Уроки и примеры христианской любви. Опыт катехизической хрестоматии. Часть 2

Предварительные понятия о христианской любви....

О союзе между верою и любовию

1. Отношение между верою и любовию
   Пользуясь равнительным способом выражений для объяснения теснейшего союза между верою (религиею) и любовию, можно сказать: вера без любви есть дерево без плода; любовь без веры – дерево, оторванное от своего корня.
   Ничто так часто не выставляется на вид в св. Писании, как святой союз веры и любви и необходимость нравственно-деятельного поведения при вере.
   а) „Не всякий, говорящий Мне: Господи, Господи! войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного» (Матф. VII:21).
   Вера без дел называется у ап. Иакова „мертвою верою» (II, 17), а благочестие, стоящее в противоречии с нравственною жизнию – „пустым благочестием» (И, 26); чистое же и непорочное благочестие, по словам апостола, есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях, и хранить себя неоскверненным от мира (И, 27); и ап. Павел приписывает полное значение только вере, поспешествуемой любовию и свидетельствуемой соблюдением заповедей Божиих (Гал. V:6. Ср. 1 Кор. VII:19; 1 Иоан. II:3 – 6).
   б) Наконец и самые названия религии, более употребительные в св. Писании, как наприм. благочестие (1 Тим. II:10 III, 16; IV, 7, 8. 2 Тим. III:5 Тит. I:1), путь жизни, путь спасения, путь Господень (Иерем. XXI:8; Притч. X:17; Деян. XVI:17; 2 Петр. ІІ, 2) и под., указывают на необходимое соприсутствие нравственного начала в религии.
   в) Указание на тоже самое мы находим в учении самых древних отцов церкви. Так наприм. св. Игнатий Богоносец говорит: „вера есть путеводитель, любовь – путь к Богу“ (Еф. IX:14) (См. об этом подробнее в „Христ. аполог“. проф. Рождественского т. I. стр. 146).
2. Вера и нравственность
    Нравственность предполагает веру в личного Бога, или религию, и находится в самом тесном союзе с нею. Потому апостол говорит: без веры невозможно угодити Богу; всякому, приходящему к Богу, подобает прежде всего веровати яко есть, и взыскающим Его мздовоздаятель бывает (Евр. 11:6).
   1) Без веры в личного или, что тоже, христианского Бога, или без религии, нравственности будет недоставать прежде вcего надлежащего основания. Вера в безусловное и незыблемое значение нравственного закона (а мы усвояем нравственному закону такое именно значение) и в святость его необходимо предполагает веру в безусловного и святого Бога, Который не яко человек колеблется, ниже яко сын человеческий изменяется (Числ. 23:19; ср. Иак. 1:17), – слово Которого пребывает во веки (Пс. 118:89; 1 Петр. 1:25) и есть истинно (Иоан. 17:17; 2 Цар. 7:28) и свято (1 Петр. 1:15; Лев. 20:7. 8).
   2) Вез веры в Бога или без религии не может быть, далее, надежды на достижение цели нравственной жизни. В нравственной жизни мы встречаем много препятствий и испытываем в себе недостаточность сил. Эти препятствия могут быть устранены и силы могут быть восполнены не иным кем, как только всемогущим и всеблагим Богом.
    Первое препятствие заключается в физической природе, – как окружающей нас, так и заключенной в нашем собственном телесном организме. Первая течет своим собственным путем, не обращая никакого внимания на течение жизни человеческого духа. А телесный организм наш подвержен болезням, страданиям, увечью, вообще нестроениям, задерживающим духовную жизнь и деятельность.
    Второе препятствие заключается в самом духе человеческом, в воле человека. Здесь мы ощущаем ин закон противу воюющ закону ума нашего, и пленяющь нас законом греховным (Римл. 7:23); вследствие чего мы не еже бо хощем, сие творим, а еже ненавидим, сие содеваем (Римл. 7:15. 19). Как же быть в виду этих препятствий? Необходима вера в премудрого и благостного Бога, целесообразно направляющего течение Физической природы и устрояющего человеческие судьбы таким образом, что они служат во благо человеку, содействуют достижению конечной цели его (Иов. 28:26; 1 Цар. 2:6. 7; Притч. 20:24; Матф. 5:45; 10, 30; 1 Петр. 5:7; Римл. 8:28). Необходима также вера в Искупителя, возвестившего и совершающего, силою Св. Духа, „новое рождение» (Иоан. 3:3) человека и делающего его (при помощи благодати Св. Духа, преподающейся чрез молитву и св. таинства церкви) способным преодолеть „ин закон“. Лишь при вере в эту всесильную помощь возможны мужество и энергия в преследовании нравственной задачи и полная преданность ей. Лишь при союзе с Ботом и почерпнутой отсюда благодатной силе, а также и надежде на вечное блаженство возможно радостное чувство и готовность как к совершенной нравственной деятельности, так и к перенесению страданий.
   3) Наконец, без религии или веры в личного Бога не может быть подлинного содержания или качества нравственности, не может быть чистоты и высоты ее. Совершив „хищение“ достоинства и чести Божией (Филип. 2:6) и основывая себя на самом себе, человек делает себя средоточным пунктом своей жизни; и потому нравственность его неизбежно портится и извращается эгоизмом (или ложной любовью к самому себе) и гордостью. Тогда нравственность далека от своего идеала, состоящего в самоотверженной деятельности по искренней любви. А с ложною любовью к самому себе неизбежно связывается и ложная привязанность к миру и рабство миру. Только при вере в личного Бога, Который есть безусловное отрицание эгоизма, есть любы, по слову ап. Иоанна (1 Иоан. 4:16), а потому и самый высший и достойнейший предмет желания и стремления человеческого, человек может отрешиться от эгоизма и научиться истинной любви, и в то же время освободиться от ложной привязанности к миру и унизительного служения ему. Лишь пред лицом единого небесного Отца все люди суть братья и сестры. Не напрасно бл. Августин назвал языческие добродетели „блестящими пороками»; хотя они добродетели, но в самих себе носят разрушительное начало свое, эгоизм. А желая выразить душевное состояние сторонников отрешенной от религии нравственности, современные нравоучители напонинают миф о Прометее: Прометей похитил огонь с неба и сообщил людям культуру и цивилизацию, но не сделал их лучшими и благочестивыми; в наказание он прикован к скале, и коршун клюет его печень: это образ человеческого сердца снедаемого эгоизмом и страстями.
   Как видим из сказанного, вера в личного Бога или религия составляет основание нравственности. Религия может быть уподоблена корню растения, а нравственность – стволу и ветвям.
   Но отсюда же видим, что и религия не может остаться истинною, если отрешится от нравственности. Она выраждается тогда в пиэтизм, квифтизм, мистику. Потому говорит ал. Иаков: вера без дел мертва есть (Иак. 2:26). Не любяй брата, говорит ап. Иоанн, пребывает в смерти, потому что заповедь Божия состоит не только в том, да веруем во имя Сына Божия Иисуса Христа, но и в том, да любим друг друга (1 Иоан. 3:23). Корень может оставаться живым лишь в том случае, если из него непрерывно произрастают ствол и ветви; так и религия может быть здравою лишь в том случае, если она постоянно проявляется в нравственной деятельности, развивается и укрепляется в ней. (Сост. по кн. „Нравственное богословие“ М. Олесницкого, Киев, 1892, стр. 6 – 8).
3. Свидетельства св. отцов и учителей церкви о союзе между верою и любовию
   I. Св. Кирилл иерусалимский учит: „образ Богопочтения заключается в сих двух принадлежностях: в точном познании догматов благочестия, и в добрых делах. Догматы без добрых дел не благоприятны Богу; не приемлет Он и дел, если они основаны не на догматах благочестия. Ибо что пользы – знать хорошо учение о Боге, и постыдно любодействовать? С другой стороны – что пользы быть так, как должно, воздержну, и нечестиво богохульствовать? Посему познание догматов и бодрствование души есть величайшее приобретение.» (Огл. поуч. IV; 2).
   Св. Иоанн Златоуст в 7-й беседе на посх. к евреям пишет: „великое и спасительное дело – вера; без нее спастись невозможно. Но она не может доставить спасения сама по себе, а нужна для этого и правая жизнь. Посему Павел и предлагает людям, уже сподобившимся таинств, такое увещание: потщимся внити в оный покой. Потщимся, говорит, потому что одна вера недостаточна, а нужно присоединить и добрую жизнь, нужно иметь великое тщание». (Русск. перев. стр. 121).
   Св. Иоанн Дамаскин учит; «есть вера от слуха (Рим. X:17). Слушая божеств. писание, мы верим учению Св. Духа. Сия вера приходит в совершенство чрез исполнение всего указанного Христом, т. е. когда мы истинно веруем, живем благочестиво и соблюдаем заповеди Обновившего нас. Ибо кто не верует согласно с преданием кафолической церкви или чрез худые дела сообщается с диаволом, тот неверный“. (Кн. IV, гл, 10).
   II. Во всех приведенных нами святоотеческих изречениях усматривается такая мысль, как будто при вере имеют преимущественное значение добрые дела, но не трудно у св. отцов найти мысль и обратную, т. е. что при добрых делах преимуществует вера, а при соединении одной мысли с другой является несомненно третия мысль, что правая вера и добрые дела, или короче – вера и любовь имеют между собою самую тесную, неразрывную связь.
   III. Так св. Василий Великий учит; «вот в чем совершенная и всецелая похвала о Боге, когда человек не превозносится своею праведностию, но знает, что он не имеет праведности истинной, и оправдан одною верою в Христа». («Бесед. о смиренном.“ в тв. св. отц. VIII, 313). В другом месте он же говорит: „ни одно дело не может быть совершено надлежащим образом без благочестивой меры во Христа». („Толк. на пс». гл. 1, там же VI, 65).
   Св. Иоанн Златоуст учит; „хотя исполняющий заповеди чествует тем Бога, но гораздо более чествует тот, кто умудряется верою. Первый покорен Богу, а последний приобрел о Боге надлежащее понятие, прославил и почтил Его более, нежели сколько можно почтить делами... В делах разделяет труд не редко и тело, а вера есть дело единой души; и поелику никто не разделяет с нею подвигов, то и труд ее значительнее“.(„Бес. напосл. к рим.“ стр. 174 – 5).
   Св. Кирилл иерусалимский учит; «отпущение грехов равно дается всем, причастие же Св. Духа даруется по мере веры каждого. Если мы сохраним таковую веру, то невинны будем пред Богом, и украсим себя всеми родами добродетелей». Вера имеет толикую силу, что не один только верующий спасается, но спасаются и другие за веру других», („Огл. поуч.“ 1, 5, V; 7, 8).
4. Пример из жизни святых, показывающий, что подвиги благочестия без веры суетны*
   Препод. Иоанникий Великий от юности своей был кроток, терпелив и имел такое усердие к молитве, что много раз оставлял на весь день стадо, которое пас, и уходил в уединенное место, где предавался пламенной молитве. Уходя, он ограждал свое стадо святым крестом: и овцы не расходились, звери не нападали, и люди не расхищали их. Так жил Иоанникий до совершенного возраста. В то время императором был Константин Копроним, зараженный ересью иконоборства. По его приказанию крепких и сильных юношей и мужей брали в царское ополчение; взят был и Иоанникий. С честию проходил он свою службу: для врагов был страшен по своей храбрости, любим соратниками за кротость и смирение и угоден был Богу, ибо хранил заповеди Его.
   Видя повсюду, что царь, бояре, воины и многие из простых людей не почитают святых икон и поклоняющихся им преследуют, и сам Иоанннкий прельстился этою ересью и не хотел слышать о поклонении святым иконам. Но Бог чудным образом вразумил заблудшего: Иоанникию дано было поручение исполнить одно дело; возвращаясь, ему довелось проходить мимо одного прозорливого старца, подвизавшегося на горе олимпийской. Старец вышел из своей пещеры, когда с войском проходил мимо Иоанникий, и сказал ему: „чадо Иоанникие, если христианином называешься, то почему презираешь икону Христову? Суетны все твои добродетельные труды, если не имеешь благочестивой веры». Удивился Иоанникий словам старца, глубоко они поразили его: „как он, не зная меня, – думал Иоанникий, – называет по имени? как он обличает меня в таких делах, о которых я никогда с ним не беседовал?» Уразумел Иоанникий, что говорящий с ним старец исполнен Духа Божия и прозорливыми очами узнал его сокровенные мысли. Пал Иоанникий в смирении в ногам старца, прося прощения, что согрешил в неведении; обещался исправиться и воздать подобающую честь и поклонение иконе Христовой и изображениям святых. С того времени блаженный Иоанникий усердно стал почитать святые иконы, каялся в своем невежестве и, скорбя о нем, наказывал себя постом и различными умерщвлениями плоти. Бог внял его покаянию, – и Иоанникий, приняв иночество, просиял добродетельною жизнию. (Пам. его 4 ноября).
   Держись крепко, христианин, православной веры; не слушай ни раскольников, ни новых лжеучителей; не сдавайся на их льстивые слова и знай, что без православной веры при всех своих мнимо добрых делах не спасешься. (Сост. по «Воскр. чт.“ за 1888 г., стр. 510.)
5. Суетность веры без любви и добрых дел
   Вот живое и верное изображение суетности веры без любви и добрых дел: „ты веруешь в Бога? – начинает одну из своих проповедей Исидор, митрополит с.-петербургский, словами апостола Иакова (2, 18. 19), – покажи мне веру твою от дел твоих. Ты веруешь, что Бог есть свет, и тмы в нем несть ни единые (1 Иоан. 1:5); зачем же искажаешь образ Его в душе твоей, – сам кладешь на нее черные пятна? Веруешь, что Бог свят, и никто лукавнуяй не преселится к Нему (Псал. 5:5); а между тем любишь неправду, клянешься во лжу, сплетаешь коварство и льщение, предаешься зависти и гневу, ищешь удовольствий в рассеянности.
   Веруешь, что Бог правосуден, истинен, всеведущ; и однако не боишься суда Его, равнодушен в прещениям (т. е. угрозам за нарушение заповедей Божиих), хочешь извинять себя такими предлогами, коих неосновательность видит и слабый ум человека. Веруешь, что Бог есть Творец твой, Промыслитель, Отец, не пощадивший для тебя единародного Своего Сына; а между тем обо всем чаще вспоминаешь, все любишь, кроме одного Бога! И с таким сердцем, – о Боже! – с такою душою мы однако говорим, что крестились во имя Твое, спогреблись Тебе Крещением в смерть (Римл. 6:4), дали обет умереть греху, до крове подвизаться противу козней диавольских (Евр. 12:4; Ефес. 6:11), и пребывать Тебе верными до конца!» (См. Слова и речи высокопреосвящ. Исидора, митрополита новгородского, с.-петербургского и финляндского, 1876 г., стр. 17 – 18).
6. Человек оправдывается не одною верою, но вместе с нею и добрыми делами
   „Веруем, что человек оправдывается не просто одною верою, но верою, споспешествуемою любовию, т. е. чрез веру и дела», пишут восточные патриархи. „Признаем совершенно нечестивою мысль, будто вера, заменяя дела, приобретает оправдание о Христе: ибо вера в таком смысле могла бы приличествовать каждому, и не было бы ни одного не спасающегося, – что, очевидно, ложно. Напротив, мы веруем, что не призрак только веры, а сущая в нас вера чрез дела оправдывает нас во Христе. Дела же почитаем не свидетельством только, подтверждающим наше призвание, но и плодами, которые соделывают веру нашу деятельною, и могут, по Божественному обетованию, доставить каждому заслуженную мзду, добрую или худую, смотря по тому, что он соделал с телом своим». (Прелан. вост. патр. о правосл, вере, чл. 13),
