Не следует отчаиваться в подвигах добродетели из-за трудности дела. – Загробные наказания будут вечны. Том 10, книга 1, Беседа 23

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Издательство преподобного Максима Исповедника." (www.ispovednik.ru).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).

 "Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду?" (1Кор.9:24).

1. Объяснив, что снисхождение весьма полезно, что оно составляет верх совершенства, и что сам он, достигнувший совершенства больше всех, вернее же и превзошедший тем, что не брал (содержания от учеников), также снисходя больше всех, показав нам и время, когда нужно то и другое, совершенство и снисхождение, (апостол) далее с большей силой укоряет (коринфян), внушая, что поступок их, кажущийся следствием совершенства, есть напрасный труд. Он не говорит этого ясно, чтобы они не ожесточились, но выражает своими суждениями. Сказав прежде, что они грешат против Христа, погубляют братий и сами не получают никакой пользы от совершенного знания, если оно не соединено с любовью, теперь он опять обращается к общеизвестному примеру и говорит: Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Говорит это не в том смысле, будто из всех может спастись только один, – да не будет, – но что мы должны прилагать великое тщание. Как там из многих, выходящих на поприще, увенчиваются не многие, а только один достигает этого, и потому не достаточно выйти лишь на подвиг, намастить себя и бороться, так и здесь не достаточно лишь уверовать и подвизаться как-нибудь, но если мы не будем подвизаться так, чтобы показать себя безукоризненными до конца и достигнуть награды, то не получим никакой пользы. Хотя бы ты, говорит, считал себя совершенным по знанию, однако ты еще не достиг всего; на это он намекает словами: "так бегите, чтобы получить", из которых следует, что они еще не достигли. Затем научает и способу достижения. "Все", говорит, "подвижники воздерживаются от всего" (ст.25). Что значит: от всего? Не так, что от одного воздерживается, а в другом грешит, но воздерживается и от чревоугодия, и от сладострастия, и от пьянства, и от всех вообще страстей. Так бывает, говорит, даже при внешних подвигах; подвизающимся нельзя во время борьбы ни напиваться, ни прелюбодействовать, чтобы не ослабить сил, ни заниматься чем-нибудь другим; но, воздерживаясь совершенно от всего, они занимаются только упражнениями. Если же так бывает там, где венец дается одному, то тем более должно быть здесь, где больше щедрости; здесь не один только увенчивается, и самые награды гораздо выше подвигов. Потому он, желая пристыдить их, говорит: "те для получения венца тленного, а мы – нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное" (ст.25-26). Пристыдив их тем, что бывает у внешних (язычников), (апостол) указывает потом на самого себя. Это лучший способ учения; потому он постоянно поступает так. Что же значит: "не так, как на неверное"? Я имею в виду, говорит, известную цель, подвизаюсь не тщетно и не напрасно, как вы. В самом деле, какая вам польза от того, что вы входите в идольские капища и как бы выказываете свое совершенство? Никакой. Я же – не так, но все, что ни делаю, делаю для спасения ближних; показываю ли совершенство, – это для них; снисхождение ли, – это для них; превосходство ли пред Петром тем, что не беру, – это для того, чтобы они не соблазнились; уничижение ли более всех, обрезываясь и остригаясь, – это для того, чтобы они не преткнулись. Вот что значит: "не так, как на неверное". А ты, скажи мне, для чего ешь в капищах? Не можешь представить никакой основательной причины: пища не приближает тебя к Богу; ешь ли, ничего не приобретаешь: не ешь ли, ничего не теряешь; следовательно, ты идешь напрасно и без цели; это и значит: на неверное. "Бьюсь не так, чтобы только бить воздух". Этими словами также выражает, что он действует не напрасно и без цели. Я имею (врага), говорит, которого поражаю, т. е. диавола; а ты не поражаешь его, а попросту истощаешь свои силы. Так он говорит потому, что щадит их; раньше высказав им сильное обличение, он здесь смягчает укоризну, отлагая сильный удар к концу речи. Теперь говорит, что они делают это тщетно и напрасно, а после доказывает, что таким поведением они навлекают погибель на свою голову и, кроме вреда братии, сами делаются виновными. "Но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным" (ст.27). Здесь он показывает, что они и преданы чревоугодию, и не обуздывают этой страсти, и под предлогом совершенства удовлетворяют ей – о чем он и выше с сожалением говорил: "пища для чрева и чрево для пищи" (6:13). От пресыщения рождается как блуд, так и идолослужение; потому он справедливо во многих местах поражает эту болезнь. Показав, сколько бедствий он потерпел за проповедь, он вместе с тем указывает и на это; я исполнял, говорит, больше, нежели сколько было заповедано, хотя это для меня было не легко, – все, говорит он, терпим, – но кроме того принимаю на себя и тот великий труд, чтобы жить воздержно. Хотя трудно преодолеть похоть и силу желудка, однако я обуздываю его, не предаюсь этой страсти, но всячески стараюсь, чтобы не увлечься ею.

