Архиепископ Марсель Лефевр и католицизм XX века

Раскол. Это слово, столь знакомое русским людям, слово, обозначающее столь специфическое явление русской церковной истории, в последние годы все чаще звучит в совсем другой части христианского мира - в католичестве. Там в последние два десятилетия возник и канонически оформился раскол "интегристов" (это слово, обозначающее тех, кто хочет сохранить традицию в целостности и неприкосновенности, употребляют непримиримые враги движения), или "традиционалистов" (более мягкое выражение, появившееся на страницах католической печати, когда из Ватикана последовало распоряжение умерить критику в адрес адептов этого движения).

Движение католических традиционалистов неразрывно связано с именем архиепископа Марселя Лефевра, скончавшегося 25 марта 1991 года, в день Благовещения по григорианскому календарю, в католический Страстной Понедельник.

Этот человек прожил долгую жизнь. Родился Лефевр в 1905 году в семье текстильных ремесленников. У него было семь братьев и сестер. Один из братьев стал священником, три сестры ушли в монастырь. Не достигнув 24 лет, будущий архиепископ уже рукоположен в сан священника. В 1930 году он отправляется миссионером в Габон, где предстоит ему трудиться 15 лет. Здесь он со всей остротой ощущает несоответствие своих убеждений и того духа, который все более охватывает современный мир. Миссионер Лефевр ощущает себя не только вестником Евангелия Христова, но и носителем всех истинных ценностей христианской европейской культуры, в то время как французские колониальные власти покровительствуют исламу, который начинает делать большие успехи в Черной Африке. В 1947 году Лефевр рукоположен в епископа и назначен в Дакар. В то время как Европа капитулирует перед домогательствами Америки и в безумно короткие сроки проводит деколонизацию, монсеньор Лефевр противится африканизации католического клира в Сенегале. Это приводит к конфликту с президентом "молодой республики" Сенгором, и по его требованию в 1962 году Ватикан смещает епископа.

В том же году начинается Второй Ватиканский собор. На протяжении четырех лет собор имел четыре сессии; он стал одним из важнейших событий в многовековой истории католицизма. Созванный папой Иоанном XXIII и продолженный его преемником Павлом VI, собор имел самые благие цели - преодолеть окостенение церкви, сблизить ее с современным миром, пересмотреть отношения католичества с другими христианскими вероисповеданиями и даже с нехристианскими религиями - одним словом, обновить церковь. "Аджорнаменто" (обновление) - это был официальный лозунг Иоанна XXIII. Но у нас слова "обновление", "обновленчество" вызывают самые печальные воспоминания. В силу постановлений собора была произведена литургическая реформа, которая состояла не только в упразднении латыни как литургического языка, но и в замене старых богослужебных текстов вновь составленными. Позднее Лефевр однозначно определит собор и все, что из него проистекло, как "церковный СПИД". На самом соборе он активно выступал за хранение традиционного учения, против всех заблуждений в церкви и в современном мире.