7. Библейские изречения о необходимости для получения спасения соединять веру с любовию, т. е. с добрыми делами
   I. Спаситель говорит: ащ хощеши внити в живот, соблюди заповеди (Матф. 19:17); приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира. Взалкахся бо, и дасте Ми ясти: возжадахся, и напоисте Мя; странен бех, и введосте Мене: наг, и одеясте Мя: болен, и посетисте Мене: в темнице бех, и приидосте ко Мне (Матф. 25:34).
   В первом месте Спаситель ясно говорит, что живот вечный приобретается соблюдением заповедей; а во втором, что царствие Божие дается за добрые дела. Следовательно, добрые дела нужны для вечного спасения.
   II. Кроме того Господь учит: „что вы зовете Меня: Господи, Господи! и не исполняете того, что Я говорю?» (Лук. 6:46). „Не всякий говорящий Мне: Господи, Господи! войдет в царство небесное; но исполняющий волю Отца Моего, Который на небесах» (Мат. 7:21). „В тот день (в день суда) многие скажут Мне: Господи, Господи! не в Твое ли имя мы пророчествовали? И не Твоим ли именем бесов изгоняли? И не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не звал вас; отойдите от Меня делающие беззаконие“ (Мат:7, 22, 23).
   III. Всяко убо древо, еже ие творит плода добра? посекают е и во огнь вметают (Матф. 7:19); аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете е царство небесное (Матф. 5:20); призови делатели и даждь им мзду (Матф. 20:8); мзда ваша многа на небесех (Матф. 5:12).
   Из этих мест ясно видно, что мзда дается за труды, и если жизнь вечная называется мздою, – то предваряет ее делание, труд и заслуга.
   IV. Приити имать Сын человеческий в славе Отца Своего, со ангелы Своими: и тогда воздасть комуждо по деяниям его (Матф. 16:27); рабе благий и верный: о мале был еси верен, над многими тя поставлю, вниди в радость Господа твоего (Матф. 25:21); достоин есть делатель мзды своея (Лук. 10:7).
   Все эти слова Спасителя ясно показывают, что воздаяние от Бога получается только за добрые дела.
   V. Св. ап. Павел говорит о себе: аще имам всю веру, яко и горы преставляти, любве же не имам ничтоже есмь (1 Кор. 13:2).
   VI. Св. Иоанн Богослов в Апокалипсисе говорит от лица Божия: се гряду скоро и мзда Моя со Мною, воздати комуждо по делам его (Апокал. 22, 12).
   VII. Св. ап. Иаков с особенною силою учит о необходимости соединять христианину добрые дела с верою: «что пользы, братия мои, говорит он, что он имеет веру, а дел не имеет? Неужели может вера спасти его? Если, например, брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из вас скажет: подите с мирон, грейтесь и питайтесь, но не даст им потребного для тела, – что пользы. Ты веруешь, что Бог един; хорошо; и бесы веруют и трепещут». „Как тело без духа мертво, тан и вера без дел мертва“ (Иак. 2:14 – 19. Сн. еще 1 Кор. 13:2. 1 Иоан. 3:2 – 3).
8. Свидетельства св. отцов и учителей церкви о том, что для получения спасения необходимы добрые дела в соединении с верою
   I. Св. Иоанн Златоуст говорит: „птица, хотя не вся, а одною только ногою держится в сети, – вся находится во власти птицелова: так и мы, хотя не все, – не верою и жизнию вместе, – а верою только, или только жизнию, держимся во зле, – все находимся под властию диавола, ибо Сам Господь сказал: не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в царство небесное; и еще: не вем вас: отступите от Мене делающии беззаконие. Видишь ли, что нет никакой пользы от веры, когда Владыка не ведает нас; и девам Он говорит тоже: не вас. Какая же польза от девства и от многих трудов, когда Владыка не знает их? И во многих местах находим, что за веру не порицаются, а за недобрую жизнь мучатся; и наоборот: за жизнь не порицаются, а за развращенное учение погибают: то и другое, значит, нераздельно». („Бес. 6» на 2 посл. к Тим.).
   Тот же отец церкви, в другом месте, объясняя слова ап. Павла: имуще образ благочестия, силы же его отвергшиися пишет: „вера без дела есть образ без души. Как тело красивое и румяное, изображенное на картине, не имеет души, так и вера, хотя бы она и была правая, без дел мертва есть. Представьте какого-либо наглого сребролюбца – предателя, но верующего право: какая ему польза, если он ничего не имеет приличного христианину? У него нет благочестия, он превосходит нечестием язычников, он живет на пагубу других, на хуление Бога, ибо делами своими поносит учение Его: таковых, сказано, отвращайся». („Бес. 8» на 3 гл. 2 посл. к Тим.).
   II. «Как огню свойственно согревать, воде орошать, свету просвещать, так и вере живой свойственно обнаруживаться в добрых делах». (Св. Тихон задон.).
   III. Св. Исаав Сирин учит: „вера требует дел и надежда на Бога обнаруживается в злострадании за добродетели. Веруем ли, что Бог промышляет о тварях своих и всесилен? Да сопровождают веру твою приличные дела; и тогда услышит тебя Бог. Не старайся в горсти своей удержать ветер, т. е. веру без дел“. (Твор. св. Исаака Сир., изд. 1858).
   IV. Преп. Симеон, новый богослов, поучает: „не тот достоин похвалы, кто не лихоимничает, но кто еще и милует; не тот уже спасен, кто целым сохранил данный талант, т. е. данный ему дар благодати, но тот, кто и умножит его; не тот ублажается, кто удаляется от зла, но тот, кто и добро делает; не тот любовь свою к царю являет, кто не входит в согласие с врагами его, во тот, кто и вооружается против них и противовоюет им по любви к царю. Об этом свидетельствует Сан Владыка наш Христос, когда говорит: иже несть со Мною, на Мя есть; и иже не собирает со Мною, расточает (Мф. XII. 30). Этим словом Он ясно показывает, что кто всяким образом и со всем усердием не соблюдает заповедей Его, не приобретает добродетелей посредством исполнение заповедей Его и не преуспевает чрез то более и более в исправлении сердца, а только воздерживается, как ему кажется, от злых дел, в добродетелях же не пребывает долгое время, но, предаваясь нерадению в исполнении заповедей Божиих, пресекает некоторым образом собирание сих добродетелей; тот не может сохранить даже того добра, которое, как ему думается, имеет, но чрез неделание заповедей теряет и его. Это именно и показывает слово Господа: иже не собирает со Мною, расточает“. (Сн. „Душеп. чт.», 1880 г., дек.).
   V. Приснопамятный учитель отечественной церкви (митр. Филарет) так говорит с обычною своею мудростью о необходимости при вере иметь добрые дела: „поколику ты имеешь веру в слове Божием и символе веры, потолику она принадлежат Богу, Его пророкам, апостолам, отцам церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в своих мыслях и в памяти, то начинаешь ее усвоят себе; но я еще боюсь за сию собственность, потому что твоя вера в мыслях, может быть, есть только задаток, по которому надлежит получить сокровище, т. е. живую силу веры. А как получить ее? сердцем, как говорит ап. Павел: сердцем веруется в правду» (Римл. 10:10). (Филарет, митр. москов. Слова и речи 1848 г. т. 2, стр. 9).
   Он же в другом месте спрашивает: „всякая ли вера одинакова? Какова, например, та вера, которую столь ужасною похвалою хвалит апостол: ты веруешь, яко Бог един есть, добре твориши: и беси веруют и трепещут (Иак. 11:19). Кто может быть доволен такою верою? Какая же та вера, которая могла бы спасти человека? Вера любовию споспешествуема (Гал. 5:6), определяет апостол. Бера без любви есть образ без жизни: любовь, как дыхание Святого Духа, одушевляет веру и творит ее деятельною и спасительною. Если желаешь быть спасен верою, возлюби Того, в Кого веруешь». (там же т. I стр. 85).
    Критический разбор возражений автономистов, не признающих союза между религию и нравственностью. Пользуясь прекрасным только что вышедшим 2 изд. трудом профессора А. Гусева: „Религиозность, как основа нравственности “ (против автономистов), мы сделаем краткий критический разбор этого весьма опасного заблуждения автономистов, силящихся извратить весь характер нравственного христианского учения и весьма усиленно распространяемого в нашем обществе лицами в роде профессора Кавелина, гр. Л. Толстого и др. Еще в системе знаменитого Канта независимая от религии мораль нашла уже себя мнимое философское обоснование. Он – один из самых авторитетных и влиятельных автономистов. По его воззрению человеческий разум есть единственный и вполне достаточный источник нравственного закона. Человеку нет никакого повода затрудняться открытием этого закона и обращаться за поисками его куда-нибудь, кроме своего разума. Достаточно обратиться к последнему, чтобы сразу же усмотреть нравственный закон, ибо он – существенный и очевидный закон нашего ума. Разум же свидетельствует и об абсолютной обязательности для людей требований нравственного закона. Равным образом, и цель нравственной деятельности, и побуждения к ней указываются только разумом же. А коль скоро в область нравственной жизни человека вторгаются извне приходящие начала, побуждения и цели, то эта жизнь не только лишается самостоятельности, но и прямо извращается. Впрочем, как ни враждует философия Канта против связи нравственности с религиозностью, тем не менее этот великий мыслитель допускал, хотя и не совсем последовательно, благотворное значение для нравственности верования в бытие Бога и в загробную жизнь. Многие из следующих за Кантом мыслителей не только находят излишними для нравственности и эти скудные элементы религиозности, но ведут ожесточенную войну против малейшей связи нравственности с религиею. Однако, едва ли кто-нибудь другой заходил столь далеко в своей вражде к религиозным основам нравственности, как Фейербах. В своих сочинениях он не ограничивается заявлениями, подобными следующим: „вера не внушает человеку никаких нравственных расположений», «вера часто становится в противоречие с нравственностью» и т. д. Нет, – он усиливается доказать в своем сочинении: Сущность христианства, будто бы религия систематически и непременно губит и отрицает нравственность. Все эти мыслители и подготовили почву для теперешней систематической и упорной пропаганды независимой от религии этими, каковая пропаганда вспыхнула вместе с пробуждением интереса к этическим вопросам и все сильнее разгорается. Прежде всего она открылась во Франции и ведется здесь с особой энергиею. Во Франции даже министры, как наприм. Поль Берт, выступали с заявлениями, будто бы чем больше удаляются люди от Бога, тем более приближаются к истинной нравственности и становятся совершеннее. Во Франции в самые школы внесен моральный автономизм под видом преподававия чисто-гражданской морали, лишенной всякой религиозной основы и устраняющей всякие обязанности человека к Богу. В этой стране не в отдельных только книгах и брошюрах популяризуется учение о необходимости окончательного отрешения нравственности от религии: в 1865 году был основан даже особый, специальный журнал под названием: Независимая мораль. Уже самое заглавие, данное журналу его основателями, ясно говорит, за что и против чего он решился ратовать. Обращаясь-же к книгам, брошюрам, журнальным или газетным статьям, выходящим из-под пера наших «светских» мыслителей и ученых и посвященным вопросам этики, мы обыкновенно встречаем по меньшей мере сознательное и упрямое игнорирование религиозной основы в деле этики и нравственной жизни. Но, само собою разумеется, дело не ограничивается одним таковым игнорированием: вопросы этики так становятся и решаются, что религиозная основа пряно и само собою отбрасывается. Мало и этого: даже такие просвещенные люди, как Кавелин, печатно заявляют о совершенной ненужности религиозной основы для этики и для нравственной жизни. Читавший брошюру Кавелина: Задачи этики сам мог видеть это. Если же обратимся к графу Л. Толстому, то из его новейших «богословско-философских» сочинений, встречающих массу читателей и поклонников, увидим, что он, списывая у Фейербаха, даже усиливается превзойти его в злобноотрицательном отношении к христианско-религиозным основам морали. Прежде всего в учении автономистов бросается в глаза следующая, свойственная всем им, черта: они ограничивают отношения и обязанности человека отношениями и обязанностями к себе самому и к близким и совершенно не признают отношений и обязанностей человека к Богу: Это коренной недостаток всякой автономной этики и ее неизвиняемость. Но как нужно Смотреть на это с нравственной же точки зрения, за которую ратуют автономасты? Уже из этого одного факта видно превратное представление автономистов о том, что такое истинная, надлежащая нравственность. Последняя непременно предполагает, в качестве существенного, самого главного своего свойства, возможно полное осуществление правила: воздавай всему должное. А что нравственность неразлучна с этим свойством, этого никто не в состоянии оспорить. Значит, коль скоро нарушается это основное предположение всякой этики по отношению к кому бы и к чему бы то ни было, то нравственность уже по этому одному переходит в безнравственность. В самом деле, если из круга человеческих обязанностей и отношений устраняются обязанности и отношения в всесоверженному Существу, нашему Творцу, Законодателю, Промыслителю и Мздовоздателю, то не выходит ли, что нравственность превращается у автономистов в средство наносить величайшее оскорбление Самому Владыке всего сущего? А если это несомненно, то уже по этому одному автономная нравственность представляется возмутительной безнравственностью, сознательно возводимою в норму, в культ своего рода. А что представители и поборники автономной этики, под видом радения об интересах нравственности, будто бы, отнюдь не вносят в нее разлагающей и мертвящей стихии чрез устранение всяких отношений и обязанностей к Владыке всего сущего, это они могли бы утверждать единственно только в том случае, если бы они неопровержимо доказали, что вера миллиардов людей, живших и живущих, в всесовершенное Существо, своего Творца, Законодателя, Промыслителя и Мздововдаятеля, лишена всяких достаточных оснований и представляет собою несомненное заблуждение. Но сделали-ли и могут-ли сделать что-либо подобное сторонники и поборники автономной, сполна безрелигиозной, морали? Все их ссылки на 1) Законность отрицания бытия Божества и на 2) мнимое ниспровержение наукой и философиею христианской догмы нисколько не свидетельствуют о том, будто бы они в праве вычеркивать из круга обязанностей и отношений человека его обязанности и отношения ко Владыке всего сущего. Что ссылки эти отнюдь не достигают своей цели, нам и предстоит показать. 