2. Не думайте, что я успеваю в этом без труда; нет, это для меня подвиг, воздержание и борьба с природой, которая непрестанно восстает и домогается свободы; но я не уступаю, а укрощаю и подчиняю ее с великими усилиями. Говорит он это для того, чтобы никто не отчаивался в подвигах добродетели из-за трудности дела; потому и выражается так: "усмиряю и порабощаю". Не сказал: уничтожаю или отсекаю, потому что плоть не есть враг; но: усмиряю (υπωπιαζω – бью по лицу) и порабощаю, что свойственно господину, а не врагу, учителю, а не злодею, пестуну, а не противнику. "Дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным". Если же Павел, учитель столь многих, опасался этого, и опасался после того, как распространил проповедь, сделался благовестником и получил господство над вселенной, то что должны сказать мы? Не думайте, говорит, будто для вашего спасения достаточно того, что вы уверовали; если мне, который проповедал, учил, обратил тысячи людей, недостаточно этого для спасения, когда сам себя не буду вести безукоризненно, то тем более вам. Потом он переходит к другим примерам; и как прежде указывал на апостолов, на общий обычай, на (ветхозаветных) священников и на себя самого, так здесь указывает на олимпийские игры. А затем, указав на себя, опять обращается к событиям Ветхого завета. Намереваясь произнести весьма сильное слово, он предлагает наставление в общем виде и беседует не только о ближайшем, но и о всех вообще недугах коринфян. О внешних (языческих) подвигах он сказал: "разве не знаете", а здесь говорит: "не хочу оставить вас, братия, в неведении" (10:1), выражая, что они слишком были в этом наставлены. О чем же ты не хочешь оставить нас в неведении? "что отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос. Но не о многих из них благоволил Бог" (ст.1-5). Для чего он говорит это? Чтобы показать, что как тем (израильтянам) не послужили в пользу такие дары, так и им (коринфянам) не послужат в пользу крещение и участие в духовных таинствах, если жизнь их не будет соответствовать благодати; для того он и указывает на прообразы крещения и таинств. Что значит: "крестились в Моисея"? Как мы, верующие во Христа и воскресение Его, крещаемся для того, чтобы и самим иметь участие в этих таинствах, – а мы крестимся, говорит, "для мертвых" (1Кор.15:29), т.е. тел наших, – так и те, полагаясь на Моисея, т.е., видя, что он первый вступил в море, решились и сами вступить туда же. А так как (апостол) желает сблизить прообраз с истиной, то не выражается так, но называет и прообраз именем истины. Здесь он указывает на прообраз крещения, а далее (на прообраз) священной трапезы. Как ты вкушаешь тело Владычне, так те (вкушали) манну; как ты пьешь кровь, так те – воду из камня. Хотя это было чувственно, однако подавалось духовно, не по законам природы, а по благодати, и вместе с телом питало душу, располагая к вере. О пище он ничего не прибавил, потому что она была отлична от обыкновенной не только по способу (получения), но и по существу, – а была это манна, – о питье же, в котором только способ получения был чудесен и требовал объяснения, после слов: "пили одно и то же духовное питие", он присовокупил: "ибо пили из духовного последующего камня"; и еще: "камень же был Христос". Не камень, говорит, по естеству своему источал воду; иначе он источал бы ее и прежде; но все делал некоторый другой духовный камень, т.