Понятен трагизм положения этого епископа. Как католик он обязан верить в папскую "непогрешимость" (то есть безошибочность). Однако его христианская совесть не может примириться с тем, что начинается в церкви после собора. И мало-помалу Лефевр начинает обособляться. Отстраненный в 1968 году Ватиканом от всякой официальной должности, он основывает в 1970 году "Братство святого Пия X". Имя этого папы знаменует ушедшую эпоху: в 1907 году он издал замечательную энциклику против церковных модернистов, содержащую развернутую критику обновленчества как философии, как стиля религиозной жизни, как богословия, как критического направления в исследовании Библии и церковной истории [1]. В 1974 году Лефевр выступил со своего рода манифестом, где он осудил "неомодернистскую и неопротестантскую" позицию Рима после Второго Ватиканского собора. В результате церковные власти запрещают деятельность "Братства святого Пия X", в рамках которого Лефевр руководил воспитанием будущих священников. Архиепископ отказывается подчиниться и в июне 1976 года совершает первые "незаконные" священнические рукоположения. В следующем месяце Павел VI запрещает его в священнослужении. Однако полного разрыва еще не наступило. В сентябре того же года Павел VI встречается с Лефевром, но эта встреча не привела к примирению. Новый папа Иоанн Павел II очень скоро после своего избрания вызывает к себе Лефевра, и появляется надежда, что консервативный папа-поляк договорится с мятежным прелатом. Папа обещает уступки сторонникам старого богослужения и высказывается против крайностей модернизма, а Лефевр подтверждает свою верность папе. Однако Католическая церковь вовлечена в такой всемирный процесс, с которым и сам папа ничего поделать не может, каковы бы ни были его личные настроения. В разгаре экуменизм, а на горизонте все яснее вырисовываются контуры надвигающегося гиперэкуменизма, то есть организованного стремления к объединению всех религий вообще. В 1983 году папа посещает римскую синагогу, а в 1986 году участвует в молении представителей всех религий в Ассизи. Все такие действия встречают живейшую критику со стороны Лефевра. Контакты с Ватиканом все же продолжаются. В мае 1988 года монсеньор Лефевр ведет переговоры с кардиналом Ратцингером, в результате которых подписывается протокол: Лефевр заявляет о признании власти папы, учительного авторитета церкви, а также действительности мессы, совершаемой по реформированному обряду, обязуется прекратить свою решительную критику Второго Ватиканского собора; представитель Ватикана, со своей стороны, обещал разрешение на деятельность лефевровского Братства на территории всей Католической церкви. Однако после ночи, проведенной в молитве, архиепископ Лефевр забирает свою подпись назад и вскоре заявляет о своем намерении рукоположить нескольких епископов. 30 июня 1988 года он вместе с одним бразильским епископом рукополагает четырех епископов. С точки зрения католической каноники, эти рукоположения действительны, хотя и незаконны. Решительный шаг сделан. Лефевр, чувствующий приближение смерти, обеспечивает дальнейшее существование своего движения. 2 июля папа объявляет архиепископа Марселя Лефевра отлученным от Католической церкви. Этим актом Ватикан надеялся вызвать массовое дезертирство из рядов сторонников Лефевра. Но ничего подобного не произошло. За прошедшие годы после объявления схизмы число семинаристов в семинариях, организованных "Братством святого Пия X", неуклонно росло, в то время как в семинариях, верных апостольскому престолу, оно неуклонно падает. Правда, многие священники, воспитанные и рукоположенные Лефевром, заявили о своем примирении с папским престолом. Но, похоже, Лефевр ничего не имел против этого: ведь не он хотел этого разрыва с Римом. Ватикану пришлось пойти на уступку перед этими священниками: им не только разрешено служить по старым богослужебным книгам, но также предоставлена возможность быть канонически независимыми от местных епископов. Так что после разрыва существует два лефевровских движения: одно совершенно независимо от папы, другое действует внутри официальной церкви.

Когда было объявлено о смерти архиепископа Марселя Лефевра, на дверях парижского прихода традиционалистов церкви святителя Николая (из-за которой архиепископ Парижский ведет многолетнюю тяжбу с приверженцами Лефевра) был вывешен его фотографический портрет, а под ним чья-то рука начертала слова святого апостола Павла: Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил [2].

В чем же был подвиг Лефевра, какое дело он созидал? Все годы своего священнослужения он больше всего занимался воспитанием юношества, в первую очередь - будущих священников. Он не был ни большим богословом, ни блестящим проповедником, ни плодовитым писателем. Но слово его дышало искренностью, в нем была большая моральная сила и подлинное горение веры. Однако дело не только в его несомненных личных достоинствах и дарованиях. В его слове многие чистые души услышали ответ на попытку смешать Церковь Христову со стихиями мира сего. Именно поэтому имя Лефевра стало знаменем, под которое собрались и продолжают собираться многие тысячи отнюдь не худших сынов и дщерей Католической церкви. Пусть это - небольшое меньшинство в католическом мире, но это - влиятельное меньшинство, в нем много представителей культурной и социальной элиты.

