Ей, Отче, яко тако бысть благоволение пред Тобою. Том 7, книга 1, беседа 38

ТВОРЕНИЯ
святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского Толкование на святого Матфея Евангелиста

        1. Смотри, сколько употребляет Он средств для того, чтобы возбудить в иудеях веру. Он, во-первых, побуждает их к ней похвалами Иоанну; изобразив его великим и достойным удивления, представляет достоверным и все то, чем он привлекал своих учеников к познанию Господа. Во-вторых, словами, что царствие небесное нудится, и нуждници восхищают е (Матф. XI, 12); так свойственно говорить понуждающему, и возбуждающему. В-третьих, уверением, что все предсказания пророков исполнились; отсюда становилось ясным, что пророки предвозвещали о Нем. В-четвертых, уверением, что все то совершилось, чему совершиться от Него надлежало, для чего предложил им и притчу о детях. В-пятых, тем, что порицал неверующих, поражал их страхом и великими угрозами. В шестых, тем, что благодарил за веровавших; слово: исповедаютися здесь значит: благодарю. Благодарю, - говорил Он, - яко утаил еси сия от премудрых и разумных. Что же? Ужели Он радуется о погибели и о том, что они этого не узнали? Никак. Но наилучший путь спасения состоит в том, чтобы презирающих предлагаемое учение и не хотящих принимать его не принуждать, чтобы, если они чрез призывание не оказались лучшими, но отпали и презрели его, самым их отвержением возбудить в них большее расположение к слову. Чрез это и внимающие должны были сделаться тщательнее. Откровение истин одним должно производить в них радость; напротив сокрытие их от других должно произвести в последних не радость, но плач. Так Он и поступает, когда плачет о граде. Итак, не беде чьей бы то ни было радуется, но тому, что утаенное от премудрых и разумных познали младенцы. Подобным образом и Павел, когда говорил: благодарю Бога, яко бесте раби греху, послушасте же от сердца, в оньже и предастеся образ учения (Рим. VI, 17), не тому радуется, что они были рабами греху, но тому, что они, будучи таковыми, сподобились таких благ. Премудрыми же Господь именует здесь книжников и фарисеев, и говорит это для того, чтобы учеников Своих сделать более усердными и вместе показать этим премудрым, сколь великих рыбари удостоились благ, которых все они лишились. Называя же их мудрыми, говорит не о мудрости истинной и достохвальной, но о той, которую они приписывали своим силам. Потому и не говорит: открыл безумным, но: младенцам, то есть, непритворным, простым, и показывает, что фарисеи не получили этих благ не потому только, что не были того достойны, но и лишились их по самой справедливости. А всем этим научает Он нас убегать гордости и ревновать о простоте. Потому и Павел, говоря о том же, пишет подробнее так: аще кто мнится в вас мудр быти в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. III, 18). Так раскрывается благодать Божия! Но почему же Он благодарит Отца, когда Он сам это сотворил? Как Он молится и ходатайствует за нас пред Богом, показывая тем многую любовь к нам в ином месте, так поступает и здесь, и это исповедание исполнено великой Его любви. Этим показывает Он и то, что (фарисеи) не от Него только отпали, но и от Отца. Так Он сам наперед исполнил самым делом то, что сказал ученикам: не пометайте святая псом (Матф. VII, 6). Далее Он показывает вышесказанными словами и Свою первоначальную волю, и волю Отца; Свою - когда благодарит и радуется о совершившемся; волю Отца - когда показывает, что Отец это сделал не потому, что был умолен, но потому, что Сам по Себе восхотел. Яко тако, говорит, бысть благоволение пред Тобою, - то есть, так Тебе угодно было. А почему от них утаил? Послушай, что говорит на это Павел: ищуще свою правду поставити, правде Божией не повинушася (Рим. X, 3). Итак, подумай, каковым надлежало быть ученикам, слышащим это, когда они узнали то, чего не знали мудрые, и узнали по откровению Божию, будучи еще младенцами. Лука повествует, что Иисус возрадовался и сказал означенные слова в тот самый час, когда семьдесят учеников, пришедши, возвещали о повиновении им бесов; а это самое делало их не только ревностнейшими, но и располагало к большему смирению. Так как они могли удобно впасть в высокомудрие, из-за того, что изгоняют бесов, то Он тут же их и располагает к смирению, указывая на то, что победы их над бесами были следствием не собственного их тщания, а действием откровения.

