О том, что не должно пренебрегать Церковью Божией и святыми таинствами. Том 12, книга 2, слово 9

Немного присутствующих у нас сегодня. Что же за причина тому? Мы совершаем память мучеников, и никто не явился в наше собрание. Длиннота пути повергла их в леность; вернее же сказать, не длиннота пути, а леность помешала им. Как человеку ревностному и с бодрой волей ничто не может воспрепятствовать, так, наоборот, беспечному и ленивому все может послужить препятствием. Мученики кровь свою пролили за истину, а ты не можешь презреть даже и краткого пути? Они голову свою сложили за Христа, а ты не хочешь даже немного пройти ради Владыки? Владыка ради тебя умер, и ты ради Его мешкаешь? Память мучеников, и ты предаешься беспечности и лености? Тебе следовало бы явиться в собрание и видеть, как диавол терпит поражение и мученик побеждает, как Бог прославляется и Церковь увенчивается. Но, говоришь, я грешник и не могу быть в собрании. Так как ты грешник, то и явись в собрание, чтобы стать праведником. Кто же из людей, скажи мне, без греха? Или ты не знаешь, что и сами предстоящие жертвеннику пригвождены к грехам? Ведь и они облечены плотью и связаны с телом. И мы сами, сидящие на кафедре и учащие, соплетены с грехами. Тем не менее, не отчаиваемся в человеколюбии Божием и не приписываем Ему жестокосердия. Для того Бог и попустил самим священникам рабствовать страстям, чтобы они из собственного опыта научились снисходительно относиться и к другим. Не крайнее ли безумие и сумасшествие, что мы, если позовет нас какой-нибудь гусляр, или плясун, или кто другой из подобного рода людей, все охотно бежим к нему, благодарим его за такой зов и проводим целую половину дня в том, что внимаем только ему; а когда Бог чрез пророков и апостолов беседует с нами, то зеваем, почесываемся и смежаем глаза? На ипподроме, невзирая на то, что там нет крыши, которая защищала бы от дождя, множество безумствующих стоит, хотя бы шел страшный ливень и ветер хлестал воду в лицо; они не обращают внимания ни на холод, ни на дождь, ни на длинноту пути; ничто их ни дома не удержит, ни сюда не помешает придти; а сходить в церковь дождь и грязь становится нам препятствием. И если их спросить, кто такой Амос или Авдий, или каково число пророков или апостолов, они не могут и рта раскрыть; а о лошадях и кучерах ведут речи лучше софистов и риторов. Как можно выносить это, скажи мне? Я много раз увещевал не ходить в театры. Ты слышал и не последовал совету; сходил в театр, не послушался моего слова: не стыдись же опять придти и выслушать. Я слышал, говоришь, и не исполнил; как я могу придти опять и слушать? Однако, ты это сознаешь, что не исполнил, все же ты стыдишься, все же краснеешь, все же ты налагаешь на себя узду, хотя и никто не обличает, все же слово мое укоренилось в тебе, все же учение мое очищает тебя, хотя я и не стою пред тобою. Ты не исполнил? Тем более приди, чтобы, услышав вновь, исполнить. Если тебе приложено будет лекарство, но не вылечит тебя, то на следующий день не прикладываешь ли ты его вновь? Представим дровосека, который хочет срубить дерево. Он берет топор и рубит корень. Если он нанесет один удар, и дерево не упадет, то не наносит ли он второго удара, четвертого, пятого, десятого? Так точно делай и ты. Говорю это не для того, чтобы сделать вас более беспечными, а для того, чтобы заставить вас быть более старательными. Ты вошел в церковь, человек, удостоился общения с Христом; не уходи, если не будешь отпущен. Если ты уйдешь прежде отпуска, то будешь судим как беглый раб. Целый день ты тратишь на плотские дела и двух часов не можешь заняться духовными? В театр ты часто ходишь и до окончания не уходишь; а приходишь в церковь и уходишь прежде совершения божественных таинств? Побойся сказавшего: "кто пренебрегает словом, тот причиняет вред себе" (Притч. 13:13). Когда ты стоишь пред царем, то не смеешь даже и улыбнуться; предстоя же Господу всего, не стоишь со страхом и трепетом, а смеешься, когда Он часто гневается? Или ты не знаешь, что этим ты прогневляешь Его даже более, чем грехами? Ведь не так Бог отвращается обычно от согрешающих, как от тех, кто не сокрушается после греха. Что делаешь ты, человек? Стоя в церкви, любострастно взираешь на красоту женщин и не трепещешь, нанося такое оскорбление храму Божию? Или церковь кажется тебе непотребным домом и менее достойной уважения, чем площадь? В самом деле, на площади ты боишься и стыдишься показаться высматривающим любострастно женщину, а в храме Бога, когда Он сам говорит с тобою и угрожает за это, ты осмеливаешься на такой поступок в то самое время, когда слышишь повеление не делать этого, и не трепещешь, не содрогаешься, делая