Главное же в том, о чем говорим, есть то. Том 12, книга 1, беседа 14

1. Павел, всегда подражая своему Учителю, говорит то об уничиженном, то о высоком, так что уничиженное пролагает путь к высокому, а последнее руководит к первому, чтобы видящие высокое знали, что уничиженное было делом снисхождения (Христова). Так Он поступает и здесь. Сказав, что "принеся [в жертву] Себя" и показав, что Он есть первосвященник, (Апостол) продолжает: "Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах". Это уже свойственно не священнику, но Тому, чей Он  священник. "Священнодействователь святилища". Не просто служитель, но "священнодействователь святилища". "И скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек". Видишь ли снисхождение (Христово)? Не задолго, пред этим (Апостол) отличал (Его от других), когда говорил: "не все ли они суть служебные духи"? и потому им не оказано: "седи одесную Меня" (Евр. 1:13,14). Говорит так потому, что сидящий, без сомнения, не есть служитель; следовательно (здесь называя Его служителем) говорит это об Нём по плоти. "Скинией истинной" Он называет здесь небо, и, желая показать отличие её от иудейской, присовокупляет: "которую воздвиг Господь, а не человек". Смотри, как он этими словами ободрил души уверовавших из иудеев. Может быть, они воображали, что у нас нет такой скинии; но вот, говорит Он, наш священник - великий и гораздо больший (ветхозаветного), принесший более чуд­ную жертву. Но не одни ли это слова, не хвастовство ли и самообольщение? Для этого он наперед подтвердил (свои слова) клятвою, а потом стал говорить и о скинии. Различие скиний было очевидно уже из предыдущего, но он доказывает его ещё с другой стороны: "которую воздвиг Господь", - говорит, - "а не человек". Где те, которые говорят, что небо движется? Где те, которые утверждают, что оно шаровидно? То и другое здесь опровергается. "Главное же в том", - говорит, - "о чем говорим". Главным всегда называется самое важное. Здесь Он опять низводить речь свою: сказав о высоком, без опасения говорит теперь об уничи­женном. Далее, чтобы ты знал, что слово – "священнодействователь" упо­треблено по отношение к человечеству (Христову), смотри, как он ещё объясняет это: "всякий первосвященник", - говорит, - "поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести" (Евр. 8:3). Слыша, что (Христос) сидит, не подумай, что Он несправедливо назван первосвященником; первое, т.е. сидение, есть знак божеского достоинства, а последнее есть знак великого человеколюбия и попечения об нас. Потому о последнем (Апостол) распро­страняется и говорит более подробно, опасаясь, чтобы не умень­шить первого. Поэтому же к тому самому он склоняет речь свою и теперь, так как некоторые спрашивали: для чего (Христос) умер, будучи священником? Священник не бывает без жертвоприношения; следовательно и Ему надлежало при­нести жертву. И с другой стороны, так как Он сказал, что (Христос) находится выше (небес), то теперь говорит и доказывает, что Он есть священник во всех отношениях, и по Мельхиседеку, и по клятве, и по принесению жертвы. Отсюда он составляет другое необходимое умозаключение: "если бы Он оставался на земле", - говорит, - "то не был бы и священником, потому что [здесь] такие священники, которые по закону приносят дары" (Евр. 8:4). Если, говорит, Он - священник, как и действительно, то Ему следовало быть в другом месте; будучи на земле, Он не был бы священником. Почему? Он не приносил жертв, не священнодействовал, - и справедливо, - потому что здесь были священники. (Апостол) доказывает, что (Христу) невозможно быть священни­ком на земле. Почему? Потому что иначе, говорит, не было бы и воскресения.

Здесь необходимо сосредоточить внимание и вникнуть в мысль апостола. Он опять показывает различие священства (ветхозаветного и Христова). "Которые", - говорит, - "служат образу и тени небесного" (Евр. 8:5); Что называет он здесь небесным? Ду­ховное; оно хотя совершается на земле, но достойно небес. Когда Господь наш Иисус Христос предлежит закланным (агнцем), когда нисходит Дух, когда сидящий одесную Отца присутствует здесь, когда (верующие) посредством купели делаются сынами и гражданами небесными, когда мы находим там свое отечество, град и гражданство, когда для здешнего становимся чуждыми, то всё это не есть ли небесное?