е. Христос, Который постоянно соприсутствовал им и творил все чудеса; потому и говорит: последующего. Видишь ли мудрость Павла, как он объясняет, что Христос есть податель того и другого, и таким образом сближает прообраз с истиной? Он подавал, говорит, и те дары, Он же предлагает и эту трапезу; Он провел тех чрез море, Он и тебя чрез крещение: там Он доставлял манну и воду, а тебе тело и кровь. Таковы дары Его! Посмотрим же, пощадил ли Он израильтян, когда они оказались недостойными даров Его? Нет; потому (апостол) и присовокупляет: "но не о многих из них благоволил Бог". Хотя Бог удостоил их такой чести, но это не принесло им никакой пользы, а большая часть их погибла. Они все погибли: но чтобы не подумали, что и им (коринфянам) предстоит всеобщая погибель, (апостол) сказал: многих. Они составляли несметное множество; но многочисленность нисколько не помогла им. Все (благодеяния) были знаком любви Божией; но и это не помогло им, потому что они сами не явили дел любви. Так как многие не верят учению о геенне, как предмету неосязаемому и невидимому, то (апостол) бывшими уже примерами доказывает, что Бог наказывает грешников, хотя бы прежде изливал на них бесчисленные благодеяния: если вы, говорит, и не верите будущему, то, конечно, не отнесетесь с неверием кь прошедшему.

3. Смотрите, сколько благодеяний Бог оказал им: освободил из Египта и тамошнего рабства, провел чрез море, ниспослал с неба манну, источил новые и чудные источники вод, постоянно сопутствовал им, творя чудеса и везде ограждая их; и однако, когда они оказались недостойными таких даров, не пощадил их, но всех погубил. "Ибо они поражены были в пустыне", говорит (апостол), показывая этим выражением и внезапную их погибель, страдания и наказания ниспосланные на них Богом, и то, что они не получили предстоявших им наград. И притом не в земле обетованной Он ниспослал на них все это, но вне и весьма далеко от нее, наказав их сугубой казнью – тем, что не допустил видеть земли обетованной, и тем, что наказал строго. Но как, скажешь, это относится к нам? К тебе именно и относится. Потому (апостол) и продолжает: "а это были образы для нас" (ст.6). Как дары их были прообразами, так и наказания были прообразами; как крещение и таинственная трапеза были прообразованы, так последующими событиями было предвозвещено и то, что недостойные дара иодвергнутся наказанию, чтобы мы такими примерами научились быть более воздержными. Потому и присовокупляет: "чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы". Как в благодеяниях предшествовали прообразы, а за ними следовала истина, так будет и в наказаниях. Видишь ли, как он внушает, что мы не только будем наказаны, но еще гораздо больше, нежели те (израильтяне)? Ведь если там были прообразы, а здесь истина, то и наказания должны быть гораздо больше – так же, как дары. И смотри, против кого прежде говорит он: против тех, которые ели в капищах. Сказав: яко не быти нам похотником злых, что относилось ко всем вообще, и в частности показав, что всякий грех происходит от злой похоти, он сначала говорит: "не будьте также идолопоклонниками, как некоторые из них, о которых написано: народ сел есть и пить, и встал играть" (ст.7). Слышишь ли, как он называет (коринфян) идолослужителями? Впрочем, здесь он только намекает, а после и доказывает это. Представляет и причину, почему они стекались к трапезам; это – сластолюбие. Сказав: "чтобы мы не были похотливы на злое", и продолжив: "не будьте также идолопоклонниками", указывает причину такого нечестия – в сластолюбии. "Народ сел", говорит, "есть и пить", и вследствие того "встал играть". Как те, говорит, от сластолюбия дошли до идолопоклонства, так надобно опасаться, чтобы и вы по той же причине не дошли до того же. Видишь ли, как он доказал, что считавшие себя совершенными несовершеннее других? Обвиняет их не только в том, что они не оказывают снисхождения, но и в том, что одни грешат по неведению, а другие по сластолюбию, и за погибель первых угрожает наказанием последним, не оставляя