сердце и глаза вертепом беззакония? Лучше таким людям быть слепыми, чем пользоваться так глазами. Подумай, человек, близ кого стоишь ты во время священного этого и страшного таинства, с кем ты намереваешься призывать Бога: с херувимами, с серафимами и прочими небесными силами; размысли, кто соликовствует с тобою. Достаточно тебе для трезвости, если ты примешь только во внимание, что ты, облеченный телом и соединенный с плотью, удостоен вместе с бесплотными силами славословить общего всех Владыку. Итак, не с расслабленным духом принимай участие в этих священных и таинственных гимнах, не житейские помыслы имей в это время, а, исторгнув из души все земное и всецело перенесшись на небо, воспевай всесвятую песнь хвалы Богу, как бы стоя близ самого престола славы и летая с серафимами. Для того повелевается нам стоять благоговейно во время божественного таинства, чтобы мы воздвигли влачащиеся по земле помыслы, чтобы, сбросив с себя расслабление, происходящее от житейских дел, могли прямо поставить душу нашу пред Богом. Не о телесных руках или коленах говорится, - говорится ведь не скороходам или гимнастам, - а повелевается этими словами восставить силу внутренних помыслов, повергнутую искушениями. Во время священного этого собрания, братия, не люди только возглашают эту страшную молитву, но и ангелы припадают к Владыке, и архангелы молятся, имея и время благоприятное для них, и помощь в приношении. И как люди, срезав масличные ветви, машут ими пред царями, напоминая им чрез это растение о милосердии и человеколюбии, так и ангелы в тот час, представляя вместо масличных ветвей само Владычнее тело, молят Владыку за человеческий род, как бы говоря: мы просим за тех самых, кого Ты сам благоволил наперед возлюбить так, что отдал душу Свою за них; мы проливаем молитвы за тех, за кого Ты сам пролил кровь; мы молим за тех, за кого Ты принес в жертву это самое тело. Пусть поэтому каждый размыслит в себе, какой порок он исправил, какую добродетель приобрел, от какого греха омылся, в чем сделался лучше; и если найдет, что от поста у него явился какой-нибудь прибыток на эту прекрасную торговлю и сознает, что приложил много попечения о своих ранах, пусть приступает; если же он оставался нерадив и может показать один только пост, а кроме того ничего доброго не сделал, то пусть остается вне церкви и входит только тогда, когда очистит все свои грехи. Тому, кто, ссылаясь на немощность тела, не постится, естественно получить и прощение; тому же, кто не исправил своих недостатков, невозможно найти оправдания. Что мы сделаем, если Бог потребует от нас ответа за нашу беспечность в собраниях? Вы знаете, конечно, как часто в то самое время, когда Он говорит всем нам чрез пророка, мы ведем с соседями длинные разговоры о вещах, нисколько до нас не касающихся. Итак, если Он, оставив все прочее, захочет потребовать от нас ответа только за этот грех, будет ли нам какая-нибудь надежда на Спасение? Не думай, что это ничтожный грех; а если хочешь узнать, насколько он велик, рассмотри то же самое применительно к отношениям между людьми и тогда увидишь, до какой степени это нелепо. Осмелься, когда говорит с тобой начальник или даже какой-нибудь друг немного почтеннее, оставить его и разговаривать со своим слугою и тогда ты увидишь, какой дерзкий поступок совершаешь ты, делая то же самое в отношении к Богу. Если разговаривавший с тобою принадлежит к числу знатных людей, то он может еще привлечь тебя и к ответу за такое оскорбление. А Бог, который каждый день бывает оскорбляем так, и даже хуже того, и не одним, или двумя, или тремя людьми, а почти всеми нами, сносит и долготерпит. Желая утишить гнев земного царя, вы все с детьми и женами сбегаетесь и часто спасаете осужденного от царского гнева; а когда нужно умилостивить Царя небесного и похитить из гнева Его не одного, не двух, не трех, не сто, а всех грешников, находящихся во вселенной, вы сидите вне и не стекаетесь все вместе, чтобы Бог, милостиво взирая на ваше согласие, и тем отпустил наказание, и вам простил согрешения. Если в тот час тебе случится быть на площади, или дома, или быть занятым неотложными делами, то не разрываешь ли ты сильнее всякого льва всякие узы и не бежишь ли принять участие в общем молении о прощении? И какую будешь иметь ты надежду на спасение? В самом деле, что может быть могущественнее Церкви? Не говори мне о стенах и оружии. Стены ветшают от времени, Церковь же никогда не стареет; стены разрушают варвары, Церковь же и демоны одолеть не могут. А что эти слова не пустое хвастовство, о том свидетельствуют самые дела. Сколько людей враждовало против Церкви, и враждовавшие погибли, а она вознеслась выше неба! Таково