Верою совершил он Пасху и пролитие крови, дабы истребитель первенцев не коснулся их. Том 12, книга 1, беседа 27

1. Много предметов Павел обыкновенно раскрывает среди (своей речи) и бывает обилен мыслями. Такова благодать Духа: она не заключает во множестве слов мало мыслей, но в кратких словах излагает много великих мыслей. Смотри, как он, предлагая по порядку увещания и беседуя о вере, напоминает о таком прообразе и таинстве, которого истина - у нас. "Верою", - говорит, - "совершил он Пасху и пролитие крови, дабы истребитель первенцев не коснулся их". Что значит: "пролитие крови"? в домах был закалаем агнец, и кровью его помазывались по­роги; это служило ограждением от погибели, назначенной египтянам. Потому, если кровь агнца сохраняла иудеев невреди­мыми среди египтян и во время такой опасности, то тем более может спасти нас кровь Христова, которою помазуются не пороги, но души наши, - потому что и ныне губитель ходить вокруг нас среди настоящей глубокой ночи. Оградим же себя этою жертвою. Пролитием называет помазание, так как и нас Бог извел из Египта, из тьмы, из идолопоклонства. Средство было неважно, а действия его велики; средство - кровь, а действия - спасение, ограждение, избавление от погибели. Ангел убоялся крови, так как знал, чего она была прообразом; он убоялся, уразумев смерть Владычню, почему и не коснулся порогов. Моисей сказал: помажьте (пороги), и евреи помазали, и, помазавши, были уверены в безопасности. А вы, имея кровь самого Агнца (Божия), не уверяетесь? "Верою перешли они Чермное море, как по суше". Опять сравнивает с народом целый народ, чтобы мы не говорили, что не можем быть святыми. "Верою", - говорит, - "перешли они Чермное море, как по суше, - на что покусившись, Египтяне потонули". Здесь он приводит им на память бедствия египетские. Как – "верою"? Они надеялись перейти чрез море и молились о том, или лучше, молился Моисей. Видишь, как вера всегда превышает рассуждения, не­мощь и ничтожество человеческие? Видишь, что они, как скоро уверовали, то и избавились от бедствия - и при помазании кровью дверей, и в  Чермном море? Очевидно, что это была вода, так как (египтяне), вошедши в неё, потонули; следовательно, это не призрак был, а действительность. Как растерзанные львами и сожженные в печи доказывают, что это была дей­ствительность, так и здесь видно действительное событие, по­служившее одним во славу и спасение, а другим в погибель. Вот какое большое благо - вера! Она спасает нас и тогда, когда мы приходим в безвыходное положение, когда угрожает нам самая смерть, когда, наши обстоятельства отчаянны. Действительно, что тогда оставалось им делать? Египтяне и море окружали их безоружных, и надлежало или бежать и уто­нуть, или попасть в руки египтян; но (вера) спасла их из этого безвыходного положения. Вода разостлалась пред ними, как суша, а тех потопила, как море; для них она забыла законы природы, а против тех вооружилась. "Верою пали стены Иерихонские, по семидневном обхождении". Трубные звуки никак не могут разрушить каменных стен, хотя бы кто трубил тысячу лет; а вера может делать всё!