2. Что же? Разве песнопения не небесные? Разве не то, что поют горе божественные лики безплотных сил, согласно с ними воспеваем и мы здесь долу? Разве и жертвенник не небесный. Каким образом? Нет на нём ничего плотского; всё предлежащее духовно: не превращается в пепел, дым и смрад наша жертва, но делает всё предлежащее чистым и светлым. Разве не небесны эти священнодействия, которых служители ещё доныне слышат сказанные им слова: "Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (Иоан. 20:23)? Разве не небесны все (их священнодействия), когда они имеют и ключи неба? "Которые", - говорит, - "служат образу и тени небесного, как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на горе" (Евр. 8:5). Так как слух наш менее способен к восприятию, нежели зрение, - мы ведь не так хорошо передаём душе то, что слышим, как то, что видим собственными глазами, - то Бог показал всё (Моисею). Или об этом говорит (Апостол) в словах: "образу и тени", или разумеет храм, потому что прибавляет: "смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на горе", - а это говорится только об устройстве храма, - или разумеет и жертвы, и всё прочее; не погрешит тот, кто скажет и это (последнее), потому что Церковь небесна и есть не что иное, как небо. "Но Сей [Первосвященник] получил служение тем превосходнейшее, чем лучшего Он ходатай завета" (Евр.8:6). Видишь ли, насколько настоящее служение лучше того служения? То - образ и тень, а это - истина. Впрочем, это ни­сколько не доставляло слушателям ни пользы, ни утешения. Потому (Апостол) и присовокупляет то, что особенно могло доставить им радость: "который утвержден", - говорит, - "на лучших обетованиях". Сказав о месте, о священнике и жертве, теперь он излагает различие самих заветов. И прежде он доказывал, что ветхий завет был немощен и безполезен, и, чтобы пока­зать его недостатки, смотри, какие употребляет доводы. В одном месте он сказал (о новом завете): "по силе жизни непрестающей"; в другом (о ветхом) сказал: "отменение же прежде бывшей заповеди бывает по причине ее немощи и бесполезности"; затем ещё (о новом) выразил нечто вели­кое, когда сказал: "но вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу". Здесь же он возводит нас на небо и показывает, что вместо храма у нас небо, и что те священнодействия были прообразами наших, и таким образом возвысив служение, он, наконец, справедливо возвышает и священство. Но, как я сказал, особенно радост­ное для слушателей он излагает в словах: "который утвержден на лучших обетованиях". Откуда это видно? Из того, что тот (ветхий) отменён, а на его место введен этот (новый), кото­рый потому и получил силу, что он лучше. Как выше (Апостол) говорил: "если бы совершенство достигалось посредством левитского священства, - ибо с ним сопряжен закон народа, - то какая бы ещё нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека"? так и здесь он употребляет такое же умозаключение: "ибо, если бы первый [завет] был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому" (Евр.8:7), т.е. если бы не имел никакого недостатка, если бы делал людей непорочными. А что именно это он говорит, выслушай следующее: "укоряя их, говорит"; не сказал: "укоряя" его (т.е. закон), но: "…[пророк], укоряя их, говорит: вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в то время, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрег их, говорит Господь" (Евр. 8:8-9). Так, скажешь; но откуда видно, что (ветхий завет) окончился? (Апостол) доказал это и со стороны священника; а теперь прямыми словами ещё яснее доказывает, что он отменён. Каким образом? "На лучших", - говорит, - "обетованиях". Может ли скажи мне, быть равенство между небом и землею? Заметь, как он и там не отвергает обетований, чтобы и в этом отношении не унижать ветхого завета. Прежде он сказал: "вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу", выражая, что и там было упование; и здесь говорит: "вводится лучшая надежда", выражая, что и там были обетования. Но так как (евреи) постоянно роптали, то – "вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет"; не древний, говорит, какой-нибудь завет; а чтобы они не могли подумать этого, то определяет и время: не просто говорит: по завету, какой Я заключил с отцами их, - чтобы не подумали о бывшем при Аврааме или при Ное, - но определяет, какой, именно завет: "не такой завет", - говорит, - "какой Я заключил с отцами их в то время", жившим во время исхода; потому и присовокупляет: "когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрег их, говорит Господь".