Конечно, Лефевр был ультракатоликом. Многие направления его борьбы имеют католическую специфику. Но главный фронт объявленной им войны - модернизм и экуменизм, и здесь он очень часто перекликается с православным миром, который также, в лице самых достойных своих представителей, выступает против этих двух врагов истины Христовой.

Защищая традиционные учения о папстве, Лефевр в то же время защищает свободу епископа, которую хотят связать коллегиональными учреждениями. "Коллегиальность, которая соответствует термину "равенство" французской революции, - это разрушение личной власти; демократия - разрушение авторитета Божия, авторитета папы, авторитета епископов".

Лефевр оценивает современное положение как исключительно серьезное. Часто звучит в его проповедях эсхатологический мотив. "Сатана теперь развязан, может быть, идет одна из его последних битв, генеральное сражение. Он атакует со всех сторон".

Первый богоборческий кризис наступил в эпоху Реформации. Авторитет Бога и Церкви был заменен личным сознанием и личной совестью.

Еще более драматический, более трагический кризис - Французская революция. "Тех, кто повелевал и управлял нами во имя Господа нашего Иисуса Христа, во имя Божие, заменили теми, кто стал править во имя богини Разума... С тех пор как нас отдали во власть людей, которые уже не обращались к Богу, мы стали рабами этих людей... вы знаете историю всех войн, которые за этим последовали, всех драм, какие пережила Франция за два века, всей крови, которая была пролита вследствие забвения Бога, подмены Его сознанием и разумом". Однако не все было еще потеряно. В некоторых местах происходила благодетельная реакция, возрождалась церковь, возрождались христианские монархии. Правда, в XIX веке в самой Католической церкви возникали либеральные течения, которые хотели примирить христианскую традицию с доктринами протестантизма и "Просвещения", с идеологией Французской революции. Но такие течения незамедлительно и строго осуждались магистериумом (то есть учительной властью Церкви).

Третий большой кризис разразился в понтификат Иоанна XXIII, когда начался собор, на котором была небезуспешно предпринята попытка ввести элементы протестантизма и масонского "Просвещения" в само учение церкви. На соборе действовало очень хорошо организованное либеральное меньшинство, которое всеми правдами и неправдами навязывало свою волю большинству епископов и самому папе. За кулисами, в экспертных комиссиях собора работали крупнейшие теологи-модернисты. (Одного из них, Ганса Кюнга, папа Иоанн Павел II был вынужден несколько лет назад отстранить от преподавания в католических учебных заведениях.) В результате собор получился адогматическим. Сами папы это подчеркивали, заявляя, что Второй Ватиканский собор - не такой, как другие, что он имеет чисто пастырский характер. Лефевр заключает из этого, что собор не имеет поэтому характера непогрешимости, ему не обязательно во всем повиноваться, его деяния можно обсуждать и критиковать. Папа Павел VI, напротив, в письме Лефевру провозгласил, что Второй Ватиканский собор важнее Первого Вселенского Собора в Никее!

Значение собора отнюдь не ограничивается формальным смыслом суммы всех его многочисленных постановлений. Собор вызвал на историческое поприще силы, дотоле таившиеся под спудом, произвел глубочайшую революцию всей церковной жизни, всколыхнул весь католический мир: с одной стороны, многие ответили на собор с горячим энтузиазмом, с другой же стороны - в результате него произошли массовый отход от церкви и снижение религиозной активности.

Собор усвоил идеологию прогресса. В его документах историческая жизнь народов - независимо от их отношения ко Христу и к церкви - изображается как путь ко все большему благу. Не случайно ходатайства нескольких сот (!) епископов, которые по инициативе примаса Польши кардинала Вышинского предлагали соборно осудить коммунизм, оказались "затерянными". Прогресс объявляется духовной ценностью. Культивируется концепция "взрослой" человеческой личности, не нуждающейся ни в каких авторитетах и обретающей Христа в личном выборе, ценой разрыва с прошлым. Этим принижается, а то и вовсе отрицается изволенное Богом влияние семьи, среды и прочих авторитетов. Таким образом, всякому верующему пытаются навязать психологию интеллектуала, выращенного современной безбожной цивилизацией. Лефевр убедительно критикует такую "интеллигентщину": "Если нужно было бы ждать, когда появится понимание религиозной истины, чтобы веровать и обратиться, то христиан было бы очень мало... Господь наш требовал не понимания, но веры. Только живая вера дает понимание".