2. Видишь ли, как (вера) всегда не следует порядку или законам природы, но совершает всё неожиданно? Так и здесь все было неожиданно. Сказав неоднократно, что надобно верить надеждам на будущее, (апостол) всю эту речь составил так, что делается ясным, как не только ныне, но и издревле все чудеса совершались и получались ею (верою). "Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путем), не погибла с неверными". Стыдно, если в вас окажется веры менее, нежели в блудниц. Она, услышав слова вестников, тотчас поварила, почему и последствия были таковы: когда все погибли, она одна спаслась. Не говорила она сама в себе: останусь со многими другими, моими (согражданами); не сказала: могу ли я быть умнее столь многих разумных мужей, которые не верят, а я поверю? Не сделала она ничего такого, что другой мог бы сказать и сделать, но поверила сказанному. "И что еще скажу? Недостанет мне времени…" (ст. 32). (Апостол) более не приводит примеров, но, окончив блудницею и пристыдив качеством этого лица, не распространяется более в повествованиях, чтобы не показаться многословным; впрочем и не (совершенно) оставляет их, но весьма мудро перечисляет их мимоходом, достигая двоякой пользы - избегая излишества и не нарушая полноты. Он и не умалчивает совершенно и не наскучивает многословием, но избегает того и другого. Когда кто усилено доказывает что-нибудь и слишком распростра­няется в доказательствах, тогда он становится в тягость слушателю, уже убежденному, наскучивает ему и изобличает своё честолюбие. Ведь нужно сообразоваться с пользою. "И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и (других) пророках…". Некоторые осуждают Павла за то, что он поставил Барака, Симпсона и Иефеая на этом месте. Но что говоришь? Разве он мог не упомянуть об них, упомянув о блуднице? Здесь речь идет не о прочих обстоятельствах их жизни, но о том, была ли у них вера, сияли ли они верою. "…И (других) пророках, которые верою побеждали царства…" (ст. 32, 33). Видишь ли, что (апостол) не свидетельствует здесь об их славной жизни? Не в этом здесь преимущественно состоит и вопрос, а рас­крывается вера. Именно, спрашивается: верою ли они совершали всё? "Верою", - говорит он, - " побеждали царства…", бывшие при Гедеоне "…Творили правду". Кто? Те же самые. Или правдою он называет здесь человеколюбие. "…Получали обетования". Думаю, что это сказал он о Давиде. Какие же обетования получил он? Те, которые заключались в словах, что семя его сядет на престол его (Пс. 131:11). "…Заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча…" (ст. 33, 34). Смотри, как находились в смерт­ной опасности - Даниил, окруженный львами, три отрока, бывшиe в печи, Авраам, Исаак и Иаков - в различных искушениях, и однако не отчаивались. Такова вера: когда обстоя­тельства противодействуют, тогда и должно верить, что нет ничего противодействующего, а всё соответственно. "…Избегали острия меча…". Думаю, что и это сказал он также о трёх отроках. "…Укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих". Здесь он разумеет обстоятельства исхода из плена вавилонского. "От немощи", т.е. от плена. Когда обстоятельства иудеев находились в отчаянном положении, когда они нисколько не отличались от мертвых костей, тогда и произошло возвращение их (из плена). Кто в самом деле мог надеяться, что они выйдут из Вавилона, и не только выйдут, но сделаются сильными и "прогонят полки чужих"? Но с нами, скажут, ничего такого не случи­лось. Но всё это - прообразы будущего. "…Жены получали умерших своих воскресшими…" (ст. 35). Здесь он говорит о пророках Елисее и Илие, которые воскрешали мертвых. "…Иные же замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение…". Но мы, скажут, не сподобились видеть воскресения. Но, говорит, я могу указать и таких мужей, которые были замучены, не получив освобождения, "…дабы получить лучшее воскресение…". Почему, скажи мне, они не захотели (оставаться в живых), тогда как могли жить? Не потому ли, что ожидали лучшей жизни? Те, которые воскрешали других, сами предпочли умереть, чтобы получить лучшее воскресение, а не такое, какого удостоились дети тех жен. Здесь, мне кажется, он разумеет Иоанна (Крестителя) и Иакова, потому что избиением (άποτυμπανισμός) обозначается отсечение головы. Они могли бы взирать на свет солнечный, могли бы не делать обличений, и однако решились умереть; и те, которые воскрешали других, сами избрали себе смерть, чтобы полу­чить лучшее воскресение. "…Другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке…" (ст. 36, 37).