1) Чтобы яснее и обстоятельнее представить легкомыслие и произвол автономистов, отбрасывающих отношения и обязанности человека к Богу, считаем нужным выяснить, что, тогда как вера в бытие Бога находит для себя твердые основания, напротив, атеизм безусловно недоказуем и не имеет никакого права на существование. Для нагляднейшего уяснения этого положения, защищаемого нами, остановимся на примере, взятом нарочито из обыденной жизни и обыденных отношений, и применим его к факту веры или неверия в бытие Божие. Положим, нескольким спутникам понесчастливилось сбиться с дороги в громадном дремучем лесу и очутиться в таком отдаленном и глухом месте, где, по-видимому, никогда не ступала человеческая нога. Представим, что путники находят здесь вещь, сделать которую мог только человек, обладающий большим разумением, владеющий даром художественного творчества или вообще изобретательный. Находка такой вещи служила бы для каждого путника достаточным основанием к заключению, что найденный предмет – дело человеческих рук, что кто-нибудь из людей или жил, или проходил в этой части леса и оставил этот предмет случайно или нарочито. Но совсем иное потребовалось бы от того из спутников, который стал бы отвергать объяснение, предложенное товарищами. Чтобы действительно доказать свою правоту, а не настаивать на ней голословно, лишь по капризу мысли, он должен показать своим товарищам, как именно могла образоваться найденная вещь даже без всякого участия со стороны разумно-свободного существа, каков человек, или фактически же засвидетельствовать, что в данной части леса никогда не жил или не проходил никто из людей. Каждый из нас согласится, что отрицающий сам возлагает на себя такое необычайное бремя, которого и части не в состоянии понести он. Не совершено же этого невозможного, по необходимого дела, отрицающий слова других представляется не более, как праздным и заносчивым болтуном. Приведенный пример вполне приложим и к делу веры или неверия в бытие Божие. В области собственного духа и в окружающей нас природе мы встречаем много такого, что поражает нас изумительно-чудным, в высшей степени разумным, строением и целесообразной деятельностью. Имея в виду такого рода данные, мы приходим к убеждению, что происхождением своим мы обязаны не иначе, как некоему премудро всемогущему Существу, и что Оно непременно существует. Это заключение столь же естественно и основательно, как заключение, к которому приходит человек, нашедший в непроходимой чаще леса вещь, могшую произойти только вследствие изобретательности и искусства разумного существа. Насколько было бы странно и произвольно объяснять образование этой вещи, ссылаясь на чисто-механические, физические и химические процессы, т. е. на случайное, но удачное, сочетание атомов, настолько же было бы нелепо изъяснять таким же образом происхождение того в мире, что выделяется своей разумной организациею и своими целесообразными функциями или отправлениями. Механические деятели природы: материя и усвояемые ей силы, ведь не составляют никаких планов и не задаются никакими целями. К тому-же, объяснять постоянно существующие предметы и их действия случайно-счастливым совпадением атомов значит заведомо говорить несообразности. Между тем, только такое всезатемняющее объяснение и можно давать, коль скоро отрешиться от мысли о Боге, как виновнике проявляющейся в мире законосообразности и целесообразности. Не очевидно ли из сказанного, что истина бытия Божия свидетельствуется достаточно вескими данными опыта и вполне резонными соображениями разума? Недаром же некоторые серьезные мыслители находят, что такое доказательство бытия Божия по своей силе приближается к чисто-математическим доказательствам. Между тем, кроме этого доказательства, есть подобные же, не менее внушительные. Не говорим уже о том, что не напрасно же повествует Библия даже о чрезвычайных самооткровениях Бога людям. Совсем в противоположном свете представляется атеизм, отрицающий истину бытия Бога. Если он хочет основательно оспорить ее, то не должен ограничиваться наивными ссылками на случайные совпадения атомов, на случайную игру механических деятелей, а обязан представить какое-нибудь чисто-опытное доказательство возможности всеобщего и полного автоматизма того, что происходит в нас, в окружающих нас людях и во внешней природе и что мы объясняем действием премудро-всемогущей силы Божией. Но разве мыслимо такое доказательство? Мало того: чтобы на достаточных основаниях отрицать бытие Бога, человеку нужно обнять своим мысленным взором все существующее, все сокровенные формы и стороны бытия, и фактически убедиться, что Бога нет, что Он нигде и ничем не заявлял и не заявляет о Своем бытии, что все, сообщаемое в ветхозаветных и новозаветных книгах свящ. писания о необычайных самооткровениях Бога людям, есть не иное что, как произвольное изобретение фантазии. Что никто из людей не в состоянии обнять своим познанием все существующее, это само собою очевидно. Что же касается библейского повествования о необычайных самооткровениях Бога людям, то разве может быть кем-нибудь доказана лживость или фантастичность этого повествования? Ведь для нас навсегда закрыто безмерное число не только мелких подробностей, но и крупных событий в история минувшей жизни человечества. В ряду же этих событий могли быть и события особого самооткровения Бога людям, рассказываемые в Библии. Если Бог открывает Себя в мире чрез предметы и явления его, то для блага людей Он мог открывать Себя и иначе. На каком же основании неверующие трактуют библейское повествование о самооткровениях Бога людям в качестве выдумок? Таковым основанием доселе служили и всегда будут служить не какие-либо узнанные факты, которые только и могут иметь доказательную силу, а лишь предвзятые воззрения или материалистические, или пантеистические, или иные. Только по этой причине обыкновенно заподозривали и заподозривают историческую доверенность библейского повествования. Но такой способ отношения к делу неразумен, произволен. Руководясь предвзятой точкою зрения, человек может отвергать какие угодно исторические факты. Такое отрицание, однако, всегда будет заслуживать лишь осуждения. Не очевидно ли, что отрицание бытия Бога и действия Его в мире не только обыкновенно держится, но и всегда будет держаться на одном произволе мысли, а не на каких-нибудь достаточных основаниях. Атеизм выходит не только не доказанным, но и не могущим найти какие-либо доказательства в свою пользу. Напротив, истина бытия Бога и Его действия в мире имеет за себя твердые фактические и рациональные опоры. А если это несомненно, то и отбрасывание автономистами обязанностей и отношений человека в Богу является необычайным безрассудством и вопиющим попранием неразлучного с этикою правила: воздай всему должное. 2) Автономисты уверяют, будто бы наука, во вторых, уже окончательно поколебала догматы христианской веры, и доказала их противоречие научным истинам. Даже Кавелин уверяет, будто бы наука и разум, в своей вековой борьбе с христианскими верованиями, одержали над последними полную и окончательную победу. Мысль эта вообще до крайности популярна. Само собою разумеется, если бы автономисты были нравы, держась этой мысли, в таком случае было бы странно и с их стороны, как и со стороны всякого человека, содействовать повсюдному распространению догматических начал христианства. Скажем даже больше: если бы верна была мысль автономистов, тогда и распространение христианской этими было бы напрасным делом. Эта этика не отделима от христианской догмы. Коль скоро доказано противоречие последней выводам науки и разуму, то не должна считаться удовлетворительною и первая: тогда она является произвольным, но весьма тяжким, бременен, налагаемым на людей. К счастию человечества, дело обстоит совсем не так, как его изображают автономисты. Ни одна христианская догматическая истина не только не опровергнута научным путем и рациональной критикою, но и не может быть опровергнута когда бы то ни было. а) Знаменитый французский физиолог, Клод Бернар, следующим образом рассуждает о границах положительной науки. „Как бы далеко, говорит он, ни ушла опытная наука вперед в прогрессивном ходе своего развития и как бы ни были велики ее успехи и открытия, но она никогда не в состоянии, не переступая собственных границ, ответит на вопрос о первичной причине всего, о происхождении материи и жизни и о конечной судьбе вселенной и человека. Пытаясь ответить на эти вопросы, я вступаю в область метафизики и перестаю быть натуралистом, испытующим природу и познающим истину при помощи опытного наблюдения. Мнения и взгляды мои в этом случае уже не имеют за себя авторитетности точного и положительного знания, так как здесь я уже нахожусь вне сферы компетентности физических и физиологических наук». б) Подобные мысли были высказаны знаменитым германским натуралистом, Вирховым, в 1877 году на Мюнхенском съезде естествоведов. Направляя свою речь против мечтаний Геккеля о происхождении мира и человека и о конечных судьбах их, Вирхов самым решительным образом заявлял, что положительная наука не решила и не может решить этих вопросов свойственными ей методами исследования. в) Один из наиболее же видных германских натуралистов, Дюбуа-Реймонд, два раза и торжественно заявлял, что положительная наука не дает и не может дать ответа на вопросы религиозной или философской метафизики. Первое заявление было сделано им в 1872 году на съезде германских естествоиспытателей. Не смотря на то, что это заявление вызвало бурю негодования в лагере мелких натуралистов материалистического направления, Дюбуа-Реймонд в 1880 году высказал еще с большей полнотою и решительностью тот же взгляд в своей речи: Сем загадок мироздания. По его авторитетным словам, опытная наука не может дать ответа на следующие вопросы: а) что такое материя и присущие ей силы, б) как произошла и как пришла в движение материя, в) как возникла вообще жизнь на нашей планете, г) откуда и как явились свойственные человеку мышление, чувствования, свобода, а следов. и сам человек, д) какая цель и назначение вселенной и человека и т. дал. г) Из английских натуралистов были высказываемы в самое последнее время подобные же взгляды Тиндалем, Барпентером и другими. Словом: ни один великий естествовед, ясно сознающий предмет, метод и задачи положительной науки, не высказывался за ее компетентность решать вопросы, отвег на которые заключается в христианском вероучении. д) Равным образом, я ни один из великих представителей так называемых гуманных положительных же наук не заявлял претензии на компетентное обсуждение и решение состоятельности или несостоятельности христианской догмы с точки зрения своей науки. Оказывается, что действительная наука, а не подделки под нее, не отваживается и браться за какую-либо критику этого вероучения. Но сказать это было бы мало. е) Положительная наука не только не ведет к отрицанию христианского вероучения, но имеет тенденцию подтверждать по крайней мере некоторые пункты его, до известной степени соприкасающиеся с результатами ее исследований. В самом деле, наука, говоря о повсюду существующей в мире законосообразности и целесообразности, тем самым разве не подтверждает веры в бытие премудрого и всемогущего Бога? Знаменитый профессор органической химии, Шевроль, не даром же прямо и настойчиво утверждает, что наука по самому ее существу теистична, т. е. ведет к признанию бытия и действия в мире премудро-всемогущей силы Божией. ж) А что обладание самыми осмысленными, глубокими и всесторонними значениями, как в области естествознания, так и в области гуманных положительных наук, вполне соединимо с искренним признанием даже всех подробностей христианского вероучения, за это неопровержено говорит уже тот факт, что было и есть много великих представителей этих отраслей знания, которые выдавались и выдаются своей глубокой христианской верою. (Напр. Галилей, Ньютон, Кеплер, Либах, Линней и др.). Но о чем же свидетельствует это весьма важное обстоятельство? Единственно – о том, что автономисты говорят неправду, уверяя, будто бы наука подорвала или разгромила христианское вероучение. Таким образом, все доводы, какие только приводятся автономистами для оправдания отрицания ими отношений и обязанностей человека к Богу, нашему Творцу, Законоподателю, Промыслителю и Мздовоздаятелю, представляются не достигающими своей цели. Оказывается, что автономисты совершенно произвольно попирают одно из основных правил морали: воздавай всему должное и чрез то возводят безнравственность в общеобязательный закон, в норму. (Сост. по кн. проф. А, Гусева: „Религиозность, как основа нравственности“, стр. 9 – 42).
    Примеч. Звездочка показывает, что статья, при которой она стоит, может быть произнесена как готовое катехизическое поучение.
    Замечание о заблуждении протестантов, не придающих значения добрым делам. Для оправдания своего неправого учения лютеране ссылаются на некоторые места св. Писания; но ссылаются совершенно напрасно. Они указывают, что ан. Павел в посланиях к римлянам, к галатам и ефесеям учит об оправдании человека одною верою. Именно в послании к римлянам апостол говорит: „мы утверждаем, что человек оправдывается верою независимо от дел закона» (Рим. 3:28); еще: „не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вменяется вера его в праведность» (Рим. 4:5). В послании к галатам: „познавши, что человек не оправдывается от дел закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали в Иисуса Христа, дабы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть» (Гал. 2:16). В послании к ефесеям: „благодатию вы спасены чрез веру; и это не от вас Божий дар; не от дел – так что никто не может похвалиться“ (Еф. 2:8). Но а) под именем оправдания ап. Павел разумеет то оправдание, какое получает каждый грешник, язычник и иудей, при самом обращении к христианству, в таинстве крещения, и которое действительно даруется нам только по вере во Христа Спасителя, а отнюдь не по делам нашим, как этому учит и православная церковь; а не то оправдание, которого желает удостоиться каждый христианин уже но совершении всего земного поприща своего пред лицом Господа Иисуса Христа, Который, по свидетельству того же апостола, воздает каждому по делам его (Рим. 1:6). б) Под именем веры разумеет апостол не одно холодное принятие и усвоение рассудком истин веры, но веру живую, сопровождающуюся любовию и добрыми делами: «во Хримте Иисусе, – говорит он, не имеет силы ни обрезание, ни необрезание; но вера, сопровождающаяся любовию (Гал. 5:6). А что ан. Павел не только не отвергает добрых дел, которые следуют за верою во Христа и от нее рождаются, а напротив считает их необходимыми для христиан, об этом свидетельствуют все его послания, где так часто он убеждает верующих упражнять себя в благочестии (1 Тимоф. 4, 7), обогащаться добрыми делами (6, 18), жить достойно Бога, всячески угождать Ему, во всяком деле благом принося плод (Кол. 1:10); и притом присовокупляет, что всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы получить каждому, смотря потому, что он сделал, живя в теле доброго и худого (2 Кор. 5:10). Сюда относятся еще следующие места св. Писания: Гал. 6:10. 2 Солун. 2, 17. Тит. 3:1. Евр. 13:21.