      2. Так и книжники, и премудрые, сами себя почитающие разумными, отпали по причине своей гордости. Итак, если по этой причине сокрыто от них то (что открыто младенцам), то и вы, - говорит, - бойтесь, и пребудьте младенцами, потому что как младенческое состояние соделало вас достойными откровения, так противное состояние лишило их последнего. Слова: утаил еси не означают того, чтобы Бог был причиною всего; но подобно тому как Павел, когда говорит: предаде их Бог в неискусен ум (Римл. I, 28), и ослепил помышления их, - не в том смысле говорит это, будто Бог производит такие действия, а относит это к людям, подающим к тому причину, в таком же точно смысле и здесь Христос говорит: утаил еси. Далее, чтобы ты не подумал, что, когда Господь говорил: исповедаютися яко утаил еси, и открыл еси та младенцам, сам по Себе не имел той же силы и не мог совершить того же, - так благодарит, говоря: вся Мне предана суть Отцем Моим (ст. 27). И тем, которые радуются, что им повинуются бесы, говорит: чему вы удивляетесь, что бесы вам повинуются? Моя суть вся: вся Мне предана суть. Когда же слышишь - предана, не предполагай тут ничего человеческого. Это выражение не должно вести тебя к той мысли, будто два Бога нерожденных. А что Он родился и вместе есть Владыка всего, это видно из других многих мест.

      Далее Он предлагает нечто еще более важное, и тем направляет твое разумение: и никтоже знает Сына, токмо Отец, ни Отца кто знает, токмо Сын. Незнающим кажется, что эти слова не зависят от предыдущих, между тем как они стоят с ними в тесной связи. Сказавши: вся Мне предана суть Отцем Моим, Господь дает разуметь эти слова, говоря: чему тут дивиться, что Я Владыка всего, когда Я имею и нечто большее? Я знаю Отца, и единосущен Ему. И на это последнее указывает Он прикровенно, говоря, что Он один так Его знает, потому что слова: никтоже знает Отца, токмо Сын - это и означают. И заметь, когда Он говорит это апостолам: тогда, когда они получили доказательства силы Его из самых дел, когда не чудодействующим Его только видели, но и сами во имя Его могли производит такие чудеса. Далее, так как он сказал раньше - открыл еси та младенцам, (разумея Отца), то показывает, что и это Его же дело. Ни Отца кто знает, говорит Он, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти. Не сказано: кому заповедует, или кому повелевает, но: емуже аще волит. Сын же, открывая Отца, открывает и Себя. Но это последнее, как известное всем, оставляет, а первое предлагает подробнее; и везде так же поступает, когда например говорит: никтоже может придти ко Отцу, токмо Мною (Иоан. XIV, 6). Этими словами Он научает и другому, именно объясняет, что Он во всем согласен и единомыслен со Отцем. Не только Я, говорит Он, не противлюсь и не враждую против Него, но никому невозможно и придти к Нему, как только чрез Меня. Так как фарисеев вводило в соблазн в особенности то, что Он казался им противником Бога, то Он всеми мерами и опровергает эту мысль, и старается об этом не менее, чем и о знамениях, или еще и гораздо более. Когда же говорит: ни Отца кто знает, токмо Сын, не то разумеет, что все Его не познали, но что никто не имеет об Отце такого знания, какое имеет о Нем Сын. То же можно сказать и о Сыне. Равным образом Он не разумеет здесь и какого-то неведомого Бога, который никому не открыл Себя, как утверждает Маркион, но прикровенным образом показывает невозможность полного о Нем познания, потому что мы и Сына не знаем так, как должно знать. Тоже самое показывает и Павел, говоря: от части разумеваем, и от части пророчествуем (1 Кор. XIII, 9). Потом, возбудив в них проповедью Своею расположение к Себе и показав им неизреченную Свою силу, призывает к Себе, говоря: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (ст. 28). Не тот или другой приходи, но приидите все, находящиеся в заботах, скорбях и грехах; приидите не для того, чтобы Я подвергнул вас истязанию, но чтобы Я разрешил грехи ваши; приидите не потому, что Я нуждаюсь в славе от вас, но потому, что мне нужно ваше спасение. Я, говорит, - упокою вы. Он не сказал: спасу только; но, что еще гораздо важнее, поставлю вас в совершенной безопасности. Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем; и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть (ст. 29). Не бойтесь, говорит Он, услышав об иге: оно благо. Не страшитесь, услышав о бремени: оно легко. Как же Он прежде сказал: узки врата и тесен путь (Мф. VII, 14)? Когда будешь предаваться беспечности, когда будешь унывать. Если же исполнишь заповеданное, бремя будет легким; вот почему Он ныне таковым назвал его. И нам это можно исполнить? Если будешь смирен, кроток, скромен. Смирение есть мать всякого любомудрия. Вот почему, как при первоначальном изложении своих божественных законов начал Он со смирения, так и здесь то же делает, и притом обещает великое воздаяние. Не другим только полезен будешь, говорит Он, но прежде всех и себя успокоишь: обрящете, - говорит, - покой душам вашим. Прежде будущего воздаяния Он дарует тебе воздаяние еще здесь, и награду предлагает, а тем самым, равно как и тем, что представляет в пример Себя самого, делает слово Свое весьма удобоприемлемым.