3. Он оканчивает тем, что более близко (к слушателям), потому что особенное утешение получается тогда, когда представляется скорбь, происходившая от одинаковой причины, а если ты будешь говорить, хотя бы весьма сильно, но о такой скорби, которая происходила не от одинаковой причины, то ни­чего не сделаешь. Поэтому он и оканчивает речь указанием на узы, темницы, бичевания, побиение камнями, разумея бывшее со Стефаном и Захариею: "умирали",  - прибавляет он, - " от меча…". Что говоришь ты? Одни "…избегали острия меча…", а другие "…умирали от меча…"? Что же это значит? Что ты превозно­сишь? Чему удивляешься? Первому, или последнему? Поистине, говорит, тому и другому. Первому потому, что оно близко к вам; а последнему потому, что вера оказывала свою силу при самой смерти, и это есть прообраз будущего. То и другое - чу­деса веры: и то, что она совершает великие дела, и то, что терпит великие бедствия и не думает о страданиях. Ты не можешь, говорит, сказать, что это были люди грешные и ни­чтожные; нет, если бы даже ты противопоставил им целый мир, то увидел бы, что они перетягивают весы и оказываются более важными. Потому он и сказал так: "…те, которых весь мир не был достоин" (ст. 38). Что же могли бы получить здесь в награду те, которых достойного нет ничего в мире? Здесь (апостол) возвышает их ум, научая не прилепляться к настоящему, но помышлять о том, что выше всех предметов настоящей жизни, если весь мир недостоин их. Что же ты желаешь по­лучить здесь? Обидно было бы, если бы ты получил награду здесь. Итак, не будем думать о мирском, не станем искать воздаяния здесь, не будем столь жалкими. Если весь мир недостоин их, то для чего ты домогаешься части его? И это справедливо, потому что они - друзья Божии. Миром же называет здесь или людей, или самое творение. Писание обыкновенно называет так и то, и другое. Если, говорит, взять всё творение вместе с людьми, и тогда оно не сравняется с ними в достоинстве, - и справедливо. Как тысячи мер сена и соломы не могут сравниться в цене с десятью жемчужинами, так - и с ними: "Лучше один праведник, нежели тысяча грешников…" (Сир. 17:3). Под тысячами здесь разумеется не какое-либо известное число, но неопределенное множество. Пред­ставь, как много значит праведник. "Иисус воззвал к Господу… и сказал пред Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою!", и было так (Нав. 10:12). Пусть выйдет вся вселенная, или даже две, три, четыре, десять, двадцать вселенных, пусть скажут и сделают это: нет, они не смогут! А друг Божий повелевал творениями Друга, или, лучше сказать, просил Друга, и служебные силы подчинялись ему, дольний повелевал горними.

Видишь, что эти силы существуют для служения и исполняют определенное назначение? Такое дело больше Моисеева. Что именно? То, что не одно и то же повелевать морем, и силами небесными. И первое важно, даже весьма важно, но не может сравниться с последним. А отчего это совершилось, послушай. Отчего же? Имя Иисуса было прообразом Христа. Потому-то, т.е., так как он имел преобразовательное имя - Иисус, творение устрашилось самого имени. Как, разве никто другой не назывался Иисусом? Но он был назван этим именем, как прообразом; его звали прежде Авсием, а потом переменено ему имя, и это было предсказанием и пророчеством. Он ввел народ (израильский) в землю обетованную, как Иисус Христос (вводит нас) на небо. Ни закон, ни Моисей не сделали этого, но остались вне; закон не может вводить туда, но бла­годать. Видишь, как прообразования были предначертаны из­древле? (Иисус Навин) повелевал природою, или лучше, глав­ною частью природы, сам находясь на земле, чтобы ты, видя Иисуса (Христа) в образе человека, изрекающего то же самое, не смущался и не изумлялся. Тот, ещё при жизни Моисея, обращал в бегство врагов; этот, и при существовании за­кона, управляет всем, хотя и не открыто. Впрочем посмотрим, как сильна добродетель святых.