О законе божием и заповодях

1. Виды нравственного закона

   Человек узнает волю Божию двояким способом: во-первых, чрез голос своей совести, которая живет в человеческой душе, созданной по образу и подобию Божию, и которая тогда же, при создании ее, внедрена в существо ее; во-вторых, посредством откровения или Божественных заповедей, сообщенных Богом и воплотившимся Господом нашим И. Христом и записанных св. пророками и апостолами.
   Первый закон может быть назван внутренним, естественным; второй – внешним, сверхъестественным. (Д.).

А. Закон Божий внутренний, или свидетельство совести

2. Совесть
   а) Совесть имеет седалище во всех трех общеизвестных (душевных) психических силах: в познании, чувствовании и воле. Самое название – „совесть» (от ведать, знать), а также обычные в разговорном языке выражения – совесть «заговорила», совесть „признает» это или „отвергает“, показывают, что в совести есть элемент познания.
   Ощущение, далее, в совести радости или скорби, довольства и мира или недовольства и беспокойства сродняют совесть с чувством.
   Наконец мы выражаемся: совесть „удерживает» меня от этого, или совесть „заставляет» меня сделать это; след., относим совесть к воле. Таким образом, совесть есть „голос» (как обыкновенно выражаются), возникающий из своеобразного сочетания всех трех психических способностей.
   б) Совесть есть нечто первобытное, врожденное человеку, а не производное, навязанное ему.
   Она всегда свидетельствует о богоподобии человека и необходимости исполнения заповедей Божиих. Когда искуситель соблазнял в раю Еву, то сейчас-же явилась на страже своей совесть, извещая о непозволительности преступления заповеди Божией: от всякого древа райского, сказала Ева искусителю, ясти будем: от плода же древа, еже есть посреде рая, рече Бог, да не ясте от него, ниже прикоснетеся ему, да не умрете (Быт. 3:2. 3). Потому-то еще древние говорили при взгляде на совесть: Бог живет в нас (est Deus in nobis); т. е., в совести ощущается нами не только человеческая, но и выше-человеческая или божеская сторона. И по словам премудрого Сираха, Бог положил око Свое на сердцах людей (Сир. 17:7). Это выражение можно отнести к совести. (Ср. Мф. 6:23). Отсюда объясняются несокрушимая сила и величие совести по отношению в человеческим намерениям и действиям. С совестью нельзя переговариваться, условливаться, вступать в сделки; совесть неподкупна. Нет также надобности в рассуждениях и умозаключениях, чтобы услышать решение совести; совесть говорит человеку непосредвенно. Лишь только замыслил человек совершить что-либо дурное, сейчас же является совесть, предостерегая его и угрожая ему. А после совершения дурного дела совеcть немедленно карает и мучить его. Не напрасно говорят, что не человек владеет совестью, а совесть владеет человеком. Человек находится в зависимости от своей совести.
   в) Дейcтвия или отправления совести. По действиям или отправлениям совесть различают законодательную и судящую (и наказующую).
   аа) Ап. Павел называет закоподательную совесть свидетельствующую: спослушествующей им (т. е., язычникам) совести (Римл. 2:16). И в другом месте: истину глаголю о Христе, не лгу, послушествующей (т. е. свидетельствующей) ми совести моей (Римл. 9:1; ср. еще 2 Кор. 1:12).
   бб) Но преимущественно говорится в свящ. Писании о совести судящей. Так, Адам после грехопадения, Каин после братоубийства, братья Иосифа после мщения невинному испытывают терзания в душе своей. Во 2-й книге Царств говорится о разбитом сердце, т. е., об осудившей совести (Гл. 24, 10). В псалмах Давидовых не один раз изображается подобное состояние человека (Чит. Пс. 31:1 – 6; 37, 2 – 11; ср. Иов. 27:6). В Новом Завете говорится о книжниках и Фарисеях, приведших к Господу Спасителю грешницу, что они начали уходить один за другим, обличаемые совестью (Иоан. 8:3 и д.).
   г) Развитие и совершенствование совести. Развитие совести зависит сколько от образования ума, столько и от усовершенствования воли. Строгая правдивость, в частности – любовь к истине и согласование практических действий с теоретическим познанием – вот главное основание ясности, остроты и живости совести, одним словом – совестливости. А склонность ко лжи и готовность действовать несогласно с своими убеждениями – вот главная причина помрачения, притупления и искажения совести. А внешние вспомоществовательные средства к тому суть: наставления родителей, голос и пример лучшей части общества, и главное – свящ. Писание, ясно и во всей чистоте раскрывающее нравственные истины и правосудно обличающее человеческие пороки.
   д) Свойства совести. Истинность или ошибочность, уверенность или сомнительность, уверенность или вероятность – вот свойства совести законодательной. Совесть же судящую мы называем спокойною или беспокойною, мирною или тревожною, утешительною или мучительною. В свящ. Писании она называется совестью благою, чистою, непорочною, или злою, порочною, оскверненною, сожженною. Пред иудейским синедрионом ап. Павел свидетельствует, что он всего совестию благою жительствовал пред Богом даже до сего дне. (Деян. ап. 23. 1). Ап. Петр увещевает христиан совесть имети благу, да о немже клевещут вас аки злодеев, постыдятся злословящии ваше благое о Христе житие. (1 Петр. 3:16 и 21). В послании к евреям ап. Павел выражает уверенность яко добру совесть имамы, во всех добре хотяще жити (Евр. 13:18. Ср. 1 Тим. 1:5). А в послании к Тимофею он заповедует священнослужителям иметь таинство веры в чистой совести. (1 Тим. 3:9. Ср. 2 Тим. 1:3). Порочного же или злою называется совесть в послании к евреям, где апостол призывает приступить с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести. Оскверненною называется совесть в послании к Титу, в котором апостол говорит о людях, ихже осквернися ум и совест: Бога исповедуют видети, а делы его отмещутся, мерзцы суще и непокориви, и на всякое дело благое неискусни. (Тит:1, 15).
   По силе или энергии совесть называют решительною, или скрупулезною. С скрупулезною сродна совесть мнительная. Она свойственна лицам, склонным к унынию и недоверяющим средствам очищения от грехов. Под влиянием страстей и шума мира совесть часто недослышивается человеком и становится оглушенною. Если голос совести часто заглушается и недослышивается, то он становится все тише; совесть, так сказать, болеет или вымирает. Этот процесс оканчивается смертию совести, т. е., состоянием бессовестности.
   Но говоря, впрочем, о состоянии бессовестности, мы разумеем не отсутствие в человеке карательной силы совести, а только отсутствие совестливости, т. е., попрание всех божеских и человеческих законов и прав, опустошение всякого нравственного чувства. Конечно, буря страстей и шум мира сего могут заглушить и карательный или судящий голос совести. Но и в этом случае судящая совесть связывается в человеке. Она сказывается тогда в тайном унынии, меланхолии, тоске, в состоянии безнадежности. А когда затихают голоса мира сего и проносится шум страстей (это случается и в течение всей жизни, но в особенности пред смертию), тогда злая или наказующая совесть сказывается со всею ясностию. Тогда она производит в человеке, с одной стороны, беспокойство и боязливость, а с другой – мучительное ожидание будущего воздаяния. Каин, Саул, Иуда, могут послужить образцами. Так-то совесть есть или ангел-утешитель, или судия-мучитель (1 Коринф. 10:29). (Сост. по кн. „Нравст. богословие», М. Олесницкого, стр. 63 – 60).
3. Библейские изречения о совести
    Совесть, как внутренний закон Божий, присущ всем людям и язычникам в том числе: они (т. е. язычники) показывают, что дело закона у них на писано в сердцах: о чем свидетельствует совесть их, и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую. (Рим. 2:16). Христиане должны иметь добрую совесть: имейте добрую совесть, дабы тем, за что злословят вас, как злодеев, были постыжены порицающие ваше доброе житие во Христе (1 Петр:3, 16, сн. Евр. 13:18; сравн. 1 Тим. 1:6).
    Христиане должны очищать свои сердца от порочной или злой совести: да приступаем с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести, и омыв тело водою чистою (Евр. X:22).
    Нечестивые имеют совесть порочную: для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть. Они говорят, что знают Бога; а делами отрекаются, будучи гнусны, и непокорны, и неспособны ни к канону доброму делу (Тит. 1:16 – 16);
    Христианин должен со вниманием относится как к своей собственной совести, так и к совести других: если кто из неверных позовет вас, и вы захотите пойти: то все, предлагаемое вам, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести. Но если кто скажет вам: это идоложертвенное, то не ешьте ради того, кто объявил вам, и ради совести (1 Кор. X:27 – 28).
4. Примеры мучительного состояния человека вследствие угрызения виновной совести
   I. Тиверий, римский император, мог без преувеличения говорить, что владеет всем миром. Это был действительно могущественнейший из людей того времени, неограниченнейший и полновластнейший правитель всего, что было лучшего и богатейшего из земных царств. Власть его простиралась чуть не на полмира, богатства были несметны и удовольствия неограниченны. Для достижения полнейшего самоуслаждения, он избрал своим местопребыванием одну из самых великолепных местностей на поверхности земной, под тенью дремлющего вулкана на очаровательном острове, отличавшемся восхитительнейшим климатом в мире. И чем же все это кончилось? Историк Плиний называет его самым несчастнейшим из людей. Из этого острова, места своих позорных деяний, где он хотел испытать до чего может дойти счастье человека, облеченного неограниченною властью и потворствующего всем своим прихотям, клонящимся исключительно к себялюбивым заботам о самоуслаждении, – он писал своему раболепному и развратному сенату, что чувствует себя крайне несчастным, что он не знает о чем писать ему или как писать и просить всех богов и богинь уничтожить его разом, жалуясь, что ему гораздо хуже чувствовать, что его организм разрушается ежедневно.
   Редко можно видеть такое поразительное доказательство того, что все богатейшие дары мира обращаются со временем в прах и тлен, – что самые величественные здания, служащие для личного удовольствия и великолепия, не могут защитить от вторжения несчастий и не более устойчивы, как постройки из песку детьми против напора морского прилива.
   Так грустно и печально оканчивается греховное обладание всякими богатствами и всякою властью. Виновная совесть служит достаточной мстительницей и, если бы весь мир состоял из одного слитка золота и принадлежал нам, то он ни на один час не мог бы утешить наших внутренних терзаний и хотя бы отчасти вознаградить их. Но кто стал наследником царства небесного, тот делается господином над более обширным и вещественным миром; он бесконечно счастлив, ибо бесконечно чист. (Сост. по кн.: «Жизнь И. Христа» Фаррара, в пер. Фейгина. Москва. 1888 г. стр. 69 – 70). I. Греческий император Константин имел брата Феодосия, которого велел патриарху Павлу насильственно постричь и посвятить в диаконы после сам не раз приобщался св. крови из его рук. В 659 году император велел его умертвить, опасаясь его вероятно, как своего соперника по власти, но с тех пор постоянно стал видеть его во сне: убитый брат его являлся ему во сне с чашею дымившейся своей крови и, подавая ее царю, говорил: „напейся, брат, моей крови!» Не находя покоя от таких ужасных видений, он решился перейти на жительство в Рим, и в 662 году, оставив жену и детей в столице, отправился на запад. Но нигде не нашел несчастный царь покоя своей душе. Только смерть (насильственная: по попущению Божию он был убит в бане) превратила его страдания. (Сост. по „Летописи церковных событий», архим. Арсения. Выпуск 2, изд. 1870 г., стр. 42).
5. Мысли о совести
   I. Один ученый муж говорил: „два предмета исполняют меня величайшим благоговением и изумлением: звездное небо вверху меня и совесть, или нравственный закон внутри меня“. (Дух. цв).
   II. Другой благочестивый муж так говорил о совести: „совесть моя есть зеркало, пред которым я не могу скрыть ни одного порока, обвинитель, который не дает мне покоя, свидетель, которому не могу противоречить, судья, пред которым не могу устоять». (Оттуда же).
   III. Совесть, по словам св. Златоуста, есть неумолкающий в нас обличитель, которого ни обмануть, ни обольстить нельзя. „Пусть, говорится, человек, учинивший грех и совершивший беззаконное дело, успеет скрыться от всех людей, но от этого судии укрыться он не может, – напротив, всегда носит в себе этого обличителя, который беспокоит его, мучит, никогда не утихает. Как усердный врач, она не перестает прилагать свои врачевства; и пусть не послушают ее, она и тогда не отстает, но продолжает постоянно заботиться, – непрерывно напоминая о грехе, и не давая грешнику дойти до забвения,... чтобы хотя чрез это сделать нас не столь склонными к прежним грехам», (Златоуст. на кн. Быт. Бесед. 17, п 2, см. в Хр. чт. 1851 г. авг., стр. 271).
6. Советы о хранении совести*
   I. Св. Авва Дорофей пишет: „в нашей воле или засыпить совесть, или дать ей светиться в нас и просвещать нас, если будем повиноваться ей. Ибо когда совесть наша говорит как сделать что-либо, а мы пренебрегаем сим, и когда она снова говорит, а мы не делаем, но продолжаем попирать ее; тогда мы усыпляем ее, и она не может уже явственно говорить нам от тяготы, лежащей на ней, ко как светильник, сияющий за завесою, начинает показывать вам вещи темнее и темнее. И как в воде, помутившейся от многого ила, никто не может узнать лица своего; так и мы, по преступлении, не разумеем, что говорит нам совесть наша, так что нам кажется, будто ее вовсе нет у нас. Однако нет человека, не имеющего совести, ибо она есть нечто божественное и никогда не погибает... И так отнюдь не будем попирать ее ни в чем, хотя бы то было и самое малое. Знаете, что от пренебрежения сего малого и в сущности ничтожного мы переходим и к пренебрежению великого“. (Авва Дороф. „Поуч. и посл.“ 1856 г. поуч. о совест,, стр. 50 – 51).
   II. Должно постоянно упражнять совесть испытанием пред ней дел своих. „Посади в своей совести судиею разум, пишет св. Иоанн Златоуст, и поставь пред его судилищем все дела твои, наследуй все грехи души твоей, потребуй от нее со всею строгостию подробного отчета... Вводи ее как можно чаще в этот подвиг... Каждый день открывай для нее это судилище... Требуй от себя и за малые погрешности строгого отчета, дабы когда-либо не приблизиться к большим грехам. Если ты будешь каждодневно это делать, то с дерзновением предстанешь пред страшное судилище». (Св. Иоанн Злат. бесед. 42 на св. Мф.).
7. О том, как мы должны читать книгу нашей совести
   Мы должны читать эту книгу старательно, усердно. Недостаточно только один раз прочитать ее в своей жизни, или иногда только читать; надобно читать книгу нашей совести во все дни, надобно испытывать нашу совесть во все часы.
   I. Прекрасно поучает нас Иоанн Златоуст, говоря: „когда ты ляжешь вечером в постель, когда ты останешься одиноким и никто не мешает тебе, тогда, прежде чем уснешь, раскрой книгу твоей совести, читай и в ней и испытывай, не провинился ли ты в чем-либо – в мысли ли, в слове ли, в деле ли».
   II. „Если окажется, что провинился», говорит св. Ефрем, «то сейчас же, без промедления, погаси грехи твои в сердечном раскаянии и дай себе обещание в следующие дни как можно скорее исповедать грехи твои пред священником».
   III. Таким усердным чтецом книги своей совести, был, наприм., царь Давид, который говорил о себе самом: „размьшляю о прошедших днях, беседую с сердцем своим ночью, испытываю дух мой». (Пс. 79:7). А после того как он согрешил, он говорил: „утомлен я воздыханиями моими, каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постелю мою“. (Пс. 6:7).
8. Изречения св. отцов и учителей церкви о повиновении голосу совести
   I. Св. Иоанн Злат. говорит: „хочешь ли узнать, что Бог в естестве человеческом утвердил законы для различения, что добро и что зло? Спроси, от чего все, делающие худо, не желают, чтобы об них говорили худо? Ни один злой не захочет о себе слышать худых названий, – ибо уважает свойственный природе закон, хотя злая воля избирает и противное тому». („Бесед. 19“ в авт. нар.).
   Он же в другом месте пишет: „Бог положил закон в естестве нашем, просвещающий наши мысли. Что же закон естественный? – спрашивает он, и отвечает: это – совесть, посредством которой человек может иметь естественное познание о добре и зле». („Беседа 19» к ант. нар. см, „Христ. чтен.» 1848 года, стр. 447 – 448).
   II. Подобное говорит св. авва Дорофей: «когда Бог сотворил человека, то всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, имеющий в себе, подобно искре, и свет и теплоту, – помысл, который просвещает уж и показывает ему, что доброе, что злое. Сие называется совесть, а она есть естественный закон“. (Слово о совести).
   III. «Что совесть возбраняет тебе делать, не делай того: ибо, что совесть непогрешительная возбраняет, то возбраняет и закон Божий. Совесть бо добрая согласна закону Божию. Закон Божий говорит: не убий, не укради и проч.: тоже слышишь и в совести твоей, и она тоже тебе говорит. Итак, берегись делать того, что совесть запрещает, да не, уязвивши совесть, уязвишь душу твою.“ (Из „Твор. св. Тихона задонского»).
9. Духовная радость, как следствие доброй совести
   «Не величие власти, рассуждает св. Иоанн Златоуст, «не множество денег, не обширность могущества, не крепость телесная, не роскошный стол, не пышные одежды, не прочие человеческие преимущества доставляют благодушие и радость; но бывает сие плодом только духовного благоустройства и доброй совести. Имеющий добрую совесть, хотя одет он в рубище, хотя борется с голодом, благодушнее живущих роскошно; но сознающий за собою худое, хотя обложен кучами денег, беднее всех. Посему-то Павел, хотя жил во всегдашнем голоде и наготе, хотя каждый день принимал побои, радовался и веселился более современных ему царей». (Св. Иоанн Злат. толк. на посл. к римл., стр. 23). –
10. Нет ничего в мире бессильнее виновной совести
   Мы знаем из евангельской истории, что Господь наш И. Христос, исполненный справедливого гнева при виде безобразного кощунства, какого свидетелем Он однажды был в иерусалимском храме, при входе в храм, сделал бич из лежавших на полу веревок и, желая очистить священный двор от осквернявших его нечистот, прежде всего выгнал без разбора овец, волов и гнусную толпу их окружавшую; затем, подойдя к менялам, Он опрокинул их столы с лежавшими на них тщательно сложенными кучками мелкой монеты и оставил владельцам сбирать на грязном полу рассыпавшиеся деньги; наконец, Он обратился ко всей этой устраненной, оскорбленной и ворчавшей о понесенных убытках толпе с объяснением права, почему Он поступил так: «дом Отца Моего не делайте домом торговли». Отчего же вся эта громадная толпа невежественных людей не оказала никакого сопротивления? Отчего эти алчные торговцы ограничились только злобным ворчанием при виде того, как их волы и овцы были выгнаны на улицу, а за – тем позволили выгнать себя и рассыпать по полу деньги какому-то неизвестному человеку в одежде презренного галилеянина? Да оттого же, отчего Саул с покорностью перенес оскорбления от Самуила в присутствии целого своего войска, отчего Ахав не осмелился арестовать Илию у ворот виноградника Навуфея! Ибо грех есть слабость, и нет ничего в мире бессильнее виновной совести; нет ничего сильнее сильного взрыва благочестивого негодования против всего несправедливого и гнусного. Разве могли эти гнусные, святотатственные торговцы и покупатели, сознавая, что они не нравы, противиться этому справедливому порицанию и не потупиться пред светом этих очей, блиставших заступничеством за оскорбленную святыню? Порок никогда не может устоять перед добродетелью. При всей своей низости иудеи, торговцы и менялы, не могли не чувствовать в уголке своего сердца, не до тла еще изъеденном алчностью и безверием, что Сын человеческий был прав. (Сост. по кн. „Жизнь И. Христа», Фаррара, в пер. Фейгина, 1888 г. стр. 93 – 94).
11. Чувство стыда
   Истинный стыд в том состоит, чтоб чувствовать смущение, когда что-либо говорится или делается противное совести или закону Божию.
   Особенно ощущаем мы в себе это чувство во время своей наготы. Святые Божии восстановляли в себе чистые свойства природы: так относительно стыда они достигли особенной чуткости; они обнаруживали в себе телесный стыд в высшей степени. Так, они стыдились своей обнаженности не только пред людьми, во и пред неодушевленною природою, наприм. пред светящим солнцем, и не только пред земною тварью, но и пред небесною, напр. пред ангелами, которые иногда сопровождали их в дороге и при которых они должны были раскрыться, чтоб переплыть через речку. Они довольны были, когда на берегу встречала лодку, потому что таким образом не имели нужды обнажатся для переправы через речку. Но и когда должны были переплывать, то уходили один от другого на дальнее расстояние, чтоб не видеть взаимной наготы. Вообще кроме сильной болезни или крайней нужды святые не обнажались (жит. Ант. вел., Пах., Амм. и друг.). Чувство стыда, хотя явилось в человеке после греха и как следствие самого греха, есть однако чувство благодетельное. Оно для нас охрана от худых слов и действий: только бы мы не поминали его ложно, или не доходили бы в иных случаях до ложной стыдливости.