величие Церкви! Когда против нее враждуют, она побеждает; когда строят козни, она превозмогает; когда подвергают бесчестью, становится еще славнее. Знаете тот день, когда против нас направлено было столько оружий и ярость воинская, горевшая сильнее огня, когда нас отводили в царские дворцы и мы были позорищем для вселенной? И однако по благодати Божией ничто нас не сразило. Почему? Потому что ничто в настоящей жизни не есть зло. В самом деле, что есть зло? Смерть? Но она не есть зло, так как чрез нее мы только скорее приходим к пристани. Лишение имущества? "Наг я вышел… наг и возвращусь" (Иов. 1:21). Изгнание? "Господня - земля и что наполняет ее" (Пс. 24:1). Клевета? "Блаженны вы, когда будут поносить вас… ибо велика ваша награда на небесах" (Мф. 5:11, 12). Если меня и отводили в тюрьму, как преступника, то для меня это не было бесчестием, так как бесчестие только в одном - в грехе; и хотя бы вся вселенная обесчестила тебя, но сам ты себя не обесчестишь, ты не обесчещен. Предательство есть только одно - предательство совести; пусть не предает тебя совесть, и никто не предаст тебя. Меня отводили в тюрьму, и я видел дела, или вернее - видел, что мои слова становятся делами, и то, что я говорил словами, возвещается на площади делами.

Итак, желал бы я знать, где проводят время те, которые презрели это священное собрание и отказались от участия в этой священной трапезе. Впрочем, я хорошо знаю: они или разговаривают о нелепых и смешных вещах, или пригвождены к житейским заботам. Между тем и то, и другое времяпровождение лишено извинения и заслуживает крайнего наказания. Что касается первого, то здесь не требуется ни слов, ни доказательств. А что и те, которые ссылаются на домашние дела и происходящую отсюда нестерпимую нужду, точно так же не могут заслуживать снисхождения, в силу того именно, что не предпочитают духовных занятий земным, очевидно также для всякого. Скажи мне в самом деле, какой слуга, прежде чем исполнить господскую службу, станет заботиться о собственных домашних делах? Как же не бессмысленно, в отношении к людям, где господство есть одно простое лишь имя, оказывать господам такое уважение и послушание, а истинного Господа, не нашего только, но и горних сил, не удостаивать даже и такого служения, какого мы удостаиваем наших сорабов? О, если бы я мог показать вашим глазам душу таких людей: вы увидели бы, как она грязна, неопрятна, обесчещена, уничижена и лишена дерзновения! Как тело, оставаясь без бани, покрывается всякой нечистотой и грязью, так точно и душа, оставаясь без духовного учения, облагается великой скверной грехов. О, если бы можно было раскрыть сердца людей, оставляющих священное собрание! О, если бы вам возможно было проникнуть в их совесть! Тогда вы хорошо бы увидели, сколькими язвами они исполнены, сколько имеют терний. Как земля, не возделываемая руками земледельцев, запустевает и зарастает лесом, так и душа, оставаясь без духовного учения, произращает терния и волчцы. Если мы, которые каждый день слушаем пророков и апостолов и унимаем свои страсти постоянно песнопениями из Священного Писания, едва удерживаем свою вспыльчивость, едва обуздываем гнев, едва извергаем гной зависти, едва усмиряем похоть, едва укрощаем бесстыдных зверей, то какую же надежду на спасение будут иметь те, которые никогда не пользуются таким врачеванием и не слышат божественного учения? Как вышедший из пристани всюду блуждает и лишенный света на все натыкается, так и впавший в забвение страха Божия обрекается на непрестанные заботы, беспокойства и скорби. И как в том случае, когда Бог находится с нами и защищает нас, все печали исчезают, так, наоборот, когда Он оставляет и забывает нас, и душа раздирается, и сердце томится мукой, и скорби нападают, чтобы, уязвляясь всяческим образом, беспечные с большим рвением возвратились туда, откуда ниспали. "Накажет тебя нечестие твое", - говорится, - "и отступничество твое обличит тебя" (Иер. 2:19). Так и оставление Богом есть один из видов Его промышления. Когда Он, промышляя и заботясь о людях, находит пренебрежение, то оставляет немного и покидает, чтобы небрежные, отбросив беспечность, стали более ревностными. Думаю я, что сегодня присутствуют многие из тех, которые недавно оставили нас и убежали на зрелища беззакония; и желал бы я точно знать их, чтобы прогнать их от этих священных врат, - не для того, чтобы они всегда оставались вне их, а для того, чтобы они возвратились потом исправившись. Так и отцы выгоняют из дома заблудших детей и удаляют от стола, не для того, чтобы навсегда лишиться их, а для того, чтобы они, сделавшись от такого урока лучшими, с подобающей честью возвратились к отеческому наследству.

