О том, что мы должны подражать хотя бы слугам нашим. Том 12, книга 2, слово 41

Павел, возлюбленные, писав к Тимофею, заповедал слугам оказывать великое послушание господам. Подумайте же, как мы должны относиться к Владыке, Который привел нас из небытия в бытие, дает нам пищу, одежду. Будем же, если нельзя как-либо иначе, служить Ему, как служат наши слуги. Не проходит ли вся жизнь их в том, чтобы устроить покой своих господ? Не это ли составляет дело их, не к тому ли сводится их жизнь, чтобы заботиться о делах господина? Не посвящают ли они заботам о делах господина весь день, своим же часто – небольшую часть вечера? Мы же напротив: о своих делах заботимся непрестанно, о Владычних же не заботимся и немного времени, и это несмотря на то, что Ему не нужно наше, как господам нужны дела рабов, но и все, сделанное для Господа, идет в нашу же пользу. Там служба слуги приносит господину пользу, здесь же служба раба не нужна Владыке, полезна же она самому слуге: "…блага мои Тебе не нужны" (Благих моих не требуеши) (Псал. 15: 2). Какое, скажи мне, приобретение для Бога в том, что я праведен? Какой ущерб, если я неправеден? Не остается ли природа Его неповрежденной, не свободна ли от потери, не выше ли всякого страдания? Слуги ничего не имеют своего, но все господское, хотя бы они были неизмеримо богаты. У нас же есть много своего, и не беспричинно мы восприняли такую честь от Бога всех. Отдаст ли какой господин за слугу своего сына? Ни один, но все предпочтут отдать слуг за детей. Здесь же напротив: Он не пощадил Сына Своего, но предал за всех нас, за врагов, которые ненавидят Его. Слуги, если им дадут какое-нибудь трудное приказание, не выражают такого недовольства, особенно если они добропорядочны, мы же с неудовольствием покидали Господа бесчисленное число раз. Ни один господин не обещал своим слугам столько, сколько нам Бог. Но что же? Здешняя свобода, говорят, часто тяжелее рабства, потому что часто случается голод, и тогда самая свобода становится горче рабства, а ведь это величайший дар. У Бога же нет ничего непрочного, ничего тленного – но что? "Не называю вас рабами, – говорит, – вы друзья Мои" (Иоан. 15: 15). Постыдимся же, возлюбленные, убоимся. Будем служить Владыке хотя столько, сколько служат нам слуги, право же, мы не обнаруживаем даже в ничтожнейшей мере нашего служения. Те в нужде философствуют, имея только одежду и пищу; мы же недовольны в роскоши. Если не от другого кого, примем хотя от них правила мудрости. Писание имеет обыкновение посылать людей даже не к слугам, а к неразумным существам, например, когда приказывает подражать пчеле или муравьям. Я же умоляю вас подражать хотя слугам. Что они делают из-за страха перед нами, будем делать хоть столько же ради страха Божия, ведь мы не находим, чтобы вы делали даже это. Они тысячи раз испытывают оскорбления, но лучше всякого философа сохраняют молчание, имея страх перед нами, негодуют справедливо и несправедливо, но не противоречат, а со смирением просят, не сделав часто никакого проступка, не получая ничего сверх необходимого, а часто и меньше необходимого, они все-таки оказывают любовь; ложась спать на соломенной постели, довольствуясь одним хлебом, имея и все остальное содержание ничтожное, они не ропщут и не высказывают недовольства. Они, боясь нас, возвращают полностью деньги, когда им доверяют их (не говори мне о некоторых из испорченных слуг, но имей в виду не слишком дурных); если мы пригрозим им, они сейчас же смирятся. Неужели все это не есть свойства философии? И не говори, что все это делается по необходимости, потому что и тебе предстоит необходимость геенны, а ты однако не воздаешь Богу такой чести, какой сам пользуешься от слуг. Каждый из слуг имеет установленное помещение и не врывается в помещение ближнего, не грязнит себя пожеланием большего. И все это соблюдается слугами из-за страха перед господами; редко можно видеть, чтобы слуга похищал или портил то, что принадлежит слуге же. У свободных же людей бывает обратное этому: мы угрызаем друг друга, пожираем, не боимся Владыки; похищаем то, что принадлежит рабам, воруем, наносим удары в то время, когда Он видит. Слуга не сделал бы этого, но если бы и нанес удар, то тогда, когда господин не видит; если бы стал безумствовать – то когда господин не слышит. Мы же осмеливаемся делать, хотя Бог все видит и слышит. Страх перед господином всегда перед глазами слуг; у нас же его нет совсем. Поэтому все у нас перевернулось вверх дном, все перепуталось, испорчено: своих грехов не замечаем вовсе, грехи же наших слуг замечаем все до точности, даже самые ничтожные. Я говорю это не потому, что намерен сделать слуг беспечными, но потому, что хочу встряхнуть нашу беспечность и возбудить нашу нерадивость; чтобы мы служили Богу хотя столько, сколько служат нам наши слуги; чтобы служили Сотворившему нас так, как служат нам единосущные нам и не имеющие от