последним возможности слагать вину греха своего на других, но объявляя их виновниками погибели и своей и других. "Не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали" (ст.8). Для чего здесь он опять упоминает о блуде, о котором столько говорил прежде? Так обыкновенно поступал Павел: обличая многие грехи, он перечислял их по порядку и указывал каждый отдельно, а потом, говоря о других, упоминал и о сказанных прежде. Точно также поступал Бог в ветхом завете: при каждом преступлении Он напоминал иудеям о тельце и поставлял им на вид этот грех. Подобным образом Павел поступает и здесь: он напоминает им об этом грехе и вместе научает, что это зло также происходит от сластолюбия и чревоугодия; потому присовокупляет: "не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи". А почему он не говорит, какое наказание постигло (иудеев) за идолопоклонство? Или потому, что это было известно и очевидно, или потому, что наказание было не так велико, как при Валааме, когда служили Веельфегору, будучи увлечены к нечестию мадианитскими женщинами, явившимися в их ополчение по совету Валаама. А что это был коварный совет Валаама, видно из слов Моисея, который в конце книги Чисел говорит: "вместе с убитыми их и Валаама, сына Веорова, убили мечом" на войне Мадиамской "и взяли добычу. И прогневался Моисей и сказал: для чего вы оставили в живых всех женщин? вот они, по совету Валаамову, были для сынов Израилевых поводом к отступлению от Господа в угождение Фегору" (Числ.31:8-9,14-16). "Не станем искушать Христа, как некоторые из них искушали и погибли от змей" (1Кор.10:9).

4. Здесь он указывает еще на одно преступление, о котором беседует и при конце послания, обвиняя их (коринфян) в том, что они разногласили касательно знамений, роптали на искушения и говорили: когда будут блага, когда награды? Чтобы исправить их и устрашить, он продолжает: "не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя" (ст.10). Нужно не только страдать за Христа, но и переносить все случающееся мужественно и с полным удовольствием; это всему венец; а если этого не будет, то наказание постигнет ропщущих. Апостолы радовались, когда их бичевали; Павел хвалился страданиями. "Все это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков" (ст.11).

Опять устрашает, указывая на конец, и внушает ожидать большего, нежели бывшее прежде. Что мы будем наказаны, говорит, это и неверующие учению о геенне могут видеть из сказанного; а что будем наказаны гораздо более, это видно из того, что мы получили большие благодеяния и что прежнее было только прообразом. Если дары больше, то и наказания больше. Для того он и назвал прежние события образами, сказал, что они описаны для нас, н упомянул о конце, чтобы напомнить кончину мира. Тогда наказания будут не кратковременные и имеющие предел, но вечные. Настоящие наказания оканчиваются с настоящей жизнью, будущие продолжатся вечно. Словами: концы век – он внушает не что иное, как то, что страшный суд уже близок. "Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (ст.12). Снова низлагает гордость тех, которые превозносились знанием. Если так пострадали получившие столько (даров), и одни подверглись такому наказанию только за ропот, другие за искушение (Бога), за то, что народ не благоговел пред Богом, несмотря на то, что достиг таких благ, – то тем более это последует с нами, когда мы не будем внимательными. Хорошо сказано: "думает, что он стоит": надеяться на себя самого не значит стоять так, как должно стоять; такой человек скоро упадет; и они (израильтяне), если бы не превозносились и не надеялись на себя, а смирялись, то не потерпели бы таких бедствий. Отсюда очевидно, что в особенности гордость, а затем