3. Видишь ли, что начало зла от нас? "Они", - говорит, вначале "не пребыли"; следовательно, нерадение от нас, а всё доброе, т.е. все благодеяния - от Бога. Здесь (Бог) как бы представляет оправдание, приводя и самую причину, почему Он оставил их. "Вот завет, который завещаю дому Израилеву после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом" (Евр. 8:10). Это говорит он о новом завете, после того как сказал: "не такой завет, какой Я заключил". И какое другое различие между ними, если не это? Если же кто-нибудь скажет, что этим выражается не отличие (нового завета), а то, что он дан в сердца их, что здесь показывается различие не запо­ведей, а способов их сообщения, - завет будет, говорить, уже не на письме, а на сердцах, - тот пусть докажет, что это когда-нибудь было у иудеев. Нельзя доказать этого: и по возвращении их из Вавилона завет дан был им опять пись­менный. Апостолы же, как я могу доказать, ничего не приняли на письме, но всё приняли в сердца Духом Святым. Потому Христос и сказал им: "Когда же приидет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне" (Иоан. 15:26). "И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа; потому что все, от малого до большого, будут знать Меня, потому что Я буду милостив к неправдам их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более" (Евр. 8:11-12). Вот и другой признак: "от малого", - говорит, - "до большого, будут знать Меня", и не будут говорить: "познай Господа". Когда же это сбылось, если не ныне? Наше (учение) из­вестно, а их не известно, но заключено в углу. С другой стороны, вещь называется новою тогда, когда она вторая (после первой) и содержит в себе что-нибудь более в сравнении со старою. Также новою называется и та вещь, от которой что-ни­будь одно отделено, а другое нет. Например: если бы кто-нибудь в старом доме, готовом разрушиться, оставив всё, разобрал основание, то мы говорим, что он сделал его новым, вынув одно и вставив другое. Так и небо называется новым тогда, когда оно не остаётся медяным, но ниспосылает дождь; и земля называется новою, когда она не остаётся безплодной, но изменяется (в плодоносную); и дом называется новым, когда в нём одно уничтожается, а другое остается. Таким образом, и завет хорошо назван новым, в знак того, что прежний завет сделался ветхим, потому что не приносил никакого плода. А чтобы точнее узнать это, прочитай, что говорит Аггей, что - 3ахария, что - ангел (Малахия), в чём обличает (иудеев) Ездра. Каким же образом они приняли (завет новый)? Каким образом никто из них не вопрошал Господа, если они пре­ступали завет и даже не знали его? Видишь ли, как твое (мнение) неосновательно? Я настаиваю на моём, - что именно он (наш завет) должен быть в собственном смысле назван новым. Иначе, я не допускаю и того, будто о нём сказаны слова: "Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце" (Ис. 65:17). В самом деле, почему, когда во Второзаконии говорится: "И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью", не делается ограничения: если послушаете, то будет новое (Втор.28:23)? Я, говорит (Бог), потому дам другой завет, что они не остались в прежнем. Это видно из следующих слов (апостола): "…закон, ослабленный плотию, был бессилен" (Рим. 8:3); и ещё: "что же вы ныне искушаете Бога, [желая] возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы" (Деян. 15:10)? " …Они не пребыли", - говорит, - "в том завете Моем". Здесь показывается, что Бог удостоил нас высшего и духовного. "По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их" (Пс. 18:5). Это значит: "И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа". И ещё: "Ибо земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море" (Аввак. 2:14). "Говоря "новый", показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению" (Евр. 8:13). Смотри, как он раскрыл сокровенное, самую мысль пророка. Он почтил закон, не назвав его прямо ветхим; однако и выразил это, потому что, если бы тот (завет) был новым, то он не назвал бы новым установленного после него. Таким образом он выражает нечто большее и особенное, когда говорит, что тот обветшал; потому Он и отменяется, разрушается и уже не существует. Основываясь на (словах) пророка, он с большим дерзновением говорит (о ветхом завете) и с пользою показывает, что, наш (завет) теперь процветает, а тот устарел. Употребив название: "ветшающее" он прибавляет от себя ещё другое: "стареющее" и потом выводить из всего; следующее заключение: "близко к уничтожению". Следовательно, ветхий завет не просто заменён новым, но как устаревший, как безполезный. Потому (Апостол) и говорил: "по причине ее немощи и бесполезности"; и ещё: "закон ничего не довел до совершенства"; и ещё: "если бы первый [завет] был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому". Что значить: "без недостатка"? Полезен, силён. Он говорит это не с тем, чтобы представить (ветхий завет) достойным осуждения, но чтобы собственно показать его недостаточность; как если бы кто-нибудь сказал: этот дом не без порока, т.е. имеет не­достатки, ветх; или: эта одежда не без порока, т.е. скоро рвётся. Так и он не называет здесь (ветхого завета) худым, но только имеющим недостатки и несовершенства.