Так делают и пастухи: они разобщают покрытых паршами овец от здоровых, чтобы, излечившись от болезни, они могли безопасно возвратиться опять к здоровым, и чтобы больные не заразили своей болезнью всего стада. Для того же и мы желали бы знать упомянутых людей. Впрочем, если мы и не можем различить их глазами, наше слово несомненно признает их и, коснувшись их совести, легко убедит их добровольно удалиться, научая их, что только тот находится в Церкви, кто обнаруживает достойное здешнего пребывания расположение души; а тот, кто участвует в этом священном собрании, будучи порочного поведения, хотя и приводит сюда тело, извергается вон и изгоняется хуже заключенных вне и не могущих участвовать в священной трапезе. Последние, будучи извергнуты по законам Божиим и оставаясь вне, имеют по крайней мере благие надежды и, если пожелают исправить свои прегрешения, то могут чрез Церковь, от которой они отпали, возвратиться опять с чистой совестью; те же, которые, осквернив себя, после того, несмотря на увещание приходить не прежде, чем очистятся от греховной скверны, ведут себя бесстыдно, делают свою рану более тяжкой, - ведь не столь тяжкое зло - грех, сколько бесстыдство после греха. Многие причащаются таинств однажды в год, другие - дважды, а иные - многократно. Кого же из них нам похвалить? Тех ли, которые однажды причащаются, или тех, кто часто, или тех, кто редко? Ни тех, которые однажды, ни тех, которые часто, ни тех, которые редко, а тех, которые причащаются с чистою совестью, с чистым сердцем, с неукоризненной жизнью. Таковые пусть всегда приступают; кто же не таковы, пусть не приступают и раза, так как они принимают себе суд и осуждение. Подобно тому, как пища, будучи по природе питательной, если попадет в человека, страдающего отсутствием аппетита, все губит и разрушает и становится причиной болезни, так точно и страшные эти тайны. Ты наслаждаешься трапезой духовной, трапезой царской, и опять мараешь тело свое грязью? Помазуешь его миром и опять наполняешь зловонием? Приступая чрез год к причастию, думаешь ты, что этого тебе достаточно для очищения грехов за все время и опять, по прошествии недели, принимаешься за прежнее? Скажи мне, если ты, выздоровев на сорок дней от продолжительной болезни, опять предаешься тому, что причинило болезнь, то не губишь ли ты и прежнего труда? Если таким образом естественные предметы изменяются, то тем более то, что зависит от произволения. Если у тебя дурно пахнет изо рта, ты не питаешься даже за общим столом, а когда в душе такое зловоние, дерзаешь - скажи мне - приобщаться таинств? И какое получишь ты прощение? "Кто ест и пьет" чашу Господню "недостойно", - говорит божественный апостол, - "тот ест и пьет осуждение себе" (1 Кор. 11:29), то есть, потерпит такое же наказание, какому подвергнутся и распявшие Христа. Как те убийцы стали повинны в крови, так и те, которые недостойно приобщаются таин. Как тот, кто разорвет царскую порфиру или замарает ее грязью, одинаково оскорбит одевающегося в нее царя, так точно и здесь, - как умертвившие тело Владычне, так и принимающие его нечистою душою одинаково надругаются над царским одеянием. Иудеи разорвали его на кресте, а сквернит его тот, кто принимает его нечистой душой. Таким образом, хотя преступление и различно, но оскорбление одинаково. Слова эти тронули многих слушателей, многих смутили, уязвили их совесть, вернее же сказать, не только слушателей, но прежде, чем вас, и меня самого говорящего. Одно ведь для всех учение, одни у всех раны, - почему я прилагаю и общие для всех лекарства. Дело божественного человеколюбия проявляется в том, что и говорящий, и слушающие подчинены одним и тем же законам, имеют одну и ту же природу, и всякий преступающий подлежит одинаковой ответственности. Почему? Чтобы учащий делал порицание с умеренностью, чтобы он был снисходителен к согрешающим, чтобы, памятуя о собственной слабости, не делал обличения нестерпимым. Итак, если ты увидишь, что кто-нибудь из пасомых вместе с тобой ведет блудную жизнь и приступает к таинствам, то скажи