беспечность и сластолюбие – источники этих зол. Потому, если ты стоишь, берегись, чтобы не упасть. Стоять здесь не значит стоять твердо, пока мы не избавились от волн настоящей жизни и не достигли тихой пристани. Итак, не гордись тем, что ты стоишь, а опасайся, чтобы не упасть. Если опасался и Павел, который был крепче всех, то гораздо более должно опасаться нам. Апостол сказал: "посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть": а мы не можем сказать и этого, потому что все мы, так сказать, пали, повержены и лежим на земле. Кого мне представить в пример? Того ли, кто грабит каждый день? Он лежит, подвергшись великому падению. Блудника ли? Он повержен на землю. Пьяницу ли? Он лежит, даже не чувствуя, что лежит. Потому не это изречение теперь нужно произносить, а другое, сказанное пророком к иудеям: "разве, упав, не встают?" (Иер.8:4). Подлинно все пали и не хотят восстать; и нам следует внушать не то, чтобы не падали, но чтобы лежащие постарались восстать. Восстанем же, возлюбленные, восстанем хотя теперь, и будем стоять твердо. Доколе мы будем лежать? Доколе будем упиваться и предаваться многим житейским пожеланиям? И теперь благовременно сказать: "кому мне говорить и кого увещевать?" (Иер.6:10)? Так все сделались глухи к учению о добродетели, и потому исполнились множества пороков! Если бы можно было обнажить души, то как между воинами после поражения видны то мертвые, то раненные, такое (зрелище) мы увидели бы и в Церкви. Потому увещеваю и прошу: подадим друг другу руки и восстанем; ведь и я из числа раненных и требующих лечения. Впрочем, не отчаивайтесь; раны хотя тяжки, но не неисцельны. Врач наш таков, что мы только бы чувствовали раны, а Он, хотя бы они были крайне опасны, откроет нам много путей ко спасению. Если ты оставишь гнев на ближнего, то и тебе будут прощены грехи твои: "ибо если вы будете прощать людям", говорит (Господь), "то простит и вам Отец ваш Небесный" (Мф.6:14). Если ты подашь милостыню, то и тебе грехи будут прощены: "искупи грехи твои", говорит (пророк), "милосердием" (Дан.4:24). Если будешь усердно молиться, получишь прощение: это доказывает вдова, неотступной просьбой преклонившая на милость жестокого судью (Лк.18:5). Если станешь осуждать себя за грехи, получишь утешение: "говори ты беззакония твои первым [1], чтоб оправдаться" (Ис.43:26). Если станешь скорбеть о них, и это будет для тебя величайшим врачеством: "Я видел", говорит (Господь), "что он опечалился и ходил смущенным, и исцелил пути его" (Ис.57:17-18). Если будешь великодушно переносить постигшее тебя бедствие, от всего избавишься, – ведь и богачу Авраам сказал: "получил уже Лазарь злое в жизни своей, и здесь утешается" (Лук.16:25). Если окажешь милость вдовице, очистятся грехи твои: "защищайте", говорит (пророк), "сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю" (Ис.1:17-18). Бог не оставит на тебе и следа от ран твоих.

5. Хотя бы мы впали в такую глубину зол, в какую впал сын, расточивший отеческое имение и питавшийся шелухой, и тогда, если покаемся, непременно спасемся; хотя бы должны были тысячу талантов, и тогда, если припадем (к Господу) и не будем помнить зла, получим прощение во всем; хотя бы заблуждались так же, как овца заблудшая, и тогда (Господь) может спасти нас; будем только желать этого, возлюбленные, а Бог человеколюбив. Для него довольно было и того, что должник тысячи талантов припал к Нему, что расточивший отеческое имение только возвратился, что заблудшая овца пожелала быть спасенной. Потому, представляя себе Его человеколюбие, будем умилостивлять Его здесь и поспешим принести пред лице Его исповедание, чтобы, отошедши отсюда неоправданными, не подвергнуться крайнему наказанию. Если в