      3. Чего ты боишься? говорит Он. Ужели ты, возлюбив смирение, будешь умален? Взирай на Меня и учись от Меня всему тому, что Я делаю: и тогда ясно узнаешь, какое великое благо смирение. Видишь ли, как всеми средствами Он побуждает их к смиренномудрию: то своими делами - научитеся от Мене, яко кроток есмь; то обещаемою им пользою - обрящете покой душам вашим: то щедротами своими - и Аз упокою вы; то облегчением их ига - иго Мое благо и бремя Мое легко есть. Подобным образом и Павел убеждает, говоря: еже бо ныне легкое печали по преумножению в преспеяние, тяготу вечную славы соделовает (2 Кор. IV, 17). Но какое же это легкое бремя, скажешь ты, когда Господь говорит: аще кто не возненавидит отца или матерь (Лук. XIV, 26), и иже не приемет креста своего, и в след Мене грядет, несть Мене достоин (Матф. X, 38), и кто не отречется всего имения своего, не может Мой быти ученик, и когда повелевает возненавидеть и самую душу? Пусть научит тебя Павел. Кто ны разлучит от любве Христовой? - говорит он. Скорбь ли, или теснота, или гонение, или град, или нагота, или беда, или меч (Рим. VIII, 35)? И: яко недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас (ст. 18). Пусть научат тебя и те, которые по получении многочисленных ран, возвращались из синедриона иудейского радующеся, яко за имя Христово сподобишася безчестие прияти (Деян. V, 41). Если же ты еще боишься и содрогаешься, слыша об иге и бремени, то этот страх не от свойства самой вещи, но от твоей лености. Если ты будешь иметь желание и решительность, то все будет для тебя удобно и легко. Потому и Христос, показывая, что и самим нам должно трудиться, не об одном приятном сказал, умолчав о прочем, - и не об одном также тяжком; но и то и другое поставил на вид. Именно, сказав об иге, назвал его благим; упомянув о бремени, присовокупил, что оно легко, - чтобы ты не бегал того, что кажется тяжким и не пренебрегал тем, что кажется очень легким. Если же и после всего того добродетель представляется тебе тяжкою, то знай, что порок еще тягостнее. Это-то самое давая разуметь, Господь не прямо сказал: возмите иго Мое, но наперед - приидите труждающиися и обремененнии, показывая тем, что и грех тяжек, и бремя его не легко и не удобоносимо. Не сказал только: труждающиися, но: и обремененнии. То же говорил и пророк, описывая свойство греха: яко бремя тяжкое отяготеша на мне (Псал. ХХХVIII, 5). И Захария, изображая грех, называет его талантом олова (Захар. V, 7). То же доказывает самый опыт. Ничто так не обременяет душу, ничто так не ослепляет мысль и не преклоняет долу, как сознание греха; напротив, ничто так не воскрыляет и не возносит горе душу, как приобретение правды и добродетели. Смотри, может ли что быть труднее того, как не иметь ничего? Или подставлять щеку? Не бить биющего и умереть насильственною смертью? Но если мы исполнены любомудрием, то все это и легко, и удобно, и радостно. Но чтобы рассеять ваше недоумение, рассмотрим и тщательно исследуем каждую из только что указанных трудностей. Возьмем, если вам угодно, первую. Не иметь ничего для многих кажется тяжким. Но скажи мне, что более трудно, и тягостно: об одном ли чреве заботиться, или обременяться бесчисленными заботами? Одной ли одеждой одеваться и не искать ничего более, или, обладая великим богатством, и день и ночь беспокоиться о его охране, бояться, трепетать, болезновать, и тщетно мучиться о том, чтобы моль не изъела имения, или раб не похитил его и не ушел? Впрочем, сколько бы я ни говорил, мое слово не изобразит того, что бывает на самом деле. Я поэтому желал бы, чтобы кто-нибудь из тех, которые достигли высоты любомудрия, предстал здесь пред нами, и тогда бы ты ясно уразумел, какое блаженство дает добродетель нестяжания, и как ни один бы из тех, которые возлюбили нестяжание, не восхотел богатеть, хотя бы представлялись к тому бесчисленные случаи. Но богатые, скажешь ты, решатся ли когда сделаться бедными и отречься от свойственных им забот? Что же в том? Это только признак их безумия и тяжкой болезни, а не доказательство того, что вещь сама по себе приятна.