Б. Закон Божий внешний или заповеди Божии

12. Синайское законодательство
   а) Гора законодательства. Под именем Синая, где Господь явил присутствие Свое в огне и облаке, и дал нравственный закон, выраженный в 10 заповедях, чрез вождя израильтян Моисея, собственно разумеется целая группа гор, отдельные отроги которой носят различные названия, и определение, какая из них именно была горою законодательства, составляет трудный вопрос науки. Самая величественная из них есть гора Сербал, и многие исследователи, в том числе Эберс, склоняются к признанию ее горою законодательства (Еbers, Durch Gоsen, 207 и др.). Но против этой мысли выставляется серьезное возражение, именно, что перед нею нет такой равнины, на которой мог бы расположиться станом народ. Поэтому в последнее время большинство исследователей начинают склоняться в пользу той горы, которая называется Рас-Сафсафех. Она почти так же величественна, как и Сербал, но с тою разницею, что пред ней расстилается обширная равнина Эр-Раха („Ладонь“), на которой мог помещаться народ, и вообще особенности этой горы более соответствуют данным библейского повествования. С равнины Эр-Раха открывается величественное зрелище, лучше которого и трудно было избрать для великого события – нравственного возрождения народа. Пред станом в страшном величии возвышалась священная гора, гранитные скалы которой отвесными утесами возносились в небесам и с равнины представляются подобно исполинскому алтарю, неприступному престолу Всевышнего, голос которого мог разноситься далеко по всей равнине, лежащей внизу. У подошвы ее проходит наносная плотина, как раз соответствующая той „черте», которая должна была воспрепятствовать народу „прикасаться в подошве горы“, и самая подошва так отвесна и крута, что к ней действительно можно прикасаться как к стене. Раввина закрыта и стеснена горами со всех сторон, но в одном месте она представляет большой выступ, за которым народ, не вынося грозных явлений на горе, хоть „отступить и стать вдали». Небольшое возвышение при входе в равнину косит имя Аарона, и, по преданию, это то самое место, откуда Аарон смотрел на празднество в честь золотого тельца.
   б) Обстоятельства сопровождавшие синайское законодательство. Расположившись станом на этой равнине, израильтяне по внушению Моисея должны были приготовиться в великому событию – возрождения в качестве свободного, священного, самоуправляющегося народа. Иегова избавил их от рабства, имел особенное попечение о них в пустыне, „носил их как бы на орлиных крыльях и принес их к Себе», к Своему святилищу, чтобы и их освятить и сделать Своим „избранным народом», „царством священников и народом святым», особенным носителем правды Божией в мире. Освящением и строгим воздержанием израильтяне должны были сделать себя достойными и способными воспринять тот завет, который Иегова хотел заключить с ними. С напряженным вниманием и трепетным сердцем народ ожидал этого события. Наконец, утром на третий день густое облако покрыло вершину горы; заблистала молния, пронизывая гору и превращая ее в объятую пламенем печь; загрохотали удары грома, раскатываясь от утеса к утесу и повторяясь в многократных отголосках. Казалось, вся природа вышла из своего обыкновенного течения и ждала чего-то великого. «И вострепетал весь народ», и с замиранием сердца смотрел на величественно-страшное зрелище. Но как ни возвышенно было самое зрелище, еще возвышеннее были слова, которые среди громовых раскатом и молний на горе, куда удалился Моисей, доносились до слуха народа. Слова эти были просты и общедоступны, но исполнены такого глубокого значения, что легли в основу всякой нравственности и всякого законодательства. Это было знаменитое Десятословие, те десять заповедей, из которых в каждой открывалась вековечная истина.
   в) Десятословие:
   1) Аз есмь Господь Бог твой: да не будут тебе бози инии разве Мене.
   2) Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею: да не поклонишися им, ни послужиши им.
   3) Не возмеши имене Господа Бога твоего всуе.
   4) Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши (в них) вся дела твоя, в день же седмый суббота Господу Богу твоему.
   5) Чти отца твоего и матерь твоего, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли.
   6) Не убий.
   7) Не прелюбы сотвори.
   8) Не укради.
   9) Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна.
   10) Не пожелай жены искреннего твоего не пожелай дому ближнего твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего елика суть ближнего твоего (Исх. 20:1 – 17).
   г) Содержание 10-ти заповедей:
   1) В первой из них открывался народу Сам Иегова, как Бог, чудесное водительство которого израильтяне уже знали и могущество которого проявлено было ради них: это Он вывел их из Египта, открыл им путь по морю и ниспроверг могущество Фараона и его воинство. Он не простое изобретение воображения, не простой символ сил природы, подобно идолам египетским; не простое отвлечение, подобно богам Нила, неспособным сочувствовать человеку или любовно нисходить в его нуждам и потребностям ума и сердца; нет, Он доказал уже, каким сильным помощником Он служил тем, которые полагаются на Него; Он был и теперь с ними и говорил с ними языком человеческим.
   2) Но будучи так близок к ним и милостив, будучи единым живым Богом, со всеми свойствами личного бытия, Он однакоже невидим, и нет Ему никакого подобия ни на небе, ни на земле. В противоположность идолопоклонству египтян, к которому привыкли и израильтяне, это определение высказано (во второй заповеди) с особенною выразительностью. Народ не должен изображать Его себе ни под каким кумиром – ни под видом небесных тел, как было большею частью в языческом мире, ни под видом животных образов, как в Египте, ни под видом рыб, как было в Палестине и Ассирии.
   3) Имя Иеговы так свято, что не должно произносить его напрасно, а тем более не должно придавать его какому-нибудь из суетных призрачных идолов или языческих богов, потому что в сравнении с Ним все другие боги суть простое ничтожество (третья заповедь).
   4) Соблюдение субботы превращением всякой работы в седьмой день было древним обычаем, ведшим свое происхождение от Адама; но теперь он подтвержден был законодательною силой, как необходимый для усиления религиозного чувства, периодического восстановления сил и доставления необходимого отдыха человеку и животным (четвертая заповедь).
   5) Почтение в родителям издавна также считалось нравственною обязанностью детей, но это естественное чувство не имело еще высшей законодательной санкции и потому у большинства народов преобладало вопиющее варварство. У некоторых народов древности был обычай предавать смерти своих престарелых родителей или оставлять их беспомощными. Среди древних народов мать вообще занимала низшее положение и по смерти своего мужа становилась в подчиненное положение к своему старшему сыну. Но теперь было заповедано, что сын, даже сделавшись главою семейства, должен так ясе почитать мать свою, как почитал отца (пятая заповедь).
   6) Человеческая жизнь мало ценилась в древности, но теперь заповедано было: „не убей». Человек сотворен по образу Божию и потому жизнь его должна быть священна (шестая заповедь).
   7) Древний мир утопал в похотях, вся жизнь его отравлялась ядом животного сладострастья, и самые боги изображались далеко не образцами целомудрия. Теперь голос с Синая заповедал: „не прелюбодействуй» (седьмая заповедь).
   8) Собственность провозглашена священною и воровство заклеймено как преступление (восьмая заповедь).
   9) равно как и лжесвидетельство (девятая заповедь).
   10) Но новый закон не только осуждал внешнее злое дело, он проникал глубже и осудил самую мысль злую, заповедав: „не пожелай» ничего такого, что противно основным законам нравственности (десятая заповедь).
   д) Значение нравственного законодательства. Синайское законодательство в своих основных началах давалось за все будущие времена.
   Оно заложило основу истинной нравственности и человеческого достоинства в мире. Это был час нарождения народа, отличного от всех дотоле существовавших в история. Простые, по глубокие и вечные истины о духовном и личном Боге, о почтении в родителям, о целомудрии, о святости человеческой жизни и собственности, о чистоте совести – все эти истины открыты или утверждены были на Синае в наследие всем последующим векам. В древности, конечно, были блестки высшего нравственного учения, но они обыкновенно были достоянием только немногих высших умов и никогда не достигали народной массы, потому что проповедовались только в форме отвлеченных малодоступных положений и не имели божественной санкции.
   Десятословие же провозглашено было Самим Богом и с таким неотразимым величием и такою изумительною простотой, что возвещенные в нем истины сразу становились достоянием всего народа, долженствовавшего распространить их на все человечество.
   Взятие в целом синайское законодательство по своим началам является необычайным и чудесным в истории человечества. Оно не только устанавливает истинные воззрения на Божество и отношение к Нему человечества, но и взаимные отношения между людьми ставит на совершенно новые основы. Законодательство это в своих общих началах представляет норму истинного человеческого развития, которая одна только могла привести человечество к осуществлению его высшего назначения и до которой не возвышалась законодательная мудрость ни одного из мудрецов древнего мира. Эту мысль всего яснее доказывает то замечательное явление, что и в новейшее время законодательная мудрость в своем поступательном развитии, совершаемом на независимой почве научного исследования, в своих лучших результатах представляет не что иное, как только приближение к началам синайского законодательства. Поражающая по внешности прогрессивность этой науки, как будто выработавшей неизвестные дотоле истины, уясняющие сущность, а следовательно и норму государственных и общественных отношений, есть в сущности только разъяснение и применение к данным новым условиях древних начал синайского законодательства. Чтобы это законодательство не изгладилось из памяти народа и постоянно было пред глазами его, основные начала его и именно Десятословие было выбито на двух каменных досках или скрижалях, которые должны были сохраняться в ковчеге завета, долженствовавшем стать главной святыней народа. (Сост. по мн. «Библ. истор., при свете новейш. исслед. и откр.», проф. Лопух., т. I, стр. 631 – 36).
13. Нравственный закон, данный чрез Моисея и сокращенно изложенный в десяти заповедях
   Рассматривая нравственный закон, данный Богом чрез Моисея и выраженный сокращенно в десятословии, мы легко можем открыть, что все требования его не суть нечто чуждое и незнакомое человеческой душе, но давно знакомое и родное, ибо в существе своем нравственный закон, данный Богом на Синае, есть не что иное, как ясное и определенное изложение требований совести человеческой, данной Богом человеку при его создании. Совесть есть голос Божий, указывающий правильные отношения человека к Богу и людям, исчерпывающий таким образом все возможные нравственные отношения, каковые могут быть только между существами нравственными, т. е. сознательными и разумно-свободными. Если бы человек не отпал от Бога и не заглушал пороками, злом и забвением истинного и живого Бога свой голос совести, то никогда бы не предстояло надобности в сообщении велений ее путем внешним, (объективным), так чтобы человек видел авторитет, из которого они исходят, и обязывался этим божественным авторитетом к исполнению их требований. Теперь человек, получив внешним образом от Самого Бога, нравственный закон и найдя его согласным с своею совестию, не мог на эту последнюю не обращать внимания и считать ее как нечто необязательное и малозначащее. Теперь, получив закон, человек сделался более повинным пред Богом за свои грехи, чем прежде, до закона. Таково происхождение и значение нравственного закона, данного на Синае.
   Нравcтвенный закон должен определять правильные отношения человека к Богу и ближним.
   Какие же обязанности предписываются в отношении к Богу? Эти обязанностей человека в отношении в Богу изложены в первых четырех заповедях десятословия: почитать только единого, премирного и живого Бога, истинного Творца неба и земли; так как Он совершеннейший дух, следовательно невидим, то не почитать за Бога каких-либо чувственных изображений, не унижать Его святого имени, употребляя его на служение греху; одну часть земной жизни употреблять на земные дела, а другую посвящать заботам о вечном спасении, т. е. воспоминанию о Боге, стремлению познать Его сущность и свойства и служить Ему – вот все главнейшие обязанности человека в Богу. Все они объединяются в такой заповеди: «люби Господа Бога Твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими“ (Второз. VI:5). Кто почитает одного истинного Бога, кто стремится познать Его, кто никогда не изменяет истинному Богу и не служит идолам, кто так благоговеет пред Богом, что даже имя Его святое я страшное не дерзает употреблять в суетных разговорах, и кто наконец часть своей жизни употребляет на служение Ему, оставляя при этом в стороне все свои земные заботы и интересы, тот любит Бога.
   В чем же заключаются обязанности человека, но указанию данного Богом нравственного закона, в отношении к нашим ближним?
   Обязанности этого рода сокращенно изложены в остальных шести заповедях десятословия: почитать родителей, как орудие любви Божией, считать священным здоровье и жизнь всякого человека, уважать святость супружеского союза, установленного Богом, не посягать на собственность ближнего в какой бы то ни было форме – путем ли обмана, насилия, хитрости и других преступных средств, говорить всегда истину, не питать в сердце греховных пожеланий – властолюбивых, корыстолюбивых и прелюбодейных – вот сущность нравственного закона, объединенного также в одной заповеди: „возлюбиши искреннего твоего, яко сам себе“. Не трудно однако заметить, что нравственные обязанности второго рода, т. е. обязанности в отношении к ближним, находят свое основание в обязанностях ваших первого рода, т. е. в отношении к Богу; от них они получают свою жизнь, силу и основание.
   Беcпримерная высота и чистота нравственного закона, сокращенно изложенного в десяти заповедях, во время низкого уровня умственной и нравственной жизни еврейского народа, среди густого мрака заблуждений и нечестия древнего языческого мира, доказывающаяся тем, что существенное выражение Моисеева законодательства – десятословие – легло в основание христианского закона и в своды законов (юридические кодексы) всех образованных христианских народов, устраняет все возражения рационалистов, желающих видеть в Моисеевом законодательстве продукт человеческого развития. (Священник Григорий Дьяченко). (См. наше сочинение: «О приготовлении рода человеческого к принятию христианства.“ Богословское и историко-философское исследование, стр. 159 – 165).
14. Библейские изречения о нравственном откровенном законе
    Главное содержание всех заповедей: Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Матф. XXII гл. 37 – 40 ст.). – Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека. Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо (Екклез. XII, 13 – 14). О человек! сказано тебе, что добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим (Мих. VІ, 8). – Цель же увещания есть любовь от чистого сердца, и доброй совести, и нелицемерной веры (1 Тим. И, 5). – Итак во всем, как хотите, чтобы о нами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки (Матф. VII:12.). Десять заповедей обязательны и для нас, христиан: не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак кто нарушит одну из заповедей сих малейших, и научит так людей; тот малейшим наречется в царстве небесном: а кто сотворит и научит, тот великим наречется в царстве небесном (Матф. V:17 – 19.).
15. Сила и обязательность нравственного закона Моисеева и превосходство евангельского учения пред ветхозаветным законом, выраженным в десяти заповедях
   Нравственный закон Моисеев, выраженный в 10-ти заповедях, имеет и для нас всю силу и обязательность. В Своей нагорной проповеди Господь наш И. Христос вопреки злобным подозрениям Фарисеев, видевших в Нем нарушителя закона, объяснил в истинном свете Свое отношение к закону. Не мните, яко приидох разорити закон или пророки: не приидох разорити, но исполнити. Законом называются пять книг Моисея, а пророками – не только писания пророческие, но и все остальные книги ветхого завета. И. Христос, «разоритель буквы, совершитель духа» (Выражение св. Григория Богослова, „Твор. св. отцов“, Москва, 1844 г., т. 4, стр. 176), исполнил закон и все предписания закона, – исполнил закон и в том смысле, что восполнил его, ибо „в полном совершенстве начертал то, чего закон представлял одну тень» (Блаж. Феофилакт, Благовестн. ч. 1, стр. 97). Хотя ветхий обрядовый и прообразовательный закон с пришествием Христовым потерял обязательную силу (Кол. 2:17. Евр. 10:1), но закон нравственный, закон веры и благочестия, истинный дух откровения, во все времена остаются ненарушимыми, так что исполнение евангельского новозаветного учения есть вместе с тем исполнение ветхозаветных заповедей закона Божия, только не по букве, а в высшем, совершеннейшем смысле. Аминь глаголю вам: дондеже прейдет небо и земля, иота едина или едина черта не прейдет от закона, дондеже вся будут, – малейшею буквою еврейской азбуки иотою, или даже еще неприметнее – простою чертою письма, означается, что в Божественном законе кажущееся малым и незначительным имеет значение и определенную цель; а посему иже аще разорит едину заповедей сих малых и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем, а иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем. Разделение заповедей на большие и малые было измышлено Фарисеями как бы для того, чтобы увольнять себя от исполнения заповедей малых, не смотря на то, что между ними были и такие, которые относились к самой сущности закона – суду, милости и вере (Матф. 23:23). Вопреки ложному понятию Фарисеев Господь указывал на обязательность закона во всей совокупности заповедей его.