нас ничего такого, что мы имеем от Него. По природе и они свободны: "да владычествуют они над рыбами" (Быт. 1: 26); это сказано и им. Рабство – свойство их не от природы, но по положению и по случаю, и однако же они оказывают нам великую честь. Мы со всей тщательностью настаиваем на служении их нам, но не исполняем такого служения Богу даже в ничтожной мере. И это несмотря на то, что мы же отсюда получаем пользу. Чем усерднее служим мы Богу, тем больше приносим пользы себе, и тем более приобретаем сами. Не лишим же себя этой пользы. Бог вседоволен и не нуждается ни в чем; воздаяние и приобретение снова возвращаются к нам. Если же следует любомудрствовать и о благах, уготованных святым, то поистине подлинное успокоение есть там, откуда отбежала болезнь, печаль и воздыхание; где нет ни забот, ни трудов, ни тревог, ни страха, поражающего и колеблющего душу, но один только страх Божий, исполненный наслаждения. Там нет того, что выражено словами: "в поте лица твоего будешь есть хлеб"; нет терний и волчцов; нет "в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою" (Быт. 3: 19, 16). Там все – радость, мир, веселье, удовольствие, благость, кротость, любовь. Там нет клеветы и зависти, нет смерти – этой, телесной, и той, духовной, нет мрака и ночи; все там чисто, все свет, все ясно. Там нет труда, нет насыщения, мы будем жить там с постоянной жаждой благ. Хотите, я дам вам некоторое подобие того состояния? Это вполне невозможно, но, насколько только могу, попытаюсь дать вам некоторый образ. Взглянем на небо при полной его безоблачности, когда оно являет свой венец. Потратив немалое время на созерцание его прекрасного вида, представим себе, что и у нас будет местопребывание, но не такое, а настолько прекраснее, насколько золотая кровля прекраснее глиняной; а за этой опять горняя кровля, затем ангелы, архангелы, неизмеримое множество бестелесных сил, чертоги самого Бога, отчий трон. Но слово не в силах изобразить всего, что я сказал; нужен опыт и знание, полученное через этот опыт. Как по вашему мнению, скажи мне, Адам чувствовал себя в раю? А это местопребывание настолько лучше того, насколько небо выше земли. Но мы поищем еще и другое уподобление. Если бы теперешнему царю удалось завоевать всю вселенную, а затем его не беспокоили бы ни войны, ни заботы, но он пользовался бы только почетом, жил бы в роскоши, у него было бы много телохранителей, отовсюду к нему стекалось бы золото, и он был бы предметом удивления, как, думаете, чувствовал бы он себя, если бы видел, что войны прекращены по всей земле. Будет нечто подобное и там. Но я еще не нашел подобия тому состоянию, нужно, поэтому, подыскать и другое уподобление. Представь себе следующее. Как царское дитя, пока находится в утробе, ничего не чувствует; но если бы случилось, что явившись на свет, оно должно было взойти на царский престол, оно получило бы все сразу, а не постепенно – таково будет и то состояние. Или будет нечто такое, как если бы какой-нибудь узник, после того как он вытерпел бесчисленные страдания, вдруг был потом посажен на царский престол. Но и здесь я еще не нашел точного образа. Ведь здесь какие бы кто ни получил блага, скажем, даже самое царство, он пользуется полнотой удовольствия на первый день, на второй, на третий; но по мере того как идет время, удовольствие остается, но уже не такое, оно постоянно слабеет, каково бы оно ни было; там же оно не только не уменьшается, но возрастает. Подумай, что будет, когда душа, ушедши туда, будет не в состоянии представить ни конца тех благ, ни изменения в них, но будет ждать увеличения их и жизни, не имеющей конца, свободной от всяких опасностей, печали, забот, полной радости и бесчисленных благ. Если вышедши в поле, где мы видим воинские палатки, скрепленные из полотнищ, копья, шлемы и блестящие выпуклости на щитах, мы останавливаемся в восхищении; а когда доведется увидеть и то, как посредине идет царь или мчится лошадь в золотом оружии, нам кажется, что мы достигли всего, то что же будет, когда ты увидишь вечные скинии святых, утвержденные на небе? "Примут, – говорится, – в вечные обители свои" (Лук. 16: 9). Что будет, когда ты увидишь, как каждый из них сияет ярче лучей солнечных, сияет не медью и железом, но той славой, сияния которой человеческий глаз не в состоянии видеть? И это говорится о людях. А что сказать о тысячах ангелов, архангелов, херувимов, серафимов, престолов, господств, начальств, сил, красота которых невообразима, превосходит всякий ум? Но что же я не остановлюсь, стремясь к недостижимому? "Око, – говорится, – не видело того, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2: 9). Итак, нет ничего несчастнее, как не получить тех благ, и нет ничего блаженнее, как получить их. Да будем же и мы сопричислены к блаженным, да воспримем вечные блага во Христе Иисусе, Господе нашем, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.