Собор провозглашает религиозную свободу. С точки зрения Лефевра, это - смертельный удар по церковному учительству, которое по своей природе несовместимо с этой свободой: "Магистериум предлагает Истину, морально обязывает личность принять ее, то есть лишает личность моральной свободы. Конечно, личности дана психологическая свобода, но возможность отвергнуть учение не дает права его отвергнуть. Человек должен веровать под угрозой осуждения... Концепция религиозной свободы еще может допустить диалог на равных началах, информацию, но несовместима с пламенной проповедью о необходимости обращения для того, чтобы спастись, и об угрозе вечного осуждения, тяготеющей на тех, кто отказывается верить и пребывает в грехах своих... Смысл существования магистериума - уверенность в обладании Истиной. А Истина по своей природе нетерпима к заблуждению, как здоровье противоположно болезни. Магистериум не может допустить права на религиозную свободу, даже если он ее вынужден терпеть. Ведь Бог не дал человеку выбирать религию. Он оставил ему только несчастную возможность, которая есть слабость человеческой свободы. Церковь упрекают в том, что она требует религиозной свободы, будучи в меньшинстве, и отрицает ее, оказавшись в большинстве... Ответ нетруден. Истина - источник блага, добродетели, справедливости, мира. Там, где Истина, обнаруживается ее благотворное влияние на общество. Церковь требует признания того, что она несет блага, драгоценные для государств, и как следствие этого - предоставления ей права распространять эти блага... Когда Церковь в большинстве, она обязана ради Истины и ради блага народов преподавать правое учение и распространять таким образом все благодеяния, вытекающие из Истины, среди граждан, охраняя их от заблуждения и пороков. Только тот, кто живет в абстракции, в ирреальности, рассуждает об Истине совершенно безотносительно к тому благу, которое с нею неразрывно связано, а равно и к тому злу и пороку, которые неотделимы от заблуждения. Лучше признать, что только благо имеет права, а зло их не имеет. А то, что говорится о благе, должно быть утверждаемо также и об Истине... Однако ныне на смену Истине церковной идет новая догма о достоинстве человеческой личности и о верховном благе свободы... Свобода, какой желают те, кто делает из свободы абсолютное благо, химерична. Часто свобода ограничена в моральном плане, и тем более она ограничена в порядке интеллектуального выбора. Бог замечательным образом позаботился о восполнении немощей человеческой природы посредством тех семей, которыми мы окружены: той семьи, которая дала нам жизнь и должна дать нам воспитание; родины, правители которой должны облегчать нормальное развитие семей в сторону совершенства материального, морального и духовного; Церкви, через ее епархии, где епископ - отец, а приходы - те религиозные ячейки, где души рождаются к жизни божественной и питаются для этой жизни Таинствами. Определять свободу как отсутствие принуждения и побуждения значит разрушать все авторитеты, поставленные Богом в центре этих семей для облегчения хорошего употребления свободы, данной человеку для постоянного искания блага, а также и для побуждения к благу тех, кто тебе вверен".

Ныне в церковь проникла "новая всесторонняя концепция, концепция жизни, мира, церкви, которая полностью и совершенно отличается от истинной концепции церкви. Новая концепция основана на масонских принципах, которые суммируются в знаменитых трех словах: "свобода", "равенство", "братство"; это все может быть очень хорошим, но также может означать очень плохие вещи. Если свобода полная, то есть все предоставляется личному сознанию и личной совести и отменяются все законы, это означает разрушение всякого авторитета, и именно против авторитетов направлен трехчленный лозунг.

Свобода моей совести означает, что я делаю что хочу, не зная ни закона, ни личного авторитета.