   Но столько же обязателен и закон евангельский: малейшими заповедями Господь назвал и „те, которые Сам намеревался дать» (Св. Иоанн Златоуст. „Весед. на еванг. Матф.« ч. 1, стр. 312. Блаж. ФеоФилакт „Благовестн.» ч. 1, стр. 100), потому что „запрещаемые ими действия кажутся только малыми грехами, или совсем таковыми не кажутся людям, которые грубо держатся только письмени, т. е. чувственного понятия закона, и не умеют читать тонкий закон духа на скрижалях сердца». (Филарет, митр. московск. „Слова и речи», Москва, 1874 г., т. 2, стр. 303).
   Выражением: мний в царствии небеснем, по замечанию св. Иоанна Златоустого, означается не иное что, как „геена или мучение“, ибо возможно ли, чтобы нарушитель закона находился в небесном царстве? (Весед. на еванг. Матф. ч. 1, стр. 313. Блаж. Феофилакт „Благовестн.“, ч. 1, стр. 100). Глаголю вам, продолжал Господь, яко аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царствиее небесное. Книжники и Фарисеи, выдававшие себя за точных исполнителей закона, оставили вящшая закона (Матф. 23:23), пренебрегли внутреннею стороною его, измыслили свою правду (Римл. 10:3), – гордую, лицемерную, наружную, которая не восходила далее внешних предписаний. Да и вообще ветхозаветном праведности для учеников евангелия недостаточно, потому что, по выражению св. Исидора Пелусиота, „проходящим сугубые евангельские поприща уготованы небо и небесные блага, тогда как ветхозаветные за житие, соразмерное их силам, в награду прияли землю и долгоденствие“ („Твор. св.отцов“,Москва, 1860г., т. 36, стр. 115). Ветхий закон был приспособлен к приемлемости израильского народа, так что „если прежнее законодательство было ниже, то причина не в Боге, а в тех, которые принимали закон“. (Св. Иоанн Златоуст, „Бесед. на разные места св. Писания“. Спб. 1862 г., т. 2, стр. 220).
   Господь Иисус Христос, желая выяснить высшие требования новозаветного закона в сравнении с ветхозаветным, представил шесть примеров, доказывающих превосходство новозаветного понимания 10 заповедей Божиих пред ветхозаветным.
    Первый пример. (Изъяснение шестой заповеди). Слышасте, яко речено бысть древним: не убиеши иже бо аще убиет повинен есть суду. Аз же глаголю вам, яко всяк гневайся на брата своею всуе, повинен есть суду; иже аще речет брату своему: рака (пустой человек), повинен есть сонмищу, иже речет: уроде, повинен есть геенне огненней. Преступивший шестую заповедь: не убий (Исх. 20:13) по закону Моисееву подлежал суду, который был учрежден во всех городах и селениях (Втор. 16:18) и составлял низшие разряды судебных мест; высшим же судилищем был синедрион, заседавший в Иерусалиме и решавший дела особой важности. Закон Христов осуждает не только злое дело, наприм. убийство, но идет далее и глубже – в самому источнику зла. Напрасный гнев против ближнего, хотя и скрытый в сердце, но могущий послужит причиною распри, раздора и самого убийства, есть уже преступление; если же этот гнев выражается в словах презрения или крайнего негодования, то он заслуживает еще большего наказания, – даже геенною огненною. Геенна, т. е. долина Еннома, (Нав. 15:8. 18, 16. 4 Цар. 23:10. Неем. 11:30. Иер. 19:2), находилась с южной стороны Иерусалима. Здесь был поставлен идол Молоха, сирийского божества, которому приносили в жертву детей (Иер. 7:31, 32, 35). Место было страшное, а посему оно в новом завете послужило образом вечных мучений грешников. (Winer, Вibl. Reаlw. В. 1. 8. 492).
   И это наказание нельзя назвать слишком строгим и тяжким, потому что, но выражению блаж. Феофилакта, „поноситель, превращая любовь, прекращает все добродетели, и посему справедливо подлежит геенне огненной» („Благовестн.» ч. 1. стр. 104). Суд синедриона и геенна употреблены здесь Господом для более понятного иудеям разграничения степеней виновности гнева.
    Второй пример. (Изъяснение седьмой заповеди). Слышасте, яко речено бысть древним: не прелюбы сотвориши. Аз же глаголю вам: яко всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ее, уже любодействова с нею в сердце своем. Седьмая заповедь ветхого закона (Исх. 20:14), направленная против самого действия прелюбодеяния, изъяснена Господом в том смысле, что преступно не одно действие, но также и нечистое пожелание, зарождающееся в сердце от нецеломудренного взгляда и переходящее в страсть. „Спаситель не вовсе запретил смотреть на жен, но только запретил смотреть на них с вожделением, ибо любящий смотреть на красивые лица сам возжигает в себе пламя страсти и душу делает пленницею, а после сего скоро приступает и к совершению пожелания». (св. Иоанн Златоуст. „Бесед. на еванг. Матф.« ч. 1. стр. 344. 347). Такова же мысль и св. Исидора Пелусиота: „не одно и то же увидеть внезапно и уязвиться, и потерпеть то же тщательно гонящемуся за чужою красотою, потому что увидевший внезапно и уязвившийся может целомудренным помыслом и стрелу извлечь и рану залечить, – а кто непрестанно и со тщанием смотрит, тот, если и не соделает греха телом, то совершил его уже душою“. („Твор. св, отц.», М., 1860 г. т. 35. стр. 58. 59. 123).
   Какую надобно соблюдать осторожность, чтобы не впасть в соблазн, Господь изъясняет в следующих словах, имеющих иносказательный смысл: аще же око твое десное соблажняет тя, изми е и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную: и аще десная твоя рука соблажняет тя, усецы ю и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну. Правый глаз и правая рука суть самые полезные члены нашего тела, а посему они служат здесь образом всего дорогого для нас, чем мы однако, должны пожертвовать для искоренения страсти, овладевающей душою, подобно тому, как поступают врачи, которые отделяют от тела зараженный член, чтобы зараза не перешла во весь организм и не расстроила его. Спаситель – по замечанию св. Иоанна Златоустого – говорит не о членах: Он нигде не осуждает плоть, но везде обвиняет развращенную волю; если бы Христос говорил о членах, то не об одном бы глазе сказал, и при том не о правом только, но об обоих“. («Бесед. на еванг. Матф.“ ч. 1. стр. 349). Объясняя мысль Господа, св. отцы между прочим разумеют под правым глазом и правою рукою близких и преданных друзей, когда они, вместо пользы, ожидаемой от них, служат нам соблазном (св. Иоанн Златоуст, «Бесед. на еванг. Матф.“ ч. 1. стр. 350. 351. „Бесед. на псадмы“, Спб. 1860 г. т, 1. стр. 103. Св. Исидор Пелусиот, „Твор. св. отцев“, Мосина 1859 г. т. 34. стр. 59. 60). У Св. Иоанна Златоустого встречается и такое толкование: „если правое око твое соблазняет тебя, т. е. если ты смотришь бесстыдно, вырви его, т. е. худую мысль“. („Бесед. на посд. к колос.» Спб. 1858 г. стр. 132).
    Третий пример. (Изъяснение учения о разводе). Речено бысть; яко иже аще пустить жену свою, да даст ей книгу распустную. Аз же глаголю вам: яко всяк отпущаяй жену свою, разве словесе любодейнаю, творит ю прелюбодействовати, и иже пущеницу поймет, прелюбодействует. По закону Моисееву (Втор. 24:1) муж мог дать жене своей разводное письмо и отпустить ее от себя. Такой закон, данный иудеям по жестосердию (Матф. 19:8), т. е. во избежание чего-нибудь худшего, Господь ограничивает и, предохраняя его от злоупотреблений, возводит брак к чистоте первоначалного установления его Богом (ст. 6. 8). Только нарушение супружеской верности, которое и в ветхом завете наказывалось смертию (Втор. 22:22), может служить, по заповеди Господа, достаточною причиною расторжения брака.
    Четвертый при мер. (Изъяснение учения о клятве). Паки слышасте, яко речено бысть древним: не во лжу кленешися, воздаси же Господеви клятвы твоя. Аз же глаголю вам не клятися всяко: ни небом, яко престол есть Божий, ни землею, яко подножие есть нонама Его, ни Иерусалимом, яко град есть великого Царя, ниже главою твоею клянися, яко не можеши власа единого бела или черна сотворити; буде же слово ваше: ей, ей: ни, ни, лишше же сего, от неприязни есть (Матф. 5:33 – 37). Господь, очевидно, разумел заповеди закона Моисеева; не кленитеся именем Моим в неправде (Лев. 19:12); аще обещаещи обет Господеви Богу твоему, да не умедлиши воздати его (Втор. 23:21), – и в Своих словах желал не отменить клятву, но оградить ее от злоупотреблений. Когда исчезла строгость нравов и возросла между иудеями взаимная недоверчивость, они уже не довольствовались в сношениях между собою простыми уверениями. В делах житейских и маловажных, часто без всякой нужды, для целей предосудительных и нечистых, иудеи легкомысленно прибегали в клятве, которая являлась в устах народа покровом лжи и обмана. Но, справедливо опасаясь нарушения третьей заповеди, воспрещавшей призывать имя Божие напрасно, они изобрели клятвенные уверения, в которых, с умолчанием о Боге, делалось указание на разные предметы: так клялись небом, землею, Иерусалимом, даже головою своего. Таким злоупотреблениям клятвою Господь противопоставил Свою заповедь: не клятися всяко. Эта заповедь воспрещает клятву во взаимных маловажных сношениях между собою, в обыкновенных делах житейских, где никто не должен требовать и никто не обязан давать клятву; нужно довольствоваться одним словом: да или нет; а что сверх этого, то от лукавого. Спаситель осудил и те клятвы, в которых не употребляется имя Божие, ибо и эти клятвы имеют свое основание в могуществе имени Божия и не должны быть пренебрегаемы. Кто, свидетельствуясь небом, землею или Иерусалимом, оставляет без внимания пребывание в них вездесущего Бога и считает эти клятвы менее обязательными, тот оскорбляет достопоклоняемое имя Божие. И в клятве головою или жизнию своею нельзя забывать о Том, без Которого не падает ни один волос с головы человека (Лук. 21:18). Вообще Господь внушал смотреть на клятву, как на дело священное, воспрещая приступать к ней легкомысленно или ослаблять ее силу неразумным и суеверным изменением существенного выражения ее, где имя Бога вездесущего, всеведущего и правосудного поставлено в основание ее (Втор. 6:13). Как у иудеев распространена была привычна злоупотреблять клятвою, видно также из послания ап. Иакова, писанного к обращенным из иудейства христианам. Св. ап., увещевая их к обузданию языка, почти буквально повторил слова Господа: прежде всех, братие моя, не кленитеся ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою; буди же вам еже: ей, ей, и еже: ни, ни, да не в лицемерие впадете (5, 12).
   Но выводить из слов И. Христа и св. апостола мысль о безусловном воспрещении клятвы и присяги было бы несогласно с истиною. Не отменяя древнего закона о клятве (Втор. 6:13. 10, 20), но обновляя дух его, Господь напоминал, что свидетель всякой клятвы – Бог, и что не избежит наказания и осуждения и тот, кто клянется, не называя имени Божия.
   Что клятва законная и необходимая в общественной и частной жизни не есть грех, Иисус Христос подтвердил Своим примером, когда впоследствии на клятвенный вопрос первосвященника отвечал: ты рекл еси (Матф. 26:63, 64). В св. писании ветхого завета встречается иного указаний как на клятвенныя обетования Самого Бога (Быт. 22:16. 26, 3, Псал. 88:4. 5. 36. 131, 11), так и на клятвы патриархов, иногда соединенные с особенными знаменательными действиями (Быт. 14:22, 23. 21, 23. 26, 28. 31. 31, 44. 47, 29. 31. Втор. 4:26. Нав. 14:9, 1 Цар. 24:23. 26, 10. Псал. 118:106), и хотя многие ветхозаветные учреждения отменены в новом завете, но о клятве предсказано, что употребление ее сохранится и в христианской церкви (Ис. 66:16. Иер. 12. 16). Правда, в св. книгах нового завета не упоминается о таких видах клятвы, какие были употребительны у ветхозаветных праведников, но из посланий св. апостола „Павла видно, что во времена апостольские клятва не почиталась воспрещенною. Для большего доказательства истины своих слов он нередко употреблял такие выражения, которым нужно приписать значение клятвенных уверений (Римл. 1:9. 9, 1. 2 Кор. 1:23. 11,31. Гал. 1:20. Филип. 1:8. 1 Сод. 2, 5, Евр. 6:16).
   Св. отцы нигде в своих писаниях не утверждали, что клятва решительно и безусловно воспрещена, и со всею силою красноречия восставали только против злоупотреблений ею – привычки кляться без нужды, лжесвидетельства и клятвопреступления. «Не грех истинно кляться, говорит блаж. Августин, но весьма великий грех ложно кляться, и тем скорее падает тот, кто получил к клятвам привычку». («Прибавл. к твор. св. отцов», Москва, 1853 г. ч. 12. стр. 572). И св. Григорий Богослов дает такой совет: „остерегайся непрестанно, при всяком случае, умножать тяжкие клятвы, поэтому, или вовсе не клянись, или клянись, как можно, реже“. (Там же, стр. 588). Вообще клятва честная и истинная, благонамеренная, ясно обдуманная, благоговейная, данная с решимостию исполнить то, что утверждается ею, не противоречит словам Господа, а посему „не только позволено, по и должно нам в важных и необходимых случаях, по требованию законной власти, употреблять клятву и присягу». (Сн. изъяснение третьей заповеди в «Простр. катих. правосл. церкви»).
    Пятый пример. (Изъяснение учении о несопротивлении злу). Слышасте, яко речено бысть: око за око и зуб за зуб. Аз же глаголю вам: не противитися злу, но аще тя кто ударит в дееную твою ланиту, обрати ему и другую: и хотящему судитися с тобою и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу, и аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два. Просящему у тебе дай и хотящего от тебе взяти не отврати, или, как у евангелиста Луки, – от взимающего твоя не истязуй (Мф. V:38 – 40). По закону возмездия (Исх. 21:24. Лев:24, 20. Втор. 19:21) дозволялось наказывать за повреждение членов тела повреждением тех же членов, чтобы „опасением потерпеть то же самое предотвратить злое дело». (Св. Исидор Пелусиот. Твор. св. отцов, Москва, 1860 г, т. 36. стр. 125). Но цель эта не всегда достигалась: отмщение иногда служило, по замечанию св. отца, «не концом, по началом новых бед, не превращением прежних худых дел, но вызовом новых, более ужасных, когда один раздражался и делал зло вновь, а другой усиливался отмстить за старое и не знал никакого предела во зле“. (Там же). Евангелие кротостию страждущего препятствует пороку простираться в худшее. Христианская любовь отвечает на обиду не местию, а готовностию принять новую обиду, сугубо удовлетворяет излишней притязательности и всегда готова помочь нуждающимся. Впрочем, терпение обид и уступчивость не должны простираться до поощрения ала, а поэтому не предотавляются излишними ни общественные меры к ограничению зла и наказанию обидчиков, ни частные усилия и заботы каждого об устранении обид и соблюдении правды. Сам Господь впоследствии защищался против напрасной обиды (Иоан. 18:23). Равным образом христианское милосердие должно быть направлено в удовлетворению только истинных и законных нужд просящего, с тою целию, чтобы принести ему пользу, а не вред.
    Шестой пример. (Изъяснение учении о любви ко врагам). Слышасте, яко речено есть: возлюбиши искреннего твоего и возненавидиши врага твого. О любви к ближнему заповедано в законе Моисея: возлюбиши ближнего своего, яко сам себе (Лев. 19:18). Считая ближними только присных, друзей, и, может быть, соотечественников своих, иудеи думали, что эта заповедь не распространяется на иноплеменников, язычников, особенно же на ненавистных притеснителей – римлян. Но И. Христос пришел проповедать любовь всеобъемлющую, не связанную никакими расчетами, – такую, которая уподобляла бы людей всеблагому Отцу небесному: Аз глаголю вам: любите враги ваша, благословите кленущие вы, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть и изгнящия вы; аще бо люобите любящих вас, кую мзду имате? Не и мытари ли тожде творят? И аще благотворите благотворящим вам, кая вам благодать есть? Ибо и грешницы тожде творят. И аще взаим даете, от них же часте восприяти, кая вам благодать есть? Ибо и грешницы грешником взаим давают, да восприимут равная. – И аще целуете други ваша токмо, что лишше творите? Не и язычницы ли такожде творят? Господь требует от Своих последователей неизмеримо высшей любви: обаче мобите враги ваша, и благотворите, и взаим дайте ничесоже чающе, и будет мзда ваша многа, и будете сынове Всевышнего – Отца вашго, Иже есть на небесех, – яко Той благ есть на безблагодатныя и злыя, солнце Свое сияет на злыя и благия и дождит на праведныя и неправедныя. Будете убо милосерди и совершени, якоже Отец ваш небесный милосерд и совершен есть. (Сост. по кн. „Еванг. ист. о Боге-Слове», прот, Матвеевского, стр. 830 – 338).
16. Совмещаются ли между собою свобода и подчинение нравственному закону?
   На этот вопрос вполне утвердительный ответ дает мудрый святитель Филарет, митр. московский. Апостол, „имея полную свободу, отрекается от нее и порабощает себя всем: свободен сый от всех, всем себе поработих (1 Кор. IX. 19)“. Это должно случиться при известных условиях со всяким другим человеком. „Чем охотнее и вернее следуют добрым побуждениям духа, тем более священный огонь духа возгорается, свет его просиявает, он идет от силы в силу, так что... всякое желание собственной силы человеческой связует, оставляет в бездействии, как бы в плену, или в узах, и только чистым мудрованием духовным, только любовию божественною, только преданностию воле Божией едва, так сказать, прикасающегося земле человека водит и носит, куда призывает Бог и законы царствия Его, хотя бы для сего надлежало идти сквозь огнь и воду, сквозь страдание и смерть“. Это состояние можно назвать „блаженным пленом, сладкими узами, неограниченно свободной неволей, высоковладычественным рабством». (Слова, изд. 1848 г. 1. 136; изд. 1877 г. 389 – 390; Изд. 1885 г. V. 659).
17. Узы Господних заповедей