4. Если здесь они совершают такие дела, если здесь действуют так, как ангелы, то что там? Какую там они имеют славу? Может быть, каждый из вас хотел бы быть таким, чтобы повелевать солнцем и луною. Здесь заметим: что сказали бы при этом те, которые утверждают, будто небо есть круглое тело? Почему он не сказал: "стой, солнце", но прибавил: "…над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою!", т.е., чтобы день сделался больше? То же было и при Езекии: солнце возвратилось назад (Ис. 38:8). Но последнее чудеснее первого, т.е, что солнце пошло опять в противоположную сторону, не совершив ещё своего течения. А мы, если захотим, можем достигнуть большего. Что в самом деле обещал нам Христос? Не останавливать солнце, или луну, не возвращать назад солнце, - а что? "Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его", - говорит Он, - "и Мы придем к нему и обитель у него сотворим" (Ин. 14:23). Какая мне нужда в солнце и луне и в этих чудесах, если сам Владыка всего сойдёт ко мне и поселится у меня. Нет мне в том нужды. Какая мне нужда во всём этом? Он сам будет для меня солнцем, луною и светом. Скажи мне: чего бы ты хотел, пришедши в царский дворец, - того ли, чтобы иметь возмож­ность перестанавливать вещи, прикрепленные (к своему месту), или быть в такой близости к царю, чтобы он склонился сам придти к тебе? Не более ли (хотел бы ты) последнего, нежели первого? Что же? Разве не удивительно, что человек повелевает так же, как и Христос? Но Христос, скажешь, при этом не имеет нужды в Отце, а действует собственной властью. Так; исповедуй же наперёд и скажи, что Он не имеет нужды в Отце и действует собственною властью; тогда и я спрошу тебя, или лучше, научу тебя касательно молитвы, которую Он произносил, что она была делом Его снисхождения и домостроительства, - ведь Христос, конечно, был не менее Ииcyca Навина, - и что Он может научать нас и без молитвы. Как учителя, когда ты слышишь его лепечущим и перечисляющим буквы, ты не называешь незнающим, и когда он спрашивает: где такая-то буква? - ты понимаешь, что он спрашивает не по незнанию, а потому, что хочет вразумить учащегося, - так и Христос совершал молитву, не имея нужды в молитве, но желая научить тебя - быть постоянно внимательным к молитве, совершать её непрестанно, бодрственно и не­усыпно. Под неусыпностью я разумею не только то, чтобы про­буждаться ночью, но чтобы и днём бодрствовать в молитвах: такой именно человек называется неусыпным. И ночью мо­лясь, можно спать, и днём, не молясь, можно бодрствовать, когда душа бывает устремлена к Богу, когда она понимает, с Кем беседует и к Кому обращено её слово, когда содержит в уме, что ангелы предстоят Ему со страхом и трепетом, - а сам-то (человек) приступает, зевая и почесываясь.

Великое оружие - молитва, если она совершается с надле­жащими мыслями. Чтобы тебе уразуметь её силу, обрати внимание па следующее: непрестанная молитва преодолела безстыдство, несправедливость, жестокость и грубость: "слышите" - сказал (Господь), - "что говорит судья неправедный " (Лук. 18:6). Она преодолела леность, и чего не сделала дружба, то сделала непре­станная молитва: "Если, говорю вам, он не встанет и не даст ему по дружбе с ним, то по неотступности его, встав, даст ему, сколько просит" (Лук. 11:8). И недостойную (жену) непрестанная молитва сделала достойною: "нехорошо", - сказал (Господь), - "взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их" (Mат. 15:26, 27).