настоящей жизни мы покажем хотя некоторое тщание, то получим величайшую пользу; а если отойдем отсюда, нисколько не исправившись, то как бы сильно мы ни раскаивались там, не будет нам никакой пользы. Надобно подвизаться, пока мы еще на поприще; а по окончании зрелища бесполезно плакать и рыдать, как делал богач, который, хотя плакал и рыдал, но напрасно и тщетно, потому что пропустил время, в которое надлежало это делать. Впрочем, не он один, а много и ныне подобных ему богачей, которые денег не желают презирать, а душу презирают. Я удивляюсь, когда вижу, как часто они просят у Бога милости, а сами к себе немилосерды, не щадят души своей, как будто она – враг их. Не будем шутить, возлюбленные, не будем издеваться и обольщать себя, прося себе у Бога милости, а сами предпочитая этой милости деньги, пресыщение и все прочее. Если бы кто предложил тебе на суд дело какого-нибудь человека и сказал бы, что он, подвергаясь смертным опасностям и будучи в состоянии небольшим количеством денег освободить себя от погибели, решился лучше умереть, нежели потерять сколько-нибудь из своего имущества, то ты, конечно, признал бы его недостойным никакой милости или прощения. Так суди и о себе самом: и мы делаем то же, пренебрегаем своим спасением, а дорожим деньгами. Как же ты можешь испросить милость у Бога, когда не щадишь сам себя и предпочитаешь деньги душе? Крайне удивляюсь, какое обольщение скрывается в деньгах, или, лучше, не в деньгах, а в душах обольщаемых. А есть, действительно есть, люди, которые смеются над этим обольщением. В самом деле, что в деньгах может обольщать нас? Не вещество ли они и бездушное и тленное? Не обманчиво ли обладание ими? Не сопряжено ли со страхом и опасностями, с убийствами и кознями, с враждой и ненавистью, с леностью и многими пороками? Не прах ли они и пепел? Какое безумие! Какая болезнь! Но, скажешь, не осуждать только нужно зараженных болезнью, а истреблять эту страсть. Как же иначе истреблять ее, если не доказывая, что она порочна и исполнена бесчисленных зол? Впрочем не легко убедить пристрастившегося к этим детским игрушкам. Ему надобно указать на другую противоположную красоту. Но, как больной, он еще не может видеть красоты бестелесной. Потому представим красоту телесную и скажем ему: вообрази себе луга и на них цветы, которые прекраснее всякого золота, приятнее и светлее всяких драгоценных камней; вообрази прозрачные струи потоков и рек, которые тихо, подобно елею, протекают по земле; обратись к небу и посмотри на красоту солнца, благолепие луны, сияние звезд. Но что же из этого? Мы не можем, скажешь, пользоваться ими так, как деньгами? Напротив – более, нежели деньгами, потому что и употребление их необходимее, и наслаждение надежнее; тебе не нужно опасаться, чтобы кто не похитил их, подобно как деньги, но можно всегда быть уверену в них, притом без забот и беспокойств. Если же ты скорбишь о том, что пользуешься ими вместе с другими, а не один обладаешь ими так, как деньгами, то значит ты предан не деньгам, а только корыстолюбию. Ты не стал бы любить и денег, если бы они были общими для всех. Итак, нашедши то, что ты любишь, т.е. корыстолюбие, я теперь покажу тебе, как оно тебя не любит и ненавидит, сколько изощряет против тебя мечей, сколько искапывает пропастей, сколько раскидывает сетей, сколько приготовляет стремнин, чтобы хотя таким образом погасить страсть твою. Откуда же это видно? Из войн, из того, что на дорогах, на морях, в судилищах. Ведь оно и моря наполняет кровью, и мечи судей часто обагряет несправедливо, и вооружает производящих засады на дорогах днем и ночью, и заставляет забывать самую природу, и создает отцеубийц и матереубийц, и вводит вообще всякое зло в жизни.