тому, кто заведует раздаянием их: такой-то недостоин таинств, не допускай непотребного к святыне. Ведь если таковой недостоин поведать оправдания Божии, то подумай, до чего дойдет наказание ему, когда он коснется еще и священной трапезы, да и не ему только одному, а и тебе, укрывающему его. В самом деле, не сказал Бог: и ты прелюбодействовал, но: "с прелюбодеями сообщаешься" (Псал. 50:18). Вот какое великое зло скрывать гнилостные язвы других! Ты, говорит Он, становишься соучастником наказания, полагающегося за преступление. И справедливо. В самом деле, тот может еще указать на страсть, хотя отговорка и не заслуживает извинения, а ты не можешь сделать даже и того. Зачем же ты, не наслаждаясь удовольствием, делаешься общником и участником наказания? Не говори мне таких, исполненных крайней бесчувственности слов: что мне беспокоиться о других? Я забочусь о своей пользе. Нет; тогда-то ты более всего и будешь заботиться о собственной пользе, когда будешь искать ее в том, что полезно для ближнего, как и Павел говорил: "никто не ищи своего" (1 Кор. 10:24), чтобы найти свою пользу. В самом деле, когда грешник увидит, что все отвращаются от него, то он будет думать, что сделал великое преступление; если же увидит, что к нему не только не относятся с негодованием и не питают отвращения, но и благодушно терпят и помогают ему, то растлевается и судилище совести, так как мнение окружающих оказывает помощь его развращенной воле. Многие, не вынесши тяжести сделанных вам обличений, придя после ухода, роптали и жаловались, говоря: ты удаляешь нас от священной трапезы, отгоняешь от общения? Я же для того принужден был сказать это, чтобы вы знали, что я не удаляю, а напротив собираю, не отгоняю, не отстраняю, а скорее привлекаю чрез эти обличения. Страх наказания, охватывая, как огонь - воск, совесть грешников и постоянно оставаясь при ней, разрешает и потребляет наши грехи и, делая душу чистой и светлой, сообщает нам большое дерзновение. И как врач, давая страдающим отсутствием аппетита горькие лекарства и удаляя дурные соки, возбуждает упавший аппетит и заставляет с большею охотою вкушать обычную пищу, так точно и учитель, говоря жестокие слова, очищая душу от худых помыслов и освобождая от тяжкого бремени грехов, дает свободно вздохнуть совести и доставляет возможность с полным наслаждением вкусить тела Владычня. Справедливо поэтому говорит блаженный Павел: "повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет" (Евр. 13:17). В самом деле, ты заботишься о своей жизни, и если ты устроил ее хорошо, тебе нет никакой заботы о других; священник же, хотя бы и устроил собственную жизнь хорошо, а о твоей не будет иметь тщательной заботы, пойдет вместе с порочными в геенну, и часто, не будучи предан собственными грехами, погибает от чужих. Однако после того, как мы так сильно обличили недостойно причащающихся божественных таин, необходимо обратиться со словом и к вам, служителям таинств, чтобы вы с великим вниманием раздавали эти дары, так как немалое наказание угрожает и вам. В самом деле, если вы, зная о нечестии кого-нибудь, дозволяете участвовать в этой трапезе, то кровь его взыщется от ваших рук. Будет ли то военачальник, или ипарх, или даже сам облеченный в диадему, но если он приступает недостойно, воспрети ему; ты имеешь власть большую, чем он; не прогневляй Владыку, оставляя неочищенным его тело. Не давай меча вместо пищи; но хотя бы он пришел под предлогом болезни причаститься, не бойся воспретить. Бойся Владыки Бога, не человека. Если ты убоишься человека, то и им будешь осмеян, и Владыку прогневишь; а если - Бога, то и для людей будешь почтенен, и Богу любезен. Если же сам сделать этого не смеешь, то приведи ко мне; я не позволю ему совершить такую дерзость; скорее душу свою положу, чем дозволю причаститься крови Владычней недостойно, и скорее пролью собственную свою кровь, чем допущу до причастия столь страшной крови недостодолжным образом. Гораздо лучше лишиться жизни ради Бога, чем Бога ради жизни. Ему подобает слава, держава, ныне и во веки веков. Аминь.