   Когда св. мученица Гликерия (она была сирота знатного происхождения, родилась в Риме и в нежной юности пострадала в Траянополе Фракийском в царствование Антонина; память ее празднуется в 13 д. мая) за исповедание имени Христа представлена была на суд, Савин, ахайский наместник, приказал побить ее камнями. Но сколько изуверный народ не метал на нее камней, они, не прикасаясь к мученице, падали вокруг ее и, как бы руками человеческими слагаясь в ограду, окружали ее. Ожесточенный Савин, не признавая силы Господней, непременно хотел умертвить св. девицу и, обещаясь вымыслить новую, неслыханную казнь, повелел ее от – вест в темницу. – „Свяжите эту волшебницу, сказал он стражам, и содержите крепко: она посредством чародейств» может убежать и после скажет, что Иисус избавил ее, чем прельстить множество из легкомысленной черни». – „Ослепленный человек! отвечала с кротостию св. Гликерия мучителю, ужели не понимаешь ты, что я и без твоих уз связана заповедями Бога моего и не хочу разрешиться от этих любезных мне уз, ни бежать от страдальческого подвига, на который иду добровольно за Христа Спасителя моего». Сказав это, страдалица спокойно пошла в темницу. (По «Ч.-М.» 13-го мая).
18. Угрозы за неисполнение заповедей закона Божия (10-ти заповедей)*
   Вот какое слово, какое поучение предлагает Сам Бог тем, кои не послушают Его Божественных повелений. Послушайте это грозное поучение и да потрясутся все кости наши при мысли, что, может быть, и мы ослушники, нарушители десяти заповедей Господних. «Глагола Господь сыном израилевым, глаголя; аще (если) не послушаете Мене, ниже сотворите повелений Моих сих, ни покоритеся Им, и о судьбах Моих вознегодует душа ваша, яхо не творити вам всех заповедей Моих, и яко разорити завет Мой: и Аз сотворю сице вам, и наведу на вас скудость, и посеете вотще семена ваша, и поядят я оупостатш ваша. И утвержу лице Мое на вас и падете пред враги вашими, и поженут вы ненавидящии вас, и побегнете никому же гонящу вас. И положу небо вам яко железно, и землю вашу яко медяну. И будет вотще крепость ваша, и не даст земля ваша семени своего и древа села (поля) вашего не дадат плода своего. И послю на вш вверн лютыя, веиныя, и изъядят вы, и потребят скоты ваша, и умалены сотворю вы, и погубит вы находай меч. И будет земля ваша пуста, и дворы ваша будут пусты. Аще ке пойдете во Мне страною, и Аз пойду с вами в ярости страною и накажу вы Аз седмижды по грехам вашим» (Левит. 24, 14 – 17, 19. 20. 22. 23. 23). Послушайте, что еще говорит Господь Бог святый Израилев к ослушникам заповедей Его. „И будет, аще не послушаеши гласа Господа Бога твоего, хранити и творити вся заповеди Его, и приидут на тя вся клятвы сия. Проклят ты во граде, и проклят ты на селе: прокляты житницы твои, и останки твои: проклята исчадия утробы твоея, и плоды земли твоея, стада волов твоих, и паствы овец твоих: проклят ты внегда входити тебе, и проклит ты внегда исходити тебе. Да послет тебе Господь скудость, и глад и истребление на вся, на няже возложиши руку твою, елика аще сотвориши, дондеже потребит тя, и дондеже погубят тя вскоре, злых ради начннаний твоих, зане оставил еси Мя. Да прилепит Господь н тебе смерть, дондеже потребит тя от земли. Да поразит тя Господь неимением, и огневицею, и стужею, и жжением, и убийством, и ветром тлетворным, и бледостию (ржавчиною), и поженут тя, дондеже погубят тя. И будут мертвецы ваши снедь птицам небесным, и вверен земным, и не будет отгоняяй. Жену поймеши, и ин муж возъимеет ю: дои созиждеши, и не поживеша в нем: виноград (или сад) насадиши, и не обереши его (не собереши плодов)... Сынове твои и дщери твоя отданы будут языку иному... Семя много изнесеши на поле, и мало внесеши, яко поядят я прузи (саранча).., И приидут на тя вся клятвы оия и поженут тя, и постигнут тя, дондеже потребят тя, я дондеже погубят тя: яко не послушал еси гласа Господа Бога твоего, еже хранити заповеди Его и оправдания Его, елика заповеда тебе“ (Втор. 28:15 – 45).
   Проклят! Проклят!.. Страшная нищета, страшный голод, и холод, и шар нестерпимый вое роды болезней... Ни дома, ни жены, ни детей, ни скотины, даже для мертвеца нет горсти земли, чем бы прикрыть бездушный труп его!.. Что еще, Господи? Осталось ли у тебя какая-нибудь казнь для преступников святого закона Твоего? – Ад и вечная мука, вечный огонь и вечная тьма кромешная, вечный плач и вечный скрежет зубов, ответствует слово Божие.
   Ужаснися, всякая душа христианская, сих грозных судов Божиих! Вострепещите вся кости и плоти наша от лица праведного гнева Божия, грядущего на нас, окаянных преступников и ослушников заповедей Господа и Судии нашего! Покаемся, братие мои возлюбленные, и уничижим себя пред Богом, и от сердца сокрушенного, из глубины плачущего духа возопием ко Господу, яко Иона из чрева китова: Господи помилуй, Господи, спаси ны, погибаем, понеже не ведаем заповедей Твоих, и доселе не хотели ни ведать, ни исполнять их! Господи, Сам открой нам чудеса от закона Твоего, ради неизреченного человеколюбия Твоего. Сам прииди и воздвигни нас, падших до глубины зол и нечестия, и веди нас, как слабых детей, путем святых заповедей Твоих. Ей, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. (Из поуч. Евсевия, архиеп. могилевского см. Душ. собеседн. 1892 г. вып. VII).
19. Святоотеч. свидетельства о цели всех нравственных стремлений человека
   I. Св. Григорий Богослов учит: „нам так иного предлежит добрых подвигов, что один мы должны довершать, к другому приступать, третьего пламенно желать, пока не достигнем конца обожения, для которого мы и получили бытие». („Твор. св. отц.“, т. I, стр. 178).
   II. Свят. Иоанн Златоуст пишет: „ужели ты, человек, родился для того человеком, чтобы только разрывать рудники и собирать золото? Не для того создал тебя Господь по образу Своему, но чтобы ты угождал Ему, чтобы достиг будущих благ и ликовал с ангелами. Он и всю эту природу и нас создал не для того, чтобы нас погубить или подвергнуть наказанию, но чтобы спасти, и, избавив от заблуждения, даровать нам наслаждение царствием. Для нас-то Он и уготовал его, не теперь, по сотворении, но еще прежде создания мира, как Сам говорит: приидите благословении Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Мф. XXV. 34). (См. „Бес. 59, на св. Иоан. и бес. III, на кн. Быт.“).
   III. „Восходите, братия, взывает св. Иоанн Лествичник в конце своего творения, восходите усердно, полагая восхождение в сердце, и внимая пророку, который говорит: приидите, взыден на гору Господню, и в дом Бога нашего (Исаия II, 3). Теките, умоляю вас с апостолом, сказавшим: „потщимся, дондеже достигнев вси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова“ (Ефес. IV:13). (Леств. 1862 г., стр. 334).
20. Побуждения к исполнению нравственного закона
   Побуждения к исполнению нравственного закона бывают троякого рода:
   а) „Любовь к Богу требует, чтобы мы добро делали, говорит св. Василий Великий, ради самого добра и из любви к Давшему нам закон, радуясь, что удостоились служить столь славному и благому Богу, и в таком случае имеем сыновнее расположение;
   б) а когда мы уклоняемся зла, боясь наказания, то находимся в состоянии рабском;
   в) если, гоняясь за выгодами награды, исполняем повеленное ради собственной пользы, тогда уподобляемся наемникам«. Твор. Васил. Велик. в русском переводе, том 5, стр. 91 – 92).
   Отцы церкви и подвижники благочестия очитали необходимыми и побуждения страха, ни только для новоначальных, во и усовершившихся в подвигах добродетели. „Всякому начинающему жить богоугодно, говорит Симеон, новый богослов, полезно иметь страх мучений и рождающуюся от него печаль. Кто мечтает начать дело без сей печали и уз, тот не на песке только полагает основание дел своих, но на воздухе и без всякого основания думает соорудить здание, что совсем невозможно». (Деян. гл. 66).
21. Виды побуждений к исполнению нравственного закона Божия
   а) Высшее побуждение к исполнению нравственного закона. Любовь к Богу и ближним – вот первый и самый чистый мотив или побуждение к нравственной деятельности. Подобно тому как, напр., занимающийся наукою движется к занятию ею самым высшим и самым чистым мотивом или побуждением в том случае, если занимается наукою из любви к науке. Потому-то, чем выше существо на лествице нравственного совершенства, тем более оно побуждается в нравственной жизни своей бескорыстною любовью к Богу и подобным себе существам. Так, ангелы Божии побуждаются в своей жизни чистейшею любовью к Богу и подобным себе. Но человеку свойственно стремление к покою, радости, счастию: чем более он ищет покоя, радости, счастия в самой же любви к Богу и ближним и в проистекающих из нее делах, тем выше и совершеннее он в нравственном отношении. Подобно тому как, напр., занимающийся наукою должен быть назван тем более любящим науку, чем более он в самом занятии наукою обретает довольство, радость, счастие. Господь Иисус Христос говорит: любяй Мя возлюблен будет Отцом Моим; и к нему приидем и обитель у него сотворим (Иоан. 14:21. 23). Таким образом, любя Господа, душа имеет в самой себе Господа, последний предмет своих желаний и стремлений. Тогда человек имеет радость совершенную, о которой Господь Спаситель говорил ученикам Своим, преподавая им заповедь о любви, и о которой Он молился пред страданиями Своими небесному Отцу (Иоан. 15:11; 17, 13). Послание к вфесянам апостол Павел оканчивает следующими словами: благодать со всеми любящими Господа нашего Иисуеа Христа в неистлении (т. е. неизменно) (Еф. 6:24). След., опять любящим Господа преподается Господь.
   Нравственный человек жаждет и будущей жизни на небе. Но не потому, чтобы он смотрел на блаженную жизнь на небе, как на плату или награду за труды на земле (подобно, напр., слуге, исполнившему свои работы и претендующему на плату), а потому, что в будущей жизни за небе он надеется достигнуть полной и неизменной любви к Богу и совершенного единения с Ним в силу этой любви; откуда само собою проистечет, как необходимое следствие или плод, вечное блаженство.
   б) Среднее по нравственному характеру побуждение к исполнению нравственного закона. Есть люди, стоящие на низших степенях нравственного совершенства, которые ведут добродетельную жизнь по менее высоким, чек выше изображенные, нравственным побуждениям: с одной стороны, представлением нравственного закона или повелевающей воли Божией, требующей послушания, а с другой стороны – представлением ожидающих нас наказания или награды аа неисполнение или исполнение закона или божественной воли. На этой точке зрения находятся, напр., несовертеннолетние учащиеся, и вообще воспитывающиеся, принуждающие себя в занятию тягостною для них наукою и к хорошему поведению мыслию о приказании и об ожидающих их наказаниях и награде на неисполнение или исполнение приказанного. Не только ветхим заветом, но и новым мы очень часто побуждаемся к нравственной жизни указанием на эти мотивы. С одной стороны, здесь говорится: по звавшему вы Святому и сами святи во всем житии будите; зане писано есть: святи будете, яко Аз свят есмь (1 Петр.1:15. 16; ср. 2, 15; 1 Фессал. 4:1). Тако есть воля Божия (1 Петр. 2:15; ср. 1 Фессал. 4:3); се есть угодно пред Богом (1 Петр. 2:19); сия есть заповед Божия, да веруем во имя Сына его Иисуса Христа, и любим друг друга, якоже дал есть заповедь нам (1 Иоан. 3:23; ср. Римл. 12:2). С другой стороны, говорится: Бога бойтеся (1 Петр. 2:17). Приити имать Сын человеческий во славе Отца Своего, со ангелы Своими: и тоида воздаст комуждо по деяниям его (Матф. 16:27). Еже сеет человек, тожде и пожнет (Гал. 6:7). В частности: полагающие удовольствие в различных постыдных делах получат возмездие за беззаконие (2 Петр. 2:13). Открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду человеков (Римл. 1:18; ср. 2, 5; Иоан. 3:36). Теснота и скорбь на всяку душу человека творящего злое (Римл. 2:9). Конец служащих греху – смерть (Римл. 6:21, 23; 1, 23). И наоборот: соблюдающий заповеди Божии войдет в жизнь (Матф. 19:17; Иоан. 5:24, 29); и велий наречется в царствии Божием (Матф. 5:19). Кто не ослабеет, тот во время свое пожнет (Гал. 6:9); труд его не будет тощь, т. е., тщетен пред Господем (1 Кор. 15:58). Подвизающимся добрым подвигом соблюдается венец правды (2 Тим. 4:7. 8). Даже напоивший жаждущего чашею воды во имя Христово не погубит мзды своея (Мар. 9, 41). Кратковременное и легкое страдание человека верующего и праведного производит безмерный преизбыток вечной славы (2 Кор. 4:17). Или кому неизвестно ублажение Господом Спасителем в ногорной беседе смиренных, сокрушенных, кротких и т. д. (Матф. 5:3 и д.)? Каждому известно и изображений в евангелии вечного мучения грешников и вечного блаженства праведников.
   в) Низшее побуждение в исполнению нравственности закона, А самое низшее побуждение или мотив нравственной жизни состоит в принуждении себя в нравственной жизни не ради духовных и вечных благ, а ради чувственных и временных (т. е. земных), Но и это побуждение не исключено совсем свящ. Писанием. Особенно в ветхом завете богоизбранный народ часто побуждался Моисеем и пророками к верному служению Богу и к исполнению своих обязанностей указанием на ожидающее его в сем случае земное благополучие. И в новом завете говорится, что ищущим царствия Божия и правды Его все земное само собою присоединится (Матф. 6:33). Всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит (Матф. 19:29). Благочестие на все полезно есть, обетование имуще живота нынешнего и грядущего (1 Тим. 4:8). А людям злым предвозвещается разрушение до основания благосоотояния (Лук. 19:42 – 44). (Соот. но „Прав. бог.» М. Олесняцв., стр. 80 – 83).
    Происхождение совести – этого голоса Божия в сердце человека нельзя иначе объяснить как от верховного Законодателя – Бога. Вот ряд фактов, которые доказывают, что совесть насаждена в человеческой душе Богом. а) По справедливому замечанию одного английского ученого (Тэйлора), не было открыто доселе ни одною даже дикого народа, который был бы чужд тех или других понятий о нравственно-добром и злом, об обязательности первого и недозволительности второго. Впрочем, если бы и нашлось какое-нибуд наиболее грубое племя, у коего не замечается ясно формулированных понятий о том, что такое нравственно-доброе и злое, все-таки было бы опрометчиво заключать на этом основании, будто бы это племя не различает добра от зла. У всякого, даже самого грубейшего, дикого племени найдем какие-либо обычаи, которым члены племени подчиняются в своих действиях и в своих взаимных отношениях. Но в обычае, по словам Вундта, и заключается вся сумма нравственных идей у многих некультурных народов. Все народы и племена не только вообще имеют понятие о добром и злом в нравственном отношении, высоко ценят добро и гнушаются злом, но большей частью сходятся в своих взглядах на сущность того и другого. Многие даже дикие племена стоят столь же высоко по своим чистым понятиям о добре и зле, сколь высоко стоять лучшие из культурных народов. Даже у тех племен, у которых возводятся на степень добродетели и деяния, неодобрительные с господствующей точки зрения, замечается в остальном, касающееся нравственных воззрений, полное согласие со всем человечеством. Внимательно и беспристрастно обсуждая самые уклонения от господствующей нравственной нормы, находим, что они также не нарушают ее, как не нарушают законов биологии разные ненормальные явления, встречаемые в среде животных. Таким образом, присущность всем людям нравственной нормы не подлежит сомнению. б) Все народы и писатели смотрели и смотрят на совесть, как на голос Божий, как на требование Божества, на источник нравственного закона. Бесспорен тот факт, что человечество всегда видело и видит в нравственных требованиях, сознаваемых и чувствуемых им, не иное что, как требования самого Божества, заложенные в душу человека и непрестанно предъявляемые ему. Прислушиваясь в голосу совести, к этому внутреннему источнику нравственных требований, и язычники выражались, что это еst Deus in nobis (Бог живет в нас). Видя в нравственных предписаниях волю самого Божества, люди собственно поэтому почитали и почитают их безусловно-обязательными для себя и в упреках совести в случае нарушения их усматривали и усматривают угрозы Божества же. в) Некоторым и из философов, как наприм. Сократу, принадлежит мысль, что нельзя объяснить существования в людях нравственных идей или норм, коль скоро упускается из виду верховный нравственный Законодатель. Из новейших натуралистов, рассуждавших о происхождении нравственного закона в людях и возводивших его в Богу, как истинному Виновнику, укажем для примера на знаменитого Уоллса. Обсуждая гипотезу Дарвина касательно происхождения человека, он признал, что никак нельзя объяснить без особого действия Божия происхождение в человеке и совести. г) Анализ отправлений совести, как нравственной силы души человеческой, показывает, что происхождение ее нельзя объяснит самим человеком, но нужно возвести ее к верховному Законодателю-Богу. Совесть не только говорит человеку о том, что само по себе хорошо или дурно в нравственном отношении, но и обязывает его непременно делать хорошее и избегать дурного, сопровождая добрые действия чувством особого довольства, радости, блаженства, а действия злые, порочные – чувством грызущего стыда, великого позора, душевной муки. В этих функциях, свойственных совести, обнаруживаются познавательная, чувствовательная и желательная или волевая стороны. Совесть указывает, что такое добро и зло, требует от нас, чтобы мы совершали первое и избегали второго, и поставляет нас в необходимость испытывать приятные или неприятные чувствования. Но, не смотря на присутствие в совести элементов, свойственных разуму, чувству и воле, есть ли основание смешивать ее с ними или видеть в ней не более, как только проявление и действие их? аа) Сам по себе разум не может рассматривать одни действия, как нравственно-добрые, а другие, как нравственно-дурные. Ему свойственно находить те или другие из наших и чужих действий умными или глупыми, целесообразными или нецелесообразными, выгодными или невыгодными, и только. Между тем, почему-то сам разум побуждается иногда противопоставлять самые, по-видимому, умные, целесообразные, выгодные действия нравственно хорошим, безусловно осуждать первые, а последние одобрять. Он усматривает в некоторых человеческих действиях не плохой только расчет, не