был египтянин, начальник и притом думавший, что обесчещено брачное его ложе, и обесчещено рабом, который столько им облагодетельствован. Но все это превозмогла любовь и благоволение, которое Бог внушил ему к Иосифу. Кроме такой любви и благоволения он имел пред собой немаловажные доказательства (невинности Иосифа), если бы хотел выслушать оправдание, – самую одежду. Если бы насилие потерпела жена, то надлежало бы быть ее одежде разорванной и ее лицу истерзанным, а не его одежде остаться у нее. "И он, услышав", говорит, "что я подняла вопль и закричала, оставил у меня одежду свою, и побежал" (ст.15). Для чего же ты совлекла с него одежду? Что скорее могла бы сделать подвергшаяся насилию? Освободиться от нападающего. И не только отсюда, но и из нижеледующего, я могу доказать расположение и любовь Иосифа. Когда он поставлен был в необходимость объявить причину своего заключения и пребывания в темнице, то и тогда не открыл приключения, – но что? "Ибо я", говорит, "ничего худого не сделал, но украден из земли Евреев" (Быт.40:15). и вообще нигде не упоминает о блуднице, не хвалится своим поступком, как сделал бы всякий другой, если не из тщеславия, то по крайней мере для того, чтобы не подумали, будто он за худое дело ввергнут в такое жилище. И если даже люди, виновные во грехе, не воздерживаются от обвинения, хотя самое то подвергает их стыду, то как не удивляться Иосифу, который, будучи чистым, не говорил о страсти жены, не объявлял греха ее, и даже, когда достиг власти и сделался правителем всего Египта, не помнил зла и не мстил?

8. Видишь ли, как он заботился о ней, а она не любила, но неистовствовала? Да, она не любила Иосифа, а хотела только удовлетворить своему сладострастию. Самые слова ее, если внимательно рассмотреть их, исполнены гнева и великой злобы. Что говорит она? "Он привел к нам Еврея ругаться над нами" (39:14). Укоряет мужа за его благодеяние и показывает одежду, сделавшись свирепее всякого зверя. А Иосиф не так. Но что я говорю об его расположении к ней, когда он был таков же к братьям, которые едва не убили его, и никогда не говорил о них ничего худого ни дома, ни на стороне? Потому-то Павел называет любовь матерью всех благ и предпочитает ее чудотворениям и прочим дарованиям. Как при золотой одежде и обуви нам нужно бывает и некоторое другое одеяние, чтобы узнать царя; а когда мы видим порфиру и диадему, то не требуем никакого другого знака царского достоинства, – так точно и здесь. Когда есть диадема любви, то она достаточно отличает истинного ученика Христова не только для нас, но и для неверных. "По тому", говорит Господь, "узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (Ин.13:35). Этот знак важнее всех знамений, потому что по нему узнается ученик (Христов). Пусть иные совершают тысячи знамений, но, если они питают вражду между собой, они будут осмеяны неверными; напротив, хотя бы они не произвели ни одного знамения, но только бы искренно любили друг друга, они будут всеми уважаемы и неукоризненны. И Павлу мы удивляемся не потому, что он воскрешал мертвых, очищал прокаженных, а потому, что говорил:  "Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" (2Кор.11:29). Хотя бы ты сравнил с этим тысячи знамений, ничто не будет равно; и сам он ожидал себе великой награды не за то, что совершал знамения, но за то, что для немощных был, как немощный: "за что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно" (1Кор.9:18); и тогда, когда говорил о своем преимуществе пред апостолами, не сказал: я больше их совершил знамений, но: "я более всех их потрудился" (1Кор.15:10). Он даже готов был умереть с голода для спасения учеников: "Ибо для меня", говорит, "лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою" (1Кор.9:15), – говорит не с тем, чтобы похвалить самого себя, но чтобы не подумали, что он укоряет их. Он никогда не хвалится своими совершенствами, если этого не требуют обстоятельства, и, когда бывает вынужден к тому, называет себя безумным (1Кор.1:25;2Кор.11:1).

Если он и хвалится когда-нибудь, то немощами, страданиями и великим участием к бедствиям других, как и здесь говорит: кто изнемогает, и не изнемогаю? Такие слова выше самых страданий; потому он и поставляет их после всего, усиливая речь свою. Чего же в сравнении с ним достойны мы, которые не хотим презирать денег для блага нас же самих и подавать даже избытков своего имущества? А он был не таков, но отдавал и душу и тело свое, чтобы получили Царствие Небесное те самые, которые побивали его камнями и бичевали. Так любить, говорил он, научил меня Христос, преподавший прекрасную заповедь о любви и сам исполнивший ее на деле; Он, будучи Царем всего п существом блаженным, не отвратился от людей, которых сотворил из ничего и бесконечно облагодетельствовал, которые оскорбляли Его и плевали на Него, но сделался для них человеком, обращался с блудницами и мытарями, исцелял бесноватых и обетовал небо. После всего этого люди, взяв Его, ударяли по ланитам, связали, били, осмеяли и наконец распяли; но Он и тогда не отвратился от них и, будучи повешен на кресте, говорил: "Отче! прости им" грех их (Лк.23:34). Разбойника, который вначале поносил Его, Он ввел в рай, Павла из гонителя сделал апостолом, а ближайших и преданных Ему учеников предал на смерть для спасения распявших Его иудеев. Итак, представляя себе все это, сделанное Богом и людьми, будем подражать делам добрым и питать в себе любовь, превосходящую все дары, чтобы нам получить блага и настоящие и будущие, которых и да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.