Равенство значит, что все мы равны и не хотим авторитета. Братство - но без Отца. Без Отца - братство масс... Но как можно представить себе братство без отечества, без отца? Вот чему нас хотели научить: разрушению авторитетов, покушаясь этим самым и на авторитет Бога. Это - прямое нападение на Бога, так как всякий авторитет происходит от Бога и участвует в авторитете Божием".

Провозглашение принципа религиозной свободы прямо связано с отказом от догматизма. Догма оказывается не вечным Богооткровенным учением, но результатом человеческих исканий, постоянно изменяющимся и эволюционирующим. Постоянные искания объявляются нормативом догматического сознания. Радикально меняется отношение к другим религиям. Миссионеры получают совет: не стремиться сделать, скажем, из мусульман христиан; хорошо, если удастся сделать из них хороших мусульман. Христианская миссия превращается в одно лишь служение социально-экономическому прогрессу. В итоге многие миссионеры разочаровываются в своем призвании и удаляются восвояси.

Наперекор модному мнению о том, что любая религия так или иначе ведет человека ко спасению, Лефевр высказывает более традиционные взгляды о возможности спасения в других религиях. "Церковь - единственное общество, основанное Христом для нашего спасения: Церковь не просто полезна. Она необходима для нашего спасения. Без Церкви мы не можем спастись... Так что же, скажут, ни один протестант, ни один мусульманин, ни один буддист, ни один анимист не спасется? Я этого не сказал. Но говорю и утверждаю... что никто, даже из мусульман, даже из протестантов, даже из анимистов, не может спастись, кроме как благодатью Церкви, благодатью Креста Господа нашего Иисуса Христа... Нельзя спастись через ислам, через буддизм, через протестантизм: через заблуждение не спасаются. На небесах нет буддийской, ни протестантской церкви, на Небесах только одна Церковь - Христова... Можно спастись в этих религиях, но не через них".

Лефевр показывает, что объявленный Вторым Ватиканским собором экуменизм означает сближение с протестантскими конфессиями, уступки им по широкому фронту. В отличие от прежних времен, когда Католическая церковь не допускала, чтобы миряне читали Библию, ныне изучение всеми верующими Священного Писания всячески поддерживается и приветствуется. Казалось бы, произошло возвращение к древней норме, утраченной католичеством. Однако Лефевр предостерегает против проявляющейся здесь протестантской тенденции. Выдвигая на первый план Библию, умаляют значение Священного Предания, как будто не оно раскрывает истинный смысл Библии, как будто Библия, оторванная от Предания, может быть понята безошибочно. Звучит прямой призыв ограничиться одним только Писанием. Например, известный "Словарь библейского богословия" под редакцией Ксаверия Леон-Дюфура, переведенный также на русский язык [3], излагает богословие без всякого обращения к двухтысячелетней христианской традиции. Лефевр обличает тех, кто, призывая держаться одного Евангелия, одновременно разрушает церковную веру в богодухновенность Писания. На соборе открыто говорилось, что богодухновенными в Евангелии следует считать "только истины, необходимые для нашего спасения".

Влияние протестантства или, что то же, искание компромисса с ним ощущается и в литургических реформах, произведенных по почину собора. Произошло явное умаление почитания Богородицы и святых, изображения которых удалены из многих церквей, богослужение "гуманизируется", акцент ставится не на богообщении, а на человеческом общении членов общины. Прежде в католических церквах престол стоял у алтарной стены и месса совершалась священником лицом к престолу и спиной к прихожанам, как и в православных храмах. Теперь престол выставляется вперед и священник совершает мессу, стоя между престолом и алтарной стеной, лицом к народу. Выдвигается новое понимание мессы как "вечери", "трапезы", "воспоминания о Христе". Затемняется, а иногда и прямо отрицается вера в реальное присутствие Христа в Евхаристии. А в таком случае и само Таинство не совершается. По схоластическому учению, которое, естественно, разделяет Лефевр, для совершения Таинства необходимы три условия: "материя", "форма" и "необходимое намерение", то есть намерение священника совершить Таинство по вере Церкви. Если священник не признает веры Церкви, то и Таинства, совершаемые им, недействительны.