ошибку только, подобную ошибке в математических вычислениях или в чем-нибудь другом, но нечто гнусное, являющееся преступным и безусловно недолженствующее быть. Не очевидно ли из всего этого, что и познавательная функция совести отнюдь не есть дело только разума? Последний, без способности человека в нравственному суждению, не мог бы и создавать нравственных идей, идеалов или норм. бб) Обращаясь к желательной или волевой стороне совести, мы также не можем признать, чтобы эта сторона была проявлением только свойственной человеку воли. Последняя есть способность желать чего-либо, но не повелевать человеку, не предъявлять ему безусловных требований к исполнению. Воля человеческая, сколько мы ее знаем в себе и в других людях, если не всегда, то весьма часто борется с требованиями нравственного закона и силится вырваться из стесняющих ее оков его. Если бы повелевающий элемент совести был лишь обнаружением человеческой воли, в таком случае решительно не существовало бы указанного явления. С другой стороны, тогда воля наша, испытав стеснительность для нее велений нравственного закона, или видоизменила бы их на разные благоприятные для себя лады, или совсем бы отбросила их. Между тем, веления нравственного закона безусловно тяготеют над нашею волею. Она может не исполнять их, как свободная, но никогда не в состоянии отрешиться от них. Впрочем, и самое неисполнение волею требований нравственного закона не проходит для нее безнаказанно. вв) Наконец, и чувствовательная функция совести не должна быть рассматриваема, как функция только сердца человечесвого, только чувствовательной способности человека. Сердце ищет приятных чувствований и отвращается от противоположных им. Между тем, с нарушением требований нравственного закона нередко бывают связаны самые сильные душевные муки, от коих как бы разрывается человеческое сердце и от которых мы никак не можем избавиться, как бы ни желали и ни старались. К тому-же, эти душевные муки человека, поправшего нравственный закон, и по качественной своей стороне существенно отличаются от душевных терзаний наприм. скунца, как-нибудь потерявшего накопленное в течении десятилетий имущество. Несомненно, что и чувствовательная функция совести не должна быть рассматриваема, как проявление только обычной чувствовательной способности. Имея все это в виду, не обязываемся ли мы признать, что совесть является в качестве некоей, как будто особой от нас, силы, стоящей выше человека и господствующей над его разумом, волею и сердцем, хотя и заключенной или живущей в нем? Но все это не служит ли твердым и неоспоримым доказательством свойственного человечеству и его лучшим представителям убеждения, что совесть взятая во всех своих коренных функциях, есть голос Божий в человеке, а не плод самого-же человека или целой совокупности людей? (Сост. по кн. проф. А. Гусева: „Религиозность как основа нравственности», стр. 84 – 88).
    Объяснение слов: иже (языцы) являют дело законное написано в сердцах своих, спослушествующей им совести, и между собою помыслом осуждающим или отвещающим. (Рим. 2:14 – 15). Мог иной сказать: что язычники творят иногда законное, это бывает случайно; между множеством беззаконных дел выпадает как-нибудь и законное. Но апостол предотвращает эту мысль, изображая, как естественно совершается производство нравственных деяний. Язычники являют дело законное. Какое? Всякое, какое ни являют, – что будет означать то же, что законные дела. Или дело законное значит – дело законное, дело нравственности, – нравственное законодательство. То или другое являют они написанным в сердцах своих, ибо всегда первое внушение на добро исходит из сердца. Встретился страждущий – из сердца исходит сострадание, располагающее облегчить его участь; видит кто обижающего – из сердца исходит неудовольствие на него с понуждением защитить обижаемого; получил кто благодеяние – сердце исполняется благодарностию к благодетелю; пришло помышление о Боге – в сердце чувствуется благоговейное Ему поклонение и преданность, хотя бы не имел кто правых понятий о божестве. Так всякое дело законное является написанным в сердце и у язычника. Но в сердце откуда оно? Сердце производитель законного внушения, или только проводник? Само оно есть законное дело, или оно только являет, указывает дело законное, принимая внушения отъинуды и служа им только истолкователем? – Глубже сердца, в духе лежит совесть, страхом Божиим оживляемая. Она перстом своим пишет в сердце при всяком случае дело законное, – то, как следует поступить, иногда – „помоги», иногда – „защити“, иногда – „не тронь“, это „чужое“ и подобное. Дело законное и является написанным в сердце, и свидетельствует чувством, указывающим образ действования. Но все ли здесь? Нет. Надо дойти до исполнения делом того, что внушено чрез сердце. И это идет так: чувство сердца отражается в сознании; луч сознания опять ниспадает на совесть и вызывает обязательство сделать так или иначе. Сердце только сочувствует законному делу, – как внушила ему совесть; совесть-же, когда с делом обратилось к нему сознание, возлагает теперь на него нравственную необходимость действования так, а не иначе. Это и значит: спослушествующей им совести. Спослушествующей, – свидетельствующей. Кому? чувствам сердца. Совесть говорит сознанию или лицу человека: „да, да“; „так должно поступить, как внушает сердце». Этим внутреннее законоположение на всякий раз и кончается. Дело законное указано и сознано обязательным. Но такое решение постановлено лишь во внутреннейшей высшей палате, где ничто законное не встречает препятствий. Чтобы перейти этому в дело, ему надобно пройти чрез нисшую палату – душу с ее потребностями, привычками и принятыми в правило внешними отношениями. Сюда и поступает всякое законное дело, – и как только поступает, всегда встречает бурю противупомышлений. Совесть между тем защищает свое дело. Происходит борьба внутри – между собою помыслом осуждающим или отвещающим. Отвещающим – защищающим, исплняющим адвокатскую должность. Слышится с одной стороны осуждение, с другой – защита и оправдание; какая сторона одолеет, по той и исполнение следует, – дело законное, внутри законоположенное, на деле или отвергается или исполняется. Кто решитель? Свободное лице дебствующего. И никто не может решить, почему это лицо склоняется на ту или другую сторону, и решений его никаких образом нельзя подвесть под какие-либо законы, чтобы по нем можно было и предугадывать его решения, – ибо у него бывает сейчас одно, а чрез час другое решение, при совершенно равных обстоятельствах. Вот все производство нравственного деяния. Из него видно, что нравственный закон написан в сердце человека и подкрепляется совестию, – но из этого не следует, чтобы он всегда необходимо был испоиняем, ибо встречает помыслы, в борьбе с которыми не всегда выходит победителем. Виновник исполнения – свободный человек, который за дела свои и даст отчет в день, когда будет Господь судить тайная человеков: ибо решения человека на дела совершаются втайне, а они-то собственно и подлежат суду и осуждению. (Сост. но кн. „Толкование послан. св. ап. Павла к римлянам“, еп. Феофана изд. 2-е, Москва, 1890 г., стр. 166 – 168).
   Graetz, Geschichte der Iuden, I, 38.
   Дарвин раcсказывает, что жители Огненной земли и теперь поступают так. Naturalist`s voyage, р. 214.
    Замечание о происхождении нравственного закона. Все рационалистические теории об ином происхождении нравственного закона, а не божественном и внедренном в человеческую совесть, опровергаются в виду очевидных фактов из области нравственной жизни. Говоря о происхождении нравственного закона, один немецкий апологет вполне справедливо замечает: „основание и происхождение нравственного закона не может заключаться ни в соглашении людей между собою на счет понятий о нравственном долге, ни в господствующих правах или общественном мнении, так как доказано, что возможна аппеляция против нравов к нравственному закону, н его первоначальное происхождение и источник не может заключаться в воле отдельных лиц, потому что он не редко вооружается против требований воли, осуждая желания и противодействуя им. Таким образом остается признать, что нравственный закон дан вместе с существом и сущностью самого человека, что он создан вместе с человеком, принадлежит к существу его и прирожден ему вместе с бытием его». (Апологетика Эбрарда, том I, стр. 21).
   Правильные отношения к самому себе являются результатом правильных, указываемых нравственным законом, отношений к Богу и ближним.
    Тесная связь между заповедями в отношении к Богу и ближним. Мы позволим себе привести здесь слова немецкого апологета Эбрарда, которыми прекрасно выясняется самая тесная связь между заповедями в отношении к Богу и ближним. «Мы можем любить Бога не иначе, как абсолютного (всесоверженного), потому что, если бы мы захотели любить Его иначе, то стали бы любить не Его, а призрак нашей фантазии. Любовь к Богу, как всесовершенному личному Виновнику вселенной, в то же время исключает любовь к какой-нибудь твари, как к абсолютному добру, как в последней, высочайшей цели нашей воли. Тот, кто любит Бога, не может относиться даже и к своему собственному я, как к высшему добру и последней цели своей воля. Любовь к Богу исключает всякое обоготворение твари и сама в себе есть отрицание как любви к миру, так и самолюбия. Такой человек живет для Бога, для угождения Богу, не в том смысле, чтобы этим доставить Богу какое-нибудь приобретение или наслаждение, – потому что абсолютный не нуждается в нас, но в том смысле, чтобы воздать Богу ту честь, которая принадлежит Ему, абсолютному и свято-любящему Существу, чтобы самым делом признавать Его таким, каков Он есть. Такой человек не хочет быть центром, вокруг которого вращался бы весь мир, но признает Бога центром и солнцем, как себя самого, так и всего мира. Такой человек как бы теряет самого себя, чтобы опять найти и получить себя из руки Божией. Таким образом он понимает все, что не бог, а тварь, как предметы относительные, оценивает каждую вещь и отношение по их относительному значению, какое по устроению Божию действительно принадлежит им, и вместе с этим укореняется в человеке начало чистой святой жизни и невозмутимого познания истины и чистой жизни, потому что так как он не делает себя самого Богом, то он освобожден от самолюбия, относится к другим людям и поступает с ними не так, как бы они для него существовали, но как с такими, из которых каждый сотворен для той же, как и он сам, цели, и которые, как предмет вечной творческой любви Божией, и для него должны быт предметами любви, потому что он желает не иного чего, как того, чего желает Бог». („Апологетика», Эбрарда, т. I, стр. 227).
    Несостоятельность утилитаризма. Некоторые совсем иначе понимают побуждения к исполнению нравственного закона. Есть мыслители, которые думают, что человек должен побуждаться в добру в своих отношениях в людям только одною пользою, понимая ее в смысле земного счастия. Не лишним считаем сделать здесь хотя краткие замечания о так называемом утилитаризме; потому что это учение находит, кажется, многих последователей себе; некоторые в нем видят как будто какое то нравственное открытие, способное произвесть благодетельный переворот в направлении человеческой жизни, тогда как на самом деле им подрывается нравственность в самых основаниях ее. Утилитаризм отрицает прирожденность нравственных начал. По этой теории, качества наших действий должны определяться не отвлеченными понятиями и представлениями о достоинстве и высшим назначении человека, не внутренним чувством, а последствиями, какие проистекают от них для счастия, как последней цели всех желаний и стремлений человеческих. Хорошо то, что полезно; худо то, что вредно. Осмотритесь, говорят, вокруг себя, поймите, что дает возможность хорошо устроиться на земле как вам самим, так и другим, и сообразно с тем поступайте в частной и общественной вашей жизни. Наибольшее довольство на земле наибольшего числа людей – вот идеал, к которому мы должны стремиться. Такова сущность учения утилитарметов. Очевидно, это не новое учение нравственности, а отрицание нравственной науки и замена ее наукою об общественном и частном домоустройстве, совсем не тождественною с наукою о добродетели. То, о нем проповедует утилитаризм, составляет предмет политической экономии, или другой какой-либо науки, но никак не нравоучения. О пользе не может, конечно, не говорить и наука нравственности; но в ней полезное в полной зависимости от доброго, а не на оборот. Добро и польза неразрывны только в том смысле, что от упражнения в добродетели человек делается лучше, совершеннее; но лучше ли ему от этого в житейском быту, умножается ли чрез это его внешнее благополучие – это вопрос для нравоучения, но меньшей мере, второстепенный. Счастие есть, бесспорно, последняя цель человеческих желаний и стремлений, но счастие по понятию нравоучителя совсем не тоже, что счастие по понятию утилитариста. Утилитаризм может нравиться многим своею практичностию. Он и родился в среде народа, отличающегося по преимуществу практическим направлениен (в Англии). Однакож люди вообще едва ли когда примут такое учение, потому что 1) с принятием его человеку необходимо отречься от самых высших понятий и стремлений своих и вычеркнут из всех языков те слова, которыми наиболее выражаются отличительные черты достоинства и превосходства человеческой природы. Утилитаризм обездушивает все христианские добродетели и оставляет от них одни нравственные формы без соответствующего им содержания. В самом деле, как скоро польза есть единственный двигатель наших действий и наибольшее наслаждение житейскими благами – последняя цель наших желаний и стремлений; то что значат такие добродетели, как бескорыстие, великодушие, милосердие и подобн.? Политическая экономия, заступающая место науки о добродетели, знает только расчеты пользы и дает правила благоразумия, уравновешивающие частную и общественную выгоды; поэтому в языке ее не может быть места словам, означающим такие качества человеческих действий, которые слишком мало или совсем не зависят от соображений экономических. Если, например, человек, хорошо понимающий свои выгоды и ясно сознающий связь частных и общественных интересов, не берет взяток, не пользуется случаями к обогащению себя на счет других и даже ради общей пользы отказывается от каких-нибудь своих частных выгод; то есть ли это человек в собственном смысле бескорыстный? Отличается ли он тем благородством души, которое составляет существо бескорыстия, как добродетели? Добродетель эта имеет место только там, где своекорыстие считается постыдным свойством и делом, независимо от вреда его для кого бы то ни было, и честность сама по себе ценится, как высокое качество, а не порождается какими-нибудь, хотя бы весьма умными и дальновидными, расчетами житейскими. Или если кто не хочет мстить за обиды и оскорбления потону только, что гораздо полезнее для себя находит оставлять без внимания или сносить терпеливо разные неприятности от других, чем вооружаться против оскорбителей и платить им взаимными оскорблениями, или преследовать их судом и взысканиями; то заслуживает ли такой человек названия кроткого, или великодушного? Сдержанность и самообладание, конечно, стоят во всяком случае одобрения, но порождающая их расчетливость лишает их всякого величия, тем более, что она не изгоняет из души человека злобы, ненависти, презрения и подобных низких чувств. Великодушный прощает потому, что в наносимых ему оскорблениях и обидах видит зло не столько для себя, сколько для самих обижающих, которые так мало думают о недостоинстве и преступности своих действий. Отче, прости им: они не знают, что делают: – вот идеал великодушия, который совершенно непонятен утилитаристу и от которого учение утилитарной нравственности старается отводит людей как можно дальше. И все вообще добродетели теряют самые существенные свои свойства, как скоро их преобразуют только в полезные действия. Утилитаризм обездушивает их и оставляет от них одни нравственные формы без соответствующего им содержания. 2) Кроме того, утилитарное нравоучение имеет в виду только внешнее и по преимуществу общественное поведение человека, а внутренней его жизни не касается. До чистоты сердца, этого исходища нравственности, ему нет, так сказать, никакого дела. Он даже враг аскетизма, то есть, всяких средств к более успешному искоренению дурных наклонностей в человеке, особенно чувственных. Для него всякий аскетизм есть нечто противоестественное, предрассудочное и вредное для блага жизни. Не говорим о каких-нибудь частных направлениях и способах подвижничества, в которых могут встречаться крайности; с утилитарной точки зрения подвижнический характер жизни вообще представляется неразумным и похожим на медленное самоубийство. Так как по „началу пользы“ надобно искать наибольшего наслаждения в жизни, а чувственные наслаждения и по количеству, и по свойству своему кажутся главнейшею составною частию житейским удовольствий; то понятна вражда утилитаризма против аскетических правил жизни и благосклонность его к чувственности. В этом отношении он близко сходится с древним эпикурейством, с плодами которого достаточно знакомит нас история древнего греко-римского общества. 3) В третьих, принцип утилитаризма таков, что в нем весьма легко могут находит оправданье для себя эгоизм и грубая чувственность, которые и без того слишком сильны в человеке. А это ведет вовсе не в распространению и умножению благосостояния людей, а прямо в противоположному явлению. (Сост. по кн. прот. П. Фаворова: «О христ. нравственноети», стр. 10 – 12).

О разделении заповеди на две скрижали, или о любви к Богу и ближнему и о любви к самому себе, как вытекающей из того, что себя самого любить должно, как ближнего

./3

Информация о первоисточнике

При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.
При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).

Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" (lib.pravmir.ru).