      4. А что это так, об этом нам могут засвидетельствовать сами богачи, которые ежедневно с плачем жалуются на свои заботы и жизнь свою считают не в жизнь. Не так напротив поступают возлюбившие нищету: они утешаются, торжествуют и хвалятся бедностью больше, нежели те, которые увенчаны диадемою. Равным образом и подставить щеку, если ты рассудителен, легче, нежели ударить другого, потому что здесь начинается брань, а там - оканчивается. Ударом ты в другом воспаляешь огонь, а терпением и свой пламень потушаешь. Но всякому известно, что лучше не быть палиму пламенем, нежели быть палиму. И если так бывает в рассуждении тела, то тем более - души. И что легче: подвизаться, или получать венец? Сражаться, или достигать почести? Обуреваться волнами, или войти в пристань? Вот почему даже и смерть бывает лучше жизни: та избавляет тебя от бурь и опасностей, а эта поставляет тебя среди их и подвергает бесчисленным наветам и нуждам, из-за которых ты почтешь и жизнь не жизнью. Если же ты не веришь словам моим, послушай тех, которые видели лица мучеников, во время их подвигов, как они, будучи бичуемы и строгаемы, радовались и веселились; радовались даже лежа на сковородах, и веселились более, чем возлежащие на ложах, убранных цветами. Вот почему и Павел, пред тем как надлежало ему отойти отсюда и кончить жизнь насильственною смертью, говорил: радуюся и сорадуюся всем вам; такоже и вы радуйтеся и сорадуйтеся мне (Филип. II, 17, 18). Видишь ли, с каким преизбытком веселия призывает всю вселенную в общение своей радости? Вот каким великим благом почитал он отшествие отсюда! Вот как вожделенною, любезною и благоутешною почитал он и самую страшную смерть! Впрочем, что иго добродетели и сладостно и легко, нужно в том увериться и из многого другого. Наконец, если угодно, рассмотрим и тяжесть греха. Для этого представим лихоимцев, корчемников, бесстыдных торжников и заимодавцев. Может ли что быть обременительнее такой торговли? Сколько печали, сколько забот, сколько оскорблений, сколько опасностей, сколько наветов и неприязней происходит всякий день от таких приобретений! Сколько волнений и смятений! Как никогда нельзя видеть море без волн, так и такую душу без попечения, без скорби, без страха, без смущения; за первыми следуют другие, их в свою очередь сменяют третьи - и не успеют еще утихнуть последние, как вздымаются новые.

      Хочешь ли знать души бранливых и гневливых? Что может быть хуже того мучения, тех язв, которые они носят внутри себя, той печи, которая всегда горит, и того пламени, который никогда не угасает? Хочешь ли знать плотоугодников и привязанных к настоящей жизни? Что может быть тягостнее этого рабства? Ведут они жизнь Каинову, находясь в непрестанном трепете и страхе; и, по кончине кого-либо из своих сродников, более о своей кончине, нежели о них плачут. Также, что беспокойнее и безумнее гордых? Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим. Незлобие есть мать всякого добра. Итак, не устрашайся и не убегай от ига, которое облегчает тебя от всех этих зол; но со всею готовностью покорись ему, и тогда ясно уразумеешь его сладость. Оно не отягчит твоей выи и возлагается на тебя для одного благоприличия, чтобы научить тебя шествовать правой стезею, поставить тебя на царском пути, избавить от стремнин, там и здесь находящихся, и таким образом приучить тебя с легкостью совершать тесный путь. Итак, если это иго доставляет нам столь великие блага, такую безопасность, такое веселье, то будем носить его от всей души, со всем тщанием, чтобы и здесь обресть покой душам своим, и сподобиться будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.