5. Будем же прилежны в молитве; она представляет ве­ликое оружие, если совершается усердно, без тщеславия, от искреннего сердца; она обращала в бегство врагов; она ока­зывала благодеяние целому народу и при том недостойному: "Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его…", - говорит (Бог), - "…и иду избавить его…" (Исх. 3:7,8); она - спасительное лекарство, предохраняющее от грехов и исцеляющее от преступления; к ней прибегала и оставленная всеми вдова. Потому, если мы будем молиться со смирением, если будем ударять себя в грудь, подобно мытарю, если будем произносить, подобно ему, слова: "Боже! будь милостив ко мне грешнику!" (Лук. 18:14), то получим всё. Правда, мы не мытари; но у нас есть другие грехи, не меньше его (грехов). Не говори мне, что ты грешен в малом; всякое (греховное) дело в существе своём одинаково. Как убийцей одинаково называется и тот, кто убил дитя, и тот, кто убил мужа, так и любостяжательным - любостяжательный и в малом, и в великом. И злопамятство - немалый, но великий грех: "nymи же злопамятных", - говорит (Премудрый), - "к смерти" (Притч. 12:28); и (Христос говорит): "…всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду…", равно как и говорящий брату своему: "рака" или "безумный", и тому подобное (Mат. 5:22). Мы недостойно причащаемся страшных таин, завидуем, злословим; а некоторые из нас часто и упиваются. Каждое из этих дел само по себе достаточно для того, чтобы лишить нас царствия (небесного); а если они соединятся вместе, то какое мы можем иметь оправдание? Много нам нужно каяться, возлюбленные, много молиться, много терпеть, много оказывать усердия, чтобы получить обетованные нам блага. Будем же говорить и мы: "Боже! будь милостив ко мне грешнику!"; пли лучше - не говорить только, но и думать так; и если кто другой будет обличать нас, не станем гневаться. Тот (мытарь) слышал (как об нём было сказано): "не таков, …как этот мытарь", (Лук. 18:11), и не раздражился, но пришёл в сокрушение, -  получил оскорбление, но сам не отвечал оскорблением. Тот открыл его рану, а он нашёл лекарство. Будем же говорить: "…будь милостив ко мне грешнику!", и когда другой скажет нам то же, не будем досадовать. Если же мы, хотя сами признаём за собою много дурного, но, слыша это от других, негодуем, то это уже не есть смирение и исповедание, а честолюбие и тщеславие. Неужели, скажешь, называть себя самого грешником значит тщеславиться? Да; этим путём мы приобретаем славу людей смиренных, становимся предметом удивления, похвал; а если бы мы стали говорить о себе противное, то заслужили бы презрение. Так мы и это дело совершаем из тщеславия.

В чём же состоит смирение? В том, чтобы переносить, когда кто-нибудь другой поносит нас, сознавать грех, свой, терпеть злословие. Впрочем и это было бы знаком не столько смирения, сколько благоразумия. Между тем мы теперь хотя сами себя называем грешными, недостойными, и говорим многое другое, но если кто-нибудь другой скажет об нас что-либо подобное, то мы раздражаемся, свирепеем. Видишь ли, что у нас нет исповедания грехов и даже благоразумия? Ты сам называешь себя таким; не досадуй же, когда слышишь то же от других, когда обличают тебя другие. Когда другие поносят тебя, тогда чрез это обличаются грехи твои; они на себя налагают бремя, а тебя приводят к любомудрию. Послушай, что говорил блаженный Давид, когда проклинал его Семей: "…оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему; может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие" (2 Цар. 16:11,12). А ты, сам о себе говоря много дурного, негодуешь, если не слышишь себе от других тех похвал, какие воздаются великим праведникам. Не видишь ли, что ты шутишь в делах нешуточных? Так мы отклоняем похвалы из желания других похвал, чтобы после получить большие похвалы, чтобы нам ещё более удивлялись. Так, не допуская  похвал, мы делаем это для увеличения их; и всё вообще делается у нас из тщеславия, а не по правде. Потому-то у нас все пусто, всё неверно. Итак, увещеваю вас, удержимся хотя ныне от источника зол - тщеславия, и станем жить богоугодно, чтобы нам сподобиться и будущих благ во Христе Иисусе, Господе нашем.