Лефевр не возражает против богослужебного чтения Писания на национальных языках. Однако он решительно против перевода других литургических текстов с латыни, которая есть "сокровище единства, универсальности, таинство, которое никакой человеческий язык не может ни выразить, ни описать". Надо сказать, что проблема сакрального языка не есть чисто католическая проблема. Греки никогда не откажутся от языка Нового Завета, от языка Иоанна Златоуста и Василия Великого. Церковно-славянский язык в пределах славянского мира не только связывает нас со всей традицией, но и осуществляет единство в литургической жизни всех православных славян.

Но богослужебная реформа у католиков не ограничивалась заменой латыни современными наречиями. В Риме приняты четыре новых канона мессы, причем только один из них более или менее соответствует прежнему римскому канону, а остальные - результат современного творчества. И это было только начало. Произошел взрыв творческой активности в области литургической жизни. В одной только Франции вошло в употребление более ста (!) канонов мессы, одобренных на разном уровне. Как считает Лефевр, уже сама вариативность, анархическая возможность выбирать из всего множества этих текстов "то, что больше нравится", разрушает благоговейное отношение к богослужению как к установлению Божию. Невозможно глубоко изменять "закон молитвы", не реформируя вместе с тем "закон веры". "Новой мессе соответствует новый катехизис, новое священство, новые семинарии, церковь харизматическая, пятидесятническая, все, что противно ортодоксии и учению всех времен". В этой новой церкви разрешено очень многое, а запрещено только одно: следовать прежнему учению и совершать богослужение старого времени. Строгость этого запрета Лефевр ощутил в полной мере.

"Главное усилие сатаны, - говорил Лефевр, - состоит в том, чтобы ввергнуть нас в непослушание традиции через сам принцип послушания". Современный католик (и только ли он?) стоит "перед мучительной дилеммой: или послушание с риском потери веры, или непослушание с сохранением веры неповрежденною; или послушание и сотрудничество в деле разрушения церкви, или непослушание и работа для сохранения и продолжения церкви".

Лефевр со своими последователями решительно выбрал "принадлежность к церкви всех времен с отказом принадлежать к церкви реформированной и либеральной". В своей мужественной борьбе он вдохновлялся примерами древних святых отцов, которые не боялись иногда противостоять всему миру (один римский прелат кричал на него: "Нечего разыгрывать Афанасия Великого!"). Вдохновлялся он и примером мучеников Вандеи, павших в борьбе с Францией революционной за воссоздание Франции христианской. "Новая христианская цивилизация", к которой ведут модернисты, - антихристов обман. Ибо "уже была христианская цивилизация, и нечего изобретать ее".

После изменений последних лет в Европе течение традиционалистов получило новые возможности в бывших странах "народной демократии". То тут, то там, от Балтики до Дуная, появляются проповедники-"интегристы", на стенах градов и весей развешиваются приглашения на "мессу святого Пия X". Церковная ситуация в странах Восточной Европы различна, но в целом настроения там более консервативные, чем на Западе. Будущее покажет, насколько силен католический традиционализм, но уже сейчас видно, что он жизнеспособен, и кончина монсеньора Лефевра вовсе не означает конца возглавленного им движения.

Примечания
Изд. по: П. В. А. Архиепископ Марсель Лефевр и католицизм XX века // Regnum Aeternum (ΑΙΩΝΙΟΣ ΒΑΣΙΛΕΙΑ. Царство вечное). М.; Париж, 1996. С.221-232. - Изд.
1. См. русский перевод в кн.: Цельное Знание. Сб. 1. Современные течения религиозно-философской мысли во Франции. Пг., 1915.
2. 2Тим.4:7. - Изд.
3. Словарь библейского богословия / Под ред. Ксавье Леон-Дюфура, при сотрудничестве 70 экзегетов. 1288 столбцов. 2-е изд. Брюссель: Жизнь с Богом, 1990. - Изд.