6. Потому-то Павел называет (сребролюбие) корнем (всех зол) (1Тим.6:10). Оно приводит преданных ему в состояние ничем не лучшее того, в каком находятся вырабатывающие металлы (в рудниках). Как эти, будучи постоянно заключены во мраке и связаны, трудятся без пользы, так и те, сокрывшись в вертепах сребролюбия, без всякого стороннего принуждения, самопроизвольно подвергают себя мучению и налагают на себя неразрешимые узы. Осужденные (на работы в рудниках), по крайней мере, при наступлении вечера освобождаются от трудов; а те и днем и ночью копаются над своими презренными металлами. Притом первым определена мера тяжкой их работы; а последние не знают меры, но чем более копают, тем более чувствуют недовольство. Но эти, скажешь, работают по неволе, а те добровольно? Тем тяжелее болезнь их, что они не могут даже освободиться от нее, не чувствуя отвращения к своему бедственному состоянию. Как свинья в грязи, так и они услаждаются, валяясь в нечистотах сребролюбия и страдая тяжелее тех осужденных. А что действительно они находятся в худшем состоянии, послушай, в каком состоянии – те, тогда поймешь, в каком – они. Говорят, что златоносная земля имеет в мрачных своих пещерах расселины и впадины; преступник, осужденный на работу в них, взяв лампаду и заступ, входит внутрь, неся с собою сосуд с маслом, чтобы подливать из него в лампаду, потому что там, как я сказал, непроницаемая тьма и днем; потом, когда наступает время несчастному принять пищу, а сам он не знает времени, страж узников сильно ударяет в пещеру сверху, и этими ударами и звуком дает знать работающему внутри об окончании дня. Не содрогаетесь ли вы, слыша это? Посмотрим же, не тяжелее ли страдают сребролюбцы. Подлинно, и страж их жесточе, т.е. сребролюбие, тем жесточе, что вместе с телом он связывает у них душу; и тьма их ужаснее той тьмы, потому что она не чувственная, но скрывается внутри, и куда ни идут они, всюду носят ее с собою, так как у них омрачилось душевное око. Потому и Христос, выражая крайнее их несчастие, говорит: "ибо если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?" (Мф.6:23). Те имеют по крайней мере свет лампады; а эти (сребролюбцы) лишены и такого света, и потому ежедневно впадают в тысячи пропастей. Притом осужденные при наступлении ночи успокаиваются, достигая общего для всех несчастных покоя, т.е. ночи; а для сребролюбцев заграждена и эта пристань корыстолюбием; они обременены тяжкими заботами и ночью, и со всем усердием изнуряют сами себя, без всякого стороннего принуждения. Это с ними происходит здесь; а что там, – какое может выразить слово? Там невыносимые печи, огненосные реки, скрежещущие зубы, неразрешимые узы, ядовитый червь, непроницаемый мрак, бесконечные мучения. Убоимся же, возлюбленные, убоимся источника таких мучений, ненасытной страсти, пагубы нашего спасения. Невозможно любить вместе и серебро и душу. Будем знать, что деньги – земля и пепел, что они покинут нас при отшествии нашем отсюда, или, лучше, часто покидают нас еще прежде отшествия, причиняя нам вред и в будущей и в настоящей жизни. Еще прежде геенны и тамошних мучений они возбуждают у нас и здесь тысячи браней, производят несогласия и раздоры. Ничто в самом деле не вызывает таких браней, как сребролюбие; ничто больше его не причиняет бедности, будет ли оно у богача, или у бедняка, – потому что эта тяжкая болезнь зарождается и в душах бедных, и увеличивает бедность их. Если бедный окажется сребролюбив, то он будет мучиться не от денег, а от голода; он не будет спокойно пользоваться своим малым имуществом, но станет истощать желудок голодом, изнурять все тело наготой и холодом, везде являться неопрятнее и грязнее узников, беспрестанно плакать и рыдать, как будто он всех несчастнее, хотя есть тысячи беднее его; пойдет ли он на торжище, возвратится оттуда с множеством ран; пойдет ли в баню или на зрелище, получит еще больше ран не только от зрителей, но и от действующих на сцене, увидев много распутных женщин, сияющих золотом; поплывет ли по морю, опять, видя там купцов, корабли, нагруженные множеством товаров, и несметные выгоды, возненавидит и жизнь свою; пойдет ли сухим путем, там видя поля, дачи, гостиницы, бани, и воображая получаемые с них доходы, почтет жизнь свою не жизнью; заключится ли дома, и там, растравляя раны, полученные на базаре, тем более будет терзаться душой, так что для него остается одно только утешение от угнетающих его страданий, – смерть и прекращение жизни. Тому же может подвергнуться не только бедный, но и богатый, впавший в эту болезнь, и тем более в сравнении с бедным, чем сильнее в нем страсть и чем больше ослепление; он будет считать себя беднее всех, и действительно он беднее всех. Не по мере имущества, но по расположению души надобно судить о богатстве и бедности; беднее всех тот, кто всегда желает большего и никогда не может остановить своего злого желания. Итак, будем убегать сребролюбия, этого виновника бедности, губителя души, друга геенны, врага царствия небесного, источника вообще всех зол; будем презирать имущество, чтобы лучше пользоваться имуществом, а вместе с имуществом получить и обетованные нам блага, которых да сподобимся все мы (благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).