4. Так и мы новы, или лучше, были новыми, но теперь обветшали, и потому близки к истлению и погибели. Впрочем, если мы захотим, то можем уничтожить эту обветшалость. Не­возможно сделать этого купелью (крещения), но покаянием здесь возможно. Итак, если есть в нас что-либо ветхое, уничтожим; если есть какая-нибудь ржавчина, какая-нибудь скверна или нечистота, изгладим и будем чистыми, чтобы Царь возжелал нашей красоты. И дошедшие до крайнего безобразия могут возвратить ту красоту, о которой говорит Давид: "Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей" (Пс. 44: 11,12). Забвение не доставляет красоты, красоты душевной. О каком же говорит он забвении? (Забвении) грехов. Он обращает речь к церкви из язычников и увещевает её не вспоминать родителей, т.е. приносящих жертвы идолам, - а она образовалась именно из таких людей. Не сказал: не участвуй в этом, но даже, что гораздо более, не приводи себе и на память. То же он говорит и в другом месте: "не вспомню имен их устами моими" (Пс. 15:4); и ещё: "Чтобы уста мои не говорили о делах человеческих" (Пс. 16:4). Это ещё не великая добродетель; или лучше сказать, хотя и великая, но не такова, как та. Что же он говорит там? Не сказал: не говори делах отцев, но: даже не вспоминай, не приводи их себе на память. Видишь ли, как далеко он хочет отогнать от нас зло? Кто не вспоминает, тот и не думает; кто не думает, тот и не говорит; а кто не говорит, тот не будет и делать. Видишь ли, сколько путей (ко злу) он заграждает для нас, - на какое расстояние удаляет нас от самого большого (из зол)? Будем же вни­мать ему и мы, и забудем злодеяния наши, впрочем не грехи, совершенные нами: воспомяни о них, говорит (Господь), ты первый, и Я не воспомяну (Ефес. 5:10-13). Так, мы не только должны воспоминать о хищении, но и возвратить похищенное; это значит - приводить зло в забвение, истребить самый помысел о хищении и никогда не допускать его к себе, а то, что уже сделано, исправить. А каким образом мы можем достигнуть забвения зла? Памятованием о благодеяниях Божиих. Если мы будем непрестанно помнить о Боге, то уже не сможем помнить о зле: "аще", - говорит (Псалмопевец), - "когда я вспоминаю о Тебе на постели моей, размышляю о Тебе в [ночные] стражи" (Пс. 62:7). Хотя и всегда нужно помнить о Боге, но особенно тогда, когда ум находится в покое, когда через это памятование он может судить себя, когда он может удержать в памяти. Днём, если мы и будем вспоминать, привходящие другие заботы и безпокойства изгладят это (воспоминание); а ночью, можно помнить постоянно: тогда душа находится в мире и спокойствии тогда она в при­стани и безопасности: "о чем говорите" - говорит (Псалмопевец), "в сердцах своих, (о том) размышляйте на ложах ваших" (Пс. 4:5). Следо­вало бы и днём помнить об этом; но так как вы находи­тесь в безпрестанных заботах и развлекаетесь житейскими делами, то вспоминайте о Боге по крайней мере на постели, - размышляйте о Нём в утреннее время. Если мы будем зани­маться этим поутру, то без всякой опасности будем выходить на дела свои; если благоговением и молитвою наперед умилостивим Бога, то и после не встретим никакого врага, а если и встретишь, то посмеёшься ему, имя в защиту Бога. Торжище - это война; ежедневные дела - это сражение, волнение и буря. Потому нам нужно оружие; а молитва и есть великое оружие; нужны попутные ветры, нужно быть сведущим во всём, чтобы провести время дня без кораблекрушений и ран, так как много подводных камней встречается ежедневно, и часто наш корабль разбивается и тонет.

Потому нам нужно молиться, особенно утром и ночью. Многие из вас часто видали олимпийские игры, и не только видали, но ещё поощряли и одобряли ратоборцев, один того, другой - другого. Вы следовательно знаете, как во дни борьбы, и даже в самые ночи, глашатай всю ночь ни о чём другом не безпокоится и ни о чём другом не заботится, как только о том, чтобы ратоборец, вышедши, не посрамил себя; а те, которые сидят подле трубача, внушают ему, чтобы он даже ни с кем не разговаривал, чтобы, истощив дух, не возбу­дить смеха. Если же тот, кто намеревается ратоборствовать перед людьми, так много прилагает старания, то гораздо более следует постоянно стараться и заботиться нам, которых вся жизнь есть борьба. Итак, пусть будет у нас каждая ночь всенощным бдением; будем стараться, чтобы нам, вышедши днём, не подвергнуться осмеянию. И, о, если бы только осмеянию! Но ныне сидит одесную Отца сам подвигоположник, внимательно слушающий, не скажем ли мы чего-нибудь непристойного, или ненужного, - так как Он судья не только дел, но и слов. Будем же, возлюбленные, бодрствовать всю ночь; если мы захотим, то и у нас будут ценители, - при каждом из нас находится ангел. Между тем мы спим непробудно всю ночь, - и, о, если бы только это! Но многие делают даже и тогда много непотребного; одни ходят в дома разврата, а другие превращают свои собственные в дома разврата, приводя к себе блудниц: так мало они заботятся о добром ратоборстве! Иные упиваются и сквернословят; иные производят шум; иные проводят всю ночь в делах порочных, совершая более зла, нежели спящие; иные высчитывают свои доходы; иные му­чатся другими заботами, охотнее делая всё, нежели то, что нужно для ратоборства. Потому, увещеваю вас, оставим всё и будем заботиться только об одном, как бы нам получить награду и быть увенчанными; будем делать всё, чем можем получить обетованные блага, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).